- 292 -

1909

1 января. Л. Н. пишет художественное¹. Пожар у Андрея Львовича. Приехала испуганная Екатерина Васильевна с грудным ребенком Машенькой.

Елка для малышей яснополянских в кузминском доме. Л. Н. участвовал. Л. Н. очень радовался детям, их пришло 150. Боялся давки: елка была на втором этаже, лестница крутая.

Л. Н. жалел, что не украсили несрубленную елку в саду, на просторе. Волновался, старался, чтобы дети входили парами, небольшими партиями, и так же уходили. Сам их провожал: «Уходите, уходите!», «Пожалуйста, скорее их отпускайте!»

У дверей был сторож. Несмотря на его — и нас всех — старания, давка все-таки случилась: Л. Н. шел по лестнице, бабы за ним хлынули. Так сдавили его, что, когда взошел наверх, задыхался. Маленькие пищат, рев, плач, такой шум, крик, бабы внизу дерутся. Л. Н. в жизни еще так не боялся. Заторопился: «Уходите, уходите!». В час прошли все дети, взрослые остались.

За обедом очень шумно. Л. Н. не было слышно. После обеда Л. Н. читал «Семь повешенных» Л. Андреева. И прочел вслух, как веет ветер с моря.

Л. Н.: Ведь это набор слов — эта смелость, небрежность языка. Прощание с родителями, такие важные моменты — все это сплеча, психологически неверно.

Еще Л. Н. сказал по поводу этой книги:

— Это для меня непостижимо. Теперь жалею, что так мало написал об Эртеле².

Вечер. Массаж живота. Я сообщил Л. Н., что Здзеховский пишет мне, что статья «О присоединении Боснии» польским журналистам неинтересна. Л. Н. принял это к сведению, как ожидаемое. Об этом есть статья Здзеховского в первом номере польского «Šwiat Słowiaňski»³.

2 января. Утром был у Л. Н. сумасшедший крестьянин, приехавший из Петербургской губернии. Обижался на священников, чиновников. Он встретил прежде всех меня и спросил, может ли видеть Л. Н-ча и в такой одежде говорить с ним.

За обедом Н. Н. Гусев рассказал про фельетон М. М. Ковалевского «Юбилей Л. Н. Толстого» в «Русских ведомостях» 1 января 1909 г. Ковалевский в нем признает непротивление.

Л. Н.: Это мне приятно. Он милый человек.

Николай Николаевич что-то говорил про него.

Л. Н.: Это очень интересно; интересно, что есть люди, которые говорят, что дважды два — четыре.

Софья Андреевна, прочитав и вырезав фельетон, сказала:

— Максим Максимович Ковалевский молодец, не побоялся правду сказать о Льве Николаевиче.

- 293 -

Всех удивило такое выражение согласия с Л. Н.!

Николай Николаевич советовал Л. Н. прочесть что-то в газете.

Л. Н.: Я что-то газет не могу читать. Это у меня такой период теперь, не читаю.

Л. Н. вспомнил и рассказал про карикатуру в недавнем приложении к «Новому времени» — как старик Стасюлевич передает Ковалевскому веде́ние «Вестника Европы» — коня: «Осторожнее езди!» Тучный, грузный Ковалевский: «Подо мной не поскачет!»¹.

Екатерина Васильевна села с десятимесячной девочкой Машенькой (оглядывающейся добродушно-спокойно, с широким лицом, большими глазами) к Л. Н-чу. Л. Н. поласкал ее и сказал:

— Она пришла к нам свежа, а мы ее испортим.

Андрей Львович спросил у Л. Н.:

— Ты на елку ходил?

— Как же! Меня очень успокоило: 150 человек детей, и давки не было. Но они ничего не могли понять: граммофон, елка, камин. Больше всего смотрели на камин.

Александра Львовна поедет 8-го в Москву на концерт Ванды Ландовской.

— Папа́, правда, хорошо, если бы Ванда Ландовская приехала?

Л. Н.: Я — ничего, <ни> за, ни против.

М. А. Маклакова говорила, что ее брат Василий теперь весь поглощен славянским вопросом. Л. Н. ей о нем похвально говорил:

— Какой он молодец! Не с моей точки зрения, у меня другие запросы, но с точки зрения условий Думы. Его речи — самые точные, определенные.

Вечером в 10 часов Л. Н. рассматривал декадентский журнал «Весы», адресованный А. В. Толстой в Чифировку и присланный ошибочно в Ясную Поляну. Прочел начало одного стихотворения, но бросил, сказав:

— Это вроде не поймешь. Для меня все это неинтересно (бестолковые стихотворения, такие же картины), а сегодня рассказывал человек, как в Полтаве повесили сына и отца, и ужасные подробности. Я умру, а вы доживете, увидите, что это (декадентство) хуже Мессины²: распадется жизнь от отсутствия религиозного сознания.

Сидели около стола М. А. Маклакова, Андрей Львович с Екатериной Васильевной, Н. Н. Гусев, Софья Андреевна.

Во время массажа Л. Н. заговорил:

— Мне Николай Николаевич передал вырезки из французских газет о смертных казнях³. С тех пор как большинством голосов в парламенте смертная казнь была сохранена*, несколько (четверо) казнено, а 20 приговорено. Я не понимаю, как это возможно. Через 50 лет этого не будет и будут удивляться, как это могло быть. Не знаю, в Австрии есть смертная казнь?

Я: Есть и в Австрии, и в Венгрии. В Австрии больше приговоров, чем в Венгрии, так как в Австрии законы старее и более драконовские. В Венгрии — новее и либеральнее.

Л. Н.: А какая?

Я: Виселица.

Л. Н.: Не с моей, а с их точки зрения, когда есть такие тюрьмы, следовало бы им избавиться приговорением на вечное заключение от этого грубого чувства мести.

Вчера, когда увидели зарево от Телятинок, и Владимир Григорьевич, и Александра Львовна с Варварой Михайловной быстро собрались туда. Александра Львовна сказала: «Хуже всего, если деревня горит: менее, если Владимир Григорьевич, а самое легкое, если я. Застрахована».

- 294 -

Л. Н. вчера на высказанное Софьей Андреевной подозрение, что прислуга ворует, останавливал Софью Андреевну и сказал: «Quiconque est soupçonneux — invite à le trahir»⁴.

3 января. Был Досев, ездивший во Владимирскую губернию к Наживину. Рассказывал о нем Л. Н-чу. Мне рассказал про свою беседу с Л. Н. в присутствии Владимира Григорьевича. Л. Н. расстроен от приставания к нему телятинского старосты (просит на сгоревшую у него ригу); вошел в мою комнату, где был Досев, со словами, что в Индии старики хорошо делают, когда удаляются в леса*. Потом стал спрашивать Досева про его поездку. Досев сказал, что Наживин ему говорил, что, он находит, в нем идет важная внутренняя работа: не пишет теперь, делается скромнее, терпеливее к чужим взглядам, и ему даже православная вера, к которой он прежде так отрицательно относился, кажется человечнее, потому что наше самосовершенствование не дает успокоения, тогда как православие и другие веры дают успокоение. Поэтому идея Великого инквизитора в «Братьях Карамазовых» кажется ему до известной степени верной. А Досев ему на это говорил, что идея Великого инквизитора его всегда возмущала, потому что она унизительна для человека. Что в себе он, Досев, чувствует гадости, мерзости и в то же самое время чувствует, что в нем есть живой великий дух. Подобное утверждение Наживин считал самоуверенностью.

Л. Н.: Пожалуйста, расскажите мне, какая это идея Великого инквизитора? Я ее забыл; я помню, что она мне тоже не нравилась. Достоевский на стороне Великого инквизитора?

Владимир Григорьевич вмешался, сказав, что он стоит за братьев Карамазовых: Достоевский выражает в лице Алеши положительные стороны христианства; в словах безверника Ивана он больше критикует православие, чем отрицает христианство.

«Bund für freie Heilkunst»** в Гейдельберге спрашивает мнение Л. Н. о грозящем запрещении лечить не врачам (в Германии до сих пор имеет право лечить всякий)¹. Л. Н. сказал:

— С моей стороны, я стою всегда во всех отношениях за полную свободу и считаю, что правительственное стеснение несправедливо во всех отношениях. Несправедливо точно так же и в этом.

И, садясь к столу, Л. Н. мне заметил:

— Вчерашним спиртом — je suis payé pour le dire*** (т. е. Л. Н. вчера принял от изжоги настойку спирта на сибирских травах, рекомендованную и присланную ему не врачом, от которой ему полегчало)².

Разговор об И. И. Горбунове. Л. Н. о его статье «Ex oriente lux!» в «Русских ведомостях» 31 декабря 1908 г., в которой он приводит письмо-прошение наместнику Кавказа от вдовы убитого грузинского поэта князя Чавчавадзе — чтобы наместник отменил смертный приговор трем убийцам ее покойного мужа, жившего любовно с людьми³.

Л. Н.: Это письмо удивительно. Это такой ответ на вопросы «А если бы вас убили?»

4 января. Утром приехали и ночью уехали: сочувствующий Л. Н. священник, законоучитель московской гимназии¹, К. А. Михайлов, Л. Д. Николаева.

Днем Владимир Григорьевич привозил Гершензона, beau-frère****

- 295 -

Гольденвейзера, приехавшего к нему потому, что редактирует издание сочинений Эртеля. Я ездил по больным.

ТОЛСТОЙ И МАКОВИЦКИЙ В СПАЛЬНЕ ТОЛСТОГО

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

5 января. Вечером приехала В. Д. Философова, певица. Л. Н. вышел в залу на несколько минут. Философова рассказывала, что упражняется в пении каждый день, а в деревне она спрашивает семилетнего племянника, не фальшиво ли поет, и он очень верно указывает ей. У него чутье музыкальное удивительное. Будет учиться музыке. Сколько таких незаметных талантов!

Л. Н.: Теперь все выдающиеся выйдут, есть возможность образования, а прежде...

Философова: Но сколько бездарностей «выходит»!

Л. Н.: Да, внешнее искусство.

Философова: Как объяснить это?

- 296 -

Л. Н. ответил, что публика широка стала. Раньше был ограниченный кружок утонченных интересующихся, а теперь все, кто в воротничках, все слушатели и ценители. Эту публику удивить надо. Отсюда имеют успех странности в музыке, живописи, литературе.

Л. Н. сегодня — третий день — раздражен. Софье Андреевне отвечал на такие речи, которые в другое время терпел без замечаний или с добродушной шуткой отстранял.

Андрей Львович рассказывал о жертвах сицилийского землетрясения. Теперь тема газет — описание этих ужасов, и ведется интернациональная пропаганда сбора пожертвований. В две недели собрано 80 миллионов франков. Л. Н. сказал, что ему жальче повешенного, чем жертв землетрясения, потому что того другой убивает: «Мы будем точно так же погибать».

В Екатеринославе военным судом приговорены 32 человека к смертной казни и помилованы государем. Л. Н. по этому поводу сказал, что противно то, что человек может распоряжаться жизнью других людей, и другое, что они — подавшие прошение о помиловании — будут верны царю и отечеству. Это фальшь.

Великий князь Николай Михайлович послал Л. Н. очередной выпуск «Русских портретов». Софья Андреевна рассказывала Философовой о его переписке с Л. Н., и как Л. Н. письмом прервал ее и великий князь очень огорчился тем, что Л. Н. заградил ему путь к себе: ему такая отрада была переписываться с ним. Раз Софья Андреевна была невольной слушательницей в соседней комнате исповеди великого князя Л. Н-чу¹.

6 января. Утром был у Л. Н. псаломщик из Донской области, сочувствующий. Вечером был сочувствующий Калачев, офеня с книгами. Л. Н. гулял по шоссе.

Александра Львовна утром уехала в Москву. За обедом Л. Н., Софья Андреевна, В. Д. Философова, Екатерина Васильевна, Николай Николаевич, Владимир Григорьевич.

Валентина Дмитриевна заговорила про книгу Н. Ф. Федорова¹. Л. Н. сказал, что это удивительная книга, но понять его (Федорова) нельзя, что это вера в науку. Наука делает громадные успехи на наших глазах (телефон); почему не верить, что через тысячу, миллион лет наука не дойдет до того, что восстановит облик (духовный и телесный) человека?

Л. Н.: Мне жалко Федорова. Человек превосходный, превосходный был. Он со мной в хороших отношениях не был, даже в недружелюбных, враждебных, потому что взгляды были другие, а он был хороший человек.

Владимир Григорьевич: У Ницше было то же самое: вера, что будем такие же живые, какие были; в бесконечном времени, когда-нибудь все повторится. И эта вера его — Ницше — успокоила.

Софья Андреевна сказала, что не желала бы ни за что снова прожить свою жизнь.

Л. Н.: Я сейчас думаю о том, что всякого рода теории — это отсутствие религии. Потому что в религиях (во всех) одна и та же мысль, что все существует по воле бога. Человек лучше бога ничего не сделает.

Николай Николаевич заметил, смеясь, что Федоров насильственно хочет восстановлять умерших, например самоубийц.

Л. Н.: У него нет отрицания насилия, он признавал и войны.

Л. Н.: За 11 месяцев 1908 года были 1691 смертных приговоров и 663 казни (по «Вестнику Европы», январь).

Разговор о подробностях, всеми газетами утрированных, четырех казней гильотиной, произведенных на днях во Франции.

Владимир Григорьевич говорил, что в Англии, пока были казни публичные,

- 297 -

было сильное движение против смертной казни. А с тех пор, как они не публичны, заглохло. Если бы в России стали публично вешать, то публика, пожалуй, не позволила бы, таково ее настроение. При Александре II возможны были публичные казни — но тогда редки были — теперь нет.

Вечером Л. Н. расспрашивал Валентину Дмитриевну, как их учат петь. Она рассказала, как в России у́чат: учительница берет ноты на фортепьяно, а ученица их просто поет. И как во Франции: низкие тоны учат петь грудным, высокие — головным (поднятием нёба) голосом, средние — средним. Высокие тоны не следует громко петь.

Л. Н.: И, несмотря на это, хорошо научаются петь?

Валентина Дмитриевна говорила, что она не выучилась. Учиться приходится всю жизнь.

Л. Н. сказал, что так во всяком искусстве. Кто думает, что он кончил учение, тот пропал. Это и у живописцев, у писателей. У талантливого человека никогда не наступает состояния самодовольства, что он выучился; у глупого — да.

Валентина Дмитриевна: Неужели никогда?

Л. Н. спросил ее, о чем она мечтает? Какой фельдмаршальский чин хочет выслужить? Валентина Дмитриевна ответила, что это и беда ее, что у нее тщеславия нет. Л. Н. показалось ее утверждение высшим самомнением, но когда она подтвердила истинность его, то Л. Н. сказал, что это ему приятно.

После Софья Андреевна сказала, что Валентина Дмитриевна хочет пение бросить и заняться воспитанием племянников.

Л. Н.: Пение — это хорошо, но такие пустяки в сравнении с настоящими задачами жизни: относится к ним, как один к миллиону.

Валентина Дмитриевна: Для достижения фельдмаршальского чина мне говорят: «Идите на сцену. Вы тем, что не идете на сцену, лишаете приятности слушать вас».

Л. Н.: Самое великое качество — не иметь тщеславия. Если для того, чтоб достичь успехов в пении, нужно самое скверное качество — тщеславие, то пение — дурное дело.

Потом говорил о ней:

— Она отличная девушка, зачем ей петь?

7 января. Л. Н. завтракал вместе с нами: Валентиной Дмитриевной и мной. Прекрасный зимний солнечный день. Иней. Валентина Дмитриевна говорила о красоте мест вокруг Ясной Поляны. Л. Н. о Засеке, что она потому и засека (осталась лесом), что вся в оврагах, непригодных для земледелия.

Л. Н. спрашивал меня, поеду ли куда к больным. Я отвечал, что тороплюсь в Щекино и Саломасово. Л. Н. сказал, что понятно, почему молодежь рвется в медики: врачам предъявляются определенные требования, и они удовлетворяют их.

Л. Н. сегодня ездил 15 верст.

За обедом Л. Н. сказал:

— Читал об организации рабочих в «Минувших годах»¹.

Николай Николаевич заметил, что «Минувшие годы» прекращаются, потому что их часто конфискуют.

Л. Н.: Как подробно описано в «Минувших годах» событие 1 марта! Все портреты участников; ужасны портреты Михайлова и Рысакова².

Потом Л. Н. рассказал, что заглянул в «Хаджи-Мурата», которого Софья Андреевна переписывает, и не мог вспомнить изречение Николая I: «Слава богу, смертной казни у нас нет» и его приговор, там описываемый. Л. Н. стал рассказывать. Софья Андреевна сказала, что она это хорошо помнит и лучше расскажет. И рассказала, что обвинялся поляк Бжезовский — студент, нанесший профессору перочинным ножом несколько

- 298 -

ран. Николай на полях доклада написал: «Слава богу, смертной казни у нас нет. Провести 12 раз скрозь тысячу человек»³.

Л. Н. рассказал про письмо А. М. Бодянского из харьковской тюрьмы⁴. Ужасно — насекомые. Л. Н. написал два письма: губернатору и начальнику тюрьмы⁵. Вспоминали про письмо Петровой, описывающей заключение в Бутырках, — тесная баня, где их запирают на ключ⁶. Анна Константиновна ужаснулась этой бане. В ее новом сборнике песен есть строки, за которые можно ее привлечь к суду.

Рассказывали о том («Русское слово», 6 января), что Плеве поручил Иоанну Кронштадтскому написать ответ на обращение Л. Н. «К духовенству».

Л. Н.: Как это все связано, как умно с государственной точки зрения: поручить Иоанну Кронштадтскому возражать мне.

Л. Н. не мог вспомнить ни Плеве, ни следовавших за ним министров. Спросил, есть ли книга по истории последних лет с 1900 г. Чертков спросит Хирьякова, записал себе достать книгу.

Л. Н. в первом (январском) номере «Вестника Европы» подчеркнул статьи: 1) «Письма из Шлиссельбургской крепости» Н. Морозова, 2) Статистика смертных казней.

Вечером за круглым столом Л. Н. прочел вслух из «Круга чтения» конец «Орла»⁷, сказал:

— Хорошо, чудесно! Достоевский — серьезный писатель.

Софья Андреевна: Вы соседи в Историческом музее.

Л. Н., не расслышав, переспросил. Софья Андреевна объяснила, что комнаты в Историческом музее Толстого и Достоевского — по соседству.

Л. Н.: Надеюсь скоро в настоящем соседстве быть.

Л. Н. про сегодняшних нищих:

— Один попросил книжек. «По революции (попался)?» — «Да, по ре волюции». — Был в одном пиджачке. Следовало бы дать верхнюю одежду, но опять надо быть осторожным.

Софья Андреевна вспоминала многих, которые перепродали садовнице или в деревне шапки, пиджаки, рубашки. Л. Н. еще говорил очень трогательно и художественно вместе с тем про других сегодняшних нищих.

Андрей Львович рассказал про охоту великого князя Николая Николаевича («младшего», ему 51 год) в Першине. Убивают от 60 до 200 зайцев, фазанов на ружье.

Л. Н.: Это не охота, это стрельба.

Л. Н. говорил, что привлекательность охоты — зверь хитрый, и его перехитрить. Это заставляет забывать жестокость.

8 января. За обедом Л. Н. рассказал о прогулке по Воронке, около сторожки, где жил телятинский мужик — вор Маслов, писавший воспоминания для Л. Н., месяца два тому назад скончавшийся¹. Как он в этой сторожке, когда был паводок летом 1908 г., на лавку залез, с лавки — на печку, на печке лежал, пока вода спа̀ла.

Утром был болгарин, офицер, 21 года, сын военного, богатырского телосложения, конфузливый, нервный, покинувший военную службу из-за убеждений. Один полковник ему посодействовал выйти «из-за нездоровья»: полагается служить четыре года, он прослужил один год. До него уже несколько человек вышли, и многие недовольные хотят выйти. С Л. Н. мало говорил², пошел к Досеву, Черткову.

Л. Н.: Нынче письмо от Молочникова. Пишет, что читал Мэтью Арнольда о том, что христианство связано с еврейством³. Я нынче с Мэтью Арнольдом несогласен: по-моему, оно связано только исторически, а не внутренно. Внутренно связано с буддизмом, конфуцианством. — Л. Н. продолжал о Молочникове: — Как он много думает, работает.

- 299 -

Л. Н. (мне): Читали? Хорошее письмо иеромонаха Арсения (по поводу выдержки из дневника Л. Н. — «Русское слово» 3 января)⁴.

Л. Н. не было. Андрей Львович спрашивал у Николая Николаевича про последние писания Л. Н., между прочим про его предисловие к «Гардениным». Софья Андреевна отозвалась: есть ли такое? она про него и не знает, какое оно. Николай Николаевич сказал, что он сам его не читал: оно у Владимира Григорьевича; оно короткое, на одной странице.

Софья Андреевна: Эртель был друг Черткова. Вдова просила его, а он выпросил у папа́ это предисловие.

Издается полное собрание сочинений Эртеля. Говорили о достоинствах Эртеля — не содержание, а язык хороший, мужицкий, богатый. «Гарденины» всем нравятся.

Андрей Львович рассказал Л. Н., вошедшему в 10.45 и спросившему о чем разговариваем, что говорим о том, кто лучшие русские писатели и что я утверждаю: Достоевский, Герцен, Гоголь, Толстой, Гаршин.

Л. Н.: Пропустили Пушкина. Или это общепринято, что он классический? Гаршин немного... — Л. Н. не договорил.

9 января. Л. Н. гулял утром, среди дня и после полудня по часу. Погода прекрасная. Вечером приехали М. А. Маклакова, А. А. Гольденвейзер и вернулись из Москвы Александра Львовна с Варварой Михайловной.

Л. Н. расспрашивал Анну Алексеевну о ее муже, его концертах, шахматной игре и т. д. Анна Алексеевна рассказывала про декадентскую музыку с декадентской пляской. Представление «Danse de Satan»*: девица в красном и каких-то лохмотьях на эстраде плясала под звуки фортепьяно.

Л. Н.: Это подтверждает то, что только нечто необычное сейчас вызывает успех.

Л. Н. у Гусева читал вслух письмо Давыдова о привлечении к суду Ивана Ивановича¹. Чертков прочел Л. Н-чу письмо издателя «Fortnightly Review» о помещении «Закона насилия и закона любви», но только пополам в двух ежемесячных книжках. Л. Н. согласился — думаю, от усталости. Варвара Михайловна привезла от Мельгунова, сотрудника «Русских ведомостей», Л. Н-чу большую книгу: «Литература партии «Народной воли»»².

Получен сербский перевод: Лав Толстој «О присаједињењу Босне и Херцеговине Аустрји» (Београд, 1908) с хорошим письмом переводчика и составителя биографии Л. Н. на сербском языке Иована Максимовича. Л. Н-ча порадовало. Он пишет о впечатлении от этой статьи следующее: «Мне очень приятно сообщить вам, что эти ваши слова, как и все прежние появлявшиеся в нашей печати и литературе, читались с большим оживлением и вниманием. И, хотя сербские читатели не особенно привыкли к такому роду сочинений и размышлений, и на взгляд они как будто враждебно настроены к направлению мысли, выраженной в этой статье, — они, все-таки, по прочтении ее, почти во всех мне известных случаях с вами соглашались и, с признаками удовлетворения таившихся в них запросов, как будто споря с кем-то, одобряли основную мысль вашего писания, и трудились приискать новых доказательств для нее»³.

У меня в комнате болгарский офицер с Досевым. К нам сошел Л. Н. с Владимиром Григорьевичем. Заметив, что мы говорим на ты, Л. Н. сказал:

— Почему не говорить ты, ведь народ так говорит.

Владимир Григорьевич: Досев всем говорит ты, и Анне Константиновне, и Ольге.

- 300 -

Болгарский офицер: У нас только интеллигенты вводят вы.

Л. Н. заметил, что и в России то же: должно быть у всех славян такое нововведение.

Я сказал, что у чехов уже в XIV веке было в употреблении вы.

Л. Н.: Это соседство немцев. У них есть Ihr*.

Никольский: Вы еще куда ни шло, а смешно мы, как говорит князь Фердинанд.

Владимир Григорьевич: Здесь люди из народа отвечают мы, когда к ним обращаешься на вы.

Никольский говорил о своем оставлении военной службы: его отталкивала грубость в приемах обращения с солдатами. Л. Н. спрашивал его о военном духе и храбрости, есть ли у болгарских офицеров и преданы ли своему делу. Никольский отвечал, что некоторые служат против убеждения, некоторые вышли, и есть которые хотят выйти. Большинство же служит, ни о чем не задумываясь. Досев перевел разговор на другую тему.

Л. Н.: Я думал о том, что есть несколько подразделений, пользующихся чужим трудом, начиная с нас. Социалистам следовало бы делать эти подразделения: 1) помещики, капиталисты пользуются грабежом, 2) военные, администрация делают дела, вследствие которых люди могут пользоваться грабежом. Эти люди не стыдятся совершения самых отвратительных злодеяний. Я низкого мнения о профессорах, но нельзя сравнивать <с ними> судебных администраторов и военных.

Никольский: Много недовольных военной службой офицеров.

Л. Н.: А такие, которые бы вследствие религиозных убеждений отказывались служить?

Никольский: Есть.

Л. Н.: А есть такие среди солдат (крестьян)?

Никольский: Есть такие, но я не встречал.

Л. Н.: Когда доживешь до 80 лет, как удивительно, что держится это удивительное суеверие, что необходима военная служба. Какая это страшная сила — традиция, гипноз! Чем большинство людей руководится в жизни? «Все так». Тех людей, которые своей головой думают, так мало. Военная служба (государственное устройство) — одна из этих вещей: «Все так».

Досев рассказал, как ему отец говаривал: «Жили и живут все по православной вере, а твой Толстой выдумал новое».

Л. Н.: Забывает, что не всегда были православными. Православие тоже было новым.

Вечером массаж.

Л. Н.: Как это удивительно: малая страна Болгария выбирает немца в князья и вооружается: 400 тысяч войска в случае мобилизации. Половина бюджета на войско. Si vis pacem, para bellum** — какая глупость, которую все повторяют. Я не доживу и вы нет, но человечество доживет... — Л. Н. не досказал, что войск не будет.

Я рассказал про письмо Максимовича⁴ и восторгался тем впечатлением, которое произвела в Сербии статья «О присоединении Боснии».

Л. Н.: Да, но она подействовала на малую часть читающих.

Я: Это сербам выход. Они вооружаются, готовятся к войне с Австрией, а исход войны — их политическая погибель. Они хотели бы другого исхода, а указывает им его ваша статья.

Л. Н.: Дай бог!

Сегодня славянский день: два болгарина, словак, письмо Максимовича, сербский перевод «О присоединении Боснии», телеграмма из Белграда, урок польского языка М. А. Маклаковой.

- 301 -

10 января. Суббота. Л. Н. верхом шагом, только два раза рысью. Мы с Николаем Николаевичем за ним в санях.

Говорили о Л. Н., что он за прошлый год заметно ослабел, сгорбился.

Л. Н., кроме увещевательных, просительных, «миндальных», стал получать от юношей и курсисток фразистые — декадентские, символические письма: одни слова и напыщенность.

Вечером Л. Н. за круглым столом в зале дожидался Гольденвейзера, который перед концертом упражнялся на фортепьяно в комнате Александры Львовны. Я рассказал про статью Меньшикова в «Новом времени» от 8 января, как англичане и американцы, издавна главные враги России, выдвинули и поддерживали против нее японцев и как с их победой политически проснулась Индия и пошатнулось владычество англичан там больше, чем могла пошатнуть его Россия. И о будущности славянской, как они (славяне) в Европе множатся* ¹. Л. Н. сказал, что три народа разны по характерам. «Японцы, самый меньший народ, больше всех задорны; потом индусы, судя по письмам и статьям, которые получаю, — говорил Л. Н., — а китайцы невозмутимы, спокойны».

Л. Н.: Я не знаю примера в истории, чтобы такой огромный народ, как индусы, был подчинен горсти чужих людей. Торговцы обделывают свои делишки и покоряют себе народ, потом держат войско, чтобы обеспечить покорение.

Л. Н. был, как всегда, очень приветлив к Диме, даже сам похлопотал о том, чтобы его накормили, и Гольденвейзер ждал его с концертом. Л. Н. с А. А. Гольденвейзер о Диме:

— Что будет из него при его воспитании? Может быть, противоположное, как с отцом. Как нельзя предсказать, что будет с народами, так и что будет с людьми. Кто предсказал бы, что будет из отца его? Не он — Дима — изменится, а условия, в которых будет жить, изменятся.

Вечером Гольденвейзер играл одного Шопена, любимого Л. Н., — хорошие вещи и очень хорошо. Л. Н. умилялся, как никогда. Радовался, хвалил: «Превосходно», «Прелестно», «Прекрасно». Играл сперва......** потом этюды, потом два скерцо.

Л. Н.: Скерцо не люблю: это не он (не Шопен).

Когда сыграл мазурки, Л. Н. сказал: «Вот это настоящее, в чем его сила. И сыграно прелестно». Гольденвейзер еще сыграл.

Л. Н.: Как хороши мазурки, одна лучше другой! Все хороши. Благодарствую, очень благодарствую. Мне так полезно сделали.

Слушали: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Екатерина Васильевна, Варвара Михайловна, А. А. Гольденвейзер. М. А. Маклакова, Владимир Григорьевич с Димой. Потом Л. Н. встал, ходил по зале и говорил Владимиру Григорьевичу и другим про музыку:

— Скерцо — это шутка, это не в его духе. У него все хорошо, ни звука не выкинешь. Слушая музыку, приходят мысли — не мысли, а представления. — Потом сказал растроганно: — Хорошо на свете жить!

Подали чай. Гольденвейзер говорил про Скрябина, которого видел в Берлине, где концертировал, что он теософ. Л. Н. про теософа Уайта (White), английского полковника, по убеждению отказавшегося от военной службы, от которого получил сегодня письмо серьезное и вдруг в нем про «эфирность тел» «что будет после смерти?»² — Что будет. — сказал Л. Н., — никто не может это знать и никому это не нужно. А как в жизни прилагать религиозно-нравственное учение, об этом мало стараемся.

12 января. Вчера концерт Вари Паниной и Брандукова-виолончелиста в Дворянском собрании в Туле. Ездили туда: Андрей Львович с Екатериной

- 302 -

Васильевной, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Дима и я. У нас в это время концерт Гольденвейзера: играл пять вещей Шопена¹. Л. Н. спрашивал Гольденвейзера про его жизнь: сколько занимается, что читает. Вспомнил, что он Шопена слышал впервые в сороковых годах в Казани. Дядя Юшков играл и не был им доволен. Вероятно потому, что был ему не по силам (технически). Л. Н. спросил, был ли кто, кто мог играть Шопена при его жизни?

Гольденвейзер: Был Лист*.

За обедом Л. Н. расспрашивал о концерте Вари Паниной. Александра Львовна была ею восхищена, а я разочарован. Панина пела сперва романсы, и те нехорошие, безучастно, на один манер: сначала тянет, потом скороговоркой. Лицо деревянное, как маска. Только две последние песни цыганские были очень хороши сами по себе и пела их с темпераментом.

Л. Н. расспрашивал подробно про Панину и объяснял ее неуспех у Варвары Михайловны и у меня тем, что на эстраде при освещении в зале требования другие, чем от простого цыганского пения. На его памяти цыганки никогда не пели на эстраде, а просто в комнате. Л. Н. вспоминал братнину жену: какая была милая, простодушная, некрасивая и как хорошо пела². Л. Н. понимал дочь, что ей нравилось пение Паниной.

После обеда я читал по-польски с М. А. Маклаковой. Пришли в комнату Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич и стали петь, долго пели. Главным образом Мария Алексеевна, знающая огромное количество народных великорусских песен. Пела кончающуюся словами: «С тобой, барин, жить прелестно, // А Ванюши-души жаль»³. — (Лит. наследство; Т. 90).

С 9 до 10 катались на скамейках с факелом (соломой) вниз по прешпекту и по деревне.

Вечером Владимир Григорьевич. Он теперь в рабочем периоде, потому приехал поздно и накоротко.

Когда мы пели, Л. Н. с Владимиром Григорьевичем отворили дверь, и Л. Н. стал хлопать в такт под веселую песню Марии Алексеевны. Она, Александра Львовна и Гусев хорошо поют.

Л. Н. получил письмо о вивисекции; для ответа просил найти книжку об этом предмете⁴.

Л. Н. — не соблюдающий приличия учтивый западник, а простодушный, сердечный, задушевный русский человек и ведет себя участливо, а не холодно. Его правило: быть самим собою, а не тем, что требует общество**.

13 (?) января. Я все эти дни не бывал дома, проводил время в лечебнице или ездил по больным. Софья Андреевна лежит в инфлюэнце. За обедом Л. Н. о статье Анучина в «Русской мысли» о смертной казни¹.

— Тут казнен человек зверообразный, а ты все-таки чувствуешь жалость. Все эти подробности: как его расковывают, палач... Его последние слова были к палачу: «Ну ты, душегуб, скорее!»

Страшное впечатление производит эта казнь.

По мнению Л. Н., это лучшее описание смертной казни; советовал Владимиру Григорьевичу прочесть его молодым людям.

14 января. Л. Н. рассказал Диме Черткову с удивлением про инструмент пианолу, точно передающий игру на фортепьяно виртуозов, про который только что услышал от Ванды Ландовской.

Ванда Ландовска в 8.50 вечера села за фортепьяно и сыграла две удивительные персидские песни. Л. Н. хвалил их с кресла у дверей и спросил ее что-то (говорил по-французски). Она не расслышала, встала, чтобы его видеть, и переспросила. Тогда Л. Н. тоже поднялся и, стоя, продолжал говорить с ней.

- 303 -

ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна, 1906

Фотография В. Г. Черткова с дарственной надписью Толстого: «Милому внуку Ване Дедушка Лев. Когда твой папа был маленький, он на бумажке написал себе, что надо быть добрум. Напиши это себе, в сердце и всегда будь добрым и тебе всегда хорошо будет. 21 февраля 1909. Лев дед»

«Утром уехала А. В. Толстая, невестка... Ее сынок, шестилетний Ваня, просил через нее дедушку послать ему свой портрет. Л. Н. написал ему на портрете целое наставление, как жить...». — Запись от 21 февраля 1909 г.

— Vous connaissez «La valse rustique?»* — спросила Ванда Ландовска.

— Probablement je la connais. Charmante**.

Ванда Ландовска сыграла его и еще bourrée***. После этих пьес Л. Н. просил Шопена¹.

- 304 -

15 января. Пополудни, в 14° мороза Л. Н. верхом в Телятинки к Чертковым. Туда же поехала Ванда Ландовска играть. У крыльца стоял здоровый малый с сумкой, т. е. профессиональный нищий. Л. Н., видя его через окно, вынул гривенник, чтобы ему подать. Я хотел вынести. Л. Н. остановил меня, сказав, что он сам поговорит с ним и подаст. Поговорив с ним минуты две, Л. Н. попросил пятачок и дал ему вместо гривенника и выговаривал ему:

— Ты у других отбиваешь, кому бы подали. Жалко, грех.

Тот оправдывался. Л. Н. указал на стоявшего тут с лошадью конюха Филю: «Он не лучше тебя одет, а живет».

Только что этот нищий ушел, явились другие. Один из них просил книжку о боге. А когда я ему принес ее, просил книжку о революции.

За обедом Л. Н. говорил со Львом Ландовским о писателях, интересовавшихся музыкой: о Тургеневе, Руссо. Вечером концерт Ванды Ландовской у нас. Я отсутствовал: ездил к больному.

Ландовский говорил мне, что Л. Н. сказал ему, что он завидует музыкантам и докторам: музыканты доставляют столько удовольствия людям, а у докторов есть возможность во множестве случаев быть полезным. «Знаете Душана? Его зовут в отдаленные деревни. Я ему завидую», — сказал Л. Н.

Перед полуночью, во время массажа живота Л. Н. сказал:

— Нынче прекрасная статья Меньшикова об Алексееве-Бруте (писавшем в «Новом времени» о злоупотреблениях в военном флоте и за это преданном суду), что он не виноват, что тут высокопоставленные лица скрываются. — Он эту статью просмотрел¹. — А другая — прегадкая: о де ревенских драках парней, убийствах²; старики говорят, что если бы их за это расстреливали, не было бы этого. Гадко.

16 января. 14°. Л. Н. верхом. За обедом Александра Львовна рассказала, что пропала собака Найденый. У Толстых животные — собаки, лошади, коровы — друзья; ими очень интересуются, любят их.

— Папа́, тебе жаль Найденого?

— Очень жаль. Надо пойти в те места (Горюшино за Засекой, где пропал) найти его.

К Чертковым приехал старший из братьев Шейерманов, 41 года, Владимир Александрович, с 20-летним сыном Мишей. Л. Н. за обедом спрашивал меня про них. Разговор перешел с сына Шейермана на сыновей Булыгина.

— Какой красивый, мужественный стал Сережа Булыгин, — сказал Л. Н.

— Для того, чтобы сидеть в дисциплинарном батальоне, — вставила Софья Андреевна.

— Это лучше, чем быть флигель-адъютантом.

В «Новой Руси» от 15 января Л. Н. нашел, что Департамент полиции запретил книгоношам продавать его народные рассказы и портреты. Л. Н. удивился этому:

— Странно запрещать «Где любовь, там и бог»! Очевидно неприятна популярность моя. — После некоторого времени:

— Это мне комплимент.

Л. Н. очень внимательно, удивительно зорко просматривает газеты, читает и замечает все сто́ящее замечания. Другие углубляются в ту же газету и не находят того, что Л. Н., взглянув, сразу видит.

С 8 до 10 вечера Л. Н. с Шейерманами, отцом и сыном, беседовали в кабинете. Во второй половине присутствовал Чертков и тут же записывал. В конце — Гусев. Я с начала беседы сидел в зале, потом ушел. Через открытые двери и гостиную слышны были иногда громко произнесенные фразы.

- 305 -

Л. Н.: Стараться, чтобы я умел перенести все, что мне делают. Тут есть особенная в том радость: случай добром отдать за зло. Это утонченное духовное наслаждение, а мысль «Не противьтесь злому» — совершенно справедлива, это прямо практическое применение. Теперь каждый малый хочет всех учить, о себе ему заботиться нечего: это уже решено, что он хорош. Это главный недостаток: «Я буду других учить». Сам себя высоко ставит. А все в том, чтобы на себя смотреть как на требующего исправления.

Потом о едином налоге.

17 января. Л. Н., после вчерашнего длинного разговора, слаб: слабость сердца, темно в глазах. Кажется, ничего не писал. По крайней мере, ничего не было для переписывания. Несмотря на слабость, Л. Н. ездил верхом семь верст. Софья Андреевна дала знать Владимиру Григорьевичу, чтобы никого не приводил. Приехал Владимир Григорьевич один. И так как был в возбужденном состоянии, с 7.30 до 9.30 неумолкаемо говорил Л. Н-чу. Софья Андреевна входила в кабинет и обратила внимание Владимира Григорьевича на усталость Л. Н. Но Л. Н. сказал, что он не будет говорить, а только слушать.

За чаем Л. Н. спросил о Шейермане-сыне:

— Его не видать из-за отца.

Владимир Григорьевич: Ему предстоит военная служба, и он намерен отказаться, но не говорит об этом.

А о Шейермане-отце Владимир Григорьевич сказал:

— Симпатичный, твердый, у него слова не расходятся с делом, как у нас.

Софья Андреевна переписывала «Хаджи-Мурата», сегодня кончила.

Сегодня был Д. А. Кузминский-правовед с его другом Челищевым, петербургским студентом.

18 января. Л. Н. читает много газет. Теперь они переполнены объявлениями о лотереях, и все в Ясной покупают билеты: Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Андрей Львович.

Л. Н.: Какая книга объявлена: хотите выиграть на билет? Купите себе книгу, где вычислены вероятные числа, которые выиграют.

Сегодня получена книга «О Толстом» — «Международный альманах о Толстом», как ее прозвали газеты, пишущие с месяц о ней множество предлинных статей. Реклама последовательная и выдержанная. Редактор — П. А. Сергеенко. Книга удалась. Лучшие статьи в ней — двух крестьян: В. С. Морозова и М. П. Новикова.

Вечером у Л. Н. Владимир Григорьевич с В. А. Шейерманом. Шейерман рассказывал Л. Н. про бывшего в Ясной Поляне в прошлом году около полутора недель Ризенкампфа из Вильны, питавшегося одними зернами крупы, ржи, риса и т. д.; говорил, что он совсем отказался от еды. Его в психиатрической больнице кормят через нос.

Л. Н.: Он из тех, которые внешнему жертву приносят, на внутреннее не обращая должного внимания. Ту энергию — на внутреннее направить. Где пределы сумасшествия? — сказал Л. Н., когда я выразил мнение, что у Ризенкампфа, должно быть, начало меланхолии.

Л. Н-чу очень понравились Шейерман с сыном.

19 января. Л. Н. гулял много по саду. За обедом были Владимир Григорьевич с Димой, В. А. Шейерман с сыном, Авилова с дочерью, Страховы — муж с женой.

*Л. Н.: Кузьмина письмо (из ссылки на севере) очень интересное и длинное. Он обращается ко мне, чтобы я сделал невозможное¹. Я сегодня

- 306 -

вечером вспоминал: поражаешься нелепости этих наказаний (ссылка, проходное свидетельство). Достигается обратное.

Л. Н. говорил, что теософия и спиритизм имеют много общего.

Владимир Григорьевич: Но друг друга не любят.

Софья Андреевна рассказала про проделки спиритов на сеансах, на которых она присутствовала. Все это подделка. Она давала две тысячи рублей, чтобы ее усыпили. Л. Н. спокойно сказал:

— Кто-то говорил, что Иван Михайлович Трегубов увлекался спиритизмом.

Еще Л. Н. сказал, что на днях читал что-то декадентское — гадость. Декадентство — не литературная форма, а невоспитанность. Чего не знаешь, не будешь описывать, а он описывает и жизнь двора и критикует.

20 января. Л. Н. слышал от Димы Черткова, а тот от генерала Куна, что будет в Ясной архиерей. Парфений у генерала Куна высказал желание видеть Л. Н. Там был Дима, он об этом сказал Л. Н. и сказал, что Парфений будет объезжать епархию, посещать школы, между прочим и яснополянскую.

Утром, вышедши из дома и поговорив с двумя прохожими и одной бабой-просительницей, увидев сани-розвальни, в которых я уезжал, Л. Н. присел сзади, чтобы довезтись к школе. И Маркиз (пудель) с нами везся. По пути рассказал, что прохожие рабочие копали уголь в шахте, где засыпало рабочих (это случилось два месяца тому назад в Донецком крае), и т. к. там вонь от разлагающихся трупов, бросили работу и идут домой пешком.

Л. Н. поехал в школу сказать учительнице, дочери местного кочаковского священника Т. А. Кудрявцева, что если будет архиерей, просит, чтобы посетил его.

Л. Н. приехал в школу, вошел. Ученики и ученицы его узнали и приветствовали. Учительница А. Т. Кудрявцева думала, что Л. Н. зашел просто послушать ученье. Учила как раз закону божию, и ученики отвечали притчу о самарянине. Л. Н. слушал их и, когда кончили, спросил их, что эта притча значит. Потом сказал Антонине Тихоновне, что слышал, что сегодня будет в школе преосвященный и что слышал, что он хотел повидаться с ним:

— Я желал бы его видеть, попросите его заехать ко мне.

Парфений приехал в Ясную в сопровождении келейника-проводника, Т. А. Кудрявцева, исправника, пристава, двух урядников.

Я поздно вечером возвратился домой. Гусев провел день у Чертковых, помогая приводить бумаги в порядок. Александра Львовна с Варварой Михайловной записали беседу Л. Н. с архиереем тульским Парфением, которую вели в кабинете Л. Н. и которая была оборвана приходом Софьи Андреевны тогда, когда заговорили о боге. Вечером в 9.15 Л. Н. пришел в комнату Александры Львовны, где она с Варварой Михайловной восстанавливали беседу (недописанные места). А я сидел так.

Л. Н. постучался два раза, спросил, что́ делают.

Александра Львовна: Преступление: мы записали беседу в гостиной впотьмах. Нехорошо сделали?

Л. Н. (радостно): Нет; архиерей — хороший старик. Я не жалею, что его позвал.

Варвара Михайловна: Да, очень хороший.

Александра Львовна: Почему такой хороший остается архиереем?

Л. Н.: Когда одумается, уже года старые, связан узами с прошлой жизнью, надо большие силы, энергию, чтобы развязать их.

После Варвара Михайловна рассказывала, что Л. Н. сказал, когда уехал архиерей, что ничего ему не стыдно из того, что говорили, и Л. Н. даже всплакнул.

- 307 -

ТОЛСТОЙ И В. Г. ЧЕРТКОВ В КАБИНЕТЕ ТОЛСТОГО

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

«Приехал Владимир Григорьевич с Тапселем-фотографом — и снимал Л. Н-ча с нами: с Танечкой в зале... с Николаем Николаевичем в его комнате, с Владимиром Григорьевичем в кабинете, с Ильей Васильевичем тоже в кабинете, со мной в спальне». — Запись от 27 марта 1909 г.

— Я так вам благодарен, что имели мужество приехать, — сказал он архиерею.

— Помилуйте! Какое счастье для меня.

Архиерей говорил меньше Л. Н-ча: он останавливался, волновался, а интересно говорил¹.

22 января. Л. Н. утром гулял. Пополудни ездил верхом. Здесь М. А. Стахович, приехавший вчера. Вечером был Андрей Львович. За обедом разговор по поводу ареста бывшего директора Департамента полиции А. А. Лопухина за то, что он подтвердил Бурцеву, издателю журнала «Былое» в Петербурге, что Евно Азеф был, действительно, агентом тайной полиции. Азеф был одним из главарей организации социалистов-революционеров и вместе с тем провокатором.

Л. Н. со Стаховичем говорили о роли правительства, что оно провоцировало бунт в Свеаборге, убийство Плеве и др., во всем этом деятельным был Азеф.

Говорили о злоупотреблениях на железных дорогах, о казнокрадстве. От Амурской железной дороги будет дефицит 37 миллионов рублей в год. М. А. Стахович интересно, остроумно изложил разговоры в Государственном совете о железнодорожных злоупотреблениях. Л. Н. ужасался огромным дефицитам железных дорог (Стахович ошибочно утверждал, что 405 миллионов) и в заключение сказал, что правительство основано на мошенничестве, как же его исправлять? Михаил Александрович мягко возражал, что в Европе правительства приличны, у нас же общая недобросовестность делает, что правительство мошенничает. Л. Н. на это сказал, что на Западе — именно потому что приличны — нет надежды, а у нас, где безобразно, есть надежда на прозрение. Оно — правительство — держится на ложном религиозно-нравственном жизнепонимании.

- 308 -

— Я говорил многое архиерею, но одно не сказал про его деятельность: что проповедь религии — или величайшее добро или величайшее зло. Середины не бывает, — сказал Л. Н.

Михаил Александрович говорил, чем занят Государственный совет: законопроектом об условном наказании и аграрным вопросом.

Л. Н.: Ведь это, сколько ни говорить там, все это (мошенничество) делается, будет делаться.

Посылали телеграмму Н. Л. Оболенскому и Н. М. Сухотиной: завтра их свадьба в Ницце. Подписали Л. Н. и все присутствующие: Софья Андреевна, Александра Львовна, Андрей Львович, Екатерина Васильевна, Варвара Михайловна, М. А. Стахович и я¹.

Л. Н. сегодня четыре часа писал одним духом². Вечером был очень усталый. После винта совсем сгорбленный.

23 января. За обедом Софья Андреевна рассказывала о драке ночью у деревенского старосты и о пропаже денег у Александры Львовны, подозревая в краже лицо, близкое одному из присутствующих. Когда он вышел, Александра Львовна выговаривала матери, что нехорошо было при нем, столь чувствительном на этот счет, подозревать. Л. Н. поддержал Александру Львовну:

— Это такой случай, где надо быть особенно осторожным. Л. Н. сегодня слаб: читал, писал только четыре письма¹.

После обеда Л. Н. сейчас же предложил Владимиру Григорьевичу:

— Давайте в шахматы играть.

Я во время их шахматной игры читал у круглого стола. Софья Андреевна переписывала что-то. Л. Н. спросил, что я читаю.

— Присланную вам речь Абдулла-аль-Мамун Сухраварди к магометанской молодежи в Индии.

Л. Н.: Это малоинтересно: магометанский индус, который усвоил английскую цивилизацию и отстаивает Коран со всем его суеверием.

Л. Н. вспомнил, что читал в газетах письмо Владимира Григорьевича о том. чтобы не переводили статьи и письма Л. Н. с иностранных языков, а обращались за оригиналами к нему — Владимиру Григорьевичу*.

Л. Н. (к Владимиру Григорьевичу): Не прочли письмо от хохла? Чу́дное!

Л. Н. послал его Владимиру Григорьевичу с Гусевым. Позвали Гусева, и он прочел его вслух. Когда читали место, что закон 9 ноября 1906 г. о выделении из общины вызвал такое пьянство, Л. Н. сказал:

— Уничтожение общины и отдельные участки.

Л. Н. (когда прочли письмо): Как хорошо! Я ответил уже².

Л. Н. ложился после полуночи. Поздно спохватился, что засиделся за чтением. Массаж.

Л. Н. (мне): Читал книгу Лозинского о социализме³. Второй раз читал. Как ловко написано! Рекомендую и вам читать. Социализм сводится Бебелем, Каутским на борьбу рабочих с капиталом, и то не чисто экономическую — стачки, а вовлекают рабочих в борьбу политическую. Упускается из виду рост класса интеллигентов, который при сложной машинной работе быстро растет. И социалистами признается за ним право на большее жалованье, чем рабочим, так как образование — трата капитала, надо за это вознаградить. Лозинский тут говорит, что ведь капитал — продукт работы рабочих. Пишет очень бойко, смело, с насмешкой, постоянно полемизирует. Это à la longue** утомительно. Нет этого спокойного тона, который больше всего убедителен.

- 309 -

24 января. К Л. Н. обращались сегодня многие разные просители. Л. Н. пожаловался:

— Эти обращения мне тяжелы, неприятны. И Ротшильд не мог бы удовлетворить денежные требования, которые предъявляют ко мне.

Пополудни Л. Н. верхом. Я сопровождал в санях. На шоссе присел ко мне и сам правил. Делир, как всегда, свободно за нами.

За обедом Л. Н. говорил, что получил татарский перевод «Ильяса»¹ и вспомнил, что он знал по-татарски и по-арабски, но забыл. Арабский — мертвый язык, вроде латинского. Язык нынешних арабов иной; отношение — как итальянского к латинскому.

Л. Н.: Я год пробыл на восточном факультете, на второй курс не поступил: экзамен не выдержал.

Николай Николаевич спросил:

— С какой целью поступили вы на восточный факультет?

Л. Н.: С дипломатической. Это мне рекомендовали.

Приехал Владимир Григорьевич и говорил, что к нему приехал единственный оставшийся в живых друг из старших — Ростовцев. Л. Н. спросил у Владимира Григорьевича, был ли у них утром хохол, бывший политический ссыльный. У него два сына, тоже политические ссыльные. — «Не был». Когда Л. Н. этому хохлу привел восклицание из письма его земляка: «Это тот Толстой, который в бога не верит» и т. п., тот сказал, что на станции говорили: «Что же Толстой: это тот, который мощей и икон не принимает». — «А людей принимает?» — спросил он (политический ссыльный). — «Да, принимает». — «Тогда я к нему пойду».

Софья Андреевна и Александра Львовна рассказали, что была перебранка в Думе между левыми и Хомяковым.

Александра Львовна: И Хомяков уходит из председателей.

Л. Н.: Это меня мало огорчает.

Л. Н. рассказал, что̀ Лозинский пишет о парламенте (по его мнению, самое слово происходит от parler — mentir*, цитирует из Руссо «Contrat social».

— Я уже забыл, что̀ он, Руссо, писал об этом. Он был в те времена против избирательного правления, потому что люди (избиратели) делаются рабами избранных, — сказал Л. Н.

Говорили про книги Лозинского. По мнению социалистов, труд должен неравно оплачиваться: например, труд инженера выше, чем рабочего; литературные гонорары. Гонорар Андреева — 1000 р. за лист и, кроме того, участвует в прибыли издания. Взять эту газетную литературу: она сама уже страшно ложится на плечи народа. Л. Н. этим объясняет такое сильное стремление к образованию вообще.

Николай Николаевич: Революция повысила фонды интеллигенции, так как она руководила революцией.

Владимир Григорьевич рассказал про свою беседу со студентом Авиловым, художником-декадентом, который признает одно декадентское искусство; оно в цвете, линиях, это и есть суть искусства, по его мнению. Третьяковская галерея, передвижники — ни к чему. Владимир Григорьевич его прижал.

Л. Н.: Это во всех областях: музыке, живописи и философии — спуститься низко и считать это низкое самым высшим.

Л. Н. (об Авиловой): Она во мне оставила впечатление очень легкомысленной: бриллианты...

Этой ночью уехала Софья Андреевна в Москву.

25 января. Поехали в Горюшино искать пропавшую собаку Найденого. Л. Н. впереди верхом, за ним в двух санях Александра Львовна,

- 310 -

Варвара Михайловна, Н. П. Иванова и Н. Н. Гусев. Через дорогу было перегнуто надломленное дерево. Л. Н. согнулся и проехал, но высокая дуга лошади Александры Львовны не проезжала. Александра Львовна вызвала сторожа из Угрюмовской казенной казармы разрубить дерево. Надрубили, и Александра Львовна навалилась, чтобы доломать. Но дерево поднялось, ударило Александру Львовну по голове, подняло и откинуло ее: Александра Львовна несколько мгновений осталась лежать без чувств. Лесник и Варвара Михайловна ахнули, что убита. Она скоро очнулась: отделалась одним зубом, который ей сломало и корень пошатнуло. Поехали за Л. Н., потерянным из виду, заблудились и догнали его только на обратном пути. Л. Н., узнав дома про случившееся, расплакался. Александра Львовна, смеявшаяся дотоле, тоже разрыдалась.

— Бедная моя девочка! — жалел ее Л. Н. Ей было после совестно, что дала отцу поцеловать себе руки.

Варвара Михайловна, плакавшая над ней по дороге, не успокоилась и дома. 80-летняя няня младших шестерых детей, в их числе и Александры Львовны, сказала ей: «Не сносить тебе головы!»

Пополудни были Ф. А. Страхов с племянником Авиловым. За обедом говорили о случившемся, вспоминали, как лесник испугался искренно; как искали Л. Н-ча, и горюшинские дети им показали не ту дорогу; как Варвара Михайловна обругала «балдой» девочку, нарочно, шутя обманувшую их. Александре Львовне было ужасно смешно, как Варвара Михайловна разгорячилась. Чертков этого слова никогда не слышал.

Л. Н.: Балда — это деревяшка, которой бьют.

Говорили больше со смешной стороны.

Л. Н. (улыбаясь): Мама̀ скажет: «Вот я уехала...»

— «При мне бы этого не случилось!» — подхватили все.

Вечером, во время массажа, Л. Н. мне:

— Как Саша меня напугала! Слава богу... Я почувствовал, как она мне близка. Едва ли зуб удержится.

Потомговорил, что он дочитал Лозинского «Что такое интеллигенция?»:

— Пишет бойко, как Меньшиков. Только тон враждебный, нехороший. Я написал ему письмо, но хочу его не отсылать¹. Критика Каутского, Жореса — превосходна. Он против социализма и парламентаризма, он за прямое законодательство: что народ решит, становится законом. В Швейцарии есть вроде этого. Как он себе исполнение его представляет? Народ может принести тысячи разных законопроектов. Кто будет из них выбирать?*

Л. Н. (Черткову): Нынче читал журнальчик «Fellowship». Очень хорош. И попались слова, которых не понял, что очень изредка бывает.

Владимир Григорьевич спросил, какой это журнал, американский?

Л. Н.: Американский.

И Л. Н. поискал слова. Владимир Григорьевич все знал и пояснил.

Л. Н. с Владимиром Григорьевичем сели за шахматы. Я читал «Новое время». Л. Н. спросил меня, что почерпнул из газеты. Я рассказал: в Загребе судят 56 сербов, обвиняемых в великосербской пропаганде и в государственной измене. И все знают, что ничего этого нет, что это вымышлено самим же обвинителем и судьей — правительством.

26 января. Вечером я ездил в Крыльцово к 20-летнему мужику, больному менингитом. На возвратном пути в 9.15 заехал к Чертковым, где был Л. Н. на «вечеринке»: песни, пляски, фортепиано, декламация. Страхов прочел вслух новейшее Л. Н-ча: «Разговор отца с сыном» о солдатах. Л. Н. на днях перевел его из венского анархического журнала «Wohlstand für Alle», № 2 от 17 января, и немного переработал.

- 311 -

Л. Н. поощрял плясать, сам уговаривал сидящих в полушубках плотников раздеться и плясать, хлопал, но они не послушались. Было просто и весело. В 10.45 уехали домой, захватив с собой и почту, которую с неделю как получаем не утром через Засеку, а еще вечером накануне через Ясенки, от Чертковых.

Разбирая почту и увидя знакомый почерк на конверте, я спросил Л. Н., не от сестры ли Марии Николаевны это письмо, и заметил, что я завтра буду ей писать и пошлю ей «Беседу Л. Н. с архиереем».

Л. Н.: Это ей будет интересно. Благодарю вас, мой друг, какой вы добрый!

27 января. Софья Андреевна всё в Москве. За завтраком у Л. Н. был Е. И. Попов. Л. Н. ходил гулять по шоссе по самый северный край леса. Шлось ему легко. Потом вернулся навстречу лошади, но кучер проспал, долго не выезжал. Л. Н. пришлось идти назад в тяжелом пальто на меху, чуть не до колодца на шоссе. Прошел семь-восемь верст, вернулся очень усталый, лица на нем не было.

Дома ожидал его посетитель: врач нервных болезней доктор Мейер, немецкий еврей. Он имел дела в Туле и у лесничего на шоссе, оттуда заехал к Л. Н., спросил, почему Нехлюдов в «Воскресении» непрактично помогал крестьянам.

Вечером были Владимир Григорьевич, Страхов, Е. И. Попов, Досев, Калачев и Сергей Львович, который уехал ночью. Меня не было дома.

Л. Н. ожидает приезда наставника «Ваисова полка» — татарина из Казани¹.

28 января. Л. Н. читает теперь, из-за статьи, которую пишет¹, все получаемые газеты: их 11. Вчера, взглянув на заголовок «Новой Руси», которую нынче предпочитает, вскрикнул: «Батюшки! Батюшки! 18 смерт ных приговоров! Удивительно!»

Между письмами — еврейское².

Л. Н. (ко мне): Как же я его могу понять? Все еврейское. Возьмите к себе.

Я собирался к больной жене пристава. Л. Н. просил замолвить у него, чтоб остановил «дело» по поводу ночной драки 22 января у старосты. Обыкновенная драка пьяных. Протокол составлен жестокий.

Были: Ольга Константиновна, Е. Д. Хирьякова, Владимир Григорьевич. Остались до половины десятого. Л. Н. с обеда до этого времени все с ними в зале. Между прочим, рассказал, что он ужасное читал в «Русских ведомостях»: Короленко пишет на основании данных киевской газеты про генерала Богдановича, что революционная партия решила убить его, и он узнал, когда. Он написал Плеве. Тот ответил телеграммой: «Дело не к спеху. Ответьте подробно». Через месяц тот же ответ: «Дело не к спеху». Богдановича убили. И причиной того, что Плеве не принял мер для охраны Богдановича, были личные отношения Плеве к Богдановичу, как всегда — cherchez la femme*. Убийством Богдановича руководил Гершуни, тот самый, который впоследствии руководил и убийством Плеве³.

По поводу какой-то статьи Поссе Л. Н. спросил, кто он? Владимир Григорьевич рассказал:

— Он доктор. За границей издавал журнал «Жизнь» и написал брошюру против вас, а потом он приблизился к вам. Юбилей ваш 80-летия советовал праздновать воздержанием от табака, водки, разврата. Он жил в Борнмуте. Во время нашей революции у него было совещание представителей разных национальностей о будущем устройстве России: не сомневались в победе революции, решали подробности, — например,

- 312 -

о всеобщем обучении. Поляки требовали автономии Польши. Поссе этому воспротивился. Поляки, негодуя, ушли с совещания.

Л. Н-ча веселило письмо, которое сегодня получил от московской барыни: описывает дворника, который у нее живет, человека жизни скромной, трезвой, нравственной, читающего все Л. Н-ча, почитающего его, и присылает его стихи о Л. Н., поднесенные старушке-кухарке, бранящей Л. Н. Стихи эти очень смешили Л. Н., но и удивляли по складности и по тому, какие теперь взгляды молодого поколения⁴.

В какой связи с этим не помню, но только Л. Н. констатировал следующий факт:

— Я вижу, — сказал он, — что от победы японцев в народе никакого чувства унижения нет.

Ольга Константиновна рассказала, что Сонечка, восьми лет, прочла «Кавказского пленника», все знает, что там про татар, и сказала: «Я татарам сестра». А пятилетний Илюшок воскликнул: «А я всем брат!» Она же рассказала, что у Hall Caine есть повесть о том, как в Египте английский офицер отказался служить. Первая подобная тема в английской литературе: знамение времени!⁵

Л. Н.: Будущее поколение будет смотреть иначе на войну.

На столе лежала только что полученная книжка: L. Tolstoy «The Christian Teaching for Children». Л. Н. в первый раз видел ее, любовался ею. В переводе казалась ему своя же книга чем-то новым, ему интересным. Издание красивое⁶.

Владимир Григорьевич говорил, что он вчера отослал английский перевод недавней статьи Л. Н. «Смертная казнь и христианство» по поводу «Заметок» Столыпина в «Новом времени»⁷. Письмо же Л. Н. «К индусу» переведут в Англии Перно и Томпсон⁸. Его Мооду нельзя поручить: он английский патриот и не перевел бы точно то, что касается индийского положения.

Л. Н. говорил, что на его глазах сложились в старичков с твердыми, установившимися взглядами молодые Олсуфьевы: «Они те, какими с детства помню их стариков»⁹.

Ольга Константиновна: Так что нельзя знать, кем вырастут Сонечка и Илюшок.

Л. Н. высказался одобрительно о влиянии на них воспитывающих их и среды, окружающей их, и вспомнил себя в Севастополе: хотя имел самобытные мысли, но на войну смотрел, как на должное, гордился своим положением сражающегося. Владимир Григорьевич вспомнил, что в «Севастопольских рассказах» есть сцена дружеских бесед русских и французских солдат в промежутке между военными действиями. Издатель «Современника» от себя прибавил к этой сцене слова, нарушающие тот смысл, который хотел выставить Л. Н. Это добавление мы в посредниковском издании выпустили, и, вероятно, оно пропущено и в издании Софьи Андреевны¹⁰.

Во время массажа я рассказал Л. Н. про брошюру Д. С. Щеткина «Сомнительная прочность некоторых современных верований в медицине» (Пенза, 1908)¹¹. В ней он пишет, что прошло 40 лет после того, как Пастер провозгласил: «Нет брожения без низших организмов», а теперь премии Тидемана, а затем Нобеля присуждены Э. Бухнеру за его работы, которыми он доказал, что брожение основывается не на действии живых существ, а что это есть чисто физический процесс. Та же самая премия Тидемана была раньше присуждена Р. Коху, Эрлиху, Берингу, т. е. тем ученым, которые своими работами доказывают как раз обратное. И так теория болезней паразитного происхождения разрушена.

Л. Н.: Мне это очень интересно. Мне всегда бросалось в глаза, что с тех пор, как существует человечество, то, что было научной истиной

- 313 -

в предшествующем поколении, оказывалось заблуждением в следующем поколении. Неужели то, что в наше время считается наукой, все правда?

Что правда и что неправда в науке, он не знает, но знает, что все не может быть правдой.

29 января. Л. Н. гулял пешком пять верст. Вечером был Владимир Григорьевич. Л. Н. говорил нам (Владимиру Григорьевичу, Александре Львовне, Варваре Михайловне, Николаю Николаевичу и мне) об ответах С. А. Стахович и Льва Львовича, которых он просил ходатайствовать о сибирском мальчике, участвовавшем в нападении на поезд в Сибири; ему, по письму его сестры, обратившейся за помощью к Л. Н., грозит смертный приговор. Стахович пишет, что смертный приговор не грозит¹.

Л. Н.: Очень интересно, как революционеры тренировали его, мальчика; это пишет Стахович.

Еще Л. Н. говорил про письма, а теперь и книжки одного священника, которыми священники пытаются его обратить².

Владимир Григорьевич: И не подозревают, что он еще больше укрепляет свое положение ответами им.

Л. Н.: Софья Андреевна пишет, что хотят приехать Гольденвейзер с Сибором — и хорошо, и нехорошо. Музыка очень волнует меня.

Владимир Григорьевич спрашивал про впечатление от игры Ландовской.

Л. Н.: У нее естественно то, что у Гольденвейзера искусственно, — те оттенки, в которых вы чувствуете у Гольденвейзера умышленность. Она отдается чувству, он выработал.

Александра Львовна говорила, что В. Д. Философова пела на концерте в Москве и имела успех. Л. Н. по этому поводу вспомнил о Шаляпине и сказал, что Шаляпин никакого впечатления не произвел на него.

Л. Н. рассказал, что сегодня в газете очень хороша сцена в суде: во время заседания врывается квартирная хозяйка подсудимой с ее четырьмя детьми и спрашивает, что́ ей с ними делать? Пусть они, судьи, позаботятся о них, оставят их у матери. Судьям удалось уговорить хозяйку взять детей обратно обещанием.

— Хороша эта детская, простая мудрость, — сказал Л. Н., — там по «статье» они судят, а она чувствует, что мать нельзя отрывать от детей.

Л. Н. говорил об упомянутой книжке доктора медицины Щеткина, посвященной членам Государственной думы; 22 члена ее внесли законопроект об обязательном оспопрививании, которое в Англии уже необязательно. В ней обратило внимание Л. Н. описание лечения бешенства со многими смертельными исходами.

Л. Н. вечером читал на днях полученную книгу «Пьесы» Е. Чирикова и оставил ее раскрытой на круглом столе в зале. Я спросил, снести ли ее в кабинет?

Л. Н.: Нет, Саша читает (комедию Чирикова). У меня была одно время идея: написать комедию для чертковских ребят, и взял читать (показал на книгу Чирикова), чтобы напомнить себе приемы комедии. Но это до такой степени плохо, и длинно, и скучно³.

Вошла в залу Александра Львовна.

Л. Н. (к ней): Я тебя бранил за пьесу Чирикова.

— Не понравилась?

— Глупо, невесело.

Владимир Григорьевич задержал и показал Л. Н. открытку, в которой Николай Николаевич отвечал присылавшему на просмотр свои стихи корреспонденту Л. Н., что его стихи плохи и что Л. Н. не советует ему заниматься стихотворством⁴. Владимир Григорьевич сказал, что такое надо сообщать в закрытом письме. Л. Н. согласился, но заметил,

- 314 -

что он вместе с тем сочувствует Гусеву, который не хочет тратить лишних четырех копеек. Замечательно, что Л. Н. не сохранил ни одного из своих стихотворений. (Некоторые сохранены случайно другими.) Не хотел подавать дурной пример, сам будучи против стихотворства.

30 января. Утром вернулась из Москвы Софья Андреевна. Как всегда, имела очень много что̀ рассказать и, как всегда, рассказывала быстро, живо и интересно. Между прочим, рассказала, с какой охотой, радостью исполняет Глебова просьбу Л. Н. помогать Петровой, заключенной в тюрьму¹. Говорила что-то сложное о деле Азефа.

Л. Н.: До такой степени противно всякому нравственному чувству, что и не хочется говорить об этом.

Вечером были Владимир Григорьевич с Картушиным. За обедом говорили про дебаты о смертной казни в Думе. Л. Н. сказал, что ему сильнее всех противен Пуришкевич и вся его компания.

Л. Н.: Приедет Ваисов. Надо приготовить для него русский перевод изречений Магомета².

Николай Николаевич: Это легко: выписать те из «Круга чтения», которые вы выбрали из книжечки Сухраварди*.

Л. Н.: Они все хороши. Их все перевести, всю книжечку. Я несколько раз читал Коран, читал внимательно, и не нашел той духовной глубины, которая в этих изречениях.

Книжечка издана в Индии и прислана Сухраварди Л. Н-чу сего года.

По поводу романа Кравчинского-Степняка «Андрей Кожухов»³, который Л. Н. читает, разговор с Картушиным о социалистах. Картушин рассказал, что видел у Рябова социал-демократку, которая не ставит себе вопроса о своей жизни, о том, что ее внутренне удовлетворяет, а говорит только о пролетаризации, капитализации и т. п. Л. Н. признал это и сказал, что люди, которые уверены, что они хорошо знают, в чем назначение всего человечества, какое надо установить общественное устройство, не стараются узнать, в чем назначение их собственной жизни. Картушин сообщил новость, что социалисты-большевики хотят создать религию⁴.

Л. Н.: Вот хорошо — даже одно стремление.

Владимир Григорьевич завтра уезжает в Петербург к матери на пять дней. Л. Н. сказал, что желает послать ему в Петербург статью о газетах**, чтобы, как ни слабо выражено, напечатать поскорее в русских газетах, отступая от общего правила, т. е. чтобы одновременно и за границей, и в России.

Владимир Григорьевич: Не посылайте вы мне: сегодня пятница, а в четверг буду назад.

Л. Н.: Как вы можете говорить: буду назад? Ведь можете быть в тюрьме, помереть...

31 января. Л. Н. плохо спал, встал в 6.30, был в возбужденном состоянии. Сначала хорошо работал, потом не мог, читал газеты. Пополудни гулял по деревне. За обедом Л. Н. рассказывал, тронутый, какая бедность у Курносенковых: подробно рассказал про детей, больную старуху¹. Потом про Копыловых: муж и жена с грудным ребенком за конокрадство в остроге, их 13-летний мальчик в исправительном доме на пять лет, а после на два года тюрьмы. За меньшими двумя детьми ходит старуха из Рвов.

- 315 -

ТОЛСТОЙ В КАБИНЕТЕ ЗА РАСКЛАДНЫМ СТОЛИКОМ

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

«Л. Н. сегодня очень много написал. Я входил к нему с травкой в половине десятого и видел по лицу, как он сосредоточен, как весь горит, изнашивается». — Запись от 30 марта 1909 г.

— Ах, эти наши суды! Я подумал, — сказал Л. Н., — малютка, как же ему приказания отца либо матери ослушаться*.

Л. Н. ходил сегодня и к Тарасу Фоканову, звал его к себе в гости.

В «Русском слове» изображение Азефа. У него удивительно характерное выражение лица. Л. Н. читал об Азефе и высказался:

— У меня впечатление тяжелое осталось от Азефа. И как раз я урывками читаю этот роман революционный («Андрей Кожухов»). Там с величайшим сочувствием к сидящим к тюрьме описано, как они, чтобы освободиться, рассчитывают через смотрителя добытым револьвером убить четырех жандармов и четырех конвойных, которые их поведут в суд, спокойно

- 316 -

рассчитывая, что удастся их убить. Это так страшно — читать про таких людей в романе, про спокойное приготовление к убийству и сочувствие автора. Я знаю, что бывают в жизни такие.

Вечером, с 10.30 до 11, Л. Н. читал вслух статью М. П. Новикова, как собирали призывных на войну; она так и зовется «На войну»¹ (по изданию Черткова в Крайсчерче, переизданном революционерами и полученном Л. Н. в кипе брошюр революционных, присланных ему кем-то)².

Л. Н. о ней, что эта статья прекрасная, язык народный. Что пишут Андреевы — сравнить с ней нельзя.

Л. Н. прочел из нее вслух о пребывании запасных на сборном пункте в городе, прощание с семьями, и смотр, и благословение на войну императором. Как Л. Н. читал! Причитывающий голос бабы, хриплый голос пьяного. Иногда Л. Н-ча голос обрывался, и слезы выступали на глаза. Иногда от души смеялся — например, когда пьяный призывной ругает жену, что ей жалко продать корову, чтобы ему, идущему сражаться, раздобыть денег на водку. Л. Н. говорил, что следовало бы эту статью перепечатать, а т. к. нынче целиком нельзя, то пропустить некоторые нецензурные выражения, что он взялся бы сделать это. Общее впечатление останется, не изгладится.

— Следовало бы перевести ее на иностранные языки для немцев; этого ни один западный человек не напишет: отношение к войне. Напишите Шкарвану, — обратился Л. Н. ко мне, — чтобы перевел ее по-немецки. Я мог бы несколько слов написать как предисловие о значении ее: как я на нее наткнулся, хотел ее пробежать, а уж второй раз читаю. Революционеры мне прислали разные брошюры, между ними и эту³.

Софья Андреевна упрекала Л. Н., что тратит силы, далеко гуляя и много ездя верхом; что ест винные ягоды, что от них сегодня у него изжога.

Л. Н.: Напротив, всякому свое. В мои старые года есть инстинкт, который показывает, что̀ можно есть. Желание, вкус так притупились, что не мешают ему. Стараюсь всякими доступными средствами продолжить жизнь.

Софья Андреевна говорила Л. Н., чтоб он себя берег, что он в феврале каждый год болеет, и привела ему словацкую пословицу: «Marec*, убирайся старец».

Л. Н.: Да, в марте я умру. — Это сказал Л. Н. так, как если бы этого с уверенностью ожидал.

1 февраля. Приехал А. Н. Дунаев, свежий, поздоровевший, пополневший. Как всегда, и теперь рассказывал о том, чем питают и волнуют левые газеты читающую их публику: про халатность, жестокость, бессовестность должностных лиц, притом подозревая их в злых замыслах. Теперь, между прочим, о том, что предводители дворянства Московской губернии — Шереметев и Самарин — против учреждения библиотек имени Толстого. Предположение, что тульский архиерей Парфений приезжал к Л. Н. по поручению свыше.

Мое впечатление такое, что Л. Н-чу Александр Никифорович стал далек, и разговор с ним не легок, а труден.

Приехал Дима попросить Л. Н. к Анне Константиновне. Она расстроилась скоропостижной смертью А. М. Булыгиной, просит Л. Н. приехать утешить ее.

— А могу я ей быть полезен? — спросил Л. Н. — Тогда поеду.

— Тогда возьмите меня с собой, — сказал Александр Никифорович. Было очень холодно, когда поехали. Я в то же самое время поехал к больному, простыл и обморозил себе палец.

- 317 -

Вечером у Л. Н. слабость и насморк. Александр Никифорович рассказал про издание П. А. Сергеенко «О Толстом». Первое издание в три тысячи экземпляров разошлось в два-три дня. Второго напечатано 16 тысяч. В нем лучшая статья — М. П. Новикова: знакомство с Л. Н. в Хамовниках. Он слово за словом передает разговор Л. Н. с ним; Л. Н-ча слова в его памяти отпечатались, передает их так верно, будто слышишь самого Л. Н.¹

Л. Н. спросил Александра Никифоровича о его семье. Александр Никифорович рассказал, что младшая дочь вышла замуж за Поздеева, студента-казака. У него отец — добрый человек, вегетарианец. Рассказывал, как он <?> в детстве, восьмилетним мальчиком, когда готовились на охоту, не показывался: не мог видеть приготовлений к убийству животных. Его отец еще помнит время, когда в цельных степях Ставропольской губернии, на границе Донской области жили тарпаны².

Л. Н.: Михаил Александрович обещал мне прислать рассказ Арцыбашева «Кровь»: приезжают гости, для них режут цыплят, кур, и они отправляются на охоту, убивают множество дичи. Которую подымают, добивают, которую оставляют бьющеюся. Такое смертоубийство страшное происходит! Мы даже не замечаем этой жестокости. Это атавизм сказывается в человеке³.

Александр Никифорович заговорил о нынешних браках; знакомый ему говорил, что у него два сына, а невесток пять; у одного — третья жена. Л. Н. сказал, что теперь в высшем обществе из трех браков два кончаются разводом.

Александр Никифорович: Что, Лев Николаевич! Сейчас браки заключаются только чтобы через год разводиться.

2 февраля. Л. Н. спал до двенадцати. Голова болит. В остальном хорошо чувствует себя. Но потом заметил, что ничего не помнит, что́-то с ним было. Вероятно, был обморок.

— Такое просветление на меня нашло. Близость естественного перехода, смерти. Так хорошо!

По желанию Софьи Андреевны я ходил к Л. Н. вторично послушать сердце.

— В сердце ничего? — спросил Л. Н. — Никакого сердца нет, есть духовная жизнь и смерть. В мои года естественно чувствовать близость смерти. Теперь особенно ясно чувствую, что пора умереть, что мне уже не здесь место, и хорошо так. В Псалтыри, помните, сказано: человеку века семьдесят лет, а крепкому — восемьдесят. Вот и мне восемьдесят. Спасибо, что обо мне заботитесь.

У Л. Н. сегодня особенно ясное, духовное, просветленное выражение лица. Вместе с тем неозабоченное и не видать усталости. К Л. Н., кроме Софьи Андреевны, никто не входил, чтобы не тревожить его. С часу до двух читал письма и плохо вспоминал. В десять вечера Л. Н. встал с кровати и сел за письменный стол записывать мысли. Во время массажа живота Л. Н. спросил:

— Газеты читали?

Я рассказал, что́ почерпнул, между прочим, из чешской «Samostatnost» — подробности немецкого проекта административного разделения Чехии на области: немецкую, смешанную и чешскую.

Л. Н.: Интересные подробности.

Я рассказал Л. Н. про письмо ко мне близкого ему M. U. Schoop. Он, между прочим, пишет про разговор с Клемансо, который восторженно говорил о Л. Н. и сказал: «Si vous le revoyez, dites donc au comte Tolstoï que ses graines ne sont point perdues en France»* ¹.

- 318 -

А о «Круге чтения» пишет, что он для него — ежедневное чтение: «Ich wusste wahrlich kein Buch, dass mir so lieb ware oder, präziser gesagt, das mir grösseren Nutzen geleistet hätte. Die Lecture gehört zu meinem definitiven Tagesprogramm und oft lese ich auch meiner Frau vor»*.

Л. Н. высказал удивление, что «Круг чтения» не переведен на английский, и поручил мне об этом написать Мооду (от него было сегодня письмо)².

3 февраля. Утром был сотрудник «Русского слова», С. П. Спиро, интервьюировать Л. Н. по поводу его беседы с архиереем тульским. После его отъезда Л. Н. телеграфировал «Русскому слову», чтобы прислали корректуру интервью¹.

Л. Н-чу лучше: встал и в халате приходил в залу. После чтения газет Л. Н. рассуждал:

— Похоже, будет война, мне так кажется (т. е. война Сербии с Австрией из-за присоединения Боснии Австрией). Что же, кто примкнет к Сербии, на кого рассчитывает? На Болгарию?

— В конце концов примкнет Болгария; кроме нее, рассчитывает на Россию, больше не на кого, — ответил я.

— Эта война имела бы больше оправдания, чем с Японией, если уж допустить рассуждения о войне. А что, Венгрия склонна воевать?

— Не прочь: в Венгрии господствует еврейско-аристократическо-либерально-интеллигентская мадьярская и мадьяронская² клика. Ей хочется какую-нибудь деятельность проявить. Император польстил мадьярам, упомянув об исторических правах Венгрии на Боснию.

— Что за дело мадьярскому народу воевать с сербским — оба угнетены. Разница только та, что мадьяры разными дипломатическими хитростями добились более сильного политического значения.

За обедом Николай Николаевич Л. Н-чу:

— Стахович прислал Арцыбашева.

Л. Н.: Читаю. Тот же недостаток: небрежность работы. Прочел я Рахманова о Сютаеве. Очень хорошо³.

Николай Николаевич: В «Минувших годах» пишет Буланже о вашей болезни в Крыму; мне понравилось⁴.

Л. Н.: «Минувшие годы» как жалко что прекратились!

4 февраля. Л. Н. спал хорошо. Ему лучше. Утром приехал Г. М. Беркенгейм, вызванный вчера утром Софьей Андреевной и Александрой Львовной, но не получивший второй, отменяющей первую, телеграммы. Несмело вошел к Л. Н-чу. Л. Н. сначала не был удивлен, но потом сказал, что ему тяжело, что побеспокоили его (Беркенгейма). О болезни почти не говорили.

Л. Н. вышел к утреннему чаю и спросил про новости. Григорий Моисеевич рассказал об Азефе, что он был гениальный человек: когда его в заседании Центрального революционного комитета в Париже обвинили, он сказал, что в оправдание может показать документ, который у него на квартире, и он его принесет. Тогда комитет выслал с ним четырех из своих членов. И он, и эти четыре члена (оказались все четверо его союзники в шпионстве) скрылись¹. Разоблачение Азефа — большая брешь в революционной террористической партии. Обнаружилось, что весь террор революции 1905—06 гг. происходил под руководством полиции. Азеф поссорился с Плеве и устроил его убийство. Роль Гапона изменяется: его убил Азеф².

Л. Н.: Николай Николаевич говорил, что молодые люди, свежие

- 319 -

в революционной организации, чувствовали отвращение к Азефу, неохотно поступали под его руководство.

Григорий Моисеевич спрашивал Николая Николаевича про посещение архиереем Л. Н-ча. Николай Николаевич рассказал, что Софья Андреевна спросила архиерея насчет похорон Л. Н. Он ответил, что постановление Синода остается в силе и что нельзя по церковным обрядам хоронить. Но добавил: «А все-таки, графиня, известите меня, если заболеет опасно».

Это вмешательство Парфения Л. Н-чу очень не понравилось.

— Это испортило мне то впечатление, которое он произвел на меня, — сказал Л. Н.

Л. Н. о письмах, им получаемых:

— Теперь преобладают сочинительские. Все хотят писать, особенно стихи. Болезнь литературой, а особенно стихотворениями.

Григорий Моисеевич: Письмо, которое вы, Душан Петрович, мне переслали, было еврейское, от раввина из Галиции. Вычитал где-то, что я врачом у Л. Н., и благословляет меня.

Л. Н.: А вы понимаете по-еврейски?

Григорий Моисеевич: Нет. Отец прочел и мне перевел.

Л. Н.: Я получил еврейское письмо, возьмите его прочесть³.

Л. Н.: Михаил Александрович прислал мне книжку рассказов Арцыбашева* из-за рассказа «Кровь». Я прочел некоторые. Силен рассказ о проститутке. Я его измарал отметками⁴.

Л. Н. попросил найти ему «Санина», сказал, что прочтет его⁵, и продолжал:

— Арцыбашев думает: «Все сойдет». Старые — Гоголь, Грибоедов — отделывали и все не были спокойны: «Эх, не то!» Неряшливость работы мешает художественному впечатлению — единственному оправданию художественного произведения.

Вечером Л. Н. сказал мне: Я всегда рад найти хорошее у молодых писателей, так и у Арцыбашева. Из жизни проститутки — хорошее, я делал отметки.

Григорий Моисеевич заговорил про Петерсона, про его статью в альманахе П. А. Сергеенко «О Л. Н. Толстом». Л. Н. вспомнил новейшие письма Петерсона к нему:

— Он брызжет злобой ко мне.

Софья Андреевна: За то, что ты против науки, а у него наука — вера.

Л. Н.: А когда <его> знаешь, это добрейший человек.

Григорий Моисеевич рассказал, что его брат, живущий в эмиграции⁶, во время землетрясения находился близ Сицилии и поехал в Мессину, и писал домой интересные сравнения, как вели себя команды судов разных держав. Русские матросы, действительно, оказали большую помощь: похвалы в газетах не были преувеличены. Командир русского судна, не снесясь с Петербургом, тотчас же спустил команду, и матросы стали ломами, лопатами отгребать засыпанных и кормить, перевязывать и отвозить. Итальянцев охватила апатия, неспособность действовать. Прибывшая итальянская помощь с континента заботилась прежде всего об охране имущества. Военные судили грабителей и расстреливали их тут же. Наслали множество солдат, но без факелов (ночью нельзя было работать) и съестных припасов. Англичане устроили образцовый госпиталь на соседнем острове, где делали самые сложные операции. Немецкий командир спросил, который участок будет ему отведен, и, получив ответ,

- 320 -

что может помогать, где хочет, обиделся, что никакого порядка нет, и, не позволив никому из своих матросов спуститься, уехал.

Л. Н.: Я так и ожидал.

Григорий Моисеевич: Французский командир хотел отпустить 30 тысяч банок консервов, но требовал расписки префекта, а так как префекта не было, не выдавал их двое суток.

Л. Н. (о Гусеве): Трудолюбивый, очень умный, все помнит, самый лучший — не люблю этого слова — секретарь-помощник, какого можно себе желать.

5 февраля. Л. Н. плохо, мало спал. Встал в 7.30, прогулялся по парку, пополудни тоже. Ожидал братьев Гаяриных, виртуозов на скрипке и фортепьяно. За обедом Л. Н. вспомнил, что обещали Ольгу Константиновну позвать. А Гаярины — друзья Андрея Львовича, может и он приехать. А сегодня четверг. Ольга Константиновна выбрала себе для посещения Ясной среду и пятницу, и в эти дни Андрей Львович с новой семьей не приезжают. Л. Н. промолвил: «Не надо бы посылать за Ольгой».

Александра Львовна и Варвара Михайловна ответили, что ни Ольга, ни Екатерина Васильевна не имеют ничего против того, чтобы вместе сойтись, только детей не хотят друг дружке показывать. «Пусть рискнет приехать Ольга». Л. Н. был против этого:

— Это отсутствие всякого чувства, — сказал со страдальческим лицом.

Л. Н. тронут письмом Л. И. Лойцнера к отцу. Лойцнер отказался от военной службы и сидит, за отказ надеть военное платье, восемь дней в карцере. И т. к. на него насильно надели военное платье и зажимали ему рот, когда он говорил о своих убеждениях одевавшим его по приказу солдатам, то против этого насилия он решил протестовать отказом от еды и питья. После обеда прочли вслух это письмо — «страшное» по выражению Л. Н.

Л. Н.: Ах, письмо из Калифорнии, в нем интересная статейка, надо будет ее перевести. Статейка о том, как европейцы варварски ведут себя в Китае. — Л. Н. отдал эту статейку Черткову для перевода.

В 5 часов приехали братья Гаярины: скрипач 41 года и пианист 44 лет, потом Ольга Константиновна и Страховы. За обедом разговор о музыке. Л. Н. к Гаяриным:

— Я страшно люблю русские песни. Ваш отец присядет русские песни играть — восхитительно!¹

Отец Гаяриных был сначала директором тульской гимназии, потом пошел выше; женат на Офросимовой, либеральный человек, сочувствовал школам Л. Н-ча.

В разговоре о новом и декадентском в музыке и вообще в искусстве Л. Н. сказал:

— Игнорирование всего того, что сделано раньше. Надо усвоить это и пойти дальше. У Грига мне нравится его оригинальность.

С 7.30 концерт. Сперва играли Гаярина «Сюиту», его же «Вальс», потом Бетховена, Рубинштейна, Венявского.

В промежутке Л. Н.:

— Нынче я в газете прочел о смертной казни Каракозова, покушавшегося на жизнь Александра П. После 40 лет — первая смертная казнь в России. Какое это было страшное событие! В газете оно перепечатано из новейшего номера «Русской старины»².

О шахматном турнире.

Л. Н.: Что-то отличаются русские наши. До чего может довести память и практика: Чигорин играл 30 партий сразу по памяти. (Не глядя на доску.)

О болезнях. Ольга Константиновна рассказала про трахому у них,

- 321 -

в Англии: сколько лечились (полтора года), сколько страху перенесли, и, наконец, главный врач, известный окулист, с своим главным помощником разошелся во мнениях, была ли болезнь трахомой.

ТОЛСТОЙ С ВНУЧКОЙ ТАНЕЧКОЙ СУХОТИНОЙ

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

Л. Н.: Самая страшная болезнь — вера в докторов.

Гаярин рассказал про свою драгоценную скрипку итальянскую, 168-летнюю. Теперь не умеют таких делать.

Л. Н.: Это интересно. Как потеряно искусство делания скрипок, так потеряются многие искусства, которые в наше время существуют — например, искусство композиции, как вы, — сказал Л. Н. обращаясь к Гаярину, — говорили о нем.

Гаярины играли до 11-ти. Л. Н. благодарил их и похвалил, но, очевидно, из долга быть любезным. Композиции Гаярина похвалил, что очень мелодичны. Скрипачу сказал: «За вас при Сарасате не боюсь».

- 322 -

Про Венявского мазурку сказал: «С большим трудом удержался, чтобы не пройтись».

На следующий день Л. Н. отозвался об игре Гаяриных Черткову так: «Играли простые вещи: мазурку Венявского, андалузские песни. Скрипач — очень хорошо, пианист — слабо».

6 февраля. Пополудни приехал Владимир Григорьевич, бывший четыре дня у матери в Петербурге. Вечером Мария Александровна. Утром был сотрудник «Новой Руси» Купчинский, ее бывший военный корреспондент из Маньчжурии. Приехал для того, чтобы получить от Л. Н. несколько строк против смертной казни. Л. Н. написал страницу и отдал ему. Купчинский сказал, что будут печатать как факсимиле: по несколько слов в каждом номере, а если из-за этого на пятом номере «Новую Русь» закроют, не будут жалеть¹.

Я не видел Купчинского. Л. Н. говорил о нем, что он, будучи военным корреспондентом, старался описывать новые орудия, способы войны страшные. А с тех пор, наверное, есть новые изобретения, еще страшнее, и аэропланы. Рассказывал о Цейлоне (он там был; там живет тысяча русских, занятых чайным торговым делом), о Париже, где теперь живет. Он знал Азефа. Говорил, что уже известно несколько лиц среди революционеров, которые тем же занимались, чем Азеф. Между ними один знаменитый писатель, которого он не назвал, но сказал, что на днях будет о нем разоблачение в газетах. Когда вечером была об этом речь, Л. Н. догадывался, что Г. Петров².

Владимир Григорьевич принес Л. Н-чу письмо Пунги о том, как революционеры после обнаружения роли Азефа пали духом.

— А Купчинский рассказывал, что было несколько самоубийств среди них, — сказал Н. Н. Гусев.

Мария Александровна ужаснулась, как можно быть шпионом?

Л. Н.: Это нам, простым людям, непонятно.

Л. Н. говорил о «Новой Руси»:

— Я «Новую Русь» особенно люблю из-за двух преимуществ, которые у нее: 1) написано сверху все содержание, и 2) приклеен средний лист.

Л. Н. спросил про Е. Д. Хирьякову, отсидела ли она наказание.

Владимир Григорьевич: Нет. Нет мест в тюрьмах.

Сегодня получено «Русское слово» от 5 февраля с интервью С. Спиро: «Л. Н. Толстой и епископ Парфений». Л. Н. нашел только одну неточность: «Но не то с людьми нашего образованного сословия — у них (тут Л. Н. поправляет на «у большинства из них») или нет никакой веры, или, что еще хуже, — притворство веры, которая играет роль только известного приличия».

Л. Н. сказал, что знает, что за эту беседу с архиереем будут его ругать.

7 февраля. Приехал Гольденвейзер. Софья Андреевна прочитала Л. Н-чу из фельетона «Русского слова» 6 февраля «У А. И. Куприна» А. Измайлова слова Куприна о Л. Н.: «Может быть, держа в своем столе такие свои работы, как «Хаджи-Мурат» и не пуская их в свет, он держит мысль показать нам уже после своей смерти, какая у него была сила, и эти последние вещи его — какой-то там «Круг для чтения», какая-то маленькая мудрость на каждый день, покажутся совершенным пустяком, оттеняющим его настоящее величие в художественной вещи».

Л. Н. просил Софью Андреевну не читать это и затыкал себе уши. Это рассказала мне Мария Александровна. Я не присутствовал.

Л. Н. гулял утром целый час. Пополудни не выходил, лег спать в четыре часа (ночью не спал).

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Чертков, Гольденвейзер, Гусев. Николай Николаевич говорил,

- 323 -

что через Хирьякова получены все книжки журналов «Былое» и «Минувшие годы». Интересные исторические статьи в них¹.

Л. Н. сказал, что получение «Былого» и «Минувших годов» обязывает его; что он должен быть революционером.

— А какой фельетон о смертной казни в «Русских ведомостях» 6 февраля, И. П. Белоконского — «Воспитание граждан» — превосходный! — сказал Л. Н. — В художественном отношении слабый, но мысль превосходная.

И Л. Н. рассказал: мужик пошел в город поискать работы. Не нашел. В ночлежном доме воришки зовут его принять участие в их предприятии. Он отказывается, потом идет с ними и попадает на три месяца в тюрьму. В тюрьме рай увидал: и одет, и сыт. Политическим прислуживает. Потом узнает, что один из заключенных исчез и что он занимался вешанием приговоренных, а их всех в городе и по уездам — 50, и платят за повешение одного — 50 р. Он к смотрителю: «Я за тридцать рублей возьмусь». Ему дают. Но расписку подписывает на бо́льшую сумму. Подробность: грехом считает, совестно ему вешать, но ведь тут присутствует священник, как же быть этому грехом? 750 рублей — богатство. Едет домой. Но совесть мучает его. Идет к священнику исповедаться на духу. Священник возвращается к матушке от исповеди, страшно взволнованный, и рассказывает ей и дьякону, с которым советуется, отпустить ли ему этот грех. Деревенские узнают. Сначала отступаются от него, потом привыкли. Он построил дом, завел корову, лошадь. Потом приходят к смотрителю три мужика из той же деревни «работу искать». Ответ получают, что «работа вся сделана».

Л. Н.: Очень мысль хороша: указано, как смертная казнь действует на разные натуры и производит развращение народа.

Мария Александровна рассказала, что введен новый праздник: день кончины Иоанна Кронштадтского. Л. Н. на днях написал статью о Иоанне Кронштадтском². И на днях же написал общее письмо заключенным за отказ от военной службы, сделав свой ответ Иконникову на его письмо — общим³.

Николай Николаевич говорил про какую-то статью в «Минувших годах», из которой видно, что нынешний, после А. С. Будиловича, редактор-издатель «Московских ведомостей» Тихомиров, бывший революционер, был главным автором письма к вступившему на престол Александру III о том, чтобы возвратили Чернышевского; а за то они прекратят покушения. Чернышевского возвратили. После того через четыре года Тихомиров раскаялся в революционных мыслях, поступил на службу, и ныне он редактор-издатель «Московских ведомостей»⁴.

Николай Николаевич говорил, что в те годы было два журнала, в которых сотрудничали все революционеры: «Русское слово» и «Дело».

Л. Н.: Помню, помню. У меня осталось впечатление какое-то неопределенное от их направления.

Николай Николаевич сказал что-то о Михайловском, а потом, что более всех радовались убийству Александра II — Плещеев и Станюкович.

Л. Н.: Я знал Плещеева. Такой милый человек, добродушный.

Л. Н. рассказал, что сегодня читал в газете, за что́ был сослан Тургенев в свое имение в 1852 г.: за письмо по поводу смерти Гоголя.

Досев принес показать новый номер болгарского журнала «Възраждане». Для него получение нового номера — событие волнующее, радостное. Л. Н. просмотрел его и заметил:

- 324 -

— Только и есть единственный журнал в нашем духе.

Шахматы с Гольденвейзером. Разговор о Лозинском.

Л. Н.: Как он бойко, остроумно пишет! Он против парламента не с точки зрения анархической, а с точки зрения общего законодательства. Я бы ему возражал: как только будет закон, который будет обуславливаться насилием, будут и злоупотребления⁵.

Л. Н. боролся с Александрой Львовной, облокотившись на стол, кто кого перетянет; потом со мной, и обоих победил. Как силен в 80 лет!

Гольденвейзер играл Шопена и Шумана. Л. Н. спрашивал о личности Шопена и о происхождении его и склонялся к тому высказанному Гольденвейзером предположению, что он был Chopin — Хопин (поляк). Гольденвейзер говорил о его десятилетней дружбе с Жорж Санд, от которой Шопен очнулся, когда Санд в романе описала их связь и участие Листа, чего Шопен не подозревал⁶.

Л. Н.: Вот я Жорж Санд никогда не любил. Тургенев восторгался ею как писателем.

Софья Андреевна и Гольденвейзер уехали в Москву.

8 февраля. Утром во время массажа Л. Н. сказал мне:

— Как это «Възраждане» — болгарский журнал — характерно: есть порода (славяне), более доступная христианским идеям. Англичанин мне пишет, что читает лекции о христианских мыслителях и таких как Эмерсон, Чаннинг, Амиель и я, и спрашивает: «Христос божественен ли?» Он смешивает божественное учение и божественное происхождение. Это характерно для англичан: оставание в этой неопределенности, угождение и тем, которые верят в божественность Христа, и тем, которые не верят. Нечего ему и отвечать.

На солнце t 10°. Л. Н. верхом на застоявшемся, подыгрывающем Делире. Когда возвращался, на прешпекте собака со двора укусила Делира в ногу. Он шарахнулся, Л. Н. чуть не упал.

Вечером были: Владимир Григорьевич, Евгений Иванович, Картушин, Зайцев, Досев. Владимир Григорьевич рассказал, что становой собирал в Колпне подписи от колпненских и телятинских, что они желают выселить Черткова. Собрал всего пять подписей.

Л. Н. о Петровой, желающей повидаться с больной старухой-матерью и желающей, чтоб ее ради этого на время отпустили из тюрьмы. Давыдов пишет, что это можно устроить, и советует Л. Н-чу написать прокурору и еще кому-то. Но Л. Н. сказал:

— Мне это очень неприятно; ну прямо не могу¹.

Владимир Григорьевич посоветовал Л. Н. написать Глебовой:

— Дамы скорее добьются. Когда от вас получают письмо, власти придают делу заключенного огромное значение.

Л. Н.: Сандецкому — это давно было, так что могу рассказать, — я и написал: «Никто о том не будет знать, что я вам пишу и что вы это делаете ради Толстого»². От Лозинского получил длинное письмо. Он даровитый. Пишет, что привык читать только несогласные критические статьи о себе. Пишет, что интеллигенция мной восхищается. Это дурной признак³. Каково мое положение: правительство меня не одобряет, революционеры не одобряют, либералы не одобряют. Надежда одна была на него — и он не одобряет меня.

Л. Н. рассказал, что получил воззвание: написать о писателях в новое заграничное издание «Писатели о писателях». Там есть суждения о Сервантесе.

- 325 -

— Если бы я, — сказал Л. Н., — имел время, я написал бы о Диккенсе, так как он доставил мне большую радость и оказал на меня влияние.

Л. Н.: Наживин пишет и прислал свою статью о «Ваисовом полке». Очень подробно, интересно. Она меня разочаровала насчет «Ваисова полка»: они верят в букву Корана. Они царя считают нужным, а урядника, губернатора — нет⁴.

Николай Николаевич: Это и старый русский, народный взгляд: царь-батюшка добр, но господа его обманывают. Военную службу отвергают, потому что нельзя, некогда исполнять пятикратное омовение в день.

Евгений Иванович и Досев разговорились о магометанстве.

Л. Н.: Я всегда относился к магометанству с уважением. Магометанство, какое оно есть, в сравнении с церковным учением, гораздо выше.

Евгений Иванович: И жизнью?

Л. Н.: И жизнью.

— Почему магометанство могло больше повлиять на людей, чем церковное учение?

Л. Н.: Не могу вам сказать. Приложение магометанства к жизни не требовало такого коренного переворота жизни, как приложение христианства.

Досев: В магометанстве мало обрядов.

Л. Н. на это сказал, что магометанство позже христианства появилось и не повторило некоторые его ошибки; что есть в нем хорошие стороны.

Л. Н. спросил про Наживина. Досев сказал, что у него неврастения.

Л. Н.: Неврастения? Я думаю, что это дамская болезнь. Как же это: ведь ничего не болит?

Я сказал, что неврастения больше психическая болезнь: недоверие к себе.

Л. Н.: Да, недоверие к себе.

В новой книжке «Вестника Европы» портрет Дарвина, по случаю столетия со дня его рождения, и Вл. Соловьева. И «Вестник Европы», и другие журналы, особенно все газеты, полны статьями о Дарвине.

Л. Н.: Как это нужно: научиться не придавать значения одному человеку знаменитому, начиная с вашего собеседника, больше, чем другому.

Л. Н. (играя в шахматы): В газете, в статье о Персии, написано: «Или Россия будет следовать закону непротивления...» — подразумевая, что это глупость. Из этого видно, как они на это смотрят.

9 февраля. Вечером был Владимир Григорьевич с Калачевым, который, отсидев в тюрьме за распространение запрещенных книг Л. Н., с месяц живет у Чертковых. Завтра отправляется опять в путь разносчиком книг.

Л. Н.: Читал нынче Коран. Нехорошо. Все это приурочено к пророку, событиям того времени, войне. Пришло мне в голову, почему магометане лучше христиан. Потому что Магомет допускает войну с неверными откровенно. Я готовлюсь к посещению Ваисова, боюсь, что безосновательно. Он сын основателя секты «Божьего полка».

Владимир Григорьевич: Вероятно, у него mania grandiosa*, как у Малеванного, почитаемого за Спасителя. Он (Малеванный) в последнее время велел жечь ваши книжки.

Сначала сожгли одну: «Восстановление ада», потому что там часто вспоминается «чёрт», а малеванцы не любят о нем говорить. Одна из женщин, бывших с Малеванным у Чертковых летом 1907 г., не произносила фамилии Черткова и советовала ему переменить ее.

Л. Н.: Это есть и у православных в русском народе, что не любят вспоминать чёрта.

Владимир Григорьевич рассказал потом, что малеванцы имели хорошее

- 326 -

влияние на Кузьмина (Жихарева), который через них принял христианские взгляды.

Л. Н. вспомнил, что утром был у него молодой человек — телеграфист, подавший в отставку, потому что над ним смеются. Просил сперва о материальной помощи, потом совета — очевидно, душевнобольной.

— Во мне никакие болезни не возбуждают такого сострадания, как душевная болезнь, потому что с душевнобольным никакого общения нет, которое со всеми другими больными, умирающими возможно, — сказал Л. Н.

Л. Н. упомянул с состраданием о суровостях карательной экспедиции для взыскания податных недоимок с крестьян Котельнического уезда Вятской губернии, о чем читал в «Слове» 7 февраля и в предыдущих номерах.

10 февраля. Утром был у Л. Н. каптенармус из Тамбовской губернии, служивший годы сверх военной службы и вышедший раньше срока, до которого обещал служить. Ему попалась в «Церковной газете» статья о Л. Н. и В. Соловьеве, которая обратила его внимание на Л. Н. Потом по объявлению в «Голосе Москвы» выписал «Ясную Поляну» и прочел издание «Ясной Поляны» — «Царство божие» с большими пропусками и др.¹ После этого не мог в войске остаться. Его смущает, что ведь нельзя сразу всем бросить военную службу и всем бросить работать у помещиков. Таких читающих и разделяющих взгляды Л. Н. на военную службу между его товарищами-солдатами в Плоцкой губернии (военный фельдшер и др.) было немало. Ему около 28 лет. Л. Н-чу понравился.

Вечером были Евгений Иванович, Владимир Григорьевич и еще кто-то. Меня с утра до 11 вечера не было дома (по больным).

11 февраля. Под вечер приехали Андрей Львович, Ваисов (татарин из Казани)¹ Сергеенко (после разрыва с Софьей Андреевной в первый раз) и Чертков.

Л. Н. пошел на лыжах гулять. Не понравились лыжи, бросил на прешпекте.

Ваисов — татарин казанский, около 38 лет, красивый, спокойное лицо с красивыми зубами и черной бородой, в очках, бледный. Когда сидит, немного качается из стороны в сторону. Простой, скромный, но не застенчивый. По-русски бегло, свободно выражается, но с ошибками в речи.

В 6.40 Николай Николаевич позвал его в залу к Л. Н. и обедать. Л. Н. сказал ему, что рад ему, что ждал его. Ваисов мало ел. Л. Н. ему сказал, чтоб он не смущался: свинины не будет.

— Мы никакого мяса не едим, — сказал Ваисов.

Л. Н. вспомнил про Казань, что он там учился на восточном факультете по-арабски. Все забыл, кроме чтения и нескольких слов.

— Я и не начинаю с вами говорить о серьезном, чтобы не мешать вам кушать*, — сказал Л. Н. Но все-таки спросил его:— Вы своего родителя помните?

Ваисов помнит: ему было пять лет, когда его лишился, т. е. когда отца увели в дом умалишенных, где продержали его 15 лет, до смерти. Отцу тогда было 70 лет, умер 90 лет. Многих его последователей сослали в Сибирь, многие после 1906 г. вернулись. Теперь возобновились преследования.

Л. Н. спросил, знает ли бабидов в Персии.

Ваисов: В последнее время о них узнал.

Л. Н. спросил, имеют ли последователи его отца («Божий полк») сношения с суннитами.

Ваисов: Нет, они далеко. Мы поглощены борьбой с правительством —

- 327 -

притесняет нас. Отец был очень умный. Он говорил правительству: «Вы — антихристы, поступаете не по Евангелию».

Л. Н.: А с русскими в Казани имеете сношения?

Ваисов: Нет. В последнее время никаких.

Кончив обед, Л. Н. позвал Ваисова к себе в кабинет и долго беседовал с ним наедине. Позднее вошел к ним Чертков. Когда вышли, тут были Сергеенко, Чертков, Андрей Львович, собирающийся в Петербург.

За вечерним чаем Л. Н. сказал:

— До какой степени интересно в «Былом» описание декабриста Каховского². Все это — для славы людской. И Рылеев, и Пестель, о которых нельзя без уважения говорить: они ведь были казнены.

Чертков: Ведь не все же декабристы были тщеславны.

Л. Н.: Все. И как у наших революционеров, и у них идея — Дума, а в Думе диктатор Трубецкой, который перед Николаем на коленях стоял: «Sire, la vie!»* ³

Л. Н. (о Лозинском): Рекомендую вам всем его книги. Он враг либерализма, парламентаризма и интеллигенции. Интеллигенция — только новое сословие, которое займет место капиталистов, чиновников. Я вступил в переписку с Лозинским.

Л. Н. пришел в комнату Гусева, где мы все, кроме Ваисова, сидели с новейшим номером иллюстрированного «Нового времени», в котором Л. Н. с большим интересом читает продолжение статьи «Отрывки из моих воспоминаний» барона А. Е. Врангеля о Достоевском в ссылке⁴.

— Вот я нашел себе утешение: вот прочтите, — и дал прочесть вслух в том же номере иллюстрированного «Нового времени» изречение Изольды Курц: «Никогда слава не была так дешева, как в наше время. Скоро особым отличием будет считаться неизвестность, и мы в конце концов уподобимся обитателям луны в одной из опереток: там все люди рождаются украшенные множеством орденов и т. д.».

Л. Н. с Сергеенко играл в шахматы. Сергеенко привез Л. Н. в подарок низкий стол шахматный.

Сергеенко рассказал про Париж, куда ездил устраивать издание международного альманаха «О Толстом», что там правительство против смертной казни, а общество за нее. У нас наоборот: у нас правительство за смертную казнь.

Л. Н.: Но и общество; трудно сказать, (кто больше).

Сергеенко говорил, что третий том альманаха будет против смертной казни и что от него можно ждать многого⁵.

Л. Н.: Ох! Книг столько выходит! Тонет в этом море всякая книга.

Андрей Львович говорил, что все в Туле одобряют посещение архиереем Л. Н-ча и что архиерей чрезвычайно доволен посещением. Л. Н., поняв в том смысле, что Андрей Львович говорил об интервью в «Русском слове», сказал:

— Это ты мне приятное сказал, что он доволен был сообщением (в «Русском слове» 5 февраля).

Когда Андрей Львович поправил, что архиерей был доволен посещением, Л. Н. сказал:

— Я бы желал, чтобы он был доволен сообщением.

12 февраля. Чертков, Ваисов. Приехал и уехал Трегубов.

13 февраля. Приехал С. Д. Николаев с корректурой изречений Магомета. Л. Н. поправил ее и вечером продиктовал Николаеву введение. Л. Н. показывал Ваисову эти изречения Магомета** и спрашивал, есть ли они в Коране? Л. Н-чу не встречались там. Ваисов ответил, что они согласны с Кораном.

- 328 -

ТОЛСТОЙ И Н. Н. ГУСЕВ В РЕМИНГТОННОЙ КОМНАТЕ

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

Ваисов (мне): Коран считается божьим, божьей книгой: он передавался через ангелов, а эти изречения находятся не в самом Коране, а в книгах Хадис. Их шесть книг, а изречений в них 6666. Хадис — разговоры, толкования. Хадис Магомет говорил от себя. Их записывали его современники.

Ваисовцы — божьего полка приверженцы (их несколько тысяч) — не признают духовных лиц, мечетей, властей, военной службы, податей.

— Светских властей никаких не должно у нас существовать, мы только стараемся узнавать и соблюдать божии законы, — сказал Ваисов.

Ваисов говорил, что никому в России хуже от правительства не достается, как им. За 50 лет сколько их сослали в Сибирь, на Сахалин, разорили, у скольких отняли имущество. Его отец 15 лет провел в сумасшедшем доме, он — восемь месяцев в одиночном заключении (15 дней в карцере в два шага) + 15 месяцев в тюрьме. Рассказал, как у них отняли молитвенный дом в Казани. Когда об этом отнятии молитвенного дома рассказывал Л. Н-чу, он его спросил:

— А вы дальше не судились?

Ваисов: Мы и до того не судились.

Л. Н.: Прекрасно! Я боюсь, как бы вам поездка ко мне не повредила.

Ваисов не боится, если будут последствия со стороны властей. Л. Н., прощаясь с Ваисовым, сказал:

— Распространяйтесь, растите, процветайте, всей душой желаю вам.

Л. Н. (к Ваисову): Как вы думаете, как по вашим взглядам: жизнь дана нам в благо, жизнь — добро?

Ваисов притакнул.

Л. Н.: Я чем дольше живу, тем яснее вижу, что в жизни только добро. Насколько исправляешься, настолько чувствуешь то добро. И как у вас

- 329 -

говорится: «Ад в каждом человеке, в себе». Это мне приятно слышать, что̀ вы говорите о войне: что война нужна внутренняя, сама в себе, а не убийства. Интересно будет ваше свидание с саратовским татарским пророком (о котором Л. Н. получил книжку)*.

ТОЛСТОЙ И И. В. СИДОРКОВ В КАБИНЕТЕ ТОЛСТОГО

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

Ваисов: Никто о нас не писал.

Я ему сказал, что̀ полгода тому назад писали «Новое время», «Биржевые ведомости» о «Ваисовом полке»². Он этого не знал. Теперь написал Наживин.

14 февраля. Л. Н. до Басовской заставы верхом (8¹/₂ верст). Пополудни приехала С. А. Стахович. Ее встречала на Козловке, как всегда, Александра Львовна. С. А. Стахович приезжает каждый год в феврале, нетерпеливо ждет этого. Софья Александровна спросила мнение Александры Львовны об альманахе Сергеенко «О Толстом».

Александра Львовна: Статья Морозова хороша¹. Остальное дребедень. У Наташи Сергеенко тон Сергеенко-отца: самовыставление, самохвальство².

Владимир Григорьевич, не защищая Сергеенко, констатировал только то, что Сергеенко искренне любит Л. Н-ча. Софья Александровна заговорила о записках Наташи Сергеенко в альманахе «О Толстом», находит их искренними и верными; Л. Н-ча слышишь: дословно записывала.

Александра Львовна и Софья Андреевна обрушились на нее, что приписывает Л. Н-чу слова похвалы ее отцу, семье, которые Л. Н. не мог сказать. Софья Александровна утверждала, что Л. Н. сказал их из любезности; что он при встречах старается сказать приятное. Л. Н. завершил спор словами: «Tout comprendre — c’est tout pardonner»**.

- 330 -

Л. Н. читал в «Былом» про декабриста Каховского: интересно, хороши подробности. Он, который мнил себя Брутом, постепенно ослаб; пробыв в заключении больше года, оговорил товарищей. Л. Н. растроганно рассказывал (с сочувствием и с сожалением к Каховскому) о нем и опять сказал: «Tout comprendre — c’est tout pardonner».

Л. Н. сегодня читал «Нашу газету», в которой работает Хирьяков (стали ее присылать на днях), и «Русские ведомости».

В «Нашей газете» 13 февраля нашел ответ Гусева на описание в «Русском знамени» «чертковской пропаганды»³.

Л. Н.: По газетам — будет война. Амфитеатров пишет из Боснии — на бирже австрийские бумаги пали*.

Вечером за чаем Л. Н. принес «Русскую старину» — февраль 1909 г. («Записки сенатора Есиповича»):

— Очень хорошо написано о Каракозове, как его судили и повесили. Так наивно написано, очень хорошо, просто, без прибавлений.

Л. Н. дал Николаю Николаевичу прочесть вслух. Л. Н. о В. Н. Панине, родном деде С. В. Паниной, министре юстиции:

— Жестокий был человек!

Когда читал высказывание Панина, что лучше двух повесить, чем одного, и трех, чем двух, Л. Н. взволновался, остановил чтеца и повторил это высказывание с негодованием, даже с гневом:

— Его бы первого повесить!

Софья Александровна сказала, что врач Кобылин, которого чуть не приговорили к смерти вместе с Каракозовым за то, что Каракозов у него переночевал, живет теперь у Стаховичей врачом.

Л. Н. спросил, что́ в Петербурге о войне.

Софья Александровна: Совсем не говорят об этом.

Л. Н.: Мне кажется, больше шансов, что будет война.

Софья Александровна: Как же Австрии воевать с Сербией, когда у нее (Австрии) — 60 процентов солдат — славян? Ведь война немыслима, если их много, скажу, каких-нибудь 60 тысяч, откажутся.

Л, Н.: Это немыслимо.

Софья Александровна: Почему?

Л. Н.: А вот такая дисциплина. Это — я вам отвечу — мелочь. Купчинский рассказывает: уезжая из Ясной Поляны, на станции спросил жандарма: «Что же, если бы велели арестовать Толстого?» — «Если бы повелели, я бы его арестовал», ответил.

Л. Н. (в раздумье): Запрещают «Былое», «Минувшие годы», а ведь статьи про недавние события должны действовать отрезвляюще.

Софья Александровна спросила Л. Н., как он объясняет восторг французской публики при последних казнях: прославляли палача Дейблера, как какого-нибудь актера, певца.

Л. Н.: Гипноз, всеобщий гипноз. Любопытство просто переходит в это. Толпа желает выразить что-то такое⁴.

Л. Н. (Софье Александровне): Расскажите мне про заседание Думы.

Софья Александровна рассказала про то заседание, когда Столыпин отвечал о деле Азефа. Говорила про Булата, что он противен; про Столыпина, что у него речь льется, никаких записок не имеет, все — и числа — по памяти говорит.

Л. Н.: Мне очень не понравился его тон.

Л. Н. его речь просмотрел, всю не прочел, противно было ему.

Л. Н. взял газету и прочел вслух из речи Столыпина: «А там, где бомбы — аргумент, там, конечно, естественный ответ: беспощадность кары». —

- 331 -

Стало быть, вешать, вешать, вешать. Так что Столыпин признает, что Азеф, оказывается, полезный член правительства.

Софья Александровна возразила.

Л. Н.: Как же не член? Надо его сделать государем. Обман военный (убить врага) — через него я прошел, обман правительственный мне так чужд, сложен, непонятен. Обвинение Азефа в участии в убийстве Плеве, кажется, не без основания.

Софья Александровна это отрицала.

Л. Н.: Я нахожу: что́ повиноваться правительству — что́ повиноваться разбойничьей шайке. Правительство — это безнравственный кагал. Дело Азефа тем очень хорошо, что это (безнравственность правительства) объяснилось.

Л. Н. все время говорил с гадливостью, презрением, злобой, которые не удалось ему подавить, о роли правительства и очень остро порицал его. Софья Александровна защищала его с точки зрения не христианской, а общественной.

15 февраля. Л. Н. намерен написать в «Unico» — международный альманах помощи пострадавшим от землетрясения в Сицилии¹.

Должно появиться в печати письмо Л. Н. к Л. Андрееву о писательстве, о том, какие Л. Н. предъявляет к нему требования².

Л. Н., сравнивая игру Гольденвейзера и Ландовской, сказал, что у Гольденвейзера — отсутствие непосредственности; у него чувствуется искусственность, чувствуется, что́ он хочет играть. А у Ландовской игра непосредственная; у Гольденвейзера бо́льшая выработанность.

Вечером концерт Сибора и Гольденвейзера. Большое напряжение для Л. Н. эта музыка, и, кажется, на этот раз — ему нежеланное.

Николай Николаевич на другой день говорил Л. Н-чу, что у него после концерта не осталось ничего (во время его наслаждался), а после хорошего чтения остается.

Л. Н. сказал, что это плод нашей роскошной жизни, доведенной до наивысшей степени. Играли и «Крейцерову сонату»³.

Л. Н. говорил, что получил письмо от Тищенко, чтобы он высказал порицание какой-то выставке декадентских картин в Москве⁴.

Софья Александровна: Репин в глаза декадентам не высказывается, а так, заглазно, осуждает их.

Л. Н. сказал, что он понимает Репина, который, наверное, так же, как и он, боится, что он по преданию считает искусством одно старое, обыкновенное, а что в новом, может быть, чего-нибудь не замечает, пропускает. Софья Александровна говорила Л. Н-чу, что он и Репин ничего не пропускают. Она следит за новой литературой, читает все, и ничего замечательного нет.

Л. Н. говорил о том, как прежде ожидали новое сочинение Достоевского, Тургенева; теперь, кажется, того нет. Софья Александровна ответила, что до недавнего прошлого это было: еще года четыре тому назад молодежь ожидала новый выпуск сборников «Знание» с новыми вещами Горького.

Л. Н. написал статью о том впечатлении, которое производит на него номер газеты «Слово»⁵.

Л. Н-чу кто-то прислал книжечку: V. Hugo «La peine de mort» (собранные статьи и отрывки). Л. Н. рассказал, что сын Виктора Гюго видел, как привезли приговоренного к смертной казни на место. Он держался за карету, и т. к. был очень силен, то его с трудом оторвали. Сын описал это в газете. Его судили за неуважение к власти, и, хотя отец защищал его, он был осужден⁶.

Л. Н.: Сегодня ни одного интересного письма. Один одновременно просит — «книгу Евангелие» и «леволвер», добавляя: «Буду вечно благодарен».

- 332 -

16 февраля. Вечером был П. А. Страхов — лет сорока, брат Федора Алексеевича. Огромного роста, пел сильным баритоном, рассказывал шуточные рассказы и читал вслух Чехова «В бане»; очень стеснялся перед Л. Н-чем. Л. Н. понравилось, хвалил большую силу и энергию передачи¹.

Софья Андреевна сказала, когда был П. А. Страхов и «рассказывал», что Л. Н. начал писать «Крейцерову сонату» для Андреева-Бурлака, чтобы тот от третьего лица рассказывал.

Л. Н. говорил о том, как теперь многие ловко, легко пишут стихи (например, в газете «Слово»); местами чувствуешь, что рифмы руководят мыслью. Это самое заметил Л. Н. сегодня, читая немецкий перевод в прозе какого-то стихотворения Карпентера. Заметил, что это перевод со стихов и что мысль уже в английском оригинале не была свободна².

Л. Н. нашел в «Русских ведомостях» 15 февраля хорошее изложение первой половины «Закона насилия и закона любви», появившегося за границей, кажется, в мартовской книжке «Fortnightly Review»³, а также по-французски и по-немецки.

Сегодня вечером были бабы из Ефремовского уезда просить за сыновей, приговоренных к тюрьме за участие в грабеже винополии и громивших имение Бобринского⁴.

Л. Н. получил третий том собрания сочинений Свами Вивекананды на английском языке, изданных в Индии, — подарок индуса. Читает, и очень ему нравится, так же как и первый и второй тома.

Ф. А. Страхов кончает раскладку «Свода»; по его заявлению, осталось на месяц работы. Она делается по программе нового «Круга чтения»*, т. е. учения о смысле жизни. Летом надеется продолжать работу (навести в отделах порядок и создать новые подотделы) в яснополянском павильоне⁵. «Только там и можно, того гляди обыск», — сказал он. Теперь у него на своей квартире всегда только одно отделение, другие все здесь, в яснополянском доме. Цель «Свода» — дать возможность всякому желающему найти мысли Л. Н. о том или другом вопросе в одном месте.

Софья Александровна (Л. Н-чу): Завтра прочтете что-нибудь из Мопассана?

Л. Н. согласился.

17 февраля.

Л. Н.: Ваня принес мне газету. Что в Вятской губернии делается! Ужас что делается!

Вспоминал, кто там губернатором**. Газеты расписались о бесчеловечном вымогании податей от крестьян в Вятской губернии. Л. Н. сегодня все газеты читал.

Л. Н., обращаясь к Марии Александровне, сказал, что не вошло в «Круг чтения» изречение: «Смерть будет — меня не будет, покуда я есмь — не будет смерти»¹.

— Умереть уже тем хорошо, что никто осуждать не будет, — сказал Л. Н.

Приехал М. В. Булыгин, в первый раз после смерти его жены. Слушая рассказ Михаила Васильевича о внезапной кончине, поразившей его, Л. Н. сказал:

— Удивительно, как люди могут жить, не принимая в расчет смерти! Игнорирование смерти должно перестать.

Л. Н., садясь около Картушина, сказал:

— Расскажите, как поживает Сутковой и что его интересует.

Картушин сказал, что тот недоволен собой и считает необходимым иметь веру. Недоволен, что все у него рассудочно.

Л. Н. спросил:

- 333 -

— Сутковой, кажется, кончил университет?

Картушин: Да.

Л. Н.: Вот в этом громадное, ужасное зло. Мне теперь это ясно, какое зло — богатство и обилие знаний. Я всегда поражаюсь на ученых, профессоров, что у них такая масса знаний. Они, как набитый мешок, а простых вещей не могут понять. И, как это ни странно, я к ним отношусь, как к детям. Говоря с ними, я боюсь, что они не поймут самое простое, самое важное.

Картушин: Значит, Лев Николаевич, все наше дело только в любви, в самоусовершенствовании?

Л. Н.: Да, это начало во всем и во всех. Но я чувствую по мере роста, что мое тело меня отделяет от окружающих. А вот любовь дает возможность разрушить эту оторванность, это ограничение.

Мария Александровна просила Картушина рассказать про историю с кошкой. Картушин рассказал, как Сутковой, желая освободиться от своей кошки, понес ее в корзинке за три версты. По дороге она изгадила корзинку. Он ее пустил в деревню и, сердитый, вернулся домой. В это время и кошка успела вернуться. После этого он говорил, что лишний раз убедился в том, что злом нельзя бороться против зла.

Л. Н. рассмеялся.

Досев спросил, какое впечатление произвел на него Ваисов.

Л. Н.: Он мне понравился, но нехорошо только то, что он придает слишком большое значение букве Корана.

Досев сказал, что Ваисов на него произвел сильное, хорошее впечатление, и по тому, что́ он от него узнал, думает, что впечатление Л. Н. неправильно.

Он прочел Л. Н. из своей записной книжки, что́ те ступени духовного развития человека, которые признают ваисовцы.

Л. Н.: Это хорошо, это очень хорошо.

Картушин спросил сызнова Л. Н., какое его отношение к метафизике.

Л. Н.: Мне кажется, что метафизика нужна. Один философ говорил, что истина открывается людям с одной стороны метафизикой, с другой — религией. Нужно только, чтобы первое и второе было просто и ясно. Религиозные истины должны быть настолько доступны человеку, чтобы их могла понять Параша (дурочка, пастушка в Ясной Поляне).

Л. Н.: Вчера ко мне приходил тот крестьянин из Тамбовской губернии, который теперь гостит у вас. Это тип нового зарождающегося крестьянина, хотя и не так часто встречающийся в наши дни. Ему многое, самое важное, ясно. Но так как он вырос среди глубоких суеверий и предрассудков, он не может так легко освободиться от них. Вдруг он спросил меня: «А как вы думаете про мощи?». Но я хотел другое сказать: этот крестьянин говорил мне: «Я читал ваши сочинения и понимаю вас. Я пришел вас просить, чтобы вы мне сказали в нескольких словах: как мне жить?» И мне стало ужасно совестно, что и до сих пор не изложил свои верования так, чтобы они были каждому ясны. Недавно я получил третий том полного собрания сочинений Вивекананды и читаю его теперь. Он разъезжал по разным местам и говорил речи. Очень хорошо. Одно только плохо, что он старается оправдать идолопоклонство браминов, хотя он этому идолопоклонству придает духовный, тонкий смысл. Я и на нем вижу справедливость мысли Канта о том, что, если человек в детстве воспитан в известных суевериях, в старости он, желая их оправдать, становится софистом этих суеверий.

Мария Александровна была, Картушин, Досев*. Говорили о смерти Марии Львовны. Л. Н. по этому поводу:

- 334 -

— Удивительно, как люди могут жить, не принимая в расчет смерти. Игнорирование смерти (нынче общее) до́лжно перестать.

Картушин сообщил Л. Н., что̀ мучает Суткового: «Как сделать, чтобы зажечь в себе свет?»

Л. Н.: Он уже в каждом человеке есть. Как в дурном, в самом развращенном, так и в хорошем, а нужно только разжигать его. Проявлению его мешают страсти. Свет во всяком человеке есть, надо напрягать усилия, снимать то, что его скрывает.

Разговор о Сутковом по поводу того, что он кончил университет, а теперь учится на земле работать.

М. П. Новиков говорил мне, Душану Петровичу, какая радость выращивать овощи, растения, клевер. Ее только тот испытывает, знает, кто этим трудом занимается. О себе (о своем клевере) говорил с восхищением.

Л. Н.: А люди домогаются, желают как раз того, чего не должны: богатства, учености.

Л. Н. о Ваисове, что он закостенел в догматах магометанства, в которых он воспитан.

Досев Льву Николаевичу о Ваисове, что он ему понравился, что он очень милый человек. Л. Н. согласился.

Л. Н. с единомышленниками менее устает беседовать².

Сегодня был пятый раз (у Л. Н. четвертый, а раз во время болезни Л. Н. у Черткова) Баскин-Серединский. Л. Н. побеседовал с ним внизу.

— Зачем приходил?

Л. Н.: Хочет, чтобы я его похвалил. (Баскин-Серединский пишет стихи.)

18 февраля. Меня не было дома. Вечером за чаем Л. Н. с С. А. Стахович разговаривали о женщинах. Л. Н. говорил, что они, кроме наших революционерок, никогда не носили оружия. Софья Александровна удивительно точно и хорошо умеет передавать разговоры, или слышанное, или суть прочитанного ею. Можно бы ее спросить.

Потом разговор был об Азефе. Л. Н. сказал, что так и не поймет, почему Лопухина арестовали.

19 февраля. Приехали старшая сестра С. А. Стахович — Н. А. Огаре ва, Михаил Львович с Александрой Владимировной и своячницей — Л. В. Голицыной.

За обедом говорили о прохожих. Александра Львовна предложила одному оборванному прохожему, жаловавшемуся, что некуда поступить, пойти к ней в работники. В конце недели его оденет. Он потребовал сейчас же одеть его и не согласился.

Л. Н.: Я говорил с одним 27-летним, здоровенным: он летом работает, зимами — семь лет — ходит попрошайкой. Я пробовал ему внушить, что отнимает хлеб у настоящих нищих-калек, но он остался непоколебим и твердил, что не найдет работы.

Л. Н. говорил о встреченных им двух прохожих. Опасался за Александру Львовну и Варвару Михайловну, если им встретятся. Но они были на лыжах. На лыжах можно уйти по глубокому снегу.

Продолжался разговор о прохожих.

Л. Н. рассказал, как один приходил к Черткову «расписаться кровью»*, и заключил:

— Есть симулирующие, есть истинно несчастные.

Л. Н. говорил с Софьей Александровной о сибирском 16-летнем мальчике, который попался в деле нападения на поезд (грозит ему смертный

- 335 -

приговор) и о котором Л. Н. и Софья Александровна через Кони и кого-то хлопотали:

ЧЕРНОВИК СТАТЬИ ТОЛСТОГО О ГОГОЛЕ

Лист машинописной копии с исправлениями Толстого. Дата рукой Н. Н. Гусева: «7 марта 09»

— Верить тому не могу, как его экспроприаторы тренировали, чтобы не боялся смерти, как его учили резать кошек.

Михаил Львович говорил, что в Туле все говорят о посещении архиереем Л. Н-ча, что архиерей писал Долинино-Иванскому, что был очень рад (удовлетворен).

Л. Н.: Мне интересно — не было ли ему неприятно сообщение в «Русском слове?» Он совсем светский человек, приятный.

Софья Александровна прочла вслух из «Русского слова» интервью Спиро с архиереем о посещении им Л. Н-ча¹.

Л. Н. во время чтения ушел, т. к. там есть «неприличные слова».

Софья Александровна: Неприличные слова — это «великий гений» — о Льве Николаевиче.

- 336 -

Вечером Л. Н. читал вслух свой перевод и переделку беседы отца с сыном о солдатстве. Потом разговорились об Азефе.

Л. Н.: Нет худа без добра: дело Азефа раскрыло, что̀ такое правительство, тем, которые этого еще не видели. Правительство — это ряд мерзавцев. Я говорю Мише: как он может ему служить?²

Михаил Львович спрашивал об игре братьев Гаяриных.

Л. Н.: Они играли легкомысленные вещи. Я это люблю. Гольденвейзер, Сибор играют классические.

20 февраля. Днем уехали Михаил Львович и Л. В. Голицына. Вечером уехал Н. Н. Гусев на похороны отца. Я с раннего утра до вечера с больными.

Вечером Софья Александровна спорила с Л. Н. об искусстве. Присутствовали: Ольга Константиновна, Чертков, Александра Владимировна, Огарева, Александра Львовна, Варвара Михайловна.

Раньше Софья Александровна читала вслух (некоторые места, находя невозможным читать вслух, пропускала; к концу пропускала страницы неинтересные) из «Русской мысли», июнь 1908 г., реферат о философии полов, по книге Вейнингера — 23-летнего немецкого еврея, покончившего самоубийством.

«Русскую мысль» принес Владимир Григорьевич, объясняя, что Федор Алексеевич находит, что Вейнингер одинаково с Л. Н. смотрит на женщин. Реферат всем не понравился.

Л. Н.: Очень легкомысленно. Совсем непонятно. Неправда. Все это чепуха. Все это следствие учености. Набрался разных взглядов...

Софья Александровна: Он оригинален.

Л. Н.: Нисколько. Пример упадка нынешней учености¹.

В разговоре об искусстве, который начался с картин Орлова, кончился «Властью тьмы», Л. Н. говорил спокойно. Софья Александровна, которая сегодня не в духе, горячо спорила.

Л. Н. возражал:

— В области хорошего, духовного есть только одно хорошее: духовное. Сюда нельзя примешивать красоту, поэзию. Некрасова поэзия — это совсем не поэзия.

Софья Александровна: А если Некрасов говорит, что «нужно быть добрум»?²

Л. Н.: Нет, он не говорит.

Софья Александровна напала на Виктора Гюго, которого Л. Н. высоко ставит.

Л. Н.: Виктор Гюго — это серьезная сила, такой и Герцен (его роман «Кто виноват?», «Былое и думы»). У них есть известная духовная энергия, их особые требования, которые драгоценны. Они есть у Диккенса, Достоевского, Шиллера. У Достоевского есть путаница, у него нет свободы, он держится предания и «русского, исключительного». Он связан религией народа.

Л. Н.: У меня горячая любовь к Ламеннэ. Он был священником, а перешел на искание истины и правды жизни. Вот это для меня дороже всего. А приписывание важности тому, что вы говорите: романам, поэмам, «Власти тьмы»... как только оно соприкасается с действительно важным, — теряет значение. Почему же нам всем дороже всего Евангелие? Вот вам искусство: притчи, сознание бога. И как я буду любить описание, как <он> ходил по лесу и целовал ее руку? Это неважное. Приписывать этому важность — это слабость высших классов, которые оправдывают ту жизнь, какую ведут. Человек не может без искусства жить, как без пищи. Но как пище приписывать особую важность, стараться чем слаще есть — нехорошо, так и этому: поэзии, красоте. Чем меньше пищи, чем она чище, тем лучше, так и искусство.

- 337 -

Софья Александровна: Всегда начнете говорить вы при всех, что не знаете, что такое искусство!

Л. Н.: Не знаю. Искусству приписывается особое значение: искусство как что-то высшее. Что такое пища — знаю, а что такое гастрономия — не знаю. В наше время «высшее» искусство дошло до того, что оно само себя уничтожает. Этот упадок есть и в науке. Мы только что читали Вейнингера; этот упадок искусства и науки начался давно. Теперь стали предъявляться высшие требования жизни, и занятие поэзией теперь неудобно. Прежде секли и поэзией занимались. Это искусство утонченное обречено на погибель. Оно возникло среди классов, живущих самым уродливым образом, в том сословии, которое жило отвратительною жизнью. Так как в этом мире начинает появляться высшее — оно (искусство) гибнет.

Эти мысли Л. Н. говорил не сразу, а ответами на возражения.

— Эти явления, то, что мы называем настоящим искусством (песни, сказки, басни), это все хорошее, — отвечал Л. Н. — Романы пошли оттого, что богатым было нечего делать. Одни писали, другие читали эти глупости и думали, что они — себя не исключаю — занимались очень важным делом. Я не понимаю, как эти мои мысли могут быть кому-нибудь непонятны. У нас, в России, ста миллионам это искусство недоступно.

Софья Александровна и Софья Андреевна: Это несчастные люди, которые не могут Пушкина читать, «Власть тьмы» понимать.

Л. Н.: Я никого не считаю несчастным. Этим ста миллионам людей оно не нужно. Им забавляются богатые. Представьте себе, что вы любите играть на тотализаторе или пьете шампанское и говорите, что жалеете, что все не могут пить шампанское, им воодушевляться к добрым чувствам, красоте.

Софья Андреевна читала корректуру первого тома Молоствова и Сергеенко «Л. Н. Толстой. Биографические материалы».

Ночью уехала Огарева.

21 февраля. Утром уехала А. В. Толстая, невестка, любимая и Л. Н. и Софьей Андреевной. Всегда с умилением вспоминают о ней. Ее сынок, шестилетний Ваня, просил через нее дедушку послать ему свой портрет. Л. Н. написал ему на портрете целое наставление, как жить:

«Милому внуку Ване

Дедушка Лев.

Когда твой папа был маленький, он на бумажке написал себе, что надо быть добрум. Напиши это себе в сердце и всегда будь добрым, и тебе всегда хорошо будет. 21 февраля 1909. Лев-дед»¹.

За завтраком Л. Н. говорил, что в фельетоне «Русских ведомостей» разбор трех писаний: Семенова, Арцыбашева и Струве.

Софья Александровна: Которого Семенова? Близкого вам? Сергея Терентьевича?

Л. Н.: Леонида. Он ближе мне. В писаниях у всех отмечено о подавленном состоянии революционеров. И. (фельетонист) смешивает их всех, потому что у них у всех одинаковое душевное настроение. Это — из старых сочинений Леонида Семенова². Он перестал писать под влиянием Добролюбова (А. М.). Добролюбов близок мне. У них есть примесь мистического.

Пришел Досев проститься с Л. Н. Поговорив с ним, Л. Н. просил его еще подождать — вместе погуляют. Потом Л. Н. сошел к нему в мою комнату проститься: «Простите, я такой мрачный. У меня бывает такой упадок сил, и это можно посчитать за неудовольствие».

Мне было жалко, когда простился с Досевым — милый, простой, радостный.

За обедом: Софья Андреевна, Софья Александровна, Александра Львовна, Варвара Михайловна.

- 338 -

Софья Андреевна о рукописи тома VI биографии Л. Н-ча (Молоствова и Сергеенко), которую возвращает исправленной Молоствову; негодовала, как ее Сергеенко расхваливает. Выпустила такие места: «Софья Андреевна рассказала, что царь ей сказал: «Вы стоите выше императрицы, потому что вы жена Толстого», и много подобных. Была возмущена и дурным языком и противной лестью.

— Что-то Чертков перестал ездить к обеду, — сказала Софья Андреевна. Л. Н.: У него теперь состояние возбуждения, усиленной работы.

Мало спит, пользуется им, чтобы больше работать. Такое возвращающееся состояние возбуждения, а после спячки и успокоения — в меньшей мере <бывает> у всех, у меня оно есть. Когда много сплю — мало работаю, когда мало сплю — много работаю.

Л. Н. о чудесной зиме: «Какая эта зима!» О красивом сегодняшнем утре: «В шесть встал, в половине восьмого уже гулял».

Пополудни верхом два часа 20 минут. Шагом-проездом³— семь верст в час, значит 16 верст.

22 февраля. Была Ольга Константиновна с детьми. Вечером с ней, с Александрой Львовной, Варварой Михайловной проверяли статью о содержании номера газеты. Александра Львовна сегодня едет в Москву вместе с Софьей Александровной, едущей в Петербург. Разговор между Софьей Александровной, Ольгой Константиновной, Софьей Андреевной.

Л. Н. о том, как непрочны браки, расторгаются. Изменяют, особенно мужья.

Л. Н.: Это ужасно, эта свобода до брака — это самое страшное, что делает то, что после брака у него ееть уже привычка. И главное зло, что это самое и в народе, как говорила на днях Мария Александровна.

Л. Н.: Я нынче получил много интересных писем. И, между прочим, от Балашова: самые отвлеченные религиозно-философские вопросы¹. Удивительно письмо от одной дамы.

На какой-то вопрос Л. Н. ответил:

— Время длинно, плохо помню; и что помню — кажется так давно. Л. Н. говорил про письмо матери о своей дочери-гимназистке, «которая уже писала мне, — сказал Л. Н., — что они любят своего отца и вместе с тем не хотят его огорчать. Дочь не хочет ни паспорта, ни метрического свидетельства».

Л. Н. отвечал матери².

Л. Н.: Я люблю наблюдать руки (Л. Н. любит большие руки).

Л. Н. (о евреях): Как же целую нацию осуждать?

23 февраля. Л. Н. несколько дней очень рано встает. Перед восемью часами выходит гулять. Сегодня пополудни тоже гулял. Вечером на вопрос Черткова, как он себя чувствует, ответил, что «бессилен». Все-таки днем работал.

Вечером Фельтен. Два года пробыл безвыездно в Петербурге по требованию полиции; теперь у него три судебных дела по издательству «Обновление»¹, и он ездил в Крым, чтобы подкрепить здоровье перед грозящей ему тюрьмой. Он очень любит море и в Крыму им наслаждался.

Л. Н. расспрашивал его об этих его делах и о прежних арестах.

Л. Н. рассказал про вчерашнего посетителя, Сергея Федоровича — тамбовского крестьянина, что он серьезный; рад был побеседовать с ним.

— Это самый многолюдный и серьезный наш читатель, которого мы игнорируем. Чужие, непонятные народу выражения употребляем, — сказал Л. Н.

Владимир Григорьевич: Вы — не очень. Возможно понять, но все-таки все ваше будет переложено на более простой народный язык.

Л. Н.: Дай бог!

- 339 -

Л. Н. говорил про письма, которые сегодня получил. Молочников пишет из тюрьмы. Нынче он описывает революционера, с которым спорит; анархист без насилия². Это прямо жизнь в тюрьме кипит, энергия духовная. Мы тут спим.

Л. Н. спросил меня, не писала ли мне Мария Николаевна.

— Нет? Я виноват. Я давно не писал³.

Чертков привез экземпляры «Царства божия внутри вас», издание Е. В. Герцика в Петербурге. Он бывший предводитель, профессор, честный человек. Его издания сочинений Л. Н-ча печатаются без всяких сокращений, согласно указанию автора — с лондонских оригиналов В. Г. Черткова. Мы были этим (что «Царство божие» печатается в России без пропусков) поражены.

Л. Н. сказал какую-то французскую пословицу в том смысле, что его писания — это долбление глухим⁴.

Владимир Григорьевич заметил, что многие читают с пониманием. Я подумал, но не сказал, что на меня из всех сочинений Л. Н. «Царство божие» сильнее всего подействовало.

Я сообщил Л. Н. содержание сербской статьи по поводу его «О присоединении Боснии» (М. Стеванович. Лäв Толстој о анексіј. — «Недēльнӣ Прéглед», 1908, Брôji 36 и 37). Автор ее заключает саркастически, что статья Л. Н. не убедит Эренталя, австрийского министра иностранных дел.

Л. Н.: Никого не убедит.

Владимир Григорьевич привез: 1) письмо духобора к Анне Константиновне, 2) письмо жены Бедро, присужденного за участие в Крестьянском союзе к ссылке в Якутскую область, а он чахоточный. Его дело будет в Сенате у Кузминского. Просит Л. Н-ча похлопотать. Л. Н. сегодня же напишет Кузминскому, 3) английский перевод «Нет худа без добра». Это перевод по-новому: переводил дословно латыш — Саша Зирнис и поправлял англичанин Томпсон. Владимир Григорьевич хотел узнать, какое впечатление перевод произведет на Л. Н. 4) Письмо Балашова. Его читали вслух.

Л. Н. говорил, что читает Кравчинского-Степняка «Андрей Кожухов», роман, напечатанный в 1906 г. в России.

— Что тогда печаталось! — сказал он.

Владимир Григорьевич напомнил Л. Н-чу, кто был Кравчинский: он убил начальника III отделения Мезенцова, и спросил, знал ли Л. Н-ч Мезенцова.

Л. Н.: Превосходный малый! Я был на ты с ним. Посвистывал.

Владимир Григорьевич: Кравчинский, убивший его, был предобрый, тихий, далекий от убийств. Его в Англии любили, почитали. Он не любил рассказывать про это убийство, но не раскаивался в нем.

Фельтен рассказывал про море и спросил Л. Н-ча:

— Вы равнодушны к морю?

Л. Н. (усмехнувшись): Равнодушен. Вещественный предмет.

Фельтен: А горы любите?

Л. Н.: Горы красивее.

Фельтен: Ведь они тоже вещественный предмет.

Л. Н.: Везде одинаково: на море, в горах, степях. Солнце действует больше всего на меня. Третьего дня — какой солнечный день был! Утром восход — все розовое. Удивительная эта нынешняя зима: мороз держится. Оттепели почти не было.

Владимир Григорьевич спросил, когда Л. Н. видел восход.

Л. Н.: В шесть часов утра вставал.

Владимир Григорьевич спросил, когда ложится.

- 340 -

Л. Н.: В 11 часов*. Когда пять часов сплю, хорошо работаю; когда — семь — вял. Сегодня спал восемь — и вял.

24 февраля. Был Владимир Григорьевич с А. А. Медведевым, новым секретарем, с которым он спокоен.

Разговор о смертных казнях и приговорах, которых в последние дни опять очень много. Л. Н. на днях говорил, что со дня на день думает, что это уже последние приговоры, что уже должны быть прекращены, а в следующий день опять новые приговоры и новые казни.

Л. Н. о какой-то книге Гюго¹, в которой читал, что есть три довода за смертную казнь: устранение, возмездие, устрашение. Ни один из этих трех не осуществляется.

— Я думал, — сказал Л. Н., — что от чувства мести люди освободились, а его юристы приводят. Но я еще в университете спорил о возмездии.

Л. Н. говорил, что он очень благодарен Давыдову за материал, который он прислал ему, о суде и казни двух напавших на парфюмерную фабрику Чепелевецкого в Москве. Они никого не убили, а только грабили. Суд над ними — подробности эти, соблюдение формалистики — по-ихнему, должны доставить полное удовольствие своим подсудимым. Их казнили в пустом сарае, виселицу не ставили, а повесили на перемете. Имя одного из них — Лункин, имени другого Л. Н. не мог припомнить.

— Я не хочу вам это рассказывать подробно, потому что мне хочется передать об этом подробно в моем писании.

Л. Н. о повести В. Гюго «Le dernier jour d’un condamné»:

— Все это сильно и все это comme chanté**. Все это знают. Написано в 1830 году! И все продолжаются казни.

Потом прочел вслух оттуда одну сцену — комическую².

Л. Н. вспомнил о Бедро, о котором писал вчера сенатору Кузминскому, что он действовал против насилия, против еврейского погрома в одном местечке Полтавской губернии, против погрома усадеб. Его засудили потому, что он там, в Полтавской губернии, устроил Крестьянский союз.

Л. Н. рассказал содержание письма Разумниковой о ее дочери, разделяющей его взгляды и потому не хотящей иметь метрического свидетельства и паспорта и ради того готовой выйти из гимназии и продолжать жить в Москве (выехать в деревню нельзя без паспорта) и давать уроки музыки. Не хочет идти на компромиссы.

Л. Н. по поводу этого письма:

— Разве мое письмо к Кузминскому не компромисс?

Л. Н.: О трех типах судей: Кузминский — тип, верит в Свод законов, как в Библию; он справедлив. Второй тип......*** Это типы односторонние, они мне ясны. Но тот тип судей, подгоняющих подсудимых под закон, старающихся возможно больше обвинить и наказать их, — сложный тип, мне неясен.

Чертков принес Л. Н-чу письмо: член английского парламента хочет основать генриджорджевскую лигу. Просил Л. Н-ча ему написать³. И Л. Н. разговорился, что можно ожидать проведения генриджорджевской реформы в Англии. «Англичане, в формах приличия, совершают удивительное» (т. е. энергически вводят умеренные законы).

Чертков усомнился, проведут ли что-нибудь, т. к. у них решают лорды, палата лордов.

Л. Н.: Земельный вопрос — это одна из коренных вещей, на которой держится порядок, существующий нынче. Его защищают. Он рушится.

25 февраля. Приехал Гусев с похорон отца. Л. Н. сегодня стал писать

- 341 -

о Генри Джордже. Пополудни прошелся «к поручику» и обратно, значит три версты с горы на гору и обратно столько же¹; а было все время 17° мороза.

Л. Н. говорил о письмах. Получил и от Горбунова. У него пять судебных дел по изданию книг, между прочим книжечки «О войне» Л. Н-ча².

Л. Н.: Его будут судить, а все к суду прикосновенные люди, с которыми Иван Иванович имел дело, недоумевают, сочувствуют ему. Действуют из-за давления сверху.

Софья Андреевна спросила:

— Сверху от государя, что ли?

— От Столыпина, — прибавил тихо, как бы неуверенно Л. Н.

После молчания Л. Н. продолжал:

— Мы накануне важных событий, важных для нас: Горбунова будут судить, Черткова погонят.

Л. Н. удивлялся, что Черткова нет. Кажется только один день за все время своего пребывания в Телятинках, пропустил (не приехал).

Софья Андреевна (о Черткове): Как он Льва Николаевича любит! — И она Черткова скорее любит, чем чтобы он ей был безразличен.

Л. Н. пошутил, что он не хочет умереть, только чтобы ему (Черткову) не сделать неприятно.

Л. Н. о письме Поссе, которое сегодня получил, о том, что он из противника его, читавшего рабочим лекции против него, сделался поклонником его³.

Я прочел вслух полученное сегодня письмо Максимовича, сербского переводчика, — «О присоединении Боснии»:

«Когда у нас появилась в печати статья Льва Николаевича о Боснии и Герцеговине, некоторые газеты и журналы отнеслись к ней отрицательно, шаблонно, упоминая об утопиях и т. д. Теперь же, когда европейские правительства, не исключая и русского, поступают относительно сербов совершенно так, как это было сказано в статье Льва Николаевича, т. е. правительства — волки, защищают волка — Австрию, а не ягненка — сербский народ (Сербию, Боснию и Герцеговину) — теперь те самые газеты осуждают волков словами, доводами и приемами, взятыми прямо из статьи Льва Николаевича и ее идеологии. Будучи вообще бесконечно отдалены от отрицания государства, они теперь по опыту убедились, что корень наших бедствий лежит именно в существовании государства»⁴.

Л. Н-чу и всем понравилось.

— Если бы убедились! — сказал Л. Н.

Л. Н. заговорил про книжку Павского, воспитателя Александра II с 1826 г., которую он сегодня смотрел, что̀ в ней о троице, Христе, богочеловеке⁵.

— Видно, что он о догматах пишет не из убеждения. Он на первое место выдвигает любовь к ближним. Его обвиняли, что он не верит в правосла вие. Я посмотрел о нем в словаре Брокгауза.

Николай Николаевич рассказал про декадентское стихотворение Ф. Сологуба, в котором он молится и предается сатане.

Л. Н.: Ах, не люблю я стихов! Вот Виктора Гюго — до чего его люблю, прозу всякую строку смакую. Дошел до стихов — не мог читать. Сейчас виден умысел, ненатурально.

Николай Николаевич: Теперь все газеты и журналы приняли сторону декадентского искусства. Скрябина музыку восхваляют, что она приводит в волнение слушателей.

26 февраля. После несколькодневного возбуждения, раннего вставания, напряженной и многой работы, Л. Н. сегодня поневоле отдыхал. Проснулся в половине десятого, прошелся до мостика, посидел с полтора часа и опять ложился в постель. Проснулся в 4 часа. Перебои, через каждый 4

- 342 -

до 10, пульс 78, температура 36,8. Он уже вчера и третьего дня чувствовал стеснение сердца, а сегодня ему противно во рту, аппетита никакого, прямо не хочется есть. После пульс поправился, перебоев нет, но неравномерен. В семь часов поел в первый раз.

За обедом: Чертков, Фельтен, Софья Андреевна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич.

Во время обеда Л. Н. пришел в халате и сел не за стол, а на кушетку и сказал нам по поводу своей слабости:

— Vous êtes prévenus. Je ne veux pas vous jouer un mauvais tour*, — сказал Л. Н. в шутку, с намеком на то, что не хочет помереть, когда Черт ков построился вблизи ради него.

Софья Андреевна: Я пишу 1889 год. Ты уже тогда говорил, что скоро помрешь, а, бог даст, всех нас переживешь.

Л. Н.: В том (смерти), кроме хорошего, ничего дурного нет.

Я рассказал и после прочел вслух телеграмму в «Русском слове» из Японии, что правительство запретило некоторые сочинения Л. Н. ввиду их дурного влияния на молодежь¹.

— Ах, как хорошо! Это удивительно! — воскликнул Л. Н. радостно. — Это мне такой комплимент. Я думаю, что там христианство имеет влияние.

В том же номере «Русского слова» от 25 февраля о А. М. Бодянском, заключенном за распространение запрещенных сочинений Л. Н., сообщается, что за его освобождение хлопочут член Думы Каменский и министр юстиции Щегловитов².

Л. Н. сказал, что он хочет написать Гершельману о (Н. П.) Лопатине, присужденном на три месяца за то, что напечатал строки Л. Н. о смертной казни в газете, кажется, еженедельной, «Жизнь»³, туда поместил Купчинский, интервьюер Л. Н-ча в феврале.

Разговор о смертных казнях, об одном из доводов за них, что они устрашают.

— Массовые смертные казни, — сказал Л. Н., — как во время Французской революции и нынешней, в близком времени затушают, а в более далеком — увеличивают преступления.

Л. Н. вспомнил, что сегодня на прогулке, встретив стражника, живущего у нас, спросил у него, почему служит в стражниках. «Я получаю 35 рублей в месяц», — ответил стражник.

— Это весь секрет службы стражников, министров: получают 35 рублей вместо восьми и потому исполняют службу, — сказал Л. Н. — Стражник было начал оправдываться, что он старается не обижать.

Фельтен спросил Софью Андреевну, почему она не перепечатывает старый журнал Л. Н-ча «Ясную Поляну». Сколько там интересного, сказок. Софья Андреевна ответила, что она держится строго права, а право собственности на журнал Л. Н. передал учителям: Эрленвейну, покойному Томашевскому, Петерсону и другим. Их было около тринадцати⁴.

Л. Н. получил сегодня кипу книг, ему неинтересных, о практических вещах; между прочим, и греческий журнал «Клио» из Смирны⁵.

В нем портрет Л. Н. и статья о нем Анатоля Франса.

Л. Н. спросил меня:

— Вы по-гречески читаете? Я могу, — добавил Л. Н.

Л. Н.: Нынче читал о последних днях Чернышевского. Я его в свое время не любил. Он был необыкновенно свеж. Стал бредить, ходить по комнате; умер в три дня параличом.

Вечером Страховы. Софья Андреевна рассказала, что в новом издании сочинений Л. Н.⁶ следовало бы внести пропущенные цензурой места из военных рассказов (рукописи должны находиться в Румянцевском музее);

- 343 -

дополнить «Записки маркера» (у Бутурлина есть дополнения); включить статью Л. Н. о «Войне и мире», появившуюся в «Русском архиве» 1868 г. и перепечатанную несколько лет назад в иллюстрированном приложении к «Новому времени»; издать книжку рассказов, помещенных в книжках журнала «Ясная Поляна».

Софья Андреевна передала слова Л. Н. о французском переводе его сочинений Бинштоком: «Невозможный, отвратительный перевод. Стараюсь его не читать».

27 февраля. Л. Н. спал хорошо; утром гулял. После полудня был у него московский студент, говорил час о вере. Вечером: Владимир Григорьевич, Андрей Львович, Екатерина Васильевна. Андрей Львович рассказывал о Петербурге, где искал службу.

Л. Н. читал в газете, что за границей появилась его статья против смертной казни, написанная по поводу «Заметок» А. А. Столыпина¹.

Л. Н. сегодня поправил замечательное письмо о непротивлении.

Сергей Львович говорил про Андреева, что он и новые писатели хотят épater le bourgeois*.

Л. Н.: А так как теперь 99 процентов читателя — les bourgeois, так и удается им.

Л. Н.: Название «Жизнь человека». Эффектно! Музыка Скрябина.

Сергей Львович спросил Л. Н. о рассказе Андреева «Семь повешенных». Л. Н. неодобрительно высказался о нем.

— Я Андреева ничего не помню, что читаю. Так несвязно, искусственно.

28 февраля. Л. Н. пополудни ездил верхом к Чертковым; думаю, чтобы показаться дамам, ради него приехавшим читать и показывать с волшебным фонарем картинки Индии и др., на случай, если бы вечером не поехал слушать их лекцию¹.

За обедом Л. Н. сказал:

— Читал Даниеля статью о Генри Джордже (в его журнале «The Open Road»). Превосходна. Просто хочу англичанину ее рекомендовать.

Это член английского парламента, хочет основать генриджорджевскую лигу и внести законопроект в парламент и просит Л. Н. написать для них о Генри Джордже.

— И Даниелю будет приятно, — прибавил Л. Н.

Л. Н. разбил у себя в спальне склянку, из которой пил боржом. Жалел, как если бы был сделан бог знает какой убыток. Когда ему сказали, что она стоит всего 15 копеек, удивлялся. Л. Н. очень бережливый, не любит портить, уничтожать вещи; например, бумагу бережет: каждый клочок использует.

Вечером, в 7 часов, ездили Л. Н., Владимир Григорьевич, Варвара Михайловна, Николай Николаевич и я на лекцию дам об Индии к Чертковым. Там в большой зале наверху было холодно и многолюдно. Л. Н. знобило, а пришлось долго ждать, пока начали показывать, т. к. Л. Н. дома по каталогу из 750 картин выбрал около ста, которые хотел видеть, преимущественно этнографические: разные типы аскетов, Будд, пагоды, Бенарес, и их только при нем отыскивали. Дамы путешествовали по Австралии, Сандвичевым островам, Яве, Японии, Бирме, Индии и т. д. Читала с волшебным фонарем г-жа Корсини; показывала сперва народы Индии: парсов, поклонников Зендавесты. Они не пропагандируют своей веры, и их всего 60 тысяч. Показывала их «башню молчания», белуджей — «самый беззаботный народ», китайский квартал в Бомбее; сикхов, они монотеисты, поклонники Грантха — это их священная книга; чурков на Афганской границе, два миллиона в Пенджабе, воинственный народ, и солдат из

- 344 -

разных племен (они нравились Л. Н. — «Какие молодцы солдаты индийские», произнес Л. Н.) и других иноземцев Индии: арабов, турок, сирийцев, виденных ею в Индии. Город Дели, Бенарес, по этим картинкам — чудесный город, может быть самый красивый город в мире.

Л. Н. спросил, сколько жителей в Бенаресе, как широк там Ганг. Показывала изображение факиров в Бенаресе: одного с приподнятой высохшей рукой, с отросшими ногтями, другого с ногой, заведенной за шею на спину, тоже высохшей, одного в клети. У всех их глаза устремлены куда-то в простор, потускневшие. Такой факир — йог — уходит внутрь себя, в глубокое созерцание, внешний мир для него не существует, ест чуть-чуть. Индусы очень вежливые, сдержанные, достойные. В пагодах надо держать себя корректно, пропускают до известной черты по святая-святых, а дальше ни за что. В Японии за деньги и туда проникнуть можно. Англичане обращаются с индусами очень грубо, железнодорожные чиновники — whip* плетью. Необыкновенно красивы храмы дравидские.

Л. Н.: Удивительно хороши!

Л. Н. к концу просил показать этнографические картины из Бирмы, а не храмы и не Будд: статуй Будд много уже показывала. О бирманских женах говорила, что они самые счастливые женщины в мире, что они свободны.

Л. Н. спросил:

— А верны?

— Не без греха, — улыбнувшись, ответила г-жа Корсини.

Ночью вернулась Александра Львовна из Москвы и привезла попугая.

1 марта. У Л. Н. разболелась нога — воспаление варикозных вен на берце. Третьего дня оступился. Вчера два раза ездил к Чертковым; вечером почувствовал боль. Уже на представлении познабливало его, верно от этого, сегодня утром сказал и показал мне ногу. Остался лежать в постели с приподнятой ногой в компрессах.

Днем был Владимир Григорьевич, пополудни Ольга Константиновна с Н. П. Рудаковой, г-жой Корсини и фотографом. Н. П. Рудакова — московская купчиха, очень скромная; с ней на ее средства г-жа Корсини путешествует. Снимались с Л. Н. в кабинете. Софья Андреевна позвала их на завтра.

За обедом Л. Н. сказал:

— От Попова, тамбовского крестьянина, милое письмо¹. Ваисова арестовали². Я читал нынче «Былое»; где ни откроешь — интересно.

Пришел человек из Тулы к Л. Н-чу³. Николай Николаевич пошел расспросить его, что он хочет. Пока он с ним беседовал, Л. Н. с Владимиром Григорьевичем говорили, как приходящие потолковать о духовных вещах в конце концов просят материальной помощи. Разговор о духовных вещах часто бывает предлогом. Вчера приезжали к Л. Н. четыре просителя по личным делам: насчет суда за подкинутого ребенка, увольнения со службы и проч., а в конце все попросили денежной помощи.

Николай Николаевич вернулся и сказал о пришедшем, что он непонятный какой-то: говорит, что ничего не нужно ему материального, о духовном хочет поговорить с Л. Н.

Владимир Григорьевич, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич уехали к Чертковым на лекцию с волшебным фонарем об Индии. Л. Н. в кресле на колесах перекочевал в кабинет и там с три четверти часа беседовал с туляком, который был глуховат. Их разговор слышался, через гостиную, в зале.

— Нет такого положения, в котором человек мог бы быть доволен собой, совершенен, — слышны были слова Л. Н-ча. — Человек не в силах......**

- 345 -

совершенен только бог. Вся жизнь наша состоит в том, чтобы стремиться к совершенству, насколько возможно, а достичь совершенства — невозможно.

Слов туляка не слышно.

Л. Н.: Я беспрестанно получаю письма от молодых людей, которые пишут: «Я чувствую, что моя жизнь неправильна; хочу все бросить, поеду в Самару, Америку, на землю жить», а я отвечаю им: «Поищите в себе и делайте эту работу хорошенько, а уж этой чистоты достигнете, когда внутри будете чисты». А вы ни про кого дурно не думали, не осуждаете людей? Я вам скажу пример из своей жизни. Вся жизнь моя есть пример. Вчера письмо пишет человек — я его не знаю — он приговорен к каторге, и просит написать письмо к сенатору, который мне свояк. Я Сената не признаю. А что же, я ему откажу? Я написал ему (сенатору), чтобы он это дело смягчил⁴. Я часто видел человека: хотел достигнуть всего, не достиг, махнет рукой на все и пойдет по старой дороге. Я говорю: не идите до крайностей, а то не выдержите. Как у вас с солдатством? Вы читали что-нибудь из моих вещей? Какая ваша должность? Сколько вы получали? Давно вы отказались от службы на железной дороге? А не возьмут вас опять?

— На железной дороге мне кажется, что тут служишь обществу, а вы думаете, что нет?

— Эти вопросы решает каждый человек сам в себе. Я советовать не могу. Страшно — высоко подняться. Как вам сказать: есть друзья, отказавшиеся от военной службы, сидят в тюрьме; другие......* но и то хорошо. Вино пили? А теперь курите?

Л. Н. дал ему письмецо к Черткову⁵ и попросил Ваню проводить его в Телятинки. Туляк 28-летний, на вид моложе, скромно одетый. Потом Л. Н. говорил о нем радостно: «Он не женат, не курит, не пьет, вегетарианствует два года».

Л. Н. получил книжку доктора Грабовского: «Geistige Liebe»⁶ — о том, что телесная любовь — животное, воздержание — человек. Л. Н. прочел книжку со вниманием, упрекал Грабовского в самоуверенности, приписывании себе оригинальности, тогда как пять тысяч лет тому назад все это было сказано. Об этой же книге Л. Н. заговорил вечером за чаем:

— Вот я только сейчас читал книгу по поводу половой любви. Везде одно и то же — что можно прожить без брака, воздерживаясь.

Софья Андреевна попеняла Л. Н-чу, что он всегда это говорил, а нажил 13 детей.

Л. Н.: Я не говорю, что я хорошо жил, я скверно жил, а что можно воздерживаться и должно.

Софья Андреевна стала доказывать несостоятельность его теории. Л. Н. попросил отвезти себя в кабинет. Он сидел с приподнятой перевязанной ногой в кресле на колесах. Софья Андреевна продолжала:

— Почему проповедовать то, что не исполняешь?

Мария Александровна (убедительно): Без идеалов жить было бы невозможно. Лев Николаевич тем и дорог, что на свою жизнь оглядывается.

Л. Н. пишет «Детскую мудрость»⁷. Тему к первому диалогу, что «мы, господа, ничего не умеем делать» — почерпнул из рассказа Раевской о своих детях. В «Русских ведомостях» статья Л. Н. «Христианство и смертная казнь» подана под заглавием, данным ей редакцией: «Толстой и А. Столыпин»⁸.

2 марта. Л. Н. говорил с восторгом о вчерашнем тульском посетителе:

— Это подготовители. Он совершенно один в Туле. Был революционером,

- 346 -

но не очень. Отказался от места на железной дороге, 45 рублей в месяц. Желание его пострадать. Он мне был очень интересен своей наивностью¹. Л. Н. с Владимиром Григорьевичем говорили про другого молодого тульского рабочего, бывшего у них обоих: революционер, но есть у него желание узнать и другие воззрения. Когда ему Л. Н. говорил про христианский образ жизни, он возразил: «Если будешь так делать, тебя гнать будут».

Вечером читала и показывала картины г-жа Корсини для Софьи Андреевны. Л. Н. позвал мальчиков-учеников. Пришло их больше 20-ти, а с ними и парни, девочки, молодайка, Тарас Фоканычев, кучера, вся прислуга, Ольга Константиновна, Дима, Мария Александровна, приехавшая сегодня. Мальчики поместились впереди на полу. А. А. Корсини показала около ста картин, между ними простого и богатого сингалезца. Простой — длинноволосый, гологрудый, очень похожий на «Христа в Гефсиманском саду» Ге. От солнечного удара в год гибнет 50000 человек. С восьми утра до четырех не выходят на улицу. Показывала далай-ламу, и Лхассу, и монастырь на высокой скале, куда лезут больные для исцеления. Когда показывала факиров, Л. Н. заметил:

— Это все-таки интересно, какая энергия может быть развита в чело веке!

А. А. Корсини говорила, что индусы сдержанные, что в Индии никогда не слышала ругани н не видала, чтобы дрались. Англичанин не садится рядом с индусом: это считается неприличным. Дети нравились Л. Н. Спросил, охотно ли снимались.

А. А. Корсини: Да, охотно.

А. А. Корсини говорила про отношение англичан к индусам, что устроили школы для сыновей раджей и влиятельных классов (парсов, торгашей, богачей).

Речь об Индии, о порабощении Индии.

Л. Н.: Те, кого можно подкупить, те попали в порабощение, себя порабощают. Тамбовский крестьянин — вряд ли есть у него корова, лошадь, а на книжки есть. Такого не поработишь.

— Завоевание Индии, — рассказывал Л. Н., — началось с ограждения английским войском будто бы обиженных туземцами английских купцов.

Когда представление кончилось, Л. Н. сказал:

— Очень, в высокой степени интересный народ. Как бы эта лекция была хороша, если бы только ее обработать, подобрать этот материал, как следует, и приложить к нему текст.

Сегодня Л. Н. просил навестить Пашку Резунова, его любимого ученика, поправляющегося после болезни, посмотреть, не может ли он прийти на лекцию с фонарем, и снести ему белого хлеба и яблок. Л. Н. с таким участием расспрашивал про него, как родной отец. Какая у него любовь к крестьянским детям!

3 марта. За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Мария Александровна, Николай Николаевич. Мария Александровна вспоминала про Николаевский институт, где она была классной дамой, потом про Мартынова.

Л. Н.: Это был самый лучший актер, какого я видел.

Мария Александровна: А не Шумский?

Л. Н.: Шумского я не любил: был притворный; Мартынов — натуральный¹.

Александра Львовна, а после Варвара Михайловна рассказывали обстоятельно, интересно про Дурова, про его шутки, его собак, дрессированных крыс, его большие музыкальные, живописные и другие способности. Он часто сидит под арестом за свою смелость. Куда ни приедет, изображает местных сатрапов.

- 347 -

ТОЛСТОЙ И А. Б. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕР

Телятинки, 1909

Фотография В. Г. Черткова

Варвара Михайловна задавала его (Дурова) загадки. Л. Н. просил не говорить ответы, предлагая всем отгадывать, и сам старался, но не отгадал ни одной из трех:

«Как срубить сук, чтобы не спугнуть ворона?» (подождать, пока улетит, потом рубить).

«Отчего плавает утка на воде?» (оттого, что на воде ходить нельзя), и т. д.

Разговор о вчерашних картинах Индии и о лекции. Жаловались, что глаза устают. Мария Александровна вспомнила про «Старосветских помещиков» Гоголя и рассказала про них.

Л. Н.: Какой это юбилей будет Гоголя?

— Сто лет со дня рождения.

Л. Н.: Мне поехать бы в Петербург. Меня приглашают в марте. — И говорил это Л. Н. таким тоном, как если бы ему приятно было поехать туда. Сегодня же Л. Н. писал Марии Николаевне, что если бы куда ехать, то первое — к ней². И недавно говорил о путешествии в Петербург.

Софья Андреевна: Остановись у Зоси (С. А. Стахович).

Мария Александровна спросила Л. Н.:

— Вы Гоголя совсем не знали?

Л. Н.: Нет, никогда не видел.

Мария Александровна: Вы его не застали?

Николай Николаевич: В год его смерти появилось «Детство» Льва Николаевича.

— Был он тогда оценен? — спросил кто-то.

Л. Н.: Сейчас обратили на него внимание. Надо почитать. Я принес из библиотеки четыре тома старого пяти- или шеститомного издания и новое издание Маркса, в котором нет того, что Л. Н. больше

- 348 -

всего ценит у Гоголя, — писем. Л. Н. взял из старого издания два тома писем и все новое. Николай Николаевич читал вслух содержание отдельных томов³.

Л. Н.: «Невский проспект», «Записки сумасшедшего» — это очень хорошо.

А когда Николай Николаевич читал названия научных статей, Л. Н. заметил:

— Научное у него все очень плохо. Л. Н. попросил свезти себя в кабинет.

С 8 до 11 прочитывал у себя в кабинете Гоголя.

В 11 выехал в залу. Софья Андреевна играла на фортепиано. С 11.15 Л. Н. прочел нам вслух «Коляску», не с самого начала: «Репейник — гоголевский», — заметил, смеясь.

Л. Н. все время добродушно улыбался, смеялся. Когда кончил:

— Как хорошо написано! Ничего не недостает, и ни слова лишнего. Поискали еще редактированное Тихонравовым издание Гоголя. Не оказалось 2-го тома⁴. Софья Андреевна очень рассердилась, что из ее шкапа № 12 ее книгу одолжили Чертковым, — и взяла все ключи от библиотечных шкапов к себе.

У Л. Н. разболелось новое место: на вене икры.

— Как это скучно, — сказал Л. Н. — Нет, не скучно, все это хорошо, — убежденно поправил он свои слова, вероятно имея в виду возможность тромбоза сердца, мозга. Расспрашивал про дальнейшее течение болезни и все возможности исхода.

4 марта. Ночью выпал глубокий снег. Чертков второй день лежит, бронхит. Утром приехала Ольга Константиновна с детьми, пополудни уехала Мария Александровна; с ней уезжает спокойствие и мир, которые вносит ее присутствие.

За обедом Александра Львовна рассказала о Коле Ромашкине, отданном около Нового года в Тулу, сначала мальчиком в трактир, а после месяца в кондитерскую; что он там мяса не ест; все осмеивают его за это и зовут «Толстовым». Потом о другом ученике Л. Н-ча — Пашке Резунове, — что он роптал, когда бабушка убила ягненка, а при ихней скудной пище ему бы желать этого!

5 марта. Приехали Ольга Константиновна с детьми, Мария Александровна. Л. Н. стал писать о Гоголе; просил поискать в библиотеке письмо Белинского к Гоголю¹. Чертков из-за гриппа не приезжает. Я ездил к Булыгиным.

Л. Н. вечером не приезжал в залу: стеснение в груди, удушье, вероятно, заставляло его оставаться одному, не вести разговоров. За обедом тоже мало говорил.

Опасения, страха из-за болезни Л. Н. нет ни у Софьи Андреевны, ни у Александры Львовны. Нет обыкновенного во время болезней Л. Н. беспокойства, переполоха, озлобления, нервности, растерянности, суеты и тревоги. От этого Л. Н. легче болеть, чем обыкновенно: когда Софья Андреевна суетится, раздражается, она волнует и его. Л. Н. даже раздражался в болезнях и все просил, чтобы к нему не приходила. Вечером у Николая Николаевича читали вслух письмо Л. Н. к Лопатину, редактору московской еженедельной газеты «Жизнь», и хороший ответ Лопатина, заключенного за появление в «Жизни» странички Л. Н. о смертной казни².

По газетам, грозит вспыхнуть война между Австрией и Сербией. Венское правительство, пресса, вызывающе ведут себя. Удивительно хороша передовая статья «Последние минуты» в «Новом времени» 3 марта.

6 марта. У Л. Н. какая-то стесненность, упадок духа или просто задумчивость.

Пополудни приехал Владимир Григорьевич и рассказал, что у него

- 349 -

были полицейские чины с понятыми и объявили ему, что высылают его из Тульской губернии в три дня. Он им сказал: что они делают; что они на шее народа, собирают подати и т. д. Они слушали, только исправник просил его прекратить речь, т. к. мешает ему писать протокол. Владимир Григорьевич вкратце докончил. Протокола и еще других бумаг не подписал. Он лежал в постели, болен бронхитом. Несмотря на это, приехал; по дороге его вывалили из саней и с большим трудом подняли. Сам не мог встать, до того слаб. Вид у него плохой, и он очень похудел за эти несколько дней.

Л. Н. в последние недели и месяцы часто высказывал опасения, что Владимира Григорьевича вышлют, что не потерпят его общественной деятельности в широком смысле слова и в местной, среди крестьян, посетителей из Тулы, и т. д. Все-таки у Толстых очень поражены. Ольга Константиновна, бывшая с детьми в Ясной, поплакала, и дети: они уже понимают, что́ значит высылка Бати.

Александра Львовна глубоко потрясена, и огорчена, и грустит более всех. Она искренне любит Владимира Григорьевича за его преданность отцу и за любовь Л. Н. к нему.

Софья Андреевна вспыхнула и сгоряча написала письмо в газеты, высказывая свое негодование «наемным палачам»¹.

Дима, приехавший с отцом, убит, жалок; очень принял к сердцу высылку.

— Батя исполняет волю Льва Николаевича, совпадающую со своей, на общую пользу, — сказал Дима.

После отъезда Владимира Григорьевича я заходил к Л. Н. перевязать ему ногу. Л. Н. спокойно спросил меня, слышал ли я про высылку Черткова. Л. Н., видимо, не был поражен ею, принял, как должно, хотя ему больше всех будет недоставать Владимира Григорьевича, т. к. он любит его и привык к нему. И, должно быть, больше всех нас жалеет самого Владимира Григорьевича за причиненное ему горе разлуки с ним, с семьей, домом.

Л. Н. читал сегодня «Слово», «Нашу газету» и «Русские ведомости». Обыкновенно читает или «Слово» или «Нашу газету». Через день, через два дня — и «Новое время». С месяц, как Л. Н. пишет повесть из современной революции².

В 6.15 привезли Л. Н. в кресле в столовую. Я застал его беседовавшим с Николаем Николаевичем о книжке д-ра Грабовского. Л. Н. передавал, что Грабовский пишет, что говорят о власти мужчин над женщинами, но не говорят о власти женщин над мужчинами, а она есть, только не сформулирована.

Л. Н. говорил:

— Помните, этот юный философ Вейнингер — он написал слово в слово ту же мысль, что Грабовский писал, что есть мужественное и женст венное в каждом человеке. У кого и то и другое в одинаковой мере, тот не нуждается в супружестве.

Л. Н. знал Грабовского и раньше; ему помнится, что он раньше писал Л. Н-чу и посылал книги. Поручил поискать их и написать Эндерсу, приславшему книгу Грабовского, что он интересуется ею, и выписать еще некоторые из его книг.

Говорили по поводу высылки Черткова. Кто-то сказал, что яснополянский мужик Данила Козлов взваливает на попов — будто они сказали, что выпихнут Черткова. Софья Андреевна утверждала, что он говорит правду: «Чертков ведь ничего дурного правительству не делал».

Л. Н.: Народ все на попов взваливает. Подрывается самая основа государства — солдатчина.

Черткова высылают будто бы потому, что губернатор заявил: «Если он будет здесь жить, то не ручаюсь за будущий набор в Крапивенском уезде».

- 350 -

Л. Н. рано, в 10.40, лег в постель. На вопрос Александры Львовны и Софьи Андреевны, как нога, Л. Н. ответил: «Хуже». И сказал затем, что еще, слава богу, так, как есть, а то может приключиться гангрена, как у отца Владимира Григорьевича, и что за нею, вероятно, последует в его возрасте смерть.

Я сказал, что гангрена у старых людей не происходит из-за этой болезни и что, по-моему, ноге не хуже, т. к. болезненность второго места меньше, как и воспаление первого. Л. Н. с тех пор, как болен, спрашивает про почту, чего раньше не спрашивал.

7 марта. Александра Львовна очень обеспокоена болезнью отца; уверена, что Л. Н. больше не встанет, что умрет от сердца. У Л. Н. стеснение в груди, удушье. Пополудни приезжал Владимир Григорьевич, поговорил с Николаем Николаевичем о своих писаниях и рукописях Л. Н. Сегодня вид у него бодрый, вчерашняя усталость и впалость лица прошли. Как рассказывала Анна Константиновна, вчера дома все плакал.

Утром приехал Е. И. Чекальский, ученик А. Н. Сиротинина, 24-летний молодой польский литератор. Л. Н. спрашивал его про польские дела. Спросил — идут ли мариавиты в солдаты, под каким правлением полякам лучше всего живется.

Чекальский: Сытнее в России.

Говорили про Немоевского; он враг слова «христианин», но признает этику христианства. К слову «христианин» прилипло слишком уж много грязи. Л. Н. согласен с его, Немоевского, пониманием христианского; относительно слова ничего не говорил. Потом про Жеромского — повесть о любви.

Л. Н.: Господи, зачем люди романы пишут? Мы все под чарами эстетики. Философия Гегеля произвела на нас такое впечатление, что мы бессознательно иногда гегельянизируем. Не всякая этика — этика. Должно не подтягивать под это все, а только христианскую этику.

Л. Н. не любит Гоголя за восхваление российскости.

Александра Львовна стала заниматься стенографией, чтобы мочь заменить Николая Николаевича.

За обедом Л. Н. Владимиру Григорьевичу о книге Грабовского:

— Он очень оригинален; у него мания величия; он говорит, что открыл истину, которая тысячи лет известна. Наряду с утверждениями, с которыми я не согласен, есть у него глубочайшие истины. Он в высшей степени религиозный. Я выписал другие его сочинения.

Владимир Григорьевич передавал Софье Андреевне совет Гали, чтобы свое письмо послала в «Русские ведомости» и «Нашу газету» Хирьякова. Софья Андреевна ответила, что можно в «Русское слово».

Владимир Григорьевич: «Русское слово» не напечатает: это робкая газета; оно никакой статьи Л. Н. не печатает. Сытин в трудном положении: его преследуют за революционные книги, напечатанные во время революции.

Л. Н.: Я Гоголем занимаюсь. Одно из его писем, об отношении писателя к слову, превосходно. Пишет: «Писателя слова — это его дела»¹. На эту тему Гоголь говорит очень хорошо.

Л. Н. говорил это к словам Чекальского о Рабском, фельетонисте варшавских газет. За чаем Чекальский рассказывал разное Софье Андреевне. Л. Н. спросил меня, о чем мы с ним говорили и что́ он.

Я: Он мил, добр, но легкомысленен и никаких серьезных вопросов в себе не имеет.

Л. Н.: Без всяких убеждений. Он напомнил мне, что копошится весь мир нам совсем далеких, чуждых людей.

Вечером был Андрей Львович с Екатериной Васильевной. Андрей Львович говорил, что тульские дворяне посылали депутацию к Лопухину,

- 351 -

чтобы выслать Черткова. Лопухин же, будто бы от себя, выслал его, воспользовавшись отсутствием губернатора Кобеко и замещая его по должности. Кобеко сказал, что пока Л. Н. жив, он Черткова не вышлет, не сделает этого ради Л. Н.

ТОЛСТОЙ С ВНУКАМИ ИЛЮШКОМ, ТАНЕЙ И СОНЕЙ НА ТЕРРАСЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА 3 МАЯ 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

8 марта. Утром Чекальский простился с Л. Н-чем. Л. Н. ему сказал, что полякам следует перестать быть «поляками» и социальный вопрос решить по Генри Джорджу; советовал ему посетить Горбунова, — это мне передал Чекальский.

Чекальского, как приехал в Варшаву, — арестовали¹*.

По поводу Санина Л. Н. сказал:

— Ничего тут нового нет. Понижение человека до животного, это талантливо описано. Но нет более духовной жизни. Животная — довлеет

- 352 -

себе. Это невежество: они знают всех — Дарвина, Маркса, но они не знают, что делали в области духовной Будда, Эпиктет — это им все пустяки. Я нынче не выдержал: получил письмо — «Напишите, что такое......»* ² Я ответил — это самоуверенность или невежество. Радий, астрономия, происхождение человека — это есть чепуха, которой набивают головы и дают человеку самоуверенность, что он что-нибудь знает, а он не знает ничего. А это понятно, потому что так много этих знаний, человек весь поглощен ими, так что не отдает себе отчета, что нужно другое.

— Как это странно: Гоголю памятник хотят строить. Гоголь с первых слов в своем завещании просит, чтобы ему никакого памятника не строили³. Много у него прекрасного, но самое прекрасное для меня — это «Коляска», вещица: нет ничего лишнего, закончено все, с добродушной сатирой и смешно до невозможности.

Л. Н. спрашивал о Елизавете Федоровне, вдове убитого великого князя. Она открыла общину в Московской губернии. Монахини там живут.

Л. Н.: «Былое» очень интересно, очень интересно, просто не оторвешься. О Сергее Александровиче (великом князе) первая статья, а второй не читал еще, а уж подкоп до какой степени интересен!

Л. Н. вспомнил описанный там подкоп под банк (казначейство) в Херсоне в 80-х годах⁴:

— О Бакае менее интересно⁵.

Л. Н. с волнением, потрясением рассказал о судебном деле, сообщенном ему Давыдовыми, кажется, использованном Л. Н-чем в его повести времен революции, которую сейчас пишет. Распропагандированные мальчики 19 и 17 лет попались в экспроприации лавки; никто убит не был, приговор — каторга. Прокурор апеллирует — смертная казнь, исполнено⁶. По этому поводу разговорились.

Л. Н.: Кто тут виноват? Такой мальчик слышит, читает, что все позволено против правительства; он весь поглощен революционными идеями, так что не отдает себе отчета, <не может> понять, что нужно другое. Ведь прочти они одну книгу «Посредника», ничего бы не было.

Софья Андреевна рассказала, что умер Щукин, старообрядец, купец московский. Умирая, вспоминал Л. Н-ча, высказывал ему благодарность. Портрет Л. Н. повесил над своей кроватью и велел там оставить висеть.

Под вечер приехала Елизавета Валерьяновна; говорила Л. Н. о женитьбе сына и о невообразимом перевороте семейной жизни в Туле сплошь и рядом.

9 марта. Елизавета Валерьяновна, Мария Александровна. Л. Н. говорил о том, о чем ему говорила Мария Александровна: о рудаковских мужиках, что они похожи на Михаила Петровича.

Гусев: Михаил Петрович говорил, что, если бы Л. Н. находился в других внешних обстоятельствах, иное писал бы.

Л. Н.: Le grand monde** — не маркизы, бароны, а миллионы, народ; их религиозно духовный полет не тяготит необразованность и физический труд. Напротив, образованные люди должны пробираться через образованность. Я теперь читаю французскую книгу, где пишут о крестьянах, что нагибаются в работе над землей и не в состоянии понимать высшее.

Гусев: Как иначе пишет Попов тамбовский, что хотя и голодает, но это не мешает духовной работе.

Л. Н.: Такие Поповы, Сютаевы....*** Французская книга, которую рекомендовал Чертков, — ни к чему.

- 353 -

10 марта.

— Как спали? — спросила Мария Александровна.

Л. Н.: У всякого из нас есть свои недуги, старческое. Я каждый час просыпаюсь. Валяешься восемь часов, а спишь шесть-пять — и то хорошо. Как вы мне хорошо рассказали про Федора Мартыновича, как пробуждаются люди, как становятся на работу. Ведь таких — тысячи в России. М. П. Новиков — он недобрый...

Л. Н. собирается написать предисловие к «Призывному» Новикова.

Сегодня приезжали к Владимиру Григорьевичу исправник с понятыми, с уездным врачом произвести врачебное освидетельствование. Его мать выхлопотала у царя отсрочку высылки до тех пор, пока не выздоровеет. Владимир Григорьевич не дал себя освидетельствовать и сказал всем приехавшим свой взгляд на их деятельность. Исправник был смущен. Владимир Григорьевич написал после их отъезда хорошее, сильное письмо губернатору. Владимир Григорьевич болен — все хуже — гриппом, бронхитом и не бережет себя. Вчера читал вслух молодежи.

К Страховым приехал младший Авилов, племянник Федора Алексеевича, поразительно умный.

11 марта. Утром уехала Мария Александровна. Ночью уехала Елизавета Валерьяновна. Л. Н. в 8 в кресле. В последние 14 дней мало писал. По просьбе Поссе, редактора журнала «Жизнь для всех», стал писать статью о Гоголе к предстоящему столетию со дня рождения Гоголя. Написал большие письма о государстве и православии.

В 9 приехал Никитин. Черткова, кажется, высылают потому, что губернатор заявил, что не ручается за набор солдат в Тульской губернии. Кто-то взял у Черткова несколько десятков «Солдатской памятки» и раздал солдатам, отбывшим военную службу.

— Это без ведома Владимира Григорьевича, и он бы это не одобрил, — говорил Л. Н.

— Владимиру Григорьевичу тяжело оставить семью, — говорил Л. Н. Никитину. — Христианину не надо так устраиваться, чтобы ему тяжело было бросать. Теперь Бодянский, Молочников в тюрьме за то, что нашли у них по нескольку экземпляров запрещенных сочинений моих; как же властям оставить в покое Черткова, который их больше других распространяет?

Никитин говорил, что теперь до 200 000 заключенных, что мест в тюрьмах нет.

Л. Н. (помолчав): Все к лучшему.

Л. Н. делал выговор Никитину, что занимается исследованием бактериологическим, что это также не нужно, как астрономические исследования. Бактерии все микроскопом нельзя видеть. Это — поле бесконечное.

Когда у Л. Н. был жар (инфлюэнца), он сказал Дмитрию Васильевичу и мне:

— Как мне вас жалко, жальче всех вас, Дмитрий Васильевич: вы желаете мне помочь, как человеку утопающему, а помочь не можете, потому что не знаете причины. Говорите: «Жар от запора, а почему запор — не знаем». Вы следствие ставите причиной. Есть какая-то причина скрытая. Жар — от смерти. Я только хочу вам заявить: я всей душой вам сочувствую и очень вам благодарен. Есть желание человеку придти на помощь, но все-таки причина нам не известна, от которой жар начинается в восемь часов вечера и проходит в восемь часов утра. Вот, вот, вот, милый Дмитрий Васильевич. — В голосе Л. Н. слышались любовь и грусть.

В 5.30 приехали Д. Д. Оболенский с И. И. Раевским, Ольга Константиновна с детьми.

Говорили о землеустроительных комиссиях.

- 354 -

Л. Н.: Они за то, чтобы разрушить общину.

Д. Д. Оболенский говорил о выделах из общины, что они перессорили всю деревню.

Л. Н.: Теми же самыми словами высказал то же самое М. П. Новиков, крестьянин¹. Мальчишка Столыпин смеет устраивать земельный вопрос, разрушать то, что народ поколениями устраивал.

— Знаете вы Генри Джорджа? — спросил Л. Н-ч Раевского.

— Знаю.

Л. Н.: Как в 30-х годах было освобождение крепостных на очереди, так теперь освобождение народа от рабства, порождаемого собственностью на землю.

Л. Н. читал в «Новом времени» длинную, в четыре столбца, речь Челышева в Думе против водки². «Слово» ее не напечатало, отозвалось коротко о ней как о сумбурной.

Л. Н.: Челышев очень интересно говорил. Все попытки трезвости (когда общества не хотят в своей деревне казенки) запрещаются правительством.

Д. Д. Оболенский: Вся борьба правительства с пьянством — лицемерие.

Д. Д. Оболенский заговорил о том, как в последние годы участились самоубийства. Чем объяснить самоубийства?

Л. Н.: Причина очень проста: отсутствие религии. Та форма религии, которая существовала, с необычайной быстротой уничтожается — и как уничтожается: остается только внешняя, обрядовая сторона, а содержание, что руководило (людьми), то исчезает. Детей, молодежь надо воспитывать не к тому строю жизни, который отживает, а к будущему. Когда они вырастут, то он будет³.

Д. Д. Оболенский говорил, что в деревнях атеизма еще не замечают, а среди фабричных — да.

Л. Н.: Те самые, которые внушают анархизм, еще более лишены религии, чем те, которые держатся старинной, суеверной православной религии. (В православии есть и христианство.)

Л. Н. вспомнил, что читает Гоголя и Белинского письмо к Гоголю. У Гоголя-то очень грубая религия, но была, он искал, а у Белинского никакой религии не было. Д. Д. Оболенский процитировал слова Белинского о Гоголе.

Л. Н.: Это говорил тот Белинский, у которого религией была гегельщина, чепуха, которую Илюшок пятилетний мог бы раскритиковать. А из этого (Белинского — Гегеля учения) вышли нынешние деятели.

Заговорили на тему о будущей религии народа.

Л. Н.: Она в народе уже есть, зарождается. Сергей, тамбовский крестьянин (бывший здесь около трех недель тому назад), у него сознание нравственного закона на основании религии; эти из народа не безнадежны.

Л. Н.: Народ еще лучше (чем интеллигенция) тем, что он во что-то верит. Страшнее те интеллигенты, которые в церковь ходят и не верят: они внушают этому несчастному народу (внешние обряды). Это самые вредные.

Л. Н.: В романе, который читаю («La vie secrète» par E. Estaunier) везде одно и то же: сознание французских рабочих — они, правда, преувеличивают, — что они эксплуатируемы и что богатые живут их трудом⁴.

Л. Н.: Это роды; рождаются новые формы жизни.

Л. Н.: У крестьян сознание несправедливости, ненависть и зависть растут. Раньше смягчалось тем, что верили, что это от бога так учреждено. А теперь чувство зависти вызвано еще, в высшей мере, тем, что революция

- 355 -

была подавлена, что ничего из нее не вышло, что все это напрасно было; теперь только много безработных, нищих. Но это сознание не подавлено; ненависть только сильнее.

Л. Н. о статье по поводу «Ваисова полка» в «Новом времени» 9 марта, что эта секта способствует разложению мусульманства в Казани⁵.

Д. Д. Оболенский говорил о том, как Ротшильд и Нобель подкупом устроили было забастовку мелких пароходов, вывозящих нефть, потом сбавили цену с 30 на 16 копеек и скупили всю нефть у мелких заводов, которые разорились, а через 14 дней подняли цены на 34 копейки. Нажили 10 миллионов.

Оболенский рассказывал про Лопухина (дело Азефа), как он сидит без стола в камере — пять на три аршина, как начальник его третирует, одинаково со всеми, никакой поблажки; уволил со службы надзирателя, отдавшего на почту открытку Лопухина, в которой тот просил жену прислать ему фуфайку. Потом рассказывал приключение дочери Лопухина в Лондоне: толпа оттерла ее от гувернантки; приведена была в притон, ограблена, после трех дней в сумерки выведена на улицу и оставлена. Это американская компания, которая ловит девушек и берет за них выкуп.

Д. Д. Оболенский сыпал анекдоты, неисчерпаемый запас.

Л. Н. вечером у себя в кабинете поговорил с Никитиным о его запросе: оставаться ли ему земским врачом или готовиться в доценты. Л. Н. за первое.

12 марта. Л. Н. посидел один в кабинете, выезжал только к обеду. Читал «Былое»; кажется, не писал. За обедом спросил:

— Каляев кого убил? С таким восторгом пишут о нем в «Былом», восхваляют его, как необыкновенного героя, поэта. Все интересно. Все «Былое» прочитаю¹.

Николай Николаевич рассказал, что там описано, как доносили царю о Черткове в Англии, кто у него бывал².

Л. Н.: Довольно неприятно, что нашу деятельность они сводят на революционную. Они могут понимать, что основа другая. Нынче брошюрка из Троицко-Сергиевской лавры против социализма недурна. Хорошо характеризованы революционеры. Но там фраза: «Люди поступают, как звери, и с ними так надо поступать». Из-за этой фразы была мне прислана молодым человеком при письме. Я ответил³. Письмо от молоканина-писателя о разводе. Я ответил ему, что развод воспрещается христианством и он безнравственен по существу. Теперь он пишет о жене, изменившей ему и бросившей его: «Что же в таких случаях делать? или же надо второй раз жениться, чтобы не прелюбодействовать?» Признается, что без этого нельзя быть. Это тоже развращение. Непонимание сущности⁴.

Дмитрий Васильевич спросил про журнал молоканский, кажется «Духовный христианин» его название, хорош ли?

Л. Н.: Нет, нехорош, но все же более свободен. Наше лютеранство.

Дмитрий Васильевич спрашивал про Брихничева, бывшего священника, приезжавшего четверть года тому назад к Л. Н-чу. Л. Н. его не мог вспомнить⁵. Он ходил в трактир, в подвал, где сходились толковать о вере; трактирщик отвел им особую комнату. С. Д. Николаев рассказывал Л. Н-чу об этих сходках, беседах и спорах в «Суратской кофейне» или «Яме», как называли этот подвал. Градоначальник запретил трактирщику давать там сходиться⁶.

Л. Н.: Недавно было письмо — оно трогает меня — священника в пользу православия; они так твердо верят, что не допускают споров о вере⁷. Во французском романе «La vie secrète» — очень интересно: есть священник, у которого непоколебимое верование. Нам трудно понять, как можно верить в православие, а уж в католицизм с непогрешимым папой... А наш Соловьев туда залез.

- 356 -

Л. Н. утром продиктовал мне ответ польке, упрекавшей его за то, что он написал о Боснии, а об их Польше не пишет⁸.

13 марта. Л. Н. слаб, в угнетенном духе. День провел, главным образом читая «Былое».

Под вечер приехал М. В. Булыгин. Л. Н. к обеду приехал в залу.

Николай Николаевич рассказал, что у Черткова опять был становой за подпиской, что уедет; а так как знает, что Чертков подписки не даст, то губернатор его вызовет к себе. Это посещение его полицейскими показывает, что его все-таки вышлют.

Л. Н. рассказал: 1) про новые письма Гоголя¹, 2) что́ читал в «Былом» об ограблении Херсонского казначейства в 70-х годах: уцелевшие у похитителей 10 тысяч пошли на приготовление к убийству Александра II.

Михаил Васильевич рассказал, что ему предстоит защищать 19-летнего парня, участника экспроприации с убийством старухи в Туле. Замешаны парни деревенские от 17 до 21 года; заправила — рабочий 21 года из Чулкова, предместья Тулы, где живут рабочие.

Потом М. В. Булыгин рассказал очень интересно, наглядно про другое дело, дело крестьян; он их будет защищать. Капиталисты построили Лихвинскую железную дорогу на земле крестьян, не заплатив им за нее. Отчуждили ее с урожаем, урожай продали, железную дорогу проложили, а крестьяне не получили никаких денег. Они даже еще продолжали платить подати за отнятую у них землю. Вымогали у них аукционом. Крестьяне обращались к властям — без последствий. Железная дорога действовала шесть лет, когда они, в то возбужденное время 1906 г., решили остановить ее. Собралась толпа, 2000 крестьян, и перегородили путь, не пустив поезда. Приехал становой со стражниками; стрельба; не убили никого, аресты, теперь суд. Подсудимые — потерпевшая сторона, виновники — в стороне. Прокурор симпатичный и добрый.

Еще рассказал Михаил Васильевич о суде над крестьянином из Малахова, убившим дядю. Дядя гнался за ним, он поднял по пути кол и ударил его по голове. Тетя простила его. Председатель суда не внимал, потому что есть такая-то и такая-то статья закона, требующая суда.

Л. Н. сказал, что чем старше становится, тем явственнее ему: это форма отжившая — государство, а что если «останется жив», напишет о ней. Собственно, есть один закон, закон божий, и на нем основаны отношения людей, а они в уго́льный камень кладут самую глупую статью.

Л. Н. рассказал, что получил письмо от одной матери, пишет: отец — магометанин, она православная, два сына: один учится, другой — офицер. Они оба хотят перейти в магометанство².

Софья Андреевна: Из-за многоженства: допускают много жен.

Л. Н.: Что же, много жен. У нас мало ли?

Софья Андреевна еще что-то заметила.

Л. Н.: У них правило — одноженство. Если человек может жить с одной женой, то лучше; многоженство — урегулирование.

После Л. Н. говорил, что ему, задумавшемуся над этим письмом, многое выяснилось:

— Магомет постоянно приводит Евангелие. Христа не признает богом и себя не выдает за бога. У магометан нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его. Нет никаких догматов, никаких таинств. Что лучше: православие или магометанство? Для меня ясно, что магометанство лучше. — Помолчав короткое время, Л. Н. повторил: — Магометанство, без сравнения, лучше православия. Магометанство мне очень помогло.

Михаил Васильевич: Запорожцы-некрасовцы³ перешли в магометанство.

Л. Н. говорил, что как человек развивается, так и религиозная основа: она в ведах, таосизме, буддизме, христианстве, магометанстве — основа

- 357 -

религиозная одна. Она со временем все идет к упрощению и единению.

С. А. ТОЛСТАЯ С ВНУКАМИ СОНЕЙ, ТАНЕЙ И ИЛЮШКОМ ОКОЛО ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА, 3 МАЯ 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

Михаил Васильевич сказал, что православие еще лучше, чем другие церковные учения; если отбросить обряды, догмы, то молитвы — умилительные, возвышающие, успокаивающие, трогательные, и что православие для верующих в него есть духовная пища.

Л. Н.: Это закрывает сущность религии. Я думаю, что у них внешняя форма, нет внутреннего. Религиозное умиление с истинной религиозностью мешать «два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа»⁴. Настоящая религиозность — любовь. Когда Новиков говорит, что отбоя нет от нищих, прохожих, режешь куски хлеба — у самого недостает, а все-таки дашь, когда есть тут лишение себя нужного, разве тут нет отрады?

14 марта. Л. Н. утром продиктовал мне ответ «польке», упрекавшей его, что он написал о Боснии, а о их Польше не пишет:

«Мысль моя состоит в том, что избавить польский народ от его порабощения и дать ему свойственное всем людям благо может никак не борьба насилием с насильниками, не покровительство насильнических держав, как Россия и другие, но вступление на тот путь истинно христианской жизни, при которой все люди признают себя братьями и потому свободными. Свободу дает только любовь, религиозная любовь; любовь же только тогда любовь, когда непременным условием ее есть неупотребление насилия, т. е. непротивление.

Разделение и угнетение Польши всегда возбуждало во мне величайшее негодование. Спасение от него, думаю, есть одно то, чтобы поляки перестали бы себя считать поляками, а считали бы себя братьями всего человечества. Я думаю, что такая мысль и деятельность особенно свойственна славянским народам, и такому народу, как поляки, которые перенесли такие тяжелые испытания»*.

- 358 -

Ответ Л. Н. «польке» был послан на анонимное письмо и адресован (послан) до востребования в Закопане — курорт в Галиции. Так как не было потребовано, почта вернула его обратно. «Полька» между тем сообщила новый адрес: «В Чешскую Прагу до востребования», но т. к. не было сделано лишней копии, не было ей сразу отвечено, а после нескольких дней, принесших свою новую работу, было про ее письмо забыто. Так и осталось неизвестным, кто такая была эта «полька».

Варвара Михайловна рассказала, удивляясь, что об этом не знаю: единственный раз, когда Л. Н. прогнал кого-то, было три года тому назад. Приехал элегантный представитель венской фирмы «Одоль» (водки зубочистной), агент-еврей. Преподнес Л. Н-чу флакон «Одоля» в бархатном футляре и просил его написать рекомендацию «Одоля».

16 марта. Л. Н. очень слаб, мало спал. Просил позвать к нему Тараса Фоканычева, а Александру Львовну попросил позвать назавтра Данилу Козлова. Оба — ученики его первой школы¹. С Фоканычевым беседовал с 2-х до 3.30. Дал ему выбрать фотографию (взял лучших четыре), угостил чаем. Я думаю, что спрашивал касательно своей беллетристической работы.

Телеграмма от Софьи Андреевны. Л. Н. продиктовал Александре Львовне ответ, что общее состояние лучше, температура в шестом часу — 37°². Л. Н. не желал бы, чтобы Софья Андреевна, не кончив свои дела в Москве, вернулась.

Вечером: Мария Александровна, Чертков, Сережа Булыгин.

Л. Н. в 7 часов позвал к себе Черткова, а в 7.30 приехал в кресле в залу обедать. Все мы сели около него: Варвара Михайловна, Александра Львовна, Николай Николаевич. Л. Н. рассказывал о беседе с Фоканычевым; между прочим, что расспрашивал его про меню крестьянское, про богоносцев на Святой — они больше по усердию. Он пять икон купил, в сглаз верит.

Александра Львовна: Я от Козлова слышала, почему высылают Черткова. Черткова не было — свечей ставили (в церкви) 14 пудов, а теперь — от четырех до пяти пудов.

Л. Н.: Говорил о земле с Тарасом. Он к Генри Джорджу равнодушен*. Так и чувствуешь это обещание**, что землю надо отобрать. А как и кому передать?

Л. Н. понегодовал на «нашего общего друга» Столыпина, за смелость и дерзость, с какой разрушил общину, и напомнил слова Новикова, что достигли, чего хотели: перессорили всю деревню да и семью. У отца четыре сына, как у Фоканычева. Он выделит себе два надела (три и три — шесть десятин) и еще прикупит, и выделит, и потом передаст, кому он хочет: сыну одному, или нескольким, или чужому. А в общине, когда там сын хочет отделиться от отца, соберутся и обсудят все члены общины.

— Мужик думает своим умом, а у профессора ничего нет своего, своего ума нет³. В Европе — парламент. <У нас> Дума — кулуары, фракции, резолюции. В Европе железные дороги, частная собственность. И нам надо сделать то же: своего ума нет. Это рабское подражание. Один козла доит, а другой подставляет решето и с особенным старанием держит его. Это Дума, — говорил Л. Н.

Л. Н. рассказал, что Тарасу пробовал читать старый «Круг чтения», но он не по нем. И Л. Н. негодовал на себя, что составлял «Круг чтения» не для крестьян («Мои учителя, которыми я недостаточно воспользовался», — сказал Л. Н.), а что имел в виду эту публику — интеллигентов:

- 359 -

— Я увидел грубую ошибку, недобросовестность свою.

Владимир Григорьевич: Это можно исправить. Как я наслаждаюсь переделкой «О жизни»! — Л. Н. вместе с Владимиром Григорьевичем сократили и переделали на более простое.

Л. Н.: Иметь в виду «le grand monde».

Владимир Григорьевич: Можно в Петербурге заняться этим — переработкой ваших сочинений. Привлечь и других к этой работе.

Л. Н.: Еще двадцать лет проживу, тогда я это сработаю. Все сократить, просто изложить.

Л. Н.: Очень интересно побеседовать с крестьянами.

Л. Н. еще вспоминал о письме Салиенко к Анне Константиновне. Николай Николаевич прочел вслух письмо астраханского школьного сторожа.

В 8.50 Л. Н. пожелал уйти к себе. Владимир Григорьевич отвез его в кресле. Была такая интимная, спокойная беседа, какая бывает, когда отсутствует Софья Андреевна и когда не перебивает.

17 марта. Утром приехала Софья Андреевна, по ошибке в телеграмме, сделанной телеграфистом. Л. Н. пожалел, что не исполнила свои дела в Москве. С приездом Софьи Андреевны тишина и мирная гармония, спокойные беседы нарушились.

Утром я заметил, что сегодня из газет узна̀ем про войну, не вспыхнула ли. Л. Н. ответил, что ему в голову нейдет, как это быть войне; что ему, с его взглядами, жизнью в деревне, не понять, как можно начинать войну.

Л. Н. стал ходить по комнате; к обеду пришел на ногах.

Вечером Л. Н. говорил, что читал ироническую статью «Война будет, войны не будет, война будет, войны не будет».

Действительно, несколько недель, по газетным слухам, со дня на день должна была разразиться война между Австрией и Сербией.

Софья Андреевна говорила что-то о докторах и болезни Л. Н.

Л. Н. просил не звать докторов: Дмитрий Васильевич хороший, милый человек, старательный, но не знает, как никто не знает, отчего происходит болезнь. Любит давать лекарства.

Я заметил, что доктора всех оборов склонны к многолечению: теперь вижу, что в хирургической клинике мы треть больных напрасно оперировали.

Л. Н. понравилось слово «обор» (по-чешски означает специальность) и сказал, что он нынче читал Бакая: половина слов иностранных.

Л. Н. (Владимиру Григорьевичу): Я нынче получил письмо из Англии. «У нас, на юге Англии, в большом кругу пастор читал лекцию в вашем духе против насилия». Надо просто поблагодарить. Без вас отвечать на английские письма — буду своими средствами обходиться, как ни плохо пишу по-английски, только чтобы me faire entendre*.

Софья Андреевна рассказывала очень много, почти не переставая, про Москву. Показывала иллюстрированный каталог выставки картин петербургских художников в Москве¹. Владимир Григорьевич попросил его и смотрел, а также взял иллюстрированное приложение к «Новому времени» и заметил, как картины освежают и как издатели угадывают потребность иллюстрированных периодических изданий.

Л. Н. (Владимиру Григорьевичу): Вы к этому (картинам, фотографиям) имеете склонность, а я — мало. Я — к музыке.

Вечером в 8 приехал Бирюков с Толстовской выставки в Петербурге². Я не присутствовал при первом часе свидания.

Л. Н.: Я прочел недельное чтение Баллу. Мои все сочинения не имеют одной десятой той силы, что эти три странички Баллу³. Баллу остался неизвестен, а я, благодаря рекламе...

- 360 -

Софья Андреевна: Благодаря твоим художественным произведениям.

Л. Н.: Рекламе художественных произведений. Но художественные произведения мои уже состарились, как Тургенев.

Софья Андреевна: Лучшее твое художественное произведение — «Детство».

Владимир Григорьевич: К первым сочинениям (религиозным) — «В чем моя вера» с бо́льшим уважением относятся.

Говорилось о перемене отношения к Л. Н. за последние пять — десять лет. Раньше Шелгунов, Михайловский отрицали Л. Н.

Павел Иванович говорил, что составил каталог для школьных библиотек Костромской губернии, главное, из книг религиозного содержания⁴. Учительницы жаловались, что народ хочет читать, библиотека есть, но из книг о естествознании и политике, а просят книги религиозные.

Л. Н. напомнил, что выбрать бы чтения для волшебного фонаря. Павел Иванович сказал, что их теперь много и что он как раз хочет из них выбрать и составить каталог хороших чтений. Теперь показывают волшебным фонарем больше микрококов, глистов. Новиков говорил, что показывают ад.

Л. Н.: Совершенно такое же суеверие.

Просматривали первый том книги «Л. Н. Толстой» Молоствова — Сергеенко. Хорошего впечатления не произвел.

18 марта. Александра Львовна с Варварой Михайловной уехали в Москву. Я передал Александре Львовне письма — сообщение о здоровье Л. Н.: одно — в «Русские ведомости», другое — в «Русскую землю». Александра Львовна отказалась взять второе — «в реакционную газету». Л. Н., как все эти дни, так и сегодня, сидел у себя один. Вечером в половине седьмого приехали Владимир Григорьевич с Николаем Николаевичем.

Л. Н. говорил про книгу, которая была ему прислана автором, но без его имени «L’effondrement des dogmes et l’avènement de la religion universelle».

— Ах, какую я превосходную книжку читал! Автор ее — серьезный человек. Удивительная книга!¹

Владимир Григорьевич: В вашем духе? Автор читал вас?

Л. Н.: Не знаю. Написана с французской точностью, отчетливостью: катехизис. Автор не хочет принимать никакую кличку на себя, говорит, как Новиков в «Вступлении» к своей статье — статья Новикова многословная, вступление прекрасно — когда его спрашивают, какой он веры, он отвечает, что он никакой веры². Автор употребляет старые слова, давая им новые понятия. Основа мысли совсем кантовская: удивление перед сознанием нравственного добра в своей душе и что оно — во всех людях. Я нынче вспомнил то хорошее, чем французы отличаются: ясность вопросов и ответов, отчетливость, не подковырнешься.

Владимир Григорьевич: А немцы?

Л. Н.: Немцы напротив.

Владимир Григорьевич: А в художественном?

Л. Н.: А в художественном у французов расплывчатость. А у англичан особая черта — недоделанность: не дошел до конца, как бы боится, робость.

Л. Н. получил письмо от дамы, зовет его в Петербург на выставку картин Поленова из жизни Христа³.

Л. Н.: Мне неинтересна. История личности Христа. Я помню, что они (картины Поленова) не произвели впечатления на меня.

Владимир Григорьевич: После картин Ге из жизни Христа в новой манере изобразить внешность Христа очень трудно.

- 361 -

ТОЛСТОЙ ЗА ИГРОЙ В ГОРОДКИ

На втором плане Леня Сидорков

Ясная Поляна, 5 мая 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

«Л. Н. играл в городки. Тапсель его снимал в моменты, когда Л. Н. размахивался и пускал битой в рюхи». — Запись от 5 мая 1909 г.

Л. Н. спросил меня, что́ о войне в газетах: русское правительство признало аннексию?

Я ответил, что войны Австрии с Сербией, кажется, не будет, но странно, что Германия готовится к мобилизации.

19 марта. Приехал И. И. Горбунов.

Л. Н. спал хорошо, состояние бодрое. Спрашивал про Шкарвана, его семейное и другое положение. Я сообщил Л. Н. про тяжелый крест супружеский Шкарвана.

Л. Н.: Женитьба, что она прибавит? что будет помощница в жизни? Это одно из самых распространенных общих заблуждений. Это такая редкость, как выиграть 200000, т. е. не проиграть их, всю жизнь. Чертков уже, кажется, как счастливо женился, а что же? Разве она ему помощница в том, что главное в жизни? Помощников можно найти так, не женившись.

Пополудни Л. Н. рассказал, что утром был у него крестьянин, писатель-калмык, автор пьесы о том, как крестьянин вышел в господа (интеллигенты), стал социал-демократом, как не нашел удовлетворения в барстве и вернулся в деревню, женился на крестьянке и стал работать. Эта пьеса шла в Омске девять раз. Ему говорили, что это толстовство, он отвечал, что нет, что «со мной это было»¹. Ему в Омск — тысяча верст на лошадях.

Утром же была у Л. Н. революционерка: тип, каких казнят. Внешности революционной: быстро ходит, нервна. Она девица 30—35 лет, сидела в Киеве; там в тюрьме стреляют в заключенных, которые смотрят в окна. Стреляют, предупреждая или и не предупреждая, и убили человек шесть. Одного ее друга смертельно ранили, и он посоветовал ей съездить

- 362 -

к Л. Н., чтобы просить его дать средства на побег ее брата, мальчика лет пятнадцати, приговоренного к двенадцатилетней каторге за покушение на жандармского чина*. Л. Н. старался ей доказать тщетность их стремлений — безуспешно.

— Как же не поговорить с ней по существу? — сказал Л. Н., говоря о ней. — Если бы я был писатель, ее бы описал как тип революционерки. Она ничего не слышит, ничего не понимает, только чтобы оправдать себя. Когда я ей сказал: «Ведь из этого (террора) ничего не выйдет, только ухудшение». — «Как не выйдет? Я знаю, что выйдет. Что же, жить для себя?»

Л. Н. говорил ей, что мы не можем изменить жизни других людей, что только через доброе свое поведение можем действовать на других, и употребил сравнение, что это единственный возможный путь, как в коридоре есть только одно направление — между стенами: стены не пробьешь. Она ответила: «Надо стены пробить». — Высказала свое страстное желание совершить террористический акт.

Павел Иванович вспомнил Бриллиант, готовившую бомбы, которыми был убит Александр II, и пришедшую в отчаяние: «Это я его убила». Она готовила бомбы и не хотела, ужасалась убийства. Это про нее пишет в «Былом» Савинков, революционер. Бриллиант, очевидно, была добрая, свихнувшаяся в революцию, как сестра Беневского, христианская душа, раскаявшаяся. Сколько таких девушек взбаламутили Владимиров и другие журналисты, восхваляя Спиридонову!

Еще вспоминал Николаев Масленникову — учительницу (ее Записки хороши: как учила латышских детей в русской школе и страдала от этого), ушедшую в революцию.

Бирюков советовал Л. Н. прочесть Поливанова: «В Петропавловском равелине», как одну из лучших книг, написанных революционером. Поливанов хороший был человек. Все наказание — 16—18 лет — просидел; единственный, который не раздражал надзирателя. И, когда вышел, швейцарские друзья его чествовали и отправили его, чахоточного, на «казенный», т. е. их, счет, на курорт во Францию, и он там застрелился.

Владимир Григорьевич вспомнил одну революционерку, вышедшую из долголетнего заключения, тоже застрелившуюся.

Говорили о голодовках в тюрьмах, что теперь на них начальство перестало обращать внимание.

Л. Н. про новую книгу «Вехи», которую вчера получил, об интеллигенции; там статьи нескольких писателей — Струве и др. Вывод тот, что интеллигенция пришла к сознанию своей несостоятельности². Л. Н. в доказательство привел бывшего у него сегодня калмыка.

Л. Н. рассказал, что прочел в новом номере «Образования» три вещицы (рассказы, стихи). Написано кое-как, спешно. Нет строгого отношения к себе³.

О том, что нельзя теперь следить за литературой, столько пишут. Павел Иванович нашел один хороший рассказ «Чудо» в «Русском богатстве», автор Свирский⁴.

Л. Н. говорил Ивану Ивановичу, чтобы он продолжал издавать свои новые маленькие книжечки: (формат 1/32-я, сотня по 60 коп.). Их издал около пятидесяти по 20000, теперь новое издание; земства стали много выписывать. Л. Н. в восторге от такого успеха и говорил, что если не умрет, то хочет поработать:

— Все силы приложу на этом поприще народных рассказов для le vrai grand monde**. Надо этнографией заняться, жизнь народов изображать в волшебном фонаре. Это разрушает провинциализм жизни и расширяет

- 363 -

взаимное знание людей, — говорил Л. Н. — Истории жизни народов совсем нет. Государственный интерес в истории, который все поглощает. И чтобы соединить их — издание с волшебным фонарем.

Иван Иванович и Павел Иванович сказали, что можно сыскать — их ведь много — картинок к рассказам Л. Н. Они уже есть. И к другим; есть такие частные коллекции. Павел Иванович хочет этим заняться для костромских школ.

Л. Н.: Субботина мне пишет, очень меня зовет на выставку Поленова. — И показал карточку с картины, приложенную к письму.

Кто-то сказал:

— Он, может быть, пожелал бы сюда привезти картины?

Л. Н.: Избави бог! (Из-за хлопот Субботиной.)

Л. Н. говорил так, что чувствовалось желание видеть эти картины.

Л. Н. прочел из своей записной книжки, что записал себе о Генри Джордже: об освобождении людей от рабства землевладельцев, которое такое же, как было рабство крепостников. Там сила, тут голод держит их в рабстве.

Николаев стал говорить, какая перемена в понятиях здешних крестьян, как говорят о хлебе, вине при причащении.

Л. Н.: Уже Вольтер сказал, что есть и кроме нас — глупые люди, но таких, которые бы своего бога ели, — нет других.

Л. Н. на какое-то утверждение Николаева:

— Нет, они зарятся на помещичьи земли, им обещали их революционеры, либералы, а обложением земли не интересуются. А единый налог — не понимают. Какая тьма касательно земельного вопроса! Думают, что надо гору журналов прочесть.

Л. Н.: Земля — рабовладение. Когда дойдет до того, что люди будут стыдиться землевладения так, как в мои молодые годы — рабовладения!

Л. Н. говорил о грехе нововводимого личного землевладения и что общинное землевладение — все-таки некоторое смягчение землевладения, когда все на одинаковых правах владеют.

Николаев говорил, что в Ясной Поляне общинное землевладение превращается в подворное, как на юге. Переделов нет, а к северу, даже в Тульской губернии, переделы часты.

Л. Н.: Это до поры до времени. У какого-нибудь Тараса с двумя наделами по три десятины вырастет шесть сыновей. И другие семьи так возрастут, подымут шум, и будет передел. Это на моей памяти бывало так, случалось.

Л. Н.: Изложить для народа религиозно-нравственное учение со стороны семьи, политической экономии.

Софья Андреевна с Павлом Ивановичем говорили про малоизвестные происшествия в жизни Л. Н. Бывший здесь же Л. Н. пошутил, что если бы нам, присутствующим, писали биографии и разбирали бы нашу подноготную, как ему, — нам не было бы приятно.

Софья Андреевна: Зато какая слава у тебя.

Л. Н.: Это крысиная нора, куда уходит вся вода. Кто славен, начинает думать только о своей славе и перестает думать о своих недостатках. — И потом спросил: — Где-нибудь описано, как мы с отцом переезжали в Москву на семи возках? И как два камердинера на ухабах соскакивали и поддерживали возки?⁵

Андрей Львович спросил о «Санине».

Л. Н. сказал об авторе «Санина», что он не знает работы мысли прежних людей: что̀ говорили Эпиктет и другие; не переписывает собственноручно по 20 раз. И у Ницше в философии небрежность: швыряет мысль,

- 364 -

как попало. Теперь и легкость печатания, и большое вознаграждение, и тщеславие делают то, что нет той серьезной работы ни у художников, ни у философов. Небрежно пишут.

Разговор о том, как читаются извозчиками, учащимися романы о сыске и преступлениях: Шерлоки Холмсы, Наты Пинкертоны, Люпены. Павел Иванович рассказал, какие огромные сандвичи — щиты с сериями Пинкертонов — имеют уличные продавцы в Москве. Чтение это интересно вследствие быстроты его впечатлений, напряжения, но остается кошмарное впечатление. За границей известно много преступлений, вследствие чтения таких романов. У нас было несколько случаев, что мальчики, начитавшиеся их, предлагали себя в сыщики.

Л. Н.: Вот Гоголь: «Со словом надо обращаться честно».

Л. Н. сегодня очень много беседовал, хотя он был так слаб, каким я его давно не видел; лег в 11. Я сегодня очень мало присутствовал при общей беседе.

20 марта. Л. Н. встал в восемь часов. Спал довольно хорошо; сегодня было у него опять стеснение в груди. В половине третьего Л. Н. принес книгу «Krishna» by Baba Bharaty¹ и посоветовал Ивану Ивановичу издать ее в трех книгах. Первая часть — Индия: этнография и история Индии; вторая часть — Кришна: легенда Кришны, — это индийский Христос: кто прочтет легенду Кришны, скажет — это легенда Христа; третья часть — изречения Кришны. Советовал издать еще Будду.

— С какой радостью я берусь за это дело! — сказал Л. Н.

Вчера Л. Н. говорил Ивану Ивановичу и Павлу Ивановичу, когда была речь о книжках об Индии, Китае (Л. Н. предложил издавать), чтобы они взяли его в компанию. Они охотно согласились.

— Без шутки говорю, — сказал Л. Н., — и предлагайте мне все просмотреть, что туда хотите ввести.

Еще предложил в ту же серию книжечек в одну, полторы, две копейки — учение Лао-тзе, Конфуция и о Китае (хоть старую книжечку «Как живут китайцы»², сократив и дополнив), потом изречения Магомета и книжку о Баба Бхарати.

Иван Иванович был в восторге. Не мог удержаться, чтобы не выразить своего удовольствия: ни одной поездкой не был так доволен, как этой.

Л. Н. говорил, что у него были замыслы большой художественной работы, но готов ее сократить и писать лучше сказки и разъяснения религиозно-нравственного учения для народа.

За обедом Иван Иванович говорил про одно место в «Effondrement des dogmes», которое, несомненно, заимствовано у Л. Н-ча. Л. Н. скорее сомневался в этом.

Владимир Григорьевич: Много хороших книг можно составить из ваших.

Л. Н.: Автор в «Effondrement» пишет, чтобы все эти слова: «бог», «религия», «культ» остались и получили новое значение.

Л. Н. отметил ряд статей о Беха Улле в ежемесячном журнале «Fellowship» (Los Angeles, с сентября 1908 по январь 1909). И еще рекомендовал Ивану Ивановичу в книжечке для народа Баллу³ «Провозглашение» Гаррисона.

Говорили о высылке Владимира Григорьевича. Он больной и унылый. От нас рано уезжает.

Владимир Григорьевич: У меня есть надежда, что меня вернут.

Л. Н. придакнул — и он так думает.

Владимир Григорьевич: Если бы это исходило от государя со Столыпиным, а это исходит от местных властей.

21 марта. Приехал Михаил Сергеевич с Татьяной Львовной и Танечкой трех с половиной лет, с Дориком — четырнадцати лет и няней — из-за границы. Вечером Владимир Григорьевич, потом Л. Д. Николаева. Николаевы

- 365 -

третьего дня приехали в Телятинки на лето. Шахматы с Михаилом Сергеевичем, винт.

В «Киевских вестях» появился «Закон насилия и закон любви» с малыми, только крайне неизбежными пропусками и означением пропущенных мест черточками.

Лариса Дмитриевна говорила, что потому так рано приехали, чтобы меньше тратить, чем в Москве: у них в доме в Москве жильцы мало платят. Жильцы все старые, и они не могут решиться повысить им квартирную плату, а у них средства скудные. В Москве дорого жить, там им трудно сводить концы с концами, долг на доме растет. Сергей Дмитриевич очень совестлив. Она скорее бы повысила квартирную плату.

Л. Н.: Нет дороже роскоши, чем совестливость. Он — Сергей Дмитриевич — по своей совести не может, вам — матери — легче решиться на это.

Лариса Дмитриевна о втором сыне Валькѐ, что он не помогает, пропадает из дому.

Л. Н.: Валентин так страстен, что ему простительно быть эгоистом, а Роман так спокоен. Валек любит крестьянские занятия, с лошадьми.

Вчера Л. Н. с Софьей Андреевной о внуке Мише, хотевшем идти в кучера, только бы не учиться. Л. Н. сравнивал жизнь крестьянских детей-пастухов — куда она выгоднее для самобытной мысли, душевной работы, чем жизнь гимназиста.

Лариса Дмитриевна говорила, что намереваются учредить вегетарианскую столовую для народа.

Л. Н.: Это прекрасная мысль: народная дешевая столовая*.

Говорилось, как много стало вегетарианцев.

Л. Н.: Как только человек начинает жить религиозной жизнью, так он бросает мясо, вино, табак.

22 марта. Приехали Ольга Константиновна с детьми, Владимир Григорьевич. Утром был корреспондент «Русского слова» Спиро спросить мнение Л. Н. о Гоголе по случаю предстоящего юбилея. Л. Н., не вставая по слабости, поговорил с ним в спальне и отдал ему начатую статью о Гоголе, которую недели две тому назад начал писать для Поссе в «Жизнь для всех».

Говорил за завтраком в связи с Гоголем и о других (о современных) произведениях искусства, в том числе о живописи:

— Если бы они провалились сквозь землю, ничего бы не потерялось, так как то, что в них хорошего, перевешано тем, что в них дурного.

Татьяна Львовна рассказала, как, проезжая через Варшаву, они видели, какие щиты с книжками и картинами носили продавцы — одна порнография. Ей было стыдно за Дорика, который был с ними.

Л. Н.: Порнография — это одна сторона прессы, а другая — возбуждение к убийству и злобе.

Я получил книгу «Racial Problems in Hungary» by Scotus Viator¹. Л. Н. посмотрел и спросил про книгу и ее автора. Я рассказал, что Скотус Виатор — шотландский публицист, обличает венгерское либеральное правительство и преобладающее общественное мнение, поддерживающее его в угнетении славянских, румынской и немецкой национальностей и части земледельческого народа мадьярского. Книга возникла так: венгерское правительство субсидирует заграничную прессу и иногда приглашает заграничных публицистов, показывая им некоторые культурные учреждения в Венгрии и Боснии, чтобы писали хвалебно об управлении Венгрией. Один из таких гостей венгерского правительства и был Скотус

- 366 -

Виатор, шотландский публицист. Он должен был хвалить венгерское правительство, но всмотрелся глубже и увидел бесправие, угнетенность народа вообще и просветительных политических стремлений не мадьярских национальностей и стал изучать политическое положение Венгрии, особенно положение словацкого народа, и результатом была эта книга. Венгерскому правительству неприятна. К таким способам фальсификации общественного мнения за границей русское правительство пока не прибегает.

Л. Н.: Только через свои газеты, которым никто не верит.

Потом Л. Н. спросил, за что Глинка сидит. Я ответил, что он поддерживал словацкого кандидата Гробара в сейм.

— Я думаю, — сказал Л. Н., обращаясь у Черткову, — что все то, что у нас, везде делает правительство, только мягкими рукавицами. Захват Боснии Австрией, может быть, оживит весь славянский вопрос.

Владимир Григорьевич как был вчера унылым, так и сегодня.

Л. Н.: Гоголь был под влиянием фанатического отца Матвея, который уговаривал его поступить в монастырь.

Николай Николаевич: Это сравнение влияния Владимира Григорьевича (на Льва Николаевича) с влиянием отца Матвея пустил в свет Розанов три года тому назад².

Вечером Михаил Сергеевич говорил про книги, которые читал за границей и которые заинтересовали его: 1) «Исповедь» Горького. (Он спросил Л. Н-ча, читал ли ее. Л. Н. не мог вспомнить, хотя просматривал ее. Потом вспомнил и сказал, что ничего захватывающего в ней нет.), 2) «Мелюзга», рассказ Куприна, 3) Веселый рассказ Куприна «Как я был актером». Его Михаил Сергеевич прочел вслух. Л. Н-чу, кажется, не понравился, не высказался. Михаил Сергеевич читает отлично.

На следующий день Л. Н. сказал об этом рассказе:

— Нехороший рассказ. Андросова совсем не в тоне. Отрывисто. Миташа Оболенский лучше рассказывает, премилый. Последний раз он сыпал анекдоты.

Л. Н. задал угадать Михаилу Сергеевичу, какое произведение Гоголя лучше.

— Меня будут за это ругать — «Коляска», по краткости, веселости, без предвзятости, — сказал Л. Н.

Ольга Константиновна рассказала, по «Русскому слову», что Гоголь, когда приезжали гости, помещики, скрывался из дома в поле, в лес. Где, когда он их узнал? А с крестьянами любил бывать.

Л. Н.: А крестьяне, напротив, нехорошо описаны. Та же самая ирония относится и к крестьянам — дядя Миняй, дядя Митяй, — которая совсем неуместна.

Михаил Сергеевич рассказал об Азефе преинтересно, как о нем рассказал ему Е. Е. Лазарев. Когда Бурцев его заподозрил в шпионстве и сообщил об этом Центральному комитету, он обвинил Бурцева в службе правительству, чтобы лишить партию такого деятеля, как он, Азеф, и решил Бурцева убить. Разоблачение Азефа очень дезорганизовало революционеров.

Л. Н.: Они придают значение боевой организации, Центральному комитету, а в нем три с половиной человека, а в той — два с половиной.

Михаил Сергеевич возражал.

Л. Н.: Но ста не будет.

Михаил Сергеевич хвалил Поливанова «Записки из Шлиссельбургской крепости». Хорошо пишет еще Степняк; особенно «Подпольная Россия». Л. Н. читал его роман «Андрей Кожухов».

Л. Н.: Морозов пишет малоинтересно.

Михаил Сергеевич: Чернышевского вы знали?

- 367 -

Л. Н.: Знал.

Михаил Сергеевич: Был приятный человек?

Л. Н.: Был очень неприятный.

Л. Н. спросил, видели ли письмо крестьянина против смертной казни? Как ясно, коротко и неотразимо для всех тех, которые исповедуют христианство. Л. Н. дал его прочесть вслух Николаю Николаевичу. («Наша газета», 20 марта, в постоянной рубрике «О смертной казни»):

«Уважаю и приветствую заявивших и заявляющих протест против смертной казни, ибо отнимать жизнь вправе один бог. Законы будут уважаемы только тогда, если они будут не противны богу и его заповедям. Преступника наказывай, но не отнимай у него дара божия — жизнь. Еще раз приветствую всех протестующих против смертной казни. Крестьянин Вельского уезда Вологодской губ. г. Вельск Н. Е. Зенков».

Танечка занемогла гриппом, жару нет. Татьяна Львовна и Софья Андреевна тревожились. Л. Н. говорил Татьяне Львовне, что он больше боится за нее, когда у нее больна Танечка, когда они вне дома, чем когда дома, и говорил ей о грехе исключительной любви — пристрастия: это не любовь, а пристрастие. Татьяна Львовна оправдывалась, что у нее есть что-то, что выше; исключительная любовь не мешает.

Л. Н. ее поблагодарил:

— Вот спасибо, спасибо, — и потрепал по голове.

— Как же говорить о смертной казни, тебе не до нее, когда заболела Танечка. Я писал недавно молодым людям, желавшим отказаться от военной службы и оправдывавшим свое повиновение, что несравненно больше вреда делает оправдание своего греха, чем если бы служили и не оправдывались; а оправдание общего греха гораздо чаще встречается, чем личного греха³.

23 марта. У Танечки грипп явственен — 39,3° утром. Л. Н. близко принял к сердцу горе Татьяны Львовны и утешал ее. Были Владимир Григорьевич, Мария Александровна. За обедом говорили о «сандвичах» московских. Л. Н. с Николаевым поговаривали воспользоваться ими для рекламы Генри Джорджа.

Владимир Григорьевич: В Москве эти разносчики реклам — грустны, не как за границей, где меньше человеческого достоинства.

Шахматы, винт с 10 до 11. Михаил Сергеевич читал вслух «Мелюзгу» Куприна.

Л. Н.: Этот рассказ хорош, лучше вчерашнего*. Подробности хороши, бал прекрасен. Разговоры, философствования учителя с фельдшером ни к чему, это самому автору хотелось высказать свои мысли. Места смешные, но не связанные, как в «Коляске», где все выходит из центра. Тут, в «Мелюзге», видна личность и цель автора — смешить.

24 марта. Солнечный день. Утром Л. Н. посидел на балконе. Здоров. Софья Андреевна разбирала «тетенькины вещи». Среди них нашла клубочек шелка, завернутый в бумагу, оказавшуюся четвертой четвертушкой письма Л. Н. к брату 22 декабря 1850 г. Перед обедом показала Л. Н-чу. Л. Н. прочел и очень хохотал:

— В этом письме я озабочен тем, награжден ли я чином.

Не могли вспомнить, где тогда Л. Н. находился; пишет брату про деньги, а то скоро ему нечего будет есть¹.

Говорили про предполагаемую лекцию в Петербурге М. А. Стаховича о Л. Н.** ²

Владимир Григорьевич: Я не понимаю, как можно читать лекцию о вас цензурную.

- 368 -

Л. Н. говорил, что получил от сестры письмо. Пишет, как старушки радуются, что хочу приехать в Амвросиевский монастырь повидать сестру.

Кто-то вспомнил, будто бы монашки в Новодевичьем монастыре недовольны тем, что у них похоронен Чехов, и будто бы говорят, что совратил его Толстой. Гадали, почему недовольны? Потому что Чехов был атеист.

Михаил Сергеевич вспомнил фотографию Л. Н. с Чеховым.

— Какое у Чехова доброе лицо: он был скромен. А Горький — наоборот: он в Крыму вел себя возле Л. Н. свысока, — сказал Михаил Сергеевич.

Я не замечал этого. Горький смотрел на Л. Н. не как на живого, а как на монумент, который надо уважать. Когда Л. Н. говорил что-то, Горький оперся подбородком о стол, смотрел на Л. Н., и качая со стороны в сторону головой, повторял: «Ах, Лев Николаевич, ах, Лев Николаевич!»

Н. Н. Гусев: В февральском номере «Нового журнала для всех» есть воспоминания Поссе о Толстом и Горьком³. Горького будто бы высылают из Италии, по сообщению «Русских ведомостей». Его русское правительство требует на суд, а итальянское со страху высылает.

Разговор о Дорике, что туго учится.

Александра Львовна вступилась за него, что он застенчив и потому не умеет отвечать.

Л. Н.: Дорик отстаивает свою самостоятельность. Дайте ему делать то, что ему хочется. Как это ни отвратительно про себя говорить, учился я плохо. Сен-Тома, гувернер, про меня говорил: «Сергей и хочет и может, Дмитрий хочет, но не может, а Лев — и не хочет и не может учиться».

Михаил Сергеевич говорил, что Дорик совсем не хочет учиться и что его братья требуют, чтобы он кончил хоть четыре класса гимназии, чтобы иметь льготу военную.

Л. Н.: Мальчик 16-ти лет, назовем его М., пришел к матери и говорит, что он не может учиться; пусть даст ему три рубля, и он наймется в конюхи. Будет доволен и со временем будет наездником. И, может быть, со временем будет философом, — добавил Л. Н.

Софья Андреевна вмешалась, возражая, что этот мальчик любит хорошо одеваться, что он франт.

Л. Н.: Каждый человек — центр, из которого выходят во все стороны бесчисленные радиусы. Люди выбрали некоторые из них и мальчика толкают по этому направлению.

Софья Андреевна опять возражала.

Л. Н.: Драгоценное время пропадает; когда, наконец, выбьется к своему, тогда уже остались малые способности.

Николай Николаевич вспомнил про Пушкина и Л. Н., что на экзаменах получили пятерки.

Михаил Сергеевич: Но не из каждого получающего пятерки будет Толстой или Пушкин.

Л. Н.: Я думаю, что поэтическая способность несовместима с......* Он не будет Пушкиным, Толстым, а он будет святым, что гораздо лучше, или будет Кантом, изобретателем.

Л. Н. сказал мне, что статья «Брожение в Китае» в «Русских ведомостях» № 48 интересна и что ему более всего интересно в ней отношение китайцев к манъчжурцам и что желал бы почитать об этом, если бы была такая книга⁴.

Л. Н. сказал Александре Львовне, что может у него взять для прочтения Edouard Estaunier «La vie secrète».

- 369 -

«МЫСЛИ МУДРЫХ ЛЮДЕЙ, НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ. СОБРАНЫ ГР. Л. Н. ТОЛСТЫМ»

Издание «Посредника». Москва, 1903

Обложка

«Л. Н. не пропускает дня, чтобы не читать «Мысли мудрых людей» в гостиной и «Круг чтения» у себя». — Запись от 7 мая 1909 г.

25 марта. Вечером был Д. Д. Оболенский. В «Русском слове» 24 марта появилась статья Л. Н. о Гоголе — интервью Спиро.

Владимир Григорьевич привез какого-то мужика. С 7 до 7.50 беседовали с Л. Н. в кабинете.

Дама письменно спрашивает мнение Л. Н. об Иоанне Кронштадтском¹. Л. Н. его лично не знал.

— Победоносцева, кажется, я знал, — сказал Л. Н.

Д. Д. Оболенский передал Л. Н. поклон от архиерея Парфения и ответ, что на него все эти газетные статьи о посещении им Л. Н. никакого впечатления не произвели и что он уклоняется от интервьюеров².

Разговор о Гоголе. Дмитрий Дмитриевич вспомнил о его смерти: le grand coupable Philarète* ему наговорил, что грех писать. И это так подействовало на него, что сжег второй том «Мертвых душ» и вскоре умер.

Л. Н. спросил, какие были последствия его поездки в Иерусалим.

Д. Д. Оболенский: Никаких. Он ни строки не написал о ней и не говорил. А Римом увлекался.

Л. Н. спросил о судьбе девушки, убившей Луженовского: сегодня читал о ней³.

Д. Д. Оболенский говорил о рассказе Андреева «Семь повешенных», что одно — прощать в кабинете пишущему об убийстве, а другое — прощать на деле, и вспоминал виденное им в революционное время — 1905—906 гг.

В «Газете-Копейке» напечатано, что в Варшаве арестован Чекальский, вернувшийся из поездки к Л. Н. Недавно арестован после приезда домой из Ясной Поляны татарин Ваисов.

- 370 -

26 марта. Вечером Л. Н. спросил Д. Д. Оболенского, где он был во время революции. Потом говорил, что читал статью Кропоткина в «Times» по поводу убийства генерала Мина. Кропоткин описывает все те ужасы, которые Мин делал. Л. Н. удивлялся поведению солдат, что они со штыками бросались на революционеров.

Владимир Григорьевич объяснил, что̀ побудило их к этому: революционеры стреляли по ним из окон.

Шахматы. Винт: Михаил Сергеевич, Татьяна Львовна, Александра Львовна, Варвара Михайловна.

Л. Н. достал сегодня из библиотеки Канта: 1) «Religion», 2) «Kritik der praktischen Vernunft». Сказал, что где-то читал объяснение, почему у Канта такой тяжелый язык: чтобы выразить все, что хотел сказать*. Л. Н. хвалил сочинение Канта «Religion».

Варвара Михайловна неприятно поражена мемуарами Софьи Андреевны, которые переписывает на ремингтоне, особенно 1891 г., когда производился раздел имущества. Софья Андреевна везде описывает Л. Н-ча так, что всё, что он делал, делал из одного эгоизма.

27 марта. Утром заходил к Л. Н. перевязать ногу (Л. Н. сидел у умывальника, я — у столика, спиной к Л. Н., делал приготовления). «Боже, прости меня!» — сказал про себя Л. Н. Я первый раз слышал это.

— Вы уходите? Останьтесь: придет Чертков снимать, чтобы и вас снял; обещал рано прийти.

Перевязывая, я рассказал Л. Н., что читал в «Новом времени» о ловле рыбы в поморье пароходами-тралерами — это огромные, тяжелые железные сети, которые бороздят дно моря и снимают верхний слой дна со всеми растениями и животными. Этим портят условия для жизни рыб: они так сплетены (разные животные и растения служат им пищей). Поморцы жалуются на эту порчу. В одном заливе, где эта ловля иностранными тралерами делалась в продолжение шести лет, трески, которая раньше водилась в изобилии, теперь недостает, и природу морского дна исказили.

Л. Н.: Еще бы! — и спросил, какие это тралеры — русские?

Я: Иностранные.

Л. Н.: А кому это нужно? Тем, которые ловят рыбу, чтобы кормиться, оно не нужно, а нужно ради эксплуатации.

Я: «Новое время» требует воспрещения ловить таким образом, хотя бы в прибрежной полосе пятидесятиверстовой.

После Л. Н. заговорил:

— Мне хотелось бы написать, как теперь и искусство, и пахота, и общение людей дошло до необычайной легкости, и, несмотря на это, так как нравственное состояние низко, благосостояние рабочего народа не улучшается, а ухудшается.

Приехал Владимир Григорьевич с Тапселем-фотографом — и снимал Л. Н-ча с нами: с Танечкой в зале, с Александрой Львовной и Варварой Михайловной в ремингтонной, с Николаем Николаевичем в его комнате, с Владимиром Григорьевичем в кабинете, с Ильей Васильевичем тоже в кабинете, со мной в спальне.

Михаил Сергеевич говорил со мной по поводу статьи Меньшикова «Государственный скандал»¹.

Л. Н. переспросил, о чем пишет, и сказал:

— Все это, Дума и правительство, все это — один доит козла, а другой держит решето, чтобы не пропало.

Л. Н. (мне): Я нынче получил немецкую книгу об эстетике. Ужасная книга, такая немецкая, хитроумная, сложная².

- 371 -

Л. Н. (за обедом): Душан Петрович рассказал без возмущения, как доктора заперли женщину и по 25 дней не давали ей пищи, для научных целей.

Л. Н. недели две тому назад получил письмо от miss Fox. Просит написать против вивисекции. Л. Н. просил поискать в библиотеке брошюры о вивисекции, но, кроме одной, не оказалось: растасканы и не возвращены. Л. Н. хотел отвечать, но не написал ничего. Письмо miss Fox залежалось, и потом ответила ей Татьяна Львовна, указав на дни о вегетарианстве в «Круге чтения». В материалах «Свода» против вивисекции у Ф. А. Страхова ничего нет (тогда не оказалось, а после нашлось)³.

28 марта. Приехал Сергей Львович. Пополудни был у Л. Н. Данила Козлов, 55-ти лет, его ученик.

Данила Козлов мне сказал, что с Л. Н. говорил насчет земли и религии. Генри Джорджа понимает и принимает (хотя совсем ясного понятия о нем не имеет), ограничивая приложение единого налога на одну нужную (обрабатываемую) земледельцем землю.

Л. Н. (о нем): Он говорил о священниках. Какое озлобление на священников среди народа! У народа либерализм начинается с освобождения от священников.

Л. Н. просил Николая Николаевича послать Даниле Козлову его книжки о едином налоге.

Л. Н. получил письма от крестьян (их последнее время все больше и больше) о вере: о том, что освобождаются от суеверий и ищут, в чем правда. Есть такие, как М. П. Новиков, которые отвечают спрашивающим, какой они веры, что они — никакой веры. Образов у них нет, в церковь. не ходят. Есть проходящие через переходную ступень, баптизм, и есть перешедшие ее.

Вечером приехал с Чертковым Ф. А. Страхов. Читал Л. Н-чу. Сергей Львович играл на фортепиано шотландские песни своей композиции. Л. Н. вышел из кабинета с Владимиром Григорьевичем и Федором Алексеевичем и сел в кресло слушать. Владимир Григорьевич и Федор Алексеевич сели около него. Л. Н-чу шотландские песни нравились и просил еще играть.

Л. Н.: Англичане, кажется, немузыкальный народ, но когда поют, поют верно и любят музыку.

Сергей Львович вспомнил, что, когда он ехал на пароходе, в Манитобе, в Канаде, его без конца просили играть, и как его слушали.

Л. Н.: Это приятно. Кант терпеть не мог музыку. Он из искусств считал самым важным кулинарное.

Л. Н.: Как хорошо играл Адам Васильевич! Я во сне слышал его игру, трогала меня до слез.

И Л. Н. сказал, что, если бы он был музыкантом, сыграл бы, до того запечатлелось то, что слышалось ему во сне.

Сергей Львович сказал, что он мог бы сыграть, если бы что слышал во сне.

Л. Н.: Конфуций и старые китайцы ставили музыку высоко, как что-то религиозное.

Л. Н.: Как это удивительно: Шопенгауэр был тщеславный, озлобленный, мелочный и вместе с тем такой глубокий.

29 марта. Светлое воскресенье. У Л. Н. я видел на столе рукопись «Убийство Павла»¹, старую его работу, и совсем новую, несколько дней начатую, «Старое и новое»².

Вчера получены почтой цветы от вдовы художника Кившенко из Ниццы. Л. Н. вспомнил о них за обедом и просил поставить их на стол. Сегодня,

- 372 -

тоже пришедши в 9.15 в залу, вспомнил о них и рассматривал их. Л. Н. очень любит цветы.

Ваня, бывший у заутрени, рассказал, что там было полно стражников и колокольня была на замок заперта, чего никогда не бывает. Распространился было слух, что чертковские ребята будут снимать языки с колоколов. Михаил Сергеевич рассказывал это Л. Н. за завтраком и добавил: «Как мало полиция знает подведомственных ей людей!»

Л. Н. сказал Гусеву, чтобы в статью вставить эпиграфы к главам, что он это любит.

Л. Н.: Самое большое изменение на моей памяти — газеты: прежде дворяне не все читали, а теперь мало который мужик не читает.

Шахматы, винт.

30 марта. Утром был 28-летний слесарь из Волочиска, прочитавший «В чем моя вера» и изменивший жизнь. Л. Н. дал ему рекомендательные письма к Ивану Ивановичу и к Сытину¹. Были два студента Московского университета: грузин А. Цагаришвили и полуармянин Ценальянц. Первый — детски восторженный, наивный, простой, второй — занимающийся писательством (беллетристикой, критикой). Оба очень восхищались Л. Н-чем. Л. Н. им сказал, что очень жалко, что они в университете. Был тульский старик-старообрядец. Были ученики Л. Н. от 11—14 лет, три мальчика. Л. Н. к ним вышел, побеседовал с ними и подарки им дал.

Под вечер приехали Владимир Григорьевич с Димой; Владимир Григорьевич — проститься: завтра уезжает, его высылают из Тульской губернии. Все надеются, что скоро вернется. Он будет хлопотать через разных лиц на том основании, что его высылают не из-за его убеждений, а из-за того, что губернатор не ручается за спокойствие в Тульской губернии. Это неправда, и она ему противна. Хлопотать хочет и Татьяна Львовна у Столыпина.

Л. Н. сегодня очень много написал². Я входил к нему с травкой в половине десятого и видел по лицу, как он сосредоточен, как весь горит, изнашивается.

Л. Н. опять, как и вчера, говорил про свою работу, что он никого не убедит. Все скажут, что они это знают: «Старое непротивление», но он не может не разъяснять людям, в России и везде, переставшим верить в законность порядка вещей и не имеющим, вместо разрушающейся церковной веры, никакой новой основы — эту основу им указывать. В народе уже есть новое жизнепонимание, уже есть в начатках здесь и там; вот этот мальчик-слесарь, который сегодня был.

Чертков очень любит Л. Н-ча. Дома все плачет, что ему приходится разлучаться с Л. Н. и с семьей.

Не знаю, о чем говорилось, когда Л. Н. вспомнил, что в романе Estaunier «La vie secrète» старый приказчик говорит фабриканту, человеку гуманному, который всякие удобства и материальные выгоды предоставляет рабочим, что «они вас еще хуже будут ненавидеть; они не только не будут чувствовать благодарности, а напротив». Л. Н. сказал в объяснение этого, что, когда хозяин жестокий, рабочие говорят: «Он хозяйственный человек», когда же хозяин добрый, то никогда не довольствуются тем, что дает, а всегда требуют больше.

Татьяна Львовна: В эти года хороших помещиков всех разгромили.

Сергей Львович возражал.

Л. Н.: Надо сказать, что для того, чтобы переносить несправедливость, надо верить, что так должно быть, а вера эта — что бог так устроил — вера в царя в последнее время пропадает: «Мне с детьми есть нечего, а они конфеты едят». У нас это резко выразилось. В Англии, Америке это искусственно скрыто, в мягких рукавицах давлено. Дела совершаются

- 373 -

не потому, что есть законы. К Ротшильду, царю раньше было уважение, теперь — презрение.

31 марта. Л. Н. пополудни сказал М. В. Булыгину, что он в подавленном состоянии духа; что в общении кажется, будто он не в духе, и потому он уходит к себе.

Сегодня теплый, 18°, ясный день. Л. Н. утром прошелся по прешпекту шагов 80 от дома. Первая прогулка с конца февраля. Носил легкий плетеный стул с собой.

Утром пришел 75-летний владимирский мужик, приятного вида, рослый старик; у него в Туле сын, который не верит; говорит, что нет бога. По этому делу старик пришел к Л. Н.; сам он верующий. Пил с Л. Н. чай в зале, очень радушно побеседовали. Старик ходил в Иерусалим и в лицах представлял, как благодать нисходит (у него никакого сомнения нет), как патриарх в темную конуру, согнувшись, входит. Старик пошел пешком в Тулу. Ему удивились: двенадцать верст в Тулу. Сказал, ему нипочем. Он пройдет 80 верст в день. Михаил Сергеевич его провожал. О Л. Н. старик выразился, что он очень приятный, «но меня не собьешь, он меня не сбил». Л. Н. говорил про него, какой он молодцеватый: он никогда не пил, не курил. Вспоминая рассказ старика о том, как нисходит огонь, Л. Н. сказал:

— Я понимаю, как Гоголь, едучи в Иерусалим, писал о предстоящей поездке, а когда там побывал — ни слова.

Михаил Сергеевич говорил, как арабы, страстные, ругают патриарха, если не приходит с огнем, с неба сшедшим. Николай Николаевич вспомнил, как турецкие власти издали указ, чтобы вследствие больших волнений «появление огня не задерживать».

Говорили, как должен себя чувствовать патриарх, проделывающий это, и как бы ему было, если бы он случайно забыл спички. Но они зажигают другим — традиционным способом. Это делается с XII столетия.

Были четыре мальчика — ученики Л. Н., между ними Коля Ромашкин; катали яйца в зале. Л. Н. с ними сидел, беседовал.

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Сухотины с Дориком и Алей, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Сергей Львович, Андрей Львович, Николай Николаевич.

Чертков сегодня выехал в Петербург. Софья Андреевна говорила, что вместо него, мирного, и к которому население мирно относится, надо бы выслать Звегинцеву, у которой убили даже двух людей.

Андрей Львович рассказал, как это убийство случилось: бабы в лесу Звегинцевой испугались «забастовщиков», и охотник с конюхом, впоследствии ими убитые, пошли спасать баб, а не нападать.

М. В. Булыгин усомнился в этом и стал рассказывать, как он слышал. Андрей Львович, основываясь на полном знании дела и погибших людей, отстаивал свое. Вмешался Сергей Львович с замечаниями. Тут Л. Н., чтобы предупредить завязывающийся спор, стал говорить, обращаясь к Михаилу Васильевичу:

— Если я слаб, то я раскрываю «Былое» в середине и читаю. Все интересно. Сегодня читал Синегуба. — И Л. Н. довольно подробно рассказал описанный там фиктивный брак¹.

Татьяна Львовна рассказала про такой же брак Софьи Ковалевской. Когда кончили и помолчали, Михаил Васильевич спросил Л. Н.:

— А какого вы мнения о «Тарасе Бульбе»? Л. Н., помолчав, коротко ответил:

— Я не люблю, я нехорошо помню. А вы любите?

Михаил Васильевич: Я люблю. Характеры там выставлены сильные: Тараса Бульбы, Остапа.

- 374 -

ТОЛСТОЙ СРЕДИ КРЕСТЬЯН И КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕТЕЙ В ТРОИЦЫН ДЕНЬ

Ясная Поляна, 17 мая 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

Л. Н. сказал, что хотя он это читал давно, но такое впечатление осталось, что это фальшивое.

Михаил Васильевич заговорил, обращаясь к Л. Н., про недавно появившуюся книжку Файнермана: «Живые речи Л. Н. Толстого». Л. Н. ответил от шахматного столика, где играл с Михаилом Сергеевичем, что не помнит этой книги; Л. Н. ее, вероятно, никогда не просматривал, но про Файнермана высказался, что молодым человеком он был искренен, потом в жизни запутался; наверно женат, кормиться надо — писательство развращающее, за деньги. И Л. Н. обратил опять внимание на шахматы.

Я объяснил Михаилу Васильевичу, как произошла эта книга: малая часть в ней — воспоминания самого Файнермана, а бо̀льшая — переделка статей посетителей Л. Н., появившихся в газетах за последние два-три года. Файнерман собрал их, переделал — выпустил, кто разговаривает с Л. Н., придал им какую-то одинаковую отделку, и непосвященная публика полагает, что Л. Н. вел эти речи с ним — с Файнерманом, хотя сам он этого не утверждает².

Л. Н. переспросил меня, что̀ рассказываю Михаилу Васильевичу. Я пересказал. Л. Н., имея в виду то, что я не замолчал чужой грех, эту недобросовестность Файнермана, сказал мне:

— Нынче в «Круге чтения» о покаянии из Талмуда, вы читали?

Я принес «Круг чтения» и прочел (не вслух): «Добрый человек — это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, а злой — наоборот. Не прощай себе, и тогда будешь в состоянии прощать другим». «Человек-добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом».

О детях.

- 375 -

ТОЛСТОЙ И С. А. ТОЛСТАЯ СРЕДИ КРЕСТЬЯН И КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕТЕЙ В ТРОИЦЫН ДЕНЬ

Ясная Поляна, 17 мая 1909 г.

Фотография Т. Тапселя

Татьяна Львовна: На Танечке видно, как детей портят. При катании яиц сначала покатать ей было весело, а выиграть — никакого удовольствия, а к концу стала понимать.

Михаил Васильевич про своего осиротевшего четырехлетнего Илюшу, что он бледен, капризен, ему просто нехватает материнской ласки, он не умеет этого высказать. Приехала тетя и стала кормить его мясом. Сережа возмутился и стал ему разъяснять, что надо было петушка зарезать и что ему больно было. Илюша, как раньше, когда ему сказали, что должен есть мясо, чтобы окрепнуть, поддался на это, а когда ему сказали, что петушку было больно, ни за что не хотел есть мясо. Как важно внушать детям правильные понятия!

Л. Н.: Это такое важное дело, чтобы дети (во всем) видели правильное отношение. Старик, которому уже 75 лет, — ему нужна эта благодать, ему нельзя уже внушить, что нужно другое, а ребенку, которому можно внушить о благодати или о курице, — самое важное дело. Когда родители внушают детям, во что сами серьезно не верят, это большое преступление. Великий Кант сказал, что детей надо воспитывать не к тому складу жизни, который существует, а к тому, который наступает, будет³. Прогресс материальный — шоссе, электрические дороги, прогресс духовный — богоносцы с иконами или христианское учение добра. Религиозное сознание человечества должно прогрессировать также. А если ты не идешь за ним, если не будешь двигаться с религиозным прогрессом, ты останешься дикарем. Прогресс — во всем, а в духовном не виден. Религия — она движет все человечество, а если движет, то и она движется.

Л. Н. вспомнил, что̀ говорил за обедом Андрей Львович о религии «по моде» (ходят причащаться — и он ходит), про брандмейстера Гартина.

— Я нынче не в духе, не могу слушать Андрюшу, — сказал Л. Н.

- 376 -

Принесли почту; Л. Н. открыл и прочел вслух письмо молодого человека (очевидно бедного: пишет, что раньше не написал, потому что не было на марку), которому отбывать военную службу.

— В прежнем письме он спрашивал, как ему поступить, — сказал Л. Н. — Я ему ответил, что это все знаем, но дело в том, сколько сил есть. Если не осилишь это сделать и исполняешь военную службу, знай, что это по слабости, а не ищи оправданий. Очень хороший тон письма⁴.

Михаил Васильевич: Мне кажется, что военной повинности песенка уже спета. — И рассказал со слов знакомого военного врача о случаях, насколько теперь в солдатах развито чувство отвращения к солдатству.

Л. Н.: Главное, тот престиж, который все держал, уничтожен.

Михаил Васильевич, между прочим, рассказал, как солдат в Туле получил письмо и объявил: «Не хочу служить». «Почему?» Никаких объяснений, и шабаш. На суде ни слова: как его зовут и т. д. Выход один: объявили его душевнобольным. Эксперт, доктор, знакомый Михаила Васильевича, понял его, но дал экспертизу, что он ненормальный, и суд его отпустил.

Л. Н.: Общая военная повинность с точки зрения правительства — страшная ошибка. — И Л. Н. рассказал, как на днях присел к стражнику, стал разговаривать с ним: «Зачем вы служите, ведь это скверное дело?» — «Как же, получаю 35 рублей». — Он — 35, Столыпин — 35 тысяч, таких людей столько (которые охотно нанимались бы в солдаты).

Л. Н.: Калачев прислал письмо Лойцнера, со страшной силой отказывающегося носить военное платье и исполнять требования.

Михаил Васильевич опять повторил, что военной повинности надвигается конец.

Л. Н.: Я знаю, что таких людей, которые служат, миллион; что очень малый процент таких, которые не хотят служить. Где это я читал обвинительный акт?

Николай Николаевич: Григорьева Якова Григорьевича.

Л. Н.: За то, что он распространял книги против военной службы, и там прокурор все выписывает преспокойно. Эта простая истина (там выписанная) не может не быть принята воинствующими. Вопрос только в том, в каком времени.

Михаил Васильевич: Высокий военный начальник — не назову его — говоря со мной, сказал, что все невозможнее и невозможнее служить, что все больше конфликтов между правительством и крестьянством. Теперь правительство не скрывает своей беспощадности, вешает без стыда, только бы победить; казни вопиющие. Правительство открыто провозглашает, что признает силу, а не правду.

Л. Н.: Это человек, который сам, своей головой, думает, а не то, что в газетах пишут.

Михаил Васильевич: Он говорил, что, может быть, они, молодые, не хотящие служить, и правы.

Л. Н.: У нас, в России, благоприятные условия — внимание, а во Франции — казнь 30 тысяч коммунаров прошла без......* а в России все откликнутся от кадетов до......*

Л. Н.: Да, времена пошли!

Л. Н. прочел еще письмо дамы о церкви.

Л. Н.: Это странное чувство, двойное — это за себя страх, недоумение, что̀ это будет.

Л. Н.: Я думаю, разделение между властвующими и подавленными — прежде сознавалось, что так должно быть, а теперь чувствуется подавленными,

- 377 -

что так не должно быть и что те никакого права не имеют властвовать, — ненависть к ним. И это положение не может долго продолжаться.

Николай Николаевич: Белинький в Петербурге встретил разносчика, несшего пачку революционной печати и продававшего ее баснословно дешево: весь ворох за 20 коп. Интерес к ней пропал.

Л. Н.: Вчерашние студенты, когда я их спросил, как революция, категорически ответили, что никакого сочувствия к ней нет, так что я им даже сказал, что это жалко, что люди могли примириться с существующим порядком, насилием.

Михаил Сергеевич сказал, что заграничные революционеры, лелеявшие надежду, что через два года опять вспыхнет революция, что войско подготовлено, сознаются: была ошибка с их стороны, что не опропагандировали войско раньше, до прошлой революции.

Л. Н. заметил, что прохожие, с какими заговорит, — все революционеры.

Софья Андреевна поспорила с Л. Н. о старости; ей в тягость.

Л. Н.: C’est éviter la question*: для человека, живущего духовной жизнью, старость — благо. Минувшее отошло, будущее не так беспокойно.

В 10 вечера приехал корреспондент «Тульской молвы» — расспрашивать Николая Николаевича касательно отъезда Черткова. Л. Н. зашел к ним.

Корреспондент спросил его: «Как ваше здоровье?»

Л. Н.: Как видите. Что там интересного (в Туле)?

Корреспондент замялся и потом стал рассказывать о каком-то пустяшном происшествии.

Л. Н.: Нет, Михаил Васильевич рассказывал про отказ от военной службы.

Корреспондент не знал о нем.

Когда Л. Н. ложился спать, я, массируя, сказал, что, думаю, что он слишком низко определил число людей, живущих духовной жизнью: один на тысячу.

Л. Н.: Ох, не думаю. Вы оптимистически смотрите. Не хочу хвалиться: о себе знаю, что я духовной жизнью живу только в самое последнее время, и то временами. Корыстолюбие уже давно поборол, а то влияет на меня соображение, что̀ скажут другие обо мне, похвалы, мнение других обо мне. Вы оптимистически смотрите. — И Л. Н. стал говорить, что духовная жизнь у революционеров — действовать так, чтобы их одобряли те, мнением которых они дорожат. — Духовная жизнь только та, если все люди будут тебя порицать за нее, а ты будешь так действовать. Таких людей все больше и больше будет со временем, но теперь их нет. Мы склонны обманывать себя. Делаем для славы людской, для одобрения людей, мнением которых дорожим, а принимаем это за духовную жизнь.

Софья Андреевна нашла сегодня письмо Л. Н. к тетеньке на четырех больших страницах. Описывает Севастопольскую оборону⁵.

Л. Н. вспоминал какого-то немца, который, слыша «Христос воскресе», «Воистину воскресе» и видя, что при этом дарят яйца, перевел это по-немецки: «Hast du was, so kriegst du was, hast du nichts, so kriegst du nichts**.

— Самое немецкое объяснение, — сказал Л. Н.

Февраль — март. Спросили Л. Н., который из висящих у него в спальне портретов дочерей лучше: портрет Татьяны Львовны, написанный

- 378 -

Ю. И. Игумновой, или Марьи Львовны, написанный Татьяной Львовной? Л. Н. ответил: «Оба лучше». Немного погодя добавил:

— Портрет Машин Таней нехорошо написан, а я его люблю; а Танин портрет технически хорошо написан, а нехорош: серьезное, неТаня.

Л. Н. пересказал, что̀ слышал, кажется от корреспондента К<упчинского>, как двое покушались ограбить кассу в кондитерской, где было 3000 р. на выплату. Один говорит другому: «Стреляй ты, я не могу». Так и не выстрелил. Они побежали. Их присудили к каторжным работам. Военный прокурор опротестовал. Их вновь судили и повесили. Когда Л. Н. это рассказывал, голос его дрогнул.

Март (?). Говорилось о книге Лозинского «Против течения» — сильная критика «говорильни» (Думы Первой и Второй).

Л. Н.: Та, Вторая, хоть что-нибудь хотела в земельном вопросе, а Третья — ничего. Никто не сказал ничего нужного. Образцов критиковал правительственный закон 9 ноября, но своего не предложил. Я по наивности своей внушал Михаилу Александровичу Стаховичу, чтобы заговорил о Генри Джордже (о равных правах на землю). Хоть бы на себя обратил внимание. Нашлись бы многие, которые бы об этом переговорили.

1 апреля. Л. Н. вышел в 9.15 в залу, где сидели Михаил Сергеевич, я и Дорик; позже пришел Николай Николаевич.

Л. Н.: Я нынче сидел на балконе, слышно — колокола звонят, гудок паровоза с железной дороги. Думал о Д. А. Милютине и справился в словаре, сколько ему лет: 94. Там и про Володю Милютина, который нам принес новость из гимназии, что бога нет¹. Думал, что́ такое гимназия? Нельзя ничего хуже придумать для разведения атеизма, чем они. Наряду с историей, математикой, естественными науками, преподают богословие — закон божий.

Л. Н.: Я вспомнил, как внизу Николай говорил нам лет семьдесят тому назад, что проведут шоссе прямиком, так что Тулу будет видно. И думал о том, о чем вчера говорил. Шоссе уже есть и железная дорога, а закон божий преподают один и тот же, как тысячу лет тому назад. Если уж быть правительству, то его задачей должно быть преподавание религиозно-нравственного учения: Сократ, Эпиктет, Будда. Это то, что приемлемо для всех народов.

Михаил Сергеевич: У нас атеисты в гимназии потому, что закон божий плохо преподают.

Л. Н.: Как же можно его хорошо преподавать, когда религия наполнена противоречащими разуму догматами? Их выдают за истину и утверждают, что эта истина была и будет навеки.

Л. Н. говорил последнее, когда Дорик вышел, и то вполголоса, чтобы не оскорбить его веру.

Михаил Сергеевич: У англичан, немцев из гимназий не выходят атеисты, у католических народов — да.

Л. Н.: Хуже православия нет. Я недавно сказал, что магометанство выше. Православие — чепуха. Протестантизм — выше православия, а католичество? — там признай один догмат, одну глупость, что папа непогрешим, и тогда все логично, осмысленно.

Вечером шахматы, винт. Софья Андреевна уехала в Москву.

2 апреля. Л. Н. рассказал мне новость, которая была для него неожиданна: Бирюков пишет, что его, из-за найденного при обыске издания «Обновления», подвергли аресту.

— Мальчишка-прокурор, — говорил Л. Н., — обвиняет его по какой-то статье, по которой ему грозит до восьми лет каторги, или, по меньшей

- 379 -

мере, заключение в крепость. Выпустили его под залог 600 рублей, которые с трудом собрал. Письмо его бодрое¹.

Л. Н. рассказал еще про полученное хорошее письмо Краснова, крестьянина, друга С. Т. Семенова. Бывал у Л. Н. раз двадцать; арестован за то, что был одним из устроителей Крестьянского союза. Остался беспартийным и во все время революции сдерживал крестьян и опропагандированных рабочих от насилий².

За обедом Михаил Сергеевич рассказал, что в «Минувших годах», в книге за август 1908 г., прочел воспоминания о В. К. Сютаеве «Крестьянин-коммунист» В. Рахманова, врача. Похвалил и спросил Л. Н., помнит ли Рахманова.

Л. Н.: Рахманова я читал, всегда хорошо пишет.

Л. Н. вчера и третьего дня говорил про Записки Синегуба в «Былом», читает их.

Л. Н. рассказал про инока, бывшего у него раньше и сегодня. Он прежде будто бы разделял взгляды Л. Н., а теперь опять вернулся к православию; просил и получил обратно свое письмо к Л. Н. и принес письмо Л. Н-ча к нему³. Николай Николаевич не принял его: сказал ему, что он может, когда хочет, уничтожить его.

Впечатление производит, бедный, умалишенного.

Вечером Л. Н. играл в шахматы, в винт и написал письмо Черткову⁴. В «Русском слове» подробное описание проезда Черткова через Москву и беседы с ним⁵.

3 апреля. Л. Н. утром читал в полученном почтой «Tygodnik Illustrowany», издаваемом Болеславом Прусом (№ 15), описание посещения Л. Н-ча Чекальским. Л. Н. показал мне место, где его ответы Чекальскому, и желал, чтобы я прочел их по-русски.

Пополудни был «духовный портной», уходящий из одного московского монастыря, просить у Л. Н. денег для обзаведения мастерской. Настойчивый. Л. Н-чу не понравился. Он же с большим интересом читал «обновленские» издания Л. Н-ча.

Вечером Михаил Сергеевич преинтересно рассказывал смешные истории про революционера Кузьму в Женеве. Потом рассказал про шпиона Бейтнера, про Азефа, как его дорого оплачивали и революционеры, и правительство и как покушение на царя, которое он организовал, чтобы восстановить к себе доверие революционеров, удалось бы, если бы не струсил тот, который должен был его совершить.

Сведения эти Михаил Сергеевич имеет от Е. Е. Лазарева. Потом рассказал про Нечаева. Михаил Сергеевич читал описание суда над ним в «Былом». Михаил Сергеевич студентом был на этом суде и говорил, что Нечаев, когда утверждает, что ему не дали говорить, лжет. И Михаил Сергеевич представлял Нечаева, как он ругал судей и царя и плевал на его портрет тут, в суде. Его много раз выводили и приводили; Нечаев все повторял то же. Был очень неприятный, но энергичный; небольшой, худощавый. Николай Николаевич говорил, что он ложь возводил в принцип¹.

Михаил Сергеевич: Он судился за убийство товарища-революционера Иванова, заподозренного, но неповинного в шпионстве. Он заманил его в пещеру в Петровско-Разумовском парке и убил.

Шахматы с Михаилом Сергеевичем. Сергей Львович играл на фортепиано.

Сергей Львович с Михаилом Сергеевичем говорили сегодня о Записках Софьи Андреевны, что в эпиграф годилось бы: «Qui s’excuse — s’accuse»;* интересны, но нехороши. Печатать их нельзя: там описана интимная

- 380 -

жизнь многих живых людей и приводятся резкие суждения о них. Третьего дня спрашивала Софья Андреевна: хороши ли ее Записки. Сергей Львович не отвечал. На настоятельное требование ответа сказал то же: что они интересны, но нехороши.

Николай Николаевич ходит к Чертковым, приводит в порядок бумаги вот уже десять дней.

4 апреля. Л. Н. говорил за обедом, что читал в «Былом» о Мартьянове, крепостном графа Гурьева¹. Николай Николаевич сообщил Л. Н., что арестована книжечка «Посредника» «О разуме» из «Круга чтения», и Иван Иванович обвиняется по параграфу такому-то. Л. Н. переспросил, большая ли книжка, и, когда Николай Николаевич сказал, что маленькая, Л. Н-чу было жалко, потому что доступна народу.

Потом Л. Н. прочел вслух инкриминированное место — мысль Люси Малори. Действительно, нецензурная.

Л. Н. заговорил о статье Меньшикова в «Новом времени» 2 апреля «Развал Турции» — по поводу вспыхнувшей на днях контрреволюции в Константинополе.

— Начало статьи прекрасное, — сказал Л. Н., — очень умно написано. Вопрос верно поставлен, где говорится о демократии и монархизме, восхищался, читая, но ответ — конец — плох. Рекомендуется угнетение национальностей (Л. Н. не сказал «угнетение»).

Говорилось о том, как все газеты пишут о приезде Черткова в Петербург.

Л. Н.: В событиях дня: «Турецкая революция» и «Чертков приехал».

«Русское слово» 3 апреля напечатало письма Гусева к старообрядке, но приписывает их Л. Н. Какое неуважение к Л. Н., какой подлог! Раздобыло их «Русское слово» неизвестно где и еще пишет, что печатает с разрешения самого Л. Н.²

Л. Н.: Хирьяков в «Нашей жизни» <!> написал статью о высылке Черткова и о приезде его в Петербург. Нехорошо, там есть неправда: сказано, чего нет, и скрыто, что есть. Надо быть очень строгим и говорить одну правду³.

Л. Н. по поводу найденного письма его к тетушке из Севастополя:

— Я нынче думал, какая перемена с того времени. Я помню, что по-русски писать было что-то низкое. Аристократический круг выделялся: «Мы — что-то особенное». И даже вопроса не было, почему я сижу здесь, а они там. А потом старина разрушилась — Морозов, Михаил Петрович Новиков...

Софья Андреевна: Я помню, раньше музыканты, актеры не могли быть в обществе никогда, а теперь...

Сергей Львович уезжает в Москву.

5 апреля. У нас Михаил Сергеевич с Татьяной Львовной, Танечкой, Дориком и няней, Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич. Николай Николаевич и я были сегодня у Чертковых. Там после отъезда Владимира Григорьевича малолюдно. Сегодня был Пунга, говорил о политике, в которой он au courant*.

Вечером Л. Н. о письмах говорил, что несколько дней получает хорошие:

— Не то что сочувственные, а людям прямо было нужно то, что я высказал. Приятные письма; прямо не подписываются многие, из чего видно, что не личные интересы побуждали их писать¹.

Л. Н. нашел в петербургских газетах известие, что московская цензура арестовала «Круг чтения» (очевидно, первое издание Горбунова; его мало осталось и в малом количестве — 3500 — было напечатано). Сытинское

- 381 -

издание еще не появилось. Сытин пал духом: грозят ему судом за разные издания 1906—07 годов. Возможно, что его издание «Круга чтения» так и не выйдет или будет конфисковано.

Л. Н. (к Николаю Николаевичу): Мне очень жалко, что наши труды пропадут даром (второе издание «Круга чтения»)².

6 апреля. Утром, массируя Л. Н., я ему сказал, что Пунга рассказывал (он только что вернулся из Германии и гостит у Чертковых) — студенты в Германии одержимы манией величия: были недовольны, что Россия уступила в вопросе присоединения Боснии к Австрии и вследствие того не дошло до войны между Австрией и Германией, с одной стороны, и Россией.

Л. Н.: Неужели?

И сказал, что они думают, будто Россия теперь ослабла и можно ее побить. Если бы так было, видно было бы из газет. Может быть, это ему так кажется.

Л. Н. спросил, какой народности Пунга.

— Латыш.

Л. Н.: У вас, славян, чувство патриотизма сильное, надо с ним бороться. Оно ведь ведет к порабощению и самими себя. Если сами не будут порабощать себя, никто поработить их не может. Есть естественное влечение к своему народу — у меня к русскому — хотя я стараюсь не быть русским, а христианином. Патриотизм вреден.

Л. Н-чу сегодня массировал не только отекшую левую ногу, но и здоровую и корпус, т. к. все тело ослабело от продолжительного лежанья, сиденья.

Л. Н.: Еще руки. Какой бедный русский язык: нет того, что bras, Arme.

Я сказал, что у нас, словаков, есть rameno, а у чехов rameno и paže.

Л. Н.: Неужели в употреблении? В старославянском есть «рамена». — После краткой паузы: — Надо бы почитать что-нибудь на вашем языке. У вас есть книжка?

Вечером (9.30—10.20) Татьяна Львовна рассказывала анекдоты, особенно те, которые любил рассказывать старик Ге. Л. Н., хотя его мучила изжога, смеялся. Сидели за чаем. Л. Н. протянул ноги на другой стул, полулежал.

Л. Н.: Нынче читал «Les livres sacrés de l’Orient». Вся книга испещрена моими заметками, а я забыл, что ее читал. Самое приятное то, что́ я забыл, что я писал¹.

Михаил Сергеевич спросил, что именно.

Л. Н.: «Анну Каренину», «Крейцерову сонату» не помню.

Михаил Сергеевич: «Смерть Ивана Ильича», наверно, помните.

Л. Н. признался, что да.

Л. Н.: Забвение в старости — это очень приятно. Забываешь, что было, и нет будущего. Следовательно, все сосредоточено в настоящем, где и происходит вся жизнь, и оттого прелесть старости.

Татьяна Львовна привела какое-то стихотворение Пушкина о старости*.

Л. Н.: Какой молодец Пушкин! Он говорит, как мы все говорим, только лучше и красивее. Это единственный поэт, в нем нет усилий и напряжения в рифме и ритме. В нем можно найти отзвуки на все, что мы чувствуем, и с таких молодых лет он стал уже все понимать.

Вспоминали грехи его и его жены. Татьяна Львовна цитировала из его писем к жене, в которых предостерегает ее, грубые выражения, например:

- 382 -

«Было бы корыто, а свиньи будут»². Л. Н. по поводу этого грубого, выразительного, русского мужицкого присловия* заметил, что он еще застал таких людей, которые французский язык знали лучше всякого француза, а по-русски выражались грубым, народным, сильным языком со всеми его прелестями. Разговорились о Пушкиной и вообще о женах. Л. Н. их не хвалил. Татьяна Львовна вспомнила биографию Шопена, которую прочла, — как Жорж Санд к нему нечутко, жестоко относилась.

Л. Н.: Какая стерва! Я в свое время, кроме отвращения, ничего к ней не чувствовал, в то время, когда Тургенев восхищался, увлекался ею, то есть с уважением относился к ней.

Вечером массаж ног. Л. Н. говорил мне, что он нынче читал «Les livres sacrés de l’Orient», там много хорошего.

Л. Н.: Как трудно переводить с китайского! — И говорил, что читает английские переводы китайского Мина. — Мин считает главным у человека искренность. Один переводит sincerity, другой truth — правда. Я думаю, надо эти два понятия соединить в «правдивость»: правда — понятие объективное, правдивость — субъективное. Это глубокая мысль.

Л. Н. дальше говорил, что он нынче и вчера занимался Конфуцием, что он хочет написать о его учении для Ивана Ивановича.

— Имеете понятие о жизни Конфуция? Он служил при дворе и потому много внимания в учении своем уделил тому, как управлять народом. Это я пропускаю. А общее всемирное значение имеющее нравственное учение излагаю. Я думаю, что китайцы потому так высоконравственны, что в учении Конфуция нет сверхъестественного; не приходилось им (в этом сверхъестественном) разочаровываться.

7 апреля. Пополудни были Ольга Константиновна, Дима, едущий завтра в Петербург посетить отца, Г. А. Пунга, друг Чертковых.

Л. Н. спросил Пунгу о том, что я ему перерассказал о германском патриотизме. Пунга повторил, как немцы, средние слои и их газеты, исключая нескольких ведущих, негодовали, что Германия упустила случай войны с Россией, и какое враждебное отношение студентов и профессоров к чехам и другим славянам.

Л. Н.: Этот патриотизм ужасен! Люди сбиваются. До чего это комично: немец считает свой патриотизм доблестным, чех — свой. Половина государственных бюджетов идет на вооружение.

Л. Н. рассказал о чем думал: если бы у Робинзона Пятница был женщиной и от нее родился сын и был ими воспитан, то, если бы он попал в цивилизованную страну, Германию, — не понял бы смертной казни.

Михаил Сергеевич рассказал про турецкие события: младотурецкие войска идут на Константинополь, младотурки хотят свергнуть султана и предать его смертной казни.

Л. Н.: Это Wasser auf meine Mühle**.

Л. Н.: Я читал четыре главные книги китайские, гораздо интереснее описаний событий константинопольских. У них государственные законы вытекают из религии. Даже смертная казнь, что нам — христианам — противно.

За обедом Александра Львовна, бывшая сегодня в Туле, сказала:

— Очень грустную вещь узнала: яснополянский мальчик Копылов (13-ти лет) скончался.

Это известие произвело на нас потрясающее впечатление; все невольно подумали о добром, кротком, даровитом мальчике и таких же его братишке

- 383 -

и сестрице. Как гибнут люди! У него отец сидит в тюрьме третий год за воровство лошадей; мать общалась с телятинскими ворами и заставила его, мальчика, перелезть через плетень соседа, вытащить задвижку у ворот и увела лошадь. Мать приговорили к трем месяцам тюрьмы, его тоже на три месяца тюрьмы и, кроме того, — к шести годам исправительного приюта. Тут он заболел тифом, после воспалением легких с галлюцинациями, и на днях помер. Его мать тоже на днях выпустили из тюрьмы. Детей поддерживала их родня и Толстые.

ТОЛСТОЙ С И. И. МЕЧНИКОВЫМ НА ТЕРРАСЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА

30 мая 1909 г.

Фотография С. Г. Смирнова

«Утром приехал Мечников с женой. Ясный, теплый день... все на террасе...
Фотографы снимали...». — Запись от 30 мая 1909 г.

Л. Н. молчал, как и все, после этого известия; потом проговорил: — Робинзон-сын тоже не поймет: людей, которые воруют, сажать с такими же, как они. Они заблудшиеся и тем уже жалки.

Вечером привезли сегодняшнюю почту. Михаил Сергеевич прочел из

- 384 -

«Голоса Москвы» новости о Турции: в Константинополе перерезано реакционерами двести младотурецких офицеров.

Л. Н. заметил:

— Представьте себе мое положение: когда я слышу такое, у меня главное чувство — жаль тех, которые режут.

Михаил Сергеевич прочел из «Голоса Москвы», что в Полтаве отравился толстовец Б. Н. Леонтьев. Татьяна Львовна вспоминала о нем: сын генерала, столярничал, табуретки делал и на базаре продавал; во время голода помогал в Рязанской губернии Л. Н-чу. Его двоюродный брат-офицер застрелился, двоюродная сестра застрелила в Швейцарии Миллера, приняв его за Дурново.

Шахматы с Михаилом Сергеевичем, потом Л. Н. долго читал вслух из книги «Les livres sacrés de l’Orient».

Почтой получены, между прочим, «Туркестанские епархиальные ведомости» (г. Верный, 15 марта 1909 г., № 6) со статьей Петерсона: его переписка с Л. Н-чем¹. Л. Н. спросил Татьяну Львовну, помнит ли Петерсона.

Татьяна Львовна: Нет.

Софья Андреевна: Она родилась через три года после того, как Петерсон был в Ясной Поляне учителем.

Л. Н.: Я его уважал. Он убежденный.

Получен первый номер журнала «На Кавказе» (Екатеринодар), где статья «Толстой на Кавказе» — Розова.

Софья Андреевна получила французские газеты с переводом ее письма о высылке Черткова и письмо переводчика Гальперина-Каминского².

Л. Н.: У него плохой французский язык. Как это французы могут читать его переводы?

Много газет с известиями о Л. Н., о выставке. Между прочим и письмо Н. Н. Гусева, в котором он опровергает сообщение, будто письма к старообрядке писал Л. Н. Писал их он, Николай Николаевич³.

Л. Н. мне сказал приблизительно так:

— Что значит репутация! Письма Гусева такие хорошие — желал бы быть их автором, а разносят их, так как оказались не мои.

Дальше, за массажем, Л. Н. мне говорил, что он сегодня много работал — писал о Конфуции, о Китае, читал законы Ману, Чунг Минга:

— Самая древняя книга китайская — священные книги половины человечества. У китайцев государственные законы вытекают из религии. Все подробности государственных законов написаны религиозными учителями. Моисеев закон — это ничто в сравнении (с китайскими законами).

— Хороший французский перевод («Les livres sacrés de l’Orient»). Чьи это пометки там? — спросил Л. Н.

— Буланже.

Л. Н.: Да и почерк его. Это, может быть, он отмечал места, которые для меня могут быть интересны, и ставил буквы «Л. Н.». Кроме его, и мои пометки там есть.

Я напомнил Л. Н. книгу Буланже о Конфуции, издание «Посредника». Л. Н. позабыл, что есть такая, и просил достать ее.

8 апреля. Снег. Л. Н. не выходил, только на балконе посидел. Утром уехали Михаил Сергеевич с Дориком. Винт: Татьяна Львовна, Александра Львовна, Варвара Михайловна. Татьяна Львовна сказала, что Николай Николаевич грустит о Михаиле Сергеевиче: любил с ним поговорить.

Л. Н.: Одно из его (Михаила Сергеевича) хороших качеств, что он слушает хорошо. Он и говорит умно. Но слушает внимательно; видишь, что он все хочет понять. Это одно из хороших качеств людей.

Вечером Л. Н. читал два письма Анне Константиновне.

- 385 -

9 апреля. У Л. Н. нога больше болит, изжога, стеснение в груди я удрученное состояние: руки, ноги и весь зябнет; много работал.

Л. Н. (за обедом): Я сегодня прочел «Русские ведомости» от доски до доски. В Турции — еще неопределенно (свергнут ли султана, победят ли младотурки). Об авторском праве в Думе.

Татьяна Львовна принесла «Вестник Европы» и стала вслух читать начало статьи «Радость искусству» Н. Рериха¹, чтобы указать, как непонятно пишут. Изумительно.

Л. Н.: Искусство, политика дошли до тупого угла: дальше некуда. Публика удесятерилась. Во всем потрафишь на вкус читателей (т. е. что можно писать, что́ хочешь).

Потом Татьяна Львовна спрашивала Л. Н. о рассказе «Сын» J. H. Rosny. Л. Н., прочитавши его по ее указанию, удивлялся, как могли поместить в «Вестнике Европы» такой слабый рассказ².

Татьяна Львовна показала и хвалила снимки с картин Сомова.

Л. Н.: Это нехорошо.

Л. Н. поражали хорошие фотографии портретов Салтыкова работы Крамского и Тургенева работы Перова в «Вестнике Европы». Особенно Тургенев, его глаза, взгляд.

— Тургенев поддается сходству, вследствие исключительности взгляда, — сказал Л. Н.³

Софья Андреевна, смотря на портрет Салтыкова, сказала, что он был чиновником в Туле и перестал ездить к Л. Н. после того, как Л. Н. написал «Войну и мир». О «Войне и мире» же высказался, что это сплетни бабушек и тетушек.

Л. Н. пришел из кабинета и сказал, что страшную вещь ему рассказал Николай Николаевич: вычитал ее в книге Пругавина «В казематах». В Шлиссельбургской крепости сидел человек, в одиночном заключении, без имени, под номером таким-то. Это был, будто бы, Шевич, офицер киевский. Александр II его сестру-институтку оскорбил и погубил, за что тот (Шевич) его на смотру ударил⁴.

— Если это выдумано, то ben trovato*, — сказал Л. Н. — Что же делать с ним, ка̀к уничтожить? Казнить нельзя.

Софья Андреевна обвиняет ее, почему поддалась.

Л. Н.: Девочка. Такой соблазн — метресса императора; одна из тысячи устоит.

Татьяна Львовна: Да надо быть взрослой, а не девочкой.

Л. Н. поздно, в 10 часов, пришел в залу и засел за винт. Несколько позже пришел Николай Николаевич. Л. Н. виноватым тоном сказал ему:

— Я всё писал.

Николай Николаевич: Я видел.

Л. Н.: И такие глупости, что никуда не годятся⁵.

10 апреля. Общее состояние Л. Н. скверно: изжога, стеснение в груди, слабость. Пополудни был у него С. Д. Николаев со своей переделкой Baba Bharaty «Krishna»¹.

Л. Н. продиктовал ему перевод некоторых, им ранее не помеченных мест. Занимались больше двух часов. После его ухода Л. Н. попросил:

— Принесите мне газету. Все либеральные («Нашу жизнь», «Русские ведомости») уже прочел; принесите мне «Новое время».

За обедом Татьяна Львовна говорила про Столыпина, какая кампания против него ведется, каково ему будет, когда выйдет в отставку.

Л. Н.: Я сужу (о нем) по характеру его отца: фальшиво рыцарский, чем больше риску любил.

- 386 -

Л. Н. говорил о своей новой работе, что ее совершенно напрасно пишет, разъясняет, потому что 999 из тысячи думают не логически, а «дважды два — пять».

Л. Н.: Кришна о любви — чудесное...

Татьяна Львовна вспомнила про Ванечку, как он с Сашей, чтобы сэкономить чай и сахар для нищих, пили чай вприкуску, а потом даже вприлизку. Куски сахару были красны от крови: ободрали себе язык. Л. Н. понравилось: «Это я напишу, — сказал он, — как пример детского самоотвержения. Как им оно легко!»²

Л. Н. вспомнил, что читал о положении в севастопольской тюрьме (письмо бывшего депутата Ломтатидзе, прочитанное в Думе 8 апреля)³.

Вечером, за винтом, Л. Н. сказал:

— Вот, Душан Петрович, есть такой Булгаков, пишет сочинение о христианских взглядах. Мне задал вопрос о христианском воспитании и образовании. Два вечера бьюсь, никак не могу осилить⁴.

В «С.-Петербургских ведомостях» 7 апреля: «Японское правительство издало от имени микадо декрет, воспрещающий обращение в империи сочинений Л. Н. Толстого». Причиной этого гонения является, по выражению декрета, «деморализующее влияние сочинений Толстого на юношество».

Л. Н.: У них вера в государственность сильна. У них идеал — германский империализм, Акбар*.

12 апреля. Была Ольга Константиновна с детьми, Мария Александровна, Лариса Дмитриевна. Обедали дети; разговаривали с ними и о них. Софья Андреевна сказала, что Мишины дети хороши.

Татьяна Львовна: Танечка возлюбила бабушку.

Л. Н.: Потому что она (бабушка) с ней серьезно играет. Все дети хороши. Вырастут, тогда испортятся.

Танечка шутила, бегала. Л. Н. встал и пустился вдогонку:

— Поймаю! Кто скорей!

Л. Н. с Ларисой Дмитриевной о ее знакомой семье: от нее Л. Н. получил письмо. Дочь (К. Разумникова) не хочет паспорта, метрического свидетельства.

Л. Н.: Есть вещи, более противные христианскому сознанию, совести, чем паспорт: что на тебя стирают, выносят нечистоту. Верно говорит Сергей Дмитриевич, что два требования первенствующие: обходиться без прислуги и вегетарианство. Это очень много значит — сознавать, что пользование прислугой и убийство животных — дурно, что это не должно быть, что если это делаешь, то виноват.

Татьяна Львовна: Если ребенок привыкнет сызмальства к работе — взрослым не стерпит, чтобы другой на него работал.

Л. Н.: Очень трудно без прислуги. Есть религиозное отношение к детям — можно жить без прислуги; нет — тогда это неприятность. Но грех придумывать, что есть какие-нибудь условия, в которых держание прислуги перестанет быть грехом.

Разговор о женщинах и мужчинах, о женском равноправии, сравнивали их.

Л. Н.: Я думаю, что надо совсем устранить это сравнение. «Мужчина умнее, сильнее» — это соревнование с правами мужа. Мне кажется, женщинам надо сказать, что они в тех правах не нуждаются, что они стоя́т выше тех прав. Любовь выше ума. Совокупность всех этих качеств составляет человека, а пропорция разная. Взвесить их нельзя (у этого выше художественные способности, у другого — ума, любви).

- 387 -

Лариса Дмитриевна пожалела о том, что при ее работе на детей и их на себя не хватает времени на их образование.

Л. Н.: Ох, не желайте образования! Тут ничего особенно хорошего нет; лучше, когда серьезные вопросы слышит. Такой маленький ребенок нравственно совершенен (не лжет, всех людей принимает за добрых). Танечка была такая, теперь уже попортилась. Есть способы выучился: будет читать.

Лариса Дмитриевна: Да, лучше, когда узнаёт правду, когда думает о том, что нельзя убивать людей, животных. Наши старшие любят читать Брема «Жизнь животных». Считаете ли это нужным чтением, Лев Николаевич?

Л. Н. ответил, что есть постепенность, что̀ важнее, и что прежде надо читать жизнь людей: как живут китайцы, калмыки.

— Я думаю, — сказал Л. Н., — что это должно быть на первом месте.

Лариса Дмитриевна: А какие сочинения?

Л. Н.: Не знаю. Детских нет. Но и Брем не для детей. Брем — тут материальная область, дарвинизм, борьба за существование. Это в духе нашего времени.

Татьяна Львовна: В «Маяке» есть рассказы — жизнь детей самоедских, японских; написал Буланже. Но это очень слабо написано¹.

Л. Н.: Это ты напиши. Крестьянам — узнать, как живут богатые классы, детям богатых классов — узнать, как живут бедные; им надо в деревне пожить, чтобы жизнь бедных узнать. Интересно описать, как живут люди по тюрьмам, по монастырям. Нужно описать, как дети работают на фабриках. Дети будут читать, как их однолетки работают на фабриках, как жить без прислуги.

Татьяна Львовна о том, что плохо пишут для детей, употребляют даже иностранные слова. Привела в пример Горбунова.

Л. Н.: Горбунов пишет нехорошо, у него приторный тон, выходит фальшиво, хотя он искренний человек. Я только на старости лет вижу, как надо избегать иностранных слов.

14 апреля. George Bedborough из Лондона прислал пачку ответов епископов английской церкви и настоятелей некоторых других церквей в Англии на вопрос о непротивлении: признавать ли его христианам. Все до одного ответили уклончиво¹. Николаев внимательно прочел целую пачку.

Л. Н. спросил, есть ли наследники (последователи) Баллу?

Николаев рассказал о них: есть в Соединенных Штатах и продолжают дело Баллу.

Бедборо еще задавал вопрос о свободной любви или о том, допустимо ли сожительство без рождения детей. Об этом самом трактует книжка «Diana» Стокгэм, авторши «Токологии»².

Л. Н. не ответил. Мне казалось, что его огорчил второй вопрос: такие вопросы задают через 20 лет после «Послесловия к «Крейцеровой сонате»!

16 апреля. Л. Н. прочел вслух речь Суркова о монастырях¹.

В «Новом времени» прочел о Государственной думе.

— Сильно! — сказал Л. Н.

На днях читал Bedborough «The Adult» (журнал); Walter Walsh «The Greater Parables of Tolstoy» (C. W. Daniel); Croft Hiller «Did Christ condemn Adultery?» (листок).

18 апреля. Была Мария Александровна. Л. Н. ей говорил о юриспруденции.

Л. Н. теперь сосредоточился на письмах: отвечает; это будут такие статейки¹.

«Пуришкевич прочитывает все отделы, все названия каталога книг для детей и юношества, рекомендованных «Лигой образования», останавливаясь

- 388 -

с негодованием на том, что в числе религиозных книг фигурирует «Чем люди живы» Толстого («Голос Москвы», номер от 18 апреля).

19 апреля. Здесь Мария Александровна, Татьяна Львовна с Танечкой, Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич. Ясный, теплый день. Перед домом трава выбивается из земли. Л. Н. завтракал вместе с нами; с полторы недели, как стал так делать, раньше всегда старался один завтракать и на два часа позже. Может быть, после отъезда Владимира Григорьевича и в отсутствие гостей ему желательно общение. Л. Н. решил поехать верхом и поехал на Делире; провожала его Татьяна Львовна в шарабане с кучером. Я его отговаривал, опасаясь, что ударится голенью, коленом о бок лошади или что будет опираться на стремена. Л. Н. ответил, что при езде первое не может случиться, а последнее — тоже нет, что только труднее садиться, а верхом шагом ноге свободнее, в коляске она связана.

После завтрака принес словарь Брокгауза и Марии Александровне и мне прочел вслух определение «права» и какие есть права. Л. Н. читал не торопясь, с остановками, удивляясь читаемому; закончив чтение, сказал:

— Так что есть «право войны»¹.

За обедом Л. Н. сказал:

— В «Русских ведомостях» читал про книгу «Вехи», ряд статей про старую и новую интеллигенцию. Старые — за усовершенствование государственного устройства, новые стоят за работу над собой. Надо прочесть.

Л. Н. после обеда попросил книгу «Вехи» и читал ее, сидя на балконе. В 8.30 пришел в залу и принес книгу. Разрезан только первый лист. Л. Н. не был ею доволен, не заинтересовался².

— Слишком они увлечены, они знают всё. Чего только там нет! и то, и то; а, наконец, не знаешь, чего они хотят. То ли дело письмо крестьянина, — сказал Л. Н. и просил достать его и прочел его вслух. Безграмотное, длинное письмо получено сегодня из Ташкента; оно второе письмо от того же крестьянина. В письме просто высказаны общечеловеческие христианские истины.

Л. Н.: Образец того склада мысли, какой есть между крестьянами³.

20 апреля. Понедельник. Рано утром уехала Мария Александровна. Л. Н. верхом. Вечером приехал Сергей Львович с m-r Мазоном, преподавателем французского языка в Харькове. Пишет о Гончарове и расспрашивал у Л. Н. его воспоминания о нем.

Л. Н.: Мало общался с ним: он был такой сдержанный. Путешественник, много ездил.

M-r Mazon: Вы с ним познакомились в Петербурге, где снимался кружок «Современника» 1855 года?¹

Л. Н.: В Петербурге. Что, его романы переведены на французский язык?

— «Обломов», только наполовину. У Кони много воспоминаний, у Стасюлевича.

Л. Н.: Как же вы его (Стасюлевича) не постарались повидать? Он любезный старик. Что это вас навело на мысль писать о Гончарове?

— Малоизвестен.

Л. Н.: Как же вы его издаете, на свой счет?

— Гончаров просил ничего посмертного не печатать, никаких писем его: его жизнь никого не касается. Очень скромный был.

Л. Н.: Эта скромность такая вытекает из самолюбия: он был самолюбив. Я помню, Тургенев относился иронически к нему, а к его писаниям с уважением.

— Спор был между ними. Гончаров говорил, что Тургенев в «Дворянском

- 389 -

гнезде» использовал его тему, которую он ему, бывши за границей, рассказал.

*, корректный и приятный, и ко мне был доброжелательный. Я был гораздо моложе его. Я всегда так относился к нему, как к почтенному человеку. А долго он не писал? M-r Мазон рассказал, что Гончаров родился в 1812 г., умер в 1891 г., И еще в 1888 г., т. е. года за три до смерти, появились его «Слуги» в «Ниве». Он был холостяком. Татьяна Львовна помнит «Слуг»: «Милый очерк». Л. Н. спросил, знает ли кто-нибудь его романическую историю. M-r Мазон: Ничего не знают. Л. Н.: И. никто никогда не знал. Это для биографа важная сторона. — Л. Н. тоже помнит впечатление от «Слуг». — В них он тонко пишет про слуг. Л. Н. посоветовал Мазону отыскать кого-нибудь из слуг Гончарова и расспросить про него. - 390 - — Я бы непременно постарался интервьюировать их, — сказал Л. Н. — Илья Васильевич про меня сумел бы рассказать. Потом Л. Н. рассказал, что читал рецензию на Estaunier «La vie secrète». Думал, что самые задушевные мысли там описаны, а там пустяки. Разговорились про Анатоля Франса. Л. Н.: Как это бывает, публика предписывает автору, что̀ писать. Я предписал бы Анатолю Франсу писать небольшие рассказы. Вы мне должны сообщить, какие еще есть французские писатели? Мазон назвал Henri de Règnier2, его рассказы из XVII века, René Bazin «La terre qui meurt». Сергей Львович рассказал о новом рассказе Куприна, начинающемся словами: «Я убил»3. Л. Н. ушел к себе. Мазон стал прощаться: его ждет в Туле жена. Татьяна Львовна с Софьей Андреевной послали его в кабинет, где он еще с четверть часа беседовал с Л. Н. Винт. Л. Н. хотел в 10.40 ложиться; тут привезли почту, и Л. Н. стал просматривать газету и письма — двадцать семь. Сергей Львович: В «Русских ведомостях» «Письмо к индусу»*. Л. Н. попросил «Русские ведомости», где оно появилось, и стал читать. — Изложено недурно, — сказал Л. Н. и сразу рассмеялся. — И только что вспоминаю, что̀ я тогда писал и теперь пишу то же, переживал те мысли, которые у меня были тогда, когда писал «Письмо к индусу»**. А тут рядом воспоминания артиста Ленского, очень смешно, и невольно смеяться хотелось (т. е. рядом с серьезными разъяснениями — лустяшные историйки)4. Л. Н.: «Наша газета» прекратилась: постоянные штрафы. Л. Н. читал «Нашу газету» потому, что секретарем ее был Хирьяков и появлялось там больше, чем в других газетах, близко касающееся Л. Н-ча. Чертков главным образом туда направлял сообщения об Л. Н. и о том, что̀ Л. Н. интересует. В «Нашей газете» бывала и постоянная рубрика «Смертная казнь»: голоса против нее. Л. Н. касательно «Письма к индусу» и своей нынешней работы: — Все одно и то же пишу. Я так убежден в истинности того, что̀ говорю, что в этом одном спасение, и так мало оценено это. Это и хорошо, что работаешь, зная что плодов при своей жизни не увидишь, тем серьез нее и плодотворнее работа. Сергей Львович говорил про Гершельмана, как он кассировал оправдательные приговоры, назначал новые суды; что он любил подписывать смертные приговоры; что он психически больной. Об одном таком деле рассказывал подробно. 21 апреля. Утром Л. Н. на балконе писал дневник. Илья Васильевич пришел доложить о просителях, какие ждут: окрестные старики, бабы. Л. Н. послал им меньше обыкновенного и сказал, что желал бы, чтобы перестали ходить. Вечером было восемь прохожих в продолжение получаса. Софья Андреевна рассказала, что она вчера говорила с двумя: потеряли работу, шли: один — домой, второй — искать новую. Л. Н.: Говорят про благоустройство государства, а такое явление — это знак самой большой бедности. Л. Н. говорил про американскую книгу против Single Tax*** Генри Джорджа. Вечером был у Л. Н-ча Ф. А. Страхов. Я застал их разговор - 391 - на том, что Федор Алексеевич говорил, что он не умел побороть в себе ненависть к людям (врагам). Л. Н.: Когда поборешь в себе это чувство, получишь такую награду внутреннюю, что хочется и в будущем так поступать. Страхов рассказывал про В. Ф. Орлова: умер 71 года. Он был православный. Л. Н. очень любил его и как-то при нем его похвалил. Орлову это, очевидно, было неприятно, т. к. он был очень скромный человек, и он это отрицал. Он несколько раз уже говорил Л. Н., что пьет. Раз приходит человек доложить Л. Н-чу, что пришел Орлов, очень выпивши, и хочет его видеть. Л. Н. к нему сошел, и Орлов ему говорит: «Я вам говорил, каков я, ну вот, вы теперь сами посмотрите, коли не верите». Л. Н. это всегда вспоминал с умилением. Л. Н. сказал, что если бы он был здоров, он описал бы художественно этот тип1. Л. Н. написал хорошее письмо студенту о праве2. 22 апреля. Л. Н. спросил вернувшегося из Кочетов М. С. Сухотина, что нового? Михаил Сергеевич: Получил я циркулярное письмо — что делать октябристам ввиду усилившегося влияния крайне правых. Государь Маркова принял. Л. Н.: Не боится антецедента* в Турции? Михаил Сергеевич: Он поздравил нового султана (Магомета V)1 и выразил ему свою радость. И президент французской республики, и Вильгельм, который был так дружен с Абдул-Гамидом — и он: «Радуюсь». Михаил Сергеевич рассказал, что у них, в Новосильском уезде, разнесся слух, будто запасным нельзя отлучаться из дому: может быть, будет война, и начался вой. Л. Н. удивился, как это воевать. Содержания уже нет никакого, одна форма. Особенно у нас. Только чтобы не отстать (от других государств). Михаил Сергеевич удивлялся, что посланные в Персию два батальона не разбежались. — Это у нас так, в Германии еще есть военный дух. Л. Н. дал Михаилу Сергеевичу прочесть вслух из «Круга чтения» 21 апреля Дюма «Из письма» и слушал с восторгом, тронут2. За обедом Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич, Николай Николаевич. Л. Н. спросил, кто такой Марков. Л. Н. говорил, когда смотрел на дом Черткова: — Мне кажется, что он так останется, опустеет, как завод на Косой Горе. Особенно теперь, когда торжествуют правые. Столыпин, если он политический человек, не сделает резкого против них. Хотя эти смертные казни... Но, судя о нем по характеру его отца, у него должны быть честность, благородство, так что он скорее повернет в эту сторону. Михаил Сергеевич: И прямота у него есть, он не хитрит. Л. Н. рассказал, что сегодня посетитель-крестьянин, показывавший свои стихи (Л. Н. ему сказал, что нехорошо осуждать, как он в них осуждает), вдруг ему сказал «дедушка», и это его расположило к нему. — Но он, вероятно, пьет, лицо у него такое, — сказал Л. Н. — Впро чем, я, после рассказа Страхова о Владимире Федоровиче Орлове, к пьянству стал снисходителен. Пьянство — это, скорее, болезнь, и одер жимы ею бывают часто люди хорошие. Л. Н., ложась спать, сказал мне: — Нынче я в «Круге чтения» читал прекрасную вещь, хотя оно и мое, — что как с пчелами нельзя обращаться иначе, как с осторожностью, так и с людьми иначе, как с любовью3. - 392 - 24(?) апреля. Приехал Дунаев. Л. Н. не в духе. За завтраком молчал. Варвара Михайловна мне говорила, что Л. Н-чу художественное не удается1: сколько вещей начал — все бросил, а поучения, письма пишет легко. А. Н. Дунаев рассказал про тиф в тюрьмах (в Ставропольской — 45% заключенных больны тифом), а со слов инженера Русанова, занятого на постройке железной дороги в Джульфу, — о резне армян татарами в Джульфе, о закавказских диких нравах: жизнь не ценится ни во что. Л. Н. было тяжело чеканение фактов одного за другим, большинство их — обличающее правительственных лиц, и переводил речь на другие предметы, задавая вопросы Александру Никифоровичу: в чем состоят его занятия, когда они познакомились, умирали ли у него дети? Разговор перешел на смерть. Александр Никифорович и Михаил Сергеевич рассказывали про ощущения, во время припадков грудной жабы, страха уничтожения. Л. Н. не помнил, что и у него была грудная жаба. Михаил Сергеевич рассказал про старушку, умирающую и лежащую пятый год по болезни сердца. Ее жизнь тяжелая, дочь ее ругает, говорит ей, пусть бы поскорее умерла, а она хочет жить и при такой жизни. Л. Н.: Кто ее знчет, какая жизнь хороша. Может быть, она ждет духовного пробуждения. Михаил Сергеевич говорил, что есть смерти животные, например, внезапные. Л. Н.: Духовное пробуждение — оно вне времени. Александр Никифорович и Михаил Сергеевич говорили, как им жить хочется. Л. Н.: Мне бывает стыдно, что мне иногда хочется смерти, освобождения от этого мерзкого скопления атомов. Марии Александровне тоже. Старость подготовляет к ней. Ночью Софья Андреевна и Александр Никифорович уехали в Москву. 25 апреля. Утром Л. Н., по обыкновению, ел яблоки. Я пришел перевязать ему пятку, натертое место, чернеющий волдырь, и просил его сегодня не выходить гулять. Л. Н. согласился. Пополудни приехал Андрей Львович; с 3-х до 3.45 был в кабинете у Л. Н. Утром был у Л. Н. 26-летний плотник из Симбирска, трогательный. Он хотел спасаться, поступил в киевский монастырь. Но то, что там видел (Л. Н. даже останавливал его, когда тот рассказывал), его огорчало, вышел из монастыря. От егеря, который учит собак, получил книжки Л. Н-ча и теперь по пути заехал к Л. Н. Сочувствующий. За обедом Татьяна Львовна рассказывала про «Семейную хронику» Аксакова: как тогда были все одинаково патриотические, одинаково одевались. Л. Н. не соглашался: — Это так кажется. Татьяна Львовна хвалила простой русский язык Аксакова — незаметен, не переходит ни в ту, ни в другую сторону, нет изобилия иностранных слов. Л. Н.: Карамзин ввел слова, которые нас и теперь поражают: например, «начало» (принцип). Михаил Сергеевич: Ведь они хороши. Л. Н.: Произвольны. Л. Н. не мог вспомнить «Семейной хроники» и хочет прочесть ее. В библиотеке есть книга с надписью автора Л. Н-чу.1 Винт. Говорили о том, что стали писать левые газеты, что усилилось влияние правых. Л. Н. спросил, в чем проявляется. Александра Львовна ответила, что в принятии Маркова государем. Л. Н. раздеваясь говорил: - 393 - — Нынче двадцать одно письмо. Я читал все, надеясь, что будет хоть одно интересное. Ни одного: большинство просительных. Вы говорили, что у буддистов есть приказание «Не лги», я прибавил бы: «Не проси». Когда нищий с сумкой просит, понятно. Но просить для себя исключительного, когда знаешь, что в таком же положении тысячи других, почему же себе требовать преимущества? Это наивный эгоизм. 26 апреля. Пополудни входил к Л. Н. перевязывать. Он прочел мне вслух из книги Лозинского о безработице в Нью-Йорке. По статистическим данным, с 1878 (?) г. из 300000 организованных рабочих было безработных 1000001. Л. Н. сегодня очень мягкий и радушный. Был посетитель-проситель. Л. Н. написал опять новое письмо — ответ-циркуляр просителям2. У Чертковых был урядник, вызывал на допрос Зайцева, начальника ясенковской почты и других. Л. Н.: От Владимира Григорьевича получил письмо о том, что просьба Столыпину подана. И Л. Н. думает, что эти допросы — в связи с расследованием по поручению Столыпина3. Вечером винт. Я спросил, чем христианское учение выше или полнее буддийского, сказав, что в буддизме нравственное учение даже полнее: есть «говори правду». Л. Н. ответил, что это у Конфуция хорошо и подробно изложено; что оно не выше, оно одно и то же, а только оно позднее, и в нем определенно выражено непротивление злу — что не может быть никаких исключений из любви (к людям). И говорил, что в легенде Кришны, которую переводит с Николаевым, Кришна убил демона (?), врага божественного учения (?), но тут же оговорка, что не сам Кришна убил его, а он дал только согласие убить его окружающим его злым духам. Л. Н., помолчав, продолжал, что богословы так, как с ним, поступали с буддизмом: «Он безбожник». Показывали на одну сторону его, отличную от христианского учения, а не на то, что одно и то же в обоих, христианском и буддийском учениях. Я сказал Л. Н-чу, что, когда я читал «Subhadra Bhikschu Buddhistischer Katechismus»4, непременно принял бы буддизм, если б уже не знал его, Л. Н-ча, писаний. Л. Н. спросил, знает ли он эту книгу, и попросил достать ее. Может быть, годится для составляемой им книжки о буддизме для Ивана Ивановича. Л. Н. вспомнил вчерашние рассказы Дунаева о приаракских татарах, об их дикости, и сказал, что они не все такие, что, должно быть, есть между ними просвещенные, добрые. 27 апреля. Понедельник. Была Ольга Константиновна, утром уехал М. С. Сухотин совсем, в Кочеты, осталась Татьяна Львовна с Танечкой. Также уехал ночью прибывший из Петербурга М. М. Сухотин. Л. Н. плохо себя чувствовал: слабость, головная боль, изжога. Весь день ничего не ел; вечером даже не пил — не хотелось, и Л. Н. сказал, что слушается инстинкта: он не обманет. Писал очень много — между прочим, письмо Черткову; оно не копировалось, взяла его с собой Ольга Константиновна1. Винта не было. Л. Н. лег в 10.40. 28 апреля. Л. Н. полторы суток не ел. Л. Н. рассказал, с каким удовольствием читал книгу Legge про Ми-ти. Читал ее уже давно, теперь читает снова1. До Ми-ти был такой учитель, мудрец, который проповедовал, что жизнь — зло. После него такой другой — Санин, что жить надо в свое удовольствие. Ми-ти же учил, что надо людей любить, как отца, детей, жену. Конфуций, проповедовавший учение, что надо жить для семьи и для государства, опроверг учение Ми-ти, и оно было заглушено учением Конфуция. Л. Н. с восторгом говорил про Ми-ти. - 394 - Днем уехала Мария Александровна. Вечером Татьяна Львовна сказала, что в Петербург поедет третьим классом из принципа и экономии. На следующий вечер опять о том же говорила. Л. Н. ей сказал, что он бы ей доплатил за второй класс, хотя одобряет принцип. Утром приехал Киссель, 23-летний банкир, музыкант из Нью-Йорка, правнук Вандербильтовой. Татьяна Львовна познакомилась с ним за границей; приехал учиться музыке в Москву. Приятный, с уважением к Л. Н. относящийся, с вниманием слушающий его, умный. Л. Н. говорил с ним довольно много, и в шахматы играл, и сыграл ему на фортепьяно свою композицию, и вписал ему в его дорожное Евангелие: «Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас...», и дал ему свой портрет, и вообще был с ним очень любезен, как старые люди к сынам своих друзей бывают. Но это, может быть, оттого, что бывает мало гостей; может быть, оттого, что Л. Н. решил, что скоро ему помирать: у него обе пятки болят, и я с неделю предостерегаю его от излишних и резких движений, и вчера показал ему и на правой ноге пятно черное, о котором он не знал. Л. Н. принял это за несомненные симптомы гангрены стариковской, о которой мы не раз говорили, когда он недавно обрезал себе ноготь на ноге и не хотел обращать на это внимания, перевязать рану. При заболевании левой ноги говорили о возможности гангрены, если рана, пузырек черный, воспалится. Л. Н. сегодня Татьяне Львовне и у Чертковых рассказал, что у него гангрена обеих пяток. Переполох среди Чертковых, Страховых, Николаевых и наших. Александра Львовна меня горько упрекала, за то, что я ей о своих предположениях касательно здоровья отца не говорю. Л. Н. с Кисселем о Генри Джордже, о книге Филлебрауна «The ABC of Taxation», о литературе современной американской и английской. Л. Н. спрашивал Кисселя, кто выдающиеся американские писатели из живых. Он назвал двух женщин: миссис Хамфри Уорд и еще кого-то. Киссель спрашивал мнение Л. Н. о Бернарде Шоу. Л. Н. ответил, что он ему не нравится: «He likes to be eccentric, not natural»*. Л. Н. рекомендовал Кисселю «Круг чтения» по-немецки: «Das wird Sie härten in Ihrem moralischen Fortschritt. Sie sollen es aber nicht nur kaufen, aber auch mir zu lieb täglich lesen»**. В Евангелии, которое было у Кисселя, слова Христа были напечатаны красным шрифтом. Это Л. Н-чу очень понравилось: какие англичане практические люди! Л. Н. ездил с Михаилом Сергеевичем к Чертковым, и там, где в воротах лужа — глубокая промоина, сломалась коляска. Пришлось им идти к Чертковым пешком. Л. Н. рассказал, смеясь, что Николаев упрекал кучера: ведь видит ворота, зачем туда едет — есть объезд. Это вроде: «Вот и барин: видит мост, да так на него и прет!» В 10 часов вечера Киссель уехал в Москву: он хочет там пробыть три месяца, учиться музыке у Гольденвейзера. И решить, отдаться ли ему музыке или бизнесу. Его отец — банкир. Л. Н. за обедом предложил ему поесть киселя, намекая на его фамилию. С 7—8 вечера Киссель играл сперва что-то (американское?), не понравившееся Л. Н., потом Шопена, Бетховена, Грига. Вечером в 10 часов Николай Николаевич прочел вслух смешное письмо к нему одного пьяницы, писавшего раньше Л. Н-чу. 29 апреля. Пополудни Л. Н. принес письмо студенту «О праве», над которым работал больше недели, с последними поправками: — Я теперь это окончательно кончил и больше не буду. - 395 - Вечером в 9 часов Л. Н. спросил меня: — Что читаете? — Меньшикова: о праздновании столетия Гоголя, открытии ему памятника в Москве. Л. Н.: Я не могу читать о Гоголе, скучно. Татьяна Львовна переспросила: — Не можешь читать Гоголя? Л. Н.: Не Гоголя, а о Гоголе. Меньшикова как-нибудь прочту. — Быстро, минут в четыре-пять просмотрел, прочел всю статью и сказал: — Гадко. Пишет, что еврейчики, князьки (Евгений Трубецкой) присваивают его (Гоголя) себе, а он (Гоголь) не либерал, а самодержавец, черносотенец настоящий1. Л. Н. спросил Татьяну Львовну, знает ли она Лопухина. — Очень хорошо. — И охарактеризовала его как ограниченного, тупого, и добавила:— Он хотел облагородить то место, которое занял. Л. Н.: Я понять не могу, зачем его судят? что это — государственное преступление, что он это раскрыл? Ехал в вагоне с Бурцевым, и Бурцев сказал ему, что подозревают Азефа в шпионстве, и спросил, правда ли, что Азеф шпион. Потом потребовали от него <подтверждения>, даже пришли к нему двое с угрозой. Лопухин подтвердил2. Татьяна Львовна покряхтела, что уезжает, а на порученные ей Л. Н-чем для ответа письма еще не ответила. Л. Н. сказал ей, чтобы передала их Гусеву, что он, Л. Н., ответит на них. Татьяна Львовна сказала, что подержит их до возвращения и сама ответит, пофилософствовала, что письма, как ни не хочется — очень нужно писать. Л. Н.: Иные нужно, иные — бесполезная потеря времени. И Л. Н. рассказал, как студент, член христианского союза студентов, верующий в искупление, ответил ему на его ответ длинным письмом, в котором доказывает свое. Ему отвечать было совсем напрасно3. Л. Н. смотрел гоголевский номер «Искр»4. В нем маска, снятая с Гоголя после кончины. — Ах, какая эта маска страшная, — сказал Л. Н. Татьяна Львовна: Зося пишет, что ты, хваля «Коляску», забыл про «Шинель». Л. Н.: «Шинель» — превосходный рассказ. Татьяна Львовна посоветовала Л. Н. прочесть «Мертвые души». Л. Н. согласился, что надо: тема «Мертвых душ», данная ему Пушкиным, хороша. И он (Гоголь) — подходящий на исполнение ее. Это большая картинная галерея. У него нет завязок, сплетений этих лиц. Л. Н. спросил, почему на днях исключили Колюбакина и Косоротова из Думы. Л. Н. спросил Татьяну Львовну, знает ли она о его отношении к А. А. Столыпину, которому Л. Н. написал по поводу отстаивания им смертной казни, что это стыдно5. — Какой болтун! Я нынче прочел его статью (о «Вехах») в «Новом времени»: ничего понять нельзя, а ловко написано, можно прочесть6. Л. Н.: Поша пишет, что Loyson, который написал драму и присылал мне ее, пишет о праздновании Ламеннэ: желают меня в члены комитета. В смысле формальности никак принять не могу, но выскажу мнение о нем. У него нет суждений, а прямо чувство, которым я очень дорожу7. Л. Н. говорил как-то, что святой человек удерживает то, что у него было в детстве. Л. Н. посмотрел еще огромный портрет Гоголя работы, Моллера на передней странице «Искр». Л. Н.: Приукрашенный. Татьяна Львовна: Слизано. 30 апреля. Приехали Пастернак с женой и скрипач Могилевский концертировать. Здесь Молочников. На концерт приехала Ольга Константиновна - 396 - и встретилась с прибывшими Андреем Львовичем и Екатериной Васильевной. Екатерина Васильевна сама пошла к Ольге Константиновне, и поговорили наедине, и пожалели друг друга. За обедом разговаривали. Л. Н-чу мутило душу от этой неожиданной встречи, жалко было его, как конфузился: разговаривал принужденно, рассказывал каламбуры, анекдоты; после завтрака дал прочесть вслух оконченное вчера письмо студенту «О праве». Читал сначала Молочников, потом Гусев, — очень хорошо, так, как если бы читал свое сочинение. Пастернак, бывший юрист, рассказал про своего сына, поступившего на юридический факультет, что неудовлетворен jus’ом* и переходит на филологический факультет1. Разговор об университете. Л. Н.: Дело университетов состоит в том, чтобы оправдывать отжившие основы жизни. Это хуже для молодого человека, чем для девушки — проституция. Пастернак: Я думаю, что не университеты виноваты. Ведь суеверий становится со временем все меньше и меньше. Л. Н.: Нет, нет. Есть такие периоды, когда люди потеряли основы жизни; тогда есть желание оправдать свое положение отжившими <основами жизни>. Пастернак в деле Лопухина — Азефа нападал на правительство, Столыпина. Л. Н.: Столыпин, по отцу судя, должен быть честный человек, а он — заблудший (как Нерон). Основы, принципы виноваты, а не люди. Это суеверие — устраивать жизнь других. Вечером жена Пастернака с Могилевским концертировали. Пастернак карандашом рисовал Л. Н.** 1 мая. За обедом Л. Н., Софья Андреевна, Варвара Михайловна, Молочников, Николай Николаевич. Молочников рассказал про яснополянскую вдову Курносенкову, жаловавшуюся ему, что к ней заходят нищие (т. к. у нее каменная изба), а ей самой с детьми нечего есть — не то что подавать. Еще рассказала, что я советовал ее мужу на свежем воздухе бывать, а он в избе мерз. Я заметил, что этого не советовал: муж ее был болен воспалением почек — наоборот, нужно тепло. Л. Н.: Это сказала для красоты слога. Молочников говорил про собрание вегетарианцев, на котором была и Разумникова; дочь ее не хотела кончить гимназию, т. к. совестно ей пользоваться дипломом. Софья Андреевна осуждала ее, говоря, что это мелочи. Л. Н. возразил, что нехорошо осуждать мнение чужое. Что мелочи? Где граница того, что не совестно делать? Право каждого ставить границу. Прокурору, Столыпину — мелочь подписать приговор к смерти, т. к. и без них будут приговаривать. Разговор о Диме, что его в Англии хотели отдать в техническое училище. Не отдали потому, что там устав, связывающий свободу учеников, которому Дима не подчинился бы. Не только начальство, а ученики сами уставом и исполнением его требований очень дорожат. Л. Н.: В Англии общественное мнение заодно с мнением правительства, и мнение правительства — с общественным мнением. Последнее же — выраженное мнение большинства. - 397 - Разговор о политическом перевороте в Турции. Л. Н.: Турецкая конституция нисколько не улучшила положение. Разница только, что властвовал один, а теперь — многие. После обеда приехал Сергей Львович. Л. Н. с ним — одни в зале — долго разговаривал. Мы играли в городки. Длинный, оживленный разговор о выставке 68 картин Поленова из жизни Иисуса. Видели ее Софья Андреевна, Сергей Львович и Молочников. Некоторые картины очень хороши. Поленов пишет Христа в той обстановке, в какой протекала его жизнь; избегает мистического. Пришел С. Д. Николаев. Он рассказал, что видел картины Орлова для церквей — шаблонные, но производят очень сильное впечатление1. Разговор о вегетарианстве, о количестве белков. Лет 20 тому назад физиологи считали нужным принимать от 90 до 120 граммов белков, теперь — от 30 до 60-ти. Я приводил пример индийских мудрецов, скудно питающихся одним рисом, и сказал, что нельзя считать работу крестьянина ниже умственной работы интеллигента. Последнее Сергей Львович признавал: и тут при мускульной работе — работа нервов. Говорил об опытах ученых. Л. Н.: Кто вычислит, почему при мускульной работе меньше тратится белков, чем при умственной? Ведь не выделишь одной функции, ведь во всем сложные. Сергей Львович про разбираемое судом дело Лопухина — Азефа: председатель не дает высказаться Лопухину, останавливает его. Л. Н.: У меня впечатление, что он честнее тех людей, среди которых он служил и которые его судят. Сергей Львович: Но он был трус. Из трусости сказал об Азефе революционерам. Л. Н. о письме еврея. Начало по-еврейски, продолжение, конец по-русски о том, что все Христово учение находится уже в Библии2. Л. Н. о раввине Миноре, что он был очень милый человек и очень близкий ему по взглядам. О «Круге чтения». Молочников сказал, что это наиболее глубокое из всех произведений Л. Н. Л. Н. согласился: — Художественное прочитаешь раз, «Круг чтения» — каждый год с большим вниманием. Сергей Дмитриевич не согласился: «Крейцерова соната» тоже производит глубокое впечатление и «Соединение четырех Евангелий» — особенно двенадцатая глава. Л. Н. сказал, что он, может быть, грешен патриотизмом, но что у каждого русского человека есть сомнения об истинности вероучения православного, и он рад, когда разрешает эти сомнения. Николаев о своих попытках перевести статьи Л. Н. о Генри Джордже на малорусский язык. Рукопись застряла в редакции. Л. Н.: Я очень люблю читать серьезное на хохлацком языке. О статье И. И. Горбунова в «Новый Руси» о том, чтобы вместо ставленья памятников Гоголю основывали библиотеки его имени. Иван Иванович разослал эту статью, по примеру Черткова, в один день всем газетам. Когда не требуют гонорара, нет обязательства по отношению к присланному. Напечатала одна «Новая Русь»3. Л. Н.: Вопрос, чем руководиться при составлении библиотеки. Обыкновенно руководствуются модным текущего времени, восхваленными пустяками. О книгах Лозинского. Л. Н.: У Лозинского критическая сторона прекрасна, а положительная сторона слаба. - 398 - Л. Н.: Сколько жертв принесено революции! Сегодня получил письмо крестьянина, отсидевшего три года за распространение революционных книг. Его брат разорван бомбой, которую сам метал; другой брат за экспроприацию повешен. Николаев говорил, что разговаривал с крестьянами о земле. Л. Н.: Им обещали, что земля отнимется у помещиков и отойдет к ним, и они неохотно принимают решение по Генри Джорджу. Когда я говорю с крестьянами про землю, я говорю, что надо зачерпнуть глубже: религиозная постановка вопроса. Русский народ — у него есть здравый смысл — воспринимает истину, дорожит ею больше всего. Сергей Львович уехал в 11. Л. Н. остался в зале до 11.30; беседа очень задушевная. 2 мая. Во время завтрака Л. Н. беседовал с Молочниковым и Страховым. Л. Н. поехал верхом к Марии Александровне, но по пути счел благоразумным вернуться из-за боли в левой ноге ниже икры и в обеих пятках. Приехали Мария Александровна и Ольга Константиновна с детьми. За обедом Молочников заговорил о выставке Поленова — картины Христа. Софье Андреевне эти картины Христа Поленова лучше нравятся, чем Ге, и она ставит Поленова выше Ге. Л. Н.: У Ге совсем другая задача — показать страдания. Ге старался выразить те чувства, которые перечувствовал Христос. А у Поленова внешняя обстановка. Молочников спросил Л. Н-ча, сколько он спит. Л. Н.: Сплю пять-шесть часов ночью. Если меньше пяти, то мне мало, днем — час. Когда поправляюсь — восемь часов. Когда сплю мало, бываю способнее к работе. Молочников заговорил о «Своде». Л. Н. сказал, что если бы его писания заслуживали того внимания, которое им уделяют Чертков и Страхов, то придумать таких двух людей, как они, нельзя было бы. Чертков отдает все свое время работе. Страхов такого философского ума, религиозно чрезвычайно чуток и притом скромен. Единственно, в чем можно упрекнуть Страхова — что харчи ему на пользу идут. Молочников рассказал о каторжнике в тюрьме Старой Руссы — решительном, настойчивом; он в цепях, в одиночном заключении. Когда ему дал «Мысли мудрых людей», он успокоился. При обыске отняли у него эту книжку, т. к. не полагается ему. Но после некоторого времени вернули. Л. Н.: Это трогательно. Ему из жалости вернули. Все — люди. Одиночное заключение страшно для людей, живущих внешней жизнью. Молочников рассказал про двоих в новгородской тюрьме, которые не вставали, когда входило начальство, и которых строгий начальник новгородской тюрьмы приговорил к карцеру на 80 дней*. Вышли исхудалые, бескровные. Л. Н. рассказал с вдохновением про книгу J. Legge о китайских философах, предшествовавших Ми-ти. Один из них был своего рода Санин, эпикуреец — не Эпикур. Эпикур гораздо глубже. Ми-ти проповедовал всеобщую любовь ко всем; говорил, что люди — добрые. Мэн-тзи говорил, что люди злые, и надо карать их; опровергал Ми-ти, между прочим, таким аргументом: если бы люди были добрые, то не нужно было бы благоразумных властей, царей, а признание необходимости властей у Конфуция, Мэн-тзи — аксиома. И потому нельзя допустить, что природа людей — добрая1. - 399 - Л. Н. говорил, что для маленьких изданий Горбунова — десять книжек за шесть копеек — готовит выборки из «Круга чтения»: о страдании и болезни, о Кришне, о Конфуции2. Потом сказал, что часто получает обратительные письма: и жалко, и смешно, и обидно. Молочников говорил, что баптисты, которым он дал Евангелие Л. Н-ча, сожгли его. Л. Н. удивлялся: «Если бы Критику богословия — (другое дело), а Евангелие... Я беру одну сторону — учение и пропускаю чудеса». Л. Н. говорил о таком обратительном письме, в котором его упрекают, что он против пения, а ведь в Евангелии сказано, что ангелы пели. — Это довод вроде довода Мэн-тзи. Если что вытекает из слов Евангелия, то уж против нельзя говорить. 3 мая. Были Мария Александровна, Ольга Константиновна с детьми, Молочников. Вечером вернулась Татьяна Львовна из Петербурга, где хлопотала за Черткова. Ждали ее, как Мессию. Все собрались в зале, и она рассказывала: Столыпин — худой, бледный, усталый. Принял ее вне очереди, первую из пятидесяти, в первый приемный день после возвращения из Крыма. Она защищала Черткова от обвинений тульской администрации, будто он революционизирует молодежь. Столыпин же, между прочим, сказал, что Чертков для правительства опаснее революционеров. Тем самым высказал точку зрения, с которой преследуют приверженцев Л. Н. До сих пор их около полутора десятка: Бодянский, Калачев, Гусев, Молочников, Бирюков, Чертков, Хилков, Фельтен, Сутковой, Картушин, Накашидзе и т. д., кроме отказывающихся от военной службы — около 20—30-ти. Л. Н. раньше не ожидал смягчения участи Черткова. Еще до возвращения Татьяны Львовны, сказал Марии Александровне, что par le temps qui court* очень трудно представить себе, чтобы они — правительство — опомнились. Был все-таки огорчен, что Черткова оторвали и не возвращают, и высказал свое неодобрение, стыд перед хлопотами у правительства за него: — Ваню просить, чтобы помиловал Софью Андреевну! Столыпин говорил: «Пересмотрю дело», чтобы отделаться, и сказал себе: «Слава богу», когда Таня ушла. Молочников об Л. Н. после беседы Татьяны Львовны о ходатайстве в Петербурге: — Насколько Лев Николаевич взыскателен к себе, настолько он снисходителен к другим. Татьяна Львовна рассказала, какое впечатление произвело осуждение Лопухина (по делу Азефа) на пять лет каторги. Все, и консерваторы, возмущены. Главное, тем, что председатель суда Варварин, сенатор, не позволил ему высказаться. Л. Н.: Лопухин раскрыл, какую правительство совершает гадость (сыск, агенты, провокаторы), а вместо того чтобы это замолчать, замять, его судят. Л. Н.: Они заботятся о государственности России, а все это кончено. У меня не выходит из головы, что́ рассказал Душан Петрович: японцы с 1904 до 1909 года так увеличили войска и перевооружились, что немыслимо с ними воевать. У них и воодушевление, а у нас отвращение к войне. Татьяна Львовна говорила, как Стаховичи (они прежде так благоговели перед царем) теперь в отчаянии: «Что он делает! Всё обещает реформы, а не дает». Татьяна Львовна рассказывала про Стаховичей, Олсуфьевых, Черткова и его мать, Льва Львовича и его семью, тетю Кузминскую и других, - 400 - которых видела. Л. Н. о Стаховичах говорил с благодарностью за их любовь к нему, как охотно и точно они исполняют все его просьбы, поручения. Татьяна Львовна о восьмидесятилетней княжне Дондуковой-Корсаковой: она всё раздала, живет бедно, больна раком груди и очень страдает от болей. Чертков с ней дружен. Татьяна Львовна о книге «Вехи», что в Петербурге во всех домах есть. Л. Н. сказал, что если бы какой-нибудь корреспондент приехал, он отдал бы ему то, что написал по поводу «Вех». По поводу иностранных слов и целых фраз, составленных из них, которыми изобилуют статьи в «Вехах», Л. Н. заметил: — К стыду своему, я понимаю эту игру слов. Николай Николаевич: Все-таки в «Вехах» есть хорошее. Л. Н. согласился. Татьяна Львовна вспомнила прежнюю свою поездку к Победоносцеву в Петербург по делу молокан, у которых отняли детей1. — Он все-таки не такой противный был человек, — проронила о Победоносцеве. Александра Львовна в «Русском слове» прочла, что во время облавы на Савицкого, атамана разбойников в Черниговской губернии, он был убит. Л. Н.: Он своим примером многих увлекал, своим молодечеством. Л. Н. с Марией Александровной говорили о самоубийствах, об интеллигентной молодежи, как она запуталась. Интеллигенты живут в трехэтажных домах, пользуются электричеством, читают всякую всячину и ею наполняют головы, в которых не остается места для ясного, простого склада мыслей, что есть у людей, живущих свойственным людям земледельческим трудом. Л. Н.: Как хорошо жить! Но, когда видишь ларинскую старуху2, то видишь, что не всем хорошо. Бываешь недоволен, когда тебя беспокоят (прохожие, нищие). А тебе эти нравственные уроки нужны. Сегодня утром я записывал в дневник; пришли бабы, потом мужик издалека, стал на колени: «Помогите, спасите, земский отнял половину земли, укажите, как ее назад добыть». Я спросил его, в чем дело, он опять: «Спасите, помогите», не рассказал и не уходит. Потом я встал перед ним на колени и просил его уйти. Ушел. По какому-то поводу разговоры о банках. Л. Н. сказал, что ему только сейчас уяснилось, что банки — форма насилия. Платят проценты потому, что насилием взимают их с должников, без насилия не платили бы: без него банки давали бы в долг только тому, кому верили бы. 4 мая. Л. Н. ездил верхом к Марии Александровне, я за ним. С конца февраля до начала мая Л. Н. лежал и сидел вследствие воспаления расширенных вен на левом берце. Всего пришлось ему выйти из дому раз семь. Осмелился и верхом ездить, но натер обе пятки и опять должен был лечь. Наконец, в первые дни мая начал ездить шагом на Делире, старой, но еще горячей полуарабской лошади. Место, которое было воспалено, еще чувствительно. Сегодня Л. Н. вышел на конюшню, сам сел на лошадь, натянул поводья и направился двором, потом садом — к пруду, по плотине — к столбам и выехал на старую Московско-Киевскую дорогу; по ней до березняка, который вправо от нее под самым шоссе; прошел через березняк, потом пересек новую Киевскую дорогу (шоссе) и взял влево через лес Засеку — через так называемые Мурыгины кусты. Надо было перейти через несколько перекопов, ручейков; мне, ехавшему за ним в 200 шагах, нигде не пришлось видеть, чтобы через них переходил, везде перепрыгивал, не мог себе не позволить джигитовать. - 401 - ТОЛСТОЙ, А. Б. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕР, Л. Л. ТОЛСТОЙ И И. И. МЕЧНИКОВ У ЧЕРТКОВЫХ Телятинки, 30 мая 1909 г. Фотография Т. Тапселя Интересные разговоры между Л. Н. и Мечниковым были утром. В общем, Л. Н-чу Мечников был интересен своей живостью и как старик; Л. Н. любит стариков». — Запись от 30 мая 1909 г. Л. Н. еще два года тому назад так ездил верхом, как будто бы ему было 25 лет. Из Ясенок, где жили Чертковы, до дома в Ясную Поляну за 18 минут (5 верст). Раз мы его встретили, когда так быстро ехал. Варвара Михайловна ему крикнула: — Прощайте, Лев Николаевич, я уезжаю. Л. Н. так быстро остановил лошадь и повернул, что это было удивительно. Или раз, года три тому назад, показывая незнакомые места в Засеке, ездил рысью молодняком и поворачивался под прямым углом между деревьями. Сегодня тоже давал лошади волю, особенно, где были кручи. Л. Н. догнал мужика, пошел рядом с ним, поговорил с ним. Дошли до глубокого, очень глубокого оврага перед полотном железной дороги. Когда спустились на дно, Л. Н. посоветовал взяться за гриву лошади — и вскачь на кручу, и сам так сделал. Моя лошадь к самому верху устала, и, не будь деревьев, за которые я хватался и так помогал лошади пройти еще несколько шагов до ровного места, по всей вероятности, опрокинулся бы с лошадью. Доехали до хутора овсянниковского, куда сегодня должен был приехать И. И. Горбунов с семьей, но их еще не было. Встретила нас Мария Александровна. Л. Н. говорил с ней, не слезая с лошади, поручил ей сказать Ивану Ивановичу, что готовит ему гостинец: «Кришну» и «Конфуция». - 402 - Рассказал ей, какой человек сегодня посетил его: крестьянин из Харьковской губернии; сам пришел к новым убеждениям; раньше выпивал, был драчун, теперь бросил: прочел «Христианское учение», «Евангелие», «Критику догматического богословия». Л. Н. вернулся тою же дорогой домой. Дойдя до сада, пускал лошадь через живую ограду по несколько раз, но лошадь не шла, лишь в одном месте прошла. Л. Н. пришлось ноги приподнять. Дома ожидал его посетитель. Л. Н. пишет много. С нового года написал около 80 писем и восемь статей. Читал Будду и об интеллигенции. За обедом разговаривали о приехавшем утром харьковском крестьянине. Николай Николаевич передал рассказ крестьянина. Он ехал с поповичем, бывшим семинаристом, который по убеждению не мог идти в священники, а пошел в учителя. Ихний старый священник с ним спорил, нынешний молодой не спорит, а говорит про учение Л. Н-ча: «С этим спорить нельзя». «Православию конец», — говорил крестьянин. Л. Н.: Тем горячее заступаются за православие в последнее время те, которые остались православными. Еще сегодня был посетитель, совсем расстроенный умом, помешан на царе. В семь часов вечера приехал из Москвы, куда ездил депутатом из Белграда на открытие памятника Гоголю, И. Г. Максимович, учитель гимназии в Белграде, с 12-летним сыном. И. Г. Максимович, уезжая из Москвы, не мог не заехать в Ясную Поляну, такое непреодолимое желание было у него. Но вместе с тем не хотел беспокоить Л. Н., удовлетворен был тем, что доехал сюда и увидел места, где живет Л. Н.; о большем и не мечтал: хоть издали посмотреть на Л. Н. Я ему очень обрадовался, я ожидал кого-нибудь из славянских депутатов с гоголевских торжеств. И раньше, чем рассеять скромность и застенчивость Максимовича, побежал наверх к Л. Н. известить его о прибывших гостях. Л. Н. уходил из залы и попросил их к себе в кабинет. Приглашение застало врасплох Максимовича. Ему совестно было беспокоить Л. Н., но радушный прием Л. Н. сразу ободрил его. Л. Н-чу он тоже сразу понравился своей простотой, прямотой, говорит хорошо по-русски; 12-летний сынок Радивой, умный, любознательный мальчик, тоже знает по-русски. Иован Георгиевич еще вязнет в политическом мировоззрении: у них свобода печати, все можно писать и говорить, кроме подстрекательств к убийству короля. А о России сказал: «Здесь дышать нельзя». О чуть было не вспыхнувшей войне из-за Боснии говорил, что сербский народ сначала не желал воевать, что это был гипноз, росший на глазах. Одна торговая газета создала это настроение. Л. Н-ча спросил, помнит ли, что он переписывался после 1878 г. с сербским священником из Венгрии — Романовичем. Куманович, прочитав «Исповедь», сообщил ему о назаренах. Иован Георгиевич спрашивал Л. Н., правда ли, что Фет от него отшатнулся, узнав его христианские взгляды. Л. Н. сказал, что нет. Фет всегда заискивал перед ним: он был хороший поэт, но во многих областях ограниченный человек. Показал на его портрет, висящий над диваном, ниже портретов Тургенева и Ковалевского (казанского знакомого юных лет), Некрасова и Иславина («родственника моей жены») и сказал: — Фет любил говорить парадоксами, а это было auf die Länge* тягостно. Л. Н. спрашивал про сербских крестьян. Иован Георгиевич интересно рассказывал. Л. Н. переспрашивал о них. Между прочим, Иован Георгиевич сказал, что они от чтения газет становятся спорщиками. Они из газет видят, как спорят господа, и, считая это не худым, подражают им - 403 - и тоже спорят между собой. Нехорошее влияние газет; у них их очень много. Ежедневных газет в Белграде (75 тысяч жителей) около 18, и полны политики и партийности. Л. Н-ча удивило, что в Сербии книги печатаются не больше как в 1 000 2 000 экземпляров. Исключение — издание сербской «Матицы» — 7 000. Поощрял Иована Георгиевича выпускать издания «Посредника» для народа — по-сербски. Иован Георгиевич говорил, что это и его желание, и сказал, как он в 1889 г. перевел все народные рассказы Л. Н. и сербская «Матица» стала их издавать тоненькими книжками, но после третьей остановил издание1, т. к. карловацкий епископ восстал против них, утверждая, что это назаренство. А назаренство у них пу́гало, проклято. Л. Н. спрашивал, есть ли у них социализм. — Мало, так как фабрик мало. Л. Н. спрашивал, есть ли у них интеллигенция как особая каста, как в России, где, кроме правительства и чиновничества, дворян, есть обособленная «интеллигенция», считающая себя выше народа и с высоты смотрящая на него. Иован Георгиевич сказал, что у них, в Сербии, нет, а есть лестница более и менее образованных, но все они — от короля до писаря — крестьяне, либо их отец, дед были крестьянами. Л. Н. спросил про грамотность. Иован Георгиевич: Есть, но внешняя: умеют прочесть повесть, газету, подписать вексель. Л. Н. спрашивал о религиозности, о назаренах. Иован Георгиевич говорил, что народ неверующий, в церковь ходят по воскресеньям два-три старика, другие — только в главные праздники. И сами священники — люди мирские, занимаются и другими делами; рассказывал и о таком случае: священник заодно и кабатчик. О назаренах говорил, что их больше в Венгрии, а в Сербии сравнительно мало, но и сейчас сидят за отказы от военной службы в Белграде, Крагуеваце и инде. Л. Н. говорил, что, хотя он старается не быть патриотом, есть в нем патриотизм, народничество, славянофильство; он думает, что славяне ближе к христианству, чем другие народы. (Я присутствовал только при трети разговора.) Радивою Л. Н. хотел угодить чем-нибудь: думал сперва фонографом, потом показал ему машинку для чинки карандашей, а на прощание подарил ему «Учение Христа для детей» с надписью. В 9 часов вечера я повел их к Чертковым. Там Иован Георгиевич разговорился с Ф. А. Страховым, сочинения которого знает. 5 мая. Пополудни я был у Чертковых, у Максимовича. Ему у них очень понравилось общежитие господ, прислуги и рабочих. Л. Н. играл в городки. Тапсель его снимал в моменты, когда Л. Н. размахивался и пускал битой в рюхи. Л. Н. сказал: — Но думаю, что на фоне пейзажа общее впечатление интересно, а не подробности. 5 (?) — 6 (?) мая. Был П. Л. Успенский. Пополудни ездил с Л. Н. тропинкой от Чепыжа через поле, лес, на Черту, к мосту, через Воронку, на Кудеяров колодец, через имение Красноглазовой, к последней даче Козловской. Л. Н. ехал преимущественно лесом, тропинками, а не просекой и дорогами. Всем мужикам, которые ему кланялись, отвечал, снимая шапочку. Делир раза два горячился, Л. Н. удержал его. На Козловке мальчик предложил Л. Н. цветы, сказав, что он раз лошадь ему держал, и Л. Н. купил. Раза три-четыре пускал Делира крупной рысью. За обедом — Мария Александровна и И. И. Горбунов, приехавший на лето в Овсянниково. Л. Н. рассказал про прогулку и, между прочим, - 404 - про игравших на гармошках Фильку Макаркина и его 20-летнего сверстника Фоканычева, шедших лесом от Козловки: — Как они хорошо играли! Это лучше всякой симфонии: вмиг подхватывают, грудным голосом поют. С ними шла кучка ребят. Л. Н. ехал за ними, замедлив шаг лошади, и довольно долго держался так. Л. Н. вспомнил про письмо Хирьякова и присланную им в корректуре чью-то статью о смертных казнях: «Все это верно» (т. е. случилось)1. Л. Н. про сиденье в тюрьме Е. Д. Хирьяковой: сидела с воровками, проститутками, и они были к ней милы, а надзирательницы грубы. Николай Николаевич сказал, что уголовные не такие дурные люди, как принято о них думать. Молочников сидел с ними, и ему было легче, чем с политическими (задорные споры). 7 мая. Л. Н. сегодня утром, идя в сад гулять, нес под мышкой дневник. Теперь по утрам, не получая почты, пишет дневник. Разговор о вчерашнем офицере Назимове, капитане Семеновского полка, участвовавшем в усмирении московского восстания в декабре 1905 г. Л. Н. (о нем): Он наивный. Иван Иванович и Софья Андреевна о памятнике Гоголю1: тела нет, одно выразительное лицо. И лицо надо отыскать, видно только с одной стороны. Л. Н.: Художник, вероятно, скажет в свое оправдание: «Тела нам не нужно, а нужно одно выражение лица». Л. Н. об армянине-журналисте2, бывшем сегодня с 1.15 до 1.30 у него в кабинете: рассказал про погром армян в Турции — 100 000, а в России «только» 5 000 погибло. Я заметил, что в последнем погроме в Адане, во время константинопольской контрреволюции, по газетным слухам, погибло 2500 армян, а о мусульманах погибших не упоминалось. А по донесению турецкого вали из Адана погибло 1 400 армян и 1 300 мусульман. Значит, это была междоусобная резня, как и бакинский «погром армян» 1906 —1907 гг. Л. Н.: Да, он говорил, что армяне были Воронцову очень благодарны за то, что он дал им возможность защищаться. Л. Н. о письме Черткова, которое получил: — Благодарит Таню за ее хлопоты, желает сам поговорить со Столыпиным3. Софья Андреевна: Таня ничего не достигла, потому что она пряма и требовательна была, а тут надо и польстить, и, по старинному выражению, «будочнику ручку поцеловать». Это я бы сумела сделать. Л. Н.: Мне все это противно. Наказывать (Столыпин может наказывать!) никого нельзя, ни мужика. Мы все люди свободные, как это наказывать? И сказал, что в письме Хирьякова было ему тяжело читать, что его жена была «наказана невинно». Выходит, стало быть, так, что Хирьяков признает право наказывать. В Евангелии сказано: прощать надо до седмижды семи раз4, но это еще мало сказано, тут он (Христос) ошибся. Л. Н. с Иваном Ивановичем о книжках «Посредника»: первая о Кришне. Иван Иванович переспросил, не о Рамакришне ли? — Нет. Рамакришна — новый, и он слаб. Из новых индийских мыслителей выдающиеся — Вивекананда, его надо будет сократить и издать — и Абхедананда5. Еще речь об Эйнгорне. Разговор о том, что готовится что-то важное в ближайшее время — война. Л. Н. спрашивал — какая. Иван Иванович не знал, только рассказал, что Витмер в «России» пишет о разоружении крепостей в Польше и об уступлении ее Пруссии и также уступке Кавказа, Финляндии6. - 405 - Л. Н.: Христианство и патриотизм нельзя соединить: две основы, которые jurent ensemble*. Л. Н. вспомнил о П. П. Николаеве, двоюродном брате Успенского, бывшего вчера, что он печатает книгу об общих всем религиям основах, и Л. Н. одобрил и высказал радость. Я выразил удивление, что эту работу раньше никто не сделал. Л. Н.: Это механический способ узнать истину. Пропускать несогласное, оставлять согласное, и дойдет до того, что во всех религиях одно, ибо в мечети сидеть на коленках и стоя креститься — это различное. А любить ближнего — везде одно. Приехал Перна в форме студента Петербургского горного института. Едет на Урал искать залежи асбеста. Мария Александровна не читала сегодня «Круга чтения». Л. Н. прочел вслух. — Оставлял его себе на закуску, — сказал он, — и сам восхищался: — Какая хорошая книга! Я сам ее составлял, а всякий раз, когда ее читаю, я духовно возвышаюсь. Кто-то заметил, что она малоизвестна. — Как это люди могут жить без «Круга чтения»! — вырвалось из сердца Л. Н. (убедительно, воплем). Л. Н. не пропускает ни дня, чтобы не читать «Мысли мудрых людей» в гостиной и «Круг чтения» у себя. 8 мая. Ездил за Л. Н. верхом на Черту, Рвы, по насыпи старой железной дороги, через овраг, Горелую Поляну, Черту. По Горелой Поляне Л. Н. кружил молодняком, по извилистой тропинке, быстрой рысью. Зорька рвалась за Делиром и делала козла. Я попросил Л. Н. не ехать рысью. После было мне совестно. Л. Н. очень смелый и ловкий ездок: спускался по кручам в овраги, перепрыгивал ручьи. Мне приходилось слезать и проваживать лошадь в поводу. За обедом — Л. Н., Софья Андреевна, Николай Николаевич и я. Александра Львовна с Варварой Михайловной уехали в Мценск, оттуда к Абрикосовым и Сухотиным. Николай Николаевич рассказал Л. Н. подробности о высылке Черткова. Еще в январе, на земском собрании Крапивенского уезда было решено дворянами ходатайствовать о высылке на основании рассказа одного крестьянина. Крестьянин, будто бы нанимавшийся к Черткову в разносчики книг, рассказал председателю Крапивенской земской управы Игнатьеву, что от него Чертков будто бы потребовал снять крест и истоптать его ногами. В «Русском знамени» появилась статья, в которой Чертков обвинялся в подстрекательстве крестьян — чтобы поджигали помещиков и т. п. Статью написал будто бы Долинино-Иванский. В Ясной Поляне ее не видели. Л. Н. сказал, что это глупо: наоборот, Чертков охранял помещиков от поджигателей. Л. Н. про статью Хирьякова о смертных казнях в форме писем: — Неверно, выдумано, нехорошо. Николай Николаевич: А сообщены факты. Л. Н. о предстоящем процессе Фельтена за издания «Обновления»: — Интересный обвинительный акт, его следовало бы напечатать. Защищать Фельтена будет Маклаков. Софья Андреевна упала на пороге гостиной и залы. Л. Н. поспешил ей на помощь и остался ненадолго в зале. Сказал Николаю Николаевичу, что читал дальше «Яму» Куприна в сборнике «Земля»: - 406 - — Отвратительно, но любуюсь его художественным талантом: придумывает каждому лицу характерные черты. После некоторого времени Л. Н. опять пришел в залу и сказал Софье Андреевне о «Яме»: — Нет, нехорошо, — кивнул головой в сторону и вниз, — отвратительно. Отношение автора не то, какое должно быть; когда описывает обнаженные ноги, грудь, руки, — не останавливается на этом. В том-то и проявляется его отношение, поэтому и нехорошо, просто гадко. Вошел Николай Николаевич. Л. Н., обращаясь к нему, окинув взглядом книгу «Земля», положенную на стол, сказал: — Это гадкая книга, нельзя на столе держать1. Л. Н. сказал мне, что в «Новом времени» 5 мая заметка о том, что в Духовной академии будет прочитана диссертация об Иоанне Эфесском и что его взгляды схожи со взглядами Л. Н. — Все-таки труд похвалили, — сказал Л. Н.2 9 мая. Получен официальный ответ от Столыпина, что Черткову нельзя вернуться. Л. Н. поехал к Анне Константиновне утешить ее. У Л. Н. был бывший дьякон из Саратовской губернии. «Без убеждений он», — сказал о нем Л. Н. Рассказывал, что в их губернии среди сектантов распространяется атеизм. Л. Н. спросил Гусева, читал ли он письмо Молочникова, и заговорил о письме Александра Соловьева, который сидел с Молочниковым в тюрьме, был анархистом и принял христианские взгляды. С тех пор отказался служить. И как смело говорил он пред воинским присутствием и что только радость чувствует, сидя в тюрьме. Письмо его очень хорошее1. Л. Н. рассказал, что у Чертковых видел Е. Д. Хирьякову. Рассказывала, как надзирательница грубо относилась к заключенным, с ней на ты, «пошла вон!», а уж Евфросиния Дмитриевна не вела себя так, чтобы вызывать на грубости. Она не протестовала, потому что другим все-таки будут говорить ты. Почему-то опять заговорили про повесть «Яма». Л. Н.: Грубость циническая ослабляет впечатление художественное, а не усиливает. Софья Андреевна стала укорять с презрением мужчин, что заводят дома терпимости и что их не уничтожают. Л. Н. сказал, что в Англии, где их нет, еще хуже. Софья Андреевна усомнилась в этом, и я тоже. Л. Н.: Не знаю, я так слышал. Статистикой это не уловимо. Л. Н. сказал, что теперь, после письма П. А. Столыпина, поднялось в нем озлобление к нему, но ненадолго: перешло в доброжелательство, что ему его искренно жалко. Какую будущность он себе готовит. Оставить такую память о себе! Л. Н.: В «Вестнике Европы» английский судья пишет об ужасах смертных приговоров в прошлом — в XVIII и XIX веках. Я прочел от доски до доски. (Рассказал подробности.)2 Л. Н. ожидал, какое отношение его (судьи) к нынешним смертным приговорам и казням: оказывается, что он их сторонник. Их ныне в Англии 20 в год. Николай Николаевич вспомнил, что ему Л. Н. на днях продиктовал из китайского мудреца Шанкцы: «Настоящие люди судят верно о других, не будучи ничьими сторонниками». Л. Н. вспомнил про «Письма о смертных казнях», присланные Хирьяковым. Интересен психологический момент: генерал подписывал смертные приговоры, видимо несправедливые, и сразу перестал их подписывать, когда упрочилось его положение. Вечером пришли Л. Д. Николаева, Ф. А. и Л. Ф. Страховы и - 407 - И. М. Трегубов; он — по дороге из Полтавы в Петербург. Дамы разговорились с Софьей Андреевной, а нас Л. Н. позвал в кабинет. Трегубов рассказал про самоубийство Леонтьева: отчаивался, что он одинок, что он никому не нужен, подобно Суханову, бывшему единомышленнику Л. Н., поехавшему к духоборам в Канаду и там застрелившемуся3. Оставил Записки, и Иван Михайлович прочел цитату из них, в которой объясняется, почему решил покончить с собой: что он хлам, никому не нужный. Л. Н.: Это литература, а не письмо, идущее из сердца. — Потом говорил про самоубийство, что совершают его люди раздвоенные. — Это какое-то промежуточное состояние: человек, живущий в свое удовольствие, не теряет надежды хорошо пожить, а такие, которые живут духовной жизнью, знают, что не могут себя убить. Иван Михайлович рассказал про малеванцев. Он среди них только что пожил; кажутся ему близкими к духоборам, численно растут. В селе, где Иван Михайлович жил, их 500, и они решили к помещикам не ходить работать. Л. Н.: От религиозного это очень далеко. Тут зависть, революционность. У них гораздо важнее вопросы на очереди: чтобы оставить внешние формы, чтобы перестали боготворить их папу, Малеванного. Иван Михайлович рассказывал, что как сектанты духовнее, чище и чище живут, так среди православных происходит развал, особенно половая невоздержанность. Л. Н.: У нас не замечаю изменения. Л. Н.: Советую прочесть записки английского либерала-судьи об ужасах смертных приговоров и казней в старину (в XVIII и XIX веках). Он и теперь сторонник смертных казней. Л. Н. просил прочесть вслух письмо А. Соловьева к Молочникову. Произвело очень хорошее и сильное впечатление, как А. Соловьев отказался на призыве от военной службы. Л. Н. сказал по поводу его: оно тем замечательно, что он, Л. Н., впервые видит непосредственное отвращение к военной службе, а не следствие размышления. Страховы простились, завтра уезжают на лето к себе в именьице. Федор Алексеевич прощался с Л. Н. так трогательно, как Чертков, — как с несказанно дорогим; без него ему трудно будет. 10 мая. Л. Н. ездил в Овсянниково к Горбуновым. За обедом вспомнил, что Наживин хотел издать книжкой письма отказавшихся, спросил — выйдут ли. Николай Николаевич: Раньше могли выйти, теперь — нет (по цензурным соображениям). Л. Н. о полученном письме старообрядки на двадцати листах: — Ах, какое ужасное! Описывает свою семейную жизнь. Ее выдали замуж за незнакомого, он оказался развратником и пьяницей. Л. Н. не дочел письма, просил Николая Николаевича прочесть. Вечером спросил о нем. Николай Николаевич рассказывал. Л. Н. вставил: — Ведь она рожает детей. Николай Николаевич объяснил, что из ее письма видно, почему: чтобы он не уходил к другим женщинам. Л. Н.: Ах, трудно бывает положение женщины! Л. Н. о природе — какая теперь красивая: — Одевшиеся березы. Вчера, сегодня морозы, они всегда бывают в то время, когда дуб собирается развернуться. В восемь часов приехала С. А. Стахович. Л. Н. распрашивал про ее родных и про Татьяну Львовну, сказал: - 408 - — С Таней всегда бывает приятно. Софья Александровна спросила Л. Н., помнит ли, как он выразился о Тане, что она среди женщин ума недюжинного, а Михаил Сергеевич среди мужчин — среднего, но что все-таки Михаил Сергеевич должен с ней сюсюкая говорить. Л. Н.: Разве я это говорил? Софья Александровна сообщила Л. Н., что Мечников, не смея письмом беспокоить Л. Н., спрашивает при ее посредничестве, может ли приехать. Л. Н. ответил, что занятия их разные, нет общего у них, и не высказал желания, чтобы Мечников приехал. Несколько времени спустя: — Я сказал, что наши занятия разные, но мы душой и телом одинаковы, так что есть общее1. Л. Н. получил русскую книгу (этногеографическую) об Индии. Сказал, что это то самое, что хотел, чтобы было написано2. Около 10 мая. Л. Н. кому-то, от кого я слышал, сказал, что отношение к народу либералов (Михайловского) — фальшивое. Они любят народ из сожаления, за его слабости. А надо его любить, как равного себе, не смотреть на него свысока. 11 мая. Л. Н. съездил верхом к Анне Константиновне передать известие, принесенное Софьей Александровной о Владимире Григорьевиче. Чувствует себя очень виноватым и обязанным Чертковым, пострадавшим из-за него. Л. Н.: Надежда на возвращение Черткова возросла. Столыпин пошлет лицо, которому доверяет, на место — исследовать дело Черткова. Подействовало письмо матери Черткова к царю. Дожидаясь обеда, Л. Н. смотрел теософический журнал. За обедом поговорил о теософии с Софьей Александровной и сказал, что в журнале мысли — не Б. Паскаля, а Т. Паскаля — хороши. Должно быть, новый писатель1. Софья Александровна говорила про Дондукову-Корсакову; с ней часто видается в Петербурге. Она очень стара (ей больше 80 лет) и очень больна раком груди, но неутомимо принимает, пишет письма нуждающимся в ее помощи. Удивительно, как ей не дают покоя с утра до ночи и как она не показывает ни скуки, ни утомления. «Как можешь думать, что распоряжаешься своей жизнью!» — говорила Дондукова-Корсакова. Она с 14-ти лет посвятила свою жизнь одной деятельности: заботе о заключенных. Л. Н. спросил, дочь ли эта Михайловна — Дондукова-Корсакова из Академии наук. Напрасно Пушкин его так осудил. Он был самый обыкновенный, старого века человек2. Л. Н.: Дорошевича «Святой» (о Черткове и губернаторе) невозможно читать. Отталкивающее3. Получил прекрасные письма Бирюкова и других4. И одно ужасное: 18-летнего крестьянина-революционера. Илья Васильевич удивлялся, сколько прохожих и нищих и вдов. Все это после «русских смут» 1905 г. Раньше ходили два-три дня в неделю одна-две старушки да две вдовы: дёминская маленькая и жена сапожника из Кочаков. Теперь же ходит ежедневно от трех до 35-ти. 12 мая. Л. Н. ездил верхом в Ясенки, в волостное правление, сказать, чтобы документов о бедности не выдавали так много. Приходится давать им по-малу, а пусть выдают (документы) только самым бедным, чтобы им можно было давать побольше. Они пришлют список их к 1-му, и он будет давать им по рублю, по два. Л. Н. вспомнил сегодняшнее из «Круга чтения»: «Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет»; и спрашивал, что дальше? Никто не знал. «И самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим»1. - 409 - И. Л. ТОЛСТОЙ Калуга, 1909 (?) Фотография Ф. Т. Протасевича «(Вчера) вечером приехавший Илья Львович, месяцев пять не бывший дома... Л. Н. ... очень дружески, как с давно не виданным другом, спокойно побеседовал и после обеда и вечером. Прощаясь, целуясь, сказал: «Очень тебе рад был, хорошо поговорили». — Запись от 9 октября 1909 г. Л. Н. спросил Софью Александровну про бывшего военного министра Д. А. Милютина (93-х лет) и рассказал воспоминание детское о братьях. Милютиных. Володя — после писатель, либерал — был самый даровитый из них. Л. Н. вспомнил про вчерашнее письмо графолога-капитана, просящего почерки, чтобы определить характер. Л. Н.: Есть тут что-то: я, раскрывая письмо, по почерку чувствую, хорошее письмо или нет. Иногда ошибаюсь. Л. Н. вспомнил еще трогательно-восхищенно про рассказ Достоевского о смерти арестанта, помещенный в «Круге чтения»2. При этом он высказал мысль, что Достоевский и Гоголь не разбираются критиками, потому что это были серьезные люди. А Тургенев, Чехов — легкомыслие, ничтожество, а их разбирают. У Тургенева нет ни одной страницы, которая равнялась бы Достоевскому: нет серьезности. Софья Александровна заметила, что Чехов подымает вопросы. Л. Н.: Какие же вопросы у Чехова? Софья Александровна не ответила. После короткого молчания рассказала, что есть такой известный английский режиссер Крэг. В Художественном театре в будущем году пойдет Шекспир в новой постановке, и Крэг будет ею руководить. Он учит, что важен не автор, не слово, а произношение, движение — внешняя постановка. Л. Н.: Движения нельзя отрицать3. Разговор о пении. Л. Н.: К пению я равнодушен. — Но вы не были равнодушны, любили пение Татьяны Андреевны, — сказала Софья Александровна. - 410 - Александра Львовна выразила свой восторг от пения Олениной. Л. Н.: Татьяна Андреевна пела хорошо, выразительнее Олениной, Эти ученые певцы — все сухие, не трогают. Простое пение — наоборот. Вспомнил, как на днях ясенские к двум гармошкам подпевали: — Как это было хорошо! Заговорили о Шаляпине. Софья Александровна и Александра Львовна с восторгом. Л. Н.: К Шаляпину остаюсь совершенно холодным. Л. Н. спросил, кто знает, кто такой Филиппок? Он кланяется Маше (покойной Марии Львовне). — Получил письмо от него из тюрьмы, так как теперь все порядочные люди по тюрьмам сидят. Александра Львовна вспомнила, что это мальчик из Телятинок, в воспитании которого Мария Львовна принимала участие. Вечером в восемь пришел С. Д. Николаев. Л. Н. погулял с ним по саду. Дни с неделю холодные, но соловьи поют. Л. Н. в зале с Софьей Андреевной и Софьей Александровной. Я застал разговор на следующем: Л. Н. говорил, что сыновья С. Т. Аксакова, которых он знал и уважал, верили в православие вместе с народом. Оно тогда имело право на существование. Тогда стомиллионный народ верил в него. Софья Александровна (немного иронически): Только потому, что народ верил в него? Л. Н. ответил, что тогда верили, а теперь не верят: — Соловьевское, булгаковское православие — не то: оно искусственное и неискреннее. И государство, пока верили в него, было хорошо, но теперь, когда все разочарованы и озлоблены, оно потеряло смысл своего существования. Точно так же идея права у нас: эта идея на моих глазах зародилась, на моих глазах и кончилась. Софья Александровна, третьего дня известившая Л. Н. о том, что Мечников желает приехать к нему, прочла из «Русского слова» за 12 мая интервью с Мечниковым4. Когда читала его утверждение, что человек должен прожить 100—120 лет, Л. Н. сказал: — Мне жалко, что он это говорит. Во-первых, никто этого знать не может; во-вторых, против него говорит изречение, которое помещено на сегодня в «Круге чтения» из Псалтыри и которое указывает, что в старину стариков мало было. Когда Софья Александровна читала в интервью об утверждении Мечникова, что в сокращении жизни виноваты (прежде всего) бактерии толстой кишки, и о сочувствии английскому оператору Леду, удалившему ее 120 людям, Л. Н. сказал: — Ах, что это такое! Я жалею, что я этого не прочел прежде, чем его пригласил. Он или ребенок или сумасшедший. Удивительно! Софья Александровна что-то возражала, на что ей Л. Н. сказал: — Прочтите Достоевского «Смерть в госпитале». Почему воображать, что жить 120 лет, а не 120 минут? Софья Александровна: Я считаю смерть великим несчастьем: выйти из среды, которую любишь и где взаимно любим. Л. Н. сказал, что он сочувствовал бы Мечникову, если бы тот изобрел способ облегчить предсмертные страдания: — Не то, чтобы я боялся их, но человек мог бы сказать, что̀ он чувствует и сознает во время умирания и что̀ из-за страданий агонии не в состоянии высказать. Многие люди живут так, как если бы им приходилось через час умирать. Софья Александровна прочла в «Русском слове» сообщение о том, что Л. Н. пишет про книжку «Вехи» и что они надеются его статью получить и напечатать5. - 411 - Л. Н.: Постараюсь ее не напечатать. Это одна из тех статей, которую суну в ящик. Сергей Дмитриевич спросил, почему не напечатает. Л. Н. ответил, что неприятен ему шум, который может подняться вокруг его статьи, и озлобление, которое могло бы возбудиться, да и книга «Вехи» не такой важности, какую ей приписывают: — «Вехи» одну пользу мне принесли: избегаю иностранных слов* и вижу, что это возможно. — Почему употребляют иностранные слова? Л. Н.: Это можно понять: употребляются из-за оттенков, которых нет в родном языке. Софья Александровна спросила Л. Н., читал ли воспоминания Врангеля о Достоевском в иллюстрированном приложении «Нового времени» сего года6. — Читал. Все, что касается Достоевского, все это мне интересно. Л. Н. пошел в кабинет с Сергеем Дмитриевичем, который прочел ему свой очерк о попытках устройства колоний, общин в Америке, Англии, Германии и России (овсянниковские крестьяне на земле Татьяны Львовны) на началах Генри Джорджа. Л. Н. собирался завтра к Ивану Ивановичу и свезет ему свою статью о Кришне. Л. Н. пишет нынче о церкви: представляет ее деятельность, что нельзя служить одновременно богу и маммоне. А церковь служит маммоне7. Л. Н. рассказал содержание полученного вчера письма Веригина8 и советовал Сергею Дмитриевичу написать Веригину о Генри Джордже. Софья Александровна рассказала мне, что̀ ей говорил Л. Н. про Пушкина: чем старше становится, тем его выше ставит, и что Пушкин останется. — Прежде, — добавила Софья Александровна от себя, — Л. Н. выше ставил Тютчева — на первое место, перед Пушкиным. Л. Н.: Мне советовали прочесть «Тайну» в апрельской книжке «Образования». Этой книжки нет в Ясной Поляне. По сообщению в майской книжке, она задержана цензурой и выйдет без этого рассказа9. Речь о письмах священников к Л. Н-чу. Л. Н. сказал, что они бывают иногда трогательны, а все хороши. Дурных не бывает. Л. Н. рассказал, что получил из Мадраса письма индуса — того, которому он писал («Письмо к индусу», написанное Л. Н. осенью, не отослано ему, т. к. должно было появиться тогда в печати, а появилось только недавно). В нем подробно описывает семейное горе из-за сбившегося с пути 15-летнего племянника. Из-за хлопот с ним еще не успел достать и прочесть письмо Л. Н. к нему, хотя оно уже появилось в индийских газетах10. Л. Н. говорил об Индии, что она своей духовной жизнью начинает играть важную роль в жизни Европы и интерес к Индии растет. 13 мая. Пополудни приехала Мария Александровна. Софья Андреевна сегодня охвачена злом: гневно, злобно упрекала Л. Н. за повесть, которую нашла в его столе и которую он и не помнил, что и когда ее писал. Кричала на Л. Н., что пишет «такие глупости» о женщинах, хотя в той повести как раз о женщинах особенно дурного нет — и о себе1, и прочла ему свою повесть о женщинах2. Расстроила Л. Н-ча. Кроме того, ходила к нему жаловаться целый день на народ, на баб, что носят траву через сад, топчут траву и причиняют потраву тем, которым она сдала сенокос. И потому, охраняя их интересы, запрещает им ходить через сад; потом из-за мужика, который спилил пять сухих лип и ободрал на лыко три молодые в гуще - 412 - в овраге, и т. д., и т. д. Взбудоражила весь дом, особенно Александру Львовну, своей злобой и лганьем. Л. Н. рассказал, что читал про землетрясение в Сан-Франциско (1906 г.), что оно уничтожило все власти, и вследствие того взаимопомощь выступила сильнее и была лучше, чем с властями. За обедом говорилось о курении. Л. Н.: Папиросы — могу себе представить, что мог бы курить без отвращения, а мясо есть — нет. Софья Александровна заговорила о том, какой мир животных под мхом. Оторвала кусок мху, а под ним белые и еще двоякие черви и козявки; мох счищать нужно, где же граница вегетарианства? Л. Н.: Нет границ вегетарианства, тут только дело постепенности. Если могу есть животных, тогда могу и человека. Общий разговор о том, что стражник сегодня подстрелил собаку, чужую, она на передних ногах поползла и зад тащила. Л. Н.: Как я подумаю, как я мог зайцев стрелять! Л. Н.: У меня умственные способности теряются. Александра Львовна сказала на это Л. Н., что он в этом месяце писал много больше, чем в другие времена. Николай Николаевич: И особенно много писем. Софья Александровна спросила Л. Н., почему он предпочитает другим произведениям Гоголя одну «Коляску», а не «Шинель». Софья Александровна любит читать вслух и по желанию Л. Н. прочла «Шинель». Л. Н. вначале при словах Акакия Акакиевича: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете», выразил одобрение. Когда чтение подвинулось к Петровичу, портному, Л. Н. сказал: — Это пойдет самое настоящее. Начало лишнее. Л. Н. про изображение Акакия Акакиевича: — Вот видна фигура. А таких Акакиев Акакиевичей много и среди сенаторов. Описание характера «значительного лица» пропустили. Когда кончили чтение, Л. Н. сказал: — Вся эта мысль хороша, что жизнь человека проходит, шинель уже у него что-то высшее. Винт. Софья Александровна о «Шинели»: она, когда читала вслух да перед Л. Н., замечала, что̀ в ней лишнее, и теперь об этом заговорила. Л. Н.: Ничем так не украшается (художественное произведение), как выкидыванием. При теперешней плате за лист 1 000 рублей, как же выкидывать? Из Куприна «Ямы» половину объема выкинуть — значит потерять три-четыре тысячи рублей. Потом заметил, что пытался сам дочитать «Яму»: — Это до такой степени мерзко, цинично, что я бросил, не мог читать. У Куприна настоящего таланта больше, чем у Горького, Андреева. У Андреева еще меньше, чем у Горького. Он берет каким-то деланием, пафосом. Ночью уехала С. А. Стахович. 14 мая. Днем был С. Д. Николаев посоветоваться с Л. Н., что́ поместить о Генри Джордже в календарь Зонова. Л. Н. согласился на помещение отрывков из их беседы: Л. Н., Николаева, Владимира Григорьевича1. Приехал Сергей Львович; рассказал, что занимается сравнением «Севастопольских рассказов» печатных с рукописными, которые хранятся в Румянцевском музее. Многое пропущено цензурой, многое редактором пропущено или самовольно изменено. Рассказал интересные примеры: слово «генерал» заменено «начальником», подобно как в «Шинели» «директор департамента» — «значительным лицом» по цензурным соображениям. - 413 - — Какие были времена! — заметил Л. Н. Заговорили о «Шинели». Л. Н. сказал, что это подражание Гофману и что в «Шинели» есть лишнее, чего в «Коляске» нет. Сергей Львович упомянул об одном рассказе Куприна, начинающемся словами: «Я убил»2; убит интеллигент-пошляк сумасшедшим. Сергей Львович хотел его прочесть вслух. Чтение отложили на после обеда, но приехал Эйнгорн, бывший русский офицер, капитан в отставке — с ним Л. Н. переписывался о буддизме — глубокий знаток буддизма. Л. Н. сейчас же после обеда ушел к себе в кабинет и туда позвал Эйнгорна. Сергей Львович рассказал про памятник Гоголю, что Андреев сдеаал лицо по маске, снятой с лица Гоголя, когда он умер. Получена телеграмма, что Танечка Сухотина заболела дифтеритом. Я поехал в Кочеты и вернулся 20 мая утром. 14—18 мая. В Кочетах меня спросили, что̀ Л. Н. Я рассказал, что накануне того дня, как я уезжал, Л. Н. был в удрученном состоянии, вызванном тем, что Софья Андреевна говорила, что подаст в суд на мужика, срубившего у нее несколько лип. И еще, найдя у Л. Н. в столе его старую повесть «Дьявол», упрекала его за то, что он так дурно пишет о женщинах и о себе, и читала ему свою повесть, как образец того, как следует писать о женщинах. М. С. Сухотин на это заметил, что Л. Н. раз сказал: — Что я о женщинах написал, это пустяки. Если бы я сказал все, что я знаю о женщинах... Татьяна Львовна написала по поручению Л. Н. следующее письмо: Angelo Galladini. Novara, Italia. Monsieur, mon père Léon Tolstoï me charge de vous dire qu’il regrette-beaucoup de ne pouvoir remplir votre désir et vous prendre comme écolier chez lui. Il vous fait dire que pour bien vivre il n’y a pas besoin de changer les conditions extérieures de la vie et que dans quelque position que vous vous trouviez, vous pouvez toujours vivre mieux que vous n’avez vécu jusqu’alors. Donc, l’essentiel est de changer sa vie intérieure et non extérieure. Pour connaître le sens du christianisme vous n’avez qu’à lire l’Evangile. Vous verriez que si vous le faites, vous trouverez la paix de l’âme que vous cherchez et que chaque pas que vous ferez pour votre perfectionnement, vous donnera non seulement la paix, mais la joie et le bonheur. T. Soukhotine (née Tolstoï). 18 mai 1909. Jassenky. Рукой Л. Н.: Ma fille a parfaitement exprimé ma pensée. Je vous salue. Léon Tolstoï* 1. 20 мая. Утром я вернулся из Кочетов от Танечки, заболевшей дифтеритом. Застал Марию Николаевну с Сережей и Дорика. - 414 - В 9.15 в аллее встретил Л. Н., возвращавшегося с утренней прогулки. Коротко рассказал ему про Танечку, про Сухотиных, что зовут его приехать с Софьей Андреевной, Александрой Львовной, Варварой Михайловной, Николаем Николаевичем, Ильей Васильевичем и мной на лето пожить подольше. Хвалил тот край, усадьбу*. Л. Н.: Заманчиво. Утром в 9.30 приехал корреспондент «Русского слова» Спиро интервьюировать Л. Н. о «Вехах». Пополудни приехала Александра Владимировна с Танечкой шести лет и Ваней семи лет. Пополудни был у Л. Н. симбирский крестьянин 27 лет, бывший военный писарь С. В. Гаврилов, имевший переписку с Л. Н-чем. Л. Н. поговорил с ним около часу в кабинете и рассказал о нем, что он очень интересный человек1. Он «освободился от работы», по его выражению, как передал Л. Н-ч Гусеву, ходит без копейки, в одном пиджаке и беседует с людьми. Он из богатой крестьянской семьи; от своего надела в 1000 р. отказался, семья, лавка есть, все бросил. Он слишком горячий. Быстро переменился... Л. Н. понравилось его изречение: «В чем нынче нужда народа? — в духовной пище». Есть миллионы, которые хотят одной земли и которые озлоблены, но есть и серьезные, которым это (духовное) нужно. Л. Н. рассказал о разговоре со стражником Шмаковым, как тот ему разъяснил свою службу: получает 35 р. жалованья в месяц, а у него семья. — Надо ему сказать, что это дело мерзкое. Софья Андреевна возразила Л. Н., что и он осуждает в своих сочинениях — например, в «Не могу молчать». Л. Н. ответил, что он старается избавиться от своих недостатков. — Теперь я бы не осуждал так, как в «Не могу молчать!». Л. Н. говорил про статью о стражнике, которую стал на днях писать2. Л. Н. говорил слышанные от крестьян фразы. Шел по прешпекту, а напротив него, за Елочками, шел яснополянский крестьянин, срубивший липы, и рассказывал с ненужными бранными словами, как стражник пришел к нему. Увидел Л. Н-ча, стал ему рассказывать совсем в другом тоне и, как Л. Н. после узнал, неправду говорил. Он и шел к Л. Н. просить его защиты. Л. Н. видел, что у него никакого внутреннего удержу нет: — А таких миллионы! Это грустно, но вместе с тем и радостно. Видно, что этому должен наступить конец. Мария Николаевна: С тех пор, как вешают, менее воровства и убийства. Л. Н.: Нет. Тут виновато правительство в повешениях. Александра Владимировна: Одно время было меньше, а теперь опять стало больше, — и рассказала примеры. Л. Н. рассказал, как грабители пришли в винную лавку, убили бывших там покупателей, кассу ограбили и скрылись. Л. Н. (ко мне): Читал о приезде славян в Москву, как их принимали. Очень малоинтересно: все завязли в политике** 3. Мария Николаевна: Я их всех знаю, была на заседании. Крамарж говорит горячо. Л. Н. с Марией Николаевной о школах московских. Мария Николаевна рассказала, что поступили в Попечительское совещание от учительниц прошения — ввести чтение Евангелия. Это года два тому назад было немыслимо: тогда считали всякое преподавание религии вредным. - 415 - ТОЛСТОЙ В ЯСНОПОЛЯНСКОМ КАБИНЕТЕ 8 ноября 1909 г. Портрет (масло) работы А. В. Моравова «Л. Н. долго не выходил к завтраку. Писал и заодно позировал Моравову. Моравов его не стесняет». — Запись от 6 ноября 1909 г. Л. Н. рассказал, что он получил от американца умное письмо. Спрашивает, как воспитывать религиозно детей4. Вечером Л. Н. читал вслух из «Gœthe Kalender auf das Jahr 1909» — некоторые им означенные места по-немецки и некоторые по-русски. «Gœthe Kalender» очень хорошо составлен: тут его беседы, когда ему было 25, 50, 80 лет. В этих беседах мнения о литераторах. — А хороши его мнения? — Нет, нехороши, — ответил Л. Н. — Он такой язычник был и очень гордый, и какая-то немецкая манера — ругательства, называть людей именем дерзким5. Нынешний господин (который сегодня был) — это образец петербургского мира. Его ничто не интересует, кроме внешнего. Тот, кто был с Николаевым (не могу вспомнить), спрашивал Л. Н. о свободе воли. Он читает Шопенгауэра, а у Шопенгауэра воля не свободна. — А вы знаете, что говорит Лихтенберг? («Круг чтения», 20 мая). — Л. Н. объяснил ему, что мотив имеет причиной мотив, и так бесконечно. Это очень глубоко, вот почему я люблю эти маленькие изречения. Тут в двух словах сказано то, что в целых томах6. Л. Н., выслушав его изложение, как это у Шопенгауэра, сказал: — Это такое же заблуждение, как рассуждение, что бог сотворил мир в шесть дней. А как его сотворил? Я скажу, что я не знаю. Л. Н.: В «Вехах» запутанность, неясность мысли. Нужно ее дальше развивать. - 416 - 21 мая. Здесь Сергей Львович, Мария Николаевна, Сережа, Александра Владимировна с детьми. Л. Н. ездил верхом в Телятинки, был у Чертковых, Николаевых. Там беседовал и с бывшим у него вчера Гавриловым. Л. Н. спрашивал Марию Николаевну про школы и о курсистках, которым Мария Николаевна устраивала столовую. Мария Николаевна рассказала, как они там завели карты, курение и говорила об их ограниченности. Л. Н. не так безнадежно смотрит на них, потому что Мария Александровна из них же, а освободилась от узкого кругозора. Они невежды и Евангелия не читали. На Высшие курсы идти считают чем-то хорошим, а оно наоборот. В 10 часов вечера получена почта. Л. Н. первое просмотрел «Русское слово», которое ожидал: в нем должен был появиться его разговор о «Вехах» с бывшим вчера интервьюером1. Л. Н. сказал, что «Русское слово» расходится в 150 000 экземпляров, каждый номер читает по несколько читателей Удивительная сила! Л. Н.: Есть большая публика, которая сочувственно отнеслась к осуждению интеллигенции. Л. Н. прочел вслух первую страницу письма от отца сызранского мещанина — внимательно и серьезно. Письмо сильно, с убеждением написано о том, что Л. Н. отвратил его двух сыновей и племянника от православия, христианства. Л. Н. тут же продиктовал Николаю Николаевичу ответ2. Л. Н. говорил со мной о письме любящей женщины, узнавшей, что ее муж имел раньше связь; не понимает, как можно без любви. 22 мая.* Л. Н.: Советую всем прочесть «Записки английского судьи» («Вестник Европы», май). Л. Н. получил письмо и новую толстую книгу Бонч-Бруевича «Псалмы духоборов». Л. Н. с Сергеем Львовичем: — Есть хорошие псалмы? Я не помню. — Нет, так себе. Некоторые короткие читал — хороши. Так произвольно, не видно общей идеи**. Николай Николаевич прочел вслух письмо Бонч-Бруевича о хлыстах. Л. Н.: У меня о хлыстах такое осталось общее впечатление, что это очень чистое богопочитание. Кто-то заговорил про закон о старообрядцах, о котором теперь рассуждают в Думе, и назвал его законом свободы совести. Л. Н.: Эти слова несоединимы. Они — перевод: la liberté de conscience — свобода вероисповедания. Л. Н. рассказывал кому-то: — Это мне досадно, вызывает дурные чувства. Столыпин посылает чиновника расследовать (влияние Черткова). Л. Н.: Гаврилов выяснил мне это смутное, неопределенное стремление к духовной жизни. Хотят сказать что-то доброе, но их язык хуже всякого декадентского, и мысли, которые высказывают, они не знают, что биты-перебиты. Утром был у Л. Н. купец из Царицына, православный, о вере1. Вечером Андрей Львович с женой, Гаврилов и студент. Софьи Андреевны нет. Сергей Львович играл шотландские песни, свои аккомпанементы к ним. Когда кончил, Л. Н. спросил: — Ты ведь и русские песни аранжировал? Сергей Львович сыграл одну. - 417 - Л. Н.: Да, это очень хорошая. Какую ты песню сыграл? Сыграй теперь веселенькую русскую. Л. Н. поощрял Сергея Львовича заниматься, чтобы продолжал аранжировать на фортепиано русские народные песни. Сергей Львович: Да. я хочу этим заняться. В то время, когда Сергей Львович играл шотландские песни, соловей пел. Л. Н.: Что за милая птица этот соловей... как всё утихнет... Думаю, соловьи декадентствуют: пели по 25 колен, теперь — четыре. Речь зашла о курских соловьях. Л. Н.: Как к Горелой Поляне подъедешь, коростели все кругом. Л. Н.: Когда читал о чествовании Мечникова2, вспомнил о своем: «Должно быть, он (Толстой) много глупостей написал, когда угодил толпе». Говорю без фальшивой скромности. Л. Н.: Дорошевича невозможно читать, отталкивает. Л. Н. попросил Николая Николаевича написать Черткову, чтоб попросил Сытина не откладывать печатание второго издания «Круга чтения» (первое появилось в «Посреднике»)3. 23 мая. Днем уехала Александра Владимировна с детьми. Приехал М. С. Сухотин. Вечером с 8 до 9 был у Л. Н. вчерашний православный купец из Царицына — М. П. Латышев. Он ездил в Киев, хотел остаться в монастыре; впечатление вынес, что это корыстолюбие. Л. Н. передал его рассказ, что отталкивающе действуют монахи и к простосердечно ищущим веры грубы. Даже декорум, церковное, не умеют сохранить. Пришел Л. Н-ча спросить насчет мощей, а уходит — православие его отошло далеко, выдвинулось христианство на первый план. У него подготовка внутренняя длинная — пятнадцатилетняя. Ему грозит слепота, набирает «чем жить». Уходил очень успокоенный, что в слепоте может не быть обузой, а что будет над собой работать и сможет помогать советами другим. О Л. Н. говорил мне: «Хоть он и мало говорит, а любовь охватывает. Одно присутствие его многого стоит. Мы еще близко от горы, отойдут дальше — увидят, какая красивая гора». Л. Н. получил книгу «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» с его портретом1. Л. Н.: Мне кажется, я его знал. Приятное лицо. Михаил Сергеевич подтвердил, что Л. Н. его мог знать через Киреевских. Л. Н. по поводу «Gœthe Kalender» 1909: — Гёте очень хорошо для своего времени пишет. Л. Н. пишет опять 1) о воспитании* — совет американцу, практические советы, как и чему учить детей: религии и 2) о любви3. М. С. Сухотин звал Л. Н. (и всех) к ним, в Кочеты. Л. Н.: Заманчиво. У вас останусь. Не будет пролетариев. Выходишь — они, возвращаешься — опять они. Непосредственное чувство — мешают. Мне они — одни и те же, а они — различные4. О предстоящем приезде Мечникова Л. Н. говорил: — Празднование Мечникова мне показало, что мы очень пустые люди — тем угождаем толпе. Но меня хоть ругают православные, а Мечникова не ругают. Мне он (его приезд) интересен тем, что́ ему интересно во мне? Он должен иметь свое мнение обо мне. Через дня три опять кто-то заговорил о Мечникове, что Л. Н-чу надо дождаться его. Л. Н. сделал жест и сказал, что он равнодушен к его приезду. - 418 - Л. Н. читал вслух из письма Шкарвана цитированные в нем выписки из письма Шмита к нему, Шкарвану, в которых говорится про нынешнюю реакцию в газетах: не хотят печатать Толстого. Журналисты по глупости своей сочли Толстого своим, а только теперь поняли, что он не их человек5. — Люблю я этот бойкий немецкий язык, как немцы ругаются. Л. Н. показал мне в «Gœthe Kalender» следующее место: «1819. 28 April. Gesellschaft mit Gœthe. Er erzählte wie er nur noch bei Erwärmung seltner, sittlicher oder aesthetischer Trefflichkeit weiner könne, nie mehr aus Mitleid oder aus eigener Noth»*. — Как это верно, стариковское, — одобрил Л. Н. 24 мая.** По поводу полученного письма Л. Н. мне: — За что они меня благодарят? Меня трогает (письмо это) особенно тем, что от полек. Мы, русские, кругом виноваты против поляков и потому, что виноваты — еще ненавидим их. Зачем эта ненависть русских к ним? Ведь мы виноваты: раздел Польши. Не правда ли? Дошло до такой эпохи, когда связь, которая соединяет людей (насилие) должна замениться любовью1. Л. Н.: Эйнгорн — оригинальный, самобытный человек, глубокий знаток буддизма. Получает 43 рубля пенсии. Когда тут был, говорил: «В деревне ношу самую простую одежду». Бывший военный, капитан. Л. Н. об альбоме картин В. Д. Поленова из жизни Христа: — В общем хороши. И «Тайная вечеря» и «Распятие» хорошо2. Разговор о высылке Черткова. Л. Н. жалел, что Чертков не сделал, как хотел, т. е. не обращать внимания, не послушаться властей, высылающих его, дать себя вынести из дома, из губернии. Л. Н. говорил о своем разговоре с чиновником особых поручений из Петербурга, как ему было неприятно, и сказал о том чиновнику. Л. Н.: Все очень хорошо. Утром я бываю зол, как собака. — Мы что-то не замечаем, — смеясь, сказала Александра Львовна. 25 мая. Утром уехали М. С. Сухотин с Дориком в Пирогово и Сергей Львович. Остались: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич, я, Сережа Сергеевич с учителем Цуриковым, сыном известного тульского либерала, знакомого Л. Н. Днем приезжали: Ольга Константиновна с Сонечкой, Дима и Пунга. Л. Н.: Вчера был студент из Политехникума. Я спросил его, преподают ли им в политической экономии о Генри Джордже. Ничего не слышал о нем. Тут я не удержался и сказал ему, что меня поражает невежество в их среде: Петражицкого знает, а Генри Джорджа нет. Пунга сообщил Л. Н., что студент, которому Л. Н. писал о праве, был у Владимира Григорьевича. Пунга его видел. Он на третьем курсе, должен был экзамен сдавать. Он вышел из университета и поехал к Беневскому в колонию***. Л. Н. был удивлен, не сказал ни слова, вышел к дожидающимся лошадям и поехал верхом с Иваном Матвеевым — кучером. Л. Н. в два часа дня вышел к Пунге, приехавшему из Петербурга, и поговорил с ним, выслушав сообщения его о Владимире Григорьевиче; рассказал о допросе, произведенном на днях в Телятинках чиновником особых поручений полковником, присланным Столыпиным1, о своем намерении поехать в Кочеты (четыре версты от границы Орловской губернии). Пусть Пунга расскажет об этом Владимиру Григорьевичу, что́ он на это скажет? - 419 - Николай Николаевич, (Пунге): Под секретом скажу, что Л. Н. начал писать новое, а тут он в первые же дни встревожен. За обедом. Пришли четыре погорелых из Бабурина просить помощи. Л. Н. желал, чтобы, кроме него, и Софья Андреевна дала им денег. После некоторого отнекивания и повторного высказывания Л. Н-ча — согласилась. Л. Н.: Сегодня получил телеграмму от неизвестной дамы: «Пошлите немедленно 300 рублей». Ответ оплачен. Что думает такой человек? Ведь если одному дать, почему не дать всем, а таких десятки тысяч. Как это не сообразить? Л. Н. рассказал, что ездил на Горелую Поляну. После ночного дождя вода в Воронке через мост течет. Вспомнил Андрея Маслова, бывшего ученика своего, сторожа на отводе на берегу Воронки в этом месте, — как он во время паводка спасся на печке. Просил принести со своего письменного стола его фотографию, снятую у Черткова, когда он, Андрей, умирал от водянки. Л. Н. посмотрел на нее с умилением; все по очереди смотрели, Софья Андреевна не хотела: — Что смотреть страдальческое лицо? Л. Н.: Все так умирать будем. Вот это-то приятно вспоминать. Л. Н.: Давно газет не читал, а нынче взял одну. Какую, что думаете? «Копейку», которую буду читать: превосходная*. Л. Н. рассказал о письме, полученном из Тобольска от кого-то, кому были посланы книжки. Он их не успел прочесть, много было желающих читать, ходили по рукам. Пришла полиция с обыском и взяла книжки и газеты с 1905 г., какие у него нашла. Пристав и полицейские всю ночь просидели у него, читали книжки Л. Н. и хвалили их. Их похвала так подействовала, что отбоя нет от желающих читать их2. 26 мая. У Л. Н. сильная изжога, потому не ездил верхом. Много прохожих. С 7 до 8.15 беседовал со студентом Скипетровым, приехавшим из Петербурга после переписки с Л. Н.1 Вечером Гольденвейзер, шахматы. За обедом Л. Н. сказал: — Открыл «Былое», там переписка Герцена с Прудоном и другими. Удивительно хороши письма обоих. Их борьба с либералами и революционерами, в которых они видят таких же деспотов; война на два фронта постоянная2. Вечером Л. Н., лежа на кушетке, вспоминал «Гетевский календарь на 1909 г.». Вспомнил оттуда изречение Гете, что природа — орга́н, на котором господь-бог играет, а дьявол раздувает мехи. Дьявол — это страсти, которые производит жизнь людей, а бог приводит эти страсти в порядок, дает им гармонию3. Л. Н. спросил Гольденвейзера: — Что вы думаете о граммофоне? Вам он приятен? — Нет, в его воспроизведении есть что-то мертвенное. Л. Н. Это правда, что-то есть. Тут на Троицу играли на гармошке, очень хорошо, и потом приступал голос, очень хорошо. Вы гармошку тоже не любите? — Нет. Выбор аккордов очень малый, а того аккорда, которого больше всего в русских народных песнях, его в гармонике нет. И гармошка больше всего способствует вырождению русской песни. Гольденвейзер подошел к фортепиано и взял этот аккорд. Л. Н.: А это очень хорошо, как они подхватывают. Гольденвейзер спросил Л. Н., бывает ли от граммофона растроган. Л. Н.: Растроган — никогда. - 420 - Гольденвейзер: Если издали играет шарманка, впечатление грустное, а если граммофон — всегда отвратительно. Л. Н.: Это правда. 27 мая. Вчера вечером и сегодня утром Л. Н. по душе поговорил со Скипетровым. За обедом Л. Н. похвалил, как хорошо поговорили. Л. Н. негодовал на врачей (у Скипетрова дядя — профессор медицины и еще доктор — родня); они ему сказали, что осталось ему жить два года, — болен чахоткой. Софья Андреевна спросила, грустит ли он? Л. Н. ответил, что нет; он такой жизнерадостный, довольный (спокойный). Л. Н. сегодня читал «Новое время» и «Русские ведомости» с 12 по 20 августа 1906 г. — о покушении на Столыпина и с 14 по 20 октября 1906 г. — экспроприация на Фонтанке. И притом просматривал и прочее содержание газет. Это ему нужно для задуманного сочинения о революции1. Говорил о приеме Столыпина 12 августа в трех приемных комнатах. Было у него от 50 до 60 человек. Все это он должен пропустить через себя. Л. Н.: Тогда правительство рассуждало о том, что наделит крестьян удельной землей. Кажется, из этого ничего не осуществило. Я заметил, что в Алтайском крае, и Верхотурье, и еще где-то, часть удельных земель продана крестьянскому банку или колонизационному фонду. Л. Н. рад был этому. Лев Львович рассказывал, что скучно жить в Петербурге и России; про памятник Александру III Трубецкого, про свои занятия скульптурой; намерен будущей осенью поехать с семьей в Париж. Говорил, что Трубецкой нарочно изобразил Александра останавливающим силой лошадь, т. е. Россию в прогрессе. Л. Н. во время разговора сидел молча, из бумажек складывал японскую птицу, челнок. Сегодня был 19-летний портной из Ростова-на-Дону — Быков. Прочел во «Всемирном вестнике» появившиеся сочинения Л. Н. и пожелал проработать лето безвозмездно в Ясной Поляне. Весь захвачен христианскими идеями: довольно хорошо понял их. О своих родных мне сказал, что они все только собираются жить. Л. Н. пожалел его, что бросил семью. Л. Н. спрашивал Николая Николаевича, каким образом сочиняются революционные брошюрки, в чем состояло распространение революционной литературы, может ли он в своей новой беллетристической работе дать такое занятие учителю в деревне. Стало быть, Л. Н. несколько дней пишет беллетристическое. Я сегодня в павильоне приводил в порядок газеты, которые собираются с 1905 г. 28 мая. У Л. Н. голова болит. Лев Львович стал лепить бюст Л. Н. За обедом Л. Н. говорил: — Каюсь, что написал так хорошо о Гете; читал дальше (в «Гетевском календаре») и нашел нехорошие мысли. Он был язычник и гордился этим. Пишет: зачем человеку над собой работать, пусть будет такой, какой есть1. Л. Н.: Фельдшерица у Чертковых рассказывала, что в Черниговской <тюрьме> бежал из бани каторжник и скрылся в помещичьем саду. Послали детей его искать, обещали им по три копейки. Нашли его на вербе. Окружили и крикнули ему: «Слезай!». Тот стал слезать. «Нечего слезать!» — и пристрелили его. Это произошло на ее (фельдшерицы) глазах. Рассказывая это, Л. Н. чуть не плакал. Ваня сообщил, что ждут студент и тульские семинаристы — их восемь, желают поговорить с Л. Н.2 - 421 - ОТЪЕЗД ТОЛСТОГО В КОЧЕТЫ Слева направо: С. А. Толстая, А. Л. Толстая, Толстой, В. М. Феокритова, Н. Н. Гусев. В. В. Чертков Станция Засека, 8 июня 1909 г. Фотография Т. Тапселя «В 8 ч. 13 утра выехали: Л. Н., Софья Андреевна, Николай Николаевич, Илья Васильевич и я от Ясной Поляны в Кочеты. Провожали: Александра Львовна, Варвара Михайловна, Дима Чертков, фотограф Тапсель, который и снимал на платформе Л. Н-ча одного и с другими». — Запись от 8 июня 1909 г. Л. Н.: Трогательны эти семинаристы: их маленькими отдают туда (в семинарию), их скоро женят и определяют на место. Тут семья, которую надо поддерживать (отец, братья, сестры). Л. Н. не договорил, что лишь тогда, когда их семейное положение вполне определится, раскрываются их глаза на то, что́ они делают. Худшие из них — которые идут в монастырь и норовят стать владыками (архиереями). Кончивши обедать, Л. Н. ушел на веранду поговорить с семинаристами. Прочие пошли играть в городки. Ночью сирень расцвела. Приехал Д. Д. Оболенский. Лев Львович говорил, сколько в Петербурге, Москве развелось китайцев. Потом рассказывал об Андрееве и его оркестре балалаечников. Андреев воскресил балалайку, народный русский инструмент. С восторгом говорил о его игре: мазурки Шопена и другие выходят лучше на балалайке, чем на скрипке. Л. Н.: Их сравнить нельзя; скрипка — певучий звук, балалайка — ритм. Мне трудно себе представить мелодичность, где ритм — главное. Не помню, к какому разговору Л. Н. заметил: «Юриспруденция комическая». А к другому разговору Л. Н. заметил: «Как хлеб растить — это самое важное, — не знаем, а расстояние земли от солнца — знаем». 29 мая. Здесь Лев Львович, Л. А. Цуриков с Сережей Сергеевичем. Приехали живущие на дачах Надежда Павловна, И. И. Горбунов, Гольденвейзеры. Иван Иванович говорил о предисловии Л. Н. к книжке «Жизнь и изречения Кришны». Говорил, что это никому не известно и что жизнь Кришны — смесь эпического — он и убивал — с легендарным евангельским. И - 422 - советовал учение одно отдельно печатать. Л. Н. охотно согласился с этим и предложил пропустить часть жизни или всю. Л. Н. спрашивал, почему не печатают в «Посреднике» «Сократа»1. Иван Иванович ответил, что это была собственность учителей «Ясной Поляны», и Эрленвейн отнял право печатания у «Посредника» и продал «Общей пользе». Кроме Эрленвейна, жив из учителей еще Петерсон. Заговорили о нем. Л. Н. сказал, что получает от него письма: увещевает перейти в его — бессмертника — веру и злится на него, что не принимает ее2. — Если бы мне принять все эти вероисповедания, в которые от меня настоятельно требуют перейти (епископ Гермоген, православные, теософы, баптисты и т. п.), то был бы такой кавардак! Вечером Л. Н. говорил, что читал в «Былом», как Победоносцев поразительно настаивал на том, чтобы Александр III не давал конституции, и Вильгельм I тогда писал Александру: «Вы погубите себя и Россию, если дадите конституцию». Л. Н. советовал прочесть3. Л. Н. с Иваном Ивановичем о биографии Магомета, которую советовал составить Гусеву, и о его изречениях4. — У Магомета различать первый период — проповедника, второй период — человека, увлекающегося властью, полководца, — говорил Л. Н. Л. Н. о письмах: — Пишет из Тобольской старик: бросил торговлю, живет отшельником в 300 верстах от жилья «своими трудами» (не чужими, как тамошние странники) и спрашивает, когда праздновать Пасху. (Об этом есть разногласия между раскольниками5.) В комнате Николая Николаевича сидели Л. Н., Иван Иванович, Гольденвейзер, Николай Николаевич и я. Николай Николаевич рассказывал и читал о предстоящем открытии мощей Анны Кашинской6, негодуя на нелепость и исторические подлоги. Л. Н. слушал и молчал. Потом, в зале, рассказав сам об этом деле, сказал: — Такие вещи заставляют меня желать смерти, уйти отсюда. В зале спор между Николаевым и Цуриковым о вегетарианстве: острый, нескончаемый. Вступился Л. Н. и закончил его: — Вопрос нравственности никогда не состоит в совершенстве. Совершенство недоступно человечеству. Вопрос нравственности — приближаться к идеалу. А этот аргумент, — обращаясь к Цурикову, — что нельзя достичь совершенства, всегда приводится заступниками убийств, так, как, неосуществимостью идеала оправдывают убийство. 30 мая. Утром приехал Мечников с женой. Столько о нем пишут газеты, так его выдвигают, так шумят, что у нас целую неделю и дольше, каждый день упоминалось о его предстоящем приезде. Газеты писали о дне, когда приедет в Ясную. С. А. Стахович хотела прибыть к этому дню и просила ей телеграфировать. Л. Н. ради него и курсисток петербургских, которые на днях должны приехать, не уезжал из Ясной, а почти наверное на этой неделе уехал бы в Кочеты. Ничьего приезда в продолжение четырех лет в Ясной Поляне так не ждали, как Мечникова. Наглядный гипноз газет. Все были взволнованы, Софья Андреевна больше всех. Она прямо и обозлена, хотя и польщена, и было похоже даже, как если бы предстояла какая-то неприятность. Ко дню приезда привели в порядок около и внутри дома, дорожки песком посыпали и т. д. Один Л. Н. не волновался, приезду Мечникова не придавал значения. Когда кто-то упомянул, что Мечников и курсистки в один и тот же день прибудут, Л. Н. сказал, что не желал бы, чтобы в один день приехали. Курсисток, обращавшихся письменно к Николаю Николаевичу, Л. Н. пожелал видеть. Утром было два репортера, два фотографа, из них один же и журналист, - 423 - и еще репортер «Русского слова». Я до часу не был дома. Застал гостей за завтраком. Л. Н. сначала старался развлекать Мечникова, говорил учтиво, avec esprit*, повторял некоторые шутки. Потом перешел в простой, непринужденный, сердечный, серьезный тон. Говорил больше Мечников и довольно много о себе, но без всякого самохвальства. Мечников — здоровый, моложавый старик, 64 лет, среднего роста, широкоплечий, с толстой шеей, маленькими глазами в очках, лоб покатый, нос с горбинкой, рот приоткрыт и голос гортанный. По-русски говорит не совсем гладко. За завтраком и после очень обстоятельно рассказал про премии — московскую, даваемую комитетом Международного конгресса врачей, и Нобелевскую, даваемую Шведским комитетом медицинского факультета, на котором теперь никого из выдающихся ученых нет. Он предпочитает первую; получил обе. Из кухни Нобелевской премии сообщил Л. Н-чу, почему ее не дают Толстому: секретарь комитета премии — пиэтист и не прощает Л. Н. его религиозное учение. Л. Н. спросил про медицинскую науку в Америке. Мечников: В Америке пишут много, но выдающегося мало. Там все институты — на благотворительные деньги Рокфеллеров и подобных, и эти требуют, чтобы была эффективная книжная работа. В Америке есть нынче один выдающийся бактериолог немецкого происхождения: они приглашают выдающихся европейских ученых к себе. Но так как там любовь к деньгам, то ученые занимаются более частной практикой, чем научными исследованиями. Но он допускает, что в будущем центр медицинской науки может перейти в Америку. Мечников говорил про свой гигиенический образ жизни: воду пьет только кипяченую**, алкоголя никакого, потому и квасу не пьет; говорил об опасности употребления сырых и немытых плодов, которые близ земли (земляника и т. д.) и в земле растут (овощи: морковь и т. д.). Ни в какие игры не играет, даже в шахматы. По поводу чествований его в России говорил: — Во мне еврейская кровь — в молодости преобладало во мне само мнение, теперь — застенчивость. Пастер во время чествования своего плакал: его речь должен был прочесть его сын. Ясный, теплый день, сирень цветет, птицы поют; все на террасе. Приподнятое настроение. Фотографы снимали, потом попросил один из них Л. Н. и Мечникова перейти с веранды на площадку, где раньше играли в крокет, на «тот свет» (освещенную солнцем). Л. Н. (шутливо): На тот свет идти? Очень рад. Мечников о художественных произведениях Л. Н-ча. Л. Н. сказал, что мало помнит их: — Я, действительно, не помню сюжета «Анны Карениной». Мечников: Почему? Память ослабела? Л. Н.: И память ослабела, и меня не интересуют прежние произведения. — И Л. Н. сказал, что они то, что паяц на наружной эстраде перед балаганом: привлекают внимание к настоящей его деятельности, к религиозно-нравственному учению. Мечников говорил, что он наслаждается и чисто художественными вещами, например: как вынимает портмоне дама в «Воскресении». Л. Н. сказал ему, что этого он бы в жизни не заметил, а если заметил в «Воскресении», то потому, что фон серьезен. Эти художественные подробности только для того, чтобы чувствовалась реальность, то, что изображаемое происходит в реальности, а не во сне. Л. Н. говорил про нынешнее свое писание: короче и яснее выражает то, о чем уже прежде писал, намекал. - 424 - Мечников говорил, что и он стремится к коротким и простым разъяснениям результатов исследований, научных истин и практических выводов. Мечников говорил, что сам Столыпин против смертных приговоров; что в деле Лопухина Столыпин был счастлив, когда Сенат смягчил приговор его. Что это государь настаивал на строгом наказании Лопухина, лишившего его единственного его защитника — Азефа, который раскрыл два покушения против его особы. Л. Н.: Вы мне разъяснили, чего я не понимал: Лопухин раскрыл негодяя и за это наказан. Л. Н. и Мечников сидели на скамейке, около играющих в городки, разговаривая о земельном вопросе. Мечников говорил, что земельная программа кадетов нелепа. Он говорит кадетам, что никто не сделал столько вреда России, как они. Нынешнюю реакцию они произвели. Экспроприацию земель помещичьих провозгласили и проводили они: Постников, Герценштейн; последний в душе был против нее, а в Думе говорил за нее. Пополудни, с половины третьего до половины пятого, были Л. Н. с Мечниковым и Александра Львовна с Мечниковой у Чертковых. После, за чаем, И. И. Мечников очень подробно и интересно рассказывал о Софии Ковалевской — она была предназначена ему в невесты. Она была неглубокая математичка. Глубину мысли ее работ ей подавал самый гениальный математик XIX века Вейерштрасс. Она только разрабатывала его идеи. Это поверхностная работа. У Вейерштрасса была к ней старческая любовь. Говорили о Гете. Мечников сказал о 2-й части «Фауста», что Гете ее написал по внушению Эккермана и в то время, когда 73-х лет был влюблен в 17-летнюю девицу; что вторая часть «Фауста» понятна только с этой точки зрения: плод старческой любви; что лучшая часть 2-й части «Фауста» — третий акт. Еще говорили о старческой любви В. Гюго: 83-х лет влюблялся в горничных, Ибсена (его письма к ......* раздобыл Брандес и со своей известной неделикатностью напечатал). Мечников говорил, что у него много материала о старческой любви, он собирает его. Л. Н.: Я вам не дам материала в этом отношении. Мечников хвалил и советовал читать Л. Н-чу записки Эккермана, простирающиеся на 73—83 года жизни Гете. Мечников хвалил беседы Гете этого времени: говорил только о важном, глубоко, разумно. Л. Н. заметил, что самоуверенность у него была. О женщинах. Мечников говорил, что лучшее в мире — женщины, а потом дети. Из детей девочки нежнее, милее мальчиков. Л. Н. на это сказал, что оба пола совершенно равны, что некоторые преимущества есть на стороне женщины (черты самоотвержения), некоторые — у мужчин. Еще по поводу их разговора о террористах. Мечников говорил, что у руководящих террористов мания величия: он показал Л. Н-чу в «Русской мысли» (1909 г., январь) рассказ Ропшина «Конь бледный» и прочел из нее вслух. Л. Н. сказал, что это ему интересно для того, что он пишет, и согласился, что члены комитетов террористов очень занятны и что они высокого мнения о своей деятельности1. Вообще разговор был на тему о мании величия. Мечников о ней говорил. О газетах. Мечников говорил, что, побывав в Думе, перестал читать отчеты думских заседаний. Л. Н. сказал, что он все меньше читает газеты, перешел на самую короткую — «Газету-Копейку», теперь даже и эту бросил. Мечников говорил о рассаднике бактерий — толстой кишке. - 425 - Поедет в Лондон к хирургу, удалившему 120 людям толстую кишку. Л. Н. не делал замечаний. Вечером с девяти до десяти Гольденвейзер играл Шумана, Шопена, Скрябина; в 10.40 Мечниковы уехали. Когда прощались, подав друг другу руки, Л. Н. сказал Мечникову: — Если до ста лет буду жить, то только для того, чтобы вам доставить удовольствие. — И еще сказал, что могут изредка переписываться. Мечников хочет послать Л. Н. свои книги и книги о Новой Зеландии: о земельном вопросе там. Одной книги первую часть послал в 1904 г. и слышал, что Л. Н. ее не читал, а потому второй части и не послал. Сергей Львович помнил, что Л. Н. читал ее. Интересные разговоры между Л. Н. и Мечниковым были утром, при которых я не присутствовал. В общем, Л. Н-чу Мечников был интересен своей живостью и как старик; Л. Н. любит стариков. Около 30 мая. Л. Н. написал Обществу в Рейдте (округ Дюссельдорф): «Um an das Gute zu glauben, muss man es ausüben beginnen»* 1. 31 мая. Утром уехал Сергей Львович с Сережей и его учителем Цуриковым. Пополудни приехала В. С. Толстая с 18-летним племянником Сережей Григорьевичем Толстым, кадетом Орловского кадетского корпуса. Утром был корреспондент «Русского слова» Спиро, пополудни — другой корреспондент, «Утра», который был и вчера в качестве фотографа1. Л. Н. сказал: — В дневник, как всегда, записал откровенно, как мне тяжело было говорить со Спиро. О рекомендованном ему Мечниковым «Коне бледном» в «Русской мысли» сказал, что пробовал читать, но не мог. Плохо. О письме раввина, в котором старается доказать, что всё, что в христианстве есть, было в еврействе, Л. Н. сказал, что письмо хорошее2. О какой-то статье Достоевского — выдержки из «Дневника писателя»: — Очень гадки. Лев Львович говорил про какого-то великого князя, который издал хорошие карты губернии с этнографическими картинами, очень дешево. Л. Н. просил достать их ему и говорил, что Мечников обещал послать ему книжку о диких, которые едят людей в Конго до сих пор. Мало того, берут в плен и ведут к начальнику, и он отмечает часть, которую желает для себя. — А есть у этих людей религиозное сознание? Л. Н.: Есть, так как есть уважение к предкам. Преклоняются перед духовным началом, а никак не перед телом. Об охоте. Л. Н. объясняет дикость охотников и свою, когда он охотился, тем, что отсутствует отношение сострадания ко всякому живому существу: — Ведь мне в голову не приходило, что́ я делаю. Я это объясняю тем, что охотник всецело поглощен охотничьей целью, которую преследует. Лев Львович: Но какая разница — спасти жизнь щенят и человека? Л. Н.: Никакой. Вопрос не в том: рассуждать, что́ из этого выйдет, а вопрос в том, что̀ мне велит мое внутреннее чувство. Вопрос не объективный, — объективно нельзя это решать, а субъективный. Потом есть постепенность: дошел до степени, что человека нельзя убивать, потом дошел до степени, что нельзя щенят, потом — комаров. 1 июня. Утром уехали прибывшие вчера В. С. Толстая с племянником Сережей, вечером Ольга Константиновна с детьми. У Л. Н. несколько дней изжога; очень устал от Мечникова, корреспондентов и множества людей, - 426 - бывших в день Мечникова, и от вчерашней дамы. Вчера была у Л. Н. барыня, принесла рукопись — повесть, которая уже была напечатана с пропусками в петербургском журнале, и настоятельно просила Л. Н. прочесть рукопись, и обиделась на него, когда он ее не взял. Сегодня первое число: месячные просители у Л. Н. Возвращаясь с утренней прогулки, Л. Н. был бледен, с усталым видом. У крыльца сказал мне: — Я вам троим — Саше, Николаю Николаевичу, особенно вам, врачу, — хочу сказать, чтобы вы оберегали меня от посетителей, от этой растрепанности. Умственно и особенно физически я чувствую такую усталость и головную боль. Я должен сосредоточенно работать. Кто-то вспомнил вчерашнюю даму с рукописью. Л. Н. по этому поводу сказал, что если бы он стал читать присылаемые рукописи, то ему в его последних годах ни на какую другую работу не осталось бы времени. И странно, что они все обращаются к нему, который чувствует почти отвращение к литературе. Нужно было бы к нему меньше всего обращаться: он менее всех компетентен. Тут Софья Андреевна и Лев Львович возразили. Л. Н.: Я настолько далек от литературы, что забыл даже свои собственные произведения. Я Мечникову сказал, что не помню, в чем сюжет «Анны Карениной», и действительно — не знаю. Софья Андреевна стала ему напоминать. Л. Н. сказал, что это ему совсем неинтересно. — И, главное, и слава богу, меня литература не интересует. Я напишу в этом смысле письмо, которое буду посылать в ответ присылающим мне свои рукописи1. Л. Н. говорил, что сегодня кто-то принес длинное-предлинное безграмотное стихотворение. Лев Львович: Безграмотное — еще хуже. Л. Н. (ему): Наоборот. Если безграмотное, то еще хорошо: есть стремление к духовному и есть оригинальные мысли. Александра Львовна: Папа̀, поедешь в Кочеты? — Я с удовольствием. Я хочу только отбыть тех, которых сам пригласил: Трояновского. А курсисток я больше ждать не буду: три дня прошли с назначенного времени. Потом позвал к себе в кабинет маленькую Сонечку. Она спросила, можно ли просить чего в молитве. Л. Н. ей сказал, что просить ничего не нужно, а уж одно то, что она молится, само по себе помогает ей. И дал ей недлинную молитву* 2. Сегодня был Перпер из Кишинева, издатель «Вегетарианского обозрения», 24-летний симпатичный, серьезный молодой еврей. Говорил, что первое русское сочинение о вегетарианстве профессора Бекетова написано в 1879 г. Бекетов в преклонном возрасте убедился, что в будущем пища человечества — вегетарианская3. А третье по времени — Л. Н-ча4. В газетах много пишут о свидании Мечникова с Л. Н. Софья Андреевна спросила, можно ли прочесть вслух. Л. Н. просил не читать. Л. Н. получил письмо из Германии о книге по алкоголическому вопросу с просьбой перевести ее и издать на русском языке5. Л. Н. вспомнил тут Челышова. Лев Львович, говоря о нем, что он отстоял в Думе ограничение продажи водки и что желал бы поговорить с Л. Н., спросил: — Челышов может к тебе приехать? Л. Н.: Что же, я рад буду. Я его деятельности очень сочувствую. Л. Н. сидел за круглым столом и смотрел газеты. По поводу статьи о - 427 - предстоящей переписи в 1910 г. спросил, когда была последняя, и сколько насчиталось, и сколько теперь предполагается жителей. ТОЛСТОЙ С ДОЧЕРЬЮ, Т. Л. СУХОТИНОЙ Затишье, 20 мая, 1910 г. Фотография В. Г. Черткова Маковицкий: В 1897 году — 127 миллионов, теперь — 156 миллионов. 2 июня. Был Гольденвейзер. Шахматы. Л. Н. рассказал, что, когда ехали с Мечниковым вдвоем, то он начал говорить Мечникову о науке, желая узнать его религиозно-нравственные основы, и увидал, что у него никаких религиозно-нравственных основ нет. — Я ему начал говорить: ««Вы ведь знаете, как я себе представляю знания? В виде сферы, из центра которой идут радиусы. Они могут быть бесконечны... Для верности формы сферы, нужно, чтобы радиусы были одинаковы, а здесь как же может быть, когда радиуса знания своего народа - 428 - никакого нет, совершенно не знают меньших братьев. Какое же это может быть знание?»*. Когда я ему это сказал, он ничего не возразил. Из этого я понял, что ему совершенно неинтересна религиозно-нравственная сторона. Я его не виню ни капли, потому что он очень милый человек, понятный: он всю свою жизнь посвятил науке. Мечников ответил: «Как же не верить науке, когда я спас семью, сделав операцию аппендицита (очень богатая французская семья, которая болела аппендицитом, и при исследовании оказалось, что она ела очень много сырых овощей, растущих в унавоженной земле из отхожих мест их прислуги.) Утром от Генри Джорджа-сына телеграфный запрос из Самары — мо жет ли приехать к Л. Н.1 Пополудни Куприн спрашивал Софью Андреевну телеграммой, может ли приехать в середине июня. Ответила Софья Андреевна приглашением2. Л. Н.: Хотя мне с ним говорить не об чем: я читал «Яму» и не мог дочитать. Теперь я совершенно некомпетентен в литературе. Про себя скажу: сколько раз я принимался за художественное — не могу писать. Страсти нет. Софья Андреевна: Это старость, для художественного нужна молодость. Л. Н. на это сказал таким досадливым тоном: — Ну, конечно, ты все знаешь! Я не могу написать, т. е. я могу написать, и это не будет хуже других, для печати, но я сам не буду удовлетворен, потому что это для меня не будет художественным совершенством, а будет только годным в печать. И будет написано, — Л. Н. засмеялся, — не хуже Андреева и Куприна. Лев Львович, читая газету, проговорил: — Стачки в Петербурге начались. Л. Н.: Генри Джордж — единственное средство от них. Лев Львович усомнился в возможности введения единого налога и спросил недоверчиво: — Когда же, по-твоему, будет осуществлена система Генри Джорджа? Л. Н.: Через 10—20 лет. Лев Львович рассказывал Л. Н-чу, что Репин сначала лепил, потом снова стал писать. Слепил только два бюста: Л. Н. и Пирогова. Еще говорил о других живописцах, бравшихся за лепку. Л. Н.: Я думаю, что живописцы, которые берутся за скульптуру, слишком смело берутся. Л. Н. днем поскользнулся, вечером у него разболелась нога. 3 июня. Утром нога меньше болит. Л. Н. спрашивал о больном, про которого я ему говорил третьего дня. Он умер. Я упрекаю себя, что не пошел к нему в тот вечер, когда меня звали, а только утром. Не пошел же потому, что был у нас Мечников; хотелось слушать разговор, и этим грешил нередко — не посещал больных потому, что не хотелось пропускать беседы Л. Н. с гостями. Л. Н. подробно спрашивал его о возрасте, семейном положении, болезни и кончине. 38-летний железнодорожный сторож был болен инфлуэнцальным тифом, бурным бредом. Бредил полтора дня, после — прострация. Накануне дня смерти опять бред, тут я должен был вечером пойти к нему; к вечеру скончался. Л. В.: Важность определяется не последствиями, а внутренним сознанием. Тут не важно то, что больной помер и что потому грешно, что не пошли к нему вовремя; так же грешно было бы, что не поехали, если бы он остался жив. Последствий предвидеть нельзя. Важно внутреннее сознание. Л. Н. из-за боли ноги провел день в кресле. За обедом Л. Н. спросил: - 429 - — Кто читал «Душечку»? Разговор об этом типе женщины и о Чехове: как выдержал характер «Душечки» и как хотел над ней посмеяться. Л. Н.: Женщины меня упрекают за «Душечку». Она способна любить, а когда любишь, переносишься в интересы другого. Александре Львовне «Душечка» как тип не нравится. Приравнивала к «Душечке» свою подругу Н. М. Сухотину-Оболенскую, которая теперь говорит языком мужа противное тому, что раньше говорила. Раньше защищала вегетарианство, теперь осуждает. Л. Н.: Эта черта смешна, а на чем она основана — хорошо. Выше любви ничего нет. Л. Н. рассказал содержание своего «Послесловия» к «Душечке», что Чехов не чаял, что́ писал. Л. Н. написал генералу Ершову, приславшему книжку о стенографии. Третьего дня, говоря о стенографии как об очень полезной, высказался, что стенография заменит письмо (в будущем)1. Вечером были Николаев и Перпер с 8.30 до 9.40. Я при их беседе не был. Почтой получен один экземпляр «На каждый день» Л. Н. (июнь) с вложением пропущенных тринадцати изречений, переписанных на ремингтоне. В тексте они обозначены точками. Л. Н. прочел вслух 1 июня: — Не пропустят. Это вам, Душан Петрович, — и прочел второе из изречений от 3 июня: «Беда, если человек освободит себя от связи с ближним и скажет про другого: «Это дрянной, пропащий человек», и перестанет видеть в нем брата. Такой человек отрежет себя не от одного такого человека, но от всех людей»2. Перпер говорил о своем намерении пожить у Германа и поработать в его прекрасной немецкой библиотеке. Герман — сотрудник десятка немецких журналов. Л. Н. спросил о нем: «Наших ли он взглядов?» Сергей Дмитриевич ответил, что он вегетарианец и земледелец. Л. Н.: Вегетарианство на первом плане? — И Л. Н. объяснял Перперу (я плохо запомнил), что как дети любят сначала цветки, потом зверьков, потом некоторых из людей — мать, отца, можно остановиться на преимущественной любви к вегетарианству. Другой путь: полюбить бога, а через него людей, потом животных. — Это настоящее, — сказал Л. Н. Л. Н. вспомнил, что Мечников ему говорил о справедливости — что людям не до нее. Кто-то, по поводу речи какого-то французского оратора о справедливости, сделал Мечникову замечание: «Помилуйте, la vérité ne sauvera pas la république»*. Л. Н.: Хочу дать англичанину (Тапселю-фотографу), все забываю, увеличить портрет брата — Николая Николаевича. Л. Н. говорил, что получил письмо от Брайана и сердечно отозвался о нем: — Будет тема, о чем говорить с Генри Джорджем-сыном. Брайан пишет и об отзыве Л. Н. о нем3. Во время последних выборов президента Соединенных Штатов Л. Н. сказал одному американцу, что желал бы им в президенты Брайана: «Победили капиталисты, но он все-таки надеется, что будет президентом». Лев Львович рассказал про своих знакомых американцев и как он желает поехать в Америку — интересная страна. У них больше грубости и дикости, чем в России. Актеры после серьезной драмы исполняют на сцене ради широкой публики, по ее вкусу, такие вещи, которые у нас ни один актер не согласится играть. У американцев корыстолюбие. - 430 - Л. Н.: И англичане в приличной форме корыстолюбивы, и они мастера игнорировать все, что их обличает. Л. Н.: Мне очень интересен Генри Джордж-сын. Николаев говорил про него, что он продолжает деятельность отца, скромен, умен. Он наверно едет через Японию, кругосветное путешествие; женат на японке, сможет рассказать про Японию. Душан Петрович передал интересное, что слышал от солдата — железнодорожного рабочего — про Японию. Он был в Японии в плену, пригляделся к их жизни, и теперь он дома. При постройке дома у себя по ихнему способу, приспособлением рычага сам передвигал бревна, которые пять человек взваливают на телегу; и другие делают это по его примеру. Он знает китайский язык. Хвалит китайцев. Говорит, что они рослы, но слабы, а японцы напротив. Если буду жив, непременно съезжу к этому рабочему. Какая перемена! Что̀ на моей памяти была Персия, Турция, Япония... Николай Николаевич: Россия. Л. Н.: Она тянулась за Европой. Индия теперь издает журналы, Япония... Л. Н. рассказал про телятинского мужика, которого будут судить за то, что сказал об образах, что они деревяшки, которые ничем помочь не могут. — Непременно поеду на суд и буду себя вести, как вы, с замкнутым ртом, — сказал, обращаясь ко мне. — Почему столько безработных? — задал вопрос Л. Н. Лев Львович и мы, другие, пытались ответить, но не умели объяснить. Н. Н. Гусев (Перперу, удивляющемуся бодрости Л. Н.): Вы не обманывайте себя. Это Лев Николаевич иногда подбадривает себя при чужих. Иногда возбуждается, а потом бывает упадок. 4 июня. Четверг. Утром приезжал Б. С. Трояновский — балалаечник, виртуоз и композитор, около двадцати пяти лет, из оркестра Андреева; с ним аккомпаниатор на фортепиано — немец Шульце, восемнадцати лет. Вечером, с 7 до 11, с перерывами играли1. Днем приехала Мария Александровна, вечером пришли слушать чертковские: Анна Григорьевна, Вера Сергеевна с сестрой, Калачев, Перевозников и другие балалаечники, яснополянские ребята, играющие на гармониках, девки, кучера и другие. Сидели в зале. Мне русские песни их так понравились, как когда их играли Мария Львовна с Михаилом Львовичем и Александрой Львовной и под пение всех и самого Л. Н. в прежний мой приезд в Ясную Поляну. Тогда мне это было самым большим удовольствием: сравнить мог только с тем, которое получал на концертах хора Славянского, когда приезжал в славянские земли. Трояновский начал со старинной песни — «Пивной ягоды». Очень, очень понравилось всем. Потом Венявского мазурку, Дюрана вальс, Андреева вальс, Абазы «Пиччикато», «Камаринскую», «Вниз по матушке по Волге» и т. д. Когда играли «Светит месяц», Л. Н. сиял улыбкой. Хвалил овернскую народную плясовую. В перерыве Софья Андреевна заметила, что Трояновский играл у государя несколько раз. Л. Н.: Вы играли у государя? Что же ему больше всего понравилось? — Государь любит больше всего «Камаринскую» и вальс Дюрана. Л. Н.: А я от «Камаринской» ждал больше. У вас вариации очень быстры, мелодия теряется. Лев Львович заговорил с Трояновским о русских песнях и балалайке. Трояновский говорил, что русская песня выходит на балалайке лучше, чем на каком бы то ни было инструменте, и что русской песне, игранной на балалайке, подражали все русские композиторы. После чая сыграли «Соловья». Л. Н. воскликнул: «Bis!» Повторили. - 431 - Л. Н.: Очень вам благодарен. Чем вы еще хотите порадовать нас? — Я сыграю еще венгерскую песню, «Чардаш» это называется. Затем сыграли тульскую «Под яблонькой». Л. Н. топал ногой, похваливал и вспомнил: — Эту брат (Сергей Николаевич) очень любил. В перерывах Л. Н. много беседовал с Трояновским и Шульце и особенно с Гольденвейзером, потом с гостями от Чертковых; их водил в кабинет, показывал и объяснял им фотографии с картин Орлова. В перерыве Л. Н. говорил, что есть преимущества скрипки и голоса и есть преимущества балалайки. В скрипке и голосе — тон, главное попасть в самую точку тона; в балалайке — техника и ритм, в которые надо попасть (в самую точку ритма). Еще сыграли «Во саду ли, в огороде», «По улице мостовой». Л. Н.: Хорошо! Старинная. Гости ушли. Потом Л. Н. Трояновскому и Шульце заметил, что в переложениях Трояновского русских песен на балалайку — например, «Барыни» (мне кажется, что Л. Н. сказал «Барыни») — есть изменение темпа, а этим нарушается характер. На это они сыграли еще раз «Пивную ягоду». Л. Н.: Здесь прекрасное замедление. Это все прекрасно: эти замедления украшают. Здесь не повторяется один и тот же мотив в разных темпах. Я восстаю против того самого мотива — раз в медленном, раз в ускоренном темпе. Л. Н. советовал им выучить «Варяга» — песню, которую слышал в Троицын день от яснополянских ребят (Фильки Макаркина и Васьки Фоканычева) на гармошках с подхватыванием пением. Техника у Трояновского удивительная: иногда правая рука отдыхает, а одна левая играет: нажимает струны и бренчит. Вечером с 11.15 до 12-ти Л. Н. читал письма, между прочим, письма Владимира Григорьевича к Анне Константиновне, которая болеет инфлюэнцей и высказывала желание видеться с Владимиром Григорьевичем, что ему и телеграфировали. Л. Н. (мне).: Может быть, Чертков приедет завтра. Не будет ли ему за это? Еще мне сказал о книге, которую стал читать: «Les sept femmes de la Barbe Bleue» par Anatole France2. — Вот глупая книжка какая, удивительно! Лег в четверть первого. В перерывах игры Николай Николаевич в своей комнате читал чертковским письма, полученные на днях Л. Н.: от семидесятилетнего сибирского старообрядца-отшельника (из Колывани), от киевского семинариста, ответы Л. Н., фельетон корреспондента-фотографа в «Раннем утре» и статью С. Яблоновского в «Русском слове»3 по поводу слов Л. Н-ча Мечникову, что не помнит сюжета «Анны Карениной». Николай Николаевич передал мне, что Л. Н. сегодня говорил об этой статье Марии Александровне, что тронула его: «Наконец-то публика начнет понимать, что̀ я долблю десятки лет». Уезжающему завтра в Москву Гольденвейзеру Л. Н. поручил справиться, почему «Русское слово» не напечатало его заметку о Генри Джордже, посланную через корреспондента, который привез корректуру (около 1 июня). Предположение, что «Русское слово» из осторожности не печатает ее: трусливо стало. 5 июня. Пятница. Пополудни приехали через Японию и Маньчжурию Генри Джордж-сын из Нью-Йорка, около 38 лет с мистером Муром из Чикаго, 41 года. С ними Куприянов, тульский корреспондент «Русского слова». Потом трезвенник, деятель Московского общества трезвости, который - 432 - уже раньше писал Л. Н-чу1. Трезвенник горячо спорил со Львом Львовичем о деятельности Челышева, который идет и на компромиссы, т. е. на ограничительные меры продажи водки, а этим только портит дело трезвости. Надо одно: побороть в себе желание пить, и тогда не надо ни ограничения числа кабаков, ни ограничения часов продажи. Л. Н. находил это осуждение Челышева строгим. Трезвенник нападал на него еще и за то, что в доме его отца есть продажа водки. Л. Н. на это сказал ему, что от этого истина, которую Челышев проповедует, — воздерживаться от водки, — не перестанет быть истиной, а это слабости. Трезвенник за обедом не пил квасу из-за того, что там тоже алкоголь. Л. Н. с Генри Джорджем-сыном долго беседовал в кабинете и зале в обществе С. Д. Николаева, переведшего на русский язык все сочинения Генри Джорджа, кроме двух, скромного и застенчивого и поэтому почти не говорившего. Л. Н. ради гостей остался дома, пропустил прогулку. Трояновский играл гостям. Генри Джордж очень оценил игру Трояновского, смотрел на его ловкие руки и звал его в Америку. Русские песни произвели на него сильное впечатление. После обеда, пробыв еще короткое время, американцы собрались уезжать. Когда Генри Джордж прощался с Л. Н. и сказал ему «До свиданья», Л. Н. ответил, что «на том свете», и спросил, что́ поручит передать отцу. Сын остановился на лестнице и сказал Л. Н., перегнувшемуся через перила площадки: «Скажите ему, что я продолжаю его дело». Когда Л. Н. это сказал, вернувшись в залу, у него на глазах выступили слезы. О Генри Джордже-сыне: — Он мне очень нравится. Николаев на мой вопрос, глубокий ли человек Генри Джордж-сын, ответил мне: — Я не сказал бы, что глубокий, насколько я его узнал. Я его отдал бы на некоторое время в ученики ко Льву Николаевичу, чтобы привести в связь политические взгляды с нравственно-религиозными; он очень полагается на политические меры. Генри Джордж-сын с Л. Н. говорил о растущем богатстве богачей и о растущей нужде рабочих и безработных2. Л. Н.: A mean against the evil shall be found*, — и сказал, что имел с Николаевым разговор о том. Л. Н. получил от К. Хиллера письмо о том, что Бернард Шоу написал драму3, где одно лицо упрекает бога, спорит с богом. Цензура запретила ее. Газеты восстали против, а К. Хиллер защищает. Вечером Трояновский и Шульце опять концертировали и Филька Макаркин с Васькой Фоканычевым сыграли им те песни, которые понравились Л. Н. Были чертковские. 6 июня. Л. Н. посидел в кресле, но к обеду пришел с палкой. Говорил о социалистической статье, какое будет социалистическое устройство. Брак будет временный, т. к. дети будут обеспечены. Люди не будут жить на месте, а в путешествиях. Денег не будет, а чековая книжка у каждого. Л. Н. говорил, что для него только загадка, во имя чего будут управлять. Предполагается, что у управляющих будет справедливость. Где ее взять? Какие это должны быть люди? И теперь уже трудно править, все очень сложно, а тогда будет еще сложнее. Люди живут или страстями или: самоотречением. Справедливостью жить трудно1. Л. Н. рассказал про новую книгу Анатоля Франса, которую он прислал ему: «Les sept femmes de la Barbe-Bleue». Ряд сказок. Сперва живо, - 433 - интересно, к концу скучно. Л. Н. отмечал места интересные и прочел вслух некоторые из них: про докторов, про женщин и их кофточки и конец сказки «Царская рубашка» — про живущего в дупле дерева дурачка, у которого ищут рубашку для царя2. Третий вечер концерт Трояновского, чертковская молодежь. Л. Н. о нем сказал, что играет непосредственно, и, сравнивая его с Гольденвейзером, которого очень любит, отметил, что у того манерность. Решено послезавтра ехать в Кочеты. 7 июня. Были С. Д. Николаев и Е. П. Кутелева, фельдшерица, знакомая Толстых с голода, где помогала. Ее посещение было приятно Л. Н. Решено поехать в Кочеты завтра утром. Собирались, укладывались полдня. Поедем: Л. Н., Софья Андреевна, Николай Николаевич, Илья Васильевич и я. В Ясной остаются Александра Львовна, Варвара Михайловна и Лев Львович. У Льва Львовича начата работа над бюстом Л. Н. Его уговаривали поехать вместе, чтобы продолжать работу, но решил кончить ее в Ясной по памяти. 8 июня. В 8.13 утра выехали: Л. Н., Софья Андреевна, Николай Николаевич, Илья Васильевич и я из Ясной Поляны в Кочеты. Провожали: Александра Львовна, Варвара Михайловна, Дима Чертков, фотограф Тапсель, который и снимал на платформе Л. Н-ча одного и с другими. Софья Андреевна с Л. Н. сели в первый класс. Некоторые, узнав, что едет Л. Н., ходили смотреть в вагон или в окно. Было слышно: «Слаб, дряхл стал». Л. Н. интересовался полями, народом на станциях. В Лазареве сел А. М. Сухотин, 20-ти лет, в студенческой форме. Л. Н. хотел писать и пересел в особое отделение один. Но скоро за ним туда вошел бывший начальник станции и стал Л. Н-чу рассказывать свою историю. Л. Н. вышел и пришел к нам, т. е. к Николаю Николаевичу и ко мне, во второй класс. Возле нас сидели два московских студента. Никакого внимания не проявляли и, когда в Мценске слезали, даже не поклонились Л. Н. Меня это поразило. Л. Н. перешел в Мценске в вагон третьего класса, но скоро вернулся. Л. Н. в Кочетах рассказывал о Мечникове: — Он старался доказать, что наука приводит к тем же выводам, что и нравственность, но это ему не удавалось. Мы с ним обменялись в газетах любезностями: я об нем, он в «Русских ведомостях» обо мне1. Гулял по орловской станции, но узнавали его немногие и те не передавали другим, кроме знакомых, так что к общему вниманию, не то что к общему проявлению восторга (как это было бы в Чехии) не пришло. В Орле село много народу, особенно дворян: сегодня или вчера встречали в Орле великого князя. Л. Н. с Софьей Андреевной нашли себе место в общем большом купе первого класса. Л. Н. рассказал с выражением усталости, что был у него, заходил к нему в купе, студент, просящий помощи. Ему это было неприятно. Л. Н. прочел у нас «Круг чтения» на сегодня. Сказал, что купил петербургское «Слово» и что хочет прочесть об аварии воздушного шара над Петербургом. Л. Н. разговорился с предводителем дворянства Матвеевым, перекрестившимся раньше, чем сесть, и купившим «Новое время», разговорился с ним о Генри Джордже: по поводу посещения его сыном Л. Н-ча писалось в газетах. В вагон нашло много людей из других вагонов послушать или посмотреть Л. Н. Обер-кондуктор хотящих смотреть не впускал, говоря, что это неприлично — тревожить. В общем купе, кроме Л. Н. и предводителя, сидели одни дамы, у - 434 - дверей же и в коридоре стояли прислушивающиеся мужчины. Один — бывший управляющий, теперь владелец небольшого имения — серьезно заинтересовался речами Л. Н., и, когда Л. Н. перешел в наше купе второго класса (куда я привел китайца) и стал говорить с китайцем, этот владелец имения пришел, прислушивался и потом стал сам расспрашивать Л. Н. о боге и о посмертной жизни. Л. Н. заметил его серьезность, искание правды и сказал нам после, какая разница между......* Л. Н. раньше вышел в коридор к открытым дверям и тут разговаривал с китайцем — продавцом шелковых материй из Шанхая. Показал ему, китайцу, английскую книгу религиозную. Китаец читал. Спрашивал у него, как молятся, что знает о Будде. У китайца добродушная улыбка, кроток и образован. Отвечал со знанием, по-русски довольно хорошо объяснялся. Когда Л. Н. ушел, я спросил его, знает ли что о Толстом. Нет, ничего не слыхал. В пятом часу слезли с поезда в Благодатной и поехали на четверке крупных лошадей в просторной четырехместной коляске в Кочеты. Сначала по широкому Новосильскому шляху, потом свернули влево на проселочную дорогу, тоже довольно широкую. У Л. Н. была изжога. Был угрюм, сидел с протянутой ногой. А. М. Сухотин сел к кучеру Михаилу на козлы. Л. Н. любовался густой пшеницей. В Ясной ее теперь не сеют. Л. Н. сеял. — Какой богатый край! Чернозем — справа, слева, без конца! — сказал Л. Н. Потом проехали мимо лесов и имений князей Голицыных. Встречающиеся все — старые, молодые — кланялись нам. На это Николай Николаевич заметил, что здесь народ смиреннее. Я заметил, что это дело учителей — выучить кланяться, что и в десяти верстах от Ясной Поляны в Головеньках кланяются. Николай Николаевич: Но одни дети! Может быть, предполагая, что я одобряю кланяться барам, потому что они баре, Л. Н. сказал: — Я бы на их месте плевал: четверка, леса́, а им нечем сад огородить. Л. Н. об Але, который подсел в Лазареве (Л. Н. его не узнал): — Я, должно быть, обидел его, спросив его, кто он. Он твердо знает, что есть он один. Должно быть, был оскорблен. На крыльце ждали. 9 июня. Утром Л. Н. trochu mrzuty**. В половине десятого Танечка водила за руку дедушку по всему дому, показывая комнаты. — Вы бы меня лучше сюда поместили, — сказал Л. Н. Татьяне Львовне, взглянув в двери на мою комнату. — А там боюсь, что что-нибудь сломаю. Л. Н. помещен в крыле молодых (Льва Михайловича с семьей. Они уехали), где очень изящно. Зеркало, показывающее с трех сторон, просил накрыть. Л. Н. писал до 2.201, позавтракал один и пошел гулять. В 4 вернулся домой. Рассказал Гусеву и мне, что интересно было ему на новом месте поговорить с крестьянами и учителем. Говорил о земле и о Генри Джордже. Крестьяне неграмотные. От них Л. Н. услышал и удивился (а подтвердил учитель — сам крестьянин из горбовских учеников — учителей), что аренду за землю у Голицыных, Свербеевых платят под озимую - 435 - 25 р., под овес —20 р. кругом, считая третий год па́ром — 15 р. Потом, после Первой думы восемь дворов купили у Михаила Сергеевича землю по 140 р. Михаил Сергеевич и княгиня Голицына предлагали тогда всем купить. Не соглашались. Одни богатые купили, а теперь жалеют. Княгиня Голицына теперь согласна за 250 р. «РУССКИЕ МУЖИКИ. КАРТИНЫ ХУДОЖНИКА Н. ОРЛОВА С ПРЕДИСЛОВИЕМ Л. Н. ТОЛСТОГО». СПб., 1909 Обложка «Л. Н.: «Орлов — это, по-моему, самый лучший художник России. Изображает крестьянскую жизнь. Теперь издают его альбом... картин. Александра Львовна принесла только что полученный экземпляр альбома Н. В. Орлова «Русские мужики». Л. Н. стал смотреть и удивлялся: «Я не понимаю, как его художники не оценят. Я бы его расцеловал. Я это буду каждый день смотреть». — Записи от 6 августа и 18 октября 1909 г. Л. Н., когда об этом опять за обедом говорил с Михаилом Сергеевичем, сказал ему, что жалко, и для них, «и для вас», что крестьяне тогда не купили. Л. Н. спросил Николая Николаевича: — «Революционной» нашей литературы у нас нет — дать учителю? Потом говорил о Генри Джордже и спросил: — Читали ли вы «Круг чтения» на сегодня, 9 июня, Рёскина, что мир — ослиные уши: в одно говоришь, другим выходит2? Это чувство, которое испытывал Рёскин, я понимаю (Л. Н. намекал на свою проповедь). За обедом Л. Н. сказал: — Дочитал «Misunderstood» — роман. Какая глупость! — И Л. Н. сказал, что трагизм в том, что мальчик должен ушибиться, сделаться калекой и от этого должен быть несчастным. У англичан, здоровых, любящих здоровье, это (не быть здоровым) — трагизм. — В шкапу Тургенев в десяти, Белинский в двенадцати переплетенных томах. Дребедень! Да и никто не читает. — И еще Л. Н. сказал о них, что, если бы их не было, не было бы прорехи в литературе. Лично Тургенев был очень изящный, очень милый человек. Л. Н. про сюжет романа «Misunderstood» by Florence Montgomery: — Мальчик не хочет лечиться; выздоровев, остается хромым и помирает. Полное отсутствие самых первобытных религиозных убеждений. — Л. Н-чу не нравится: «Самая английская книга». Татьяна Львовна сказала, что ей роман нравился, читала молодой. Л. Н. на это сказал, что и Чертков был растроган. Он ему, Л. Н-чу, рекомендовал прочесть. Л. Н. после сказал, что, может быть, потому, что - 436 - Чертков перенес себя и Диму в положение лиц романа, потому его трогало. Михаил Сергеевич рассказал, что прочел два первых рассказа из книги А. Франса «Les sept femmes de la Barbe-Bleue». Язык красивый, сколько таланта потрачено на такой вздор! Л. Н. согласился с его мнением и порадовался, что Михаил Сергеевич с ним одинакового мнения: одинаково оценили эту книгу. Н. Н. Гусев хвалил книжку В. Соловьева «Магомет» и самого Магомета. Л. Н. поручил ему составить короткое жизнеописание Магомета3. За чаем говорил о мужиках, корчующих пни, с которыми Л. Н. беседовал. Л. Н. о них: — Самые настоящие русские мужики, средние, каких 99%. — И го ворил, что приятно было ему с ними говорить. В Ясной это — М. Зорин, Фоканычев — определенные лица, а тут это общий тип*. Потом говорили о том, что много деревьев в парке вырублено сыновьями Левой и Сережей. Михаил Сергеевич сострил, что у него конституция: он ограничен в самодержавии. Л. Н. просил напомнить ему этих сыновей Михаила Сергеевича. Михаил Сергеевич рассказал про Сережу 22-х лет, что он занимается психологией, но в собраниях студенческих читает про будущую политику японскую, об орошении Туркестана. Знает многое, но поверхностно. Л. Н.: 22 года — это такой возраст, когда все всё знают. Л. Н. говорил, что читает Малатесту. Там выписки из Бакунина, поразительно хорошие, например, о солидарности народов; тут он — Бакунин — с большим трудом избегает слова «любовь»4. Л. Н. говорил с П. Г. Дашкевичем, бывшим семинаристом, о семинаристах, идущих в монахи или в академию, что они психологически ему интересны, потому, что теперь, под влиянием модных взглядов, они не могут верить в искренность монашества; что психология их ему кажется тяжелой; что они — карьеристы и должны делать то, во что не верят. Татьяна Львовна пустила граммофон. Собинов, Татьяне Львовне столь нравящийся певец, Л. Н-чу совсем не нравится. О пении Марии Михайловны, своей невестки, Л. Н. сказал: — У нее не было того ухарства, а была задушевность большая. Татьяна Львовна прочла «Даму с камелиями». Л. Н. не вспомнил сюжета, но помнил впечатление: балл — 4. — Дюма искренно любил то, что описывал, и это заражает: ты входишь в его душу. — сказал Л. Н. Разошлись в 11.15. После обеда были шахматы. 10 июня. Л. Н. после восьми вышел гулять по саду. Боль ноги прошла совсем. Пополудни поехал верхом на Монголе — сером красивом киргизском мерине Михаила Сергеевича. Подробно рассказал, куда ездил по деревням (Ржавец, Ломцы) 15 верст, о чем поговорил и с какими мужиками: — Лошадь пуглива. Нельзя спокойно мыслить на ней, да и рысью тряска. Пожелал вперед на другой ездить. Михаил Сергеевич после обеда рассказал Л. Н-чу, что̀ почерпнул из газет: 1) о суде в Генте или Брюсселе над Гартенштейном, анархистом, русским евреем, убившим двух бельгийских полицейских. Он себя выдавал (и это П. Г. Дашкевич несколько дней тому назад читал в газете) за последователя Толстого. Л. Н.: Вот какой последователь! Его приговорили к пожизненной каторге. Шахматы с Михаилом Сергеевичем. - 437 - Вечером Л. Н. говорил о письмах, которые получает от старообрядцев, что он на них очень рад отвечать, не по долгу, а просто непосредственно рад, и что его ответы таким искренним людям — не произведения, а возможно краткое и ясное высказывание им того, что им нужно, о чем спрашивают. А студенту, спрашивающему, прав ли Геккель, учащий, что не только самоубийство, но и убийство ненужных членов общества оправдываемо наукой, — противно отвечать. Он (Л. Н.) и написал ответ, и поправлял, но не отошлет1. Л. Н. особенно тронуло письмо безграмотное трех братьев, московских купцов, о вере. Он ответил им вкратце и общо. Они написали ему второе письмо: «Кто ты такой (т. е., какого толка, секты и на каком основании учишь), и ты не торопись, а отвечай подробнее». Это письмо — Л. Н. сказал — ему приятно, и то что с ним на ты говорят2. Л. Н. говорил, что все читает Малатесту, Бакунина (в «Былом»?). Бакунин пишет, что правительство сеет и поддерживает только задор между людьми. — Он прав, — сказал Л. Н. Л. Н. сейчас пишет: 1) «Молитву», 2) «Нет в мире виноватых», 3) «Единую заповедь». 11 июня. Утром было 41 заказное письмо, кроме простых. Это накопилось в три дня. В 4 часа, возвращаясь с Дориком из купальни, встретили близ дома Л. Н. на Киргизе. Дорик спросил Л. Н.: — Что, хорошая лошадь? Л. Н.: Прескверная. На ходу среди дороги упала на колени. Если бы я не знал, как ездить, упал бы с нее вперед головой. Долго не вставала. Л. Н. рассказал о Треханетове, какая там беднота. Михаил Сергеевич ответил, что хозяева самых запущенных изб — это именно самые богатые: они углекопы, уезжают, приходят хорошо одетые, но там пьянство. Приехала А. В. Свербеева (жена советника посольства в Вене С. Н. Свербеева) из Сетухи (десять верст) с фельдшерицей 50 лет, маленькой, щупленькой. Она приняла сегодня 112 больных, а на днях в один день — 166. Но в такие дня к концу приема шалеет, голова кружится, просит остающихся уйти и придти в другой раз. Еще приехали другие: Мамонтов со свояченицей Л. Д. Свербеевой. Мамонтов живо интересовался произведениями Л. Н. Свояченица пела с Михаилом Сергеевичем. Винт. Граммофон: Варя Панина. За обедом между Татьяной Львовной и Николаем Николаевичем спор о влиянии Черткова на Л. Н., как о нем писал Розанов* в «Русском слове». Николай Николаевич допускал, что влияние Черткова только то, что Л. Н. не печатает ничего против воли Черткова: чего Чертков не одобряет, то остается в рукописи**. А Татьяна Львовна утверждала, что Чертков имеет на Л. Н. влияние в том смысле, что Л. Н., поправевший во время революции, под влиянием Черткова (влияло и другое) полевел. Николай Николаевич это отрицал. Пришел Михаил Сергеевич и утверждал то же, что Татьяна Львовна, вспоминал, как Беркенгейм и Никитин бывали поражены этим. Я (Душан Петрович) очень хорошо вижу огромное влияние на Л. Н., прямо деспотическое. Владимира Григорьевича, так враждебного к правительству и правым партиям и так склонного к революционерам. Владимир Григорьевич смотрит на правых, как на запроданных, по природе своей злых или хоть извращенных дотла и безнадежно людей. К ним он до того враждебен, что не только статей Л. Н. никогда в правые - 438 - газеты не посылал печатать, но даже никаких поправок туда не посылал, когда они ошибались о Л. Н., например, когда попадались на уловку левых, присваивавших себе Л. Н. как революционера. А я посылал им (правым) «Обращение к русским людям». Владимир Григорьевич негодовал и перестал мне давать вырезки из газет, по которым я узнавал, что̀ пишут правые газеты о Л. Н. Когда Меньшиков перепечатал приписываемую Черткову статью Файнермана-Тенеромо о Ясной Поляне и Чертков сказал, что статья эта не его, но что он знает, кто ее написал, он мне препятствовал написать Меньшикову об этом и стерпел, когда Софья Андреевна обрушилась на Меньшикова, приписывая ему всю тенеромовскую клевету. Стало быть, Владимир Григорьевич сознательно препятствовал тому, чтобы Меньшиков был выведен из заблуждения, и способствовал, чтобы Софья Андреевна обрушилась на Меньшикова, как на клеветника, а клеветником был Тенеромо. 12 июня. Л. Н. утром рано вышел гулять. Пополудни гулял по парку всего 15 минут. Татьяна Львовна говорила о Танечке, как она много требует рассказывать. Что она уже теперь озабочена, какой выбор книг ей составить. По поводу этого после завтрака с нами Л. Н. прочел нам вслух из старого «Круга чтения» 1 января Сенеки и Шопенгауэра и еще некоторых изречения о чтении книг. 1 января старого «Круга чтения», где Шопенгауэр говорит, что 99 процентов книг пустых, Л. Н. поправил на 99,9%1. Николай Николаевич прочел вслух очень хорошую беседу петербургского интервьюера с Генри Джорджем-сыном о его впечатлениях от России, Толстого и Ясной Поляны. Л. Н. не сказал ничего, но, очевидно, его эти впечатления Генри Джорджа интересовали2. Был председатель уездной земской управы — Свербеев. У Сухотиных тихо, мило, приятно. Софья Андреевна говорит, что Л. Н. доволен приездом. Я читаю о внутренних болезнях и помогаю в лечебнице. Сегодня я прочел у Молоствова («Л. Н. Толстой», первый том) о матери Л. Н. Надо один материал перевести в «Pohlady». Каюсь в грубости, ненависти к Софье Андреевне. Л. Н. ко всем терпелив, внимателен. Лишь себе не прощает. Вот так и мне надо. После обеда шахматы в гостиной. Л. Н. полулежа на кушетке. Я застал, когда Михаил Сергеевич читал Тургенева стихотворения в прозе. Прочел какое-то страшное о мухе, укусившей одного из собеседников. История какая-то таинственная; по-моему, непохоже на Тургенева, а скорее на более старых писателей. После этого Михаил Сергеевич прочел еще другое. Л. Н.: Что сказал бы критик, если бы подписать: Сильвестр Иванов? Потом прочел описание природы: сперва один, потом два белых голубя летят. Л. Н.: Это хорошо. — И Л. Н. добавил, что у Тургенева описания природы художественны. В этом он мастер. Потом Михаил Сергеевич прочел Тургенева мысли о смерти. Л. Н.: Это хорошо. Потом прочел о русском языке. Л. Н. издал звук, по-моему, означающий одобрение. Потом прочел о спутнице-обезьяне, что есть в «Круге чтения». Это Л. Н. очень похвалил3. Л. Н. заговорил о том, что читал в «Былом» Бакунина о Мадзини. Бакунин негодует на Мадзини, что портит революцию своими религиозными взглядами. Бакунин всю надежду революции возлагал на городское население, а деревенское — в Италии 20 миллионов — считал безнадежным4. — А у нас, — добавил Л. Н. от себя, — совершенно обратное. Настоящая революционная сила — в этих 100 миллионах крестьян, а городское население испорчено. - 439 - Л. Н. свое: — Мадзини был революционер, у него были религиозные взгляды, но они не играли никакой роли в его революционной деятельности. Это были его личные взгляды. Это беда нашего брата-писателя, что из-за тщеславия, денег пишет много. «Валяй», и этим и я, Толстой, грешен. Написал «Копперфилда» — и довольно. Софья Андреевна возражала и перечислила, что̀ еще хорошо у Диккенса. Л. Н.: Говорят, творчество. Это правда, что художникам удается создать духовную личность. Но создать одного Копперфилда, одного Чичикова... Михаил Сергеевич говорил, — он бывший предводитель — о наборе солдат и о взятках, притом со стороны врачей*. Л. Н. наивно удивлялся, недоумевал, как если бы это никогда, нигде не бывало. Л. Н. с Дашкевичем о революционерах**: — Если бы я был писателем, написал бы о любви как об орудии борьбы (не идти в солдаты и т. д.). Дашкевич спросил, не находит ли Л. Н., что революционеры в узком смысле слова, не включая либералов, в своих действиях движимы чувством любви? Л. Н. ответил: — Мне кажется, что у них любви нет. — И говорил дальше, что больше играют роль чувства ненависти к правительству, к угнетателям. Это не любовь, а негодование против несправедливости, сознание. Дашкевич на это сказал, что многие семидесятники начали с любви, и так и умерли, а только их последователи исказили идею (подобно тому, как христианство выродилось и стало церковностью). И Дашкевич рассказал про товарища, с которым был в ссылке в Тунке (приток Иркута, в Саянских горах) на Монгольской границе, по мнению которого социальные реформы были невозможны без религиозного элемента (любовь — главное). Л. Н. сказал, что и он знал двух таковых: Орлова и Алексеева (учителя Сережи, друга Н. Чайковского). Потом сказал, что любовь к народу — не любовь, как и любовь к человечеству — не любовь. Любовь — только к богу и ближнему. Дашкевич: Революционеры хотели подчеркнуть только то, что тут обижен народ, не то, чтобы они о любви забывали. Л. Н. сказал, что это неверно. Впоследствии исказили то хорошее, что было вначале. Дашкевич: Возможны возвраты. Я видел казацкого офицера, участвовавшего в московском восстании, который теперь — после тех ужасов — понимает, что Толстой верно учит. Должен был бы очерстветь, а толк обратный. Л. Н.: Все дело в сознании. Дашкевич: Кроме сознания, должна быть и стойкость, мужество. Солдаты идут стрелять, потому что за ними стоят казаки, артиллерия. Л. Н.: Конечно, это так. И все-таки все в сознании. Заставьте крестьянина <...> крест, образ, конечно этого не сделает ни один, потому что это в его сознании. Если бы в его сознании была одна любовь, а не побочное, то не заставили бы его убивать. Л. Н.: Столыпин и ваши Чайковский, Засулич — они все одинаковы, все хотят устроить счастье народа по-своему и хотят прославиться. Дашкевич: Конечно, много таких, которые не свободны от тщеславия, но есть и такие, которые готовы исчезнуть — неизвестные. Л. Н.: О, если бы это так было! - 440 - Дашкевич: Народники, Вера Фигнер, Перовская — примеры революционеров, которые руководились любовью, а не ненавистью. Столыпин защищает только то положение свое, которое он ценит: тут карьера, обеспеченность, а революционеры жертвуют собой. Л. Н.: Прежде да, было так, теперь нет. Теперь Столыпин не может носа показать: застрелят. Теперь Столыпину тоже приходится быть в опасном положении и жертвовать собою, как революционерам. У революционеров же есть одобрение со стороны тех, мнением которых они дорожат. Любовь ведет к богу, не к партийности, не к дроблению на партии. Самоуверенность у них у обоих, а самоуверенность — это знаменатель в дроби, выражающей достоинство человека, числителем которой — самопожертвование. Если знаменатель большой, так дробь малая. Разговор кончился восклицанием Л. Н.: — Почему же вы меня заставляете нападать на революционеров! [Это так нехорошо.] Я не хочу на них нападать. 13 июня. В Кочетах. Л. Н., как говорит Софье Андреевне, доволен приездом в Кочеты. Тут ему спокойнее, не так шумно, меньше посетителей, чем в Ясной Поляне, и уж никаких просителей, которые к нему обращались бы. Отдыхает, гуляя, хотя пишет столько же, сколько в Ясной Поляне. Несколько дней страдал изжогой. От этого умственная апатия; не был удовлетворен сделанной работой. 14 июня. Сейчас, в 9.30 утра 14 июня, Л. Н. в кожане (каждый день дождь, ливни) собирает цветы в парке перед домом. Настроение Л. Н. хорошее, не тревожное, беседы его с Михаилом Сергеевичем, Татьяной Львовной, Дашкевичем и их гостями часто шутливые. За завтраком Михаил Сергеевич заговорил про кашинские торжества. Л. Н. рассказал вкратце, что в Кашине Тверской губернии состоялось прославление благоверной княгини Анны. Она была провозглашена святой, потом интриги — при Алексее Михайловиче, нашли, что пальцы в двуперстие сложены, как у раскольников. Разжаловали ее, а теперь опять провозгласили святой. Михаил Сергеевич: Решением большинства Думы. Л. Н.: Это вы шутите? Михаил Сергеевич: Принятием закона о веротерпимости к раскольникам. Л. Н.: Когда кто муку̀ ворует — на это суд. А тут обманывают целое сословие и в самом святом. Пополудни и вечер были молодые Горбовы: Соня 17-ти и Сережа 16-ти лет Николаевичи Горбовы со студентом Померанцовым и француженкой-гувернанткой. Лаун-теннис. Шахматы Л. Н. с Михаилом Сергеевичем. Вечером Л. Н. до половины 12-го читал полученную им сегодня иллюстрированную книгу о Персии. Говорил мне о ней, что интересна: показывает ему, какие интересные должны быть книги о других народах. (Последняя глава.) В Персии губернаторов, чиновников нет назначаемых, все эти должности на откупе. Кто ниже, копит деньги, чтобы купить высшую должность. А шах — не священная особа, он презренным властителем, насильником считается. Сказал: «И заглавия других книг* того же автора хороши, хочу их выписать1». Л. Н.: Ложась спать, я снял повязку; как мне хорошо ходить (в компрессе с борной водой на голени). Повяжите. Я ушел в другую комнату. Л. Н. сказал: «Нет, не надо». А утром согласился повязать. Не любит искусственной помощи организму. Л. Н. шутя рассказал, как показывал Мечникову его мечниковскпй лактобациллин старый, в котором бациллы, вероятно, уже подохли, что он уже не годится. А Мечников ему сказал, что все равно годится. - 441 - Днем приехал Х. Н. Абрикосов. Он теперь семьянин и эконом, томасшлаком удобряет землю. Пчеловод. Разумеется, что учение Л. Н. ему дорого, как было, и живет им. Л. Н. с 2 до 4 гулял. Рассказывал, между прочим: встретил мужичка: «Что же, для праздника выпил?» — «Выпил». — «Напрасно, напрасно, милый!» — «Хочу домой, а она (водка) не дает». Все это рассказал Л. Н., стоя в дверях. Была княгиня В. П. Голицына, тетя и соседка М. С. Сухотина. Она не дожидалась Л. Н., в четыре хотела уехать. Встретились в дверях на крыльце. Татьяна Львовна познакомила их. Л. Н. сказал что-то приятное. После рассказал про встречу с мужичком. Татьяна Львовна уговаривала тетю остаться, но она не согласилась. Простилась с Л. Н., села в коляску с чудной тройкой слишком откормленных лошадей. К ней подсел Л. М. Сухотин. Тройка тронулась. Все ей поклонились и сказали слово на прощание. Она или в рассеянности или скорее сконфужена: не повернулась и не отдала поклон Л. Н., не посмотрела в его сторону. В шесть часов Л. Н., поспав, пришел к обеду. Поговорил с Хрисанфом. Хрисанф заговорил по поводу закона о свободе совести, вероисповеданий и, как бы извиняясь, заметил, что в православии останется. Л. Н.: Свобода совести... не может быть несвободы совести, как не может быть непалящего пламени. Разговор перешел на спутника Л. Н. в вагоне с Орла — предводителя Матвеева, о котором Софья Андреевна рассказала Хрисанфу, что вел горячий спор с Л. Н. о православии. Матвеев говорил, что нельзя без угодников спастись, и т. п. Л. Н. сказал о нем, что он того типа православных, которые не верят, которые берегут бумажный фундамент (для других, для народа), а сами на него не становятся. За обедом Л. Н. рассказал о деревнях Треханетове, Образцове, в которых был, о мужичках, с которыми говорил, между прочим, с 78-летним стариком. Говорил, что они милые (милее подтульских), ласковость очень большая, большая внешняя бедность. Говорил Л. Н. про новую деревню Выселки, что интересно выселение (о нем ему рассказали мужики, с которыми говорил). Оно сложное (и трудное), надо обдумать, устроить, землю поделить так, чтобы было справедливо. Все это сами сделали, т. к. правительство только мешает. — Мое анархическое сердце этому радовалось, — сказал Л. Н. Л. Н. вспомнил, какое хорошее письмо сегодня получил от каторжника из центральной московской тюрьмы, через «Посредник», но оно с февраля месяца — теперь поздно отвечать. Это мерка того, что теперь представляет народ, крестьяне. Содержательно, правильно не только в смысле орфографии, а и мысли2. *Татьяна Львовна, Софья Андреевна с В. П. Голицыной говорили про мнение Л. Н. о женщинах, о недавнем разговоре: его упрекала корреспондентка, что он бранит, ругает женщин3. Л. Н. на это сказал, что никогда их не ругал; что женщины и мужчины как люди — одинаковые, равные, но что, когда читает письма и видит, что его пишет женщина, то с меньшим уважением относится к нему, чем если пишет мужчина. Абрикосов говорил о побирающихся, приходящих из-за Орла. Спросил, побираются ли и в Орле. — Нет, разве в городе дают? В деревнях самые бедные дают. Л. Н. придакнул, что правда, это так. Л. Н. (мне): Читаю вашего буддиста: «Buddhistischer Katechismus von Subhadra Bhikschu» (Schulze) — немец-буддист. Все прекрасно, только - 442 - о времени и пространстве не осилил. Он верит в вечную жизнь во времени и пространстве. Опять же он правильно понимает тангу, как «der Wille zum Leben»*, что у других есть понятие божества. У Л. Н. голова болела. Понюхал нашатырного спирту. Помогло. Л. Н. думает, что болит оттого, что сегодня много работал: четыре часа утром и один час в свой дневник записывал перед обедом. Вечером с 7.30 до 9 побеседовал один на один с Х. Н. Абрикосовым, приехавшим из Затишья (17 верст). После его отъезда Л. Н. разговорился с Л. М. Сухотиным, готовящимся в профессуру по русской истории, об истории освобождения крестьян. Разговор длился полтора часа. Лев Михайлович рассказал многое, Л. Н. заинтересовавшее, новое. Лев Михайлович говорил, что община возникла только при Петре, после введения им подушной подати, а раньше были крестьяне вроде однодворцев. Говорил обстоятельно, обширно о наказах крестьян Олонецкой и Архангельской губерний и о наказах дворян на совещаниях о земельном вопросе законодательной комиссии при Екатерине II. Л. Н.: Меня интересует нравственный элемент, который играл роль в освобождении крестьян с самого начала до конца. Л. Н. с негодованием о нынешнем разрушении общины: в ней — принцип общности, справедливого разделения пользования землей; устроились, общими интересами живы, а теперь их врагами друг друга сделать. 15 июня. У Л. Н. от сквозняков невралгия шеи и головы. Не выходил. 16 июня. Боли во всей голове. Слабость. Л. Н. (мне): Когда стар становишься, удивляешься, как это люди не думают о смерти. Следовало бы детям, Танечке, внушать о ней, а ее скрывают, как хождение на час. Если бы думали о ней, видели бы, что она неизбежна. Тогда смысл жизни другой становился бы, не жили бы одной телесной жизнью, которая кончается. Искали бы другого смысла, который со смертью не кончается. Жили бы нравственно. Пополудни, в пять, перебои у Л. Н., слабость. Просил не говорить о перебоях Софье Андреевне, чтобы ее не задерживать. Л. Н., взяв в руки листы из медицинской книги, которую я читал, и, увидев там картинку Punctio abdom. (hydrops)**, спросил про операцию Софьи Андреевны. Спросил про операцию удаления почки, которая была сделана Л. М. Сухотину из-за туберкулеза почки, и спросил, проходят ли эти болезни, т. е. с начинающимся перитонитом и туберкулез почки, сами собой. Я ответил, что иногда — да. Во скольких процентах — и приблизительно неизвестно. Потом спросил, как узнают туберкулез почек и диагностируют; перешли на цистоскопию. Л. Н. она удивила. Л. Н.: Но это все такое малое в сравнении с великим: тысячи, миллионы людей умирают, дети от недостаточного ухода, недостатка пищи, на фабриках и т. д., а тут отдельным богачам делают искусные операции. 17 июня. Вчера утром уехали Михаил Сергеевич, Л. М. Сухотин и П. Г. Дашкевич в Новосиль на заседание земской уездной управы. Вернувшись, Михаил Сергеевич рассказывал, как им «тыкал» Шатилов, один из управляющих заседанием, где членами и десять выборных из крестьян. Л. Н. это возмутило. Разговор о дворянах: Извольских, Голицыных, семейных связях их, коснулся Мезенцова — шефа жандармов в Петербурге, убитого Кравчинским-Степняком***. Л. Н. хорошо знал Мезенцова: краснощекий, - 443 - веселый, добродушный. У него был тоненький голос, умел забавлять, и, вероятно, за его веселость полюбили его при дворе и назначили на тот пост. — Мне, знающему его с этой стороны, странно, как он мог быть тем человеком, от изъятия которого из обращения зависит благо человечества. Какой он был в своей должности — не знаю. Л. Н. усталый. С 5 до 9 лежал; перебои. У Л. Н. ночью голова очень болела. Днем ему лучше вчерашнего. Гулял. Была А. П. Голицына, разговаривала с Л. Н. и, как Татьяна Львовна заметила, не задевая вопроса веры. Она строго православная. Приехала Елена Петровна, урожденная Базилевская, жена Л. М. Сухотина, с сестрой Верой. Л. Н. с присущей ему любезностью спросил их, как ехали, про игру на фортепиано, лаун-теннис. Елена Петровна спросила, неужели нельзя ей вернуться с сынишкой из-за возможности заразы дифтерией. Разговор о заразе. Татьяна Львовна сказала, что она верит, что заразиться можно, но что не всегда. Она думает, что Танечка заразилась через няню, приехавшую в вагоне с ребенком, у которого был кашель-коклюш, но мог быть кашель от крупа, кто его знает, предполагает Татьяна Львовна. Заразиться можно везде. Л. Н.: Если я раньше не верил в это (бактерийную причину заразных болезней), то после беседы с Мечниковым разуверился совершенно. Л. Н. третий день как не ездит верхом. Один день просидел в комнате, второй день гуляет. Сегодня подольше стоял у корчующих пни мужиков, разговаривал с ними. Вообще ему здесь беседование с мужиками очень по душе: его не знают, он им не особенный какой-то человек граф Толстой, а просто старик из бар. И народ здесь попроще, добрее, чем у нас. Разговор о Веселых выселках (в нескольких верстах отсюда), как переселение произошло года два тому назад. — Как везде, где люди устраиваются, правительство только мешает, — сказал Л. Н. Он желал бы туда поехать. Вечером Л. Н. играл в шахматы. М. С. Сухотин рассказывал очень живо и интересно про два казацких селения: Залогоща и Березовец, в 20—40 верстах от Кочетов. В одном из них — 7000, в другом — 12000 жителей. Они происходят от свободных крестьян, у них своеобразный язык, одежда, нравы (любят верховую езду) и сами какие-то дикие. Л. Н. очень заинтересовался этими крестьянами и выразил желание туда поехать. 18 июня. Л. Н. утром гулял и набрал себе в комнату цветов. Когда говорил с Михаилом Сергеевичем, сообщал ему желания крестьян, с которыми Михаил Сергеевич имеет какие-нибудь дела, вроде напоминал Михаилу Сергеевичу его христианский долг, заступался за крестьян. Пополудни Татьяна Львовна с Танечкой, Лев Михайлович с женой и свояченицей, Аля, Дорик, Дашкевич, Гусев и я ездили на долгушке из Глубков в Веселые выселки (44 двора) и Образцовские выселки (40 дворов), образовавшиеся прошлым летом в дубовых лесах среди полей. Леса еще не совсем спилены, а так — больше половины. Веселые выселки построены улицей в 80—100 шагов ширины. Дворы по обеим сторонам улицы, в середине ее амбары совсем без порядка. Избы деревянные, под соломой, имеют жалкий вид. Крестьяне какие-то несмелые, покорные. Бабы любопытные, много детей. В Образцовских выселках огромный пруд копают. Л. Н. гулял пешком. Перед обедом приехали В. Д. Матвеева (жена предводителя дворянства), ее племянник В. А. Матвеев — востоковед, доктор Малиновский (десять верст отсюда), княгиня В. П. Голицына, Л. Д. Свербеева, директорша женской гимназии в Волыни — Фрейман. - 444 - Матвеев спросил Л. Н-ча: — Какую газету предпочитаете? — Никакую. В последнее время «Русские ведомости». Я послал статью о Генри Джордже, отце и сыне, им и в «Русское слово». «Русское слово» побоялось, они напечатали 9 июня. Я им за это благодарен^ Матвеева: Что за польза от того, что я не буду и вы не будете есть мясо, когда другие будут? — Что я не ем — это важно. А что вне меня совершается, это не мое дело. В. А. Матвеев, 35-летний чиновник при консульствах в Скопле и в Персии, знает сербский, турецкий, арабский, персидский. Путешествовал по Индии. Рассказывал Л. Н-чу про Индию, особенно про ее йогов, религию, народонаселение, про грубое обращение англичан с индусами, презрение индусов к англичанам, недоверчивость англичан к русским путешественникам. Персидский язык близок к языку хиндустани, и персидский язык на Востоке — общий, как у нас французский. Принес Л. Н-чу книгу, роскошно изданную: «The Mystics, Aesthetics and Saints of India». By J. Campbell, Oman Fisher Unwin. London, 1905, и говорил Л. Н. про йогов, как они сосредоточением, усилением воли в себе чудеса творят, взглядом остановят человека (рассказал ему русский капитан, с которым это было: сторож, не хотевший пустить его в храм и предупредивший его, что может войти, но не войдет, — остановил его). И он сам, в своей комнате, видел, как йог, сидя на полу, почти нагой, в экстазе, силой воли отделился от земли, поднялся и повисел в воздухе десять минут. Л. Н. его рассказы о народе были интересны, а о йогах и сверхъестественных деяниях — нет. Л. Н. сказал ему: — Это меня огорчает, что в этом высоком учении Индии есть сверхъестественное. Л. Н., уходя к себе, остановился у меня и сказал мне о чудесах йогов: — Мне это непонятно. Скажите мне вы, что вы это видели, не поверю. Теософия — прекрасное учение, пока они не утверждают того, что можно подняться. Это оправдывает вознесение Иисуса на небо и все чудеса. Ваш буддизм (Л. Н. говорил мне ваш, потому что я ему дал недавно буддийский катехизис, который на меня лет 20 тому назад имел сильное влияние. Я говорил Л. Н-чу, что если бы я тогда уже не знал его учения, то перешел бы в буддизм) — прекрасное нравственное учение, если бы на том остановился. Но они утверждают, что знают, как перерождаются души, а это портит; это ослабляет то, что одно нужно (нравственное совершенствование). Есть столько работы над собой, когда ту сделаешь. Пусть он делает чудеса, все равно мне. Да и не нужно сверхъестественное. Против закона гравитации нельзя подняться от земли. В. А. Матвеев говорил о поразительном сходстве обрядов, индийских образов (тот же лик) с православными, католическими. Браманизм — о слиянии с божеством Брамы, буддизм — о переходе в нирвану: одно и то же. Говорил с восторгом об Индии как колыбели религии, культуры, стране чудес, этнографически интересной, о грубости англичан. Л. Н. (ложась спать): О Черткове вы слышали? От него сегодня письмо — его, Черткова, по всем вероятиям освободят. Я этому очень рад. Чиновник, который был послан, дал самый благоприятный отзыв, но Столыпин решит только, когда его лично увидит. Столыпин был в шхерах. Статью «Единая заповедь» сегодня кончил1. Л. Н.: А письмо об отказавшемся читали? Молочникова знакомый. Трогательное. Оно навело на меня ряд мыслей, которые хочется написать. (Все одно и то же2.) Л. Н.: Сколько сегодня гостей было! - 445 - На балконе Дашкевич с Любовью Свербеевой разговаривали о добре и зле. — Нет никакого средства отличить, что́ такое добро и что́ зло. Поэтому нельзя никого осуждать, — говорила Любовь Свербеева. А Дашкевич ей отвечал: — Есть такое средство в нас самих, это совесть. Каким бы человеком ни был чужим по народности, как только делает добро, его поймут. — И сослался на Миклухо-Маклая, которого, как белых, им враждебных людей, новогвинейцы-папуасы хотели убить, но которого так полюбили за его доброту, что плакали, когда он уезжал. «Не надо осуждать» — это хорошо в том смысле, что не надо вредить никому, но критиковать можно: не одобрять, если человек делает зло. Подошел Л. Н., согласился, что совесть показывает, что́ добро, что́ зло, но осуждать нельзя, потому что нельзя войти в душу человека. Вот у нас теннис, наряды... Разговор Л. Н. с Е. П. Сухотиной и с Фрейман о кустарном промысле в Сетухе Голицына. Л. Н. на днях получил книжку о кустарном производстве против фабричного. Л. Н.: Это хорошо (кустарное дело) — удерживает население в деревнях, работу дает, нравственную жизнь3. 19 июня. Пополудни Л. Н. без повязки на ноге ездил верхом два с половиною часа на белом Монголе. За ним Катун. Л. Н. шагом, Катун рысил. В гору Л. Н. поскакал. «Как резво скачет!» — Рассказал, куда ездил. Кочетки очень ему нравились. Катун показал ему «Лисьи норы», «Камушки». Приехали в деревню Велье. Катун сказал Л. Н., что здесь живет 112-летний старик*. Л. Н. пошел к нему в избу. Старика окликнула сноха. Он слез с печи. Набралась полная изба баб. У него рак над глазом, глаза нет — при операции вынули. Рак снова растет — «красное». Очевидно, очень страдает болями. Л. Н. спросил его, помнит ли француза, мог слышать о нем. Нет, не знает. Рассказал, что он у барина Ильи Васильевича (его сверстника) был первым человеком. Михаил Сергеевич вычислил, что Илье Васильевичу было бы 100 лет. — Я ему говорю: «Как умирать?» — «Только об одном бога молю: чтобы меня брал скорее». — «Я не знал, что к тебе заеду, а то бы гостинца тебе принес, чаю и сахару». — «Это можно». Говорили об игре в городки. Л. Н. вспоминал, что в Казани играли. Там звали их чуши, а биты — свистами. А проигравшим надо было носить выигравших от кона до кона. Пополудни Л. Н. побеседовал с Е. П. Сухотиной и ее сестрой В. П. Базилевской, застав их в серьезном разговоре с Дашкевичем, и рекомендовал им и приносил «Круг чтения». Там есть ответы (по крайней мере ста умов собраны мысли) на разные вопросы, есть чему поучиться. Спросил: «О чем вы говорили?» — О революционерах и правительстве. Дашкевич: Революционеры, религиозные по натуре, были не только у нас, но вообще. — И указал на священника бельгийского, приехавшего на антропологический съезд и говорившего, что он потерял веру в бога и находит веру в счастье человечества при помощи социализма. Л. Н. сказал, что он признает: между революционерами есть много прекрасных людей; они отличаются характером и самоотвержением, но все-таки любви к богу у них нет. Религиозный человек никогда не будет решать вопрос, что ему делать, чтобы человечество было счастливо, но он всегда, каждый момент, знает, что он должен делать. «Это мой долг» — знает каждый человек. - 446 - Уехали Л. М. Сухотин с женой и свояченицей. Вечером шахматы с Михаилом Сергеевичем. Никого гостей. Разговор о Марксе: на кого он из русских критиков впервые повлиял. Николай Николаевич, Дашкевич гадали: на Плеханова как на популяризатора социализма марксовского среди русских. Оказалось — на Белинского<!>. Л. Н. вслух прочел из Брокгауза-Ефрона1. Татьяна Львовна рассказала о портнихе Мане, девушке, живущей в доме, что она хочет образовываться. Спрашивала Татьяну Львовну, что такое искусство и что ей читать. Л. Н.: Ах, непременно с ней поговорю. Все это не нужно. Прочтет, из этого ей ничего не останется. Татьяна Львовна: Как не останется? Л. Н.: У нее останется, что блеснет своим знанием. Все это напрасно. Ничего нового тут нет, все это известно. Я всегда вспоминаю Рёскина («Круг чтения», начало июня), что мир — ослиное ухо, что надо не говорить, а самому делать. Несомненно, что всегда было много болтовни, а теперь особенно: легкость печатания. Татьяна Львовна: Но что же ей читать? Я (Душан Петрович) упомянул про «Каталог народных библиотек в 100 рублей», составленный Бирюковым, издание «Костромича» — костромской газеты 1909 г. Л. Н.: Ах, все это напрасно. Достаточно ей Евангелия, Иоанна Златоуста, а есть еще Эпиктет. Марк Аврелий. Под вечер уехали Е. П. Сухотина 23-х лет с сестрой 17-летней В. П. Базилевской. Л. Н. с ними подольше беседовал. Были одно внимание и очень благодарны. Разговор о них. Л. Н. говорил, что они непосредственны: как они всхлипывали. Человеки. Сравнивали их с другой гостьей, о которой Татьяна Львовна говорила, что за ней — хвост мужчин, а за ними нет. Л. Н. заступался за нее, не замечал того: «Это мы, мужчины, лучше знаем». Л. Н.: Женщина хороша, когда кормит, как сегодня у старичка были с грудными детьми. Л. Н. говорил, что сегодня прочел письмо Бакунина о Мадзини. Не понравилось. Бакунин знает, кого поднять, кого революционизировать. Он самоуверен. 20 июня. Пополудни я пошел с Дориком к Горбовым и Абрикосовым. По дороге, в овраге на север от деревни Подвысокой, искали и находили зубы и кости — вероятно, мамонта. С. Н. Горбова — приятная и распорядительная хозяйка. Ее муж Николай Михайлович болен плевритом. У Горбовых видел великолепную библиотеку в семь тысяч томов в образцовом порядке. В читальне журналы. Супротив усадьбы за рекой школа и приют, где сам Н. М. Горбов с двумя учителями учит 130 мальчиков. Способных посылает в учительскую семинарию. 21 июня. Пополудни приехал с Натальей Леонидовной в Кочеты. За обедом Л. Н. рассказал, что, гуляя, догнал 80-летнего старика, очень хорошего. Поговорили; сказал, что придет посетить его. Потом пришел к кесцам и покосил с ними траву. И тут образовалась аудитория. Как это бывает, один начал жаловаться на бедность, ротом — о земле. Л. Н. изложил им Генри Джорджа, говоря, что это напрасно, завидовать богатым не надо, а вам будут завидовать; богатым труднее освободиться от богатства, чем бедным. И потом, что всем нам надо думать о душе. Михаил Сергеевич: Что же, они согласились? Л. Н.: Да, да. Что никому не надо жаловаться. М. С.: Тоже согласились? Л. Н.: Согласны. - 447 - «НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ Учение о жизни, изложенное в изречениях, взятых у мыслителей разных стран и разных веков. Составлено Л. Н. Толстым», СПб., 1909 (июнь) Обложка первого выпуска с надписью В. Ф. Булгакова: «Подарок Л. Н. Толстого» «Л. Н. спросил, нет ли в газетах про «На каждый день», первый выпуск которого, месяц июнь, на днях появился». — Запись от 27 июня 1909 г. Михаил Сергеевич слышал, что сказал Л. Н-чу мужик, на которого за то другие напали. Л. Н. тогда не понял его. Сказал, что его, Л. Н., давно на том свете ищут с фонарем. Без четверти пять я зашел к Л. Н. перевязать ногу. Вчера меня не было дома, а утром опоздал. Л. Н. (мне): Вы покинули меня. Я кончил статью «Единая заповедь» и думал ее прочесть всем, и вам в том числе. После обеда играли в лаун-теннис. Л. Н. сидел с гостями на скамейке, приглядывался. В 7 часов были нищие, слепые — музыканты и певцы. Спели у лаун-тенниса. Им Татьяна Львовна раньше уже подала. Л. Н. встал и подошел к ним. Они попросили его, чтобы им подали и другие. Л. Н. подошел и сказал неопределенно, но можно было догадаться, что никто ничего не подаст. Л. Н. попросил Николая Николаевича принести им (сидело же на скамейке множество гостей около Л. Н.). Л. Н. ездил к «Камушкам». 22 июня. Пополудни уехала Н. Л. Абрикосова. С ней Николай Николаевич в гости. После обеда Л. Н. рассказал, какие письма получил: хорошее от крестьянина А. Суркова из Саратова, который получил книжки Л. Н. Был революционер, разубедился, потому что ссора была между ними — социал-революционерами и социал-демократами1. За чаем: Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич, Дашкевич, Дорик и я. Разговор о смерти, о том, что люди из народа легко умирают. Л. Н. сказал, что смерти бояться нечего. И вспомнил изречение, приблизительно такое: «Я есмь — смерти нет; если смерть будет — меня не будет. А кто верит вполне в духовное (духовную жизнь), для того совсем нет смерти»2. - 448 - О выходцах из общины. Михаил Сергеевич о кочетовском Гавриле Снегиреве, который арендовал 25 лет землю у вдовы, живущей в городе. Она приехала закрепить ее и продать ее ему. А он говорит, что никакой земли не арендовал, ей никаких денег не платил, что земля его. А платил, не посылая по почте, а передавая. У нее доказательств нет, суд может решить в его пользу. Л. Н.: Это его научили. Михаил Сергеевич: Научили. И по закону: владеет землею десять лет — она его. Мужики говорят, что он плутует, но считают это ловкостью. Разговор о земле, о местных кочетовских крестьянах. До японской войны девять крестьян купили землю у Михаила Сергеевича. После войны опять предлагал, но отказались покупать, надеясь получить ее через Думу. Закрепили за собой землю трое, из них две вдовы, такие, которые, живя не здесь или бездетные, хотели ее продать и продали местным же. Уже перестали принуждать селиться на отрубах, что было после 9 ноября 1906 г. непременным условием покупки земли через Крестьянский банк. Можно селиться в деревне. Л. Н. говорил, что ему не подобает защищать, предлагать систему Генри Джорджа, т. к. для того, чтобы устроить по Генри Джорджу, полагается государственная организация и подати будут взиматься насилием. Михаил Сергеевич: И будет власть взимателей податей и распорядителей. — Хотя не понимаю, почему не может быть Генри Джордж и при анархическом строе, — сказал Л. Н. Потом Л. Н. прочел вслух вчера оконченную, но еще начисто не переписанную статью «Единая заповедь» — шесть глав: — Послушайте, потом все скажете, что̀ вам покажется неясным. Мне это все хочется знать. Л. Н. читал с трудом, устал, голос хриплым становился, но, несмотря на предложение Татьяны Львовны, что она будет продолжать читать, он сам дочел до конца. Когда дочел, спросил о содержании статьи — что́ неясно, что́ изменить, дополнить? Никто ничего не проговорил, а заговорили о том, где это будет напечатано3. Л. Н. сказал, что это не так легко напечатать, потому что тут много противуцерковности. Михаил Сергеевич: Смелые «Русские ведомости» не напечатают, потому что это религиозное, а у них нет религиозных интересов. (Эпитет «смелые» употребил в том смысле, что не трусят перед цензурой.) Если же «Посредник» напечатает, что̀ Ивану Ивановичу за это будет! Раньше печатал: тогда была «свобода печати». Л. Н. спросил Михаила Сергеевича, что думает: навеки ли прошли те времена? Михаил Сергеевич: Нет, ненадолго, лет на десять. Мы с вами доживем. Л. Н. и Михаил Сергеевич говорили, что видно только очень злобное настроение крестьян, и все это вошло внутрь. Снаружи кажется спокойным, а внутри неспокойность нарастает. Крестьяне ждут чего-то. Говорят, что так долго тянуться не может. Если ничего не будет, так жить нечем, должно умереть. Л. Н., как он сегодня рассказывал, ездил стремя Танями (Татьяной Львовной, 10-летней Таней Фохт, Танечкой) грибы собирать. Утром, додавая номер «Union» (пражской, но на немецком языке издаваемой газеты) спросил, зачем ее присылают, и сказал: — Самая неинтересная и обыкновенная, глупая газета4. Гусев в Затишье у Абрикосовых. - 449 - 23 июня. Вторник. Утром Л. Н. спросил, было ли говорено вчера вечером о «Единой заповеди» (после его ухода)? Я ответил: «Нет», но сказал, что говорили о предстоящей поездке в Новосиль и о деньгах. И сказал Л. Н-чу, что изречение Канта в эпиграфе к «Единой заповеди» о том, что преследований за самую веру не было, а за публичное исповедание ее, — неверно1. Л. Н. сказал, что это неточность, вещь малая, и сказал, что нынче думал переработать, переписать статью «Единая заповедь» для народа. Что он так и начал писать, потом увлекся философическими соображениями и стал писать ее для интеллигенции. А люди нашего круга этим не интересуются, а если и хотят, не в состоянии, не могут понять. Мечников столько поработал, труда положил на......*, и все это напрасно. Как ему отказаться от того, над чем столько трудился? Какой-нибудь палеонтолог (решение шахматных игр менее бесполезно, чем палеонтология), изучающий происхождение жизни материальной, в этом копошится, далее не идет. Я сказал, что у нас, словаков, нет словацких школ и через них добытых знаний, убежденности в верности образования, и потому наш народ лучше понимает Л. Н-ча, чем немецкий и даже чешский. Еще нет у него знаний, равноценных в его глазах вере в божий закон. Л. Н.: Вот-вот, и в Болгарии свежесть народа. Меня повернул на это (решение переработать «Единую заповедь» для народа) разговор с мужиками на сенокосе. Такое внимание, так им это ново. Возьмем какого-нибудь Левочку Сухотина: он все знает, его голова полна, ему это неинтересно. Л. Н. (продолжая): Как это хорошо устроено! Когда ясным становится, что̀ делать, тогда умираешь, чтобы предоставить свежим силам это устроить. Вернулся Николай Николаевич от Абрикосовых. Л. Н. пополудни гулял и ходил к 80-летнему старику в Кочеты. За обедом рассказывал о нем. Между прочим на вопрос, какие у него щи, старик ответил: «Щи у нас всякие: с краев с мясом, в середине с квасом». (Это значит, что больше постные.) Приехал М. М. Сухотин, 25-ти лет, кавалергард. Была В. П. Голицына. За чаем разговор о какой-то девице 19-ти лет, что выходит замуж. Л. Н.: Это самое время, когда бедняжки этим занимаются. Татьяна Львовна вспомнила, что хотела Л. Н-чу прочесть из какой-то книги пословицы о женщинах, и попались самые низменные. Прибавила, что пословицы эти «о бабах» (не в отличие от дам), а не о женщинах. В. П. Голицына заметила: «Одна правильнее другой». (Она не любит недостатков женщин.) Л. Н. сказал, что у мужчин их столько же, только других. Женщинам не досталось столько проницательности, чтобы выразить их. Разговор на эту тему продолжался, и, когда Вера Павловна уехала, Татьяна Львовна вспомнила про Марию Александровну; сказала, что Вера Павловна могла не выходить замуж; про Н. П. Иванову. Она укоряет ее, Татьяну Львовну, что они с Марией Львовной вышли замуж, а она осталась верна обету: не вышла замуж и теперь жалеет. Татьяна Львовна: Не могу себе представить Танечку, чтобы она не вышла замуж. Л. Н.: Мир тем и интересен, что всякий вводит свою особенность. Говорили про работника, хорошего плясуна: он выпивши, и теперь пляшет, и девки пошли смотреть. Л. Н.: Я должен был бы быть танцором. Я сделал (сегодня, видя его пляшущим) несколько па. - 450 - Л. Н. вчера говорил, что Haig советует мало воды пить. Я сказал, что вряд ли, я этого не помню. Л. Н. смутился (как всегда, когда что-нибудь ошибочно вспомнит) и сказал, что скорее ошибается он. Мне было очень стыдно за себя, что, сам точно не зная, усомнился в знании Л. Н-ча и его смутил. Ели землянику. Л. Н. сказал о дикой лесной землянике в сравнении с клубникой: — Это так, как запах диких цветов: не сильный, но благородный. А в садовых цветах искусственен. Л. Н. сказал, что не знал, что есть идиосинкразия к землянике и что ею страдает Александра Львовна. Для меня это первые признаки (как и вчерашний Haig), что память у него слабеет: до сих пор не помнил только людей, а такие факты помнил. Л. Н. сегодня ответил Софье Андреевне на ее зов домой, что постарается скоро вернуться2. Софья Андреевна ему писала, что желала бы, чтоб он приехал перед отъездом Левы в Швецию и Европу на два года. Л. Н., думаю, главное из-за этого и готов поехать, чтобы Лев Львович мог кончить бюст, иначе Л. Н. здесь можно было бы пожить. Сегодня стал переделывать для народа «Единую заповедь». А здесь общение с народом Л. Н-чу приятнее и полезнее для этой работы, чем в Ясной Поляне. Здесь, в глуши, народ патриархальнее, проще, восприимчивее к рассуждениям о божьем. Л. Н. вчера и сегодня писал Софье Андреевне3. Письма интересны для пребывания его здесь. Завтра приедет С. А. Стахович. Она еще задержит Л. Н. здесь. 24 июня. Утром получена телеграмма от Черткова, ожидавшего, что в скором времени вернется, — что ему отказано1. Л. Н.: Жалею его очень и его жену. Л. Н. ездил к старику в Велье: повез ему чаю, сахару. Рассказал, что̀ его неприятно поразило: стойла ставят на дороге, такую драгоценную вещь (навоз) терять. В 5 часов были у Л. Н. студент-медик пятого курса и учитель. Долго с ними беседовал. Социал-демократы. Когда им сказал, что они учатся на деньги, собираемые с народа, ответили: «Чем же жить?» То самое, что скажет крестьянин, поступающий в стражники. О революционерах говорили, что они борются за благо народа, а правительство — кучка эксплуататоров. Л. Н. (им): Правительственные люди скажут тоже, что они борются за благо народа. Всему основой экономические условия, — говорили они. Шахматы. После Л. Н. около девяти вечера прошел, гуляя с опропагандированным революционерами мужиком. В 9.30 приехала С. А. Стахович. Я застал разговор о «Вехах». Софья Александровна хвалила эту книгу как очень интересную, свидетельствующую о большом перевороте, происшедшем среди писателей-революционеров. Л. Н. говорил, что «Вехи» не стоит читать (их авторы не знают, чего хотят), когда можно читать Рамакришну, Будду, Вивекананду, Евангелие, Послание Иоанна. Софья Александровна говорила еще о письмах Эртеля, которые читала. Л. Н. и о них высказался как о не имеющих значения. Софья Александровна спрашивала о Мечникове. Л. Н. рассказал, что нарочно поехал с ним вдвоем, чтобы наедине побеседовать. Л. Н. заговорил о нравственном совершенствовании. Мечников на это заметил, что оно достигается через козявок. После этого Л. Н. перестал говорить. - 451 - 25 июня. Л. Н. утром вышел и вернулся два раза сказать Михаилу Сергеевичу, что ждут его крестьянин и нищая. Л. Н. пополудни был слаб, не ходил гулять, поспал. За обедом говорил добродушно, смешно про письма, между прочим от 40-летней женщины, влюбленной в 25-летнего молодого человека: — Я должен успокоить ее, а ему внушить, чтобы ее любил. Про письма Тургенева, которые Л. Н. и Михаил Сергеевич читали в выдержках, — что они слабы. С 7 до 8 лаун-теннис. Л. Н. сидел около играющих, беседовал с Софьей Александровной. После ходил в Кочеты к мужику-чудаку, который сам не работает, а побирается и жене запрещает ходить в поденные, детям тоже. Вынес впечатление, что он ограниченный. От Черткова письмо и телеграмма: его семья и он уезжают в подмосковное имение Пашковых — Крекпшно1. Николая Николаевича просят в Телятинки помочь разобраться в письмах. Вечером М. М. Сухотин пускал свой граммофон. Л. Н. просил русские песни, их не имел. Потом просил танцы: — Я в этом отношении ценитель, гораздо больший, чем в стихах. Страшно люблю. Самому хочется плясать. Около 10.45 Л. Н. встал от стола и вспомнил какого-то дедушку, с которым разговорился: «Ты устал бегать, а я устал сидеть. Лечь хочется». — То же самое чувствую я теперь, — сказал Л. Н. и прилег на два стула (полулежа-полусидя). Л. Н. посмотрев в «Искрах» картинки богомольцев, идущих в Кашин2, сказал: — Картинки чудесные! Куда идут эти богомольцы несчастные? 26 июня. Л. Н. встал в 6 часов, гулял. Читал и старый и новый «Круг чтения». В новом («На каждый день») показал 26 июня, 8. — Желал бы, чтобы на это возражали, — сказал Л. Н. — Выражено кратко и ясно: «Время есть способность человека представлять себе много предметов в одном и том же пространстве, что возможно только через последовательность; пространство же есть способность человека представлять себе много предметов в одно и то же время, что возможно только при рядом стоянии вещей. Время и пространство можно определить как способности людей. Но как свойства вещей они не имеют смысла. Будет совершенно разумно, если я буду говорить, что я имею свойство видеть все, что я вижу, в пространстве и во времени; но будет совершенно неразумно, если я буду говорить, что вещи, весь мир действительно существуют в пространстве и времени, и потому буду задаваться вопросами о том, как произошли вещи, — весь мир, — прежде и еще прежде, и так без конца. И другим вопросом, какие и где есть вещи — весь мир, — за этим, и еще за этим, и так без конца. А между тем это-то самое нелепое предположение, что вещи, мир — действительно существуют во времени и пространстве, и делают люди так называемой положительной науки»1. После обеда Л. Н. взял в руки полученные по почте стихи Глебова, большой формат. Про картинку — женщина на обертке — сказал: «Отвратительна». Стал читать в середине стихотворение «Я курю». — Говорят, Ефрем (кочетовский мужик, у которого вчера вечером был Л. Н.) — сумасшедший. Вот кто сумасшедший, — сказал Л. Н., намекая на автора этих стихотворений2. Вчера вечером Л. Н., восторгаясь, рассказал, как в Кочетах созывал мужик косить обществом траву. «Кто не пойдет — 30 копеек». Вдова сейчас же отдала приготовленные 30 копеек. — Старина, которая уничтожается, — заметил Л. Н. - 452 - Говорили про Яковлевых: она — жена начальника Морского штаба — была на днях у Сухотиных. Их сыновья, студенты Политехникума, во время революции спаивали мужиков и подговаривали их жечь усадьбы, стога помещиков. «А ваш батюшка?» — спросили мужики. — «С него и начинайте». Л. Н. завтракал с нами. Говорили о Черткове. Татьяна Львовна сказала, что высланным из некоторых губерний должно быть позволено через; них проезжать. — Позволено! — сказал Л. Н. с негодованием. Много раз Л. Н. возмущался законами, еще больше мальчишками-судьями, привлекающими почтенных людей (Бирюкова, Горбунова) по статьям закона к суду. И часто негодовал на предписывание новых законов, на повиновение законам. Татьяна Львовна ездила в Суворово Орловской губернии искать квартиру Владимиру Григорьевичу. Л. Н. ездил с ней в Головеньки к Е. Д. Мамонтовой и ее сестре. Л. Н. из Суворова шел пешком, собирал цветы. Я его подвез к дому одну версту. Я сказал Л. Н., что М. М. Сухотин, прочитав из «На каждый день» 26 июня, 8-е — об определении времени и пространства, не был поражен, сказал, что он себе это и сам так представлял. Л. Н.: Это ново*, коротко выражено. Опровергнуть нельзя. Я нынче получил письмо: пишет, что закон борьбы за существование есть закон жизни. Из наблюдения, происходящего во времени и пространстве, нельзя выводить закон жизни. Выводы из оного закона (из определения времени и пространства, как способности людей) — огромные3. В 5.30 вечера уехал Гусев к Чертковым в Телятинки. Михаил Сергеевич с грустью расстался с ним. «Я люблю умных людей», — сказал за обедом. За чаем С. А. Стахович заговорила о Мечникове, что, по газетам, Л. Н. ему сказал про вторую часть «Фауста», что, если бы Гете стал теперь писать, не написал бы такую чепуху. Софья Александровна спрашивала Л. Н., что́ они говорили с Мечниковым о второй части «Фауста». Л. Н. сказал, что это нечто туманное, что не помнит как, но что имело смысл, так как Мечников ее объяснял старческою любовью. У Гете есть прекрасные лирические короткие стихотворения, но где философствует — он неясен. Софья Александровна цитировала: «Das ewig Weibliche zieht uns hinan»**. Л. Н. возмущался эпитетом ewig***. Софья Александровна привела еще: «Achtet die Frauen: sie flechten und weben himmlische Rosen in’s irdische Leben»**** 4. Это Л. Н. понравилось. Сравнивая Гете и Шиллера, Л. Н. сказал: — Шиллера ценю больше. Софья Александровна старалась утверждать, многословно объясняя, что das ewig Weibliche имеет смысл. Л. Н. сказал, что он не совсем дурак, а не понимает. Какая гадость: «Das ewig Weibliche». 27 июня. В Кочетах. Вчера уехал Николай Николаевич. Здесь С. А. Стахович. Л. Н. писал «Единую заповедь». Я переписывал. Пополудни Л. Н. ходил в деревню. Телеграммы от Чертковых: Владимир Григорьевич в Серпухове, и семья за ним поедет 2 июля. Л. Н. не решил, когда ехать. - 453 - По-видимому желал бы подольше побыть здесь, где ему спокойнее от посетителей, тише и с мужиками интереснее, приятнее беседовать. Л. Н. читал начало книги Пругавина «Раскол вверху», переиздание старых статей его, которые появились лет тридцать-сорок тому назад в журналах и после были запрещены. Говорил Михаилу Сергеевичу, что забавно ему читать, с той точки зрения забавно, что у Пругавина никакого отношения к религии нет. Он рассматривает предмет исторически, как если бы писал о балалаечной игре: что раньше религия была в ходу, потом перестала, а теперь опять начинает быть. (Интерес к религии возобновился.)1 Л. Н. ходил в деревню. Он рассказал про письма: нынче от Кудрина. Отказавшиеся, должно быть, уважаемы всеми в тюрьме. Его пускают за покупками в город; знают, что не сбежит. Какое грамотное письмо крестьянина и тонкое2. При этом вспоминал Л. Н. про влияние А. М. Добролюбова, Леонида Семенова. — Как усилилось это движение религиозное в последнее время! Л. Н-ча радует письмо славян: оно противовоенное. Хорошее в нем изречение Коллара: «Когда кликнут «славянин!», пусть откликнется человек». Это Л. Н. говорил про письмо общества «Славии» из Москвы. Подносят картину «Сожжение Иоанна Гуса». Пишет председатель «Славии» Коничек3. Софья Александровна: Вы любите славянский язык? Молитвы славянские? Л. Н.: Я тут же вспомнил молитву, которую я очень любил и люблю «Царю небесный»; для меня содержание всегда поглощает форму. Русский язык испещрен......* Софья Александровна: А славянский употребляется только для......* Л. Н.: Боже, помилуй ни, гораздо лучше, чем нас. Михаил Сергеевич заговорил про выборы в Тульской губернии; уходит киязь Шаховской, член Государственной думы. Желал бы на его место выступить кандидатом. «Одно желание у меня: попасть в члены Думы». По «Орловскому вестнику», говорил Михаил Сергеевич, видно, что выборщики левеют. Выборы городских дум показывают это. С. А. Стахович, брата которой — Михаила — должны снова выбирать в Государственный совет, высказала мнение, что скорее правеют. Л. Н. спрашивал про выборы и сказал по этому поводу, как иногда одно слово проясняет: — Читал у Пругавина: «Когда над Россией пронеслась революция...». Пронеслась — очевидно, что на долгое время упрочится все старое, как после Французской революции. Внешне пронеслась. Для меня самое важное — что оставила след в стомиллионном русском народе, который пробудила. Я продолжаю получать письма от крестьян: «Ждать ли нам чего?». Ждут чего-то. П. Г. Дашкевич рассказал, что ехал с мужиком, добрым человеком. Разговорились про Л. Н. — «Все это зло от него пошло, — говорил мужик. — Забастовки. Он в бога не верит». Это уж влияние попов, правых газет. Потом мужик говорил: «Хотя государственная власть и создана богом, но как же жить? У этого князя 1200 десятин, а у одного мужика у нас, у него семеро детей, один надел. Как же жить?». Софья Александровна о вчерашнем. Л. Н.: Das ewig Weibliche stosst mich ab**. Михаил Сергеевич вспомнил какой-то стих в прозе Тургенева, подражание Некрасову, о революционных русских женщинах, который, когда - 454 - много лет тому назад прочли Л. Н-чу, он не вытерпел, сказал про Тургенева: «Негодяй!»4. Л. Н. по этому поводу сказал, что Тургенев не был самостоятельным. Подражал вкусу общества. Он дорожил славой: — Большой соблазн — я знаю его и в 81 год. Не gloire*, а русское: доброе мнение о тебе. Представляю себе молодежь, юношей 16—17 лет, которым слова Тургенева были paroles d’Evangile**. Софья Александровна привезла Л. Н. подарок: карандаш с электрической лампочкой. Сегодня ночью Л. Н. им записывал. Софья Александровна спросила, что записывал: такое ли, чему она сочувствует. Л. Н. вынул книжку, посмотрел и сказал, что нет5. Л. Н. спросил, нет ли в газетах про «На каждый день», первый выпуск которого, месяц июнь, на днях появился. — Нет отзыва. 28 июня. Воскресенье. За завтраком принесли почту. Л. Н-чу принесли письмо от Софьи Андреевны. Недовольна, что так долго не возвращается. Лев Львович разбил бюст <Л. Н.> и уехал в Швецию. Как странно, что все хотят Л. Н-ча для себя и желают влиять на него! Лев Львович мог сюда приехать с бюстом или на неделю дольше остаться1. Л. Н. просил посмотреть в газетах, нет ли чего про «На каждый день». Будет или библиографическая редкость, или книжка в 12 копеек. В газетах с 23 до 27 июня ничего о ней. С. А. Стахович: В несколько дней еще не могли отметить. Да в этих газетах, которые получаются в Кочетах: «Русское слово», «Голос Москвы», «Речь», «Орловский вестник» — нет указателя новых книг, как есть в «Новом времени». Л. Н.: Я «сумлеваюсь»: что-то неладно, когда ничего не упоминают. Новая книжка Толстого... Л. Н. хвалил прогулки в парке: никого не встретишь. Все ищет колодезь с целебной водой и не может найти. В два часа уехала С. А. Стахович. За обедом Л. Н. рассказал про письмо крестьянина, бывшего белоризца Абрамова, очень хорошее, сильное письмо об образованных людях. — Для нас несомненно, — сказал Л. Н., — что квазиобразование есть только поднятие себя на ступень выше (т. е. влезание на плечи другим), но они (крестьяне) это своими боками чувствуют2. Вечером были В. П. Голицына и А. В. Свербеева. Л. Н. ждал Панюшкина, кочетовского крестьянина 22-х лет, который хочет с ним поговорить о военной службе: будет призываться. Л. Н. говорил Свербеевой о нем и об отказывающихся и сомневающихся в воинстве с точки зрения совести, христианства, что он около ста писем в год получает от таковых, что теперь в каждой деревне есть такие самородки. Теперь письмо крестьянина: благодарит за книги (которые раньше получил) и спрашивает о чудесах. — Откуда это значение, приписываемое чудесам? — спросил Л. Н. — Вероятно оттуда, что вера (мировоззрение православное и другие) такая неразумная, что поддерживается только чудесами. Л. Н. дал Панюшкину «На каждый день», один из трех экземпляров, которые кончил. Винт с В. П. Голицыной, Свербеевой, Михаилом Сергеевичем. 29 июня. Сегодня должен был приехать Чертков; телеграфировал, что не приедет. Сегодня день телеграмм: в два дня получено от Владимира Григорьевича, Анны Константиновны и Димы Чертковых семь телеграмм1. От телеграмм суетливо, беспокойно, да и жалко отдавать каждый раз за - 455 - доставку по 1 р. 50 коп. Получено письмо от Софьи Андреевны, резкое, требующее возвращения Л. Н. в Ясную Поляну. Л. Н. утром слаб. Вчера с прогулки верхом вернулся в дождь, ноги у него намокли. Проспал до половины десятого. Слаб. Татьяна Львовна пошла к нему и разбудила его. Не работал весь день. 30 июня. Утром Владимир Григорьевич приехал в Суворово, село Орловской губернии в трех с половиной верстах от Кочетов. Л. Н. с часу до четырех провел у него. Свез ему свой дневник, некоторые письма (Абрамова, Александра Соловьева, отказавшегося от военной службы). За обедом Л. Н. рассказал, что Столыпин, поговорив с государем, отказал ему (Черткову) в его ходатайстве. — Я не могу избавиться от чувства презрения к ним, что очень скверно*, — сказал Л. Н. Л. Н. говорил, что спросил Владимира Григорьевича, зачем он обращался к властям. Владимир Григорьевич сказал, что напрасно обращался и что не обещает вперед подчиняться запрету приезжать в Тульскую губернию. Михаил Сергеевич расспрашивал подробности его, Черткова, беседы со Столыпиным, и расследования, сделанного чиновником Министерства внутренних дел. Л. Н.: Мне неприятно об этом говорить. Черткова судили за его книгу «Наша революция». Чертков хочет зимой возобновить ходатайство. За обедом Егор Иванович, седой лакей Сухотиных, служивший раньше охотником, спросил Л. Н-ча: — Как быть, если напали разбойники? (Он убивал бы.) Л. Н.: Убивать никого нельзя, лучше быть убитым, чем самому убивать. Егор Иванович возразил: что сказал бы на это барин, если бы не защищал его, а дался убить разбойникам? Л. Н. сказал бы: «Хорошо поступил, дался убить, сам не убил». Егор Иванович не понимал и не соглашался, как это дать себя убить? После, когда Егор Иванович ушел за блюдом, Л. Н. сказал: — Он, как «Русское знамя»: оправдывает свое положение совсем искренне. Разговор об образовании, о дипломах. Л. Н.: Кто оценит образование? Гусев потому так умен, что не прошел университета. Четыре года университетских занятий испортили бы его ум. В образовании самобытность важна: учиться тому, к чему склонен, а в школах он учится тому, что ему противно. Учить того, кто хочет, чему хочет; никаких дипломов и никаких прав не давать. Приехала 12-летняя племянница А. И. Путилиной (фельдшерицы). Очень желала видеть Л. Н. Анна Ивановна повела ее во двор, где под огромным кедром Л. Н. с Михаилом Сергеевичем играли в шахматы. Прошли мимо в двадцати шагах, но Л. Н. подозвал. Анна Ивановна рассказала, что в училище новосильском, куда ее племянница ходит, в день юбилея Л. Н. простили всем плохие баллы. Л. Н.: Ну вот, пригодился мой юбилей на что-нибудь. Я очень рад. Л. Н. об отъезде своем. Софья Андреевна его очень вызывает домой, и Анна Константиновна желает с ним видеться перед отъездом в Крекшино. Телеграфировала в этом смысле два раза. Л. Н-чу очень хорошо здесь живется. Хвалил, как ему хорошо работается. Утром прогулки по дорожкам к целебной воде, к дубам (тройному - 456 - и одиноким — огромным), где ни души не встречает. Народ здешний более прост, «руссее», как выразился Илья Васильевич; Л. Н. ежедневно беседует, посещая мужиков или на их работах в имении, или же разъезжая по их деревням. И главное, по-моему, что нет здесь Софьи Андреевны, отдых от ее разговоров, лживых и бестактных. Л. Н. (Михаилу Сергеевичу): Мне здесь удивительно спокойно, работа такая идет. Неужели я бы уехал, если бы меня Софья Андреевна не вызывала: она ревнует. Л. Н. после обеда рассказал сказку Танечке, взяв ее на колени, о большущей рыбе, которую выловили; в ней оказался живой мальчик. Танечка спросила: «А это правда?» Л. Н.: Нет, неправда. Вечером Михаил Сергеевич и Татьяна Львовна уехали в Головеньки к Мамонтову. Остались одни М. М. Сухотин и П. Г. Дашкевич. Л. Н. вечером разговаривал с кочетовским врачом П. Г. Дашкевичем. Л. Н.: Скажите мне, какая из революционных брошюр произвела на вас самое сильное впечатление в вашей молодости, когда вы знакомились с революционерами? Дашкевич: Брошюр я читал мало и не помню, чтобы они производили на меня сильное впечатление. Из всей революционной литературы наибольшее влияние имела на меня книга Миртова (Лаврова) «Исторические письма». — Чем же именно? — Своими нравственными идеями, идеей о долге народу. — Но ведь эта книга не революционная, в таких идеях мало революционного. — Да. Но «Исторические письма» непременно были в числе книг революционных библиотек в то время, когда я познакомился с революционерами. На этой книге воспитывалась тогдашняя революционная молодежь. Да и самая книга скоро попала в число запрещенных1. Живо помню так-же, с каким интересом читал «Сущность социализма» Шеффле2, «Положение рабочего класса в России»3 и «Азбуку социальных наук» Флеровского — первый том4. Л. Н.: Помню, помню это имя. Это мой товарищ по Казанскому университету — Берви. Дашкевич: Из произведений революционных в строгом смысле слова назову «Процесс 50-ти», «Народную волю», биографии Перовской, Кибальчича и др. М. М. Сухотин: Интересно знать, какие литературные произведения оказывают более значительное действие на читателя. Я думаю, что отвлеченные философские произведения не действуют. Нужны живые картины, чтобы заинтересоваться политическими идеями, проникнуться симпатией к ним. Дашкевич: По моему мнению, это зависит от личности: на одного действуют логические доводы, на другого — образы. Л. Н.: Да, вы оба правы, когда говорите о личности, о влиянии на нее художественных образов. Л. Н. навел Дашкевича на рассказ о разных эпизодах из его скитаний по тюрьмам и ссылкам. Дашкевич попал в тюрьму и в ссылку за знакомство с тогдашними народовольцами. Он был тогда студентом киевской духовной академии. Времена были суровые. Военный суд приговорил Дашкевича к ссылке в Сибирь на поселение, откуда он убежал, после двух лет жизни, к Тунке на монгольской границе. Скитания продолжались шесть месяцев. Приехал, сегодня или вчера, Чертков в Суворово. Л. Н. к нему ездил. Сноски Сноски к стр. 293 * Это было несколько месяцев тому назад. Сноски к стр. 294 * Вчера утром тоже расстроился вследствие приставания к нему сумасшедшего, бывшего до того и третьего дня. Но бывает Л. Н. расстроен очень изредка и очень умеет удержать себя, не проявлять расстройства, не оскорблять. ** «Союз свободного врачевания» (нем.). *** я подкуплен, потому и говорю так (франц.). **** зятя (франц.). Сноски к стр. 299 * «Пляски сатаны» (франц.). Сноски к стр. 300 * вы (нем.). ** Если хочешь мира, готовься к войне (лат.). Сноски к стр. 301 * 240 миллионов Англии, Франции, Германии, Австрии, Италии 1904 г. увеличились на 2 418 000, а 146 миллионов России — на 2 464 000. ** Прокуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 302 * Записано по рассказу М. А. Маклаковой. ** Эта характеристика Толстого написана Маковицким на отдельном листке с датой «12 января 1909 г.». — Ред. Сноски к стр. 303 * «Знаете ли вы «Сельский вальс»?» (франц.). ** Вероятно, знаю. Очаровательный (франц.). *** овернский танец (франц.). Сноски к стр. 305 * Записано через полтора месяца. Сноски к стр. 308 * Этими переводами грешит, главным образом, «Новое время». ** в итоге (франц.). Сноски к стр. 309 * говорить — лгать (франц.). Сноски к стр. 310 * Плохо записано. Сноски к стр. 311 * ищите женщину (франц. поговорка). Сноски к стр. 314 * «The Sayings of Mohammed». By Abdullah-al-Mamun Suhrawardy. ** Л. Н. взял один номер газеты «Слово» и по поводу всех, или большинства, статей написал свои взгляды. Эту статью Л. Н. поправлял еще. Другая, новая статья Л. Н., которая написана по поводу «Заметок» А. А. Столыпина 31 января, называется «Смертная казнь и христианство». Сноски к стр. 315 * Этот болезненный, с запуганным лицом мальчик, по приказанию матери перелез через забор соседа и открыл изнутри ворота, через которые увели лошадь. Он вскоре умер в исправительном доме в Туле. Сноски к стр. 316 * «Март» (словац.). Сноски к стр. 317 * «Если вы еще его увидите, скажите графу Толстому, что посеянные им семена вовсе не пропали во Франции» (франц.). Сноски к стр. 318 * «Я действительно не знаю ни одной книги, которая была бы мне так дорога или, точнее сказать, принесла бы мне бо́льшую пользу. Это чтение входит в мой окончательный распорядок дня, я часто читаю ее и моей жене вслух» (нем.). Сноски к стр. 319 * Л. Н. ее и вернул Михаилу Александровичу через его сестру С. А. Стахович. Сноски к стр. 325 * мания величия (лат.). Сноски к стр. 326 * Слово «кушать» я из уст Л. Н. до этого, да и после, никогда не слыхал. Он всегда говорил «есть». Сноски к стр. 327 * «Государь, пощадите!» (франц.). ** Из книги: «The Sayings of Mohammed». By Abdullah-al-Mamun Suhrawardy». Сноски к стр. 329 * А. Байгушев. Очерки мусульманского раскола. Татарский пророк. Саратов, 19081. ** Все понять — значит все простить» (франц. пословица). Сноски к стр. 330 * «Наша газета» получила от Амфитеатрова, командированного на Балканский полуостров, из Черногории лаконическую телеграмму: «Война неизбежна». Сноски к стр. 332 * Впоследствии названного «Путь жизни». ** Горчаков. Сноски к стр. 333 * Записано через полтора месяца. Дополнение и вариант. — Ред. Сноски к стр. 334 * Он хотел записаться, сам не зная во что: в толстовско-чертковский толк, секту, союз. Сноски к стр. 340 * Л. Н. ошибся: он в 11 уходит к себе, но, пока ложится, проходит почти час; еще пишет дневник, иногда раскладывает пасьянс. ** словно спето (франц.). *** Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 342 * Вы предупреждены. Не хочу с вами сыграть скверную шутку (франц.). Сноски к стр. 343 * ошеломить обывателя (франц.). Сноски к стр. 344 * хлещут (англ.). ** Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 345 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 351 * Вписываю с листков после двух недель К этому ли дню? Сноски к стр. 352 * Пропуск в подлиннике. — Ред. ** Большой свет (франц.). *** Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 357 * Л. Н. продиктовал мне этот ответ «польке» 14 марта 1909 г., но потом он сам от своего имени написал ей длинный ответ. Сноски к стр. 358 * Л. Н. не так выразился. ** которое получили от революционеров. Сноски к стр. 359 * меня поняли (франц.). Сноски к стр. 362 * полковника? ** истинно большого света (франц.). Сноски к стр. 365 * Л. Н. подробно говорил о столовой для народа. Она в 1913 г. открылась на том месте, которое указал Л. Н., где живут рабочие; показал несколько таких мест. Где? Смоленский рынок. Сноски к стр. 367 * «Как я был актером». ** Она не состоялась по болезни М. А. Стаховича. Сноски к стр. 368 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 369 * великий грешник Филарет (франц.). Сноски к стр. 370 * В статье «Для чего люди одурманиваются?» Л. Н. объясняет это тем, что Кант очень много курил. Сноски к стр. 376 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 3761 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 377 * Это значит обойти вопрос (франц.). ** «Есть у тебя что-нибудь — получишь еще, нет у тебя ничего, ничего и не получишь» (нем.). Сноски к стр. 379 * «Кто оправдывается — сам себя обвиняет» (франц. пословица). Сноски к стр. 380 * в курсе (франц.). Сноски к стр. 381 * Могло быть: «Элегия. Безумных лет угасшее веселье» или «Воспоминание. Когда для смертного умолкнет...» Сноски к стр. 382 * от словацк.: prislovie — пословица. — Ред. ** вода на мою мельницу (нем.). Сноски к стр. 385 * хорошо придумано (итал.). Сноски к стр. 386 * Л. Н. сегодня читал в новом номере «The Monist» (американского журнала) 60-страничную статью (лекцию) немца Gaerbe об Акбаре (индийском, мусульманском императоре). Гербе восхищается им и будто бы ставит его в пример Вильгельму. Сноски к стр. 389 * благовоспитанный (англ.). Сноски к стр. 390 * С середины апреля московские газеты стали получать в тот же день, а не как раньше — на другой. ** Оно написано осенью, а напечатано только теперь. *** единого налога (англ.). Сноски к стр. 391 * Происшедшего события — от франц. antécédent. Сноски к стр. 394 * «Ему нравится быть эксцентричным, ненатуральным» (англ.). ** «Это укрепит вас в вашем нравственном движении вперед. Но вы должны не только купить его, но, чтобы сделать мне приятное, читать каждый день» (нем.). Сноски к стр. 396 * наукой права (лат.). ** Со слов В. А. Молочникова (1916 г.): Когда он в 1909 г. приехал из тюрьмы в Ясную Поляну, сидели за столом. В это время Александра Львовна принесла снимок фотографический с Л. Н.; оказался портрет, поразительно похожий. — Это для вас убийство, — сказал Л. Н. присутствовавшему здесь Пастернаку. — Почему? — Вы должны стать выше, иначе вас фотография вытеснит. — Да, выше, Лев Николаевич, непременно выше. Сноски к стр. 398 * Четыре раза на 20 дней — с промежутками от одного до нескольких дней. Сноски к стр. 399 * в нынешнее время (франц.). Сноски к стр. 402 * в итоге (нем.). Сноски к стр. 405 * друг с другом не вяжутся (франц.). Сноски к стр. 411 * «Вехи» пишут языком, кишащим иностранными словами. Сноски к стр. 413 * Анджело Галладини. Новара, Италия. Милостивый государь, мой отец, Лев Толстой, поручает мне вам сказать, что, к своему глубокому сожалению, не может исполнить ваше желание и взять вас к себе в ученики. Он просит вам сказать, что нет надобности менять внешние условия жизни, чтобы жить хорошо, и в каком бы положении вы ни находились, вы всегда можете жить лучше, нежели вы жили до того. Итак, главное в том, чтобы изменить жизнь внутреннюю, а не внешнюю. Чтобы познать смысл христианства, вам достаточно читать Евангелие. Вы увидели бы, сделав это, что обретаете душевный покой, которого ищете, и что каждый шаг к самосовершенствованию, который вы сделаете, принесет вам не только мир, но и радость и счастье. Т. Сухотина (рожд. Толстая). 18 мая 1909 г. Ясенки. Рукой Л. Н.: Моя дочь прекрасно выразила мою мысль. Кланяюсь вам. Лев Толстой. (франц.). Сноски к стр. 414 * Л. Н. мне сказал, благодарил меня, что я сам там был, у больной Танечки. Софья Андреевна, Александра Львовна — все трое мне были очень благодарны. ** Славянские гости, прибывшие 17 мая в Москву: чехи — К. Крамарж, В. Я. Клофач, Шейнер, доктор Прейс, Дюрих; серб — Комануди; болгары — С. С. Бобчев и Людсканов, словак — Павлу. Сноски к стр. 416 * Записано 26 мая. ** Дальнейшее, до конца записи 22 мая, переписано мною с черновых записей через четыре с половиною года. Сноски к стр. 417 * Недели две тому назад тоже написал о воспитании2. Сноски к стр. 418 * «1819. 28 апреля. Беседа с Гете. Он сказал, что может плакать разве только при упоминании чего-либо на редкость превосходного в нравственном или эстетическом отношении, но никогда уже больше из сострадания или по собственной потребности» (нем.). ** Этот день переписан мною с черновых записей через четыре с половиною года. *** Пробыв там недолго, переехал к Владимиру Григорьевичу в помощники, а оттуда опять вернулся в университет. Сноски к стр. 419 * Читал несколько дней, потом бросил. Сноски к стр. 423 * остроумно (франц.). ** и моется кипяченой. Сноски к стр. 424 * Пропуск в подлиннике. Имеются в виду письма к Э. Бардах. — Ред. Сноски к стр. 425 * «Чтобы поверить в добро, надо начать его делать» (нем.). Сноски к стр. 426 * Записано со слов Варвары Михайловны. Сноски к стр. 428 * Об этом в новой статье «О науке». Сноски к стр. 429 * истина не спасет республику (франц.). Сноски к стр. 432 * Средство против зла будет найдено (англ.). Сноски к стр. 434 * Пропуск в подлиннике. — Ред. ** немножко не в духе (словацк.). Сноски к стр. 436 * Илья Васильевич выразился так: «Здесь народ руссее». Это говорил мне Л. Н. Сноски к стр. 437 * Он утверждал, что Чертков толкает Л. Н. на проповедь. ** А касательно художественного Чертков поощряет Л. Н. Сноски к стр. 439 * Впрочем, с тех, которые и так негодны. Взятки упомянутый Михаилом Сергеевичем врач брал через фельдшера по одному, два, несколько рублей. ** Записано на следующий день. Сноски к стр. 440 * О бабизме, младотурках и др. Сноски к стр. 441 * Записано через четыре дня. Плохо записано. Сноски к стр. 442 * «волю к жизни» (нем.). ** Пункция брюшной полости, водянка (лат.). *** Л. Н. сказал, что он желал бы читать воспоминания революционеров, что ему интересна их психология. Говорили, что Кравчинского преследовали кошмары, как кинжал вонзить в мягкое тело Мезенцова. Говорили про его книжки: «Подпольная Россия», «Андрей Кожухов». Сноски к стр. 445 * На самом деле 87 лет. Сноски к стр. 449 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 452 * Л. Н. подразумевал, что то, что им выражено, не было раньше выражено никем. Л. Н. об этом несколько, сто раз пытался выразить в Дневниках в продолжение многих лет, пока, наконец, ему удалось. ** «Вечно женственное влечет нас ввысь» (нем.). *** вечно (нем.). **** «Чтите женщин: они ткут и вплетают небесные розы в земную жизнь» (нем.). Сноски к стр. 453 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 4531 * Пропуск в подлиннике. — Ред. Сноски к стр. 453 ** Вечно женственное меня отталкивает (нем.). Сноски к стр. 454 * слава (франц.). ** евангельскими изречениями (франц.). Сноски к стр. 455 * Это объяснение того, что Л. Н., когда ему, слезшему с лошади и всходившему на балкон в Телятинках, представили там находившегося чиновника (следователя по делу Черткова), Л. Н. ему не подал руки. Непосредственное чувство.