- 607 -

ПРИМЕЧАНИЯ

СЛУЖЕБНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

ПРОЕКТЫ ПЕРЕУСТРОЙСТВА АКАДЕМИИ НАУК
И УПОРЯДОЧЕНИЯ ЕЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

393

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, л. 109 об.).

Публикуется впервые.

Датируется предположительно. Публикуемый список написан Ломоносовым на обороте проекта доношения в Сенат об устройстве Химической лаборатории. Доношение датируется декабрем 1745 г. (т. IX наст. изд., документ 6). Оба текста писаны рукой Ломоносова и притом одинаковыми чернилами. Настоящий текст имеет, по-видимому, отношение к работам по выработке нового штата Академии Наук, выполнявшимся Ломоносовым по поручению Академического собрания во второй половине 1745 г. (Протоколы Конференции, II, стр. 73, 87, 97).

В списке все науки распределены между тремя классами Академии, названия которых, однако, не даны. Аналогичное деление всех наук на три класса Ломоносов сделал позднее, в записке 1764 г. под заглавием «Предположения об устройстве и уставе Петербургской Академии» (документ 408). В записке 1764 г. (в § 7), несомненно, использован список 1745 г.: Ломоносов сохранил то же деление наук по трем классам и повторил при этом большинство наук, приведенных в списке 1745 г.; те же, которые не попали в список 1764 г., а были в списке 1745 г., специально оговорены: так, в списке 1745 г. была, например, «металлургия», а в списке 1764 г. ее нет, и Ломоносов пишет (в § 7): «Заметим, что знание металлургии всегда должно требовать от химика или естествоведа»; в списке 1745 г. была «физиология», а в списке 1764 г. ее нет, но сделана такая оговорка: «Знание

- 608 -

физиологии всегда должно требовать от анатома или физика». В списке 1745 г. в «третьем классе» были поставлены «философия», «элоквенция», «пиитика»; их нет в списке 1764 г., и это отсутствие Ломоносов поясняет: «Философом же, оратором или поэтом может оказаться любой академик, наиболее преуспевший по этой части». При сличении этих двух списков наук получается впечатление, что когда Ломоносов в 1764 г. писал этот второй список, перед ним лежал, несомненно, список 1745 г.

394

Печатается по незаверенной копии XIX в. (ААН, разр. IV, оп. 5, № 69, лл. 5058—5059) с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику с поправками, внесенными писарской рукой (ААН, ф. 20, оп. 3, № 16).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 779.

Датируется предположительно; год написания устанавливается по ордеру президента Академии Наук К. Г. Разумовского от 26 февраля 1754 г. об образовании упоминаемой Ломоносовым Комиссии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 85—86); день и месяц — по канцелярской помете «апреля 23» на публикуемом документе.

Комиссия «для отрешения излишеств от Академии» в составе советника Канцелярии АН И.-Д. Шумахера и профессоров Г.-Ф. Миллера, Я. Я. Штелина и Ломоносова была образована, как отмечено выше, на основании ордера президента от 26 февраля 1754 г. Название Комиссии принадлежит Ломоносову, который называет ее так в своей «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470, §§ 33 и 34). Там же (§ 34) находим известия о работе Комиссии. В Архиве Академии Наук СССР не отыскиваются теперь подлинные «журналы заседаний Комиссии» и «репорт Комиссии президенту» 10 мая 1754 г., который упоминает Ломоносов в «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (§ 34); сохранились лишь копии этих документов в бумагах М. И. Сухомлинова (ААН, разр. IV, оп. 5, № 69, лл. 5013—5059, 5090—5091); кроме того, по той же Комиссии сохранились и некоторые документы XVIII в.: «Выписки из протоколов по бывшей при Академии Наук Комиссии о рассмотрении академических служителей» (ААН, ф. 3, оп. 2, № 140а) и «Записная тетрадь входящим делам в Комиссию о рассмотрении академических служителей» (ААН, ф. 3, оп. 2, № 88).

395

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 148—158).

Впервые напечатано (неполно) — ОР, кн. II, стр. 48—65; поправки к этой публикации напечатаны — Билярский, стр. 283—285.

- 609 -

Датируется предположительно по упоминанию в «Мнении»: 1) о благотворных результатах, последовавших «через 7 лет» после утверждения Академического регламента, 2) экзамена семи гимназистов в Академическом собрании, который происходил «в прошлом году», т. е. 18 марта 1754 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 287), и 3) участия Ломоносова в «экстраординарных собраниях» Академии Наук, посвященных пересмотру ее регламента (17, 18, 23 февраля 1755 г. — Ламанский, стр. 126—131).

По своему плану «Мнение» 1755 г. очень похоже на более позднюю записку Ломоносова (документ 400), посвященную тому же вопросу «о исправлении Санктпетербургской Академии Наук»; в записке 1755 г. отсутствует в настоящее время конец, которому в более поздней записке соответствует часть 3-я «О исправлении Академии Наук». Ломоносов записку тогда не окончил.

Никаких известий о том, подавал ли свое «Мнение» Ломоносов, не сохранилось; по-видимому, оно осталось только в его черновых бумагах, может быть в том незаконченном виде, какой представляет печатаемый текст. Многое из этого текста Ломоносов использовал в своей работе 1758—1759 гг. по «исправлению штата и устава Академии Наук». Имеющиеся в «Мнении» приписки Ломоносова относятся к более позднему времени, вероятно, когда Ломоносов писал свою записку об исправлении регламента и штата.

Несмотря на то, что «Мнение» не было, по-видимому, закончено составлением и осталось в бумагах Ломоносова, оно представляет, несомненно, большой исторический интерес: в нем Ломоносов впервые заявил о необходимости пересмотра Академического регламента и штата 1747 г., отметив их многочисленные недостатки; среди них он указал и § 41 регламента 1747 г., в котором «положенных в подушный оклад в Университет принимать запрещается»: «Будто бы сорок алтын [сумма ежегодного подушного оклада] толь великая и казне тяжелая была сумма, которой жаль потерять на приобретение ученого природного россиянина, и лучше выписывать [ученых из-за границы]! Довольно бы и того выключения, чтоб не принимать детей холопских».

396

Печатается по копии, писанной рукой архивариуса И. И. Стафенгагена на немецком языке (ААН, ф. 20, оп. 4, № 1).

Местонахождение подлинника не известно.

Немецкий текст впервые напечатан — Пекарский, II, стр. 582.

Русский перевод (неточный) впервые напечатан — Билярский, стр. 785—786.

О происхождении этой записки Ломоносова имеем известие в «Протоколах Конференции», т. II, стр. 329: 1 сентября 1755 г. «советник Ломоносов

- 610 -

явился в Академическое собрание и продиктовал архивариусу Стафенгагену предложение Канцелярии АН. После того, как оно было подписано Ломоносовым, через архивариуса оно было передано в Канцелярию». В том же протоколе Конференции имеется следующая приписка конференц-секретаря Г.-Ф. Миллера: «Президент по этому случаю приказал: если академики пожелают что-либо предложить к исправлению штата Академии, чтобы они сообщали об этом ему лично, а не включали в протокол Академического собрания то, что собственно непосредственно не относится к развитию наук».

В журналах и протоколах Канцелярии АН за сентябрь 1755 г. нет известий о том, что эта записка была там доложена и по ней принято какое-то решение. Не указана она и в журнале входящих бумаг Канцелярии АН за сентябрь 1755 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 662). Упоминаемый Миллером ордер президента тоже не отыскан пока в делах Канцелярии АН; вероятно, это был не ордер, а словесное распоряжение.

Документ от 1 сентября 1755 г. имеет отношение к той борьбе, которую в феврале — марте 1755 г. Ломоносов вел в «чрезвычайных собраниях» Академии по вопросу «о исправлении академического стата» (документ 470, § 35 и примечания к нему). Как известно, в этих собраниях «ничего не было предложено» относительно этого исправления, и это, конечно, сильно волновало Ломоносова, который этой запиской и отозвался на создавшееся положение. Вопрос об «исправлении штата Академии» был поставлен, по словам Ломоносова (там же), позднее (ранее 1764 г.) на основании нового указа Сената, — Канцелярия АН отвечала тогда, что штат не подлежит исправлению, но Ломоносов под этим определением не подписался; соответствующая переписка по этому делу пока не отыскана в делах Канцелярии 1756—1763 гг.

¹ Протоколы Академического собрания, начиная с сентября 1755 г., стали подписываться только одним конференц-секретарем Миллером или лицами, его заменявшими, а с 1756 г. часто и никем не подписывались. Подписи Ломоносова под протоколами 1755 (с сентября), 1756 и следующих годов не встретилось.

397

Печатается по черновику, писанному писарской рукой, собственноручно исправленному, дополненному и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 255—259).

Впервые напечатано — ОР, кн. V, стр. 82—87.

Это представление Ломоносова, сохранившееся только в черновике, было, несомненно, подано Ломоносовым президенту; следствием его является поручение ученых и учебных департаментов Академии (Академического и

- 611 -

Исторического собраний, Географического департамента, Университета и Гимназии) «в особливое смотрение» Ломоносова (Билярский, стр. 367).

¹ Это представление Ломоносова пока не отыскано в делах Канцелярии; нет его и в бумагах Ломоносова.

² См. документ 429 и примечания к нему.

³ Вероятно, идет речь о столкновениях Миллера с Канцелярией в марте — апреле 1757 г. по поводу плана «Ежемесячных сочинений» и труда Г. Полетики «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России и о нынешнем оных состоянии» (документы 426 и 427).

⁴ Мерит — заслуга.

398

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым, Штелином и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 469, л. 28).

Публикуется впервые.

«Ежемесячные сочинения» с 1758 г. стали выходить под новым названием: «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие»; никакого «предызвещения» или «предисловия» к новому журналу не было, однако, напечатано. Вопрос о новом «титуле» и «предисловии» не обсуждался в Академическом собрании, если судить по протоколам этого собрания за февраль — март 1758 г., и, видимо, был разрешен конференц-секретарем Г.-Ф. Миллером единолично.

399

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 232, лл. 41—42).

Впервые напечатано — «Ученые записки имп. Академии Наук по I и III отделениям», т. I, 1855, стр. XV—XVI.

На основании этого представления, поданного Ломоносовым в Канцелярию 4 мая 1758 г., 29 мая 1758 г. состоялось определение Канцелярии: «...в Академическое и Историческое собрания послать указ, дабы господа профессоры об издании тех ведомостей обще с ним, Ломоносовым, сделали план, который и подать в Канцелярию...» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 469, л. 155; Билярский, стр. 370—371). Указ Канцелярии был послан в два собрания (Академическое и Историческое) 3 июня 1758 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 232, л. 44) и 5 июня был заслушан в Академическом собрании. При этом профессоры, которые не знали русского языка, пожелали, чтобы указ был переведен на язык, им понятный. 15 июня указ в переводе на немецкий язык был вновь заслушан в Академическом собрании, и «было решено, чтобы кому угодно высказать свое мнение об этом деле подал его

- 612 -

в письменном виде» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 409, 410). О дальнейшей судьбе этого представления Ломоносова имеется известие в «Экстракте, учиненном в Канцелярии Академии Наук из поданных от г. коллежского советника Ломоносова представлениев и из учиненных на то в Канцелярии определениев» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 92—95); по поводу «исполнения» по представлению от 1 мая 1758 г. и «канцелярскому определению» от 29 мая 1758 г. в «Экстракте» записано: «Указ послан; что в Собрании академиков учинено, в Канцелярию не репортовано».

400

«Приступление», первая часть и первая глава второй части печатаются по собственноручному черновику Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 160—169 об.). Глава 2-я части II печатается частично по беловику, писанному писарской рукой с собственноручными поправками и дополнениями Ломоносова (там же, лл. 183—185 об.) с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (лл. 170—177 об.), а частично по этому черновику; глава 3-я части II печатается по собственноручному черновику Ломоносова (там же, лл. 177 об. — 179 об.); часть III печатается по беловику, писанному писарской рукой с исправлениями и дополнениями Ломоносова (там же, лл. 180—182 об.) с указанием в сносках отдельного варианта второй главы третьей части (там же, л. 142—142 об.); глава 3-я части III печатается по собственноручному черновику Ломоносова (там же, лл. 143—144 об.).

Впервые напечатано частично — ОР, кн. II, стр. 22—24 и Билярский, стр. 436—455; в полном виде публикуется впервые.

Записка не датирована, и время, к которому она относится, может быть установлено лишь по почерку Ломоносова, которым написан его собственноручный черновик, исправленный и дополненный другим почерком Ломоносова.

Время, к которому относится почерк Ломоносова в основном тексте черновика, устанавливается на основании упоминаний в тексте тех или иных хронологических данных или событий. Таких данных несколько: так, в самом начале (стр. 35), напомнив об «указе ее величества, данном из Правительствующего Сената о исправлении законов» (именно об указе 24 августа 1754 г.), Ломоносов писал: «Стоя за пользу и важность высокопомянутого указа, принужден я был претерпеть неправедное и несносное огорчение... Ныне в рассуждении Академии предприял я отдать отечеству последнюю должность». Речь идет тут о событиях марта 1755 г., когда при обсуждении в «чрезвычайном собрании» Академии вопроса о регламенте Академии Наук 1747 г. возник спор между Г. Н. Тепловым и Ломоносовым, из-за которого Ломоносов был исключен президентом из числа участников собрания, но вскоре, однако, был восстановлен в своих правах.

- 613 -

Из текста документа очевидно, что упомянутое событие уже пережито Ломоносовым и «ныне» он о нем вспомнил только случайно. Определить более точно это «ныне», во всяком случае относящееся ко времени после марта 1755 г., позволяют другие факты, которые вспоминает Ломоносов в своей записке. В числе случаев неисполнения регламента 1747 г. Ломоносов отметил назначение в Канцелярию, кроме Шумахера и Теплова, «многих членов» (стр. 61), что, как известно, произошло в феврале 1757 г., когда президент назначил двух новых членов Канцелярии (Ломоносова и Тауберта). Таким образом, можно утверждать, что записку эту Ломоносов мог начать писать не ранее 1757 г., но, вероятнее всего, в 1758 г., так как упоминаемая в основном тексте (стр. 61) прибавка жалованья профессору А. Бургаву в 500 руб. была сделана в первой половине 1758 г. после того, как он в течение 1754—1757 гг. почти не бывал в Академическом собрании, а в 1758 г. в первой половине не был ни разу, но, очевидно, до кончины Бургава 14 июля 1758 г.

Записка имеет много приписок, сделанных Ломоносовым, несомненно, после 1758 г. другим почерком, чем тот, которым написан основной текст.

Время, к которому относится этот второй почерк Ломоносова, может быть установлено на основании содержания этих дополнений и исправлений. Среди них наиболее показательны приписки, сделанные на л. 18, где слова «как ныне оба статские советника» (Шумахер и Теплов) написаны на полях другими чернилами вместо зачеркнутого «Шумахер бы тогда был статский, а Теплов коллежский советник». Теплов получил чин статского советника 24 декабря 1758 г.; сенатский указ об этом от 12 января 1759 г. был получен в Канцелярии АН 13 января 1759 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 965, л. 5); значит, указанное исправление текста не могло быть сделано ранее этой даты. Ко времени после января 1759 г. относятся и все прочие исправления и дополнения, сделанные этим почерком Ломоносова.

Труд Ломоносова, начинающийся «Приступлением», однороден по содержанию со «Всенижайшим мнением» 1755 г. (документ 395), которое и вошло в него во многих местах слово в слово, в других с поправками, исключениями и многими дополнениями. Что во «Всенижайшем мнении» после вступления высказано кратко, в виде семи тезисов, то в первых двух главах этой статьи (ч. I, гл. 1 — «О причинах худого состояния Академии прежде нового стата») изложено подробно. Затем со 2-й главы части II — «Рассуждение о академическом регламенте и стате» — начинается повторение главы 2-й «Мнения» 1755 г. с поправками и дополнениями. Часть третья — «О исправлении Академии Наук», — возможно, и была в записке 1755 г., но в настоящее время в бумагах Ломоносова не отыскана.

В главе 1-й части I и в главе 1-й части II Ломоносов привел много фактов из истории Академии Наук периода до 1747 г., когда был утвержден регламент и штат Академии. Большинство этих фактов Ломоносов

- 614 -

вспомнил в 1764 г. в «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470), в примечаниях к которой даны исчерпывающие комментарии к этим фактам.

«Рассуждение о Академическом регламенте и стате», которое составляет главу 2-ю части II записки 1758—1759 гг., является, как уже отмечено, переработкой соответствующей части «Мнения» Ломоносова 1755 г. (документ 395); оно заключает критический разбор регламента и штата 1747 г. на основании тех семи общих положений («оснований»), которые кратко были намечены Ломоносовым еще в записке 1755 г. По мнению Ломоносова, «сочинитель академического стата и регламента» Г. Н. Теплов «не имел пред собою» этих «необходимо нужных оснований», из-за чего и произошли те недостатки регламента и штата, которые отмечаются Ломоносовым в заключительной части главы 2-й.

Среди параграфов регламента 1747 г., против которых возражал Ломоносов, особенно примечательны его возражения против § 41, который запрещал лицам, положенным в подушный оклад, «учиться в Академии». По этому поводу Ломоносов писал уже в записке 1755 г., но аргументация Ломоносова теперь, в 1758—1759 гг., другая, весьма отличная от той, которую он приводил в 1755 г.: если тогда речь шла вообще о людях, положенных в подушный оклад, то теперь Ломоносов предлагает различать среди них «хороших людей посадских», «которые имеют такой достаток, что на своем коште детей своих в науку отдать могут», и в отношении именно этой категории подушных — «хороших людей посадских» — он и высказывается горячо за необходимость принимать их учиться в Академии.

В главе 3-й части II этой записки Ломоносов рассуждает «О неисполнении по новому регламенту и о неправильном употреблении последнего пункта» регламента 1747 г., т. е. § 64 («Ежели сверх того, что в сем регламенте написано, президент, смотря по обстоятельствам, за благо рассудит в распорядках, до произведения наук и художеств касающихся, нечто прибавить или переменить, из чего может быть настоящая и очевидная польза, то сие ему позволяется, токмо чтоб без важных причин никаких отмен против сего регламента учинено не было и притом крайне того наблюдать, дабы ежегодные расходы положенной на содержание Академии Наук и Художеств суммы отнюд не превосходили»). В главе 3-й приводится также много фактов из истории Академии периода 1747—1758 гг., которые отчасти прокомментированы в последующих примечаниях.

Часть III записки «О исправлении Академии Наук», состоящая из трех глав, где в главе 2-й Ломоносов говорит о новом штате Академии и в главе 3-й о новом регламенте Академии, которые должны прийти на смену регламента и штата 1747 г., носит первоначальный характер, и была разработана Ломоносовым более подробно в трудах 1762—1764 гг. (документы 407—411).

- 615 -

Работа над запиской 1758—1759 гг. Ломоносовым, по-видимому, не была закончена, и она сохранилась только в черновых бумагах Ломоносова.

¹ Имеется в виду указ Сената от 23 августа 1754 г. и «рассмотрение Академического регламента», происходившее в «экстраординарных собраниях» Академии в феврале — марте 1755 г.

Печатный экземпляр указа Сената от 23 августа 1754 г. «О сочинении по судебным местам проектов Уложения по плану прилагаемому и о представлении таковых же проектов из коллегий с их мнением и планами на рассмотрение Сената» с приложением «Плана к сочинению нового уложения» получен в Академии Наук 24 августа 1754 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 959, лл. 177—184; указ напечатан в ПСЗ под № 10283). Во втором пункте этого указа говорится: «О делах же прочих коллегий Канцелярии сочинять о разных материях пункты, касающиеся до тех коллегий... по Академии Наук — коллежскому асессору Тауберту».

² «Самозванный сочинитель» — Г. Н. Теплов, автор регламента 1747 г.

³ Ломоносов имеет здесь в виду свое исключение из числа членов «экстраординарных собраний» АН, происшедшее в начале марта 1755 г., и свое восстановление в том же положении 29 марта 1755 г. (документ 470, § 35 и примечания к нему).

⁴ См. документ 470, § 3 и примечания к нему.

⁵ См. документ 470, §§ 11, 13 и 14 и примечания к ним.

⁶ См. документ 470, § 12 и примечания к нему.

⁷ Посылка И. И. Тауберта за границу относится к 1748—1749 гг. (Пекарский, I, стр. 647—650). О посылке за границу профессора А. Каау-Бургава см. документ 470, § 36 и примечания к нему.

⁸ Адъюнкты Академии в 1725—1759 гг., которые «за морем обучались», — это Г.-Ф. Миллер (с 1725 г.), И. Вейтбрехт (с 1725 г.), Л. Эйлер (с 1727 г.), Г.-В. Крафт (с 1727 г.), И.-Г. Гмелин (с 1727 г.), Х.-Н. Винсгейм (с 1731 г.), Г.-Ф.-В. Юнкер (с 1731 г.), А.-Б. Крамер (с 1732 г.), И.-Э. Фишер (с 1732 г.), Я. Я. Штелин (с 1735 г.), Ф. Мула (с 1736 г.), И.-Х. Вильде (с 1736 г.), Х.-Э. Геллерт (с 1736 г.), Г. Мерлинг (с 1736 г.), Ф. Мигинд (с 1736 г.), Г. В. Стеллер (с 1737 г.), И.-Ф. Брэме (с 1737 г.), Х. Крузиус (с 1740 г.), Г.-В. Рихман (с 1740 г.), М. Клейнфельд (с 1748 г.), К.-Ф. Модерах (с 1749 г.); значит, их было не девять, а 21. Возможно, что Ломоносов имеет в виду только тех адъюнктов, которые оставались адъюнктами все годы их работы в Академии — это А. Крамер, Ф. Мула, Х. Геллерт, Г. Мерлинг, Ф. Мигинд, Г. Стеллер, И. Брэме и М. Клейнфельд — всего восемь человек. Из числа обучавшихся, по словам Ломоносова, «здесь» адъюнкт А. Д. Красильников был крупным ученым астрономом, произведшим много астрономических наблюдений в 30—50-х годах; И. Ф. Трускот состоял адъюнктом Географического департамента и за долгие годы службы в Академии (1739—1785)

- 616 -

выполнил много научных работ по картографии и географии России; адъюнкт Иосиф Шестаковский «капитанского рангу» занимался в Академии преимущественно переводами; в частности, им переведен 2-й том «Новых комментариев»; им составлено также описание анемометра, изобретенного Ломоносовым («Новые комментарии», т. II, стр. 17—18). Кроме упомянутых трех лиц, в числе адъюнктов Академии, не ставших позднее профессорами, были В. Е. Адодуров (с 1733), И. И. Тауберт (с 1738), Г. Н. Теплов (с 1742) и М. Софронов (с 1753).

⁹ О положении Университета и Гимназии Ломоносов говорит в прошедшем времени; это место записки исправлено (настоящее время глаголов заменено прошедшим), несомненно, в 1760 г., после того как Университет и Гимназия были переданы в исключительное руководство Ломоносова.

¹⁰ О комиссии 1754 г. см. примечания к § 34 документа 470 и документ 394. Упоминаемое в зачеркнутом тексте, в сноске «с», «рассуждение» Ломоносова на проект секретаря П. И. Ханина не сохранилось.

¹¹ См. на стр. 36 сноску а, а также документ 470, § 1 и примечания к нему.

¹² См. документ 470, §§ 3—7, 9, 10 и 19 и примечания к ним.

¹³ Об учении и содержании российских молодых людей см. примечания к документу 470, §§ 13, 16 и 17.

¹⁴ «Зять его, имения и дел и чуть не Академии наследник» — это И. И. Тауберт, который с марта 1757 г. тоже был членом Академической канцелярии. «Недавно», вероятно, относится к концу 1757 г., когда в октябре — декабре 1757 г. в Академическом собрании происходили экзамены академических студентов (Билярский, стр. 364).

¹⁵ «Сочинитель академического стата и регламента» — Г. Н. Теплов.

¹⁶ См. вводную часть примечаний к публикуемому документу.

¹⁷ Профессор астрономии Х.-Н. Винсгейм (1735—1751) был составителем карт, вошедших в «Атлас, сочиненный к пользе и употреблению юношества и всех читателей ведомостей и исторических книг» (1737), руководителем работ по составлению «Атласа Российского» 1745 г. и редактором карт, вошедших в этот атлас, автором краткой политической географии, сочиненной для объяснения атласа 1737 г. (издана в 1745 г.), и нескольких научных и научно-популярных статей по астрономии, географии, истории мореплавания, напечатанных в «Примечаниях к СПб. ведомостям» 1734—1742 гг., в «Комментариях» и «Новых комментариях» Академии Наук.

¹⁸ Ларион Калинникович Россохин — переводчик с китайского и маньчжурского языков, выполнивший в годы службы в Академии Наук много переводов (список их см. в биографии Л. К. Россохина в «Советском Востоковедении», т. III, 1945, стр. 225—241).

¹⁹ «Его наследник» — И. И. Тауберт.

- 617 -

²⁰ Упоминаемые здесь «пункты» — это соответствующие параграфы регламента 1747 г. «Штат... Академии Наук и Художеств с показанием, до которого числа нижепоименованным чинам, смотря по их искусству и достоинству, жалование производить позволяется», не был своевременно опубликован; он содержался в секрете, и из него была известна лишь та «табель штата» (список должностей без указания их жалованья), на которую ссылается Ломоносов.

²¹ Здесь имеется в виду § 16 регламента: «Академик всякий должен в том только трудиться для общества, что к его науке принадлежит, так, как, например, ботаник не должен вступаться в математические дела, анатомик в астрономические и прочее».

²² Эти приложения не сохранились.

²³ См. выше, во вводной части настоящих примечаний (стр. 614), текст «последнего», 64-го, параграфа.

²⁴ См. предыдущее примечание.

²⁵ Упоминаемые здесь параграфы регламента предписывали президенту сочинить регламент Университета и инструкции для Типографии и Книжной лавки.

²⁶ Регламент Адмиралтейства предписывал последнему отчитываться в приходе и расходе денежных сумм перед Ревизион-конторой.

²⁷ См. примечание 23.

²⁸ См. документ 470, §§ 34 и 44, письмо 13; т. IX, документ 286 и примечания к ним.

²⁹ Новые члены Академической канцелярии Ломоносов и Тауберт назначены президентом К. Г. Разумовским 13 февраля 1757 г. (в журнале Канцелярии это распоряжение президента записано под 1 марта 1757 г.; см. документ 495), а Штелин — 12 апреля того же года (ААН, ф. 3, оп. 1, № 468, л. 147).

³⁰ Определением Канцелярии от 18 июня 1750 г. профессор И.-А. Браун был «уволен» от «хождения в Академическое собрание и положенных на него астрономических дел» (Материалы, т. X, стр. 438—439). Указ об этом, подписанный Г. Н. Тепловым, был оглашен в Академическом собрании 22 июня 1750 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 234). Между тем, Браун просил всего лишь о том, чтобы ему дан был один свободный день в неделю «для отправления собственных его нужд» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 101, л. 200 об., Протоколы Конференции, т. II, стр. 229). После 22 июня 1750 г. Браун в течение трех с лишним лет почти никогда не участвовал в заседаниях Академического собрания. С октября 1753 г. Браун стал изредка посещать заседания, но все же пропустил большинство их: так, в 1756 г. он не присутствовал на 15 заседаниях, в 1757 — на 10. в 1758 — на 6, в 1759 — на 14 заседаниях, в 1760 — на 9 заседаниях; в 1761 г., в первой половине года, Браун не пропустил ни одного заседания.

- 618 -

³¹ В 1749—1750 гг. профессор анатомии и физиологии Авраам Каау-Бургав посещал заседания Академического собрания с большими перерывами; с конца февраля 1751 г. и до конца 1753 г. Бургав не был ни разу. Между тем, ордером президента от 19 апреля 1753 г. годовой оклад Бургава был увеличен с 1000 р. до 1500 р. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 464, л. 278). В 1754—1757 гг. Бургав присутствовал ежегодно на 2—3 заседаниях, в 1758 г., в первой половине года, не был ни на одном заседании, а 14 июля 1758 г. скончался.

³² Секретарями Конференции с 1742 г. были профессоры: Х.-Н. Винсгейм (1742—1746), Ф.-Г. Штрубе-де-Пирмонт (1746—1749), вновь Винсгейм (1749—1751), в январе — феврале 1751 г. ввиду болезни Винсгейма обязанности секретаря исполнял профессор Г.-В. Рихман, А.-Н. Гришов (1751—1754), Г.-Ф. Миллер (1754—1765).

³³ См. документ 470, §§ 31 и 32 и примечания к ним.

³⁴ О каком определении Канцелярии или президента идет тут речь, установить не удалось. Прибавка жалованья Миллеру относится, по-видимому, к февралю 1754 г., когда Миллер был назначен конференц-секретарем и годовой его оклад был повышен с 1000 до 1500 р. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, л. 162 об.). «Должность российского географа», о которой здесь говорится, — вероятно, должность российского историографа (звание, которое Миллер получил еще в 1747 г.). 23 октября 1760 г. Миллеру было прибавлено еще 200 р. в год за редактирование «Ежемесячных сочинений» (там же, № 471, л. 247; ср. примечания к письму 72).

³⁵ «Вкоренившийся злодей» — Г. Н. Теплов.

³⁶ Имеется в виду сенатский указ от 23 августа 1754 г. (см. примечание 1).

³⁷ Имеется в виду исключение Ломоносова из числа участников «чрезвычайных собраний» Академии в марте 1755 г., о чем см. в этом же томе, документ 470, § 35 и примечания к нему.

³⁸ В несколько иных выражениях Ломоносов высказал ту же мысль в 1761 г.: «Секретарь Конференции в тех академиях надобен, где нет Канцелярии, а у нас он совсем излишен» (документ 405).

³⁹ В 1754 г., по представлению гр. П. И. Шувалова, учреждена была при Сенате для пересмотра действующих законов и составления нового уложения особая комиссия из восьми членов, в числе которых находился и профессор юриспруденции и политики Ф.-Г. Штрубе-де-Пирмонт. При сенатском указе от 23 августа 1754 г. был опубликован «План к сочинению нового уложения» (ПСЗ, 10283). План этот был сочинен профессором Штрубе вместе с вице-президентом Юстиц-коллегии Ф. Эмме на основании составленного Штрубе «Краткого руководства к российским правам» (Пекарский, I, стр. 683—684).

- 619 -

401

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 139—140).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 920—922.

Датируется предположительно: подобное же расписание, но без назначения жалованья имеется в записке Ломоносова о необходимости преобразования Академии Наук, относящейся к 1758—1759 гг. (документ 400).

Часть штата Академии Наук, относящаяся к Университету и Гимназии, в рукописи Ломоносова оказалась зачеркнутой и в конце штатов Университета и Гимназии сделана Ломоносовым приписка: «Есть особливый», т. е. был составлен особый штат этих учреждений; приписка, несомненно, относится к 1760 г., когда Ломоносов составил новые штаты Университета и Гимназии (т. IX наст. изд., документ 323). Составление нового штата Академии Наук не было, по-видимому, закончено Ломоносовым в 1758—1759 гг.; в сохранившейся рукописи нет штата Академии Художеств, о которой говорится в записке 1758—1759 гг. (документ 400, гл. 3).

Позднее, в 1764 г., Ломоносов разрабатывал новый штат Академии Наук, но он исходил тогда из оснований, весьма отличных от тех, которые положены были им в основу проекта штата 1758—1759 гг. (например, в отношении «классов» наук Академического собрания, должности конференц-секретаря, «департаментов» Академии, Канцелярии и др.).

402

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 33), с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 21, лл. 1—2).

Публикуется впервые.

¹ В доношении от 30 марта 1758 г. конференц-секретарь Академии Г.-Ф. Миллер поставил вопрос о принятии П. И. Рычкова в почетные члены Академии. По словам Миллера, президент сначала обещал утвердить Рычкова почетным членом, но когда стали говорить, что «примера еще такого нет», чтобы в почетные члены Академии избирались русские, и что «надлежит прежде почтить сим званием некоторых из первейших господ здешних», утверждение Рычкова почетным членом задержалось. В ноябре 1758 г. Миллер повторил свое представление президенту об избрании Рычкова в почетные члены.

² Доклад Канцелярии президенту от 20 ноября 1758 г.

³ Представление Канцелярии от 21 января 1759 г. было утверждено президентом, по-видимому, в тот же день (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 35). О решении президента об учреждении в Академии класса академических

- 620 -

корреспондентов на приведенных в представлении основаниях Ломоносов сообщал уже в заседании Академического собрания 25 января 1759 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 420). В этот день Канцелярия получила обратно утвержденное президентом представление от 21 января 1759 г., а 28 января 1759 г. Канцелярия направила указ «об учреждении класса академических корреспондентов» (за подписями всех четырех членов Канцелярии) в Академическое и Историческое собрания. Указ был заслушан в Академическом собрании 29 января 1759 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 420). — Диплом П. И. Рычкову на звание академического корреспондента за подписями К. Г. Разумовского и Г.-Ф. Миллера был выдан только 18 августа 1759 г. (ААН, ф. 141, оп. 1, № 1); этот диплом в переводе на русский язык напечатан в «Русском архиве» 1905 г. (кн. III, стр. 314—315).

403

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 245, л. 157) с указанием в сносках вариантов по черновику, писанному писарской рукой с собственноручными поправками Ломоносова (там же, ф. 20, оп. 1, № 1, л. 295).

Впервые напечатано по черновику — ОР, кн. II, стр. 65—66; по подлиннику — Ученые записки имп. Академии Наук по I и III отделениям, т. I, СПб., 1853, стр. XVII—XVIII.

Это представление Ломоносова было заслушано в Академической канцелярии в тот же день, 15 июля 1759 г. (см. документ 404 и примечания к нему).

404

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 529, л. 209).

Публикуется впервые.

¹ В справке, составленной Канцелярией АН в конце 1761 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 265, лл. 26—29) по поводу всех предложений, внесенных Ломоносовым в Канцелярию, начиная с 1757 г., о постановлении Канцелярии от 15 июля 1759 г. («Учинить проект о новостях, подлежащих внесению во внутренние Российские ведомости») отмечено: «До кого оного проекта сочинение надлежит, в резолюции не изъяснено, и дальнего ничего не происходило» (Билярский, стр. 393).

405

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 5—6).

- 621 -

Впервые напечатано — ОР, кн. II, стр. 20—22.

Датируется предположительно на основании тесной связи этого документа с документом 453 и с письмом 72.

См. примечания к указанным документам. Надо думать, что, как и указанные документы, записка была направлена Г. Н. Теплову и через него президенту.

¹ Это предложение Ломоносова было осуществлено в 1761 г. 6 марта 1761 г. С. К. Котельников был предложен Ломоносовым в качестве инспектора Гимназии (т. IX наст. изд., документ 335). Предложение Ломоносова было представлено президенту 19 марта, и 28 июня 1761 г. президент согласился определить Котельникова «до времени» инспектором Гимназии (там же, документ 343).

² В отношении Университета и Гимназии это было сделано 31 мая 1761 г. (т. IX наст. изд., документ 341).

³ О ненужности конференц-секретаря в Академии Ломоносов говорил и ранее (документ 400 и примечание 38 к нему).

⁴ Шиканы — каверзы.

406

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 264, л. 146).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 540—541.

День написания устанавливается на основании имеющейся на подлиннике канцелярской пометы «Сентября 21 1761 г. записав доложить».

Предложение Ломоносова было доложено в Академической канцелярии 21 сентября 1761 г., и Канцелярия определила: «...о том обождать до прибытия... президента, а по прибытии его сиятельству доложить» (ААН, ф. 3, оп. 3, № 531, л. 237—237 об.; Билярский, стр. 541). Никаких известий о последующем ходе этого дела не отыскано.

407

Печатается по черновику, писанному писарской рукой с многочисленными поправками, замечаниями и дополнениями Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 310—316).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 929—932.

Датируется предположительно; проект регламента Академии Наук, лишь частично сохранившийся в бумагах Ломоносова (неполная IV глава и главы V, VI и VII — главы «О Академическом собрании», как они названы в записке 1758—1759 гг.), был написан Ломоносовым, несомненно, ранее 4 марта 1764 г. (дата ордера президента Ломоносову и Тауберту «учинить проект» регламента Академии Наук — Билярский, стр. 637), но

- 622 -

«не в давние годы», потому что в нем (в гл. VI, § 1) второе публичное собрание Академии назначается на 1 июля, «после... праздника восшествия ея и. в. на всероссийский престол», а этот «праздник» был установлен только в конце июня 1762 г. В проекте в гл. V, в §§ 1—4, «науки академические» разделялись на три класса: математический, физический и философический; такое разделение отличалось и от проектированного Ломоносовым в записках 1755 г. и 1758—1759 гг. (документы 395 и 400) и от позднейшего — в проекте регламента 1764 г. в §§ 6—8 (документ 410). Против некоторых параграфов глав VI и VII проекта рукою Ломоносова на полях рукописи поставлены кресты — это те параграфы, которые имеются и в проекте регламента 1764 г., в более распространенной редакции. Некоторые отметки Ломоносова в рукописи этого проекта (наприме𠧧 21 и 23 гл. IV) сделаны им тогда, когда в 1764 г. он сочинял проект привилегии Академии Наук; тогда же были зачеркнуты им §§ 2—4 главы V, как не соответствовавшие тому разделению наук по «классам» Академии, которое предлагал Ломоносов в 1764 г. Принимая во внимание все отмеченные подробности, проект следует относить ко времени июль 1762 г. — 1764 г. не позднее марта 4.

¹ Приписка на полях против §§ 5 и 6 не имеет отношения к данному месту проекта. «О штрафах» Ломоносов, может быть, говорил в других главах этого проекта. О них он не говорит, однако, в проекте регламента 1764 г. Говоря об «описании Миллер[овых] и Т[аубертовых] поступков», Ломоносов имеет в виду свою записку «Для известия о нынешних академических обстоятельствах» (документ 453).

408

Печатается по собственноручному черновику, написанному на латинском языке (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 292—307, 361).

Латинский текст впервые напечатан — Пекарский, II, стр. 932—942, 946. Русский перевод публикуется впервые.

Датируется предположительно. 21 мая 1764 г. в Академической канцелярии был получен ордер президента К. Г. Разумовского о составлении нового штата и устава Академии Наук, а 10 сентября 1764 г. Ломоносов представил президенту свой проект «штата» Академии Наук (ААН, ф. 3, оп. 1, № 475, л. 131; № 534, лл. 126 об., 193 об.).

4 марта 1764 г. президент Академии К. Г. Разумовский «усмотрел из представленного... в... Канцелярию Академии Наук... списка всем состоящим при оной Академии чинам и служителям многие несходства с апробованным штатом», которые, как он признал, «произошли от невозможности, чтобы все учредить и содержать точно на таком основании, как в том апробованном

- 623 -

регламенте положено. К тому же и самые опыты показали, что разные в регламенте предписанные распорядки не соответствуют ожидаемой от оных пользе». На основании этого президент приказал: «...присутствующим в... Канцелярии статским советникам Тауберту и Ломоносову обще, или, если не согласятся, то порознь, приглася каждому к себе из гг. профессоров кого пожелают, учинить проекты, во-первых, на каком основании Академическому ученому корпусу по нынешнему состоянию и впредь быть должно, а потом и прочим департаментам порознь, токмо бы располагаемая сумма не превосходила апробованного штата, — и по сочинении представить мне» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 475, л. 131; Билярский, стр. 637).

Этот ордер президента был получен в Канцелярии АН только 21 мая 1764 г., о чем сделана на нем отметка. В тот же день состоялось определение Канцелярии: «О исполнении по тому ордеру сообщить гг. статским советникам [Тауберту и Ломоносову] с оного ордера копии» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, л. 126 об.; Билярский, стр. 637).

Во исполнение ордера президента Ломоносов написал прежде всего «Idea status et legum Academiae Petropolitanae» («Предположения об устройстве и уставе Петербургской Академии» — документ 408). По написании, вероятно, еще в июне 1764 г., до наступления летних вакаций, «Idea status et legum» была сообщена Ломоносовым профессорам И.-А. Брауну, С. К. Котельникову и И.-Э. Фишеру; в § 5, в п. 2 имеется отметка Ломоносова, что указанным лицам Наес (т. е. изложенное в продолжении п. 2, позднее зачеркнутого Ломоносовым) superflua videntur (Это представляется излишним). Фишер, кроме того, написал свои замечания на отдельном листе, а в конце своих замечаний Фишер приписал: «Consignata haec sunt praesente et adstipulante clarissimo viro Kotelnikovio» («Это написано в присутствии и с согласия достопочтенного г. Котельникова»). Ломоносов с своей стороны приписал к ним свои ответы (документ 409).

Ломоносов принял во внимание замечания Фишера и других и внес некоторые изменения в свою записку (ср. в документе 409 замечания Фишера к § 1 № 5, § 2 № 2, § 5 № 2, § 6 и зачеркнутое Ломоносовым в тексте этих же параграфов). Таким образом, публикуемый текст записки представляет собой уже исправленную Ломоносовым редакцию ее.

Но, по-видимому, существовала и еще одна ее редакция, которая до нас не дошла в целом виде и от которой имеем лишь современный подлиннику русский перевод незначительной части — начальной части § 6 (стр. 99—100, со строки 3 снизу на стр. 99, от слова perspiciendi примерно до строки 18 сверху на стр. 100 до слова venditando включительно — ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 277, левый русский столбец).

Совершенно очевидно, что переводчик имел дело не с нашей, а с какой-то другой латинской рукописью публикуемой записки. Это доказывается

- 624 -

тем, 1) что зачеркнутый Ломоносовым текст (сноска а на стр. 100) частично переведен, а частично не переведен: переведен только первый абзац со слов: «Nihil autem« до слов «infensi, injurii», а два других абзаца не переведены; следует отметить, что переведенный абзац является, по-видимому, позднейшей припиской Ломоносова, так как написан на полях, а непереведенные абзацы входили в начальный текст; но зачеркнуты Ломоносовым все три абзаца; 2) что заключительная фраза русского перевода («ибо они, ходя ко двору и в знатные домы, что тень наук вместо их самих показывали и дарили») передает лишь весьма сокращенно соответствующую фразу латинского текста.

«Предположения об устройстве и уставе Петербургской Академии» состоят из одиннадцати параграфов (по ошибке § 11 помечен 10-ым) и особого приложения к последнему параграфу, помеченного Ломоносовым знаком NB и состоящего из пяти пунктов.

В п. 5 приложения Ломоносов писал: «Устав Академии не может быть написан раньше, чем будет одобрен ее штат, что ожидается». Эта заметка в п. 5 дает основание утверждать, что устав или регламент АН (документ 410) Ломоносов сочинял после того, как его записка («Idea status») получила известное одобрение со стороны президента АН. Впрочем, формального одобрения, по-видимому, не было ни 10 сентября 1764 г., когда Ломоносов представил президенту свой проект нового штата Академии, ни позднее. В журнале Канцелярии 1764 г. сентября 10 было записано: «Его высокографское сиятельство Академии Наук г. президент, будучи в присутствии [Канцелярии], по представлению г. статского советника Ломоносова и приложенного при том [т. е. при представлении Ломоносова, которое теперь также не отыскивается], сочиненного им же, г. статским советником, вновь Академическому корпусу штата приказал: как оный, так же бы г. статский советник Тауберт своего сочинения штат предложили в предбудущем собрании» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, стр. 406; Билярский, стр. 602). Ни в одном из «предбудущих собраний» Канцелярии в сентябре — декабре 1764 г. вопросом о новом штате президент и советники Канцелярии Ломоносов и Тауберт не занимались. Неизвестно также, сочинил ли Тауберт свой штат Академии и представил ли его президенту.

Несомненно лишь одно, что Ломоносов и Тауберт сочиняли отдельно свои проекты штата и регламента АН: Ломоносов сочинил проект регламента раньше Тауберта, и он был готов у него к началу марта 1765 г. (документы 410—412 и приложения к ним). Что же касается Тауберта, то проект нового регламента и штата АН был представлен им Екатерине II уже после смерти Ломоносова, в мае 1765 г. (ЦГАДА, ф. Госархива, разр. XVII, № 24; ГПБ, архив Я. Я. Штелина, № 121; ср. Билярский, стр. 790—791).

- 625 -

¹ Т. е. с положением, изложенным в п. 2 § 1.

² Т. е. положение, изложенное в п. 4 § 1.

³ Ср. документ 393.

⁴ Т. е. ораторской прозе и поэзии.

⁵ Должности вице-президента в Академии в 1764 г. не было, а жалованье 1875 р. было установлено императрицей в декабре 1763 г. Ломоносову при производстве его в статские советники (Билярский, стр. 628).

⁶ Это ссылка на университетский устав, составленный Ломоносовым в 1759 г. и до нас не дошедший. Сохранился лишь конспект этого устава (т. IX наст. изд., документ 314). Этим «уставом» не может быть «определение и стат университету и гимназии» 1760 г. февраля 14 (там же, документ 323). В этом «определении и стате» 1760 г. имеется ректор (президент АН) и проректор, однако последнего в штате 1764 г. не намечено.

409

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 308).

Латинский текст впервые напечатан — Пекарский, II, стр. 942—944.

Русский перевод публикуется впервые.

Датируется предположительно по соображениям, высказанным в примечаниях к документу 408.

¹ См. документ 408, § 1, № 5. В ответе Ломоносова имеется указание, что статья о наказаниях войдет в академический устав: это служит еще одним доказательством, что «академический устав» был написан позднее, чем «Idea status».

² См. документ 408, § 2, № 2.

³ См. документ 408, § 5, № 2.

⁴ См. документ 408, § 6. «Пункт 2» не отмечен в том черновике «Idea status», по которому издается этот труд Ломоносова.

⁵ См. документ 408, § 6. Пункты 3, 4, 5 не были отмечены в том черновике «Idea status», по которому издается этот труд Ломоносова.

⁶ См. документ 408, «таблицу» при § 10.

⁷ См. документ 408, конец «таблицы» при § 10.

410

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Билярский, стр. 652—669.

Датируется предположительно. Ломоносов начал писать новый «Регламент Санктпетербургской имп. Академии Наук» после 10 сентября 1764 г.,

- 626 -

когда были представлены им «Предположения об устройстве и уставе Академии Наук» (документ 408); он закончил его не позднее марта 1765 г., когда стало известно, что президент АН уезжает за границу.

«Регламент Санктпетербургской императорской Академии Наук» несомненно составлялся после того, как был представлен Ломоносовым новый «штат» Академии, т. е. после 10 сентября 1764 г. Об этом свидетельствует прежде всего последняя фраза «Предположений» (документ 408): «Устав Академии не может быть создан раньше, чем будет одобрен ее штат, что ожидается», а затем ссылки в двух местах «Регламента» на «штат» или «новый штат» (в гл. III, § 37: «Почетные члены жалованные и безжалованные, также и корреспонденты должны быть избраны общим Академическим собранием по баллотированию и, как в штате показано, из разных народов», о чем действительно говорится в § 7 «Предположений», и в гл. IV, § 58 «ибо она [Академическая типография] по положенному новому стату хотя совсем от Академии отделяется», о чем говорится в п. 2 § 5 и в п. 3 § 3 «Предположений».

Составленный Ломоносовым «Регламент» дошел до нас не в целом виде: имеем только часть 1 (главы 1—5, §§ 1—40, 42—62, 73—82), посвященную «Собранию Академии Наук». Между тем, Академическое собрание по «Предположениям» (§ 2) лишь одна из частей Академии, а о других ее частях (Университете, Гимназии, Библиотеке, Кунсткамере, Географическом департаменте, Механической лаборатории) Ломоносов должен был говорить в частях 2-й и следующих своего проекта «Регламента».

Были ли, однако, написаны Ломоносовым какие-нибудь другие части «Регламента», кроме первой, известий пока не имеем. Может быть, они и были написаны, так как в других документах того же времени, например в проекте указа об утверждении нового устава и штата Академии Наук и др. (документы 411 и 412), когда идет речь о новом регламенте Академии, то упоминаются все те «ученые корпусы Академии», о которых говорит Ломоносов в своем проекте штата Академии.

Но и в том незаконченном виде, в котором дошел до нас регламент АН, сочиненный Ломоносовым в 1764—1765 гг., он представляет большой научный интерес. Статьи его, посвященные «Собранию Академии Наук», заключают прежде всего в себе много совершенно новых и вполне оригинальных мыслей Ломоносова по вопросам науки и ее организации в нашей Академии в 60-х годах XVIII в.; такой характер носят, например, §§ 5—10, 23—36, где даны интересные определения задач отдельных наук и представляющих их ученых, «членов Академического собрания», главное достоинство которых состоит в должном знании «не только своей науки, которой он профессор, но и других сродных с его профессией науках, состоящих в том же классе». Когда Ломоносов писал § 5, то, несомненно, имел в виду то определение задач Академии, которое дано было в регламенте 1747 г. (§ 16 —

- 627 -

«Академик всякий должен в том только трудиться для общества, что к его науке принадлежит, так, как, например, ботаник не должен вступаться в математические дела, анатомик в астрономические и прочая») и против которого Ломоносов горячо возражал в своих записках 1755 и 1758—1759 гг. (документы 395 и 400). Характерен для Ломоносова и § 13 проекта о том, что «по доброму примеру Парижской академии, где все академики — природные французы», все академики и адъюнкты нашей Академии должны быть «природными» русскими, а пока же это невозможно исполнить по отсутствию должного числа русских людей, следует «выписывать в ординарные и экстраординарные члены из других земель со всякою предосторожностью». В п. 2 § 14 Ломоносов имел в виду, несомненно, недавний случай с А.-Л. Шлёцером, который, по мнению Ломоносова, приехал в Россию не по ученым, «а по другим нуждам» и при приеме которого в академическую службу не были соблюдены «особливые предосторожности» (о борьбе Ломоносова по делу Шлёцера см. т. IX наст. изд., документы 268—273, 275—282). Предложенный Ломоносовым в § 15 способ баллотирования в академики следует признать оригинальным, но на практике он не получил, однако, применения. В § 22 Ломоносов высказывает общую мысль о том, что все академики и адъюнкты своими трудами и поведением должны «везде наблюдать обще честь Академии... а паче славу и пользу отечества и высочайший интерес е. и. в.», — другими словами, интересы государственной пользы должны прежде всего руководить работой ученых людей Академии. При определении «должности и труда» отдельных академиков (§§ 23—36), сделанном Ломоносовым с исчерпывающей полнотой, заслуживают внимания те определения, которые сделаны им в связи с его собственными работами в Академии. Таков прежде всего § 25, где речь идет о должности географа, § 26, где Ломоносов говорит о необходимости посылки каждые двадцать лет географических экспедиций; в § 26 сформулированы кратко и те требования, которые Ломоносов пытался осуществить в 1759—1764 гг. (см. т. IX наст. изд., документы 111—198). Столь же характерны для Ломоносова и определения задач, которые он ставит перед историографом (§ 33). Как в этом параграфе, так и в § 62 рассеяны в тексте регламента намеки на историографа и конференц-секретаря Г.-Ф. Миллера: в конце § 33 Ломоносов пишет: «Для исполнения должности [историографа] надлежит дать ему позволение входить в государственные архивы... только смотреть прилежно, 1) чтобы он был человек надежный и верный...»; на основании этого пункта и двух других легко понять, что Ломоносов имеет в виду здесь Г.-Ф. Миллера, которого он считал человеком «ненадежным, неверным, сообщавшим за границу непозволенные известия», «склонным в своих исторических сочинениях ко шпынству и посмеянию». В § 62 Ломоносов определяет обязанности секретаря Конференции (необходимость этой должности при наличии Канцелярии АН

- 628 -

Ломоносов в записках 1758—1764 гг. отрицал) и здесь опять-таки призывает главных командиров Академии (президента и вице-президента) «наблюдать», строго смотреть, чтобы «оный секретарь, переписываясь с иностранными учеными собраниями и членами именем Академии, ничего б не сообщал, не требовал и не обещал им и действительно не пересылал чего из Академии без общего согласия от всего собрания...». О сношениях конференц-секретаря Миллера с иностранными учеными собраниями и членами и о характере этих сношений много примеров приводится в IX и X томах настоящего издания (документы 226, 232, 275, 415—423, 453, 470, примечания к документу 227, письмо 72 и др.). Совершенно очевидно, что в § 62 Ломоносов имел в виду именно Миллера, который допускал в своей деятельности то самое, что запрещалось этим параграфом.

Регламент Академии, составленный Ломоносовым в 1764—1765 гг., по-видимому, остался неизвестен академикам 70-х годов XVIII в., которые составляли проекты новых регламентов Петербургской Академии Наук: ни в проекте устава и привилегий АН 1774 г., подписанном гр. В. Г. Орловым и академиками С. К. Котельниковым, С. Я. Румовским, К.-Ф. Вольфом, Э. Лаксманом, А. П. Протасовым, Л. Ю. Крафтом и А.-И. Лекселем, ни в проекте устава, составленном Я. Я. Штелином, нет каких-либо следов влияния на эти уставы ломоносовского регламента АН.

411

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 284—290).

Впервые напечатано — ОР, кн. V, стр. 5—12.

Датируется предположительно по времени написания Ломоносовым проекта нового регламента Академии Наук (см. документ 410 и примечания к нему).

Проект привилегии Академии Наук, составленный Ломоносовым, — третий документ из числа относящихся к задуманной им реформе Академии Наук. Как и предшествующий документ (проект регламента), он сохранился только в бумагах Ломоносова и не получил никакого практического осуществления. Он представляет несомненный исторический интерес: так, в § 3 говорится об отпуске сумм, ассигнуемых государством Академии Наук в первую очередь, «прежде других команд». Ломоносов предлагал изжить то печальное явление в истории нашей Академии, которое весьма препятствовало ее работе и которому Ломоносов посвятил много внимания в своей «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470, § 70 и примечания к нему).

В § 5 говорится о пожаловании Академии Наук особой мызы со всеми землями и угодьями, где бы академики могли пользоваться летним отдыхом

- 629 -

и вместе с тем производить там физические наблюдения, составлять экономические примечания и устраивать опыты. Примечателен для своего времени § 8 этого проекта: на основании его «разночинцам», окончившим успешно Академический университет, предоставляется право на чины наравне с дворянами, которые не учились в этом университете, и др.

412

Печатается по черновику, писанному писарской рукой с собственноручными поправками и дополнениями Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 280—282; начало собственноручного черновика там же, л. 279—279 об.).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 671—673.

Из текста проекта указа видно, что он являлся заключительным в ряду других документов того же порядка, сочиненных Ломоносовым в 1764—1765 гг. В указе 1) намечен тот же состав Академии — Академическое собрание, Университет, Гимназия, Библиотека, Кунсткамера «и с другими до наук надлежащими департаментами, как то в стате академическом явствует», 2) «Департамент художеств» присоединен к Академии Художеств, 3) Академическая типография и «Книжный торг» выделены в «особый корпус», к которому присоединены «Ведомостная экспедиция и Грыдоровальная палата», 4) Канцелярия АН упразднялась.

Преобразование Академии, которое проектировал Ломоносов, не была осуществлено при его жизни. Проекты нового штата, регламента, привилегии и «объявительного указа» о них сохранились только в его бумагах и, по-видимому, остались неизвестны современникам. Они представляют несомненный исторический интерес, являясь показателем того, как представлял себе реформу Академии крупнейший представитель ее, Ломоносов, положивший много трудов и усилий на то, чтобы вывести Академию из того состояния, в котором она оказалась в 50—60 гг. XVIII в.

АДМИНИСТРАТИВНО-ХОЗЯЙСТВЕННАЯ РАБОТА
В АКАДЕМИИ НАУК

413

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, л. 332).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 336—337.

Датируется предположительно по постановлению Следственной комиссии от 24 февраля 1743 г. об истребовании от Ломоносова сведений о действиях Шумахера и по канцелярской помете о поступлении публикуемого документа в названную комиссию 1 марта 1743 г.

- 630 -

Жалобы на Шумахера, вызвавшие в 1742 г. назначение над ним следствия, сводились главным образом к обвинению его в том, что он сознательно тормозил просветительную и педагогическую деятельность Академии Наук. Жалобщики указывали, что научные труды академиков на русский язык не переводятся, что единственной попыткой познакомить с их содержанием русских людей было издание в 1728 г. по-русски «Краткого описания Комментариев Академии Наук», где полные переводы научных статей были заменены в подавляющем большинстве случаев краткими извлечениями из них, что предисловие к этому изданию содержало неуважительный отзыв о русских переводчиках, что этих переводчиков, «совершеннолетних мужей», «Петра Великого питомцев», Шумахер «употреблял, аки своих холопей», а «при публичных собраниях, в конференциях места им и стулов не давали» (что зависело от Шумахера) и оттого они «всегда стаивали у дверей», что Шумахер не разрешал им выступать на публичных собраниях Академии, где они могли бы с успехом переводить на русский язык произносимые академиками ученые речи, а заодно оглашать и свои собственные научные «предложения», что Библиотека не пополняется произведениями русской письменности, что «младых людей учат медленно и неправильно» и что университета при Академии, в сущности, еще нет (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, лл. 249 об. — 253, 281). Про адъюнкта истории И.-Ф. Брема жалобщики говорили, что прямых своих обязанностей он не исполняет, а работает только в Библиотеке, где он не нужен при наличии там двух штатных работников (Пекарский, I, 586).

Для проверки всех этих показаний и объяснений Шумахера Следственная комиссия постановила 24 февраля 1743 г. «взять справки» от разных лиц, в том числе и от Ломоносова (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2324, лл. 65 об. — 66 об.).

Публикуемое «известие» Ломоносова точно воспроизводит текст вопросов, обращенных к нему Следственной комиссией и дает исчерпывающе ясные и правдивые ответы на них. Под предисловием Комментариев (Ломоносов и тут повторяет формулировку комиссии) следует понимать предисловие к «Краткому описанию Комментариев Академии Наук» (перепечатку его см.: Неуструев, стр. 9—11).

Не воспроизведен в «известии» только один вопрос комиссии, формулированный в ее постановлении так: «Есть ли Университет и честные и славные науки происходят ли и процветают ли?» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2324, л. 66 об.). На этот вопрос Ломоносов не дает и ответа. Текст запроса Следственной комиссии на имя Ломоносова не найден. Не исключена возможность, что при составлении этого запроса пункт об Университете был (ненамеренно или намеренно) пропущен.

Для правильной оценки публикуемого документа следует учесть, что адъюнкты В. Е. Адодуров и Г. Н. Теплов, которым были заданы те же,

- 631 -

что и Ломоносову, вопросы, ответили на них иначе, чем он, проявив явное стремление обелить Шумахера и очернить его обвинителей (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, лл. 325—329 и 330—331).

414

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 109, лл. 1—2).

Впервые напечатано — Модзалевский, стр. 314—317.

«Никогда г. советник Шумахер так самовластно не поступал, как с того времени, когда бывшая над ним Следственная комиссия в его пользу решена была», — так, совершенно справедливо было охарактеризовано всеми профессорами положение создавшееся в Академии Наук к половине 1745 г. (Пекарский, I, стр. 46). Поведение Шумахера вызывало бесчисленные столкновения его с профессорами. В течение второй половины 1745 г. ими было подано несколько жалоб на Шумахера в Сенат; первая из них датирована 17 июля 1745 г. (см. Материалы, VII, стр. 468—469, 480—485, 490—491, 503—510, 540—546, 548—555, 634—647, 676—678, 697—700, 718—735); некоторые были подписаны и Ломоносовым (см. Модзалевский, стр. 103—105, №№ 243, 246—248). В ряде этих жалоб Шумахеру ставились, между прочим, в вину, с одной стороны, систематическая «недача жалованья», которая довела многих академических служащих до «крайнего убожества и разорения», а с другой стороны — отсутствие при Академии «довольного числа студентов», особенно же русских.

Вскоре после состоявшегося 21 мая 1746 г. назначения К. Г. Разумовского президентом Академии Сенат при указе от 16 июня того же года передал все жалобы профессоров на его рассмотрение (Материалы, VIII, стр. 129—135). Разумовский не торопился с их разрешением, а Шумахер тем временем, сблизившись с Г. Н. Тепловым, успел обеспечить более чем благополучный для себя исход дела. По существу жалоб были запрошены объяснения от Шумахера (там же, стр. 146—147), а 24 февраля 1747 г. всем профессорам-жалобщикам было предложено письменно сообщить президенту, «имеют ли из оных кто к помянутым поданным от них доношениям еще какие доказательства и утверждаются ль на прежних своих доносах или нет?» (там же, стр. 387). Ответом на это предложение и явился публикуемый репорт Ломоносова.

При оценке этого документа необходимо учесть следующее: в момент его подачи всем профессорам, в том числе и Ломоносову, было хорошо известно, что дело по их жалобам приняло весьма неблагоприятный и даже опасный для них оборот. Профессоры, предвидя месть со стороны Шумахера, спешили так или иначе обезопасить себя: одни, как, например, В. К. Тредиаковский, прямо отступались от прежних своих жалоб и заявляли, что «всеконечно уничтожают» свою подпись под поданными в Сенат доношениями (ААН,

- 632 -

ф. 3, оп. 12, № 44, л. 104 об.), другие, как П.-Л. Леруа, ссылались на свою недостаточную осведомленность об академических порядках (там же, л. 105), третьи, как Х.-Н. Винсгейм, пытались отговориться тем, что по должности не могли не присоединить своей подписи к другим (там же, л. 108).

Публикуемый репорт Ломоносова хоть и написан с несвойственной ему сдержанностью, однако же резко отличается от репортов других профессоров своей определенностью, твердостью и безоговорочной прямотой. Множество мелких фактов, приведенных в жалобах, Ломоносов свел к двум, но таким, которые, с одной стороны, были совершенно бесспорны, а с другой стороны, являлись наиболее вопиющими.

Дело, как и предвидели профессоры, окончилось для них плачевно: Разумовский определением от 27 июля 1748 г. признал, что Шумахер не только «винным не оказался», но достоин «высочайшей милости» (Материалы, IX, стр. 329). Эта «милость» не заставила себя долго ждать: не прошло и двух месяцев, как оклад жалованья Шумахера был увеличен в полтора раза (там же, стр. 393). В июле 1747 г. был утвержден новый регламент Академии Наук, который, по справедливому замечанию одного из ее историков, «весь, от первого до последнего параграфа, написан к поддержанию неограниченной власти президента и Академической канцелярии, а стало быть к конечному подчинению им академиков и всей их деятельности» (Пекарский, I, стр. 49). Кроме того, относительно профессоров, писавших жалобы в Сенат, было приказано «о всем их непорядстве учинить в собрании выговор и притом наикрепчайше подтвердить, чтоб они все свои прежние затеи отложили и впредь не в справедливость отнюдь не вступали» (Материалы, IX, стр. 327).

415

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 15).

Публикуется впервые.

Советскими географами и историками уже не раз говорено о том, что деятельность Ж.-Н. Делиля в России не ограничивалась одной только наукой (см., например: В. Кордт, Матеріали до історіі картографіі Украіни. Киів, 1931, стр. 20—22; Д. М. Лебедев. География в России Петровского времени. М. — Л., 1950, стр. 254—256; А. В. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах. М., 1950, стр. 200—207), основным же источником сведений по этому вопросу является французская биография Делиля, написанная А. Инаром на основании тщательно им изученных архивных материалов и выпущенная в свет в Париже в 1915 г. (Albert Isnard. Joseph-Nicolas Delisle, sa biographie et

- 633 -

sa collection de cartes géographiques à la Bibliothèque Nationale. Comité des travaux historiques et scientifiques. Bulletin de la Section de Géographie, t. XXX, année 1915, Paris. — Альбер Инар. Жозеф-Никола Делиль, его жизнеописание и его собрание географических карт в Национальной библиотеке. Комитет исторических и научных работ, Известия Географического отделения, т. XXX, год 1915, Париж, стр. 34—164).

Опубликованные в этой книге данные позволяют установить следующее. Крупный французский астроном Жозеф-Никола Делиль, приглашенный в 1725 г. в Петербургскую Академию Наук, вскоре после своего приезда в Россию изъявил желание заниматься, помимо астрономии, также и вопросами географии. Выступая с таким заявлением, Делиль выполнял задание французского правительства, которое, отпуская его в Россию, вменило ему в непременную обязанность заниматься географическими работами, «из которых Франция могла бы извлечь пользу» (Isnard, стр. 44). Русские власти, ничего об этом не зная и не подозревая, пошли навстречу желанию Делиля: ему поручили составление генеральной карты и атласа Российской империи и предоставили возможность пользоваться ценнейшими картографическими материалами. Получая русские географические карты якобы для их исправления и составления генеральной карты России, Делиль спешно снимал с них копии, которые отправлял во Францию. «С первых лет своего пребывания в России, — пишет Инар, — Делиль был всецело поглощен доставкой во Францию переписанных и исправленных им карт» (там же, стр. 56). В августе 1731 г. Делиль послал целый ящик карт. Официальным адресатом был управляющий французским почтовым ведомством, истинным же получателем являлся французский морской министр, граф Морепа (там же). В марте 1743 г. Делиль переслал секретным образом тому же министру «три больших пакета русских карт и рукописей, касающихся России», и в том же году продал Людовику XV 190 русских географических карт (там же, стр. 56—57). Благодаря Делилю французское королевское правительство получило богатую коллекцию ценнейших в стратегическом отношении русских карт. Это были карты побережий Финского залива, Балтийского, Черного, Белого, Каспийского морей, планы морских портов и крепостей, в том числе Петербурга, Кронштадта, Шлиссельбурга, Нарвы, Ревеля, Риги, Архангельска, Астрахани и др., карты границ Русского государства с Польшей, Швецией, Турцией, Китаем и т. п.

Несмотря на то, что при пересылке карт во Францию Делиль принимал все меры предосторожности, в Петербурге стали ходить упорные слухи об этой темной стороне его деятельности. В 1742 г. Шумахер обвинял Делиля в том, что он тайно пересылает во Францию секретные материалы Второй Камчатской экспедиции (Материалы, т. V, стр. 313—315). Однако прямых улик против Делиля не было, и он продолжал по-прежнему работать в Академии Наук. Хоть к Географическому департаменту он и не имел

- 634 -

больше прямого касательства, однако же не переставал, по словам Инара, «собирать о Российской империи всякого рода сведения, могущие снабдить Францию ценными указаниями» (Isnard, стр. 63).

В мае 1747 г. Делиль навсегда покинул пределы России, получив звание почетного члена Академии Наук и пенсию в размере 200 руб. в год с обязательством, «будучи в отечестве своем... академические дела управлять» (Пекарский, I, стр. 139; подробнее см. т. X наст. изд., документ 470, § 21 и примечания к нему). Но когда в следующем, 1748, году Академия Наук обратилась к Делилю с просьбой дать разъяснения по некоторым научным вопросам, он в весьма резкой форме отказался выполнить эту просьбу, заявив, что «не желает иметь никакой переписки, ни каких бы то ни было сношений с Академией» (ААН, ф. 1, оп. 3, № 37, л. 192). Вслед за тем русским академикам и профессорам было категорически воспрещено иметь какое-либо общение с Делилем, а почетным членым и академическим корреспондентам было подробно разъяснено циркулярным письмом, «коим образом он, Делиль, весьма несправедливо и безответно с президентом поступил», и что поэтому Академии Наук «весьма приятно будет, когда они с частореченным Делилем никакого сообщения иметь не будут». Русскому посольству во Франции было предложено добиться, во-первых, возврата всех географических и исторических материалов, вывезенных Делилем из России, и, во-вторых, запрещения ему печатать что-либо о России без ведома Петербургской Академии Наук. Самого же Делиля предложено было исключить из числа почетных членов Петербургской Академии и лишить назначенной ему при отъезде из России пенсии (Материалы, т. IX, стр. 275—276).

Одновременно с этим 25 июня 1748 г. было издано распоряжение, которым строжайше запрещалось академикам, профессорам и всем академическим служащим сообщать «об академических обстоятельствах и делах, касающихся до наук или художеств, которые в конференциях или в других академических департаментах происходят», «а особливо всем и каждому повелевается, чтобы с Иосифом Делилем, бывшим профессором, для некоторых причин и его нечестных поступок, никакого сообщения и переписки не иметь, ниже ему или его сообщникам ни прямо, ни посторонним образом ничего о академических делах ни под каким видом не сообщать, напротив того, ежели у кого имеется его, Делиля, касающиеся письма, чертежи, ландкарты и прочее, то б оное всё принести немедленно в Канцелярию под штрафом за неисполнение, а хотя у кого и ничего нет, однако б ото всех поданы были о том в Канцелярию репорты или подписки своеручные» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 18, л. 31).

Во исполнение этого распоряжения Миллер, как и прочие академики, подал в Академическую канцелярию доношение (от 4 июля 1748 г.), где сообщал, что переписывался с Делилем, получил от него два письма, на

- 635 -

которые и ответил, однако писем Делиля «у себя не оставил, не рассуждая о них, чтоб тому достойны были». Миллер сообщал, что Делиль просил в этих письмах переслать ему оставленные им у Миллера документы, касающиеся Академии Наук. Про эти документы Миллер говорил в своем доношении, что они «прежних времян», а «для нынешнего времени весьма не важного содержания», но что тем не менее он, Миллер, этих документов Делилю не послал (там же, л. 32).

Спустя некоторое время, видимо, в сентябре 1748 г., одно из упомянутых Миллером писем Делиля, отправленное последним из Риги 30 мая 1747 г., стало каким-то образом известно Академической канцелярии. В этом письме Делиль писал Миллеру: «С того времени, как я имел счастье в последний раз говорить с вами при прощании, переменил я мое намерение, касающееся до манускриптов, которые вначале я вам вручил. Мне показалось полезнее употребление из оного сделать вне государства. Того ради, сыскав способ положить оные в безопасных руках, принимаю теперь смелость просить вас, чтобы вы вручителю сего письма пожаловали отдали всю оную связку, которая у вас в руках, связав снурками и запечатав. Оная будет соединена со всеми другими и служить будет к нашему предприятию, о котором мы довольно согласились» (там же, ф. 21, оп. 6, № 4).

Из этого письма следовало, таким образом, что у Миллера с Делилем существовало тайное соглашение относительно какого-то совместного предприятия, связанного с хранившимися у Миллера материалами Делиля, и что в своем недавнем доношении на имя Академической канцелярии Миллер это скрыл. Если учесть ходившие в городе слухи о шпионской деятельности Делиля (основательность этих слухов теперь доказана) и если принять во внимание, что 1748 год был годом разрыва дипломатических отношений между Россией и Францией, то станет понятна та тревога, которую возбудил этот эпизод.

18 октября 1748 г. состоялось определение Академической канцелярии за подписью президента Академии Наук Разумовского о назначении «в Канцелярию для заседания» по делу о переписке Миллера с Делилем академиков Штелина, Винсгейма, Штрубе, Тредиаковского и Ломоносова, «которым присутствовать по сему делу в Канцелярии с другими Канцелярии Академической членами: советником Шумахером и г. асессором Тепловым». В присутствии «сего полного собрания» было предписано учинить Миллеру допрос (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 1).

На другой день, 19 октября, Канцелярия в этом временно расширенном составе приступила к следствию. В ходе следствия едва ли не наиболее деятельная роль принадлежала Ломоносову. Нет сомнения, что он принимал ближайшее участие и в составлении тех документов, которые отражали отдельные этапы следствия.

- 636 -

Весьма примечательно, что все подлинные документы Академической канцелярии по этому делу, которые должны были бы оставаться на хранении в ее архиве, обнаружены не там, а в личном архиве Миллера.

¹ Имеется в виду упомянутое выше (стр. 635) определение Академической канцелярии от 18 октября 1748 г., подписанное К. Г. Разумовским.

416

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом, Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 13).

Публикуется впервые.

О том, что отвечал Миллер и как вел себя на допросе, см. документ 423. В дополнение к устным ответам Миллер представил в тот же день и письменное объяснение, содержание которого изложено вкратце в документе 423. В сохранившихся делах это объяснение Миллера не отыскано.

В тот же день, 19 октября, был произведен обыск у Миллера, сопровождавшийся выемкой обнаруженных у него документов.

417

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 17).

Публикуется впервые.

Судя по дате публикуемого репорта, обыск на квартире у Миллера затянулся до позднего вечера, а то и до ночи. О характере и содержании изъятых материалов см. документы 418 и 423.

418

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 19).

Публикуется впервые.

Судя по дате документа 419, разбор материалов Миллера, изъятых при обыске, продолжался около недели — с 21 по 27 октября 1748 г. включительно.

¹ Под «вышеписанным собранием» следует понимать Академическую канцелярию в том временно расширенном ее составе, который был установлен определением от 18 октября 1748 г. (см. примечания к документу 415).

419

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом, Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 41).

- 637 -

Публикуется впервые.

Упоминаемые в публикуемом документе «партикулярные письма» Миллера к Теплову сохранились (ААН, ф. 21, оп. 1, № 18, лл. 60—71; оп. 6, № 4, лл. 27—40 об.).

Кроме этих писем, Миллером было подано 21 октября 1748 г. в Канцелярию второе письменное объяснение, содержание которого изложено вкратце в документе 423 (подлинник сохранился: ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, лл. 23—26 об.).

Во исполнение публикуемого определения Миллер подал еще и третье объяснение, написанное, согласно требованию Канцелярии, по-русски (там же, л. 42).

420

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом, Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 47).

Публикуется впервые.

«Письменные мнения» были поданы всеми участниками следствия (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, лл. 49—64). Пространнее других высказались Теплов (лл. 51—56) и Шумахер (лл. 49—50), причем в мнениях того и другого ясно обозначалось стремление направить следствие по определенному пути: задачей тайного соглашения Делиля с Миллером было, на их взгляд, опубликование за границей сведений, позорящих Петербургскую Академию Наук. Вопроса о пересылке Делилем во Францию русских географических карт Теплов и Шумахер не касались.

421

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 57).

Впервые напечатано — Модзалевский, стр. 317.

Датируется предположительно по содержанию документов 420 и 422.

Публикуемое «мнение» Ломоносова совпадало по существу с мнениями всех прочих участников следствия по делу Миллера, отличаясь от их записок лишь большей краткостью.

422

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом, Тредиаковским и Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 69).

Публикуется впервые.

- 638 -

Мысль, выраженная в публикуемом определении, совпадает с мыслью Ломоносова (см. документ 421).

423

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Шумахером, Тепловым, Штелином, Винсгеймом, Штрубе-де-Пирмонтом и Тредиаковским (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, лл. 85—90) с указанием в сносках вариантов по черновику, писанному писарской рукой и правленному рукой Ломоносова (там же, лл. 71—78).

Публикуется впервые.

День написания устанавливается предположительно по дате ответного ордера президента Академии от 19 ноября 1748 г. (Материалы, т. IX, стр. 556—557).

Судя по одной из помарок в черновике (см. сноску на стр. 180), публикуемый текст был составлен первоначально не в форме репорта, а в виде «экстракта» из следственного дела, что и соответствовало определению Канцелярии от 31 октября 1748 г. (документ 422).

Это определение дает полное основание полагать, что составителем настоящего текста был Ломоносов, который выступал, однако, в этом случае не в качестве самостоятельного автора, выражающего свое личное мнение, а лишь в качестве секретаря, которому было поручено «соединить в одно общее мнение» высказывания всех участников следствия.

Ответом на публикуемый репорт явился ордер президента Академии от 19 ноября 1748 г. Признавая, что Миллер «не оправдался» и «в том же подозрении себя оставил», Разумовский ограничился, однако, только тем, что обещал учинить Миллеру «пристойный выговор». Выразив надежду, что «Миллер придет в чувство и свои худые намерения отменит», президент разрешил ему «быть по-прежнему у своего дела» и «пользоваться всеми манускриптами из архива, которые ему понадобятся» (Материалы, т. IX, стр. 556—557).

Неизвестно, кто повлиял в данном случае на Разумовского: в сохранившихся документах нет на этот счет никаких прямых указаний. Из письма Шумахера к Тауберту от 6 ноября 1748 г. можно заключить, что инициатором следствия был сам Разумовский и что назначение следствия было для Шумахера неожиданностью. Миллер, по его словам, «отвечал плохо», и Шумахера это, видимо, тревожило, как смущало его и то, что «репорты по этому делу идут прямо к г. президенту», минуя его руки (Пекарский, I, стр. 350). Что же касается решения, принятого Разумовским по этому делу, то Ломоносов писал впоследствии, что «по негодованиям и просьбам Миллеровых при дворе приятелей дело без дальностей оставлено» (документ 470, § 31).

- 639 -

¹ Дальнейшее перечисление фактов, свидетельствующих о недовольстве Миллера и Делиля «академическим правлением», является почти дословным повторением того, что писал в своем «мнении» Шумахер (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, лл. 49—50).

² Под «всегдашними ссорами с президентами Академии» следует разуметь, во-первых, конфликт академиков с Блюментростом в 1732 г. (Пекарский, I, стр. 12—13), во-вторых, столкновение Делиля с Корфом в 1739 г. (там же, стр. 131—132, 528) и, в-третьих, пререкания Миллера с тем же Корфом из-за денежных расчетов по заграничной командировке Миллера (там же, стр. 317).

³ В 1741 г. Делиль просил Кабинет сосредоточить заведование всеми географическими делами в руках одного лица, подчиненного непосредственно Кабинету (там же, стр. 133), а в 1744 г. Миллер возбуждал вопрос об учреждении Исторического департамента, который формально был бы связан с Академией, но фактически был бы от нее независим, так как местопребыванием его должна была быть, по мысли Миллера, Москва (там же, стр. 338—342).

⁴ В конце того письма к Миллеру, которое дало повод к следствию, Делиль назвал «Академический корпус» «фантастическим» («corps phantastique»), что вызвало много пересудов и было признано особенно оскорбительным для чести Академии. «Делиль, — писал по этому поводу Теплов, — корпус Санктпетербургской Академии почитает за фантастический, т. е. мнимый и недостойный того почтения, какое о нем ученые люди в свете имеют» (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 52).

⁵ Эта цифра заимствована из письменного «мнения» Теплова, поданного во время следствия по делу Миллера (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 51 сб.).

⁶ «Миллер отдал себя России в вечное подданство» 29 января 1748 г.: в этот день он принес присягу (Пекарский, I, стр. 346).

424

Печатается по подлиннику, писанному рукой И.-Л. Стафенгагена и подписанному Ф.-Г. Штрубе-де-Пирмонтом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 86—86 об.) с указанием в сносках вариантов по черновику, писанному рукой Стафенгагена с собственноручной поправкой Ломоносова (там же, ф. 20, оп. 3, № 82, лл. 1—2)

Публикуется впервые.

В январе 1749 г. конференц-секретарь Штрубе-де-Пирмонт получил из Академической канцелярии несколько указов, предлагавших академикам выполнять те довольно разнообразные обязанности, какие возлагал на них утвержденный в 1747 г. Академический регламент. Указы были подписаны Шумахером и посылались во исполнение вынесенных им же единолично канцелярских

- 640 -

определений (ААН, ф. 3, оп. 1, № 458, лл. 1, 8—10). Так, в определении от 12 января 1749 г. Шумахер, ссылаясь на § 24 регламента, требовал, чтобы академики подали в Канцелярию «примечания» о прочитанных ими новых научных трудах, «а какие гг. академикам на нынешний 749 год потребны из Библиотеки или из Книжной лавки для чтения книги, о том собрать от них реестры и подать в Канцелярию» (там же, л. 9).

Академики нашли, что на это предложение следует ответить так: «В минувшем году никаких новых книг по их наукам в Библиотеку, насколько им известно, не поступало и в Книжной лавке налицо не было; в видах выполнения данного указа все считают желательным, чтобы о наличии в академической Книжной лавке вновь выпущенных за границей книг академики ставились в известность, чтобы в будущем книги выписывались без промедления и чтобы каталог их сообщался академикам» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 190).

В протокол Академического собрания эта формула была внесена, как всегда, по-латыни, в репорте же на имя Канцелярии ее нужно было передать по-русски. Эта последняя задача, как видим из сноски на стр. 189 настоящего тома, оказалась не по силам сочинявшему репорт, юному еще в то время канцеляристу И.-Л. Стафенгагену. На помощь пришел Ломоносов: зачеркнув конец репорта, Ломоносов заменил его своим вариантом, написанным на полях.

В ответ на этот репорт Шумахер послал 27 января 1749 г. новый указ, предлагавший академикам, «дабы каждый из них подал в Канцелярию реестр книгам, какие кто в „Лейпцигских ученых ведомостях“, в „Геттингских“, в „Гамбургских свободных рассуждениях“ и в „Гамбургском корреспонденте“ в 1746, 747 и 748 годах к своей науке за потребные признает и почитает, после чего в Книжной лавке велено будет немедленно оные на первых кораблях сего лета из-за моря выписать» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 88). Академики обещали подать требуемые реестры (там же, л. 89), но таких индивидуальных реестров в сохранившихся делах не обнаружено. В июле того же 1749 г. члены Академического и Исторического собраний подали в Канцелярию, по новому ее требованию (там же, № 458, л. 202), весьма обстоятельные сводные «Реестры ученым и политическим журналам и ведомостям», которые следовало бы выписать из-за границы для этих собраний (там же, № 129, лл. 304—307), но Г. Н. Теплов, находившийся тогда вместе с К. Г. Разумовским в Москве, сообщил Шумахеру, что требования академиков чрезмерны и, ссылаясь на финансовые соображения, предложил эти требования «таким образом в умеренность привести», чтобы общая стоимость выписываемых журналов не превышала 100 рублей в год (там же, л. 301), что Шумахер и принял к исполнению (там же, л. 308).

- 641 -

425

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 196—197).

Впервые напечатано — ОР, V, стр. 31—33.

Датируется предположительно. Пункт 26 настоящих заметок, написанный в прошедшем времени, заставляет думать, что заметки в этой их части составлялись после смерти С. П. Крашенинникова, т. е. не ранее 25 февраля 1755 г., а из пункта 22 явствует, что они писались до назначения Ломоносова членом Академической канцелярии, т. е. не позднее 13 февраля 1757 г.

Публикуемые заметки написаны на двух листках бумаги неодинакового качества и притом разными чернилами, из чего следует, что они писались в несколько приемов.

Судя по тому, что п. 8 этих заметок написан во втором лице, можно думать, что Ломоносов намеревался использовать содержавшийся в них фактический материал в документе, адресованном какому-то высокопоставленному лицу.

Нет сомнения, что Ломоносов возвращался к этим заметкам не раз. Некоторую их часть (пункты 2, 28—35) он использовал в записке 1758—1759 гг. о необходимости преобразования Академии Наук (документ 400). Весьма вероятно, что Ломоносов заглядывал в эти заметки и в то время, когда писал известное письмо Г. Н. Теплову от 30 января 1761 г. (письмо 72). И, наконец, совершенно бесспорно, что эти же заметки лежали у Ломоносова перед глазами, когда он осенью 1764 г. составлял «Краткую историю о поведении Академической канцелярии» (документ 470).

Пункт 1 имеет в виду происходившее в 1748—1749 гг. рассмотрение составленного Г.-Ф. Миллером проекта регламента Академического университета. Проект обсуждался в Историческом собрании при участии Ломоносова, однако президентом утвержден не был (подробнее см. письмо 13 и т. IX наст. изд., документ 286).

В п. 2 говорится о состоявшемся в 1730 г. присвоении профессорского звания Г.-Ф. Миллеру (Пекарский, I, стр. 312—313; подробнее см. документ 470, § 5).

В п. 3 говорится о происшедшем 5 декабря 1747 г. пожаре, серьезно повредившем здание Библиотеки и Кунсткамеры. А. К. Нартов упомянут в этом пункте, очевидно, в связи с тем, что его показания о том, где начался пожар, разошлись с показаниями Академической канцелярии (Материалы, т. VIII, стр. 640; подробнее см. документ 470, § 23).

Упоминаемая в п. 4 комиссия была образована по ордеру президента от 26 февраля 1754 г. для упорядочения штата академических учреждений и искоренения академических непорядков (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465,

- 642 -

лл. 85—86). В ней, кроме Ломоносова, участвовали Г.-Ф. Миллер Я. Я. Штелин и И.-Д. Шумахер. Ни к каким серьезным принципиальным решениям она не пришла (подробнее см. документ 470, § 33).

Говоря в том же пункте о своем письме к президенту, Ломоносов имеет в виду, очевидно, то не дошедшее до нас письмо, где, как видно из письма Ломоносова к И. И. Шувалову от 1 ноября 1753 г. (письмо 37), шла речь о необходимости пресечь вмешательство Академической канцелярии в «ученые дела».

В п. 5 Ломоносов вспоминает о жалобах профессоров на Шумахера, поданных ими в Сенат в 1745 г. и переданных Сенатом на рассмотрение К. Г. Разумовского (подробнее см. документы 414 и 470, § 19). Слова «двор дан ордером» следует понимать, очевидно, в том смысле, что в 1748 г. ордером президента Шумахеру был предоставлен для жительства один из купленных Академией домов (Материалы, т. IX, стр. 393).

Пункт 6 посвящен К. Г. Разумовскому. Назначенный гетманом в 1750 г., он в начале лета 1751 г. уехал на Украину, откуда в ноябре 1752 г. выехал в Москву и весной 1754 г. вернулся из Москвы в Петербург (Васильчиков, т. I, стр. 147—148, 164 и 182). Упоминание о «трех человеках», представленных Разумовским «в присутствии» после возвращения в Петербург, несколько загадочно. Вероятнее всего, что речь идет о трех молодых украинских дворянах А. Лобысевиче, С. Дзевовиче (в более поздних документах он писался Девовичем) и Ф. Козельском. Первые двое просили в 1754 г. о приеме их в Академический университет (Протоколы Конференции, т. II, стр. 298, 308 и 317—318; ААН, ф. 1, оп. 2-1754, №№ 3, 6 и 10). Третий, Ф. Козельский, просившийся тоже в Университет, был принят в 1755 г. в Академическую гимназию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 198, л. 2), переведен затем в студенты, а в 1758 г. уволен, так как было «усмотрено, что он к продолжению наук дальной охоты не имеет» (там же, № 469, л. 162). Известно, что А. Лобысевичу (свойственнику Г. Н. Теплова) и С. Дзевовичу К. Г. Разумовский покровительствовал (см. письмо 72 и т. IX наст. изд., документ 329). Известно также, что они были уволены из Академии Ломоносовым и что с его же ведома и согласия уволен был и Федор Козельский, однако, кого из трех он называл «бессовестным», кого «шалуном» и кого «невежей», установить едва ли возможно.

В п. 7 говорится опять о К. Г. Разумовском, который в 1754—1755 гг. не присутствовал ни разу ни в Академическом собрании, ни в заседаниях Академической канцелярии. Говоря о том, что «с приезду граф был в Академии только однажды», Ломоносов имеет в виду, очевидно, участие К. Г. Разумовского в одном из торжественных публичных собраний Академии Наук.

- 643 -

Под «ежемесячными листами», упомянутыми в пункте 9, Ломоносов разумеет академический журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», который начал выходить с января 1755 г. под редакцией Г.-Ф. Миллера (см. Протоколы Конференции, т. II, стр. 320).

Пункт 10 направлен тоже против К. Г. Разумовского, так как репорт императрице об академическом пожаре (Материалы, т. VIII, стр. 631—634) был подписан только им, хоть составлял его, разумеется, и не он. В этом репорте Готторпский глобус отнесен к числу сгоревшего имущества, однако же оговорено, что так как он «сделан из меди, то в нем внутри железная машина осталася цела» и что его ремонт обойдется недорого (там же, стр. 633). Ломоносов же утверждал, что от глобуса «в целости ничего не осталось, кроме старой его двери, коя лежала внизу в погребе» (документ 470, § 23). Из сообщений А. К. Нартова и мастера Б. Скотта видно, что утверждение Ломоносова было несравненно ближе к истине, чем сообщение Разумовского: глобус пришлось делать заново (см. Материалы, т. IX, стр. 206—207, 258—260 и др.).

Упомянутая в п. 11 просьба академиков «о рангах», т. е. о присвоении должности академика одного из четырнадцати «классов», предусмотренных «Табелью о рангах», была возбуждена в 1748 г. при ближайшем участии Ломоносова, но Академическая канцелярия не дала хода этой просьбе (Материалы, т. IX, стр. 393—394; подробнее см. письмо 12).

Пункты 12, 18 и 21 тесно между собой связаны и относятся к одному и тому же эпизоду, а именно к поездке Ломоносова в Москву в феврале 1753 г. Так как Шумахер отказался предоставить Ломоносову отпуск, то Ломоносов обратился в Сенатскую контору, которая и выдала Ломоносову соответствующее разрешение (ААН, ф. 3, оп. 1, № 958, лл. 19—20). Академическая администрация не решилась наложить на Ломоносова взыскание за отлучку без ее дозволения, но в Академическом собрании был оглашен ордер президента, где ставилось на вид, что «некоторые академики не во всем точно исполняют по силе регламента академического», и даже члену Сенатской конторы, адмиралу кн. М. М. Голицыну, имевшему в отсутствие двора «главную команду» над всеми столичными учреждениями и уполномоченному императрицей подписывать «пашпорты» всем отъезжающим (ААН, ф. 3, оп. 1, № 957, л. 145), даже ему был объявлен, по выражению Ломоносова, «вежливый реприманд от президента в форме письма от советника Теплова» (документ 470, § 28; подробнее см. т. IX наст. изд., документы 51—55). Заключительная часть пункта 18 неясна.

Пункты 13, 14, 15 и 31 направлены против Шумахера и характеризуют настолько общеизвестные черты его диктаторской тактики, что не нуждаются в особых пояснениях (ср. документ 470, §§ 2—4, 7, 9, 19, 21).

Упоминаемое в п. 16 назначение Г.-Ф. Миллера конференц-секретарем Академии Наук состоялось 26 февраля 1754 г. (ААН, ф. 1, оп. 2-1754,

- 644 -

№ 3). Тайным инициатором этого назначения был Г. Н. Теплов (там же, ф. 21, оп. 1, № 272, л. 4 об.; подробнее см. письмо 72).

Пункт 17 говорит об обстоятельствах, имевших место в середине 1740-х годов, в период хлопот Ломоносова об устройстве Химической лаборатории (см. документ 470, §§ 26—27). Авраам Каау-Бургав (Ломоносов называет его «меньшим», чтобы отличить его от Германа Каау-Бургава, лейб-медика императрицы, директора Медицинской канцелярии и почетного члена Академии Наук) был вызван из Голландии на русскую службу в 1746 г. и в следующем году был принят в Академию Наук на должность профессора анатомии и физиологии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 64). Обещанную ему Шумахером должность профессора химии занимал в то время Ломоносов.

Под «неправым произвождением себя в члены» (п. 20) Ломоносов разумеет, очевидно, участие Шумахера на правах члена в Академическом собрании. Судя по протоколам последнего, Шумахер участвовал в заседаниях академиков с первых лет существования Академии Наук (Протоколы Конференции, т. I, стр. 13, 21, 22 и сл.). Этому потворствовал первый президент Академии Л. Л. Блюментрост, который заявлял, правда, неофициально, что Шумахер «не есть секретарь Академии, но самый старший из членов ее и секретарь его величества по делам Академии, назначенный по особому повелению с самого начала учреждения ее» (Пекарский, I, стр. 10). Никто не знал, что это за «повеление», и когда в 1745 г. академиками были высказаны вполне законные сомнения относительно права Шумахера заседать с ними за одним столом, Шумахер мог сослаться только на сенатский указ от 5 октября 1738 г., разрешавший конференц-секретарю Х. Гольдбаху и ему, Шумахеру, в то время всего лишь библиотекарю, «в той Академии присутствовать» (Пекарский, I, стр. 62; ААН, ф. 3, оп. 1, № 944, л. 116). Ссылка Шумахера на этот документ была юридически несостоятельна, так как по вполне авторитетному разъяснению тогдашнего «главного командира» Академии И.-А. Корфа, оглашенному в 1738 г. одновременно с упомянутым сенатским указом, право «присутствовать» в Академическом собрании предоставлялось одному Гольдбаху, Шумахеру же разрешалось «присутствовать», т. е. заседать, только в Академической канцелярии (ААН, ф. 1, оп. 2-1738, № 1, л. 42; Протоколы Конференции, т. I, стр. 506). Положение изменилось с изданием Академического регламента 1747 г. Его авторы, Теплов и Шумахер, в заботе о членах Академической канцелярии, не забыли оговорить, чтобы «в собрании академиков иметь им голос и заседание» (§ 50), причем, по их же разумеется подсказке, президентом было официально разъяснено, что Шумахер и Теплов, являясь членами Академического собрания, имеют в этом собрании старшинство «перед всеми академиками» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 456, л. 62).

- 645 -

В том же п. 20 Ломоносовым затронут и другой, более существенный, вопрос — о порядке замещения вакантных академических кафедр. Практика была такова, что они в огромном большинстве случаев замещались, как и указывает Ломоносов, «без согласия академиков». Это противоречило воле Петра I: право «градусы академиков давать» было предоставлено им Академическому собранию (Материалы, т. I, стр. 21). В 1747 г. усвоенная Академической администрацией противозаконная практика была узаконена: новый регламент дал президенту Академии «совершенную», т. е. неограниченную, власть назначать и увольнять академиков (§ 12).

Пункт 23 не поддается расшифровке.

Пункт 24 имеет в виду Шумахера, который 28 марта 1740 г. действительно выписал себе какой-то диплом (ААН, ф. 3, оп. 2, № 136). Упоминаемые в этом пункте «представления» Ломоносова не отысканы.

В п. 25 говорится о состоявшемся 18 июня 1750 г. назначении профессора натуральной истории и ботаники С. П. Крашенинникова ректором Академического университета и гимназии взамен уволенного от этой должности историографа Г.-Ф. Миллера (Материалы, т. X, стр. 438). Иллюстрацией к словам Ломоносова о том, что Крашенинников «не знал поступать со студентами» (п. 26), могут служить материалы, опубликованные Д. А. Толстым в его работе «Академический университет в XVIII столетии» (СПб., 1885, стр. 36—39).

Упомянутое в п. 27 Историческое собрание было учреждено по определению Академической канцелярии от 24 марта 1748 г. в качестве «особливого профессорского собрания» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, лл. 54—55; Пекарский. Доп. изв., стр. 25—26; см. также — Материалы, т. X, стр. 441—442). Ломоносов состоял членом Исторического собрания со дня его учреждения до сентября 1751 г., когда из-за недоразумений с Миллером попросил освободить его от хождения в это собрание (подробнее см. документ 492).

Пункты 28—35 почти дословно повторены в упомянутой выше записке Ломоносова, составленной в 1758—1759 гг. (документ 400); в примечаниях к ней даны пояснения по содержанию этих пунктов.

426

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 3, оп. 1, № 501, л. 161).

Местонахождение подлинника неизвестно.

Публикуется впервые.

Первый научно-литературный журнал в России, созданный в связи с предложением Ломоносова о возобновлении издания «Примечаний к Ведомостям», выпускался Академией Наук с 1755 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 392—394; № 194, лл. 296—314) по 1764 г. под названиями:

- 646 -

«Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» (1755—1757), «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» (1758—1762) и «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах» (1763—1764). Бессменным редактором журнала был Г.-Ф. Миллер.

Ломоносова не удовлетворяло направление появлявшихся в журнале исторических статей, в которых не могли не сказываться «норманистические» воззрения Миллера. Поэтому с первых же дней назначения Ломоносова членом Академической канцелярии им были предприняты попытки установить систематический контроль за «Ежемесячными сочинениями». Уже 8 марта 1757 г. Канцелярия предложила представить на ее рассмотрение статью Г. А. Полетики «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России и о нынешнем оных состоянии» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 120).

Следует иметь в виду, что это происходило в момент острейшего конфликта Ломоносова с Синодом из-за «Гимна бороде» и другого сатирического стихотворения, направленного против высшего духовенства: 6 марта 1757 г. Синод представил императрице доклад, где просил «таковые соблазнительные и ругательные пашквили истребить и публично сжечь и впредь то чинить воспретить, а означенного Ломоносова для надлежащего в том увещания и исправления в Синод отослать» (т. VIII наст. изд., примечания к «Гимну бороде»). Г. А. Полетика служил в это время в Синоде в должности переводчика и имел ближайшее касательство к делам духовной цензуры: ему не раз приходилось давать отзывы о сочинениях, поступавших на ее просмотр (Т. В. Барсов. О духовной цензуре в России. «Христианское чтение», 1901, т. CCXII, ч. I, стр. 121—122). Этим обстоятельством и объяснялся, очевидно, тот особый интерес, который проявил Ломоносов к статье Полетики: погрешности синодального цензора могли послужить Ломоносову хорошим оружием при защите от нападок церковных властей.

11 марта Ломоносов на словах сообщил Миллеру свое отрицательное мнение о статье Полетики, отметив, — как передает Миллер, — что «в оной с 10-го века после рождества Христова по 17 век ни о каких школах в России не упомянуто» и что говорится в статье «только о киевских школах, а не о московских» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, лл. 312 об. — 313). Карандашные отметки на корректурном оттиске говорят о том, что неодобрение вызывали также многократные упоминания Полетики об участии польских королей и константинопольского патриарха в устройстве Киевской академии (там же, № 501, лл. 173—185; ср. также приложенную к корректуре копию сенатского указа от 5 октября 1720 г. об именовании Киево-печерского и Черниговского монастырей «ставропи[ги]ею всероссийских патриархов, а не константинопольских», л. 186). Эти карандашные отметки являлись отголоском многовековой борьбы Русского государства за независимость русской церкви от константинопольской или так называемой «вселенской» патриархии.

- 647 -

После воссоединения Украины с Россией древняя борьба двух церковных центров приобрела вновь актуальный и притом не узко церковный, а общеполитический характер.

Что касается эпиграммы Сумарокова, то сам Миллер 8 марта представил в Канцелярию ее текст, прося указать, может ли она быть напечатана (там же, № 220, лл. 307—308). Представленный Миллером текст эпиграммы в архиве Канцелярии не сохранился, но писец, надписывая на обложке соответствующего канцелярского дела заголовок последнего, ввел в этот заголовок три сумароковских стиха:

Ты туфли обругал, а их бояря носят,
Б[о]яря ль иль паны. Зияет всякой пан,
Держа в руке большей венгерскаго стакан.

(Там же, л. 304).

В бумагах академика М. И. Сухомлинова обнаружен следующий полный, по-видимому, текст эпиграммы, написанный писарским почерком конца XIX в.:

Епиграмма

Ты туфли обругал, а их бояря носят,
Бояря на тебя отмщения в том просят,
Бояря иль паны: зияет всякой пан,
Держа в руке большой венгерскова стакан,
Пышит и дуется от ярости безмерной,
И вопит: отомстим скоряй сей твари скверной,
Которая на наш востать дерзнула сан
И нагло плевелы отважилася сеять.
Преступника в куски Устав велит изсечь,

А тело после сжечь,

И сей негодный прах по воздуху разсеять.

(ААН, ф. 20, оп. 9, № 264).

Возражения Ломоносова против статьи Полетики и требование представить эту статью на просмотр в Канцелярию чрезвычайно раздражили Миллера. В пространном доношении от 12 марта он пытался доказать, что Канцелярия не вправе обращаться к нему с такими требованиями, что возражения Ломоносова несостоятельны и что «еще не было в Ежемесячных сочинениях такой изрядной, полезной и надобной статьи», как статья Полетики (там же, лл. 312—314).

13 марта состоялось определение Канцелярии о воспрещении печатать статью Полетики, причем Миллеру было предложено заранее осведомлять

- 648 -

Канцелярию о статьях, намечаемых к опубликованию в журнале (там же, № 468, лл. 105—106; Билярский, стр. 325—326).

Публикуемый указ, посланный Миллеру в тот же день во исполнение этого определения, был подписан одним Ломоносовым. Одновременно вся переписка с Миллером по этому делу была направлена Канцелярией в копиях президенту Академии в Глухов при репорте, подписанном Шумахером, Ломоносовым и Таубертом. Они просили «по справедливейшем рассмотрении таковых г. конференц-секретаря Миллера замыслов... оные заблаговременно сократить и не допустить, дабы от сего какое вящее зло [не] последовало» (там же, № 501, л. 154—154 об.).

427

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и никем не подписанному (ААН, ф. 3, оп. 1, № 501, лл. 187—188).

Впервые напечатано: Билярский, стр. 329—331.

Датируется предположительно по доношению Миллера от 14 марта 1757 г. и по канцелярской помете о получении публикуемой записки в Глухове 10 апреля 1757 г.

Еще в январе 1755 г., когда Миллер только что приступил к исполнению обязанностей редактора «Ежемесячных сочинений», он просил президента Академии Наук, чтобы Ломоносов «не был судьею в чем-нибудь», что касается его, Миллера. Эту свою просьбу Миллер мотивировал, с одной стороны, напоминанием о «великой ссоре», которая была у него с Ломоносовых при обсуждении диссертации Миллера «Происхождение имени и народа российского» (см. т. VI наст. изд., стр. 17—80, 546—559), а с другой стороны, следующим доводом: «Г-н Ломоносов не только то, что я делаю, ни во что не ставит, но и дерзает критиковать и опровергать то, что ваше высокографское сиятельство изволили приказать или апробовать или что целым собранием определено в его небытность» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 25, л. 7).

Понятно поэтому, какое раздражение вызвал в Миллере опубликованный выше (документ 426) указ Канцелярии, подписанный одним Ломоносовым. Это последнее обстоятельство дало повод Миллеру усмотреть в решении Канцелярии личный выпад Ломоносова, заподозрить его в том, что указ послан без ведома других членов Канцелярии, и выразить сомнение в праве Ломоносова подписывать канцелярские указы и даже в праве заседать в Канцелярии, так как ордер президента о назначении Ломоносова членом Канцелярии не был утвержден ни Сенатом, ни императрицей. В связи с этим указом Миллер подал 13 марта жалобу на имя президента Академии и 14 марта доношение на имя Канцелярии. То и другое было изложено в выражениях, одинаково оскорбительных как для Ломоносова, так и для других членов Канцелярии: «Ни г. статский советник Шумахер,

- 649 -

ни г. асессор Тауберт, — писал Миллер в доношении на имя Канцелярии, — не изволят рассуждать о достойности пиесы г. асессора Полетики; следовательно, г. советник и профессор Ломоносов один и доводчик и хощет быть судиею в сем деле, что указам государственным весьма противно» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, л. 317). В жалобе на имя президента Миллер высказывался еще резче, виня во всем одного Ломоносова: «Злому року угодно было, чтобы Ломоносов, войдя в состав Канцелярии, только на то, как-будто, и оказался пригоден, чтобы причинять огорчения многим из нас, в особенности же мне», — писал Разумовскому Миллер и добавлял: «Посещающие Канцелярию передают мне, что г. Шумахер не изрекает ни слова, а г. Тауберт не осмеливается, видимо, возражать против того, что предлагает г. Ломоносов. Писцы в полном распоряжении последнего» (там же, ф. 21, оп. 1, № 27, лл. 11, 12 об.).

По получении доношения Миллера от 14 марта 1757 г. Канцелярия отправила президенту, в дополнение к ранее посланным документам (см. примечания к документу 425), публикуемую записку. Она никем не подписана и, судя по журналу исходящих (ААН, ф. 3, оп. 1, № 605), была послана без всякой сопроводительной бумаги. Если Ломоносов и не был, может быть, непосредственным ее автором, то принимал бесспорно участие в ее составлении.

К. Г. Разумовский ответил на посланные ему документы чрезвычайно решительным ордером, где писал, что поведение Канцелярии в этом деле им «весьма апробуется», а Миллеру «рекомендуется всякая пристойность и почтение к Канцелярии, от которых он в сем случае немало отступил» (там же, № 468, л. 144).

428

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Штелином и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 202).

Публикуется впервые.

Подтвержденный президентом Академии указ Канцелярии от 13 марта 1757 г. о представлении на предварительный просмотр статей, намечаемых к опубликованию в «Ежемесячных сочинениях» (см. примечания к документу 426), выполнялся Миллером неточно или, вернее сказать, не выполнялся вовсе. В начале апреля 1757 г. он представил «Оглавление „Сочинениям“ месяца марта 1757 году» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 223, л. 22) и затем ежемесячно представлял подобные же оглавления (там же, лл. 23—24), но не до сдачи в набор перечисленных в них статей, а уже после их напечатания, чем и была вызвана публикуемая резолюция.

Миллер ответил на нее доношением от 9 июня 1757 г. (там же, лл. 20—21), где отговаривался тем, будто в начале месяца никогда не бывает известно, какие материалы войдут в очередной номер. В дальнейшем

- 650 -

он продолжал, не считаясь с резолюцией Канцелярии, представлять оглавления уже после напечатания соответствующего номера (там же, лл. 25—32), а с марта 1758 г. прекратил и совсем их подачу.

В феврале 1759 г. в «Ежемесячных сочинениях» появились анонимные стихи, которые вызвали недовольство двора и потребовали перепечатки листа. Это подало повод Канцелярии двумя журнальными резолюциями от 23 и 29 марта 1759 г. подтвердить Миллеру прежние свои распоряжения о сообщении содержания номеров до их напечатания (там же, № 529, лл. 109 об. и 115 об.), но в делах не сохранилось никаких следов выполнения Миллером этих резолюций.

Таким образом, Ломоносов был совершенно прав, когда в 1761 г. писал президенту Академии, что Миллер «на всё несмотря и по сие время не токмо словесных от Канцелярии требований, но нижѐ указов исполняет и не объявляет материй, вносимых в „Сочинения“» (см. документ 452).

429

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 708, лл. 334—337).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 334—337.

Академическая канцелярия в составе Ломоносова, Штелина и Тауберта слушала публикуемое представление 6 июня 1757 г. и определила копию представления сообщить президенту Академии, «ибо гг. Канцелярии члены оное его, г. Ломоносова, представление весьма за полезное признавают» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 209).

Соответствующий репорт был отправлен президенту в Глухов 16 июня 1757 г. (там же, № 708, л. 106 об.), но остался, судя по сохранившимся документам, без ответа.

См. документ 432 и примечания к нему.

430

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 21, оп. 1, № 27, л. 6).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 344—345.

Аттестация иностранных домашних учителей и владельцев частных школ, о которой идет речь в публикуемом документе, производилась Академией Наук по указу Сената от 5 мая 1757 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 962, л. 51). Согласно этому указу, иностранцам, не имеющим экзаменационных свидетельств от Академии Наук или от Московского университета, запрещалось преподавать и содержать частные школы. Владельцы школ, не выдержавшие экзамена, подлежали высылке из России; лица же, допустившие иностранцев без аттестатов к обучению своих детей, штрафовались.

- 651 -

Обязанность производить экзамены и аттестацию иностранных домашних учителей была возложена Академической канцелярией на Историческое собрание (там же, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 176).

Первый экзамен состоялся 14 мая 1757 г. (там же, № 830, лл. 12, 16), и 23 мая были выданы первые аттестаты: все аттестаты подписывались Академической канцелярией, в том числе и Ломоносовым (там же, лл. 13, 17). Экзаминаторами были профессоры Г.-Ф. Миллер, Ф.-Г. Штрубеде-Пирмонт, И.-Э. Фишер, И.-А. Браун и др. Об итогах экзаменов они сообщали Канцелярии на первых порах коллективными репортами (там же, лл. 12, 16, 50, 82 и др.).

Во исполнение публикуемого указа, со второй половины июня 1757 г. (там же, ф. 3, оп. 1, № 830, лл. 84, 88, 103—106, 116, 123, 136 и др.) в Канцелярию стали поступать не коллективные, а индивидуальные отзывы экзаминаторов с препроводительными письмами Миллера, который представлял и свои отзывы, когда бывал сам экзаминатором по немецкому языку (там же, л. 197). Оценки знаний экзаменующихся стали с этого времени обстоятельнее и строже.

Всего в Академии Наук было проэкзаменовано в 1757 г. 61 человек и в 1758 г. 18 человек (там же, ф. 21, оп. 1, № 27, лл. 2—5; отпуски аттестатов см. там же, ф. 3, оп. 1, № 830, лл. 1—218; № 831, лл. 1—280; два подлинника, не выданные на руки, подписанные Ломоносовым, № 830, лл. 143, 209). Производились ли эти экзамены в последующие годы, неизвестно.

431

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 227, л. 97).

Публикуется впервые.

Датируется предположительно по канцелярской помете о получении публикуемого представления Академической канцелярией 9 декабря 1757 г.

Академическая канцелярия приняла предложение Ломоносова (ААН, ф. 3, оп. 1, № 468, лл. 399—500), и в начале 1758 г. была составлена ведомость под заглавием «Сколько и каких материалов и на какой департамент через пять лет изошло порознь и по годам, начиная с 1753 по нынешний 1758 год и сколько от 1757 года тех материалов в остатке и сколько на нынешний 1758 год таковых же требуется и за выключкою остатка сколько докупить следует» (там же, № 227, лл. 100—149). На основе этой ведомости был написан «реестр, каких материалов на нынешний 1758 год потребно для всех департаментов купить» (там же, лл. 180—183), и в соответствии с реестром была произведена закупка материалов на 1758 год (там же, лл. 179, 189—198).

- 652 -

В январе следующего 1759 г. Канцелярия, очевидно, опять по настоянию Ломоносова, подтвердила свое распоряжение об обязательном представлении мастерскими годовых заявок на материалы (там же, № 529, л. 36). С тех пор введенный Ломоносовым порядок вошел, по-видимому, в академический обиход: есть данные, что и в первой половине 1760-х годов закупка материалов производилась в этом именно порядке (там же, № 268, лл. 194—285).

432

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым, Штелином и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 528, л. 95).

Публикуется впервые.

См. документ 429 и примечания к нему.

План задуманных Ломоносовым новых академических «палат» был им же самим и начерчен. Он не отыскан. Дошло до нас (в собственноручном черновике и в подлиннике, писанном писарской рукой) только пояснение Ломоносова к плану (см. т. IX наст. изд., документ 318). Из этого пояснения видно, что речь шла не об одном здании, а о целом академическом городке из четырнадцати корпусов, которые должны были расположиться на том самом участке Васильевского острова, где находится сейчас главное здание Академии Наук.

Время составления Ломоносовым плана не выяснено. Известно лишь, что план дважды просматривался академическим архитектором Шумахером (второй раз в конце декабря 1759 г.) и не вызвал с его стороны возражения (ААН, ф. 3, оп. 1, № 708, лл. 108 и 119). В том же 1759 г. до 7 декабря архитектор Шумахер составил и «исчисление», т. е. смету на постройку проектированных Ломоносовым зданий (там же, лл. 111—118), которые, согласно этой смете, должны были обойтись в 151 976 руб. К моменту составления сметы первоначальное предположение Ломоносова об устройстве при Академии кирпичного и лесопильного заводов, повидимому, уже отпало: в смету вошла покупка кирпича, брусков и «пильных» досок по торговым ценам.

Неизвестно, чем была вызвана почти двухлетняя задержка (с марта 1758 г. по декабрь 1759 г.) в рассмотрении этого дела. 7 декабря 1759 г. Ломоносов подал в Академическую канцелярию представление о передаче президенту Академии на утверждение проектов университетского и гимназического регламентов, а заодно с ними и плана новых академических зданий, «дабы оные проекты и план неукоснительно представить можно было куда надлежит на конфирмацию» (см. т. IX наст. изд., документ 318). На обороте этого представления Ломоносовым было написано «напоминание о счете [т. е. о смете] г. архитектора Шумахера». Цифры сметы Ломоносов

- 653 -

считал преувеличенными и предлагал сократить ее более чем на 40%. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 708, лл. 108 об. и 119 об.).

По представлению Ломоносова от 7 декабря 1759 г. Канцелярия не вынесла никакого решения.

См. документ 447 и примечания к нему.

433

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым, Штелином и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 469, л. 111).

Публикуется впервые.

Долг, о котором идет речь в публикуемом определении, сложился в результате печатания в Академической типографии в 1748 и 1751 гг. целого ряда произведений А. П. Сумарокова: трагедий «Хорев» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 517, лл. 123—124) и «Гамлет» (там же, лл. 546, 589, 622—623), двух эпистол (там же, л. 644), трагедий «Артистона» (там же, № 461, л. 26), «Синав и Трувор» (там же, лл. 88, 103—104) и др. Во исполнение публикуемого определения, в Статс-контору была направлена просьба об удержании из жалованья Сумарокова по должности директора театра следуемой с него в пользу Академии суммы (там же, № 230, лл. 346—347), однако Статс-контора этой просьбы не исполнила.

В июне 1761 г. академический комиссар С. В. Зборомирский сообщил Канцелярии, что ввиду увольнения Сумарокова от должности директора театра взыскать с него долг невозможно. Сообщение Зборомирского не соответствовало действительности: за Сумароковым при увольнении его от службы было сохранено полностью все его содержание («Русский архив», 1871, № 10, стр. 1639—1640).

В августе 1762 г. Академическая канцелярия обратилась по этому делу к президенту Академии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 473, л. 196), а тот — к Екатерине II. По указу последней Академической канцелярии пришлось 9 декабря 1762 г. числившиеся за Сумароковым деньги «сложить и в долгу не числить» (там же, № 473, л. 266). Екатерина II распорядилась вместе с тем печатать впредь все сочинения Сумарокова «безденежно, а вести порядочный счет и требовать заплаты с Кабинета» (там же, № 2240, л. 3).

434

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 528, л. 146).

Публикуется впервые.

В доношении от 30 апреля 1758 г. конференц-секретарь Миллер, настаивая на рассылке почетным членам Академии «Комментариев» и других

- 654 -

академических изданий, сообщал о просьбе почетного члена Петербургской Академии, профессора Пизанского университета П. Фризи выслать ему не только новые, но и старые «Комментарии», с т. IX по XIV, «потому что в Венеции печатано только восмь томов, а прочих в Италии нигде за деньги достать невозможно» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 232, л. 96).

11 декабря 1758 г. член Канцелярии Штелин «словесно объявил», что президент Академии, вероятно, по жалобе Миллера, распорядился удовлетворить просьбу Фризи, что и было исполнено (там же, № 528, л. 317 и № 238, л. 122 об.).

435

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 39).

Публикуется впервые.

По определению Канцелярии АН от 12 декабря 1754 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 408—409), для печатания «Ежемесячных сочинений» в Академической типографии был установлен «особый стан с довольным числом литеров», к которому было прикреплено четверо рабочих.

Несмотря на такие благоприятные технические условия, журнал выходил не всегда регулярно. Редактор журнала Миллер винил в этом Типографию, ссылаясь на то, что «бывший при наборе „Ежемесячных сочинений“ наборщик определен к другим делам, и оставлены при оном наборе одни ученики» (там же, ф. 21, оп. 1, № 27, л. 27). По объяснению же фактора Типографии А. Е. Лыкова, печатание «Ежемесячных сочинений» замедлялось тем, что «каждого листа бывает корректур по шести и более» (там же, ф. 3, оп. 1, № 239, л. 250). Этим сообщением Типографии и было вызвано публикуемое определение Академической канцелярии.

Миллер ответил на него пространным доношением, где обвинял А. Е. Лыкова, беспорочно проработавшего в Типографии двадцать пять лет, в «явной неправде» и «ложных доносах», а других наборщиков — в «лености и несмотрении», из-за чего «те же самые погрешности двожды или трожды корриговать должно», и в заключение заявил, что «не намерен больше в корректуры вступать, кроме последней ревизии» (там же, ф. 21, оп. 1, № 27, лл. 31—32).

Совершенно иначе отнесся к делу академик Н. И. Попов, которому было поручено «наблюдать чистоту русского языка» в журнале. Признавая решение Канцелярии разумным, он потребовал, чтобы Типография доставляла ему материалы по журналу не в корректурном, а в рукописном виде. Это требование Попова не только не было исполнено, но ему перестали с этого времени посылать и корректуры. Он сообщил об этом Канцелярии

- 655 -

(там же, ф. 3, оп. 1, № 242, л. 59), которая подтвердила законность его требования (там же, № 529, лл. 126—127).

436

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 46)

Публикуется впервые.

День подписания устанавливается по «Реестру протоколам Канцелярии АН и ордерам г. президента 1759 года» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 1, порядк. № 21).

Первая «челобитная» Фишера об увеличении его оклада, поданная им 12 мая 1757 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 222, лл. 167—168), хотя и была поддержана Ломоносовым (там же, лл. 169—170), однако не получила удовлетворения.

Публикуемое представление Канцелярии было послано президенту Академии Наук после подачи Фишером, почти два года спустя, в феврале 1759 г., повторной «челобитной» (там же, № 240, л. 3). На этом представлении К. Г. Разумовским была наложена резолюция: «Учинить по сему», вслед за чем определением Канцелярии от 11 февраля 1759 г. оклад Фишера был повышен до 860 руб. в год (там же, № 470, л. 48).

437

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 529, л. 161).

Публикуется впервые.

В «Ежемесячных сочинениях», наряду с оригинальными русскими статьями, печатались и переводные статьи, причем из числа последних многие переводились на русский язык силами академических переводчиков. Некоторые работники Академии Наук выступали в «Ежемесячных сочинениях» в качестве переводчиков лишь эпизодически; таковы были, например. А. И. Дубровский, Г. В. Козицкий, А. А. Константинов, А. Д. Красильников, В. И. Лебедев, А. К. Нартов, И. К. Россохин, П. И. Рычков, С. Я. Румовский, М. Софронов и др. Постоянным же переводчиком с первых дней существования журнала был товарищ Ломоносова по Славяно-греко-латинской академии в Москве И. И. Голубцов, назначенный на эту должность по просьбе Миллера (ААН, ф. 21, оп. 1, № 25, лл. 8—9) в январе 1755 г. и занимавший ее до дня своей смерти 25 мая 1759 г. (там же, ф. 3, оп. 1, № 243, лл. 151—180).

Во исполнение публикуемой журнальной резолюции Канцелярии, инспектор Академической гимназии К.-Ф. Модерах предложил двух кандидатов из числа академических студентов для замещения освободившейся за смертью Голубцова должности, но обе кандидатуры были отведены, и

- 656 -

Миллер сам выбрал для той же цели двух других студентов — С. И. Волкова и А. М. Разумова (там же, лл. 182—186). Журнальной резолюцией Канцелярии от 19 ноября 1759 г. они были выключены из числа студентов и переданы в распоряжение Миллера (там же, № 529, л. 307 об.).

438

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 245, л. 153).

Впервые напечатано (с неверным обозначением года) — Билярский, стр. 537.

Край листа, где Ломоносовым был обозначен год написания документа, отрезан; год устанавливается по канцелярской помете: «Июля 15 д[ня] 1759, записав, сообща со ордером его высокографского сиятельства доложить» и по входящему журналу (ААН, ф. 3, оп. 1, № 666, вход. № 668).

Для правильного понимания публикуемого документа необходимо иметь в виду, что речь идет о трех разных суммах, отличных друг от друга как по своему происхождению, так и по своему назначению, а именно: 1) о сумме в две тысячи рублей, которая, на основании § 52 Академического регламента, должна была выделяться ежегодно из доходов Книжной лавки и расходоваться на пополнение книжных фондов Библиотеки и музейных фондов Кунсткамеры, 2) о сумме в пятьсот рублей, которая, согласно тому же параграфу регламента, должна была выделяться тоже ежегодно из штатных ассигнований на Академию и расходоваться на хозяйственные и технические надобности Библиотеки и Кунсткамеры, и 3) о сумме в двадцать три тысячи восемьдесят девять рублей, которая, согласно представленной Академией смете, была отпущена в 1753—1754 гг. по особым указам Сената специально на ремонт поврежденного пожаром здания Библиотеки и Кунсткамеры (ср. ААН, ф. 3, оп. 1, № 532, л. 224). Распорядителем всех трех сумм была Академическая канцелярия, где вопросы о расходовании этих сумм должны были начиная с 1757 г. разрешаться коллегиально. Первые две суммы не расходовались полностью по прямому своему назначению, третья же сумма, которой фактически распоряжался Тауберт, была целиком израсходована, и так как расходы по ремонту превысили смету, то на них ушла, кроме того, и часть штатной суммы (по расчетам Ломоносова, около двух тысяч пятисот рублей, см. Билярский, стр. 494).

Публикуемое представление Ломоносова содержит протест против ордера президента Академии, полученного Канцелярией 11 июня 1759 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, лл. 193—194) и подтверждавшего прежний ордер по тому же вопросу, подписанный Разумовским еще год назад — 30 июня 1758 г. (там же, № 469, л. 176). Суть этих двух ордеров, составленных вне всякого сомнения Таубертом, сводилась к тому, что вся экономия, которая должна была образоваться за двенадцать лет вследствие неполного

- 657 -

израсходования первых двух сумм, обращалась на пополнение третьей, перерасходованной Таубертом суммы, причем единоличным и бесконтрольным распорядителем этих денег назначался Тауберт. Таким образом, опротестованное Ломоносовым распоряжение президента было неправильно вдвойне: оно, с одной стороны, нарушало Академический регламент, обращая на хозяйственные нужды такие средства, которые предназначались для удовлетворения нужд научных; с другой стороны, оно противоречило установленному самим же Разумовским принципу коллегиального рассмотрения административно-хозяйственных дел (там же, № 468, л. 85).

Как ни справедлив был протест Ломоносова, как ни верно было его утверждение, что истинным украшением Библиотеки и Кунсткамеры должны быть не позолоченные шкафы, а «множество редких и нужных книг и вещей, любопытства достойных», как ни основательно было его указание, что в случае недостатка средств на ремонт надо просить Сенат о дополнительном ассигновании, — тем не менее публикуемому представлению Ломоносова не дали хода. Хоть оно и было рассмотрено Канцелярией и со стороны других ее членов не вызвало официальных возражений (там же, № 529, л. 209), однако Тауберт сумел все же уклониться от обращения в Сенат, опасаясь, — как объясняет Ломоносов, — что Сенат потребует в таком случае отчета в израсходовании ранее отпущенных средств (Билярский, стр. 495). Деньги на ремонт продолжали расходоваться Таубертом единолично, причем суммы ушли такие, что на них, по расчетам Ломоносова, можно было бы построить новое здание, а с техническим оборудованием Библиотеки и Кунсткамеры, в том числе и с изготовлением позолоченных шкафов не управились еще и в 1761 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, лл. 126 и 130 и № 531, лл. 213 об. и 215 об.); отчет же в израсходовании средств на ремонт (притом лишь «краткий») был представлен Таубертом в Сенат только в 1762 г. (там же, № 532, л. 224 об.).

Финансовым злоупотреблениям Тауберта был положен предел уже после смерти Ломоносова, в 1767 г., когда новый директор Академии В. Г. Орлов распорядился, «чтобы без ведома Комиссии г. статский советник Тауберт по Библиотеке и Кунсткамере никаких работ один сам собою не подряжал, а если оные без ведома Комиссии деланы будут, за оные денег не платить» (там же, № 537, л. 117 об.).

439

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 266).

Публикуется впервые.

Публикуемое «мнение» Ломоносова, датированное 12 августа 1759 г., приложено к определению Академической канцелярии, которое, судя по канцелярской помете, состоялось 7 августа, а подписано Разумовским,

- 658 -

Таубертом и Штелином 13 августа 1759 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, лл. 264—265).

9 июня 1759 г. академическим архитектором Шумахером была представлена в Канцелярию смета на ремонт Обсерватории. Стоимость ремонтных работ была определена по смете в сумме 1443 руб. 32 коп. По существовавшим в то время правилам, подряд на эти работы следовало сдать с торгов. Ввиду того, что заявленные подрядчиками Кинтом и Бехером цены значительно превышали сметную, Канцелярия не сочла возможным сдать им подряд и определением от 3 августа 1759 г. предложила архитектору Шумахеру произвести ремонт хозяйственным способом по сметной стоимости, без участия подрядчиков (там же, л. 243). Архитектор ответил, что смета была составлена им применительно к июньским условиям и ценам, которые к началу августа успели измениться, и что поэтому произвести ремонт по сметной стоимости он не может. Тогда Канцелярия объявила вторичные торги, на которые явились только те же два подрядчика, причем Кинт снизил заявленную им ранее цифру до 1900 руб., что превышало смету почти на 40%. На этих условиях Канцелярия 7 августа 1759 г. и сдала подряд Кинту, в отмену прежнего своего решения, принятого четырьмя днями раньше; подрядчику вменялось в обязанность произвести все работы «нынешним удобным временем, не допуская до глубокой осени» (там же, л. 265).

Ломоносов отказался подписать это определение Канцелярии, подписанное не только Таубертом и Штелином, но и Разумовским. Несмотря на возражения Ломоносова, оно было приведено в исполнение: с Кинтом заключили договор и выдали ему крупный денежный аванс (там же, л. 286). Из позднейших записей Ломоносова можно заключить, что решение Канцелярии было обжаловано им в Сенат (см. документ 448, п. 2), однако эта жалоба Ломоносова пока не обнаружена; не исключена возможность, что она была заявлена на словах.

Кинт нарушил договорные сроки: не только к осени 1759 г., но и к зиме следующего, 1760, года Обсерватория еще не была отремонтирована (см. документ 448 и примечания к нему). Недоделки были официально удостоверены (ААН, ф. 3, оп. 1, № 262, л. 54). Ломоносов, по его словам, «подрядчика Кинта за такую неисправность хотел посадить под караул», но Тауберт этого не допустил. С Кинтом был тогда же произведен полный расчет с удержанием за «недоделку» всего 50 руб., и в дальнейшем все строительные и ремонтные работы по Академии поручались попрежнему неизменно ему и Бехеру (см. документ 448 и примечания к нему).

440

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 1, оп. 2-1759 г., октябрь, № 1, лл. 1—2).

- 659 -

Публикуется впервые.

Хотя § 15 Академического регламента 1747 г. адъюнктам и было предоставлено право голоса в Академическом собрании, где они могли сидеть «у того же стола, рядом с академиками», однако на практике не все адъюнкты допускались к участию в этих заседаниях. Так обстояло дело и с А. П. Протасовым, который, будучи назначен адъюнктом 1 марта 1751 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 461, л. 124), в течение почти девяти лет не приглашался в Академическое собрание.

А. П. Протасов был еще в студенческие годы близко известен Ломоносову, который внимательно следил за научными успехами А. П. Протасова и оказывал ему деятельную поддержку.

Публикуемый указ не случайно подписан Ломоносовым: нет сомнения, что именно по его почину Канцелярия определила ввести Протасова в состав Академического собрания (там же, № 529, л. 271). Другие члены Канцелярии, в частности Тауберт, отнюдь не сочувствовали выдвижению русских ученых и в дальнейшем доставили Протасову немало неприятностей (см. документ 446).

Непосредственным поводом к данному решению Канцелярии послужило возвращение Протасова из долголетней научной командировки за границу, где он завершал свое образование.

В заседании Академического собрания А. П. Протасов впервые участвовал 15 октября 1759 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 439).

441

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 530, л. 68 об.).

Публикуется впервые.

Ломоносову как советнику Академической канцелярии приходилось не только нести на себе заботу об организации научной деятельности Академии, но и тратить время на разрешение всех, подчас мелких и будничных вопросов ее хозяйственной жизни. Образцом участия Ломоносова в обсуждении таких вопросов является публикуемый документ.

Канцелярия от строений отказалась произвести на свой счет работы, упоминаемые в журнальной резолюции Академической канцелярии, и в течение последующих двух лет берег Невы продолжал оставаться все в том же неблагоустроенном состоянии. За его укрепление принялись только в 1762 г. На участках, принадлежавших Академии, забивку свай и другие работы пришлось производить ей самой на свои средства. Покончили с этим лишь в 1763 г., израсходовав из академических средств около 1800 рублей (ААН, ф. 3, оп. 1, № 252, лл. 141—142, 146—159, 181—183, 206—212 и № 532, лл. 56, 75, 97, 108 об., 115 об. — 116, 134 об.).

- 660 -

442

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 530, л. 78).

Публикуется впервые.

По именному указу императрицы дом Демидовых на «стрелке» Васильевского острова, неподалеку от Академии Наук, был передан в ее временное пользование впредь до восстановления погоревшего 5 декабря 1747 г. здания Кунсткамеры и Библиотеки. Передача состоялась в конце того же 1747 г., и Полицмейстерская канцелярия была об этом извещена (ААН, ф. 3, оп. 1, № 951, л. 88).

В демидовский дом были перенесены ценнейшие коллекции Кунсткамеры и не менее ценные книжные собрания, опыт же показывал, что постой воинской части неизбежно влек за собой в то время разрушительные последствия (см., например, там же, № 532, л. 171).

Судя по стилю публикуемой резолюции, ее редактором, а может быть, и автором был Ломоносов.

Содержание резолюции было в тот же день сообщено Полицмейстерской канцелярии (там же, № 253, лл. 47—48). Отсутствие дальнейшей переписки по этому вопросу позволяет предполагать, что угрожающее упоминание о Кабинете произвело на полицию должное впечатление: обжалованное Академией распоряжение было, видимо, отменено.

В следующем году, по челобитью Демидовых, их дом был изъят из ведения Академии и возвращен владельцам (там же, № 472, лл. 117, 125 и 126).

443

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 72).

Публикуется впервые.

В апреле 1759 г. профессор И.-Х. Гебенштрейт был отпущен на несколько месяцев за границу для лечения, а его должность при Ботаническом саде была «препоручена» на это время адъюнкту И.-Ф. Кельрейтеру (там же, № 242, л. 105). В сентябре того же года Гебенштрейт сообщил Тауберту, что поправился, но что опасается еще трогаться в обратный путь и просит дать ему какое-нибудь научное поручение, которое он мог бы выполнить за границей (там же, лл. 117—118). Что ответили ему на это, неизвестно, но сохранилось письменное «мнение» двух советников Академической канцелярии, Тауберта и Штелина, поданное Разумовскому, без ведома третьего советника Канцелярии, Ломоносова (там же, лл. 125—126). В этом документе Тауберт и Штелин весьма отрицательно характеризуют Гебенштрейта как ученого, рекомендуют уволить его от академической

- 661 -

службы и настоятельно советуют произвести Кельрейтера в ординарные профессоры. На обороте «мнения» написано неизвестной рукой по-французски: «29 января представлено его сиятельству г. президенту, который по прочтении приказал, чтобы Канцелярия объявила г. Кельрейтера ординарным профессором, и г. Гебенштрейта известили бы об отставке». Эта резолюция Разумовского осталась неизвестна Ломоносову. Тем же днем, как и эта резолюция (9 февраля 176 г. нового стиля, что соответствовало по старому стилю 29-му января), датировано и отправленное из Лейпцига прошение Гебенштрейта, где он заявляет Академической канцелярии, что хоть и намеревался вернуться в Россию, однако, ввиду военных обстоятельств и отсутствия средств на дорогу, осуществить это намерение не может и потому просит уволить его от академической службы (там же, л. 123). Совпадение дат свидетельствует с полной несомненностью, что решение об увольнении Гебенштрейта было принято до получения его просьбы об отставке. Таким образом, Ломоносов, вероятно, совершенно прав, когда говорит, что Гебенштрейту «присоветовали» подать эту просьбу, вовсе не отвечавшую его собственным желаниям (см. документ 453, II, п. 10).

Прошению Гебенштрейта от 9 февраля 175 г. и посвящено публикуемое определение, которое, если написано, может быть, и не самим Ломоносовым, то выражает бесспорно именно его волю: другие два советника Канцелярии, Тауберт и Штелин, имея уже в руках распоряжение президента о назначении Кельрейтера профессором, не стали бы, конечно, затевать сложную процедуру опроса по этому предмету всех академиков.

Этот опрос дал не те результаты, какие предсказывали Тауберт и Штелин в своем секретном «мнении», поданном Разумовскому, где они ссылались на «всех» академиков, которые единодушно, будто бы, считают и «засвидетельствовать не откажутся», что Кельрейтер «как в ботанике, так и во всех частях истории натуральной» имеет «гораздо превосходнейшее знание перед профессором Гебенштрейтом». На деле же из десяти опрошенных академиков (Ломоносова не запрашивали) только трое (Цейгер, Эпинус и Гришов) нашли, что Кельрейтера можно назначить профессором ботаники, не требуя от него нового «специмена», остальные же семеро (Попов, Котельников, Румовский, Протасов, Фишер, Браун и Сальхов) признали, что без такого «специмена» назначать Кельрейтера профессором нельзя, так как ни одной работы по ботанике им пока не представлено (там же, лл. 130—140 и 143—144). При всей вескости этого последнего довода, подтвержденного соответствующей архивной справкой (там же, л. 120), восторжествовало все же мнение меньшинства, к которому присоединился конференц-секретарь Миллер, сославшийся на отзыв почетного члена Академии, лейб-медика императрицы де-Гортера (там же, л. 128). От Кельрейтера не потребовали никаких доказательств его ботанических

- 662 -

познаний, и ордером Разумовского от 13 апреля 176 г. он был назначен профессором (там же, л. 149).

Этого назначения Кельрейтер, однако, не принял, мотивируя свой отказ тем, что жалования ему дали на двести рублей меньше, чем он просил (там же, л. 151). Дождавшись окончания своего пятилетнего адъюнктского контракта, он летом 176 г. уехал на родину (там же, № 472, лл. 91 и 119).

В последующие годы Миллером и Таубертом была возобновлена попытка ввести Кельрейтера в состав академиков, причем, когда весной 176 г. распространилась весть об отставке Ломоносова, Миллер поспешил известить об этом одного из своих заграничных корреспондентов в таких выражениях: «Академия освобождена от г. Ломоносова, — писал Миллер — Уведомьте об этом скорее г. Кельрейтера; наверное, это ускорит его решимость возвратиться опять сюда» (Пекарский, Доп. изв., стр. 87—88). Но в цене опять не сошлись, и Кельрейтер так и не вернулся в Россию (там же, № 274, лл. 152—156 и 164—175 и № 474, лл. 187—189 и 279).

444

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 87).

Публикуется впервые.

Адъюнкт Н. Н. Мотонис, которому поручено было править переводы в «Ежемесячных сочинениях», выполнял эти обязанности очень недолго, всего около месяца — до 17 мая 176 г. (Билярский, стр. 49), когда, по свидетельству Ломоносова, «прошением письменным от того дела и ста рублев отказался, не терпя Миллерова повелительства» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 11; Билярский, стр. 49).

Н. Н. Мотонис и Г. В. Козицкий были превосходными стилистами, за что и ценил их Ломоносов.

Упоминаемая в публикуемом определении инструкция президента была подписана К. Г. Разумовским 13 февраля 175 г. перед отъездом его на Украину, одновременно с назначением Ломоносова и Тауберта членами Академической канцелярии (см. документ 495).

445

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 99).

Публикуется впервые.

Во исполнение публикуемого определения Академическая канцелярия представила президенту Академии репорт, датированный 17 июля того же года (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 190). 27 сентября этот репорт вернулся

- 663 -

в Канцелярию с резолюцией Разумовского: «Апробуется» (там же), и только 29 сентября состоялось определение Канцелярии о назначении С. Г. Котельникова ординарным профессором высшей математики (там же, л. 191).

С. Г. Котельников, солдатский сын, воспитанник школы Феофана Прокоповича, окончил курс Академической гимназии, а затем и Академического университета, где слушал лекции Ломоносова по физике. Свое образование он завершил за границей под непосредственным руководством Леонарда Эйлера, который очень высоко ценил его математические способности. Назначение Котельникова экстраординарным профессором состоялось в 175 г. по настоянию Ломоносова и Эйлера, которым пришлось преодолеть при этом упорное сопротивление конференц-секретаря Академии Миллера, желавшего во что бы то ни стало заместить математическую кафедру иностранцем (М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, вып. 3. СПб., 1876, стр. 13—14).

Ломоносов, признавая Котельникова «человеком ученым, порядочным, смышленым и трезвым» (документ 405), продолжал и в дальнейшем выдвигать его в Академии на «достойное место». В апреле 176 г. Котельников был назначен по предложению Ломоносова инспектором Гимназии (т. IX наст. изд., документы 335—336).

В том же 176 г. Ломоносов весьма решительно поставил вопрос о необходимости создать в Академии Наук «в голосах равновесие между российскими и иноземцами, и ради того прибавить в Канцелярию члена российского», причем указывал, что «весьма к тому способен профессор Котельников» (документ 405).

Однако в состав высшей академической администрации Котельников был введен лишь после смерти Ломоносова, в ноябре 1766 г., когда его назначили членом вновь образованной Комиссии, заменившей Академическую канцелярию.

Сведения о дальнейшей деятельности Котельникова см. в вышеупомянутом труде М. И. Сухомлинова, стр. 15—65.

446

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 102).

Публикуется впервые.

См. документ 440 и примечания к нему.

Мысль о защите диссертации на степень доктора медицины в одном из заграничных университетов появилась у А. П. Протасова во время его пребывания в Голландии в 1758—1759 гг. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 804, лл. 227 об. — 228). Но Канцелярия АН не разрешила ему этого и по настоянию

- 664 -

Ломоносова предложила срочно вернуться в Петербург, обещая присудить ему докторскую степень в день торжественной «инавгурации» Академического университета (там же, № 470, л. 161).

По сообщению Ломоносова, «к сему Тауберт не подписался, отзываясь, что какие-де здесь постановления и докторы, не будут-де его почитать, будто бы здешняя монаршеская власть не была толь важна, как голландская» (документ 470, § 49).

По возвращении Протасова в сентябре 1759 г. в Петербург им была представлена в Академию Наук диссертация, а 17 апреля 1760 г. он подал прошение о предоставлении ему освободившейся за смертью академика Бургава должности профессора анатомии и физиологии (там же, ф. 3, оп. 1, № 261, лл. 166—167).

Во исполнение публикуемого определения Академической канцелярии, диссертация Протасова читалась частями в Конференции, но, по справедливому выражению академика М. И. Сухомлинова, «чья-то враждебная рука тормозила назначение Протасова профессором» (Сухомлинов. История Российской Академии, III, стр. 80). Это была рука Тауберта. Предполагавшаяся инавгурация Академического университета, как известно, не состоялась, в связи с чем Протасов не получил и обещанной ему докторской степени.

В августе 1762 г. он вновь поднял вопрос о присуждении ему этой степени (ААН, ф. 3, оп. 1, № 270, л. 57). Постановлением чрезвычайного Академического собрания от 9 августа 1762 г., состоявшимся в отсутствие Ломоносова (Протоколы Конференции АН, т. II, стр. 485), Протасову было разрешено отправиться для защиты диссертации за границу. 10 июня 1763 г. он получил степень доктора медицины Страсбургского университета (там же, ф. 3, оп. 1, № 533, л. 184 и № 270, л. 69). «Тауберт сие учинил, — поясняет Ломоносов, — не для пользы Протасова, да в укоснение Университету», причем и «после возвращения Протасова доктором при произвождении его в профессоры Тауберт продолжал время, и если бы Ломоносов не ускорил, отнесши дело на дом президенту для подписания, то бы, конечно, Протасов и по сию пору был адъюнктом» (документ 470, § 49). Только 3 ноября 1763 г. Протасов был утвержден, наконец, экстраординарным профессором (Протоколы Конференции АН, т. II, стр. 508). Звание ординарного профессора он получил 8 апреля 1771 г. (там же, т. III, стр. 11—12).

Что касается адъюнкта Г. В. Козицкого, то звания профессора красноречия и философии он так и не получил. В 1763 г. он оставил академическую службу (ААН, ф. 3, оп. 1, № 279, л. 50). 26 января 1767 г. Г. В. Козицкий, занявший к этому времени высокое положение при дворе, был избран почетным членом Академии Наук (Протоколы Конференции АН, т. II, стр. 591).

- 665 -

447

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, лл. 115—116).

Публикуется впервые.

См. документ 429 и примечания к нему.

После того как по представлению Ломоносова от 7 декабря 1759 г. Академическая канцелярия не вынесла никакого решения и уклонилась тем самым от передачи на утверждение президента составленного Ломоносовым плана новых академических зданий (т. IX наст. изд., документ 318 и примечания к нему), Ломоносов в середине того же декабря побывал у президента и подал ему непосредственно от себя ряд представлений по академическим делам. Они не отысканы, точное их содержание неизвестно, и о существовании их мы знаем только из следующего ордера президента Академии на имя Канцелярии, подписанного К. Г. Разумовским 22 декабря 1759 г.: «Поданные мне представления от коллежского советника г. Ломоносова о распорядке ученых департаментов в оной Канцелярии неукоснительно обще с ним рассмотреть и мне для конфирмации подать, чтобы прежде моего отъезду в Малую Россию установить всему ученых дел течению надежное основание» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 470, л. 375). Можно думать, что в числе упомянутых в этом ордере представлений Ломоносова было и его не дошедшее до нас представление об утверждении плана новых академических строений. На такую догадку наводит публикуемое определение Канцелярии от 23 мая 1760 г.: Канцелярия не решилась бы, конечно, обращаться по такому ответственному делу в Сенат, если бы не была уполномочена на то президентом; актом, предоставлявшим ей такие полномочия, был, очевидно, вышеприведенный ордер президента.

Желание К. Г. Разумовского, чтобы представление Ломоносова было рассмотрено Канцелярией до отъезда президента на Украину, не исполнилось. Он выехал из Петербурга еще в декабре 1759 г. (Васильчиков, стр. 262), а Канцелярия занялась рассмотрением дела только 23 мая 1760 г. Следует, впрочем, иметь в виду, что январь и февраль 1760 г. Разумовский провел в Москве, откуда бесспорно сносился с Ломоносовым, свидетельством чего служат некоторые распоряжения президента, изданные в этот период по представлениям Ломоносова (см., например, т. IX, наст. изд., документы 320, 323 и 324). Не исключена, таким образом, возможность, что у них шла в это время переписка и по данному делу.

Во исполнение публикуемого определения, Канцелярия 24 мая 1760 г. представила в Сенат соответствующее доношение, которое почти слово в слово повторяло текст определения: некоторые мелкие стилистические

- 666 -

поправки внес в этот текст Тауберт (ААН, ф. 3, оп. 1, № 708, лл. 124—127; № 667, л. 93 об., исх. № 535).

Ответного указа Сената не обнаружено. По всем вероятиям, его и не последовало. Мысль Ломоносова о постройке новых академических зданий получила осуществление только через четверть века после его смерти.

Сохранились, однако, кое-какие, правда весьма неясные, следы дальнейших хлопот Ломоносова по этому делу.

Такова, например, следующая недатированная записка, писанная писарской рукой: «Доношение в Правительствующий Сенат из Канцелярии АН о построении для соединения академических департаментов на лугу против коллегий общего каменного корпуса и о определении на это строение суммы, чему взносятся при том примерные планы и фасады, сочиненные коллежским советником Ломоносовым». Слово «общего» приписано на полях рукой Ломоносова вместо зачеркнутого «одного», а ниже текста его же рукой написано: «Переписать и тотчас ко мне принесть» (там же, ф. 20, оп. 3, № 28). Трудно сказать, каково было назначение этой записки. Несомненно лишь, что Ломоносов намеревался передать ее какому-либо официальному лицу и что она была написана после подписания публикуемого определения Канцелярии.

Другой документ еще менее ясен, но ценен тем, что содержит определенную дату: на обороте выписки из журнала Академической канцелярии от 16 марта 1758 г. (см. примечания к документу 429) написано неизвестной рукой: «Снять репорт, исчисления архитекторские. Июля 2 числа 1761». Таким образом, дело находилось еще в каком-то движении год спустя после передачи его в Сенат.

В сводной справке Академической канцелярии, составленной по требованию Ломоносова в конце того же 1761 г., указано, что «план и исчисление с требованием на то суммы представлены Правительствующему Сенату, но указа не получено» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 92).

Если Сенат уклонился от утверждения представленного Академией проекта, то объяснялось это, вероятно, тем, что ассигнование такой крупной по тогдашним условиям суммы, как 90 000 руб., было не по силам истощенному Семилетней войной государству.

448

Печатается по черновику, написанному рукой И. С. Баркова с собственноручными поправками Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 17—18), с указанием в сносках вариантов по более раннему собственноручному неполному черновику (там же, лл. 2—3).

Впервые напечатано (с неверным обозначением даты) — Билярский, стр. 496—499.

- 667 -

Датируется предположительно по содержанию документа: как явствует из его текста (п. 4), он писался еще при жизни академика Гришова, умершего 4 июня 1760 г.; следовательно, документ написан никак не позднее этого числа; в тексте (п. 5) упоминается, что Обсерватория «не токмо на срок прошлой осени, но и по сие число еще не выстроена», а так как под «прошлой осенью» следует разуметь, вне всякого сомнения, осень 1759 г. (см. документ 439 и примечания к нему), то документ написан бесспорно не ранее зимы 1759—1760 гг. и притом едва ли в начале этой зимы, т. е., вероятно, не в 1759, а в 1760 г.

Неясно, кому адресован публикуемый документ. По содержанию он близок к п. 6 раздела II записки, поданной Ломоносовым президенту Академии под заглавием «Для известия о нынешних академических обстоятельствах» (см. документ 453), и, может быть, предназначался для передачи ему же. Однако текст документа не исключает и такого предположения, что Ломоносов намеревался вручить свою записку кому-либо из высокопоставленных лиц, не имевших прямого отношения к Академии.

Об упоминаемых в п. 1 неправильностях, допущенных академической администрацией при ремонте пострадавшего от пожара здания Библиотеки и Кунсткамеры, см. документ 439 и примечания к нему.

Об упоминаемых в пп. 2 и 5 злоупотреблениях, допущенных при ремонте Обсерватории, см. документ 453, II, п. 3 и примечания к нему.

Упоминаемый в п. 3 Боновский дом, называвшийся так по фамилии прежнего владельца, генерала Г. И. Бона, находился на Васильевском острове, между 1-й и 2-й линиями («Ломоносов», III, стр. 335—336). В этом доме с 1741 по 1757 г. жил Ломоносов. Немедленно после его выезда оттуда было приступлено к капитальной перестройке дома, которую взялся произвести за 1500 р. подрядчик Кинт. По окончании ремонта в Боновский дом должны были переехать академики Гебенштрейт и Сальхов со своими адъюнктами (ААН, ф. 3, оп. 1, № 761, лл. 45—47). Тауберт проживал в этом доме, согласно ордеру президента Академии, с начала 1758 г. (там же, № 469, л. 16).

Упоминаемые в п. 4 «Волкова и Лутковского домы» сохранились и поныне (Васильевский остров, 7 линия, № 2) и продолжают оставаться в ведении Академии Наук СССР. Конфискованные в недостроенном виде у полковника Лутковского (в 1724 г.) и у генерала А. Волкова (в 1725 г.), они были переданы в 1757 г. Академии Наук, и на их достройку было отпущено Сенатом 6500 р. (там же, № 761, лл. 28, 73—74 и № 469, л. 266). Подрядчиком и тут оказался Кинт (там же, № 761, лл. 102—104). Ордером президента Академии от 5 октября 1758 г. Тауберту была предоставлена в одном из этих домов «пристойная квартира» (там же, № 469, л. 266 об.).

- 668 -

Упомянутая в пп. 4 и 6 «новая Типография» была оборудована стараниями Тауберта в доме Волкова и Лутковского и пущена в ход в середине февраля 1759 г. Ордером президента Академии она была «совсем отделена» от старой академической Типографии и передана в «единственное ведение» Тауберта (там же, № 470, лл. 186—187; подробности о весьма своеобразных условиях деятельности новой Типографии см. Пекарский, I, стр. 654—656).

Отмеченные Ломоносовым «похлебства г. Тауберта к немецким столярам» вполне подтверждаются сохранившимися документами. Благодаря покровительству Тауберта, едва ли бескорыстному, подрядчики Кинт и Бехер получили своего рода монополию на все наиболее крупные строительные и ремонтные работы по Академии Наук, не взирая на то, что их цены неизменно оказывались выше сметных, что договорные сроки нарушались ими систематически и что качество их работы было далеко не безупречно: так, например, жилые «светлицы» для младшего технического персонала Академии, построенные Кинтом в 1762 г. на 14 и 15 линиях Васильевского острова, через год пришли уже в упадок (ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, лл. 43 и 103, № 473, л. 95 и № 474, л. 172).

449

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 224).

Публикуется впервые.

Выставленная на публикуемом определении дата — 20 октября 1760 г. — является датой его подписания, решение же Академической канцелярии, изложенное в этом определении, было принято четырьмя днями ранее — 16 октября 1760 г.: этим днем помечен репорт, поданный Канцелярией в Сенат во исполнение упомянутого решения (ААН, ф. 3, оп. 1, № 256, лл. 204, 206, 208, 210).

В объяснительной записке к проекту нового устава Академии Наук, над которым Ломоносов работал в 1764 г., он отметил, что Академию «гнетут и почти удушают дела, ей несвойственные и чуждые», которые «препятствуют пользе и успехам наук» и которые поэтому необходимо «отсечь и отбросить прочь» (документ 408).

Красноречивой иллюстрацией к этому заявлению, подтверждающей всю его справедливость, является публикуемое определение. Хоть непосредственным автором последнего был не Ломоносов, а, по-видимому, Тауберт, однако содержание этого документа отражает бесспорно точку зрения Ломоносова, по указаниям которого он, очевидно, и написан.

Составленный Таубертом текст не вполне удовлетворил Ломоносова. Полгода спустя он писал по этому поводу президенту Академии: «Чтобы Правительствующему Сенату не показать никакой прикрости [т. е. досады],

- 669 -

советовал я моим товарищам, чтобы по возможности что-нибудь в послушание сделать» (документ 453, II, п. 1). Судя по сохранившимся документам, Тауберт учел совет Ломоносова: в текст репорта Сенату, совпадавший первоначально с текстом публикуемого определения и уже подписанный всеми тремя советниками Академической канцелярии, в том числе и Ломоносовым, Тауберт внес своей рукой кое-какие поправки, смягчив резкость некоторых выражений, и заключил репорт обещанием, что Академия Наук «о свидетельствовании переведенных уже на российский язык книг крайнейшее свое старание прилагать будет» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 256, лл. 205—210). Уклоняясь, таким образом, от перевода присланных ей иноязычных актов, Академия Наук соглашалась только отрецензировать чужие готовые переводы. Репорт Академии до такой степени раздражил сенаторов, что они отказались его принять. Тауберту, который лично принес репорт, они объявили, по словам Ломоносова, «твердый выговор» (документ 453, II, п. 1) и приказали, «чтобы по силе упомянутого Правительствующего Сената указа во всем учинено было непременное исполнение» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, л. 133). «Непременного исполнения», однако, не последовало. Задача, возложенная Сенатом на Академию Наук, была ей действительно не под силу: предстояло перевести с немецкого, старонемецкого и шведского языков около 9000 страниц (там же, № 256, лл. 232—233). Безвыходное положение понудило Академическую канцелярию стать на путь сознательных затяжек и формальных отписок. Когда восемь месяцев спустя Сенат запросил о положении дела, то оказалось, что к работе еще и не приступали (там же, лл. 235—236). В конечном итоге перевод актов был возложен Сенатом на Юстиц-коллегию по делам лифляндским и эстляндским, в состав которой был введен для этой цели новый член, отставной дипломат А. С. Волков. Участие же Академии в этом деле было сведено лишь к командированию в помощь Волкову двух знающих языки студентов (там же, лл. 241—242). Отпуская студентов, Ломоносов настоял, чтобы они работали у Волкова только в свободное от лекций время, «дабы производимые ими науки не остались втуне» (там же, л. 246).

¹ Указ Сената был послан 22 сентября, а получен в Академической Канцелярии 26 сентября 1760 г. (там же, л. 202).

450

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 709, л. 296).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 480—481.

В № 85 «Санктпетербургских ведомостей» от 24 октября 1760 г. и в прибавлениях к № 87 той же газеты от 31 того же октября был опубликован

- 670 -

ряд официальных сообщений, связанных с взятием Берлина русскими войсками. Иностранные переводы этих сообщений были напечатаны во французском и в немецком изданиях названных ведомостей. Экземпляр немецкого издания, вышедшего самым крупным тиражом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 257, л. 37), не отыскан ни в одной из наших государственных библиотек, и нам не известно поэтому, в чем именно заключались погрешности немецкого перевода, о которых говорит Ломоносов. По утверждению Ломоносова, этот перевод содержал «такие ложные известия, кои служат к явному ущербу славы» русского оружия (документ 462, п. 7).

Ответственность за допущенную ошибку должен был бесспорно нести Тауберт, которому еще в 1751 г. было официально поручено «исправлять перевод российских Ведомостей» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 461, л. 152).

Канцелярия Академии Наук, рассмотрев в отсутствие Тауберта публикуемое представление Ломоносова, определила «учинить следствие и, во-первых, допросить архивариуса Стафенгагена и других, кто к тому принадлежательны будут, а от г. советника Канцелярии Тауберта истребовать письменное на то изъяснение» (там же, л. 280). В одном, более позднем документе Ломоносов говорит, что следствие было назначено по «словесному приказанию» двора (документ 462, п. 7). Слова Ломоносова о негодовании знатных придворных особ находят себе документальное подтверждение (там же, № 100, оп. 1, № 208, л. 1).

Как видно из позднейшей канцелярской справки, составленной в Академической канцелярии по требованию Ломоносова, к производству следствия было приступлено: архивариус Стафенгаген в качестве главного свидетеля представил какое-то письменное объяснение (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 91—95). Но Тауберт сперва, по словам Ломоносова, «чинил всякие проволочки», а затем, заручившись, очевидно, поддержкой своих придворных покровителей, «для закрытия своей неправды изодрал» показание Стафенгагена (документ 462, п. 7), содержание которого так и осталось нам неизвестным.

¹ «Прошибка» заключалась в том, что в объявлении о продаже кареты, лошадей цуговых и шор в доме графа П. Г. Чернышева этот вельможа был назван вместо действительного камергера действительным камердинером («Санктпетербургские ведомости», № 94 от 24 ноября 1760 г.). За эту «прошибку» академический переводчик и корректор Алексей Барсов был посажен под арест, разжалован в копиисты, а, кроме того, еще и оштрафован в сумме месячного оклада (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 259).

451

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, л. 401).

- 671 -

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 704, примеч. 1.

Датируется предположительно — по связи с представлением Ломоносова в Канцелярию АН от 9 декабря 1760 г. (документ 450).

Судя по форме публикуемой записки, она представляет собою (довольно обычный в деловой практике Ломоносова) конспект его словесного выступления по делу об ошибке, допущенной Таубертом в немецком переводе официального сообщения о взятии русскими войсками Берлина.

Не известно, предшествовало ли это словесное выступление подаче Ломоносовым письменного представления в Академическую канцелярию (документ 450), или же состоялось уже в то время, когда Канцелярия определила произвести по этому делу следствие.

452

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 472, л. 18).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 485—486.

Учитель русского языка С. И. Веденский был хорошо известен Ломоносову и как бывший академический студент, и как его ближайший сотрудник по работе над «Древней российской историей» (т. VI наст. изд., стр. 575). Под караулом он содержался с 11 декабря 1760 г. по распоряжению Ломоносова за двухнедельный прогул (см. т. IX наст. изд., документ 261). Прапорщик П. Н. Галл занимал в Академии Наук должность «инспектора над магазейном, у которого в команде солдаты канцелярские и при департаментах» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 460, л. 440). Его надзору была подчинена и академическая «караульня», где содержались арестованные.

Дело против Галла было возбуждено Ломоносовым по жалобе Веденского. Следствием было установлено, что прапорщик, приказав караульным солдатам держать учителя, собственноручно избил его «плетью, какою лошадей погоняют». Обнаруженные на спине у Веденского «боевые знаки» подтвердили факт учиненной над ним расправы (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 46), а благодаря свидетельству Ломоносова, был установлен, кроме того, еще и факт вымогательства со стороны Галла.

453

Печатается по черновику, писанному писарской рукой с собственноручными поправками Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 19—22), с указанием в сносках вариантов по более раннему черновику, писанному рукой Ломоносова (там же, лл. 8—15) и обозначенному в сносках словом «черновик».

Впервые напечатано — ОР, II, стр. 73—85.

- 672 -

Датируется на основании пометы Ломоносова в собственноручном черновике представления (см. стр. 228, сноска в).

Об этом представлении Ломоносова упоминает Миллер в своем письме Г. Н. Теплову от 12 марта 1761 г. («Вы говорите в вашем письме о 18 обвинительных пунктах, которые он [Ломоносов] послал его сиятельству касательно меня»). Прося Теплова в том же письме прислать ему копию этого представления, Миллер говорит и о письме Ломоносова к Теплову от 30 января 1761 г. (письмо 72), копия которого побывала в руках и у Миллера, и у Тауберта (Ламанский, стр. 105). Таким образом, не может быть сомнения в том, что публикуемое представление было действительно послано Ломоносовым президенту.

В этом представлении Ломоносов приводит отдельные факты из истории Академии Наук, которые использованы им отчасти в упомянутом письме к Г. Н. Теплову и в «Краткой истории поведения Академической канцелярии» (документ 470).

Узнав о существовании публикуемого представления, но еще не успев ознакомиться с его содержанием, Миллер обратился к Теплову с просьбой исходатайствовать у президента Академии Наук ордер, который воспрещал бы Ломоносову вмешиваться в дела, касающиеся Миллера. «Верьте мне, сударь, — писал Миллер Теплову, — Ломоносов — это бешеный человек с ножом в руке. Он разорит всю Академию, если его сиятельство не наведет в ней в скором времени порядка» (Ламанский, стр. 105).

¹ Миллер представлял П. И. Рычкова в почетные члены Академии в конце 1758 г.; в январе. 1759 г. Академическая канцелярия присвоила, однако, Рычкову лишь звание корреспондента Академии (документ 402); Миллер в своей переписке действительно называл Рычкова «членом корреспонденции».

² В «Новых лейпцигских ученых сочинениях» и в «Журнале ученых людей» (голландского издания) было напечатано «обстоятельнейшее известие» Эпинуса об опытах, проделанных в Петербурге в 1758—1759 гг. по замораживанию ртути; то же известие Эпинус предполагал напечатать и в одном из академических изданий, но напечатание их в русском издании не состоялось ввиду замеченных в труде Эпинуса «неисправностей», которые, по словам Ломоносова, состояли в том, «что в оном первое заморожение искусством ртути приписано Цейгеру» (т. IX наст. изд., документ 226).

³ См. примечания к письму 72.

⁴ См. т. IX наст. изд., документы 33, 39—41 и примечания к ним.

⁵ Словом «phanatique» (фанатичный) Ломоносов по забывчивости заменил другое французское слово «phantastique» (фантастический): Ж.-Н. Делиль в одном из писем Миллеру обозвал Петербургскую Академию Наук «corps phantastique» (фантастическое сообщество). По поводу этой переписки

- 673 -

Делиля с Миллером и была учреждена над последним «вторая комиссия» (см. документы 415—423 и примечания к ним). «Студент Арнольд» — немецкий физик, магистр Иоган-Христиан Арнольд, написавший в 1754 г. диссертацию о теплоте и стуже, в которой резко критиковал Ломоносова (см. т. III наст. изд., стр. 539).

⁶ Речь идет о французском астрономе Шаппе д’Отерош (см. т. IX наст. изд., документы 227—232 и примечания к ним; «Ломоносов», II, стр. 248—249). Недовольство при дворе и в Сенате его приездом, вероятно, было; возможно, что вспоминали при этом случай с академиком И.-Г. Гмелином, который по отъезде из России издал за границей свой «журнал» Сибирского путешествия — «Reise durch Sibirien» (1752—1753 гг.), где находили много вещей «бесславных» для России и русского народа (Пекарский, I, стр. 452).

⁷ См. документы 426, 427 и примечания к ним и т. IX наст. изд., документ 313.

⁸ См. т. IX наст. изд., документы 106, 164, 165 и примечания к ним. Какие карты были сделаны в Географическом департаменте «для приватных [т. е. для частных лиц] в угождение», установить не удается. Говоря о том, что Миллер составлял, «как и прежде сего, вместо российской истории знатным особам генеалогические таблицы», — Ломоносов имел в виду составлявшиеся Миллером «родословные таблицы» «великих князей, царей и императоров российских... прежних удельных князей... и о иных знатных родах», чем Миллер занимался еще до поручения ему в 1747 г. «должности российского историографа» (Миллер. История Сибири, I. М. — Л., 1937, стр. 151). Об отношении Миллера к делу собирания «географических ответов из городов» см. т. IX наст. изд., документ 140 и примечания к нему.

⁹ Миллер был назначен профессором еще в 1730 г., но лекций в Академическом университете не читал во все последующие годы своей деятельности, хотя некоторое время (1747—1750 гг.) был ректором и профессором Университета. Слова Ломоносова о том, что Миллер «порочит полезные новые учреждения Университета и Гимназии», разработанные Ломоносовым, вполне соответствовали действительности (т. IX наст. изд., документы 317, 319 и примечания к ним; ср. также: Ламанский, стр. 105).

¹⁰ «Пустошь» — пустая и невразумительная речь.

¹¹ См. т. VI наст. изд., стр. 17—80, 546—559.

¹² Речь идет о статье Миллера «Известия о запорожских козаках», напечатанной в майском номере «Сочинений и переводов, к пользе и увеселению служащих» (1760 г., стр. 387—444). Какой «лист был перепечатан» и какие «слова выкинуты», установить не удается.

¹³ См. выше, примечание 7. На стр. 41 июльского номера «Сочинений и переводов, к пользе и увеселению служащих» 1760 г., в статье

- 674 -

И.-Г. Гербера «Известия о находящихся с западной стороны Каспийского моря между Астраханью и рекою Курою народах и землях и о их состоянии в 1728 году» было сказано: «Андреева или Ендери деревня, лежащая между реками Сулаком и Аксалем, построена и населена от беглых русских и казаков». Миллер как редактор «Сочинений и переводов» сделал к этому месту статьи Гербера следующее примечание: «Сие мнение сочинителево о происхождении жителей в Андрееве весьма сомнительно. Они держатся магометанской веры. Как же русские и козаки, живущие в совершенной вольности, могли к оной приклониться? Такого примера еще не было и никаких следов российского языка у них не примечено. Имя Андреева, которое, чаятельно, сочинителя к сему мнению привело, может быть произошло от российских караванов, из подобного татарского слова Ендери». Миллер не совсем прав: в местности Эндери (на северном Кавказе), слывшей у русских под названием Андреевой деревни, население было смешанное: в его составе были и донские казаки, бежавшие туда после Булавинского восстания. Вопрос об этой местности, подчиненной Тарковскому шевкалу, беспокоил русскую дипломатию еще при Петре I (С. М. Соловьев, кн. IV, столб. 669—670).

¹⁴ См.: Протоколы Конференции, т. II, стр. 458—460 и т. IV наст. изд., стр. 761—762.

¹⁵ См. документ 444 и примечания к нему.

¹⁶ Описание жилищ чувашей находится в труде Миллера «Описание языческих народов в Казанской губернии, а именно, черемисов, чувашей и остяков» («Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», июль 1756 г., стр. 39—40). «Домы у сих народов, — писал Миллер, — деланы татарским построем, разнствуют от русских крестьянских домов тем, что избы не черные, но белые».

¹⁷ В «Sammlung russischer Geschichte» (академическом журнале, который был создан Миллером еще в 1732 г., прекратился после отъезда Миллера в сибирское путешествие в 1733 г. и возобновлен им в 1758 г.) был напечатан в 1760—1761 гг. в т. V, вып. 3—4 «Versuch einer neueren Geschichte von Russland» («Опыт новейшей истории России»), в котором находилась и часть, посвященная «смутным временам Годунова и Растриги» (см. т. V, вып. 3, стр. 181—264, и вып. 4, стр. 265—380); в следующем, 1761 г. Миллер напечатал по-русски в «Сочинениях и переводах, к пользе и увеселению служащих», в январе (стр. 3—63), феврале (стр. 99—154) и марте (стр. 195—244) большую часть «Опыта новейшей истории России». Для апрельской книжки «Ежемесячных сочинений» был набран и конец «Опыта» — описание времени Годунова и «Растриги», но апрельская книжка вышла без этой статьи Миллера: она была изъята из готового уже номера журнала, а Миллер, по его словам, получил тогда «жестокий выговор» от правительства «за некоторые в его сочинениях о российской истории находящиеся

- 675 -

непристойности» (П. П. Пекарский. Жизнь и литературная переписка Петра Ивановича Рычкова. СПб., 1867, стр. 46—47; Пекарский, I, стр. 380).

¹⁸ См. т. VI наст. изд., стр. 546—559.

¹⁹ См. документ 449 и примечания к нему.

²⁰ См. документы 457, 458 и 470, § 45 и примечания к ним, а также т. IX наст. изд., документы 306, 308, 341 и примечания к ним.

²¹ Т. е. Шумахера.

²² Ордер президента Академии Наук от 23 октября 1760 г. об отправлении адъюнкта Румовского в Сибирь для наблюдения прохождения Венеры по диску Солнца (см. т. IX наст. изд., примечания к документу 227).

²³ Об организации астрономической экспедиции в составе академика Н. И. Попова и адъюнкта С. Я. Румовского в конце 1760 г. — начале 1761 г. см. т. IX, документы 227—231, 235, 246 и примечания к ним.

²⁴ См. т. IX наст. изд., примечания к документу 322.

²⁵ Антлия — воздушный насос. О физических опытах с птицами см. т. IX наст. изд., документ 204 и примечания к нему.

²⁶ См. примечания к документам 438, 439, 447, 448.

²⁷ См. примечания к документу 460, п. 6.

²⁸ См. документ 443 и примечания к нему. К. И. Щепин, получивший прекрасное образование за границей, работал в 1751—1753 гг. в Академии Наук, где для обучения натуральной истории был «придан» к академику С. П. Крашенинникову. В мае 1753 г. при поддержке последнего Щепин был командирован в Лейден для усовершенствования в ботанике: его прочили в преемники тяжело больного Крашенинникова (ААН, ф. 3, оп. 1, № 158, лл. 280—281, 303—304, 308, 313—332; № 463, лл. 1—2; № 464, лл. 321—323). Но когда в 1755 г. Крашенинников умер, его профессорская вакансия была замещена выписанным из-за границы И.-Х. Гебенштрейтом, а на должность адъюнкта при нем был приискан за границей же двадцатидвухлетний тюбингенский «лиценциат» И.-Ф. Кельрейтер (там же, № 700, лл. 181—182, 189; № 128, лл. 173—191). Что же касается Щепина, то когда в июне 1756 г. Медицинская канцелярия выразила желание перевести его в свой штат, Академическая канцелярия тотчас же ответила на это согласием, потребовав только, чтобы Медицинское ведомство возместило ей расходы по заграничной командировке Щепина (там же, № 467, л. 125). Эту сделку Ломоносов и называет «продажей» Щепина. В лице последнего Академия потеряла превосходно образованного натуралиста и выдающегося педагога (см.: В. В. Куприянов. К. И. Щепин — доктор медицины XVIII века. М., 1953).

²⁹ См. примечания к документу 448, п. 4.

³⁰ См. примечания к документу 450.

- 676 -

454

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 260, л. 15).

Впервые напечатано — «Ученые записки имп. Академии Наук по I и III отделениям», т. 1, СПб., 1853, стр. LXVIII—LXIX.

В справке Канцелярии АН, составленной по требованию Ломоносова в конце 1761 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 265, лл. 26—29), отмечено, что по публикуемому представлению «резолюции не положено».

О том, на какие долгие сроки задерживался выход в свет «Комментариев», см. примечание 48 к документу 516. Обязанности составлять «сокращения диссертаций», т. е. краткие резюме печатаемых в «Комментариях» научных статей, лежала, согласно § 32 Академического регламента, на конференц-секретаре Миллере. Как самые диссертации, так и их «сокращения» печатались на латинском языке и были, таким образом, доступны лишь весьма ограниченному кругу читателей. § 32 Академического регламента требовал, чтобы «сокращения» печатались и в русском переводе, но Миллер этого не исполнял.

455

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 259, л. 562).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 752.

Датируется предположительно по письму Л. Эйлера к Г.-Ф. Миллеру от 17 февраля 1761 г. нового стиля, которое было получено в Петербурге 23 февраля 1761 г. старого стиля (ААН, ф. 21, оп. 3, № 321, л. 65); в это письмо было вложено, по словам Эйлера, то самое его письмо на имя Ломоносова, о котором упоминается в публикуемом документе. Таким образом, последний был написан не ранее 24 февраля 1761 г. и не позднее 13 марта того же года: в этот день Миллер сообщил Эйлеру о своем разговоре с Ломоносовым, а этот разговор, судя по его содержанию, произошел, очевидно, уже после свидания Ломоносова с Воронцовым.

Письмом от 18 октября 1760 г. (нового стиля) Леонард Эйлер, проживавший в то время в Берлине, просил президента Академии Наук К. Г. Разумовского возместить ему как почетному члену Академии убытки, понесенные им при занятии русскими войсками Берлина (французский подлинник письма — ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, лл. 2—3; русский перевод там же, № 259, лл. 563—564).

Несмотря на благосклонное отношение президента к просьбе Эйлера (там же, № 472, л. 1), академическая администрация не решалась все же выступить по этому вопросу с официальным представлением, считаясь, вероятно, с тем, что Эйлер в качестве члена Берлинской академии наук

- 677 -

состоял на прусской службе, а война с Пруссией еще продолжалась. Ввиду того, что дело приобретало, таким образом, дипломатический оттенок, Миллер посоветовал Эйлеру прибегнуть к предстательству Ломоносова как человека, близкого к главе дипломатического ведомства, канцлеру М. И. Воронцову (там же, ф. 21, оп. 3, № 321, л. 65; ср.: Пекарский, I, стр. 280). Письмо Эйлера Ломоносову, упоминаемое в публикуемом документе, не сохранилось.

13 марта 1761 г. Миллер написал Эйлеру, что говорил о нем с Ломоносовым, что дело разрешится, по-видимому, благополучно, но что надо запастись терпением, так как решение зависит от наивысших инстанций, а они поглощены другими заботами (там же, ф. 21, оп. 3, № 309). Таким образом, Воронцов обнадежил, по-видимому, Ломоносова, но обнадежил напрасно: ни при Елизавете, ни при ее преемнике, Петре III, никакого решения по делу Эйлера не последовало, и только в апреле 1763 г., во время происходивших в Москве коронационных торжеств, Разумовский сообщил оттуда Канцелярии, что Екатерина II распорядилась выплатить Эйлеру 1200 руб., взяв их из сумм Академической книжной лавки (там же, ф. 3, оп. 1, № 2240, л. 4; ср.: Пекарский, I, стр. 281).

456

Печатается по черновику, писанному писарской рукой с собственноручной припиской Ломоносова (ААН, ф. 3, оп. 1, № 238, л. 14).

Впервые напечатано — «Ломоносов», I, стр. 392—393.

Публикуемый документ является ответом на запрос Сенатской канцелярии от 28 марта 1761 г. о члене Медицинской коллегии, химике и аптекаре Главной Санктпетербургской аптеки И.-Г. Моделе, является ли он «членом Академии Наук, давно ль состоит и по какому указу и точно ль между профессорами числится» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 238, л. 12). Запрос был подписан только секретарем, почему и ответ Академии подписан тоже только секретарем Академической канцелярии, однако заключительная часть этого ответа, касающаяся юридического положения почетных членов, написана Ломоносовым.

Об избрании И.-Г. Моделя почетным членом Академии Наук см.: Протоколы Конференции, т. II, стр. 417 и ААН, ф. 3, оп. 1, № 238, лл. 8—11.

457

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 152).

Впервые напечатано — Акад. изд., т. VIII, стр. 226 втор. паг.

Первая часть публикуемой записи (до слов «поныне не подано») почти дословно совпадает с начальной частью определения Канцелярии от того же числа (документ 458), а это определение написано бесспорно Ломоносовым.

- 678 -

Таким образом, нет сомнения, что автором публикуемой записи является он же.

Оба документа — и публикуемая журнальная запись, и определение — были тогда же подписаны Ломоносовым, Тауберт же не подписал ни того, ни другого. Одной подписи Ломоносова было недостаточно, так как, согласно распоряжению президента, определения и резолюции Академической канцелярии должны были подписываться всеми ее членами (там же, ф. 3, оп. 1, № 468, л. 86). Ввиду этого, подписанные Ломоносовым документы были в тот же день посланы на подпись Штелину, который в заседании Канцелярии не участвовал. Штелин подписал из двух документов только один — журнальную запись. Этим было вызвано письмо Ломоносова Штелину, написанное, как явствует из его текста, на другой день после спора с Таубертом, т. е. 2 июня. Ломоносов требовал, чтобы Штелин либо подписал определение о ревизии Библиотеки и Кунсткамеры, либо обьяснил письменно, почему отказывается его подписать (письмо 74).

В те же дни, видимо, Штелин получил следующее письмо от Тауберта: «Я беседовал вчера вечером с его превосходительством г. камергером Шуваловым. Его весьма удивили затеи нашего дорогого коллеги [т. е. Ломоносова], некоторые образчики коих я ему показал. Он оставил у себя тот, который касался предполагаемого обследования Библиотеки, и обещал потолковать об этом также и с Романом Илларионовичем Воронцовым. Со вчерашнего дня, — как мне передавали, — наш первый писатель [т. е. Ломоносов] чувствует себя прижатым к стене и начинает догадываться, что все это дело может обернуться очень для него плохо. Если президент пожелает действовать строго, ничто не спасет его [Ломоносова] от его гнева» (подлинник написан по-французски; см.: «Записки имп. Академии Наук», т. VII, СПб., 1865, стр. 122). Тауберт добавлял даже, что говорил о Ломоносове и с генерал-прокурором. Попытка дискредитировать Ломоносова в глазах вельмож, относившихся к нему наиболее дружественно, свидетельствует о том, до какой степени напуган был Тауберт возможностью обследования подведомственных ему учреждений. Последующие события показали, что он имел основание бояться ревизии: в Сенате в начале июля того же 1761 г. уже шла речь о том, что Академическая библиотека «в превеликом беспорядке», что «Кунсткамера никакого приращения не имеет», что и тут, и там наблюдается «бесполезность и напрасная трата казенной суммы» (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Изд. «Общественная польза», СПб., кн. VI, столб. 225).

Четыре года спустя расхищение книжных и рукописных фондов Академической библиотеки стало общеизвестным фактом, о котором Екатерина II не раз упоминала в своих резолюциях (Пекарский, I, стр. 665).

Штелин уклонился от выполнения требований Ломоносова: определения об обследовании Библиотеки и Кунсткамеры он так и не подписал.

- 679 -

Ломоносова, как он и предупреждал Штелина, это не остановило. На подлинном определении есть отметка, что 2 июня, т. е. в день написания Ломоносовым письма Штелину, копию с этого определения получил канцелярист Я. Волков (ААН, ф. 20, оп. 3, № 118, л. 2 об.); сохранилась в составе «текущих дел» и самая копия (там же, ф. 3, оп. 1, № 262, л. 9). Это означает, что Ломоносовым было дано распоряжение исполнить определение путем посылки указов академикам, которым он намеревался поручить ревизию Библиотеки и Кунсткамеры.

Несмотря, однако, на всю настойчивость Ломоносова, определение от 1 июня осталось неисполненным; указы посланы не были; Тауберт никаких отчетов не представил, и обследование подведомственных ему учреждений не состоялось. Можно не сомневаться, что такой оборот дела явился результатом вмешательства стоявших за спиной Тауберта крупных реакционных сил, которые отнюдь не желали терять такого ловкого и полезного агента, как он. Ревизия Библиотеки была произведена лишь два года спустя после смерти Ломоносова — в 1767 г. (там же, ф. 3, оп. 1, № 537, л. 233).

458

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН СССР, ф. 20, оп. 3, № 118, лл. 1—2), с указанием в подстрочных сносках вариантов по черновику, писанному рукой Ломоносова (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 38).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 523—525.

См. примечания к документу 457.

459

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 235).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 540.

Во исполнение публикуемой резолюции, Книжная лавка представила в Академическую канцелярию девять печатных произведений Ломоносова по 12 экземпляров каждого (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1098, л. 43). Они были переданы в переплетную мастерскую, где, по желанию Ломоносова, были переплетены «всех выходов в одну, итого в двенадцать книг» (там же, № 264, л. 91). Получилось, таким образом, двенадцать конволютов, из которых каждый содержал все девять произведений.

Документальных материалов о рассылке их иностранным ученым не обнаружено. Один из двенадцати конволютов находится в настоящее время в Рукописном отделении Библиотеки АН СССР (шифр — (V.F.o)/11. На его корешке вытеснено: «Lomonosov, Opera academica» («Ломоносов, Академические сочинения»).

- 680 -

Намереваясь разослать свои произведения, Ломоносов преследовал, очевидно, двоякую цель: с одной стороны, он хотел ознакомить зарубежных ученых с теми из своих сочинений, которые считал, вероятно, лучшими, с другой стороны — заботился в отдельных случаях и о закреплении своего приоритета. Поэтому список произведений Ломоносова, отобранных им для рассылки, интересен вдвойне. В конволют вошли в указанной ниже последовательности:

1) Слово похвальное Елизавете Петровне (изд. 1749 г.),

2) Слово о пользе химии (изд. 1758 г.),

3) Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих (изд. 1753 г.),

4) Слово похвальное Петру Великому (изд. 1759 г.),

5) Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее (изд. 1759 г.),

6) Слово о рождении металлов от трясения земли (изд. 1757 г.),

7) Рассуждение о бо́льшей точности морского пути (изд. 1759 г.),

8) Рассуждение о жидкости и твердости тел (изд. 1760 г.),

9) Явление Венеры на Солнце (изд. 1761 г.).

Из девяти произведений семь вошли в латинском переводе, «Явление Венеры» в немецком переводе и «Слово похвальное Петру Великому» во французском переводе бар. Т.-Г. Чуди, состоявшего одно время личным секретарем И. И. Шувалова. В конволюте Библиотеки АН, на титульном листе этого последнего перевода, после напечатанных по-французски слов «переведено с русского подлинника» Ломоносов своей рукой приписал по-французски же: «но переведено очень плохо и вопреки возражениям автора».

460

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 50—51).

Впервые напечатано (с пропуском пунктов 11—13) — Пекарский, II, стр. 928—929.

Датируется предположительно — по самому позднему из всех упоминаемых в этих заметках эпизодов академической жизни (см. ниже, пояснения к пункту 13) и по тесной связи с представлением президенту Академии Наук (документ 461), которое было написано не позднее 24 декабря 1761 г. Пятилетний, «слезный», по выражению Ломоносова, опыт работы в должности члена Академической канцелярии (1757—1761 гг.) привел его к убеждению, что наиболее злостным его противником является другой член той же Канцелярии, Тауберт. В руках последнего оказался к этому времени фактически весь административно-хозяйственный и финансовый аппарат Академии. Оказывая личные услуги ее президенту (Тауберт организовал

- 681 -

для детей Разумовского домашнюю школу, которой сам и руководил), он снискал его расположение и заручился, кроме того, чрезвычайно широкими связями в высших бюрократических и придворных сферах тогдашнего Петербурга. Это давало ему возможность безнаказанно злоупотреблять своей властью. О злоупотреблениях Тауберта знал не один Ломоносов: знал о них и третий член Канцелярии, Штелин, знали и другие академики (ААН, разр. IV, оп. 6, № 91, л. 36 и сл. и № 92, л. 26 и сл.), однако только у Ломоносова хватило мужества заявить об этом открыто и потребовать удаления Тауберта из Академии и предания его суду. Сознавая всю опасность такого выступления, Ломоносов готовился к нему с особенной тщательностью: собирал фактический материал, записывал начерно то, что приходило на память, составлял план официального представления президенту Академии и т. д. Публикуемые заметки, поясняемые ниже по отдельным их пунктам, отражают одну из начальных стадий этой подготовительной работы Ломоносова.

Пункт 1. Вопрос о непредставлении Таубертом отчетов по Библиотеке и Кунсткамере был официально возбужден Ломоносовым в заседании Академической Канцелярии 1 июня 1761 г. (документы 457—458).

Пункт 2. Говоря о том, что Тауберт настраивал против него академика Ф.-У.-Т. Эпинуса, Ломоносов имеет в виду два эпизода: 1) продолжавшиеся более трех лет (1756—1759) споры о построенной Ломоносовым «ночезрительной трубе», в процессе которых особенно резко «в ироническом тоне теоретического превосходства» выступал против Ломоносова Эпинус (см. т. IV наст. изд., стр. 732—737 и «Ломоносов», II, стр. 71—92), причем, по утверждению Ломоносова, «все ясно уразумели, что то есть Таубертов промысел по шумахерскому примеру» (документ 470, § 38); 2) участие Эпинуса в группе академиков, ходивших по наущению Тауберта к президенту Академии Наук и другим сановникам с просьбой не производить Ломоносова в чин статского советника; этот эпизод, не получивший никакого отражения в сохранившихся документах, известен только со слов Ломоносова (документ 470, § 39). Отношения академика С. Я. Румовского с академиком Н. И. Поповым, адъюнктом А. Д. Красильниковым и Н. Г. Кургановым стали обостряться с конца 1760 г. в связи с организацией наблюдений прохождения Венеры по диску Солнца (подробнее см. т. IX наст. изд., документы 227—231, 235—243, 246). Румовский, тесно связанный с Эпинусом и Таубертом, был в 60-х годах одним из наиболее деятельных участников враждебной Ломоносову академической группы.

Пункт 3. Под «деньгами от Типографии» Ломоносов разумеет доход от продажи академических изданий; эти суммы Тауберт расходовал в ряде случаев бесконтрольно, «имея, — по выражению Ломоносова, — казну от Книжной лавки под своим ведением и печатью» (документ 470, § 45).

- 682 -

Пункт 4. Речь идет о злоупотреблениях, которые допускались Таубертом при сдаче подрядов на строительные и ремонтные работы. Начало официальной борьбе с этими злоупотреблениями Ломоносов положил еще в 1759 г., а в 1760 г. составил подробную записку по этому предмету (документы 438, 439, 448).

Пункт 5. О ремонте «дома Волкова и Лутковского», который был передан Академии Наук в 1757 г. и где помещалась «новая» Академическая типография и личная квартира Тауберта, см. документ 448, п. 4.

Пункт 6. Заказ на глобус для вел. князя Павла был передан Академии Наук воспитателем Павла Ф. Д. Бехтеевым 15 марта 1760 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 253, л. 144). Академическая канцелярия поручила изготовление глобуса адъюнкту И. Ф. Трускоту (там же, № 530, л. 83).

Академию обязали сделать глобус для Павла «не помешкав» (там же, № 253, л. 144). Ломоносов обвинял Тауберта в том, что он, желая отстранить Ломоносова от участия в этом деле и «пренебрегая предосторожность о целости здравия государской фамилии», отдал глобус Трускоту на дом в то самое время, когда «Трускотова жена и с детьми были в прилипчивой болезни» (документ 469, п. 9, сноска а).

Пункт 7 (зачеркнутый Ломоносовым). В этом пункте речь шла об ответственности Тауберта за ошибки, допущенные при опубликовании реляции о взятии русскими войсками Берлина (подробнее см. документы 450 и 451).

Пункт 8. Под именем «российских астрономов» Ломоносов разумеет адъюнкта А. Д. Красильникова и Н. Г. Курганова, которых академик Ф.-У.-Т. Эпинус при поддержке Тауберта не желал допустить в Академическую обсерваторию для наблюдения одновременно с ним в мае 1761 г. прохождения Венеры по диску Солнца (подробнее см. т. IX наст. изд., документы 236—242).

Пункт 9. Говоря о профессорах, которых Тауберт обижал «коварным и наглым образом», Ломоносов имел в виду в данном случае, вероятно, И.-А. Брауна, А. П. Протасова и Г.-Ф. Федоровича (документ 470, §§ 49, 50 и 58). Профессорская кафедра была вынесена, по распоряжению Тауберта, из помещения, где читал лекции профессор Браун (документ 397).

Пункт 10. Ломоносов говорит в этом пункте о своих предложениях, которым Тауберт не дал хода. Далее, на другом листе, он перечисляет их подробно (см. стр. 246). Весьма вероятно, что именно в эти дни, одновременно с составлением публикуемых заметок, Ломоносов дал распоряжение служащим Академической канцелярии составить для него справку о поданных им представлениях и об исполнении, которое по ним последовало. Эта справка под заглавием «Экстракт, учиненный в Канцелярии Академии Наук из поданных от г. коллежского советника Ломоносова представлениев и из учиненных на то в Канцелярии определениев» сохранилась в Архиве

- 683 -

АН СССР в двух видах: цел и беловой экземпляр, восходящий к личному архиву Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 91—95), и — среди «текущих дел» Канцелярии за ноябрь 1761 г. — черновик, испещренный поправками разных лиц, в том числе и Тауберта (там же, ф. 3, оп. 1, № 265, лл. 26—29). Экстракт охватывает время с половины марта 1757 г. по половину февраля 1761 г. и содержит сведения о девятнадцати представлениях Ломоносова. Реальное исполнение — как видно из экстракта — последовало только по двум из них.

Пункт 11 (зачеркнутый Ломоносовым). Определений Академической канцелярии, подписанных ее членами и зачеркнутых Таубертом, среди сохранившихся документов не обнаружено, что и не удивительно: если подобные случаи бывали, то Тауберт бесспорно изымал и уничтожал такие, зачеркнутые им документы.

Пункт 12. Речь идет о задуманных Ломоносовым еще в 175 г. астрономо-географических экспедициях для определения широты и долготы важнейших населенных пунктов нашей страны. Это предприятие, основательно продуманное и подготовленное Ломоносовым, было, по выражению новейшего исследователя, «затянуто и сорвано» путем «поверхностных отговорок и указаний на формальные препятствия» (Гнучева, стр. 69; подробнее см. т. IX наст. изд., документы 118, 121, 122, 124, 125, 127, 128, 130, 135, 137, 141, 143, 146, 151, 160, 169, 173, 193—195, 198). Под словами «почтовая карта» следует понимать ту новую карту России, к составлению которой Миллер приступил в 175 г. и на которую намеревался нанести все почтовые станции. Усомнившись «в местоположении Астрахани и всей местности вокруг Каспийского моря», Миллер, — как сам он рассказывал впоследствии, — «нашел такую поддержку, что выпуск почтовой карты, хотя гравировка ее была уже закончена, был отложен» (Гнучева, стр. 64, 225—226). Это произошло, очевидно, уже в те годы, когда Географический департамент находился в ведении Ломоносова. Упомянутая карта в исправленном виде была издана Миллером только во второй половине 1770-х гг. (там же, стр. 64 и 249, № 118), т. е. много лет спустя после смерти Ломоносова.

Пункт 13. Эпизод, о котором говорится в этой заметке, был самым недавним из всех упомянутых в публикуемом документе. Ревизион-контора, контролировавшая финансовую деятельность государственных учреждений, наложила на Академическую канцелярию штраф в сумме 120 руб. «за неприсылку в указные сроки» денежных отчетов за 175 г. Академическая канцелярия, несмотря на многократные напоминания, не уплатила штрафа. Сенатским указом от 24 октября 176 г. была подтверждена необходимость его уплаты (ААН, ф. 3, оп. 1, № 967, лл. 108—109), и таким образом были удостоверены те самые непорядки в академической отчетности, которые так настойчиво ставил на вид Ломоносов. Воспользовавшись тем,

- 684 -

что резолютивная часть сенатского указа была формулирована недостаточно отчетливо, Тауберт, судя по канцелярскому журналу, огласил в присутствии Ломоносова только ее, умолчав об исторической части указа, где были вполне ясно изложены обстоятельства дела (там же, № 531, л. 263). При очередном отпуске денег на уплату жалованья академическим служащим Статс-контора промеморией от 12 ноября 176 г. распорядилась удержать упомянутый штраф (там же, № 264, л. 108). Содержание этого документа не удалось скрыть от Ломоносова: он был прочитан в его присутствии 29 ноября 176 г. (там же, № 531, л. 284 об.). Дальнейшее течение дела не совсем ясно. Упоминаемая Ломоносовым промемория на имя Статс-конторы не обнаружена, однако в других документах имеются косвенные указания на то, что Тауберт добился все же, по-видимому, отмены штрафа (ср. там же, л. 300). Упомянутый Ломоносовым М. Фирсов занимал должность регистратора при Академической канцелярии и вел переписку по счетной части.

Заметки, занесенные Ломоносовым на второй лист (стр. 245), относятся бесспорно к тому же приблизительно времени, что и предыдущие, но отражают уже следующую стадию работы: составление плана записки о служебных преступлениях и упущениях Тауберта. Характерные для Ломоносова цифровые строки свидетельствуют о том, что, кроме откомментированных выше, существовали еще и какие-то другие, не дошедшие до нас черновые заметки Ломоносова на ту же тему, снабженные порядковыми номерами. Из этих-то номеров, расгруппированных по тематическому признаку, и составились четыре строки. На них кончается начальный набросок плана. Он предусматривал, как видно, общую характеристику неблаговидных действий Тауберта (первые три пункта), за которой должна была следовать целая серия иллюстрирующих ее фактических справок, разбитых на четыре тематические группы: 1) «властолюбие», 2) «лакомство» (т. е. корыстолюбие), 3) «зависть» и 4) «ненависть к россиянам».

Далее на том же листе набросан план представления К. Г. Разумовскому (слова «к графу» имеют в виду его) о необходимости положить конец академическому неустройству, которое, — как предостерегал Ломоносов, — могло навлечь неприятности и на самого президента («чтобы... хлопот избыл»). — «Académie sans, sans...» — сокращенная выдержка из несохранившегося письма Г. Н. Теплова на имя профессора Ф.-Г. Штрубе-де-Пирмонта; в развернутом виде цитируемый Ломоносовым отрывок из этого французского письма был передан им по-русски так: «Академия без академиков, Канцелярия без членов, Университет без студентов, правила без важности и, наконец, во всем замешательство, даже поныне не исцелимое» (документ 470, § 36). Фамилию Теплова Ломоносов переиначил на немецкий лад (Tepelhof).

- 685 -

«Указом 24 года» Ломоносов называет именной указ Петра I от 20 января 172 г. «о повиновении командирам во всем, что не противно указам» (ПСЗ, № 4423). — Из числа представлений Ломоносова Разумовскому, отправленных «недавно на Украину», где президент Академии прожил на этот раз более полутора лет, с 8 марта 176 г. по 23 октября 1761 г., известны три записки (документы 495, 448, 453). «Обличительным» Ломоносов называет свое письмо Теплову от 30 января 176 г. (письмо 72).

Следующие две строки, помеченные знаком NB, приписаны, видимо, позднее. — Фамилия упоминаемого Ломоносовым «Лва Симоновича» не выяснена. — «Morbus Neapolitanus» в буквальном переводе «неаполитанская болезнь»; в XVIII в. так принято было называть сифилис.

Далее, под заголовком «Представления», Ломоносов перечисляет двенадцать своих представлений, не получивших хода ввиду противодействия Тауберта и его приспешников. Последовательность, в которой записаны представления, убеждает в том, что, перечисляя их, Ломоносов держал перед глазами вышеупомянутый «экстракт», составленный по его требованию Академической канцелярией (см. выше, пояснения к п. 10).

Представление 1-е — см. документ 429 и приписанные сбоку слова «О строении академическом подан план».

Представление 2-е — см. т. IX наст. изд., документ 300.

Представление 3-е, обозначенное в публикуемых заметках одним словом «Потребно!!!», — см. документ 43.

Представление 4-е — см. документ 399.

Представление 5-е — см. т. IX наст. изд., документ 313.

Представление 6-е, обозначенное в публикуемых заметках одним греческим словом βατοσχοπιον батоскоп, — см. т. IV наст. изд., стр. 321—323, 445, п. 7, 788, прим. 49.

Представление 7-е — см. документ 438.

Представление 8-е — см. документ 404.

Представление 9-е — см. документ 454.

Представление 10-е — см. документ 406.

Представление 11-е — см. т. IX наст. изд., документ 265.

Представление 12-е — см. документы 457—458 (ср. также п. 1 публикуемых заметок).

Представление 13-е среди сохранившихся документов не обнаружено: известны лишь отдельные упоминания Ломоносова об этом эпизоде (см. выше пояснения к п. 6 публикуемых заметок).

Заключительные строки, где Ломоносов вводит новую уже нумерацию, посвящены тем «препятствиям», которые чинил Тауберт при организации задуманных Ломоносовым астрономо-географических экспедиций (см. выше пояснения к п. 12 публикуемого документа) и при осуществлении предложенных

- 686 -

Ломоносовым преобразований Академической гимназии: последняя тема подробно развита Ломоносовым в документах, написанных им в более позднее время (см. документ 470, §§ 45—47, 51, 52, а также т. IX наст. изд., документы 350 и 353).

Приписка на полях против слова «Представления» касается, видимо, двух разных вопросов:

1) о том, что в представление президенту (Ломоносов в данном случае называет это представление «репортом») следует включить сведения об академических учреждениях, подведомственных Ломоносову, т. е. об Университете, Гимназии и Географическом департаменте;

2) о том, что следует написать в Камер-коллегию промеморию относительно выборки там сведений о количестве крестьянского населения сел и деревень (см. т. IX наст. изд., документы 123, 134, 142, 149, 197). Возможно, впрочем, и другое толкование последних строк, так как падежное окончание слова «промемория» оторвано: если это слово было не в винительном, а в предложном падеже, то это означало, что Ломоносов считал нужным упомянуть об этой промемории в своем представлении президенту.

При оценке всего публикуемого документа в целом полезно иметь в виду, что ломоносовская характеристика академической деятельности Тауберта совпадает в общих чертах с той, которая дана в найденной в Лондоне академиком И.-Х. Гамелем краткой анонимной истории Академии Наук, написанной в 1767 г. на французском языке (ААН, разр. IV, оп. 6, № 91, л. 36 и сл. и № 92, л. 26 и сл.). Это совпадение имеет тем большее значение, что автором упомянутой истории был совершенно бесспорно академик Я. Я. Штелин, состоявший с 1757 по 1763 г., т. е. одновременно с Ломоносовым членом Академической канцелярии и, таким образом, столь же близко, как он, знакомый с внутренней жизнью Академии того времени. О «превеликом беспорядке» в подчиненных Тауберту «департаментах», о бесхозяйственном расходовании им бюджетных средств и бесконтрольной трате так называемых «книжных сумм» был хорошо осведомлен и Сенат, что нашло себе отражение в его определении от 5 июля 1761 г. (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Изд. «Общественная польза», СПб., кн. VII, столб. 225—226).

461

Печатается по черновику, писанному писарской рукой и собственноручно исправленному Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 43—48).

Местонахождение подлинника неизвестно.

Представление впервые напечатано — Билярский, стр. 551—553; приложение к представлению («Пункты продерзостей Канцелярии советника Тауберта») публикуется впервые.

- 687 -

Датируется предположительно по содержанию представления, теснейшим образом связанному с опубликованными в настоящем томе (документ 460) черновыми заметками, которые совершенно бесспорно датируются концом 1761 г. Слова «ради вашего недолгого, как видно, здесь пребывания» показывают, что публикуемое представление писалось в бытность К. Г. Разумовского в Петербурге, куда он вернулся из Глухова 10 декабря 1761 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 289 об.), а упоминание о «самодержице» дает полное основание утверждать, что публикуемое представление писалось еще при жизни императрицы Елизаветы, которая умерла 24 декабря того же года.

Подлинник публикуемого представления не отыскан, и неизвестно, было ли оно подано Разумовскому. Мы знаем лишь, что в декабре 1761 г., правда, по-видимому, уже после смерти Елизаветы, Ломоносову довелось побывать у Разумовского с докладом по некоторым академическим делам (там же, лл. 301 об. — 302). Но какова бы ни была дальнейшая участь публикуемого документа, цель, которую он преследовал, достигнута не была: Тауберт остался у власти.

В публикуемом представлении Ломоносов приводит полностью тот указ Петра I, о котором упоминал и в своих предварительных черновых заметках (документ 460), и открыто предупреждает Разумовского, что в случае, если последним не будет уважено данное представление, он, Ломоносов, поступит по петровскому указу, т. е. обжалует действия Разумовского в Сенат или императрице. Была ли приведена в исполнение эта угроза, остается невыясненным.

Говоря о прежних своих представлениях Разумовскому, Ломоносов имеет в виду, очевидно, свои записки о неудовлетворительном состоянии Академии Наук, представленные президенту в начале того же 1761 г. (документы 405 и 453).

Пояснения к «пунктам продерзостей» Тауберта см. в примечаниях к черновым заметкам (документ 460), которые легли в их основу.

Ломоносов придавал, как видно, чрезвычайно серьезное значение публикуемому документу и вполне ясно сознавал, каким опасностям подвергает себя, обращаясь к своему сановному начальнику с таким решительным и резким требованием: об этом свидетельствует сохранившаяся в архиве Ломоносова выписка из законов, составленная по его, несомненно, поручению академическим канцеляристом (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 47—48); она содержит полные тексты указов Петра I от 20 января 1724 г. и 13 ноября 1724 г. о праве челобитчиков на отвод лицеприятных судей и об ответственности челобитчиков за отвод, заявленный ими без достаточных оснований, а также выдержки из «Артикула воинского купно с процессом, надлежащим судящим» 1715 г. и из Уложения 1649 г. об ответственности челобитчиков за клевету.

- 688 -

462

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 86—90; вариант п. 9 — там же, ф. 20, оп. 3, № 7, лл. 1—2).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 553—557. Черновой вариант п. 9 публикуется впервые.

Датируется предположительно по тесной связи с документом, приложенным к представлению Ломоносова на имя президента Академии Наук об отдаче Тауберта под следствие (документ 461).

Настоящая записка, известная только по черновому автографу, является несколько более распространенным вариантом вышеупомянутого приложения к документу 461, которое озаглавлено «Пункты продерзостей советника Тауберта». Возможно, что Ломоносов готовил публикуемую записку в качестве приложения к той жалобе в Сенат, о которой он намекал Разумовскому в своем представлении на его имя (документ 461).

Пояснения к отдельным пунктам см. в примечаниях к черновым заметкам, которые легли в их основу (документ 460).

По упомянутой в п. 1 жалобе Н. А. Демидова на Тауберта было произведено особое расследование, которое подтвердило основательность жалобы (ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, лл. 117, 125 и 126; см. также: Пекарский, II, стр. 734—735).

463

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Разумовским, Ломоносовым и Таубертом (ЦГАДА, ф. Канцелярии Сената, № 3055, л. 606).

Публикуется впервые.

О переводе и печатании «Описания манчжурского народа» см. т. IX наст. изд., документ 276.

Хоть публикуемое доношение подписано и не одним Ломоносовым и хоть окончательный текст доношения выправлен не его рукой, а рукой Тауберта (ААН, ф. 3, оп. 1, № 208, л. 405), однако почин в этом деле принадлежал бесспорно Ломоносову: о работе, выполненной Россохиным и Леонтьевым, он высказывался с особенным уважением как о «немалом» труде (документ 470, § 62).

И. К. Россохина и А. Л. Леонтьева можно смело назвать первыми русскими синологами. Оба были серьезными знатоками китайского и маньчжурского языков, изучением которых они занимались в Китае в течение долгого ряда лет: Россохин прожил там с 1727 по 174 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 39), а Леонтьев — с 1742 по 175 г. (Русский биографический словарь, т. «Лабзин-Ляшенко», стр. 227).

7 августа 176 г. последовал указ Сената о выдаче единовременного пособия вдове и детям Россохина в размере 600 руб., а Леонтьеву в размере

- 689 -

400 руб. Последний был произведен, кроме того, в чин «первых трех коллегий секретаря» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 968, л. 190).

464

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 532, л. 215) с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 109).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 569—570.

Датируется предположительно — по упоминаемому Ломоносовым определению Канцелярии АН от 11 сентября 176 г. (там же, № 532, л. 213).

Указом Сената от 27 августа 176 г. Академии Наук, как и другим государственным учреждениям, было повторно предложено представить в Сенат «о государственных доходах обстоятельные и краткие ведомости, сколько тех денег ежегодно в казну доходит, куда оные в расход употребляются и по каким указам» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 968, л. 226). Тауберт, стремясь сохранить за собой бесконтрольное распоряжение крупными денежными доходами академической Книжной лавки, Типографии и мастерских (в первой половине 60-х годов XVIII в. эти доходы составляли в среднем около 20 000 руб. в год; см. там же, № 270, л. 193 об.), вынес 11 сентября 176 г. в отсутствие Ломоносова журнальную резолюцию о представлении в Сенат репорта с сообщением, что Академия, кроме положенной по штату суммы, «никаких других государственных доходов не имеет» (там же, л. 187).

Ломоносов, получив на подпись резолюцию и репорт, отказался их подписать и в публикуемом «мнении» разоблачил неловкую ложь Тауберта.

Последнему пришлось изменить редакцию резолюции и пуститься в долгие и запутанные, но мало убедительные рассуждения о том, почему книжные, типографские и тому подобные доходы «за государственные доходы числить не можно» (там же, № 532, л. 213). Те же рассуждения были повторены и в репорте, который был отправлен Таубертом в Сенат 17 сентября 176 г. (там же, № 270, л. 188 и № 609, л. 70), но затребованных Сенатом цифровых данных Тауберт так и не представил.

Эти данные он был вынужден открыть только после смерти Ломоносова, в декабре 1765 г., когда Сенат повторил свой запрос в более ясных и решительных выражениях (там же, л. 180 и сл.).

465

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 389—390).

Впервые напечатано — ОР, кн. V, стр. 12—15.

- 690 -

Датируется предположительно: профессор Эпинус получил Обсерваторию «себе в единственное расположение» по ордеру президента Академии Наук, подписанному в июне 176 г. и поступившему в Академическую канцелярию 2 июля того же года (ААН, ф. 3, оп. 1, № 473, л. 141).

Нет сомнения, что в публикуемом представлении Ломоносов имеет в виду именно данный ордер президента, а не определение Канцелярии от 16 июня 176 г. (т. IX наст. изд., документ 224), которое предоставляло Эпинусу гораздо менее широкие полномочия по Обсерватории. Таким образом, представление Ломоносова написано, во всяком случае, не ранее 2 июля 176 г. Начальные же слова представления убеждают в том, что оно написано в первых числах следующего, 1763, года, до подачи профессорами в Канцелярию отчетов о своих трудах за «прошлый», 1762, год. Эти отчеты были поданы в Канцелярию при репорте конференц-секретаря Миллера 25 января 176 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 851, л. 1). Следовательно, позднее этого дня публикуемый документ не мог быть написан. Датировка П. С. Билярского («около половины ноября 176 г.») произвольна и безусловно ошибочна.

Публикуемое представление было, очевидно, приложено Ломоносовым к его письму на имя президента от 28 января — 5 февраля 176 г. (письмо 82), а 4 марта 176 г. он подал в Академическую Канцелярию новое представление по тому же вопросу (см. документ 468, т. IX наст. изд., документ 224 и примечания к ним, где даны пояснения по содержанию обоих документов).

Поводом к написанию публикуемого представления послужил бесспорно вышеупомянутый ордер президента, полученный в Канцелярии 2 июля 176 г. Этот ордер не мог не вызвать протеста со стороны Ломоносова, так как ограничивал его полномочия как советника Канцелярии, ведающего всей ученой частью Академии, в том числе и Обсерваторией.

¹ В 176 г. Эпинус занимал должность главного инспектора или обер-инспектора классов Сухопутного шляхетного корпуса и получал по этой должности 900 руб. в год сверх того оклада, какой он получал в Академии Наук (ААН, разр. IV, оп. 1, № 112). Об отказе Эпинуса читать лекции студентам Академического университета см. т. IX наст. изд., документы №№ 296 и 322 и примечания к ним.

² Прикрый — терпкий, неприятный на вкус.

466

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 474, л. 93).

Впервые напечатано (частично) — Пекарский, II, стр. 784.

Полностью публикуется впервые.

О С. С. Волчкове см. т. IX наст. изд. Примечания к документу 379.

- 691 -

В 175 г. Волчков после многолетнего пребывания в Москве и у себя в именье вернулся в Петербург (ААН, ф. 3, оп. 1, № 195, л. 766), где еще около пяти лет продолжал числиться на академической службе. В 175 г. он вошел в Сенат с предложением «о учреждении под ведомством и протекциею Правительствующего Сената типографии за его [Волчкова] надзиранием для скорейшего произведения к народной пользе в печать рукописных его, Волчкова, перевода книг». Проект был в основном одобрен Сенатом, который известил об этом Академию, сообщив, что директором вновь учреждаемой типографии назначается Волчков (там же, № 249, л. 78).

С этих пор между Сенатом и Академией или, точнее говоря, между Волчковым и Таубертом началась затянувшаяся на четыре года тяжба, которую П. П. Пекарский не без основания называет «первым в России процессом о литературной собственности» (Пекарский, II, стр. 782). Предметом спора были переводы Волчкова. Волчков настаивал, чтобы Академия вернула ему все, что он перевел, ненапечатанное и напечатанное. Тауберт же доказывал, что Академия не может и не должна отдавать эти переводы, так как именно за них и только за них Волчков получал академическое жалованье.

Юридически позиция Академии была сильнее, но Волчков заручился, по-видимому, в Сенате чьей-то весьма серьезной поддержкой, и Академия получала один сенатский указ за другим с требованием «взнесть» в Сенатскую типографию все переводы Волчкова. Таких указов сохранилось около десятка (ААН, ф. 3, оп. 1, № 249, лл. 79, 90, 95, 98, 103, 105, 114, 119, 126—127). Ломоносов принимал в этой тяжбе лишь пассивное участие. В качестве члена Академической канцелярии он подписывал некоторые ее определения, связанные с этим делом (см., например, там же, № 472, л. 109; № 473, лл. 133—134 и др.), но когда Волчков, в надежде парализовать влияние Тауберта, попросил Сенат послать «особливый» указ «на имя старшего в Академической канцелярии советника Михаила Ломоносова» (Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете, 1859, кн. II, Смесь, стр. 160) и когда Сенат исполнил и эту просьбу Волчкова, Ломоносов уклонился от прямого вмешательства в дело (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 297).

В начале 176 г. Волчков подал «челобитную» Екатерине II, которая распорядилась оказать ему «надлежащую справедливость». Это заставило Разумовского потребовать от Академической канцелярии «изъяснения», которое Тауберт облек в форму канцелярского определения, экстракта из дела и репорта президенту (там же, № 249, лл. 130—131; № 474, л. 91). Ломоносов отказался подписать эти документы, подав публикуемое «мнение».

- 692 -

467

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 474, лл. 100—101).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 599—602.

День написания устанавливается предположительно по дате определения Канцелярии АН от 24 апреля 1763 г., к которому приложено публикуемое мнение (ААН, ф. 3, оп. 1, № 474, л. 99).

В апреле 176 г. в Академическую канцелярию поступили репорты находившегося в Москве «у осмотру и описи академической тамошней Книжной лавки» инспектора Ильина, который сообщал между прочим, что «президент за оказавшимися по оной [лавке] непорядками приказал об отдаче оной в партикулярное содержание» и поручил Канцелярии «рассмотрение учинить» по этому вопросу; от инспектора Ильина поступили и «сообщенные ему от немцов Сколария и Вевера, которые тое лавку в свое содержание принять желают, кондиции». Канцелярия в лице И. И. Тауберта рассматривала 24 апреля 176 г. эти «кондиции», признала их «в рассуждении казенного интереса» неудобными и решила, сочинив новые «кондиции», послать их Ильину и «велеть ему как наивозможно охотников сыскивать и приглашать, о чем для известия припечатать еще в Московских газетах».

24 апреля 176 г. Ломоносова в Канцелярии не было. Когда приведенное выше определение поступило к нему, он его подписал, но добавил к своей подписи слова: «приобщаю свое мнение», которое и оказалось приложено к определению.

Доводы Ломоносова, изложенные в его мнении, не были приняты во внимание: академическая Книжная лавка в Москве была 13 октября 176 г. отдана вновь «в партикулярное содержание» «синодальному певчему» Петру Волкову (ААН, ф. 3, оп. 1, № 475, лл. 276—277; Билярский, стр. 599).

468

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 281, лл. 25—26), с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 176—177).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 630—632.

День написания устанавливается предположительно по канцелярской помете о получении публикуемого документа в Академической канцелярии 4 марта 176 г.

См. документ № 465 и примечания к нему.

Публикуемое представление Ломоносова было доложено 4 марта 176 г. присутствовавшему в Канцелярии президенту Академии Наук, который

- 693 -

приказал: «Выписав из оного представления надлежащие пункты для подачи его сиятельству [т. е. президенту] ответа, сообщить из Канцелярии гг. коллежскому советнику и профессору Эпинусу и профессору же Румовскому при указе, а о перестройках на Обсерватории учинить из дела выписку» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, л. 78). Ответ Эпинуса и выписка о перестройках не отысканы, ответ же Румовского в форме доношения на имя президента, поданный в Канцелярию 13 сентября 1764 г. (там же, № 673, л. 55 об., вход. № 1170), сохранился в копии, обнаруженной в личном архиве Ломоносова (там же, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 257—259; Билярский, стр. 681—685). В этом доношении Румовский пытался доказать, что обвинения, предъявленные ему Ломоносовым, являются «напрасными», а «похвалы», которые Ломоносов «приписывал», по выражению Румовского, Н. И. Попову, А. Д. Красильникову и Н. Г. Курганову, — неосновательными. «От утеснения его [т. е. Ломоносова], — писал Румовский президенту, — избавления мне нигде искать не дозволено, как у вашего сиятельства. И для того всепокорно прошу принять меня в свое покровительство и защитить от гонения г. статского советника [Ломоносова]». О доношении Румовского было доложено президенту 13 сентября 1764 г. в Канцелярии, в присутствии Ломоносова и Тауберта, причем президент приказал: «По оному его, Румовского, ответу доложить в предбудущее собрание» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, л. 145). Однако в сохранившихся бумагах Академической канцелярии не обнаружено никаких следов такого доклада и принятых на основании его решений. П. С. Билярский, вероятно, прав, считая, что никаких решений и не последовало (Билярский, стр. 686). С этим эпизодом связано письмо, которое Ломоносов намеревался послать Л. Эйлеру в конце февраля следующего, 1765, года (письмо 102).

О деятельности профессоров Г.-В. Крафта и Г.-В. Рихмана по организации Физического кабинета (или «Физической палаты») Академии Наук, об его оборудовании, об экспериментальных работах, которые велись там при названных двух академиках, и о том плачевном состоянии, в какое пришел этот Кабинет, с тех пор как оказался в заведовании академика Ф.-У.-Т. Эпинуса, см.: «Ломоносов», I, стр. 181—206.

Полная бездеятельность Эпинуса как заведующего Физическим кабинетом и Обсерваторией подтверждена его собственными отчетами за 1762—1763 гг. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 851, лл. 7 и 16).

Вопрос об ответственности Эпинуса отпал, так как именным указом Екатерины II от 14 февраля 1765 г. было повелено «употребить его при учении» великого князя Павла и, оставив академиком, уволить «от обыкновенных трудов» по Академии с тем, «чтоб оных от него и требовано не было, кроме того, что он сам собою делать будет» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2240, л. 26). С этих пор Эпинус почти вовсе оставил ученую деятельность.

- 694 -

Ботанический сад состоял в ведении профессора ботаники. Профессор ботаники И.-Х. Гебенштрейт выбыл из Академии 3 мая 1759 г. Одновременно с ним адъюнктом ботаники с конца 1755 г. состоял И.-Г. Кельрейтер, который с середины 1761 г. также оставил Академию (документ 443). Конференц-секретарь Г.-Ф. Миллер вступил в переписку с заграничными ботаниками, приглашая их на службу в Академию; переписка эта затянулась действительно на «несколько лет» и закончилась уже после ухода Миллера с должности конференц-секретаря и после смерти Ломоносова. В 1767 г. на должность профессора ботаники был приглашен С.-Г. Гмелин.

¹ Имеется в виду пожар 1747 г.

² Речь идет о Н. И. Попове, А. Д. Красильникове и Н. Г. Курганове. О недопущении их на Обсерваторию см. документ 470, § 57 и т. IX наст. изд., документы 236—243.

³ Со времени назначения в 1756 г. профессором физики Эпинуса.

⁴ Профессоров Крафта и Рихмана (см. стр. 693).

⁵ Относительно «прежних подозрительных переписок и других неисправностей» Миллера см. документ 453.

⁶ О командировке А. П. Протасова в Голландию см. документ 470, § 49.

469

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Таубертом и Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, л. 152).

Публикуется впервые.

Как видно из журнала Академической канцелярии от 2 июля 1764 г., в этот день из числа двух членов Канцелярии налицо был только один Ломоносов, отчего и резолюция написана в единственном числе («приказал» вместо обычного «приказали»). Тауберт, который, как отмечено в журнале, «за другими академическими делами не присутствовал», подписал публикуемую резолюцию задним числом. Бесспорно таким образом, что она отражает единоличное распоряжение Ломоносова.

Мотивы этого распоряжения нам не известны. Вероятнее всего, что заказанная Ломоносовым бухгалтерская справка была нужна ему в связи с его работой над проектом нового Академического регламента и штата (документы 408, 409).

Судя по канцелярской помете, копия резолюции была передана для исполнения канцеляристу Ивану Кириллову, но документальных следов исполнения не отыскано: «ведомость» не обнаружена ни в личном фонде Ломоносова, ни в бумагах Академической канцелярии, и была ли она составлена, мы не знаем.

- 695 -

470

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 30, лл. 1—43).

Впервые напечатано — Ламанский, стр. 26—73.

Датируется предположительно — по содержанию публикуемой записки. В ее тексте нет никаких данных, которые позволили бы определить хоть с приблизительной точностью, когда именно приступил Ломоносов к ее составлению. Лишь в заключительной ее части (с § 60) начинают встречаться ссылки на такие факты, которые дают твердое основание считать, что работа над этой частью началась не ранее июля 1764 г. и продолжалась в августе того же года. О следствии, которое было назначено Сенатом по делу Шлёцера (§ 64), Ломоносов не мог писать до 3 июля 1764 г. (см. т. IX наст. изд., документ 272). О предложении Шлёцера составить «экстракт» из «Описания маньджурского народа» (§ 62) Ломоносов не мог писать до 9 августа 1764 г., потому что лишь в этот день Тауберт послал в Сенат то доношение, из которого Ломоносов впервые узнал о предложении Шлёцера (см. там же, документ 276). О печатании «Грамматики» Шлёцера (§ 60) Ломоносов узнал тоже только в августе 1764 г. (см. там же, документ 277). Имеют некоторое хронологическое значение и слова о том, что дом Строгановых «оторван от Университета и Гимназии» (§ 52): это не могло быть написано после 13 сентября 1764 г., когда Разумовский, по настоянию Ломоносова и вопреки возражениям Тауберта, распорядился отвести дом Строгановых под Университет и Гимназию (там же, ф. 3, оп. 1, № 534, л. 145). Но еще большее значение имеет двукратное упоминание Ломоносова о том, что за время его единоличного руководства учебной частью Академии произведено в студенты двадцать гимназистов (§§ 45 и 68). Ломоносов чрезвычайно тщательно вел счет этим производствам и не стал бы дважды называть цифру двадцать, если бы писал об этом после 26 августа 1764 г.: в этот день им было подписано определение о производстве в студенты В. П. Светова и А. Телегина (ААН, ф. 3, оп. 1, № 827, л. 121), после чего общее число произведенных Ломоносовым студентов увеличилось с двадцати до двадцати двух. Этим исчерпываются те положительные данные, на которые можно опереться при датировке публикуемой записки. Большой ее объем (без малого 2½ печатных листа) и насыщенность фактическим материалом такова, что написать ее в два-три дня было бы не по силам даже Ломоносову. Однако же характер изложения и необычно малое для Ломоносова количество помарок свидетельствуют как будто о некоторой торопливости, которая не помешала, впрочем, соблюсти известное единство стиля. Это наводит на предположение, что процесс работы над рукописью занял, должно быть, сравнительно немного времени и протекал, по-видимому, без сколько-нибудь длительных

- 696 -

перерывов. Напрашивается, таким образом, догадка, что Ломоносов приступил к составлению записки не ранее июля 1764 г. Но это только догадка, настаивать на которой не приходится.

Документ написан в третьем лице. Отсюда вывод, что Ломоносов не собирался вручать или посылать его адресату непосредственно, а намеревался доставить его по назначению через кого-то. Возникают, следовательно, три вопроса: 1) кто был адресат, 2) кто был избран посредником и 3) была ли записка Ломоносова доставлена по назначению?

Адресатом записки была Екатерина II. Текст заключительного параграфа (§ 71) не оставляет на этот счет никаких сомнений. Этот текст достоин глубокого внимания, причем особенно примечательны вводные слова «может быть» и последняя, патетическая фраза: Ломоносов заявлял, что при данной исторической обстановке «несчастие», грозящее наукам, а тем самым и отечеству, может быть предотвращено только путем вмешательства верховной власти, но признавался вместе с тем совершенно открыто, что не уверен, хватит ли для этого у Екатерины II «истинного любления к наукам» и «усердия к пользе отечества».

Посредником между Ломоносовым и Екатериной и, в частности, передатчиком записки должен был стать весьма влиятельный в ту пору фаворит императрицы, Г. Г. Орлов. Это тоже не вызывает сомнений. Ломоносов пользовался его помощью и ранее (см. письма 80 и 81). Орлов, по свидетельству современников, проявлял некоторый интерес к естественным наукам и чтил Ломоносова (ср. Акад. изд., т. VIII, стр. 248 втор. паг.). Орлову как «любителю чистых муз, защитнику их трудов» было посвящено стихотворение Ломоносова (т. VIII наст. изд.), написанное 19 июля 1764 г. Оно печаталось отдельным изданием в то самое время, когда составлялась публикуемая записка, и было перепечатано затем в сентябрьском номере «Ежемесячных сочинений» 1764 г. (стр. 235—238). Это хронологическое совпадение, конечно, не случайно. Прочие вельможи, называвшие себя друзьями Ломоносова, М. И. Воронцов и И. И. Шувалов, давно уже утратили былую силу при дворе и находились за пределами России.

До самого последнего времени оставалось неясным, дал ли Ломоносов какое-либо движение публикуемой записке или же похоронил ее в своем архиве, где сто лет спустя профессор В. И. Ламанский нашел ее черновик, тот самый, по которому она печатается в настоящем томе. Некоторый материал для разрешения этого вопроса был обнаружен совсем недавно А. И. Андреевым в еще не опубликованной анонимной истории Академии Наук, автором которой является бесспорно Я. Я. Штелин, написавший это произведение в 1767 г., т. е. через два года после смерти Ломоносова («Abrégé de l’histoire anecdote de l’Académie impériale des sciences à St. Pétersbourg». — Краткая анекдотическая история имп. Академии Наук в С.-Петербурге. ААН, разр. IV, оп. 6, №№ 91 и 92). Говоря о причинах,

- 697 -

которые побудили Екатерину отстранить Тауберта, назначить в 1766 г. «главным директором» Академии Наук брата своего фаворита, В. Г. Орлова, и заняться вопросом о переустройстве Академии, Штелин сообщает, что особенно важную роль сыграла в этом случае «пространная повесть» («un ample récit») о плачевном состоянии Академии, найденная после смерти Ломоносова в его бумагах (там же, № 91, л. 36). «Эта рукопись, — добавляет Штелин, — которую ее автор сочинил для представления двору, подтвердила сложившееся там с некоторых пор убеждение, что академические дела ведутся плохо» (там же). Нельзя не согласиться с А. И. Андреевым, что под «пространной повестью», найденной в бумагах Ломоносова, Штелин разумеет, очевидно, публикуемую записку. Итак, если отнестись к рассказу Штелина с доверием, а не верить ему нет, кажется, в данном случае никаких оснований, и если вспомнить, что хозяином рукописного наследия Ломоносова стал после его смерти Г. Г. Орлов (см. т. VII наст. изд., стр. 902), то придется признать, 1) что Ломоносов при жизни не успел дать ход своей записке и 2) что после его кончины она попала в те самые руки, в какие он намеревался ее передать, и хоть и поздно, но достигла в какой-то степени той цели, ради которой составлялась.

Можно высказать и еще одно предположение: кроме сохранившегося в архиве Ломоносова чернового текста записки существовал, вероятно, и другой, беловой ее текст, может быть, несколько отличный от первого, тот, который читался при дворе. Трудно в самом деле допустить, что императрице был дан на прочтение черновик Ломоносова с помарками и заметками на полях. Еще труднее допустить, что этот черновик после прочтения его Екатериной II был возвращен на прежнее место — в собрание оставшихся после Ломоносова бумаг. Есть некоторое основание думать, что переписка документа происходила, может быть, еще при жизни Ломоносова: в черновике он разделил заглавие записки вертикальными черточками на четыре части с тем, очевидно, чтобы переписчик разбил это заглавие на четыре строки, причем рядом, на полях, сам Ломоносов начал выводить для образца каллиграфическим почерком первую строку.

Известный нам черновой текст был, как указано выше, впервые опубликован в 1865 г. и притом в одном и том же году дважды: сперва В. И. Ламанским, затем П. С. Билярским (Билярский, стр. 049—0101). Ни тот, ни другой не дали реального комментария. У Билярского комментарий заменен чисто формальными ссылками на некоторые другие, связанные с данным текстом документы, напечатанные в его книге, да тринадцатью подстрочными примечаниями по существу. В некоторых из этих примечаний Билярский путем намеков и недомолвок дает понять, что полагаться на содержащиеся в ломоносовском тексте фактические сообщения не следует (см., например, стр. 078, 079, 080). Оценивая весь этот текст в целом, Билярский заявляет: «Досуг ли было Ломоносову заботиться о каких-нибудь

- 698 -

отвлеченных, идеальных интересах, об истории, о потомстве, когда нужно было, наперекор всем недоброжелателям, проложить себе путь к возвышению в звание вице-президента?». Ломоносов, может быть, — продолжает Билярский, — даже не пожелал бы сохранения этой записки для потомства, «если бы имел досуг об этом подумать» (стр. 673).

На публикуемую записку ссылались довольно часто, однако тон этих ссылок, в иных случаях скептический, говорил о том, что никем не опровергнутые замечания Билярского сделали и продолжают делать свое дело.

В процессе подготовки настоящего тома была предпринята поэтому попытка проверить фактическую часть публикуемого текста по возможности слово за словом путем критического сопоставления сообщений Ломоносова с данными архивных документов, в значительной своей части еще не опубликованных. Результаты проверки даны ниже, в пояснениях к отдельным параграфам, общий же ее итог может быть вкратце формулирован так: Ломоносов во всех своих фактических сообщениях неизменно и безупречно правдив. О сознательном искажении им исторической истины, на что намекает Билярский, не может быть, разумеется, и речи. Из числа семидесяти одного параграфа записки только в восьми параграфах обнаружены некоторые частичные малосущественные фактические неточности. Все они подробно оговорены ниже (см. пояснения к §§ 5, 7, 12, 18, 21, 33, 42 и 59) и объясняются либо тем, что Ломоносов, говоря об обстоятельствах, предшествовавших его поступлению на академическую службу, был введен в заблуждение чужими, не вполне верными показаниями, либо попросту тем, что ему изменила в некоторых случаях память: так смешал он, например, журнал «Ежемесячные сочинения» с журналом «Трудолюбивая пчела» (§ 42) и Нерчинск с Селенгинском (§ 59).

Что касается отдельных намеков Билярского, то там, где они хоть сколько-нибудь конкретны, проверены и они (см. пояснения к §§ 45 и 46). Их несостоятельность можно считать теперь доказанной.

«Бремя ответственности» Билярского усугубляется еще и тем, что он, как уже говорилось, отказывает публикуемой записке в идейном содержании и считает ее продиктованной эгоистическими побуждениями (Билярский, стр. 673).

Ломоносов писал настоящий текст за семь месяцев до смерти. Это было время, когда с новой силой ополчились на него давние противники его передового научного, материалистического направления и его прогрессивной, патриотической просветительной программы. К старым врагам присоединился теперь еще и новый — Шлёцер. За спиной у непосредственных участников этой кампании, пытавшихся «освободить» Академию от Ломоносова, стояли темные реакционные силы, которые стремились парализовать просветительную работу Академии. Многими десятками фактов, приведенных в публикуемой записке, доказывал Ломоносов, что именно этим вполне

- 699 -

сознательным преступным стремлением была проникнута вся деятельность таких людей, как Шумахер и Тауберт. Для Ломоносова, носителя воистину новой, демократической культуры, родина и наука были неразрывными понятиями («Правда», 1936, № 317/6923 18 ноября, стр. 1, передовая статья). Бороться за рост русской науки и за широкое распространение ее в народе значило для него бороться за высшее благо родины. Такова руководящая идея всей жизни Ломоносова. Она просвечивает сквозь каждую строку публикуемой записки.

Составление этой записки было одним из самых решительных актов той идейной борьбы, которой Ломоносов отдал всю свою жизнь. В этом основное, исключительно крупное значение публикуемого документа.

Ценность его заключается еще и в том, что из всех известных нам исторических обзоров деятельности Академии Наук он является самым ранним и — как уже сказано — безусловно достоверным. Он повествует о целом ряде таких фактов, о которых нет упоминаний в других архивных и литературных источниках. Все такого рода факты отмечены ниже, в пояснениях к отдельным параграфам (см., например, пояснения к §§ 17, 18, 34, 39, 48, 56, 57, 67).

«Краткая история о поведении Академической канцелярии» замечательна, кроме всего прочего, и как образец полемической прозы. Совершенно своеобразны и все ее построение в целом, и отдельные примененные в ней литературные приемы, в особенности же те неожиданные, поражающие своей убедительностью антитезы, которыми Ломоносов мастерски пересыпает свой лаконичный текст (см., например, §§ 45 и 50).

К § 1. Названные Ломоносовым профессоры прибыли в Петербург в период времени с 14 августа 1725 г. по 24 июня 1726 г. (Пекарский, I, стр. 69, 97 и 197). Л. Л. Блюментрост был назначен президентом Академии Наук 20 ноября 1725 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1, л. 189), а неофициально исполнял эти обязанности и ранее (Пекарский, I, стр. 7). — Официальной датой поступления И.-Д. Шумахера на академическую службу следует считать 1 января 1724 г., когда Блюментрост подписал с ним контракт на заведование Библиотекой и Кунсткамерой (фактически Шумахер ведал той и другой с 1714 г.) с возложением на него «секретарского дела» при Академии Наук (Материалы, т. I, стр. 14; Пекарский, I, стр. 17). — Заведование денежными суммами Академии было поручено Шумахеру распоряжением Блюментроста от 16 февраля 1724 г. (Материалы, т. I, стр. 31).

К § 2. В 1711 г. в Страсбурге Шумахер защитил магистерскую диссертацию на богословскую тему (Пекарский, I, стр. 16), но вскоре, еще на родине, отстал от научной работы, к которой никогда уже более и не возвращался. — Сведения о «приватных прислугах», т. е. о личных услугах,

- 700 -

которые Шумахер оказывал лицам, в той или иной мере близким к русскому императорскому двору, можно найти в сохранившейся частично переписке Шумахера с такими, например, людьми, как лифляндский губернатор кн. П. А. Голицын, адмирал гр. Н. Ф. Головин, фельдмаршал гр. Б.-Х. Миних, фельдмаршал гр. Я. В. Брюс, вице-президент Коллегии иностранных дел бар. А. И. Остерман и др. (ААН, ф. 121, оп. 1, № 3 и оп. 2, №№ 55, 56, 109 и 130). «Доверенность», т. е. доверие, Блюментроста Шумахер завоевал в такой степени, что Блюментрост, уезжая в начале 1728 г. в Москву, официально уполномочил Шумахера «все дела академические и канцелярские управлять и крепить» (Материалы, т. I, стр. 345). Сразу же затем «воспоследовали неудовольствия и жалобы» профессоров на Шумахера (ср. Пекарский, I, стр. 21—23).

К § 3. Г.-Ф. Миллеру едва исполнилось двадцать лет, и он не кончил еще университетского курса в Лейпциге, когда в 1725 г. по предложению профессора И.-П. Коля приехал в Петербург. Зачисленный в штат Академии Наук со званием студента, он первые два года занимался преподаванием в Академической гимназии, а с начала 1728 г. стал принимать участие в административной жизни Академии и к концу 1729 г., помогая Шумахеру, сблизился с ним уже настолько, что во время отлучек Шумахера выступал в качестве его заместителя (там же, стр. 310—312). — Ломоносов совершенно прав, когда говорит, что Канцелярия Академии Наук возникла «безо всякого формального учреждения и указа»; можно было бы добавить: и вопреки воле основателя Академии, Петра I, который намечал иной порядок управления Академией и ведения ее делопроизводства и хозяйственных дел (Материалы т. I, стр. 17, 19, 21 и 22).

К § 4. Первая, насколько известно, жалоба профессоров на Шумахера относится к 1729 г. и была подана президенту Академии (Пекарский, I, стр. 10), вторая в том же году была обращена к Петру II (там же, стр. XLVIII), третья в начале 1733 г. адресована в Сенат (там же, стр. L). Все три оставлены без последствий (ср. Материалы, т. I, стр. 529—532). — Из восьми профессоров первого призыва, прибывших в Петербург в 1725 г., шестеро, т. е. 75% всего их числа, выбыли из состава Академии на протяжении первых восьми лет ее существования; причиной их ухода были почти во всех случаях недоразумения с Шумахером, который не только не пытался удержать ученых в академическом штате, но, наоборот, всячески ускорял увольнение их в отставку (там же, стр. 24, 74—75, 78, 107—109).

К § 5. Говоря об обстоятельствах, предшествовавших назначению Миллера профессором, Ломоносов положился, очевидно, всецело на официальное показание Шумахера, данное последним в 1747 г. в одном из его ответов на жалобы профессоров (Материалы, т. VIII, стр. 690). Однако это показание Шумахера, которое Ломоносов, а вслед за ним и П. П. Пекарский (Пекарский, I, стр. 312—313) повторили почти дословно, не вполне

- 701 -

соответствует действительности. Сообщая, что кандидатура Миллера в профессоры была будто бы отклонена профессорами, Шумахер ссылается на протоколы Академической канцелярии и Академического собрания. Ни те, ни другие (за 1730 г.) до нас не дошли: протоколы Академического собрания были утеряны еще в XVIII в. (ААН, ф. 21, оп. 1, № 1, тетрадь IV, л. 8). Умалчивает об этом и сам Миллер, который в своей «Истории Академии Наук» довольно подробно рассказывает, как происходило его назначение профессором истории (там же, л. 8 об.). На этот туманный эпизод проливает некоторый свет еще не опубликованная и не использованная историками копия протокола Академического собрания от 27 июля 1730 г., восходящая бесспорно к XVIII в. (неясный водяной знак на бумаге может быть прочитан как «1771»; подлинник, как и все протоколы за время с 29 октября 1728 г. по 11 сентября 1730 г., не сохранился), никем, правда, не заверенная, но не вызывающая никаких подозрений (там же, разр. I, оп. 92, № 33). Из этой копии видно, что 27 июля 1730 г. состоялось чрезвычайное собрание всех профессоров, посвященное обсуждению предложенных Блюментростом кандидатур, причем все пять кандидатов, а именно Л. Эйлер, И.-Г. Гмелин, Г.-В. Крафт, И. Вейтбрехт и Г.-Ф. Миллер, были единогласно признаны пригодными для замещения соответствующих академических кафедр со званием экстраординарных профессоров. Таким образом, сообщение Шумахера с формальной стороны неточно. Однако из той же копии протокола явствует, что если первые четыре кандидата рассматривались как уже сложившиеся ученые, безусловно достойные профессорского звания, то кандидатура Миллера вызвала сомнения. В приложенной к протоколу упомянутого заседания записке профессора Г.-Б. Бюльфингера, датированной тем же числом, что и протокол, вслед за вполне положительными научными характеристиками первых четырех кандидатов, дана следующая, весьма сдержанная и уклончивая характеристика Миллера: «Хоть г. Герард-Фридрих Мюллер и не читал еще до сих пор в Академическом собрании никаких своих исследований, так как его работы собственно к тому и не клонятся, однако же составленные и напечатанные им еженедельные „Примечания“ успели дать достаточное представление об его начитанности в области истории, о ловкости его изложения, об его прилежании и об умении пользоваться здешней Библиотекой. Можно поэтому надеяться, что если эта прекрасная возможность за ним сохранится, если повседневной работы у него поубавится и если, вследствие этого, у него освободится больше времени для приватного изучения истории, то, изучая ее таким образом, он сумеет выдвинуться, в каковых целях ему можно было бы доверить кафедру истории». Через неделю после упомянутого чрезвычайного собрания профессоров Миллер уехал за границу. Нет сомнения, что эта близость двух дат не случайна: с тем и было созвано собрание именно в данный день, чтобы Миллер мог посетить иностранные университеты уже в звании профессора.

- 702 -

К §§ 6—7. Дружба, завязавшаяся у Миллера с вновь назначенными профессорами, засвидетельствована им самим (ААН, ф. 21, оп. 1, № 1, тетрадь IV, лл. 9 и 11). Судя по его сообщению, начало этой дружбе было положено действительно еще до отъезда Миллера за границу. Но в то время ни Миллер, ни его друзья не были еще профессорами, а потому выражение Ломоносова «новый сей профессор» здесь неуместно. Прямых сведений о том, что Миллер еще до отъезда за границу «стал наводить Шумахеру упадки в его власти», у нас нет, но известно, что недоразумения между Шумахером и профессорами имели место и в то время (там же, л. 8) и что Шумахер, воспользовавшись отъездом Миллера, вскрыл в квартире последнего шкаф, где хранилась вся его переписка, и ознакомился, видимо, с ее содержанием (Пекарский, I, стр. 315). За границу Миллер уехал 2 августа 1730 г., а вернулся в Петербург 2 августа 1731 г. (Материалы, т. VI, стр. 212). Ломоносов ошибается, говоря, что в Англию Миллер ездил «без позволения»: в официальном наказе, данном ему при отъезде из Петербурга за подписью Шумахера, в числе стран, которые Миллер должен был посетить, значилась и Англия (ААН, ф. 21, оп. 1, № 88). В бытность свою там Миллер был действительно избран членом Лондонского королевского общества (там же, № 1, тетр. IV, л. 16). В своей «Истории Академии Наук» он подтверждает сообщение Ломоносова, что со времени возвращения Миллера из-за границы отношения его с Шумахером, до тех пор дружеские, стали вдруг враждебными (Материалы, т. VI, стр. 212). Подтверждена документально и «великая распря» Шумахера с Миллером из-за денежных расчетов по заграничной поездке последнего (Пекарский, I, стр. 317). «Для избежания его, Шумахера, преследований, — пишет Миллер, — я вынужден был отправиться в путешествие» (там же, стр. 26).

К § 8. Упоминаемые Ломоносовым двенадцать учеников Московской Славяно-греко-латинской академии прибыли в Петербург в декабре 1732 г. В апреле следующего, 1733 года, пятеро из них были назначены Академией Наук в состав Камчатской экспедиции (Советский Север, вып. 2, Л., 1939, стр. 8). Ломоносов прав, говоря, что из состава этой группы «один удался Крашенинников». Кроме него, в Сибири обратил на себя внимание прилежанием и способностями А. П. Горланов, автор труда о народных лекарствах в Сибири. По возвращении из экспедиции он вплоть до 1750 г. состоял копиистом при Миллере и дальше предоставленной ему затем Крашенинниковым должности учителя латинского языка Академической гимназии не пошел (Материалы, т. VIII, стр. 484; т. IX, стр. 42, 241, 243, 376, 383, 509; т. X, стр. 278, 543; ААН, ф. 3, оп. 1, № 245, л. 175). Третий их товарищ, геодезист, Лука Иванов, не вернулся, видимо, из Сибири. Четвертый, В. Третьяков, во время экспедиции был признан пригодным только «к потрошению птиц, также к сохранению и сушению трав»

- 703 -

и в 1743 г. был отрешен от Академии (Материалы, т. V, стр. 684—688). Пятый, Ф. Попов, способный молодой астроном, спился и был отдан в солдаты (там же, т. VIII, стр. 325). Что касается прочих семи, не включенных в состав экспедиции, то один из них погиб от несчастного случая сразу после приезда в Петербург (там же, т. II, стр. 293), а относительно остальных было найдено тогда же, что все они «к наукам непонятны», и их как совершенно точно сообщает Ломоносов, определили кого «в подъячие», кого «к ремесленным делам», даже не попытавшись продолжить их учение (там же, т. II, стр. 293, 325; т. III, стр. 311, 428, 537, 540; т. IV, стр. 158, 556; т. V, стр. 9, 10, 12, 14; т. VII, стр. 117, 218, 580, 654, 471; т. VIII, стр. 339—340, 525). Прав Ломоносов и в том отношении, что с 1733 г. (точнее даже с 1731 г.) по 1738 г. Академический университет бездействовал: никаких лекций не читалось (Записки АН, т. LI, кн. 1, СПб., 1885, прилож. № 3, стр. 7—11).

К § 9. Миллер пробыл в экспедиции около десяти лет — с 8 августа 1733 г. по 14 февраля 1743 г. (Пекарский, I, стр. 321 и 322). Нелады профессора Ж.-Н. Делиля с Шумахером начались с первой половины 1730-х годов и к концу 1734 г. вылились в открытую вражду (там же, стр. 27, 129—130). Профессор Крафт, свойственник Шумахера, прикомандированный в 1727 г. к Делилю для совместной работы в Обсерватории, порвал с ним очень скоро, недовольный «непристойным господством» Делиля (там же, стр. 458, 475). Ссора Делиля с приверженцем Шумахера, профессором Г. Гейнзиусом, завершившаяся, как и указывает Ломоносов, дракой, произошла 2 сентября 1741 г. (там же, стр. 133—134, подробнее см. ААН, ф. 21, оп. 1, № 105/3, лл. 59 об. — 60, 62—64). — Приписка Ломоносова на полях «о прибытии на Шпиц Берген» не связана с публикуемой запиской, а является заметкой для памяти, относящейся, очевидно, к работе Ломоносова над «Примерной инструкцией морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на Восток Северным Сибирским океаном» (т. VI наст. изд., стр. 519—535). Над этой инструкцией Ломоносов работал с июня 1764 г. по начало марта 1765 г.

К § 10. Столкновение профессора И. Вейтбрехта с профессором Г.-Ф.-В. Юнкером, которое тоже повело к драке, произошло 31 декабря 1733 г. (Пекарский, I, стр. 470, 484). Юнкер, товарищ Миллера по Лейпцигскому университету, любимец Шумахера, пользовался особым доверием фельдмаршала Миниха и состоял в его свите на правах историографа во время русско-турецкой войны 1735—1739 гг. (там же, стр. 482, 484—485).

К § 11. М. Фелтинг, он же Фельтен, свойственник Шумахера, отчим Тауберта и тесть профессора Крафта, состоял в 1736—1737 гг. экономом Академии Наук. Деньги на содержание присланных из Москвы учеников стали выдаваться ему с 27 января 1736 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1044,

- 704 -

л. 11) и расходовались им недобросовестно. Ученики обвиняли его в воровстве (Материалы, т. III, стр. 240—242). В декабре 1736 г. Фельтен вызывался в Сенат, где его спрашивали, «для чего учеников обижают и им настоящего платья и прочего не дают, а в расход на них пишут излишнее и их бьют?» («Записки имп. Академии Наук», т. XII, СПб., 1867, прилож. № 5, стр. 25—26). Часть денег, отпущенных на заграничную командировку Ломоносова и двух его спутников, была действительно израсходована на другие академические нужды (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1044, л. 209 об.), а отъезд Ломоносова из Петербурга состоялся лишь 8 сентября того же года. Из-за сильного шторма корабль через двое суток вернулся назад и только 23 октября вышел из Кронштадта в море (Куник, I, стр. 108).

К § 12. Финансовое положение Академии Наук в первые 25 лет ее существования охарактеризовано Ломоносовым правильно (см. Пекарский, I, стр. XLIV—XLV, XLVII—XLVIII). Говоря о сумме сверхсметных ассигнований, полученных Академией в 1730-х годах, Ломоносов основывался, по-видимому, на сведениях А. К. Нартова (Материалы, т. V, стр. 758). П. П. Пекарский указывает меньшую сумму — 60 000 р. (Пекарский, I, стр. LIII—LV). Трудно сказать, что понимал Ломоносов под словами «печатание книг заморских», — перепечатку ли книг, изданных за границей, или же печатание книг, написанных в России, но на иностранных языках. Академическая типография занималась и тем, и другим, причем, однако, случаи перепечатки книг, выпущенных за рубежом, были сравнительно редки (см., например, ААН, ф. 3, оп. 1, № 74, лл. 113—115; № 85, лл. 16—17; № 100, лл. 62—65; № 109, лл. 252—253). Ломоносов совершенно прав, утверждая, что как печатание книг на иностранных языках, так и торговля ими составляли своего рода монополию Академии Наук.

К § 13. Бедственное положение присланных из Москвы учеников засвидетельствовано их собственными жалобами и многочисленными заявлениями надзиравшего за ними одно время адъюнкта В. Е. Адодурова (см. ААН, ф. 3, оп. 1, № 18, лл. 140, 158, 175, 216, 220, 277 и др.), который писал в июне 1737 г., что «оные ученики как в платье, так и в прочих нужных вещах претерпевали крайнюю скудость и для того принуждены были свое учение по большой части оставить». — «Не токмо платья и обуви, но и дневной не имеем пищи», — жаловались чуть не каждый месяц ученики. — Рассказ Ломоносова о подаче ими жалобы в Сенат вполне точен: жалоба была подана 16 ноября 1736 г. (Материалы, т. III, стр. 240—241). 17 того же ноября Шумахер распорядился: «За оболгание Правительствующего Сената» и за другие «самовольные, предерзостные, без ведома Академии учиненные поступки» двоих жалобщиков «при собрании всех учеников бить батожьем нещадно» (там же, стр. 242—243). «Чувствительный выговор» был объявлен Шумахеру Сенатом 19 того же ноября (там же, стр. 248; подробнее см. ААН, ф. 3, оп. 1, № 25, лл. 58—77).

- 705 -

В мае 1740 г. «московские студенты», как называл их Сенат, были проэкзаменованы в присутствии всех профессоров (Материалы, т. IV, стр. 396—397). В сентябре того же года по представлению Академии, утвержденному императорским Кабинетом, трое бывших учеников были назначены переводчиками, один — типографским корректором, а четверых оставили в Академии, «дабы они могли быть впредь геодезистами» (там же, стр. 468—469). — Слова Ломоносова о том, что после этого «лекции почти совсем пресеклись», подтверждаются не только академическими служащими, подавшими жалобы на Шумахера в 1742 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, лл. 249 об. — 250, 281), но косвенно и самим Шумахером, который, пытаясь возобновить с 1 сентября 1742 г. чтение лекций, издал об этом особое объявление, начинавшееся такими словами: «Ныне начинаем опять... публичное и приватное в науках наставление» (Материалы, т. V, стр. 307).

К § 14. Ломоносов прибыл в Марбург 3 ноября 1736 г. Физике, математике и механике он обучался там у Х. Вольфа, а химии — у Ю.-Г. Дуйзинга («Русский вестник», 1861, т. XXXI, № 1, стр. 139, 157—158). Немецкий язык, которого Ломоносов до отъезда за границу совсем не знал (Куник, II, стр. 230), он усвоил так быстро, что, прожив в Марбурге всего десять месяцев, он уже писал «главному командиру» Академии Наук по-немецки (письмо 1). Свидетельством его успешных занятий французским языком является его перевод оды Фенелона, представленный в Академию в 1738 г. (см. т. VIII наст. изд.). Денежные расчеты Ломоносова с Академией во время пребывания его за границей показаны в бухгалтерской справке, составленной Академической канцелярией в 1746 г. (Билярский, стр. 1—3). Справка эта, однако, едва ли заслуживает полного доверия: суммы, отпускавшиеся Статс-конторой на содержание командированных за границу студентов, довольно широко расходовались Канцелярией на другие надобности (см., например, ААН, ф. 3, оп. 1, № 26, л. 430; № 41, лл. 340 и 453 и др.). Из другой бухгалтерской справки, составленной в 1741 г. уже после возвращения Ломоносова на родину, видно, что за годы пребывания его за границей И.-Ф. Генкелю было переведено только около 75% упомянутых сумм, а остальные 25% числились «в остатке» (там же, № 60, л. 235). — Вопрос о взаимоотношениях Ломоносова с И.-Ф. Генкелем подробно освещен в его письмах 1739—1740 гг. к последнему и к Шумахеру (письма 4 и 5). — Бегство Ломоносова из Фрейберга произошло в мае 1740 г. — О «скитаниях» его товарищей, Д. И. Виноградова и Г.-У. Райзера, сохранилось мало сведений. Известно, что летом 1741 г. Виноградов выезжал из Фрейберга с научной целью в окрестные городки, а Райзер провел конец 1743 г. в Дрездене, где ходатайствовал перед русским посланником Г.-К. Кейзерлингом о средствах для поездки домой. Оба студента «претерпевали великую нужду» (М. А. Безбородов.

- 706 -

Дмитрий Иванович Виноградов, создатель русского фарфора. М. — Л., 1950, стр. 83—85). Фамилия Райзера писалась по-немецки Raiser (ААН, ф. 20, оп. 5, № 183), по-русски же она писалась в 30—40-х гг. различно: то Райзер, то Рейзер, то Рейсер (см., например, там же, ф. 3, оп. 1, № 778, л. 33). Сведения, сообщаемые Ломоносовым в этом параграфе, ср. с теми, которые он дает в своей более ранней записке о преобразовании Академии Наук (документ 400).

К § 15. В 1741—1744 гг. деньги на содержание академических студентов в Германии отпускались Статс-конторой действительно без перебоев, причем, как совершенно верно указывает Ломоносов, Академическая канцелярия вплоть до 4 июня 1744 г. продолжала испрашивать и получать эти суммы из расчета на всех трех студентов, не взирая на то, что один из них, Ломоносов, уже вернулся из Германии 8 июня 1741 г. и с 1 января 1742 г. получал жалованье из другого источника (Куник, II, стр. 342—343; ААН, ф. 20, оп. 5, №№ 271, 272 и 297). Что касается Виноградова и Райзера, то Шумахер, получая на содержание их деньги, как и на Ломоносова, до половины 1744 г., перестал переводить эти деньги за границу с половины 1742 г. (Куник, II, стр. 364), несмотря на то, что и весь 1742 г., и весь 1743 г. они продолжали еще жить там (Материалы, V, стр. 886). — Вексель на 100 руб. был послан Ломоносову при ордере Шумахера от 28 февраля 1741 г. (Куник, II, стр. 340). — О своем поручительстве за Ломоносова Х. Вольф писал Шумахеру 14 апреля 1741 г. (там же, стр. 341—342). — «Свидетельства о своих успехах и специмены» Ломоносов представил в Академическое собрание летом 1741 г., причем, как удостоверял Шумахер, «специмен» Ломоносова «от всех профессоров оной Конференции так апробован, что сей специмен и в печать произвесть можно» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 694; Пекарский, II, стр. 321; см. также документ 476 и т. I наст. изд., стр. 546—547). При отправлении Ломоносова за границу, ему, как и двум его товарищам, было действительно обещано, что «ежели они в означенных науках совершенны будут, пробы своего искусства покажут и о том надлежащее свидетельство получат», то по возвращении будут назначены экстраординарными профессорами (Куник, II, стр. 230). — Производство Ломоносова в адъюнкты состоялось 8 января 1742 г. (документ 476), а в профессоры — 25 июля 1745 г. (документ 485). Г.-У. Райзер по возвращении из-за границы был принят с согласия Академии Наук на службу в ведомство Берг-коллегии.

К § 16. А. К. Нартов вступил в штат Академии Наук в 1735 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 23; Материалы, т. V, стр. 330) одновременно с передачей в Академию инструментов и машин из бывшей мастерской Петра I (ААН, ф. 3, оп. 1, № 430, л. 311). Одним из поводов к недоразумениям, возникшим между Нартовым и Шумахером, была невыплата жалованья состоявшим при Нартове канцеляристам. — Упоминаемая Ломоносовым

- 707 -

жалоба профессора Делили на Шумахера была подана в Сенат в январе 1742 г., В феврале того же года туда же подал жалобу и Нартов (Пекарский, I, стр. 34—35). По рассмотрении упомянутых двух жалоб Нартов в августе 1742 г. был командирован Сенатом в Москву, где находился в то время императорский двор (Материалы, т. V, стр. 307), и там подал императрице взятые им с собой из Петербурга жалобы ряда младших академических служащих на Шумахера. Говоря, что всех жалобщиков было одиннадцать человек, Ломоносов включает, очевидно, в это число Нартова и Делиля. Кроме них двоих, было еще девять человек, решившихся вступить в борьбу с Шумахером. В их составе был старейший (после Шумахера) служащий Академии, переводчик И. С. Горлицкий, два канцелярских служителя, гравер А. Поляков, прибывший одновременно с Крашенинниковым из Москвы, когда снаряжалась Вторая Камчатская экспедиция (см. пояснения к § 8), и три товарища Ломоносова по Московской Славяно-греко-латинской академии, вместе с ним приехавшие в Петербург (см. пояснения к § 13). — 30 сентября 1742 г. был подписан указ о назначении Следственной комиссии, а 7 октября 1742 г. Шумахер и три доверенных его лица были арестованы этой комиссией (Материалы, т. V, стр. 376—378).

К § 17. О предательстве подканцеляриста В. Худякова (который при контролере Гофмане, арестованном вместе с Шумахером, «счетное повытье правил») не обнаружено никаких других известий, кроме настоящего сообщения Ломоносова. Нет сомнений, что Шумахер был действительно как-то осведомлен не только о факте подачи на него жалоб, но и об их содержании. Об этом свидетельствует столь саркастически отмеченная Ломоносовым лихорадочная деятельность Шумахера по организации чтения лекций. Дата сенатского определения о командировании Нартова в Москву (13 августа 1742 г.) весьма знаменательно совпадает с датой широковещательного объявления Шумахера о том, что Академия Наук возобновляет «публичное и приватное в науках наставление» (Материалы, т. V, стр. 307—311): это был, хоть только и показной, но непосредственный отклик на справедливые жалобы русских академических работников, заявлявших, что Академия пренебрегает своими основными просветительными обязанностями, что «молодых людей учат медленно и неправильно» и что «университета при Академии и поныне нет совершенно» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, лл. 249 об. — 250 и 281). Ломоносов не ошибался, утверждая, что число объявленных Шумахером лекторов (13 человек) превышало число слушателей (12 человек), в состав которых ввели, кроме студентов, и четырех переводчиков (Материалы, т. V, стр. 324). — Упоминаемый Ломоносовым «сильный тогда при дворе человек иностранный» — это субсидированный тремя иностранными правительствами авантюрист И.-Г. Лесток, который на правах лейб-медика императрицы пользовался в ту

- 708 -

пору действительно большим влиянием при дворе и с которым Шумахер был, несомненно, связан (Пекарский, I, стр. 40, 42—43). Необходимо, однако, иметь в виду, что если Следственная комиссия, по совершенно точному определению Ломоносова, «вскоре вся оборотилась на доносителей», то это объяснялось, конечно, не чьим-то личным вмешательством, а политическим существом дела. Авторы жалоб, представители русских академических низов, при всей своей малочисленности и слабости уже сознавали себя носителями новой, демократической культуры и впервые осмелились поднять голос в ее защиту. Оттого-то они и получили такой сокрушительный отпор со стороны представителей господствовавшей дворянской культуры: реакционным правящим верхам Шумахер был, разумеется, ближе и нужнее, чем предприимчивый и смелый русский инженер-изобретатель Нартов и чем мятежные московские семинаристы, которых Шумахер уже не раз усмирял батожьем и кошками. — Ломоносов прав, утверждая, что Следственная комиссия опечатала далеко не все академические дела, да и то, что было опечатано, оставалось доступно Шумахеру, несмотря на его арест: это подтверждено свойственником и приятелем Шумахера, профессором Крафтом (Пекарский, I, стр. 36, прим.). В октябре 1742 г. Нартов, по соглашению с некоторыми другими обвинителями Шумахера, опечатал дела Академического собрания и, в частности, переписку с иностранными учеными, а также дела Второй Камчатской экспедиции и Географического департамента, в составе которых были секретные карты. Целость печатей проверялась лицами, уполномоченными на то Нартовым. К числу таких лиц принадлежал и Ломоносов. Столкновения этих лиц с профессорами, державшими сторону Шумахера, повели к тому, что по жалобе последних Следственная комиссия приказала 31 января 1743 г. распечатать все, что опечатал Нартов (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2324, лл. 55—57, 62; ср.: Билярский, стр. 16). Сообщение Ломоносова о том, что Тауберт «самовластно» срывал наложенные Следственной комиссией печати, основано на показаниях академического сторожа Глухова (Билярский, стр. 17; Материалы, т. V, стр. 469—470), а из протоколов Следственной комиссии видно, что «доносители» были в самом деле отстранены ею от участия в «разборе писем и вещей» (Материалы, т. V, стр. 426—427; т. VII, стр. 227—228). — Шумахер был освобожден из-под ареста 28 декабря 1742 г. (Пекарский, I, стр. 42), а 13 января 1743 г. семь человек из числа «доносителей» были арестованы Следственной комиссией (Материалы, т. V, стр. 578).

К § 18. А. К. Нартовым, когда он замещал Шумахера, были действительно уволены некоторые низшие академические служащие, впавшие, по выражению Нартова, «в пьянство и в невоздержанность» (Материалы, т. V, стр. 705, 759—760), но о подаче ими жалобы императрице Елизавете не сохранилось никаких других известий, кроме настоящего сообщения

- 709 -

Ломоносова. Упомянутый Ломоносовым именной указ о восстановлении Шумахера в должности и о том, чтобы «Нартову быть у прежнего дела, у которого он до отрешения советника Шумахера был», стал известен Академии из сенатского указа от 5 декабря 1743 г. (там же, стр. 981—982). — Доклад, «весьма доброхотный для Шумахера, а предосудительный для доносителей», был адресован Следственной комиссией не в Сенат, а императрице и был вручен ей лично 20 марта 1743 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 794, лл. 375—390). Приговор, вынесенный 10 мая 1744 г. Сенатом, был в отношении «доносителей» чрезвычайно суров, но 3 августа того же года Сенат выпустил их из-под стражи и освободил от наказаний, применив к ним указ об амнистии, изданный 15 июля того же года по случаю окончания русско-шведской войны. Что же касается Шумахера, то его признали виновным только в присвоении академического вина на сумму 109 руб. 38 коп. (Материалы, т. VII, стр. 158—163). — Из числа «пунктов, в коих Шумахер изобличен», первые два заимствованы Ломоносовым из жалобы Нартова на Следственную комиссию от 20 апреля 174 г. (копия этой неопубликованной жалобы с отметками Ломоносова сохранилась в его личном архиве: ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 34—48; заимствованные Ломоносовым сведения см. на лл. 37—38), а пункт 3 — из определения Сената от 3 августа 174 г. (Материалы, т. VII, стр. 161). — Обвинение в пересылке за границу секретной карты, обнаруженной среди бумаг сосланного в Березов вице-канцлера и генерал-адмирала А. И. Остермана, было предъявлено Шумахеру академическим гравером А. Поляковым. В разборке бумаг Остермана принимал участие Тауберт (Пекарский, I, стр. 642). Следственная комиссия признала обвинение недоказанным (Материалы, т. V, стр. 570), с чем согласился и Сенат (там же, т. VII, стр. 159). Шумахер в данном случае был действительно неповинен в пересылке за границу секретной карты: речь шла о карте Второй Камчатской экспедиции, а эта карта была получена в Петербурге уже после опалы и ссылки Остермана и не могла, следовательно, находиться в его бумагах (Свен Ваксель. Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга. Перевод под редакцией А. И. Андреева, Л. — М., 1940, стр. 8; карта при стр. 128)

К § 19. Некоторые профессоры, в частности Крафт и Винсгейм, приняли действительно чрезвычайно горячее участие в хлопотах о восстановлении Шумахера в прежней должности и об отстранении Нартова: авторов жалоб на Шумахера они называли «ничтожными людьми из академической челяди» (Пекарский, I, стр. 35, 41, 459). Что касается Миллера, то он сам признавался, что все действия в защиту Шумахера предпринимались по его советам и что все связанные с этим просьбы и представления писались им (там же, стр. 337). Ломоносов умалчивает о том, какое деятельное участие в этих хлопотах принимал Штелин. Может быть, его именно и разумел Ломоносов под именем «прочих профессоров», которых привлекли

- 710 -

к этим хлопотам. — «Случайными», по выражению Ломоносова, «людьми», через которых передавались профессорами эти просьбы, были все тот же Лесток, М. И. Воронцов и А. Г. Разумовский (Пекарский, I, стр. 42—43; Материалы, т. VI, стр. 574—576). — «Деспотическое» поведение Шумахера после окончания над ним следствия засвидетельствовано всеми профессорами (Пекарский, I, стр. 46). — Обязанности Делиля как «депутата со стороны доносителей» заключались в том, что во время производства следствия он присутствовал при всех допросах обвиняемых. — Жалобы на Шумахера (их было несколько) были поданы профессорами в Сенат во второй половине 1745 г. (примечания к документу 414). Предметом жалоб было в основном то самое, на что за три года перед тем жаловалась и презираемая ими «академическая челядь». — В марте 1746 г. Сенат определил: «Что в той Академии до наук и им принадлежащих вещей касается, то поручить ведать, и смотреть, и направлять обще в собрании всем профессорам» (Материалы, т. VIII, стр. 49).

К § 20. См. примечания к документу 414.

К § 21. Из числа названных Ломоносовым шести профессоров первые трое выбыли фактически в 1744 г., Гмелин и Делиль уехали за границу в начале 1747 г., а Крузиус — в 1749 г. (Пекарский, I, стр. 139, 443, 459, 576, 580, 695). — Делиль прибыл в Петербург в феврале 1726 г. (там же, стр. 129) и в 40-х годах был старейшим, по времени назначения, профессором. Ломоносов не совсем прав, говоря, что Делилю было отказано в прибавке жалованья: в марте 1746 г. к его и без того большому окладу (1800 руб. в год) было добавлено Сенатом еще 600 руб., правда, с тем, чтобы «впредь ему казенной квартиры, дров и свеч не давать» (Материалы, т. VIII, стр. 49). Не вполне точен и рассказ Ломоносова об увольнении Делиля: в сентябре 1744 г. Делиль действительно просил об отставке, но Сенат отказал ему в этом и предложил заключить с Академией новый контракт; Делиль, несмотря на многократные напоминания, оттягивал подписание контракта в течение почти полутора лет, что и подало повод к отрешению его в январе 1747 г. от Академии «яко ослушника» сенатского указа (там же, т. VII, стр. 138, 556; т. VIII, стр. 171—179, 238, 271—272, 278, 340). Такова была формальная сторона дела, суть же его, по совершенно справедливому замечанию Ломоносова, заключалась в том, что Шумахер рад был случаю «избыть своего старого соперника». Нельзя вместе с тем не учесть, что уклончивое поведение Делиля в вопросе о возобновлении контракта определялось, очевидно, в значительной степени зависимостью Делиля от французского правительства (примечания к документу 415): дипломатические отношения последнего с петербургским двором приняли к тому времени такой оборот, что можно было со дня на день ожидать их официального разрыва, который и последовал в 1748 г. — Обстоятельства, при которых отпущен был за границу Гмелин, изложены

- 711 -

Ломоносовым совершенно верно (Пекарский, I, стр. 440—443). О поручительстве Ломоносова за Гмелина см. документы 487 и 488. О причинах своего невозвращения в Россию Гмелин писал К. Г. Разумовскому 30 августа 1748 г. (Пекарский, I, стр. 444—445).

К § 22. Новый регламент и штат Академии Наук, составленные Тепловым в несомненном сотрудничестве с Шумахером и без участия профессоров (ср.: Васильчиков, стр. 87), были утверждены 24 июля 1747 г., оглашены в Академическом собрании 13 августа того же года и опубликованы 25 сентября тою же года (Протоколы Конференции, т. II, стр. 176—177; «Содержание ученых рассуждений имп. Академии Наук», изданных в I томе «Новых комментариев», СПб., [б. г.], стр. 8—39). — Новый регламент, закреплявший за Академической канцелярией узурпированную ею власть, не имел действительно ничего общего с взглядами профессора Х. Гольдбаха, который, как правильно отмечает Ломоносов, «всегда старался о преимуществах профессорских» (Пекарский, I, стр. 167).

К § 23. Пожар академического здания произошел в ночь на 5 декабря 1747 г. Огонь появился «под кровлею», над комнатами, куда в связи с отмеченными Ломоносовым перемещениями были переведены Рисовальная и Грыдоровальная палаты. «Надзиратель над строением» Г. Бок утверждал после пожара, что «печи в Рисовальной и других палатах были твердые и трубы чищеные с неделю до того», но это утверждение никакой проверке подвергнуто не было (Материалы, т. VIII, стр. 619, 627). Слова Ломоносова «говорено и о Герострате» следует понимать в том смысле, что ходили слухи о преднамеренном поджоге. Никакого формального следствия о пожаре не производилось: ограничились внутриакадемическим поверхностным расследованием, которым по поручению Шумахера руководил его верный агент Тауберт (там же, стр. 628). Сообщенные Ломоносовым данные об убытках от пожара соответствуют сведениям, официально представленным лицами, в непосредственном ведении которых находились пострадавшие от огня помещения (там же, стр. 619—626). Ломоносов прав и в том отношении, что в сообщениях «двору и публике» академическая администрация сознательно преуменьшила эти убытки (Материалы, т. VIII, стр. 618, 631—634; «Санктпетербургские ведомости», № 98 от 8 декабря 1747 г., стр. 782—783).

К § 24. Ремонт или, точнее, реконструкция заново большого глобуса была закончена в 1754 г., но и в последующие годы продолжались еще работы по его доделке (Т. В. Станюкович. Кунсткамера Петербургской Академии Наук. М. — Л., 1953, стр. 126—128). Постройка «каменного о двух этажах покоя» для глобуса была завершена в 1752 г. и обошлась в 5470 руб. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 749, лл. 18, 68, 117).

К § 25. О состоявшемся в 1748 г. третьем по счету привлечении воспитанников духовных семинарий в Академический университет

- 712 -

см. т. IX наст. изд., документы 284 и 285. В состав этой группы входили в числе других С. Я. Румовский (впоследствии академик), М. Софронов (впоследствии адъюнкт), Н. Н. Поповский и А. А. Барсов (впоследствии профессоры Московского университета). — С. Г. Котельников и А. П. Протасов были переведены из Невской семинарии в Академическую гимназию еще в 1741 г. и вскоре после этого (первый в 1742 г., второй в 1743 г.) произведены в студенты (М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, вып. III. СПб., 1876, стр. 5, 65, 66). — Миллер был назначен историографом и ректором Университета 10 ноября 1747 г. (Материалы, т. VIII, стр. 595—596); слова Ломоносова «по регламенту» следует понимать в том смысле, что так как по штату, утвержденному одновременно с новым регламентом Академии, должность ректора Университета совмещалась с должностью историографа, то Миллер, будучи назначен историографом, становился тем самым, согласно регламенту, и ректором. — Упоминаемое Ломоносовым обострение отношений Миллера с Тепловым и Шумахером произошло в 1749—1750 гг. и кончилось временным разжалованием Миллера из профессоров в адъюнкты (подробнее см. в примечаниях к письму 72). Увольнение Миллера от должности ректора и назначение на эту должность С. П. Крашенинникова состоялось 18 июня 1750 г. (Материалы, т. X, стр. 438). — Рассказ Ломоносова о производстве девяти гимназистов в студенты «во время Крашенинникова ректорства» вскрывает чрезвычайно показательный эпизод академической жизни, не отмеченный ни историком Академического университета Д. А. Толстым, ни биографами Ломоносова. В конце октября 1753 г. Ломоносов написал находившемуся в Москве К. Г. Разумовскому письмо (оно не отыскано), где, жалуясь на диктаторство Шумахера, настаивал на том, «чтобы без ведома профессорского никакие ученые дела не отправлялись». Известив о посылке этого письма И. И. Шувалова, Ломоносов просил его поддержать заключенные в письме просьбы (письмо 37), что Шувалов, видимо, и сделал. Откликом на поддержанную Шуваловым жалобу Ломоносова явился ряд запросов, направленных Разумовским в Академическую канцелярию в конце декабря того же 1753 года (ААН, ф. 3, оп. 1, № 184, лл. 252, 255, 257). Один из них, не сохранившийся в подлиннике, касался Университета. Президент желал, в частности, знать, есть ли среди казеннокоштных гимназистов такие, которых можно было бы произвести в студенты (там же, л. 252). Связь этого запроса с письмом Ломоносова совершенно бесспорна: Ломоносов и впоследствии обвинял Шумахера в том, что за первые тридцать лет его диктатуры (1724—1753) ни один академический гимназист не был произведен в студенты (см. § 45). Запрос был передан Канцелярией Крашенинникову, который в своем ответе Шумахеру назвал восемь гимназистов, достойных, по его мнению, производства в студенты (там же, № 185, л. 557). Тогда Шумахер, не подвергая их экзамену, не посоветовавшись

- 713 -

с академиками и не испросив даже разрешения президента, своим единоличным распоряжением произвел всех восьмерых в студенты, о чем поспешил объявить им под расписку (там же, л. 559 и № 465, л. 1). Эта странная торопливость Шумахера, в других случаях ему вовсе не свойственная, объяснялась, очевидно, тем, что запросы президента очень серьезно его встревожили: Шумахер понимал, что они вызваны жалобой Ломоносова, которой он еще не читал, но о существовании которой ему было уже известно (Пекарский, II, стр. 529). Ломоносов ответил на действия Шумахера тем, что 10 марта 1754 г. поставил вопрос о производстве гимназистов в студенты в только что образованной тогда «Комиссии о рассмотрении академических служителей», членами которой были и Ломоносов, и Шумахер. 15 того же марта Комиссия постановила проэкзаменовать вновь произведенных студентов в Академическом собрании (ААН, разр. IV, оп. V, № 69, лл. 5037, 5041). Экзамен состоялся 18 того же марта. Экзаменаторы пришли к заключению, что студенты недостаточно овладели латынью, чтобы слушать на этом языке университетские лекции, и что им следует поэтому позаниматься еще некоторое время в высших классах Гимназии, о чем 12 мая того же года было сообщено К. Г. Разумовскому от имени Комиссии. Крашенинников уклонился от участия в этом собрании, а академик Н. И. Попов, хотя в нем и участвовал, однако побоялся подписать протокол, сославшись на то, что экзамен был произведен «самовольством, а не по указу» президента (Протоколы Конференции, т. II, стр. 297—298; ААН, ф. 3, оп. 2, № 88, лл. 7, 8; № 140-а, лл. 2, 3). О дальнейшей судьбе этих студентов см. Протоколы Конференции, т. II, стр. 356—357; ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, лл. 134 об. — 136. — «За море», т. е. за границу, были командированы в 1751 г. бывшие студенты С. К. Котельников и А. П. Протасов (М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, вып. III. СПб., 1876, стр. 8, 72) и в 1754 г. С. Я. Румовский и М. Софронов (ААН, ф. 3, оп. 1, № 181, лл. 274—276). — Чтение лекций в Академическом университете «пресеклось» еще при жизни Крашенинникова, который в январе 1754 г. доносил Канцелярии, что лекции читают только профессор Браун и адъюнкт Софронов (там же, № 185, л. 557). После отъезда Софронова в 1754 г. за границу единственным активным университетским лектором остался Браун. Это подтверждено и студентами, которые в начале 1757 г. заявляли письменно, что «кроме г. профессора Брауна никто лекций не читает» (там же, № 220, л. 28).

К §§ 26—27. Об истории создания Химической лаборатории см. т. IX наст. изд., документы 1, 4—7. Сообщение Ломоносова о том, что Шумахер намеревался доверить А. Каау-Бургаву, кроме кафедры анатомии, также и «химическую профессию», находит себе подтверждение в словах самого Шумахера: 25 мая 1745 г., т. е. в то самое время, когда в Академии обсуждался

- 714 -

вопрос о назначении Ломоносова профессором химии, Шумахер писал одному из своих корреспондентов: «Обдумав дело г. Каау, я нахожу, что нет ничего легче, как доставить ему место профессора в Академии, если пожелает он взять на себя анатомию и в то же время направлять занятия Ломоносова, который уже сделал успехи в химии и которому назначена по этой науке кафедра» (ААН, ф. 1, оп. 3, № 35, л. 117). Таким образом, предполагалось лишить Ломоносова научной самостоятельности: работа Химической лаборатории ставилась под контроль Бургава. О посылке диссертаций Ломоносова Л. Эйлеру см. примечания к письму 9. — Говоря о себе «будучи произведен», Ломоносов имеет в виду свое назначение профессором химии, состоявшееся 25 июля 1745 г. по представлению Академического собрания (документ 484).

К § 28. Об устройстве Ломоносовым Усть-Рудицкой фабрики см. т. IX наст. изд., документы 47 и 48. Об обстоятельствах, сопровождавших поездку Ломоносова в Москву в феврале 1753 г. см. там же документы 51—55.

К § 29. Профессор Г.-В. Рихман погиб 26 июля 1753 г. Зачеркнутые Ломоносовым строки свидетельствуют о том, что он намеревался первоначально посвятить этот параграф описанию неблаговидных действий Шумахера в период подготовки к публичному собранию Академии Наук, назначенному на 6 сентября 1753 г., а состоявшемуся фактически лишь 26 ноября 1753 г. (подробнее об этом см. т. III наст. изд., стр. 512—518, а также письмо 31). — Об обстоятельствах, при которых Ломоносов приступил к работе над «Древней российской историей», см. т. VI наст. изд., стр. 572—575. Нет сомнения, что, вопреки утверждению Ломоносова, он «стал с рачением собирать к тому нужные материалы» не после состоявшейся в 1753 г. беседы по этому вопросу с императрицей Елизаветой, а задолго до этой беседы. Говоря, что первый том «Древней российской истории» был поднесен им императрице в 1749 г., Ломоносов допустил очевидную описку: рукописный экземпляр этого тома был поднесен ей в первых числах сентября 1758 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 469, лл. 245, 250). — Об академическом конкурсе на химическую диссертацию, о приглашении на должность профессора химии и об увольнении У.-Х. Сальхова, который был выписан из-за границы без ведома Ломоносова, см. т. IX наст. изд., документы 33, 39—41, а также документ 453, I, п. 4. О тяжелых бытовых условиях, в которых оказался Сальхов по прибытии в Петербург, см. документ 448, п. 3 (ср. также ААН, ф. 3, оп. 1, № 208, лл. 299—342; разр. V, оп. 1-с, № 2).

К § 30. О происходивших в 1747 г. «спорах между Миллером и Крёкшиным» см. т. VI наст. изд., стр. 7—12 и 541—545. — Об увольнении Миллера в 1750 г. от должности ректора см. выше, пояснения к § 25. — Об обстоятельствах, связанных с печатанием выпущенного

- 715 -

в 1750 г. первого тома «Сибирской истории» Миллера, см. т. VI наст. изд., стр. 81—84 и 559—562. — «Сочинением родословных таблиц в угождение приватным знатным особам» Миллер действительно занимался немало с самых первых лет своей академической службы (Пекарский, I, стр. 311—312 и 351—352).

К § 31. В этом параграфе Ломоносов отступил от хронологической последовательности изложения: говоря о двух эпизодах, отделенных друг от друга пятилетним промежутком, он начинает с более позднего эпизода и затем переходит к более раннему. Карта географических открытий, явившихся результатом русской морской экспедиции к побережью Северной Америки, была опубликована в Париже в 1752 г. Ее напечатал и снабдил своими объяснениями Ж.-Н. Делиль. Академия Наук, которая была действительно «немало потревожена» этой публикацией, поручила Миллеру написать статью, где он должен был «показать все нечестные в сем деле Делилевы поступки и главные его карты и изъяснения неисправности». Неисправностей было много, и Миллер выполнил данное ему поручение, напечатав в 1753 г. на нескольких языках соответствующую статью (Пекарский, I, стр. 142—143). — Что касается упоминаемого Ломоносовым письма Делиля к Миллеру, то оно было «перехвачено» в 1748 г. (документы 415—423).

К § 32. О диссертации Миллера «Происхождение имени и народа российского» и о вызванной ею дискуссии, происходившей в 1749—1750 гг., см. т. VI наст. изд., стр. 17—80 и 546—559. — О столкновении Миллера с Тепловым и о состоявшемся в октябре 1750 г. разжаловании Миллера в адъюнкты см. примечания к письму 72.

К § 33. Президент Академии Наук К. Г. Разумовский, будучи назначен гетманом, выехал из Петербурга на Украину в двадцатых числах мая 1751 г. (Васильчиков, стр. 145—148). — Теплов произведен в коллежские советники с назначением состоять при гетмане 1 марта 1751 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 149, лл. 430—431). Ломоносов произведен в тот же чин «за его отличное в науках искусство» 4 марта 1751 г. (там же, № 151, л. 106). Ломоносов придавал очень большое значение этому своему производству: полученный им «полковничий ранг» изменял коренным образом его общественное положение (примечания к письму 12) и придавал больший вес его служебному положению в Академии, где в то время еще никому из академиков, кроме него и Штелина, не было присвоено чинов. Н. И. Попов назначен профессором астрономии 1 марта 1751 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 146, л. 386). Миллер восстановлен в звании профессора 21 февраля 1751 г. (там же, № 461, л. 222 об.; № 149, лл. 402, 427—429, 451—453) и назначен действительным конференц-секретарем Академии 26 февраля 1754 г. (там же, ф. 1, оп. 2-1754 г., № 3); годовой оклад его жалованья был повышен при этом с 1000 до 1500 руб. (там же,

- 716 -

ф. 3, оп. 1, № 465, л. 162 об.). Говоря о том, что Географический департамент был «поручен» Миллеру, Ломоносов выражается не совсем точно. 12 марта 1751 г. заведование этим департаментом было возложено на академика А.-Н. Гришова (там же, № 161, л. 236), а два года спустя, 13 марта 1753 г., ему же совместно с Миллером было поручено наблюдать за изданием тех «новых генеральных и специальных карт Российской империи», которые предполагалось выпустить (там же, № 464, л. 195). Этим и исчерпывались официальные полномочия Миллера по Географическому департаменту, однако ввиду бездеятельности Гришова фактическим руководителем картографических работ стал Миллер. — О Комиссии «для отрешения излишеств» см. пояснения к § 34.

К § 34. Источником «слуха» об академических неурядицах, который, по словам Ломоносова, «достиг и до самых внутренностей двора», было, очевидно, то самое поддержанное И. И. Шуваловым письмо Ломоносова К. Г. Разумовскому, о котором шла речь выше, в пояснениях к § 25. Прямым следствием этого письма был, как уже сказано, ряд запросов К. Г. Разумовского в Академическую канцелярию. По получении ответов на них Разумовский направил туда же 26 февраля 1754 г. пространный ордер о пересмотре состава академических служащих. В основу ордера была положена ломоносовская мысль о ненормальности создавшегося в Академии положения, при котором «больше прилагается старание художественную фабрику размножить, нежели науки». Пересмотр штата был поручен Комиссии, в состав которой, кроме Ломоносова, вошли Шумахер, Штелин и Миллер (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 85—86). Ломоносов говорит, что, кроме ордера на имя Канцелярии, был послан одновременно еще и второй ордер лично ему, а сверх того «приватное письмо» Теплова ему же. В дошедшей до нас части личного архива Ломоносова нет, к сожалению, этих двух документов, в которых, по его словам, были «точно и ясно изображены Шумахеровы непорядки» и которыми Ломоносов, как видно из данного параграфа, чрезвычайно дорожил. Весьма вероятно, что оба документа были изъяты при происходившей после смерти Ломоносова разборке его опечатанных бумаг. Факт получения им «особливого» ордера Разумовского и письма от Теплова служит хоть и косвенным, но надежным доказательством того, что истинным инициатором предполагавшегося «отрешения излишеств от Академии» был Ломоносов. О деятельности образованной Разумовским «Комиссии о рассмотрении академических служителей» (так именовалась она официально), которая породолжалась фактически с 8 марта по 23 апреля 1754 г., см. документ 394 и примечания к нему. Секретарь Академической канцелярии П. И. Ханин, которого в эту пору приблизил к себе Разумовский, подавал в Комиссию представление об упорядочении работ Типографии и Книжной лавки. Слова Ломоносова, что «Ханин искал себе асессорства и единственного смотрения над книжным

- 717 -

печатанием и торгом», подтверждаются тем, что в своем представлении Ханин весьма упорно настаивал на учреждении должности директора «над Типографиею и другими всеми художниками, по примеру Синодальной типографии в штатском чине состоящего» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 24, лл. 8—9; ф. 3, оп. 2, № 88, л. 8). — Репорт президенту об итогах деятельности Комиссии послан в Москву 12 мая 1754 г. (там же, ф. 3, оп. 2, № 88, лл. 7—8). Автором этого весьма подобострастного и уклончивого репорта, который сводил в сущности на нет все принятые Комиссией решения, был, несомненно, Шумахер. — Архитектор И.-Я. Шумахер подлежал увольнению «за неприлежное отправление его должности» по словесному приказу Разумовского, объявленному в Комиссии Ханиным (ААН, ф. 3, оп. 2, № 140-а, л. 5 об.), фактически же он был уволен только в 1756 г. и принят снова на академическую службу по письменному ордеру того же Разумовского в декабре 1758 г. (там же, ф. 3, оп. 1, № 238, л. 150).

К § 35. Об обстоятельствах, связанных с обсуждением в 1755 г. вопроса о пересмотре Академического регламента, см. документы 395 и 396 и примечания к ним. О состоявшемся тогда же «отрешении» Ломоносова от присутствия в Академическом собрании см. письма 49 и 50 и примечания к ним. — Слова Ломоносова «хотя же академический стат снова по указу из Правительствующего Сената недавно подан яко не подлежащий к поправлению, к чему Ломоносов не подписался», следует понимать, по-видимому, так: Сенат «недавно», т. е. в 1763—1764 гг., обращался в Академическую канцелярию с требованием представить штат Академии Наук и сообщить, не нуждается ли последний в изменении. Канцелярия, представив штат, ответила, что изменению он не подлежит; Ломоносов же отказался подписать такой ответ. Это сообщение Ломоносова весьма правдоподобно. В конце 1763 г. пересматривались штаты всех вообще государственных учреждений, и 15 декабря 1763 г. Екатериной II был издан манифест, определявший по-новому функции этих учреждений, а вслед за тем ею был подписан именной указ о «штатах разным присутственным местам». Манифест был получен в Академии Наук 20 декабря 1763 г., а именной указ — 2 января 1764 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 969, лл. 250 и 282). Однако среди утвержденных этим именным указом штатов нет штата Академии Наук, и никаких следов переписки между Академией и Сенатом по этому вопросу не удалось обнаружить ни в сохранившихся делах Академической канцелярии, ни в делах Сената. — Упоминаемый в конце параграфа ордер президента о составлении проекта нового устава Академии Наук был подписан в мае 1764 г. (см. примечания к документу 408).

К § 36. Характеризуя в этом параграфе период с половины 1747 г. по начало 1757, Ломоносов прав, когда говорит, что «упалые» (т. е. вакантные) профессорские места замещались в эти годы «весьма посредственными»

- 718 -

иностранными учеными: крупнее прочих был только профессор механики Х.-Г. Кратценштейн, проработавший в Академии всего пять лет (1748—1753 гг.). Об инструкции, данной академику А. Каау-Бургаву при увольнении его в 1748 г. в заграничный отпуск, см. примечания к письму 72. — Не раз цитированные Ломоносовым слова Теплова «Академия без академиков...» должны быть датированы, по-видимому, концом 1756 г. (там же).

К § 37. Зачеркнутые Ломоносовым строки говорят о том, что он намеревался начать заключительную главу своей записки с рассказа о распоряжении президента Академии Наук от 24 марта 1758 г. (у Ломоносова описка: «1748») относительно распределения обязанностей между членами Академической канцелярии (Билярский, стр. 367—368; см. также § 43). — К. Г. Разумовский выехал из Петербурга на Украину в половине февраля 1757 г. (Васильчиков, стр. 204—206). Его ордер о назначении Ломоносова и Тауберта членами Академической канцелярии был подписан 13 февраля 1757 г., а объявлен 1 марта того же года (документ 495). — В 1756 г. Штелину было поручено «главное смотрение над возобновлением сгоревшего академического строения», а 12 апреля 1757 г. он был назначен членом Канцелярии и одновременно «директором всех при Академии художеств» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 221, лл. 337—338). — О злоупотреблениях Тауберта при сдаче строительных подрядов и о выступлениях Ломоносова по этому вопросу см. документы 438, 439, 448, 460—462. О протесте, поданном секретарем Академической канцелярии М. М. Гурьевым в Сенат, Ломоносов говорит в настоящей записке дважды (см. § 70). В сохранившихся делах Канцелярии не обнаружено никакого письменного «доношения» Гурьева в Сенат, да такого, видимо, и не было. Речь, вероятно, идет о следующем. 22 августа 1761 г. Гурьев «призывался» в Сенат и отвечал там устно на вопросы генерал-прокурора, касавшиеся ремонта сгоревшего академического здания. Ответы Гурьева на эти вопросы известны лишь по его официальному репорту на имя Академической канцелярии, где они изложены так, что их нельзя назвать «протестом» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 263, л. 11). Каковы они были в действительности, мы не знаем; из документов, однако, видно, что в тот же день, вслед за Гурьевым «призыван был» в Сенат и Тауберт. Если верить его сообщениям, генерал-прокурор (очевидно, уже достаточно хорошо осведомленный Гурьевым) ни о чем не расспрашивал Тауберта, а ограничился только словесным приказом «возможно поспешать» с приведением в порядок погоревшего здания (там же, № 531, лл. 213 об. — 214). В связи с этим заговорили о новых ремонтных подрядах, и через день, 24 августа 1761 г., на этой почве в заседании Академической канцелярии произошло резкое столкновение Ломоносова с Таубертом, на сторону которого стал, по обыкновению, и Штелин (там же, л. 215 об.). Насколько огромны были расходы

- 719 -

на бесплатную раздачу книг, можно судить по тому, что в 1763 г., например, стоимость книг, отпущенных Академией безденежно, достигла 13 698 руб. 90 коп., т. е. составила более 27% годовой штатной суммы, которая отпускалась на содержание всей Академии (там же, № 1692, л. 13). — О перегрузке Академии делами, не имевшими отношения к науке, см. документ 409. Интересно сопоставить настоящий параграф с репортом Ломоносова о причинах «несостояния» Академии Наук, поданным 7 января 1758 г. на исходе первого года его работы в качестве члена Академической канцелярии (документ 397).

К § 38. Модель ночезрительной трубы была представлена Ломоносовым в Академическое собрание в мае 1756 г. Об этом приборе и о полемике Ломоносова с академиком Ф.-У.-Т. Эпинусом по этому предмету см. документ 460, п. 2 и т. IV наст. изд., стр. 111—119 и 729—740. Сведения об участии Эпинуса в ученой и педагогической деятельности Академии Наук и о том, как Тауберт его «отвел от наук», см. примечания к документу 468.

К § 39. Теплов был произведен в статские советники 24 декабря 1758 г., о чем Академия Наук была извещена сенатским указом от 12 января 1759 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 965, л. 5). Таким образом, эпизод, о котором Ломоносов сообщает в настоящем параграфе, имел место в 1759 г.; Ломоносов действительно «уже девятый год тогда был в одном чину» (с марта 1751 г.). Упоминаемое им прошение его на имя Разумовского не отыскано. Оно было отклонено: производство Ломоносова в статские советники состоялось только пять лет спустя, в декабре 1763 г. (там же, № 270, л. 316; № 969; л. 280). — Контракт Академии с Эпинусом был подписан в октябре 1756 г. (там же, № 700, л. 184), но вступил в действие только с 31 мая 1757 г., когда Эпинус, прибыв из Берлина в Петербург, впервые появился в Академии (там же, № 468, л. 188). Производство его в коллежские советники состоялось 10 апреля 1761 г. (там же, № 967, л. 38), т. е. на четвертом году его академической службы. — Об отказе Эпинуса от чтения университетских лекций см. т. IX наст. изд., примечания к документу 322.

К § 40. Распоряжение Тауберта о переносе кафедры из академического здания в помещение Гимназии состоялось в ноябре 1757 г.: 1 декабря 1757 г. профессор Браун сообщил Канцелярии, что «аудитория употреблена на другое дело» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, л. 38). Ломоносов обжаловал это распоряжение президенту 7 января 1758 г., заявив, что из-за самовольных действий Тауберта «лекции вовсе остановились» (документ 397).

К § 41. О несостоявшейся командировке академического художника Андрея Грекова см. т. IX наст. изд., документ 265. — А. А. Греков, по национальности грек, сын матроса русского галерного флота, работал

- 720 -

в Академии Наук с 1729 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 5, лл. 201—203). В 1742—1744 гг. в качестве одного из «доносителей» на Шумахера он долго содержался под стражей, был приговорен к битью батожьем, но помилован и оставлен при Академии (Материалы, т. VII, стр. 182). В первой половине 1760-х годов он состоял учителем рисования при великом князе Павле (ААН, ф. 3, оп. 1, № 270, лл. 13—14). Вскоре после смерти Ломоносова, в декабре 1765 г., Тауберт уволил Грекова от академической службы (ААН, ф. 3, оп. 1, № 293, л. 184). Брат Андрея Грекова, Алексей, искуснейший гравер, соавтор знаменитых «проспектов» Петербурга, проработал в Академии тридцать пять лет, с 1735 по 1770 г. (там же, № 237, л. 196; № 325, л. 494). Шумахер продержал его двадцать два года на окладе «ученика» (там же, № 261, л. 83), а когда Алексей Греков, получивший, наконец, в 1756 г. звание подмастерья, возбудил четыре года спустя ходатайство о награждении «мастерским чином», ему было в этом отказано (там же, л. 84 об.).

К § 42. «Некоторым известием о мусии» Ломоносов называет статью В. К. Тредиаковского «О мозаике», содержавшую пренебрежительный отзыв о современном мозаичном искусстве, который, как опасался Ломоносов, мог неблагоприятно повлиять на возбужденное им в Сенате дело о заказе на мозаичные работы для Петропавловского собора (ср. т. IX наст. изд., документы 84 и 87). — Ломоносову изменила в этом случае память: статья Тредиаковского была напечатана не в «Ежемесячных сочинениях», а в журнале «Трудолюбивая пчела» (СПб., 1759, июль, стр. 358—360). Таким образом, упрек, брошенный в настоящем параграфе Миллеру, должен быть переадресован издателю «Трудолюбивой пчелы», А. П. Сумарокову.

К § 43. «Президентский ордер», вполне точно излагаемый Ломоносовым подписан 24 марта 1758 г. (Билярский, стр. 367—368; ср. выше пояснения к § 37). Хозяином инструментального дела стал действительно Тауберт. Из месячных отчетов Инструментальной палаты за 1758—1764 гг. видно, что в течение этих семи лет она отдавала очень мало времени научному приборостроению по заказам академиков. Основная ее работа заключалась в выполнении платных заказов других ведомств и в техническом обслуживании прочих академических ремесленных мастерских. Кроме того, время от времени она выполняла мелкие приборостроительные заказы забавлявшихся наукой вельможных диллетантов (ААН, ф. 3, оп. 1, №№ 503—509).

К § 44. Заботу об улучшении жилищных условий гимназистов и студентов Ломоносов проявлял и до своего вступления в заведование ученой и учебной частью Академии. Об этой заботе говорит, в частности, его представление от 6 июня 1757 г. о постройке нового академического здания. Этот проект мотивировался, между прочим, и тем, что проживание учащихся «по разным местам, у своих родителей или свойственников»

- 721 -

имеет чрезвычайно вредные для них последствия (документ 429 и примечания к нему). Говоря о новых штатах и регламентах Университета и Гимназии, Ломоносов имеет в виду в данном случае подписанное им и Разумовским определение от 14 февраля 1760 г. и приложенный к этому определению «стат новоучрежденный», а также составленные Ломоносовым проекты университетского и гимназического регламентов, которые, хотя и не получили официального утверждения, но с одобрения президента были введены в действие (см. т. IX наст. изд., документы 303, 314, 323).

К § 45. В первой части этого параграфа речь идет о денежном положении Гимназии в 1758—1759 гг. К словам Ломоносова «не мог выпросить у Тауберта денег» П. С. Билярский в своей публикации 1865 г. дал пространное примечание, где, задавая риторический вопрос, «оправдаются ли сохранившимися приходо-расходными книгами» сетования Ломоносова, приводит цифровые данные, подобранные так, что у читателя может зародиться сомнение в справедливости жалоб Ломоносова (Билярский, стр. 078—079). Однако сам же Билярский признается, что приходных записей по Гимназии за 1759 г. он «не видал», чему нельзя не удивиться, так как эти записи содержатся в той самой шнуровой приходо-расходной книге (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1542), откуда Билярский почерпнул цифры за 1758 г. Таким образом, в эту книгу он только заглянул, но до конца ее даже не перелистал. Кроме того, опустив список денежных выдач за 1759 г., он заменил их списком этих выдач за 1760 г., который к настоящему параграфу не имеет ровно никакого отношения, так как Ломоносов говорит здесь о периоде до 19 января 1760 г. «Сетования» Ломоносова сводятся к жалобам на нерегулярность денежных выдач в пределах бюджетного года, а Билярский, обходя этот вопрос, приводит за 1759 г. только одну итоговую цифру и не указывает, в какие именно сроки выдавались деньги в этом году. А в этих-то сроках и заключается основная суть дела. Судя по сохранившимся документам, дело обстояло следующим образом. В половине 1758 г. Ломоносов возбудил ходатайство об ассигновании 1800 руб. в год на организацию для казеннокоштных гимназистов общежития и на «довольствие» их «пищею и прочим» (т. IX наст. изд., документ 306). Эта заявка Ломоносова была сильно урезана: вместо просимых 1800 руб. президент Академии ассигновал в год всего две трети этой суммы, т. е. 1200 руб., что, разумеется, сбило все сметные расчеты. Ассигнованная сумма должна была отпускаться либо из бюджетных сумм Академии, либо из так называемых «книжных» сумм, а так как бюджетных сумм в наличности зачастую не оказывалось, то приходилось, как говорит Ломоносов, прибегать к «книжным» суммам, которыми единолично распоряжался Тауберт. Итак, нужно было действительно «упрашивать» Тауберта, а он отвечал на эти просьбы тем, что выдавал деньги в совершенно неопределенные сроки, да к тому же и размер очередных выдач варьировал по своему

- 722 -

усмотрению. Сказанное достаточно наглядно иллюстрируется следующей таблицей, составленной на основании вышеупомянутой приходо-расходной книги:

1758  г.	августа	20	отпущено	400  р.
»	ноября	26	»	800  »
1759  г.	апреля	3	»	100  »
»	мая	10	»	100  »
»	июня	14	»	500  »
»	декабря	10	»	500  »

При таком нерегулярном отпуске средств, и без того уже урезанных, в денежном хозяйстве вновь учрежденного гимназического общежития не могли не происходить серьезные перебои. А на эти скудные средства приходилось не только кормить и поить гимназистов: нужно было, кроме того, одевать и обувать их, обставлять общежитие необходимой мебелью и посудой, запасать дрова и т. п. И в то самое время, когда на нужды русского просвещения отпускались из академических сумм с такой неохотой лишь жалкие крохи, те же академические суммы расточались тясычами и десятками тысяч на затейливую отделку павильона для глобуса, на золоченую резьбу для библиотечных шкафов да на драгоценные книжные подношения царедворцам (ср. выше пояснение к §§ 24 и 37). Учитывая все эти обстоятельства, нельзя не поверить Ломоносову, что ему в самом деле «до слез доходило» при виде «босых» гимназистов, которым «почти есть было нечего». — Медальерный и пунсонный мастер И. Купи умер 4 февраля 1760 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 288, л. 254). Его инструменты были приобретены Академией у его вдовы за 120 руб. по определению Академической канцелярии от 6 мая того же года (там же, № 252, л. 99). За их покупку высказывался Я. Я. Штелин (там же, л. 96). Главная масса приобретенных инструментов предназначалась для резания стальных печатей, т. е. для такой работы, которую Академия Наук выполняла почти исключительно по частным заказам придворной знати. — Определение Академической канцелярии, «по силе которого советнику Ломоносову одному поручены в смотрение Университет и Гимназия», подписано Разумовским 19 января 1760 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 19). Годовая штатная сумма на содержание Университета и Гимназии повышена с 12 890 руб. до 15 248 руб. определением от 14 февраля того же года, которое подписано Разумовским и Ломоносовым (т. IX наст. изд., документ 323). Определение Канцелярии об отделении этой суммы от прочих денежных средств Академии и об установлении особого порядка ее расходования состоялось 31 мая 1761 г. (там же, документ 341). — Статистические данные, которыми Ломоносов заключает настоящий параграф, вполне точны и весьма красноречивы: за то недолгое время, когда Университетом и Гимназией

- 723 -

единолично руководил Ломоносов (1760—1765 гг.), произведено из гимназистов в студенты 24 человека (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 24; № 474, л. 236; № 827, лл. 32, 73, 121, 135; оп. 9, № 39), причем к моменту составления настоящей записки, т. е. к 26 августа 1764 г., было произведено в студенты, как уже говорилось (см. выше, стр. 695), двадцать академических гимназистов; за первые же тридцать лет «правления Шумахерова» (1724—1753 гг.) ни один академический гимназист не был произведен в студенты. Нельзя считать академическими гимназистами ни товарищей Ломоносова по Московской академии, которые в Академии Наук, по свидетельству ее «главного командира», обучались только «немецкому диалекту» и которых тот же «главный командир» называл «студентами», а Сенат — «московскими студентами» (Материалы, т. III, стр. 677—678; т. IV, стр. 396), ни С. К. Котельникова и А. П. Протасова, которые, хоть и числились формально в течение одного года (19 августа 1741 г. — 28 августа 1742 г.) академическими гимназистами, однако не проходили гимназического курса, обучаясь только риторике и логике (ААН, ф. 3, оп. 1, № 79, лл. 79, 189, 193 об., 196; № 452, л. 202; Протоколы Конференции, т. I, стр. 715). Нет сомнения, что Ломоносов, говоря о «произведении» в студенты, имеет в виду не таких пришлых, уже где-то обученных молодых людей, а коренных питомцев Академической гимназии.

К § 46. Согласно ордеру президента Академии от 18 августа 1758 г., суммы на содержание казеннокоштных гимназистов должны были выдаваться на руки инспектору Гимназии К.-Ф. Модераху, которому предлагалось расходовать их «по расположению» Ломоносова (Билярский, стр. 374). В соответствии с этим, когда оказывалось возможным получить деньги из кассы, Ломоносов извещал об этом Модераха ордером, в который включались обыкновенно следующие слова: «Изволите, оные деньги приняв, записать в данную вам тетрадь и держать в расход, в силу его высокографского сиятельства Академии г. президента августа 18 дня 1758 г. ордера, по расположению моему с запискою в оную тетрадь и с расписками» (см., например, ААН, ф. 3, оп. 1, № 832, лл. 22, 23). В некоторых случаях слова «по расположению моему» опускались (см. там же, л. 20). Из числа таких ордеров сохранились, к сожалению, только очень немногие и притом относящиеся уже к 1760 г. Упоминаемого Ломоносовым ордера с подчисткой среди них не обнаружено. Совершенно произвольны и несостоятельны догадки П. С. Билярского, будто Модерах, представив подчищенный кем-то ордер, проявил тем самым «недостаток доверия к Ломоносову», из-за чего лишился, будто бы, расположения последнего и был отрешен от должности инспектора. Все это нимало не похоже на истину. Ломоносов подробно и ясно излагает те чисто принципиальные, а отнюдь не личные, как думает Билярский, мотивы, по которым он согласился уволить Модераха (см. т. IX наст. изд., документ 335).

- 724 -

О «расположении» Ломоносова к Модераху говорить вообще не приходится: Ломоносов никогда не питал и не мог питать расположения к педагогу, который отстаивал интересы одного только «благородного юношества», т. е. гимназистов-дворян, и рекомендовал воздерживаться от приема в Гимназию учеников «из самого подлого народа» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, лл. 140 об. — 141). На этой почве у Ломоносова произошло резкое столкновение с Модерахом еще в 1756 г., т. е. задолго до того, как Ломоносову было поручено управление учебной частью Академии (Протоколы Конференции, т. II, стр. 356). Вступив в исполнение обязанностей члена Академической канцелярии и получив тем самым возможность вникать во внутреннюю жизнь Университета и Гимназии, Ломоносов сразу же обнаружил ряд серьезнейших недочетов в педагогической деятельности Модераха (т. IX наст. изд., документы 290, 296—298).

К § 47. Составленный Ломоносовым проект регламента и штата Университета и Гимназии был послан, по резолюции Академической канцелярии от 17 сентября 1759 г., на отзыв профессорам Г.-Ф. Миллеру, И.-Я. Брауну и К.-Ф. Модераху (т. IX наст. изд., документ 315). Г. Н. Теплов в этой резолюции не упомянут, и отзыв его о ломоносовском проекте не отыскан. Говоря «трое из профессоров», Ломоносов разумеет Миллера, Брауна и Модераха, а «четвертым» он называет Фишера.

К § 48. Упоминаемое в этом параграфе представление Ломоносова не отыскано. В мае 1760 г. Академическая канцелярия послала в Академическое собрание диссертацию Г. В. Козицкого и просила по ознакомлении с ней дать отзыв, достоин ли ее автор быть профессором красноречия, философии и латинских словесных наук (документ 446). Диссертация посылалась на дом академикам; им предлагали высказаться о ней поскорее, но они так, по-видимому, и не высказались, и дело заглохло (Протоколы Конференции, т. II, стр. 450—451, 460). Козицкий, по отзыву Н. И. Новикова, был прекрасно образован, знал много языков и славился «слогом чистым, важным, плодовитым и приятным» (Сборник ОРЯС АН, т. XIX, СПб., 1878, стр. 308). Хоть звания профессора он так и не получил, однако в 1760—1763 гг. привлекался Ломоносовым к чтению студентам лекций по риторике (Ломоносов, III, стр. 363; ср. также ААН, ф. 3, оп. 1, № 825, л. 12). Одновременно он, как и Н. Н. Мотонис, преподавал и в Гимназии. Оба очень рано покинули академическую службу: Козицкий в 1763 г., Мотонис в 1764 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 279, л. 50; № 282, л. 172). В 1767 г., после фактического отрешения Тауберта от академических дел, Козицкий и Мотонис были единогласно избраны почетными членами Академии Наук «во внимание к их удивительным способностям по части русского языка» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 591). — С. Я. Румовский, тесно связанный с врагами Ломоносова — Таубертом, Эпинусом и Шлёцером, был назначен профессором астрономии 16 марта

- 725 -

1763 г. на двадцать девятом году от рождения (ААН, ф. 3, оп. 1, № 274, л. 133). — О служебной карьере А.-Л. Шлёцера см. т. IX наст. изд., примечания к документу 268.

К § 49. Хлопоты Ломоносова об утверждении «привилегии» для Академического университета освещены в т. IX наст. изд. (документы 324 и 325). Представление на имя императрицы об утверждении привилегии было написано от имени Академической канцелярии, но подписано 17 февраля 1760 г. только президентом Академии и Ломоносовым (там же, документ 324). Тауберт и Штелин еще за три дня до того отказались подписывать бумаги, относящиеся к Университету и Гимназии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 530, л. 54). — О получении А. П. Протасовым ученой степени доктора медицины и профессорского звания см. документы 440 и 446. Протасов был назначен профессором 3 ноября 1763 г., т. е. на семь с половиной месяцев позже, чем Румовский, благодаря чему последний, по тогдашним правилам, получил «старшинство перед Протасовым».

К § 50. Профессор Ф.-Г. Штрубе-де-Пирмонт был уволен от академической службы в 1757 г. (Пекарский, I, стр. 686). Обер-аудитор Адмиралтейств-коллегии Г.-Ф. Федорович был назначен профессором «российских прав» 21 февраля 1760 г. с ведома Академического собрания, которое 10 октября 1759 г. рассматривало представленный Федоровичем «специмен», вызвавший одобрительные отзывы (Протоколы Конференции, т. II, стр. 432, 436—437, 446). Против этого назначения высказывался тогда, по словам Ломоносова, один только Г.-Ф. Миллер. Кроме личной неприязни Миллера к Федоровичу, о причинах которой Миллер писал впоследствии весьма пространно (ААН, ф. 21, оп. 1, № 33, лл. 35—36), имело значение, вероятно, и то обстоятельство, что кафедра русского права была учреждена по мысли Ломоносова (т. IX наст. изд., документы 314 и 323) и вопреки желанию Миллера, который еще в 1748 г. говорил, что за отсутствием пособий по русскому праву нет надобности создавать такую кафедру (ААН, ф. 21, оп. 1, № 99, § 28, л. 13). Федорович приступил к чтению лекций в 1761 г. и продолжал читать их в 1762—1763 гг. (Ломоносов, III, стр. 361—362). В начале августа 1762 г. переводчик А. Я. Поленов, впоследствии известный юрист, и трое студентов возбудили перед Академической канцелярией ходатайство о командировании их за границу для дальнейшего усовершенствования в науках. Каждый из них мотивировал эту просьбу по-своему; в прошении Поленова указывалось, между прочим, что лекции Федоровича не могут принести ему пользы, так как последний «до сего еще времени диктует своим слушателям голые дефиниции» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 270, л. 32). Рассказ Ломоносова о дальнейшей судьбе этого ходатайства абсолютно точен. Тауберт повел дело весьма странным, совершенно необычным в то время порядком и дал ему небывало быстрый ход. Воспользовавшись тяжелой болезнью Ломоносова и не записав ничего

- 726 -

в журнал Академической канцелярии, Тауберт созвал экстраординарное Академическое собрание, куда явился лично и на словах доложил вышеупомянутые четыре прошения. Жалоба Поленова на Федоровича была занесена Миллером в протокол. По поводу этой жалобы Миллер счел нужным заявить, что профессорские должности следует замещать достойными людьми, и эти свои слова, прямо направленные против Федоровича, а через его голову и против Ломоносова, он тоже внес в протокол. Не пригласив Федоровича в собрание и не запросив у него даже объяснений по существу поданной на него жалобы, академики признали, что А. Я. Поленова и одного из студентов, И. И. Лепехина (будущего академика), следует командировать за границу (Протоколы Конференции, т. II, стр. 485—486). Это собрание состоялось 9 августа 1762 г., а 13 сентября того же года командированные уже отбыли из Петербурга (ААН, ф. 3, оп. 1, № 270, л. 62). Только после их отъезда узнал, по-видимому, Федорович о том, что в Академическом собрании обсуждался и был осужден метод его преподавания. 2 декабря того же 1762 г. он явился в это собрание, чтобы ознакомиться с протоколом, где содержалась порочащая его запись. Миллер не дал протокола, и на этой почве у них произошло описанное Ломоносовым столкновение. По этому поводу производилось весной 1763 г. по просьбе Федоровича целое следствие, которое, как это часто случалось в те годы, ни к каким решениям не привело. Очевидец, профессор Браун, подтвердил, что «зачинщиком ссоры» и «обидящим» был Миллер, а «обиженным» — Федорович и что имело место «бесчестное и наглое выведение» Федоровича из Академического собрания (Протоколы Конференции, т. II, стр. 492—493; ААН, ф. 3, оп. 1, № 273, лл. 105—108). Да и сам Миллер сознался, что дал волю рукам; спор его с обвинителями свелся, в сущности, только к тому, выпроваживал ли он Федоровича «взашей», «за плечо» или «за рукав» (там же, ф. 20, оп. 1, № 33, л. 38). — Упоминаемая Ломоносовым жалоба П. Б. Иноходцова на академика С. Я. Румовского была доложена последним Академическому собранию в феврале 1764 г. Иноходцов, впоследствии крупный астроном, заявлял, что Румовский, к которому он был направлен для изучения математики и астрономии, не преподает ему ничего, кроме сферической тригонометрии, в силу чего он, Иноходцов, никаких астрономических познаний не приобрел. 9 того же сентября Иноходцову был объявлен выговор в присутствии всех академиков, причем потребовано от него обещание, что свою жалобу он возьмет назад и напишет вместо нее другое «доношение» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 511). Противопоставив два эпизода, весьма между собою сходные, но разрешившиеся тем не менее по-разному, Ломоносов воздержался от вывода, который ясен и так: при рассмотрении двух аналогичных студенческих жалоб судьи, противники Ломоносова, руководились не принципиальными соображениями, а личными симпатиями и антипатиями. — Подробнее об отправлении Поленова

- 727 -

и Лепехина за границу см. т. IX наст. изд., примечания к документу 346.

К §§ 51—52. Текст этих двух параграфов повторен Ломоносовым почти дословно в представлении, которое он подал в Академическую канцелярию в начале сентября 1764 г. (т. IX наст. изд., документ 353).

К §§ 53—54. Текст этих двух параграфов является пересказом того, что изложено Ломоносовым в его «Кратком показании о происхождении академического Географического департамента» (т. IX наст. изд., документ 164). История выписки из-за границы астрономических инструментов (§ 54) изложена Ломоносовым верно. Список этих инструментов был представлен А. Д. Красильниковым еще 7 февраля 1761 г., причем Канцелярия предполагала сперва писать о присылке их из Англии почетному члену нашей Академии Д. Брэдли (ААН, ф. 3, оп. 1, № 531, л. 80 об.). Но 18 мая того же года Тауберт вызвался сам выписать эти инструменты (там же, л. 144), от чего, однако, через четыре дня, 22 мая, отказался, что заставило Канцелярию обратиться непосредственно к находившимся в Петербурге английским купцам (там же, л. 146 об.). Через месяц, 20 июня, Штелин сообщил Канцелярии, что английский купец Рейнголд обещает выписать инструменты (там же, № 472, л. 3). Хоть Канцелярия и просила этого купца доставить инструменты «нынешним летом», т. е. в 1761 г., однако прошло и это лето, и следующее (это были годы болезни Ломоносова), а инструментов все не было: Рейнголд представил их только 1 апреля 1763 г. Канцелярия назначила комиссию для их освидетельствования (там же, № 474, л. 78), а к этому времени, когда со всеми формальностями было покончено (определение Канцелярии об оплате счета было датировано 15 мая 1763 г. — там же, л. 132), успел уже поступить упомянутый Ломоносовым ордер президента Академии о приостановке географических экспедиций: он был подписан в Москве 17 апреля 1763 г., а поступил в Канцелярию 26 того же апреля (там же, л. 113).

К § 55. Представление Ломоносова от 5 февраля 1763 г., заключавшее в себе протест против ордера президента Академии о передаче Географического департамента в ведение Миллера, опубликовано в т. IX наст. изд. (документ 165).

К § 56. Из начальных слов этого параграфа явствует, что в 1763 г. Ломоносов виделся лично с Екатериной II и вручил ей план географических экспедиций, составленный им еще в 1760 г. После встречи с Ломоносовым Екатерина II действительно послала в Академию справиться: «Было ль от кого из гг. академиков в подаче предложение о измерении всей России треугольниками и какое о том в собрании положено мнение». Академическая канцелярия 17 ноября 1763 г. направила соответствующий запрос Миллеру, в ведении которого находился архив Академического собрания (ААН, ф. 1, оп. 2-1763 г., № 3; Билярский, стр. 624). Миллер в ответ

- 728 -

на этот запрос составил две справки: одну пространную, датированную 30 ноября 1763 г. (ААН, ф. 21, оп. 1, № 105/3), другую сокращенную, датированную 1 декабря того же года (ААН, ф. 20, оп. 1, л. 330; Билярский, стр. 625). В этих справках Миллер в самом деле утверждал, что «о измерении всего Российского государства треугольниками никогда никаких предложений ни от кого из гг. академиков не было, и не сочинены никогда образцовые о том карты». Упомянув далее о связанных с таким измерением предположенных Ж.-Н. Делиля, которых тот не подавал, однако, по заявлению Миллера, в Академию Наук «на апробацию», Миллер действительно ни словом не обмолвился ни о ломоносовском проекте географических экспедиций вообще, ни, в частности, о карте таковых, составленной Ломоносовым же. Судя по тому, что ни в протоколах Академического собрания, ни в журналах Академической канцелярии, ни в журналах входящих и исходящих бумаг нет решительно никаких следов канцелярской пересылки запроса Екатерины II в Академию и ответа Академии на этот запрос, надо полагать, что запрос был передан Тауберту кем-то на словах (вероятно, Г. Н. Тепловым) и что в ответ на него Тауберт передал без всякой препроводительной бумаги справку Миллера. Такое предположение согласуется и с текстом Ломоносова, который говорит: «На сие ответствовано мимо оного Ломоносова чрез статского советника Тауберта от Миллера».

К § 57. Об отказе Ф.-У.-Т. Эпинуса допустить А. Д. Красильникова и Н. Г. Курганова на Академическую обсерваторию для наблюдения одновременно с ним прохождения Венеры по диску Солнца см. т. IX наст. изд., документы 236, 237, 239—243. А. Д. Красильников, участник Второй Камчатской экспедиции, занимался астрономическими наблюдениями, как совершенно правильно отмечает Ломоносов, и на самой восточной, и на самой западной оконечностях тогдашней России, «в самой крайности Азии, на восточном берегу Тихого моря» (слова Красильникова) и затем, уже в 1750 г., на островах Даго и Моон (ААН, разр. V, оп. 1-К, № 92, л. 22; Материалы, т. X, стр. 622—623). Миллер сообщает, что сибирские астрономические наблюдения профессора Л. Делиль-де-ла-Кройера были в основном или, во всяком случае, в лучшей своей части произведены Красильниковым (Материалы, т. VI, стр. 286). Ж.-Н. Делиль-старший еще в 1738 г. заявлял, что Красильников может совершенно самостоятельно производить любые астрономические наблюдения, связанные с определением долгот и широт (там же, т. III, стр. 639). Говоря о том, что наблюдения Красильникова были одобрены профессором А.-Н. Гришовом, Ломоносов имел, вероятно, в виду, заявление Гришова о том, что результаты балтийских наблюдений Красильникова совпали с результатами его собственных аренсбургских наблюдений (Протоколы Конференции, т. II, стр. 308). В половине XIX в. рукописи Красильникова были внимательно изучены академиком

- 729 -

О. В. Струве, который, отозвавшись с величайшей похвалой обо всех вообще астрономо-географических трудах «этого ревностного путешественника», нашел, что его сибирские наблюдения отличаются «поистине изумительной для своего времени точностью» (Recueil des actes des séances publiques de l’Académie imp. des Sciences de St.-Pétersbourg, tenues le 28 décembre 1847 et le 29 décembre 1848. — Собрание протоколов публичных заседаний имп. С.-Петербургской Академии Наук, состоявшихся 28 декабря 1847 г. и 29 декабря 1848 г. С.-Петербург, 1849, стр. 89, 97). К моменту, когда возник спор относительно допущения Красильникова и Курганова в Обсерваторию, у Красильникова был уже тридцатилетний астрономический стаж (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 34), тогда как Эпинус, по справедливому замечанию Ломоносова, был в то время еще начинающим астрономом: до переезда в Россию он всего два года занимался практической астрономией. — Последние строки настоящего параграфа о беготне Тауберта и Эпинуса «по знатным домам» несколько загадочны. Можно думать, что речь идет здесь о каком-то неизвестном нам эпизоде, который был связан с отставкой и последующим восстановлением Ломоносова в звании академика: поводом к отставке послужили бесспорно какие-то взведенные на него обвинения, а чтобы отвести их, ему, вероятно, пришлось прибегнуть к «оправданиям»: вот их-то и «заглушали», может быть, Тауберт и Эпинус.

К § 58. Упоминаемая Ломоносовым статья парижского астронома, аббата А.-Г. Пенгрэ (A.-G. Pingré) была напечатана в «Мемуарах» Парижской академии наук за 1761 г., вышедших в свет в 1763 г. (Histoire de l’Académie royale des sciences. Année MDCCLXI. Avec les Mémoires de Mathématique et de Physique pour la même année, tirés des régistres de cette Académie. Paris, MDCCLXIII — История королевской Академии наук. Год 1761. С Записками по математике и физике за тот же год, извлеченными из реестров этой Академии. Париж, 1763, стр. 413—418 второй пагинации). Она была посвящена астрономическим наблюдениям автора, произведенным 6 июня (26 мая по ст. ст.) 1761 г. на одном из островов Индийского океана в связи с прохождением Венеры по диску Солнца, и содержала обзор подобных же наблюдений, произведенных в тот же день другими астрономами в разных пунктах земного шара. В этом обзоре Пенгрэ коснулся вскользь и петербургских наблюдений, о которых отозвался чрезвычайно пренебрежительно и заявил, что все три наших наблюдателя допустили одну и ту же ошибку, которая исключает возможность пользоваться их данными. О самих наблюдателях он сказал следующее: «г. Брауну отдают справедливость, что он изучает природу усердно, умело и успешно. Все трое наделены несомненно и знаниями, и талантами, но недостает им бесспорно одного — опыта в астрономических операциях». Красильникова и Курганова Пенгрэ не назвал (там же, стр. 459—460). Наблюдавшееся

- 730 -

в 1761 г. прохождение Венеры по диску Солнца вызвало горячие споры не только среди русских академиков, но и во всем ученом мире, причем в Париже, как и в Петербурге, астрономы раскололись на два лагеря. Историки отечественной астрономии еще не удосужились изучить эту интереснейшую международную полемику во всей ее полноте, и потому мы до сих пор, к сожалению, не знаем, кто же из спорящих был прав и кто заблуждался. Полезно, однако, и до окончательного разрешения этого вопроса иметь в виду, что методы наблюдения самого аббата Пенгрэ, так строго осудившего наших наблюдателей, подверглись тогда же у него на родине суровой критике, которая заставила его несколько лет спустя (уже после смерти Ломоносова) признать свою методологическую оплошность и внести поправку в свои вычисления (Biographie universelle (Michaud) ancienne et moderne — Всеобщее жизнеописание (Мишо) древнее и новое. Париж — Лейпциг, т. XXXIII, без года, стр. 365). — Наблюдения Брауна, Красильникова и Курганова опубликованы не были. Ломоносов не ошибся, предполагая, что они проникли «во внешние земли» при посредстве его врагов. Среди бумаг Миллера разыскан недатированный черновик его письма на имя французского астронома аббата Ж. Шаппа д’Отероша, которому Миллер препроводил при этом письме запись наблюдений Красильникова, добавив от себя, что они «весьма неисправны» (ААН, ф. 21, оп. 3, № 360/5). Из текста цитированной выше статьи Пенгрэ (стр. 459) видно, что до него дошли жалобы Эпинуса на какие-то утеснения, от которых терпела, будто бы, урон его астрономическая работа в Петербурге, а из другой статьи того же Пенгрэ, напечатанной два года спустя, следует, что он состоял в переписке с Румовским, который снабжал его сведениями о своей астрономической деятельности (Histoire de l’Académie royale des sciences. Année MDCCLXIV... Paris, MDCCLXVII — История королевской Академии наук. Год 1764... Париж, 1767, стр. 115—116 первой пагинации и стр. 339—343 второй пагинации). Нам известны, таким образом, имена трех петербургских академиков, при посредстве которых получали информацию парижские астрономы: все трое принадлежали к враждебной Ломоносову группе. — Об опытах Брауна по замораживанию ртути в термометре и о публикации, появившейся в связи с ними в Лейпциге, см. т. IX наст. изд., документ 226.

К § 59. Упомянутое Ломоносовым письмо Румовского от 4 июня 1761 г. было послано не из Нерчинска, как пишет Ломоносов, а из Селенгинска, где Румовский должен был наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца. Его постигла неудача: день выдался ненастный, и сквозь густые облака солнце проглядывало лишь изредка и ненадолго. В письме на имя Ломоносова Румовский говорил: «Ежели бы 26 день маия был ясный и мне бы удалось сделать надежное примечание над Венерою, то я бы без всякого сомнения остался в здешнем наихудшем всей Сибири

- 731 -

городе до того бы времени, пока не определил аккуратно длину сего места. Но мое наблюдение того не стоит» (Акад. изд., т. VIII, стр. 239; слова, набранные в разрядку, подчеркнуты Ломоносовым). Это «наблюдение», которое сам же Румовский признавал в 1761 г. нестоящим и ненадежным, он принялся затем рекламировать весьма широко: посвятил ему речь, прочитанную 23 сентября 1762 г. в публичном собрании Академии и вышедшую в том же году отдельным изданием (под заглавием «Изъяснения наблюдений по случаю явления Венеры в Солнце, в Селенгинске учиненных») и ряд статей, опубликованных в 1762—1764 гг. в «Новых комментариях» Академии («Novi Commentarii», т. XI, стр. 443—486, 487—536) и в «Ежемесячных сочинениях» (1764, т. II, апрель, стр. 378—383). Кроме того, о том же селенгинском «наблюдении» Румовского появилось целых два хвалебных сообщения в «Мемуарах» Парижской Академии наук за 1764 г., вышедших в свет в 1767 г. (точную библиографическую справку см. выше, в пояснениях к § 58). Оба были написаны все тем же аббатом Пенгрэ и основаны на сообщениях Румовского. — «Оптическими известиями» Румовского Ломоносов называет «Речь о начале и приращении оптики до нынешних времен», произнесенную Румовским 2 июля 1763 г. в публичном собрании Академии Наук и выпущенную затем отдельным изданием. В конце этой речи (стр. 25) Румовский вне всякой связи с предыдущим текстом посвящает один короткий абзац вопросу, «каким образом свет от солнца до нас доходит». Изложив в нескольких словах теории света Декарта-Эйлера и Ньютона, Румовский заявляет, что хоть оба «мнения» имеют свои достоинства, однако «трудно или совсем невозможно еще решить, которое из них за истинное признавать должно». На этом абзац и обрывается; о ломоносовской теории света Румовский не проронил ни слова. Чтобы оценить всю злостность этого умолчания, надо учесть прежде всего, что «Слово о происхождении света» (1756 г.), подводившее итоги долголетним теоретическим и экспериментальным изысканиям Ломоносова в области изучения природы света и являвшееся одним из наиболее значительных научных его трудов (т. III наст. изд., стр. 552—553), было у всех еще очень свежо в памяти. Румовский, который в прошлом был многим обязан Ломоносову (см. т. IX наст. изд., примечания к документу 284), произносил свою речь с той самой академической кафедры, с которой семь лет назад произносилось и ломоносовское «Слово». При таких условиях умолчание об этом «Слове» не могло не обратить на себя внимания и должно было быть понято слушателями как намек на то, что ломоносовская теория света явно ошибочна, ненаучна и потому недостойна упоминания. Обстановка, в которой выступал Румовский, была исключительно пышна: его слушала сама Екатерина II, окруженная сонмом вельмож. В этот именно день, в этом самом публичном собрании Академии Екатериной был впервые примечен и обласкан злейший враг Ломоносова.

- 732 -

академик Эпинус («Русский биографический словарь», том «Щапов — Юшневский», стр. 267). Не исключена возможность, что он воспользовался этим случаем, чтобы откомментировать соответствующим образом то оскорбительное для Ломоносова умолчание, ради которого Румовский и вставил, конечно, в свою речь не идущий к делу абзац о теориях света. Если принять к тому же во внимание, что все это происходило в то время, когда Ломоносов не успел еще оправиться от чуть не стоившего ему жизни потрясения, причиненного указом Екатерины II об его отставке (указ был подписан 2 мая и взят назад 13 мая 1763 г.; Ломоносов, незадолго до того заболевший, не появлялся после этого в Академии до 7 августа), то станет понятна та горечь, с которой он говорит о выходке Румовского.

К § 60. Об установке большого астрономического квадранта см. т. IX наст. изд., документ 250.

К § 61. О начале академической карьеры А.-Л. Шлёцера см. т. IX наст. изд., примечания к документу 268; об его «Грамматике» и об ее печатании см. там же, документ 277 и примечания к нему.

К § 62. Об издании переведенного на русский язык описания Китайского государства и об участии в этом деле Шлёцера см. т. IX наст. изд., документ 276 и примечания к нему.

К §§ 63—64. О привлечении Шлёцера к работам по русской истории и о выдаче ему на дом рукописей из Академической библиотеки см. т. IX наст. изд., документы 272, 273, 275 и примечания к ним.

К §§ 65—66. Текст этих параграфов, где подводятся некоторые итоги изложенному ранее, не требует пояснений, за исключением только последних строк § 66. Они достойны серьезного внимания; здесь, и только здесь, названы имена участников той направленной против Ломоносова тайной интриги, которая имела задачей «конечное его опревержение» и привела к неожиданной его отставке весной 1763 г. Тауберт, Миллер и Эпинус были, как известно, непримиримыми врагами Ломоносова и еще более ожесточенными врагами передовых, патриотических идей, положенных в основу всей его организационной деятельности. Что же касается адъюнкта И. Ф. Трускота, то он затаил чисто личную злобу против Ломоносова, вероятно, еще с тех пор, когда более двадцати лет назад, весной 1743 г., в пору следствия над Шумахером они повздорили с Ломоносовым в помещении Географического департамента и когда Ломоносов в пылу перебранки сказал Трускоту, что адъюнктом его «сделал» Шумахер и что этого звания он, Трускот, недостоин (Билярский, стр. 28—31). На отношение Трускота к Ломоносову мог повлиять и эпизод с глобусом для великого князя Павла (см. документ 460, п. 6; ср. т. IX наст. изд., примечания к документу 168).

К § 67. Говоря о «поступках» Л. Л. Блюментроста «при первом основании Академии», Ломоносов имеет в виду, очевидно, те его распоряжения,

- 733 -

в силу которых фактически хозяином Академии стал Шумахер (см. выше, пояснения к §§ 1 и 2). Биограф Блюментроста подтверждает, что первый президент Академии Наук и Шумахер проявляли действительно всегда и во всем полное единодушие (Пекарский, I, стр. 8—12). В 1754 г. Блюментрост был назначен вторым куратором новоучреждаемого Московского университета, в связи с чем в феврале 1755 г., за месяц с небольшим до своей смерти, был вызван из Москвы в Петербург для совещаний с первым куратором того же университета И. И. Шуваловым (там же, стр. 15). В этот-то период Ломоносов и приметил в Блюментросте «нелюбие к российским ученым», которое выразилось в том, что Блюментрост устранил Ломоносова от участия в совещаниях о Московском университете. — Г.-К. Кейзерлинг занимал пост президента Академии менее полугода — со второй половины июля по конец 1733 г. (Б. Л. Модзалевский. Список членов имп. Академии Наук 1725—1907. СПб., 1908, стр. 1). За это короткое время он успел уделить некоторое внимание «ученикам российской нации» и исходатайствовать для Академии крупную денежную субсидию (Пекарский, I, стр. LII—LIII). И.-А. Корф ознаменовал свое почти шестилетнее пребывание в должности «главного командира» Академии (1734—1740 гг.) получением дополнительных денежных субсидий, усердными, но безуспешными хлопотами об утверждении академического устава и штата, пополнением состава русских студентов, командированием некоторых из них, в том числе Ломоносова, за границу и привлечением в состав Академии Г.-В. Рихмана. При всем том Корф потакал Шумахеру в самом деле «больше, чем надобно», отстаивая необходимость существования многолюдной Академической канцелярии и допуская непомерный рост ремесленных мастерских в ущерб интересам ученой и учебной части Академии (там же, стр. LIII—LV). — Говоря, что К. Г. Разумовский «вверился тотчас в Шумахера» и что «Теплов был ему (Разумовскому) предводитель, а Шумахеру приятель», Ломоносов совершенно точно определяет взаимоотношения членов того триумвирата, который правил Академией в период времени с середины 1746 г. по начало 1757 г. К концу этого периода, примерно с 1755 г., когда Шумахер стал заметно дряхлеть, его отношения с Тепловым испортились (ср. там же, стр. 48—62). — Академический регламент 1747 г., составленный Тепловым и Шумахером, закрепил за Академической канцелярией узурпированную ею власть: ей дано было право «в небытность президента корпусом так, как президент сам, управлять» (§ 50 регламента), про президента же говорилось в регламенте, что он «всеми академиками, адъюнктами так, как Университетом, Канцеляриею и прочими департаментами, до Академии Художеств касающимися [т. е. художественными и ремесленными мастерскими], ...управляет и повелевает», издавая указы «именем е. и. в.» (§ 11 регламента). Упомянутый Ломоносовым «последний пункт о полномощии президентском»

- 734 -

(§ 64 регламента), дозволял президенту дополнять и изменять регламент (ср. документ 395 и примечания к нему).

К § 68. «Канцелярскими журналами» назывались протоколы заседаний Академической канцелярии. Они действительно были переполнены бесчисленными решениями по мелочным хозяйственным вопросам, заглушавшими «ученые дела» своим множеством. — О числе студентов, получивших это звание в годы, когда учебной частью Академии единолично ведал Ломоносов, и в предшествующее время, см. § 45 публикуемой записки и пояснения к нему. — «Постановлением в градусы» Ломоносов называет производство в магистры, адъюнкты, профессоры и академики, предусмотренное § 47 Академического регламента. За первые сорок лет существования Академии в магистры было произведено всего четыре русских студента, в адъюнкты — 11, в профессоры и академики — 6. Ломоносов добивался, чтобы право присуждения «градусов», т. е. ученых степеней магистра, доктора и др., было предоставлено непосредственно Академическому университету в качестве одной из его «привилегий» (ср. т. IX наст. изд., документ 314), против чего и восставал Тауберт (ср. § 49 публикуемой записки); о получении А. П. Протасовым степени доктора медицины см. там же и документы 440 и 446.

К § 69. Под «иностранными» Ломоносов разумеет, видимо, прежде всего французского астронома, члена Парижской Академии наук, аббата Ж. Шаппа д’Отероша, который в 1761 г. наблюдал в Тобольске прохождение Венеры по диску Солнца и выпустил затем во Франции подробное описание своего путешествия в Сибирь (Chappe d’Auteroche. Voyage en Sibérie, fait par ordre du roi en 1761 — Шапп д’Отерош. Путешествие в Сибирь, совершенное по повелению короля в 1761 г. Париж, 1768). Эта книга вышла в свет уже после смерти Ломоносова, а при жизни его появилось только предварительное сообщение Шаппа, напечатанное в «Мемуарах» Парижской академии («Histoire de l’Académie royale des sciences. Année MDCCLXI. Avec lcs Mémoires de Mathématique et de Physique pour la même année». Paris, MDCCLXIII — История королевской Академии наук. Год 1761. С Записками по математике и физике за тот же год. Париж, 1763, стр. 342—344 втор. паг.). Книга Шаппа была предвестницей того литературного похода против России, который начался с 1771 г. по заданию французского королевского правительства и был предуказан Людовиком XV еще за десять лет до того, на исходе Семилетней войны, т. е. как раз в то время, когда Шапп, верный слуга Людовика, писал свою книгу (E. P. Boutaric. Correspondance secrète inédite de Louis XV sur la politique etrangère, t. I. Paris, 1866, стр. 279 — Э.-П. Бутарик. Секретная неизданная переписка Людовика XV по внешней политике, т. I, Париж, 1866, стр. 279). Затевавшаяся в Париже антирусская кампания имела задачей снизить международный вес России путем клеветы на русский народ.

- 735 -

В эту именно сторону направлены были и усилия Шаппа, засорившего свою книгу псевдонаучными разглагольствованиями о «тупом и непонятном разуме» и о «великой лености и нерадении» русских людей (стр. 210, 220, 221, 223 и др.). Говоря о Петербургской Академии наук и превознося ее «достойнейших» иностранных деятелей, в том числе Тауберта и Штелина, Шапп утверждал, что, несмотря на все усилия Петра I и его преемников, за шестьдесят (!) лет ни один русский ученый не дорос до того, чтобы стоило упомянуть о нем в истории науки (стр. 210). Вторая и третья фразы § 69 комментируемой записки воспроизводят довольно точно формулировки Шаппа. Это дает основание предполагать, что Ломоносову была откуда-то известна тенденция готовившейся в Париже книги. — О посылке научных статей Ломоносова «с худым намерением к Эйлеру» см. примечания к письму 9. — «Лейпцигскими учеными сочинениями» Ломоносов называет выходивший в Лейпциге журнал «Commentarii de rebus in scientia naturali et medicina gestis» («Записки о работах, произведенных в области естествознания и медицины»), где в 1752 г. был напечатан отрицательный отзыв о тех физических работах Ломоносова, в которых излагалась его теория вещества и молекулярно-кинетическая теория теплоты и газов. Заграничным критикам, нападавшим на передовые материалистические воззрения Ломоносова с реакционных, метафизических позиций, он ответил пространной статьей («опроверг оное публично довольными доводами»), напечатанной в 1755 г. в Амстердаме (т. III наст. изд., стр. 201—232, 538—543).

К § 70. Под «Академическим собранием» Ломоносов разумеет в данном случае академиков, которых по штату 1747 г. положено было девять, а под «прочими до наук надлежащими людьми» — адъюнктов (девять штатных должностей), почетных членов (десять штатных должностей), историографа (одна штатная должность) и профессоров Университета (пять штатных должностей). В период с 1747 по 1764 г. не бывало действительно ни разу такого случая, чтобы все эти тридцать четыре штатных должности оказывались замещены. Говоря о том, что «надобности к ученым департаментам почти всегда недоставали», Ломоносов имеет в виду, вероятно, то обстоятельство, что и из числа прочих штатных должностей, имевших отношение к ученой и учебной части Академии (сюда надо включить и штатные оклады жалованья казеннокоштных студентов и гимназистов), многие оставались зачастую незамещенными. Ломоносов совершенно прав, утверждая, что академические служащие «претерпевать должны были в выдаче жалованья скудость». Речь идет о хронических задержках в выплате жалованья, т. е. о том, что, составляя одну из самых чувствительных язв академической жизни, серьезнейшим образом тормозило и расшатывало научную работу Академии. За двенадцать лет, предшествовавших составлению публикуемой записки Ломоносова,

- 736 -

1753—1764 гг., жалованье научным работникам Академии ни разу не было выплачено во-время, день в день: оно неизменно выдавалось с опозданием, в лучшем случае на 6—9 дней (таких случаев было за двенадцать лет всего три), а в среднем на 57 дней, т. е. почти на два месяца; бывали и такие случаи, когда выплата жалованья задерживалась на 101, 104, 119, 136, а один раз даже на 358 дней, т. е. без малого на целый год (сентябрьская треть 1759 г.). Опоздание в выплате жалованья стало катастрофически возрастать, с тех пор как хозяйственная часть Академии очутилась в руках Тауберта: если в 1753—1755 гг. опоздание колебалось в пределах от 6 до 54 дней, а в среднем не превышало 22 дней, то в 1757 г. оно достигло 68 дней, в 1758 г. — 93 дней и в 1759 г. — 156 дней. 1759 год ознаменовался решительными выступлениями Ломоносова против хозяйственной политики Тауберта (документы 438 и 439). В 1760—1761 гг. он критиковал ее еще резче (документы 448 и 453) и в конце 1761 г. потребовал привлечения Тауберта к уголовной ответственности (документы 460—462). Эти выступления Ломоносова возымели, как видно, действие, и жалованье стало выплачиваться с меньшими опозданиями (в 1760 г. — 96 дней, в 1761 г. — 51 день, в 1762 г. — 39 дней, в 1763 г. — 17 дней). Но с конца 1763 г., вскоре после отставки Ломоносова, кривая опозданий снова пошла в гору: жалованье за сентябрьскую треть 1763 г. было выплачено с опозданием на 36 дней, а за январскую треть 1764 г. — с опозданием на 67 дней (ААН, ф. 3, оп. 1, № 464, лл. 389, 543; № 465, лл. 19, 162, 284; № 466, лл. 6, 147, 302; № 467, лл. 22, 142, 331; № 468, лл. 33, 250, 319; № 469, лл. 74, 203, 330; № 470, лл. 105, 252, 322; № 471, лл. 162, 204, 308; № 472, лл. 96, 144, 218; № 473, лл. 27, 153, 223; № 474, лл. 10, 125, 240; № 475, л. 182). Таким образом, Ломоносов был совершенно прав и в том случае, когда писал, что задержка в выдаче жалованья «и ныне [т. е. в 1764 г.] случается». — Ввиду постоянного наличия вакантных должностей получаемая Академией штатная сумма (53 298 руб. в год) никогда не расходовалась вся целиком по прямому своему назначению; из года в год должен был накопляться поэтому известный ее остаток, который в общем итоге за время со дня введения нового штата по 1759 г. должен был достигнуть, по расчетам Ломоносова, 65 701 руб. Эту цифру Ломоносов заимствовал, очевидно, из той не дошедшей до нас бухгалтерской справки, которая была составлена на основании п. 4 определения Академической канцелярии от 19 января 1760 г. (т. IX наст. изд., документ 320). О расходах «на выстройку погоревших палат» см. документ 438. — «Полшесты тысячи рублев» — 5500 руб. На постройку «каменной палатки под глобус» было израсходовано 5470 руб. (см. выше, пояснения к § 24). — В XVIII в. академические издания печатались обычно в количестве 600 экземпляров. Если из этого количества раздавалось «даром близ ста экземпляров», то это

- 737 -

означает, что на бесплатную раздачу уходило около 17% всего тиража. О том, во что обходилась Академии такая раздача, см. выше, пояснения к § 37. — О «новом строении глобуса» см. выше, пояснения к § 24. — Говоря о своем представлении, касающемся подрядов, Ломоносов имеет в виду свою записку под заглавием «Для памяти о подрядах академических» (документ 448). — О «доношении в Сенат от секретаря Гурьева» см. выше, пояснения к § 37. — О ремонте дома, где жил Тауберт, см. документы 448 и 453. — О неподаче Таубертом отчетов по Кунсткамере и Библиотеке см. документы 457 и 458. — С. Прейсер, бухгалтер академической Книжной лавки, ставленник Шумахера, состоял в 1742—1743 гг. под следствием, был арестован одновременно с Шумахером и с ним же заодно освобожден. Он умер 23 июля 1764 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 283, л. 305).

К § 71. Человек, «который за закон себе поставил Махиавелево учение», — Тауберт.

471

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 3, № 95) с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (там же, оп. 1, № 2, л. 331).

Подлинник на латинском языке.

Латинский текст впервые напечатан (неполно, по введенной в протокол Академического собрания копии, там же, ф. 1, оп. 1, № 16, л. 2 об.) — Билярский, стр. 736—737.

Русский перевод публикуется впервые.

28 января 1765 г. Ломоносов участвовал в последний раз перед смертью в заседании Академического собрания. Все заседание было посвящено обсуждению организационных вопросов, возникших ввиду назначения конференц-секретаря Академии Миллера главным надзирателем Московского воспитательного дома. Это назначение, неожиданное, кажется, и для самого Миллера, состоялось 1 января 1765 г. по докладу И. И. Бецкого (ААН, ф. 3, оп. 1, № 971, л. 36), который известил об этом Академическую канцелярию промеморией от 20 января (там же, ф. 1, оп. 2-1765 г., л. 2).

Заседание Академического собрания началось с оглашения Ломоносовым этой промемории. Далее, по инициативе Миллера, обсуждался вопрос о дальнейшем выпуске «Ежемесячных сочинений», которые за отъездом Миллера в Москву лишались главного редактора. Вслед за тем Ломоносов прочитал публикуемое представление (Протоколы Конференции, т. II, стр. 532).

Этот документ имел двоякое значение.

Опыт показывал, что от конференц-секретаря зависит в значительной степени весь ход работ Академического собрания, а тем самым и всей Академии в целом. Академический регламент 1747 г. не содержал никаких

- 738 -

указаний по вопросу о порядке замещения должности конференц-секретаря, практически же со времени утверждения регламента, конференц-секретари назначались властью президента Академии без согласования кандидатуры с Академическим собранием (ААН, ф. 3, оп. 1, № 954, л. 22; № 461, л. 143; ф. 1, оп. 2-1754 г., № 3, л. 43). Из текста публикуемого документа видно, что Ломоносов стремился прежде всего изменить эту практику, добиваясь, чтобы кандидата в конференц-секретари выдвигало Академическое собрание. Ломоносов считал нужным, кроме того, отчетливо определить те требования, которым должен отвечать будущий конференц-секретарь.

Огласив публикуемое заявление, Ломоносов назвал, со своей стороны, имена профессоров Фишера и Брауна «как старших в профессорском звании» и потому наиболее достойных, на его взгляд, занять освобождавшуюся должность и предложил поставить их кандидатуры на голосование. Но баллотировка не состоялась. Фишер сам отвел свою кандидатуру, а кандидатуру Брауна отвел Миллер: он «посоветовал не производить выборов без соизволения президента или приказа из Академической канцелярии» и добавил, что из Петербурга он, Миллер, пока еще не уезжает и готов нести по-прежнему обязанности конференц-секретаря (Протоколы Конференции, т. II, стр. 532).

Болезнь, которая через два с небольшим месяца после описанного заседания унесла Ломоносова в могилу, лишила его возможности принять дальнейшее участие в этом деле.

Ордером президента Академии от 5 марта 1765 г. на должность конференц-секретаря был назначен профессор Я. Я. Штелин (ААН, ф. 1, оп. 2-1765 г. № 3).

ПРОХОЖДЕНИЕ АКАДЕМИЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ

472

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ЦГАДА, ф. Московской синодальной конторы, № 245, л. 15).

Впервые напечатано — Ломоносовский сборник, СПб., 1911, стр. 70—71.

В начале 1734 г. известный русский географ, обер-секретарь Сената И. К. Кирилов представил в императорский Кабинет проект экспедиции в «Киргиз-Кайсацкую и Каракалпакскую орду» с целью закрепления названных земель за Россией. Утвердив 1 мая 1734 г. этот проект, императрица Анна Ивановна назначила руководителем экспедиции, получившей название «Оренбургской», самого Кирилова. В состав экспедиции, помимо «офицеров артиллерийских, инженерных и морских служителей и других разных чинов людей», должен был войти и «ученый священник из Спасской школы», т. е. из Славяно-греко-латинской академии.

- 739 -

18 июля того же 1734 г. Кирилов обратился в Синод с просьбой определить к нему в экспедицию рекомендованного ему архимандритом Спасского училищного монастыря ученика М. Красильникова. Красильников, давший сперва согласие выехать с Кириловым в экспедицию, отказался затем от этой поездки. После ряда неудачных попыток пригласить на должность священника заранее намеченных лиц Кирилов согласился принять любого желающего с ним поехать ученика Славяно-греко-латинской академии. В связи с этим Московская Синодального правления канцелярия 30 августа 1734 г. направила ректору Славяно-греко-латинской академии, архимандриту Стефану, указ, предписывавший ему «выбрать из учеников достойного кандидата» (Ломоносовский сборник, СПб., 1911, стр. 69).

Через два дня, 2 сентября того же 1734 г., выбранный архимандритом Стефаном ученик явился в названную канцелярию: это был Ломоносов.

Во время пребывания его в Канцелярии прибыл туда и Кирилов. Познакомившись с представленным ему кандидатом, Кирилов, как о том свидетельствует протокольная запись Канцелярии от 2 сентября, заявил, «что тем школьником по произведении его во священство будет он доволен» (там же, стр. 70).

Спустя еще два дня Ломоносов, согласно порядку, существовавшему для лиц, возводимых в духовный сан, был допрошен в Ставленническом столе упомянутой канцелярии. Результатом этого допроса явился публикуемый документ.

См. документ № 473.

473

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ЦГАДА, ф. Московской Синодальной конторы, № 245, лл. 16—17).

Впервые напечатано — Ломоносовский сборник, СПб., 1911, стр. 71—72.

Датируется предположительно по дню запроса Московской Синодального правления канцелярии, адресованного в Камер-коллегию.

Рассмотрев показания, данные Ломоносовым 4 сентября 1734 г. в Ставленническом столе (документ 472), Московская Синодального правления канцелярия запросила Камер-коллегию, действительно ли в Холмогорах имеется поп Василий Дорофеев, имеется ли у него сын Михайло и каков его возраст? Подписан был этот запрос в тот самый день, когда Ломоносова допрашивали в Ставленническом столе.

Узнав об этом запросе, Ломоносов дал в Московской Синодального правления канцелярии новые, на этот раз правильные показания о своем происхождении, которые и изложены в публикуемом документе.

Как видно из текста последнего, причиной, заставившей Ломоносова дать неверные о себе сведения, явилось желание поехать с Кириловым

- 740 -

в экспедицию и боязнь, что крестьянское происхождение помешает осуществлению этого замысла.

Публикуемый документ важен еще и тем, что содержит рассказ Ломоносова о том, как он в 1730 г. ушел из дому в Москву и как поступил в Славяно-греко-латинскую академию. При поступлении туда он, как сам признается, назвал себя дворянским сыном.

474

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 65, л. 1).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 116; русский перевод — Куник, II, стр. 261.

Датируется предположительно по дню канцелярской пометы на счете Г.-У. Райзера, приложенном к счету Ломоносова: 26 сентября 1737 г.

Публикуемый отчет Ломоносова является единственным известным нам документом, показывающим, как расходовал Ломоносов за границей средства, которыми снабжала его Академия Наук, и как они были недостаточны.

Из отчета видно, что за первый год своего пребывания в Марбурге Ломоносов израсходовал, не считая издержек на питание и учение, 100 рублей и 209 талеров. Немецкий рейхсталер приравнивался в 1736 г. к 80 русским копейкам (Куник, I, стр. 102; II, стр. 241). Таким образом, вся израсходованная Ломоносовым сумма составляла 267 руб. 20 коп.

Отправляя Ломоносова за границу, Академия Наук установила ему годовое содержание в 400 рублей. Тогда же была составлена «приблизительная смета необходимым расходам» на одного студента, согласно которой у каждого из них из указанных 400 рублей, исключая расход на питание, одежду, квартиру и другие хозяйственные нужды, должно было оставаться еще на учение 240 рублей (там же). Если к указанной выше сумме расходов Ломоносова за первый год, т. е. к 267 руб. 20 коп., прибавить еще не значащиеся в его отчете расходы на питание, то на учебу у него не оставалось, следовательно, и половины намечавшейся Академией суммы.

Значительную долю издержек составили путевые расходы от Петербурга до Марбурга. При отъезде в Германию Ломоносову было выдано всего 300 руб. (Билярский, стр. 2). Следующая пересылка ему денег была произведена лишь через год после его отъезда — 10 сентября 1737 г. (Куник, I, стр. 195; II, стр. 353). Получить эту сумму до составления отчета он, конечно, не мог и не располагал, следовательно, в это время никакими средствами к существованию. Как и в последующие годы пребывания за границей, Ломоносову приходилось жить в долг.

- 741 -

Если отбросить путевые издержки, то окажется, что больше всего денег Ломоносов, как видно из отчета, расходовал на покупку книг.

475

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 68, л. 1).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 134; русский перевод — Куник, II, стр. 281.

Как уже указывалось (примечания к документу 474), нерегулярная пересылка денег из Петербурга заставляла Ломоносова брать деньги взаймы и пользоваться в долг услугами тех или иных мастеров. Свидетельством тому служит публикуемый список, составленный Ломоносовым на третьем году заграничной жизни.

Цифры долгов показаны Ломоносовым и Вольфом в разной валюте: в рублях, флоринах, талерах и грошах. Так как соответствующими сокращенными обозначениями снабжены далеко не все цифры, то итоги не поддаются проверке. Можно думать, что один из двух итогов, вероятно первый, выражен в рублях. Если это так, то сумма показанных в списке долгов весьма значительна: она превышала тогдашний годовой оклад содержания Ломоносова.

476

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 3, № 69, лл. 1—2).

Впервые напечатано — Куник, II, стр. 359—360.

День написания устанавливается предположительно — по дате резолюции Шумахера на прошении Ломоносова (там же, лл. 1 об. — 2).

Со времени возвращения в июне 1741 г. из-за границы Ломоносов в течение семи месяцев работал в Академии Наук, не состоя в ее штате.

Несмотря на то, что выполненные им за это время работы (диссертации «Рассуждение о катоптрическом зажигательном инструменте» и «Физико-химические размышления о соответствии серебра и ртути», описание хранившейся в Академии Наук коллекции минералов, относящиеся к соляному делу переводы «известий и проектов» Г.-Ф. Юнкера, переводы различных научно-популярных статей для «Прибавлений на Санктпетербургские ведомости» и др.) уже тогда получили высокую оценку ученых, неоднократные обращения Ломоносова в Академическую канцелярию с просьбой об «определении» его в Академию Наук оставались без ответа.

А между тем, перед отъездом за границу Ломоносов и оба его спутника были действительно, — как он говорит, — обнадежены, что в случае, если по возвращении они «в пройденных науках совершенны будут, пробы

- 742 -

своего искусства покажут и о том надлежащее свидетельство получат», то будут «в профессоры экстраординарные удостоены» (Куник, II, стр. 230).

Не известно, что заставило Шумахера отказаться на сей раз от безучастного отношения к ходатайству Ломоносова. На публикуемом прошении Шумахер наложил 8 января 1742 г. следующую резолюцию: «Понеже сей проситель, студент Михайло Ломоносов, специмен своей науки еще в июле месяце прошлого 1741 году в Конференцию подал, который от всех профессоров оной Конференции так апробован, что сей специмен и в печать произвесть можно; к тому ж покойный профессор Амман его, Ломоносова, Канцелярии рекомендовал; к тому ж оный Ломоносов в переводах с немецкого и латинского языков на российский язык довольно трудился, а жалованья и места поныне ему не определено; то до дальнего указа Правительствующего Сената и нарочного Академии определения быть ему, Ломоносову, адъюнктом физического класса. А жалованья определяется ему сего 1742 года генваря с 1 числа по 360 рублев на год, счисляя в то число квартиру, дрова и свечи, о чем заготовить определение, а к комиссару указ» (ААН, ф. 20, оп. 3, № 69).

Согласно этой резолюции, Ломоносов с 1 января 1742 г. стал числиться адъюнктом Академии Наук по физическому классу с годовым окладом в 360 рублей.

Глухая ссылка Шумахера на одобрительный отзыв профессоров о «специмене», представленном Ломоносовым, не поддается проверке. Не сохранилось никаких известий о том, как именно были оценены профессорами работы Ломоносова, просмотренные конференц-секретарем Х. Гольдбахом «и прочими гг. профессорами» и переданные 24 августа 1741 г. для прочтения на дому профессору Г.-В. Крафту (Протоколы Конференции, т. I, стр. 694; т. I наст. изд., стр. 546—547). Известно лишь, что Крафт читал их затем вслух в целом ряде заседаний Академического собрания (9, 12, 26 и 30 октября и 6 ноября 1741 г.), после чего сдал их в Архив, а 20 ноября 1741 г. в Академическом собрании было решено, что если те студенты, чьи работы читались в собрании, пожелают получить свидетельства о своих успехах, то должны предварительно подвергнуться экзамену (Протоколы Конференции, т. I, стр. 701, 703—705, 707). Это касалось и Ломоносова, но держал ли он экзамен, не известно. Протоколы Академического собрания за первую половину следующего, 1742, года не сохранились. Уцелел, однако, составленный еще в 40-х годах именной и предметный указатель к этим протоколам, из которого видно, что 4 января 1742 г. Академическое собрание постановило передать в Канцелярию АН выписку из своих протоколов, касающихся «специменов» Ломоносова (ААН, ф. 1, оп. 1, № 12 — б, л. 124). Эта выписка не обнаружена. Нет сомнения, что она была затребована Канцелярией в связи с предстоявшим производством Ломоносова в адъюнкты. В более позднем доношении профессоров, поданном

- 743 -

1 марта 1743 г. в Следственную комиссию о Шумахере, есть такое, еще не публиковавшееся сообщение: «Адъюнкты Теплов и Ломоносов предложили профессорам в Конференции [т. е. в Академическом собрании] свидетельства о способности своей в науках [т. е., по обычной для того времени терминологии, «специмены»] и по апробовании оных объявлены 3 и 28 чисел генваря 1742 году адъюнктами, после чего по сношению о том с Конференциею 31 числа марта позволено им при обыкновенных собраниях присутствовать» (там же, ф. 3, оп. 1, № 794, л. 337 об.). Таким образом, «апробование» Ломоносовских специменов засвидетельствовано не одним Шумахером, а и профессорами. Является ли 31 марта 1742 г. датой «сношения» или датой «позволения», неясно. Известно лишь из упомянутого выше указателя к протоколам, что официальное извещение Шумахера о производстве Ломоносова в адъюнкты было послано в Академическое собрание лишь 11 мая 1742 г. (там же, ф. 1, оп. 1, № 12, том 2, л. 124). Надо полагать, что только после этого Ломоносову было разрешено присутствовать в этом собрании.

477

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 3, № 70, л. 1).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 23—24.

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 23 апреля 1743 г.

Просьба Ломоносова вычитать из его «адъюнктского жалованья» лишь «адъюнктские деньги», т. е. суммы, которые получались им после 1 января 1742 г., и не вычитать «студентских», т. е. получавшихся до 1 января 1742 г., была вполне справедлива.

При отправке Ломоносова за границу в 1736 г. ему было определено «годовое содержание» в 400 руб. За все время его пребывания за границей, с 23 сентября 1736 г. (день отплытия из Кронштадта) по 8 июня 1741 г. (день возвращения в Петербург), т. е. за 4 года 8 месяцев и 16 дней, ему, следовательно, должно было быть выплачено, с учетом и тех сумм, которые выплачивались Х. Вольфу и И.-Ф. Генкелю за его обучение, 1884 руб. 50 коп. За то время, с 8 июня 1741 г. по 1 января 1742 г., в течение которого он, по возвращении из-за границы, работал в Академии Наук, не получая жалованья, а числясь по-прежнему студентом, ему, исходя из указанного расчета, следовало получить еще 225 руб. 50 коп. Общая сумма всех затрат на него должна была составить, таким образом, 2110 руб.

Если верить справке, составленной в Академической канцелярии в 1746 г., то за все время пребывания Ломоносова за границей Академией Наук было израсходовано на него 1870 руб. 81 коп. (Билярский, стр. 3). За те 6 месяцев и 23 дня, в течение которых он по возвращении на

- 744 -

родину работал в Академии, не получая жалованья, ему было выдано: 8 июня 1741 г. — 50 руб. (там же), 7 августа — 15 руб., 4 сентября — 10 руб., 15 октября — 6 руб., 2 ноября — 10 руб. и 8 декабря — 20 руб. (Куник, ч. I, стр. 194; ч. II, стр. 352), т. е. всего 111 руб. Все затраты на него до зачисления его в штат на должность адъюнкта составили, следовательно, 1981 руб. 81 коп., т. е. на 128 руб. 19 коп. меньше, нежели это было предусмотрено. Таким образом, ни о какой задолженности Ломоносова перед Академией Наук за его «студентское» время не могло быть и речи. Это подтверждается и тем, что когда три года спустя, в 1746 г., Ломоносов потребовал возмещения не досланных ему за границу «студентских» денег, Шумахер тотчас же удовлетворил его претензию (документ 486).

На оригинале публикуемого доношения имеется сделанная рукой секретаря Канцелярии Академии Наук Волчкова надпись следующего содержания: «Подано в Канцелярию Академии Наук 23 апреля 1743 году. Справиться с комиссаром, много ли Ломоносову в бытность его студентом, до определения в адъюнкты, денежных дач было, в котором году что выдано». Наводились ли эти справки и каково было решение Канцелярии по этому доношению, не известно.

478

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 77, л. 499).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 40.

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 30 мая 1743 г.

Выплата жалованья академическим служащим производилась в рассматриваемое время почти всегда с большим запозданием против установленного времени. Задержки в выплате жалованья достигали иногда трех, четырех и более месяцев. Особенно страдали от этого низкооплачиваемые служащие, к числу которых принадлежал в 1742—1745 гг. и Ломоносов.

На публикуемом доношении Ломоносова, находившегося в то время под арестом (см. документ 479), сделана рукой секретаря Академической канцелярии С. С. Волчкова следующая помета: «Подано в Канцелярию Академии Наук 30 маия 1743 году. О выдаче адъюнкту Ломоносову за месяц заслуженного жалованья на прошлый 1742 год послать к расходу указ».

479

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 78, л. 332).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 46.

- 745 -

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 23 июня 1743 г.

В августе 1742 г. работавшим в Академии Наук механиком А. К. Нартовым и рядом других академических служащих были поданы императрице жалобы на злоупотребления Шумахера, которого они обвиняли, в частности, в преднамеренном срыве работы по подготовке русских ученых кадров. Жалобы возымели действие. 30 сентября 1742 г. был подписан указ о назначении Следственной комиссии, а 7 октября того же года Шумахер и три доверенных его лица были арестованы. «Смотрение» над всем тем, что находилось в ведении Шумахера, было поручено Нартову (Материалы, т. V, стр. 376—379). Арест Шумахера был далеко не строг: академические дела, даже опечатанные Следственной комиссией, оставались ему доступны. Нартов, распорядившись проверить состояние печатей и опечатать дела Академического собрания, уполномочил на это в числе других и Ломоносова. На этой почве у Ломоносова уже через неделю после ареста Шумахера произошло столкновение с приверженцами последнего, которых в составе Академического собрания оказалось немало. Результатом этого столкновения явились жалобы на Ломоносова, поданные профессорами в Следственную комиссию в декабре 1742 г. (Пекарский, II, стр. 330—332). Тем временем в ходе следствия над Шумахером произошел крутой поворот в его пользу. Его академические сторонники горячо выступили в его защиту и встретили полную поддержку со стороны правящих реакционных кругов, прямыми представителями которых были сановные члены Следственной комиссии. В итоге, ставленник этих реакционных кругов, Шумахер, был 28 декабря 1742 г. освобожден из-под стражи, а из числа лиц, подавших на него жалобы, семь человек были 13 января 1743 г. арестованы (Пекарский, I, стр. 42; Материалы, т. V, стр. 578): волею классового «правосудия» обвинители, смелые русские патриоты, принадлежавшие к демократическим низам тогдашнего общества, оказались обращены в обвиняемых. Ломоносова не без основания признавали их единомышленником и соратником. Подобно им, он боролся за то, чтобы Академия стала не только центром передовой русской науки, но и центром русского просвещения. Тотчас же после ареста жалобщиков были приняты репрессивные меры и в отношении Ломоносова. Его «умышленно» (как сказано в официальном документе) перестали приглашать в Академическое собрание, членом которого он состоял как адъюнкт, а 21 февраля 1743 г. ему было прямо объявлено профессорами, «что он поступит лучше, если воздержится от посещения заседаний до тех пор, пока не станет известным решение Следственной комиссии» (Протоколы Конференции, т. I, стр. 726, 729). Ломоносов не желал подчиняться незаконному решению своих противников, но каждый раз, как он являлся в Академическое собрание, его просили удалиться. Не помогла и поддержка

- 746 -

Нартова, который пытался вступиться за Ломоносова (там же, стр. 730, 733, 734). Борьба приобретала все более острый, даже ожесточенный характер, и 26 апреля 1743 г. у Ломоносова произошло новое, чрезвычайно резкое столкновение с конференц-секретарем Х.-Н. Винсгеймом и адъюнктом И. Ф. Трускоттом, причем Ломоносов, не стесняясь в выражениях, открыто высказал свое мнение о Шумахере и об его приспешниках (Билярский, стр. 24—32). Форма, которую Ломоносов придал своему протесту, была груба (что, впрочем, при тогдашних нравах не было явлением исключительным), но самый протест был при сложившейся обстановке вполне естествен и справедлив. Именно потому-то Ломоносов и поплатился так дорого за свои «неучтивые поступки». В мае 1743 г. профессоры подали на него новую жалобу (Ламанский, стр. 8—11). В числе подписавших ее лиц были такие, которые в другие — и более ранние, и более поздние — времена сами затевали в стенах Академии не только перебранки, но и драки (документ 470, §§ 9—10, 50 и примечания к ним) и оставались притом безнаказанными К Ломоносову, который на допросе в Следственной комиссии держал себя независимо и даже дерзко, отнеслись иначе: 28 мая 1743 г. он был арестован (Билярский, стр. 39—40, 42—44). Профессоры на этом не успокоились: обсуждался вопрос о подаче на Ломоносова еще одной жалобы, адресованной на этот раз самой императшице (Протоколы Конференции, т. I, стр. 743), а Следственная комиссия возвела на Ломоносова обвинение в таких преступлениях, за которые по законам того времени полагалось битье батогами или плетьми, а то и смертная казнь (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2324, лл. 129—137).

Публикуемое доношение Ломоносова, поддержанное Академической канцелярией в лице Нартова (Ламанский, стр. 19—20), было оставлено Следственной комиссией без внимания (Билярский, стр. 49). Ломоносова продержали под стражей почти восемь месяцев. Только 18 января 1744 г. последовал, наконец, сенатский указ «оного адъюнкта Ломоносова для его довольного обучения от наказания свободить», но с тем, 1) чтобы он попросил у профессоров прощения и 2) чтобы в течение года ему выплачивалось в наказание только половинное жалованье (там же, стр. 51—52).

Как видно из протокола Академического собрания от 27 января 1744 г., текст письменного извинения, которое заставили Ломоносова в этот день подписать, а кроме того, произнести еще и устно, был составлен не им, а его противниками (Протоколы Конференции, т. II, стр. 4; Модзалевский, стр. 354).

480

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 79, л. 51).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 48—49.

- 747 -

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 14 июля 1743 г.

Публикуемый документ, как и ряд других аналогичных по содержанию (документы 481—483), характеризует тяжелое финансовое положение Академии и отсутствие повседневной заботы правительства о ее нуждах. Именно этим объяснялись постоянные задержки в выплате жалованья академическим сотрудникам.

¹ Сохранились расписки Ломоносова от 9 и 17 июня 1743 г. в получении жалованья за январскую и майскую трети 1742 г. за вычетом сумм, выданных ранее в счет жалованья (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1062, лл. 130 и 132 об.).

² См. документ 479 и примечания к нему.

³ Через два дня после подачи Ломоносовым публикуемого прошения, 16 июля 1743 г., ему было выдано 10 руб. в счет жалованья, «за сентябрьскую прошлого 1742 года треть, согласно указу Академии Наук» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1062, л. 143 об.).

481

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 81, л. 1).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 340—341.

Для установления дня написания публикуемого документа нет документальных данных. Из канцелярской же пометы видно, что он был подан в Академическую канцелярию только 9 сентября 1743 г.

См. документ 480 и примечания к нему.

На публикуемом доношении Ломоносова рукой секретаря Академической канцелярии С. С. Волчкова наложена резолюция: «За неимением в казне денег выдать Ломоносову пять рублев». Эта резолюция была выполнена на другой день — 10 сентября 1743 г. Под этим числом в расходной книге Академии Наук имеется такая расписка: «Оные пять рублев адъюнкт Михайла Ломоносов взял, а вместо его за болезнию по прошению его расписался переводчик Никита Попов» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1062, л. 154 об.).

482

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 82, л. 238).

Впервые напечатано — Материалы, V, стр. 926—927.

- 748 -

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 24 октября 1743 г.

См. документы 480 и 481 и примечания к ним.

Просьба Ломоносова была удовлетворена только через восемь дней: 4 ноября 1743 г., как видно из его расписки, ему было выдано тридцать рублей (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1062, л. 208 об.).

¹ Кто были упоминаемые Ломоносовым «приезжие люди», которым он был должен, не установлено.

483

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 83, л. 135).

Впервые напечатано — Материалы, V, стр. 978.

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 29 ноября 1743 г.

См. документы 480—482 и примечания к ним.

На публикуемом доношении Ломоносова была наложена в тот же день следующая резолюция: «Выдать Ломоносову означенные достальные на генварьскую треть 1743 г. 79 р. 89 коп. Взять из Книжной лавки книги, записав в расход с распискою» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 83, л. 137).

Таким образом, деньги, которые следовало выдать Ломоносову непосредственно по окончании январской трети 1743 г., т. е. 1 мая, были выплачены ему с опозданием на семь месяцев.

484

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 95, лл. 78—79).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 61—62.

День написания, не показанный ни в публикуемом прошении, ни в канцелярской помете о подаче этого прошения в Академическую канцелярию в апреле 1745 г., устанавливается предположительно по книге «Входящие промемориям, доношениям и репортам 1745 году», где публикуемое прошение записано поступившим 1 мая 1745 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 653, л. 12, вход. № 173).

Присвоение Ломоносову звания профессора, соответствовавшего в то время званию академика, — один из примечательных фактов в истории русской науки XVIII в. Обладая всеми данными для получения этого давно обещанного ему звания, Ломоносов тем не менее вынужден был длительное время преодолевать различные препятствия, искусственно воздвигаемые

- 749 -

на его пути. Он многократно просил Академию о своем «определении», «однако оная, — как писал Ломоносов в 1742 г., — на мое прошение никакого решения не учинила и я, в таком оставлении будучи, принужден быть в печали и огорчении» (документ 476).

Чтобы понять до конца весь довольно сложный ход дела о присвоении Ломоносову звания профессора, необходимо иметь в виду, что ко времени подачи им публикуемого прошения отношения профессоров с Шумахером резко ухудшились. Те самые профессоры, которые в 1742—1743 гг., в период следствия над Шумахером, выступали его защитниками, стали теперь его деятельными врагами: на протяжении второй половины 1745 г. членами Академического собрания была подана в Сенат целая серия коллективных жалоб на Шумахера. Объяснялось это тем, что Шумахер, восстановленный во всех правах, какими пользовался до следствия, стал после этого распоряжаться в Академии еще более деспотически, чем прежде. В основе его конфликта с профессорами был спор о власти, разрешение которого затруднялось тем, что утвержденного в законном порядке регламента Академии Наук в то время еще не существовало и что должность президента Академии с начала 1741 г. оставалась вакантной. Изменилось отношение профессоров и к Ломоносову. Те самые профессоры, которые в 1742—1743 гг. жаловались на него, не допускали в Академическое собрание и добивались его ареста, теперь, оценив, по-видимому, не только его ученые, но и его организационные дарования, привлекали его к участию в своих действиях против Шумахера и давали ему ответственные поручения.

При отсутствии регламента вопрос о порядке присвоения профессорского звания был неясен. В докладе Л. Л. Блюментроста об учреждении Академии Наук содержалось предложение предоставить Академическому собранию «ныне или со временем» право «градусы академиков давать». Рассматривая 22 января 1724 г. этот доклад, Петр I написал под вышеприведенным предложением собственноручно: «Позволяется» (Материалы, т. I, стр. 21). Но в продолжение первых двадцати лет существования Академии профессорам не удавалось воспользоваться этим «позволением»: профессоры назначались обычно властью президента Академии, иногда по соглашению с Академическим собранием (примечания к документу 470, § 5; ср. ААН, ф. 3, оп. 1, № 762, л. 40 и № 797, л. 4 об.).

Затянувшаяся на целых три месяца процедура присвоения Ломоносову профессорского звания обратилась в своего рода поединок между Шумахером и профессорами. На следующий день после подачи публикуемого прошения, 1 мая 1745 г., Ломоносов обратился к Шумахеру с письмом, где просил поскорее доложить об его ходатайстве Академическому собранию (письмо 7). 2 мая 1745 г. Академическая канцелярия в лице Шумахера, рассмотрев это прошение и находя, что «без аттестата гг. профессоров» нельзя решить вопрос о достоинствах кандидата, определила «о вышеписанном

- 750 -

в Конференцию послать на немецком диалекте письмо», приложив копии прошения Ломоносова и аналогичного прошения адъюнкта Крузиуса (ААН, ф. 3, оп. 1, № 514, л. 252). Письмо «на немецком диалекте», адресованное Шумахером конференц-секретарю Х.-Н. Винсгейму (тому самому, с которым у Ломоносова были такие бурные столкновения три года назад; см. выше, примечания к документу 479) было написано в тот же день (ААН, ф. 1, оп. 2-1745 г., № 5) и 3 мая было оглашено в Академическом собрании, в протокол которого была внесена следующая запись: «Академики, нисколько не сомневаясь в учености и способности гг. адъюнктов, постановили, ради лучшего порядка, чтобы каждый представил Академическому собранию еще какой-нибудь образец работы для получения места среди профессоров и для этого по собственному выбору взял бы разработку темы, которую он считает наиболее соответствующей нынешнему состоянию наук. Поэтому они сочли необходимым указать г. Крузиусу, чтобы он как можно скорее представил в Академию диссертацию из области греческой или римской древности, а г. адъюнкту Ломоносову из области науки о металлах» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 57).

Как видно из «Перечня академических документов за май месяц 1745 г.» («Repertorium actorum pro mense Maio 1745»), Ломоносов представил требуемую диссертацию через двадцать пять дней — 28 мая 1745 г. Она носила заглавие «De tincturis metallorum» («О металлическом блеске»; ААН, ф. 1, оп. 2-1745 г., № 5; текст ее см. т. I настоящего издания, стр. 390—417). Через две с половиной недели, 14 июня, Ломоносову была дана возможность «вне очереди» прочитать ее вслух в Академическом собрании (Протоколы Конференции, т. II, стр. 63), а в следующем заседании, 17 июня, «по выходе г. адъюнкта Ломоносова из Конференции, советовано о его учении и успехе в оном и общим согласием определено, что поданные от г. адъюнкта учения его специмены достойны профессорского звания. И понеже учению г. адъюнкта профессия пристойна больше химическая, то почтенный г. Гмелин в собрании объявил, что он означенную профессию помянутому г. адъюнкту совершенно уступает» (там же, стр. 63—64; переведено на русский язык тогда же академическим переводчиком В. И. Лебедевым, ААН, ф. 3, оп. 1, № 95, л. 86). «Наконец, — записано в том же протоколе, — принято в рассуждение и то, каким образом г. адъюнкта профессором произвесть и объявить и другие подобные тому случаи, чего тогда окончать нельзя было и для того оставлено до другого собрания» (там же, л. 86 об.). В «другом собрании», т. е. в следующем очередном заседании Академического собрания, которое состоялось 21 июня, было решено привлечь к обсуждению данного вопроса Шумахера; за ним послали, но он не явился, из-за чего пришлось опять отложить дело и назначить на следующий день экстраординарное собрание (Протоколы Конференции, т. II, стр. 65). Однако Шумахер, которому подробно объяснили, зачем его приглашают,

- 751 -

не явился и на следующий день. Академикам пришлось решать вопрос без него. Они постановили за отсутствием президента обратиться в Сенат, которому сообщить, что Академия считает Ломоносова достойным производства в профессоры и просит утвердить его в этой должности. Академическое собрание не отважилось, однако, снестись по этому поводу непосредственно с Сенатом, а постановило известить о своем решении Шумахера с тем, чтобы он сообщил Сенату мнение академиков. Такое же решение было принято в тот же день, 22 июня, и о студенте С. П. Крашенинникове, который просил о производстве в адъюнкты (там же, стр. 66). Известить Шумахера должен был от имени Академического собрания конференц-секретарь Винсгейм. Тексту этого извещения придавалось, видимо, большое значение: Винсгейм, прежде чем послать Шумахеру письмо, прочитал его текст 28 июня товарищам (там же).

В этом послании, где весьма тщательно было продумано каждое слово Шумахеру давали понять, что вопрос уже решен академиками, что утвердить их решение должен Сенат, а что он, Шумахер, является только передаточной инстанцией. Письмо Винсгейма было отправлено по назначению 28 июня 1745 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 95, лл. 98—101).

Шумахер отомстил академикам тем, что оставил письмо Винсгейма и без исполнения, и без ответа. Ломоносова не могла не взволновать эта новая задержка. Он ходил объясняться с Шумахером, который заявил ему, как видно, что письма Винсгейма ему мало, а нужна официальная выписка из протокола Академического собрания. 1 июля Ломоносов попросил академиков дать ему такую выписку и тотчас же получил ее (Протоколы Конференции, т. II, стр. 67), но Шумахер, не удовлетворившись и ею, сказал Ломоносову, что выписка должна быть доставлена ему официально, через конференц-секретаря. На переговоры с Шумахером и Винсгеймом ушло еще три дня. 4 июля Винсгейм послал Шумахеру требуемое письмо с выпиской из протокола (ААН, ф. 3, оп. 1, № 95, лл. 84—85).

После этого Шумахер уже без всяких причин промешкал еще две недели: 8 июля он подписывает журнальную резолюцию о подаче соответствующего доношения в Сенат, где говорится, между прочим, что «Канцелярия Академии Наук, будучи ныне без президента, оных Ломоносова и Крашенинникова в аттестованные чины определить не смеет» (там же, № 514, л. 337); 10 июля Шумахер подписывает самое доношение в Сенат, но подает его туда лично только 18 июля (гам же, № 95, л. 97).

Сенат рассмотрел дело в тот же день и определил: «По показанному Канцелярии Академии Наук представлению и по удостоинству профессоров быть при той Академии Ломоносову профессором химии, а Крашенинникову адъюнктом натуральной истории». Однако же окончательного решения вопроса в отношении Ломоносова Сенат на себя не принял и через неделю, 25 июля, доложил дело императрице, которая тут же дала Сенату словесный

- 752 -

«указ» о производстве Ломоносова в профессоры. Во исполнение этого указа Сенат определил «призвать» Ломоносова, объявить ему указ императрицы и привести к присяге. 26 июля «при собрании Правительствующего Сената» Ломоносову был объявлен указ (там же, № 949, л. 89), а 30 июля священник Андреевского собора привел его к присяге и дал подписать печатный текст «клятвенного обещания» («Ломоносов», III, стр. 376, № 3).

8 августа в Академическую канцелярию поступил подписанный 7 августа сенатский указ о назначении Ломоносова профессором. Шумахер поручил Крашенинникову перевести указ на латинский язык для передачи в Академическое собрание (ААН, ф. 3, оп. 1, № 514, л. 393).

12 августа 1745 г. этот латинский текст был оглашен в Академическом собрании, куда был торжественно введен Ломоносов и где получил «место среди профессоров» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 72).

Одновременно с Ломоносовым тем же указом императрицы был произведен в профессоры и В. К. Тредиаковский. Разница была лишь в том, что это было сделано без ведома Академического собрания: взамен свидетельства профессоров Тредиаковский представил в Сенат аттестат, выданный ему членами Синода, где говорилось, что он «не несколько, но толико происшел в элоквенции» (Пекарский, II, стр. 100 и 107).

В истории Академии Наук это был первый случай присвоения профессорского звания «природным россиянам».

¹ Ломоносов был определен адъюнктом физического класса 8 января 1742 г. (документ 476 и примечания к нему).

² Ломоносов имеет в виду выполненные им переводы «Волфианской экспериментальной физики» (т. I наст. изд., стр. 419—530 и 575—592) и статьи Г. Гейнзиуса о комете 1744 г. (т. IV наст. изд., стр. 7—110, 717—729), не дошедшие до нас переводы по соляному делу (документ 520), переводы статей Г.-В. Крафта о машинах, о селитре и т. д., опубликованные им в 1741—1742 гг. в «Прибавлениях» к «Санктпетербургским ведомостям», и свои «пиитические» переводы произведений античных авторов, вошедшие в первый вариант «Риторики», а также од Фенелона, Юнкера и др. (т. VIII наст. изд.).

Сохранились также выполненные Ломоносовым в 1741—1742 гг. переводы отдельных разделов каталога минералов (т. V наст. изд., стр. 7—241, 653—658). Есть все основания предполагать, что некоторые переводы по естествознанию, выполненные Ломоносовым до апреля 1745 г., до нас не дошли.

³ Имеются в виду труды Ломоносова: «Первые основания металлургии или рудных дел» (т. V наст. изд., стр. 397—631, 688—721), написанные им в первом варианте, вероятно, в 1742 г., и «Краткое руководство к риторике, на пользу любителей сладкоречия сочиненное», написанное в 1743 г. (см. т. VII наст. изд., стр. 19—79 и 790—800).

- 753 -

⁴ В процессе работы над своими трактатами по физике, химии, металлургии, риторике и др. Ломоносов прочитал сотни книг «славных авторов» по самым разнообразным областям науки. В его сочинениях того времени встречаются ссылки на труды Агриколы, Аристотеля, Бернулли, Бойля Гюйгенса, Декарта, Лейбница, Мариотта, Ньютона, Паскаля, Реомюра, Торичелли и многих других.

⁵ Имеются в виду ученики Ломоносова, студенты Академического университета, будущие академики А. П. Протасов и С. К. Котельников, которым Ломоносов в 1744 г. читал лекции по физике (Материалы, т. VII, стр. 133, 357—358). Несколько ранее, в 1742 г., Ломоносов давал будущему адъюнкту Академии, студенту М. Клейнфельду, наставление в химии и истории натуральной о рудах (Меншуткин, II, стр. 449).

⁶ Имеются в виду опыты по растворимости металлов, выполненные Ломоносовым в мае 1744 г. в Физическом кабинете АН, которые он считал своими первыми опытами по физической химии. Сообщение об этих опытах было сделано Академическому собранию адъюнктом Х.-Э. Геллертом (ААН, ф. 1, оп. 2-1744 г., № 39, § 10; ср. также: «Ломоносов», III, стр. 260—264; Протоколы Конференции, т. II, стр. 32). Указанные опыты были повторены Ломоносовым в Академическом собрании 29 марта и 22 апреля 1745 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 55 и 57). Их описание было дано Ломоносовым в §§ 28 и 29 его «Диссертации о действии химических растворителей вообще» (т. I наст. изд., стр. 337—383, 566—572). Анализ работ Ломоносова, относящихся к этому периоду, дает основание предполагать, что до апреля 1745 г. он выполнил и ряд других «новых химических опытов», записи о которых пока не отысканы.

⁷ В 1744 г. и в начале 1745 г. Ломоносовым написаны следующие работы: 1) «Физические размышления о причинах теплоты и холода» (т. II наст. изд., стр. 63—103 и 653), 2) «О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном» (т. I наст. изд., стр. 315—331 и 564—566), 3) «О действии химических растворителей вообще» (там же, стр. 337—383 и 566—572). Эти работы Ломоносов представил 7 декабря 1744 г. в Академическое собрание (Протоколы Конференции, т. II, стр. 43). Одновременно Ломоносов работал над сочинением на тему «О составляющих природные тела нечувствительных физических частицах» (т. I наст. изд., стр. 279—313 и 562—564) и занимался другими исследованиями.

485

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному по пунктам Ломоносовым (ЦГАДА, ф. Канцелярии Сената, № 1205, л. 548).

Впервые напечатано — Материалы, т. VII, стр. 511—512.

- 754 -

День написания устанавливается предположительно по дате канцелярской пометы: «Отдана от рекетмейстерских дел августа 12 1745 году» («Ломоносов», III, стр. 376, № 4).

Вопрос о том, какое жалованье должно выплачиваться Ломоносову по назначении его профессором, обсуждался еще до этого назначения и в Академическом собрании, и в Академической канцелярии. Академическое собрание находило, что в соответствии с ранее бывшими прецедентами Ломоносову следует платить 500 руб. в год (Протоколы Конференции, т. II, стр. 66), Шумахер же в своем представлении Сенату от 10 июля 1745 г. писал более уклончиво: «Профессорам при Академии разные оклады: иным по 860, другим по 660, молодшим профессорам по 500» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 95, л. 97 об.).

Прочитав 12 августа 1745 г. только что полученный в этот день сенатский указ (см. примечания к документу 484), Ломоносов убедился, что Сенат, назначив его профессором, забыл упомянуть об окладе его жалованья. В тот же день Ломоносовым было подано публикуемое прошение.

Рассмотрение дела Сенатом затянулось на долгий срок. По этому поводу Академическое собрание дважды (в октябре 1745 и 6 февраля 1746 г.) обращалось в Сенат с доношениями о невыплате жалованья «произведенным вновь» профессорам, адъюнктам и другим академическим служащим (ЦГАДА, ф. Канцелярии Сената, № 1205, лл. 603—604, 625—626; ср. также Материалы, т. VII, стр. 676 и т. VIII, стр. 32, 35—36). Указ Сената о назначении Ломоносову годового оклада в сумме 660 руб. был послан только 14 марта 1746 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 950, л. 55; ср. также Материалы, т. VIII, стр. 63).

486

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой, исправленному и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 100, лл. 252—253).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 78—79.

При рассмотрении в Академической канцелярии публикуемого доношения были сделаны выписки из старых приходо-расходных книг (Билярский, стр. 1—3) и была учтена задолженность Ломоносова по Книжной лавке, после чего Канцелярия вынесла 25 февраля 1746 г. такое решение: «Понеже хотя он, Ломоносов, во Францию, в Англию и в Голландию не ездил, однако в оной Немецкой земле будучи, многие бергверки и горные заводы видал и тамо чрез немалое бытие отменное искусство получил, что не токмо от Академии Наук в адъюнкты, но по именному е. и. в. прошлого 1745 году указу профессором химии всемилостивейше пожалован, — за такие реченного Ломоносова пред прочими товарищи его ревностные труды и особливую его перед ними к пользе государственной

- 755 -

действительно полученную науку, и за разные в бытность здесь, в России, оказанные услуги означенную, в бытность его в Марбурге и в других немецких городах для наук в разные годы происшедшую недодачу коего жалования 380 р. 10½ коп. выдать из Книжной лавки, достальные, что надлежит, книгами ж, записав в расход с распискою» (Материалы, т. VIII, стр. 39—41).

Так как речь шла о сумме, которая следовала Ломоносову бесспорно, то не было, разумеется, никакой надобности мотивировать эту уплату особыми его заслугами. Такая многословная мотивировка была пущена в ход только для того, чтобы замаскировать факт недодачи Ломоносову денег, полученных на его содержание за границей, а израсходованных Академической канцелярией на другие надобности.

Публикуемый документ важен тем, что устанавливает этот факт с полной ясностью. Определяется и сумма недодачи — 380 руб., что составляло почти полный годовой оклад заграничного жалованья Ломоносова (ср. примечания к документам 474 и 477).

487

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Г.-Ф. Миллером и Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 798, лл. 71—72).

Впервые напечатано (без подписей) — Пекарский, I, стр. 443—444.

Датируется предположительно по дню отъезда И.-Г. Гмелина за границу (ААН, ф. 3, оп. 1, № 456, л. 38).

Академик И.-Г. Гмелин, ссылаясь на плохое состояние здоровья, а также на предложение занять кафедру в Тюбингенском университете, хлопотал в течение ряда лет (с конца 1744 г.) о своем увольнении из Академии. В июле 1747 г., подписав с Академией контракт с обязательством пробыть в звании ее члена еще четыре года, Гмелин получил разрешение на отъезд на один год в Германию с половинным жалованьем (Пекарский, I, стр. 442—443). Материальную ответственность за выполнение обязанностей, принятых на себя Гмелином, должны были нести заодно с ним и два представленных им поручителя. Такими поручителями согласились быть Ломоносов и Г.-Ф. Миллер. О том, во что им это обошлось, см. документ 488 и примечания к нему.

¹ Имеется в виду обширное исследование Гмелина «Flora Sibirica sive historia plantarum Sibirae» («Сибирская флора или история растений Сибири») в четырех томах. Первая часть его была подготовлена к печати в 1746 г. «Сибирская флора» содержит описание около 1200 растений с приложением 300 рисунков (Пекарский, I, стр. 441, 456—457).

- 756 -

488

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 817, л. 386).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 753.

День написания устанавливается предположительно по канцелярской помете о подаче публикуемого документа в Академическую канцелярию 18 января 1749 г.

См. документ 487 и примечания к нему.

8 августа 1748 г. срок годового заграничного отпуска Гмелина был продлен по его просьбе еще на полгода, т. е. до 1 января 1749 г., а 30 августа 1748 г. он сообщил президенту Академии Наук К. Г. Разумовскому, что получил должность профессора в Тюбингенском университете. Из этого следовало, что в Россию он больше не вернется. Дело осложнялось еще тем, что Гмелин взял с собой материалы, собранные им во время экспедиции в Сибирь, и намеревался, очевидно, издать их за границей. Этот «душевредный и нарушительный против контракта случай» вызвал в Петербурге большое волнение (Пекарский, I, стр. 444—445).

27 сентября 1748 г. Академическая канцелярия определила объявить Ломоносову и Миллеру, «дабы они старались поручительство свое настоящим делом окончать». Одновременно было определено выплачивать обоим с 1 сентября 1748 г. только половинное жалованье, «а другую половину удерживать в казне до окончания дела и до указу» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, л. 251 об.).

В момент подачи Ломоносовым публикуемого доношения Разумовский и Теплов находились с императорским двором в Москве, куда Шумахер и переслал это доношение 19 января 1749 г., приложив к нему, как обычно он это делал, и свое «мнение», где упомянул, что Ломоносов и Миллер «кричат и шумят, нетерпеливы и к делу неудобны бывают» (там же, № 817, л. 387 об.).

Ответный указ «Главной канцелярии Академии Наук», т. е. Разумовского и Теплова, был подписан ими только 20 апреля 1749 г. Указ предлагал выплачивать Ломоносову впредь полное жалованье и вернуть ему удержанное за вычетом, однако, той суммы, в которой он поручился за Гмелина, т. е. 315 руб. 83 коп. (там же, № 954, л. 73). Определение Академической канцелярии об исполнении этого распоряжения президента состоялось 13 мая 1749 г. (там же, № 458, лл. 171—172).

Таким образом, в течение восьми с половиной месяцев Ломоносову, который и без того был уже в долгу (см. документ 490 и примечания к нему), пришлось получать половинное жалованье и в конечном итоге после отмены этих удержаний выплатить из своего кармана 315 руб. 83 коп., т. е. около половины своего годового оклада. Какую часть этой суммы

- 757 -

возместил Ломоносову Гмелин, мы не знаем. Не известна и переписка их по этому вопросу, о которой упоминается в публикуемом доношении. Косвенные данные о содержании этой переписки см.: Билярский, стр. 93 (прим.); Пекарский. Доп. изв., стр. 31.

489

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 128, л. 240).

Впервые напечатано (с ошибкой в дате: 5 июня вместо 9 июня) — Билярский, стр. 128.

См. документы 487 и 488 и примечания к ним.

490

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 20, оп. 3, № 36, лл. 1—2).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 774—776.

Датируется предположительно по времени подачи А. М. Балком прошения, на которое Ломоносов ответил публикуемым доношением (Билярский, стр. 772—774).

Академическая канцелярия, обсудив доношение Ломоносова, нашла, что рассмотреть и решить это дело надлежит не в Академии, а в Конторе Главного магистрата, откуда оно и поступило еще в июле 1750 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 142, л. 556), и определила «явиться Ломоносову в той конторе», но с тем, чтобы он там «нимало не был задержан, дабы не произошло от того по его самонужным при Академии делам остановки и интересу е. и. в. упущения» (Билярский, стр. 776).

Как решила дело Контора Главного магистрата, не выяснено.

Публикуемый документ важен тем, что служит лишним свидетельством того чрезвычайно трудного материального положения, в котором находился Ломоносов во второй половине 1740-х годов. Вексель, предъявленный Балком ко взысканию, был выдан Ломоносовым в 1746 г. (Билярский, стр. 773). Причиной запутанности его денежных дел была прежде всего недодача ему жалованья во время пребывания его за границей, что заставило Ломоносова наделать там долгов (документы 474, 477, 486 и примечания к ним), которые в 1746 г. были погашены еще не полностью. Другой причиной «сильной» и даже, как сам он говорил, «крайней» его нужды были постоянные задержки в выдаче жалованья: в 1743, 1744 и в первой половине 1745 г. не было ни одного случая, когда жалованье было бы выдано академическим служащим во-время; выплата его задерживалась в среднем на полгода, а иногда на 7, 8 и даже на 11 месяцев (Модзалевский, стр. 237—239, №№ 805—809, 811, 813, 814). Наконец, в ту же пору с Ломоносова

- 758 -

в течение полугода удерживали половину жалованья по его поручительству за академика И.-Г. Гмелина (документы 487—489).

¹ Речь идет о трагедии Ломоносова «Тамира и Селим» (см. примечание 1 к документу 491).

491

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 117, л. 61).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 480.

Определением Академической канцелярии от 6 мая 1748 г. за подписями Разумовского, Шумахера и Теплова заведование «Санктпетербургскими ведомостями», лежавшее до тех пор на Тауберте, было передано Штелину, в распоряжение которого было дано четыре переводчика, «а те переводы править, и последнюю их ревизию отправлять, и над всем тем, что к тому принадлежит, труд нести» должен был Ломоносов. За эту работу ему было назначено тем же определением дополнительное вознаграждение в сумме 200 руб. в год (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, л. 75). Этот приработок доставался Ломоносову не легко: так как корректуры «Ведомостей» запрещалось править дома, то Ломоносову приходилось тратить два дня в неделю на дежурство в Ведомостной экспедиции (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, л. 77). Любая, даже чужая погрешность в тексте «Ведомостей» грозила ему серьезными неприятностями (письмо 17).

1 марта 1751 г. в жизни Ломоносова произошло чрезвычайно важное событие: подписанным в этот день именным указом императрицы он был произведен в чин коллежского советника (ААН, ф. 3, оп. 1, № 956, лл. 25—26). Это меняло коренным образом и его социальное положение (см. примечания к документу 470, § 33 и к письму 12), и его имущественное положение: тем же указом годовой оклад его жалованья был повышен до 1200 руб., т. е. почти удвоен.

При этих условиях надобности в тяжелом «ведомостном» приработке больше не было, и Ломоносов поспешил от него отказаться: указ об его производстве был получен в Академической канцелярии 5 марта, а через три дня, 8 марта, Ломоносов подал публикуемое доношение.

Определением президента Академии от 23 марта 1751 г. ходатайство Ломоносова было удовлетворено: правка «Ведомостей» была поручена Тауберту (ААН, ф. 3, оп. 1, № 461, л. 152).

¹ «Изустный» указ императрицы о сочинении трагедии был сообщен Ломоносову 29 сентября 1750 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 963, л. 41). Во исполнение этого указа Ломоносов написал свою первую трагедию

- 759 -

«Тамира и Селим», которую окончил в ноябре того же года, а в декабре «начал сочинять» другую трагедию «Демофонт».

492

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 120, л. 156), с указанием в сносках вариантов по черновику (там же ф. 20, оп. 1, № 7, л. 1).

День написания устанавливается по черновику, где он прямо указан (см. сноску «в» на стр. 348), подано же публикуемое доношение в Академическую канцелярию, как видно из канцелярской пометы, только 17 сентября 1751 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 120, л. 156).

Историческое собрание было учреждено по определению Академической канцелярии от 24 марта 1748 г., причем задачи даны были ему такие: «В оном все то прочтено и пересмотрено быть имеет, что в Департаменте историческом сочинено будет, такожде и сочинения, стихотворения, критические, философские и все гуманиоры, а притом и расположение, касающееся до Университета и Гимназии, а потом общим согласием представлено в Канцелярию для исполнения» (Материалы, т. IX, стр. 125—126). Собрание должно было заседать один раз в неделю «во весь год бесперерывно», но в данный период заседания происходили чаще — до трех раз в неделю. В состав Собрания, кроме Ломоносова, были определены профессоры Г.-Ф. Миллер, В. К. Тредиаковский, Я. Я. Штелин, И.-А. Браун, П.-Л. Леруа, Ф.-Г. Штрубе, Х. Крузиус, И.-Э. Фишер и адъюнкт И. И. Тауберт.

Об обстоятельствах, сопровождавших обсуждение в Историческом собрании диссертации Миллера «Происхождение имени и народа российского» и его «Сибирской истории», см. т. VI наст. изд., стр. 17—84, 546—562.

21 сентября 1751 г. публикуемое доношение Ломоносова было рассмотрено Академической канцелярией (в лице одного Шумахера), которая определила: «Объявленного г. советника и профессора Ломоносова от присутствия Исторического собрания за показанными в его доношении резонами уволить до указу, и те сочинения г. профессора Мильлера читать ему на дому и по прочтении с примечаниями отсылать на рассуждение в Историческое собрание» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 461, л. 403). Определением от 30 декабря 1751 г. Канцелярия уточнила, по просьбе Исторического собрания, это решение, предложив «последующие главы отсылать г. советнику и профессору Ломоносову напредь, дабы в Собрание после его, г. советника, примечаний в другой раз читано не было, и по прочтении ему, г. советнику, присылать в Канцелярию, которые отсылать для свидетельства в Историческое собрание и оные отдавать архивариусу Стафенгагену» (там же, л. 479).

- 760 -

¹ Ломоносов имеет в виду свою работу по систематизации материалов для «Российской грамматики».

² Ломоносов работал в то время над трагедией «Демофонт».

493

Печатается по копии, писанной рукою архивариуса Стафенгагена (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 63), с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (там же, ф. 20, оп. 3, № 14, лл. 1—2).

Впервые напечатано (по черновику) — Куник, II, стр. 370.

Датируется предположительно по дню слушания в Академическом собрании указа Академической канцелярии о представлении академиками автобиографических сведений, затребованных Герольдмейстерской конторой Сената (25 февраля 1754 г.), и по репорту Стафенгагена о том, что все требуемые сведения им собраны (2 марта 1754 г.).

27 января 1754 г. генерал-прокурору был дан именной указ императрицы «сделать в Правительствующем Сенате ведомость о всех обретающихся при делах е. и. в. гражданских чинах, состоящих в генералитетских, штаб- и обер-офицерских чинах и рангах, поимянно, и какое которому чину жалованье определено и производится по каким указам, и в которых местах как в Петербурге и всех Остзейских местах, так и в Москве и в прочих губерниях». Во исполнение этого указа Герольдмейстерская контора Сената 29 января того же года определила разослать во все государственные учреждения соответствующие запросы, причем, сверх тех данных, которые перечислялись в именном указе, затребовать еще сведения о том, «сколько кому от роду лет, и у кого есть мужеска пола детей, и в каковы лета, и где на смотрах явлены или в каких службах или в учениях находятся, також сколько за кем мужеска полу душ людей и крестьян в которых уездех по скольку душ». Все эти данные должны были быть присланы «в крайней скорости».

Такой запрос Герольдмейстерской конторы, облеченный в форму ее промемории от 9 февраля 1754 г., был получен 22 того же февраля и Академической канцелярией (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 2). Канцелярия в тот же день вынесла определение о представлении академическими служащими требуемых «известий», причем собрать подобные «известия» от профессоров и составить по ним затем сводную «ведомость» было поручено архивариусу Стафенгагену, а оба собрания, Академическое и Историческое, были извещены об этом указами (там же, лл. 3—5). 2 марта 1754 г. Стафенгаген подал в Академическую канцелярию репорт о том, что он «означенные известия все собрал под одну ведомость» (там же, л. 47).

Все автобиографические данные, внесенные Ломоносовым в публикуемое известие, совершенно точны. Оно является единственным пока документальным источником наших сведений о дне поступления Ломоносова в Московскую Славяно-греко-латинскую академию.

- 761 -

494

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 197, л. 575).

Впервые напечатано — Пекарский, I, стр. 548.

Ломоносов занимался составлением проектов иллюминаций и фейерверков и сочинением стихотворных надписей к ним в период с 1747 по 1754 г. (см. т. VIII наст. изд.).

Рассмотрев публикуемый репорт, Академическая канцелярия в лице Шумахера не приняла никакого решения по существу и определила: репорт Ломоносова «впредь для ведома иметь при деле в повытье» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 524, л. 143). По сообщению Ломоносова он привлекался к участию в устройстве фейерверков и иллюминаций еще и в 1756 г. (документ 516).

495

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым и Таубертом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 105).

Публикуется впервые.

Ордер о назначении Ломоносова и Тауберта членами Академической канцелярии был подписан президентом Академии 13 февраля 1757 г. накануне его отъезда на Украину (там же, № 468, л. 85). Тогда же была подписана им упомянутая в публикуемом документе «Инструкция Академической канцелярии» (там же, лл. 85—90).

Судя по канцелярской помете, ордер президента был получен в Канцелярии только через две недели после его подписания — 1 марта 1757 г. Свое распоряжение о назначении Ломоносова и Тауберта членами Канцелярии президент мотивировал так: «Дабы в отсутствии моем в случае иногда болезни г. статского советника Шумахера или иного приключения, которому он по дряхлости и старости лет своих подвержен быть может, Канцелярия академическая праздна не осталась, а паче всего в порядочном течении дел остановки не воспоследовало и над всеми академическими департаментами могло быть всегдашнее доброе смотрение».

С того времени Шумахер, которому было тогда 66 лет, утратил прямое влияние на ход академических дел. Умер он четыре года спустя — 2 июля 1761 г. (Пекарский, I, стр. 63).

496

Печатается по подлиннику, писанному рукой студента И. Аврамова и подписанному Ломоносовым (ЦГАДА, ф. Госархива X, № 496, ч. I, л. 205).

Впервые напечатано — Записки АН, т. XII, стр. 104—106.

- 762 -

День написания устанавливается по письму Ломоносова к М. И. Воронцову от 24 июля 1762 г., где говорится: «Сегодня об отставке подал я челобитную» (письмо 79).

На отдельном листке, приложенном к прошению, рукой того же студента И. Аврамова написано: «Коллежский советник Михайло Ломоносов обойден в произвождении, и молодшие его в статских чинах пожалованы», после чего следуют имена и фамилии пятнадцати лиц, произведенных в чины IV и V классов; последним в этом списке показан Тауберт (Акад. изд., т. VIII, стр. 245—246 втор. паг.).

Публикуемое прошение являлось открытым протестом против первых действий нового, екатерининского правительства, в которых Ломоносов не без основания усмотрел пренебрежение к передовым русским ученым, самоотверженным борцам за «просвещение народа» и за «приращение наук в отечестве». Поощрены царскими наградами оказались не они, а чиновники от науки, такие, как Тауберт, который, по справедливому выражению Ломоносова, «беспрестанно российских ученых гонит и учащихся утесняет и мне во всех к пользе наук российских учиненных предприятиях всевозможные ставил препятствия» (письмо 79).

В день подачи публикуемого прошения президенту Академии Наук Ломоносов обратился к М. И. Воронцову с письменной просьбой поддержать его ходатайство об отставке (там же; ср. также письма 80 и 81 и примечания к ним). Прошению был дан законный ход: оно попало в руки давнего литературного противника Ломоносова, И. П. Елагина, который состоял теперь «при собственных е. в. делах у принятия челобитен» (Акад. изд., т. VIII, стр. 243, втор. паг.), однако дальнейшего движения не получило.

497

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Таубертом и Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 533, л. 166).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 610.

Публикуемый документ имеет прямую связь с отставкой Ломоносова по указу Екатерины II от 2 мая 1763 г. («Ломоносов», III, стр. 401, № 155). Об этой отставке Академическая канцелярия была извещена самим Ломоносовым через копииста К. Ефимова 15 мая 1763 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 533, л. 105). Однако еще за два дня до этого извещения, с 13 мая того же года, Канцелярия перестала вносить имя Ломоносова в свой журнал: о нем не упоминалось ни в числе «прибывших» в Канцелярию членов ее, ни в числе «неприсутствовавших» (там же, лл. 102—103). Тем самым Ломоносов признавался выбывшим из состава Академии Наук. Так продолжалось до 7 августа 1753 г., несмотря на то, что исполнение

- 763 -

указа об отставке Ломоносова было, как известно, приостановлено еще 13 мая того же года («Ломоносов», III, стр. 401, №№ 157 и 158).

7 августа 1763 г. Ломоносов, как видно из публикуемой журнальной записи, впервые после долговременного отсутствия «вступил» в Канцелярию и положил тем самым конец тому неопределенному положению, в каком он находился в течение почти трех месяцев.

Подробнее об этом эпизоде см. т. IX наст. изд., примечания к документу 174.

498

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 36—37).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, стр. 500—501.

Датируется предположительно по письму Ломоносова к М. И. Воронцову от 18 июня 1763 г. (письмо 87); к этому письму приложен был публикуемый документ. Таким образом, он был подан через месяц с небольшим после того как было приостановлено исполнение указа Екатерины II об отставке Ломоносова («Ломоносов», III, стр. 401, №№ 157 и 158).

Пояснения по существу этого документа см. в вышеупомянутом письме Ломоносова к Воронцову и в примечаниях к этому письму.

Составленный Ломоносовым проект указа (в первом его варианте) предусматривал передачу «в единственное расположение и смотрение» Ломоносова тех частей Академии Наук, которые были отданы «в его особливое смотрение» определением президента Академии от 24 марта 1758 г. (Билярский, стр. 367—368). Речь, иначе говоря, шла о том, чтобы Академическое и Историческое собрания и Географический департамент были подчинены единоличному надзору Ломоносова на тех же основаниях, на каких он ведал, согласно ордеру президента от 19 января 1760 г., Университетом и Гимназией (см. т. IX наст. изд., документ 320). Второй вариант проекта предусматривал увольнение Ломоносова в отставку с производством не в следующий чин, а через чин — в действительные статские советники.

Докладывался ли публикуемый проект Екатерине II, мы не знаем. Известно лишь, что ни один из двух предложенных Ломоносовым вариантов не был осуществлен.

Через полгода после подачи Ломоносовым этого проекта, 15 декабря 1763 г., он был произведен не через чин, как просил, а в следующий чин статского советника, причем годовой оклад его жалованья был повышен до 1875 р. («Ломоносов», III, стр. 401, № 160), т. е. до размера той пенсии, какую намечал Ломоносов во втором варианте своего проекта. Таким образом, старшинство в чине осталось за Таубертом.

- 764 -

499

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 204 об.).

Впервые напечатано — ОР, II, стр. 40.

Датируется предположительно. Публикуемый план написан на первой странице сложенного вдвое писчего листа, на четвертой странице которого Ломоносов теми же чернилами начертил план дельты Сев. Двины и набросал вчерне добавление к п. 1 составленной им «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном» (факсимиле см. на стр. 355 настоящего тома). 26 февраля 1765 г. в Адмиралтейской коллегии состоялось при участии Ломоносова обсуждение переработанного им заново текста названной «Инструкции», после чего Ломоносов не позднее 4 марта того же года внес в этот текст ряд исправлений и добавлений. В числе последних было и то добавление, черновик которого написан на 4-й странице интересующего нас листа (т. VI наст. изд., стр. 523 и 624). Таким образом, черновая редакция этого добавления, лишь весьма незначительно отличающаяся от окончательной, была написана тоже не ранее 26 февраля и не позднее 4 марта 1765 г. Судя по тому, что публикуемый план написан на 1-й странице того же листа, можно предполагать, что он был составлен ранее вышеупомянутого черновика, однако и топографическая их близость, и тождественность чернил убеждают в том, что промежуток времени между составлением того и другого был минимален: план беседы с Екатериной II был написан Ломоносовым почти одновременно с черновиком добавления к «Примерной инструкции», т. е. между 26 февраля и 4 марта 1765 г., — за месяц с небольшим до кончины Ломоносова. В пользу такой датировки говорят и следующие побочные обстоятельства. С начала 1765 г. вплоть до двадцатых чисел января Ломоносов болел (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, лл. 26—42). 28 января 1765 г. он в первый и единственный раз в этом году участвовал в заседании Академического собрания (Протоколы Конференции, т. II, стр. 532; ср. документ 471 и примечания к нему). В последних числах января и в течение всего февраля 1765 г. Ломоносов, числясь здоровым и выезжая по делам из дому (например в заседания Адмиралтейской коллегии. — Перевалов, стр. 487 и 490), ни разу не являлся в Академическую канцелярию. В ее журналах, относящихся к этому периоду, неизменно отмечалось: «...а г. статский советник Ломоносов за другими академическими делами [или чаще: за другими делами] не присутствовал» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, лл. 44—53 об.). Лишь 28 февраля, в одиннадцатом часу утра, Ломоносов «прибыл», наконец, в Канцелярию (где уже «присутствовал» Тауберт), принял участие в очередном ее заседании и «вышел» пополудни во втором часу (там же, л. 54).

- 765 -

Судя по журналу заседания, можно думать, что поводом к этому приезду Ломоносова в Канцелярию явилось неожиданное и ничем не оправданное увольнение «инструментального художества мастера» Ф. Н. Тирютина, беспорочно прослужившего в Академии 28 лет и многократно выполнявшего технические заказы Ломоносова (см. т. IX наст. изд., документ 392). На споры об этом даровитом и честном мастере, которого выгоняли из Академии якобы за ненадобностью, и ушли, очевидно, те три часа, которые Ломоносов провел в Канцелярии. Добиться восстановления Тирютина ему не удалось. Достиг он только того, что заслуженному мастеру был выдан хороший аттестат, который подписал и Ломоносов.

Это последнее в жизни посещение Академии и явилось, может быть, тем непосредственным толчком, который заставил Ломоносова написать публикуемые строки.

Нельзя забывать, что за неделю перед тем, 21 февраля 1765 г., Миллер в отсутствие Ломоносова прочитал вслух в Академическом собрании адресованное ему, Миллеру, и едва ли предназначенное для публичного оглашения письмо Л. Эйлера о С. Я. Румовском, которое, став таким образом через третьих лиц известно Ломоносову, глубоко его обидело (см. письмо 102 и примечания к нему).

Форма записи характерна для Ломоносова: перед особо ответственными беседами с высокопоставленными лицами он намечал иногда именно в таком виде план того, о чем намеревался говорить (см., например, т. VII наст. изд., стр. 672, 851—853). Не только первая строка записи («Видеть Г.»), но и весь подбор затронутых в ней тем свидетельствуют о том, что таким высокопоставленным лицом должна была явиться в данном случае Екатерина II. Достойно внимания, что заключительная строка записи является прямым к ней обращением во втором лице («Ежели не пресечете...»).

По своему содержанию публикуемый план весьма близок к тому, что писал Ломоносов за полгода перед тем в заключительном параграфе «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470, § 71), однако тон высказываний здесь еще решительнее, чем там. Обстановка работы в Академии Наук, — говорит Ломоносов, — сложилась такая, что ему там «места нет». Его гонят только за то, что он в заботах о высшем благе родины стремится просветить русский народ и показать всему миру «способность и остроту его в науках». Внешние знаки внимания к Ломоносову («все любят» — здесь намек на показную благосклонность самой Екатерины) не мешают тому, что торжествует по-прежнему «шумахершина», т. е. засилье чиновников, которые, не имея ничего общего с наукой, тормозят с согласия правящих реакционных верхов развитие русской науки и русского просвещения. Ломоносов рассматривает это как несчастье, угрожающее «целому обществу»: по его концепции, силой просвещения определяется сила народа, а тем самым и честь, и безопасность государства.

- 766 -

Таков общий смысл того, что он собирался сказать «самодержице» — не в порядке жалобы и не в порядке просьбы, а в порядке предостережения («ежели не пресечете, великая буря восстанет»).

Беседа с Екатериной II не состоялась. Через несколько дней после того, как был написан публикуемый план, между 5 и 7 марта 1765 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, л. 60 об.), Ломоносова опять свалила болезнь, от которой он уже не оправился.

¹ В «кондициях», приложенных к указу Екатерины II 5 января 1765 г. о назначении Шлёцера ординарным профессором истории, говорилось: «Не только не возбраняется ему употреблять все находящиеся в имп. Библиотеке и при Академии книги, манускрипты и прочие к древней истории принадлежащие известия, но и дозволяется требовать чрез Академию всего того, что к большому совершенству поручаемого ему дела служить может» (Билярский, стр. 734). Ломоносов писал по этому поводу, что такое разрешение «покрывает непозволенную дерзость допущения совсем чужого и ненадежного человека в Библиотеку российских манускриптов, которую не меньше архивов в сохранности содержать должно» (т. IX наст. изд., документ 282).

² «Дедикация» — посвящение. «Его высочество» — будущий Павел I. Ему были посвящены две работы Ломоносова: «Российская грамматика» (т. VII наст. изд., стр. 391—393) и «Краткое описание разных путешествий по Северным морям» (там же, т. VI, стр. 419—420).

³ Приведенные Ломоносовым латинские слова являются цитатой из Цицерона. (Речь против Каталины, IV, 2).

⁴ Pro aris etc. — это выражение, которое в полном его виде читается так: «Pro aris et focis certamen» (буквально: «Борьба за алтари и домашние очаги») и заимствовано тоже из Цицерона (О природе богов, III, 94), стало впоследствии поговорочным. В данном контексте его можно передать по-русски так: «В борьбе за благо родины».

ПЛАНЫ И ОТЧЕТЫ О РАБОТЕ

500

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — немецкий текст: Куник, I, стр. 112; русский перевод А. А. Куника: Куник, II, стр. 254—255.

Датируется предположительно по канцелярской помете о поступлении публикуемого репорта в Академическую канцелярию 26 сентября 1737 г. (Куник, II, стр. 254).

- 767 -

Публикуемый документ — первый известный нам репорт русских студентов из Марбурга.

¹ Об обстоятельствах, вызвавших отправку Ломоносова, Д. И. Виноградова и Г.-У. Райзера в Марбург, см.: Куник, II, стр. 225—245.

² На сохранившейся копии инструкции рукой Ломоносова написано: «Такову инструкцию студент Михайло Ломоносов получил, по которой точно исполнять будет» (ААН, ф. 20, оп. 3, № 57, лл. 1—2).

³ Имеются в виду лекции Г.-Э. Шталя по химии, изданные его учениками под заглавием: G. E. Stahl. Fundamenta chymiae dogmaticae et experimentalis. Norimbergae, 1723 (Г.-Э. Шталь. Основания догматической и экспериментальной химии. Нюрнберг, 1723). Эта книга была в личной библитеке Ломоносова в Марбурге (документ 502).

⁴ Имеется в виду труд: H. F. Teichmeyer. Institutiones chemiae dogmaticae et experimentalis in quibus chemicorum principia, instrumenta, operationes et producta succincta methodo traduntur in usum auditorii sui cum figuris aeneis et indicibus, Jenae, 1729 (Г. Ф. Тейхмейер. Наставления по догматической и экспериментальной химии, в которых сжато рассказывается об основаниях, инструментах, операциях и продуктах химиков. С рисунками на меди и указателями. Иена, 1729).

⁵ Имеется в виду 1-й раздел 2-го тома труда Хр. Вольфа Elementa matheseos universae. Halae Magdeburgicae (Хр. Вольф. Элементы всей математики. Галле). 1713—1715. Этот труд был переиздан в Женеве в 1732—1735 гг. и в Галле в 1730—1738 гг. В личной библиотеке Ломоносова в Марбурге первые три тома этого сочинения были в женевском издании, а 4-й том в другом издании, вышедшем в Галле в 1738 г. (см. документ 502 настоящего тома).

⁶ Эти разделы составляют 2-ю и 4-ю части 2-го тома названного выше труда, по которому Хр. Вольф и читал лекции студентам.

501

Печатается по собственноручному подлиннику, подписанному Ломоносовым, Виноградовым и Райзером (ААН, ф. 20, оп. 3, № 67).

Подлинник на немецком языке.

Впервые напечатано (частично) — немецкий текст: Куник, I, стр. 122; русский перевод А. А. Куника: Куник, II, стр. 167—268. Полностью немецкий текст и русский перевод публикуются впервые.

Репорт датирован 25 марта 1738 г. по новому стилю; таким образом, по старому стилю его следует датировать 14 марта 1738 г.

¹ Имеется в виду репорт 1737 г. (документ 500).

² Лекции по догматической физике, излагающие систему натуральной философии Хр. Вольфа, были изданы им впервые отдельными сочинениями

- 768 -

в 1723—1725 гг. (см. т. I наст. изд., стр. 540). В личной библиотеке Ломоносова в Марбурге (документ 502) был труд Вольфа по догматической физике, изданный в Галле в 1734 г., и его же лекции по логике, изданные в Франкфурте и Лейпциге в 1732 г. под названием: Ch. Wolf. Philosophia rationalis, sive logica, methodo scientifica pertractata et ad usus scientiarum atque vitae aptata (Х. Вольф. Рациональная философия, или логика, разработанная научным методом и приспособленная для нужд науки и жизни).

³ Инструкция, составленная профессорами Г.-В. Крафтом и И. Амманом 30 августа 1737 г., была отправлена в Марбург от имени президента Академии 7 октября 1737 г. (Куник, II, стр. 262—265).

⁴ В инструкции по изучению естественной истории студентам предлагалось прочитать и изучить большое количество трудов различных авторов по минералогии, ботанике и зоологии (Куник, II, стр. 263—264).

502

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 37, лл. 3—4).

Подлинник на немецком языке.

Впервые напечатано — немецкий текст: Куник, I, стр. 129—132; русский перевод А. А. Куника (частично): Куник, II, стр. 277—278. Полностью русский перевод публикуется впервые.

Репорт датирован 15 октября 1738 г. по новому стилю; таким образом, по старому стилю он датируется 4 октября 1738 г.

К репорту были приложены: 1) научная работа Ломоносова на латинском языке: Specimen physicum de transmutatione corporis solidi in fluidum a motu fluidi praeexistentis dependente (Работа по физике о превращении твердого тела в жидкое в зависимости от движения предсуществующей жидкости; т. I наст. изд., стр. 5—21, 539—542) и 2) русский перевод оды «которую сочинил господин Франциск де Салиньяк де ля Мотта Фенелон» (см. т. VIII наст. изд.).

¹ См. документ 501 и примечания к нему.

² Лекции по экспериментальной физике Хр. Вольфа были изданы впервые в 1721—1723 гг. и переизданы в 1727—1729 гг. (см. т. II наст. изд., стр. 544). В своей личной библиотеке в Марбурге Ломоносов имел первую часть второго немецкого издания труда Хр. Вольфа по экспериментальной физике (см. ниже, примечание 51).

³ Лекции по метафизике Хр. Вольфа были изданы впервые в 1736 г. Указанный труд Ломоносов приобрел для своей библиотеки в Марбурге (см. ниже, примечание 53).

⁴ См. документы 500 и 501 и примечания к ним.

- 769 -

⁵ Kleiner Atlas scholasticus von achtzehen Charten... mit einer accuraten Illumination, zu seinen geographischen Fragen accomodiret durch Iohann Hübnern... Nürnberg — Hamburg, 1732 (Малый школьный атлас из восемнадцати карт... с тщательной раскраской, приспособленный Иоганном Гюбнером к его географическим вопросам... Нюрнберг — Гамбург, 1732). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

⁶ B. Faber. Thesaurus eruditionis scholasticae omnium usui et disciplinis omnibus accomodatus post celeberrimorum virorum Buchneri, Cellarii, Graevii operas et adnotationes et multiplices Andreae Stubellii curas iterum recensitus, emendatus, locupletatus a. J. Mathia Gesnero. Accessit primum hac editione verborum et formularum interpretatio gallica. Lipsiae, 1735, 2 vol. (Б. Фабер. Сокровищница школьной учености, приспособленная для общего пользования и для всех наук, после трудов и примечаний знаменитейших мужей Бухнера, Целлария, Гревия и многообразных стараний Андрея Штубеллия, снова просмотренная, исправленная и дополненная Иог. Матвеем Геснером. В этом издании впервые добавлен французский перевод слов и формул. Лейпциг, 1735, 2 тома).

⁷ F. Ruysch. Archetypus totius medicinae. Francofurti, 1737 (Ф. Рюйш. Первообраз всей медицины. Франкфурт, 1737).

⁸ J. J. Becher. Physica subterranea, profundam subterraneorum genesin e principiis hucusque ignotis ostendens. Lipsiae. 1703; Ed. 2-da. Lipsiae, 1738 (И. И. Бехер. Подземная физика, показывающая из начал до сих пор неизвестных глубокое зарождение того, что находится под землей. Лейпциг, 1703; 2-е изд., Лейпциг, 1738).

⁹ H. Boerhaave. Elementa chemiae, quae anniversario labore docuit in publicis, privatisque scholis Hermannus Boerhaave, Lugduni Batavorum, 1732 (Г. Бургав. Элементы химии, которые излагал в ежегодных общественных и частных курсах Герман Бургав. Лейден, 1732).

¹⁰ M. Schmuck (Schmucker). Aerarium chymicum oder Chymische Schatz-Cammer. Norimbergae, 1686 (М. Шмукк (Шмуккер). Химическое казнохранилище, или химическая сокровищница. Нюрнберг, 1686). Ломоносов приобрел, по-видимому, франкфуртское издание 1736 г. названной книги.

¹¹ Ch. Vater. Institutiones medicae. Wittenbergae, 1722 (Х. Фатер. Медицинские наставления. Виттенберг, 1722).

¹² G. E. Stahl. Fundamenta chymiae dogmaticae et experimentalis... Norimbergae, 1723 (Г.-Э. Шталь. Основания догматической и экспериментальной химии... Нюрнберг, 1723).

¹³ См. выше, прим. 4 к документу 500.

¹⁴ J. F. Weidler. Tractatus de machinis hydraulicis, toto terrarum orbe maximis Marlyensi et Londinensi et aliis rarioribus similibus, in quo mensurae prope ipsas machinas notatae describuntur et de viribus earum

- 770 -

luculenter disseritur. Cum figuris aeri incisis. Vitembergae, 1728 (И. Ф. Вейдлер. Трактат о гидравлических машинах, величайших на всем земном шаре — марлийской и лондонской, и о других подобных же редких, в котором описываются размеры, отмеченные при самых машинах, и дается ясное рассуждение об их силах. С рисунками, вырезанными на меди. Виттенберг, 1728).

¹⁵ Ch. Wolf. Elementa matheseos universae. Tomus primus, qui commentationem de methodo mathematica, arithmeticam, geometriam, trigonometriam planam et analysim tam finitorum quam infinitorum complectitur... Genevae, 1732. Tomus secundus, qui mechanicam et staticam, hydrostaticam, aërometriam, hydraulicam complectitur... Genevae, 1733. Tomus tertius, qui opticam, perspectivam, catoptricam, dioptricam, sphaerica et trigonometriam sphaericam atque astronomiam tam sphaericam quam theoricam, complectitur..., Genevae, 1735 (Х. Вольф. Элементы всей математики. Том первый, содержащий в себе рассуждение о математическом методе, арифметику, геометрию, тригонометрию на плоскости и анализ как конечных, так и бесконечных... Женева, 1732. Том второй, содержащий в себе механику и статику, гидростатику, аэрометрию, гидравлику... Женева, 1733. Том третий, содержащий в себе оптику, перспективу, катоптрику, диоптрику, сферические фигуры и сферическую тригонометрию, а также астрономию как сферическую, так и теоретическую. Женева, 1735).

¹⁶ Ch. Wolf. Elementa matheseos universae... Tomus IV, qui geographiam cum hydrographia, chronologiam, gnomonicam, pyrotechniam, architecturam militarem atque civilem complectitur... Hallae Magdeburgicae, 1738 (Х. Вольф. Элементы всей математики. Том четвертый, содержащий в себе географию с гидрографией, хронологию, гномонику, пиротехнику, архитектуру военную и гражданскую... Галле в Магдебургской области, 1738).

¹⁷ Ch. Wolf. Philosophia rationalis, sive logica, methodo scientifica pertractata et ad usus scientiarum atque vitae aptata. Francofurti et Lipsiae, 1728 (Х. Вольф. Рациональная философия, или логика, разработанная научным методом и приспособленная для нужд наук и жизни. Франкфурт и Лейпциг, 1728). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

¹⁸ Ch. Wolf. Philosophia prima, sive ontologia, methodo scientifica pertractata, qua omnis cognitionis humanae principia continentur. Francofurti et Lipsiae, 1730 (Х. Вольф. Первая философия, или онтология, разработанная научным методом, в которой содержатся начала всякого человеческого познания. Франкфурт и Лейпциг, 1730). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

- 771 -

¹⁹ Ch. Wolf. Cosmologie generalis, methodo scientifica pertractata, qua ad solidam inprimis Dei atque naturae cognitionem via sternitur. Francofurti et Lipsiae, 1731 (Х. Вольф. Общая космология, разработанная научным методом, которою прокладывается путь к прочному познанию, преимущественно бога и природы. Франкфурт и Лейпциг, 1731).

²⁰ Ломоносов приобрел более раннее издание книги: F. Fenelon. Les aventures de Télémaque, fils d’Ulisse... Rotterdam, 1725 (Ф. Фенелон. Приключения Телемаха, сына Улисса... Роттердам, 1725; см. Акад. изд., т. I, стр. 5—8 втор. паг.).

²¹ J. J. Becher. Opuscula chymica rariora, addita nova praefatione ac indice locupletissimo multisque figuris aeneis illustrate a Friderico Roth-Scholtzio. Norimbergae et Altorfii, 1719 (И.-И. Бехер. Редкие небольшие химические работы с добавлением нового предисловия и подробнейшего указателя, иллюстрированные многими рисунками на меди Фридрихом Рот-Шольцем. Нюрнберг и Альторф, 1719).

²² H. Boerhaave. Institutiones medicae in usus annuae exercitationis domesticos digestae... Editio Leydensis quarta, prima longe auctior. Lugduni Batavorum, 1727 (Г. Бургав. Медицинские наставления, записанные для домашнего упражнения в течение года... четвертое лейденское издание, гораздо полнее первого. Лейден, 1727) Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

²³ Collectanea chymica leidensia, oder mehr als 700 auserlesene chymische Processe, welche von Herrn Maetsio, Marggravio und Le Mortio ehedessen dreyen berühmten Professoribus der Chymie zu Leyden, denen damahls aus allen Theilen Europae gegenwärtigen Auditoribus so wohl publice, als privatim nicht nur gewiesen, sondern auch mündlich dictirt worden. Vor diesem von Herrn Christoph Ludwig Morley in Ordnung zusammen getragen und ans Licht gebracht. Nochmals durch Herrn Theodorum Muykens... mit vielen neuen, schönen und accuraten Experimenten vermehret, in richtigere Ordnung gestellet, allenthalben verbessert. Nun aber auf Ersuchen guter Freunde ins Teutsche übersetzt und mit doppelten Registern versehen. Ein Werck so allen Medicis, Chymicis, Physicis, Apothekern und jeden seine Gesundheit-Liebenden höchst nöthig und nützlich. Dritte Auflage von vielen Druckfehlern gesäubert und verschiedentlich gebessert, Jena, 1726 (Лейденский химический сборник, или свыше 700 избранных химических процессов, которые были не только показаны, но и устно объяснены в общественных и частных курсах господами Маетсием, Марггравом и Ле Мортием, тремя некогда знаменитыми профессорами химии в Лейдене, присутствовавшим при этом слушателям из всех частей Европы. Ранее они были собраны, приведены в порядок и выпущены в свет господином Христофором Людвигом Морлеем. Еще раз... их дополнил многими прекрасными опытами, расположил

- 772 -

в более правильном порядке, во всех отношениях улучшил господин Теодор Мюйкенс. Ныне, по просьбе добрых друзей, они переведены на немецкий язык и снабжены двойным указателем. Произведение в высшей степени необходимое и полезное всем врачам, химикам, физикам, аптекарям и всем, кто дорожит своим здоровьем. Третье издание, очищенное от множества опечаток и в разных отношениях улучшенное. Иена, 1726).

²⁴ Compendium universae latinitatis. Jenae, 1734 (Сжатый курс всей латыни. Иена, 1734).

²⁵ Die redende Thiere über menschliche Fehler und Laster, bey ruhigen Stunden lustig und nützlich zu lesen. Franckfurt und Leipzig, 1738—1751 (Животные, разговаривающие о человеческих недостатках и пороках, — для чтения, с удовольствием и пользой, в спокойные часы. Франкфурт и Лейпциг 1738—1751). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

²⁶ D. Erasmus. Colloquia familiaria, ex recensione et cum notis perpetuis Petri Rabi. Accedunt ejusdem Erasmi Conflictus Thaliae et Barbariei, Apologia et Utilitas colloquiorum nec non Laus morias... Ulmae, 1712 (Д. Эразм. Дружеские беседы, проверенные Петром Рабом и снабженные непрерывными примечаниями. Добавлены того же Эразма Спор Талии и Варварства, Апология и Польза бесед, а также Похвала глупости. Ульм, 1712).

²⁷ J. Freind. Praelectiones chymicae, in quibus omnes fere operationes chymicae ad vera principia et ipsius naturae leges rediguntur. Amstelodami, 1718 (Дж. Фрейнд. Лекции по химии, в которых почти все химические операции подводятся к истинным началам и законам самой природы. Амстердам, 1718).

²⁸ P. Marivaux. Der durch seine freymüthige Aufrichtigkeit glücklich gewordene Bauer, oder die sonderbaren Begebenheiten des Herrn von N., beschrieben von dem Herrn von Marivaux, aus dem französischen übersetzt. Erster Theil. Leipzig, 1736 (П. Мариво. Крестьянин, ставший счастливым благодаря своей прямодушной откровенности, или удивительные приключения господина де Н., описанные господином де Мариво, — перевод с французского, часть первая. Лейпциг, 1736).

²⁹ J. Swift. Des capitains Lemuel Gulliver Reisen in unterschiedliche entfernte und unbekante Länder. Erster — (dritter und letzter) Theil... Hamburg und Leipzig, 1727—1728 (Дж. Свифт. Путешествия капитана Лемюэля Гулливера в разные отдаленные и неизвестные страны. Первая — (третья и последняя) часть... Гамбург и Лейпциг, 1727—1728). Ломоносов приобрел, по-видимому, берлинское издание 1731 г. названной книги.

³⁰ Fr. Hoffmann. Observationum physico-chymicorum selectiorum libri III. In quibus multa curiosa experimenta et lectissimae virtutis medicamenta exhibentur, ad solidam et rationalem Chymiam stabiliendam

- 773 -

praemissi. Halae, 1736 (Фр. Гоффман. Три книги избранных физико-химических наблюдений, в которых представлены многие любопытные опыты и лекарства, обладающие исключительными свойствами; книги служат предварением к прочному и разумному утверждению химии. Галле, 1736). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, издание названной книги.

³¹ Sammlung von Johann Christians Günthers, aus Schlesien, bis an hero edirten deutschen und lateinischen Gedichten, auf das Neue übersehen, wie auch in einer bessern Wahl und Ordnung an das Licht gestellet, nebst einer Vorrede von den so nöthigen als nützlichen Eigenschaften der Poesie. Bresslau und Leipzig, 1735 (Собрание изданных до настоящего времени немецких и латинских стихотворений Иоганна-Христиана Гюнтера из Силезии, вновь пересмотренное и выданное в свет в лучшем выборе и порядке, — с предисловием о необходимых и полезных свойствах поэзии. Бреславль и Лейпциг, 1735).

³² J. Hübner. Neu-vermehrtes poetisches Hand-Buch, das ist eine kurtz-gefaste Anleitung zur deutschen Poesie, nebst einem vollständigen Reim-Register, den Anfängern zum Besten zusammen getragen. Leipzig, 1711 (И. Гюбнер. Вновь расширенное поэтическое руководство, то есть кратко изложенное введение в немецкую поэзию, с подробным указателем рифм, составленным на пользу начинающим. Лейпциг, 1711).

³³ Anacreon. Les poésies d’Anacreon et de Sapho, traduites en françois, avec des remarques, par madame Dacier. Nouvelle édition, augmentée des notes latines de m-r Le Fevre et de la traduction en vers françois de m-r de La Fosse. Amsterdam, 1716 (Анакреон. Стихотворения Анакреона и Сафо, переведенные на французский язык, с примечаниями госпожи Дасье. Новое издание, дополненное латинскими примечаниями г-на Ле Февра и французским стихотворным переводом г-на Ла Фосс. Амстердам, 1716).

³⁴ M. V. Martialis. Epigrammata, paraphrasi et notis variorum selectissimis interpretatus est Vincentius Collesso... Amstelaedami, 1701 (М. В. Марциал. Эпиграммы; пересказом и избраннейшими примечаниями разных лиц пояснил... Винцентий Коллессо. Амстердам, 1701).

³⁵ Ch. H.-Chr.-F. Menantes. Auserlesener neuer Briefe erster (anderer) Theil, nebst einer kurtzen Anleitung zur üblichen und gewöhnlichen Titulatur. Halle, 1722, 2 Bände (Г.-Х.-Ф. Менантес. Новые избранные письма, часть первая (другая), с кратким наставлением относительно принятой и обычной титулатуры. Галле, 1722. Два тома). Ломоносов приобрел более раннее, по-видимому, издание названной книги.

³⁶ B. Neukirch. Anweisung zu teutschen Briefen. Leipzig, 1709 (Б. Нейкирх. Указание о том, как писать немецкие письма. Лейпциг, 1709).

³⁷ Peplier. Nouvelle et parfaite grammaire royale françoise et allemande,

- 774 -

nebst einem vollständigen Titularbuche von Preussischen Hofe. Berlin, 1733 (Пеплие. Новая и совершенная королевская французская и немецкая грамматика, с подробной книгой титулатуры прусского двора. Берлин, 1733). Ломоносов приобрел, по-видимому, берлинское издание 1736 г. названной книги.

³⁸ J. L. Frisch. Nouveau dictionnaire des passagers françois-allemand et allemand-françois, oder Neues französisch-teutsches und teutsch-französisches Wörter-Buch. Leipzig, 1733 (И.-Л. Фриш. Новый французско-немецкий и немецко-французский словарь для путешественников... Лейпциг, 1733).

³⁹ F. A. Pomey. Pantheum mythicum, seu fabulosa deorum historia, hoc primo epitomes eruditionis volumine breviter dilucide comprehensa... Editio novissima, prioribus correctior variisque aeneis figuris ornata. Francofurti, 1732 (Ф.-А. Помей. Мифологический пантеон, или сказочная история богов, содержащаяся в кратком и ясном изложении в этом первом томе образованности... Новейшее издание, более исправленное, чем прежние, и украшенное разнообразными рисунками на меди. Франкфурт, 1732).

⁴⁰ G. Ph. Plats. Dialogues domestiques françois-allemands avec des complimens familiers. Französisch-teutsche mit gemeinen Complimenten vermischte Gespräche von Hans-Sachen. Wien und Nürnberg, 1738. (Г.-Ф. Платс. Домашние французско-немецкие разговоры, с обычными комплиментами. Французско-немецкие разговоры о домашних делах, с примешанными к ним обычными комплиментами. Вена и Нюрнберг, 1738). Ломоносов приобрел более раннее, по-видимому, нюрнбергское издание 1724 г. названной книги.

⁴¹ M. T. Cicero. Selectae orationes, ad exemplar probatissimorum codicum expressae... Amstelaedami, 1735 (М. Т. Цицерон. Избранные речи, напечатанные по тексту самых исправных рукописей... Амстердам, 1735).

⁴² J. F. Schreiber. Elementorum medicinae physico-mathematicorum tomus primus. Praefatus est Christianus Wolfius. Francofurti et Lipsiae, 1731 (И.-Ф. Шрейбер. Физико-математические элементы медицины. Том первый. Предисловие написал Христиан Вольф. Франкфурт и Лейпциг, 1731).

⁴³ G. F. Stabel. Chymiae dogmatico-experimentalis tomus prior, compectens doctrinae chymicae fundamenta. Halae Magdeburgicae, 1728 (Г.-Ф. Штабель. Догматико-экспериментальная химия. Том первый, содержащий основы химической науки. Галле в Магдебургской области, 1728).

⁴⁴ G. E. Stahl. Experimenta, observationes, animadversiones, CCC numero, chymicae et physicae, qualiam alibi vel nulla, vel rara, nusquam autem satis ampla, ad debites nexus et veros usus, deducta

- 775 -

mentio, commemoratio, aut explicatio invenitur. Qualium partim in aliis autoris scriptis, varia mentio facta habetur; partim autem nova commemoratio hoc tractatu exhibetur; utriumque vero universa res uberius explicatur atque confirmatur. Berolini, 1731 (Г.-Э. Шталь. Опыты, наблюдения, замечания по химии и физике, числом триста, о которых в других местах нельзя вовсе или можно лишь изредка найти упоминание, напоминание или объяснение, нигде, однако, с достаточной полнотой, в надлежащей связи и с указанием истинного применения. О них частично имеются разнообразные упоминания в других сочинениях автора, частично же впервые упоминается в этом трактате, но в том и другом случае все дело подробнее разъясняется и подтверждается. Берлин, 1731). Ломоносов приобрел, по-видимому, берлинское издание 1732 г. названной книги.

⁴⁵ Ch. E. Steinbach. Vollständiges deutsches Wörterbuch, vel Lexicon germanico-latinum cum praefarionibus et autoris et J. U. Koenig... Tomus I—II, Bresslau, 1734 (Х.-Э. Штейнбах. Полный немецкий словарь, или немецко-латинский лексикон, с предисловиями автора и И.-У. Кенига... том I—II. Бреславль, 1734).

⁴⁶ Ch. Wolf. Tabulae sinuum atque tangentium, tam naturalium quam artificialium, una cum logarithmis numerorum vulgarium ab 1 usque ad 10 000, numeris quadratis ac cubicis ab 1 usque ad 1000. Edidit, praefatus est et regulam universalem solvendi omnia triangula tam plana, quam sphaerica, praemisit Christian Wolfius... Francofurti et Lipsiae, 1728 (Х. Вольф. Таблицы синусов и тангенсов как натуральных, так и искусственных, вместе с логарифмами обыкновенных чисел от 1 до 10 000, квадратными и кубическими числами от 1 до 1000. Издал и снабдил предисловием и предпослал общее правило решения всех как плоских, так и сферических треугольников Христиан Вольф... Франкфурт и Лейпциг, 1728).

⁴⁷ L. Ph. Thümmig. Institutiones philosophiae Wolfianae, in usus academicos adornatae. Tomus prior. Francofurti et Lipsiae, 1725 (Л.-Ф. Тюммиг. Наставления по вольфианской философии, составленные для академического употребления. Том первый. Франкфурт и Лейпциг, 1725). Ломоносов приобрел более позднее, по-видимому, франкфуртское издание 1729 г. названной книги.

⁴⁸ J. Veneroni (Vigneron). Italienisch-französischund teutsche Grammatica oder Sprach-Meister... Franckfurt und Leipzig, 1719 (И. Венерони (Виньерон). Итальянско-французско-немецкая грамматика, или учитель языков... Франкфурт и Лейпциг, 1719).

⁴⁹ Verheyen. Corporis humani anatomia, in qua omnia tam veterum, quam recentiorum anatomicorum inventa methodo nova et intellectu facillima describuntur, ac tabulis aeneis repraesentantur, Lipsiae, 1699

- 776 -

(Вергейен. Анатомия человеческого тела, в которой все открытия как старых, так и современных анатомов описываются новым, очень легким для понимания способом и изображаются с помощью медных досок... Лейпциг, 199).

⁵⁰ Ch. Wolf: l) Vernünftige Gedancken von den Würkungen der Natur. Halle, 1723, 2) Vernünftige Gedancken von den Absichten der natürlichen Dinge. Halle, 1724, 3) Vernünftige Gedancken von dem Gebrauche der Theile des menschlichen Leibes, der Thiere und Pflanzen. Frankfurt und Leipzig, 1725 (Х. Вольф: 1) Разумные мысли о действиях природы. Галле, 1723, 2) Разумные мысли о назначении природных вещей. Галле, 1724, 3) Разумные мысли об употреблении частей человеческого тела, животных и растений. Франкфурт и Лейпциг, 1725). Система натуральной философии, изложенная Хр. Вольфом в указанных трех книгах, Ломоносовым сокращенно была названа «Догматической физикой».

⁵¹ Ch. Wolf. Experimenta physica, oder allerhand nützliche Versuche, dadurch zu genaues Erkentniss der Natur und Kunst der Weg gebähnet wird. Erster — dritter Theile. Halle in Magdeburgischen, 1721—1723; 2-te Aufl., Allerhand nützliche Versuche. Halle in Magdeburgischen, 1727—1729 (Х. Вольф. Физические эксперименты, или всякого рода полезные опыты, которыми прокладывается путь к точному познанию природы и искусства. Части первая — третья. Галле в Магдебургской области, 1721—1723; 2-е изд. Всякого рода полезные опыты... Галле в Магдебургской области, 1727—1729).

⁵² Ch. Wolf. Ratio praelectionum Wolfianorum in mathesin et philosophiam universam, et opus Hugonis Grotii de jure belli et pacis. Halae, 1735 (Х. Вольф. Объяснение лекций Вольфа по математике, по всей философии и по труду Гуго Гроция «О праве войны и мира». Галле, 1735).

⁵³ Ch. Wolff. Vernünftige Gedancken von Gott, der Welt und der Seele des Menschen, auch allen Dingen überhaupt, den Liebhabern der Weisheit mitgetheilet von Christian Wolffen. Franckfurt und Leipzig, 1736 (Х. Вольф. Разумные мысли о боге, о мире и о душе человека и вообще обо всех вещах, сообщенные любителям мудрости Христианом Вольфом. Франкфурт и Лейпциг, 1736). Эта книга сокращенно называлась «Немецкой метафизикой».

⁵⁴ Ch. Wolff. Vernünftige Gedancken von der Menschen Thun und Lassen zu Beförderung ihrer Glückseeligkeit, den Liebhabern der Wahrheit mitgetheilet von Christian Wolffen... Halle in Magdeburgischen, 1720 (Х. Вольф. Разумные мысли о житье-бытье людей с целью доставить им счастье, сообщенные любителям мудрости Христианом Вольфом... Галле в Магдебургской области, 1720).

- 777 -

⁵⁵ Ch. Wolff. Vernünftige Gedancken von dem gesellschaftlichen Leben der Manschen und insonderheit dem gemeinen Wesen zu Beförderung der Glückseeligkeit des menschlichen Geschlechtes den Liebhabern der Wahrheit mitgetheilet von Christian Wolffen... Frankfurt und Leipzig, 1732 (Х. Вольф. Разумные мысли об общественной жизни людей и преимущественно об общественном благе, с целью доставить счастье человеческому роду, сообщенные любителям мудрости Христианом Вольфом... Франкфурт и Лейпциг, 1732).

⁵⁶ Ch. Cellarius. Alte und neue Geographie in deutsche Fragen abgefasset, mit vielen curieusen Anmerckungen vermehret und bis 1709 continuieret. Nebst einem ausführlichen Register und Vorrede des Uebersetzers. Jena (Х. Целларий. Древняя и новая география, изложенная в виде вопросов на немецком языке, дополненная многими любопытными примечаниями и продолженная до 1709 года. С подробным указателем и предисловием переводчика. Иена).

⁵⁷ D. Erasmus. Adagia, id est proverbiorum, paroemiarum et parabolarum omnium, quae apud graecos, latinos, hebraeos, arabas etc. in usu fuerunt, collectio absolutissima in locos communes digesta... Lipsiae, 1696 (Д. Эразм. Адагии, или очень полное собрание всех пословиц, поговорок, сравнений, бывших в употреблении у греков, латинян, евреев, арабов и т. п., с расположением по общепринятым рубрикам. Лейпциг, 1696).

⁵⁸ D. Erasmus. De utraque verborum ac rerum copia libri II, ad sermonem et stylum formandum utillissimi. Gottingae, 1690. (Д. Эразм. Об изобилии слов и вещей — две книги, весьма полезные для формирования речи и стиля. Геттинген, 1690).

⁵⁹ H. Ch. F. Menantes. Lettres choisies des meilleurs et plus nouveaux auteurs françois, traduites en allemand par Menantes. Auserlesene Brieffe, aus denen besten und neusten frantzösischen Scribenten ins Hoch-teutsche übersetzet von Menantes. Dritter und verbesserter Druck. Hamburg, 1731 (Г.-Х.-Ф. Менантес. Избранные письма из лучших и новейших французских авторов, переведенные на немецкий язык Менантесом. Третье, улучшенное издание, Гамбург, 1731).

⁶⁰ P. Ovidius Naso. Opera in tres tomos divisa. Amstelaedami, 1735 (П. Овидий Назон. Произведения, разделенные на три тома. Амстердам, 1735).

⁶¹ Plinius Caecilius Secundus, G. Epistolae et panegyricus. Recensuit ac novis commentariis illustravit, etiam indicibus plenioribus tam rerum, quam latinitatis et tabulis geographicis auxit Christophorus Cellarius. Editio nova. Quasdum notulas adjecit M. J. Ch. Herzog... Lipsiae, 1721 (Г. Плиний Цецилий Секунд. Письма и панегирик. Проверил и снабдил новыми комментариями, а также дополнил более подробными указателями

- 778 -

предметов и латинского языка и географическими картами Христофор Целларий. Новое издание. Некоторые мелкие замечания добавил М.-И.-Х. Герцог... Лейпциг, 1721).

⁶² L. Seneca. Tragoediae, cum notis Th. Farnabii. Amstelodami, 1665 (Л. Сенека. Трагедии, с примечаниями Т. Фарнабия. Амстердам, 1665).

⁶³ P. Vergilius Maro. Opera. Nic. Heins. Dan. F., e membranis compluribus usque antiquissimis recensuit. Amstelodami, 1676 (П. Вергилий Марон. Произведения. Проверил по многочисленным рукописям на пергамене, вплоть до древнейших, Николай Гейнзиус, сын Даниила. Амстердам, 1676).

503

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 803, л. 56).

Впервые напечатано: Ламанский, стр. 84.

Публикуемый документ — первый известный нам план работ Ломоносова. Подобные планы и отчеты по ним академики и адъюнкты должны были представлять в соответствии с § 14 регламента Академии 1747 г. за каждую треть года.

¹ «Генварская треть» включала январь — апрель, «майская треть» — май — август, «сентябрьская треть» — сентябрь — декабрь каждого года.

² Историческое собрание Академии Наук было образовано по определению Академической канцелярии от 24 марта 1748 г., подписанному президентом Академии К. Г. Разумовским и членами Канцелярии И.-Д. Шумахером и Г. Н. Тепловым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, л. 54).

³ См. документ 504 и т. IX наст. изд., документ 20 и примечания к нему.

⁴ В январской трети 1749 г. студенты для слушания лекций Ломоносова по химии не были назначены (там же).

⁵ Изучением теплоты Ломоносов стал заниматься с начала 40-х годов. Его работы на эту тему опубликованы в томах I, II и III наст. изд. По намеченной теме Ломоносовым были выполнены в январской трети 1749 г. некоторые «физические опыты» (документ 504, п. 4; ср. также т. III наст. изд., стр. 193—196, 537).

⁶ Изучением природы света и теории цветов Ломоносов стал заниматься с начала своей научной деятельности в Академии. В своем труде «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее», законченном в середине 1756 г., Ломоносов писал: «Хотел бы я изъяснить все, что о цветах чрез 15 лет думал между другими моими трудами» (т. III наст. изд., стр. 315—344 и 550—555. Ср. также документы 504, 506—514, 516).

- 779 -

504

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 97).

Впервые напечатано: Пекарский, II, стр. 401.

¹ Об окончании постройки Химической лаборатории см. т. IX наст. изд., документ 13.

² Ломоносов называет так свой труд «Прибавление к размышлениям об упругости воздуха» (т. II наст. изд., стр. 145—163, 658—661).

³ Записи опытов и текст диссертации Ломоносова на эту тему не отысканы (ср. примечание 5 к документу 503).

⁴ Имеется в виду «Слово похвальное» императрице Елизавете (т. VIII наст. изд.).

505

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 747, л. 169).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 127—128.

День написания устанавливается по канцелярской помете о подаче публикуемого репорта в Академическую канцелярию 26 мая 1749 г.

¹ Имеется в виду «Слово похвальное» императрице Елизавете (т. VIII наст. изд.).

² См. т. VII наст. изд., стр. 946—948.

³ См. примечание 3 к документу 504.

506

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (АНН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 104).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 401.

Датируется предположительно по репорту архивариуса Стафенгагена от 19 сентября 1749 г., при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 101).

¹ Ср. т. IX наст. изд., документ 20 и примечания к нему.

² Имеется в виду «Слово похвальное» императрице Елизавете (т. VIII наст. изд.).

³ См. т. VII наст. изд., стр. 946—948.

⁴ Ср. т. IX наст. изд., документ 44 и примечания к нему.

⁵ См. примечание 3 к документу 504.

- 780 -

507

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 114).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 401.

Датируется предположительно по репорту архивариуса И. И. Стафенгагена от 15 января 1750 г., при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 125, л. 110).

¹ Имеется в виду работа над «Словом похвальным» императрице Елизавете, которое было произнесено Ломоносовым на публичной ассамблее Академии Наук 26 ноября 1749 г. (см. т. VIII наст. изд.).

² См. т. IX наст. изд., документы 24 и 44 и примечания к ним; ср. также т. II наст. изд., стр. 371—438, 680—685.

508

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 141, л. 124).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 440.

¹ См. т. IX наст. изд., документы 20, 22 и 44 и примечания к ним.

509

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 145, л. 289).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 440—441.

Датируется предположительно по репорту академика Х.-Н. Винсгейма от 15 сентября 1750 г., при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 145, л. 286).

¹ Имеется в виду трагедия «Тамира и Селим» (см. т. VIII наст. изд., а также т. IX наст. изд., документы 20, 22 и 44 и примечания к ним).

510

Печатается по копии, писанной рукой И. И. Стафенгагена и представленной академиком Х.-Н. Винсгеймом в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 149, л. 321), с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (там же, ф. 20, оп. 3, № 84).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 441.

¹ См. т. VIII наст. изд.

² См. лабораторный журнал и лабораторные записи 1750—1751 гг. (т. II наст. изд., стр. 371—438, 680—685).

- 781 -

511

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 158, л. 95).

Впервые напечатано — Модзалевский, стр. 357—358.

Датируется предположительно по дню окончания майской трети и по репорту академика А.-Н. Гришова, при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию 9 октября 1751 г. в числе других репортов, поданных академиками «в разное время» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 158, л. 91).

¹ См. лабораторный журнал и лабораторные записи 1750—1751 гг. (т. II наст. изд., стр. 371—438, 680—685).

² См. т. II наст. изд., стр. 345—369, 678—680.

³ См. т. VIII наст. изд.

512

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 162, л. 52).

Впервые напечатано — Модзалевский, стр. 358.

¹ См. т. VIII наст. изд.

² Речь идет о первой мозаичной работе Ломоносова — «Мадонна», набранной с оригинала итальянского художника Солимены (Макаров, стр. 129—133).

513

Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 166, л. 422).

Впервые напечатано (частично) — Пекарский, II, стр. 494.

Полностью публикуется впервые.

Датируется предположительно по дню окончания январской трети и по репорту архивариуса И. И. Стафенгагена от 10 июля 1752 г., при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 166, л. 420).

¹ Лабораторного журнала и систематических лабораторных записей Ломоносова, относящихся к этому периоду, не сохранилось. Отдельные листки лабораторных записей, по-видимому этого периода, опубликованы в т. II наст. изд., стр. 422—438, 680—685.

² См. примечание 2 к документу 512.

³ Слушателями Ломоносова были студенты Василий Клементьев, Иван Братковский, Иван Федоровский и Степан Румовский. Сохранился текст лекций Ломоносова по физической химии, записанный В. Клементьевым

- 782 -

(ААН, ф. 20, оп. 1, лл. 201—206). Свои занятия с указанной группой студентов Ломоносов начал еще, по-видимому, в конце 1751 г. (см. т. IX наст. изд., документы 22 и 30 и примечания к ним. Об успехах, оказанных этими студентами, см. там же, документ 287). Подробнее о содержании курса по физической химии см. т. II наст. изд., стр. 437—577, 686—699. Полной рукописи названного курса не сохранилось.

514

Печатается по копии, хранящейся в протокольных бумагах Академического собрания (ААН, ф. 1, оп. 2-1752 г., № 10, л. 8).

Местонахождение подлинника не известно.

Публикуется впервые.

Датируется предположительно по дню окончания майской трети.

¹ Надписи на иллюминации 1752 г. см. в т. VIII наст. изд.

² О лекциях по экспериментальной химии см. т. IX наст. изд., документы 22 и 30 и примечания к ним.

³ См. т. II наст. изд., стр. 437—575, 686—699.

⁴ См. т. IX наст. изд., документы 287 и 386 и примечания к ним.

⁵ См. т. IX наст. изд., документ 45 и примечания к нему.

⁶ См. примечание 2 к документу 512.

⁷ См. т. VI наст. изд., стр. 163—286, 572—588.

515

Печатается по подлиннику, писанному рукой архивариуса И. И. Стафенгагена и подписанному Ломоносовым (ААН, ф. 3, оп. 1, № 175, л. 469).

Впервые напечатано (по черновику, местонахождение которого не известно) — ОР, V, стр. 81—82.

Датируется предположительно по дню окончания сентябрьской трети и по репорту архивариуса Стафенгагена от 17 марта 1753 г., при котором публикуемый документ был представлен в Академическую канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 175, л. 468).

¹ См. т. IX наст. изд., документы 22 и 30 и примечания к ним и т. II наст. изд., стр. 437—575, 686—699.

² См. т. IX наст. изд., документ 31 и примечания к нему.

³ Речь идет о первом мозаичном портрете Петра I (Макаров, стр. 134—135).

⁴ См. т. V наст. изд., стр. 670—671.

⁵ См. т. IX наст. изд., документы 287 и 386 и примечания к ним.

⁶ См. т. VIII наст. изд. Под «другими стихотворческими сочинениями» Ломоносов разумеет «Письмо о пользе стекла» (см. там же).

- 783 -

516

Печатается по копии, писанной писарской рукой с собственноручной пометой Ломоносова «Копия» (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 18—21).

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — «Московский телеграф», 1827, ноябрь, ч. XVIII, № 22, стр. 109—117.

Датируется предположительно: 1) по дню объявления 28 октября 1756 г. в Академическом собрании ордера президента Академии Наук от 26 того же октября о представлении всеми академиками, профессорами и адъюнктами в трехдневный срок репортов «о своих трудах и упражнениях с 1751 года поныне» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 364; ААН, ф. 1, оп. 2-1756 г., № 10, л. 6) и 2) по упоминанию в публикуемом документе о сочиненном Ломоносовым «проекте со стихами для фейерверка к 18 декабря сего 1756 года». Таким образом, публикуемый документ был написан бесспорно в промежуток времени с 28 октября по 18 декабря 1756 г., а так как президент требовал представления отчетов в трехдневный срок, то следует полагать, что Ломоносов написал свой отчет в начале указанного периода, т. е. либо в конце октября, либо в первых числах ноября 1756 г.

Пушкин, приведя весь публикуемый документ полностью в одной из своих статей («Путешествие из Москвы в Петербург»), предпосылает ему такие слова: «Ничто не может дать лучшего понятия о Ломоносове, как следующий рапорт».

¹ См. т. II наст. изд., стр. 371—438, 680—686.

² См. там же, стр. 345—369, 678—680.

³ Приборы, созданные Ломоносовым «для физической химии», не отысканы. Чертежи некоторых из них см. там же, стр. 476—478.

⁴ Записей Ломоносова об упоминаемых физических опытах не отыскано.

⁵ См. т. VI наст. изд., стр. 85—87, 163—286, 562—563 и 572—588.

⁶ См. т. VIII наст. изд.

⁷ См. там же.

⁸ См. т. VII наст. изд., стр. 845.

⁹ См. т. IX наст. изд., документы 287 и 386 и примечания к ним.

¹⁰ Под третьей книгой «Красноречия» Ломоносов разумеет третью часть «Риторики», посвященную стихотворству. Рукопись этого труда не отыскана (см. т. VII наст. изд., стр. 809—810).

¹¹ Отдельные листки лабораторных записей, повидимому, 1752 г. см. т. II наст. изд., стр. 422—438, 680—685. Лабораторный журнал Ломоносова за 1752 г. не сохранился. Об его лекциях по физической химии и об его химических опытах см. документы 513—515; ср. также т. II наст. изд., стр. 437—577, 686—699.

¹² См. т. IX наст. изд., документы 44—46 и примечания к ним.

- 784 -

¹³ О работах Ломоносова по изучению атмосферного электричества за 1752 и 1753 гг. см. т. III наст. изд., стр. 15—133, 512—527. Сведений о его опытах «о разном протяжении воздуха по градусам термометра» не отыскано.

¹⁴ См. документ 514, п. 7 и т. VI наст. изд., стр. 85—87, 163—286, 562—563, 572—588.

¹⁵ См. т. VIII наст. изд.

¹⁶ Рукопись второй части «Красноречия», т. е. «Риторики», не отыскана (см. т. VII наст. изд., стр. 809—810).

¹⁷ Лабораторный журнал и лабораторные записи Ломоносова за 1753 г. не отысканы; о «новых физико-химических опытах» и «цифирных таблицах» см. т. II наст. изд., стр. 578—643, 699—705.

¹⁸ О химико-физических опытах, выполненных Ломоносовым в Лаборатории совместно с Г.-В. Рихманом, документальных данных не отыскано.

¹⁹ О работах Ломоносова по изучению атмосферного электричества и об его труде «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих», см. т. III наст. изд., стр. 15—179, 189—192, 512—536.

²⁰ Записи Ломоносова о проведенных им в 1753 г. наблюдениях за изменением яркости цветов в различных температурных условиях не отысканы.

²¹ См. документ 514, п. 7 и т. VI наст. изд., стр. 85—87, 163—286, 562—563, 572—588.

²² См. т. VII наст. изд., стр. 844—845.

²³ См. т. VIII наст. изд.

²⁴ Лабораторный журнал и лабораторные записи Ломоносова за 1754 г. не отысканы. О «физико-химических таблицах» см. т. II наст. изд., стр. 528—643, 699—705.

²⁵ Вопросу «О сыскании долготы и широты на море при мрачном небе» посвящена часть вторая труда Ломоносова «Рассуждение о большей точности морского пути», законченного в 1759 г. (см. т. IV наст. изд., стр. 123—319 и 740—759). Об опытах Ломоносова «над водою, из Северного океана привезенною», см. т. III наст. изд., стр. 37 и 105. Записи Ломоносова об опытах, выполненных «при пильной мельнице», не отысканы. Сообщение Ломоносова об изобретенной им «аэродромической машине» см. Протоколы Конференции, т. II, стр. 309.

²⁶ См. т. VI наст. изд., стр. 163—286, 572—588.

²⁷ См. т. VIII наст. изд.

²⁸ Лабораторный журнал и лабораторные записи Ломоносова за 1755 г. не отысканы.

²⁹ Труд Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии» см. т. III наст. изд., стр. 201—232 и 538—543.

- 785 -

³⁰ Письмо Ломоносова «О северном ходу в Остындию Сибирским океаном» не отыскано. По-видимому, оно было использовано им в его труде «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», третья глава которого названа им «О возможности мореплавания Сибирским океаном в Ост-Индию» (см. т. VI наст. изд., стр. 407—498, 602—615).

³¹ См. т. VI наст. изд., стр. 217—230.

³² См. т. VIII наст. изд.

³³ Работу над составлением «Российской грамматики» Ломоносов завершил в 1755 г., но печатание ее началось фактически только в 1756 г. и было закончено в январе 1757 г. (т. VII наст. изд., стр. 847—850).

³⁴ «Письмо о сходстве и переменах языков» не отыскано (см. там же, стр. 944—945).

³⁵ Лабораторный журнал и лабораторные записи Ломоносова за 1756 г. не отысканы. Весьма ценные сведения об опытах, приведших Ломоносова к открытию закона сохранения веса вещества при химических реакциях, сохранились в «Описях» Химической лаборатории за 1757, 1759 и 1760 гг. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 221, лл. 280а — 295; № 240, лл. 267—281; № 254, лл. 133—142 об.; ср. также «Ломоносов», III, стр. 273—310).

³⁶ Записи об упоминаемых Ломоносовым химических опытах «со вспоможением воздушного насоса» и об изысканиях, выполнявшихся под его «смотрением» его учеником В. И. Клементьевым, не отысканы.

³⁷ Об изобретенной Ломоносовым «никтоптической трубе» см. т. IV наст. изд., стр. 489—663, 800—816 и «Ломоносов», III, стр. 71—92.

³⁸ О «пендулах», изобретенных Ломоносовым, и о наблюдениях, проведенных с их помощью, см. т. IV наст. изд., стр. 489—709, 800—816 и т. IX наст. изд., документы 212, 221, 222 и 234 и примечания к ним.

³⁹ См. т. III наст. изд., стр. 315—344, 550—555.

⁴⁰ См. т. VI наст. изд., стр. 575, 578—579.

⁴¹ См. т. VIII наст. изд.

⁴² «Проект со стихами для фейерверка к 18 декабря» 1756 г. не отыскан и никаких связанных с этим проектом Ломоносова документов в делах Академической канцелярии не обнаружено.

⁴³ Рукопись этого труда не отыскана. Содержание его, по-видимому, легло в основу третьей части «Рассуждения о большей точности морского пути», озаглавленной «О ученом мореплавании» (см. т. IV настоящего издания, стр. 123—319, 740—759).

⁴⁴ Рукопись диссертации не отыскана. Вероятно, в этой работе Ломоносов касался вопросов, относящихся к устройству металлического термометра, предназначенного «для исследования самых сильных морозов в Сибири, в местах, зимою непроходимых». Такой термометр был сконструирован Ломоносовым и упомянут им в числе его «новых изобретений» (см. документ

- 786 -

518, III, п. 17). 10 января 1760 г. Ломоносов сделал сообщение об этом своем изобретении в Академическом собрании. Идея Ломоносова была одобрена, и Академической канцелярии было предложено изготовить термометр (Протоколы Конференции, т. II, стр. 443).

⁴⁵ См. т. V наст. изд., стр. 295—347, 673—685.

⁴⁶ См. т. I наст. изд., стр. 279—313, 562—564, т. III наст. изд., стр. 491—501, 588—591 и т. X наст. изд., письма 11 и 41. Последняя редакция труда Ломоносова по этому вопросу, которым он занимался долгие годы, не отыскана.

⁴⁷ Рукопись Ломоносова на эту тему не отыскана.

⁴⁸ Работы, написанные академиками и адъюнктами в 1747—1749 гг., были напечатаны в т. I «Новых комментариев», который вышел в свет в 1750 г., работы 1749 г. — в т. II, вышедшем в свет в 1751 г., работы 1750—1751 гг. — в т. III, вышедшем в свет в 1753 г., работы 1752—1753 гг. — в т. IV, вышедшем в свет в 1758 г., работы 1754—1755 гг. — в т. V, вышедшем в свет в 1760 г., работы 1756 г. — в т. VI, вышедшем в свет в 1761 г.

517

Печатается по копии, писанной писарской рукой и находившейся в архиве Воронцовых (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 54—55). Сверено с другой писарской копией, находившейся там же (ЦГАДА, ф. Воронцовых, № 2847, лл. 11—12).

Впервые напечатано — Акад. изд., т. VIII, стр. 215—217.

Датируется предположительно по письму Ломоносова к М. И. Воронцову от 30 декабря 1759 г. (т. X наст. изд., письмо 63), при котором публикуемая «роспись» была послана последнему.

¹ «Текущими делами канцелярскими» Ломоносов стал заниматься с 1 марта 1757 г., когда объявлен был ордер президента Академии Наук от 13 февраля того же года о назначении Ломоносова членом Академической канцелярии (документ 495). Определением президента от 24 марта 1758 г. Ломоносову было поручено «иметь особливое прилежное старание и смотрение, дабы в Академическом, Историческом и Географическом собраниях, також в Университете и Гимназии все происходило порядочно и каждый бы должность свою в силу регламента и данных особливых инструкций отправлял со всяким усердием, употребляя труды свои к настоящей пользе Академии» (Билярский, стр. 368).

² См. документ 429 и т. IX наст. изд., документ 318 и примечания к ним.

³ См. т. IX наст. изд., документы 111—119 и примечания к ним.

⁴ См. т. IX наст. изд., документы 311, 313, 316 и примечания к ним.

- 787 -

⁵ См. т. IX наст. изд., документы 303, 304, 314, 315, 317, 318 и примечания к ним.

⁶ См. т. IX наст. изд., документы 314 и 324 и примечания к ним.

⁷ См. т. IX наст. изд., документы 314 и 325 и примечания к ним.

⁸ См. документ 402.

⁹ О работах по физике, выполненных Ломоносовым в 1759 г., см. т. IV наст. изд., стр. 489—532, 123—319.

¹⁰ См. т. VI наст. изд., стр. 287—358, 588—592.

¹¹ Никаких следов работы Ломоносова над «рифмологией российской» не отыскано.

¹² Из пяти упомянутых Ломоносовым «кратких стихов» известны только два: «На фортуну» («Фортуну вижу я или Венеру...») и «На Петров день в Петергофе» («Взойди, веселый дух, на ону высоту...»). См. т. VIII наст. изд.

¹³ См. т. VIII наст. изд., ода 1759 г.

¹⁴ Черновые фрагменты «речи благодарственной» на инавгурацию Университета см. в т. VIII наст. изд.

518

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 56—59).

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — «Научное наследство», т. I, 1948, стр. 11—23.

Датируется предположительно: 1) пункт 11 раздела III о центроскопических инструментах весьма близок по содержанию с пунктами 7—9 латинской записки Ломоносова Conspectus potiorium theorematum (документ 519), которая датируется первой половиной 1764 г.; 2) в пункте 12 того же раздела Ломоносов говорит о том, что им «сочиняется» подлинная теория северных сияний «пространно», и упоминает о своих «учиненных и нарисованных» наблюдениях северных сияний; под «теорией» северных сияний следует понимать, очевидно, незавершенную работу Ломоносова «Испытание причины северного сияния и других подобных явлений» (т. III наст. изд., стр. 481—486), которая писалась в период времени с конца 1763 г. по май 1764 г. (там же, стр. 583); свои зарисовки северных сияний Ломоносов представил Академии в мае 1764 г. (там же, стр. 584); 3) печатание немецкого перевода «Российской грамматики» Ломоносова, производившееся в апреле — сентябре 1763 г. чрезвычайно медленно (печатали, как правило, по одному листу в месяц: см. ААН, ф. 3, оп. 1, № 508, лл. 69 об., 104, 115, 131, 143), с октября 1763 г. пресеклось и вовсе на целых четыре месяца (там же, лл. 171—172, 178—179, 198—199) и возобновилось только с февраля следующего, 1764 г., после чего пошло несколько быстрее, чем раньше (стали печатать в среднем по три листа в месяц; см. там же, № 509,

- 788 -

лл. 115 об., 119 об., 80 об., 91 об.); если бы публикуемый документ был написан в последней четверти 1763 г., когда немецкий перевод не печатался, то Ломоносов безусловно не написал бы, что он «печатается» (пункт 1 раздела V публикуемого документа), а отметил бы, вероятно, что печатание его прервано. Все эти соображения, особенно же последнее, заставляют полагать, что публикуемая «роспись» написана в самом начале 1764 г.

Современная Ломоносову копия, по которой роспись публикуется, обнаружена в архиве М. И. Воронцова. Она была приложена, очевидно, к письму Ломоносова на имя Воронцова от 19 января 1764 г. (письмо 88) и предназначалась для передачи в Болонскую академию наук. В архиве Воронцовых была и вторая копия той же «росписи», несколько отличная от первой (ЦГАДА, ф. Воронцовых, № 2847).

¹ См. т. IX наст. изд., документы 1, 4—7, 10—15 и примечания к ним.

² См. документы 503, 508, 513—516 и т. IX наст. изд., документы 9, 20, 22 и 30 и примечания к ним.

³ См. документ 515; т. V наст. изд., стр. 249—262, 271—289, 662—666, 668—673; т. IX наст. изд., документы 3, 8 и 25 и примечания к ним.

⁴ См. документ 509; т. II наст. изд., стр. 438, 683—684; т. IX наст. изд., документ 23.

⁵ См. документы 503, 506—509 и 516; т. II наст. изд., стр. 341—432, 680—685; т. III наст. изд., стр. 315—344, 550—555; т. IV наст. изд., стр. 411—412, 415, 430, 440, 459, 461, 780, 782, 784; т. IX наст. изд., документ 24.

⁶ См. документы 506—516; т. II наст. изд., стр. 371—437, 680—685; т. IX наст. изд., документы 44—48, 50, 57, 62, 66, 68, 72, 77, 78, 83, 86, 91, 93, 98, 101 и примечания к ним.

⁷ Записи Ломоносова об этих опытах не отысканы, программу же последних см. в т. II наст. изд., стр. 642, 705.

⁸ См. т. I наст. изд., стр. 337—387, 566—572.

⁹ Эта диссертация Ломоносова, представленная им в Академическое собрание в августе 1741 г. и переданная затем на рассмотрение профессору Г.-В. Крафту (Протоколы Конференции, т. I, стр. 694, 701, 703—704 и 705—706), не отыскана.

¹⁰ См. т. II наст. изд., стр. 343—369, 678—680.

¹¹ См. т. II наст. изд., стр. 219—325, 666—675.

¹² См. документы 513, 514 и 516 и т. II наст. изд., стр. 439—643.

¹³ См. т. IX наст. изд., документ 34 и примечания к нему.

¹⁴ См. т. IV наст. изд., стр. 409—411, 415—417, 420—423, 430, 439, 780, 782, 784.

¹⁵ См. т. V наст. изд., стр. 397—520, 688—691, 694—698

- 789 -

¹⁶ См. т. I наст. изд., стр. 315—331, 564—566; т. V наст. изд., стр. 521—529, 691—693, 698.

¹⁷ См. т. V наст. изд., стр. 530—631, 693—694, 698—721.

¹⁸ См. т. V наст. изд., стр. 295—347, 673—685.

¹⁹ См. т. II наст. изд., стр. 389—417, 572—577.

²⁰ См. т. II наст. изд., стр. 7—103, 647—653.

²¹ См. т. II наст. изд., стр. 105—143, 653—658.

²² См. т. II наст. изд., стр. 145—167, 658—662.

²³ Эти метеорологические наблюдения не отысканы.

²⁴ См. т. II наст. изд., стр. 205—219, 665—666.

²⁵ См. т. III наст. изд., стр. 15—99, 512—527.

²⁶ См. т. III наст. изд., стр. 315—344, 550—555.

²⁷ См. т. IV наст. изд., стр. 123—321, 740—759.

²⁸ См. т. III наст. изд., стр. 377—427, 559—569.

²⁹ См. т. IV наст. изд., стр. 361—380, 767—774.

³⁰ См. документ 516; т. II наст. изд., стр. 327—337, 675—678; Протоколы Конференции, т. II, стр. 275; т. IV наст. изд., стр. 489—708, 800—816.

³¹ См. т. III наст. изд., стр. 81—89, 121—125, 477—486, 519—587.

³² См. т. VI наст. изд., стр. 417—514, 602—617.

³³ См. т. I наст. изд., стр. 237—251, 557—559; т. II наст. изд., стр. 169—203, 662—665; т. III наст. изд., стр. 233—234, 349—371, 543—545, 556—568.

³⁴ См. т. IV наст. изд., стр. 293—297; Протоколы Конференции, т. II, стр. 418.

³⁵ См. т. IV наст. изд., стр. 433—434, 438, 445, 451, 457 и 486.

³⁶ См. т. IV наст. изд., стр. 455.

³⁷ См. т. IV наст. изд., стр. 111—119, 729—740.

³⁸ См. т. IV наст. изд., стр. 455, 456 и 790.

³⁹ См. т. IV наст. изд., стр. 321—323, 759—760.

⁴⁰ См. т. IV наст. изд., стр. 414, 433, 438, 439, 443—445, 447, 450—451, 783.

⁴¹ См. т. IX наст. изд., документ 132.

⁴² О «центрических машинах» Ломоносов говорит и в более позднем своем отчете (документ 519, пп. 7—9), но какой из описанных там приборов он считал «новым», определить нельзя.

⁴³ Записей Ломоносова по этому вопросу не обнаружено.

⁴⁴ Записей Ломоносова по этому вопросу не обнаружено.

⁴⁵ Записей Ломоносова по этому вопросу не обнаружено.

⁴⁶ См. т. IV наст. изд., стр. 455.

⁴⁷ См. т. IV наст. изд., стр. 408, 411—412, 415, 430, 439, 440, 445, 453—458, 461 и 482.

- 790 -

⁴⁸ См. т. III наст. изд., стр. 491—501, 588—591.

⁴⁹ См. т. IV наст. изд., стр. 407, 412, 414, 420, 424, 426—433, 445, 454—456, 465, 469, 471—487, 781, 792—800.

⁵⁰ См. т. IX наст. изд., документы 202 и 204 и примечания к ним.

⁵¹ См. т. VII наст. изд., стр. 7—18, 781—789.

⁵² Никаких следов «рифмологии российской» в рукописном наследии Ломоносова не обнаружено. Ср. документ 517. Упоминаемые в пп. 3—12 поэтические произведения Ломоносова см. в т. VIII наст. изд. «Одами торжественными» Ломоносов называл те, которые писал по случаю разного рода официальных празднеств (их известно не семнадцать, а двадцать две), «одами духовными» — переложения псалмов и из книги Иова, а также оба «Размышления о божием величестве».

⁵³ См. документы 514 и 515 и т. IX наст. изд., документы 287 и 386 и примечания к ним.

⁵⁴ См. документ 517 и т. VII наст. изд., стр. 389—578, 844—888.

⁵⁵ См. документ 517 и т. VII наст. изд., стр. 19—79, 790—800; 89—378, 805—839.

⁵⁶ См. документ 516 и т. VIII наст. изд.

⁵⁷ См. документы 504—506 и т. VIII наст. изд.

⁵⁸ Ломоносов говорит в данном случае, очевидно, о своем «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (т. VII наст. изд., стр. 585—592, 892—900).

⁵⁹ Работы Ломоносова, упомянутые в пп. 6—9, не отысканы.

⁶⁰ См. документ 517 и т. VI наст. изд., стр. 287—358, 588—591.

⁶¹ О работе Ломоносова над «Древней российской историей» см. документы 514, 516 и 517, письмо 21 и т. VI наст. изд., стр. 163—286, 572—588.

⁶² См. документы 429 и 447 и т. IX наст. изд., документ 318 и примечания к ним.

⁶³ См. документ 517, письмо 82 и т. IX наст. изд., документы 106—198 и примечания к ним.

⁶⁴ См. документ 517, письмо 82 и т. IX наст. изд., документы 283—363 и примечания к ним.

⁶⁵ См. документы 403 и 404 и примечания к ним.

⁶⁶ В конце 1761 г., по требованию Ломоносова, ему представлен был «Экстракт, учиненный в Канцелярии Академии Наук из поданных от г. коллежского советника Ломоносова представлениев и из учиненных на то в Канцелярии определениев» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 91—95; черновик — там же, ф. 3, оп. 1, № 265, лл. 25—29). Из этого «экстракта», охватывающего период с 12 марта 1757 г. по 19 февраля 1761 г., явствует, что из 19 упомянутых в нем представлений Ломоносова положительное разрешение получили только три.

- 791 -

519

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, лл. 274—277).

Оригинал на латинском языке.

Впервые напечатано: латинский текст — Акад. изд., т. VI, стр. 255—259; русский перевод — А. С. Будилович. Ломоносов как натуралист и филолог. СПб., 1869, стр. 58—60.

Датируется предположительно. Свои наблюдения с «центроскопическим маятником» Ломоносов начал 13 марта 1759 г. (т. IV наст. изд., стр. 491, 800). Говоря в публикуемом документе об этих наблюдениях, он пишет, что проводил их «до сего дня в течение более пяти лет». Таким образом, документ написан бесспорно в 1764 г. В другом месте того же документа Ломоносов пишет, что наблюдения и опыты, связанные с изучением причин северного сияния, были проведены им «в течение только что прошедшей зимы», а в письме к Ф.-М. Цанотти от 9 мая 1764 г., сообщая об этих же наблюдениях, Ломоносов отмечает, что они были проведены «прошедшей зимой и нынешней ранней весной» (см. т. X наст. изд., письмо 91). Итак, документ написан весной 1764 г. Если же учесть, что в этом документе Ломоносов называет себя почетным членом Болонской Академии и что о своем избрании в члены названной Академии Ломоносов узнал из письма Ф.-М. Цанотти, которое, будучи отправлено из Болоньи 13 апреля 1764 г., пришло в Петербург не раньше первых чисел мая этого года, то можно утверждать с уверенностью, что публикуемый документ был написан в мае 1764 г.

¹ См. т. II наст. изд., стр. 7—55, 647—652.

² См. т. II наст. изд., стр. 105—139, 653—757.

³ Имеется в виду «Диссертация о действии химических растворителей вообще» (т. I наст. изд., стр. 337—383, 566—572). Возможно, что Ломоносов имел в виду в данном случае и другой свой труд «Введение в истинную физическую химию» (см. т. II наст. изд., стр. 481—577, 694—699).

⁴ Имеются в виду труды Ломоносова «О металлическом блеске» (т. I наст. изд., стр. 389—417, 572—577) и «Слово о рождении металлов от трясения земли» (т. V наст. изд., стр. 295—347, 673—685).

⁵ См. т. III наст. изд., стр. 15—99, 512—522.

⁶ «Только что прошедшей зимой» Ломоносов называет зиму 1763/64 г. В письме к Ф.-М. Цанотти от 9 мая 1764 г. он писал, что «прошедшей зимой и нынешней ранней весной эти явления против обыкновения случались часто и были весьма заметны» (т. X наст. изд., письмо 91). Ср. также труд Ломоносова «Испытание причины северного сияния и других подобных явлений» (т. III наст. изд., стр. 481—486, 583—587).

⁷ См. т. III наст. изд., стр. 315—344, 550—555.

- 792 -

⁸ Каких-либо записей по этому вопросу, сделанных Ломоносовым в конце жизни, не обнаружено.

⁹ См. т. IV наст. изд., стр. 123—319, 740—759.

¹⁰ См. т. IV наст. изд., стр. 489—708, 800—816; т. IX наст. изд., документы 234, 251—252 и примечания к ним.

¹¹ См. т. IV наст. изд., стр. 170—171, 755—756.

¹² Описания созданной Ломоносовым «машины», которую он называл «новой центрической махиной» (документ 518), не обнаружено.

520

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, лл. 85—86).

Впервые напечатано — «Отечественные записки», 1829, ч. 37, стр. 166—168.

Датируется предположительно на основании содержащихся в публикуемом документе слов Ломоносова «будучи двадцать лет профессором химии»: указ о назначении Ломоносова профессором химии состоялся 25 июля 1745 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 949, л. 89 об.).

Для какой цели была составлена Ломоносовым публикуемая справка, не известно, равно как не выяснено, кому предполагал он ее подать.

¹ К числу упоминаемых в публикуемом документе репортов, экстрактов, известий и проектов Юнкера, переведенных по его поручению Ломоносовым, может быть отнесен пока только один дошедший до нас документ, а именно: «Нижайший доклад и непредрассудительное мнение имп. Соляному комиссариату о соляных делах, что в местах, между Днепром и Доном положенных, находятся, а особливо о обоих имп. заводах, что в Бахмуте и Торе» (т. V наст. изд., стр. 243—247, 661—662).

² Репорты Ломоносова о пробе русских и заграничных солей см. т. V наст. изд., стр. 249—262, 291—294, 662—666, 671—673.

³ См. т. V наст. изд., стр. 295—347, 530—631, 673—685, 698—721.

ПИСЬМА

1

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 66, лл. 1—3).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 115—116; русский перевод — Куник, II, стр. 260. Приложенный к письму рисунок Ломоносова впервые воспроизведен — Модзалевский, между стр. 90—91.

- 793 -

15 апреля 1735 г. Академия Наук по указу Кабинета обратилась к горному советнику И.-Ф. Генкелю в Фрейберге с просьбой подыскать на русскую службу химика, сведущего в горном деле (ААН, ф. 3, оп. 1, № 778, л. 23). Генкель ответил, что ни во Фрейберге, ни в других местах химика не найти, в связи с чем предложил послать к нему для изучения горного дела «таких людей, которые науки знают или по крайней мере латинский язык и несколько по-немецки разумею[т], а в прочем находились бы такой остроты разума, чтоб они сами себя управлять и все примечать могли, также бы прямую охоту и склонность к тому имели» (там же, л. 25 об.).

5 марта 1736 г. «главный командир» Академии И.-А. Корф представил в Кабинет репорт об отправлении в Фрейберг к Генкелю трех академических студентов — Ломоносова, Г.-У. Райзера и Д. И. Виноградова, «понеже они все те свойства в себе имеют, какие помянутый берг-физикус требует» (там же, № 778, л. 35 об.). 13 марта 1736 г. Кабинет утвердил это представление Корфа, однако ввиду того, что Генкель запросил за содержание студентов такую сумму, которая значительно превышала ассигнованную Кабинетом, Академия Наук решила отправить студентов в Марбургский университет, «чтоб там в металлургии и в прочих науках положить основание и продолжать оное под смотрением профессора Вольфа» (там же, № 435, л. 14). Студенты выехали из Петербурга 19 сентября 1736 г. и прибыли в Марбург 3/14 ноября (Briefe von Christian Wolff, aus den Jahren 1719—1753. St.-Pb. 1860, стр. 93—100. — Письма Христиана Вольфа 1719—1753 гг. СПб., 1860).

14 августа 1737 г. Канцелярия Академии Наук определила: «За моря в Марбурх писать на немецком языке к ученикам Михайле Ломоносову, Дмитрею Виноградову и к Рейзеру с требованием о присылке от них о науках, что обучились и обучаются» (там же, № 439, л. 54). Но студенты представили требуемый отчет еще до получения этого запроса — в июне 1737 г. (документ 500), а потому в публикуемом письме Ломоносов ограничился только тем, что, написав письмо по-немецки и приложив к нему рисунок, предъявил тем самым вещественные доказательства своих успехов в немецком языке (которого не знал до поездки в Германию) и в рисовании. Приложенный к письму рисунок сделан Ломоносовым с гравюры, находящейся в руководстве художника И.-Д. Прейслера, изданном Академией Наук в Петербурге в 1734 г. под названием «Gründlichverfasste. Regeln oder kurtze Anleitung zu der Zeichen-Kunst. Erster Theil» Основательно изложенные правила или краткое руководство по рисовальному искусству. Первая часть). Оттиски со всех гравированных досок этого издания хранятся в Архиве АН СССР (Р. XII, оп. 2, № 1 лл. 75—128).

- 794 -

2

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 51, лл. 1—2).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 121; русский перевод — Куник, II, стр. 266.

Публикуемое письмо написано Ломоносовым в ответ на полученное студентами 7/18 октября 1737 г. извещение «главного командира» Академии Наук И.-А. Корфа о высылке денег на их содержание по 200 руб. на каждого (ААН, ф. 20, оп. 5, № 126).

¹ Ломоносов упоминает в письме две инструкции, полученные студентами: одну, данную им в 1736 г. при отъезде из Петербурга (Куник, II, стр. 246—247), и другую, «новую», датированную 30 августа 1737 г. и подписанную профессорами Г.-В. Крафтом и И. Амманом (ААН, ф. 1, оп. 3, № 1, лл. 78—79). Она содержала наставления о собирании минералов, изучении ботаники и зоологии и список рекомендуемых книг по естественной истории.

3

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 52, лл. 1—2).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 123, русский перевод — Куник, II, стр. 268—269.

Публикуемое письмо написано Ломоносовым в ответ на датированную 29 мая 1738 г., уже третью по счету инструкцию Академии Наук (ААН, ф. 20, оп. 5, № 132; Куник, II, стр. 270). В этой инструкции студентам вменялось в обязанность более ясно и подробно составлять отчеты о своих занятиях, более бережливо расходовать средства, отпускаемые на их содержание, и представлять вместе с отчетом список приобретенных ими для занятий книг. Перечень купленных книг с указанием их стоимости Ломоносов прислал в Академию Наук позже, при своем репорте от 4/15 октября 1738 г. (документ 502). Под «пасхальной ярмаркой» Ломоносов подразумевал книжную ярмарку в Лейпциге.

¹ Деньги на содержание студентов в сумме 300 руб. были переведены им Академией через Х. Вольфа в мае 1738 г. (Куник, II, стр. 269—270).

4

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 53, лл. 1—2).

Подлинник на латинском языке.

- 795 -

Латинский текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 167, русский перевод — Куник, II, стр. 317—318.

Датируется предположительно на основании сообщения И.-Ф. Генкеля о том, что публикуемое письмо было послано ему Ломоносовым «на следующий день» после их столкновения, которое произошло, по словам Генкеля, через «несколько дней» после отправки последним 13 декабря 1739 г. письма на имя главного командира Академии Наук (Куник, II, стр. 316, 322—323).

После трехлетнего пребывания в Марбурге Ломоносов со своими товарищами прибыл 25 июля 1739 г. во Фрейберг к горному советнику И.-Ф. Генкелю для изучения горного дела и металлургии. В ордере Канцелярии АН фрейбергским студентам «строжайше» предлагалось «оказывать г. бергфизику Генкелю как своему начальнику должное почтение, тщательно следовать его распоряжениям относительно занятий, образа жизни и поведения, довольствоваться тем столом и помещением, которые он им назначит, и вообще во всем повиноваться тем распоряжениям, которые им будут сделаны относительно их содержания» (ААН, ф. 20, оп. 5, № 179; Куник, II, стр. 310; см. также ф. 3, оп. 1, № 448, л. 729).

Публикуемое письмо было приложено Генкелем к своему репорту в Академию Наук от 9 июня 1740 г., где о своем столкновении с Ломоносовым он сообщал следующее: «Поручил я ему, между прочим, заняться у огня работою такого рода, которую обыкновенно и сам исполнял, да и другие не отказывались делать, но он мне два раза наотрез ответил: „Не хочу“. Видя, что он, кажется, намерен отделаться от работы и уже давно желает разыгрывать роль господина, я решил воспользоваться этим удобным случаем, чтобы испытать его послушание и стал настаивать на своем, объясняя ему, что он таким образом ничему не научится, да и здесь будет совершенно бесполезен: солдату необходимо понюхать пороху. Едва я успел сказать это, как он с шумом и необыкновенными ухватками отправился к себе, в свою комнату, которая отделена от моего музея только простою кирпичною перегородкою, так что при громком разговоре в той и другой части легко можно слышать то, что говорится. Тут-то он, во всеуслышание моей семьи, начал страшно шуметь, изо всех сил стучал в перегородку, кричал из окна, ругался». Подробно изобразив дальнейшие «выходки» Ломоносова, Генкель продолжает: «На следующий день он не пришел в лабораторию, а прислал мне вечером прилагаемое при сем письмо, в котором под видом извинения обнаруживал скорее упорство и дерзость с примесью разных ложных обвинений и натяжек для своего оправдания, так что я счел для себя неприличным не только потакать ему, но и отвечать на его письмо. Наконец, на четвертый день, после долгих увещаний его товарищами и после разных дерзостей с его стороны, он пришел ко мне в комнаты и, по-видимому, изъявил раскаяние в своем необычайном поступке.

- 796 -

Намылив ему сперва по заслугам голову, я потом опять стал обращаться с ним так ласково, как будто между нами ничего не было» (ААН, ф. 20, оп. 5, № 199; Куник, I, стр. 170—173; Куник, II, стр. 322—323).

Подробности о том же см. в письме Ломоносова Шумахеру (письмо 5).

При оценке столкновения Ломоносова с Генкелем полезно вспомнить, что оно почти совпало по времени с первым выступлением Ломоносова в качестве самостоятельного ученого: в конце 1739 г. им было послано в Российское собрание при Академии Наук его знаменитое «Письмо о правилах российского стихотворства».

¹ «Сиятельнейший граф» — граф Рейсский, обучавшийся у Генкеля химии.

5

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 1, оп. 3, № 31, лл. 36—37).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Куник, I, стр. 179—183; русский перевод — Куник, II, стр. 334—338.

Ломоносов уехал из Фрейберга в первой половине мая 1740 г., не прожив там и года. Академия Наук по получении репорта И.-Ф. Генкеля о самовольном отъезде Ломоносова постановила немедленно вызвать его обратно в Петербург (ААН, ф. 3, оп. 1, № 450, л. 367; ф. 20, оп. 5, № 201), о чем послала письмо Генкелю и 31 июля 1740 г. известила о том же русского посла в Дрездене Г.-К. Кейзерлинга (ААН, ф. 20, оп. 5, № 201; Куник, I, стр. 174).

¹ Упоминаемая Ломоносовым жалоба, посланная им 21 мая 1740 г. в Академию Наук из Лейпцига, не отыскана.

² «Надворный камеральный советник» — почетный член Академии Наук Г.-Ф.-В. Юнкер, находившийся во Фрейберге для осмотра соляных заводов. В течение четырех месяцев Ломоносов переводил для него разные экстракты и доношения в Петербург (Пекарский, II, стр. 296). О работе Ломоносова у Юнкера сохранилась записка самого Ломоносова (документ 520).

³ Отношения Ломоносова с Генкелем обострились в связи со следующим ордером Академической канцелярии от 13 июля 1739 г., который поставил трех русских студентов в полную материальную зависимость от Генкеля: «Каждому из означенных трех студентов вместо прежде выдававшейся им стипендии назначить ежегодно в Фрейберге не более 150 рублей, и деньги эти не выдавать им на руки, а отпускать г. бергфизику Генкелю, который будет расходовать их на содержание упомянутых студентов в таком виде, как это предписано Академиею Наук и сообщено

- 797 -

г. бергфизику, самим же студентам на карманные деньги и мелочные расходы, как то: на письменные материалы, пудру, мыло и т. п., выдавать каждому не более 1 талера в месяц» (ААН, ф. 20, оп. 5, № 179). О столкновении Ломоносова с Генкелем по поводу растирания ядов см. письмо 4 и примечания к нему.

⁴ О денежных расчетах Академии Наук с Х. Вольфом см. письмо Вольфа в Академию Наук от 15 июня 1740 г. (Куник, I, стр. 169; Куник, II, стр. 321).

⁵ Об успехах Ломоносова в науках Генкель 23 сентября 1740 г. сообщил Академии Наук следующее: «Господин Ломоносов, довольно хорошо усвоивший себе теоретически и практически химию, преимущественно металлургическую, а в особенности пробирное дело, равно как и маркшейдерское искусство, распознавание руд, рудных жил, земель, камней, солей и вод, способен основательно преподавать механику, в которой он, по отзывам знатоков, очень сведущ» (там же, стр. 331). Вопросам приложения математики к теоретической химии посвящена неоконченная работа Ломоносова «Элементы математической химии», написанная в 1741 г. в виде введения к задуманному им обширному физико-химическому исследованию (см. т. I наст. изд., стр. 65—83 и 545).

⁶ О своем посещении рудников в Гессене и Зигене Ломоносов упоминает в «Первых основаниях металлургии» (см. т. V наст. изд., стр. 521, 524, 563, 581).

⁷ Испрашиваемое Ломоносовым разрешение на посещение рудников в Гарце не было дано. На публикуемое письмо Ломоносов получил от И.-Д. Шумахера датированный 28 февраля 1741 г. ответ, где подтверждалось предписание о немедленном выезде по открытии навигации в Петербург. К письму был приложен вексель на 100 рублей (см. Акад. изд., т. VIII, стр. 62—64; втор. паг., стр. 10). Через неделю, 7 марта 1741 г., Ломоносову через Х. Вольфа был отправлен и второй вексель, по-видимому, для погашения долгов (Куник, II, стр. 341).

6

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. Госархива XVII, № 9, л. 1).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — «Записки имп. Академии Наук», т. X, кн. II, СПб., 1867, стр. 181—182; русский перевод — Акад. изд., т. VIII, стр. 65—66.

¹ Упоминаемые Ломоносовым предшествующие письма его к Д. И. Виноградову до нас не дошли, как не сохранилось и ответное письмо Виноградова.

- 798 -

Нет никаких известий о том, каковы были в дальнейшем отношения Ломоносова с Виноградовым, завязавшиеся еще в Москве, в бытность их обоих учениками Славяно-греко-латинской академии.

² Риторика французского иезуита Каусина, т. е. Коссена (De eloquentia sacra et humana libri XVI. Lutetiae Parisiorum, 1630 — О духовном и светском красноречии. Париж, 1630). О работе Ломоносова над Риторикой Каусина см. т. VII наст. изд., стр. 791.

³ История России Петра Петрея (Regni Muschovitici sciographia. Thet är: Een wiss och egenteligh Beskriffning om Rudzland, Stockholm, 1615) вышла в шести отдельных частях на шведском языке. В 1620 г. этот труд был напечатан в Лейпциге на немецком языке с дополнениями под заглавием: «Historien und Bericht von dem Grossfürstenthum Muschkow» (Lipsiae, 1620).

⁴ Сочинения Гюнтера под заглавием: «Günters Gedichte». Breszlau, 1735, были приобретены Ломоносовым в Марбурге в 1738 г. (см. документ 502).

⁵ О приказе, полученном Ломоносовым из Петербурга, и векселе на 100 рублей см. примечания к письму 5.

⁶ Письма Х. Вольфа к Ломоносову не известны. Из относящихся к этому времени писем Шумахера к Ломоносову известно только письмо от 28 февраля 1741 г., упоминаемое в примечаниях к письму 5.

⁷ День выезда Ломоносова из Марбурга не известен. В Петербург он прибыл 8 июня 1741 г. (Пекарский, II, стр. 312).

7

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 20, оп. 4, № 23, лл. 1—2).

Местонахождение подлинника не известно.

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст и русский перевод впервые напечатаны (неточно) — «Исторический вестник», 1888, т. XXXII, № 6, июнь, стр. 729—733.

¹ Упоминаемое Ломоносовым прошение опубликовано в настоящем томе (документ 484). Оно было подано Ломоносовым в Академическую канцелярию в конце апреля 1745 г. и содержало ходатайство о присвоении ему звания профессора химии с «надлежащим жалованьем».

² Под «другими, которые тоже добиваются повышения», Ломоносов разумел, очевидно, В. К. Тредиаковского, Х. Крузиуса и С. П. Крашенинникова, ходатайствовавших о назначении: первый — профессором российской и латинской элоквенции, второй — профессором древностей и третий — адъюнктом натуральной истории (Билярский, стр. 62—68).

- 799 -

8

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — «Архангельские губ. ведомости», 1845, отд. II, часть неофициальная, стр. 215—216.

Адресат письма, Варсонофий, был в 1746 г. архиепископом архангелогородским и холмогорским, а до того, с 1727 по 1740 г., — архимандритом Соловецкого монастыря. Отношения с Ломоносовым Варсонофий поддерживал до конца своей жизни (Ломоносовский сборник. Архангельск, 1911, стр. 152).

В надгробной надписи Варсонофий охарактеризован как «умножитель наук и школ любитель, заступник бедных» («Русский провинциальный некрополь», т. I, М., 1914, стр. 130—131). Если холмогорскому архиерею были действительно свойственны эти черты, то они-то, вероятно, и побудили Ломоносова вступить с ним в общение.

¹ Отец Ломоносова — Василий Дорофеевич Ломоносов утонул в море в 1741 г. (Б. Л. Модзалевский. Род и потомство Ломоносова. Ломоносовский сборник. СПб., 1911, стр. 333—334).

² Упоминаемая Ломоносовым «книжица» — «Волфианская экспериментальная физика, с немецкого подлинника на латинском языке сокращенная, с которого на российский язык перевел Михайло Ломоносов». СПб., 1746.

³ Календарь или месяцеслов исторический на 1747 г. вышел в декабре 1746 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 105, л. 304); Ломоносов принимал участие в его редактировании (Протоколы Конференции, т. II, стр. 120).

9

Печатается по собственноручному подлиннику (Библиотека Тартуского государственного университета, Morg. Ep. phil. II, 143, где письмо обнаружено сотрудником Библиотеки Э. С. Вигелем и подготовлено к печати заведующим кафедрой физики названного университета, доцентом А. М. Миттом).

Подлинник на латинском языке.

Впервые напечатано — «Ломоносов», III, стр. 255—258.

Публикуемое письмо положило начало переписке Ломоносова с Л. Эйлером, продолжавшейся затем вплоть до последнего года жизни Ломоносова.

¹ Упоминаемое Ломоносовым письмо Л. Эйлера к президенту Академии Наук К. Г. Разумовскому было написано 21 ноября 1747 г. и касалось присланных Эйлеру на отзыв диссертаций Ломоносова и Г.-В. Рихмана (ААН, ф. 136, оп. 2, № 4, л. 1). Диссертации Ломоносова были посланы Эйлеру Шумахером в надежде получить от него отрицательный о них

- 800 -

отзыв. Об этом факте Ломоносов вспоминает в своем письме к Г. Н. Теплову от 30 января 1761 г. (письмо 72) и в последнем своем письме к Эйлеру (письмо 102). В ответном письме Эйлер, вопреки ожиданиям Шумахера, очень высоко оценил работы Ломоносова: «Я чрезвычайно восхищен, — писал он, — что эти диссертации по большей части столь превосходны, что „Комментарии“ имп. Академии Наук станут многим более замечательны и интересны, чем труды других академий» (ААН, ф. 136, оп. 2, № 4, л. 1). К письму был приложен, кроме того, отдельный отзыв Эйлера о работах Ломоносова (письмо 88), который был показан Ломоносову Тепловым тайком от Шумахера.

² В начале февраля 1748 г. Академия Наук получила датированное 31 января этого года сообщение от Эйлера, что Берлинская академия темой на премию 1749 г. избрала вопрос о происхождении селитры и что, по мнению Эйлера, наилучшее решение этого вопроса мог бы дать Ломоносов. «Я не сомневаюсь, — писал он, — чтобы об этом кто-нибудь мог представить лучше, чем г. Ломоносов, которого я прошу убедить взяться за эту работу. Было бы, конечно, весьма почетно, если бы член имп. Академии, да к тому же русский, удостоился нашей премии» (Билярский, стр. 96). Ломоносов согласился принять участие в конкурсе, объявленном Берлинской академией, но приступил к работе над диссертацией о селитре лишь через год — 16 января 1749 г. (ф. 20, оп. 1, № 3, л. 94). О результатах конкурса см. т. II наст. изд., стр. 667.

10

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 115, л. 12).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 101—102.

В дате письма у Ломоносова описка — указан 1747 г. вместо 1748 г.

Упоминаемый в письме ордер о переводе немецких стихов к проекту иллюминации, назначенной на 25 апреля 1748 г. по случаю годовщины коронования императрицы, был послан Ломоносову Канцелярией АН 20 апреля 1748 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 115, л. 10). Проект указанной иллюминации с «изъяснением» и стихами на немецком языке был составлен Я. Я. Штелином (там же, ф. 3, оп. 1, № 115, лл. 5—6, 13; то же в переводе В. И. Лебедева, лл. 7, 15).

Г. Н. Теплов ответил Ломоносову на его письмо в тот же день, но прислал ему не запрошенный им план иллюминации из Артиллерийской канцелярии, а «изъяснение» иллюминации, добавив: «Прошу сочинить также стихи, какие вам пристойны покажутся на российском языке; а чтоб г. советника Штелина не обидеть, то прошу и его стихи перевести стихами же, и тогда Канцелярия артиллерии то употребит, что ей от высокого мнения апробовано будет. Впрочем пис[ь]мо ваше таких экспрессий наполнено,

- 801 -

которые предосудительны чести г. советника Штелина; берегитесь, чтоб вы ему не досадили: пишет всяк сколько может по рассуждении, как кто хочет» (Акад. изд., т. VIII, стр. 71—72).

Ломоносов выполнил данное ему поручение и представил в Канцелярию АН как свою собственную стихотворную надпись, так и перевод стихов Штелина (там же, № 115, л. 14); тексты обоих надписей см. в т. VIII наст. изд.

11

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 136, оп. 2, № 2, лл. 445—452).

Подлинник на латинском языке.

Впервые напечатано полностью — Акад. изд., т. VIII, стр. 72—91.

Письмо Ломоносова к Эйлеру от 5 июля 1748 г. является письмом лишь по форме, по существу же оно представляет собой научный трактат, почему и вошло в т. II наст. изд. (стр. 169—193), где напечатаны труды Ломоносова по физике и химии 1747—1752 гг. Чтобы сосредоточить, однако, в одном месте все дошедшие до нас письма Ломоносова к Эйлеру, текст упомянутого письма повторен и в этом томе, где публикуются все вообще разысканные до сих пор письма Ломоносова.

Примечания к письму см. в т. II наст. изд., стр. 662—664.

12

Русский текст и немецкий перевод печатаются по собственноручным черновикам (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 111 об. — 112).

Местонахождение поданного в Академическую канцелярию подлинника не известно.

Впервые напечатано — ОР, кн. V, стр. 88—90.

Датируется предположительно: как видно из первой фразы публикуемого письма, оно являлось уже «вторичной» просьбой о присвоении академикам «рангов»; первая просьба о том же была облечена в форму «челобитной», которую Ломоносов подал от имени «всех профессоров» в Академическую канцелярию 12 июля 1748 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 802, л. 81, П. С. Билярский и Л. Б. Модзалевский ошибочно относят этот факт к 1749 г.: Билярский, стр. 129; Модзалевский, стр. 111, № 275). Эта «челобитная» не отыскана. Рассмотрение же вопроса, поднятого академиками в «челобитной» и в письме, состоялось в Академической канцелярии в присутствии президента Академии 3 сентября 1748 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, лл. 215—216). Таким образом, письмо было написано, вероятно, между 12 июля и 3 сентября 1748 г.

Вопрос о «рангах» академиков, т. е. о том, чтобы должности академика был присвоен один из четырнадцати «классов», предусмотренных петровской

- 802 -

«Табелью о рангах», имел в условиях того времени серьезное значение. «Табель о рангах» преследовала двоякую цель: создание привилегированного чиновничества и одновременно демократизацию дворянства. Императорское правительство старательно внушало мысль, что общественное положение людей должно определяться только служебным рангом, а не происхождением. При публичных торжествах и в официальных собраниях чиновников штрафовали как за требование почестей и мест, не соответствовавших их рангу, так и за уступку своего места лицу низшего ранга. Это распространялось не только на самих чиновников, но и на их жен. Даже в церкви полагалось стоять по чинам. Чрезвычайно важное значение имело и то обстоятельство, что «служители», достигшие одного из первых восьми рангов, становились тем самым потомственными дворянами, «хотя б они и низкой породы были» (ПСЗ, № 3890). При таких обстоятельствах служащие, не имевшие почему-либо никакого ранга, оказывались в чрезвычайно тяжелом, а подчас даже и унизительном положении.

В таком положении были все служащие Академии Наук. «Табель о рангах» была издана в 1722 г., т. е. до учреждения Академии, ввиду чего академические должности не были и не могли быть предусмотрены табелью. Это причиняло затруднения не только отдельным академическим работникам, но и всей Академии в целом, так как мешало привлекать людей на академическую службу и удерживать их на этой службе. Новый регламент Академии, сочиненный Тепловым и утвержденный императрицей в 1747 г., не поправил дела: о рангах там не было сказано ни слова.

Публикуемый документ был подписан, судя по его заключительным словам, всеми академиками, но непосредственным автором его был бесспорно Ломоносов: русский черновик написан весь, от начала до конца, его рукой на второй странице двойного писчего листа, а на третьей странице того же листа (en regard) его же рукой написан немецкий перевод, принадлежащий тоже Ломоносову и предназначавшийся для академиков-иностранцев, не владевших русским языком.

Из сохранившихся документов не видно, каково было дальнейшее движение поданной академиками петиции: никаких упоминаний о ней в делах Академической канцелярии не обнаружено. Но возможно, что не только предыдущей челобитной, но и ею вызвано было обсуждение вопроса о рангах, состоявшееся 3 сентября того же 1748 г. при участии Разумовского, Шумахера и Теплова (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, лл. 215—216; М. И. Сухомлиновым в т. IX его «Материалов» на стр. 393—394, этот документ опубликован с некоторыми ошибками). Канцелярия соглашалась с тем, что отсутствие рангов ведет к «бескуражию» академических служащих, однако же от удовлетворения ходатайства академиков уклонилась, прибегнув к совершенно произвольному и неверному толкованию «Табели», где, по ее словам, «профессорам положен ранг против капитанов

- 803 -

армейских». В «Табели», в девятом ее классе (который не давал права на дворянство) действительно упоминались в числе других и «профессоры при академиях», но так как Академии Наук в момент издания «Табели» еще не существовало, то это упоминание никак не могло, разумеется, распространяться на академиков: «Табель» понимала под «профессорами при академиях» преподавателей таких учебных заведений, как, например, будущий Морской шляхетный кадетский корпус, который был учрежден в 1715 г. под наименованием Академии морской гвардии. Оттого-то упомянутым в «Табели» «профессорам» и был присвоен такой невысокий ранг, приравнивавший их к армейским капитанам, галерным мастерам и сенатским протоколистам. Основываясь на своем заведомо неверном толковании «Табели», Канцелярия признала, что вопрос о ранге академиков является вопросом уже окончательно и бесповоротно решенным и сочла поэтому возможным ограничиться возбуждением ходатайства перед Сенатом о присвоении рангов только адъюнктам, студентам и «разных художеств художникам», отметив при этом, в пику академикам, что адъюнкт оказывается нередко «ученее, нежели иной академик». Соответствующее доношение в Сенат было заготовлено, но, как видно из журнала исходящих бумаг, отправлено по адресу не было (ААН, ф. 3, оп. 1, № 121, лл. 23—25; ср также № 594). На том дело и кончилось (о значении рангов см.: И. И. Георги. Описание столичного города Санктпетербурга. [СПб.], 1794, стр. 336).

13

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 3, оп. 1, № 803, л. 22), и по выписке из второй половины письма, заверенной В. К. Тредиаковским (там же, № 123, л. 71 об.).

Местонаходение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Билярский, стр. 115—116.

См. т. IX наст. изд., примечания к документу 286.

¹ Под «стихами Александра Петровича» Ломоносов разумеет эпистолы А. П. Сумарокова о русском языке и о стихотворстве (см. там же, документ 371 и примечания к нему).

² Упоминаемое Ломоносовым письмо Тредиаковского до нас не дошло.

14

Печатается по копии, писанной писарской рукой (ААН, ф. 1, оп. 3, № 38, лл. 16—17, 14—15).

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Пекарский, Доп. изв., стр. 35—36.

Публикуемое письмо является ответом В. Н. Татищеву на его просьбу написать посвящение к его «Истории российской» и просмотреть авторское

- 804 -

предисловие к этому труду. Упоминаемое Ломоносовым письмо Татищева, в котором была изложена эта просьба, не разыскано, причем неясно, было ли оно адресовано непосредственно Ломоносову или, — что вероятнее, — Шумахеру, с которым Татищев находился в постоянной переписке. Ломоносов передал публикуемое письмо и текст сочиненного им посвящения Шумахеру, который, пересылая его Татищеву 30 января 1749 г., сообщал: «Я не хотел задерживать прилагаемое при сем письмо г. Ломоносова, сейчас мне переданное им для отсылки, чтобы ваше превосходительство могли убедиться в нетерпеливом желании нашем видеть появление в свет на пользу общества вашего превосходного труда» (ААН, ф. 1, оп. 3, № 38, л. 13). Со своей стороны Татищев просил Шумахера сделать Ломоносову в благодарность за выполненную просьбу «подарок в 10 рублей», которым Ломоносов, по словам Шумахера, остался «очень доволен» (там же, л. 11). «История российская» вышла в свет после смерти Татищева и Ломоносова. Печатание ее происходило под наблюдением Миллера, который заменил написанное Ломоносовым посвящение (см. приложение к публикуемому письму) своим.

¹ Татищев не последовал совету Ломоносова в отношении «ответа князя Долгорукого» и оставил в своем предисловии рассказ об известном диалоге Петра I с Яковом Долгоруким.

² Неоконченное «Преложение псалма 103» было напечатано впервые в посмертном собрании сочинений Ломоносова (СПб., 1784, ч. I, стр. 43—46).

³ Ко времени посылки публикуемого письма шесть од Ломоносова успели уже выйти в свет отдельными изданиями. Эти-то издания он и отправил Татищеву. Есть основания думать, что переписка их на этом не оборвалась (Пекарский, Доп. изв., стр. 38), но она не отыскана.

15

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 136, оп. 2, № 3, лл. 50—51).

Подлинник на латинском языке.

Впервые напечатано полностью (латинский текст и русский перевод) Акад. изд., т. VIII, стр. 98—101.

Публикуемое письмо является ответом на письмо Эйлера от 13/24 августа 1748 г. Полностью оно не сохранилось; известен только отрывок из него, выписанный рукой Ломоносова и переведенный им же на русский язык (приложение к письму 88). Эйлер дает в нем положительный отзыв о первых результатах исследований Ломоносова об отношении массы и веса, которые Ломоносов изложил ему в своем письме от 5 июля 1748 г. (письмо 11).

- 805 -

Почти 10 лет спустя, 30 января 1758 г., Ломоносов представил в Академическое собрание диссертацию об отношении количества материи и веса, озаглавленную «De ratione quantitalis materia et ponderis» (Об отношении количества материи и веса; см. Протоколы Конференции, т. II, стр. 400), которая в основной своей части почти дословно совпадает с текстом упомянутого письма Ломоносова от 5 июля 1748 г. О значении этой работы см. т. III наст. изд., стр. 662—663.

¹ Об истории постройки и оборудования Химической лаборатории см. т. IX наст. изд., документы 1, 4—7, 10—15 и примечания к ним.

² Под упоминаемыми в письме «работами над русским языком» следует понимать собирание материалов для «Российской грамматики» (см. т. VII наст. изд., стр. 845).

³ Под девизом «Знания начал в химии так же важны, как сами начала в телах» Ломоносов послал на конкурс, объявленный Берлинской Академией наук, диссертацию о рождении и природе селитры. Об истории этой диссертации см. т. II наст. изд., стр. 666—674, а также письмо к Эйлеру от 16 февраля 1748 г. (письмо 9). К работе над диссертацией Ломоносов приступил 16 января 1749 г., а 29 марта того же года она уже была получена в Берлине. Таким образом, рождение дочери Ломоносова, Елены Михайловны (21 февраля 1749 г.), совпало со временем работы над диссертацией.

⁴ Под «диссертацией об упругости воздуха» Ломоносов разумеет свою работу «Опыт теории упругости воздуха» (т. II наст. изд., стр. 105—139). По поводу замечаний Ломоносова о том, что в этой работе «нехватает объяснения очень известного закона, а именно, что упругость воздуха пропорциональна плотности», см. там же, стр. 658—661. Об опытах Ломоносова и Рихмана «над разрывом самых прочных тел замерзающей водой» см. там же, стр. 148—155, 659—661.

⁵ «Замечаниями по адресу Робинса» Ломоносов называет комментарии Эйлера к книге Б. Робинса «New principles of gunnery», London, 1742 («Новые основания артиллерии». Лондон, 1742).

⁶ «Работу о монадах» Ломоносов не окончил (т. I наст. изд., стр. 562—564).

16

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. Госархива XIX, № 86, л. 4).

Впервые напечатано П. П. Пекарским — Записки АН, т. X, СПб., 1867, стр. 183.

В публикуемом письме речь идет об анализе меди, найденной близ Камчатки иркутским служилым человеком Дмитрием Наквасиным и доставленной

- 806 -

им в Берг-коллегию, откуда один фунт этой меди был затребован Кабинетом е. и. в. «на пробу: сходна ли будет в доброте с японскою» (там же, стр. 183).

Деловые отношения Ломоносова с кабинет-секретарем И. А. Черкасовым завязались еще в 1744 г., когда Ломоносов был вызван в Кабинет для пробы «солей российских» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, л. 85 об.). Другие сообщения Ломоносова об анализах, произведенных им по заданию Кабинета и Берг-коллегии, опубликованы в т. V наст. изд. (стр. 253—262, 291—294).

Получив публикуемое письмо Ломоносова, Черкасов распорядился: «Чтоб получить сюда оной камчатской меди довольное (на лигатуру в червонные и на другие потребы) число, о том Берг-коллегия имеет свое прилежное старание употребить и чтоб при том было совершенное географическое описание и по горному искусству описание ж, как оная в каком количестве лежит и каким способом ее достать можно, для чего надлежит отправить искусного горного офицера из Берг-коллегии». Это мероприятие было осуществлено только в 1754 г. (Записки АН, т. X, СПб., 1867, стр. 183—184).

17

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 803, л. 450—450 об.).

Впервые напечатано — Ламанский, стр. 87.

«Оплошность», в которой Шумахер пытался обвинить Ломоносова, была допущена не Ломоносовым, а Г. Н. Тепловым, который, сообщая Академии Наук для внесения в русские и немецкие газеты известие о пожаловании камер-пажа И. И. Шувалова в камер-юнкеры, не упомянул его отчества. Оно не было, впрочем, упомянуто и в указе Сената (ААН, ф. 3, оп. 1, № 953, л. 36). Эта «оплошность» была допущена потому, что ни Сенат, ни Теплов не знали еще, вероятно, что Шувалов стал фаворитом императрицы Елизаветы. Когда же это выяснилось, то Теплов решил переложить вину на академических служащих, укоряя их в «неосторожности и в нерадении» (там же, № 821, л. 105).

Ссылка Ломоносова на «Инструкцию в Ведомственную экспедицию» вполне основательна. По этой инструкции на Ломоносова возлагался только просмотр переводов, которые он должен был «править и последнюю оных ревизию отправлять» (там же, № 457, л. 77).

Теплов в письме к Шумахеру требовал, чтобы всем виновным был объявлен выговор (там же, № 821, л. 105 об.). Шумахер в ответном письме сообщил Теплову, что выговор объявлен Ломоносову, переводчику Лебедеву и корректору Барсову (там же, л. 108). Это не вполне соответствует действительности: Шумахер не решился объявлять формальный

- 807 -

выговор Ломоносову, а ограничился сообщением ему копии письма Теплова и предложил «иметь прилежное смотрение, дабы впредь таковых неисправностей чинено не было» (ф. 3, оп. 1, № 803, л. 448).

18

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 342—343.

Датируется предположительно по содержанию публикуемого письма, из которого ясно видно, что оно написано накануне первого представления трагедии «Тамира и Селим» в присутствии императрицы; это представление состоялось в декабре 1750 г. (Журналы камер-фурьерские 1750 г., стр. 145 и 155); авторская работа над трагедией была окончена не позднее октября того же года: к 1 ноября текст ее был уже набран типографией (ААН, ф. 3, оп. 1, № 460, л. 473). Таким образом, публикуемое письмо является самым ранним из дошедших до нас писем Ломоносова к И. И. Шувалову. Датировка, предложенная в свое время П. С. Билярским, который относил это письмо к лету 1751 г. (Билярский, стр. 146) и повторенная в т. VIII Акад. изд. (стр. 109), безусловно ошибочна.

Сближение Ломоносова с И. И. Шуваловым началось с лета 1750 г. К тому же времени относится стихотворное послание Ломоносова под заглавием: «Письмо к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову» (см. т. VIII наст. изд.).

¹ Под «приятнейшим местом, которое от него [Ломоносова] усердными похвалами возвышено», следует понимать Царское Село, воспетое Ломоносовым в благодарственной оде 1750 г., где упоминаются те же «верхи» дворцовой церкви (т. VIII наст. изд.).

² Слова Ломоносова о том, что Тамира «засмотрится на красоту великолепного здания» и что Мамай «на позлащенные верхи не оглянется», содержат намек на производившиеся в 1750 г. под руководством В. В. Растрелли работы по отделке Большого Царскосельского дворца; под «позлащенными верхами» разумеются, очевидно, главы дворцовой церкви, которые осенью 1749 г. были «вызолочены чрез огонь червонным золотом», а яблоки и кресты — «приварным золотом» (И. Яковкин. История Села Царского, ч. II. СПб., 1829, стр. 130; А. Бенуа. Царское Село в царствование императрицы Елисаветы Петровны. СПб., 1910, стр. 44).

³ Несомненно, что эти слова, как и все письмо, аллегоричны; весьма вероятно, что Ломоносов у себя на дому читал только что написанную трагедию Шувалову, на которого она произвела благоприятное впечатление, и теперь Ломоносов выражал желание, чтобы такое же впечатление

- 808 -

она произвела и на императрицу. О дате первого представления «Тамиры и Селима» см. примечания к этой трагедии (т. VIII наст. изд.).

19

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 319.

¹ Под «прекрасными местами» Ломоносов разумеет Царское Село, где, сопровождая Елизавету, часто бывал Шувалов и куда по его приглашению езжал и Ломоносов.

² Слова Ломоносова «прежестокая минувшая зимы стужа» подтверждаются данными метеорологических наблюдений профессора И.-А. Брауна: в феврале 1751 г. температура в Петербурге опускалась до — 30º С. («Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», 1755, февраль, стр. 155).

³ Упоминаемая Ломоносовым эклога Н. Н. Поповского до нас не дошла. Об отношении Ломоносова и Шувалова к Поповскому см. т. IX наст. изд., документ 385 и примечания к нему.

20

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 320.

К работе над изготовлением «стекол разных цветов» Ломоносов приступил в 1749 г., как только была оборудована Химическая лаборатория (ААН, ф. 3, оп. 1, № 137, лл. 544—545, ср. т. IX наст. изд., документ 20 и примечания к нему). 8 января 1750 г. он показывал свои цветные стекла в Академическом собрании (Протоколы Конференции, т. II, стр. 217). В 1750—1751 гг. Ломоносов продолжал лабораторную работу над цветными стеклами, и во второй половине 1751 г. у него зародилась мысль о производстве цветного стекла и мозаичных работ в широких государственных масштабах (т. IX наст. изд., документ 45). Этому вопросу и было посвящено, вероятно, упоминаемое в письме и не дошедшее до нас «нижайшее прошение». С этим же связано, должно быть, и представление «проб мозаичных составов» императрице через любителя мозаичного искусства М. И. Воронцова, который будучи женат на родственнице Елизаветы, мог оказать на нее влияние.

В т. IX наст. изд. опубликован ряд документов (10—19, 21, 23, 28—31), подтверждающих, что работа в Химической лаборатории заставляла Ломоносова обращаться в Канцелярию действительно за каждой «безделицею», отношение же канцелярских «подьячих» к этим обращениям

- 809 -

достаточно ярко характеризуется, например, тем «мнением», какое высказал Шумахер по поводу просьбы Ломоносова о назначении ему в помощь лаборатора (там же, примечания к документу 17).

21

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 321.

Публикуемое письмо и сообщенные в нем стихи написаны Ломоносовым в связи с состоявшимся 8 сентября 1751 г. спуском с верфей Адмиралтейства военного корабля «Иоанн Златоуст» («Санктпетербургские ведомости», 1751, № 73, стр. 554). Стихи были впервые напечатаны в «Собрании сочинений» Ломоносова 1757 г. (кн. I, стр. 182) в несколько иной редакции (см. т. VIII наст. изд.).

Трагедия «Демофонт» была начата Ломоносовым по особому приказу императрицы в декабре 1750 г. и окончена не ранее 10 сентября и не позднее ноября 1751 г. (Ламанский, стр. 148).

О плане «Российской истории» см. т. VI наст. изд., стр. 85, 562—563, 572—573.

22

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 1—2).

Впервые напечатано — «Воронежская беседа на 1861 г.», СПб., 1861, стр. 231—232.

Как видно из первых слов публикуемого письма, ему предшествовало другое письмо Ломоносова на имя И. И. Шувалова по тому же вопросу, на которое Шувалов ответил «вчерашними строчками», т. е. 2 марта 1752 г. Ни это первое письмо Ломоносова, ни ответное письмо Шувалова не отысканы.

Исследование сибирских руд производилось Ломоносовым по поручению Академической канцелярии для Кабинета, который разослал образцы этих руд одновременно в три учреждения: в Академию, в Монетную канцелярию и в Берг-коллегию. Передавая распоряжение Кабинета Ломоносову, Канцелярия предлагала ему «учинить непродолжительное исполнение» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 161, л. 222). Ему пришлось, таким образом, торопиться.

24 февраля 1752 г. Ломоносов сообщил Канцелярии, что, согласно произведенной им пробе, «все руды, запечатанные в тридцати трех бумажках, содержат в себе признак серебра» (т. V наст. изд., стр. 277—278), о чем Канцелярия на следующий же день известила Кабинет (ААН, ф. 3, оп. 1, № 161, л. 224).

- 810 -

В половине мая из Кабинета пришло сообщение, что пробы, произведенные в Берг-коллегии и в Монетной канцелярии, дали иной, чем у Ломоносова, отрицательный результат: серебра в рудах не оказалось. Обнаружилось вместе с тем, что представившим образцы руд тобольским купцом И. Зубаревым был совершен подлог: его товарищ Леврин сознался, что, «купя в Тобольске на рынке изломанный крест и растопя, показал, якобы то серебро вышло из оных руд». В связи с этим стоявший во главе Кабинета бар. И. А. Черкасов (Ломоносов называет его в письме «некоторой знатной особой») потребовал от Академической канцелярии объяснения, «отчего оная в пробе неверность и обманство произошло и нет ли в том подобного, как и вышеписанный Леврин учинил, чьего коварства» (Билярский, стр. 169—170).

Ломоносов узнал обо всем этом, как видно из публикуемого письма, задолго до вышеприведенного официального сообщения Кабинета, в ответ на которое 16 мая 1752 г. подал в Кабинет репорт, где сообщил, что произвел повторную пробу «самой богатой» руды и серебра в ней не нашел (Пекарский, II, стр. 491). Чистосердечно признав, таким образом, свой промах, Ломоносов положил тем самым конец этому делу, которое дальнейших неприятных для него последствий не имело.

23

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56).

Впервые напечатано — Грот, стр. 23.

По справедливому предположению Я. К. Грота (Грот, стр. 23), в публикуемом письме речь идет о шуточном послании Вольтера «Au roi de Prusse» («Прусскому королю»), написанном в 1751 г. и адресованном Фридриху II. Вольтер жил в то время в Берлине и, нося звание камергера прусского двора, исполнял фактически обязанности литературного редактора французских стихов Фридриха. Нет сомнения, что именно Фридриха Ломоносов и называет «его государем».

Упомянутое послание Вольтера оканчивается следующими стихами:

Et  vous allez  pourtant  à  l’immortalité
      En  nous  prêchant  l’âme mortelle.
(И обретаете  вы  все же путь к  бессмертью,
      Внушая  мысль о смертности  души).

Таким образом, Вольтер прославляет в этих стихах Фридриха за отрицание одного из основных догматов христианства — бессмертия души. Это и дало повод Я. К. Гроту признать, что именно данное стихотворение Вольтера имел в виду Ломоносов в своем письме Шувалову.

- 811 -

В пользу такой догадки можно выставить и еще один довод. Послание Вольтера построено на резких антитезах, близких к парадоксу (проповедник, опровергающий свою собственную проповедь; обидное для Фридриха сравнение его с подобным проповедником обращается в похвалу Фридриху; проповедуя, что человеческая душа подвержена смерти, Фридрих тем самым приобретает право на бессмертие). Ломоносов в своем письме явно пародирует пародоксальную манеру Вольтера, прибегая к еще более резким антитезам («полоумное остроумие»; «бессовестная честность», «ругательная хвала», «панегирическая пасквиль»).

Дошедшие до нас суждения Ломоносова о Вольтере не исчерпываются этим письмом: ср. письмо к И. И. Шувалову от 2 сентября 1757 г. (письмо 53, а также т. VI наст. изд., стр. 89—96). Но этих материалов все же слишком мало, чтобы составить себе достаточно полное представление о том, как оценивал Ломоносов своего великого современника, которого бесспорно относил к числу классиков французской литературы; составляя в 1758 г. программу преподавания французского языка для Академической гимназии, Ломоносов назвал трех авторов, чьи произведения должны изучаться гимназистами: Мольера, Расина и Вольтера (т. IX наст. изд., документ 303, § 42).

24

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 322—324.

Упоминаемое Ломоносовым письмо И. И. Шувалова от 28 декабря 1752 г. не отыскано.

О том, когда и при каких обстоятельствах Ломоносов приступил к работе над «Древней российской историей», см. т. VI наст. изд., стр. 572—574.

Ответив Шувалову, что «покинуть вовсе» свою работу в области физики и химии нет «ни нужды, ниже возможности», Ломоносов тем не менее стал именно с этого времени заниматься историей не только «по досугам», как это было ранее (документ 514), а систематически и порой даже в ущерб другой работе. Так, в письме к Эйлеру от 12 февраля 1754 г. он сообщает: «Я часто за самой работой ловил себя на том, что душой я блуждаю в древностях российских. Поэтому мною пропущено немало доказательств того, что верхняя атмосфера при полном спокойствии должна спускаться в нижнюю» (письмо 41). Об этом же Ломоносов говорит и в своей записке о поведении Академической канцелярии: «Ломоносов сказал в Собрании профессорском [18 августа 1754 г.], что-де он, имея работу сочинения „Российской истории“, не чает так свободно упражняться

- 812 -

в химии» (документ 470, § 29; см. также Протоколы Конференции, т. II, стр. 311 и ААН, ф. 1, оп. 2-1754 г., № 8).

Полны глубокого значения заключительные слова Ломоносова о том, что устройством фабрики завершаются все его химические труды, потерять которые «бесплодно» было бы для него «несносным мучением». Они говорят о том, как сильно было в Ломоносове сознание необходимости связывать теоретическую научную работу с производственной практикой: оставить свои лабораторные труды не внедренными в производство означало для него потерять их «бесплодно».

¹ Под упоминаемыми Ломоносовым трудами «на украшение российского слова» следует понимать «Российскую грамматику», над которой Ломоносов работал с конца 40-х годов до конца 1755 г.

² О «Слове похвальном Петру Великому» см. т. VIII наст. изд.

³ «Всепокорнейшим прошением о фабрике» Ломоносов называет свое представление об организации мозаичного дела, поданное на имя императрицы 25 сентября 1752 г. (см. т. IX, наст. изд., документ 47).

25

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Билярский, стр. 778.

Датируется предположительно на основании 1) доношения Ломоносова в Санктпетербургскую контору Сената от 22 февраля 1753 г. (т. IX наст. изд., документ 52) и 2) репорта Ломоносова в Канцелярию АН от 23 февраля 1753 г. о своем отъезде в Москву, согласно разрешению Конторы Сената (там же, документ 54).

В Москву, где в то время находился весь императорский двор, Ломоносов ехал по делам, связанным с устройством мозаичной фабрики (там же, документы 51—55 и примечания к ним).

26

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 2—2 об.).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, стр. 480.

Публикуемое письмо написано через день после возвращения Ломоносова из Москвы, где по его просьбе императрицей был подписан указ о пожаловании Ломоносову населенного крестьянами имения с припиской к его мозаичной фабрике (т. IX наст. изд., документы 48 и 55 и примечания к ним).

М. И. Воронцов, через которого Ломоносов представлял императрице пробы мозаичных составов и к которому обращался в свое время с просьбой

- 813 -

поддержать его предложение об основании фабрики, оказал, очевидно, и в этом случае влияние на благоприятный исход дела, за что Ломоносов и благодарит его в публикуемом письме.

27

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 3—4).

Впервые напечатано (не точно, по копии) — Билярский, стр. 203—204; полностью по подлиннику — Акад. изд., т. VIII, стр. 123—124.

П. И. Шувалов был в годы царствования Елизаветы Петровны одним из самых влиятельных государственных деятелей и автором целого ряда экономических реформ.

«Новое оказание высочайшей милости», с которым поздравляет его Ломоносов, заключалось в пожаловании Шувалову 30 000 руб. за «верную и усердную его к е. и. в. и государству службу в изыскании способу к приращению доходов кабацких и соляных» («Санктпетербургские ведомости», 1753, № 35). Речь шла об установлении единых для всей империи цен на вино и на соль.

Текст публикуемого письма наводит на предположение, что «многие благодеяния» П. И. Шувалова, о которых говорит Ломоносов, заключались в помощи, которую он оказал в деле об устройстве мозаичной фабрики: это дело рассматривалось в Сенате в декабре 1752 г., и голос Шувалова повлиял, вероятно, на благоприятное его разрешение.

«Малым опытом начинающегося в России мозаичного художества» Ломоносов называет мозаичный образок, который он приложил к публикуемому письму в подарок жене П. И. Шувалова (Макаров, стр. 48 и 133—134).

28

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 324—326.

¹ Под «высочайшей щедротой» Ломоносов имеет в виду именной указ императрицы от 15 марта 1753 г. о пожаловании ему земель и крестьян для учреждаемой им мозаичной фабрики (см. т. IX наст. изд., примечание к документу 48).

² «Спасские школы» — Славяно-греко-латинская академия при Заиконоспасском монастыре в Москве, где с 1731 по 1735 г. обучался Ломоносов.

³ Слова Ломоносова «отец, никогда детей кроме меня не имея, говорил, что я, будучи один, его оставил» не совсем точны: он был единственным

- 814 -

ребенком от первого брака его отца, у которого, однако, от второго и третьего браков были еще и другие дети, причем в момент ухода Ломоносова из родительского дома у его отца был уже второй сын (Б. Л. Модзалевский. Род и потомство Ломоносова. Ломоносовский сборник. СПб., 1911, стр. 335). Некоторые новые сведения об имущественном положении отца Ломоносова см.: «Ломоносов», III, стр. 240—241.

⁴ Алтын — три копейки; денежка —½ копейки.

⁵ Во время пребывания за границей Ломоносов получал жалованье действительно «против прежнего в сорок раз»: 400 руб. вместо 10 руб. в год, какие получал в Москве.

⁶ Не известно, кого имел в виду Ломоносов под теми, «которые мне от усердия велят быть предосторожну», и под теми, «которые из недоброхотства зависть толкуют». Надо полагать, что в неотысканном письме Шувалова, на которое отвечает Ломоносов, шла речь о городских толках, вызванных открытием мозаичной фабрики и пожалованием Ломоносову поместья, причем одни говорили, по-видимому, что Ломоносов, принимаясь за новое предприятие, проявляет чрезмерное усердие, которое может оказаться ему не по силам, другие же предсказывали, вероятно, что фабрика и поместье, подняв материальное благосостояние Ломоносова, отвлекут или вовсе отвратят его от науки и от поэзии.

⁷ Говоря о Диогене, оставившем своим землякам «несколько остроумных шуток», Ломоносов имеет в виду, что Диоген не оставил никакого научного наследия, кроме некоторого количества отдельных афоризмов.

⁸ Сведения, сообщаемые Ломоносовым об имущественном положении перечисленных им иностранных ученых, совершенно точны: Ньютон получал твердый доход со своего небольшого родового имения, который в соединении с профессорским содержанием обеспечивал его вполне достаточными средствами, а во второй половине жизни, после назначения хранителем Лондонского монетного двора, достиг еще большего благосостояния (С. И. Вавилов. Исаак Ньютон. 2-е изд., М. — Л., 1945, стр. 170). Бойль, сын лорда, самого богатого человека в тогдашней Англии, тратил значительные суммы на свои научные предприятия и содержал на свои средства большой штат лаборантов, механиков и секретарей, чем и объяснялся, по мнению его биографов, огромный объем его научно-литературной продукции (L.-T. More. The Life and Works of the Honourable Robert Boyle. London, New-York, Toronto, 1944, стр. 5, 107, 130 и др. — Л.-Т. Мор. Жизнь и труды достопочтенного Роберта Бойля. Лондон, Нью-Йорк, Торонто, 1944). Христиану Вольфу, сыну ремесленника, был дан в 1745 г. титул имперского барона; к концу жизни, получая исключительно высокий оклад жалованья, значительно превосходивший обычные профессорские оклады, он скопил крупное состояние и оставил в наследство сыну прекрасный дом в г. Галле и «рыцарское имение» (Christian Wolffs eigene Lebensbeschreibung.

- 815 -

Leipzig, 1841, стр. 79. — Собственное жизнеописание Христиана Вольфа. Лейпциг). Английский медик и ботаник Г. Слоан (Sloane) положил основание Британскому музею, завещав государству библиотеку, содержавшую 50 000 печатных и рукописных томов, и превосходное собрание «редкостей» с условием, чтобы его наследникам было выплачено 20 000 фунтов стерлингов (Encyclopaedia Britannica — Британская энциклопедия, т. 20, стр. 798).

29

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 326—330.

Упоминаемое Ломоносовым письмо И. И. Шувалова от 24 мая 1753 г. не отыскано. Оно являлось ответом на письмо Ломоносова от 4 января того же года (письмо 24).

¹ Под «некоторыми людьми, которые только лишь себе путь к счастию учением отворили, и т. д.» Ломоносов, очевидно, имеет в виду Г. Н. Теплова. Последний начал академическую службу в 1740 г. в качестве переводчика, был произведен в адъюнкты ботаники в 1742 г. и в 1743 г. отправлен «для дальнейшего и совершенного обучения» в Тюбинген и в Париж, «дабы, возвратясь после четырех или пяти лет достойным профессором быть» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 947, л. 34). Назначение К. Г. Разумовского (с которым Теплов ездил за границу) президентом Академии Наук предопределило дальнейшую карьеру Теплова. 1 июля 1746 г. он был назначен в Академическую канцелярию асессором и, пользуясь неограниченным доверием Разумовского, стал фактически вершителем всех академических дел, забросив почти вовсе научную работу (подробности см.: Пекарский, II, стр. XXI).

² Мачеха Ломоносова — третья жена его отца, вдова Ирина Семеновна, дочь крестьянина Николаевской Матигорской волости Семена Корельского (Б. Л. Модзалевский. Род и потомство Ломоносова. Ломоносовский сборник, СПб., 1911, стр. 334).

³ «Описание и рисунок» не отысканы.

⁴ Об опытах и открытиях Ломоносова и Рихмана в области электричества и о «публичном акте», на котором оба они должны были выступить с речами на эту тему, см. в т. III наст. изд., стр. 510—519, 523—524, 527—533, 535—536, 545—546. «Мушенброковым опытом с сильным ударом» Ломоносов называет способ получения сильного электрического разряда с помощью так называемой «лейденской банки», открытой в 1745 г. Э. Клейстом и, независимо от него, в 1746 г. П. Мушенбреком.

⁵ О работе Ломоносова над второй частью «Краткого руководства к красноречию» см. т. VII наст. изд., стр. 809—810.

- 816 -

⁶ О работе Ломоносова над «Древней российской историей» см. т. VI наст. изд., стр. 572—579.

⁷ Фраза, начинающаяся словами «Ежели кто по своей профессии и должности читает лекции», характеризует педагогическую и научную деятельность Ломоносова в 1752/53 учебном году, о чем он подробнее говорит в своих отчетах (документы 514, 515). К этому учебному году относится чтение Ломоносовым лекций по экспериментальной химии.

⁸ Дом И. И. Шувалова, где Ломоносов предполагал разместить «обещанные оптические вещи», находился на Невском проспекте, на углу Малой Садовой (П. Н. Петров. История Санкт-Петербурга, СПб., 1885, стр. 548, 558). Этот дом был окончательно отделан к приезду Шувалова из Москвы в 1754 г. («Санктпетербургские ведомости», 1754, № 85, стр. 677—678; № 86, стр. 684—685). В архивных документах не сохранилось сведений о том, какие именно «оптические вещи» и «инструменты» изготовлялись для Шувалова под наблюдением Ломоносова.

30

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые опубликовано — Соч. 1784, ч. I, стр. 330—333.

О работах Ломоносова и Рихмана по изучению природы молнии и о наблюдениях и опытах, которые производились ими в 1753 г., см. т. III наст. изд., стр. 515—522.

Материалы о смерти Рихмана, опубликованные лишь частично (Пекарский, I, стр. 710—711), хранятся в ААН, ф. 3, оп. 1, № 707, лл. 58—106. Официальное сообщение об этом событии было опубликовано неделю спустя в «Санктпетербургских ведомостях» (№ 62 от 3 августа 1753 г.; ср.: Г.-В. Рихман. Труды по физике. М., 1956, стр. 548—550, 696—700).

Вдова Рихмана — Анна-Елизавета Рихман, рожд. Гинц, вышла впоследствии замуж за профессора И.-А. Брауна (Пекарский, I, стр. 714—715). Сведения о детях Рихмана, сообщаемые Ломоносовым, не точны. По сообщению вдовы Рихмана от 5 августа 1753 г., у нее было два сына — Вильгельм и Фридрих и одна дочь (не известная по имени). Старшему сыну было в то время 4 года, младшему — 3 месяца, а дочери полтора года (ААН ф. 3, оп. 1, № 707, л. 91). Ходатайство Ломоносова о назначении вдове Рихмана пожизненной пенсии не получило удовлетворения: Академия Наук ограничилась выдачей ей через полгода после смерти Рихмана единовременного пособия (примечания к письму 33).

Опасения Ломоносова, что смерть Рихмана может быть «протолкована противу приращения наук», имели серьезные основания. В реакционных дворянских кругах пошли толки о кощунственности таких опытов, какие

- 817 -

производили Ломоносов и Рихман; приборы, которыми они пользовались, именовались «проклятыми». О своей ненависти к электрической машине говорил даже такой относительно просвещенный деятель, как Р. И. Воронцов. Даже в суждениях такого бесспорно образованного человека, каким был академик Миллер, проскальзывали ноты сомнения в целесообразности столь опасных опытов (Пекарский, I, 712—713). Шумахер поспешил поднять вопрос об отмене публичного собрания Академии Наук, которое предполагалось посвятить речам Ломоносова и Рихмана об атмосферном электричестве (письма 31, 32, 34 и примечания к ним).

Публикуемое письмо, напечатанное впервые еще в XVIII в., пользуется широкой известностью. Пушкин, говоря о Ломоносове, писал: «Как хорошо его письмо о семействе несчастного Рихмана!» (А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. XI, Изд. Академии Наук СССР, М. — Л., 1949, стр. 253).

31

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 133).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст и русский перевод впервые напечатаны — Модзалевский, стр. 304 и 309.

В письме идет речь о «публичном акте» Академии Наук, назначенном первоначально на 5 сентября 1753 г. На этом акте Рихман должен был выступить с речью о своих опытах по электричеству, а Ломоносову вменялось в обязанность «на то ответствовать и содержание диссертации слушателям объявить на российском языке» (Билярский, стр. 205—206). Смерть Рихмана и возникшие в связи с ней толки о кощунственности его опытов (см. примечания к письму 30) дали повод Шумахеру возбудить перед Разумовским вопрос о том, чтобы публичный акт был отложен, а тема об электричестве — снята (ААН, ф. 3, оп. 1, № 522, л. 326 об.). Скрыв это свое представление от академиков и, в частности, от Ломоносова, Шумахер, как видно из публикуемого письма, продолжал вести с ними разговоры о программе того самого «публичного акта», об отмене которого писал Разумовскому. Лицемерие его шло еще дальше: на письмо Ломоносова он в тот же день ответил ему весьма любезно, что согласен с его доводами и что считает справедливым, чтобы работа Ломоносова об электричестве явилась на акте главной (Пекарский. Доп. изв., стр. 58). Коварство Шумахера усугублялось еще и тем, что о своих переговорах с академиками он не осведомлял Разумовского. Все это, вместе взятое, создавало ту тяжелую обстановку, как нельзя более благоприятную для всякого рода взаимных обид и недоразумений, на которую не раз жаловался Ломоносов.

Спустя несколько дней после отправки Ломоносову вышеупомянутого любезного письма Шумахер получил из Москвы полуофициальное известие,

- 818 -

что его представление одобрено Разумовским (ААН, ф. 3, оп. 1, № 177, лл. 101—102), а 9 сентября того же года Теплов сообщил ему о том же уже вполне официально: публичная ассамблея откладывалась на апрель будущего года, «и о какой материи речи читать должно, о том Канцелярия представить заблаговременно его высокографскому сиятельству имеет» (там же, л. 104).

Таким образом, Ломоносов оказывался лишен возможности огласить одно из наиболее выдающихся своих исследований, где он развивал и обосновывал свою собственную теорию явлений атмосферного электричества.

О дальнейшем ходе этого дела см. т. III наст. изд., стр. 515—518 и примечания к письмам 32 и 34.

Упоминаемая в письме диссертация Рихмана была опубликована лишь в 1758 г. в «Новых комментариях» под заглавием: «De indice electricitatis et de ejus usu in definiendis artificialis et naturalis electricitatis phaenomenis dissertatio» («Novi Commentarii», т. IV, стр. 301—340. Русский перевод под заглавием «Рассуждение об указателе электричества и о пользовании им при исследовании явлений искусственного и естественного электричества» см.: Г.-В. Рихман. Труды по физике. М., 1956, стр. 338—359).

Профессор А.-Н. Гришов состоял конференц-секретарем Академии Наук с 1751 по 1754 г. (Список членов имп. Академии Наук. 1725—1907. СПб., 1908, стр. 7).

32

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 333—334.

Философская поэма английского писателя Александра Попа «Опыт о человеке» была переведена (как предполагают, по заданию Ломоносова) его учеником, студентом Академии Наук Н. Н. Поповским в 1753 г. Перевод «всех стихов Попиевых, несколько еще исправленных», был представлен Ломоносовым в Канцелярию АН для посылки президенту 28 марта 1754 г. (письмо 43). Поповский не знал английского языка и переводил «Опыт о человеке» с французского прозаического перевода.

Издание перевода Поповского встретило большие затруднения. Духовная цензура нашла, что «издатель оныя книги ни из св. писания, ни из содержимых в православной нашей церкви узаконений ничего не заимствуя, единственно все свои мнения на естественных и натуральных понятиях полагает, присовокупляя к тому и Коперникову систему, також и мнения о множестве миров, священному писанию совсем несогласные» («Библиографические записки», 1858 г., т. I, столб. 490). Книга вышла в свет лишь благодаря личному вмешательству И. И. Шувалова только три года

- 819 -

спустя, в 1757 г., причем многие стихи были вовсе вычеркнуты, а иные заменены новыми, сочиненными московским архиепископом (подробности см.: Сочинения Н. С. Тихонравова, т. III, ч. I, стр. 82—89). Несмотря на цензурные искажения, перевод Поповского пользовался большим успехом и выдержал шесть изданий («Отечественные записки», 1807, № 5, стр. 374—378; Сопиков, ч. IV, стр. 68).

Об отношениях Ломоносова и Поповского и об определении Поповского на работу в Академическую гимназию см. т. IX наст. изд., примечания к документу 386.

«Публичным действием» Ломоносов называет торжественное заседание Академии Наук, которое должно было состояться 5 сентября 1753 г. и о программе которого шли споры (письмо 31 и примечания к нему).

Говоря, что «Академическое собрание... весьма мало осталось, состоя в четырех профессорах», Ломоносов имеет в виду только академиков одного с ним физико-математического класса: себя, Брауна, Гришова и Попова, всех же членов Академического собрания было в то время десять.

33

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 3).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 480—481.

Обращение Ломоносова к М. И. Воронцову о помощи вдове профессора Рихмана было вызвано задержкой в рассмотрении ее прошения от 5 августа 1753 г. о пособии и пенсии на воспитание малолетних детей (ААН, ф. 3, оп. 1, № 707, л. 91).

Воронцов исполнил, по-видимому, просьбу Ломоносова: через две недели, 16 сентября 1753 г., последовало определение Канцелярии АН о выдаче вдове Рихмана единовременно ста рублей, как записано в определении, «в милостыню» и о выплате ей затем в два срока годового оклада жалованья ее покойного мужа в сумме 860 руб. В пенсии же на воспитание малолетних детей Рихмана, о чем хлопотал Ломоносов (письмо 30), было отказано «за неимением таких примеров» (ф. 3, оп. 1, № 707, л. 101).

В 1761 г. оба сына Рихмана были приняты на казенное содержание в Академическую гимназию (ф. 3, оп. 1, № 827, л. 72).

34

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 334—335.

- 820 -

«Переписанная речь», о которой Ломоносов сообщает в публикуемом письме, — приготовленное им для прочтения на торжественном заседании Академии Наук 5 сентября 1753 г. «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (см. примечания к письмам 31 и 32).

Из публикуемого письма явствует, что в то время как Ломоносов настаивал, чтобы отмененный «публичный акт» был перенесен не на апрель 1754 г., а на ноябрь 1753 г. и чтобы на этом акте ему было разрешено огласить свой трактат, Шумахер уговаривал Ломоносова удовольствоваться опубликованием своей речи в академических «Комментариях» и отказаться от публичного ее произнесения.

Второй том «Истории российской» В. Н. Татищева, находившийся в рукописи у И. И. Шувалова (П. П. Пекарский. Новые известия о В. Н. Татищеве. Записки Академии Наук, т. IV, СПб., 1864, стр. 49), был нужен Ломоносову для его работы над «Древней российской историей» (см. т. VI наст. изд., стр. 578—579).

35

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56), сохранившемуся не полностью; отсутствующее в нем начало письма (до слов «Древних и новых стихотворцев» включительно) печатается по тексту первой, посмертной публикации.

Первая половина письма (до слов «Атланту наступлю на плечи я ногою» включительно) впервые напечатана — Соч. 1784, ч. I, стр. 343—345; вторая половина письма (начиная со слов «Сим подобных высоких мыслей») впервые напечатана — Грот, стр. 24. Полный текст письма впервые напечатан — Билярский, стр. 220—222.

Упоминаемое Ломоносовым письмо И. И. Шувалова не дошло до нас, и содержание его нам не известно. Мы видим лишь, что в нем было предложение или даже «приказание» выступить с возражениями против нападок, которым стала подвергаться в эту пору поэзия Ломоносова.

Публикуемый текст достаточно ясно обозначает «зоилов» Ломоносова: это — «Перфильевич», т. е. И. П. Елагин, и «его учитель», т. е. А. П. Сумароков.

Ломоносов, как видно из настоящего письма, был более всего задет тем, что его стихи осуждают за «надутые изображения», т. е. за гиперболичность образов. Нам не удалось отыскать ни одного относящегося к этим годам произведения Сумарокова или Елагина, где подобное обвинение было бы предъявлено Ломоносову открыто. Известна лишь опубликованная М. И. Сухомлиновым афиша-пародия (Акад. изд., т. I, стр. 435 втор. паг.), где имя Ломоносова не названо, но где высмеивается приподнятость его поэтического стиля. Эту именно афишу Ломоносов и называет, вероятно, пародией Елагина на «Тамиру». Однако из текста публикуемого письма

- 821 -

можно заключить, что в данном случае Ломоносов восстает не против этой пародии, а против других, более поздних, «намерений и движений» Елагина, в частности против его послания к Сумарокову, где поэзия Ломоносова подвергалась уже прямому осуждению.

Есть основание думать, что письмо Шувалова было вызвано написанной Елагиным, очевидно, в это именно время сатирой «На петиметра и кокеток» («Библиографические записки», 1859, т. II, столбцы 451—454), задевшей за живое Шувалова. В ответ на эту сатиру появилось пародировавшее ее стихотворение под заглавием «Возражение или превращенный петиметр» (там же, столбцы 457—458); автором этого последнего стихотворения был ученик и последователь Ломоносова Н. Н. Поповский (П. Н. Берков. Ломоносов и литературная полемика его времени. 1750—1765. М. — Л., 1936, стр. 134). Об этом-то произведении Поповского Ломоносов и говорит в публикуемом письме («прошу, ежели возможно, удовольствоваться тем, что сочинил г. Поповский»). В новой сатире Елагина Ломоносов был затронут лишь мимоходом: высмеивалась его неудачная рифма Россия — Инди́я. Но Поповский счел тем не менее нужным вступиться за учителя и сказал в своей ответной пародии:

Парнасского писца, для бога, не замай:
Стократ умней  тебя; его не задирай.

«Парнасским писцом» Поповский называет Ломоносова: это и был тот «титул», о котором говорится в заключительной части публикуемого письма.

Подробнее см. в примечаниях к стихотворению «Отмщать завистнику меня вооружают» (т. VIII наст. изд.).

¹ Ссылку на § 158 своей «Риторики», где говорится о том, что путем «увеличения вещей» поэты «особливо возвышают героические поэмы», Ломоносов мог бы дополнить цитатами из §§ 196 и 197 той же книги, где он учит, как достигать «напряжения» при помощи гипербол, которые особенно нужны для изображения «людей, великими страстьми объятых».

² В послании Елагина к Сумарокову («Библиографические записки», 1859, т. II, столб. 524) были такие стихи:

Где  Мальгерб, тобой  почтенный,
Где сей  Пиндар несравненный,
Что в Эпистолях  мы  чтем?

Елагин имеет в виду сумароковскую «Эпистолу о стихотворстве», датируемую 1748 г., где о Ломоносове, с которым Сумароков был тогда еще близок, было сказано:

Он — наших стран  Мальгерб, он  Пиндару подобен.

(См. т. IX наст. изд., примечания к документу 371).

- 822 -

³ «За двадцать лет», т. е. двадцать лет тому назад. Так как публикуемое письмо написано в 1753 г., то речь идет, стало быть, о времени пребывания Ломоносова в Московской славяно-греко-латинской академии. Наши сведения о поэтической деятельности Ломоносова в эти годы до крайности скудны и ненадежны («Ломоносов», II, стр. 58; Ломоносовский сборник. Архангельск, 1911, стр. 19). Тем большее значение приобретает поэтому сообщение Ломоносова о том, что его тогдашние стихотворные опыты высоко оценивались его учителями.

36

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — «Московский телеграф», 1828, ч. 22, август, № 15, стр. 398—400.

Датируется предположительно по связи с письмом Ломоносова к И. И. Шувалову от 16 октября 1753 г. (письмо 35).

Тематическая связь этих двух писем очевидна, а тем самым не вызывает сомнений и их хронологическая близость: публикуемое письмо посвящено все целиком рукописной сатире И. П. Елагина «На петиметра и кокеток», в письме же от 16 октября 1753 г. упоминается пародировавший ту же сатиру стихотворный ответ Н. Н. Поповского. Во вступительных словах обоих писем говорится о том, что адресат письма принуждает Ломоносова вступить в полемику с Елагиным, к чему сам Ломоносов не склонен.

Публикуемое письмо содержит выпады не столько против Елагина, сколько против Сумарокова, на чью долю приходятся самые тяжелые удары. Все письмо в целом является превосходным образцом того полускрытого «насмешества», о котором Ломоносов говорит в § 120 своей «Риторики».

Адресат письма не обозначен. Едва ли можно оспаривать предположение А. С. Будиловича (Будилович, II, стр. 36), что письмо обращено к И. И. Шувалову. Вполне очевидно, что документ был предназначен для того, чтобы ходить по рукам так же, как ходили по рукам направленные против Ломоносова стихи его литературных противников. Один из проникших в публику списков письма был скопирован еще в XVIII в. составителем рукописного сборника, носившего заглавие «Разные стиходействии» («Библиографические записки», 1859, т. II, столбцы 449 и 455), другой список оказался в архиве гр. И. А. Остермана, откуда перешел уже в XIX в. к писателю И. И. Лажечникову. Именно этот, по-видимому, список и опубликовал в 1828 г. «Московский телеграф» (Акад. изд., т. VIII, стр. 82 втор. паг.).

- 823 -

Непосредственным объектом внимания Ломоносова была не вся сатира Елагина, а только шестнадцать начальных ее стихов, посвященных восхвалению Сумарокова:

Открытель таинства любовныя  нам  лиры,
Творец  преславныя  и  пышныя Семиры,
Из мозгу рождшейся богини  мудрый сын,
Наперсник  Боалов, российский наш  Расин,
Защитник  истины, гонитель злых  пороков,
Благий учитель мой, скажи, о Сумароков,
Где рифмы  ты берешь? Ты  мне не объявил,
Хоть к стихотворству мне охоту в сердце влил.
Когда сложенные тобой стихи читаю,
В них  разум, красоту и  живость обретаю
И вижу, что ты, их слагая, не потел,
Без принуждения писал  ты, что хотел.
Не вижу, чтобы  ты за рифмою гонялся,
И ищучи ее, работал  и ломался,
Не вижу, чтоб искав сердился  ты  на них:
Оне, встречаяся, кладутся сами  в стих.

(«Библиографические записки», 1859, т. II, № 15 столб. 451).

Публикуемое письмо является саркастическим комментарием к этим стихам.

Подробнее см. в примечаниях к стихотворениям «Отмщать завистнику меня вооружают» и «Златой младых людей и беспечальный век» (т. VIII наст. изд.).

¹ Семира — главная героиня одноименной трагедии Сумарокова.

² Стих Елагина «Из мозгу рождшейся богини мудрый сын» должен был обозначать, что Сумароков является сыном богини Минервы, которая, по мифологическим представлениям римлян, считалась рожденной из головы Юпитера.

³ С рассуждением Ломоносова о разных значениях слов «благий» и «благой» перекликается следующая черновая его запись, которая содержится в подготовительных материалах к «Российской грамматике»: «Благий (blahjĭ) bonus. Благой (blagoi) fatuus (т. VII наст. изд., стр. 619).

37

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 5—6).

- 824 -

Впервые напечатано (не точно, по копии) — «Воронежская беседа на 1861 г.», СПб., 1861, стр. 229—231; точно по подлиннику, но без обращения и заключительных слов — Пекарский, II, стр. 520—522.

¹ Упоминаемые Ломоносовым письма И. И. Шувалова до нас не дошли.

² Ордер президента, о котором говорит Ломоносов, был получен Академической канцелярией 18 октября 1753 г. и предлагал «так расположиться, чтоб для вышеупомянутого высочайшего торжества ноября 25 числа сего текущего года акт академический конечно был для публики, в котором г. Ломоносов читать имеет „Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих“» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 464, л. 605) Ордер содержал прямую ссылку на неизвестное до тех пор академикам представление Шумахера и, будучи оглашен 18 октября 1753 г. в Академическом собрании (Протоколы Конференции, т. II, стр. 288), открыл Ломоносову глаза на двойную игру Шумахера (см. примечания к письму 31). Оттого-то Ломоносов и называет этот ордер изобличающим. Из публикуемого письма видно, что «неправедные поступки» Шумахера не ограничились попыткой сорвать произнесение Ломоносовым речи об электричестве. В чем заключались дальнейшие его происки, в точности не известно: судя по содержанию последующего ордера Разумовского от 4 ноября 1753 г. (Билярский, стр. 237), есть основание думать, что Шумахер хотел добиться отрицательного отзыва Академического собрания о речи Ломоносова с тем, чтобы либо вовсе снять с очереди, либо отложить на неопределенно долгое время вопрос об ее напечатании. Разумовский, по настоянию Ломоносова, распорядился, чтобы разрешение этого вопроса было предоставлено академикам и чтобы «Канцелярия не вступалась в сие их дело» (там же; подробнее см. т. III наст. изд., стр. 516—517).

³ В 1753 г. Тауберт, женатый с 1750 г. на дочери Шумахера, числился адъюнктом, занимал должность унтер-библиотекаря и, по распоряжению Шумахера, осуществлял «под дирекциею Канцелярии главное надзирание над обретающимися при Академии художественными департаментами и художниками». Фактически же, благодаря свойству с Шумахером и дружбе с Тепловым, участие Тауберта в академических делах простиралось уже и в то время гораздо дальше официально возложенных на него функций (Пекарский, I, стр. 644 и сл.).

⁴ Под «изображением е. и. в., что на петербургском плане», Ломоносов разумеет изображение императрицы Елизаветы, которым украшен был картуш к плану Петербурга, поднесенному ей Академией в 1753 г. План был начерчен адьюнктом И. Ф. Трускотом, а все декоративные его элементы, в том числе и картуш, как значится на подлиннике, «под смотрением мастера Ив. Соколова гридоровали художники обще» (ААН, разр. IX, оп. 3а, № 4). Оригиналом для лица императрицы послужил портрет работы придворного

- 825 -

живописца Л. Каравака, гравированный тем же Соколовым еще в 1745 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 96, лл. 243—244). Неясно, в чем заключалось участие Шумахера в работе над планом; известно лишь с его собственных слов, что когда Елизавета Петровна похвалила работу русских учеников, участвовавших в художественной отделке плана, то кое-что, — как писал Шумахер, — «перепало и на нашу с Таубертом долю» («Mr. Taubert et moi, nous en avons eu notre part», ААН, ф. 1, оп. 3, № 41; y Пекарского, Доп. изв., стр. 54, эти слова переведены неверно).

⁵ «Публикованным бездельником» Ломоносов называет прапорщика кн. Н. А. Хованского, отставленного от службы за «ябедничество», о чем Сенат широко оповестил в 1752 г. все правительственные учреждения печатными указами (ААН, ф. 3, оп. 1, № 957, лл. 58—59).

⁶ Приводимые Ломоносовым факты из истории Академии Наук, свидетельствующие о «бессовестном» поведении Шумахера, изложены более подробно в «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470), в примечаниях к которой даны соответствующие пояснения. Ломоносов дважды упоминает о своем письме к президенту Академии, отправленном «на прошлой почте», следовательно, в конце октября 1753 г. Это письмо, посвященное «бедному Академии состоянию» и содержавшее жалобу на «Щумахерово правление», не отыскано. Оно бесспорно дошло до Разумовского и было, насколько можно судить по последствиям, поддержано Шуваловым. Шумахер знал о существовании этого письма и был им весьма встревожен (Пекарский. Доп. изв., стр. 60). Прямым последствием этого выступления Ломоносова был ряд письменных запросов президента, обращенных к Шумахеру, и назначение затем Комиссии для пересмотра академического штата (подробнее см. примечания к документу 470, § 25). Эти меры не дали непосредственных практических результатов, однако же нет сомнения, что именно с этого времени значение Шумахера начало падать.

38

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 4)

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 481—482.

«Высочайшая милость», с которой Ломоносов поздравляет М. И. Воронцова, заключалась в пожаловании последнему 18 декабря 1753 г. «в вечное и потомственное владение» двух мыз — Мариенбург и Калимойс в Рижском уезде (см.: П. Баранов. Опись высочайшим указам и повелениям, хранящимся в С.-Петербургском Сенатском архиве за XVIII в., т. III, 1740—1742 гг., СПб., 1878, стр. 282, № 10357).

- 826 -

39

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 335—336.

«Примечаниями на Ведомости» Ломоносов называет те приложения к «Санктпетербургским ведомостям», которые выпускались Академией Наук с 1728 по 1742 г. под разными заглавиями (1728 г. — «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях»; 1729—1731 гг. — «Исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях»; 1732—1738 гг. — «Примечания на Ведомости»; 1739 г. — «Примечания при Ведомостях»; 1739—1740 гг. — «Примечания на Ведомости»; 1741—1742 гг. — «Примечания к Ведомостям»). Основное содержание «Примечаний» составляли научно-популярные статьи, к которым присоединялись иногда в небольшом количестве произведения художественной литературы, а также внешнеполитические и придворные известия (подробное содержание см. Неуструев, стр. 7—8 и 18—40).

В первые два года единоличным редактором «Примечаний» был Г.-Ф. Миллер. С 1730 г. в составлении их стали принимать участие и другие профессоры, в частности Л. Эйлер, И.-Г. Гмелин и И.-С. Бекенштейн. Редакционные совещания происходили под председательством И.-Д. Шумахера.

«Примечания» прекратили свое существование в конце 1742 г., когда Шумахер, еще находившийся под следствием и арестованный, вел борьбу за восстановление своей власти, а близкие ему профессоры оказывали всяческое противодействие его преемнику А. К. Нартову, стараясь очернить его в глазах высших властей и сорвать его работу. Когда в апреле 1743 г. Нартов письменно запросил Академическое собрание, почему не выходят более «Примечания», профессоры ответили, что в этом повинен он сам, так как запретил печатать очередной номер «Примечаний», одобренный Шумахером, а для следующих номеров не собрал материала, о чем Шумахер будто бы неизменно заботился лично, не перелагая этой обязанности на профессоров (Протоколы Конференции, т. I, стр. 736; ААН, ф. 1, оп. 2-1743 г., № 4; Материалы, т. VI, стр. 604—605). Нартов не успел добиться возобновления «Примечаний», так как вскоре после того был отрешен от должности советника, которую занял опять Шумахер.

Предложение Ломоносова издавать «подобные сим периодические сочинения» на новых основаниях было принято: с января 1755 г. Академия Наук стала выпускать учено-литературный журнал под заглавием «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» (ср. документы 426—428 и примечания к ним).

- 827 -

40

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 5).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 482.

Ответ Воронцова, за который Ломоносов приносит благодарность, не известен. Следует полагать, что Воронцов, отвечая на письмо Ломоносова от 3 января 1754 г. (письмо 38), благодарил его за поздравление и выражал готовность оказывать ему и впредь деловые услуги.

Своей «речью» Ломоносов называет, очевидно, «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих», которое в конце ноября 1753 г. было опубликовано в составе сборника «Торжество Академии Наук... празднованное публичным собранием... ноября 26 дня 1753 года». Воронцов значится в числе высокопоставленных особ, которым были розданы в декабре 1753 г. парадные экземпляры этой книжки, напечатанные на александрийской бумаге и переплетенные в дорогой белый шелк (ААН, ф. 3, оп. 1, № 464, л. 661). Слова Ломоносова «лучше эксемпларов не имею» позволяют предполагать, что он послал Воронцову при данном письме не книжки, а отдельные оттиски «Слова», выпущенные без титульного листа с одним только шмуцтитулом (ср. Сопиков, ч. III, стр. 190, примечание В. Н. Рогожина к № 6028).

41

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 136, оп. 2, № 3, лл. 361—362 об.).

Подлинник на латинском языке.

Впервые напечатано полностью (латинский текст и русский перевод) — Акад. изд., т. VIII, стр. 155—159.

Предшествующее письмо Ломоносова к Эйлеру было написано 27 мая 1749 г. (письмо 15). Таким образом, перерыв в их переписке продолжался около пяти лет. Он был вызван первоначально происшедшим в 1750—1751 гг. осложнением дипломатических отношений между Россией и Пруссией. Это и было то «обстоятельство», на которое намекает Ломоносов во вступительных словах своего письма. По этой именно причине в марте 1751 г. студент Академического университета С. К. Котельников, командированный за границу к Эйлеру для усовершенствования в математических науках, не получил паспорта для проезда в Берлин и был ввиду этого послан в Лейпциг к профессору Гейнзиусу. В Берлин он выехал только в июле 1752 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 804, лл. 10, 12, 43). Те же осложнения затруднили, как видим, и почтовую связь с Берлином.

¹ О работах Ломоносова в области теории цветов см. т. III наст. изд., стр. 550—552. Через два месяца после отсылки публикуемого письма.

- 828 -

18 апреля 1754 г., Ломоносов выступил с предложением прочитать в публичном собрании Академии речь «о теории цветов, подтвержденной физическими и химическими опытами» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 302), но это собрание не состоялось, и речь была написана и произнесена Ломоносовым только в 1756 г. (т. III наст. изд., стр. 315—344).

² Об организации Ломоносовым мозаичных работ см. т. IX наст. изд., документы №№ 44—61, а также письмо Ломоносова И. И. Шувалову от 15 августа 1751 г. (письмо 20).

³ Образ богоматери является первой мозаичной работой Ломоносова, которую он начал в 1751 г. и закончил в 1752 г.

⁴ Указ Сенату о пожаловании Ломоносову имения для устройства в нем мозаичной фабрики состоялся 15 марта 1753 г. (Акад. изд., т. II, стр. 66—67 втор. паг.).

⁵ О «самопишущей метеорологической обсерватории» Ломоносов докладывал в Академическом собрании 18 апреля 1754 г., предлагая произнести речь на эту тему в публичном собрании Академии (Протоколы Конференции, т. II, стр. 301—302), но это собрание, как уже сказано, не состоялось. Краткое сообщение об обсерватории было сделано Ломоносовым в очередном заседании Академического собрания 1 июля 1754 г. (там же, стр. 308—309). К вопросу о самопишущих метеорологических обсерваториях Ломоносов вернулся в § 83 своего «Рассуждения о большей точности морского пути, датированном 1759 г. (см. т. IV наст. изд., стр. 173).

⁶ О беседе Ломоносова с императрицей по поводу его «Древней российской истории» см. т. VI наст. изд., стр. 574.

⁷ Своей «недавней» речью Ломоносов называет «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (т. III наст. изд., стр. 15—100 и 518). В процессе продолжительного и довольно бурного обсуждения этой работы в Академическом собрании Ломоносов выступил с письменными возражениями против теории строения кометных хвостов, предложенной Ньютоном (там же, стр. 157—177), чем вызвал недовольство некоторых академиков: «В особенности же не могут они простить ему, — писал Шумахер Эйлеру, — то, что в своих заметках он осмеливается нападать на столь знаменитых в ученом мире людей» (ААН, ф. 1, оп. 3, № 43, л. 34; Пекарский. Доп. изв., стр. 59—60). Откликом на это и являются слова Ломоносова о нежелании нападать «на писания великих мужей».

⁸ Слова Ломоносова «Я боюсь омрачить старость мужу...» относятся к Христиану Вольфу, чья натуральная философия находилась в противоречии с материалистическими воззрениями Ломоносова, которые должны были получить полное свое выражение в его «диссертации» (см. т. I наст. изд., стр. 562—564; ср. также т. III, стр. 539).

- 829 -

42

Печатается по тексту первой публикации.

Впервые напечатано по подлиннику, находившемуся в Берлинской королевской библиотеке, — «Русская старина», 1895, № 4, стр. 222—223.

Публикуемое письмо написано в ответ на недошедшее до нас полностью письмо непременного секретаря Берлинской академии наук и почетного члена Петербургской Академии И.-Г.-С. Формея от 16 (27) октября 1753 г. В сохранившемся отрывке этого письма Формей сообщает Ломоносову, что в своем печатном отзыве о XIV томе «Комментариев» Петербургской Академии Наук он «весьма пространно и с большим удовольствием высказался об его прекрасной диссертации касательно металлического блеска» (приложение к письму 88, п. 10). Этот отзыв о диссертации Ломоносова (она напечатана в т. I наст. изд., стр. 390—417) был помещен в издававшемся Формеем журнале «Nouvelle Bibliothèque Germanique ou histoire littéraire de l’Allemagne, de la Suisse et des Pays du Nord» («Новая германская библиотека, или литературная история Германии, Швейцарии и северных стран»), т. VIII, ч. I, стр. 1—16, причем из всех трудов, напечатанных в т. XIV «Комментариев» нашей Академии, отрецензирована была лишь диссертация Ломоносова, который характеризовался как «искусный химик» (стр. 14).

¹ Речью, недавно произнесенной, Ломоносов называет, очевидно, свое «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих».

² Упоминаемые Ломоносовым письма Формея к Разумовскому не отысканы.

³ Сантороцкий, точнее Санторок (Santoroc), Иоганн-Каспар, профессор поэзии, логики и метафизики и декан философского факультета Марбургского университета в бытность Ломоносова в Марбурге читал курсы «языческой теологии» и «натуральной теологии» и вел практические занятия по поэтике на основе трактата Горация «De arte poetica» (ААН, ф. 20, оп. 6, № 59).

⁴ В чем заключались денежные отношения Санторока с Фитингофом и кто был последний, не известно. Возможно, что речь идет о бароне И. Ф. Фитингофе, впоследствии главном директоре Медицинской коллегии, который в 1754 г. в качестве офицера русской службы участвовал в войне с Пруссией.

43

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 336—338.

- 830 -

¹ Упоминаемое Ломоносовым письмо его, которое Шувалов назвал «ласкательным», и ответ Шувалова на это письмо не разысканы. «Всепокорнейшим прошением» Ломоносов называет это же самое, неизвестное нам письмо к Шувалову.

² Вторая фраза публикуемого письма (начинающаяся со слов «Всепокорнейшее мое прошение...») недостаточно ясна и вызвала ряд противоречивых толкований. Особенно туманны, может быть даже сознательно завуалированы, слова: «...в рассуждении толь великой особы, к которой мое сочинение простирается». П. С. Билярский полагал, что «великая особа есть без сомнения императрица, которой Ломоносов хотел представить стихотворный перевод Поповского» (Билярский, стр. 261—262). По мнению П. П. Пекарского, Ломоносов говорил в данном случае не о стихах Поповского, а о своем «Слове похвальном» Петру I (Пекарский, II, стр. 578). К этому мнению присоединился и Л. Б. Модзалевский, считавший в связи с этим, что «великой особой» Ломоносов называл не Елизавету, а Петра (Акад. изд., т. VIII, стр. 104 втор. паг.). Слова «мое сочинение» исключает догадку Билярского. Нет никакого сомнения, что Ломоносов имеет в виду какую-то свою работу, причем весь смысл как разбираемой фразы, так и последующей заключается в том, что Ломоносов просит Шувалова быть своего рода придворным цензором этой работы, просмотреть ее не с точки зрения ее формы, а со стороны ее содержания и определить, соблюдены ли в ней требования, предъявляемые к сочинениям, которые «простираются» к «великим особам». Неясно, когда именно приступил Ломоносов к работе над «Словом похвальным» Петру I, но твердо известно, что к декабрю 1754 г. оно было еще не готово (ААН, ф. 3, оп. 1, № 523, л. 428 об.), а в таком случае не преждевременно ли было поднимать в марте месяце этого года вопрос о цензурном просмотре этого ненаписанного произведения? И что побудило бы Ломоносова говорить о нем эзоповским языком, заменяя столь часто упоминаемое им в других случаях имя Петра парафразой «великая особа»? Не естественнее ли думать, что Ломоносов писал Шувалову о своей «Древней российской истории»? Судя по отчетам Ломоносова, он в 1754 г. работал над ней много и написал, кроме посвящения и вступления, три первых главы (т. VI наст. изд., стр. 574). Посвящение (Ломоносов называл его «дедикацией»), к сожалению, не сохранившееся, и было, может быть, тем сочинением, которое, по выражению Ломоносова, «простиралось» к одной из «великих особ»: нет сомнения, что оно, по обычаю того времени, было адресовано либо самой Елизавете, либо кому-либо из членов царской семьи. Подобное предположение тем более правдоподобно, что императрица, как известно, была осведомлена об этой работе Ломоносова и высказывала некоторые пожелания по вопросу об ее стиле (там же). Интересовался историческими трудами Ломоносова и Шувалов.

- 831 -

³ «Его сиятельство» — президент Академии Наук К. Г. Разумовский. Предназначенный для отсылки ему оконченный перевод поэмы «Опыт о человеке» был выполнен по совету Ломоносова его учеником Н. Н. Поповским. О переводе первой части этой поэмы Ломоносов сообщал Шувалову 23 августа 1753 г. (письмо 32 и примечания к нему; об отношениях Ломоносова к Поповскому см. т. IX наст. изд., документ 386).

⁴ Комиссия, упоминаемая во второй, неполно сохранившейся части письма, была образована по ордеру президента от 26 февраля 1754 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 85—86). О деятельности этой Комиссии (Ломоносов называет ее «Комиссией для отрешения излишеств от Академии») см. документ 394 и примечания к документу 470, § 34.

44

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. портфели Миллера, № 546, п. 5, № 9, лл. 179—180 об.).

Впервые напечатано — «Северный архив», 1823, ч. 7, № 14, июль, стр. 92—96.

¹ Упоминаемая Ломоносовым «новоприсланная диссертация» была одной из многих работ, представленных в Академию Наук на соискание премии в 100 червонцев за решение научной задачи, предложенной Ломоносовым (по вопросу об отделении золота от серебра). Данная диссертация была направлена Ломоносову на отзыв по решению Академического собрания от 29 апреля 1754 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 303). О результатах конкурса см. т. IX наст. изд., примечания к документу 33.

² Письмо Эйлера от 16/27 апреля 1754 г. (ААН, ф. 1, оп. 3, № 40, лл. 105—106), упоминаемое Ломоносовым, было вызвано следующими обстоятельствами. В марте 1754 г. президент предложил Академическому собранию обсудить, кого из известных иностранных ученых могло бы оно рекомендовать в качестве кандидатов для замещения вакантных академических кафедр экспериментальной физики, механики и высшей математики (там же, ф. 1, оп. 2-1754 г., № 3, л. 42). На должность профессора высшей математики Собрание единодушно (возражал один только Миллер) выдвинуло кандидатуру адъюнкта С. К. Котельникова, который довершал в то время в Берлине под руководством Эйлера свое математическое образование. На кафедру экспериментальной физики Ломоносов предложил хорошо ему известного марбургского профессора И.-К. Шпангенберга, а на кафедру механики профессором Гришовом был предложен И.-П. Эбергард, который профессорствовал в Галле и недавно издал работу по теории света и огня. Кандидатуру Эбергарда поддержал и Ломоносов (Протоколы

- 832 -

Конференции, т. II, стр. 296; подробнее см. ААН, ф. 21, оп. 1, № 81). Эйлер дал положительную оценку Котельникову, но заявил, тем не менее, что быть профессором ему еще рано. Не одобрил он также и кандидатур Шпангенберга и Эбергарда, сказав, что не видал еще ни одной их работы, которая была бы достойна опубликования в «Комментариях» Петербургской Академии, что подобные люди, в силу служебных своих обязанностей, вынуждены топтаться на месте, не выходя за пределы самых начальных знаний, и что лишь очень редко и очень немногие из них стараются подняться в области своей науки на более высокую ступень. Взамен выставленных академиками, Эйлер предложил своих кандидатов. По поводу заявления Эйлера о преждевременности назначения Котельникова профессором Ломоносов счел нужным напомнить, что сам Эйлер был назначен адъюнктом Петербургской Академии, когда ему было всего двадцать лет от роду. В итоге, из числа кандидатур, выдвинутых как петербургскими академиками, так и Эйлером, не прошла на этот раз ни одна. Котельников был назначен экстраординарным профессором высшей математики только в 1757 г.

³ Замечательны слова Ломоносова о том что «в Академии надобен человек, который изобретать умеет, но еще больше надобен, кто учить мастер». Они отражают вполне оправданный исторической обстановкой того времени взгляд Ломоносова на Академию Наук как на учреждение, которое не должно замыкать свою деятельность рамками одной только кабинетно-научной работы, а обязано в первую очередь заботиться о культурном росте страны и, в частности, о воспитании ученых кадров.

⁴ Об отношении Ломоносова к теории цветов Ньютона см. т. III наст. изд., стр. 334, 437, 553, 554 и 573.

⁵ Упоминаемый Ломоносовым Николай Наумович Чоглоков, официально обер-гофмейстер великокняжеского, так называемого «малого» двора, был приставлен Елизаветой Петровной к будущему Петру III и его жене, Екатерине, для надзора за их поведением. Эти обязанности он выполнял столь неловко, что восстановил против себя обоих супругов. Он умер в Москве 25 апреля 1754 г.

45

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 16—17).

Впервые напечатано — «Московский телеграф», 1825, ч. V, № XVIII, сентябрь, стр. 133—136.

Датируется предположительно по дню подачи и слушания в Сенате упомянутого в публикуемом письме доношения И. И. Шувалова об учреждении Московского университета: оно было подано в Сенат 19 июля 1754 г. и в тот же день было рассмотрено Сенатом (ПСЗ, 10346). В приложенный

- 833 -

к доношению «Проект о учреждении Московского университета» вошел, как пояснено ниже, ряд текстов, почти дословно повторяющих соответствующие части письма Ломоносова. Из этого следует, что между днем отправки письма и днем подачи доношения в Сенат прошло бесспорно некоторое время — никак не менее двух-трех дней и что, таким образом, публикуемое письмо было написано Ломоносовым, во всяком случае, не позднее первой половины июля 1754 г.

Публикуемое письмо имеет исключительно важное историческое значение: оно является одним из основных документов, определяющих степень участия Ломоносова в учреждении Московского университета.

Текст письма позволяет установить следующие факты:

1) Ломоносов говорил с Шуваловым об учреждении Московского университета еще до того, как Шувалов предпринял по этому делу первые официальные шаги. Об этом свидетельствуют два отрывка письма: в начале письма Ломоносов говорит о том, как обрадовала его решимость Шувалова «подлинно в действо произвести» то намерение, о котором до того он сообщал Ломоносову только «словесно»; и далее, в том абзаце письма, который обозначен цифрой 1, Ломоносов прямо напоминает Шувалову об основном принципе проектирования университета, который он, Ломоносов, излагал Шувалову ранее («главное мое основание, сообщенное вашему превосходительству»). Оба эти отрывка находятся в полном соответствии с позднейшим сообщением Ломоносова о том, что он не только был «участником при учреждении Московского университета», но и «первую причину подал к основанию помянутого корпуса» (документ 470, § 67).

2) Основной принцип проектирования («главное основание»), предложенный Ломоносовым, был учтен при составлении проекта университетского устава. Этот принцип, который Ломоносов применял и при проектировании Академического регламента (документ 408, § 1, пп. 1 и 2), заключался в том, чтобы при установлении числа университетских кафедр исходить не из количества наличных в данное время кандидатов, пригодных для замещения проектируемых профессорских вакансий, а из потребностей Университета с тем, чтобы «план Университета служил во все будущие годы». Так и составлен был проект: многие из предусмотренных им кафедр оставались, как известно, еще долгое время вакантными.

3) До подачи своего доношения в Сенат Шувалов ознакомил Ломоносова с черновым текстом этого доношения.

4) К черновому тексту доношения, полученному Ломоносовым, Шувалов не приложил проекта университетского устава или, как выражается Ломоносов, «плана». Этим обстоятельством подтверждается косвенным образом предположение, что такого проекта в тот момент еще и не существовало.

- 834 -

5) Поправки, внесенные в текст письма, как видно из рукописи, частично рукою Ломоносова, частично же рукою Шувалова (см. подстрочные сноски на стр. 514 настоящего тома), говорят о том, что это письмо, по получении его Шуваловым, обсуждалось им совместно с Ломоносовым.

6) Решения, принятые в итоге этого совместного обсуждения (сокращение числа кафедр Философского факультета с шести до четырех и добавление нового предмета преподавания — геральдики), нашли себе отражение в проекте, который был представлен Шуваловым в Сенат.

7) Как видно из сопоставления текстов, приводимых ниже, пятый параграф проекта, представленного Шуваловым в Сенат, повторяет почти дословно всю ту часть письма Ломоносова, которая помечена им арабской цифрой 2:

Письмо Ломоносова		Проект университетского устава 5
2) Профессоров в полном университете меньше двенадцати быть не может в трех факультетах.		Профессоров в университете будет в трех факультетах десять.
В Юридическом три		В Юридическом
1. Профессор всей юриспруденции вообще, который учить должен натуральные и народные права, также и узаконения римской древней и новой империи.		1. Профессор всей юриспруденции, который учить должен натуральные и народные права и узаконения римской древней и новой империи.
2. Профессор юриспруденции российской, который, кроме вышеписанных, должен знать и преподавать внутренние государственные права.		2. Профессор юриспруденции российской, который сверх вышеписанных должен знать и обучать особливо внутренние государственные права.
3. Профессор политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы и поступки государств и государей между собою, как были в прошедшие веки и как состоят в нынешнее время.		3. Профессор политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы и поступки государств и государей между собою, как были в прошедшие веки и как состоят в нынешнее время.
В Медицинском 3 же		В Медицинском
1. Доктор и профессор химии		1. Доктор и профессор химии должен обучать химии физической особливо и аптекарской.

- 835 -

II. Доктор и профессор натуральной истории		II. Доктор и профессор натуральной истории должен на лекциях показывать разные роды минералов, трав и животных.
III. Доктор и профессор анатомии		III. Доктор и профессор анатомии обучать должен и показывать практикою строение тела человеческого на анатомическом театре и приучать студентов в медицинской практике.
В Философском шесть		В Философском
I. Профессор философии		I. Профессор философии обучать должен логике, метафизике и нравоучения.
II.     —          физики		II. Профессор физики обучать должен физике экспериментальной и теоретической.
III. Профессор оратории		III. Профессор красноречия для обучения оратории и стихотворства.
IV.     —          поэзии		IV. Профессор истории для показания истории универсальной и российской, также древностей и геральдики.
V.     —          истории
VI.     —          древностей и критики

Таким образом, текст письма Ломоносова, лишь незначительно подправленный Шуваловым, явился основным источником этой особенно важной части университетского устава, где определяются разделение университета на факультеты, число кафедр и предметы университетского преподавания.

8) Из заключительных слов письма усматривается, что Ломоносов выражал готовность составить в пятидневный срок «полный план», т. е. развернутый проект устава Московского университета и гимназии.

Все эти факты, вместе взятые, приводят к твердому убеждению, что участие Ломоносова «при учреждении Московского университета» не ограничилось посылкой публикуемого письма: нет сомнения, что и до того и после Ломоносов, как это подтверждают его современники («Москвитянин», 1852, № 10, отд. IV, стр. 60), не раз беседовал на эти темы с Шуваловым.

- 836 -

46

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 6).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 482.

Письмо написано в ответ на просьбу М. И. Воронцова сочинить надпись «стихами или прозою» на празднество с иллюминацией, которое он по примеру других вельмож намеревался устроить у себя в доме по случаю рождения вел. князя Павла Петровича. Просьба Воронцова была изложена письменно на листке, озаглавленном «Нотация на память. Материя для сочинения надписи иллюминации моей», где Воронцов собственноручно набросал в прозаической форме проект «надписи» (Акад. изд., т. VIII, стр. 176).

Ломоносов исполнил эту просьбу. Приложенная к письму рукопись его стихов не сохранилась. Это было стихотворение, опубликованное четыре года спустя под заглавием «Надпись на рождение государя великого князя Павла Петровича» в томе I собрания сочинений Ломоносова, которое выпускалось Московским университетом (стр. 178; см. т. VIII наст. изд. и Акад. изд., т. II, стр. 176 перв. паг. и 123 втор. паг.). Первые два стиха этой надписи почти дословно совпадают с первыми словами «нотации» Воронцова.

Празднество состоялось 4 марта 1755 г. («Санктпетербургские ведомости», 1755, № 20 от 10 марта, стр. 4).

¹ Какие картины, «обложенные рамами флорентинской работы», были представлены Ломоносовым при публикуемом письме, остается невыясненным.

47

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 136, оп. 2, № 3, лл. 440—441).

Подлинник на латинском языке.

Впервые напечатано полностью (латинский текст и русский перевод) — Акад. изд., т. VIII, стр. 177—180.

¹ О теории цветов Ломоносова и о его работе над ее обоснованием см. т. III наст. изд., стр. 550—555.

² «Слово похвальное Петру Великому» Ломоносов предполагал написать в 1754 г. с тем, чтобы произнести его 19 декабря этого года (см. примечания к письму 43), однако не успел закончить его в срок. Слово было произнесено в торжественном собрании Академии Наук 26 апреля 1755 г.

³ О дальнейшей судьбе упоминаемого здесь «опровержения» см. т. III наст. изд., стр. 538—541.

- 837 -

48

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 338—339.

Как видно из содержания публикуемого письма, оно написано после состоявшейся накануне, 29 декабря 1754 г., беседы Ломоносова с И. И. Шуваловым, который, вероятно, со слов К. Г. Разумовского, дал понять Ломоносову, что его «всепокорнейшее прошение» едва ли может рассчитывать на успех. В чем именно заключалось это «прошение», мы не знаем. Из письма видно лишь, что Ломоносов, как он сам поясняет, хотел быть «произведен в Академии для пресечения коварных предприятий», т. е. желал получить такое назначение, которое давало бы ему возможность активно противодействовать «коварным предприятиям» реакционной группы в лице Шумахера, Теплова и Тауберта. Шла ли речь о производстве Ломоносова в члены Канцелярии или в вице-президенты Академии, не известно. Ломоносов ставил вопрос решительно: либо дать ему то академическое звание, о котором он просил, либо перевести его из Академии в другое ведомство, «лучше всего в Иностранную коллегию». Назначение Ломоносова советником Канцелярии состоялось только два года спустя, 13 февраля 1757 г.

¹ Приводимые в письме церковнославянские тексты («сотворил со мною знамение во благо... бысть сей») заимствованы Ломоносовым из псалмов, очевидно, по памяти, а потому и не вполне точно.

49

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56).

Впервые напечатано — Грот, стр. 24—25.

Как публикуемое письмо, так и последующее, от 12 марта 1755 г. (письмо 50), относится к тому моменту, когда после происшедшего 23 февраля 1755 г. резкого столкновения Ломоносова с Тепловым при обсуждении в Академическом собрании вопроса о пересмотре регламента Академии (Ламанский, стр. 94—95) Разумовский воспретил Ломоносову участвовать в собраниях.

Текст и точная дата этого последнего распоряжения не известны, так как Разумовский, отменив его 29 марта 1755 г., приказал возвратить ему «в оригинале» как его собственный, им же и отмененный ордер, так и соответствующее определение Канцелярии, «не оставливая с них копии», что и было исполнено (ААН, ф. 3, оп. 1, № 466, л. 98; Билярский, стр. 293). Тредиаковский, упоминая о президентском указе (27 марта,

- 838 -

т. е. еще до его отмены), формулировал его содержание так: «Советнику Ломоносову не велено быть в собраниях» (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, л. 189). Подобную же формулировку дает и сам Ломоносов: «Отрешен был Ломоносов от присутствия в Профессорском собрании» (документ 470, § 35).

Распоряжение Разумовского было косвенным образом подсказано Миллером, который, сообщая ему 24 февраля 1755 г. об отказе Теплова («за учиненным ему от г. советника Ломоносова бесчестием») и Шумахера участвовать в дальнейшем обсуждении поправок к регламенту, запрашивал президента, «продолжать ли сии экстраординарные собрания и без именованных двух старших членов», и просил освободить и его, Миллера, от участия в этих собраниях, «потому что, — писал Миллер, — не меньше за г. советника Ломоносова опасаюсь, имея уж толь много примеров его ко мне досады, что впредь с ним ни о каком деле говорить не осмеливаюсь» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 25, л. 14).

Нет сомнения, что отмена наложенного на Ломоносова взыскания произошла не без участия Шувалова. Возможно даже, что весь этот инцидент был доведен Шуваловым до сведения императрицы: на это намекает Ломоносов, говоря, что он был «при дворе законно оправдан» (см. документ 470, § 35).

¹ «Коварником» Ломоносов называет Теплова.

² Ж.-Н. Делиль выбыл из состава Академии Наук 23 января 1747 г.; И.-Г. Гмелин — в 1747 г.; И.-Г. Сигезбек — 1 мая 1747 г.; Х. Крузиус — 20 апреля 1749 г.; И.-Х. Гебенштрейт в 1753 г.; И. Вейтбрехт умер в Петербурге 8 февраля 1747 г.

50

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 7—8).

Впервые напечатано (не точно) «Воронежская беседа на 1861 г.», СПб., 1861, стр. 292—293.

См. примечания к предыдущему письму.

¹ «Лукавцем» Ломоносов называет Теплова.

51

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 209, л. 10).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 591—592.

Просьба Ломоносова, изложенная в публикуемом письме, была удовлетворена немедленно: Петров был в тот же день определен в Рисовальную

- 839 -

палату (ААН, ф. 3, оп. 1, № 209, л. 11). Подробнее о Петрове см. т. IX наст. изд., документ 67 и примечания к нему.

52

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 3, оп. 1, № 210, лл. 258—259).

Впервые напечатано полностью — Акад. изд., т. VIII, стр. 194—195.

О поступлении Ф. Беттигера на академическую службу и об его работе в Химической лаборатории см. т. IX наст. изд., документ 27 и примечания к нему.

Ходатайство Ломоносова, содержащееся в публикуемом письме, было удовлетворено: определением Академической канцелярии от 30 июля 1756 г. Беттигер был уволен от академической службы «по его желанию», и на его место лаборатором был назначен В. И. Клементьев (ААН, ф. 3, оп. 1, № 210, лл. 261—262).

Сохранилась копия аттестата, выданного Ломоносовым Беттигеру 22 марта того же года, где удостоверяется, что Беттигер «отправляет свою должность верно и прилежно и сверх химических операций ведет метеорологический журнал третий год» (там же, л. 250).

53

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Собрание П. К. Сухтелена, картон 73).

Впервые напечатано — Записки АН, т. X, кн. II, СПб., 1867, стр. 186—187.

¹ Упоминаемое Ломоносовым письмо И. И. Шувалова не отыскано. В этом письме Шувалов ограничился, по-видимому, только кратким сообщением о том, что Вольтеру поручено писать о Петре I, но не осведомил Ломоносова, в каком состоянии находится эта работа Вольтера. Намечая порядок доставления Вольтеру материалов о Петре, Ломоносов исходил, как видим, из предположения, что Вольтер еще только готовится приступить к делу, тогда как в действительности Вольтер успел уже написать к этому времени восемь глав, о чем Шувалову было известно (см. т. VI наст. изд., стр. 564). О материалах, которые готовились при участии Ломоносова для Вольтера, см. также письма 55 и 62 и примечания к ним.

² «Сокращенное описание дел государевых», о котором говорит Ломоносов, до нас не дошло. «Панегириком» он называет свое «Слово похвальное» Петру I, а «первым листом моей речи» — первый печатный лист своего «Слова о рождении металлов от трясения земли», которое он произнес в торжественном заседании Академии Наук 6 сентября 1757 г. (см. т. V наст. изд., стр. 295—347 и ААН, ф. 3, оп. 1, № 528, лл. 308 об. — 309).

- 840 -

³ «Панегирик» Петру I был переведен на французский язык, но не академиком Штрубе-де-Пирмонтом, а секретарем И. И. Шувалова, бароном Чуди и притом, по отзыву Ломоносова, «весьма плохо и вопреки возражениям автора». Этот перевод вышел в свет в 1759 г. (Кунцевич, стр. 31, № 93).

⁴ «Престарелые лета» Вольтера, которому было в то время 63 года, не помешали ему пережить Ломоносова на тринадцать лет: Вольтер умер в 1778 г.

⁵ Был ли составлен упоминаемый Ломоносовым «Краткий экстракт из летописцев» о состоянии России в 1613—1633 гг. и записывал ли Ломоносов слышанные им рассказы о детстве Петра I, мы не знаем.

54

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56, л. 4).

Впервые напечатано — Грот, стр. 25—26.

¹ Упоминаемое Ломоносовым «расписание разных цен мусии» было приложено к письму в виде отдельного документа под заглавием «Выкладка, по чему становится квадратный фут мусии по разным сортам» (см. т. IX наст. изд., документ 79).

² Речь идет о мозаичном портрете императрицы Елизаветы Петровны, который исполнялся на Усть-Рудицкой фабрике по заказу И. И. Шувалова для Московского университета. Дата окончания портрета не совсем ясна: по-видимому, он был окончен в 1760 г. По неизвестным нам причинам он не был отправлен в Москву, а сдан в Академию Художеств, где хранился почти целое столетие. В 1851 г. он был передан в «Новый Эрмитаж», а с 1913 г. находится в Русском музее в Ленинграде (Макаров, стр. 155—157).

³ Рядом авторов высказано мнение, что под именем упомянутого Ломоносовым «Федора» следует разуметь известного русского портретиста Ф. С. Рокотова. В. К. Макаров считает его автором картона, с которого набиралась ломоносовская мозаика (там же, стр. 135; Акад. изд., т. VIII, стр. 147 втор. паг.).

55

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 342.

¹ «Сокращенное описание самозванцев и стрелецких бунтов» и «Сокращение о житии государей и царей Михаила, Алексея и Феодора» подготовлялись Ломоносовым как материал для истории Петра I, которую писал

- 841 -

в это время Вольтер (см. письмо 53 и примечания к нему). Первая работа опубликована в т. VI наст. изд. (стр. 97—162), вторая не отыскана.

² «Свидетельства и труды» Ломоносова, приложенные к публикуемому письму, не сохранились. Судя по заглавию, можно думать, что это были такого же типа выписки из отзывов о Ломоносове, как те, которые он приложил к письму на имя М. И. Воронцова от 19 января 1764 г. (письмо 88). К ним были приложены, вероятно, и печатные оттиски «трудов».

³ Слова «с верху Парнасских гор долой», выделенные Ломоносовым как цитата, заимствованы, по-видимому, из каких-то направленных против него сатирических стихов, нам не известных. Именно в это время, осенью 1757 г., таких стихов появлялось немало в связи с шумом, который был поднят вокруг «Гимна бороде».

⁴ В первой публикации (1784 г.), по которой печатается настоящее письмо, между словами «строения» и «фабрики» нет запятой, а запятая была бы здесь вполне уместна: строительство Усть-Рудицкой фабрики было давно уж завершено, и, говоря о заботах, связанных с фабрикой, Ломоносов имел в виду, очевидно, не строительные операции на фабрике, а чрезвычайно волновавший его в ту пору вопрос о сбыте ее изделий (см. т. IX наст. изд., документы 80—82 и примечания к ним); что же касается слова «строения», то оно относилось, вероятно, к постройке жилого дома на Мойке, куда Ломоносов переехал именно в данном году. Таким образом, можно предполагать, что в рукописном подлиннике, до нас не дошедшем, обсуждаемая фраза начиналась так: «Домашние мои заботы в рассуждении строения, фабрики и прочего приходят к окончанию».

⁵ О каком обещанном портрете идет речь в последних строках письма, не выяснено.

56

Печатается по собственноручному подлиннику (Государственная Библиотека СССР им. В. И. Ленина, собрание А. С. Норова, Авт. 3, 54).

Немецкий текст напечатан впервые — «Летописи», 1859, т. I, кн. 2, отд. III, стр. 193—194; русский перевод напечатан впервые — Акад. изд., т. VIII, стр. 201.

Публикуемое письмо относится к тому моменту, когда Сенат, рассмотрев 3 октября 1757 г. прошение Ломоносова об обеспечении Усть-Рудицкой фабрики заказами на мозаичные изделия для украшения казенных зданий (т. IX наст. изд., документ 81 и примечания к нему), предложил Академической канцелярии освидетельствовать мозаичные изделия Ломоносова, а Канцелярия 23 того же октября определила произвести это освидетельствование в собрании Академии Художеств, где руководящим лицом был адресат настоящего письма — Штелин.

- 842 -

Подробности см. в т. IX наст. изд., примечания к документу 81, где приведен и положительный отзыв Академии Художеств о художественных и технических достоинствах мозаичных работ Ломоносова.

57

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 272).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст и русский перевод напечатаны впервые — Акад. изд., т. VIII, стр. 203.

Датируется предположительно по предыдущему письму на имя Штелина (письмо 56) и по дню подачи Стафенгагеном 1 ноября 1757 г. репорта в Академическую канцелярию с приложением отзыва Академии Художеств о мозаичных работах Ломоносова (см. примечания к письму 56).

На письмо Ломоносова от 27 октября 1757 г. с просьбой ускорить рассмотрение его мозаичных работ в собрании Академии Художеств Штелин ответил запиской, где сообщал, что составленный им отзыв об этих работах готов, но еще не подписан другими членами Академии Художеств. Посылая черновик отзыва Ломоносову на просмотр, Штелин обещал по возвращении черновика в тот же день отдать его в Академию для переписки набело, после чего он будет подписан и направлен «дальше», т. е. в Академическую канцелярию (Акад. изд., т. VIII, стр. 202—203, где два письма Ломоносова на имя Штелина, опубликованные там под №№ 79 и 81, расположены в неверной последовательности).

На обороте этой записки Штелина написано публикуемое письмо, где Ломоносов сообщает, что вполне удовлетворен содержанием присланного ему отзыва и просит скорее дать ему ход. В окончательном тексте отзыва, сохранившегося только в русском переводе, нет упоминаемого Ломоносовым слова «довольно» (см. ААН, ф. 3, оп. 1, № 226, лл. 131—132).

58

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 265).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст напечатан впервые — Летописи, т. I, кн. 2, 1859, отд. III, стр. 194, № 2; русский перевод напечатан впервые — Акад. изд., т. VIII, стр. 202.

Датируется предположительно по тем же основаниям, что и предыдущее письмо (письмо 57), с которым оно тесно связано.

Несмотря на обещание Штелина дать отзыв о мозаиках Ломоносова в переписку в тот же день и не взирая на двукратную просьбу Ломоносова об ускорении канцелярских процедур, дело все же, как видим, затягивалось.

- 843 -

Кроме переписки немецкого оригинала набело, оставалось еще собрать подписи лиц, смотревших мозаики, перевести немецкий текст на русский язык и представить отзыв в Академическую канцелярию. Эти-то действия Ломоносов и предлагал поручить архивариусу Стафенгагену, который их и выполнил: 1 ноября 1757 г. отзыв был им подан в Канцелярию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 468, л. 367).

Причина, по которой Ломоносов так торопил Штелина, заключалась в критическом финансовом положении Усть-Рудицкой фабрики: ее продукция не находила сбыта, расходы на содержание фабрики покрывать было нечем, а Мануфактур-коллегия требовала возврата ссуды.

¹ Не известно, что имел в виду Ломоносов, говоря в публикуемом письме о каком-то ухудшении обстановки. Вероятнее всего, что речь шла об отголосках той рукописной полемики, которая была вызвана «Гимном бороде». В процессе этой полемики враги Ломоносова не упускали случая намекнуть и на то, что устройством фабрики Ломоносов причинил убыток казне (Пекарский, II, стр. 607).

59

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56).

Впервые напечатано — Грот, стр. 26.

Упоминаемый в письме портрет Ломоносова предназначался для первой книги «Собрания разных сочинений в стихах и в прозе» Ломоносова, которое печаталось Московским университетом. Этот портрет был исполнен по заказу И. И. Шувалова французским художником-гравером Этьеном Фессаром и прислан из Москвы для печатания в Академической типографии.

Ломоносову не понравилась поза, в которой изобразил его художник, и маловыразительный традиционный морской пейзаж на заднем плане. Устранение этих «погрешностей» было поручено академическому граверу Х.-А. Вортману, который исправил позу и заменил морской пейзаж индустриальным, изобразив на заднем плане часть Усть-Рудицкой фабрики.

Несмотря на нежелание Ломоносова, под его портретом все же появилась подпись. Это было знаменитое впоследствии шестистишие:

Московский здесь Парнасс изобразил витию,
Что чистый слог стихов и прозы ввел в Россию.
Что в Риме Цицерон и что Виргилий был,
То он один в своем понятии вместил,
Открыл натуры храм богатым словом россов;
Пример их остроты в науках Ломоносов.

- 844 -

Автором подписи, как установлено Л. Б. Модзалевским, был ученик Ломоносова Н. Н. Поповский, состоявший тогда профессором Московского университета.

¹ Упоминаемое Ломоносовым «прежнее» письмо его к И. И. Шувалову до нас не дошло. Слова «Я прошу только того, что мне надлежит по справедливости» позволяют предполагать, что в этом письме Ломоносов возбуждал ходатайство о повышении в должности или о производстве в следующий чин (ср. письмо 55).

² «Героическим описанием трудов Петровых» Ломоносов называет свою героическую поэму «Петр Великий», начатую, как видно из его отчетов о своих трудах, в 1756 г. (см. документ 516); о работе Ломоносова над этим произведением см. т. VIII наст. изд.

60

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 273).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — «Летописи», 1859, т. I, кн. 2, отд. III, стр. 194—195. Полный русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 205—206.

Упоминаемое в письме «дело в Сенате» касалось правительственного заказа на мозаичные работы для Петропавловского собора. 26 мая 1758 г. императрице докладывалось определение Сената по этому вопросу. Оно было благоприятно для Ломоносова и не встретило возражений со стороны Елизаветы Петровны. Одобренный ею доклад был «отдан» 2 июня в Сенат, где началась новая бюрократическая процедура, одна из стадий которой завершилась 20 июня («Ломоносов», III, стр. 398, № 136). Это и имеет в виду Ломоносов, говоря, что дело «окончилось лишь восемь дней тому назад». В действительности, однако, оно было еще очень далеко от окончательного разрешения: Ломоносов не мог предвидеть, что оно затянется еще на два года (подробнее см. т. IX наст. изд., документы 87 и 92 и примечания к ним).

61

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 267).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст напечатан впервые — «Летописи», 1859, т. I, кн. 2, отд. III, стр. 195, № 5; русский перевод напечатан впервые — Акад. изд. т. VIII, стр. 206—207.

- 845 -

Датируется предположительно по дню фейерверка и по определению Академической канцелярии о напечатании описания фейерверка. Упоминаемый в письме фейерверк был устроен П. И. Шуваловым в Петербурге 11 или 12 июня 1758 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 234, л. 8; «Санктпетербургские ведомости», 1758, № 48, 16 июня, стр. 2). Описание фейерверка было напечатано в Академической типографии в октябре 1757 г. в количестве 200 экземпляров (ААН, ф. 3, оп. 1, № 528, лл. 179 об. и 267; № 234, лл. 6—19) Весь тираж этого издания поступил в распоряжение П. И. Шувалова, в связи с чем оно обратилось в величайшую библиографическую редкость, которую не удалось отыскать даже в самых крупных наших библиотеках, а текст публикуемого письма настолько неясен, что нет возможности установить, кто был автором стихов, переведенных Ломоносовым на латинский язык: сам ли Ломоносов или другое лицо, может быть, Штелин. Не найден и этот латинский перевод.

62

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — Соч. 1784, ч. I, стр. 340—341.

¹ «Историческими переводами и экстрактами с российского языка на французский» Ломоносов называет материалы по русской истории, которые через И. И. Шувалова посылались Вольтеру в связи с работой последнего над историей Петра I (ср. письма 53 и 55). Для Вольтера же подготовлялся в 1759—1760 гг. при участии Ломоносова и экстракт из «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова (т. VI наст. изд., стр. 566). В публикуемом письме Ломоносов называет эту книгу «Камчатской историей». Об отношениях Ломоносова с К.-Ф. Модерахом см. т. IX наст. изд., документы 296, 300, 312, 316, 335—337, 340, 343 и примечания к ним.

² Говоря о своих «недоброжелателях», Ломоносов имеет в виду в данном случае академиков С. Я. Румовского и, в особенности, Ф.-У.-Т. Эпинуса, которые резко и несправедливо критиковали построенную Ломоносовым «ночезрительную трубу», или, как он именовал ее иногда, «машину для сгущения света». Споры по этому вопросу продолжались уже более трех лет, лишая Ломоносова возможности обнародовать свое изобретение. Примерно за две недели до написания публикуемого письма Ломоносов получил от Шувалова новую английскую трубу из имп. Кабинета, в которой усмотрел реализацию своего предложения, лишившую его приоритета Подробности см. в статье С. И. Вавилова «Ночезрительная труба М. В. Ломоносова» («Ломоносов», II, стр. 71—92).

- 846 -

³ Новым оптическим инструментом Ломоносов называет гидроскопическую трубу, над изобретением которой он работал в 1759 г. (т. IV наст. изд., стр. 321—323, 445, 759—760).

⁴ «Явным бессовестием» Ломоносов считал появление в июньском номере журнала «Трудолюбивая пчела», издававшегося А. П. Сумароковым (1759 г., стр. 360) и печатавшегося в Академической типографии, статьи «О мозаике», где автор ее, В. К. Тредиаковский, говорил о том, что невозможно «подражать совершенно камешками и стеклышками всем красотам и приятностям, изображаемым от искусныя кисточки». Ломоносов опасался, что эта статья может неблагоприятно повлиять на ход возбужденного им в Сенате дела о заказе на мозаичные украшения для Петропавловского собора (т. IX наст. изд., документы 87—89 и примечания к ним).

63

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 14—15).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 484—486.

Ходатайствуя о создании должности вице-президента Академии Наук и о своем назначении на эту должность, Ломоносов видел в этом наиболее верный способ изменить соотношение сил внутри Академии и освободить ее тем самым от власти реакционной канцелярской клики, которая противодействовала стараниям Ломоносова «о распространении наук в отечестве». Однако ходатайство Ломоносова удовлетворено не было.

К публикуемому письму была приложена составленная Ломоносовым «Роспись упражнений сего 1759 года» (документ 517). К этому же письму Ломоносов приложил и сводку «свидетельств» иностранных ученых об его работах. Она печатается в качестве приложения к письму 88, при котором была послана М. И. Воронцову вторично в несколько более полном варианте.

¹ Говоря о себе, что «через пятнадцать лет нес... четыре профессии», Ломоносов исчислял этот период со дня назначения своего профессором химии, т. е. с 25 июля 1745 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 949, л. 89).

² Более подробные сведения о трудах Ломоносова «в обоем красноречии, в истории, в физике и в химии» см. в его отчетах и в примечаниях к ним (документы 503—520).

³ Отправлением «дел канцелярских» Ломоносов называет свою работу по должности члена Академической канцелярии, в состав которой он был введен 13 февраля 1757 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 527, л. 105).

⁴ О деятельности Ломоносова как руководителя Академической гимназии см. т. IX наст. изд., документы №№ 289, 290, 300—313, 315, 316,

- 847 -

320, 323, 327. «Строгий» экзамен, о котором говорит Ломоносов, происходил «в присутствии всех академиков и профессоров» и затянулся до первых чисел января 1760 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 825, лл. 19—24). В итоге этого экзамена 17 января 1760 г. состоялось определение Академической канцелярии о производстве в студенты девяти гимназистов, в том числе И. И. Лепехина, известного впоследствии академика (там же, № 471, л. 24).

⁵ В момент писания публикуемого письма у Ломоносова было формально три «товарища» по Канцелярии: Шумахер, Тауберт и Штелин, но одряхлевший Шумахер уже отстранился к этому времени от всяких дел. Говоря о том, что «два иностранные в Канцелярии члены против меня перевес имеют», Ломоносов, таким образом, разумеет Тауберта и Штелина.

⁶ Двадцатилетний срок пребывания «в сем корпусе», т. е. в Академии, Ломоносов исчисляет со дня своего возвращения в 1741 г. из Германии, а девятилетний срок службы «советником» — со дня производства 1 марта 1751 г. в коллежские советники.

⁷ Упоминая о своей деятельности на правах «судьи» в нескольких комиссиях, Ломоносов имеет в виду, очевидно, свое участие в расследовании дела о переписке Миллера с И.-Н. Делилем в 1748 г. (документы 415—423). в «Комиссии для отрешения излишеств от Академии», образованной по ордеру президента от 26 февраля 1754 г. (документ 394) и, может быть, в обсуждении диссертации Миллера в 1749—1750 гг. (см. т. VI наст. изд., стр. 17—80, 546—549).

64

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 22—23).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 433.

Датируется предположительно. Вопросом об утверждении «университетской привилегии» и об «инавгурации» Академического университета Ломоносов был особенно усердно занят в первые месяцы 1760 г. Этого вопроса он касался в письме М. И. Воронцову от 30 декабря 1759 г. (письмо 63) и в письмах И. И. Шувалову от 17 и 20 апреля 1760 г. (письма 66 и 67), а после того, насколько известно, не возвращался к нему ни в частных письмах, ни в официальных представлениях и репортах вплоть до 15 февраля 1761 г. (письмо 73). В публикуемой записке заключительные слова Ломоносова о произнесении «благодарственного слова на университетской инавгурации» звучат настолько уверенно, что могли быть написаны лишь в такой момент, когда Ломоносов считал эту «инавгурацию» делом почти решенным. Столь оптимистическое настроение могло возникнуть у него, вероятно, непосредственно после того, как президент Академии подписал 14 февраля 1760 г. составленное Ломоносовым определение о преобразовании Академического университета (т. IX наст. изд.,

- 848 -

документ 323) и 17 того же февраля представление в Конференцию при имп. дворе об утверждении университетской «привилегии» (там же, документ 325). Таким образом, есть основание думать, что публикуемая записка составлена в промежуток времени с 14 февраля по 17 апреля 1760 г., вернее же всего во второй половине февраля этого года, с чем согласуются и слова Ломоносова: «служу 9 лет в одном чине».

Основная тема записки — та же самая, которой посвящено и вышеупомянутое письмо М. И. Воронцову от 30 декабря 1759 г.: речь идет об учреждении должности вице-президента Академии Наук и о назначении на эту должность Ломоносова.

Форма публикуемой записки заставляет полагать, что Ломоносов либо передал ее Шувалову из рук в руки при личной беседе об академических делах, либо послал ее в дополнение к такой беседе.

¹ Ломоносов прав, когда говорит, что вопрос о создании такой должности был поднят еще до него самим Разумовским, который в 1751 г., перед отъездом на Украину, писал императрице, что «весьма бы полезно было прибавить вице-президента» (Васильчиков, стр. 147—148).

² О «советах» Ломоносова относительно Московского университета см. письмо 45 и примечания к нему.

³ «Петриадой» Ломоносов называет свою поэму «Петр Великий», которая, как известно, осталась неоконченной. Первую ее часть Ломоносов преподнес И. И. Шувалову в рукописи 1 ноября 1760 г. (Куник, II, стр. 329).

⁴ Черновик речи Ломоносова на «инавгурацию» Университета см. в т. VIII наст. изд.

65

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 9—11).

Впервые напечатано — «Зритель общественной жизни, литературы и спорта», 1862, № 28, стр. 19—20.

См. примечания к письму 54.

¹ Приложенный к публикуемому письму счет на сумму 1201 руб. 20 коп. см. в т. IX наст. изд., документ 90.

² Просьба Ломоносова об оплате счета была удовлетворена в том же 1760 г. (П. Н. Петров. Сборник материалов для истории имп. С.-Петербургской Академии Художеств за сто лет ее существования, ч. I. СПб., 1864, стр. 27).

³ Упоминаемые в письме «трудящиеся мастеровые люди» — мозаичисты, «наборщики» Матвей Васильев и Ефим Мельников, ученики Ломоносова (Макаров, стр. 156).

- 849 -

66

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 12—13).

Впервые напечатано (не точно) — «Воронежская беседа на 1861 г.», СПб., 1861, стр. 233—235.

Публикуемое письмо теснейшим образом связано с тем отзывом о литературной и театральной деятельности А. П. Сумарокова, который напечатан в т. IX наст. изд. (документ 388).

Как видно из текста письма, оно было вызвано столкновением Ломоносова с бароном А. С. Строгановым, которое произошло накануне — 16 апреля 1760 г. Яблоком раздора послужила речь французского аббата Лефевра, произнесенная в салоне Строганова на тему об успехах изящных искусств в России. Строганов настаивал на ее напечатании, Ломоносов же возражал, причем в процессе спора вельможный юнец позволил себе попрекнуть Ломоносова «низкой породой». Победа — и притом не только моральная — осталась за Ломоносовым. Он не побоялся поставить под угрозу свои отношения с Воронцовым и Шуваловым и нашел в себе мужество не уступить обидчику: печатание брошюры Лефевра, которую Академическая типография успела уже набрать, было приостановлено. Строганову пришлось печатать ее за границей, изменив предварительно ее текст и выкинув из нее те выражения, которыми особенно задет был Ломоносов (подробнее см. т. IX наст. изд., примечания к документу 388). Поражение Строганова этим не ограничилось. Примерно через месяц после его стычки с Ломоносовым другой молодой вельможа, гр. А. П. Шувалов (в публикуемом письме Ломоносов именует его «приятелем» Строганова), произнес, а затем и напечатал — тоже за границей — речь, где, не называя Лефевра, вступил с ним в решительную полемику по тому самому вопросу, который в данном случае особенно волновал Ломоносова: вся речь Шувалова посвящена обстоятельному и нелицеприятному сопоставлению Ломоносова с Сумароковым, причем Ломоносов назван «гениальным творцом» (génie créateur) и «отцом нашей поэзии», тогда как про Сумарокова сказано, что он «лишен творческого гения» (privé d’un génie créateur) и является только ловким подражателем (русский перевод речи А. П. Шувалова см. П. Н. Берков, указ. соч., стр. 262—265).

¹ «Александр Сергеевич» — барон А. С. Строганов, зять вице-канцлера М. И. Воронцова, свойственник императрицы, едва ли не самый богатый человек в тогдашней России. В 1757 г. он вернулся из-за границы после шестилетнего путешествия. В 1760 г., когда было написано публикуемое письмо, А. С. Строганову было 27 лет.

² Упоминаемые в письме «копии» не отысканы.

³ Хлопоты Ломоносова об утверждении «университетской привилегии» освещены в т. IX наст. изд., документ 324.

- 850 -

67

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56).

Впервые напечатано — Грот, стр. 26—27.

¹ Об «описании Камчатки» см. письмо 62 и примечания к нему.

² О привилегии для Академического университета и об инавгурации его см. т. IX наст. изд., документы 324 и 325 и примечания к ним.

³ Слова Ломоносова «начало особливого рачения к приведению в исполнение старания моего в словесных науках» являются, как думают, намеком на работу над поэмой «Петр Великий». По свидетельству И. Ф. Тимковского, И. И. Шувалов говорил ему о названной поэме, что это он, Шувалов, «заставил» Ломоносова «сделать этот опыт для императрицы» («Москвитянин», 1852, № 20, кн. 2, Исторические материалы, стр. 60).

68

Печатается по фотокопии подлинника, хранящегося в Шведской Академии наук в Стокгольме, с указанием в сносках вариантов по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, л. 260).

Латинский текст впервые напечатан — «Выставка „Ломоносов и елизаветинское время“», т. VII, Пгр., 1915, стр. 207. Русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 224—226.

19 (30) апреля 1760 г. Ломоносов был единогласно избран почетным членом Шведской академии наук. 27 апреля (7 мая) 1760 г. был подписан диплом Ломоносову на это звание. Дата получения Ломоносовым шведского диплома не известна.

Текст диплома заканчивался пожеланием, чтобы Ломоносов «яко член соединенный королевской Шведской академии уже как своей взаимное подавал вспоможение» (письмо 88, приложение). Ломоносов тотчас же отозвался на это пожелание и написал для доклада в Шведской академии «Рассуждение о происхождении ледяных гор в северных морях», которое в публикуемом письме называет своей «членской работой». Текст этой работы см. в т. III наст. изд., стр. 447—459, где в примечаниях изложена история ее опубликования (стр. 577—579).

69

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 16—17).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 486—487.

В первой фразе письма Ломоносов напоминает Воронцову о своем письме к нему от 30 декабря 1759 г. (письмо 63), к которому были приложены;

- 851 -

1) отчет о работах Ломоносова за 1759 г. (документ 517) и 2) сводка отзывов иностранных ученых о научных трудах Ломоносова (приложение к письму 88). Эти именно два приложения Ломоносов и имеет в виду, когда говорит: «при чем сообщены мои труды и свидетельства».

Хлопоты Ломоносова о назначении его вице-президентом Академии Наук не увенчались успехом и на этот раз. А между тем в середине следующего, 1761, года Сенат, независимо от ходатайства Ломоносова, поднял вопрос о создании в Академии такой или подобной должности. «Худое состояние» Академии объяснялось, по мнению Сената, тем, что Разумовский, «находясь в долговременном отсутствии, не может сам своею особою надсматривать», ввиду чего Сенат решил просить императрицу о назначении «для лучшего распорядка при Академии» некоего камергера, графа Головкина, «а когда президент сюда прибудет, то Головкину быть при нем товарищем» (Соловьев, кн. VI, столб. 226). Назначение Головкина не состоялось, но вопрос о создании должности вице-президента Академии продолжал обсуждаться: в начале 1762 г. Разумовский прочил на эту должность А. С. Строганова, того самого юного «мецената», который счел уместным публично попрекнуть Ломоносова «низким» происхождением (письмо 66 и примечания к нему). Петру III хотелось назначить вице-президентом И. И. Шувалова. А Миллер уговаривал В. Е. Адодурова выставить свою кандидатуру, сообщая ему при этом по секрету, что Ломоносова думают удалить из Академии «куда-нибудь, может быть, в Берг-коллегию». — «Пусть и тамошние господа проведают, — добавлял Миллер, — чего натерпелись мы за пятнадцать лет от этого нарушителя спокойствия. При одной мысли об этом слюнки текут» (письмо от 31 января 1762 г.; ААН, ф. 21, оп. 3, № 304/2, л. 19). Об этих интригах Ломоносов, насколько известно, не знал.

¹ Говоря о том, что К. Г. Разумовский поручил ему «главное правление ученых департаментов», Ломоносов имел в виду два разновременных распоряжения президента Академии Наук: 1) определение от 24 марта 1758 г., где Ломоносову предлагалось «иметь особливое прилежное старание и смотрение, дабы в Академическом, Историческом и Географическом собраниях, також в Университете и в Гимназии все происходило порядочно» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 469, л. 104) и 2) ордер от 19 января 1760 г., которым «учреждение и весь распорядок Университета и Гимназии» поручались «единственно» Ломоносову (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 19).

² См. примечание 1 к письму 64.

70

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 266).

Подлинник на немецком языке.

- 852 -

Немецкий текст впервые напечатан (не точно) — Летописи, т. I, кн. 1, кн. 1, 1859, отд. III, стр. 195, № 4. Русский перевод впервые напечатан — Пекарский, II, стр. 697, прим. 2 и стр. 711.

Датируется предположительно по дню получения в Академической канцелярии ордера К. Г. Разумовского от 23 октября 1760 г., на котором рукой канцеляриста помечена «входящая» дата «Ноября 7 д[ня] 1760» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 244), и по дате состоявшегося во исполнение этого ордера определения Канцелярии от 13 ноября 1760 г. об отправке в Сибирь двух астрономических экспедиций (там же, лл. 250—252; см. т. IX наст. изд., документ 227). В упомянутом ордере президента назначались две экспедиции, а участник экспедиции — только один, С. Я. Румовский. Канцелярии предстояло, таким образом, наметить второго участника. По этому вопросу между членами Канцелярии возникли разногласия, чем и объясняется, должно быть, необычный в тогдашней академической практике шестидневный разрыв между президентским ордером и канцелярским определением. В этот-то промежуточный период времени и было написано публикуемое письмо.

¹ Свое намерение подать по этому делу особое мнение «письменно» Ломоносов выполнил не сразу. При первоначальном обсуждении в Канцелярии вопроса о наблюдателях, состоявшемся 13 ноября 1760 г., Ломоносов такого мнения в письменном виде не подавал; по крайней мере никаких следов письменного его выступления не сохранилось. Нельзя считать таким «мнением» и письменно выраженное Ломоносовым несогласие с решением Тауберта и Штелина от 23 декабря того же года о командировании Румовского в Сибирь ранее других «обсерваторов» (см. т. IX наст. изд., документ 229). «Мнение», о котором говорит в публикуемом письме Ломоносов, было включено им в пространную записку «О нынешних академических обстоятельствах», поданную президенту в январе 1761 г. (см. документ 453). В этой записке Ломоносов возвращается к вопросу о некомпетентности и неопытности Румовского как астронома и вскрывает причины разногласий, возникших в Академической канцелярии в связи с вышеупомянутым ордером президента от 23 октября 1760 г.

² «Монументом» Ломоносов называет мозаичные украшения к гробнице Петра I в Петропавловском соборе. Вопрос о правительственном заказе на эти украшения оставался все еще неразрешенным: Елизавета Петровна, хотя и одобрила мысль о создании такого «монумента», но пожелала выслушать мнения специалистов о том, «каков бы сей монумент быть имел». Мнение Академии Наук должен был формулировать Штелин (Билярский, стр. 472). Этим и объясняется обращенная к нему просьба Ломоносова «не медлить с проектом монумента».

- 853 -

³ Говоря о своей нужде в деньгах, Ломоносов, чтобы подчеркнуть степень этой нужды, повторяет, шутки ради, слово «деньги» шесть раз на шести разных языках: по-гречески, по-латыни, по-русски, по-немецки, по-французски и по-фински.

71

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 55, лл. 14—15).

Впервые напечатано — «Урания. Карманная книжка на 1826 год для любительниц и любителей русской словесности, изданная М. Погодиным», М., б. г., стр. 54—58.

2 января 1761 г. один из «кавалеров», бывавших у И. И. Шувалова, некий статский советник Мизере записал у себя в дневнике: «Бешеная выходка бригадира Сумарокова за столом у камергера Ивана Ивановича [Шувалова]. Смешная сцена между ним же и г. Ломоносовым» («Русский архив», 1911, кн. II, стр. 5). Это столкновение Ломоносова с Сумароковым в доме Шувалова и послужило, очевидно, для последнего поводом предпринять ту попытку их примирения, о которой пишет Ломоносов.

В чем заключалась «смешная сцена» и чем была вызвана «бешеная выходка» Сумарокова, мы не знаем. Известно лишь, что давние нелады двух поэтов особенно обострились в 1760 г. Свидетельством тому служит раздраженный отзыв Ломоносова о Сумарокове, напечатанный в т. IX наст. изд. (документ 388), и письмо Сумарокова Шувалову от 7 декабря 1760 г., содержащее желчные выпады против Ломоносова (Грот, I, стр. 43). Причина обострения их вражды была, повидимому, троякая. Сказались, во-первых, недоразумения, происходившие у Сумарокова с руководителями Академии Наук и с Ломоносовым, в частности в 1759 г., когда Сумароков печатал в Академической типографии под цензурным надзором Академии свой журнал «Трудолюбивая пчела» (см. т. IX наст. изд., документ 262). Во-вторых, Сумароков был обижен тем, что с 1759 г. в академическом журнале «Ежемесячные сочинения» перестали печатать его произведения; отзвуком этой обиды является адресованная Шувалову просьба Сумарокова освободить его «от команды Тауберта, Штелина, Миллера и Ломоносова по печатанию книг» (Грот, I, стр. 43) и обращенное к тому же Шувалову ходатайство «послать» в печать его «Притчи» (там же, стр. 47). В-третьих, — и это, кажется, было важнее всего, — Сумароков, предвидя, что ему придется оставить вскоре театральную службу, просил того же Шувалова о каком-то «академическом месте» для себя, т. е., вероятно, о звании академика. «Вы мне изволили предлагать об академическом месте, — писал он Шувалову 7 декабря 1760 г., — которое, кажется мне, и принадлежит несколько мне» (там же, стр. 43). В публикуемом письме Ломоносов недаром, конечно, дважды говорит о пренебрежительном отношении

- 854 -

Сумарокова к науке и об его необразованности: весьма вероятно, что эти слова Ломоносова были отголоском какого-нибудь разговора с Шуваловым о желании Сумарокова получить звание академика. Желание это, как известно, не сбылось, чем и вызвана была, может быть, «бешеная выходка Сумарокова».

¹ Слова «Каково в крапиву...» являются автоцитатой из стихотворения Ломоносова «Злобное примирение» (см. т. VIII наст. изд.; ср. почти те же слова в вышеупомянутом отзыве Ломоносова о Сумарокове, т. IX наст. изд., документ 388).

² «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого господа бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет», — эти смелые и гордые слова Ломоносова, не раз цитированные Пушкиным, стали знамениты.

³ Своими «справедливыми для пользы отечества прошениями» Ломоносов именует, очевидно, свои ходатайства об утверждении «привилегии» для Академического университета и об учреждении должности вице-президента Академии Наук. В связи с этим именно Ломоносов и напоминает что у Шувалова есть «ныне случай служить отечеству спомоществованием в науках».

72

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 24—28).

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — ОР, кн. II, стр. 34—39.

Месяц и день написания письма устанавливаются предположительно по словам Ломоносова: «вчерашнего числа Клейнфельд удавился»; самоубийство адъюнкта М. Клейнфельда произошло 29 января 1761 г.

Значение этого документа, для биографии Ломоносова весьма важного, может быть понято правильно лишь в том случае, если учесть, с одной стороны, основные задачи академической деятельности Ломоносова, а с другой стороны, ту обстановку, в какой он оказался в Академии к началу 60-х годов.

Основные задачи Ломоносова точно и ясно определены им самим в тексте публикуемого письма: это — «распространение наук в отечестве» (слово «распространение» он заменяет в другом случае словом «утверждение») или шире — «польза российского юношества». В этом прежде всего он видит «действительную пользу Академии». Ломоносов ничуть не преувеличивает, когда говорит, что эти задачи ему «всего в жизни дороже» и что за них он готов восстать «и против отца своего родного».

- 855 -

В эту сторону были направлены все усилия Ломоносова с первых лет его академической службы, и с первых же шагов он натолкнулся на активное и пассивное, открытое и тайное, но всегда упорное и действенное сопротивление тех, кого он в публикуемом письме называет попеременно недоброхотами, неприятелями и опасными противоборниками наук российских и российских ученых. Формулировка Ломоносова и тут достаточно ясна: совершенно очевидно, что этими прозвищами он клеймит тех академических деятелей иностранного происхождения, которым была чужда забота о «пользе российского юношества» и которые считали для себя невыгодным «распространение наук» в нашей стране. Судя по всем предшествующим высказываниям Ломоносова, он вплоть до начала 60-х годов считал, что начальствовавшие в Академии иностранцы были единственными виновниками ее «закоренелого несчастия» и что с этим «несчастием» может быть покончено, если он, Ломоносов, займет в Академии руководящий пост.

В 1757 г. Ломоносов, как мы знаем, получает такой пост: он становится членом Академической канцелярии. На протяжении следующих трех лет его административные полномочия расширяются: в 1758 г. ему поручается наблюдение за всей научной частью Академии, а в 1760 г. на него возлагается единоличное руководство Университетом и Гимназией.

Публикуемое письмо относится к тому времени, когда Ломоносов успел, по его выражению, «слезными опытами» убедиться, что надежды, которые он связывал с этими почетными назначениями, были напрасны: несмотря на все рвение, с каким он принялся за выполнение своих новых, административных обязанностей, сопротивление «недоброхотов» продолжало оставаться все таким же действенным и в большинстве случаев непреодолимым. Это не могло не навести на мысль, что дело не в одних только иностранцах, что они не могли бы быть так сильны, если бы не встречали поддержки со стороны русских государственных деятелей более или менее высокого ранга.

Эта мысль, только теперь, по-видимому, обратившаяся у Ломоносова в уверенность, была бесспорно правильна, но он заблуждался, когда думал (как видно из письма), что пособниками академических иностранцев были только президент Академии Разумовский и Теплов, что «добросердечие» первого и «непостоянство» второго являлись чуть ли не главными причинами академического неустройства. Ломоносов не знал и даже, очевидно, не подозревал, что бюрократические и дворцовые связи его чужеземных «неприятелей» были несравненно шире и глубже. Его академические враги вели за его спиной разговоры и переписку о нем со многими влиятельными особами, в том числе даже и с теми меценатствующими сановниками, которых Ломоносов считал своими искренними друзьями и покровителями. Ближайшей задачей этих закулисных интриг было «освобождение Академии от Ломоносова» (формула Миллера).

- 856 -

Борьба, происходившая в Академии, была в основе своей политической борьбой. Враждебные Ломоносову академические иностранцы были действительно «опасными противоборниками» оттого, что их обращала в свое орудие феодальная знать, окружавшая императорский престол. «Распространение наук в отечестве», противоречившее эгоистическим интересам приезжих ученых, противоречило не в меньшей степени и интересам русской феодальной верхушки, так как просвещение народных масс неизбежно вело к активизации последних. Отсюда союз этой верхушки с враждебными Ломоносову академическими деятелями иностранного происхождения.

«Сколько раз, — пишет Ломоносов Теплову, — вы были друг и недруг Шумахеру, Тауберту, Миллеру и, что удивительно, мне». Вводные слова «что удивительно» свидетельствуют с полной несомненностью, что когда писалось публикуемое письмо, Ломоносов еще не отдавал себе отчета в тесной связи, существовавшей между академическими иностранцами и той русской реакционной кликой, к которой примыкал Теплов: в Теплове как в русском человеке он видел еще тогда своего естественного союзника.

Только в свете этих общих соображений может быть оценено по достоинству публикуемое письмо, чрезвычайно ярко характеризующее положение Ломоносова в Академии.

¹ Из числа представлений и писем Ломоносова, о которых он упоминает в первых строках письма и в начале второго его абзаца, отыскано в черновике только одно, относящееся к январю 1761 г. (документ 453).

² Об увольнении из Университета студентов Лобысевича и Девовича см. т. IX наст. изд., документ 329 и примечания к нему. Первый из них был, как это отмечено Ломоносовым, в свойстве с Тепловым.

³ Миллер, нося звание профессора в течение тридцати пяти лет, в самом деле никогда не читал лекций в Академическом университете.

⁴ Ломоносов прав и в том отношении, что выход в свет основного издания Академии «Novi Commentarii» (Новые записки) стал задерживаться больше прежнего, с тех пор как редактором этого издания в 1745 г. сделался Миллер: до него (томы I—III) опоздание не превышало двух лет; IV том, выпущенный уже под редакцией Миллера, вышел с опозданием на пять лет; в предисловии к этому тому говорилось, что «издание других томов без всякого замедления следовать будет», но это обещание не было выполнено: том V задержался снова на пять лет, а том VI (вышедший в год написания публикуемого письма) — на четыре года. «Сокращениями» Ломоносов называет те резюме публикуемых статей, с которых начинался каждый том.

⁵ Говоря о «подозрительной с иностранными переписке» Миллера, Ломоносов имел в виду переписку Миллера с И.-Н. Делилем, по поводу которой в 1748 г. было произведено целое следствие (документы 415—423).

- 857 -

Вспоминая этот эпизод, Ломоносов говорит, что поводом к следствию послужили слова Делиля «Académie phanatique» («фанатическая Академия») Ломоносову изменила в этом случае память: Делиль, толкуя в письмах к Миллеру об Академии, называл ее «corps phantastique» («причудливое сообщество»). Со времени назначения Миллера в 1754 г. конференц-секретарем Академии его переписка с заграничными учеными значительно расширилась. Президент обязал его прочитывать предварительно все письма, адресуемые за границу, в Историческом собрании и сдавать их заверенные копии в Архив Конференции (ААН, ф. 21, оп. 3, № 272, л. 2), но Миллер не соблюдал этого требования.

⁶ О «предосудительных нашему отечеству мыслях», которые Миллер вносил, по мнению Ломоносова, в «Ежемесячные сочинения», см. документы 426—428 и 453 и примечания к ним.

⁷ Цитируемое Ломоносовым письмо Теплова к профессору Штрубе-де-Пирмонту не отыскано. Ломоносов указывает, что оно было написано в связи с просьбой последнего о прибавке жалованья. Такие просьбы Штрубе возбуждал трижды: в 1748 г., в 1750 и в 1756 гг. (Пекарский, I, стр. 679, 683 и 685; ААН, ф. 3, оп. 1, № 460, л. 376 об.; № 465, л. 163 и № 215, лл. 192—193). Слова Теплова «la Chancellerie sans members» (Канцелярия без членов) позволяют думать, что данное письмо его к Штрубе было написано в конце 1756 г., когда единственным членом Академической канцелярии был одряхлевший, уже почти недееспособный Шумахер.

⁸ В штате Академии, приложенном к ее регламенту, который был утвержден 24 июля 1747 г., должность ректора была действительно, как указывает Ломоносов, соединена с должностью историографа; 10 ноября 1747 г. Академическая канцелярия определила заключить с Миллером контракт, согласно которому он назначался на обе эти должности (Пекарский, I, стр. 345—346). От должности ректора он был уволен 18 июня 1750 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 460, л. 236), и в тот же день на эту должность был назначен С. П. Крашенинников (там же, л. 239).

⁹ Верна и следующая формулировка Ломоносова: «потом не столько за дурную диссертацию, как за свою обиду, низвергнули вы его [Миллера] в адъюнкты и тотчас возвели опять в секретари Конференции с прибавкою великого жалования». «Дурной диссертацией» Ломоносов называет диссертацию Миллера «Происхождение имени и народа российского». О ней и о вызванных ею пререканиях см. т. VI наст. изд., стр. 17—80 и 546—558. Ордером президента Академии от 6 октября 1750 г. Миллер был разжалован из профессоров в адъюнкты сроком на один год со снижением жалованья с 1000 руб. до 360 руб. в год. В исторической части этого ордера упоминается и вышеозначенная диссертация, но в резолютивной части ордера о ней нет речи, а говорится лишь, что взыскание налагается на

- 858 -

Миллера «за единые его ругательства командиров его и его товарищей и за ослушание команды и дерзостные поступки»; «ругательства командиров», как видно из того же ордера, заключались в том, что Миллер в присутствии президента назвал Теплова клеветником и лжецом (ААН, ф. 3, оп. 1, № 460, лл. 425—430). Через четыре с половиной месяца, 21 февраля 1751 г., Миллер был восстановлен в звании профессора; восстановлен был и прежний оклад жалованья (Пекарский, т. I, стр. 365), причем «велено жалованье ему профессорское произвести за то время, которое он и адъюнктом был» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 461, л. 222 об.; ср. также № 149, лл. 402, 427—429 и 451—453). Ордером президента от 26 февраля 1754 г. Миллер был назначен конференц-секретарем Академии (там же, ф. 1, оп. 2-1754 г., № 3), причем годовой оклад его жалованья был повышен в полтора раза — с 1000 до 1500 руб. (там же, ф. 3, оп. 1, № 465, л. 162 об.). Если принять во внимание, что Ломоносов получал тогда лишь 1200 руб. в год, годовой же оклад жалованья большинства академиков колебался в то время в пределах от 660 до 860 руб., то приходится согласиться с Ломоносовым, что жалованье, назначенное Миллеру, было действительно «великим».

¹⁰ Ордером президента от 23 октября 1760 г. Миллеру было прибавлено еще 200 руб. в год за редактирование «Ежемесячных сочинений» (там же, № 471, л. 247). Этот ордер был подписан президентом по ходатайству Теплова (там же, ф. 21, оп. 1, № 272, л. 12 и № 308а, лл. 7 и 8). Относительно представления Миллера в коллежские советники известно лишь, что он просил об этом Теплова в конце 1753 г., но тот, хотя и заявлял, что признает его просьбу основательной, однако уклонился от ее исполнения и предложил Миллеру, взамен того, должность конференц-секретаря, которую Миллер и принял. Переписка по этому вопросу велась ими, по выражению Теплова, «sub sigillo silentii» («под печатью молчания»), т. е. тайно, и Ломоносов поэтому мог знать о ней только по слухам (там же, № 272, л. 4 об.; см. также: Пекарский, I, стр. 372).

¹¹ Говоря о том, что Миллер «имеет позволение писать и печатать на немецком языке российские известия безо всякой опасности», Ломоносов имеет в виду те сборники статей и материалов по русской истории, которые Миллер издавал на немецком языке под общим заглавием «Sammlung Russischer Geschichte». В 1732—1737 гг. были изданы первые выпуски этого издания, которое приостановилось затем более чем на двадцать лет, и было возобновлено Миллером в 1758 г.

¹² Упоминаемое Ломоносовым предисловие Миллера к «Сибирской истории» было действительно отвергнуто Тепловым, а затем и Разумовским по предложению Шумахера, и вместо этого предисловия было напечатано другое, сочиненное Шумахером (Г.-Ф. Миллер. История Сибири. М. — Л., 1937, стр. 83—84 и 462—463). Таким образом, все сообщаемые Ломоносовым

- 859 -

факты из биографии Миллера верны. Ломоносов приводит их в доказательство «непостоянства» Теплова, но это «непостоянство», в свете отмеченных Ломоносовым фактов, доказывает в свою очередь, что за спиной у Миллера стояли такие силы, перед которыми приходилось капитулировать даже такому опасному его недоброжелателю, как Теплов.

¹³ «Письмо о моем уничтожении к Эйлеру и ответ» — разъяснение этих слов Ломоносова см. в примечаниях к письму 9.

¹⁴ Ломоносов приводит лишь начало изречения А. М. Черкасского о сапожнике. Под «сапожником» следует разуметь Шумахера (Schuhmacher в переводе на русский язык — сапожник), а «его наследником и подражателем» Ломоносов называет Тауберта.

¹⁵ В упоминаемой Ломоносовым инструкции, которую получил академик Бургав, когда уезжал в 1749 г. в заграничный отпуск, ему действительно предписывалось опровергать слухи, будто императрица Елизавета Петровна намерена упразднить Академию. Он должен был «накрепко уверять» своих иностранных собеседников, что императрица «оную [Академию] день от дня в лучшее состояние приводить благоизволяет» и что Разумовский управляет Академией «с знатным успехом» (Пекарский, II, стр. XLV).

¹⁶ Адъюнкт анатомии М. Клейнфельд покончил самоубийством, как уже говорилось, 29 января 1761 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 259, л. 610). Даровитый молодой ученый, адъюнкт математики М. Софронов скончался в промежуток времени между 7 и 10 февраля 1760 г. (там же, № 252, лл. 21—21 об.).

73

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, собрание автографов).

Впервые напечатано — Сочинения Ломоносова, СПб., 1847, т. I, стр. 713—714.

См т. IX наст. изд., примечания к документам 324 и 325.

¹ Упоминаемые Ломоносовым «просительные стихи» («Богиня, дщерь божеств, науки основавших, ...») см. в т. VIII наст. изд.

² Иван Иванович — И. И. Шувалов.

74

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 270).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Летописи, т. I, кн. 1, М., 1859, отд. III, стр. 196; русский перевод впервые напечатан — Пекарский, II, стр. 735—736.

- 860 -

См. примечания к документам 457 и 458. Там же соображения о датировке публикуемого письма.

75

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 18—19).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 487.

¹ Публикуемое письмо написано в день именин императрицы Елизаветы; это и был тот «праздник», о котором говорится в первых строках письма.

² Астрономические наблюдения, произведенные Н. И. Поповым в Иркутске, были признаны Академией неудовлетворительными и напечатаны не были. Изложенные в виде ряда отдельных, дополнявших друг друга сообщений на латинском языке, они сохранились только частично (ААН, разр. I, оп. 51, №№ 21, 23 и 25). Остальная их часть была передана в 1804 г. в Академическую обсерваторию, откуда не возвратилась и, повидимому, пропала бесследно. Суровый приговор, вынесенный им около двухсот лет тому назад группой враждебных Ломоносову академиков и, в частности, С. Я. Румовским в обстановке, исключавшей беспристрастие (см. Записки АН, т. 73, СПб., 1893, прилож. № 2, стр. 45—51), до сих пор еще не проверен специалистами-астрономами. А такая проверка была бы весьма необходима, так как утвердившееся в силу этого приговора мнение о неспособности Попова к астрономическим исследованиям находится в полном противоречии с превосходной аттестацией, данной ему как астроному не только Ломоносовым, но и Леонардом Эйлером (см. Леонард Эйлер. 1707—1783. Сборник статей и материалов к 150-летию со дня смерти. М. — Л., 1935, стр. 113).

³ Наблюдения Шаппа д’Отероша, произведенные в Тобольске и полученные Академией Наук через М. И. Воронцова, были возвращены последнему Ломоносовым при публикуемом письме, после того как были доложены 24 августа 1761 г. Академическому собранию (Протоколы Конференции, т. II, стр. 471). Подлинная рукопись хранится в Ленинградском отделении Института истории АН СССР (ф. Воронцовых, № 641, лл. 10—20), копия в ААН (ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 78—83). Подробнее см. т. IX наст. изд., документ 246 и примечания к нему.

⁴ См. документ 470, § 59 и примечания к нему.

76

Печатается по собственноручному подлиннику (ГИБ, Погодинское собрание, автографы, № 268).

- 861 -

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Летописи, т. I, кн. 1, М., 1859, отд. III, стр. 196, № 6; русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 316.

Датируется предположительно по упоминанию о карманном календаре и об оде.

Термин «карманный календарь» утвердился в официальном академическом обиходе лишь в XIX в. — с 1812 г. (В. П. Шемиот. Систематический и алфавитный указатель статей, помещенных в периодических изданиях и сборниках имп. Академии Наук, а также сочинений, изданных Академиею отдельно, со времени ее основания по 1872 г. включительно. СПб., 1875, стр. 202—203). В документах же XVIII в., относящихся к ломоносовской поре, этот термин встречается только в период времени с 1760 по 1762 г. В репорте комиссара Академической книжной лавки С. Зборомирского от 6 февраля 1761 г. о поступивших, проданных и оставшихся книгах значится «календарь карманный государя великого князя Павла Петровича» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 1098, л. 4 об.). Упомянутый календарь печатался в количестве 525 экз. в декабре 1760 г. (там же, № 505, л. 248 об.) и к первым числам января 1761 г. вышел в свет («Санктпетербургские ведомости», № 2 от 5 января 1761 г.). Экземпляр его под заглавием «Карманный календарь е. и. в. государя великого князя Павла Петровича на 1761 год» хранится в Библиотеке АН СССР под шифром «XVIII век 1761/43». Это крохотная (в шестнадцатую долю листа) книжка-игрушка, украшенная миниатюрными географическими картами России. Она предназначалась в подарок пятилетнему внуку императрицы, будущему императору Павлу I, но часть тиража поступила и в продажу. Предполагалось, что такой же календарь будет выпущен и на следующий, 1762, год. К подготовке его приступили заблаговременно: еще с лета известный академический «перспективный мастер» М. И. Махаев занялся под наблюдением профессора Я. Я. Штелина иллюстративной частью календаря: в течение июля — сентября 1761 г. были нарисованы на сей раз не географические карты, а «малые проспекты» (т. е. миниатюрные виды) трех императорских дворцов и Летнего сада в Петербурге, Петропавловской крепости, Петергофа, Сарского Села, Ораниенбаума и Стрельны (ААН, ф. 3, оп. 1, № 506, лл. 73, 88 и 100). Календарь был уже в типографии, когда Академическая канцелярия ордером от 7 декабря 1761 г. за № 1376 распорядилась почему-то (вероятно по приказу двора) переделать календарь из карманного в стенной, что и было исполнено (там же, № 259, л. 481; ср. также № 507, л. 4). На этом и кончилось кратковременное существование данной разновидности календаря, и самый термин «карманный календарь» вышел с этих пор из академического употребления на много десятилетий. Таким образом, наличие этого термина в публикуемой записке позволяет утверждать,

- 862 -

что она написана не ранее конца 1760 г. и не позднее первых чисел декабря 1761 г.

Дальнейшему уточнению ее даты помогает упоминание об оде.

В 1760 г. Ломоносов, насколько известно, не написал ни одной оды (ср. Кунцевич, стр. 32—34). Итак, речь может идти только о 1761 г., когда он написал и напечатал две торжественных оды: одну — императрице Елизавете Петровне ко дню двадцатилетия ее царствования, что праздновалось 25 ноября (см. т. VIII наст. изд.), другую — императору Петру III, по случаю его вступления на престол (см. там же). Но вторая ода была написана в трехдневный промежуток времени между 25 декабря (день смерти Елизаветы) и 28 декабря 1761 г., когда Ломоносов представил уже готовую оду в Канцелярию для сдачи в печать (ААН, ф. 3, оп. 1, № 472, л. 266), а к этому сроку карманный календарь, как пояснено выше, успел уже прекратить свое существование. Следовательно, в данной записке Ломоносов говорит, без сомнения, о первой из двух названных од. Точная дата сдачи ее в печать документально не установлена, потому что печатание ее происходило, вопреки обыкновению, не по письменной резолюции Канцелярии, а «по словесному приказанию» Ломоносова. Об этом последнем обстоятельстве свидетельствует фактор Академической типографии в своем репорте от 27 ноября 1761 г., из которого видно, что к этому дню ода была уже напечатана (там же, № 265, л. 191). Несоблюдение обычных формальностей при сдаче оды в набор объяснялось, вероятнее всего, юбилейной спешкой, а спешка вызывалась в свою очередь тем, что Ломоносов затянул, должно быть, представление оды и сдал ее за очень короткий срок до юбилейной даты 25 ноября. Что работа над одой шла медленно, об этом говорит и публикуемая записка.

Приведенных данных вполне достаточно для того, чтобы считать последнюю написанной в ноябре 1761 г., не позднее 25 числа этого месяца.

Тем самым эта короткая записка, про которую еще недавно писалось, что она «не поддается датировке и комментарию» (Акад. изд., т. VIII, стр. 318 втор. паг.), обращается благодаря выяснению даты в весьма своеобразный и не лишенный значения комментарий к оде Ломоносова на 25 ноября 1761 г.

¹ О каком «деле» идет речь в первой фразе публикуемой записки, установить пока не удалось.

77

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 20).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 488.

- 863 -

¹ «Щедрота», о которой говорит Ломоносов, заключалась в том, что указом нового императора Петра III от 28 декабря 1761 г. Р. И. Воронцов производился в «полные генералы с настоящим по тому чину жалованьем» и назначался членом Конференции при имп. дворе (ААН, ф. 3, оп. 1, № 968, л. 15).

78

Печатается по копии (ААН, ф. 3, оп. 4, № 14/9).

Публикуется впервые.

Федор Кондратьевич Соколов, бывший студент Академического университета, произведенный в 1757 г. по представлению Ломоносова в младшие переводчики Академии Наук (ААН, ф. 3, оп. 1, № 501, лл. 13—14), состоял с 1759 г. бухгалтером Академической книжной лавки в Москве (там же, ф. 3, оп. 1, № 246, л. 22).

¹ Смета на мозаичные работы в Петропавловском соборе была утверждена Сенатом в сумме 80 764 руб. 10 коп. Окончательное утверждение сметы последовало 14 июня 1761 г. Работы были рассчитаны на шесть лет, в соответствии с чем и сметная сумма должна была быть выплачена Ломоносову в течение шести лет равными долями, т. е. по 13 460 руб. 68 коп. в год. 8 марта 1761 г. Ломоносов, не дожидаясь окончательного утверждения сметы, возбудил перед Сенатом ходатайство о выдаче ему «наперво», т. е. авансом, шести тысяч рублей «для начатия заблаговременно оного мозаичного строения делом» и для погашения ранее выданной ссуды. Ходатайство Ломоносова было Сенатом удовлетворено 14 июня 1761 г., одновременно с утверждением сметы (см. т. IX наст. изд., документ 92 и примечания к нему и «Красный архив», 1940, № 100, стр. 183—184), а 7 июня 1762 г., т. е. почти через год после первой выплаты, Сенат определил выдать Ломоносову из Коллегии экономии еще 7460 руб. («Ломоносов», III, стр. 400, № 153), т. е., «годовую» сумму за вычетом ранее полученных 6000 руб. Во исполнение этого определения Сената в Коллегию экономии, находившуюся в Москве, и был послан тот сенатский указ, о котором Ломоносов пишет Соколову.

² Из сохранившихся документов видно, что Ф. К. Соколов принялся за исполнение данного ему Ломоносовым поручения лишь 22 июля 1762 г. (ААН, ф. 3, оп. 4, № 14, лл. 26—27), т. е. почти через месяц после того, как Ломоносов написал ему письмо. Документов, освещающих дальнейший ход дела, не обнаружено. В процессе его разрешения Ломоносову пришлось столкнуться, вероятно, еще с немалыми затруднениями, так как 18 августа 1762 г. Коллегия экономии была упразднена (ПСЗ, 11643) и восстановлена только 12 мая 1763 г. (ПСЗ, 11716 и 11814). Определенная Сенатом

- 864 -

сумма 7460 руб. была выплачена Ломоносову лишь 2 октября 1762 г. («Ломоносов», I, стр. 158).

³ «Его сиятельством г. президентом» Ломоносов называет организатора и первого президента Коллегии экономии, кн. Б. А. Куракина.

79

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 21—22).

Впервые опубликовано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 488—489.

¹ Болезнь, о которой говорит Ломоносов («частый лом в ногах и раны»), постигла его в феврале 1762 г. С 21 февраля по 10 мая он не бывал в Академии, в мае являлся туда лишь изредка, а с июня опять слег в постель. К моменту написания публикуемого письма состояние его здоровья ухудшилось: 25 июля 1762 г. копиист, носивший ему на подпись канцелярские журналы, не был допущен к Ломоносову, причем ему было объявлено, что «г. советник за болезнию в Академическую канцелярию ездить и дел в доме подписывать не может» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 532, лл. 179 об. — 180).

² К тяготам «недужливой старости» присоединялось и угнетенное моральное состояние. В то время как на участников только что произошедшего дворцового переворота, а в их числе и на главных противников Ломоносова — Теплова и Тауберта, сыпались щедрые награды, Ломоносов, стоявший в стороне от этих политических событий, был обойден. Тауберт, печатавший в академическом подвале манифест о восшествии на престол Екатерины II (Сборник ОРЯС, т. XIII, СПб., 1875, стр. 98), был произведен за это в чин статского советника и тем самым становился старшим членом Академической канцелярии. Для Ломоносова это было не вопросом личной обиды, а крушением надежд на возможность изменить соотношение сил в Академии Наук. Новое правительство с первых же шагов дало почувствовать, что Ломоносову нечего рассчитывать на его поддержку «во всех к пользе наук российских учиненных предприятиях». Этим и была вызвана подача упоминаемой Ломоносовым «челобитной» об отставке (ср. т. IX наст. изд., примечания к документу 174).

³ Воронцов ответил Ломоносову в тот же день, обещая переговорить по его делу с Разумовским (Акад. изд., т. VIII, стр. 245), но положение самого Воронцова при дворе было в это время настолько шатко, что его ходатайство о награждении Ломоносова «по достоинствам» не могло бы иметь успеха. «Челобитную» Ломоносова об отставке оставили до поры до времени без движения.

- 865 -

80

Печатается по тексту публикации И. А. Шляпкина («Русская старина», 1895, № 4, стр. 224).

Подлинник находился в Берлинской королевской библиотеке.

Впервые напечатано (не точно и с неверной датой) — «Русский вестник», 1808, ч. II, № 6, июнь, стр. 323—324.

Из первых слов публикуемого письма видно, что в день его написания, 25 июля 1762 г., Ломоносов получил от Г. Г. Орлова какое-то приятное для себя известие. Не ясно, было ли оно сообщено ему в форме письма или через кого-нибудь на словах. Слово «присылание» заставляет признать второе предположение более правдоподобным (см. примечания к письму 81). Из последних слов Ломоносова («когда совершение вашего благодеяния истинно-отеческого воспоследует») можно заключить, что речь шла пока лишь о каком-то обещании Орлова.

Дворцовый переворот 1762 г. лишил Ломоносова той опоры, которую он находил прежде в лице М. И. Воронцова и И. И. Шувалова, утративших теперь свое влиятельное положение при дворе. Вполне естественно поэтому, что Ломоносов был, — как он пишет, — «обрадован» обещанием Г. Г. Орлова, значение которого все склонны были в ту пору переоценивать, видя в нем не только фаворита недавно воцарившейся Екатерины II, но и нового временщика.

Сопоставляя текст публикуемого письма с тем, что Ломоносов писал накануне М. И. Воронцову (письмо 79), нельзя не прийти к убеждению, что обещание Орлова, подсказанное, может быть, тем же Воронцовым, касалось прежде всего награждения Ломоносова «повышением ранга против тех, коими обойден». Вероятнее всего, что Орлов обещал ходатайствовать о производстве Ломоносова в такой чин, который возвратил бы ему первое место в Канцелярии. Совершенно бесспорно, что Орлов одновременно выражал готовность помочь и в деле об утверждении «привилегии» для Академического университета.

Выполнил ли Орлов свои обещания, говорил ли по этим вопросам с Екатериной II, мы не знаем. Известно лишь, что «совершения», на которое надеялся Ломоносов, не последовало: оба вопроса так и остались неразрешенными.

¹ Слова «Наше время златой здешним наукам век поставить и от презрения... избавить возлюбленный российский род» — измененная автоцитата из оды Ломоносова на восшествие на престол Екатерины II (см. т. VIII наст. изд.).

- 866 -

81

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано — «Русский вестник», 1808, ч. II, № 6, июнь, стр. 320—322.

Публикуемое письмо является как бы дополнением к отправленному накануне, 25 июля 1762 г., письму Ломоносова на имя Г. Г. Орлова (письмо 80).

П. П. Пекарский, а за ним и Л. Б. Модзалевский считали, что публикуемое письмо свидетельствует о давнем и даже будто бы довольно близком знакомстве Ломоносова с Федором Орловым (Пекарский, II, стр. 773; Акад. изд., т. VIII, стр. 251 втор. паг.). Однако текст письма (а они только на нем и базировались) не дает решительно никаких оснований для подобной догадки. Гораздо естественнее другое предположение, которое вытекает из сопоставления данного письма с вышеупомянутым письмом на имя Г. Г. Орлова: Ф. Г. Орлов был, по-видимому, тем самым посланцем, который по поручению своего брата, Г. Г. Орлова, посетил Ломоносова 25 июля 1762 г. и передал ему на словах обещание Г. Г. Орлова оказать Ломоносову поддержку и помощь.

¹ Документы, приложенные Ломоносовым к публикуемому письму, не сохранились.

² Ссылкой на высокие награды, полученные иностранными учеными, Ломоносов оперировал не раз. Сохранилась пространная письменная справка, составленная им по этому вопросу (Акад. изд., т. VIII, стр. 251—252 втор. паг.).

³ Церковнославянская цитата («Сотвори со мною знамение во благо...») из псалма 85, ст. 17 приведена Ломоносовым на память не вполне точно.

⁴ «Публичными памятниками» Ломоносов называет в данном письме свои оды. Известно лишь одно стихотворное послание Ломоносова, адресованное Г. Г. Орлову; оно датировано 19 июля 1764 г. (см. т. VIII наст. изд.).

⁵ В постскриптуме речь идет о состоявшемся 19 июля 1762 г. награждении Тауберта чином статского советника. Ломоносов сознательно искажает его фамилию, именуя его Таубергауптом, т. е. в буквальном переводе голубиной головой.

82

Печатается по тексту первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

- 867 -

Впервые напечатано — ОР, кн. V, стр. 26—27.

Датируется предположительно. Конечная дата определяется точно на основании представления Ломоносова в Академическую канцелярию от 5 февраля 1763 г. (см. т. IX наст. изд., документ 165), вызванного теми же самыми обстоятельствами, что и публикуемое письмо, о котором упоминается в заключительных словах этого представления («А обстоятельно о Географическом департаменте и верно представлено от меня его сиятельству Академии Наук г. президенту»). Отсюда можно вывести заключение, что письмо предшествовало представлению. Что касается второй, более ранней даты, то она устанавливается по журнальной резолюции Академической канцелярии от 28 января 1763 г. об объявлении Ломоносову ордера президента от 31 августа 1762 г., согласно которому Географический департамент передавался в ведение Г.-Ф. Миллера (ААН, ф. 3, оп. 1, № 270, л. 213; см. т. IX наст. изд., примечания к документу 165).

Поводом для посылки публикуемого письма послужил объявленный Ломоносову 28 января 1763 г. ордер президента Академии Наук от 31 августа 1763 г. о передаче Географического департамента из ведения Ломоносова в ведение Миллера (см. т. IX наст. изд., примечания к документам №№ 164 и 166). Так как этим ордером отменялось в известной части определение президента от 24 марта 1758 г., согласно которому на Ломоносова возлагалось наблюдение за всей вообще научной и педагогической деятельностью Академии (Билярский, стр. 367—368), то Ломоносов, предвидя, вероятно, что вслед за Географическим департаментом из его ведения могут быть изъяты и другие академические учреждения, счел необходимым коснуться в своем письме не только Географического департамента, но и Гимназии, Физического кабинета и Обсерватории.

К письму, как видно из его текста, были приложены «уведомления и мнения» о состоянии отделов Академии, порученных Ломоносову «в особливое смотрение»: это были, очевидно: 1) отчет о состоянии Университета и Гимназии (т. IX наст. изд., документ 350), 2) «Краткое показание о происхождениях академического Географического департамента» (там же, документ 164) и 3) отчет о состоянии Физической камеры, Обсерватории и Ботанического сада (документ 465).

На публикуемое письмо К. Г. Разумовский не отозвался, насколько известно, никак. Вопрос об увеличении жалованья гимназистам остался до конца жизни Ломоносова не разрешенным. Руководство Географическим департаментом Ломоносов, несмотря на ордер президента, сохранил за собой (т. IX наст. изд., примечания к документам 164 и 165). Что же касается Физической камеры, Обсерватории и Ботанического сада, то, невзирая на повторное представление Ломоносова от 4 марта 1764 г. (документ 468), просьба его о передаче Физической камеры в ведение профессора И.-А. Брауна и о предоставлении «невозбранного» доступа на Обсерваторию

- 868 -

профессору Н. И. Попову, адъюнкту А. Д. Красильникову и студентам Географического департамента не получила удовлетворения.

83

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 24—25).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 490—491.

¹ Об изобретенном Ломоносовым морском барометре см. т. IV наст. изд., стр. 448—449, 450, 455. Как видно из ответного письма М. И. Воронцова, последний нашел его «столь полезным и преимущественным от обыкновенных», что показал Екатерине II, и та похвалила прибор. Подобный же барометр был передан Ломоносовым и Г. Г. Орлову, который, как и Воронцов, демонстрировал его императрице (Акад. изд., т. VIII, стр. 262).

² Об упоминаемом в письме мастере М. Васильеве см. т. IX наст. изд., документ 69 и примечания к нему.

³ Определение Сената о выплате Ломоносову очередной «годовой суммы» на оплату мозаичных работ для Петропавловского собора состоялось 28 февраля 1763 г. (там же, примечания к документам 102 и 103). Воронцов оказал, видимо, некоторое содействие ускорению этого дела, о чем свидетельствует письмо к нему Ломоносова от 27 марта того же года (письмо 86).

⁴ Упоминая «нагло обиженного Федоровича», Ломоносов имел в виду столкновение последнего с Г.-Ф. Миллером, о чем см. документ 470, § 50 и примечания к нему. В чем выразилось «вступление» Воронцова, не известно. Возможно, что под его влиянием К. Г. Разумовский 13 января 1763 г. приказал Академической канцелярии, «исследовав, кто прав или виноват найдется, прислать к его сиятельству, [т. е. к Разумовскому] со мнением» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 474, л. 8).

⁵ Относительно ордера президента Академии Наук о передаче Географического департамента в ведение Г.-Ф. Миллера см. т. IX наст. изд., примечания к документам 164 и 165. Воронцов вежливо, но весьма решительно отказался от вмешательства в это дело и посоветовал Ломоносову «оградить себя великодушием и ожидать от времени того, что может быть теперь многим подвержено трудностям» (Акад. изд., т. VIII, стр. 262—263).

84

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 23).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 489—490.

- 869 -

Публикуемое письмо написано из Петербурга, а не из Москвы, как ошибочно пометил Ломоносов, что подтверждается записью в журнале Канцелярии АН: в день написания письма Ломоносов участвовал в заседании Канцелярии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 533, лл. 59 и 61). Письмо Ломоносова М. И. Воронцову, датированное тем же числом (письмо 83), помечено Петербургом.

¹ Болезнь, упоминаемая Ломоносовым, была действительно продолжительна, что подтверждается отметками того же канцелярского журнала за январь и февраль 1763 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 533, лл. 47—48, 51, 53, 55, 57—58, 62—63, 66—68, 70).

² Об исходатайствовании средств на мозаичные работы в Петропавловском соборе см. примечания к письму 78. После свержения и смерти Петра III адресат письма Р. И. Воронцов был в опале и оставался временно не у дел. Обращаясь к нему, Ломоносов рассчитывал, вероятно, на то, что Р. И. Воронцов может оказать нужную ему помощь через своего брата, Ивана Илларионовича, который, состоя президентом находившейся в Москве Вотчинной коллегии, располагал широкими связями в московских служебных кругах.

³ «Горной моей книжицей с новыми прибавлениями» именует Ломоносов свою работу «Первые основания металлургии или рудных дел» с двумя прибавлениями. «О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном» и «О слоях земных». Представленная для напечатания в Канцелярию АН 5 февраля 1761 г. (Билярский, стр. 505), она вышла в свет только в октябре 1763 г. (см. т. V наст. изд., стр. 690). О поступлении ее в продажу было объявлено в № 89 «Санктпетербургских ведомостей» от 7 ноября 1763 г.

85

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 26).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 491—492.

Публикуемое письмо является ответом на письмо М. И. Воронцова от 17 февраля 1763 г. (см. Акад. изд., т. VIII, стр. 262—263), цитированное частично в примечаниях к письму 83, где даны также пояснения относительно «метеорологического инструмента» и «определения о мозаичном деле».

¹ «Переезд сюда» — возвращение Екатерины II и всего двора в Петербург после состоявшейся в Москве коронации («Сенатский архив», т. XII, СПб., 1907, стр. 492—499).

- 870 -

86

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 27).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 492.

Публикуемое письмо является ответом на письмо М. И. Воронцова от 22 марта 1763 г. (Акад. изд., т. VIII, стр. 264—265 перв. паг.), где Воронцов просил Ломоносова составить проект и написать стихи к иллюминации, которую он собирался устроить перед своим домом в честь возвращения Екатерины II в Петербург после коронации. Ломоносов выполнил эту просьбу и послал Воронцову при не дошедшем до нас письме от 17 апреля 1763 г. проект иллюминации с рисунком и стихами. Воронцов остался доволен присланным проектом и ответил: «Я нахожу оный столь хорошо вымышленным и расположенным, что отнюдь не усматриваю нужды делать какие-либо отмены» (там же, стр. 266 перв. паг.). План, рисунок и стихи Ломоносова на иллюминацию не отысканы.

¹ Упоминаемый в письме «нынешний всеобщий праздник» — праздник пасхи, приходившийся в 1763 г. на 23 марта.

² Под отеческим «предстательством» и «снисходительством» Воронцова Ломоносов разумеет помощь, которая была оказана ему последним при получении очередного платежа на мозаичные работы в Петропавловском соборе (письма 83 и 85).

87

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134 лл. 28—29).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 493—494.

Публикуемое письмо относится к тому тяжелому в жизни Ломоносова периоду, когда в итоге направленных против него интриг и доносов последовал указ Екатерины II об увольнении его в «вечную» отставку с производством в статские советники. Указ, подписанный 2 мая 1763 г., был через десять дней взят назад Екатериной II, но тем самым отменялось и производство Ломоносова в чин статского советника, которым он был награжден при отставке (подробнее см. т. IX наст. изд., примечания к документу 174). Таким образом, из двух членов Академической канцелярии (Штелин выбыл в 1763 г. из числа ее советников) Ломоносов оказывался теперь младшим, тогда как до воцарения Екатерины II он был старшим из трех. Оттого-то, по-видимому, Ломоносов, несмотря на отмену указа об отставке, и не возвращался к исполнению своих административных

- 871 -

обязанностей еще около трех месяцев — до 7 августа 1763 г.

Чтобы восстановить свое положение в Академии Наук, Ломоносов добивался, во-первых, производства не в следующий чин статского советника (что не дало бы ему старшинства перед Таубертом, произведенным в этот чин ранее его), а через чин — в действительные статские советники и, во-вторых, передачи в его единоличное ведение всех «до наук надлежащих департаментов». Именно так формулирован был собственноручно написанный Ломоносовым проект именного указа, сохранившийся в архиве Воронцова (документ 498), и к этому именно сводилась основная просьба Ломоносова, изложенная в публикуемом письме.

Но реакционное екатерининское правительство, в составе которого видную роль играл в то время давний недруг Ломоносова и приятель Тауберта, Г. Н. Теплов, было отнюдь не расположено вверять руководство Академией Наук Ломоносову, и его ходатайство уважено не было.

¹ «Зятем и наследником» Шумахера Ломоносов именует Тауберта.

² Екатерина II со всем двором находилась еще в Москве. Ломоносов просил Воронцова уделить ему время для личной беседы до возвращения императрицы в Царское Село. Состоялось ли это их свидание, не навестно.

88

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 30—31). Приложенные к письму «Свидетельства о науках советника Ломоносова» на иностранных языках с переводами Ломоносова печатаются по подлиннику, писанному писарской рукой (там же, лл. 60—63), с указанием в сносках вариантов по черновику, частично собственноручному, частично же писанному писарской рукой (там же, оп. 1, № 5, лл. 153—158), и по второму, более раннему подлиннику (см. примечания к письму 63), писанному писарской рукой с собственноручными поправками Ломоносова (там же, оп. 3, № 134, лл. 49—52 об.), обозначаемому в сносках Рук. 1759.

Письмо впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, стр. 494—495. «Свидетельства» впервые напечатаны (неполно по черновику) — Пекарский. Доп. изв., стр. 93—98.

На подлиннике письма помета рукой Воронцова: «Получено в Вене 30 апреля». К письму, кроме «Свидетельств», была приложена «Роспись сочинениям и другим трудам советника Ломоносова», написанная тем же писарским почерком и на такой же бумаге, как и «Свидетельства» (документ 518).

М. И. Воронцов уехал за границу в августе 1763 г. и вернулся в Петербург в феврале 1765 г., за полтора месяца до смерти Ломоносова.

- 872 -

¹ См. т. V наст. изд., стр. 688—694.

² «Мозаичный е. и. в. портрет» — портрет Екатерины II был поднесен Ломоносовым императрице 22 сентября 1763 г. («Ломоносов», I, стр. 162).

³ «Письменною книгой о возможности мореплавания Ледовитым нашим Сибирским океаном» Ломоносов называет свое «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного прохода Сибирским океаном в Восточную Индию» (т. VI наст. изд., стр. 417—498, 602—615).

⁴ Упоминаемая в письме ода 1764 г. опубликована в т. VIII наст. изд. Экземпляр ее, посланный Воронцову при публикуемом письме, не сохранился.

⁵ Указ о производстве Ломоносова в статские советники (а не в действительные статские советники, как он просил: см. письмо 87 и примечания к нему) с жалованьем по 1875 руб. в год состоялся не 15 октября, как указано в письме, а 15 декабря 1763 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 474, л. 340).

⁶ О том, что Екатерина несколько раз приглашала Ломоносова, по его выражению, «к себе в комнаты», не сохранилось никаких других известий, кроме этих его слов, да его же беглого упоминания об одной из встреч с императрицей в ноябре того же 1763 г. (документ 470, § 56). Камер-фурьерскими журналами зафиксировано лишь посещение ею Ломоносова на дому 7 июня 1764 г. (Акад. изд., т. II, стр. 356—358 втор. паг.). Каковы бы ни были внешние выражения благосклонности Екатерины II к Ломоносову, при оценке истинного ее отношения к великому русскому ученому нельзя забывать таких исторических фактов, как подписание Екатериной указа о «вечной» отставке Ломоносова и как ее решение по делу Шлёцера (т. IX наст. изд., документ 282 и примечания к нему; ср. также публикуемый в настоящем томе документ 499).

⁷ О принятии Ломоносова в члены Болонской академии наук см. письма 91 и 92 и примечания к ним. Упоминаемое Ломоносовым предшествующее письмо его М. И. Воронцову, касавшееся этого вопроса, до нас не дошло. Какие «сочинения» Ломоносова были приложены к этому письму, не известно. Приложенные к публикуемому письму «Свидетельства» и «Роспись» предназначались, очевидно, для Болонской академии.

⁸ Местонахождение подлинного письма Х. Вольфа не известно. Сохранилась современная Ломоносову копия, заверенная архивариусом Академии Наук, с собственноручной распиской Ломоносова: «Подлинное получил обратно Михайла Ломоносов» и датой «октября 10 дня 1760 году», написанной рукой архивариуса (ААН, ф. 20, оп. 3, № 71, л. 2).

⁹ См. примечания к документу 476.

¹⁰ Местонахождение подлинного письма Вольфа не известно.

¹¹ Местонахождение подлинника, который был приложен к письму Л. Эйлера к К. Г. Разумовскому от 21 ноября 1747 г. («Ломоносов», III, стр. 253; ср. примечания к письму 9), не известно. Разночтения во французском

- 873 -

тексте объясняются, вероятно, тем, что Ломоносов записал его. может быть, сперва по памяти, а затем уже скопировал с подлинника: нельзя забывать, что этот отзыв, сообщенный Ломоносову Г. Н. Тепловым тайком от Шумахера, находился в руках у Ломоносова, по-видимому, лишь очень короткое время (документ 470, § 27 и письмо 72).

¹² Местонахождение подлинного письма Эйлера не известно.

¹³ Местонахождение подлинного письма Эйлера не известно.

¹⁴ Местонахождение подлинного письма Эйлера не известно. Сохранилась незаверенная копия XVIII в. (ААН, ф. 20, оп. 5, № 65). Полный текст письма Л. Эйлера, опубликованный по этой копии, см. Акад. изд., т. VIII, стр. 161—163.

¹⁵ Местонахождение подлинного письма Эйлера не известно. Сохранилась незаверенная копия XVIII в. (ААН, ф. 20, оп. 2, № 10), где дата выставлена иная: не 11 февраля, а 11 января 1755 г. Полный текст письма Эйлера, опубликованный по этой копии, см. Акад. изд., т. VIII, стр. 181—183.

¹⁶ Полный латинский текст письма Эйлера от 22 января 1754 г., адресованного в Академию Наук, см. Билярский, стр. 251—252. Подлинник в ААН, ф. 1, оп. 3, № 40, лл. 99—100.

¹⁷ Местонахождение подлинного письма И.-Г.-С. Формея и полный текст этого письма не известны. Упоминаемый Формеем отзыв его о XIV томе петербургских «Novi Commentarii» (Новые записки) напечатан в его издании «Nouvelle Bibliothèque Germanique ou histoire littéraire de l’Allemagne, de la Suisse et des Pays du Nord» (Новая германская библиотека или литературная история Германии, Швейцарии и северных стран), июль, август и сентябрь 1753 г., т. III, ч. I, 1753, Амстердам, стр. 1—16. Из всех трудов, опубликованных в XIV томе «Novi Commentarii», Формей уделяет в своем отзыве внимание одной только диссертации Ломоносова «О металлическом блеске» (т. I наст. изд., стр. 389—417, 572—577).

¹⁸ Местонахождение подлинного письма Формея и полный текст этого письма не известны. «Моим журналом» Формей называет свое издание «Nouvelle Bibliothèque Germanique» (см. выше, примечание 17), а «оной диссертацией» — статью Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии», напечатанную в этом издании в 1755 г. (подробнее см. т. III наст. изд., стр. 401—432, 538—543).

¹⁹ Местонахождение и полный текст подлинного письма Ш.-М. Кондамина не известны. «Актом академическим» Кондамин называет книгу «Торжество Академии Наук,... празднованное публичным собранием... ноября 26 дня 1753 года». СПб., 1753. Здесь были напечатаны речь Ломоносова «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (т. III наст. изд., стр. 15—99, 512—513) и упоминаемая Кондамином

- 874 -

«Программа», где Ломоносов предлагает в качестве задачи на премию на 1754 г. тему «Сыскать подлинную электрической силы причину и составить точную ее теорию» (там же, стр. 135—141, 527—530). В публикуемом отрывке Кондамин благодарит Ломоносова за присылку вышеупомянутой книги, которая была выпущена одновременно на русском и латинском языках. Пломберией Ломоносов называет французский город Пломбьер (Plombières).

²⁰ Этот отрывок заимствован из письма Эйлера на имя Академии Наук от 22 января 1754 г., о котором см. выше, в примечании 16.

²¹ Ломоносов приводит здесь полностью текст полученного им диплома на звание члена Шведской академии наук (ср. письмо 68 и примечания к нему).

²² Этот отрывок заимствован из отзыва о работе Ломоносова «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее» (т. III наст. изд., стр. 315—344, 550—555), который был напечатан в журнале «Journal encyclopédique» («Энциклопедический журнал») на 1 февраля 1759 г., т. I, ч. III, стр. 3—11. Литтихом или Литтигом Ломоносов называет город Люттих, он же Льеж, где издавался названный журнал.

89

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. Госархив, разд. XVII, № 19, л. 1).

Впервые напечатано — Ламанский, стр. 106.

К письму была приложена записка Ломоносова под заглавием «Идеи для живописных картин из российской истории». Она опубликована в т. VI наст. изд. (стр. 365—373), где в примечаниях даны сведения об истории этого дела.

А. М. Голицыну как вице-канцлеру был подчинен находившийся в Москве Архив Коллегии иностранных дел.

¹ Выражение Ломоносова «сообщением сего можете, милостивый государь, подать мне великое вспомоществование» наводит на мысль, что Ломоносов просил переслать из Москвы в Петербург интересовавшие его архивные материалы. Была ли удовлетворена его просьба, не известно.

90

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, лл. 34—35).

Впервые напечатано — Архив кн. Воронцова, кн. IV, М., 1872, стр. 495—496.

¹ Об избрании Ломоносова в члены Болонской академии наук см. письмо 91 и примечания к нему.

- 875 -

² Мозаичная картина «Полтавская баталия» была «окончена набором, шлифовкою и полированием» в январе 1765 г. (Макаров, стр. 165; подробности см. т. IX наст. изд., документ 104 и примечания к нему).

³ «Попечение о внесении в „Флорентинские ученые ведомости“» заключалось в том, что 12 марта 1764 г., т. е. еще до избрания Ломоносова в члены Болонской академии, в упомянутом журнале, благодаря хлопотам М. И. Воронцова, была напечатана заметка о мозаичных работах Ломоносова. Русский перевод заметки был опубликован в майской книжке «Ежемесячных сочинений и известий о ученых делах» за 1764 г.

91

Латинский текст печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 3, л. 310).

Местонахождение подлинника не известно.

Латинский текст впервые напечатан — Билярский, стр. 789—790. Русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 299—300.

Публикуемое письмо было отправлено через М. И. Воронцова при письме на его имя от 9 мая 1764 г. (письмо 90).

Секретарь Болонской академии наук Ф.-М. Цанотти письмом от 2/13 апреля 1764 г. известил Ломоносова, что состоявшимся того же числа единогласным постановлением общего собрания названной академии Ломоносов избран в ее члены. Как видно из этого письма, кандидатура Ломоносова была выдвинута М. И. Воронцовым, который был хорошо известен Болонской академии как щедрый жертвователь, обогащавший ее коллекции «преизрядными книгами и другими вещми». Цанотти величал Ломоносова «во всяких науках превосходнейшим мужем», говорил об «особливых и несравненных» его достоинствах и отмечал, что слава его имени достигла и Болоньи (подлинное письмо Цанотти не отыскано; текст его известен лишь по русскому переводу, опубликованному при жизни Ломоносова в «Ежемесячных сочинениях и известиях о ученых делах», 1764, май, стр. 465—466, и перепечатанному в Акад. изд., т. VIII, стр. 295—296).

¹ Ломоносов, говоря о том, что Болонскую академию дерзает «почитать отныне и своею», повторяет слова Цанотти, который заключал свое письмо следующей фразой: «Итак, уповаем, что сие объявление нашего к вам благоприятства с удовольствием и охотою примете и академию Бононского института отселе своею почитать изволите».

² Не известно, послал ли Ломоносов в Болонскую академию те свои научные сочинения, о которых упоминает в публикуемом письме. Из этих сочинений при его жизни было опубликовано только одно, а именно «Рассуждение о большей точности морского пути», выпущенное в 1759 г. (т. IV наст. изд., стр. 123—186). В 1762—1763 гг. Ломоносов снова вернулся

- 876 -

к этому вопросу, о чем свидетельствуют его «Химические и оптические записки» (там же, стр. 405—464 и 779—792), но дальше подготовительных заметок, насколько известно, не пошел. «Вычисления относительно колебаний маятника» получили отражение в «Таблицах колебаний центроскопического маятника», которые были сданы в набор и частично напечатаны еще до кончины Ломоносова, но в свет не вышли (там же, стр. 469—709 и 800—816). Относительно работ Ломоносова по вопросу о природе северного сияния см. т. III наст. изд., стр. 477—486 и 582—587.

92

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 3, № 56).

Впервые напечатано — Грот, стр. 27—28.

Публикуемое письмо является ответом на не дошедшее до нас письмо И. И. Шувалова.

После воцарения Екатерины II положение Шувалова при дворе стало чрезвычайно тяжелым. До императрицы дошел слух, что в одном из своих писем к Вольтеру Шувалов в недостаточно лестных для нее выражениях отозвался о дворцовом перевороте 28 июня 1762 г. Недовольных этим переворотом было немало, и в их кругу имя Шувалова произносилось с уважением и сочувствием. Этого было достаточно, чтобы озлобить против него Екатерину II (Соловьев, кн. V, столбцы 1349 и 1437; В. А. Бильбасов. История Екатерины II, т. II. СПб., 1891, стр. 516). Весной 1763 г. Шувалову было предложено «отъехать на некоторое время в чужие краи». Ссылка затянулась на много лет (он вернулся в Петербург только в 1773 г.), и Ломоносову не привелось больше увидаться с бывшим своим «меценатом».

¹ Не известно, какие свои сочинения послал Ломоносов при публикуемом письме. Со времени отъезда Шувалова за границу успели выйти в свет к моменту написания этого письма только «Первые основания металлургии», ода на новый, 1764, год, да немецкий перевод «Российской грамматики». Возможно, что об этих-то трех произведениях и идет речь.

² Письмо написано в очень трудную для Ломоносова пору, когда его конфликт с Таубертом и Разумовским из-за Шлёцера достиг особенной остроты (т. IX наст. изд., документы 272 и 275 и примечания к ним). «Низриновением» Ломоносов называет, очевидно, свою кратковременную отставку, которая произошла в мае 1763 г., уже после отъезда Шувалова.

³ Об избрании Ломоносова в члены Болонской Академии наук, о посвященной ему статье в «Флорентинских ученых ведомостях» и об окончании работы над мозаичной картиной «Полтавская баталия» см. письма 89, 91 и 92 и примечания к ним.

- 877 -

⁴ Не выяснено, вел ли Шувалов какие-нибудь переговоры с Парижской академией наук по вопросу об избрании Ломоносова в ее почетные члены. Известно лишь, что избрание это не состоялось.

93

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 271).

Подлинник на латинском языке.

Латинский текст впервые напечатан — Летописи, т. I, кн. 1, М., 1859, отд. III, стр. 196, № 7; русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 304.

Речь идет о таблицах северных сияний, гравированных на меди мастером И. Штенглином по рисункам Ломоносова.

Подробнее см. т. III наст. изд., стр. 584—585.

¹ Вопрос об оплате работы гравера был разрешен Академической канцелярией, согласно желанию Ломоносова, при участии Я. Я. Штелина как «директора художеств». Определение Канцелярии по этому предмету подписано Ломоносовым и Таубертом 28 сентября 1764 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 475, л. 254). Из этого определения видно, что Ломоносовым было сдано для гравирования 13 рисунков и что к моменту написания публикуемого письма гравер успел изготовить только две доски.

94

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГИАЛ, ф. Минист. имп. двора, кн. 101, оп. 73/187, стр. 24).

Впервые напечатано — Сборник ОРЯС, т. 63, СПб., 1897, стр. VI—VII.

¹ О «географических обоях» см. т. IX наст. изд., документ 172 и примечания к нему.

² Вторая часть публикуемого письма касается уплаты за «мозаичные составы», т. е. за литое цветное массивное стекло, к изготовлению которого Усть-Рудицкая фабрика Ломоносова приступила с 1761 г. и которое шло для украшения ораниенбаумских дворцов. Крупные куски этого стекла изготовлялись на фабрике путем отливки и разбивались там же на более мелкие при помощи «разбойника с рассеком». В таком виде они поступали на Петергофскую гранильную фабрику, где путем обточки им придавались самые разнообразные очертания. Из подготовленных таким образом кусочков ломоносовской смальты под руководством упоминаемого Ломоносовым мастера Якопо Мартини складывались по рисункам Ринальди мозаичные полы в «Стеклярусном кабинете» Китайского дворца и обрамления рельефных портретов над дверьми; ими же отделывались столики. Тем же

- 878 -

материалом пользовались и при отделке Большого, бывшего Меншиковского, дворца в Ораниенбауме (подробнее см. М. А. Безбородов. М. В. Ломоносов и его работы по химии и технологии силикатов. М. — Л., 1948, стр. 219—223; Макаров, стр. 71—72).

³ Упомянутый в письме А. Т. Снетков (у Ломоносова ошибочно — Снедков) состоял асессором подведомственной И. И. Бецкому Канцелярии от строения.

⁴ О каком своем «сочинении» говорит Ломоносов в постскриптуме к письму, не выяснено

95

Печатается по черновику, писанному писарской рукой, с собственноручными поправками Ломоносова (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 324—326).

Впервые напечатано — Билярский, стр. 669—670.

Датируется предположительно по времени составления Ломоносовым проекта нового регламента Академии Наук (см. примечания к документу 410), т. е. периодом времени с 10 октября 1764 г. по март 1765 г. Упоминание о скором отъезде президента Академии «в чужие краи» заставляет думать, что проект письма был составлен Ломоносовым скорее в конце, чем в начале или в середине этого периода, так как К. Г. Разумовский уехал за границу в апреле 1765 г., уже после смерти Ломоносова.

Из текста письма видно, что оно должно было быть послано от лица всех академиков, после того как они «по долгом рассуждении и многократном рассматривании... единомысленно и согласно» одобрят составленные Ломоносовым проекты нового штата, регламента и привилегии Академии Наук. До рассмотрения этих проектов всеми академиками дело, как мы знаем, не дошло, а потому можно сказать с полной уверенностью, что публикуемое письмо послано по назначению не было.

96

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАВМФ, ф. 913, д. 166 (13515), лл. 296а — 296б).

Впервые напечатано — «Московский телеграф», 1828, ч. 21, № 11, стр. 295—297.

Публикуемое письмо посвящено Северной морской экспедиции, снаряжавшейся в то время по мысли Ломоносова при деятельном его участии. Руководила снаряжением экспедиции Адмиралтейств-коллегия, президентом которой числился сын Екатерины II, будущий Павел I. Ввиду его малолетства главой коллегии был фактически член ее, гр. И. Г. Чернышев, адресат настоящего письма.

¹ О назначенных на экспедиционные суда штурманах, присланных Коллегией в Академию Наук для учебной подготовки, и о нужных для их

- 879 -

обучения «Гадлеевых квадрантах» см. т. VI наст. изд., стр. 611—612 и 620—621 и т. IX наст. изд., документы 354, 359—362 и примечания к ним.

² Из числа трех содержавшихся в письме просьб Ломоносова, или, как он их называет, «статей», первая и третья были исполнены Адмиралтейств-коллегией немедленно. Через четыре дня после посылки письма, 26 октября 1764 г., Коллегия постановила: «В Архангелогородскую контору над портом послать указ: велеть возвратившегося со Шпицбергена на пинке лейтенанта Немтинова пути его из Архангельска с журналом, с тому принадлежавшими делами прислать в Коллегию куриером немедленно» (Перевалов, стр. 486). В тот же день коллегия решила отправить к сибирскому губернатору Д. И. Чичерину курьера с просьбой прислать в Петербург кого-либо из «бывших на Умнаке промышленников» (там же, стр. 347). Что касается второй «статьи» — о сведениях, собранных «командой подполковника Пленистера», то в этом случае Ломоносов обошелся без помощи Адмиралтейств-коллегии. Ф. Х. Плениснер (некоторые, подобно Ломоносову, писали его фамилию Пленистер), участник Второй Камчатской экспедиции, состоявший с 1760 г. главным командиром Охотского края и занимавшийся изучением береговых очертаний северо-восточной Сибири, направлял в Академию Наук копии своих записок и карт. Так попала в руки Ломоносова и карта сержанта С. Андреева, который в 1763 г. был командирован Плениснером из устья Колымы для обследования Медвежьих островов. Эти острова, по крайней мере некоторые из них, были известны русским путешественникам и ранее (Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. Л., 1935, стр. 61 и 103—111; М. И. Белов. Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах. Л. — М., 1952, стр. 61, 178—179), но сержант Андреев был одним из первых, кто обследовал всю группу островов и нанес ее на карту; тогда же Плениснер впервые назвал их Медвежьими (Перевалов, стр. 354). Оттого-то Ломоносов, именуя их «новыми», и говорит не совсем точно, что «открыл» их Плениснер. Карта Андреева была представлена Ломоносовым в Адмиралтейств-коллегию 18 февраля 1765 г. (там же, стр. 355 и 487; см. также т. VI наст. изд., стр. 625; о карте Андреева см. М. И. Белов. Существовала ли земля Андреева? «Известия Всесоюзного Географического общества», 1952, вып. 5).

97

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАВМФ, ф. 913, д. 166 (13515), л. 296в).

Впервые напечатано — «Московский телеграф», 1828, ч. 21, № 11, стр. 297—298.

Публикуемое письмо имеет прямую связь с предыдущим письмом к И. Г. Чернышеву, написанным четырьмя днями ранее (письмо 96).

- 880 -

¹ Об изготовлении Гадлеевых квадрантов и труб для северной морской экспедиции см. т. VI наст. изд., стр. 620—621 и Перевалов, стр. 346 и 487.

² Под «моим выездом» Ломоносов разумеет, очевидно, какую-то намечавшуюся деловую поездку, связанную с подготовкой экспедиции. Судя по записям в журнале Академической канцелярии, Ломоносов не выезжал из дому по болезни с 20 октября по 13 декабря 1764 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 534, лл. 212—214, 217, 219, 220, 222, 225 об., 226, 228, 229, 231, 233, 236). Те же записи позволяют заключить, что в 1764 г. навигация по Неве закрылась 23 ноября (там же, л. 235, № 512).

98

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГЛА, ф. М. В. Ломоносова, № 1625).

Публикуется впервые.

Не ясно, кому адресована публикуемая записка. Ее содержание и тон дают основание думать, что она обращена к лицу, с которым Ломоносов находился в довольно близких деловых и личных отношениях. Такими лицами были зимой 1764—1765 гг., кроме работников Академии Наук, члены Адмиралтейств-коллегии, с которыми Ломоносов часто общался в то время в связи с подготовкой полярной экспедиции. Но среди членов этой коллегии не было немцев, а в письме к русскому человеку Ломоносов едва ли пустил бы в ход такое далеко не общепонятное немецкое словцо, какое мы видим в публикуемом тексте. Вернее предположить, что адресатом записки был кто-нибудь из академических немцев. Из их числа было тогда лишь трое таких, кого можно было величать «вашим высокородием» (так величали в то время только людей, состоявших в чине статского советника), а именно Г.-Ф. Миллер, И. И. Тауберт и Я. Я. Штелин. Отношения Ломоносова с первыми двумя были настолько обострены, что он не стал бы, конечно, писать им в таком дружелюбном тоне и звать их к себе «после обеда чашку чаю выкушать». По всем этим соображениям наиболее вероятным адресатом письма можно считать Штелина.

Против подобного предположения говорит лишь то обстоятельство, что записка написана по-русски, тогда как все остальные известные нам письма и записки Ломоносова к Штелину написаны по-немецки. Некоторым же косвенным доводом в пользу высказанного предположения служит ссылка Ломоносова на «слабость ног», которая, по его словам, препятствует ему посетить не известного нам корреспондента: Штелин, живший в зимнее время «на Адмиралтейской стороне, в Большой Морской, в своем доме» (ААН, ф. 3, оп. 3, № 15), был настолько близким соседом Ломоносова, что ходили они друг к другу, очевидно, только пешком; при «слабости»

- 881 -

же ног и такое путешествие было Ломоносову затруднительно. Этим и объясняется, вероятно, ссылка на «слабость ног»: подобная ссылка была бы непонятна, если бы речь шла о посещении человека, к которому Ломоносов по дальности расстояния привык ездить на лошадях.

¹ Немецкое слово «Kretze-Luft-Vögelein» в том виде, как оно написано Ломоносовым, не поддается переводу. По разъяснению В. М. Жирмунского, это, вероятно, искаженное Kreuzluftvögelein, т. е. птица клёст. Характерной особенностью этой птицы является строение ее клюва: концы его, загнутые в разные стороны, перекрещиваются. Существовала христианская легенда, будто клёст искривил себе клюв, пытаясь вытащить гвозди из ран распятого Христа. Во второй половине XVIII в. в Германии эту легенду еще помнили, о чем свидетельствует следующий, например, указанный В. М. Жирмунским текст в журнале «Deutsche Chronik» («Немецкая хроника») за 1775 г. (стр. 762): «Der Sinzendorfische Pfarrer F., der sich als ein Kreuzluftvögelein immer in den Wunden des Heilands wälzte...» («Зинцендорфский проповедник Ф., который, подобно клёсту, все время копошился в ранах Спасителя...»). В этом тексте, принадлежащем антиклерикальному автору, известному немецкому писателю Хр.-Ф.-Д. Шубарту, легенда интерпретирована, сообразно духу времени, уже несколько иронически. Это дает основание предполагать, что бытовавшими в ломоносовское время переносными значениями слова Kreuzluftvögelein пользовались и для характеристики тех или иных отрицательных человеческих свойств: так могли называть и человека, опрометчивого, склонного к заведомо безнадежным, непосильным ему предприятиям, и человека злорадного, склонного копаться в чужих ранах. В каком значении применил это немецкое слово Ломоносов и кого охарактеризовал таким образом, остается пока загадкой. Не имел ли он в виду одного из тех, кто выступал в эту пору в защиту Шлёцера? Не идет ли речь о неожиданном вмешательстве в это дело мелкого придворного деятеля, генерал-рекетмейстера И. И. Козлова (т. IX наст. изд., примечания к документу 282)? Если бы подобная догадка оказалась верна, то это могло бы послужить еще одним косвенным доводом в пользу того, что адресатом публикуемой записки был Штелин: в деле Шлёцера он хоть и занял по своему обыкновению компромиссную, примиренческую позицию, однако же с несвойственной ему твердостью высказался за то, чтобы при решении этого дела были ограждены права «природных» русских ученых (там же, примечания к документу 271). Таким образом, Штелин был одним из тех очень немногих академических деятелей, с кем Ломоносов мог более или менее откровенно говорить о Шлёцере и об его заступниках.

- 882 -

99

Печатается по собственноручному подлиннику (ГПБ, Погодинское собрание, автографы, № 269).

Подлинник на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — Летописи, т. I, кн. 1, М., 1859, отд. III, стр. 196—197, № 9; русский перевод впервые напечатан — Акад. изд., т. VIII, стр. 308.

Датируется предположительно по помете Штелина: «d. 27 X^br. 1764», т. е. 27 декабря 1764 г.

В публикуемом письме речь идет о переводе на немецкий язык «Краткого Российского летописца» Ломоносова. Переводчиком был сын профессора Я. Я. Штелина, Петр Яковлевич Штелин. Биограф Я. Я. Штелина, К. Штелин, пишет, что Петр Штелин, семнадцатилетний артиллерийский поручик, переводил только что вышедший из печати «Летописец» «зимними вечерами» 1760 г. (Karl Stählin. Aus den Papieren Jacob von Stählins. Königsberg — Berlin, 1926, стр. 346. — Карл Штелин. Из бумаг Якоба фон-Штелина. Кенигсберг — Берлин, 1926). Дата, сообщенная К. Штелином, точна: она подтверждается хранящейся в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина рукописью перевода, помеченной 1760 г. (ГПБ, архив Я. Я. Штелина, № 946). Однако «Летописец» переводился П. Я. Штелином не с печатного оттиска, а с рукописи: первое русское издание «Летописца» было отпечатано лишь в декабре 1760 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 505, л. 248 об.) и вышло в свет во всяком случае не ранее 1761 г. (ср. там же, № 531, лл. 97 и 120; № 261, лл. 54—55; № 1098, л. 18; объявление о поступлении «Летописца» в продажу напечатано в № 37 «Санктпетербургских ведомостей» от 8 мая 1761 г.).

Письмо относится к тому времени, когда готовилось к печати или уже печаталось немецкое издание «Летописца», вышедшее в свет за границей в 1765 г. (Kurzgefasstes Jahrbuch der Russischen Regenten. Copenhagen und Leipzig. — Краткая летопись русских правителей. Копенгаген и Лейпциг, 1765), и когда переводчик П. Я. Штелин находился на русской дипломатической службе в Копенгагене, где наблюдал, вероятно, лично за печатанием своего перевода.

Содержание письма позволяет догадываться, что Ломоносову был знаком этот перевод, который, может быть, был прислан ему из-за границы в рукописи или даже в корректуре, и что Ломоносов откровенно («говорю, как думаю») высказал переводчику свое мнение о качестве его работы.

Нет сомнения, что публикуемое письмо написано Ломоносовым в ответ на какое-то, не известное нам обращение к нему Штелина-отца, который, силясь, по свидетельству его биографа, привить сыну вкус к серьезным занятиям (Karl Stählin, ук. соч., стр. 346—347 и 349), опасался, вероятно,

- 883 -

что критические замечания Ломоносова могут «отпугнуть» Петра Штелина от переводческой работы. Этим и объясняется, очевидно, обещание Ломоносова «всеми способами его ободрить».

¹ Последние две фразы письма (со слов «К примеру — прекрасная картина!..») не ясны.

100

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. Канцелярии генерал-прокурора, 1765 г., № 46/6443, л. 409).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 870—871.

Вслед за произведенной в 1763 г. реформой Сената была значительно расширена и Сенатская типография. 10 августа 1764 г. был утвержден новый ее штат и отпущены средства на ее переоборудование. Верховный надзор за типографией был поручен генерал-прокурору (История Правительствующего Сената за двести лет, т. V. СПб., 1911, стр. 76—77; «Сенатский архив», т. XIV. СПб., 1910, стр. 400), каковым состоял в то время адресат публикуемого письма — кн. А. А. Вяземский. По новому положению Сенатской типографии предоставлялось право печатать не только официальные акты, но и «частные сочинения». При ничтожно малом еще в то время количестве петербургских типографий и при том, что все они, кроме Академической типографии, носили узко ведомственный характер, преобразование Сенатской типографии оценивалось Ломоносовым, очевидно, как событие крупного общественного значения, чем и объяснялось то деятельное участие, которое он принял в этом деле по просьбе Вяземского.

В публикуемом письме Ломоносов, верный патриотическим началам, определявшим всю его деятельность, пытается склонить Вяземского к отказу от выписки из-за границы мастеров печатного дела и предлагает взамен того, в целях воспитания своих типографских кадров, «послать в Англию несколько молодых людей для обучения словолитного дела». Предложение Ломоносова было вежливо отклонено Вяземским: «Мне кажется, — ответил он в тот же день Ломоносову, — что гораздо бы лучше и полезнее для типографии было, если бы выписать для того нужнейших людей, и потому паки вас, милостивого государя моего, прошу принять на себя труд уговорить купца Клаузинга на сие последнее намерение, и за какую цену он выписать может, меня пожаловать и уведомить» (Акад. изд., т. VIII, стр. 309).

101

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАДА, ф. Канцелярии генерал-прокурора, № 46/6443, лл. 411—412).

Впервые напечатано — Пекарский, II, стр. 871—872.

- 884 -

Публикуемое письмо, тесно связанное с предыдущим (письмо 100), является ответом на цитированное в примечаниях к последнему письмо Вяземского от 3 февраля 1765 г. Подчинившись требованию Вяземского относительно выписки типографских мастеров из-за границы, Ломоносов сводит число этих иностранцев к минимуму (четыре человека) и с обычной для него в таких случаях настойчивостью вменяет им в непременную обязанность «своему искусству обучить здесь каждый до пяти человек здешних российских».

Вяземский принял предложенные Ломоносовым условия выписки мастеров и просил его «приложить труд к ним таким образом писать» (Акад. изд., т. VIII, стр. 311).

Документальных следов дальнейшего участия Ломоносова в этом деле пока не отыскано.

102

Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, лл. 336—337).

Черновик на немецком языке.

Немецкий текст впервые напечатан — ОР, кн. II, стр. 69—72; русский перевод впервые напечатан — «Записки имп. АН», 1864, т. V, кн. I, стр. 105—106.

Датируется предположительно по содержанию письма. Год написания — 1765-й — определяется твердо на основании слов Ломоносова о том, что он уже восемь лет живет в своем доме и восемь же лет заседает в Академической канцелярии: переезд Ломоносова в свой дом на Мойке и назначение его членом Канцелярии состоялись, как известно, в 1757 г. (1757+8=1765). Месяц написания письма может быть определен лишь приближенно на основании упоминания Ломоносова о письме Эйлера к Миллеру относительно Румовского: речь идет, очевидно, о письме Эйлера из Берлина от 5/16 февраля 1765 г. (ААН, ф. 21, оп. 3, № 321, лл. 127—128), которое пришло в Петербург не ранее второй половины февраля 1765 г. (нормально письма из Берлина в Петербург шли в то время около двух недель) и было оглашено Миллером в Академическом собрании 21 февраля 1765 г. Ранее этого числа публикуемое письмо не могло быть написано.

Сохранились лишь черновые наброски отдельных частей письма, которое — можно сказать это с почти полной уверенностью — не только не было отправлено, но не было, видимо, и дописано тяжело больным Ломоносовым. Отсутствует не только конец письма, но и внутри текста налицо весьма значительный, вероятно, пропуск, который сам же Ломоносов обозначил многоточием.

- 885 -

Поводом обращения Ломоносова к Эйлеру послужило вышеупомянутое письмо последнего к Миллеру, которое было вызвано в свою очередь обстоятельствами, изложенными в документах 465 и 468 и в примечаниях к ним. Представление Ломоносова о неисправном состоянии Обсерватории, находившейся формально в исключительном ведении академика Ф.-У.-Т. Эпинуса, а фактически в распоряжении прикомандированного к нему профессора Румовского, чрезвычайно встревожило последнего. Будучи тесно связан как с Эпинусом, так и с другими враждебными Ломоносову академическими деятелями, Румовский в доношении на имя президента Академии просил защитить его от «гонения» Ломоносова. Мы не знаем, непосредственно ли от Румовского или через Миллера узнал об этом Л. Эйлер, у которого Румовский когда-то учился и с семьей которого сохранял связь. 5/16 февраля 1765 г. Эйлер написал по этому поводу Миллеру следующее: «Его канцлерскому сиятельству [М. И. Воронцову] я рекомендовал также наилучшим образом и г. Румовского. Его положение в самом деле плачевно из-за того, что против него так настроен г. статский советник Ломоносов. Румовский — это блестящий ум, способный оказать великую честь русской науке, и было бы в высшей степени непростительно, если бы он терпел притеснения даже со стороны своих соотечественников. Надеюсь, что г. канцлер вступится за него со всей настойчивостью. Будьте добры сказать ему, ваше высокородие, чтобы он без стеснения явился к его сиятельству, переговорив, однако, предварительно с молодым графом Воронцовым, которому я еще совсем недавно дал истинное представление о способностях г. Румовского» (ААН, ф. 21, оп. 3, № 321, лл. 127—128; оригинал на немецком языке).

Письмо Эйлера носило личный характер и едва ли предназначалось для публичного оглашения. Но Миллер, тем не менее, не преминул огласить его 21 февраля 1765 г. в Академическом собрании (Протоколы Конференции, т. II, стр. 533), о чем Ломоносов, хоть в заседании и не участвовал, не мог не узнать: при оглашении письма присутствовали близкие ему люди, профессоры И.-А. Браун, С. К. Котельников и А. П. Протасов. При той тяжелой для Ломоносова обстановке, какая сложилась в то время в Академии Наук, и при болезненном его состоянии (дело происходило за полтора месяца до его смерти) этот эпизод не мог не вызвать со стороны Ломоносова бурной реакции (см. документ 499 и примечания к нему).

¹ Приведенная выше выдержка из письма Эйлера является, несомненно, тем самым «извлечением», которое Ломоносов предполагал послать Эйлеру с добавлением своих замечаний. Эти замечания до нас не дошли, и написал ли их Ломоносов, не известно.

- 886 -

² О «безбожных нападках» своих врагов Ломоносов намеревался, видимо, написать Эйлеру подробнее, чем сделал это в публикуемом черновике, о чем говорит его многоточие.

³ Divide et imperabis (точнее: divide et impera, разделяй и властвуй) — политический девиз, формулированный Маккиавелли.

⁴ Якоб Герман, чью фамилию Ломоносов написал было, а потом зачеркнул, — швейцарский математик, первый иностранный ученый, вступивший в 1725 г. в состав действительных членов Петербургской Академии Наук («professor primarius»). В 1728 г. академики ходатайствовали о назначении его директором Академии, что восстановило против него Шумахера, который поспешил создать обстановку, заставившую Германа подать в отставку. В январе 1731 г. он покинул Петербург, произнеся перед тем в Академии «короткую и взволнованную» прощальную речь (Пекарский, I, стр. 68 и 70).

⁵ Об отправке Шумахером диссертаций Ломоносова Эйлеру см. примечания к письму 9.

⁶ Об ассигновании средств на устройство Химической лаборатории и о приглашении Сальхова на должность профессора химии см. т. IX наст. изд., документы 7 и 33 и примечания к ним. Достойны особого внимания слова Ломоносова о том, что его стремились «выгнать» из Химической лаборатории: они колеблют довольно прочно утвердившееся у некоторых исследователей представление, будто Ломоносов расстался с академической лабораторией по своей доброй воле.

103

Печатается по писарской копии XVIII в. (ААН, ф. 20, оп. 3, № 134, л. 65) с указанием в сносках вариантов по первой публикации.

Местонахождение подлинника не известно.

Впервые напечатано (по подлиннику) — «Московский вестник», 1828, ч. VII, № 4, стр. 510—512.

Публикуемое письмо адресовано родной сестре Ломоносова — Марии Васильевне, бывшей замужем за своим земляком, крестьянином Матигорской волости, Евсеем Федоровичем Головиным.

¹ Упоминаемый в письме «Мишенька» — ее сын, Михаил Евсеевич Головин.

² «Школами здешней Академии Наук» Ломоносов называет Академическую гимназию. М. Е. Головин был определен в эту Гимназию 1 марта 1765 г. и вскоре выдвинулся там, по отзыву академиков-экзаминаторов, на одно из самых первых мест, проявив склонность и способность к ученой деятельности (ААН, ф. 3, оп. 9, № 166). Впоследствии, с 1776 по 1786 г., Головин был адъюнктом Академии Наук по экспериментальной

- 887 -

физике. Умер он в 1790 г. тридцати четырех лет от роду, успев приобрести почетную известность как педагог, автор учебников и как первый физик-методист, организовавший преподавание этого предмета в средней школе. Его характеристику как ученого и педагога см. в весьма обстоятельной, но не свободной от некоторых неточностей работе В. В. Бобынина «Михаил Евсеевич Головин» («Математическое образование», 1912, №№ 4—8) и в книге Б. Е. Райкова «Очерки по истории гелиоцентрического мировоззрения в России» (изд. 2-е, М. — Л., 1947, стр. 348—355).

³ «Вашим губернатором» Ломоносов называет архангельского губернатора Е. А. Головцына, который состоял в этой должности с 1760 г.

104

Печатается по собственноручному подлиннику (ЦГАВМФ, ф. 913, д. 166 (13515), л. 398).

Впервые напечатано — Перевалов, стр. 329.

Датируется предположительно по письму обер-секретаря Адмиралтейств-коллегии И. В. Шенина от 3 марта 1765 г., на котором написан публикуемый ответ Ломоносова, и по протоколу Адмиралтейств-коллегии от 4 марта 1765 г., где обсуждался этот ответ.

25 июня 1764 г. Ломоносов представил в Адмиралтейств-коллегию «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поискам пути на Восток Северным Сибирским океаном» (т. VI наст. изд. стр. 519—535) с приложением реестра нужных для этой экспедиции приборов (там же, стр. 515—518). В числе последних упоминался «вентилатор» — прибор для определения направления и силы ветра. Адмиралтейств-коллегия тотчас же распорядилась «вентилантры по приложенным рисункам по каждому сделать при Адмиралтействе по одной модели по указанию его ж, г. Ломоносова, немедленно» (Перевалов, стр. 477). Соответствующий указ был на другой же день дан Интендантской экспедиции при Адмиралтействе (там же, стр. 331). 16 сентября Коллегия при участии Ломоносова рассматривала изготовленную Интендантской экспедицией модель «вентилатора», причем Ломоносов обещал, «что той модели имеет учинить изъяснение и предложить Коллегии» (там же, стр. 480—481). Не выяснено, написал ли Ломоносов обещанное «изъяснение». Известно лишь, что 3 марта 1765 г. обер-секретарь Адмиралтейств-коллегии И. В. Шенин обратился к нему со следующим письмом: «Коллегия приказали к г. Чичагову вентилантру послать модель, а я думаю, что надобно при том быть описанию, и то ль, которое при сем прилагаю, или другое будет, о том я докладываю ваше высокородие» (там же, факсимиле на стр. 329; на стр. 331 текст письма напечатан не точно). Упомянутый в этом письме начальник экспедиции, В. Я. Чичагов, находился в то время уже в Коле.

- 888 -

Публикуемая записка Ломоносова является ответом на это письмо и написана на нем же, ниже подписи и даты. 4 марта 1765 г. она была прочитана в заседании Адмиралтейств-коллегии, которая вынесла такое постановление: «Оное записать и помянутой модели, за неимением описания, не посылать» (там же, стр. 490). Слова «за неимением описания» не вяжутся с приведенным письмом Шенина, из которого видно, что какое-то описание существовало и было приложено к упомянутому письму. До нас это описание не дошло, и мы не знаем, кто был его автором: Ломоносов или какое-нибудь другое лицо. Противоречие будет устранено, если предположить, что Ломоносова не удовлетворило присланное Шениным описание и что он либо уничтожил этот документ, либо вернул с пометой об его непригодности.

Обращают на себя внимание заключительные слова Ломоносова: «И прежде здесь исследовать надобно практикою, чтобы узнать, будет ли польза». Они говорят о характерной для Ломоносова повышенной требовательности к самому себе. Если справедливо предположение, что ломоносовский «вентилатор» 1764 г. близок по мысли его же «анемометру» 1749 г. (Novi Commentarii Academiae Scientiarum imperialis Petropolitanae — Новые записки имп. Петербургской Академии Наук, т. II, СПб., 1751, стр. 128—133; ср. Перевалов, стр. 331), то осторожность, проявленная в данном случае Ломоносовым, тем более примечательна: более ста лет спустя ломоносовский «анемометр» 1749 г. получил высокую оценку со стороны такого авторитета в области приборостроения, как академик Б. С. Якоби (ААН, ф. 187, оп. 1, № 243).