- 47 -

ВЫСТУПЛЕНИЯ НА ДИСПУТЕ
«ЛЕФ ИЛИ БЛЕФ?» 23 МАРТА 1927 г.

Публикация А. В. Февральского

Диспут «Леф или блеф?», состоявшийся в Большой аудитории Политехнического музея, был вызван появлением в газете «Известия» статей, которые представляли собой как бы развернутые рецензии на №№ 1 и 2 журнала «Новый Леф», выходившего под редакцией Маяковского. Сотрудник «Известий» М. Ольшевец поместил в № 22 от 28 января 1927 г. статью под заглавием «Почему „Леф“?». Затем в двух номерах газеты (№ 46 от 25 февраля и № 48 от 27 февраля) была напечатана статья Вячеслава Полонского «Заметки журналиста. Леф или блеф?».

Во время обсуждения статей Ольшевца и Полонского на заседании сотрудников «Нового Лефа» Маяковский сказал: «Самый факт появления этих статей удовлетворителен. Главное, что угрожало нам, это сознательное замалчивание „Лефа“. Не выдержали — прорвало. Мы били, но не думали, что так больно. Крик большой — три статьи длиною с целый „Леф“. А если принять в соображение тираж „Известий“, то это больше веса годовой продукции „лефов“». И еще «Статьи Полонского — это статьи не литературного критика, а редактора-скупщика. Полонский ощущает выход „Нового Лефа“, как прорыв какой-то своей несуществующей монополии. Это — самый вредный тип редакторов. Страсть к монополии создает у них полное безразличие к художественным и идейным качествам продукции. Им важны отдельные тиражные имена <...> Подход торгаша кладет отпечаток и на все понимание литературы Полонским». — «Протокол о Полонском» (Выписка из стенограммы заседания сотрудников журнала «Новый Леф» от 5 марта 1927 г. Пункт 2-й текущих дел). — «Новый Леф», 1927, № 3, стр. 39—40. Перепеч.: ПСС 1939, т. X, стр. 339.

Было решено Ольшевцу и Полонскому на страницах «Нового Лефа» не отвечать.

На диспуте 23 марта председательствовал В. М. Фриче, выступали Маяковский (вступительное и заключительное слово), В. П. Полонский (дважды), В. Б. Шкловский, М. Ю. Левидов, И. М. Нусинов, Н. Н. Асеев, Л. Л. Авербах.

Полемика между Маяковским и Полонским продолжалась и далее (см. комментарии — ПСС 1939, т. X, стр. 455).

Стенограмма не была выправлена. Вследствие неудовлетворительности записи в тексте остались неясности, которые не удалось устранить.

Экземпляры стенограммы хранятся в Отделе рукописей Института мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР (II, 22. 1) и в Библиотеке-музее В. В. Маяковского (Р-5749).

<ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО>

Товарищи, литературные споры имеют часто тенденцию переходить на личную почву. Тема сегодняшнего дня есть острая литературная тема. Поэтому я заранее хочу оберечь себя и всех остальных от излишнего на эту тему зубоскальства. Лефам это особенно легко сделать, потому что

- 48 -

они знают, что шуточками им ограничиваться не придется и что вообще лефы правы по существу.

За последнее время мы неоднократно слышали выступления товарища Полонского¹. На последнем диспуте он, как докладчик, имел последнее, заключительное слово, и ввиду общей плавности его речи и некоторого остроумия казалось, что литературная правда за имевшим последнее слово. Сегодня последнее слово буду иметь я, но злоупотреблять этим не буду. Я буду говорить по существу и переходить на резкости только там, где это абсолютно нужно, и не по личным, а по литературным соображениям.

Тема сегодняшнего дня — «Леф или блеф?». Прежде всего нужно выяснить, что такое слова «Леф» и «блеф», ибо оба слова в обиходе не встречаются.

«Леф» — это слово на 100% советское, т. е. оно не могло быть составлено иначе, как только после Октябрьской революции, когда было узаконено слово «левый», когда после войны и революции вступило в свои права слово «фронт» и когда получило узаконение составление слова посредством складывания первых букв нескольких входящих в него слов. «Леф» — это левый фронт искусств, слово советское. В противовес ему слово «блеф» — типично карточное. Думаю, что многие из присутствующих не знают это слово. Оно встречается часто и в полемической литературе. «Блеф» — это слово английских покеристов, которое показывает, что человек, не имеющий карты, запугивает, блефирует своего противника, своего партнера. «Блеф» предполагает полную пустоту за этим словом. Эти два понятия выдвинуты в жизнь товарищем Полонским в его статье «Леф или блеф?», напечатанной в «Известиях». Третье слагаемое данного диспута — Полонский. Перейдем к нему.

Кто такой Полонский и почему он пишет о Лефе? Вы знаете, что сейчас у нас имеется резолюция ЦК партии по вопросам литературы² — резолюция, которая примирила и дала возможность взаимного сотрудничества или федерации многим группировкам, до этого только задиравшимся. До этой резолюции на территории Советского Союза происходила бешеная литературная борьба. Какие литературные группировки принимали в ней участие? В первую очередь, конечно, ВАПП — Всероссийская ассоциация пролетарских писателей, которая считала, что она выдвигает фалангу молодых писателей и поэтов и что если технически они еще не так сильны, как классическая литература, то взаимная обработка, да еще то, что время за ВАППом, дает им право на самое внимательное и бережное отношение к себе, даже больше — право на почти монопольное существование на территории Советского Союза. Так рисовалась группа ВАПП в первые дни нашей литературной борьбы. Против нее стоял Воронский, направление, охарактеризованное словом «воронщина»³. Это направление со скепсисом, с кривой улыбочкой смотрело на литературные пробы, попытки и даже на хорошие книги наших товарищей по ВАППу. Почему? Да потому, что, имея своей временной задачей впрячь, так сказать, в советскую упряжь этих въехавших на белых лошадях своих полных собраний сочинений Алексеев Толстых, они сделали это своей самоцелью и всё перевернули — вот, мол, Алексеи Толстые и иже с ними, а вы поучитесь у них. Когда им говорили, что это наши недавние политические враги, плохо разбирающиеся в данном моменте, нам отвечали — да, это одно, а рифмочка-то все-таки у них хорошая.

Третьей группой был Леф. Вы знаете, на каких литературных тенденциях он сейчас базируется. «Лефястом» мы называем каждого человека, который с ненавистью относится к старому искусству. Что значит — «с ненавистью»? Сжечь, долой всё старое? Нет. Лучше использовать старую культуру как учебное пособие для сегодняшнего дня, постольку,

- 49 -

 

 

 

МАЯКОВСКИЙ НА ТРИБУНЕ
Выступление на II съезде Союза воинствующих безбожников 10 июня 1929 г.
Кадры из кинохроники
Библиотека-музей В. В. Маяковского, Москва

- 50 -

поскольку она не давит современную живую культуру. Это одно. И второе, что для передачи всего грандиозного содержания, которое дает революция, необходимо формальное революционизирование литературы. Вот эти два положения делают человека «лефистом». Таким образом, мы имели три группировки, которые боролись между собой. На первых же порах Леф заключил соглашение с ВАППом. На каких основаниях? А вот на каких. Мы даем право политического голоса ВАППу за нас не персонально, а потому что ВАПП являлся, должен был являться и во всяком случае в идеале должен быть таким, — голосом партии в области искусства. Мы сознательно отдавали свои голоса тем, кто несет знамя партии, знамя революции. В области же культуры мы говорим, что мы сохраняем самобытность своих художественных форм и будем спорить по формальным, техническим и технологическим формам <нормам?> искусства. Такова была ситуация борющихся сил перед созданием резолюции ЦК.

Полонский принимал участие в этой борьбе? Какая-нибудь крупица его литературной мысли на весах, перевешивающих в ту или другую сторону, была? Какой-нибудь не то, что фронт, не то, что фронтик, — двух гимназистов он представлял в то время? Нет, товарищи, в то время имя Полонского в литературных кругах не произносилось. И понятно, его незачем было произносить.

Второе. Сейчас у нас есть резолюция ЦК и есть дальше производное от этой резолюции, т. е. взаимное желание группировок договориться, войти в федерацию советских писателей⁴. Федерация уже состоялась не только из этих трех основных борющихся группировок. Нет, она уже раздробилась на массу литературных течений. Имеется «Кузница», которая является с нашей точки зрения филиалом ВАПП⁵. Во всяком случае, я не вижу, почему нужно иметь другие задачи, кроме ВАПП. Но имеется «Кузница» — пожалуйста. Хотите кузнечить самостоятельно, кузнечьте. Имеется «Перевал»⁶. Это на 50% производное от товарища Полонского. Вот как мы расцениваем «Перевал», но «Перевал» существует как самостоятельная группировка. Затем от Лефа создается левая группировка конструктивистов⁷. Вот шесть группировок больших, мощных, но разных по численности и по качеству.

Но что имеет советское искусство, какую крупинку мысли критической, критического чутья внес Полонский? Два гимназиста, полтора гимназиста есть за Полонским? Нет, с именем его в федеративной работе мы не встречаемся. От чьего же имени, как и почему и кто этот загадочный человек, который обрушивается с такой необъятной силой на Леф? Можно предположить, что незачем нам самостоятельные литературные группировки, мы можем существовать как вольные критики: просто берем и пишем критические статьи, за которые отвечаем. В таком случае разрешите обратиться к предварительной критической работе Полонского. До сих пор мы этой работы не видим, в советской литературе не видели. Сейчас появляются те или иные статьи по тем или иным вопросам литературы. Появилось выступление о Сергее Есенине. Раз. И вторая статья — о Бабеле. (Голос с места: «О Малашкине».) О Малашкине, об Артеме Веселом и т. д.⁸ Бабель, Есенин.

Прежде всего о Бабеле. Товарищи, Бабель три года тому назад приходил к нам в Москве с маленькой кипочкой своих рассказов. Мы знаем, как Бабеля встретили в штыки товарищи, которым он показывал свои литературные работы. Первые говорили: «Да если вы видели такие беспорядки в Конной, почему вы начальству не сообщили, зачем вы это в рассказе пишете?». Другие говорили: «Про что он пишет? Про небо, а на небе трипперов и без вас достаточно. Это что? Литература, „как хороши, как свежи были розы“? Нет, это не то». Поэтому первое отношение было к Бабелю в штыки. После этого «Леф», — потому что «Леф» не идет по линии

- 51 -

 

 

 

МАЯКОВСКИЙ НА ТРИБУНЕ
Выступление на II съезде Союза воинствующих безбожников 10 июня 1929 г.
Кадры из кинохроники
Библиотека-музей В. В. Маяковского, Москва

- 52 -

трафаретной критики, — напечатал самые лучшие рассказы Бабеля — «Соль», «Смерть Долгушова»⁹. И вот сейчас мы имеем доброе признание Полонским этого самого Бабеля. Нас обвиняли в пошлости в статье «Леф или блеф?». Будьте любезны без комментариев выслушать эти выдержки из критической статьи о Бабеле: «острых, как спирт, и цветистых, как драгоценный камень»¹⁰. Товарищи, в какой виноторговле, в каком ювелирном магазине нашел Полонский подобные этим, ни к чему не обязывающие слова? Они подобны словам Маяковского: «Мы крепки, как спирт в полтавском штофе»¹¹. Он берет сравнение «острый, как спирт». Я не предполагаю, что Полонский не знает, что такое спирт, поэтому он не знает, что такое острый. Дальше: «В свете романтической призмы становятся понятными лирические отступления Бабеля, экзотическая насыщенность описаний, парадоксальная изощренность фантазии»¹². Привыкли смотреть через призму и светит она ему, эта призма. Это максимальная, стопроцентная шаблонизация языка, когда тот или иной автор признан, и не вами, а другими плечами, <вынесен> на литературную арену.

Второе. Чтобы говорить о Лефе, надо знать, кто Леф критикует. (Голос с места: «Скажите биографию».) Не в биографической плоскости, а в плоскости изучения литературного материала в ближайшие дни.

Есенин — не тема для сегодняшнего выступления. Но когда все — ВАПП, Леф, органы печати партии, как, например, «Правда» — выступали против потрясающего влияния есенинщины, связав ее с хулиганством, у Полонского хватило доброго мужества не только защищать его, как поэта, но под общее улюлюканье измываться над Лефом на собрании¹³. Какого Есенина защищал Полонский? Того, о котором Бухарин писал: «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого „национального характера“: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще. Выбившийся в люди, в „ухари-купцы“, „мужичок“»¹⁴ и т. д. Полонский сказал: «Бухарин выступал не против Есенина, а против есенинщины»¹⁵. Здесь фамилия Есенин в этих словах «Заметок» Бухарина стоит точно, всеми буквами написана. (Полонский: «Здесь сказано: не по Есенину, а по есенинщине».) «Я знаю, что поклонницы Есенина (поклонницы обоего пола) будут очень возмущены злостью этих строк. Но по есенинщине нужно дать хорошенький залп»¹⁶. Что это значит? Сначала говорится «Есенин», потом берется производное от Есенина — «есенинщина» (Полонский: «А залп по есенинщине, а не по Есенину». — Голос с месту: «Готтентотская логика».)

Теперь перейдем непосредственно к Лефу. Я беру основные возражения и основные указания, в разных местах рассыпанные в «Лефе или блефе?», имевшем своим началом еще одну статью в «Известиях», так сказать, первого Полонского или, вернее, Ольшевца, похожего на второго Ольшевца, т. е. на Полонского. Всё перепуталось, и можно брать цитаты из обоих, не греша, но я буду честно указывать на фамилии того или иного автора.

Первое — это претензии Лефа на монополизм. Если бы таковые претензии существовали, они прежде всего противоречили бы резолюции ЦК по вопросу о современной художественной жизни, которая определенно указывает, что она не фиксирует гегемонии ни за одним из литературных направлений.

Перейдем к тому, как сам Леф характеризует свое лицо, как он определяет свое место в области литературы. Буду цитировать по всему комплекту «Лефа» — и по первому и по второму, потому что есть еще многие вопросы, которые в «Новом Лефе» еще не освещены¹⁷.

С самого же начала первой же книжки Леф определяет свои задачи в литературе: «Леф будет бороться за искусство — строение жизни. Мы

- 53 -

не претендуем на монополизацию революционности в искусстве»¹⁸. Первый вопрос о том, что Леф пытается, да еще без достаточных данных, заявить о своей полной гегемонии в советском искусстве, — это первый блеф.

Перейдем к цитатам из статьи «Леф или блеф?». «Леф» пишет: «Многое, бывшее декларацией, стало фактом. Во многих вещах, где Леф только обещал, Леф дал. Завоевания не сделали лефов академиками. Леф должен идти вперед, используя завоевания только как опыт». В конце: «„Новый Леф“ — продолжение нашей всегдашней борьбы за коммунистическую культуру»¹⁹.

Примечание Полонского: «Ну как же не бахвальство! Оказывается, кроме лефов, собственно, и борцов за коммунистическую культуру нет и не было»²⁰. Откуда это вытекает? Если «Леф» пишет, что он будет продолжать всегдашнюю борьбу за коммунистическую культуру, то с кем же он борется — с отрядами, тоже борющимися за коммунистическую культуру? Или Полонский — наивный мальчик, который не знает, что коммунистическую культуру имеют и другие, Полонский — мальчик и не видит Булгакова с «Днями Турбиных», Есенина, Замятина? Почему же нашу борьбу за коммунистическую культуру надо понимать не как спайку с другими отрядами, борющимися за коммунистическую культуру? Почему нужно выдернуть шиворот-навыворот из этой фразы то, что мы претендуем на единственную монополию, почему нужно вставить этот скверненький вопрос о притязаниях на монополию?

Дальше идет о том, что многое сделал Леф в области литературы, искусства и новой культуры. — «Скажите, пожалуйста, — замечает скептически Полонский, — а мы этого-то и не заметили». Наденьте очки, тов<арищ> Полонский, а так как вы ходите без очков, то разрешите — я вам их надену. (Голос с места: «Довольно о Полонском».) Мы разговариваем только о тезисах, которые выдвинул Полонский, поэтому 90% наших разговоров мы будем обращать только к Полонскому.

Эти строчки могут показаться хвастливыми только Полонскому, и Полонский употребляет тогда следующее выраженьице, характеризующее работников левого фронта. Например, у нас были помещены письма Родченко²¹, о которых Полонский пишет так: «Двенадцать страниц домашних писем неведомого Родченко»²². У нас в «Лефе» имеется примечание Шкловского: «Если Родченко неведом Полонскому, то это факт не биографии Родченко, а биографии Полонского»²³. А если ему неведомо, то разрешите сообщить. Товарищ Родченко имеет право голоса в советской культуре, потому что Родченко находится в содружестве с другими лефами, создателями, революционнейшими носителями живописного изобразительного метода, насколько это при советских условиях возможно. (Голос с места: «Моссельпром».) О Моссельпроме будет разговор своим чередом.

Родченко в 1923 году на страницах того же «Лефа», идя в ногу с техникой, впервые ушел от изображения пером и карандашом к фотомонтажу. Это было в 1923 году, а сейчас фотопечати отдано распоряжение за подписью заведующего перевести всю печать на монтаж или иллюстрации по способу Родченко. За три года от первой черточки, от первого штриха, от первого фотомонтажного снимка он перевел <всё оформление книги?> на стиль советской книги и советской обложки. Тов. Родченко создал стиль новых книжных обложек. Вещи с лучшими обложками, как-то Полное собрание сочинений Ленина, каталог на Парижской выставке²⁴, в общем больше 200 номеров созданы этим самым Родченко.

Когда нужно было выдвигать левое, революционное живописное искусство на Западе, кого выдвинул Комитет по организации Парижской выставки? Родченко, который исполнил отделку почти всех павильонов нашего Советского Союза. Им же была сделана изба-читальня, та самая изба-читальня и тот клуб, которые по окончании выставки были подарены

- 54 -

Французской компартии. Дрянь бы Советская республика не подарила компартии Франции. Значит, это выражало лицо Советского Союза на международной выставке.

Сейчас этот самый Родченко имеет, может быть, добрые боевые заслуги в области живописного фотомонтажа в смысле разрешения обложечных проблем и прочего и совсем не вправе быть запамятованным Полонским.

Тогда, товарищ Полонский, посмотрите последние страницы «Известий» и «Правды», и если вы интересуетесь историей Компартии, то вы должны знать, что 25 листов издания Комакадемии — вся история Компартии — дело Родченко²⁵. Это единственная история Коммунистической партии в изобразительных и фотографических образах. И называть так человека, который с таким трудом продвинул в деревню эти плакаты и который сейчас выпускает третье издание этих плакатов на всех языках! Значит, товарищу Полонскому надо было бы знать. А если он не знал до сих пор, то может узнать сегодня. Хотя очень странно писать книжку по истории советского плаката²⁶, не принимая в соображение имя Родченко.

Затем перейдем к Моссельпрому, переходу его в гущу нашей современной жизни. Посмотрите в Госиздат, и вы увидите, что стандарт типовой вывески и все оформление Госиздата — это черное с красным золотом дано как типовое на весь Советский Союз тем же самым Родченко. Правда, Полонский будет говорить: а у меня Кругликова силуэтики дала²⁷. Но это уже различная установка: кому силуэтики, а кому оформление самой жизни. Я не хочу выдвинуть Родченко из всей суммы наших работников по ИЗО. Такую же работу провели и Степанова, и Лавинский, и Семенова, и другие²⁸. Не замечать этой работы — это высшее барство и журнальное чванство, которое только можно найти.

По существу он <Родченко> имеет право написать, а что он написал? Может быть, он написал несусветимую дрянь? Прочитаем. Разрешите прочесть товарища Родченко. По-моему, действительно дрянь написал: «Уже купили воротничков 2 шт<уки> и галстук. Стал похож черт знает на кого... женщины совсем сзади ходят обтянутые» (написано из Берлина)²⁹. «Женщины стригутся по-мужски, как ты, носят главным образом коричневое пальто, как у тебя юбка, обтянутое сзади, не длинное, короткие юбки, почти до колен, и темного цвета чулки, туфли». Что же, черт побери, действительно, он пишет только про баб и обтянутые зады. Дальше: «Сегодня бродил по предместьям Парижа, очень забавно. Рабочие играют в футбол, ходят обнявшись, копаются в огородах и пляшут в кафе... Обедал и пил настоящее „Шабли“». И дальше: «Я хожу в шляпе, как идиот, и на меня перестали обращать внимание... Сейчас 9 часов. Ходил обедать».

Ну его к черту, бросим, что он всё ходит обедать, и прочитаем другого автора, — не будем читать Родченко, — то, что можно выставить в противовес Родченко: «Вчера, смотря на фокстротную публику, так хочется быть на Востоке, а не на Западе. Но нужно учиться на Западе работать, организовывать дело, а работать на Востоке». Вот это человек, только учиться организации хочет. Опубликую его фамилию. Дальше «Гибель Европы»: «Зачем я его увидел, этот Запад, я его любил больше, не видя его. Снять технику с него — и он останется паршивой кучкой навоза, беспомощный и хилый». Дальше: «Гибель Европы, нет, она не погибнет. Что она сделала, всё пойдет в дело, только нужно всё вымыть, вычистить и поставить цель». Дальше описания, какие интересуют этого второго автора: «Когда мы вошли под землю станции метрополитена, то я услышал песни, поют хором; я удивился, так как этого никогда не было. Войдя на станцию, я увидел отходящие и приходящие поезда метро, битком набитые мужчинами, веселыми, поющими Интернационал. Вот тогда я в первый раз понял, что я не один в Париже». Вот это действительно наш советский человек. Дальше: «Здесь миллионы вещей, от них идет кругом голова, всё хочется купить

- 55 -

вагонами и везти к нам. Они производят так много вещей, что все кажутся нищими от невозможности их купить... Если здесь жить, то нужно быть против всего этого или сделаться вором. Красть, чтобы всё это иметь. Вот от этого я здесь стал любить вещи именно с нашей точки зрения. Я понимаю теперь капиталиста, которому всё мало, но это же опиум жизни — вещи. Можно быть или коммунистом или капиталистом. Среднего здесь не должно быть».

 

ПЕРВЫЙ НОМЕР ЖУРНАЛА «ЛЕФ» С ДАРСТВЕННОЙ НАДПИСЬЮ
МАЯКОВСКОГО И О. М. БРИКА В. П. ПОЛОНСКОМУ
И РИСУНКОМ МАЯКОВСКОГО
«Вячеславу Павловичу Полонскому В. Маяковский. 2/IV 23 г.»
На рисунке рукой Маяковского: «для отзыва»
В левом верхнем углу подпись О. М. Брика
Собрание В. А. Катаняна, Москва

Вот это строчки революционера! А откуда эти строчки? Эти строчки из тех же писем того же самого Родченко.

Как называется метод, по которому журналист надергивает с целью опорочивания «неведомого» Родченко эти фразы из общего контекста? Это называется подтасовыванием фактов. И мы опубликовали письма Родченко потому, что мы имеем сотни Лукомских, сотни людей, которые,

- 56 -

переезжая за город <за границу>, начинают вылизывать то, другое, третье у своих хозяев или не вылизывают, потому что за лизание заплатили мало³⁰.

Дальше, товарищи, это по вопросу о том, заслуживает ли внимания то, что «они монополисты», или нет, имеет ли Леф вообще право голоса.

Перейдем дальше. Ну, скажут, хорошо, Родченко обелен, но ведь остальное-то. И первое, почему, например, у вас не имеется прозы в Лефе? Да потому, что мы Полонского взяли, чтобы он нашу прозу и поэзию печатал. Стихотворение фининспектору мы помещаем у Полонского и Воронского, потому что мы не монополисты³¹. Мы не комплот³², а мы скидываем свое зерно в общие элеваторы. В советские элеваторы. (Голос с места: «Никто не покупает».) Вот для чего Леф объединяется, и не для преподнесения читателю чтива, а для того, чтобы поднимать через посредство этих же самых квалифицированных литературных работников Советского Союза, чтобы наши скрипки, флейты и тому подобные богоугодные вещи, ласкающие ухо эстетов, могли лучше зазвучать. Мы оттачиваем свои способности на точильном камне Лефа. «Леф» — производственный журнал, а не потребительский, и мы считаем, что мы имеем право на свой производственный журнал, раз мы в эти элеваторы всыпаем достаточное количество советского зерна. Может быть, только всыпали раньше? Пишет же про нас другой Полонский — Ольшевец: «В общий бурный поток нового советского культурного строительства лефовцы влились маленьким ручейком и давно в нем растворились, ассимилировались». Правильно, ручеек, чего же орать? Журчит, журчит ручеек. А посмотрим, ручеек ли.

Вот еще одна книжка. В этой книжке имеется статья о Сельвинском за подписью присутствующего здесь товарища Лежнева. Вот что пишет товарищ Лежнев о двух футуристах, двух лефовцах: «Маяковский, конечно, не только поэт, но вождь, глашатай, даже теоретик школы. Этим он коренным образом отличается от Пастернака. Перед нами не только две разных индивидуальности, но два принципиально различных типа поэта. Эпоха, в зависимости от своих требований, ставит то одного, то другого в главный фокус литературы. Когда время ломки искусства, требующее острого, отрицающего, декларативного и теоретизирующего новаторства, выдвигает вперед футуризм и его знаменосца Маяковского, Пастернак остается в тени...»³³. Когда время выдвигает Пастернака, Маяковский остается в тени.

Я нарочно беру эту цитату, потому что это характеристика двух лефовцев, опубликованная в печати под редакцией товарища Полонского. Это значит, что Полонский для чего-то ругает нас в «Известиях», не по существу литературной полемики, а для чего-то. А для чего — мы скажем. Если же я не беру наших примеров, мы чересчур просто отзываемся о себе, но если, по мнению тех, кто сегодня выступил против эпохи, ответное слово поворачивается то Пастернаком, то Маяковским, то мы думаем иначе. Мы дали бы сюда много хороших имен. Почему эпохе своих три листа не иметь? Может быть, это случайно оговорилась безответственная критика об эпохе? Нет, почему?

Вот другое имеется — вот «Красная новь». Это второй Полонский, и Полонский с багажом, не только редактор, но и теоретик³⁴. Под его редакцией помещаются статьи тоже наших противников. И в одной из таких статей пишут про Сельвинского: «Он нашел некоторое среднее, какую-то равнодействующую — явление чрезвычайно любопытное, указывающее на то, что Маяковский и Пастернак совершили такую работу над структурой поэтического образа и выражения, которую уже можно вынести за скобки и определить, как общее достояние эпохи»³⁵.

Как же называется журналист, у которого как общее достояние эпохи фигурирует работа Лефа, а рядом в статье древнескифская критика — «мы не позволим»? Что же, эпоха не позволяет? Может быть, это вредная эпоха,

- 57 -

не революционная, может быть, это такая эпоха, к которой современному революционному советскому журналисту зазорно иметь отношение? Поговорим об этом.

 

В. П. ПОЛОНСКИЙ
Рисунок Маяковского, сделан в редакции журнала «Летопись»
22 января 1917 г.
Собрание Л. Ю. Брик, Москва

На нас указывают, что лефы — эпоха старая, что они не могут быть мерилом молодой советской поэзии и потому не пускают ее вперед. Есть действительно один молодой человечек, которого Леф создал, этот молодой человечек — Кирсанов. Но Полонский пишет о нем, что он к Лефу имеет случайное отношение, что он там новичок, что он от Лефа уйдет. Этот новичок, товарищ Полонский, выпустил целую книгу стихотворений под названием «Опыты»³⁶, а затем он был секретарем или фактическим редактором «Юголефа» — журнальчика, способного испортить достаточное количество крови³⁷. Ему «стал поперек горла Леф», когда его не пускали другие молодые писатели на эстраду? Леф выступил и на своих плечах перенес его в аудиторию. Да, на своих плечах перенес Кирсанова. Что, Кирсанов отодвинулся от Лефа благодаря этому? Нет. Все его

- 58 -

стихотворения с первой строчки посвящены в «Опытах» Маяковскому, но также и Асееву и Пастернаку, ибо эти стихотворения посвящены и им:

Я счастлив, как зверь, до ногтей, до волос,
я радостью скручен, как вьюгой, —
что мне с капитаном таким довелось
шаландаться по́ морю юнгой³⁸.

Я счастлив еще раз указать в этой аудитории, что сколько бы вы ни перевернули весь «Леф», вы увидите, что ни против одного молодого поэта «Леф» письменно не выступал. Что значит — письменно не выступал? В порядке студийной работы мы должны выступать. Сидящий здесь Уткин, наверное, неоднократно меня кроет — ведь Маяковский не раз выступает против Уткина. Да. Но когда? Когда Уткин пишет стихотворение о лахудре: «Не твоею ли пышною грудью защищали Перекоп?». Ведь это неверно³⁹. Почему? Да потому, что мы Перекоп не защищали, Перекоп защищали белогвардейцы, а красные его брали. Откуда же у него вдруг взялось «защищали»? Дальше он говорит «грудью защищали». Конечно, обыкновенно защищают грудью, но ведь мы там не защищали, а наступали, грудью же не наступают, а защищают. Он же просто берет веками данное сравнение, которое влезло ему в голову. Он берет выражение, наиболее часто встречающееся, но к факту <оно> не имеет отношения, ибо мы Перекоп не защищали, а брали.

Это не значит, что Леф выступает против пролетарского молодняка. Присутствующий здесь товарищ Бескин, заведующий литературным отделом Госиздата, который не руководится моими соображениями, ибо я ни в каких организационных отношениях с Госиздатом не состою, но к голосу поэта не может не прислушаться, как человек интеллигентный, — он скажет, что первый человек, купивший книжку Уткина о Мотэле, — я⁴⁰. Что это — зависть? Если нехорошо то, что он «грудью защищал Перекоп» — это одно, а хорошая его вещь о Мотэле — это другое.

Да, мы ругаемся с пролетарскими писателями, но против вас, товарищ Полонский, будем вместе с ВАППом. Если мы и ругаемся, то по вопросам технического порядка, поэтому вы можете отбросить свое обвинение насчет умерщвления Лефом молодежи.

Еще недавно и с этой эстрады и всюду на территории Советского Союза я читал произведения Светлова. Я читал их и здесь, и в Саратове, и в Казани, и в Ярославле, и везде, где можно. Почему? Да потому, что это огромное достояние пролетарской советской поэзии, той поэзии, которая является достоянием наших дней. Ни один лефовец не только мешать ей не будет, но будет проносить, проносить на своих плечах.

Вы знаете, сколько мы ругались и дрались с Жаровым. Я прочел его стихотворение о Макдональде⁴¹. Я не мог найти его телефон. Я хотел сказать: я счастлив, что он хорошее стихотворение написал. Приношу глубокое извинение перед Жаровым. Вот одно хорошее стихотворение. Остальные плохие. Мне кажутся плохими. Вы можете меня ругать по вопросам моего литературного вкуса, меня и Леф, но не по вопросам умерщвления пролетарских писателей или молодых писателей, — как говорит Полонский, — «грудь грудью друг против друга стоит Леф и молодые писатели»⁴². Эти самые молодые писатели... <пропуск в стенограмме> стихотворения, посвященные молодежи, невзирая на мои драки, говорили: «Гоните, Маяковский, сюда стихотворения...». Вы, как редакторы, меня, как поэта, сегодня уговаривали дать это стихотворение по рублю за строку, в то время как рыночная цена у Полонского 2 рубля (Уткин: «Полтора».) Итак, чистый остаток в 10 червонцев вносится на наше идейное объединение с ВАППом и на наши идейные совместные литературные выступления, когда они революционны, когда они нужны сегодняшнему дню. Почему я об

- 59 -

 

МАЯКОВСКИЙ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ИЗ АМЕРИКИ (НОЯБРЬ — ДЕКАБРЬ 1925 г.)
Фотография снята на квартире Маяковского и Бриков в Сокольниках. Сидят (слева направо): Э. Ю. Триоле, Л. Ю. Брик, Р. С. Кушнер. Е. В. Пастернак, О. В. Третьякова. Стоят: Маяковский, О. М. Брик, Б. Л. Пастернак, С. М. Третьяков, В. Б. Шкловский, Л. А. Гринкруг, О. М. Бескин, П. В. Незнамов
Собрание Э. Ю. Триоле. Париж

- 60 -

этом должен орать? Потому что и здесь переходит Полонский... <фраза не закончена>. Я сегодня условился вначале, что буду говорить нежно.

Дальше, приводя мое стихотворение, посвященное Максиму Горькому⁴³, он сделал две передержки. Первая передержка касается того, что в этом стихотворении опять-таки Леф целиком утверждает свою монополию. Я пишу в этом стихотворении:

Одни мы,

   как ни хвали́те халтуры,

но, годы на спины грузя,
тащим

      историю литературы —

лишь мы

  и наши друзья.

И дальше расшифровывается, кто «мы» и кто «наши друзья». Мы — это Леф, друзья — поэты рабочего класса. Главное, что не Наседкин⁴⁴ нам друг и не Есенин нам друг, а мы и наши друзья — это Леф и поэты рабочего класса. А Полонский суется со своей монополией.

И дальше — характеристика этих стихов. Полонский не нашел других слов, как «рубленая проза — два рубля строка». Какой хороший литературный выпад! Рассказывается о том, где лефы, лефы и лефы... Уполномоченный от имени Лефа, могу сказать, что мы получаем 27 копеек за строку, потому что нам дают, как журналу направленческому, очень мало денег. И эти 27 копеек нам приходится вносить на канцелярские расходы по «Лефу». Единственная редакция на территории Советского Союза, которая платит по два рубля, — это редакция Полонского. Об этом не надо говорить, это не тема для аудитории. Но если об этом говорят, разрешите 800 человек об этом информировать. Дальше я не буду развивать остальных своих положений. Хотелось бы говорить о комплоте, о техническом мастерстве и прочем. Перейду сразу, чтобы дать возможность высказаться другим, тем более, что я смогу в заключительном слове сказать то, что не сказал сейчас.

Мне хотелось бы только заметить: что же, действительно мое стихотворение, посвященное Максиму Горькому, в номере «Лефа», такая действительно сверхъестественная дрянь? Приведем строчки в «Новом мире» под редакцией того же самого товарища Полонского: «Тем обиднее, ибо великолепное „Письмо к Горькому“ Маяковского заставляет думать, что он работает на два плана»⁴⁵. Это мне нужно для мимолетного сличения разницы в журнале Полонского и в «Известиях», чтобы выяснить, для чего он это пишет.

Теперь последнее — реклама Лефа. Казалось бы, это черт знает, какие рекламисты. Моссельпром разрекламировали, после этого стали рекламировать «нигде иначе, как в радиопередаче». Берем образцы лефовской рекламы. Я беру один номер «Лефа», старый комплект. Там есть статья, которая помещается не в порядке дискуссии, а в порядке основного литературного материала в журнале. Вот что в ней пишется — про кого? — про Маяковского, про редактора этого самого журнала. Как было редактору принимать эти строчки?.. «Раз „деться некуда“, остается одно — идти по привычной дорожке: рваться в вечность, возноситься на небо, разгуливать на ходулях по крышам Парижей...»⁴⁶. Это что, Полонский помещает? Это Маяковский помещает. Отзыв, единственный отзыв о нем самом в его же «Лефе». Почему он помещает? Потому что сотрудник «Лефа» Чужак не согласен с Маяковским. Что, я ему буду рот зажимать? Дрянь Маяковский? Пиши — дрянь. Давайте исправлять через наш журнал.

Это так поступают те, о которых пишет Полонский, что они рекламисты. А как поступают те, о которых не пишут, что они рекламисты? Я не

- 61 -

буду писать: «я памятник себе воздвиг нерукотворный», потому что все-таки человек с именем писал. Я не Пушкин. Но это Безыменский пишет: «Пока написано 30 миниатюр. Все они одновременно служат эскизами к пьесе, которую задумал и из которой уже написан „Монолог компошляка“, который считаю одним из самых сильных своих произведений». Я утверждаю на основании материалов ЦК о Лефе, что Леф себя ругает, и указываю, что если вы хотите бить по рекламе, посмотрите, что написано здесь: «В скором времени приступлю к поэме „Роман с персианкой“. Ну, дела семейные. Все поэты писали про любовь. Но та любовь, о которой я буду писать, прекраснее всех любвей». Против чего протестует публика? «С удовольствием встречу недоумение и пожимания плечами, ибо, конечно, никто не подозревает, что скрывается под этим ничего еще пока не обозначающим заголовком»⁴⁷. Что это значит? Мало того, что я не знаю, что это такое, а вы сами не знаете, что это такое. Это значит превосходную степень своей рекламы написать, и напрасно Лежнев думает тем, что сидит здесь <Лежнев, сидя здесь, думает?>, что я отгрызаюсь от Воронского, от Полонского, что я от дедушки, от бабушки ушел. (Уткин: «Вы передернули: „Персианка“ — это пшеница».) Вопрос не о пшенице. И что же этот рекламист был вздернут на дыбу товарищем Полонским? Нет, — гони, ребята, в мою лавочку. Хочешь выругать Леф — напечатаю. И помещается статья Безыменского «На чистоту»⁴⁸. Я категорически утверждаю, что при всех заимствованиях ни разу авторские права на заимствование никакой литературной статье не предъявлялись. Тем

 

«НА ЛИТЕРАТУРНОМ ФРОНТЕ» Карикатура Кукрыниксов
Изображены. Полонский («С пером» и «Без пера в руке»), выше (слева направо) Васильченко, Маяковский, Авербах
«Читатель и писатель», 1928, № 13
Газетная вырезка, сохранившаяся в альбоме Маяковского
Библиотека-музей В. В. Маяковского, Москва

- 62 -

более могу ли я Безыменского обвинять? Если его обвинишь, не останется от него ничего. Пусть это останется Авербаху⁴⁹, а то ему нечего будет возражать. Безыменский обвиняет меня в том, что Маяковский тянет у него. Стоит мне что-нибудь сказать, он говорит: я первый сказал. Приведу маленькое сравнение. Он приводит заимствование на такую тему. Раз Безыменский написал пародию на меня. Он взял мои выражения, спародировал и получилось такого рода стихотворение:

Всегда и везде

 орет

   про это.

Про это...

как это...

про себя.

...Из гроба

  прочтет он

    трехдневную лекцию

про это...

как это...

    о себе⁵⁰.

Значит, спародировал. Правда ли? Да, есть. И скрипка у меня есть, но немного нервная, скрипка издергалась. «Как это» есть у меня⁵¹. Спародировал правильно.

А вот отрывок «Письма к Горькому»:

Кажется, это вы открыли
«Мощи»...

   как его...

   Каллиникова»⁵².

Можно ли таким литературным способом указывать на заимствование? (Уткин: «Это способ блефа».) Важно, что эта цитата приводится для доказательства взятых чужих интонаций, а интонации он сам сочинил. Вот «Мощи» «...как его... Каллиникова», У меня слов «как его» нет, а есть слово «этого». Разница есть. Для писателя есть. «Как его» — когда человек фамилии не может вспомнить, забыл Каллиникова, а «этого» — это пренебрежение к знакомой фамилии. Значит, спародировал интонацию, спародировавши, привел неверную мою и вопит, что обокрали. Это что, литературный способ? И это всё находит добрый, милый приют у товарища Полонского.

Для чего же сыр-бор городил Полонский? В заключительной части своей статьи он пишет об Асееве, который еще мало оценен. А уж не мы ли оценили Асеева? Есть пять-шесть поэтов, среди них один Асеев. Ставшего из них классиком Владимира Маяковского почему не избрали членом Художественной академии наук?⁵³

Во-первых, меня, кажется, избрали; во-вторых, я не хочу.

Мы говорили о Родченко, об Асееве, о Пастернаке, которых защищали три года и будем защищать, хотя сейчас они не нуждаются в нашей защите. Мы порвали с издательством «Прожектор»⁵⁴, которое не хотело выпустить книжки Пастернака. Теперь он написал революционную вещь «Шмидт» — на этой вещи учиться надо. Это тоже завоевание Лефа. Кирсанов — хороший поэт, Брик, которого обвиняют только в том, что не успел написать своей статьи... Хотя я знаю, что это будет темой разговора товарища Шкловского. Сколько понадергали литературных мыслей у товарища Брика? Значит, против Брика тоже ничего нельзя иметь, так из-за чего же шум? Из-за того, что из другого лабаза люди постарались перейти и печататься в своем журнале. Голос Полонского в статье «Леф или

- 63 -

блеф?» — это голос скупщика. (Голос с места: «Почему?».) Сейчас докажу, почему. Было время, когда товарищ Полонский на страницах тех же «Известий» называл Кушнера «неким»; теперь Полонский выделяет одного Кушнера, говоря о том, что он написал очень неплохую вещь. Почему? Потому что отрывки ее идут у Полонского⁵⁵. Следующий писатель, которого Полонский похвалил, это — Пастернак. Опять потому, что человек перешел к нему. Теперь ясно, почему я считаю, что это есть статья скупщика.

 

ПОЭМА «ХОРОШО!» С ДАРСТВЕННОЙ НАДПИСЬЮ
Б. Л. ПАСТЕРНАКУ, 1927 г.
«Борису Вол с дружбой, нежностью, любовью, уважением, товариществом, привычкой, сочувствием, восхищением и пр. и пр. и пр.»
Частное собрание, Москва

Чем же вредна эта статья? Тем, что она идет против всей современной литературной линии, которой после резолюции ЦК за художественными группировками признано право на максимальное художественное оформление и самоопределение.

Товарищ Полонский вместо этого пытается взвалить на нас вину в несуществующем комплоте. Когда говорится слово «комплот», это, очевидно, — не техническая организация писателей советских. Это, очевидно, предполагается комплот, который будет враждебен объединению с тем самым

- 64 -

Полонским в его журнале. Только так можно понять слово «комплот» по отношению к революционным писателям современности. От имени кого же выступает товарищ Полонский? Он выступает как редактор трех журналов, не терпящий никакой мысли отборщик, кроме его персональной мысли. Это раз, а во-вторых, как проводник идей так называемой чистенькой литературы, т. е. той же самой, которую проводил товарищ Воронский. И не случайно, что на пятилетии «Красной нови» он его приветствовал как редактора трех журналов, не как литературного критика, не как литературно самостоятельного человека, не как представляющего самостоятельную литературную группировку, а как редактора трех журналов. Меланхолически заявляет Чужак: не много ли — три журнала на одного человека?⁵⁶ Я считаю, пускай будет шесть журналов, но пускай не набрасывается с древне-киевским окриком «прекратить» на журнал, который в значительной части его статей является журналом людей, стоящих в передовых рядах советской культуры.

Я люблю строить хорошо речь, делаю вензель маленький. То был «Леф», а это журнал «Красная новь» <«Красная нива»>.

Тридцать раз говорили об есенинщине. Сейчас номер Парижской Коммуны. Сказали бы: ребята, напишите. Напишем. Плохо напишем <напишете?>» — пригодится в клубе на заводе. Вот стихотворение, заслуживающее места в номере Парижской Коммуны, — В. Наседкина:

Я не слыхал роднее клича
С детских лет,
Когда вдали,
По заре степной курлыча,
Пролетали журавли.

Дальше пропускаем всё, что в животе, и возьмем ножки:

Вот вчера в час вешней лени
Вдруг на небе, как штрихи...
И от них такое пенье —
Будто вновь Сергей Есенин
Мне читал свои стихи⁵⁷.

Редактор, использующий свои издательские возможности последнего времени для покрытия революционной группы советских писателей, которых он сам называет передовыми, и для проведения есенинского чирикающего пения под флагом Парижской Коммуны! <возможно, незаконченная запись>. (Аплодисменты.)

<ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО>

Товарищи, я начинаю по линии нисходящей, от дружественной критики и т. д. в полное, так сказать, болото и трясину. Начну с Авербаха. Он говорит, что в борьбе со Шкловским он будет вместе с Воронским⁵⁸. Почему? Потому что здесь важен политический стержень. Мы знаем про Шкловского много неприятных вещей, да и все знают, о чем говорил Бескин⁵⁹. Никто этого не скрывает. Но ведь в чем наша задача? Чтобы оттягивать более крупные научные силы, как более <крупные> технические силы. Если ему удастся перейти на другие рельсы и переключить энергию, стать социологом, скажем на 100%, — значит, удалась наша работа. Мы должны стремиться отвоевать его. Что же делает Воронский? Он отбирает его для старых упадочнических тенденций. И знает Авербах, что Воронский его атакует. Вот почему мы учли, что Воронский выпустил «Третью фабрику»⁶⁰. Мы бы уговорили Шкловского сделать изменения.

- 65 -

В этом заключается наша политическая задача — неуравновешенных перекатывать на наши рельсы. А задача Воронского — во всем великолепии их выявить и подчеркивать. Так что и в этом пункте мы <не> будем вместе с Авербахом.

Затем, из-за чего сыр-бор разгорается по поводу Шкловского? Здесь нужно прежде всего ответить на вреднейшее выступление Бескина. Леф прежде всего есть объединение одинаково мыслящих, одинаково думающих людей и никогда на монопольное руководство не претендовавших. За те вещи, которые напечатаны в нашем журнале, мы отвечаем на 100%. Можем ли мы отвечать за «Третью фабрику»? Да, за те цитаты, которые приводились, я могу отвечать. Цитата, что у литературы два пути, а третьего нет, и что по нему нужно идти, расшифровывается чтением Бескина так, что этот третий путь есть отход от марксизма. Почему не расшифровать так, что третий путь есть путь деканонизации, дешаблонирования?⁶¹ Что за глупое чтение, товарищи, в душах? (Аплодисменты.) Что это, исследование?

Дальше будем говорить о товарище Шкловском. Прежде всего, на чем я настаиваю, это то, что это глубоко ученый человек по литературной линии. Он является основателем формальной школы. Обычно принято думать, что формальная школа противоречит марксизму и что формальная школа целиком объяла Леф. Формальная школа не противоречит марксизму вот в каком отношении. Вы знаете, товарищи, что, например, вся химия в своих источниках возникновения, что все химические процессы целиком диктуются социальными условиями. Переход, например, на другие красящие вещества диктуется переращением текстильной промышленности. Это значит, что химию нужно рассматривать в зависимости от социологии. Но внутри химии существуют особые химические соединения. Можно говорить о химии, взявши периодическую систему элементов.

Формализм в нашем понимании — это статистическое бюро при социологическом методе. Дальше, собранный материал (оратора прерывают)... Я буду разговаривать о нашем понимании. Дальше нужно находить движущую силу для этого материала.

Товарищ Бескин говорил шутливо о переходе Шкловского на социологический метод. Почему? Но если вы читаете наших марксистов, вы видите, что они не знают фактов. Возьмем, например, изданное рекомендованное для учебных заведений произведение высоко ученого Войтоловского. Он говорит о Пушкине, и говорит так: «Это — дворянская литература, до мельчайших подробностей воспроизводящая быт и нравы дворянского сословия тех времен. Онегин, Ленский, Герман, князь Елецкий, Томский, Гремин — это всё несложные варианты однозначных дворянских типов. В их лице Пушкин дает своим современникам именно тот род поэзии, в котором последние нуждаются или которая при данном состоянии их взглядов и нравов может доставить им возможно больше удовольствия»⁶². Всё правильно. Но Гремина-то у Пушкина нет. Гремин есть только в опере, и он <Войтоловский> создает свое умозаключение на основании материалов, взятых из оперы. Можно ли считаться с ним как с марксистом? Когда против него возражает Шкловский, — говорят: он против марксизма. Он против дураков от марксизма, а не против марксизма. Эта фраза не относится, конечно, к Войтоловскому, ибо Войтоловский, по сравнению с другими авторами, делал минимум ошибок. У нас есть такой с грузинской фамилией критик, который писал:«„Черный вечер. Белый снег“ у Блока — это определение революции». Эти учебники преподносятся как марксистские учебники.

Товарищ Шкловский должен быть нами употреблен как научная сила для дачи хорошо проверенного материала, для оперирования этим материалом

- 66 -

в социологии. У нас существует очень простой способ разговора, его применил Полонский. «Меня, — говорит он, — назначил ЦК на должность редактора журнала». Получается такая вещь: меня назначил ЦК, вы против меня — значит, вы против партии. (Голоса из публики: «Это не так».) Нет, товарищи, это не передержка. Товарищи, я только делаю дальнейшие выводы из его ответа. Кого вы из себя представляете? Он говорит: «Представляю такого-то». А вы думаете, что партия нас, поэтов, как игрушек рассматривает, думаете, что нам не даются директивы? А мы кем поставлены? Что же, нас Врангель придумал? Мы в политическом блоке с ВАППом и мы проводим исключительно линию сегодняшнего дня в искусстве. Мы задираемся с Полонским, потому что он неправильно понимает, что нужно сегодняшней революционной литературе. Все возражения против Полонского — не личные возражения, это способ моего разговора. (Смех.) Да, может быть, плохой способ. Раз я говорю о Полонском, как о скупщике, это значит, что он думает о собственном лабазе. Полонский не является сортировщиком материала, а скупщиком. Значит, тут дело не в личности, а в способе работы в области литературного отбора. Если мой тон кому-нибудь не нравится, то мне негде было вырабатывать этот тон. Полонский говорит грозно: «Мы не позволим возрождать старый богемский метод эпатажа». Если я приду в Ленинские мастерские, если я приду в ВУЗ, чужие методы эпатажа мне не нужны. Мне нужно прочесть свои стихи. Но что же, можно будет отрицать наличие колоссальной мощности слова с колоссальным мощным вкусом, с колоссальными старыми навыками? Если мы оставляем из этой группы эпатирующие строчки, когда я говорю Леониду Лоэнгриновичу Собинову, я не должен бухнуть черт знает чем, потому что мне противно, когда человек не хочет пойти, когда он может только «ни слова, о друг мой, ни вздоха»⁶³. (Уткин: «Вы с нами тоже так говорите, не только с Собиновым».) Товарищ Уткин и товарищ Жаров, в пролетарской литературе я разрешаю себе иметь любимых писателей и говорить в аудитории о них больше. Это не опорочивает литературы, а с Безыменским я говорил о конкретном материале...

О тоне. Я говорю, как и литературным тоном, и этим я известен...

Очень интересно в заключение два слова сказать. Товарищ Полонский, объясняя происхождение нашей статьи, во-первых, говорит: «Здорово, говорит, вас двинули, если вы так защищаетесь». Здорово вас двинули, если вы такие статьи в «Известиях» пишете по поводу Лефа. Вы говорите, мы допускаем передержки в статьях, и добавляете: «Так же, как я допустил в цитате против Родченко». Мы отвечаем в лучшем случае передержкой на вашу первую передержку.

Полонский говорит: «Маяковский на меня поплевал и на Пушкина». Пушкина я ругал по одной линии, Полонского — по другой линии, вы знаете, по какой. Мое стихотворение, посвященное Пушкину⁶⁴, является способом перетряхнуть академика Пушкина и построить такого, о котором человек с некоторым революционным энтузиазмом может говорить, как о своем поэте... Там сказано: «Бойтесь пушкинистов...». Мы употребляем не оглоблю, а способ поворачивания памятника, чтобы с этим Пушкиным можно было еще разговаривать. Когда мы выступаем против Полонского, мы желаем, чтобы нам не с чем <не с кем?> было разговаривать, потому что у Полонского литературной квалификации нет. Он прибил себе послужной список очень хороший, но об этом я говорил, товарищи, он прав и без этого: я раз напечатал — значит, я прав. Я указывал только, на какие силы общественные, на какие общественные тенденции опирается Полонский в своих возражениях против Лефа. Силы не в смысле того, чтобы можно было заставить, а чтобы была база, заинтересованная в этом. Я не нашел. Это было не в прямом, а в переносном смысле. Конечно, выступление

- 67 -

перекупщика — вот чем было выступление Полонского против Лефа.

Теперь еще один юморист веселый выступал — Нусинов: совершенно недопустимый метод доказания методологическим методом <?> по стихам. Второе: «непочтение к Максиму Горькому». «Маяковский непочтительно высказывался». Я расцениваю этот факт просто. Восемь лет мы сидим здесь. Какое у нас литературное положение? Много у нас квалифицированных литературных сил, прозаиков много? Нет. Хотим мы видеть Горького в нашей литературе? Хотим. Имеем мы право упрекнуть его в том, что он от песни о соколе перешел к песне об уже? Можем ли мы восстанавливать призывное знамя своими собственными силами? Можем. Это есть тенденция, это есть слова моего стихотворения о Горьком.

А дальше совершенная юмористика. Как Маяковский говорит о нас, писателях? «Пишущий бесстыж»⁶⁵. Применяющий свой метод не знает фактов: это не Маяковский говорит, а Максим Горький. Это было позже. Но факт получения этих писем и опубликования Ольшевцом был до этого. Можно только одно сказать, что Горький присоединился к моему мнению⁶⁶. Товарищи, вам нужно хвост иметь и по нему лететь <?>.

Но этот разговор о Лефе мы считаем неоконченным. Леф будет проводить свою линию ненависти к старой культуре, линию спайки с пролетарскими группировками, с пролетарскими писателями и линию обновления и новаторства на всех участках нашего культурного фронта.

Нас не смутят утверждения Полонского, что Леф узурпирует лозунги Коммунистической партии. Леф не узурпирует, а берет и несет эти лозунги, и в советской культуре не может быть положения Добчинского и Бобчинского, когда отдельные отряды этой культуры орут: «Кто первый сказал „э“?». И смею еще заявить товарищу Полонскому, что те лозунги, которые называются им узурпированными, на много процентов придуманы нами. Нам были заказаны лозунги партией и перед Маем и перед годовщиной Октября и т. д. Если вы не знаете, что, кроме лозунгов «Нигде кроме, как в Моссельпроме» и «Производительность и зарплата — два близнеца-брата», нами созданы и другие лозунги, которые существуют и до сих пор, — значит, ваше заявление несерьезно.

Сегодня я получил подтверждение, что Полонский будет мне платить по два рубля за строку. Мы будем советскими элеваторами и будем снабжать идейным хлебом нашу литературу. На левом фронте искусства будем продолжать борьбу как один из отрядов советской культуры.

**
*

В стенограмме диспута сохранились и реплики Маяковского в прениях:

В. П. Полонский: <...> я предлагал за ваши стихи по два рубля строка.

Маяковский: А почему полтора платили?

Полонский: Я боюсь здесь быть нескромным. Маяковский был неосторожен. Несмотря на то, что он большой поэт, он простодушный человек. Он меня увлекает на такие улики, когда я смогу рассказать кое-что о нашей редакционной работе, и это может, пожалуй, сконфузить Маяковского.

Маяковский: Нет!!! (Смех, шум и аплодисменты.)

Полонский: <...> я не плачу <два рубля за строку> просто потому, что Маяковский уже месяца три перестал у меня работать.

<.....>

Полонский: Если бы я захотел, я завтра же был бы в любой литературной организации.

Маяковский: Кроме Лефа.

Полонский: Да, потому что я в Леф не пойду.

- 68 -

Маяковский: И не в ВАПП.

Полонский: <...> Я сейчас в ВАПП не пошел бы. Я глубоко убежден, что в тот момент, когда у меня не было бы принципиальных разногласий даже с Лефом... вы скажете, что не приняли бы?

Маяковский: Приняли бы на испытание.

<...>

О. М. Бескин: ...«Третья фабрика» тов. Шкловского только что вышла.

В. Б. Шкловский: Год тому назад.

Бескин: Я не знаю, когда вы ее писали, но вы дали ее издавать под маркой 1926 года.

Маяковский: И под маркой Воронского.

<...>

И. М. Нусинов: Пушкин не печатал в своем журнале прозы, но он написал «Капитанскую дочку». Где «Капитанская дочка» Лефа? Где такая проза Лефа?

Маяковский: У нас «Капитанский сын» — Родченко.

<...>

Нусинов: Марксизм — не прибор, а миросозерцание, и к нему ни Шкловский, ни лефы не придут.

Маяковский: А чего вы радуетесь?

<...>

Полонский (второе выступление): <...> Разумеется, у нас много лиц, по которым можно бить. Сегодня я ударил по Лефу, завтра ударю в другое место.

Маяковский: Размахался парень!

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Вячеслав Павлович Полонский. См. стр. 45 примечание 2.

В статье, посвященной памяти Полонского, старый большевик Н. Л. Мещеряков, отмечая его кипучую издательскую деятельность, писал: «В. П. Полонский представлял крупную, талантливую литературную фигуру. У него было много достоинств, но, к сожалению, много и недостатков. Крупнейшим из них бесспорно является то, что он плохо знал марксизм <...> По своей натуре он был не пролетарским, а интеллигентским революционером, но революционером, который верно и упорно хотел работать в рядах пролетарской партии» (Н. Мещеряков. В. П. Полонский. — «Известия» от 27 февраля 1932 г., № 57).

² Резолюция ЦК РКП(б) от 18 июня 1925 г. «О политике партии в области художественной литературы».

³ А. К. Воронский — критик и публицист, в то время редактор журналов «Красная новь» и «Прожектор». В 1927 г. исключен из ВКП(б) за фракционную деятельность. Литературные взгляды Воронского в тот период обнаруживают его отход от марксизма.

⁴ «Федерация объединений советских писателей» была создана в январе 1927 г.

⁵ Всесоюзное общество пролетарских писателей «Кузница» существовало с 1920 по 1930 г.

⁶ Группа «Перевал», организованная при редакции журнала «Красная новь» и в значительной мере находившаяся под влиянием политически-порочных установок А. К. Воронского, существовала с 1923 по 1932 г.

⁷ «Литературный центр конструктивистов», вначале близкий к Лефу, существовал в 1924—1930 гг.

⁸ Статья Вяч. Полонского «Памяти Есенина» («Новый мир», 1926, № 1) и его «Критические заметки» (в том же журнале): подзаголовки: «О Бабеле» (1927, № 1), «О рассказах Сергея Малашкина» (1927, № 2), «Об Артеме Веселом» (1927, № 3).

⁹ В журнале «Леф», 1923, № 4, август — декабрь (на титульном листе неточно указано: 1924) помещено несколько отрывков из книг И. Бабеля «Конармия» (в том числе «Смерть Долгушова» и «Соль») и «Одесские рассказы».

¹⁰ Полонский писал о книге Бабеля «Конармия»: «В ней 168 страниц, включающих 34 рассказа, острых, как спирт, и цветистых, как драгоценные камни» («Новый мир», 1927, № 1, стр. 197).

¹¹ Из стихотворения «Юбилейное».

¹² «Новый мир», 1927, № 1, стр. 201.

¹³ Полонский выступал в защиту Есенина на диспуте «Упадочное настроение среди молодежи» в Коммунистической академии 13 февраля 1927 г.

¹⁴ Н. Бухарин. Злые заметки. — «Правда» от 12 января 1927 г., № 9.

¹⁵ «Упадочное настроение среди молодежи. Есенинщина». М., изд. Коммунистической академии, 1927, стр. 84.

- 69 -

¹⁶ Н. Бухарин. Злые заметки. — «Правда» от 12 января 1927 г., № 9.

¹⁷ Журнал «Леф» выходил в 1923—1925 гг. (было выпущено семь книг); «Новый Леф» — в 1927 (№№ 1—12) и 1928 гг. (№№ 1—12). Маяковский редактировал оба журнала («Новый Леф» — до № 7 второго года издания включительно).

¹⁸ «За что борется Леф». (Редакционная статья). — «Леф», 1923, № 1, стр. 7.

¹⁹ Леф. Читатель! (Редакционная статья). — «Новый Леф», 1927, № 1, стр. 1.

²⁰ Статья «Леф или блеф?». — «Известия» от 27 февраля 1927 г., № 48.

²¹ «Родченко в Париже. Из писем домой». — «Новый Леф», 1927, № 2, стр. 9—21.

²² Полонский писал: «Не всякий знает, кто такой Родченко...», «названный Родченко...», «неведомый Родченко...». — «Известия» от 25 февраля 1927 г., № 46.

²³ Протокол о Полонском. Выписка из стенограммы заседания сотрудников журнала «Новый Леф» от 5 марта 1927 г. Пункт 2-й текущих дел. — «Новый Леф», 1927, № 3. Выступление В. В. Шкловского — стр. 41—42.

²⁴ Имеется в виду каталог экспонатов павильона СССР на Международной художественно-промышленной выставке в Париже в 1925 г.

²⁵ Художником А. М. Родченко была «выполнена, по заданию Музея революции и Комакадемии, „История ВКП(б) в плакатах“, состоящая из 25 плакатов, сделанных фотографическим путем и построенных на подлинных документах» («Новый Леф», 1927, № 2, стр. 47).

²⁶ Вяч. Полонский. Русский революционный плакат. М., ГИЗ, 1925.

²⁷ Е. С. Кругликова — художник-график.

²⁸ В. Ф. Степанова, А. М. Лавинский, Е. В. Семенова — художники-оформители, примыкавшие к группе «Леф».

²⁹ Не из Берлина, а из Риги.

³⁰ Г. К. Лукомский — искусствовед-эстет, автор многочисленных работ о старинной архитектуре России, Парижа и др. После революции — эмигрант.

³¹ «Разговор с фининспектором о поэзии» Маяковского, вышедший в Тбилиси в июне 1926 г. отдельным изданием (изд. «Заря Востока»), затем был помещен в «Новом мире», 1926, № 10.

³² Полонский писал об участниках «Лефа»: «Эти даровитые и по существу разноликие писатели составляют некий комплот» («Леф или блеф?». — «Известия» от 27 февраля 1927 г., № 48). Комплот — заговор (франц.).

³³ А. Лежнев. Илья Сельвинский и конструктивизм. — «Печать и революция», 1927, № 1.

³⁴ Имеется в виду А. К. Воронский.

³⁵ Г. Локс. Эпопея Сельвинского. — «Красная новь», 1927, № 3, стр. 236.

³⁶ Семен Кирсанов. Опыты. Книга стихов предварительная. 1925—1926. М — Л., ГИЗ, 1927.

³⁷ Журнал «Юголеф» выходил в Одессе в 1924 г.

³⁸ Стихотворение С. Кирсанова «Маяковскому» («Опыты», стр. 8). — В тексте стихотворения не «с капитаном», а «с командиром».

³⁹ Речь идет о стихотворении Иосифа Уткина «Стихи о красивой девушке» (помещенном в «Комсомольской правде» от 4 июля 1926 г., № 151). В этом стихотворении есть такие строки:

Не твоим ли пышным бюстом
Перекоп мы защищали?
.................
Что же дали Вы — эпохе,
Живописная лахудра?

⁴⁰ Иосиф Уткин. Повесть о рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох. М., 1926.

⁴¹ Речь идет о стихотворении А. Жарова «Социалист» (1927).

⁴² Полонский писал: «Леф грудью стоит против юности, юность — против Лефа» («Леф или блеф?». — «Известия ВЦИК» от 27 февраля 1927 г., № 48).

⁴³ «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» было впервые опубликовано в «Новом Лефе», 1927, № 1.

⁴⁴ В. Ф. Наседкин — поэт, состоявший в группе «Перевал»; находился под влиянием поэзии Есенина.

⁴⁵ Речь идет о статье А. Безыменского «На чистоту. (Вынужденный ответ Лефу)». — «Новый мир», 1927, № 2, стр. 199.

⁴⁶ Н. Чужак. К задачам дня. (Статья дискуссионная). — «Леф», 1923, № 2, апрель-май, стр. 151.

⁴⁷ А. Безыменский. Что я пишу... — «Вечерняя Москва» от 19 марта 1927 г., № 63.

⁴⁸ См. прим. 45.

⁴⁹ Л. Л. Авербах — критик, один из руководителей ВАПП.

⁵⁰ А. Безыменский. Ода скромности. — «Комсомольская правда» от 6 июня 1926 г., № 129. Цитируемые Маяковским отрывки приведены Безыменским в его статье «На чистоту», стр. 197.

- 70 -

⁵¹ Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» начинается словами: «Скрипка издергалась...»; дальше в нем есть строки:

и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
«Что это?»
«Как это?».

⁵² А. Безыменский. Цит. статья «На чистоту», стр. 197.

⁵³ Полонский писал: «О Маяковском не говорю: он давно превратился в классика, и просто непонятно, почему он еще не избран действительным членом Государственной академии художественных наук» («Леф или блеф?». — «Известия» от 27 февраля 1927 г., № 48).

⁵⁴ Журнал «Прожектор» выпускал «Библиотечку» художественных произведений.

⁵⁵ Б. А. Кушнер — публицист, сотрудник «Лефа» и «Нового Лефа». «Неким» назвал его в своей статье Ольшевец. Полонский же отмечал наличие в № 1 «Нового Лефа» «путевых очерков (неплохих) Бориса Кушнера о Голландии» («Леф или блеф?». — «Известия» от 27 февраля 1927 г., № 48). Очерки назывались «Транзитная страна». В «Новом мире» (1927, № 2) помещен другой путевой очерк Бориса Кушнера — «Берлин».

⁵⁶ Н. Чужак писал: «Не лучше ли было бы, действительно, если бы на одного редактора у нас приходилось бы только по одному журналу?» («Добрые заметки. Люди, журналы, нравы». — «Новый Леф», 1927, № 3, стр. 36).

⁵⁷ В. Наседкин. *** — «Красная нива», 1927, № 12, стр. 4.

⁵⁸ Воронский был одним из руководителей издательства «Круг».

⁵⁹ О. М. Бескин говорил, что В. Б. Шкловский — не марксист.

⁶⁰ В. Б. Шкловский. Третья фабрика. Артель писателей. «Круг», М., 1926.

⁶¹ В. Б. Шкловский писал:

«Есть два пути сейчас. Уйти, окопаться, зарабатывать деньги не литературой и дома писать для себя.

Есть путь — пойти описывать жизнь и добросовестно искать нового быта и правильного мировоззрения.

Третьего пути нет. Вот по нему и надо идти. Художник не должен идти по трамвайным линиям.

Путь третий — работать в газетах, в журналах, ежедневно, не беречь себя, а беречь работу, изменяться, скрещиваться с материалом, снова изменяться, скрещиваться с материалом, снова обрабатывать его и тогда будет литература» («Третья фабрика», стр. 84).

⁶² Л. Н. Войтоловский. История русской литературы XIX и XX веков, ч. I. Изд. 2, испр. М. — Л., 1926, стр. 23.

⁶³ «Леонидом Лоэнгриновичем» Маяковский назвал Леонида Витальевича Собинова в стихотворении «Сергею Есенину»; там же упоминается об исполнении им романса (П. И. Чайковского на слова А. Н. Плещеева) «Ни слова, о друг мой, ни вздоха» на вечере памяти Есенина.

⁶⁴ Стихотворение «Юбилейное».

⁶⁵ И. М. Нусинов привел слова из стихотворения «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому».

⁶⁶ Очевидно, речь идет о следующем. М. Ольшевец в статье «Писатель в одиночестве. Почему?» («Известия» от 1 января 1927 г., № 1) привел письмо М. Горького к Вс. Иванову, уже опубликованное в «Новом мире». После этого в «Известиях ВЦИК» (от 19 января 1927 г., № 15) появилось «Письмо в редакцию» М. Горького, в котором Горький протестовал против того, что его «частные письма к литераторам публикуются в газетах» и его ставят «в смешную и неудобную позу человека, как бы раздающего „патенты“, „удостоверения“ и т. д.» (письмо перепечатано: М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. XXX. М., 1955, стр. 7).