- 346 -

1907

1 января. Понедельник. В Ясной: Софья Андреевна, Л. Н., Сухотины (Михаил Сергеевич, Татьяна Львовна с Танечкой, Михаил, Сергей, Наташа, Аля, Дорик), Александра Львовна, Сергей Львович с Марией Николаевной, Юлия Ивановна.

Л. Н. как вчера, так и сегодня утром не чувствовал перебоев. Пополудни плохо чувствовал себя. За дневным чаем Л. Н. больше молчал. Вечером были встревожены угнетенностью Л. Н. Его знобило — 37,8. В 11 лег, выпив липового чаю.

2 января. У Л. Н. ухудшение — возобновление инфлюэнцы: голова болит, невралгия верхней левой челюсти, подавленное состояние, целый день ничего не ел. Л. Н. сидел у себя или в кресле около двери гостиной; Софья Андреевна взволнована ухудшениями. Александра Львовна поехала в Москву на урок фортепиано к Гольденвейзеру. Днем приехали Николай Леонидович, Мария Александровна. У меня было очень много больных.

3 января. Ночью Л. Н. почти совсем не спал от невралгических болей в скулах, пять раз звал к себе. С утра до часу дня дремал. Температура между 37,5—38,2. Была А. М. Булыгина, читала Л. Н. свои стихи про сына, которому предстоит призыв на военную службу. Софья Андреевна ужасно взволновалась, что беспокоят Л. Н., и весь день был отравлен. Известие от Черткова, что умер Кросби, огорчило Л. Н. и всех нас. Мария Александровна рассказала мне про вчерашний день. Увидала Л. Н. утром, когда приехала. Он ей сказал про болезнь: «Как, должно быть, все подвигаюсь в дальний путь», и поторопился уйти. Мария Александровна села читать письмо Л. Н. к Стаховичу¹. Л. Н. возвратился: «А я, Марья Александровна, забыл спросить, как вы себя чувствуете. Думаю все о «Круге чтения» детском, это работа очень хорошая». Затем он сейчас же ушел. Только вечером пришел в залу и все время дремал в кресле.

4 января. Л. Н. больнее вчерашнего. С 10 до 4-х выбирал для Картушина к «Что такое религия» из «Единого на потребу» (около 20 страниц), из «Круга чтения», «О вере» и письма Фрею¹. Потом продиктовал Александре Львовне письма Черткову и Ивану Ивановичу. (Ивану Ивановичу о ругательных письмах, которые присылает ему Великанов.) Софья Андреевна встревожена состоянием Л. Н.; говорит, что Л. Н. ей говорил, что умрет. В 6 часов вечера у Л. Н. — 38,5. Л. Н. в удрученном состоянии, и письмо к Ивану Ивановичу немного раздраженное².

5 и 6 января. У Л. Н. кашель утихает, жару нет, сам слаб, из кабинета не выходит, больше читает. Если пишет, то больше диктует Александре Львовне. Настроение у него серьезное, грустное. Заходят к нему поговорить, особенно Михаил Сергеевич и Татьяна Львовна. Читает Гомера в русском переводе Гнедича¹ и находит в нем такие красоты, которые он раньше не замечал, так как другие их часто повторяли и им подражали.

- 347 -

Читает и газеты — позволяет себе из-за плохого здоровья, слабости. Шахматы с Михаилом Сергеевичем в кабинете. Ложится в 12, встает в 10.

7 января. Сильный мороз — 27° Реомюра. У Л. Н. бронхит лучше, насморк хуже. Сидел в кабинете; кажется, ничего не писал, а может быть, «Круг чтения» для детей. Был рад, когда к нему заходили; спрашивал обо мне, так что и я зашел, присел и поговорил с ним о здоровье. Вечером вышел на четверть часа в зал. Просил найти ему «Leaves of Grass» by Walt Whitman и в словаре Брокгауза об Уитмене¹. Вчера Андрей Львович уехал в Тулу. Поступает на службу к губернатору.

Л. Н. говорил о своем путешествии по Франции, Германии²:

— С земледельческим народом везде чувствуешь себя близким.

Об учителях Южной Германии и Южной Франции сказал:

— Они просты, не оторвались от земледелия. Около Киссингена учитель — у него две здоровые красивые девушки — с радостью сообщил, что у него «zwei Kühe gekalbt»*. Наши учителя — несамостоятельные.

Сергей Львович: Их труд малооплачиваем. Положим, заняты в году 120 дней, прочие дни могут работать, как в Канаде. В Германии лучше обучают.

Л. Н.: Не сказал бы. Там дисциплина, а при ней подавляются возбуждение, свобода, желание (энергия), при которых появляются восприимчивость и выделяются самые оживленные, способные (ученики). — И привел примеры из теперешней своей школы.

Л. Н.: Ауэрбах — народник, маленький, крепенький, живой³.

Л. Н. вспомнил с неприятным чувством чьи-то слова, произнесенные с презрением, о писаниях Ауэрбаха: «Judenliteratur»**.

8 января. Л. Н. день провел в кабинете, больше читал и беседовал. В 11 часов дня уехали Сергей Львович с Марией Николаевной. Софья Андреевна читала «историю своей жизни», 1877 г., Михаилу Сергеевичу, которому очень понравилась¹. Софья Андреевна жаловалась, что ей теперь все труднее и труднее вспоминается и пишется. Михаил Сергеевич говорил про свои Записки, что хочет, чтобы они появились только после его смерти².

9 января. Л. Н. отлично спал. Бронхит в правом легком почти совсем исчез. Л. Н. держал в руках и подал мне книгу: «The Rise of Man» by Will Marabell¹. Сказал:

— Сегодня получил книжку, хорошо переплетена. Противоположное Дарвину. Что теперь печатается, боже мой!

Л. Н. не выходил из кабинета; температура доходит до 37,1. От Великанова Л. Н. получает всё ругательные письма. Возвращает их нераспечатанными через Ивана Ивановича.

Л. Н.: Сегодня письмо учителя. Тип. С презрением <смотрит> на народ, на свое занятие. Метит в город, на курсы.

10 января. Все эти дни Софья Андреевна была ужасно нервна и тревожна из-за болезни Л. Н., как обыкновенно, когда болеет Л. Н.

Л. Н. (мне): Какое странное недоразумение — Софья Андреевна и вы; а мне, правду сказать, скорее радостно, когда идет к концу. Смерть есть желанное завершение жизни для человека, живущего духовной жизнью: освобождение от страстей, уяснение сознания бога. Такое же продолжение <жизни?>, как для Али то, чтобы усы выросли, чтобы стал мужчиной. Тут ничего страшного нет. Разумеется, не надо брать кинжал, самому прекращать ее (жизнь). В смерти ничего дурного нет.

- 348 -

Придя к завтраку, нашел Л. Н. сидящим в кресле в зале. Я утром говорил Л. Н., что Шкарван хочет издать в немецком переводе «Письмо к китайцу» и спрашивает, что прибавить к нему. Л. Н. теперь посоветовал: изложение учения Конфуция, им выбранные изречения (места) из Лао-тзе, Конфуция и китайской мудрости. Лао-тзе (целиком) прибавить. Л. Н. с Е. И. Поповым переводил Лао-тзе «Тао-те-Кинг» с английского, французского переводов и перевели до половины¹.

Надо поискать, только не знаю, где оно будет, — сказал Л. Н.

Проходившая мимо Софья Андреевна вставила:

— Он, наверно, увез с собой.

Л. Н. издал тихий, мучительный вздох, которого Софья Андреевна не слышала: «Ах, боже!» (Тяжело было ему, что можно было заподозрить Евгения Ивановича.)

И начал говорить про Лао-тзе:

— Как странно, что он остается неизвестен — такой глубины (мыслитель), и китайское облачение (речь, письмо). Кониси очень плохо перевел его². Его перевести надо, чтобы был философский ум, и не испорченный толкованиями. Так, как у нас к переводу Евангелия требуется теологическое образование, так и у них есть испорченное готовое толкование.

— Только Лев Николаевич Лао-тзе вряд ли найдет, — сказал Николай Леонидович. — Мы с Машей разбирали его рукописи, Лао-тзе там нет.

Юлия Ивановна подтвердила.

11 января. Утром Л. Н. гулял по своим комнатам. Я принес ему письма. Л. Н. просил газету новейшую (т. е. «Русские ведомости»). Я принес «Новое время» и «Русское слово», но Л. Н. «Русское слово» не взял, избегал дотронуться до него и сказал, что чувствует отвращение к нему.

Когда я вечером в 10.30 пришел к чаю, Л. Н. читал вслух Шоу («Man and Superman»), читал, переводя по-русски, с остановками и недоумением, очень скоро бросил¹.

Разговор. Татьяна Львовна рассказывала про Тулу, где была. Варшавер ей говорил, что жаль Думы, показавшей Горемыкину, что он просто человек, и где заседали такие люди, как Ковалевский, Аладьин; таких больше не будет.

Михаил Сергеевич заговорил о завтрашней поездке в Москву.

Л. Н.: Узнайте у Дунаева, как действует на Ивана Ивановича закрытие типографии². Арестовали Суткового, Чуракова. Мария Александровна мне писала.

Л. Н., когда наступила тишина, произнес в раздумье:

— Уж книга-то! (Шоу). Искусственно, по́шло!

Л. Н. про пожар в гостинице в Петербурге. Пострадали пожарные, обморозив себя, — было минус 23°.

— В Нью-Йорке есть команда пожарных-добровольцев из богатых людей, — сказал Л. Н. — Прекрасно! Какие геройские подвиги совершают пожарные...

Л. Н. читал длинное письмо Евгения Ивановича³ и после лег спать, в три четверти 12-го.

12 января.

Л. Н. (утром): Мучусь Шоу (его драмой). Хочу написать о нем основательно, написать Черткову. Какой низменный! Каламбуры, аллитерации.

Л. Н. (за чаем): Дочел драму Шоу, нашел выражение про него: «He has got more brains than is good for him»* ¹. Ужасно остроумно и дурного вкуса.

- 349 -

ВЪЕЗД В ЯСНУЮ ПОЛЯНУ

Фотография К. Буллы, 1908

Л. Н. (мне): Кросби умер в инфлюэнце, от воспаления легких, в 48 часов. Все время легко себя чувствовал.

Его сестра писала Кокреллу (секретарь Морриса, был у Л. Н. два года тому назад и понравился ему). И Кокрелл послал ее письмо Л. Н-чу².

Л. Н. (раздеваясь и ложась спать): Я жив, а Кросби умер. — После паузы: — Какая новая болезнь, инфлюэнца, появилась.

Я: Она давно, название новое. Вы в «Войне и мире» упоминаете грипп³.

Л. Н.: Но инфлюэнца с компликациями*. — После новой паузы: — Я выздоравливаю.

Сегодня утром мороз меньше, не переступает 20°, как все последние 14 дней. Приехала Мария Александровна.

Л. Н. гораздо бодрее, но голос у него очень слаб.

Разговор про какую-то женщину, которая в 60 лет вышла замуж. Женская потребность проявилась.

— Вот Элиот. Мне всегда обидно⁴, — заметил Л. Н.

Л. Н. о ком-то (Шоу?) с недоумением:

— Баньяна ставит выше Диккенса. Шоу и умен и остроумен, а Диккенса и Шеридана вместе ставит. Он говорит про серьезные вопросы, а одной какой-нибудь шуткой свернет в сторону — теряешь всякое уважение к нему.

Софья Андреевна про свои Записки. Сегодня ей хорошо работается. Еще надо три года жизни и здоровья, чтобы кончить их. Вспоминала, когда играли то ту, то другую пьесу, о драмах Островского.

Л. Н.: Островский разделяется для меня на две резкие половины. «Не в свои сани не садись» — прелестно. У него шесть штук хороших. «Бедность не порок» — это его первая вещь.

Речь о Танечке. Ее сегодня фотографировали.

- 350 -

— Танечка, — сказал Л. Н., обращаясь к Татьяне Львовне, — ее личность, для меня не представляется такою реальностью, как ты или Сережа, Илья. Мои братья уже были совсем реальные. Танечка — что-то мифическое, духовное.

Софья Андреевна напомнила Л. Н., как он ездил в Самарскую губернию и потерял деньги (300 рублей). Очень расстроило его. Хорошо, что не взял с собой 3500 от Н. Соловьева⁵. Л. Н. сказал о Соловьеве-книгопродавце:

— Почтенный человек, вдруг повесился — обанкротился.

Вечером за чаем опять об Островском.

Л. Н.: Я вспомнил названия: «Свои люди сочтемся» — это составляет часть классической русской литературы; «Не так живи, как хочется...», «Бедность не порок», «Не в свои сани не садись» и еще маленькие, всего шесть-семь драм — хорошие. «Не так живи, как хочется» — мы ее вместе читали с Тургеневым. Я у него жил в Петербурге. Она появилась в «Современнике»⁶. Потом пошло̀!.. Я говорил ему (Островскому) о «Снегурочке». Он сказал, что и у Шекспира есть рядом с серьезными — сказочные («A Midsummer Night’s Dream» и т. д.). Драмы нельзя писать au courant de la plume*. Я тогда пробовал драму⁷. Надо, чтобы каждое лицо говорило своим языком. Напишешь, и потом надо всякое лицо обделывать.

В № 11073 иллюстрированного приложения к «Новому времени» Л. Н. понравились «Рыбаки-монахи» Нестерова⁸.

— Я тебе говорил неясно, — сказал Л. Н., обращаясь к Татьяне Львовне, — что̀ хотел бы написать из многого того, что хочется писать. — Подумавши немного и сведя концы пальцев рук перед бородой: — Павловское христианство — еврейство, и евреи имеют такой успех потому, что живут между «своими». Магометанин будет иметь больше успеха между магометанами, чем между буддистами.

Мария Александровна: А было сомнение в еврействе Павла? Разве думали, что он язычник?

Л. Н.: Нет, но Павел замазал, запечатал христианство. Должно бы быть или христианство, или государство, <а он соединил их>, и этому все обрадовались⁹.

Разговор о шаге берлинских солдат. Я показал. Л. Н. встал и показал, как они учились шагать в трех темпах; показал удивительно стройно, ловко, как обученный молодой солдат.

(Надо заметить, что у Л. Н. есть способность и любовь плясать.)

13 января. Утром в 10 часов я выслушал Л. Н.; бронхит опять усилился. Л. Н. вышел в залу к Марии Александровне, поговорил с ней о ее здоровье. Кто-то сказал, что если бы у Марии Александровны было 20 тысяч доходу...

Л. Н.: Если бы у вас было 20 тысяч доходу, вы бы на воздух не выходили, вас бы возили по комнатам, они бы (мигнул на меня) вас уже закатали. (А теперь Мария Александровна с тяжелой бронхиальной астмой в 12° мороза приезжает из Овсянникова и возвращается туда на плохонькой лошадке, сама правя и сворачивая в глубокий снег встречным.)

В час дня Л. Н. в библиотеке смотрел детский «Круг чтения», когда я туда нечаянно вошел.

Л. Н. (мне): А вы на меня не рассердились за глупую шутку?

Еще с Марией Александровной Л. Н. о Великанове, от которого сегодня опять письмо (но их не раскрывают). Мария Александровна спросила, зачем он ругает Л. Н.

Л. Н.: Он думал, что он со мной — одно, а теперь видит, что он отдаленный. Он бойкий, остроумный писатель. (Пишет письма без начала и окончания.)

- 351 -

Мария Александровна после завтрака уехала.

За обедом Л. Н. сказал:

— Читал Сократа «Memorabilia»¹. Интереснее, чем десять гостей, разговаривают о политике. Как высоко развита была тогда умственность, нравственность. А практические изобретения — низко. — Л. Н. сказал, что у него (Сократа) нравственное учение переплетено <с выгодой>. Например: будь в добрых отношениях с друзьями — когда будет тебе нужно ночью огня, можешь его у них раздобыть.

Разговор о том, как трудно было тогда добывать огонь. Л. Н. помнит лук с тетивой для добывания огня, как это еще недавно употреблялось и у нас в Моравской Валахии.

Л. Н. читает Сократа, текст греческий с русским переводом.

Л. Н.: Греческий люблю читать.

После обеда Л. Н. спросил:

— Журналы перестали посылать? Они должны были во мне разочароваться.

Последнее время и писем мало, и журналов этого месяца — ни одного. За чаем Николай Леонидович говорил о том, как мало теперь интересуется публика Л. Н-чем. Раньше интересовались студенты, литературные кружки («Воскресение»), теперь ни критика не замечает «Великого греха», «Круга чтения», новых рассказов его, ни писем из широких слоев не получает. Осталось несколько серьезных людей, которые пишут, например, на днях матрос², — какие всегда были.

Мария Александровна (утром) рассказала Л. Н. про сапожника из Рудакова (и его семью — десять братьев, сестер), который знает все сочинения Л. Н. Разговор о нем. Я не слышал. Кажется, Мария Александровна говорила о нем, что он религиозный человек.

Л. Н.: В таких крестьянах, как Новиков, у которых основа не религиозная, я разочаровался.

Об этом самом еще говорила Александра Львовна.

Я сегодня искал Л. Н-чу Рейсса о Павле³ и Ренана «Saint Paul»⁴. Этой книги в библиотеке не оказалось. Просил Сергея Львовича достать ее в библиотеке в Москве. Вечером Л. Н. играл в винт, потом читал у себя Валишевского «L’héritage de Pierre le Grand»⁵. Третьего дня Л. Н. взял читать Уэллса. Когда Л. Н. раздевался, сказал мне:

— Нынче был в удрученном состоянии, долго не работалось. Да и довольно.

14 января. Л. Н. веселее, бодрее. Вечером Л. Н. о перепечатанной в «Новом времени» 11 января его статье «Обращение к русским людям» под заглавием «Воззвание Л. Н. Толстого». Это перевод из французского перевода «Revue Bleue», хотя «Обращение к русским людям» уже несколько недель как появилось в Петербурге в издании «Свободное слово». Признак, как мало обращают внимания на новые сочинения Л. Н.

Л. Н. об этой статье в «Новом времени»:

— Недобросовестные выдержки. Первая часть: «К правительству» — пропущена; о Генри Джордже — пропущено. Хоть бы дали резюме. Это такой заговор молчаливый. «К революционерам» все помещено... Из «К народу» — чтобы не исполнял государственных обязанностей.

После короткого молчания:

— Получил письмо от жены Odd Man, пишущего в «Crank». Она — Daniel — жена издателя. Пишет, что Генри Джорджа в Англии никто не знает¹. Но каждый скажет, что его знает, и никто не затруднится сказать, чему он учит, приписывая ему то, чему не учит.

Разговор о Никитине, который по моему и Александры Львовны приглашению завтра приезжает. Софья Андреевна жалеет, что будет терять время и деньги.

- 352 -

Николай Леонидович: Если рассматривать с точки зрения материальной выгоды, так это ему может быть выгода, реклама. Альтшуллер с тех пор поставлен на ноги, как лечил Льва Николаевича.

Вспоминали о том, как Альтшуллер попал в врачи Л. Н. Его рекомендовал беременной Татьяне Львовне как акушера Чехов; и как он стал к Татьяне Львовне ходить; тут зашибся Л. Н., и он стал лечить его.

15 января. Л. Н. утром и пополудни ходил гулять. Вечером приехал Михаил Сергеевич из Москвы. Рассказывал про предвыборную кампанию партий, про плутовства, какие допускают, например, кадеты с вопросными листами. Рассказывал очень обстоятельно подробности агитации. Л. Н. слушал скорее с интересом, но с отвращением к интригам, безумию.

Говорили про исчезнувшего сына Шипова (которого считали будущим председателем Думы). Он поехал в Париж, и его нет. Выяснилось, что не переехал границу. Он социалист-революционер. Одного повесили, у которого был его паспорт. Он будто живет с чужим.

Л. Н. (о нем): А теперь на виселицу он пойдет, а внушить ему, что это зло — его пропаганда, невозможно, как шедшим на крестовые походы.

Л. Н.: Как я стар! Я знал человека, который был пажом при Екатерине, — Горчакова.

Л. Н.: Как хороша на фотографии (которую прислал Чертков) Маша. Не мог смотреть... отложил. — И, когда это Л. Н. рассказывал, слезы выступили ему на глаза.

16 января. Уехал Николай Леонидович. Приехал Д. В. Никитин. С ним Л. Н. после обеда, были еще Софья Андреевна, Юлия Ивановна и я. Во-первых, Л. Н. прежде всего спросил, что он читает, кроме медицины.

Дмитрий Васильевич: Почти ничего не приходится читать, так занят.

Л. Н.: Это так хорошо, этому сочувствую.

Дмитрий Васильевич: А я желал бы, чтобы мог читать.

Л. Н.: Мы слишком много занимаемся чтением.

Дмитрий Васильевич рассказал, что читал из «Всемирной истории» Рамбо — о Наполеоне и хотя не сочувствует ему, есть что-то симпатичное в нем, и стал рассказывать. Л. Н. не согласился. Признал трогательность Наполеона после Ватерлоо.

— Наполеон был произведение своего времени, — сказал Л. Н. в раздумье. — Я читаю Сенеку в переводе, Сократа в «Меморабилиа» — это по-гречески. Очень легкий язык Сократа. Греческий лучше знаю, чем латинский. Монтень напихан латинскими цитатами; он меня навел на них. Как тогда нравственные вопросы высоко ставились и далеко, а вопросы практического значения низко, но не из неразвитости, а Сократ прямо презирал их.

Л. Н.: Читал Валишевского «L’Héritage de Pierre le Grand». Блестящий, искусный французский язык; легкомысленно, коротко заставляет людей говорить, не имею к нему доверия. Я довольно хорошо знаю то время: Анна Иоанновна... Герцен сказал, что тогда два немца — Миних и Бирон — тягались из-за России, как за бутылку пива¹. О русском — московском — народе у Валишевского половина страницы. «Представьте себе самоедов, калмыков, еще диче и невежественнее, — это были москвичи»². Это всё...

Разговор о политике.

Л. Н.: Случись маленькое непредвиденное обстоятельство, что Николай помрет, что̀ тогда будет? Этот маленький Алексей... Революционеры ведь должны все силы употребить на то, чтобы убить Николая.

Л. Н.: Как это Лёвенфельд разыскал, что я был у Дюбуа-Реймона на лекции³? Повел меня Френкель, медик; Лёвенфельд, наверно, его знает.

- 353 -

Он (Френкель) ему раз сказал: «Дюбуа-Реймонд что-то с лягушкой делал...» Я не понял, что он читал: одна лекция, вырвана из связи... Дюбуа-Реймонд — крепкий, красивый мужчина; прекрасный немецкий язык.

Л. Н.: Я думал: коли есть движение, должно быть что-то недвижимое. Простой пример: время идет, а в нас есть что-то недвижимое. Повозка идет по улице — улица недвижима.

Дмитрий Васильевич рассказал про статью Дюбуа-Реймона, что он физиологические и физические явления сводит к причине духовной. И Дмитрий Васильевич перечислил из семи явлений четыре.

17 января. Утром исследовали Л. Н-ча с Никитиным. Утром приехал инок Владимир, в миру барон Энгельгардт, дальний родственник Л. Н., поговорить «по-религиозному». Он бывший враг церкви, потом хотел реформировать ее (обрядность), теперь верующий, православный. Провел почти весь день один в комнате Андрея Львовича. После обеда разговаривал с Л. Н.; около них сидели Никитин, Софья Андреевна, Александра Львовна, Надежда Павловна, Юлия Ивановна и я. Инок начал о священнике Петрове, приговоренном консисторией в ссылку на три месяца за рационализм и за кощунство (что назвал свою газету «Правдой божией»). Говорил про путешествия по югу.

Л. Н. спросил его:

— У Троицы есть старец?

Инок: Был Варнава. Есть ли теперь, не знаю.

Л. Н. знал про него и спросил инока, был ли в Оптиной пустыни. Там есть старичок, очень такой простой.

Инок: Не был.

Л. Н.: Какие издания вижу теперь неприличные!

Дмитрий Васильевич: Что, вы читаете Мультатули? Зачем вам прислал его Сергеенко?

Л. Н.: Я занимаюсь теперь сказками, легендами; я просил Сергеенко прислать мне. И там (у Мультатули) — я пересмотрел — есть только одна хорошая легенда, которую я прежде знал: о каменщике. — И Л. Н. рассказал ее¹.

Софья Андреевна: Она есть в одной из твоих «Книг для чтения»: «Мышь-девочка», — и пересказала ее дословно².

Л. Н.: Какая это область редкая: хорошие басни, легенды. Очень их мало. Я занимался эзоповыми, и поразительно, что̀ Лафонтен сделал из них. — И Л. Н. рассказал сказку «Ворон и лисица»: — У Эзопа она короткая: «Ворон упускает кусок мяса, лисица ему: «Если бы у тебя еще ум был». У Лафонтена вместо мяса — «fromage» (сыр) для рифмы с «ramage»* и фальшивость и гадость, а у Крылова еще прибавлено много длинного... У Эзопа коротенькие (сказки), такой мужицкий здравый смысл у него. Я ругал Шекспира, но хотелось бы Крылова.

— Есть буддийские, индийские сказки, — продолжал Л. Н. — Сергеенко обещал достать их у Ольденбурга... Рамакришна — это такой святой индийский, жил в прошлом столетии, изречения его очень хорошие.

Инок удивился, что Рамакришна — святой.

Л. Н. (ему): Индийское, китайское религиозно-нравственные учения учат тому же, что и христианское.

Л. Н. говорил с иноком с интересом, любовью и уважением, бо́льшим, чем с журналистами, политиками, социалистами, посещающими его (инок — правдивый человек).

Инок вспомнил, что и он был революционером в 1905 г.

- 354 -

Л. Н. спрашивал его, не приходится ли ему слышать, не подтрунивают ли над ним, над его одеждой.

Инок: Нет, народ почтительно относится.

Л. Н.: Серый народ. И смягчает, что у вас руки нет. Работать можете?

Инок: Одной рукой работаю. А пока две были — не работал.

И рассказал, как потерял руку на круговой пиле. Сколько мучений после ампутации вытерпел, сколько мучений было на войне!

Перед тем Л. Н. заговорил о том, что человек бывает чаще высокого мнения о себе, только иногда смиренен; когда эти времена смиренности чаще наступают, тогда человек — человеком.

Л. Н. говорил об убийстве Герценштейна:

— Кажется, что «Союз русского народа» тут виноват, а «Новое время» виляет, что не виноват³.

Потом Л. Н. говорил об общине:

— Чупров, которому разрушение общины должно бы быть по шерсти, потому что это сделало правительство, против него (разрушения) пишет⁴. Пишет за общину, лицемерно.

Дмитрий Васильевич приводил подобные примеры из прений партийных в земствах, намекая на московское земство; хорошие предложения не принимает одна партия из-за враждебности к другой, которая их предлагает.

Л. Н.: Это мы знаем — в разговорах своих. Но ведь это вопрос, от которого зависит благосостояние многих людей.

Михаил Сергеевич нападал на деятельность либерального московского земства, делавшего на земские деньги политическую пропаганду. Дмитрий Васильевич, защищая, коснулся статистики.

Л. Н.: Статистика Орлова — это прекрасно. Он один из тех редких, которые дали статистике нимб (ореол).

В 11 уехал Дмитрий Васильевич и инок Новогеоргиевского монастыря в Севастополь.

18 января. Утром приехал Горбунов с Марией Александровной, вечером Сергей Львович. Л. Н. пошел гулять к старой конторе. Ветер. За ним поехала Александра Львовна. Вернулся на санях. Вечером хриплый голос, кашель. Вечером Сергей Львович стал говорить о политике. Л. Н. отвечал с азартом, я его попросил остановиться. Л. Н. ушел к себе и опять вернулся продолжать разговор-спор.

Л. Н. сказал Марии Александровне, что занят сокращенным «Кругом чтения» и что два дня ничего не писал; наверно, и сейчас было ему не до писания.

Разговор о дуэлях.

Л. Н.: Дуэли всегда были запрещены. Александр III издал какой-то указ, по которому офицеры обязаны драться¹.

Л. Н.: Энгельгардт говорил про революционную атмосферу севастопольскую. Поддерживают ее матросы, которые свободомыслящее других. Матросы и солдаты удивительно развиты: читают и развиваются. Я постоянно получаю письма от матросов.

О спиритизме.

Л. Н.: Меня поражает, что мы смотрим (обращаем внимание) на суеверие крестьян. Саровские мощи² — в этом есть <своя> логика: святость выражается благодетельными явлениями. Спиритизм — худшее суеверие. Вдруг летают гитары. Начало спиритизма — в 1852 году. Я прочел тогда на Кавказе в газете, что шляпы вертелись. Брат Николай: «Этому не верь, это дурно говорят».

Иван Иванович: Появилась в России книга — «Библия» Сэндерленда, Чертковым изданная за границей. Мы хотим ее тоже напечатать. — Потом говорил, как Граубергер деятельно продает книги в Дубовке³.

- 355 -

Л. Н.: Прорвалась плотина. Сколько теперь хороших изданий! Только их никто не читает. (Прежде Л. Н. говорил, что эти хорошие книги все-таки оставляют след.)

19 января. Пятница. Л. Н. поехал со скотником к старой конторе. Там погулял, за ним поехали. Утром не кашлял. Вечером опять.

За обедом Л. Н. сказал:

— Получил письмо от Веригина из Бургаса. Там земля по 30 рублей десятина. Пишет, можно было бы общине в 500 семей там поселиться¹.

Л. Н. не понимает, что̀ имеет в виду Веригин. Жозя увязался с ними (духоборами), а из Бургаса едет сестер посетить в Англию. Л. Н. удивляется дешевизне тамошней — на берегу моря — урожайной земли.

Софья Андреевна говорила про свои Записки 1879 г. и сказала, что жизнь с годами труднее и безрадостнее становится.

Л. Н.: Телесная — да, а духовная — нет.

Софья Андреевна: Общественная, политическая, семейная, хозяйская (борьба), личная (нездоровье) жизнь — все тяжелее делается.

Л. Н. (к Юлии Ивановне и Александре Львовне): Вам прочесть о завоевании испанцами Перу и Мексики?

Софья Андреевна: У Прескотта интересно.

Л. Н.: Я сегодня читал об этом — тогда Прескотт еще не написал, а он очень хорошо изложил, — у Монтеня². Коренные обыватели хорошие, доверчивые люди были, а испанцы — жестокие. Молния, лошади (четвероногий человек) — Монтезума...

Вечером в 10 Л. Н. вышел из кабинета с книгой «Исторического вестника» (декабрь 1906 г.) и томом Монтескье. Заговорил про Аракчеева. (В «Историческом вестнике» статья В. М. Грибовского «Аракчеев как не «герой»»).

Л. Н.: Это очень хорошая статья... Этот тон старинный. Не знаю, вы помните ли, — говорил Л. Н. Михаилу Сергеевичу, и прочел вслух из статьи два трогательных письма Аракчеева (на стр. 869—870)³. — А ведь это искренно всё. — Потом Л. Н. говорил, что Аракчеева описывают сплошь палачом, а в нем тут есть человеческое: — Но ведь время какое было! Александр Павлович был жесточе его. Он исполнял волю государя, и государь не видел, какими средствами. В том тяжелая задача художника, искусства: изобразить в цельности.

Михаил Сергеевич: Особенности исторического лица.

Л. Н.: Особенности — это старинный метод. А надо постигнуть дурные и хорошие стороны.

Л. Н. об «Историческом вестнике»:

— Тут «Смесь» бывает всегда интересна, хорошо подбирают. А статьи плохие: романы исторические...

Потом Л. Н. читал по-французски из Монтескье отрывки из Светония: как Антоний въезжал в Рим на львах, тиграх, страусах⁴.

20 января. Утром приехали астрономы: Милан П. Стефаник и А. П. Ганский. Вечером Андрей Львович. (Андрей Львович какой-то спокойный, неторопливый, уравновешенный и очень милый.)

21 января. Под вечер Булыгин. Я получил письмо от Веригина из Будапешта. Разговор о духоборах.

Булыгин: Духоборцы — это духовные запорожцы. Все, что было свободного, шло от запорожцев, потом от духоборцев.

Михаил Сергеевич за обедом рассказал про выборы избирателей в Государственную думу. Губернатор назначил выборы от крестьянских обществ и от мелких землевладельцев на один и тот же день, так что крестьяне остались выбирать с обществами, — не прошли от мелких землевладельцев, и тут остались хозяевами священники.

Л. Н.: Это совсем гадко.

- 356 -

Л. Н. (о крестьянах): Все они революционеры. Я сегодня получил два письма со стихами от женщин: «Народ исстрадался, борцы за свободу — по тюрьмам», — пишут они¹.

Татьяна Львовна: Я читала рассказы Куприна. Куприн весь проникнут шаблонной неправдой.

Л. Н. почему-то вспомнил Гаршина, как он первый раз был у него². Потом рассказал, как он бросился с лестницы, весь разбился и, когда прибежала жена (она была врач), сказал ей: «Ничего».

— Это так естественно: о своей боли не думает, а ее испуг видит, — прибавил Л. Н.

Л. Н.: Получил письмо Михаила Леонидовича Оболенского об Кудрине³. Его приговорили на пять лет в арестантские роты. Это святой человек, ведет себя скромно, никого не обижает. Письма — и мое, книги, — ему не дали. Военный тюремный офицер отдал их жандармскому. А это губернатор уж смиловался надо мной, — сказал Л. Н. шуточным тоном (потребовал письма от жандармского офицера и передал Михаилу Леонидовичу).

Теперь Михаил Леонидович передал письма Кудрину. Он его посещает по просьбе Л. Н-ча. Л. Н. жалел Кудрина, как он перенесет пять лет арестантских рот? Предполагает, что там найдутся люди, которые оценят его.

Л. Н.: У Буренина в фельетоне есть прекрасное место, что политические партии — искусственные и что есть только две партии: одна — людей, которые трудятся и которым нужно только, чтобы их не притесняли и чтобы им дали земли; другая — которые тех эксплуатируют, а эти делятся: а) на таких, которые хотят удержать старый порядок эксплуатации, и б) на таких, которые хотят по новому способу эксплуатировать. Я удивился этому смелому, серьезному тону Буренина.

После Л. Н. опять заговорил об этом фельетоне Буренина:

— «Моя Дума» — это прекрасно, но именно то место, которое я читал вслух, а потом бранится и роняет, что было хорошее⁴.

Л. Н. показал Булыгину портрет Кросби в «Public» 12 january, № 458.

— Очень хорош, — сказал Л. Н. (там же и статьи Кросби и объявления его книг). — Приятный, скромный человек. Когда уезжал, спросил меня, что̀ бы я ему посоветовал, чему посвятить свою деятельность. Я ему сказал: «У вас великий учитель Генри Джордж, знакомьте с ним». Он тому и посвятил себя.

Шахматы.

За чаем разговор о вчерашних астрономах. Ганский — умный, Стефаник начинал по-русски и незаметно для себя переходил на словацкий язык.

Л. Н.: Корни славянских слов — одни, понятия — разные... Ужасно добродушный, премилый человек.

Булыгин спросил Л. Н., продолжает ли школу.

Л. Н.: Нет. И не жалею, что оборвалось учение, потому что ужасно легкомысленно начал, а это такое серьезное дело. Надо, чтобы было понятно и, главное, интересно, чтобы не из послушания прислушивались (а из интереса).

Л. Н.: А как же у вас закон божий?

Булыгин: В Хатунке теперь учит не Анна Максимовна, а учительница. Хотят завести чтение «Краткого изложения Евангелия». Эта книга была под судом и не была конфискована. Можно ее в школе употреблять.

Л. Н.: Пусть читает простое каноническое Евангелие, только чтобы была свобода, чтобы они спрашивали.

Булыгин: У нее никаких мыслей о Евангелии нет. — И разговорился о ней: ходит зимой в кофточке, мерзнет, только чтобы не надеть полушубок, как носят крестьянки.

- 357 -

Л. Н.: Это еще простительно, но если в ней есть духовная кофточка... У меня теперь появились крестьянки-корреспондентки, которые пишут революционные стихи, — это кофточки (духовные).

Татьяна Львовна говорила, что девушки выше мужчин: чистые души, смелость, нет животного, как в мужчине.

Л. Н. не согласился:

— Животного, того гнусного — да, но животного в широком смысле — роскоши, тщеславия, нарядов... Сравнятся с мужчинами.

Татьяна Львовна привела примеры, как девушки действовали на голоде. Например, Величкина.

Л. Н. спросил Михаила Сергеевича, что́ правды в том, что в Германии при выборах побита социал-демократическая партия.

Михаил Сергеевич: Потеряли 19 мандатов из 115.

Л. Н.: То же и в Австрии.

Михаил Сергеевич: Русским социал-демократам тяжелый удар теперь перед выборами в Государственную думу.

Булыгин: Анархизм удачно сражается с социал-демократизмом.

Л. Н.: Я заметил — и в области отвлеченной. Социал-демократизм уже не имеет того значения; какой-нибудь Каутский...

М. В. Булыгин заговорил опять про выборы выборщиков, где опять победили попы; выбран и Тихон Агафонович (местный кочаковский священник).

Л. Н.: Тихон Агафонович — ничто. Он совершенное ничто. Он не может иметь никакого убеждения, когда заступается за мощи. С точки зрения православия, не следовало бы допускать священников в Думу. Это по примеру католиков идут туда... Но что там могут сказать священники, например, о смертной казни?

22 января. За завтраком Софья Андреевна, Александра Львовна, Юлия Ивановна. Софья Андреевна вспоминала, как она воспитывала, учила девять человек детей. Илюша трудно учился грамматике. Тогда Софья Андреевна взяла три грамматики и из них составила свою.

После завтрака Л. Н. позвал меня в кабинет и прочел мне письмо Наживина о Куртыше, который караулил Иконникова и тоже отказался от военной службы; его приговорили к дисциплинарному батальону, там посажен в карцер. Как хорошо отвечает и спокойно себя ведет!¹ Наживин вспоминает, что не получает от меня копий обещанных писем об отказах. Л. Н., главное, ради этого прочел, сам не хотел меня спрашивать и торопить из деликатности. Знаю, что часто о том думал и все-таки не торопил. Об этом же письме говорил вечером Михаилу Сергеевичу.

К Л. Н. приехала Е. Д. Вагнер, седая, усталого вида дама, была учительницей у духоборов в Закавказье. Вопроса к Л. Н. никакого не имела, кроме того, чтобы ей дали рекомендательное письмо к земству; он ей дал к Ивану Ивановичу — получить работу. Она растерзана политическими событиями. Л. Н. говорил ей, чтобы этим не беспокоилась, а старалась о том, как ей самой поступать.

Вечером за чаем речь о содержании статьи Н. А. Морозова «Возникновение «Народной воли»». Там что-то приписывается Тургеневу, о чем Л. Н. сказал, что это глупое, что Тургенев не мог этого сказать. Тут он (Морозов?) выдал себя².

Потом Л. Н. сказал:

— Морозов (?) первый проповедовал террор.

Потом Л. Н. говорил о самоуверенности, распущенности Морозова (?) и (ему подобной) интеллигенции в том числе и учительницы Вагнер.

— Глупы эти Морозовы, — сказал Л. Н. — Но и Столыпин глуп, — прибавил Л. Н., намекая на присуждение Куртыша в дисциплинарный батальон. — Как он может не видеть, что эти (Куртыши, Кудрины) не

- 358 -

опасны, что подделываться под это нельзя; кто это (отказ от военной службы) не делает из внутренней потребности, тот после дня карцера перестанет отказываться.

Я указал в «Русском богатстве» в мае — июне 1906 г. на «В начале жизни» Н. А. Морозова. Л. Н. попросил прочесть вслух. Михаил Сергеевич прочел. Л. Н. понравилось. Талантливо написано, <позволяет> «взглянуть в душу революционеров». За первой статьей Михаил Сергеевич прочел в «Русском богатстве» революционный стих:

— Ты была не одна... Кто же, муж или брат,
Жизнь твою молодую губя.
Приготовил из грома и вихря снаряд,
На убийство толкнувши тебя?..³

Л. Н.: Кофточки побегут. Возьмут браунинги... Им не нужно убивать (что̀ им до людей, которых убивают), им нужно отличиться.

23 января. Вечером продолжение и окончание чтения «В начале жизни» Н. А. Морозова. Читал Михаил Сергеевич.

24 января. Утром встретил Л. Н., возвращающегося с прогулки. Стоял долго на прешпекте неподвижно, отдыхая. Сказал, что задыхается, слаб и душевно, не работается ему.

Была баба из Грецовки; жаловалась, что ее мужа приговорили в острог на два месяца и что ему сломали ребро, а что тот богач подкупил судей.

— А за что мужа присудили? — спросил Михаил Сергеевич.

— Только за то, что он кричал, когда его били: «Братцы, караул!».

Михаил Сергеевич дал ей от имени Л. Н. (его не было) рекомендательное письмо к Гольденблату, адвокату в Туле. Л. Н., когда узнал, не совсем был доволен.

За обедом Л. Н. сказал:

— Получил очень умное письмо от почти безграмотного хохла из Канады. Пишет, что он думал, что там свобода, а там люди еще больше темные, малообразованные, чем в России. Он попался в арест за то, что поговорил о тамошних порядках с галичанином. О духоборах пишет, что они — внутренно-хорошо не понимают непротивление злу¹.

Л. Н. хвалил последний номер «Crank».

Л. Н.: Милый Лебрен пишет. Просит выписки из Герцена. В каком-то городке мальчики (разносчики газет) выкрикивали, что в Ясной Поляне был большой пожар и пять жертв: в числе них и Л. Н. Толстой. «Толстой сгорел»².

Я: Тон русской прессы все-таки выше тона прессы других народов. Тут только мальчики выкрикивали сенсационную неправду, а в Париже сами газетчики воспользовались бы ею и издали бы специальные номера.

Л. Н.: Да. У нас есть журналисты серьезные, и не так извращен вкус в публике.

Вечером в 9 Л. Н. принес в залу письмо переселенца из Канады и прочел его вслух Михаилу Сергеевичу и мне. Читая самое начало, сказал:

— Это мне неприятно, такое льстивое, но читаю всё. — Когда читал в конце благодарность за писания, которые переселенцу по душе, у Л. Н. дрожал голос, волновался, почти прослезился, кончил. Очень обрадован, что есть такие малограмотные умные, правдивые люди: — Очевидно штундист, свободомыслящий.

Ему стало тяжко после чтения. Поговорили о его здоровье.

Л. Н., обращаясь к Михаилу Сергеевичу:

— Душан Петрович не может меня вылечить. Вылечит смерть. Дело подвигается туда.

На замечание, что, ослабевши, много ходит, Л. Н. сказал:

- 359 -

— Прошел две версты с ноги на ногу.

Уезжала Софья Андреевна в Москву, хлопотала и волновалась, в этом прошло время до 11-ти.

Л. Н.: Не будем (сегодня) читать (Н. А. Морозова), а завтра. Очень поучителен для меня был этот Морозов. Вот Бутурлин, в самое течение попал этого времени. — Л. Н. вздохнул.

Татьяна Львовна спросила:

— Что вздыхаешь?

Л. Н.: Ты должна знать. Когда тесно живут, должны угадывать мысли друг друга. Варенька угадывала... Эти газеты! Убийства, казни! Прочел: «Сын убил отца», дальше: «Сын убил мать».

Кто-то добавил:

— Из-за 40 рублей, которые были у нее.

Л. Н.: По слабости своей читаю газеты. Разговор о скончавшемся Менделееве.

Л. Н.: От чего умер Менделеев? Не сказано. Это мне, старику, самое интересное.

Речь об Адриане, недавно поступившем в кучера, бывшем старосте. Какой хороший кучер стал, какой он охотный человек. Александра Львовна сказала, что одно ее смущает, и рассказала «страшное» про него. Он ей рассказывал, «как о чае», что третьего дня, возвращаясь впотьмах из Тулы, слышал жалобный голос сбоку дороги: «Голубчик, возьмите меня», — не посадил. Тут шли мужики — они его тоже не взяли. Вчера утром нашли его замерзшим.

Л. Н. прочел в «Crank» из статьи Worland о моногамии три вопроса, на которые она отвечает. Хвалил. Потом говорил про ее статью о неомальтузианстве в старом номере «Crank»³. Л. Н. получил известие о смерти старика Г. А. Русанова. У Л. Н. пульс неравномерный — 86, сегодня утром были и перебои. Просил его завтра не выходить.

25 января. Вечером катались на скамейках¹ по прешпекту. Вечером Л. Н. дал мне читать вслух Н. А. Морозова в «Русском богатстве». Л. Н. нравилось описание. Мне Л. Н. рекомендовал читать стихи, чтобы выучиться ударению.

Юлия Ивановна ездила на почту в Ясенки и взяла неоплаченное письмо; их обыкновенно не берут, т. к. часто бывают ругательные. Оказалось от заключенного за отказ от военной службы в Киеве². Пишет, что он писал уже несколько раз. Решено принимать неоплаченные письма.

Л. Н.: Теперь все журналы левые (революционные).

Потом Л. Н. сказал, что желал бы видеть «Вестник Европы».

— Он теперь, небось, консервативен, а раньше был самый либеральный.

26 января. За обедом Л. Н., Александра Львовна, Юлия Ивановна.

Л. Н. Александре Львовне о списывании.

Александра Львовна: Раньше спишу весь «Круг чтения», а потом дневники от августа для Черткова.

Слышен был крик ребят, катающихся на скамейках от дома по прешпекту. Зашел разговор о катанье, о дорогах, о езде верхом. Л. Н. говорил, что ему повредила езда верхом. Далеко заехал, возвращаясь; временами ехал рысью. Л. Н. был детски веселый.

За чаем Л. Н. сказал:

— Буду конкурировать в молчании с Душан Петровичем.

С половины 10 до 11 читали вслух «В начале жизни» Н. А. Морозова. О хождении в народ в 70-х годах. Л. Н. говорил, что «процесс 193-х» это был их процесс¹. Присутствовавший при чтении Д. Д. Оболенский заметил, что замешанные девушки были необыкновенной чистоты, весталки, так и должно быть.

- 360 -

Читали о переодевании в крестьянское платье: «Напрасно думают, что для деятельности в народе нужно непременно одеться мужиком. В своей среде крестьяне слушают с уважением только стариков да отцов семейства». Л. Н. тут заметил: «Совершенно верно!». «Если молодой и неженатый человек начнет проповедовать в их среде новые идеи, скажут: «Что он понимает?» Совсем другое, когда человек стоит несколько выше их по общественному положению, — тогда его будут слушать со вниманием».

Когда читали, где Морозов рассказывает о порядках правления в иностранных государствах и как там была добыта свобода, как там участвует народ в правлении (конституция), Л. Н. заметил:

— Какое рабское, мелочное подражание: конституция, лидеры, блоки. Какая убогость мысли, как если бы была только одна форма общественной жизни. Их бесконечное количество. Общественный склад жизни выльется из духовного склада народа, вот духоборческая община...

Л. Н.: Как изредка попадается хорошее, интересное чтение даже в русской литературе! Нечего бывает читать вслух.

27 января. Суббота. Утром приехал С. Д. Николаев.

Л. Н. вышел в 10.15:

— Все слаб, Душан Петрович. И сплю много... и кашля нет, а слабость большая.

Пополудни, одеваясь на прогулку, сказал:

— Слабость. Точно мне вдруг 30 лет прибавилось на кости.

Л. Н. в зале поцеловался с Николаевым:

— Я очень рад вам, есть о многом переговорить.

Сергей Дмитриевич Л. Н-чу о разном. Между прочим, о том, как его ругают. Например, как «Русские ведомости» с радостью напечатали статью Метерлинка о критике Шекспира Толстым¹. Они упали с тех пор, как вступили в союз с кадетами.

Л. Н. тоном серьезным, трогательным:

— В моей молитве твержу: «Радуйся, когда тебя ругают». Я записал вчера: «Жалеть того, кто тебя ругает, можно только тогда, когда любишь бога, и это состояние изредка бывает. Иначе разговоры о сожалении — фразы»².

Пополудни Л. Н. гулял с палкой с сидением почти час, около дома по ровным местам.

Николаев хочет писать о Павле (апостоле). Л. Н. очень сочувствует, поощрял его.

Л. Н.: В 40 лет просыпается духовное, уходит животное. Христианство сведет в одну канавку церковное учение и государственность.

Л. Н.: Разве я одобряю все, что написал? Я бы многое поправил, переменил.

Николаев был сегодня в азарте, перебивал, утомил Л. Н. Разговор был о Кросби, о Марии Львовне, о Дмитриеве.

Потом Николаев о своей семье, о двояшках, что изнурили мать.

Л. Н.: Ларя должна перетерпеть. Опыт с детьми, как у вас, без прислуги, — самый трудный.

Л. Н.: Озлобление. Бедный легко попадается на дорожку к зависти. У богатых праздная жизнь — несчастье.

Л. Н.: Книгу Вентцеля³ читала Таня. Очень чудны́е вещи, несуразные.

Смотрели приложения «Всемирного вестника»: «Краткое изложение Евангелия» и «Соединение и перевод 4-х Евангелий». Л. Н. впервые видел их изданными в России (по чертковскому изданию)⁴. Видимо, радовался.

- 361 -

Л. Н. ТОЛСТОЙ. «ОБРАЩЕНИЕ К РУССКИМ ЛЮДЯМ. — К ПРАВИТЕЛЬСТВУ, РЕВОЛЮЦИОНЕРАМ И НАРОДУ»

Издание «Свободного слова» В. и А. Чертковых

СПб., 1906

Обложка

В августе 1908 г. книга была конфискована

Говорили, как умирали Сократ, Леппардт; последний — эстонский матрос, единомышленник Л. Н-ча, умирал очень спокойно. Японцы не то, коммунарды — до последнего момента тщеславны.

Про калужского рабочего-вегетарианца Л. Н. сказал:

— Русский крестьянин очень склонен к этому.

Л. Н.: Какое бы ни было чувство религиозное — хоть к идолам, — надо уважать.

28 января. Л. Н. утром сходил вниз за водой; когда вернулся, так устал, что должен был сесть и прислонить голову к спинке. Этого никогда не бывает.

Л. Н.: Все слаб.

Я спросил, не устал ли вчера, полтора часа беспрерывно разговаривая с Сергеем Дмитриевичем. Л. Н. признался, что устал, хоть как приятно было ему поговорить с Сергеем Дмитриевичем.

Я утром получил «Slovansky Přehléd». Л. Н. стал читать его. Спросил о Масарике, что̀ он теперь делает.

— Занят расширением выборного права в Австрии, — ответил я.

Л. Н.: Он ведь такой политикан; недалекий человек. Я ему никогда значения не приписывал.

Л. Н. гулял по Чепыжу. За обедом хвалили нынешний день. Все ходили гулять: иней на деревьях. Безветренно, темно-голубое небо, на горизонте ярко-голубое; прешпект особенно чудесный. Контраст между белыми от инея огромными березами и лазурью неба. Говорили о Вере Сергеевне: она слаба, а теперь заболела. Л. Н. сравнивал ее по здоровью и по характеру с Марией Александровной.

- 362 -

Л. Н.: Нынче читал немецкую книгу Евгения Рейхеля о Шекспире. Мне это неинтересно, но прочел, чтобы ему ответить. (Е. Рейхель писал настойчивые письма, хочет иметь от Л. Н. ответ, мне кажется, для рекламы.) Рейхель там не пишет то, о чем в письме. Он некоторые части некоторых драм хвалит (из «Юлия Цезаря», «Гамлета»). Если отвечу, я ему хочу написать, что у него не хватило смелости осудить всего Шекспира. Пишет, что драмы, приписываемые Шекспиру, писал молодой человек, который написал и «Novum organum», присвоенный себе Бэконом. Но так как они были нигилистические, особенно «Кориолан», не посмел пред всеми признать свое авторство. Бэкон дополнил их и издал за свои. Шекспир был актер того времени (и не писал ничего)¹.

Михаил Сергеевич: А вы читали в «Русских ведомостях», как Метерлинк вас ругает?

Л. Н.: Читал. — После паузы: — Я сегодня получил от Бинштока том французского перевода «О Шекспире», и там же «Об искусстве», там я осуждаю Метерлинка².

Татьяна Львовна стала защищать Метерлинка. У него много настроения.

Л. Н.: Ничего.

Татьяна Львовна: У него настроение, как у Нестерова.

Л. Н.: У Нестерова народная религиозная поэзия есть, а у Метерлинка — фантастическое. «На берегу моря»... (часто слова у него повторяются по три раза, — он хочет этим произвести впечатление). Вся поэзия есть настроение... Перенестись в природу... Если бы я умел описать сегодняшний день, то Наташа, которая сегодня не выходила, узнала бы красоту его.

После обеда Л. Н. играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем.

29 января. Л. Н. выходил гулять по лесу. Утром мне сказал, что был у него сон, и вечером рассказал. Снилось ему: «Если бы я был молод, основал бы журнал. Первый отдел его — метафизическое и нравственное и учение разных религий: буддийской, конфуцианской. Второй отдел — забыл. Третий отдел — воспитание, детское и свое, т. е. совершенствование. Издавать в Ясной Поляне по-русски и по-французски¹. Я боюсь, что я Горбунову скажу и он станет издавать. Когда я проснулся, я думал: четвертый отдел — правила жизни по отношению самого себя и по отношению других людей: отношение к другим людям, к труду, к насилию, но это сейчас поведет к политике. Газет и журналов бесконечное количество, но ни одного искреннего, правдивого...»

Л. Н.: Нынче молодой человек пришел посоветоваться ко мне, маленький, белокурый: «Я молодой поэт». Читал мне стихи на тему «Народ страдает, а мы жертвуем собой». Стихи ничего. Как это показывает, как это легко и легкомысленно! А потом: «Не можете мне помочь материально?» Я ему дал серьезных книг — слишком много, жалею — он их читать не будет. А тут старик Жаров: «Я помираю, мне жить нельзя», просил денег на чай и сахар.

30 января. Л. Н. был в Ясенках, второй раз после болезни. Возвратилась Софья Андреевна из Москвы, говорила, что там все интересуются Думой, какая будет. (Все: Маклаковы, Сергей Львович с Марией Николаевной — кадеты.)

Л. Н.: Нынче я узнал про настоящее направление. Был молодой, маленький человек 22-х лет, анархист-революционер, просит сочувствия и материальную помощь — для экспроприации; он присужден к восьми годам каторги.

Юлия Ивановна: Вы с ним поговорили?

Л. Н.: Долго.

Софья Андреевна: А остался при своем?

- 363 -

Л. Н.: Разумеется. Он совершенно загипнотизирован. Я говорил ему: «Как же люди сразу станут другими (добрыми) после уничтожения нынешнего государственного строя?» У него никаких своих мыслей нет. Он ссылался на Кропоткина. Тут Кропоткин грешен. Лицо у него (молодого человека) страдающее, морщина между бровями. Я подумал: такие же были крестоносцы¹.

Л. Н. сегодня много писем написал². За чаем рассматривал иллюстрированный каталог Передвижной выставки (в январе, в Историческом музее в Москве). Нравились ему «Охотники» Маковского.

— Как Владимир Егорович выдается! Как хорошо, превосходно! — сказал Л. Н.

Еще нравились ему другие картины Маковского, а также Мясоедова и Пимоненко. (Не нравилась Холявина «Еврейка».)³

Вечером Юлия Ивановна готовила посылки книг. Много.

31 января. Л. Н. гулял по лесу. Говорил, что от свежего (— 16°, как было пополудни) воздуха чувствует оживление, веселость, как от вдыхания кислорода. Сегодня устал, и дышится ему труднее, чем вчера.

Л. Н.: Писал три английских письма, с ошибками, будут дивиться там¹.

Софья Андреевна: Ты бы Тане дал написать.

Л. Н.: Она <пишет> хуже меня. — Писал Болтон Холлу о присланной им статье о непротивлении². Писал Баба Бхарати³.

Софья Андреевна рассказала про свою работу над письмами Л. Н. к Урусову и другим, про письма Н. Н. Страхова, острую критику им «Ивана-дурака», что нет в нем «сказочного»⁴. Потом, что Страхов писал про Достоевского, Фета. Он Достоевского не любил, хоть писал о нем. Л. Н. подтвердил⁵.

Софья Андреевна жаловалась, что у нее мало времени, которое может посвящать «Истории моей жизни», что Исторический музей открыт на короткое время — с 11 до 4-х. Увлекает ее эта работа, желала бы иметь больше материалов (писем к Урусову и другие), они вызывают ее мысли.

Л. Н. сказал, что главное, что ей помнить: «Memento mori»*.

Л. Н. (за чаем): Кто будет разбирать архив моих писем, не разберется и будет удивляться, какие разные письма получил в эти два дня: от священника, писавшего мне два года тому назад, что не верит в церковное учение, — какое трагическое положение, если бы кто описал это (в романе). Теперь женится на учительнице и расстригся.⁶

Михаил Сергеевич: Если бы вы описали, так было бы интересно.

Л. Н.: От отца, что его 15-летний сын с 16-летним другом исчезли и хотят пробраться ко мне. Если явятся — чтобы уведомить его.

Михаил Сергеевич: Надо ему написать.

Л. Н.: Я уже написал, что до сих пор не были⁷.

Потом говорил про другие письма от революционеров. Потом Л. Н. сказал, что к бывшему значку «б. о.» (без ответа) завел новый значок для писем — букву «у» (уничтожить).

Л. Н. говорил, что читал множество греческих сказок⁸; их много, потому что собиратели их записывали подряд, не выбирая самые лучшие. Не находит между ними хороших. О афанасьевских сказал, что плохи (что из них нечего выбрать). Об японских — еще ничего хорошего японского не читал. Потом Л. Н. рассказал одну индийскую сказку. (Про хранителя, которому дали кошку, чтобы охранять книги от мышей; корову, чтобы кормить кошку; девку, чтобы ходить за коровой; женился, нажил детей.)

- 364 -

Софья Андреевна (о Страхове): Он в письмах к тебе писал стихи.

Л. Н.: Да, очень слабые⁹. — И спросил Наталью Степановну (тулячку), знает ли она про Н. Н. Страхова. Не знала. — Он был очень серьезный человек, умный. Он был критик лагеря, не согласного с Михайловским, Добролюбовым. Человек очень умный, образованный, философской эрудиции.

Софья Андреевна: Таких теперь нет.

Л. Н. прочел вслух вырезку из парижской газеты, произнося изящно по-французски; как внятно, ясно, понятно! Ее прислал ему кто-то из Франции без подписи имени. В ней говорилось о приказе военного начальника Туля (Toul), который поручил читать вслух подряд восемь раз, что антимилитаристы — враги матери-патрии*, что они lâches idiots gâtés** и т. п. (раздраженный тон показывает, что антимилитаризм в гарнизоне Туля силен).

Л. Н.: Пять лет тому назад — немыслимо (т. е., чтобы было нужно противодействовать антимилитаристическому движению).

— Агитация газет, — сказал кто-то.

Л. Н.: Англичанин из Индии, 30-ти лет, весь седой, — как англичане в Индии рано седеют! — ужасался, как можно жить без газеты.

Михаил Сергеевич: Тогда в Ясную не получали газет? Когда это было?

Л. Н.: Ни одной не было, и хорошо было. Тане было тогда семь лет. — Л. Н. говорил так убежденно, таким тоном, как бы жалея, что и теперь не так. — Что в газетах? События — только все ужасы и то, что Павла Ивановича, а не Захара Ивановича выберут, — мне все равно, так как все одинаково будет.

Про «Новь» Тургенева.

Л. Н.: «Новь» — наше время. Там предсказывается народный человек. Тургенев указывает, в чем сила в нем.

Михаил Сергеевич: А Тургенев на его стороне?

Л. Н.: Он, как всегда, старался объективно изобразить.

1 февраля. Я с Александрой Львовной ездил в Тулу. В Земской управе Ф. И. Гаярин обещал яснополянской амбулатории по 50 р. месячно из продовольственных денег, которых Тульская губерния получила что-то между 10—12 миллионами. Было неприятно обращаться к учреждению, взимающему средства податями. До сих пор лекарства покупает Александра Львовна; теперь ее средства уменьшились, а нужды амбулатории возросли, вследствие распространившейся эпидемии тифа.

Юлия Ивановна уехала в Пирогово.

За обедом обыкновенные разговоры. Л. Н. за чаем извиняющимся тоном: может ли попросить меня перевести на немецкий язык ответ о Шекспире Рейхелю, и чтобы потом показать ему¹.

Сегодня переписывал три письма Л. Н. американцам по поводу смерти Кросби. Много ошибок в английском языке. Ослаб Л. Н. в болезни.

Л. Н.: Получил «Review of Religions» — индусский магометанский (журнал), там портрет нового пророка, который проповедует пошлое***, старое магометанство. В нем пять заповедей: об молении пять раз в день...² Несмотря на это, магометанство в Индии распространяется — их теперь 70 миллионов, а христианство — нет.

Разговор о Шекспире. Михаил Сергеевич говорил о драмах, комедиях, как их играли в Москве.

Л. Н.: Еще и подражатели есть. Островский в «Снегурочке» подражал Шекспиру.

О «Лире».

- 365 -

Л. Н.: Es wird Unfug getrieben* с его драмами, например, с «Лиром». Что смело восхваляют, за тем толпа идет.

Л. Н-чу из шекспировских драм нравится один «Цезарь», речь Антония.

2 февраля. За чаем Л. Н. вспоминал, что читал в «Новом времени» 31 января Носилова из Баку. Как толпа убила двух экспроприаторов¹.

Л. Н.: Это ужасное событие. Это тип людей, которые не могут удержаться, их энергия так сильна. Стахович, Носилов — какое сопоставление!

Потом Л. Н. рассказал, что читал в новом номере «Open Court»: разоблачения фокусов медиумов². Л. Н. рассказывал обстоятельно, подробно эти сложные, тонкие хитрости, обманы.

Александра Львовна сказала, что Александра Владимировна и Николай Леонидович верят немножко в спиритизм.

Л. Н. заметил:

— Совсем нельзя верить.

Софья Андреевна вспоминала о споре Страхова с Соловьевым (кажется 1884 г.)³.

Л. Н.: Соловьев был очень неправ. Это был литературный задор с его стороны.

3 февраля. Я ездил в Тулу за субсидией яснополянской амбулатории. В новом номере «Тульского вестника» описана экспроприация на баташевской фабрике самоваров. Л. Н. ездил в Ясенки. Обедали: Л. Н., Софья Андреевна и я.

За обедом Л. Н. сказал:

— Получил кучу писем с почты. Мужик из Самарской (губернии) пишет про священника, распределяющего пособия (и, по его мнению, недобросовестного), что как только приезжает начальство, велит печь хлеб из желудей. А потом Львовы возят этот хлеб, показывают, какая там нужда¹. Это иначе не может быть при даровом кормлении. Говорил об экспроприации на баташевской фабрике, причем убит мастеровой и ранен директор фабрики — Занфтлебен.

Л. Н.: Полная распущенность; духовного, нравственного удержу нет, который объединяет людей. Это, что происходит, верный эксперимент. Когда нет нравственного начала, никакие полицейские не могут сдерживать людей. Отнимают револьверы, а они есть. Всё не могут отнять. Теперь смутное время. Если рассуждать с политической точки зрения, <нужно> прогнать всех, за власть борющихся: и Николая, и Витте, и Милюкова, и Петражицкого. Которые борются за власть — никуда не годны. А выбрать Михаила Федоровича, как в Смутное время².

Софья, Андреевна: Кого же выбрать? Гейдена?

Л. Н.: Никого из борющихся за власть. Им дело до власти, а не до интересов народа.

Софья Андреевна: Тогда и Думы не надо? А на Западе — в Швеции, где Дума, все прекрасно.

Л. Н.: У нас эта борьба (за власть) начинается, а там — во Франции, в Германии, она постоянная. В Германии недавно были сильны социалисты, теперь их победили.

В 10.30 Л. Н. говорил с Михаилом Сергеевичем о славянофилах И. Аксакове, Хомякове, что они, вероятно, были бы того же мнения. Их Земский собор был бы что-то совсем другое, чем Дума. Люди сошлись бы, высказались бы, но тут не было бы никакой борьбы за власть, стремления стать министрами.

- 366 -

Софья Андреевна заговорила о том, как (И. С.) Аксаков с любовью говорил, писал о Л. Н. Из писем Страхова она выписывает слова Аксакова: например, что Л. Н. на народ не так смотрит, как мы, но он, может быть, и более прав, чем мы³.

4 февраля. Л. Н. гулял. В 7 вечера приехал И. М. Трегубов, из Воронежской губернии через Тулу, из Тулы на санях. В жиденьком пальто, без теплой обуви, без рукавиц. В 11 уехал. Остарел он с тех пор, как я его не видел, стал меньше, тоньше. Мечтает о христианской пропаганде и примешивает политику в социальные вопросы. Мы кончили обедать, когда он приехал. Поцеловавшись с Л. Н., сел за стол рядом с ним. Л. Н. расспросил, откуда... Иван Михайлович подал Л. Н. три первых номера новой еженедельной газеты Бодянского¹.

Л. Н.: Газеты — покорнейше благодарю. Они... знаете <карикатуру> «Минин и Пожарский»? Минин сидит на судне и просит у Пожарского бумаги, а тот показывает на Сенат, что там бумаги много.

Потом Иван Михайлович прочел воззвание в пользу сборов для голодающих². Как доказательство того, что голод есть, привел вырезку из «Русского слова» от 31 декабря, где священник Осиповский описывает голод и просит посылать ему средства для пропитания голодающих. Иван Михайлович привез хлеб оттуда и показывал его.

Л. Н. рассказал про письмо крестьянина из Бузулукского уезда, в котором он пишет про священника, который присваивает себе часть поступающих средств, а как приезжает начальство, велит печь из мякины хлеб. Л. Н. до показываемого хлеба не дотронулся. Отыскали письмо бузулукского крестьянина, оказалось, что священник, писавший в «Русское слово», — тот самый, о котором упоминалось в письме.

Л. Н. говорил дальше Трегубову (про воззвание):

— Это надо оставить; это такое фальшивое — это дело. Вот доказательство: письмо крестьянина.

Иван Михайлович: А нельзя ли напечатать его?

Л. Н.: Он мне с тем и послал его, чтобы напечатал; но, бог с ним, чужой грех скроешь — два простятся.

Л. Н. рассказал, что в Ясной и кругом тоже недород. Восьми семьям выдали пособие (земство?). Пришли к Л. Н. 20 мужиков жаловаться и просить, чтобы и им выдали; в том числе и Тарас Фоканычев и другие зажиточные.

Л. Н.: Я им сказал: «Средства ограничены; если давать всем, надо обидеть самых нуждающихся». Они: «Если дают тем, почему не нам?» Кто тут разберет, губернатор? У Тараса Фоканычева три коровы, три лошади, да кормить нечем, а у другого нет скотины, да есть три сына-работника... Если меня спросите, как же я помогал?! — И на лице Л. Н. выразились грусть, стыд и отвращение. Помолчав секунды две, махнул рукой. — Было и тщеславие, и... — Через некоторое время: — Недели три тому назад был здесь Шишков, едущий собирать помощь для голодающих в Англию, в Северную Америку. Просить в Америке, а у государства двухмиллиардный бюджет! Я ему сказал: «Если вас голод так интересует, снимите тулуп, золотые часы и отдайте так, чтобы никто об этом не узнал. И вы сделаете, что можете».

Иван Михайлович рассказал про другое свое воззвание и прочел его. Это воззвание к выборщикам, чтобы обязали своих депутатов в Государственную думу действовать для облегчения наказаний отказавшимся от военной службы во имя требований совести*.

- 367 -

Когда Иван Михайлович читал: «В наше время, когда совершается великое обновление...», Л. Н. поправил:

— Великое развращение. Что будет, это мы не знаем, а теперь есть развращение.

Иван Михайлович дальше опять читал: «... обновление...»

Л. Н.: «Обновление» вычеркнуть.

Потом Иван Михайлович говорил про основание газеты — харьковского «Народного слова».

Л. Н. спросил:

— Сколько подписчиков у него? Пять?

Иван Михайлович: Пока 19. Рассылают даром.

Л. Н. отсоветовал издавать газеты и участвовать в политике. На возражение Ивана Михайловича, что надо проводить в политике христианские начала, что христианским людям надо бороться в политической борьбе с худшими, нехристианскими людьми, Л. Н. ответил:

— Как же бороться? Христианам политическая борьба не идет. У них другие средства воздействия. В политической борьбе грубость. Вы с платочком против человека, другой — с браунингом, бомбами... Бороться... Есть другая область — воздействовать на бомбометателей...

— Газеты читают, — продолжал Л. Н., — или богатые, для препровождения времени, из привычки, или сторонники враждующих партий.

Иван Михайлович: И народ стал читать.

Л. Н.: Крестьяне, которым интересно сказать, что они читают газеты.

Иван Михайлович: Так тогда и книжки не печатать?

Л. Н.: Если есть уясненная, выраженная мысль, то я двигаюсь вперед. <Можно бы журнал.> Журнал религиозно-нравственного учения, всех религиозно-нравственных учений; без науки, без политики. А (чтобы разъяснялось) самое существенное: как жить.

Л. Н.: Наука, — пустая болтовня. Через 20 лет будут удивляться тому, чему теперь придаем первостепенное значение, как лет 20 тому назад — дарвинизму. А пренебрегаем самыми вечными вопросами. Куртыш — неученый, знал ответить, как я не сумел бы. А почему? Потому что у него вечные вопросы стоят на первом плане, а у нас на первом плане — чепуха научная: какие пятна на солнце, на что они; козявки, металлы в планетах... Были тут астрономы, рассказывали: «Десять миллионов миль...», и, когда рассказывали, я им сказал: «Все это глупости, потому — что̀ за десять миллионов миль — не знаем». Делать для своей совести и бога и не думать о последствиях, а если думаешь о последствиях, так тогда ослабляется деятельность.

Когда Иван Михайлович уехал, Л. Н. о нем:

— Чистый человек, идейный человек.

5 февраля. Понедельник. Утром уехал Михаил Сергеевич в Кочеты. Со вчерашнего вечера была Мария Александровна, уехала сегодня днем. Были Наживин и Андрей Львович; уехали ночью. Л. Н. с Наживиным очень много разговаривали. Вечером Л. Н. показал Андрею Львовичу «Две России» Меньшикова. Замечание Наживина, что эта «Святая Русь» проходит.

Л. Н. (Андрею Львовичу): Я тебя хвалил сегодня Мише (Михаил Львович приезжал на два часа), что ты единственный из сыновей, которому могу дать поручение, который исполняет точно. Андрей Львович был очень милый.

Говорили о том, как распространена картежная игра, лото, порнография.

Л. Н.: О толпе пишет Буренин в стихотворении о Горьком, — и прочел вслух его¹.

- 368 -

Л. Н.: В книге о Кришне, Баба Бхарати, четыре времени года, четырестотысячных периода; из этого вытекают четыре касты: брамины (святые), военные (управляющие), торговцы, парии (рабы). Он (Баба Бхарати) это разъясняет. В письме ко мне говорит о чистом религиозно-нравственном учении. И, когда разобрать, — во всех религиях одно и то же. А это наросты на великом учении. Хочу приписать Баба Бхарати (в письме к нему), чтобы выделил высшее в учении².

Л. Н.: Получаю интересные письма: араб-иеромонах пишет мне, что если я считаю Христа человеком, чудес не признаю, то я унитарианец³.

Л. Н.: Пишу детский «Круг чтения». Духоборческое почти оставил. Хочу просить Душан Петровича, чтобы убрал.

Л. Н. (о славянофилах): Мы всегда спорили, всегда были несогласны и, странно, всегда дружили.

Л. Н.: В Болгарии духовное движение: там отказы от военной службы. Есть два журнала (в духе Л. Н.): «Възраждане» и «Живот» (последний издает Г. С. Шопов в Софии⁴, цена 2 франка в год).

6 февраля. Л. Н. гулял умереннее. Кажется, начинает беречь себя.

Л. Н. говорил, что пишет письмо Рейхелю и что получил еще от одного немца книгу о Шекспире¹. В книге Рейхеля, изданной в 1887 г., находит о «Лире» то же, что он сам написал.

Л. Н.: Мнение о Шекспире теперь пробить нельзя; я писал то, что я чувствую. Художественно чутких людей, например, в музыке, — один-два на тысячу, а принято так, что все люди занимаются, требуют музыки. Критика угождает вкусу бездарного большинства, так и Шекспир.

Л. Н.: Чертков пишет мне о музыке очень хорошо². Критикой занимаются люди-тупицы. Пример: Стасов.

Л. Н. вспомнил про вчера читанную им корректуру «Мыслей Лабрюйера», выбранных Русановым, и сказал, как хорошо пишет Лабрюйер про детей. У детей — свойство жить в будущем, в одном воображении (играют в «больших»)³. Л. Н. рассказал, как дети его сестры играли в больного, доктора и послали за доктором, которым была Лизанька; она бегала около стола — больной всегда выздоравливал.

Л. Н. сказал про печатающийся роман Наживина⁴, что он его прочтет.

Л. Н. прочел вслух из иллюстрированного приложения к «Новому времени» от 3 февраля статью «Волшебные опыты» о выращивании водяного растения из искусственного семени, химически составленного, и на почве, химически составленной. Растет на глазах публики⁵. Л. Н. заметил:

— Это что-то не то.

Для себя Л. Н. читал фельетон Меньшикова «Заживо погребенный»⁶.

7 февраля. Л. Н. утром на прогулке устал. В час я вошел к нему в кабинет попросить, чтобы пополудни не ходил гулять. Он раскладывал пасьянс, стало быть, не работалось ему.

Л. Н.: Я сам знаю, что̀ мне можно. Знаю, где безветренные места; в комнате больше задыхаюсь.

За обедом Софья Андреевна, Александра Львовна, Юлия Ивановна.

Л. Н.: Получил письмо от Черткова с распиской. Очень глубокое, умное. Каждый день письмо¹. Очевидно, у него период возбуждения, озабоченности. Начал было писать к тебе, — сказал Л. Н., обращаясь к Александре Львовне.

Софья Андреевна спросила, какое письмо?

- 369 -

Александра Львовна: Чтобы списать письма и дневники папа̀. Списываю последние (1906 г.).

Софья Андреевна: Ведь решили не посылать. Я условилась с Чертковым; я ему пошлю те части дневников, которых у него нет, а он мне те части, которых у меня нет. Потом отказались, так как папа̀ не желал.

Ваня спросил Л. Н-ча:

— Пришли мальчики в школу, ждут у крыльца, будете преподавать?

Л. Н. не решил сразу:

— Пусть подождут.

Софья Андреевна и я, в один голос:

— Нет.

Я: Вчера вы с трудом читали.

Через несколько секунд спросил:

— Какое чтение вчера было?

Я: Вы читали вслух о выращивании растения из искусственного семени.

Александра Львовна заинтересовалась. Юлия Ивановна ей пересказала.

Л. Н.: Вот эта газетная литература!

Александра Львовна: Лошади выходят из обихода. В Берлине всё автомобили и автомобили. Не желаю дожить до вытеснения лошадей автомобилями и до питания искусственными растениями.

Л. Н.: Будь спокойна, не доживешь. Никто не доживет.

Софья Андреевна сказала что-то про фабричное производство.

Л. Н.: Нет, не будет. Фабричное производство такое: мучают не лошадей, а людей.

Александра Львовна про свою инфлюэнцу — что идет выпить сухой малины и ляжет.

Л. Н.: Это Душан Петрович одобряет.

Софья Андреевна: И разумно: сухая малина очень помогает.

Л. Н.: Не помогает. Позвольте, Душан Петрович, мне сказать: организм действует против тысячи болезней, а лекарства против одной тысячной. Если организм помогает, выздоравливаешь без лекарства, а если... (Тут перебили Л. Н.)

За чаем. Юлия Ивановна, приводившая в порядок письма к Л. Н., спросила Л. Н., будет ли отвечать Меньшикову.

Л. Н.: Нет. — И похвалил: какое хорошее письмо².

Я: В полученном вчера «Новом времени» хорошее его (Меньшикова) введение к статье «Заживо погребенный» о Менделееве.

Л. Н. кивнул головой, согласившись, и сказал:

— Он сам заживо погребенный. Какое у него большое, огромное дарование! Как можно каждый день писать статью!

Софья Андреевна: Разве каждый день пишет?

Л. Н.: Почти каждый день, и всегда содержательно, интересно. Помните, — Л. Н. обратился ко мне, — здесь был три раза еврей-поэт. Сегодня в «Русских ведомостях» в библиографических заметках пишет о стихотворениях Ратгауза, своего друга, — он привез мне его роскошно изданную книгу стихотворений, — что я считаю его (Ратгауза) одним из самых видных русских поэтов нашего времени. Эх!.. Я ему дал карточку (настаивал, три раза приезжал, чтобы Л. Н. рекомендовал его в критики в газету)...

Тут перебила Л. Н. вопросом о Ратгаузе Софья Андреевна.

Л. Н.: Он здесь не был, а его друг³.

8 февраля. Л. Н. гулял по саду, нося с собой плетеный стул.

За обедом Софья Андреевна, Юлия Ивановна, Александра Львовна.

Л. Н.: Получил два письма от Черткова¹. Пишет про «вашего внука Илью Андреевича» — философствует с ним, и он все понимает. — После,

- 370 -

в 11-м часу прочел вслух эту часть письма. Владимир Григорьевич очень мило, живо описывает.

Софья Андреевна: Выбрали (в Думу) в Орле Михаила Александровича Стаховича, в Москве — Василия Маклакова, всё наши знакомые. Маклаков говорит: «Землю отдать крестьянам», а сам не отдает. Не так, как ты: до освобождения крестьян отпустил их.

Л. Н.: Я не отпустил.

Софья Андреевна: А что сделал?

Л. Н.: Уничтожил барщину.

Заговорили о предстоящем в Туле концерте трио (Шор, Крейн, Эрлих). Спрашивали меня, поеду ли. Я отказался, такой музыки наслушался за границей. Если бы русский былинник, хор Архангельского, Славянского...

Л. Н.: Душан Петрович прав. За границей в садах играют квартеты, которые в Россию приезжают давать концерты.

Л. Н.: В приложении к «Руси» воспоминания о Чехове². Всем советую прочесть. Редактор ялтинской газеты познакомился с ним и был знакомым несколько лет, и описывает, прямо рисует, его жизнь, — очень верно, правдиво. Написано просто. Чехов сдержанный. Писатель (редактор) не выставляет себя. Желал бы знать его.

Софья Андреевна: Я о Чехове не сумела бы написать. Он бывал у нас и в Хамовниках, и здесь, и в Кореизе, но он все молчал. В Хамовниках раз ужасно поссорился, не помню, из-за чего³.

Л. Н.: Он малоинтересный. Человек кроткий, добрый.

Говорили про Глинку и его «Жизнь за царя». Теперь 50-летие с его смерти.

Л. Н.: Я не знаю красивее, молодцеватее танца, чем мазурка, и музыка соответственная.

Л. Н. (про революцию): Установление формы (конституции) отвлекает от внутренней работы.

Л. Н.: В «Русском слове» телеграмма, если не преувеличено, в Одессе творится что-то ужасное — черносотенцами и людьми «Русского союза»⁴.

Л. Н. дал прочесть из иллюстрированного приложения к «Руси» о спиритических обманах. (Читала учительница Наталья Степановна.) И потом удивлялся, как писатель к этому серьезно относится.

Потом Л. Н. сам прочел из «Русских ведомостей» от 5 февраля из библиографического обозрения о поэте Курсинском. Читал с трудом, голос слаб у него. Прочитав — с усмешкой и негодованием:

— Критик... одним словом, серьезно относится к этой бредне сумасшедшего⁵.

Л. Н. цитировал из «Круга чтения» сегодняшнего дня: «Кто за глаза поносит меня, тот боится меня; а кто в глаза хвалит, — презирает меня»⁶.

Софья Андреевна: Надо упрекать в глаза, а хвалить за глаза. Такая похвала не вредна и приятна.

Л. Н.: Всякая похвала вредна; она приятна, но вредна. Мы сами себя достаточно хвалим.

9 февраля. Я вчера и сегодня читал дневник Л. Н. 1906 г., проверяя с Александрой Львовной его копию для Черткова. За чтением и после чувствую восторг, просветление и успокоение. Александра Львовна говорила то же самое: что, переписывая (читая) дневник, становится лучше, спокойнее. Л. Н. бросил намерение писать о духоборах. Вчера отдал мне кучу книг и журналов о них, чтобы разложить их в библиотеке. Сегодня Л. Н. написал письмо Черткову на 12 страницах¹.

- 371 -

ПРЕДИСЛОВИЕ ТОЛСТОГО К СБОРНИКУ «ИЗБРАННЫЕ МЫСЛИ ЛАБРЮЙЕРА С ПРИБАВЛЕНИЕМ АФОРИЗМОВ И МАКСИМ ЛАРОШФУКО, ВОВЕНАРГА И МОНТЕСКЬЕ, 1907

Список рукой Маковицкого (последний лист). Заключительные строки — автограф Толстого

«Л. Н. вспомнил про вчера читанную им корректуру «Мыслей Лабрюйера», выбранных Русановым,
и сказал, как хорошо пишет Лабрюйер про детей». — Запись от 6 февраля 1907 г.

К чаю собрались в 10.30: Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна. Л. Н. показывал Татьяне Львовне «Lettres inédites» — «Неизданные письма Льва Толстого»² — а все уже были изданы.

Л. Н. о книге, которую читает, — Renan «St.-Paul»:

— Тяжелая. Ренан — эрудиция, цитирует много, из-за одного слова исторический материал собирает, потом он путешествовал по тем местам и описывает природу — обременяет книгу. Послания Павла — восторженные бредни дикого, суеверного еврея. И чем они³ стали?! Там были секты религиозно-нравственные, у них Христово учение не имело успеха, но, когда было загажено Павлом, тогда было ими воспринято. Павел учил, что как только умрет антихрист — подразумевался......* или Нерон, — настанет рай на земле.

Татьяна Львовна вспоминала, что́ было год тому назад. Л. Н. показалось, что это было лет пять тому назад.

- 372 -

— Как медленно время проходит! Этому я рад, — сказал Л. Н. — Трудилась мысль, духовно содержательная была жизнь — потому медленно проходило время. Если в рассеянности — как моя жизнь в молодости, как быстро бегут года! Воспоминание составляет то, что сам пережил в мысли, работая мыслью.

Л. Н. принес газетку «Svobodá Misel» (январь 1907 г.) и спросил, что это такое.

Я: Свободомыслящий орган словинской учащейся молодежи в Праге.

Л. Н. спросил про словинцев и стал читать вслух оттуда стихотворение «Первая мученица», староегипетскую басню Ашкерца, но трудно было ее понять и ему и мне.

10 февраля. Суббота. Приехал А. А. Офицеров из Бузулука. Он ученик фельдшерской школы, а его отец — фельдшер в Бузулуке.

Беседа А. А. Офицерова с Л. Н. записана по рассказу Офицерова, мною дополнена. Привожу эту запись.

«Л. Н. спросил меня, что я делаю, и, выслушав, сказал: «Да, жизнь это внешняя, она всегда так или иначе устроится. Ну, а как вы в вашей внутренней жизни?» — «И падал, Лев Николаевич, и вставал. Чего больше — не знаю».

«Да, вставать — это самое важное. Вам сколько лет?» — Л. Н. опять перешел к вопросу о чистоте половой. Когда подошли к дому, подошел человек, плохо одетый: «Здрасьте, ваше сиятельство!» Л. Н. тотчас же, несмотря на сильную усталость, пошел быстрее и сказал: «Здравствуйте, здравствуйте, вам дали, да?» — «Да, ваше сиятельство, гривенничек дали». — «Я знаю, что вам дали». — «Ваше сиятельство, нет ли какой рубашки?» — «Хорошо, хорошо». — «Ваше сиятельство, может быть, книжечек ваших дадите? Я читал ваши книжечки». — «Хорошо, хорошо. А вы хорошо грамотный? Вам дадут, дадут». — «Спасибо, ваше сиятельство Лев Николаевич!» Л. Н. торопливо вошел в дом. Когда вошли в кабинет, Л. Н. продолжал: «Что же, ваш отец, наверно, желает помощи от вас?» — «Да, конечно, Лев Николаевич». — «Это обязательно нужно, обязательно». — Заметив, что я взглянул на окружающие со всех сторон книги, Л. Н. сказал: «Ну, книги, наверно, все эти у вас есть. А «Круг чтения» у вас есть? — И сделал было движение подняться, чтобы дать, но я сказал, что есть. — Вот берите, — сказал он, указывая на книги. — Впрочем, в Москве все это будет. Теперь опять вот уж больше месяца занимаюсь с детьми законом божьим, но все чувствуется, что в самом тебе этого нет или не вполне есть (т. е. чему учить детей). Но все-таки это очень нужно (т. е. составление руководства письменного). Так как отсутствие таких книг (Л. Н. пишет «Круг чтения» для детей и пробует его с детьми) возмещается, и возмещается, конечно, ужасными понятиями о боге-творце, о боге — воздателе за зло, о Христе-боге, об иконах и т. д. Впрочем, что же это все я говорю? Расскажите же вы что-нибудь о себе». Выслушав меня, Л. Н. сказал еще: «Ну, про Кудрина вы знаете, наверное. Он держит себя прекрасно. Меня это очень радует. И вместе с тем я всегда боюсь, боюсь за те страдания, которым они подвергаются. Я очень рад, что Добролюбов оказывает такое влияние. Впрочем, тут, конечно, влияние не Добролюбова...» — Я поспешил согласиться, что это не влияние Добролюбова, и сказал, что теперь я, кажется, освободился от Добролюбова. Л. Н. сказал: «Да, я не знаю, от чего тут освобождаться-то? Его деятельность ведь очень хорошая. Правда, у него есть какая-то искусственность... Вот опять эта его книга¹. Написать так, и написать после того, как он стал уже другим, это — я не знаю... Если хочешь писать, то пиши так, чтобы все могли понять тебя... Но, что же делать, может быть, это свойство его натуры».

Софья Андреевна связала шапку для бедного овсянниковского мужика, которому Мария Александровна подарила роскошную белую фуфайку,

- 373 -

связанную и подаренную ей С. А. Стахович. Софья Андреевна шьет рубахи, вяжет фуфайки для бедных.

Л. Н. ездил недалеко верхом.

За чаем Татьяна Львовна рассказывала живо, художественно, интересно из своих дневников, когда ей было 14 лет. Есть у нее дневники с 12-ти лет².

Смотрели картинку в старых «Искрах» — Стасова, Репина, Горького³. Л. Н. сказал, что очень желал бы видеть Репина.

Софья Андреевна: Как Страхов презирал Стасова!

Л. Н.: А Стасов меня презирал.

Смотрели там же картинку француза: «В саду сумасшедшего дома»⁴. Л. Н. нравилась, и смеялся, глядя на нее.

— Это только французы могут написать, так до подробностей выработано. Каждая поза верна, — сказал он.

Л. Н.: Читал «Saint-Paul» Ренана. Как плохо и бессодержательно, но каким языком написано!

Сегодня принесли в залу второе фортепиано.

Л. Н. хотел сегодня начать учить мальчиков.

Л. Н.: Томпсон прислал мне буддийскую книгу⁵. Там о десяти грехах...

11 февраля. Воскресенье. Приехали И. И. Горбунов и А. Н. Коншин.

Коншин вернулся из Америки, видел Кросби, Мевора, Джен Адамс, устроительницу сеттльмента; был у духоборов, рассказывал хорошо, но ничего нового. В Йорктоне 100 гомстэдов*, в Саскичеване — половина этого. У них учат одинокие, полуграмотные. Хорошо грамоте русской и анлийской знает один — Рыбников. Школ у них нет.

Коншин говорил про дом газеты «World» в Нью-Йорке: шесть этажей под землей, а двадцать шесть — над ними.

Л. Н. спросил Коншина, не видал ли бойню в Чикаго. Коншин сказал, что ходил по дворам ее, но в самое место, где убивают, долго не мог решиться войти, а когда, наконец, решился, было уже поздно.

Л. Н.: Понимаю, что должно быть страшно.

Иван Иванович привез очерк Л. Н. «О Шекспире», издание «Посредника»¹ и Генри Джорджа «Общественные задачи» с предисловием Л. Н. и сказал:

— Предисловие написал Лев Николаевич — так и общее замалчивание книги, а это классический перевод (Николаева).

12 февраля. За обедом Л. Н. об Аренском:

— Его композиции просты, он сам просто играл. Попросишь — не отнекивался. Его оценят. Публика его еще не ценит. Знатоки уже оценили его при жизни.

В 7 часов пришли четыре мальчика на урок «закона божия». Л. Н. учил их в моей комнате. Потом поправлял письмо к Рейхелю о Шекспире.

О первом уроке закона божия Л. Н. сказал, что мальчики хорошо пересказывали притчи, но то, к чему они были приведены (религиозно-нравственное учение), от них ускользало.

13 февраля. Приехал М. С. Сухотин. За обедом Софья Андреевна негодовала, что в Государственную думу в Москве прошли три адвоката-говоруна и что умные, честные люди — Гейден и ему подобные — заседать в Думе не будут.

Л. Н.: Кто будет председателем? Милюков? Ужасно трудно мне на это серьезно смотреть.

- 374 -

Софья Андреевна: Мы их всех знаем. Выбраны два брата Стаховичи. Михаил завтра приедет.

Софья Андреевна спросила Л. Н. про его письмо к Каткову. Л. Н. рассказал:

— Нас, четверо писателей, обязали писать (исключительно) в «Современник». Брат Каткова ходил к Тургеневу (Л. Н. тогда жил у него) просить статьи для «Русского вестника». Тургенев был особенно мягкий человек, не отказывал ему, а когда он не дал работы в «Русский вестник» (а дал в «Современник»), Катков напал на него. Я ему ответил этим письмом¹. Эта недобросовестность Тургенева была от его крайней деликатности.

Л. Н. заметил в «Новом времени»: Нарышкина дает роскошный маскарад в Мариинском театре, ложи по 50, 100 р. Состязания, призы в красоте, туалете, бриллиантах. А рядом — воззвание о помощи голодающим Уфимской губернии².

Софья Андреевна: Для какой цели устраивает? В пользу своего приюта?

Л. Н.: Да. В пользу употребления своего праздного времени.

Л. Н.: Беллетристика в наше время очень упала.

Михаил Сергеевич, который на этот раз не решился выступить кандидатом и болел во время выборов, жалеет, что не пошел в Думу; говорил про выборы, про будущую Думу. Но, видимо, Л. Н. это гораздо меньше интересовало нынче, чем в прошлом и позапрошлом году. Тогда — хотя он и не ожидал от Думы того, чего ждали его собеседники, — все-таки слушал с каким-то интересом их предположения, ожидания. Сегодня же, мне казалось, было ему безынтересно, даже жалко, что такой детской игре придают взрослые, умные люди такое значение.

14 февраля. Утром приехал М. А. Стахович. Хотя он старый, милый друг всей семьи, все-таки спрашивает предварительно позволения — может ли приехать. Ночью уехал. Уехала и Юлия Ивановна в Москву на шесть дней. Сегодня пополудни Л. Н. зашел ко мне и сказал, что у него одышка и пульс перед прогулкой 90. Я посоветовал меньше ходить и есть четыре раза, вместо трех, и поменьше за один раз есть.

Л. Н.: Общих правил нет. У каждого свои привычки.

Пошел гулять по парку со стулом. Утром ходил к большому пруду и возвращался кругом по сегодня выпавшему глубокому снегу; задыхался, устал. Должен был постоять. Я, видя Л. Н. возвращающимся по липовой аллее, пошел ему навстречу, чтобы взять стул с его плеча, но застал его сидящим. Был сильный юго-западный ветер, дул ему в лицо. Я остановился против Л. Н. (загораживая ветер) слишком близко к нему (дорожка была узка). Это (а может быть и то, что не хотел, чтобы я прерывал ход его мыслей) было неприятно Л. Н. Он вскоре встал и пошел к дому. Лег раньше — в 4.40.

За обедом: Михаил Сергеевич, Татьяна Львовна, М. А. Стахович, который был в ударе, сыпал остротами.

Намекая на слова Михаила Сергеевича, что к тем, которые не выступали в Думе, отнеслись, как к недостойным быть выбранными во Вторую Думу, и выбрали таких, которые будут говорить, Л. Н. сказал:

— А именно эти, не говорившие, достойны уважения. Говорить следует только тогда, когда слова твои лучше молчания¹.

Л. Н.: Я очень рад был прочесть в газетах, что бомбы в печах у Витте были настоящие (т. е. рад, что Витте не играл комедию; оппозиционные газеты, например, «Биржевые ведомости», писали, что не настоящие и что Витте сам велел повесить их в трубы).

- 375 -

Юлия Ивановна сказала Стаховичу, что я против еврейской партии.

Стахович: Это я очень понимаю. Еврейский — это самый тяжелый предстоящий вопрос.

Л. Н.: Надо общие, вечные законы внести. Равные права дать всем, в этом единственное оправдание Думы. Тут удивляюсь и Михаилу Сергеевичу и вам, что этого не делаете, чтобы ввести справедливое отношение людей к земле: «единый налог» Генри Джорджа. Его сейчас можно ввести, и тогда Софья Андреевна, Михаил Сергеевич и вы сможете сейчас прямо смотреть в глаза крестьянам, с ними на равных правах пользуясь землей.

Михаил Александрович: Ведь тогда надо выкупить землю, для справедливости...

Л. Н.: Боюсь, не понимаете Генри Джорджа. Прочтите мое «Единое возможное решение земельного вопроса» и Генри Джорджа «Общественные задачи». «Единый налог» — общий справедливый закон. А выкуп (через Крестьянский банк и т. п.), отдача удельных земель (почему Ивану Павловичу, а не Павлу Ивановичу и Душан Петровичу), все эти меры — это преемство глупости.

Михаил Александрович стал что-то говорить про «единый налог», видимо не понимая его.

Л. Н.: У людей есть «религиозная затычка», у вас есть затычка «справедливого» решения земельного вопроса. — Л. Н. говорил с волнением и преодолеваемым раздражением, задыхаясь от слабости сердца.

Было слышно мальчиков в передней.

Л. Н. (Михаилу Александровичу): Это мой университет. Просто излагаю им, как я понимаю закон божий. Это такая трудность! Начал было в декабре, потом прервал из-за болезни и рад тому, что прервал: в это время болезни лучше обдумал и теперь серьезнее взялся.

Л. Н. пошел учить мальчиков. Через 35 минут вернулся в залу. На замечание Михаила Александровича о том, что он теперь не знает, что̀ читать беллетристического, Л. Н. похвалил Куприна, сказал, что у него несомненно, больше таланта, чем у Горького.

— Он еще молод, — сказал Л. Н. про Куприна. — Когда заигрывает с либерализмом, слаб; когда отдается чувству, могущ; любит описывать грязное, неприличное. — И посоветовал прочесть вслух рассказ «Allez!».

Михаил Сергеевич готовился прочесть, а Л. Н. удалился в угол, в кресло, чтобы не разговаривать.

15 февраля. Александра Львовна с Татьяной Львовной уехали в Тулу.

Л. Н. после пополуднешней прогулки вечером был бодрее. Обедали Л. Н., Софья Андреевна и я.

Л. Н. спросил меня, что новенького. Потом сказал:

— Наживин прислал роман («Менэ... Тэкел... Фарес»)¹.

Софья Андреевна: Что же, хороший будет?

Л. Н.: Боюсь, что нет.

Софья Андреевна: Будет интересно читать, его узнаешь.

Л. Н.: Рассказы его недурны. Можно вслух читать.

Л. Н. попросил меня привести в порядок книги на трех полках, а сам пошел «под своды» учить мальчиков. Потом привел их в залу, где играли Софья Андреевна с Натальей Михайловной в четыре руки; слушали минут десять. Л. Н. стоял с мальчиками в дверях. Видно было, как желал доставить им это удовольствие. Когда мальчики ушли, Л. Н. сказал, что после урока «закона божия» читали Нагорную проповедь. «Все у них уже исковеркано». — И Л. Н. рассказал, как после чтения каждой заповеди они возражали: присягать — можно, врага — не любить должны, гневающийся напрасно — не подлежит осуждению. «Как это больно!»

После Л. Н. пришел в гостиную, где я сортировал книги.

- 376 -

С. А. СТАХОВИЧ

Фотография (фрагмент), 1911

Собрание Э. Е. Зайденшнур, Москва

«Вечером приехала С. А. Стахович...». — Запись от 22 февраля 1907 г.

— Вы на меня, верно, сердитесь? (что в вашей комнате занимаюсь с мальчиками, когда вы хотите поспать, и что я вам даю работу).

— Ах, Лев Николаевич, если бы вы знали!.. — Я хотел сказать, как бывает мне тяжело, что я ему так мало полезен, плохой врач, а как от друга никакой помощи от меня не имеет.

Сегодня Л. Н. получил письмо от железнодорожника, что его мучает вопрос, был ли Адам совершенный человек?

— Такой мрак! — сказал Л. Н.

Вернувшиеся из Тулы Татьяна Львовна и Александра Львовна говорили: было неудавшееся покушение на вагон, в котором ехал великий князь Николай Николаевич. Покушавшийся вырвался от кондуктора и скрылся на ожидавшем его извозчике. Заговорили об описаниях побегов из тюрем и остановились на описании Кропоткина.

Л. Н.: Кропоткин в рекорде теперь побежден.

Татьяна Львовна: Записки Кропоткина как интересны! Особенно детство. Я его всегда путаю с герценовским детством.

Л. Н.: В записках Кропоткина чувствуется влияние Герцена.

16 февраля. Приехали П. П. Картушин и С. Л. Дмитриев. Картушин рассказывал об изданиях «Обновления».

Л. Н. занимался с мальчиками.

- 377 -

Л. Н.: Теперь, когда читаю с мальчиками Евангелие, вижу, как надо отступать от текста — «дай разводную», «подлежит суду»¹ — и говорю им своими словами. Спрашивал, что такое душа. Один ответил: «Чего не видно». Сегодня мальчики обвиняли одного, что он вор, что украл у Вани клетку. Я спросил их, не чувствуют ли они за собой вину? В один голос: «Да, чтобы не судили».

Дмитриев о священнике......*

Л. Н.: Не могу себе представить священника без сомнения. Как им не иметь сомнений? А вместе с тем есть такие, которые умели заткнуть все отверстия, куда проходит сомнение.

Л. Н.: Читал в «Lettres» опрос читателей о Шекспире. Один пишет о Христе: «Le grand corrupteur de l’humanité»** ². Удивительно! У него ведь должна быть своя публика.

Михаил Сергеевич о том, что в Думу, по сообщению какой-то газеты, прошло мало евреев — три (в действительности больше) вместо 24 (в действительности вместо 17).

Л. Н. получил огромную почту и около 12 повесток на заказные письма. Речь о Кросби. Л. Н. вспомнил его псалмы³. Кросби пишет подобно Уолту Уитмену религиозно-философское в стихах с неровными, длинными строками, без рифмы.

Л. Н. рассказал (я это сегодня в первый раз слышал), как в Севастополе ударила неприятельская граната в колесо лафета пушки, из которой Л. Н. собирался палить, но был туман, ничего не было видно, Л. Н. стоял у пушки, против самого того колеса. Могло его убить, а даже не поранило. Гранаты были русские, величиной в детскую голову. У неприятеля не было своих гранат, подбирал русские пустые.

Дмитриев о реферате Наживина, посвященного Л. Н.:

— Публикой был встречен сочувственно, также и реферат Николаева о Генри Джордже. Оба говорили просто, не употребляя чужих слов⁴. Дмитриев говорил про концерт, который устраивал в пользу голодающих, и возмущался голодом, действиями правительства.

Л. Н. (ему): Вы революционер. Если бы вы жили, как следует, дела бы вам не было до голода.

Разговор о почте, о том, что писем больше становится (против прошлого года втрое больше) и посетителей-единомышленников.

17 февраля. Приехал Б. Н. Леонтьев из Полтавы, бывший ученик Пажеского корпуса, не поступивший на военную службу, работавший два года с Л. Н. на голоде. Маленький, юркий, смуглый, 44-х лет. В близких отношениях с Короленко. Оживленно говорил о выборах в Полтаве, осуждал правительственные меры, говорил о правах народа, которые нужно ему добыть себе в этом освободительном движении. Преклонялся перед героиней Спиридоновой, убившей Луженовского; говорил, как его избили казаки 17 октября 1905 г. Вышел очень живой спор между ним и Л. Н. По памяти несвязно записываю приблизительно то, что возражал Л. Н.

Леонтьев: Власть теперь в руках злых людей, которые хотят одного: властвовать, а желательно, чтобы перешла в руки народа для самоуправления.

Л. Н.: Это, как яд — теперь в куче, а раскидать его по всей муке — тогда не будет ядом.

Леонтьев: Но народу должна быть дана возможность самоуправления.

Л. Н.: На это есть способ у народа. Старики из народа говорят, что без власти жить нельзя.

- 378 -

Леонтьев: Но народу мешает правительство (давлением) выбирать лучших людей в старосты.

Л. Н.: Мешают (давлением) также революционеры. В Думу выбирали худших людей — писарей.

Леонтьев: Да, но революционеры агитировали, потому что надо было торопиться. Если бы правительство дало возможность обсуждать дела не торопясь, с спокойствием... — Леонтьев жаловался на правительственное насилие при выборах.

Л. Н.: Нужно спокойное, разумное обсуждение каждым человеком, что ему делать. Кругом себя столько работы, никогда ее не переделаешь. Кругом меня самого и вас столько дел (работать над собой), что мне и вам и каждому нечего брать на себя вмешиваться в дела индусов с англичанами.

Леонтьев: Но ведь надо улучшать общественное положение, вот духоборы...

Л. Н.: Духоборы начали с того, что сожгли оружие, революционеры же — с того, что приобрели бомбы с браунингами.

Леонтьев: Ведь общественную жизнь от государства отделить нельзя.

Л. Н.: Общественное устанавливается согласием без насилия, государственное — насилием.

Леонтьев говорил, что народу нужны права и земля.

Л. Н.: Крестьянам нужна земля — это как миллион, а что помимо земли, это как один к миллиону. Крестьяне страдают от двухмиллиардного бюджета, водки, войны, солдатчины, а это никакая другая форма правления не устранит.

Леонтьев говорил еще про права.

Л. Н.: Право может быть одно — делать всякому все, что хочет.

Леонтьев: Для блага других.

Л. Н.: Это (уже) обязанность.

Леонтьев: Теперешняя Дума — не то, что нужно народу: состоит из богатых людей, которые не могут желать блага народу. А надо сделать и землю, и капитал, и орудия производства общими. Правительство не нужно.

Л. Н.: Но ведь пока этого не хотят все люди, до тех пор можно это установить только через власть, насилие, а от него-то страдаем.

Леонтьев: Когда есть такие люди, как Филонов, Луженовский — звери — надо с ними бороться. Спиридонова — нежная душа, не вытерпела, глядя на их бесчинства.

Л. Н. встал, перевел разговор на что-то другое; не вышел из себя, был до удивления сдержанный, терпеливый.

Когда Леонтьев говорил о том, что ведь в других странах лучше живется, больше свободы, Л. Н. ответил после короткого колебания:

— Нет. Сегодня получил письмо из Америки от русского (попавшего в плен в Японии), который пишет, что там меньше свободы, и желает во что бы то ни стало в Россию.

18 февраля. Утром приехал Гастев из Пятигорска. Он с 1887 г. живет земледельческим трудом. Сперва жил в тверской общине, во время голода 1891—1893 гг. помогал голодающим с Л. Н.; теперь живет на Кавказе на земле. На вид — мужик: спокойный, приятный, политикой не занимается. Занимают его религия, обучение детей и деятельность среди сектантов. По его словам, все крестьяне сразу понимают Генри Джорджа: «Ведь я знал, что какой-нибудь добрый, умный человек придумает, как быть с землей», — сказал ему крестьянин, услышав от него про «единый налог». На Кавказе народ против собственности земельной (частной). Хорошо рассказывал про Сютаева: «Все в табе». Сютаев с больными глазами, дожидаясь в приемной у доктора Рахманова, члена тверской общины (когда пришла его очередь и Рахманов хотел полечить его), сказал

- 379 -

ему: «Не буду я у тебя лечиться. Ты каменные порошки даешь, а не присказываешь, как жить надо, а ты учи, как жить надо».

Вечером Л. Н. вспомнил о Сютаеве и, намекая на то, что Гастев сказал о Сютаеве (как он забывался, «стихи подгонял»), Л. Н. рассказал:

— Когда я у него был¹, мы ехали на телеге, он «стихи подгонял», лошадь погонял, телега опрокинулась и нас накрыла.

Л. Н. поощрял Гастева писать о Сютаеве, сказал, что и сам бы желал сделать это*.

Гастев: Сютаев был простой, веселый, самобытный и несамонадеянный; таких, как он, между сектантами нет.

От Софьи Николаевны и от Дубенской прислан мальчик с письмом, чтобы повидал Л. Н. и рассказал о нем. Этот мальчик даровитый, из народа, хочет учиться, «стать человеком». Л. Н. таких называл Ломоносовыми. Гастев сказал, что они думают, что в учении свет.

Л. Н.: Нет, они пили чай с сахаром вприкуску и хотят внакладку. Такие люди хороши, которые от нашей жизни стремятся к трудовой. А такие, которые стремятся кверху, никуда не годны. Дума — это новое средство вылезать от своих и садиться им на шею, своим дедам, отцам. (В Таврическом дворце получают десять рублей в день.) Крестьяне завистливо стремятся быть господами. Зависть есть самая сильная страсть.

Михаил Сергеевич рассказал, как в Орловской губернии крестьяне никак не хотят разделять пособие между одними бедными; только между всеми — как бедными, так и богатыми. Земский начальник дает там деревне пособие, и с тем, чтобы сами выбрали несколько, там восемь или сколько-то самых бедных.

Л. Н.: Зависть есть самая сильная страсть. Их жизнь дурна. Они в руках тех, которые на них сидят, и им внушили, что дай им земли — и им будет хорошо жить. А сковырнуть тех невозможно, так как их сковырнешь — сейчас другие влезут. Почему земли мало? Дай им сколько хочешь земли, дурно будут жить.

Михаил Сергеевич: В Орловской губернии выпито в прошлом году на два миллиона рублей больше водки, чем в позапрошлом году. Скачок начался в марте, когда стали выдавать казенное пособие; всего за год выдали четыре миллиона рублей.

Я сегодня первый раз слышал Л. Н., так говорящего о крестьянах — что они завистливы, хотят из своего положения попасть в господское, пьяницы, полагаются на казенное пособие.

Л. Н. обрадовался рассказу Гастева о священнике, кажется, вдовом, который просто и бедно жил. Приехавший к нему архиерей удивился его бедности и спросил: не пьянствует ли? Или приход бедный? И назначил, чтобы прихожане платили ему 400 р. Он не принимал их: стругал телеги, тем жил и имел нравственное влияние...

Л. Н.: Таких священников я знавал: кочаковский, пироговский пахали. Я теперь пишу (рассказ) про столкновение в семье такого священника (христианского, православного), доброго отца, с детьми-революционерами².

Михаил Сергеевич рассказал, что он знал недалеко от себя тоже такого священника.

Александра Львовна сочувственно отозвалась о царевском, близ Пирогова. Страшные трагедии.

Разговор про духоборов.

Л. Н.: Община — она образовалась нравственным насилием и держится нравственным насилием. И уходят из нее.

- 380 -

Л. Н. получил большую книгу: «La secte russe des hommes de Dieu». Par J. B. Séverac, Paris, 1906³. Похвалил ее серьезность, обработанность, снесение литературы, французское «fini»*.

Затем Л. Н. читал вслух из корректуры, которую теперь держит, «Избранных мыслей» Лабрюйера и других. И сказал:

— Разумеется, никто этой книги читать не будет. Но я с большим удовольствием отделываю ее.

Л. Н. говорил в школе с мальчиками о сострадании к животным: лошадей, собак жалко; крыс, клопов не жалко.

Л. Н.: Во всех делах нельзя дойти до идеала, а только приблизиться. Хочется все познать и все сделать, а можно только некоторую часть.

Л. Н. читал мнения французских писателей о его критике Шекспира (из журнала «Les Lettres») и говорил про N. N., N. N.:

— До чего ограниченны, но пишут ловко и с остроумием.

19 февраля. С Александрой Львовной проверяли дневник Л. Н. Где спешно писал, там из некоторых слов есть одни слоги, на которых ударение, например: вместо «люди» — «лю́».

Приехал Михаил Львович с Л. А. Бобринским — 28-летним адъютантом из Варшавы. Бобринский кажется самостоятельного ума человеком — резкий, решительный. Говорил о Варшаве, о выборах, о будущей Думе — ей сулят просуществовать 10—14 дней, это говорил и Стахович. Л. Н. больше молчал. В четверть 11-го взял «Менэ... Тэкел... Фарес...» и ушел в кабинет.

Михаил Львович сказал, что М. А. Стахович не может остаться вне политической группы — всего выбрали двух «обновленцев»¹ — что должен примкнуть к какой-нибудь партии.

Л. Н.: Почему же? Это слабость мысли. На то, чтобы действовать в области мысли, необходимо нужно свою мысль проводить. У каждого есть оттенок, своя точка зрения. А это (присоединение против своего убеждения к чужому) есть добровольное рабство, хуже чем прежнее рабство.

Л. Н. выбрал из Ларошфуко мысли, поручил перевести их Михаилу Сергеевичу и хочет вставить их в книжку «Избранных мыслей Лабрюйера и других», составленную Русановым². Л. Н-чу сегодня легче с сердцем.

— Когда так ослабеешь, чувствуешь приятность. Забота о мнении людей (о внешнем) отпадает, остается одно (серьезное) отношение к внутренней жизни, которое дает болезнь и старость. Это выгода старости, — говорил мне Л. Н.

20 февраля. Под вечер приехали: Н. Л. Оболенский и Андрей Львович с тульским губернатором — М. В. Арцимовичем с женой. Был еще Михаил Львович. Михаил Львович с Александрой Львовной играли на балалайке, гитаре, фортепиано.

Я в «Русском богатстве» читал статью «Толстой и Ибсен по автобиографическим данным»¹. Л. Н. подошел и спросил, что читаю. Я сказал и добавил:

— Разумеется, умышленно соединили вас с Ибсеном, чтобы умалить вас.

Л. Н.: Да, да. Я не в авантаже теперь; где меня могут кольнуть, там кольнут.

(В «Современном мире» в критических статьях о Шекспире и о «Биографии» Бирюкова Кранихфельд сознательно импутирует** Л. Н-чу иной смысл слов².)

Я получил письмо от Шкарвана: болен, слаб, ожидает смерти³. Сообщил о письме Л. Н-чу. Прибавил, что не думаю, что так плох, т. к.

- 381 -

он уже часто в таком смысле писал. Л. Н. поддакнул, что это так и будет, что он это по себе знает:

— Напишите ему, что я ему сочувствую. Он близок к смерти по мыслям своим, а это всегда хорошо; смерть придет сама собой.

Винт. Л. Н., Татьяна Львовна, Михаил Львович, Михаил Сергеевич. Михаил Львович спросил Л. Н., был ли у него хороший голос?

Л. Н.: У вас (Михаила Львовича, Татьяны Львовны) голоса лучше.

21 февраля. Вечером Л. Н. хвалил роман Наживина и прочел вслух полторы страницы с начала, о школьном обучении. Л. Н. сказал, что Наживин пишет то, что сам пережил; что он знает его жизнь.

Я вечером, в 7, поехал к родам и вернулся утром. Ночью уехала Софья Андреевна.

22 февраля. Утром вернулась из Москвы Юлия Ивановна. Приехал Николай Леонидович.

Л. Н. обстоятельно расспрашивал меня про роды, от которых я приехал. Вечером приехала С. А. Стахович. Юлия Ивановна рассказывала о выставке Нестерова¹ — ей понравилась; но о Христе на картине «Святая Русь» говорила с недоумением. Он мог его нарисовать, как на иконах.

Л. Н.: Он должен был его изобразить таким, каким его видят все эти люди, которые пред ним стоят. Они его не могут видеть в виде итальянского <певца?>.

Л. Н. (помолчав): Это панихида русского православия.

Софья Александровна: Что́ панихида?

Л. Н.: Эти картины (Нестерова) — это панихида.

Разговор о памятнике Александру III скульптора Трубецкого. Недовольны им².

Л. Н.: Я его (Трубецкого) люблю. У него отсутствие школы.

Разговор о собаках, лошадях. Л. Н. хвалил русских борзых собак и русских лошадей (их преимущества) перед английскими:

Какая изуродованная английская лошадь в сравнении с русской!

Николай Леонидович, Софья Александровна в один голос:

— С какой?

Л. Н.: С какой хотите: казанской, черноморской, только заняться выводками. Внесена была арабская кровь, и изгадили русских лошадей.

Николай Леонидович: Орловские рысаки уже не такие, как были.

Л. Н. (Софье Александровне): Вы всегда интересные книги читаете, что же теперь читаете?

Софья Александровна: Коран прочла до половины.

Л. Н.: Вот скука! На каком языке читаете?

Софья Александровна стала защищать Коран. Читает его на старом русско-славянском языке в издании 1790 г., хорошо переведен, передано красноречие, образность.

Л. Н.: Нет, это плохая книга. Она может быть красноречива на арабском языке, но не на нашем.

Николай Леонидович: В «Ниве» Сергеенко пишет про тебя и Тургенева плохо³.

Л. Н. сказал что-то о сыне Сергеенко и потом:

— Дети моих близких (друзей), кроме Дунаева, хороши, особенно по нравственной чистоте.

Михаил Сергеевич рассказал Л. Н. историю, которую от него слышал, но которую Л. Н. не помнил, а вспомнил теперь.

Михаил Сергеевич: Вы, Лев Николаевич, уже женатым написали стихотворение в прозе, и какая-то женщина-приживалка послала его Аксакову в «День». Аксаков возвратил рукопись и написал ей учтивое письмо, как начинающей писательнице.

Л. Н.: Это письмо, должно быть, есть, сохранено⁴.

- 382 -

Михаил Сергеевич: А узнал Аксаков об этой ужасной ошибке?

Л. Н.: Нет. Проклятие реномированных* писателей — что́ ни напишут, все признают за годное.

Л. Н. не помнил это, хотя Михаил Сергеевич рассказывал так, как слышал 30 лет тому назад от Л. Н.

Л. Н.: Странно, что́ помнишь, что́ не помнишь. — Потом сказал, что стихотворения в прозе — это было его изобретение. Он дал эту мысль Тургеневу⁵.

Михаил Сергеевич рассказал еще историю о тургеневском предисловии к «Даче на Рейне» Ауэрбаха. Ауэрбах читал ее в обществе. Тургенев проспал, а Ауэрбах попросил его написать к русскому переводу предисловие. Тургенев попросил присутствовавшего художника написать предисловие и подписать его — Тургенева — именем. Так и сделали, а Ауэрбах был в восторге от «тургеневского» предисловия⁶.

Говорили много об открытии II Думы.

Начали читать вслух Куприна «Гамбринус» («Современный мир», № 2) с опасением, что будет неприличен. На 3-й странице Л. Н. остановил чтение — читал Николай Леонидович — т. к. рассказ показался скучным.

23 февраля. Л. Н. гулял по лесу.

За чаем Л. Н. расспрашивал Софью Александровну. Она говорила про концерт, данный для сбора средств на сооружение памятника Стасову. Пел Шаляпин нехорошие песни¹.

Л. Н.: Это удивительно — слава, какая у Шаляпина.

Софья Александровна: Голос у него хороший.

Л. Н.: Нисколько не хороший.

Затем, когда зашла речь о братьях Лопатиных (один из них играл 3-го мужика в «Плодах просвещения»²), Л. Н. сказал:

— У Лопатина лучше голос, чем у Шаляпина, у Шаляпина тембр неприятен³.

О Лопатине Л. Н. вспомнил, что, когда подошел к нему за кулисами и что-то сказал ему, он его не понял, настолько был погружен в свою роль. Это доказательство, какой серьезный художник (актер) Лопатин.

Разговор о небольшом охмелении, что оно приятно.

Л. Н. был противного мнения, сказал:

— Вкус вина приятен, охмеление неприятно.

Л. Н. дал Александре Львовне, вчера и сегодня больной бронхитом, читать книгу «The Gospel of Buddha» by Paul Carus и поощрял перевести ее. Посоветовал ей приложить к груди пластырь «Fayard» из смолы**. Вспоминал, как ему это средство раз сильный кашель остановило.

Разговор о детях-вегетарианцах.

Л. Н.: Они экземплярные*** у наших знакомых. А у духоборцев!

Софья Александровна читала в газетах нападки на ее брата Михаила Александровича, что он с Крушеваном разговаривает, и сама негодует, что ее брат с устроителем погрома имеет дело.

Л. Н. с 6.45 до половины 8-го учил 12 мальчиков. Один большой пришел в первый раз; Л. Н. ему отказал; он зарыдал. Л. Н. говорил, что внимание у них большое. После урока Л. Н. сам, как ни трудно это ему было, доставал книжки для чтения, свои рассказы, раздавал им. Сам откупоривал кефир (который четвертый день пьет) — не любит утруждать других. И энергия, воспитанная им в себе, видна из этого.

24 февраля. Приехали Горбовы — муж с женой, соседи Сухотиных. Речь об экспроприации в Московском университете. В Ясной предполагают, что могла быть только при соучастии студентов, которых вели

- 383 -

ведь на этот путь профессора, доценты, пострадавшие теперь от экспроприации. Л. Н. сказал, что он не знал, а только в «Менэ... Тэкел... Фарес...» читал, что обучение одного окончившего университет обходится в 20 тысяч рублей — «чтобы вырастить такого болвана», — прибавил Л. Н.

СТРАНИЦЫ КНИГИ PENSEES DE PASCAL (PARIS, 1858) С ПОМЕТАМИ ТОЛСТОГО

«Л. Н. ... долго читал Софье Андреевне, Софье Александровне, Марии Александровне Паскаля
«Pensées». — Запись от 28 февраля 1907 г.

Михаил Сергеевич рассказал про господина, ехавшего с ним в вагоне; тот хотел купить газету и, когда он предложил ему свое «Новое время», отчеканил: ««Нового времени» я не читаю».

Л. Н.: Либерализм не дозволяет. Есть такое чувство озлобления к «Новому времени».

Л. Н. говорил о сумасшедших, о каком-то заключенном в сумасшедший дом, который сказал врачу: «Я привык, чтобы у меня была большая работа, дайте мне работу». Врач ему: «Успокойтесь, пополудни дадим вам градусник».

Л. Н.: Разве нынешнее разделение на партии — не полное сумасшествие? Мои belles-filles* — «кадетки».

По поводу фельетона Буренина о Горьком и Толстом¹ Л. Н. сказал про декадентов:

— Это есть такое освобождение от всякой нравственности, религиозности, которые, как муха, мешают им. Они признают одно наслаждение.

Л. Н.: Ведь это Таня помнит — Брюсова, который казался шутом гороховым, а теперь пользуется авторитетом поэта.

Л. Н.: Не могу читать английских, французских стихов, русские — смешны.

- 384 -

Л. Н.: Фофанов не лишен таланта. Фофанов поэт.

Л. Н. выводит в ящичках на окнах апельсиновые и лимонные деревца.

25 февраля. Воскресенье. Утром Горбовы уехали. Сегодня я ездил в Захаровну к роженице. У Л. Н. были сегодня два молодых человека из Тулы; один из них психически больной, другой — ужасно расстроенный¹. Татьяна Львовна жалела меня, что устал, целый день работал.

Л. Н.: Счастлив.

26 февраля. Понедельник. Утром были вчерашние два студента. Один из них воображает, что он Христос, Дух, а Толстой — бог. Л. Н. говорил с ним серьезно, как с человеком, доступным сочувствию, разумным доводам. Другого, ужасно возбужденного, успокаивал. Оба пошли пешком в Тулу, в сильный мороз. Рядом с ними ехали пустые сани с полостью, которые послали за ними.

У Л. Н. все еще насморк. К обеду пришел в шапочке, халате. Школа. Л. Н. читал школьникам Евангелие, они рассказывали прочитанное. Некоторые не слушали, скрипели дверью, щелкали замком, шумели. Л. Н. долго молчал, слушал, потом сказал: «Что делаете?» — и этим отвлек от замка. Когда он спрашивал, перебивали его, сразу говорили трое. Совершенная свобода.

Вечером Л. Н. говорил очень интересно про критиков, что они лишены художественного чутья, например Стасов, и потому могут рассуждать без того, чтобы быть тронутыми (до слез), музыкой, живописью и т. д.

Л. Н. отметил в книге Наживина на пяти — восьми страницах погрешности против русского языка. Он нашел их неимоверно много, около 300. Обыкновенно читателю и 15-я часть не режет глаза, а при внимательном чтении найдет пятую часть, так мы свыклись с испорченной литературной и газетной речью*.

Л. Н. (о наживинском языке): Эта неточность речи пошла с Достоевского и теперь общая: «белым голосом петь», «жидкие глаза». У Меньшикова эпитеты верные, как одежда, которая хорошо идет.

Л. Н. привел много примеров из Меньшикова, как он обогатил литературный язык, его выражения останутся (будут употребляться).

Софья Александровна спросила о «Купце Калашникове». Л. Н-чу не совсем нравится; есть (о боге) неестественные, преувеличенные фразы.

Софья Александровна спросила Л. Н., читал ли Писарева.

Л. Н.: Пересматривал.

Была речь о Белинском.

27 февраля. Вторник. Софья Андреевна вернулась из Москвы. Л. Н. не выходил из-за насморка. Вечером принес десять писем, которые написал сегодня¹, кроме них — статью². Заметил: сколько времени проходит (теряется) прогулкой, но что не жалеет, она нужна.

Софья Андреевна: Ты ведь тогда обдумываешь, не теряешь время для работы.

Л. Н. сделал отрицательный жест, сказал:

— Хорошо на воздухе прогуляться.

Л. Н. получил немецкое письмо из Чикаго, о земле, о том, что 80 миллионов американцев, захватив шесть миллионов квадратных километров земли, не впускают туда японцев, китайцев, а европейцев — с ограничениями. На товары — пошлина 50 процентов их ценности³.

Л. Н.: Вот Генри Джордж! Американцы захватили кусок земли, а другие — погибай! Государство, как помещик, захватило землю и благоденствует.

- 385 -

Это соображение (что есть захват земли народами) мне в голову не приходило, и у Генри Джорджа его нет.

Софья Андреевна рассказала, как работала в Историческом музее. Читала письмо Страхова к Л. Н. о Достоевском, биографию которого Страхов писал; пишет, что он был тщеславный, злой, развратный; как об этом писать? Решил умолчать, пусть зло погибнет.

Л. Н.: Вполне, вполне, вполне! Это на него похоже — и прекрасно.

О Репине.

Л. Н.: Репин сказал Татьяне Львовне: «Я не талантлив, я трудолюбив».

Л. Н.: «Запорожцы» — не картина, потому что мысли нет.

Л. Н. вспомнил, когда был с Чертковым у Репина и видел «Искушение Иисуса», сказал: «Это отвратительно, это гадко...»

— А на мое счастье, — продолжал Л. Н., — после того там смотрели «Дуэль», от которой я просто расплакался»⁴.

Софья Александровна вспомнила, что Репин писал «Дуэль» после прочтения судебного протокола о дуэли, который прислал ему Жиркевич.

Татьяна Львовна: Репину одни <бы> портреты писать.

Речь о портретах.

Л. Н.: Портреты нельзя выдумать. Их лет 200, 300 тому назад писал Ван-Дейк — и так, как теперь. Нечего придумывать.

Что-то про портреты Пастернака. Неодобрительно.

Л. Н.: Репин, Трубецкой — с художественным темпераментом. Это их главное, а вегетарианство и прочее — побочное. На портрете должен быть человек, как живой. Копия перовского портрета Тургенева была выставлена в окне художественного магазина на Арбате. Посмотришь нечаянно — впечатление, как живого⁵.

Софья Андреевна: Я выписала из твоих записных книжек мысли о женщинах. Ты несправедливо о них рассуждаешь.

Софья Александровна (Л. Н-чу): Я 21 год знакома с вами, и вы все время унизительно высказываетесь о женщинах.

Л. Н.: Наоборот. Хорошая женщина лучше всякого лучшего мужчины, дурная — хуже худшего мужчины.

Софья Андреевна стала читать выписки про женщин.

Л. Н.: Это все прекрасно. Тут ничего несправедливого.

Л. Н. получил письмо вдовы, выйти ли ей замуж⁶:

— Всегда спрашивают, если желают свое желание подтвердить. Я отвечаю таким: «Если вы чувствуете, что не можете жить целомудренно».

Л. Н. вышел к чаю в 11. Принес Наживина «Менэ... Тэкел... Фарес...» и отдал читать Софье Александровне. Сказал:

— Конец пересмотрел и не отмечал. Нехорошо, что меня хвалит; нехорошо — романическое. Про революцию — многосторонность, интересно пишет. Напрасно роман писал. Я думаю, как роман скорее слаб, но рассуждения сильные высказывает. И смелость большая. Отрицание существующего революционного освободительного движения. Большое нагромождение событий: и голод, и бомбы... это ослабляет впечатление⁷.

Всё это Л. Н. сказал не сразу, а отвечая на несколько замечаний Софьи Александровны.

Л. Н. с Софьей Александровной про покушения последних дней.

Л. Н.: Покушения — признак ненависти к властям, к власти вообще и к богатым. Это признак, что форма жизни насилием, силою отжила. (Как отжило рабство.)

Я дал прочесть Л. Н. французское письмо Шкарвана, в котором отказывается явиться свидетелем в суд⁸.

Л. Н.: Хорошо. — И прочел его вслух.

- 386 -

28 февраля. Приехала Мария Александровна. Л. Н. пополудни не выходил; вышел к дневному чаю и долго читал Софье Андреевне, Софье Александровне, Марии Александровне Паскаля «Pensées»¹. Пришли Михаил Сергеевич и Наталья Михайловна, Л. Н. все продолжал читать.

— Люблю Паскаля и Амиеля, — сказал он.

Л. Н. (о своей школе): Теперь читаем Евангелие. Я хочу перебить его рассказами, а во всем «Круге чтения» годных рассказов нашел только десять. Дети — строгие судьи в литературе. Нужно, чтобы рассказы для них были написаны и ясно, и интересно, и нравственно. Ведь прекрасные «Живые мощи» Тургенева не подходят им (деревенским детям). Охотник пришел, барские воспоминания. Это удивительно, как мало в литературе того, что можно читать с детьми, с серьезными людьми и с требованиями от себя. Не нашлось бы что в Лескове и Чехове? Впрочем, искал и, кроме «Беглеца»², не нашел.

Вечером я лег в своей комнате и слышал, как Л. Н. занимался с мальчиками «под сводами»: Л. Н. читал «Краткое изложение Евангелия», объяснял и спрашивал. Мальчики, перебивая друг друга, отвечали. Когда некоторые из них шумели и не слушали Л. Н., он или повышал тон, или просто говорил: «Мальчики!» или «Слушайте!» (не раздраженным, а спокойным голосом) и продолжал читать; и они всегда стихали и продолжали слушать*. Но вскоре я заснул, не дослышал до конца. Потом, как всегда, просили книжек, и Л. Н. дал им.

Не помню, к чему Л. Н. сказал:

— Как печатное слово импонирует! Я читаю и приписываю ему больше значения, чем сказанному (...он <автор?> связывает слова...), но важны те мотивы, по которым он пишет и по которым говорят люди. Вот что важно.

Л. Н. просил Наталью Михайловну починить ему маленькое синодальное Евангелие.

— 25 лет с этим Евангелием занимаюсь, привык к нему, — сказал Л. Н. — Приклеить корешок, почти оторвался.

Михаил Сергеевич длинно рассказал про своего сына Сережу, учащегося в Лозанне, про его отношения к вдове, с которой философствует.

Л. Н.: Когда я был молодым человеком, отношения к женщинам своего круга были самые чистые.

Софья Андреевна говорила про забастовки типографщиков, трамвайных служащих, рабочих на заводах в Москве (один — английский — расчел всех). Софья Александровна говорила, что развелось нищих в Москве — ужас и что просят не «христа ради», а «будьте любезны».

Вечером уехала С. А. Стахович.

Л. Н. говорил, что получил письмо от 16-летнего гимназиста из Урюпина, что он принадлежит к социал-демократической партии, что желал бы посетить Л. Н. и Софью Андреевну: «Вы старенькие, скоро умрете».

— Это мне приятно слышать, действительно приятно, — сказал Л. Н.

Уезжавшей С. А. Стахович Л. Н. сказал:

— Скажите братьям (Михаилу и Александру, членам Думы): единственное, что им нужно сказать, о чем все молчали: обложить всю землю единым налогом. Больше ничего и не нужно. А то и совестно, что они молчат.

И спросил Софью Александровну:

— А что, ваши братья читали Генри Джорджа?

— Нет. (И она, кажется, не читала.)

Л. Н.: Ах, как удивительно! Как же можно было это не читать!

- 387 -

ТОЛСТОЙ

Москва, 1896

Фотография фирмы Шерер и Набгольц с дарственной надписью: «Дмитрию Васильевичу Никитину на добрую память. Лев Толстой 28 февраля 1907 г.»

- 388 -

1 марта. Л. Н. ездил верхом. Вечером думал и ничего не говорил. Был в сонливом настроении.

Я сегодня ездил далеко, к двум роженицам.

2 марта. Прекрасный день. Л. Н. писал письма, как и вчера; верхом ездил. Вечером не разговаривал, только спрашивал, что̀ в газетах.

Михаил Сергеевич: Трудовики¹ хотят снять подати с земли, нужной для продовольствия семьи, и обложить только землю сверх этой.

Л. Н.: «Для продовольствия» — широкое понятие, как его определить?

Л. Н. сегодня спокойный и веселый.

3 марта. Суббота. Приехали Сергей Львович, Гольденвейзер. За обедом Л. Н. сказал:

— Обвал потолка в здании Думы будет иметь большие последствия. Возникнут легенды в народе, что хотели завалить депутатов, как была легенда про Александра II, что господа хотят убить его¹.

Вечером Л. Н. принес мне в комнату письмо ко мне И. К. Дитерихса, в котором он пишет о Веригине.

— Только это вам и пишет? — спросил Л. Н. (ожидал, что будет личное об ином). — На нас Веригин произвел хорошее впечатление. Я думаю, что я не ошибаюсь. — Немного помолчав: — А впрочем... О Чертковых пишет странно, как будто бы ими недоволен... Этот футбол...²

Я показал Л. Н. в книге Снегирева «Маточные кровотечения», место, где он пишет о духовной стороне брачной жизни. Л. Н. прочел и сказал:

— Общие рассуждения. — Потом прочел о кормлении, кормилицах; о том, что мать обязана сама кормить; спросил, как (на этот счет) за границей, и, когда я ответил, что за границей среди богатых классов выкармливание детей кормилицами очень распространено, Л. Н. сказал: — Это показывает, как мы дошли до конца нашей цивилизации.

Потом Л. Н. сказал о своем «Законе божием для детей», что не удается ему:

— Начал читать с мальчиками Евангелие, но отступаю от его хода; тогда почему же Евангелие? Хотел из «Круга чтения» сделать детский — выходит слишком теоретическое.

Л. Н-чу тоже не нравится. Не умеет справиться с задачей. Но говорил об этом спокойно, с улыбкой, не с огорчением и безнадежностью.

Л. Н. спросил Гольденвейзера, не знает ли он Горького «Le sage»? Л. Н. читал в журнале «Etudes Franco-Russes»³. Гольденвейзер не знал и заметил, что новая пьеса Горького была освистана в Риме⁴.

Л. Н.: Горького слава не выдержала. Островский написал пять-шесть драм («Не так живи, как хочется» — это его зенит), потом остановился, но последние его (плохие) драмы все восхваляли во имя славы первых. Его слава выдержала.

Веселый, какой-то распущенный вечер: кефир, вино. Гольденвейзер уехал, Сергей Львович играл на фортепиано с 11 до половины первого.

4 марта. Приехали Н. Л. и М. Л. Оболенские, М. Л. ночью уехал в Киев. За обедом — об астрономии.

Л. Н.: Были интересные астрономы¹. Году в 1852 было затмение солнца. Барятинский послал сказать Шамилю, что он прикажет солнцу скрыться и опять открыться. Шамиль ему ответил, что он знает по календарю, что это будет.

С Сергеем Львовичем споря, Л. Н. сказал:

— Весь опыт так называемых физических наук — это история, а системы — это басни. Системы на нашей памяти одна другую заменяют.

Л. Н.: Каждый человек есть все проявляющееся новое и новое существо, а не есть тот же человек.

Сергей Львович вспомнил Ивакина, бывшего домашнего учителя, что он мог бы Софье Андреевне многое припомнить для ее книги².

- 389 -

Л. Н.: Какая это жизнь — учителя гимназии. Всё одному и тому же учит.

Л. Н.: Японцы и англичан и американцев за пояс заткнули, за несколько лет западную цивилизацию (внешнюю) совсем освоили. В некоторых предметах опередили. Это доказывает, что очень легко западную цивилизацию освоить, что она медного гроша не стоит. Другое дело — нравственный склад жизни: этот трудно вырабатывается.

Л. Н.: Болезнь старости — забывать недавно пережитое. А все-таки помнится квинтэссенция пережитого.

Л. Н. беспокоится об Александре Львовне, которая все кашляет.

5 марта. Приехал Михаил Львович с Александрой Владимировной, четырехлетним Ваней и трехлетней Таней.

Л. Н. за обедом рассказал, как, подъезжая верхом от плотины к Марии Александровне, его лошадь завязла по брюхо в сугробе; он должен был слезть, держать лошадь за поводья, и сам завяз, и в этот критический момент на них набросились собаки. Тут подбежали мужики, шедшие за ним, выручили. Собаки нападали больше на лошадь (а Делир боится их). Л. Н. испугался, и после сердце у него расстроилось.

Вечером Л. Н. занимался с мальчиками «под сводами». Читал им отрывок из «Записок из Мертвого дома» («Орел»), помещенный в «Круге чтения»¹ — и рассказал про Достоевского.

Потом раздавал книжки. «Лев Николаевич! Мне ету дайте, ету!»

Ночью уехал Сергей Львович.

6 марта. Вторник. Второй день Михаил Львович с женой и старшими детьми. Я весь день с больными. Вечером приехал Андрей Львович. У Л. Н. школа.

Андрей Львович говорил про озлобление рабочих в Туле. Когда едет с должностным лицом, им кричат: «Кровопийцы, дармоеды!» и т. п.

Л. Н.: Понятно. Были в гипнозе, гипноз прошел¹.

По этому поводу произошел спор между Л. Н., с одной стороны, и Софьей Андреевной и Андреем Львовичем, с другой.

Софья Андреевна: Ведь в Америке еще больше разницы, чем у нас, между богатыми и бедными, почему же там не так? Если гипноз, то общий.

Спор.

Л. Н.: Мне стыдно, когда несут мороженое и мальчики стоят в передней.

Андрей Львович: А я завидую великому князю...

Л. Н.: Разница между его и твоим образом жизни не так велика. Мужику, во-первых, говоришь «ты», в комнату твою он не может войти...

В споре живо участвовала Софья Андреевна.

Л. Н.: Выгода богатых, что могут видеть несправедливость своего положения и переменить его. Несчастье бедных, что они завидуют.

Л. Н. (Андрею Львовичу): Не надо участвовать в революции и в контрреволюции — перемены внешней жизни бесполезны, и не в нашей власти. — Одно внутреннее (внутренняя работа над собой, изменение себя) нужно, и одно оно в нашей власти. Не можем знать и изменять будущее, а только самого себя.

Андрей Львович: Что же, пьяного нищего посадить со мной за стол? Будет кривляние.

Софья Андреевна привела подобные же, impraticables* примеры.

Л. Н.: Приво́дите крайности, а нужно в обыденной жизни, в том, что кажется мелочами, изменяться: вот я теперь уйду к себе, и, если не буду волноваться и не стану осуждать вас, скажу себе: «Слава богу» и буду

- 390 -

рад, почувствую блаженное чувство; если же потеряю терпение, буду недоволен собой. Становиться лучше — это единственная (возможная) радость, благо. А другие заботы, радости — это Танины матрешки-игрушки — ни к чему.

Михаил Львович попросил читать домой Наживина «Менэ... Тэкел... Фарес...» с отметками Л. Н.; Александра Владимировна — «Ramakrishna» Баба Бхарати. Л. Н. дал, только просил вернуть.

Мальчики каждый день просят книг, и Л. Н. каждый день им дает, хотя как должно быть трудно ему распределять их. У мальчиков это вроде мании: иногда приходят каждый день за книгами; у иных их, должно быть, по 30, нам уже давно надоело им давать.

За обедом Л. Н. шутил с Таней (дочкой Александры Владимировны) и спрашивал ее немецкие слова. Знала и умела отвечать*.

В час ночи Л. Н. пришел ко мне:

— Вы еще не ложились? Какое это сердечное средство? Мне оно не нужно, а только спросить пришел. Не вспомню — не засну.

Я: Строфант.

Л. Н.: Да, строфант. Не мог вспомнить.

7 марта. Л. Н. ездил верхом.

Вечером приехал Н. Я. Гурович, дантист, автор статьи «Об альтруизме». (Он посылал ее в рукописи Л. Н., и Л. Н. ему из учтивости ответил¹.) Л. Н. с ним поговорил.

Л. Н. (о нем): Самоуверенно, как если бы что новое говорил, а ничего не знает, что̀ в литературе об этом написано. Кажется, психически больной...

Л. Н. хвалил сегодняшние занятия в школе, потом просматривал каталог изданий «Посредника» 1900 г. За чаем прочли вслух рассказ «Телка» (издание «Посредника»)².

Л. Н.: Хорошо написано (первая половина).

Л. Н. продиктовал Александре Львовне, какие книжки ему нужны для детского «Круга чтения». Просматривая каталог «Посредника», сказал:

— Что тут труда! — Продиктовал мне названия еще нескольких хороших книг и сказал: — Переделать все их надо, изложить детям³.

Потом Л. Н. рассказал об индусской книге на английском языке, которую сейчас читает; что там есть рассказ о царе, который пошел в пустынники, похожий на рассказы о христианских пустынниках⁴.

Л. Н., проходя через переднюю, где я ставил в шкаф книги, сказал, указывая глазами на толстые церковнославянские книги:

— Вот «Жития святых»; ими мало пользуюсь. — И Л. Н. постоял, как мне показалось, колеблясь, не взять ли к себе эти книги.

Л. Н.: Сегодня к «закону божию» подошла сказка о пришедшем к Пифии. Не нужно знать будущее, а только самого себя — γνωϑι σεαυτὸν** (т. е. то, что твоя божественная душа требует в настоящем).

Л. Н. убрал из кабинета исторические книги: о декабристах, Екатерине II, Павле, Александре I, Николае I и Александре II. Он их держал и читал прошлым летом и осенью для исторической работы (романа), которую бросил. Те книги, которые были из петербургской и московской библиотек, возвратил на прошлой неделе через С. А. Стахович и Сергея Львовича. Некоторые же книги из тех библиотек, которые не мог вспомнить,

- 391 -

из какой, остались пока неотосланными. Штемпелей на книгах нет.

ОТРЫВОК ЗАПИСИ МАКОВИЦКОГО НА ОТДЕЛЬНОМ ЛИСТКЕ
К ТЕКСТУ ОТ 6 МАРТА 1907 г.

Листок вложен в машинописную копию «Яснополянских записок» в обработке Н. Н. Гусева.
Правка рукой Гусева

Исторические книги, убранные 7 марта 1907 г. из кабинета Л. Н.:

«Сибирь и каторга» С. Максимова. СПб., 1891.

«Раскольники и острожники» Ф. В. Ливанова.

«Сочинения и переписка К. Ф. Рылеева». СПб., 1872.

«Религиозные убеждения декабристов» прот. Т. Буткевича. Харьков, 1900.

«Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном» А. П. Беляева. СПб., 1882.

«Записки И. Д. Якушкина». М., 1905.

«Донесение его имп. величеству Следственной комиссии» (старая книга). <СПб.,> 1826.

«Воцарение императора Николая I». — «Русский вестник», 1882.

«Воспоминания декабриста А. С. Гангеблова». М., 1888.

«Император Николай и иностранные дворы» С. С. Татищева. СПб., 1889.

«Первый декабрист Вл. Раевский» П. Е. Щеголева. СПб., 1905.

«К истории декабристов». Статьи С. Лунина, Никиты Муравьева. М., 1906.

«Внешняя политика Николая I» С. С. Татищева. СПб., 1887.

<М. А. Корф>. «Восшествие на престол Николая I». СПб., 1857.

«Записки Басаргина». М., 1872.

«Дипломатические сношения России и Франции 1808—1812 гг.» вел. кн. Николая Михайловича, т. IV—V. СПб., 1906—1907.

«История Николая I» Поля Лакруа, т. I, вып. 1—2. М., 1877—78.

«Император Александр II» С. С. Татищева, т. I—II. СПб., 1903.

«Записки С. Гр. Волконского» (декабриста). СПб., 1902.

«Записки кн. М. Н. Волконской». СПб., 1904.

«Князья Долгорукие, сподвижники Александра I», вел. кн. Николая Михайловича. СПб., 1901.

«Император Николай I» Шильдера, т. I—IV. СПб., 1903.

- 392 -

«Император Павел I» Шильдера. СПб., 1901.

«Император Александр I» Шильдера, т. I—IV. СПб., 1904—1905.

«Histoire de Nicolas I» par Paul Lacroix. P., 1871.

8 марта. Четверг. Приехали А. М. Бодянский, П. Л. Успенский, П. А. Мазаев (молоканин). Л. Н. провел с ними много времени. Они присутствовали на занятиях в школе (я почти не присутствовал — устал, голова болела, очень занят больными).

Бодянский о своей харьковской газете «Народное слово» (деньги дал Мазаев), которая хотела быть христианской, но сотрудниками явились кадеты и социалисты-революционеры, и он невольно принимал их статьи. Третий номер ее конфисковали, на четвертом прекратилась.

Л. Н.: Даже с государственной точки зрения это странно, так как то, что газета старалась внушать — против всякого насилия, убийства.

Л. Н. был или усталый, или считал бесполезным убеждать, или берег себя, — но он мало говорил и больше просил своих собеседников читать то, что они с собой привезли.

Когда в 11 часов вечера они уехали, Л. Н. стал играть в шахматы с Михаилом Сергеевичем.

Л. Н.: Я так и думал, что они кадеты. Тот, черный (Успенский) — не кадет. Высокий (Мазаев) ни при чем. Он только деньги дает.

Михаил Сергеевич спросил, зачем они издавали газету.

Л. Н.: Бодянский — себя заявить. Тот (Мазаев) — выдвинуть себя, а тот (Успенский) — умный человек, знаю его по его письму о Кудрине¹.

Вечером в 7 приехал и уехал в 11 Андрей Львович. Рассказывал про студента Покровского — нервного и психически больного, бывшего в Ясной неделю тому назад. Больной находится в больнице для душевнобольных, и выдают его на поруки в Москву.

Л. Н. сказал про него и его нервного друга-туляка, ходившего в Ясную чаще:

— Он (туляк) не знал, что тот сумасшедший, потому что находился под его влиянием.

9 марта. Пятница. Л. Н. ездил в Ясенки. Вечером: Л. Н., Софья Андреевна, Сухотины, Юлия Ивановна, Николай Леонидович. Александра Львовна лежит.

Софья Андреевна получила анонимное письмо (от яснополянского крестьянина Михеева), чтобы доктор прекратил лечение в деревне: во-первых, заносятся разные болезни в деревню; во-вторых, он мало занимается деревенскими, а больше чужими, которые платят.

Л. Н. (мне): Неприятное письмо, — и выразил недоумение и любопытство, какая причина побудила написать его. Я предположил, что зависть к Марфе, где квартира¹. Л. Н. согласился и сказал:

— В Груманте сходка; хотят снести два каменных дома новопостроенные, стесняющие выгон. В Ясной хотят снести угловой дом Степана Резунова, потому что на аршин в переулок вдался. Зависть, взаимное озлобление. Дай (крестьянам) три месяца анархии — та̀к будут друг друга обижать, что пожелают Николая Павловича, только бы завел какой-нибудь законный порядок.

Сегодня Л. Н. говорил с начальником почты в Ясенках. Начальник сказал, что Дума, новое правительство увеличит их оклад, можно будет детей воспитать.

Л. Н. (ему): Ведь достаточен для пропитания семьи? Дети могут обучаться ремеслу.

Он: Разве плотничьему; сыновей надо в технологическое училище, дочерей — на курсы.

Л. Н.: Стало быть, на шею народа. Вот где корень желания перемены

- 393 -

правительства, либерализма. Наивный эгоизм. Этот эгоизм оправдывается либерализмом.

Л. Н. (радостным голосом): Я получил два хороших письма: Картушина² и студента-медика (А. Колесниченко)³. Картушин твердо решил работать на земле, поселиться на Кавказе (Сочи, Черноморской губ.). Пишет, что тамошние революционеры теперь не берут никаких моих сочинений, потому что начинаются разговоры о боге, и их прокламации не хотят читать. Студент-медик, пройдя через социализм, анархизм, пришел к убеждению, что наша цивилизация у конца; хочет бросить училище и идти в общину. Ищет знакомства с людьми одних взглядов, напишите ему адреса: Дудченко, Беневского, Картушина; спишите ему его (Картушина) письмо, как раз соответствует ему — Николаева, Суткового, Лебрена. Я ему отвечу.

У Л. Н. сегодня перебои. Я зашел к нему. Щупал его пульс левой руки, он же себе в то же время — правой, и считали перебои. Пульс 80, слабый. Я советовал ему не писать и не читать, наклонившись вперед, и еще кое-что. Л. Н., мягко отклоняя ненужные мои старания, сказал: «Старость не вылечите».

Вечером Л. Н. ходил по зале. В 11 выпил черного кофе. Софья Андреевна не знала, что у него перебои, и, когда я ему принес в кабинет кофе, дал мне знак не шуметь, чтобы Софья Андреевна не услыхала.

Л. Н. сказал, что перевел сегодня 50 изречений Ларошфуко в книгу Русанова, — «и плохо». Прочел вслух некоторые — тонкие, остроумные, глубокие.

Л. Н. не читал несколько дней газет — признак относительного здоровья и серьезной работы мысли.

Л. Н. вспомнил рассказ, который хотел написать, «о бекешке» Дельвига, соседа из Покровского:

— Мы были маленькие, довольные своим графством, подтрунивали над его бекешкой. Бекешки раньше были в ходу, а тогда — уже «mauvais ton»*. Потом я узнал, что у Дельвига остались какие-то долги (отца?) и он решил не заводить нового платья, пока не заплатит эти долги⁴.

10 марта. Прошлую ночь я лег в половине 4-го, встал в 7, а т. к. у Л. Н. вчера вечером были перебои, дожидаюсь его, не иду в амбулаторию. Перебои и теперь, утром. Пополудни ездил в Воздремы и Головеньку — у обоих больных гангрена легких.

В 11.30 ночи Татьяна Львовна родила шестимесячного мертвого ребенка. Вернувшись в 12.30 с Софьей Андреевной от Татьяны Львовны, Л. Н. подал мне руку, как бы в благодарность, и пожалел «бедняжку Таню». Потом сказал, что получил письмо от Суткового, — очевидно, радость ему¹.

Пропасть всяких книг (с почты из Тулы). Между ними «Псевдохристианство как тормоз прогресса (Беседы с братьями по духу)» Н. Анинского². Л. Н. об этой книжке:

— Это социалист (написал), который понимает христианство в высоком смысле. Это интересно, что может в нынешнее время такую книжку написать (о православии, против него).

Другая книжка — «Love God». The Caxton Press, Los Angeles, Calif.

Л. Н. о ней сказал, что это фальшивая американская компиляция всякой всячины. Увидев в раскрытых «Искрах» фотографии Думы и статьи о ней, сказал:

— До чего мне это неинтересно!

М. С. Сухотин по поручению Л. Н. исправляет перевод Вовенарга, сделанный Русановым, и переводит другие его мысли, указанные Л. Н.

- 394 -

11 марта. Воскресенье.

Л. Н.: Получил письмо от Шейермана. Его на полгода заключили, а потом выслали (за границу). Теперь вернулся, хочет жить между крестьянами; ему семья сочувствует, но власти не позволяют¹.

Михаил Сергеевич: Он, наверное, был в Крестьянском союзе?

Л. Н.: Я его просил, чтобы он подробнее описал.

Михаил Сергеевич сказал что-то о Хилкове.

Л. Н.: А Хилков меня поражает с хорошей стороны.

Л. Н. рассказывал, что читал в американском журнале («The Open Court») про медиумические плутни: «Очень интересно»!²

Л. Н., читая письма, начинает иногда с середины.

Л. Н.: Сегодня я думал о Маше, я часто ее вспоминаю, как она была между нами, а теперь ее нет, как это мы продолжаем жить, как прежде?

Софья Андреевна: Какие у нее были хорошие отношения с людьми, везде, где побывала, и за границей!

Л. Н. просил достать буддийские легенды, книжку Каруса из библиотеки.

Л. Н. хвалил школьных детей и говорил, как они любят сказки о животных. Михаил Сергеевич рассказал Л. Н. про Столыпина, что он смел, умен, добросовестен, по убеждению остается председателем Совета министров, рискуя жизнью.

Л. Н.: Столыпину написать: надо о душе подумать. Но ему в этом водовороте не видно... Дума... все это кончится, сгладится, следа не останется³.

Я сказал Л. Н., что помер У. Гаррисон, 63-летний сын У. Л. Гаррисона. Перешли на его статейку в «Evening Post», в которой он ратует за допущение негритянских детей в школы, куда ходят белые. (В том же номере и его некролог.)⁴

Л. Н.: Как отдельный человек поплатится за свои грехи, так и нация. Покупали негров, превращали их в рабов, а теперь имеют — по-ихнему трудный — негритянский вопрос.

14 марта. Приехал Иосиф Константинович¹. Как всегда, интересно рассказывал. Передавал привет Кропоткина и объяснение его, что Л. Н. напрасно пеняет на него, что неправильно толкует и нападает на Генри Джорджа. Он знает Генри Джорджа, и лично знал его, и писал против тех проектов его, о каких он говорил, когда приезжал в Англию, а не о позднейших.

Л. Н.: Нет. Генри Джордж одному учил, тут Кропоткин соврал.

— Что, Кропоткин не приедет (в Россию)? — спросил Л. Н.

Иосиф Константинович: Он собирался, вещи были уложены, как настал поворот (после 17 октября)², получил письма от друзей, чтобы не ехал, что правительство может его заключить (в тюрьму).

Л. Н.: Нет, не тронули бы его и по возрасту и по важности (общественного положения). В России теперь все свободно, кроме как откусить нос Николаю Александровичу. Этого не допустят, а то в России свободнее, чем в западных государствах.

— Как относится Кропоткин к убийствам? — спросил Л. Н.

Иосиф Константинович: Очень сожалеет. Он против них.

Л. Н.: Было ли это во Французскую революцию, чтобы так убивали, как у нас?

Иосиф Константинович: Хилков большое значение приписывает прогрессивному налогу (Генри Джорджа). Сейчас воронежские крестьяне, купившие землю у Е. И. Чертковой по 100 рублей, перепродают ее кулакам по 300.

Л. Н.: Проект Генри Джорджа устанавливает справедливое положение. Я, Софья Андреевна, Михаил Сергеевич могли бы прямо смотреть крестьянам

- 395 -

в глаза, пользуясь землей на одинаковых правах, исполняя одинаковые обязанности. А Черткова сделала, что следовало, а что дальше — не ее дело.

Иосиф Константинович рассказал о том, что Чертков через посредство Эртеля ведет переговоры с Сытиным об издании сочинений Л. Н-ча. Сытина ждут в Англию. Л. Н-чу это было совершенно ново, и он удивился этому известию, и, видимо, смутился, не был рад ему. Иосиф Константинович об этом сообщил в Москве Горбунову, и Горбунов сказал ему: «Это можем и мы сделать. Ведь издаем же мы все книги в большом количестве. Мы еще не кончены».

Иосиф Константинович (мне): «Посредник» умирает, как честный кустарь возле фабриканта.

Иосиф Константинович тоже не одобряет план Черткова и то, что решает, не спрашивая Л. Н.³

В разговоре о Сытине Л. Н. заметил:

— Сытина отчасти сделал Чертков.

Иосиф Константинович опасается, что Сытин изгадит дело.

Иосиф Константинович говорил о Веригине, что он двуличный, нерелигиозный, самовластный, что духоборы против него. Канадское правительство отняло у них землю (не всю, а бо́льшую часть).

Л. Н. не брался судить Веригина — пусть он без религии, безнравственный. «Что нам за дело? Все мы люди».

Иосиф Константинович (о Чертковых): Владимир Григорьевич очень занят своей работой — «Сводом мыслей» Л. Н.⁴, лекциями, футболом. Анна Константиновна — она, собственно, руководит издательством — практическими делами, это на ее плечах. Дима — местный патриот, страстно предан спорту, к России вряд ли привыкнет. Они строят дома́ и дома́: для Ольги Константиновны, для Томпсона и скупают землю кругом; акр — 300 фунтов. Соседи-земледельцы возмущаются постоянной игрой господ в футбол. Играют даже при фонарях.

Л. Н.: Футбол, лаун-теннис, лодки возможны только при рабстве.

Иосиф Константинович рассказывал о Фельтене, что он подвижной спортсмен. Переносит издания через границу.

Иосиф Константинович: В Петербурге, Москве — карты, балы, вечера. Сумасшедшая жизнь. Шаляпин назначил за ложу 500 рублей.

Иосиф Константинович говорил, что был в Петербурге у Льва Львовича, который показал ему свою «Солдатскую памятку» и дал было ее экземпляр, но потом взял назад.

Л. Н.: Может писать что угодно, только не под тем же названием, что отец. Из простого приличия⁵.

Иосиф Константинович: Лев Львович теперь из своего книжного магазина больше всего книг посылает в войска.

15 марта. Приехали Мария Александровна, Н. М. Кузьмин, Иосиф Константинович. Вечером Андрей Львович.

Л. Н. гулял далеко, устал. Рассказал, что встретил обоз с водкой, а навстречу пустые подводы. Л. Н., хотя вообще избегает разговоров во время прогулки, в этот раз спросил: «Что возили?» — «Солому, — ответил мужик и добавил: — Эх, житье стало плохое».

— Я хотел сказать, что житье плохое, а водку везут им навстречу. И что если на паре возит продавать солому, значит, нужды нет; но сейчас же бы услышал жалобы, озлобление. Это теперь так, — сказал Л. Н.

Л. Н.: Неделю не читал газет. Сегодня прочел «Новое время» от доски до доски. Читал Думу. Видно, что из этого ничего не выйдет. Гадкое, мелочное, тщеславное все их говорение.

Кузьмин рассказал об отношении малеванцев к Думе; по их мнению, это меняет одно ярмо на другое.

- 396 -

Л. Н. говорил про примеры отсутствия доброжелательства у крестьян, про зависть между ними.

С мальчиками Л. Н. занимался полтора часа: читал им рассказ Семенова «Ночь перед Рождеством»¹. Шесть мальчиков прекрасны, а другие невнимательны, шумят.

16 марта. Утром уехала Мария Александровна, в полдень Иосиф Константинович; под вечер приехала Надежда Павловна и возвратился Михаил Сергеевич из Москвы с известием об убийстве Иоллоса.

Л. Н. получил длинное письмо Черткова о свободе воли¹, «очень хорошую» статью Евгения Ивановича о воспитании² и письмо временного комитета забастовавших рабочих РСДРП на Демидовской фабрике Владимирской губернии — просят о помощи в «борьбе с капиталом»³.

Л. Н. снова прочел вслух (теперь Михаилу Сергеевичу) то, что читал и вчера: начало статьи Меньшикова в «Новом времени» от 13 марта «Осада власти» (гл. IV)⁴.

— Только Меньшиков может так остроумно написать, — сказал Л. Н.

Л. Н. говорил о Кузьмине, о том, что он рассказывал о малеванцах. Их 1000 человек; свои записки о них Кузьмин оставил здесь⁵. Они о Думе говорят, что это только новое правительство, и не нужно. О Генри Джордже — кто будет оценивать землю и собирать единый налог, опять будет властвовать.

Речь зашла о кокетстве.

Л. Н.: Это смелость красивых женщин, им же мужчины покоряются, льстят, говорят одни приятности. Я тоже был этим грешен. Они становятся смелы. «She has got more brains than is good for her»* ⁶.

17 марта. Суббота. После обеда Л. Н. мне:

— Очень хороши Кузьмина эти Записки. Жалко только — восторженность, напыщенность (ихняя). Для религиозного чувства нужно спокойствие. Очень высокое настроение (этих малеванцев). Чертков будет рад Запискам.

Л. Н. сегодня первый вечер занимался со вторым классом своей школы, в нем младшие мальчики.

Софья Андреевна спросила, хороший ли класс?

Л. Н.: Прекрасный, — и похвалил, особенно некоторых, горбатого сына Власа (Власова). — Умнейший мальчик.

Л. Н. (за чаем): Новый номер журнала Баба Бхарати — хороший («The Light of India»). Пишет, что надо было уничтожить 100000 человек и <две или три> эскадры, чтобы признать, что и другие (цветные) люди имеют право на жизнь¹. — Л. Н. говорил это с усмешкой, как бы изумляясь, что такую давно для него очевидную истину люди Запада могли не видеть.

Я спросил Л. Н., какая разница между браманизмом и буддизмом.

Л. Н.: Как между Ветхим заветом и Новым. Брамины не признают Будды. Они обоготворяют людей, Кришна......**

Л. Н. спрашивал про Татьяну Львовну. Михаил Сергеевич сказал, что она боится за Танечку — что та помрет.

Л. Н.: Непременно помрет когда-то. С этим считаться. Но как же не бояться? Только с этим (страхом) надо бороться.

18 марта. Третий день как солнце греет, под снегом лужицы, по дороге в деревне сегодня потекли ручейки.

Приехал из Финляндии И. Ф. Наживин, по пути на Кавказ — едущий туда покупать землю. С Л. Н., как всегда, интимные разговоры в кабинете. Л. Н. его ценит и как талантливого писателя¹.

- 397 -

И. К. ДИТЕРИХС

Англия, начало 1900-х годов

Любительская фотография

«Приехал Иосиф Константинович. Как всегда, интересно рассказывал. Передавал привет Кропоткина...». — Запись от 14 марта 1907 г.

Софья Андреевна, которая в доме первая прочла его «Менэ... Тэкел... Фарес...», читала ему 1881 год из «истории» своей жизни. Я тоже слушал. Очень живо, интересно. Есть нить, трудно прервать чтение. Софья Андреевна сказала, что ей это писание стоит больших трудов, что и видно: все думы и речи ее с позапрошлого года об «истории». Начала ее писать, когда болела. Тогда, ожидая недалекой кончины, решила и стала писать «историю» своей жизни. Дети, особенно Андрей Львович, ее иногда на смех поднимают за то, что так поглощена этой «историей». Со всеми интересными ей приезжающими гостями непременно разговорится о ней.

Михаил Сергеевич прочел из отчета заседания Думы 15 марта конец речи Джапаридзе, в которой восхваляется кровавое восстание и которой аплодировали². И вспоминал, как грозно-угнетающе действовали такие же зажигательные речи в сочувствующей им среде Первой Думы. У него бывали перебои сердца, когда выступал Аладьин.

Л. Н.: Дума — несуразная болтовня, ни к чему не ведет.

Потом Л. Н. говорил в том смысле, что политиканство, тщеславие руководят думцами — мечутся от предмета к предмету, ничего не постановят.

Л. Н. рассказал, как шел по шоссе с побирушкой, тульским мещанином, работавшим 35 лет самовары; его семья до сих пор этим живет. Он ей платит один рубль в месяц, и этот рубль собирает в три дня на хлебе, который продает. С восторгом рассказывал Л. Н-чу о паломничестве по святым местам Тихоновой пустыни, Киева, Воронежа: «У хохлей (хохлов) и переночевать даром дают и накормят».

— Это нетронутый народный крестьянский мир, — сказал Л. Н. — Мы

- 398 -

считаем миром газетный мир, а это маленький в сравнении с ним (народным).

Л. Н. принес было рукопись Кузьмина о малеванцах и дал Наживину читать. Теперь, увидя ее на столе возле Наживина, взял ее, сел к круглому столу и читал из нее долго вслух, начав с того места, где малеванец рассуждает о бесполезности Думы. Читал так, как и сам он редко читает (а он, по-моему, самый лучший чтец), — с вдохновением, жаром, убеждением. Когда Л. Н. кончил читать, мы все молчали, были тронуты. Мне хотелось сказать, что эти слова Малеванного сильнее, более действующее, чем новые статьи Л. Н., но не сказал.

Наживин говорил про плохие дела Ивана Ивановича («Посредника»); он сам сумрачный, апатичный. В прошлом году «Посредник» выпустил пять миллионов листов. Издание всяких газет, книг в России за последние два года было огромнейшим, но теперь засекло. «Посреднику» грозит крах. Наживин говорил, что начинают интересоваться взглядами Л. Н. Каждую неделю кто-нибудь читает о Л. Н.

Л. Н.: Сознание изменяется. Все стремятся к единению.

Наживин подтвердил, как сознание изменилось в эти два года.

За обедом Л. Н. говорил с Наживиным про охоту на медведей. На его душе три медведя, т. е. собственно два: одного отогнал медвежатник и убил брат. То, что его погрыз медведь, не было ему неприятно. Щеголял черной повязкой. Медвежатник был маленький, худенький, без бороды...³ Потом Л. Н. шутя говорил про «того» Л. Н., что он ему чужее чужого человека, что он бы с ним и говорить не стал или поспорил бы и не убедил бы его. Л. Н. рассказал, сам удивляясь тому, что мальчикам, старшему классу (до 13 лет), читал сегодня Гаррисона о непротивлении⁴, перефразируя некоторые места. Интересовались и отлично понимали.

19 марта. Л. Н. за обедом спросил меня, какие письма я получил. Он получил от Конкина из Канады¹. Пишет, что ездил с Веригиным в Монреаль. Правительство требует от духоборов принятия в собственность участков и присяги на подданство Эдуарду (новому королю). Они ни земли не приняли, ни присяги не дали. Им это трудно, когда обзавелись хозяйством, дорогими машинами, за которые еще должны. Если бы были простые земледельцы (не богатые машинами), переехали бы в другую страну, в Калифорнию. Правительство же не может сделать исключения. Помолчав, Л. Н. сказал:

— И смешно это: как многое в свете — детские игрушки. Ведь канадскому правительству их присяга и Эдуард тоже не нужны, а оно не уступит (своих требований) и лишится лучших своих переселенцев. Но это легко, потому что там теперь заселено, и ждут (своей очереди) новые поселенцы. Как только земля духоборцев станет свободна, — сядут на нее.

С 7 до трех четвертей 8-го Л. Н. в школе (первый класс); потом шахматы с Михаилом Сергеевичем.

Л. Н. получил 10-тикопеечную брошюру «Кто победит?» В. Ярковского².

Л. Н.: Это анархическая брошюра, очень хорошая. В ней новый довод за распущение войска, что не нападут на нас другие, таков: если Германия распустит войско, разве наши мужики, рабочие нападут на нее?

Михаил Сергеевич сказал:

— Нет, но Германия нападет на нас, если мы распустим войско.

Л. Н.: Германское правительство да, но народ — нет.

За чаем Л. Н. выпил по обыкновению две полбутылки кефира. Он любит трехдневный, кислый, густой. Похвалился, что не завтракает, только два яйца ест, — меньший объем пищи.

Л. Н. (мне и Михаилу Сергеевичу): В Записках Кузьмина сильно еще одно место: как социалист стал малеванцем. Когда сознание в народе пробудится, неизбежно будут последствия этого.

- 399 -

20 марта. Л. Н. четвертого дня ушибся, но ходил гулять.

Александра Львовна возвратилась из Москвы; Л. Н. за обедом спросил ее про дочь Бутурлина:

— Кто же она, какого она духа?

С настройщиком говорил про балалаечников Андреева, хвалил их игру, и про гармонщиков тульских¹.

Школа. Вечером Л. Н., Софья Андреевна и Александра Львовна пошли к Сухотиным.)

21 марта. За обедом Л. Н. ко мне:

— Читали страшное! Девушка* на похоронах Иоллоса убила городового¹.

Александра Львовна: И, кроме того, убили еще двух городовых на постах.

Л. Н.: В японском журнале в «Review of Revolution» — перевод Тургенева на английский: девушка стоит перед страшным зданием в раздумье, войти или не войти, и входит; слышится голос: «Она безумная», а другой голос — «Она святая»². Вот эти две вещи читал одну за другой (Тургенева — в японском журнале, про убийство городовых — в русской газете). Вот действие! Тургенев пользуется авторитетом, и его вещь проникла уже в Японию. Надо обращаться со словом осторожно, особенно писателю.

Молчание.

Л. Н.: Тургенев не был серьезный человек.

Софья Андреевна подтвердила.

Л. Н.: Достоевский не был так изящен, как Тургенев, но был серьезный. Он много пережил, передумал. Умел устоять, чтобы не льстить толпе.

— Это мало кто может устоять, — сказал кто-то.

Л. Н.: Да.

С 7 до 8.10 Л. Н. занимался со вторым классом. Вышел восхищенный учениками (младшими), как они хорошо пересказывали из Евангелия об искушении Христа то, что читали третьего дня, и притчу Паскаля о доме и хозяине³. Все внимательны.

— Я пришел к ним довольно вялым, а они меня подняли, — сказал Л. Н.

В 11 часов вечера опять разговорился о них:

— Только один шалун между ними. Грех не дорожить таким вниманием! Когда читаем притчи, то их внимание обращается больше к рассказу — притче, чем к нравственной истине, которую притча объясняет. Одно меня смущает, что их балую, что им картинки показываю, что это их привлекает.

22 марта. Сегодня длинная корреспонденция о восстании крестьян против землевладельцев и евреев в Румынии: «Русское слово», 21 марта¹. Я рассказал Л. Н. и сказал, что если лишь пятая часть этого правда, так и тогда это самое большое восстание крестьян в Европе за последние 100 лет, может быть, за исключением одного галицийского — 1846—47 гг. Опустошено несколько сот городов. В первые дни писалось, что убивают евреев и что этим руководят члены «Союза русского народа», которых 2000 поехало туда. Чтобы евреев убивали — теперь не слышно, а в столкновениях с войсками по 40, 50, 200 убитых крестьян.

Л. Н.: Меня удивляет не то, что убивают, — при этом отсутствии нравственного начала, когда проповедуют, что всякого можно убивать, а что мало убивают.

23 марта. Привезли новый шкап; отодвигали ящики с книгами и нашли ужа, вынесли его и пустили. В Ясной поверье, что в каждом дворе

- 400 -

живет домовой — уж, и его не трогают. В ином доме уж обедает вместе с хозяевами, крошки со стола подбирает, молоко из чашки пьет (например, у священника в Мясоедове). В подвале под террасой, под балконом и в нескольких комнатах нашего дома живут ужи. Они показываются в это время — перед весной.

Л. Н. в буфете встретил Авдотью Васильевну с оголенными локтями:

— Вы по последней моде? — сказал ей. Потом, улыбнувшись, спросил нас, Александру Львовну, Надежду Павловну и меня: — Что такое мода? — и, не получив удовлетворительного ответа, сказал: — Это должна быть такая привлекательная и смелая женщина, которая пренебрегает общественным мнением, знает, что бы она ни делала, все за ней пойдут. И тогда начинается подражание, и это подражание — мода.

Вчера и сегодня проверяли с Александрой Львовной для Черткова копию дневника Л. Н. с июня 1906 г. по февраль 1907 г.

Вечером приехал Иосиф Константинович проститься. Едет в Тифлис жить.

Иосиф Константинович рассказывал, что Кун (директор Оружейного завода в Туле) отказал наотрез председателю «Союза русского народа» в выдаче оружия, штук 1000, и будто бы получил выговор из Петербурга. Что-то готовится.

Л. Н. не сказал ничего; только мне показалось, что ему в это не верилось. Рассказал про письмо из Тифлиса от юношей Челокаевых; пишут, что, советуя проект Генри Джорджа, Л. Н. противоречит христианскому решению земельного вопроса¹. Л. Н. в недоумении, отвечать или не отвечать им: «Потерял много времени». — На другой день утром дал письмо Челокаевых прочесть Иосифу Константиновичу, чтобы он на словах ответил им.

— Они или социалисты, или крупные землевладельцы, — догадывался Л. Н. по тону их письма. — Пишут самоуверенным, дерзким тоном.

Речь зашла о каких-то поступках революционеров.

Л. Н.: Смирение, скромность теперь забыли, все считают себя вершителями судеб.

Л. Н. (Иосифу Константиновичу о своем «университете»): — Я раньше отчаивался написать «закон божий», т. е. доступное детям нравственное учение: ведь его нет, трудно; а нынче выходит, удается.

Разговор о том (прежде говорили об убийствах), прогресс или регресс в наше время.

Л. Н. вспомнил урядника, который застрелился на Косой Горе:

— Ужасное время переживаем! Гимназистка убила городового.

Татьяна Львовна: Распутство ужасное.

Л. Н.: А все-таки прогресс есть: то, что было под спудом, теперь выказалось, выразилось. Это теперь жестокость, огрубение ужасное, но само себя уничтожает, потому что множество людей оттолкнулось от этого направления и ищет чего-то противоположного, нового. Самые чуткие, нравственные люди уже не могут участвовать в этом распутстве.

С 11 до 12 вечера Софья Андреевна и Надежда Павловна играли на фортепиано. Л. Н. просил повторить одно адажио Гайдна. На круглом столе, около которого сидели мы с Иосифом Константиновичем, лежала книжка «Современного мира». Иосиф Константинович показал на повесть Куприна.

Л. Н.: В ней, где описывает цирк, — хорошо².

Иосиф Константинович стал хвалить «Allez» и «Капитана Рыбникова».

Л. Н. к похвале «Капитана Рыбникова» отнесся отрицательно.

Потом Л. Н. раскрыл там же стихи³, стал читать, и, дочитавши страницу, сказал:

- 401 -

— Вся новая литература, (новая) музыка — просто скверная. Фет, — Л. Н., намекая на только что процитированное Софьей Андреевной стихотворение, — это уже путь показал такой, за ним пошли подражатели. Где ни откроешь («Современный ли мир» или что другое) — бессмысленное. — Затем Л. Н. стал смотреть «Новое время»⁴.

Л. Н. попросил найти «Провозглашение» Гаррисона, но я не искал, делая другое. Потом вечером Л. Н. сам искал долго. Это нередко так бывает; не исполняю самых простых поручений Л. Н. (или исполняю не вовремя).

Сегодня уехали: М. С. Сухотин в Швейцарию и Сицилию, Александра Львовна с Наталией Михайловной в Ялту.

24 марта. Утром уехал Иосиф Константинович, при прощании поцеловавшись и с лакеем Ваней по русскому обычаю. Так же вчера Александра Львовна с горничными Сухотиных.

Иосиф Константинович был в Тульском земском книжном магазине сосчитаться. Полгода тому назад отдал туда 50 экземпляров Л. Н. «О значении русской революции» (баснословно дешевого издания — 15 коп.)¹. Они продали 30 экземпляров, а 20 хотели ему вернуть, т. к. не надеются продать! Публика! Но они и не показывают, им брошюра не по душе.

Л. Н. переделал статью Суткового («Свободные христиане»), поправил «Провозглашение» Гаррисона и написал к нему прибавление².

Приехал Андрей Львович, вечером старички у Татьяны Львовны.

25 марта. Уехал Андрей Львович.

Л. Н. снова переделал статью Суткового; кажется, не осталось ни одного предложения, им написанного. И переделал прибавление к Гаррисону.

Софья Андреевна: Не помню, чтобы когда-нибудь мы жили так одиноко, как в этом году.

Всю зиму мало гостей. Мария Львовна умерла, Сухотины живут в другом доме. Андрей Львович, Александра Львовна уехали, теперь остались только Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна и я.

Софья Андреевна о своей работе (пишет 1883 год):

— Чтобы легко и удачно писалось, надо войти в дух того времени, которое описываешь.

Л. Н. вечером слаб, пошел с Софьей Андреевной к Татьяне Львовне.

26 марта. У Л. Н. слабость прошла. Сегодня опять много писал, кончил переделку статьи Суткового и прибавления к «Провозглашению» Гаррисона.

За обедом Л. Н. о дороге:

— Наст держит. — Об Илье Васильевиче, у которого ночью сын помер. Потом о старичках, муже и жене калужских, побирающихся. О первом сказал: — Он непрестанно говорит. Его бы в Думу, делать обструкцию. — И Л. Н. вспомнил картинку, представляющую одного парламентского обструктора: — Глупейшее лицо, и он говорит речь. Совсем бессмысленную тоже нельзя говорить, а то председатель может остановить.

Вечером с 7 до 8 Л. Н. занимался с мальчиками и роздал им картинки. С 8 до 9 Л. Н. был у Татьяны Львовны. Вечером, как и вчера, его знобило, голова болела, слаб.

Л. Н. (мне про школу): Это для меня такая польза, удовольствие. Если бы я для своего удовольствия занимался ими, то выбрал бы пять самых лучших, остальные невнимательны. Еще не прочел с ними Евангелие до конца, надо его прочесть, а потом снова, тогда выйдет что-то.

В 11.10 Л. Н. взял чашку чаю к себе:

— Пойду к себе читать. Читать нечего! Как-то я романы читать не могу, повести.

- 402 -

27 марта. Похоронили Сережу, сына Ильи Васильевича. За обедом Софья Андреевна о своей книге, которую торопится написать, пока жив Л. Н., а то ей может стать тяжело вспоминать после его смерти. Надеется, что это будет книга серьезного тона, какой она в мемуарной литературе не знает, и что будет иметь успех.

О Татьяне Львовне:

— Таня жила светом (успех в свете) и школой. Она вчера вечером читала свои дневники времен школы (художественной) и от воспоминаний не могла спать.

Л. Н. ездил верхом. Статью Суткового и свое прибавление к Гаррисоновому «Провозглашению» перемешал, выходит одна статья. За обедом говорил про то, что читал газеты и что две хорошие статьи: Меньшикова про мужика, нахватавшегося образования и не переварившего его, а только употребляющего его в путаных речах (Л. Н-чу статья была тем более интересна, что такой мужик был летом у него)¹, и Александра Столыпина — о том, что не в малоземелье беда мужика, а в недостаточной обработке земли (пишет о книге немецкого крестьянина, написанной 130 лет тому назад и теперь появившейся в русском переводе, о том, как точно так же, как теперь русские, или еще хуже, хозяйничали немецкие крестьяне)².

С 9 до 9.30 Л. Н. был у Татьяны Львовны; потом пил кефир и у себя в кабинете читал Чехова, нашел том в зале³.

28 марта. Пополудни Л. Н. дал мне письмо Сиксне, «очень хорошее», — прочесть и списать для Наживина¹. Сиксне выпустили из дисциплинарного батальона, перевели в полк и оттуда, за отказ обучаться гимнастике, отправили в Заамурскую железнодорожную бригаду.

Прибавление к Гаррисону Л. Н. все не кончил, статью Суткового кончил. — В № 11 московской новой газетки «Простая жизнь» реферат Ф. А. Страхова «Церковь и Евангелие», читанный в кругу молодежи в Москве 17 марта (о спорных местах Евангелия). Л. Н. дал читать Илье Васильевичу и мне.

За обедом вчера Л. Н. не ел одного блюда, сказав, что ему не следует столько есть. Недавно заметил, что мы едим втрое больше, чем нужно. Сегодня Софья Андреевна за вторым блюдом объявила, что будет только три блюда и салат, но его каждый столько съел, что вышло четыре. Давно уже поднимается вопрос, чтобы за обедом не давать четвертого блюда. Софья Андреевна его отстаивает из-за гостей. Редкие дни, когда их нет.

За обедом Илья Васильевич сказал Л. Н., что пришел странник, которому он велел прийти. Л. Н. попросил Илью Васильевича достать у него в кабинете из кошелька гривенник и дать страннику. Рассказал нам, что встретил на прогулке двух богомольцев: один — этот, а другой 70-летний, сегодня прошел 40 верст. Идет из Новгородской губернии в Киев, питается одним хлебом, который ему везде подают. Зуба у него ни одного нет, корки мочит в воде, чаю не пьет и дома не пил; тот не пришел за подачей. Ночует в деревне.

— Еще сегодня был, — рассказал Л. Н., — бывший солдат, попавший в каторгу на 12 лет, на Сахалин, добродушнейший человек.

Ваня: Он попал ни за что. Толканул офицера, когда тот хотел его ударить.

Л. Н.: За это везде, и в Европе, строго наказывают. Военная служба до того отвратительна, что держится только этакими страшными мерами.

С отъезда Михаила Сергеевича и Александры Львовны Л. Н. к вечернему чаю не выходит. Л. Н. пьет кефир и одну чашку чаю уносит к себе в кабинет.

- 403 -

Л. Н. спросил меня, что я читаю.

— Краткую биографию Гаррисона², — и я похвалил биографию и особенно вступление Л. Н. и рекомендовал два изречения об одурманивании в «Круг чтения». Л. Н. прочел их вслух.

Л. Н.: Гаррисон силен, удивительно силен был в то время, когда боролся. Как это бывает — когда пошла слава, когда ездил в Англию, тогда уже ничего выдающегося не написал.

29 марта. Вчера и сегодня ясные, теплые дни. Вечером школа. После нее Л. Н. пригласил Софью Андреевну, Юлию Ивановну и меня к Татьяне Львовне и прочел вслух «Попрыгунью» Чехова; две трети читал он: так живо, я воображал себе всю историю так, как если бы происходила у меня на глазах. Л. Н. устал, последнюю треть читала Татьяна Львовна, но какая поразительная разница в чтении, а Татьяна Львовна тоже мастерица читать. Л. Н., читая, сначала смеялся, восхищался. Сказал:

— С таким тонким юмором написано; это мне удовольствие предстоит; это я с удовольствием перечту всего Чехова.

Слушал и Дорик; мне казалось, что Л. Н. некоторые места выпускал. Когда Татьяна Львовна кончила, Л. Н. сказал:

— Превосходно, превосходно! Есть юмор, сначала, а потом эта серьезность... И как чувствуется, что после его смерти она будет опять точно такая же.

Софья Андреевна: Я то же самое хотела сказать.

30 марта. Приехал Сергей Львович и был очень приятен. Заботлив о здоровье отца. Рассказал про взгляд Дальгейма (барона, приехавшего из Франции) на русские дела: политику делают заграничные банкиры. Правительство в зависимости от них. Думу распустить правительство не может, не получит займа.

Сергей Львович: Думаем, что идем к чему-то лучшему, что национализация земли даст рай, а мы просто медленно идем к западному буржуазному строю, может быть, с некоторыми особенностями.

Л. Н.: Это и жалко; не с точки зрения славянофилов, а просто буржуазный западный строй — безвыходное положение. Общая ненависть классов.

Сергей Львович: Все-таки буржуазный строй лучше, чем крепостное право.

Л. Н.: Крепостное право — молодой человек, из которого что-то может выйти.

Сергей Львович: Дальгейм говорит, что там книг не читают, одни газеты.

Л. Н.: Это и у нас скоро так будет. Идей никаких нет, путаница, под видом цивилизации — озверение, озлобление, путаница.

Л. Н. возвратил Публичной библиотеке книги, между прочим: «Les vies des plus illustres philosophes de l’antiquité. Traduites du grec de Diogène Laerce». Amsterdam, chez J. H. Schneider. MDCCLVIII.

Л. Н. читал Renan «La vie de Jesus Christ» и говорил про ужасное описание распятия. Потом говорили про воскресение, как его Ге хорошо изобразил¹.

Л. Н.: Это распятие и воскресение будет трудно с мальчиками читать, объяснять. Не захочется неправду говорить о воскресении, что телесного не было, и их скандализировать.

Л. Н. дочел за полтора дня Ренана, будет читать Штрауса². Л. Н. просил достать дальнейшие тома рассказов Чехова из библиотеки.

Л. Н.: В томе, где «Попрыгунья», еще хороши: «Черный монах» — мания величия, как понемногу его охватывает, и «Рассказ неизвестного человека» — интеллигент-революционер служит лакеем, отношение господ, барынь к нему.

- 404 -

Л. Н., когда просит что-нибудь сделать, говорит, например так: «Если будет милость ваша, найдите книгу», «...ответьте», «...пустите мальчиков, чтобы они уселись, и тогда я приду».

Сергей Львович спросил Л. Н., не поехал ли бы он в Москву. Сегодня же звала его и Софья Андреевна.

Л. Н.: Нет. Никакого желания нет.

Л. Н. велел кланяться Бутурлину и сказал о нем, что он мягкий, порядочный до мозга костей человек:

— Помню, как из Козловки пришел со слепым, неприятным человеком, он все время с ним обходился учтиво, услужливо, так, как он относился бы и к царю³.

Л. Н. рассказывал с удивлением и смехом про полученное письмо от американца; спрашивает о том «how to make money»* ⁴? (Это Л. Н. такое чуждое, непонятное, как людям хочется этим жить.)

31 марта. Л. Н. не выходил, но учил. Придя после школы наверх, восхищался:

— Как они рассказывают! Удивительно! Я возьму Евангелие и прочту им главу Иоанна и ожидаю со страхом; а они все запомнят, перескажут!

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна, Н. П. Иванова.

Л. Н. читал в «Новом времени» от 29 марта статью Меньшикова «Пьяный бюджет».

— На две трети миллиарда рублей продается казенной водки! — воскликнул Л. Н. — Помню, когда был государственный бюджет 160—200 миллионов**. — Понравилось ему выражение Меньшикова «алкоголическое одичание», но Л. Н. не ожидает ничего от предлагаемых Меньшиковым паллиативов: убавления законом числа праздников (дней пьянства) и крепости водки (с 40% на 30%):

— Нужно более глубокое духовное воздействие, как в Швеции. Фоканычев пил — бросил. Праздники сами крестьяне перестают соблюдать, работают по воскресеньям.

Л. Н. продолжал:

— Как это Меньшиков может в неделю две темы найти, две статьи может написать, и всегда попадает в точку! В Думе такие мысли не высказывают.

Л. Н. вспомнил про рассказанный ему Ваней инцидент в Думе: члены в память Иоллоса встали, Пуришкевич предложил встать и в память убитых городовых — не встали. А председатель Пуришкевича исключил из заседаний. Л. Н. удивлялся, как смерть, такое важное, серьезное, могут употреблять как средство партийной борьбы:

— Ведут себя глупо, мои дети (т. е. ученики) так не вели (бы) себя.

Потом Л. Н. сказал:

— Какое развращение от газет и от Думы! Вчера Сережа говорил — он, наверное, высказывал мысль большинства, что, слава богу, мы на пути Запада (становимся конституционным буржуазным государством). Этим сказал, как если бы передние завязли в трясину, из которой выхода нет, а мы «слава богу», шли бы за ними. У них ожесточение (одних против других), войско и выход глупый, материалистический. Пред людьми есть идеал царства божия, а там идеал — материалистическое благо (достаток, благоденствие), сделать доступным всем внешний, материальный комфорт. Мне об этом хотелось писать, как мне это ясно, подробно изложить. Но я эту работу бросил: не идет.

- 405 -

ТОЛСТОЙ С ВНУЧКОЙ ТАНЕЙ СУХОТИНОЙ

Ясная Поляна, 1907

Фотография С. А. Толстой

«Л. Н. играл Танечке на рояле, чтобы поплясала. Танечка его — «дида» — очень любит. Л. Н. же любит, когда его дети любят». — Запись от 8 апреля 1907 г.

1 апреля. Воскресенье. Л. Н. не выходил, покашливает. Дал списать начисто; думает, что кончил «Провозглашение» Гаррисона, статью Суткового и свое прибавление к ним.

К обеду пришла Татьяна Львовна, первый раз после родов; с ней Дорик и Наталья Степановна — учительница его.

Л. Н. сказал, что слышал, как Илья Васильевич говорил с садовником о политике, о правых, левых и т. д.

— Как они всё знают, как им, должно быть, все это интересно, развлекает их. По случаю насморка читал два дня газеты. Речь Бобринского¹ хороша не по существу, а бойко, умно, большая начитанность.

Татьяна Львовна: А с удовольствием читаешь газеты?

Л. Н.: Ничего, с удовольствием. Удовольствие такого удовлетворенного презрения. Есть серьезные вопросы, которыми я живу; все это (газетная

- 406 -

болтовня, Дума) возле них — мелочное, неискреннее, злобное.

Известие, что помер А. В. Олсуфьев; ему было около 65 лет.

Л. Н.: Я это знаю, каждую минуту — быть готовым.

За чаем Л. Н. прочел вслух из «Круга чтения» на 1 апреля: первое, второе, третье и последнее изречения², и по поводу одного из них сказал, что вся Дума и понятия думские — навеянные, чужие, не свои.

Потом говорил про инцидент между Пуришкевичем и Головиным³ и сказал:

— Пуришкевич дурак, но хоть свое говорит, сам по себе, а не повторяет.

В школе сегодня Л. Н. раздавал синодальные Евангелия — 11 (тем, у кого еще не было), японских петушков⁴ — 21 (сколько было учеников), конфетки и т. п. Рассказал, что, когда говорил, что ни рая, ни ада нет, — Миколка Ромашкин отозвался: «Тогда и жить не стоит. Куды душа-то пойдет?»

Л. Н.: Вот, вот главное, что мы не знаем, один бог знает.

Еще Л. Н. говорил про статью Столыпина; в ней поразительные выписки из журнала, издаваемого гимназистами пятого класса: 1) негодование на существующий порядок, 2) о разврате⁵.

2 апреля. Л. Н. выходил гулять на веранду. Приезжал Наживин из Сочи, где решил осесть, и поручил купить землю для себя и построить дом. Приезжал Андрей Львович. Оба уехали ночью.

У Л. Н. голос слабый. За обедом рассказал про двух бывших у него молодых людей: один просил книг, другой — денег. Этому Л. Н. предложил тоже книг. Ответ, что он в Москве получит. Что̀ ему Л. Н. ни говорил, отскакивало от него, как от стали; у него партийные взгляды (социал-демократические) — не свои. Л. Н. сказал ему, что рабочие на шее у крестьян.

«Нет, — ответил он, — без машинистов нельзя было бы доставить хлеб в места, где голодающие. Наше занятие и крестьянское — солидарное».

Л. Н.: Как это жалко, что умственная и нравственная деятельность сделалась денежною!

Л. Н. получил письмо от Морозова, — его «В начале жизни» в «Русском богатстве» 1906 г. мы читали вслух. Он посылает свою книгу (об Апокалипсисе), про которую говорил Ганский, что она просто астрономическая. Книга пока не получена¹.

Л. Н.: Он удивительно, должно быть, даровитый человек, вероятно, из тех человеков, на все способных и во всем недалеких.

Л. Н. любовался картинкой «Охотники» Маковского в новом номере иллюстрированного приложения «Нового времени»².

Вечером, перед отъездом, Наживин, уставший беседовать, прочел мастерски рассказ Чехова, особенно диалог дамы с писателем³.

3 апреля. Утром уехала Софья Андреевна в Москву.

Л. Н. ездил гулять — верхом. Получил множество писем. Я рассказал про параллель «Tolstoy and B. Shaw», в «Review of Reviews», January 1907.

Л. Н. (про Шоу): Мысли у него низменные, он такой парадоксалист!

Юлия Ивановна рассказала про выставку «Голубая роза» архидекадентов¹, о которой ей подруга, Александрова, пишет, что там нет ни одного натурального лица, позы и т. д. Л. Н. охал и смеялся от удивления.

4 апреля. Утром Л. Н. нездоровилось.

Л. Н.: Я прочел от доски до доски газету, которую никогда не читаю: «Русские ведомости»; прочел Думу. Там есть: озлобление крестьян, желание земли, зависть, честолюбие и тщеславие. Я их различаю: честолюбие —

- 407 -

добиться мест, почестей; тщеславие — только чтобы о нем говорили; и страшное, повальное лицемерие.

Л. Н. кончил Евангелие для детей и вечером кончил первое чтение его с мальчиками. Хочет еще раз прочесть с начала до конца.

Смущало Л. Н., что, передавая слова Иисуса (например, из Иоанна, где глубокомысленно, но труднопонятно мальчикам) своими словами, так, как он понимает их, он нехорошо поступает, приписывая их самому Иисусу. А теперь нашел форму: «По учению Христа...», если своими (Л. Н.) словами и «Христос говорит...», если точно переданные слова евангелиста. Л. Н. рад этому.

Сегодня с мальчиками был инцидент: Архипкин брат, старший, шумит, рассказывает другим шутки, отвлекает внимание. Л. Н. ему сказал, чтобы уходил, — тот не хотел. Тогда Л. Н. сказал, что тогда он уйдет; переговоры... и тот удалился.

Л. Н.: Какой маленький Жаров жалкий, в тряпье, заплатах, тут отвалилась у него подошва. Надо попросить старушек, нет ли у них старых башмаков, купить у них. Впрочем, ему шьют сапоги.

Я отозвался, что он просил у меня на сапоги и я отказал ему, дурно сделал.

Л. Н. спросил, та ли эта Жарова, которой он помогает?

Я: Да, у нее пятеро детей.

Л. Н.: Ведь только подумать, что каждого надо накормить, одеть, каждому обувь, шубенку.

Ученики входящему Л. Н. говорят: «Здравствуй, Лев Николаевич!»

Сегодня обедали у Татьяны Львовны в «кузминском доме» Л. Н., Юлия Ивановна, Татьяна Львовна, Дорик, Наталья Степановна. Татьяна Львовна рассказала, что̀ ей пишет Александра Львовна про лечение: градусник через два часа ставят, усиленное питание, лечение специалистом носогорлового пространства, бактериологическое исследование мокроты и т. д. До мая там останется, потом на кумыс, потом опять на юг.

Л. Н.: Это они слушаются докторов. Своего здравого смысла, инстинкта слушаться. Я ночью сочинил письмо, которое им напишу... Но это не значит, чтоб она раздетая ходила.

Вечером за чаем у нас Л. Н. спросил Татьяну Львовну: не остро ли он пишет о докторах¹. Татьяна Львовна стала защищать докторов, что они больше всех делают, самоотверженные, когда позовут — тогда идут...

Л. Н.: Это все хорошие люди, хорошие кучера, хорошие священники делают.

Татьяна Львовна: И больше нас знают.

Л. Н.: Ничего не знают. Я уверен, что через 40 лет будут удивляться тому, как они лечили. Они смотрят на легкие, по их состоянию определяют, что больной доживет до завтра, а он проживет 30 лет. Они следят за микроорганизмами — на этом пути никуда не дойдут. Совокупности всех проявлений (организма) не знают. Гигиена — главное.

— Они (доктора) грешат тем, — говорил далее Л. Н., — что ставят целью лечить тело, не беречь его для того, чтобы служить чему-то, а цель — только свое здоровье беречь. Послезавтра умереть — но делая свое дело, а не жить десять лет для продолжения своей жизни и без другой цели.

Л. Н. (о письме Баба Бхарати): Он обещает не печатать мое письмо к нему, в котором ему советую не заниматься космогонией браминской². Он хочет дальше отдавать подать исторической религии.

Л. Н. еще о письме Баба Бхарати:

— Он многословный.

Л. Н. целовал ручку Танечки.

- 408 -

5 апреля. Первый дождик; еще лед на пруду: бабы стирают у проруби. Л. Н. гулял пешком. Обедали: Л. Н., Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Наталья Степановна. Л. Н. после обеда прочел вслух из «Нового времени» от 3 апреля статейку «Панегирик бомбометателю» — о белостокском 18-летнем Шае Цуккермане, убившем семь сыщиков, городовых и солдат¹.

Л. Н. дочитал и сказал взволнованно:

— Что! А ведь есть этому сочувствующие!

Школа.

Сегодня Л. Н. не беседовал, к чаю не выходил.

6 апреля. Л. Н. ездил на Делире к Марии Александровне, торопился, весь вспотел. Сломалось деревянное стремя*, вместо него пробовал устроить петлю — устал, а не удалось.

Л. Н. читал газеты — «Русские ведомости» («Новое время» почти каждый третий день не доходит).

В передней, одеваясь, Л. Н. рассказал Илье Васильевичу:

— Василий Маклаков сказал блестящую речь в Думе, только задорную. Дело в том: три крестьянина пьянствовали с городовым, потом пошли за ним, подрались, и один из них ударил городового лопатой — убил. Их троих присудили на десять лет. Генерал-губернатор Гершельман отдал дело новому суду, и их повесили. За это (ужасное дело) Маклаков нападает на правительство. Только не из сострадания к крестьянам, а с партийной точки зрения, чтобы подкопаться под правительство. Увидим, что напишет «Новое время» об этом.

Обедали у Татьяны Львовны, Танечка плясала.

Л. Н. пришел в зал в четверть 11-го. Татьяна Львовна, Юлия Ивановна и я. Принес немецкую драму доктора Елинека с латинским названием¹.

Л. Н.: Что же наш Жозя? Был бы святой, если бы не сплетничал. Написал Черткову, что я недоволен тем, что он Сытину дает печатать мои сочинения и обходит Ивана Ивановича. Я сказал, что мне жаль Ивана Ивановича. От Черткова теперь предлинное письмо, педантичное, где излагает, почему связывается с Сытиным как с надежным продавцом. Не хочет попасть в погибающее издательство Ивана Ивановича².

Л. Н.: Иван Иванович — непрактический человек, и дела его близки к тому, чтобы рухнуть.

Потом Л. Н. просил прочесть ему ответ немецкий Рейхеля о Шекспире, очень трудным почерком написанный. Я прочел. Л. Н. сказал, что Рейхелю больше писать не будет, что тот страдает немного манией величия, пишет с задором³.

Л. Н. о том, какая упорная болезнь инфлюэнца. У него все держится, вечером не способен работать. Татьяна Львовна удивлялась ему, как он мог сегодня съездить к Марии Александровне, после сходить к ним на обед и после еще с мальчиками заниматься.

Вечером Л. Н. написал ответ Н. Морозову (революционеру-астроному). Потом пытался прочесть фельетон Амфитеатрова о книге Н. Морозова «Апокалипсис» в «Руси» от 4 апреля, но было скучно и неясно, и не дочел. В 11 часов разошлись.

7 апреля. За обедом Л. Н., Татьяна Львовна, Юлия Ивановна и я.

Л. Н.: Ах, Иван Иванович, все его издательство погибает. Я теперь смотрел, что он издал, сколько хорошего делает! Я сегодня весь день читал издания горбуновские, сборники для детей, собрал 108 рассказов (для детского «Круга чтения»), но, к сожалению, кроме своих, все должен переделать: Козетта из «Misérables» как хороша!¹ Представляю себе, как будет нравиться детям.

- 409 -

Прочел тоже книжки (Шеперд и Дунаевой) о половом вопросе, объяснение детям². Наживину нравятся.

Татьяна Львовна: А ты что, дашь мальчикам читать?

Л. Н.: Нет, нельзя. Я хочу поговорить об этом с Дориком. Или лучше дать прочесть?

Молчание.

— Если бы я еще раз пришел на свет, я бы желал ничего не слышать, не читать, не знать о том. Для меня была женщина — что-то таинственное, чистое, возвышенное.

За чаем Л. Н. рассказал, что получил от издателя японской «Review of Revolutions» письмо, что переведет, издаст, между прочим, «Письмо к китайцу» Л. Н-ча.

Л. Н.: Этому я рад.

Сегодня был вдребезги пьяный солдат с Дальнего Востока, босяк, грозил, что перебьет, подожжет. Л. Н. сам с ним по нескольку раз говорил, отсылал его.

Л. Н. чувствует себя слабым.

— Когда же я умру? — спросил он меня.

8 апреля. Холодный, ветреный день, дождь со снегом. Обедали у Сухотиных последний раз (Л. Н., Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Дорик, Наталья Степановна). После Л. Н. не выходил. С мальчиками недолго занимался, читал им из «Цветника»¹ и «Часы» Накрохина (издание «Посредника»). Эти не дочел, не совсем подходили.

Читал газеты. За чаем говорил про английский роман Schuyler (про племянника Пилата)², который читает; Татьяна Львовна удивлялась ему, что его интересует.

Л. Н.: Романическое с Саломэ — плохо, проповеди Христа — хороши. Описан в частном доме бой гладиаторов; я думал, что он производился только в общественных учреждениях.

— Как объяснить, что гладиаторы шли на бой? — спросил я.

Л. Н.: Были рабы, подвластные и жизнью господам; выбирали сильных, тут было чувство отличиться, молодчество. Понятно......*

Л. Н. сегодня чувствует себя очень слабым: «Как отравлен». Смотрит на эту слабость так, что сегодня постарел, что сегодня переворот совершился в его жизни. Сказал:

— Просто старость. Истинно хорошо. Так хорошо, чудесно! Стал чище нравственно.

Пил и хвалил кефир, как вкусен, «но только с пеной»; как без пены, постоявший — противен. Татьяна Львовна желает летом (пополам) выписать кумысника.

Л. Н. за обедом с Танечкой играл, руки ей целовал, но утверждал, что она безобразна (лицом). Татьяна Львовна этому замечанию (не очень) противоречила, но ничуть не огорчалась. Л. Н. играл Танечке на рояле, чтобы поплясала. Танечка его — «дида» очень любит. Л. Н. же любит, когда его дети любят.

9 апреля. Приехал Н. Г. Сутковой, ради статьи, которую редактировал Л. Н.: своего «Провозглашения» («Свободные христиане») и «Провозглашения» Гаррисона с прибавлением Л. Н. Желал бы, чтобы она была покороче, чтобы издать листком.

Л. Н. сказал про «Круг чтения», что он читает его третий раз и что он ему самому полезен. Вводит его в тот мир, о котором можно (случается) — иногда несколько недель проходит — не думать.

Сутковой сказал Л. Н., что его знакомый Павлов спасся от пессимизма «Кругом чтения».

- 410 -

Л. Н. сказал, что, когда он слышит, что деятельность его приносит плоды, он радуется, но этому не надо радоваться:

— Моисей не вошел в Ханаан¹. Это так и есть. В материальной деятельности человек хочет видеть и видит награды; в духовной — награда в самой деятельности, в сеянии семян, а плодов не дано видеть (и не нужно видеть).

Разговор об экспроприации в казначействе Петербургского университета 3 апреля; прочли из «Нового времени» об этом².

Сегодня, когда Л. Н. садился на Вороного, Вороной рванулся, Филька не удержал; Л. Н. не попал еще другой ногой в стремя, но удержался на лошади; страшно было за Л. Н. Вороной понес в сад, но Л. Н. удержал его и повернул назад. Потом по пути слез и влез один. Вечером Л. Н. часто дышал.

Л. Н. сравнил туннели (по поводу разговора о новопроведенном Симплонском) — с пирамидами, что в будущем так же будут смотреть на них. Можно бы довольствоваться прежними путями. Усовершенствованные пути туристам нужны (не товарам).

Л. Н. (о помощи голодающим): Кто там живет, не может не помогать, насколько осилит от себя оторвать, но при правительственной, общественной помощи — помощь только ослабляет энергию голодающих, они полагаются на помощь извне. В Самарской губернии мне рассказывали, что переселенцы в Сибирь, которые идут под правительственной опекой, возвращаются разоренными, а самовольные беглецы устраиваются, — именно потому, что надеются только на себя.

Л. Н. читал в «Новом времени» фельетон о развитии мышц гимнастикой и работой. Автор полагает причину недолговечности деревенского населения в чересчур продолжительной работе и недосыпании со дня на день в страдную пору. Л. Н. вспомнил, как и он также увлекался работой, не хотел отставать от крестьян. Остерегал от этого Суткового. По Л. Н., молодому человеку надо спать 8 часов.

Сутковой говорил об антимилитаристе Ярковском, который прислал Л. Н. свои издания — смелые.

Л. Н. в разговоре с трудом вспоминал имена, сам над собой смеялся:

— У меня память выгнилась, просыпается (сыплется), но я не променяю себя на прежнего (я не променял бы себя на прежнего, с хорошей памятью).

Л. Н. (о рассказе Тищенко³): Прекрасно написано, но задорный революционер.

Л. Н.: Стасов, как он ни старался соглашаться со мной о Шекспире и о Мольере, не мог согласиться. Мольер, что бы он ни писал, — талант, настоящий талант.

10 апреля. Утром возвратилась Софья Андреевна из Москвы. Приехал Андрей Львович из Тулы на тягу вальдшнепов. Вечером приехал М. Введенский. Учился в Тифлисе в одноклассной землемерной школе, получал стипендию десять рублей, на них и на деньги, которые получал за урок, жил. Но отказался от стипендии, т. к. «эти деньги не трудовые мои», вышел из училища и приехал к Л. Н. попросить найти ему работу у крестьянина. Л. Н. сказал ему, что он необдуманно поступил. Сутковой ему разъяснил, что в центральных губерниях теперь еще нет работы, а после тоже не хватает работы и для деревенских жителей. Л. Н. не одобряет резкой ломки — ведет к разочарованию. Сутковой ему рекомендовал искать себе место учителя.

Софья Андреевна рассказывала про выставки в Москве: декаденты возмутительно глупы¹.

Л. Н. (про Маковского): Маковский, действительно, великий художник.

Горбунов прислал № 79 «Нови» со статьей «М. Горький о религиозном вопросе»². Л. Н. высказался, что неопределенно, растянуто.

- 411 -

ДЕТИ ИЗ ДЕРЕВНИ ЯСНАЯ ПОЛЯНА (НА ВТОРОМ ПЛАНЕ ВИДНА ЯСНОПОЛЯНСКАЯ УСАДЬБА)

Фотография В. Г. Черткова, 1905—1910

«Л. Н. пробовал мальчикам читать «Круг чтения», пересказывая своими словами... Играл с ними в лото, или, как они говорят, в «долото». Раздавал... книжки». — Запись от 15 апреля 1907 г.

В «Новом времени» Меньшиков пишет о Горьком³.

— Обижает Горького, — сказал Л. Н.

Л. Н. получил от духоборов канадских пять тысяч долларов для голодающих. Просил Суткового поехать в Самарскую губернию, купить муки и т. д. и распределить. Неделю тому назад получил из Финляндии 84 тысячи рублей (или 200 тысяч финских марок). Эти отдал Львову.

Л. Н. читал буддийское о переселении душ⁴, и нравится ему: или нирвана, или переселение — середины нет:

— Что такое характер прирожденный (есть и приобретенный)? Из прежних существований вынесенный склад жизни.

Л. Н. еще свежий: помнит сам все, ничего ему не нужно припоминать, все сам обдумывает, какую работу должен делать, какие книги ему нужны, кому что писать, послать, сделать, вернуть, с кем о чем поговорить, не забывает посетителей; сам себе все, что нужно, делает, обслуживает себя: умывание, одевание, еда, далеко может гулять, без помощи садится на лошадь. Радостного, веселого духа.

Вчера пожелал Татьяне Львовне и всем долго жить. Андрей Львович сказал ему, что противоречит себе, когда раз говорит, что смерть ему желанна, а другой раз желает себе долго жить.

Л. Н.: Не может быть иначе, как так: и жить хорошо, и там будет хорошо, еще лучше.

Л. Н. ездил в Колпну нанимать второй дом в усадьбе Гужона в Ясенках для Чертковых⁵.

11 апреля. За обедом Л. Н. сказал:

— Я написал Шкарвану длинное письмо, вы ему припишите, что в новой газете Бодянского («Народной молве») я читал «Гарун-Аль-Рашид» —

- 412 -

сказку, им подписанную. Очень хорошо составлена. Напишите, что я ей был очень рад и что непременно помещу в «Круг чтения» для детей¹.

Л. Н. получил арабское письмо из Яффы; после обеда принес его мне показать и опять унес. Письмо короткое, в пять — семь строк.

Л. Н.: Это что-то важное. Там есть секта вроде бабидов² — я читал что-то — спиритуалистов.

Л. Н. написал сегодня около шести писем³. В 8 часов вечера приехал Андрей Львович с Волковым и ночью уже уехали. Винт. Л. Н. звал Татьяну Львовну с семьей поселиться, хоть на неделю, в нашем доме. Вечером Л. Н. прочел вслух из «Народной молвы» № 1 статью «Власть и народ» (о современной революции), подписанную: Человек. Л. Н. думает, что «Человек» — это Успенский. Статья христианско-анархическая⁴.

Разговор о Сутковом. О. К. Клодт пишет о нем, какой он, «на все хорошее готовый», прекрасный человек, только бы не женился, а то все пропадет⁵. Разговор перешел на женщин, которые закрутят и таких людей, как он и как П. И. Бирюков, Чага. Л. Н. сказал, что такие действуют грубо, у которых нет таинственности, поэзии женственности.

Сегодня отвечал Л. Н. влюбленному Крамореву, что жениться можно только тогда, когда не можешь поступить иначе (не жениться), а не тогда, когда решил в своей голове, что на этой хорошо бы жениться⁶.

Л. Н. был рад книге «Что читать русскому народу?», составленной харьковскими учительницами. Есть в библиотеке. Пригодилась ему для поисков рассказов для народа, детей⁷.

12 апреля. И. И. Горбунов прислал Л. Н. лучшие свои издания для детей и народа. Л. Н. понравились:

— «Малым ребятам» с картинками Бём, сборники, двадцать книжечек, прекрасные, — сказал Л. Н. — Это его (Ивана Ивановича) попомнят школы и дети. Я много почерпну из них.

Эти сборники составляет, собственно, Е. Е. Горбунова.

Л. Н. получает ежегодно 100—400 книг и брошюр от самих авторов, иногда от издателей.

Л. Н. ездил верхом. За чаем: Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Наталья Степановна. Л. Н. получил первые номера газеты Хирьяковых «Народная правда». Хирьяковы недавно издавали другую газету¹.

Л. Н.: Теперь каждый человек издает три газеты. Я там (в «Народной правде») читал, что приготовляют 15 забастовок. Я только боюсь, что не удадутся, так как между потребителями столько людей, которым забастовка невыгодна.

Татьяна Львовна: Забастовщики наказывают бедных покупателей. Как простить их?

Л. Н.: Перестать роскошно жить.

Татьяна Львовна: Это нельзя сделать завтра, привычки...

Л. Н.: Отвыкнуть можно; пример: в санаториях как грубо ломаются привычки.

Я читал «Новое время». Л. Н. подошел ко мне и спросил, о чем читаю.

Я: Об союзе, при эстонском обществе воспитания молодежи, против употребления спиртных напитков как вредных всему народу. Идут по стопам финляндцев и скандинавцев.

Л. Н. сказал, что это к нам не идет, но что хорошо, что употребляют не принудительные меры (а просто просвещение).

13 апреля. Два дня сухо. Множество путников, паломников, прохожих, цыган, студентов.

Софья Андреевна говорила о дневниках Варвары Валерьяновны, которыми сейчас пользуется для «истории своей жизни»:

— Какая богатая внутренняя жизнь была у нее!¹

- 413 -

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна.

Л. Н.: Сколько прохожих было сегодня! Был и один очень тяжелый, самоуверенный, сочинитель; был и в прошлом году. Какое это с ним испытание! Для храбрости выпил полбутылки водки, но не было на нем заметно, а сам сказал. Был прилично одетый мальчик лет 16-ти, просил денег, говорил, что отец и мать его сгорели.

Днем приезжал очень умный студент Петербургского университета, был два раза в заключении. Задал Л. Н-чу ряд вопросов — например, что делать студенту?

Л. Н.: Первое, выйти из университета, так как университет — правительственное учреждение.

На дальнейшие вопросы Л. Н. ответил ему:

— Кто вас призвал устраивать жизнь народа, вам 20 лет, вы должны устраивать свою жизнь. — Этим ответом отрубил продолжение вопросов.

Студент: Я никак не ожидал, что вы так радикально будете относиться. — Приехал в начале 11-го часа и говорил с Л. Н. до 12.15, так что Л. Н. сегодня мало своей работы сделал.

Были и румынские цыгане, которые называют себя то болгарами, то сербами, то греками. Л. Н. вспомнил свою поездку через Румынию. Народ, похожий на русский, на хороший русский народ. Хоровод, его водили цыгане. Одна девушка хорошо пела. В белом платье, подпоясана и, несмотря на то, что до невозможности рябая, — красивая сложением и манерой держать себя. Вспомнил румынские слова: «Джуманита друме» — полдороги. Ямщик останавливал лошадей, там корчма. Выпил белого вина, потер вином лошадям носы, они фыркали².

Я читал «Круг чтения», Л. Н. подошел ко мне, и, увидев, что́ я читаю, сказал:

— А!.. Сегодня прекрасное, о разуме и уме³. Я, по крайней мере, читаю всякий раз с большой для себя, своей души, пользой, вроде молитвы.

Л. Н.: Читал в газетах, что Анатоль Леруа-Болье приехал в Россию. Желал бы, чтобы заехал ко мне⁴.

Л. Н. получил по почте — кто-то из Лодзи ему присылает — антиклерикальный журнальчик, борющийся с папизмом, «Das Banner der Freiheit».

— Негативный, ничего позитивного там нет, — сказал я.

Л. Н.: И, главное, что это можно без конца повторять и к цели не ведет. Они придумывают свои возражения.

Л. Н. занимался школой и раздал ученикам множество книжек «Малым ребятам».

Вечером в 11 часов пришел ко мне в комнату, прочел английскую открытку без подписи из Черкасс о русском народе, что его смирение исчезло, что он теперь непослушный, ленивый, блудный. Л. Н. жалел, что пишущий не подписался⁵.

Принес немецкое письмо Ф. Пришинга, подмастерья-каменщика из Штирийского Граца (Graz), редактора анархистского журнальчика «Der gerade Michel», прочел его вслух. Л. Н. понравилось — простой, ядреный, сильный, грубый мужицкий язык и просто выраженные мысли о свободном человеке, которого государство не должно и не может сломать. К письму был приложен листок «Religion und Staat».

— Завтра вместе переведем его, — сказал Л. Н.

Говорил еще, что получил письмо от С. Т. Семенова из Крайсчерча, неприятное. Просит выхлопотать позволение вернуться в Россию. Л. Н. намерен через Сергея Львовича обратиться к А. А. Столыпину, брату министра. Л. Н. неприятно у Семенова самомнение. Л. Н. говорит, что прежние рассказы его были хорошие, но потом он написал драму, тут Иван Иванович согрешил, напечатав ее: драма совсем плохая⁶.

- 414 -

С 8 до 9 Софья Андреевна читала Л. Н. вслух девичий дневник В. В. Нагорновой, когда 16-ти, 18-ти и 22-х лет гостила в Ясной. Л. Н-чу был очень интересен и хвалил; как хорошо написала, какая богатая душевная жизнь у Варвары Валерьяновны. (Передаю со слов Софьи Андреевны.)

Шкарван написал Л. Н-чу; между прочим, просит позволения перевести детский «Круг чтения» на словацкий, чешский, немецкий языки. Л. Н. с радостью согласился⁷.

Л. Н. никогда не выходит из терпеливости, ласковости к Софье Андреевне, какие бы она ни говорила обидные, бессмысленные речи о близких ему людях и о его идеях.

14 апреля. Л. Н. гулял. С мальчиками сегодня кончил «Евангелие». Они пересказывают своими словами то, что поняли. Л. Н. на них проверяет свое писание. Роздал им много книг.

После мне читал вслух из Сковороды (Гусев прекрасно составил)¹ его мысли и почти плакал притом, так ему нравились. Сказал: «Удивительны!»

Л. Н. поручил мне попросить Черткова послать его (Л. Н.) сочинения редактору магометанской «Review of Religions» (Quadian, district Guardas pur India). Шкарвана же просил послать Fr. Prisching немецкие: «Christliche Lehre», «Die Bedeutung der russichen Revolution», «Für Alle Tage» («Lesekreis»)².

Л. Н. получил от Г. П. Задёры книжку «Л. Н. Толстой о медицине и врачах»; понравилась ему и написал Задёре³.

Юлия Ивановна показывала фотографию Марии Львовны, увеличенную в Америке и присланную ее знакомыми американцами Николаю Леонидовичу.

Л. Н.: Выражение лица хорошо, подробности — плохо. Я к ней пойду вскоре.

Л. Н. восхищенно хвалил рассказ С. Т. Семенова «Два брата», сегодня читал.

15 апреля. Вербное воскресенье. Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Дорик, Наталья Степановна.

Л. Н.: Нынче я прочитал Государственную думу (прения о земельном вопросе) — ребячество какое!¹ Злоба! Нам, вдали стоящим, видно, что из этой взаимной ненависти, партийной злобы ничего толкового выйти не может. Отнять землю и распределять. Кто же это будет решать? Бобринский прочел в Думе заявление богородицких мещан, что и они хотят землю. Если всем мещанам в России дать по норме (четыре десятины), нужно 70 миллионов десятин, а всей земли, которую можно прирезать, — 35 миллионов десятин. О Генри Джордже ни слова.

Татьяна Львовна: Его не знают.

Л. Н.: Я припомнил Ивану Ивановичу, что хорошо было бы послать членам Думы о генриджорджевском решении земельного вопроса, что я сам послал бы. Иван Иванович послал всем, говорил Наживин.

Л. Н.: Я нынче написал М. А. Стаховичу, чтобы похлопотал о Семенове².

Л. Н. пробовал мальчикам читать «Круг чтения», пересказывая своими словами. И увидел, что «Круг чтения» для детей гораздо труднее написать, чем предполагал.

Л. Н.: О смысле жизни — мое и Эпиктета — было им понятно, а случайные мысли не годятся. Особенно понятливые: Коля Орехов, Жаров и горбатенький Власов.

Л. Н. играл с ними в лото, или, как они говорят, в «долото» (на карточках со стихами из русских поэтов). Раздавал — независимо от лото —

- 415 -

книжки. Мальчиков было около 20, и были такие, которые в школу не ходят.

Речь о Горбове.

Л. Н.: Тип. Богатые купцы (Дунаев, Коншин, Абрикосов) нравственно (с женщинами отношения) лучше нас, дворян.

Л. Н. спросил меня о письмах и потом вспомнил о каком-то письме и своем ответе на него. Сказал:

— Как получил письмо, мысль, которую ответить, была ясна — сейчас и написал. Так лучше. Только всегда нельзя так, некогда бывает.

Раз Л. Н. говорил, что всякая мысль имеет свой зенит, когда она яснее, сильнее, потом тускнеет; и в то время, когда она в зените, нужно ее записать. Л. Н. так и делает. Записную книжку всегда имеет под рукой и днем и ночью; днем при себе, ночью на тумбочке. Иные ночи не ленится раз пять зажигать свечу и записывать пришедшие ему мысли.

16 апреля. Л. Н. ездил верхом. Вечером пришли в школу только два мальчика, не учил.

Л. Н. вышел к чаю в 10, говорил про прения в Думе:

— Смешно и жалко, как они подковыривают друг друга. Какая злоба, ненависть. Жалко, что они так умны и образованны и злоупотребляют <этим> для ругательств.

Наталья Степановна: За границей так не ругаются?

Л. Н.: За границей формы установлены. Не замечаем. Так подробно не следим.

Л. Н. прочел из «Нового времени» вслух «Стансы» Фофанова:

О, замолчи, воспоминанье, —
К себе былое не зови!
Печально вспомнить дни страданья,
Еще печальней дни любви!
Накинь, душа, покров забвенья
На всё, на всё! Я жить устал;
Мне даже скучно вдохновенье, —
Мой лучший жизни идеал!
Темней, мой день! Гасись, лампада!
Закат мой бледный, догорай...
Не здесь блаженство и отрада,
Не на земле счастливый рай!¹

Отложив газету, Л. Н. повторил: «Печально вспомнить дни страданья, еще печальней дни любви!» И потом: «Мне даже скучно вдохновенье...» У Л. Н. голос дрожал, читал с большим чувством и волнением.

Л. Н.: Лучше поэта нынче нет. Пьет запоем, а когда трезв, заставляют его написать, и напишет такое за 25 рублей. Никто не обращает на него внимания. Кроме него и нет никого. Бальмонт — дрянь, декадент...

Л. Н. спросил меня, сколько мне лет.

— Сорок.

— Желаю вам дожить до старости. В старости не скучно, как говорит Фофанов, а что прельщало в молодости — чуждо, идешь в расход с молодыми, становишься одиноким — это Гете заметил — все более и более.

Л. Н. спросил меня, прочитал ли я Сковороду.

Я: Нет.

Л. Н.: Жизнеописание и его мысли замечательны.

Потом Л. Н. прочел вслух Лескова: «Под праздник обидели» и сказал, что прочел мальчикам с успехом; сам Л. Н. был очень тронут этим рассказом и вспомнил, что Сергей Николаевич любил хорошее чтение, не случайную болтовню.

- 416 -

Наталья Степановна спросила Л. Н., знает ли он Вересаева, кто-то сказал, что он был здесь².

Л. Н.: Хорошо пишет, немножко однообразно и с политической тенденцией, не отдается художественному чувству.

Наталья Степановна: Он прекрасный человек.

Л. Н.: Да, он скромен.

Разошлись в 12-м часу. Л. Н. еще пошел побеседовать с А. П. Ивановым, он сегодня пришел.

17 апреля. Вторник. Я ходил в Тулу. Вечером приехали Миша и Аля Сухотины. Вечером Л. Н. занимался с мальчиками.

За чаем Татьяна Львовна читала вслух из «Нового времени» от 15 апреля Меньшикова «Письмо к ближним: Исполины». После интересного описания кулачного боя в петербургском цирке между исполинами русским и немцем — пустое философствование.

Л. Н.: Тут ему нечего сказать, он петляет.

Меньшиков говорит, что возможно целое племя Поддубных, целый народ-богатырь. «Начните кормить крестьянина, не изнуряйте работой и не оставляйте без работы, уберегите от истощающих пороков, вроде пьянства, и человеководство само собой начнет подыматься... Поставьте народ в правильные отношения к земле; не пройдет двух столетий, и вы его физически не узнаете».

Л. Н.: Это нехорошо. Могущество у Паскаля — больного. Прежние поколения выработали Паскаля (больного),

О том месте, где у Меньшикова речь о выработке мускулов-бицепсов.

Л. Н.: (Напротив) — в старину, в мое время, никто не знал мускулов, и все были здоровы. Как же смотреть на человека, у которого идеал в мускулах?

По поводу того места, где Меньшиков пишет о скоте с большим выменем и употребляет сравнение его с человеком.

Л. Н.: Человека надо воспитать в духовном, идеал не может быть в теле. Какие будут (телом) — такие и будут. Ренан говорит, что будущий род будет скрофулёзный*.

«Не рассматривайте крестьянина, — пишет далее Меньшиков, — как существо цивилизованное, ибо это подлежит спору. Поглядите на него хоть раз в жизни с самой низкой стороны, просто как на животное, или, если это много, то как на растение».

Л. Н.: Не могу посмотреть на человека, как на растение. Это кощунство.

О словах Меньшикова: «Прежде всего в хозяйстве хлев... Центр вопроса не в клевере, а в хлеве, в фабрике навоза... Я недавно писал о китайском ретираде, который как учреждение ставлю выше парламента».

Л. Н. (со смехом): С этим я согласен.

На утверждение Меньшикова: «Сто с небольшим лет тому назад народ во Франции вымирал от голода, вымирал он и в Германии... Не школы спасли Европу, а переворот в хозяйстве»,

Л. Н.: Переворот был не в хозяйстве, а в государственном устройстве.

На заключение Меньшикова: «Устройте хлев — вы получите многочисленную и могучую породу скота. Около нее, на тучном поле, может быть, вновь подымется могучая человеческая порода, где Поддубными будут все».

Л. Н.: Я только одно говорю: оставьте их (мужиков) в покое — не брать с них податей, солдат. Не Меньшиков их — они научат вас.

Л. Н. удивлялся, что все это так перемешано, необдуманно. Потом Л. Н. стал читать вслух драму Льва Львовича¹. Читал четверть часа,

- 417 -

но т. к. Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Наталья Степановна во время чтения ушли, продолжал читать, просматривать про себя. Потом сказал мне:

— Я посмотрел конец, совсем нет характеров.

18 апреля. Вчера Софья Андреевна говорила, что одиноко в Ясной, как никогда не было. Л. Н. потерял популярность, потому что не сочувствует ни правительству, ни революции.

Сегодня Л. Н. съездил в усадьбу Баратынской (за три версты), где 11-летний мальчик топором убил 9-летнего братишку. Поссорились из-за того, кому пошла мать купить платье. Тело обкусали собаки. Там Л. Н. застал судебного следователя с врачом. Мальчик ему сам рассказал, что как было.

После обеда Л. Н. спросил меня, о чем я думаю. Я ответил, что о дневниках, которые пишу с тех пор, как в Ясной живу*. Сегодня смотрел их: ужасно много. Я грешен: пишу дневники, этим оправдываю свое пребывание у вас; может быть, будут полезны.

Л. Н.: Этого не знаю, это ваше дело. Сколько вы прожили у нас?

— Два с половиной года.

Л. Н.: У меня два стариковские взгляда на время. Проходит быстро, если занят внешним, и медленно, если внутренней работой.

Л. Н.: Приедет ли Чертков? Я очень рад был бы, если бы приехал. Вероятно, последний раз придется видеть Галю, если приедут на короткое время.

<Л. Н.>: Пьеса Левы. Говорят, что изображен Андрей, есть сходство.

Л. Н.: Посмотрите закат солнца, посмотрите же! Малиновое, пурпуровое. Этого я никогда не видал.

Я читал «Sociale Befreiung». Л. Н. спросил, есть ли «Письмо к китайцу»? Показал «The Russian Review» («Что же делать?» и «Письмо к китайцу»).

В школе было только четыре мальчика. Л. Н. о школе:

— Мальчики портятся. Польза мне от школы, от них та, что, когда пишу, это публика передо мной: такой-то оборот, поймут ли?

Л. Н.: Учение Конфуция: какие глубокие мысли, и так плохо, непонятно переданы.

Л. Н.: Читали сегодня «Круг чтения»? Очень хорош Лихтенберг** ¹.

19 апреля. Л. Н. на Вороном съездил в Тулу к Андрею Львовичу, с 2-х часов до 4.50. Тридцать верст (с ходьбой) туда и обратно. Вороной пугливый, особенно весной. Л. Н. думает, это потому, что из темной конюшни выходит на яркий свет. Около дома, когда Л. Н. уже возвратился, испугался и понес, насилу Л. Н. его удержал. Встретил автомобиль, тоже испугался.

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна. Говорили о старике Стаховиче, о его болезни.

Софья Андреевна: Всем грустно жить.

Л. Н.: Всем весело.

Софья Андреевна: Скоро помрет.

Л. Н.: Все смертны. Бессмертная жизнь была бы (самое большое) наказание.

- 418 -

Софья Андреевна: Да, скучно в старости...

21 апреля. Ночью¹ я поехал к Абрикосовым и вернулся, а теперь 21 апреля, утром.

Нашел в Ясной Поляне Сергея Львовича с Марией Николаевной. За обедом разговор о православных постах. Л. Н. сказал, что в народе строго соблюдаются посты, и вычислил, что целую половину года постятся (четыре поста: Великий, Петровский, Успенский и Филипповский — 24 недели; потом 56 сред и пятниц и несколько праздников — 184 дня).

Софья Андреевна заметила, как они, пока Л. Н. был православным, соблюдали посты. Всю Страстную неделю ели один черный хлеб с солью и водой.

За чаем Софья Андреевна попросила Сергея Львовича сыграть; играл, главным образом, Грига.

Л. Н.: Оригинален, но à la longue* скучен.

Потом сыграл что-то, о чем Л. Н. сказал, что очень искусственно. Сергей Львович сказал, что это Вагнер.

Л. Н.: Не ошибся, искусственное вагнеровское — начинается, кончается, без середины.

Разговор о происхождении Шопена. Софья Андреевна сказала, что, вероятно, еврейского происхождения, т. к. великий талант.

Л. Н.: Нет. Великих музыкантов-евреев нет. Ни великих мыслителей.

Об игре Сергея Львовича, когда он ушел, Л. Н. сказал:

— Он владеет вполне инструментом, может передать свое понимание.

22 апреля. Христово Воскресенье. Л. Н. ездил к Марии Александровне. Утром приехал и уехал М. М. Сухотин. Вернулась из Крыма Александра Львовна, веселая, довольная, загорелая. Пополудни гуляли. Обедали у Татьяны Львовны: Л. Н., Софья Андреевна, Сергей Львович, Мария Николаевна, Александра Львовна, Андрей Львович, Юлия Ивановна, Дорик.

Татьяна Львовна дала Л. Н. прочесть в «Голосе Москвы» «Еще об убийстве о. Василия Тимофеева» (старообрядческого настоятеля Преображенского кладбища)¹.

Л. Н. прочел внимательно и, отложив газету, видимо взволнованный, помолчал, потом сказал с жалостью и негодованием:

— Удивительны эти убийства! Это страшнее самых диких зверей, самих тигров. Безжалостность с этими браунингами.

23 апреля. Приехал С. Д. Николаев искать себе квартиру на лето. Л. Н. ездил верхом в Ясенки искать квартиру для сопровождающих Черткова.

За обедом Л. Н. хвалил Эркман-Шатриана «Рассказ часовщика»¹: «Тон хороший».

Получена телеграмма из Петербурга: «Потрясены известием о смерти Льва Николаевича. Немирович-Данченко»².

Л. Н. говорил, как мало сказок для детей. Мария Николаевна советовала Л. Н. обратиться к сказаниям о русских богатырях и назвала, к каким именно.

Л. Н.: Это мифическое. Из этой старины только один Гомер вечен. (Л. Н. недавно перечитывал его.)

Л. Н.: Христос сказал, что надо учиться у детей — их удовлетворяет только доброе. Только что, то самое лучшее, — хорошо для детей.

Разговор о Танечке, что̀ из нее будет? Сергей Львович сказал, что у Сенкевича одна мать говорит, что она боится не за дочерей — в худшем

- 419 -

случае они могут быть несчастными и только, — а за сыновей: они могут стать дурными.

С. Л. ТОЛСТОЙ С ЖЕНОЙ М. Н. ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна, 1907

Фотография С. А. Толстой

«Ночью я поехал к Абрикосовым и вернулся... Нашел в Ясной Поляне Сергея Львовича с Марией Николаевной». — Запись от 21 апреля 1807 г.

Л. Н.: Почему же <только> несчастными? Падение женщины ужаснее, чем несчастье.

Татьяна Львовна говорила о том, что детей нельзя воспитать такими, как стараешься, и приводила примеры хороших родителей, у которых дети не удались. Говорили и другие. Л. Н. слушал и потом, когда все замолчали, сказал, что у него взгляд на воспитание подобный взгляду на политику:

- 420 -

— Надо самому жить по воле божией, и влияние твое на общество, политику будет самое лучшее. Чтобы влиять хорошо на детей, все старание обратить на то, чтобы самому жить хорошо. Какие впечатления воспримет ребенок — нельзя знать. Надо любить ребенка не эгоистически, а перенестись в его требования, нужды, жертвовать собой. Надо жить самому хорошо (строго) по закону. Надо, чтобы отношение к ребенку было должное, и тогда будет сделано, что должно.

Разговор о прислуге, как она разыгрывает из себя бар. Татьяна Львовна рассказала про горничных девушек — Дашу и Ганю — они сегодня, в отсутствие повара, не состряпали сами себе обед, а призвали для этого женщину из деревни.

Л. Н.: Я умру и до этого не доживу, но через 30 лет будет стыдно, что лакеи прислуживали за столом, выносили нечистоты...

Николаев с Л. Н. о том, что ни в одном книжном магазине в Москве нельзя найти русской Симфонии (concordii) Евангелия³. И что она так дорога — 3 р., а Симфония Ветхого завета — 7 р. Л. Н. сказал, что хорошо бы Ивану Ивановичу издать их.

Л. Н.: Признак, как мало интереса у нас к религиозному вопросу. Мыслимо ли это в Англии?

24 апреля. Ночью в 4 часа приехал Андрей Львович из Тулы. Тамошняя газета получила телеграмму из Петербурга, что умер Л. Н.¹

Ночью заболела Софья Андреевна.

Когда услышала Авдотья Васильевна, что распространился слух о кончине Л. Н., сказала:

— Теперь ему долго жить, слава богу, — перекрестилась, — теперь графская смерть умерла.

Когда рассказали об этом Л. Н-чу, он пошутил:

— Она уже раза три умирала; я надеюсь, что не совсем умерла.

Приехал Сутковой за духоборческими деньгами, чтобы съездить в Самару, распределить пособия голодающим. Л. Н., услыхав, что из Самарской губернии высылают чужих, приезжающих «кормить голодных» и ведущих революционную пропаганду, и с ними и других, не революционеров, просто чужих, — по совету Андрея Львовича, поехал к губернатору Арцимовичу в Тулу за свидетельством для Суткового. Так как Л. Н. был вял, я поехал ему навстречу в коляске. Встретили Л. Н. на Косой Горе; он шел пешком и вел Делира за повод: щадил лошадь. Кто бы это делал в 70-летнем возрасте?! Л. Н. не был доволен, хотя старался не показывать этого, что выслали пару с лучшей коляской за ним. Сам подтянул мне стремя и подержал Делира, когда я садился.

Л. Н. с Сутковым о том, как действовать в Самарской губернии. Предоставил ему — кормить ли людей, давать ли на семена (только для своего хлеба, а не для продажного) или на корм скотине.

Речь о помощниках. Сутковой вспомнил Кузьмина.

Л. Н.: Нет, он неопределенный, увлекающийся.

Сутковой: Тогда добролюбовцы и молокане будут помогать.

Л. Н. пошел учить мальчиков.

Сутковой попросил Л. Н. разрешения присутствовать при учении детей. Притчи из Евангелий — три, — удивительно запоминали и пересказывали.

Л. Н. (за чаем): Получил от Наживина письмо, роман не расходится, что надо бы объявление. Сам пишет (что ему неприятно идти на такой шаг)². Что же заботиться о последствиях своей деятельности? Делать свое дело, а предоставить последствия богу.

Л. Н. с Сутковым об обрядах (молоканских). Венчание для иной женщины — священный акт. Если соблазнил девушку или хочешь жениться на ней без церковного брака, на котором настаивают родители, проклинают ее.

- 421 -

Л. Н.: Важна не форма, а содержание и значение, которое форме придаешь (согласишься на церковный брак не как на святость, а чтобы не делать страдания родителям невесты).

Вечером уехал Андрей Львович. Завтра утром уедет Сергей Львович с женой, Сутковой — в Самарскую губернию.

25 апреля. Была Мария Александровна, как всегда веселая, радушная, заботливая о больных, советовалась со мною о нескольких. Была Надежда Павловна.

За обедом Л. Н. рассказал:

— Китайского мудреца спросили, есть ли такое слово, от которого человек может быть счастливым? «Есть, — ответил он, — слово Шу, которое значит: не делай другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали»¹.

Школа с мальчиками; потом попросили поиграть на китайском биллиарде. Л. Н. и сам играл с ними.

Софья Андреевна дала мужикам в позапрошлом году 40 десятин в аренду. Они определили их под рожь. Пришли опять просить в прошлом году — дала им 40 (под овес). И теперь опять пришли просить. Софья Андреевна не намерена больше давать. Л. Н. ей говорил, что у русских мужиков хозяйство трехпольное, поэтому им надо дать еще 40 десятин. Они это так понимают. Софья Андреевна же, не понимая, что полю нужно каждый третий год под паром лежать, хочет, чтобы пару не было, а чтоб сеяли каждый год на двух полях. Негодовала на мужиков, какие нечестные, воруют и т. д. Татьяна Львовна тоже. Обе говорили, что жить в деревне трудно...

Л. Н. вспомнил, что о том же говорил вчера Сергей Львович и что он (Л. Н.) хотел сказать ему, как по́шло ругать мужиков. Если недовольны — плохи сами (мы), а виним других. Никто не мешает нам поехать в Испанию. Человек, который сам не способен для настоящей жизни, ругает мужиков, без которых мы подохли бы.

Мужики, сегодня встретившие Л. Н., христосовались с ним.

Вчера и сегодня были разговоры, какая нужда в корме скотине* и людям. Л. Н. сказал:

— Год 1840 был голодный год, и у нас в опеке продали имение 300 душ за 100 тысяч рублей, чтобы кормить голодных².

Л. Н. гулял и вечером.

26 апреля. Четверг. Приехали Гольденвейзер с Сибором концертировать. У меня с 8 до 5 больные в амбулатории. Л. Н. с Гольденвейзером ездили верхами. Л. Н. школой очень доволен. Переработал «Обращение к народу» для издания «Обновление» и дал ему другое название «Наше жизнепонимание»¹. Завтра намерен отослать.

Л. Н. советовал мне прочесть в японской «Review of Revolutions», № 10 статью: «The revolutionary spirit of China».

Л. Н.: Какое революционное настроение в Китае! Но все это европейские мысли. Как они хотят свергнуть маньчжурскую династию! Жаль, что прочее японское — прочесть нельзя.

Вечером Гольденвейзер с Сибором играли моцартовскую сонату с удивительными вариациями, потом Шуберта, а под конец «Крейцерову сонату» Бетховена. Играли просто, хорошо, спокойно. Были все знакомые — Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Аля Сухотин, Дорик, Надежда Павловна, было интимно. Гольденвейзер и Сибор не были артистами, а просто играли, лучше играли, чем на эстраде — не волновались, Л. Н. усмехался, восхищался, хлопал раза два. Ему особенно нравились вариации Моцарта и «Крейцерова соната». После нее сказал:

- 422 -

— Никогда не слышал, чтобы так хорошо играли, в самом деле.

Татьяна Львовна: А чешский квартет?²

Л. Н.: Первая часть («Крейцеровой сонаты») — это лучшая манера бетховенская, величественная, тон трагический, страстный. Вторая часть — метода моцартовская, мелодичная, прелестная. Третья часть — слабая, плохая.

Потом за чаем пошли разговоры, между прочим, о Григе. Л. Н. сказал:

— Очень искусственен, но музыкален, мелодичен.

Л. Н.: Я помню, как я с Чайковским познакомился, он мне играл «Бурю»³. Там был скрипач, играли вместе.

Л. Н.: Шаляпин пел Рахманинова «Судьбу». Я имел неосторожность сказать: «Отвратительно»* ⁴.

Л. Н.: Lewes — нехорошая биография Гете⁵.

27 апреля. Вечером приехал М. С. Сухотин с Сережей из-за границы.

Л. Н., кажется, кончил переделку статьи «Рабочему народу» для нового издания в «Обновлении», переименовав ее сначала на «Забытое и верное средство», а сегодня на «Истинная свобода». Школа. Сегодня первый совсем теплый день, березы оделись.

Л. Н. (за обедом мне): Какое удовольствие нам доставили евреи (т. е. вчера концертом)! Вчера целый день о политике не говорили.

Татьяна Львовна о переселенцах в Сибирь. В газетах пишут, что нет определенной земли для них и что везут их товарными поездами медленно, путь устлан трупиками детей.

Л. Н. сказал, что это верно: нет отведенных, размежеванных участков.

Л. Н. вспомнил о переселенцах, на его памяти приезжавших в Самарскую губернию, которая тогда была то, что теперь Сибирь. Беглые устраивались хорошо. Беглый идет своими силами, сам себя обдумывая, подымает всю свою энергию. Те, которых переселяло правительство, хуже устраивались.

28 апреля. Утром приехали Ф. А. Страхов и А. Н. Дунаев. Из Архангельска пришел высокого роста мужчина с добрым, красивым лицом, немного напоминающим лицо Христа на картинах немецких художников, в белой холщовой рубахе до пят, с кедровой палкой, русая борода, длинные волосы, фамилия его Варгенау (Р. Л.): он из немцев-протестантов, но вполне обрусевших. Сдержан в разговорах, старается жить по Христу; читает Евангелие, влияния Л. Н., религиозно-нравственные сочинения которого знает с 1885 г., или кого-нибудь другого, кроме Христа, — не признает; работает у бедных. Л. Н-чу понравился, поговорил с ним немного; я отозвал его из кабинета в 10-м часу утра.

— Только эта наружность не то... Но он молод, — сказал Л. Н.

Л. Н. пополудни гулял со Страховым и Дунаевым; потом верхом — к Марии Александровне.

Страхов и гость из Архангельска были в школе у Л. Н. и удивлялись свободе детей и терпеливости Л. Н.: не бранит, не карает...

Вечером Страхов говорил о своем желании отдать землю крестьянам, чему жена сопротивляется. Говорил, что дочь желает иметь такие же и столько же платьев, как ее богатая подруга, и т. д. А у Страховых средства скудны.

Л. Н.: Большие средства нельзя добывать, честно, как нельзя быть честно крупным землевладельцем. Женщины, наряды... Нельзя увеличивать доходы, а надо проще жить. Одинокому это легко, семейному трудно. Тут дилемма: или насилие делать над привычками жены, дочерей, или отдать имение и уйти <от дел>, как я сделал. «Это дурно, — скажут: — отдал

- 423 -

имение семье, и она его содержит из того же имения, живет в достатке». Но уйти <совсем>, оставить семью нельзя. Это годится только для разговоров, а для поступков — нет. Не считаться с общественным мнением. Fais ce que dois, advienne que pourra*. Жизнь только в совершенствовании себя. Христианин не может быть самоспокойным (как магометанин, еврей, выполняющие предписания); не может быть святым, сам Христос не был им; христианин может только приближаться к идеалу.

Федор Алексеевич говорил Л. Н. про «Бранда» Ибсена, идущего на сцене в Москве, имеющего великий успех. Федор Алексеевич передал разговор с одним знакомым социал-демократом о Бранде, которому ставит в упрек насилие против семьи, подчинение ее своей воле. Знакомый ответил: «Вы презираете толпу, а я обожаю».

Л. Н. недоволен «Брандом», нерелигиозностью Ибсена.

— Автор на чьей стороне? — спросил Л. Н-ч Страхова, и сказал: — Это, друг мой, такое, что не хочется сказать. Общественное мнение — мнение большинства, а большинство всегда глупое. Нам импонирует толпа, когда многие говорят одно и то же; мы думаем, что тут должно быть что-то. умное, а толпа одобряет убийство городового. Можно вперед сказать, что общественное мнение — дурное. Это я говорю и насчет своих вещей, которые хвалят (толпа) у меня; они дурные и есть.

Страхов рассказывал о молоканском журнале, что он хорош, и его редакторе¹.

Л. Н.: Он поразительно умный человек; почему перестал посещать меня?

Михаил Сергеевич рассказал о двух знакомых Л. Н-чу помещиках Чернского уезда, Тульской губернии, которых на днях сожгли. Удивлялись частым пожарам в деревнях около Ясной Поляны. Кто поджигает?

Дунаев рассказывал про Германию, из которой он только что приехал. Он ею очарован, хвалил все: и ученость профессора Ernährungsterapie** Фрейбургского медицинского факультета, и санатории, и одежду, и все. Рассказал, как Берлин разрастается; про 35 тысяч малых огородов в окрестностях, где жители Берлина работают в досужее время; про налог с повышения стоимости земли в Берлине и других больших городах Германии.

Л. Н.: В Шотландии становится меньше земли, потому что одна пятая отведена под спорт.

Еще Дунаев рассказал, что видел в монастыре картину из Крестьянской войны (которая была при жизни Лютера). Крестьяне, ворвавшиеся в монастырь, убивают монахов, грабят церковь. Один подносит горсть облаток ко рту, и перед его ртом надпись: «Jetzt will ich mich an dem lieben Gott satt fressen!***

Дунаев: Авилов и Живаго убеждали меня, что теория Генри Джорджа никуда не годна. Что только свою землю будет человек хорошо культивировать, улучшать: «Как ты улучшишь тот клочок, который нанимаешь у Прохорова?» Я им ответил, что они сами доказали то, что я утверждаю. Я улучшил землю, и Прохоров повысит аренду или — убирайся. А при Генри Джордже, пока буду платить ренту столько же, сколько другой, никто не прогонит меня с земли.

Л. Н.: Только одно средство — Генри Джордж, чтобы смотреть всякому смело в глаза. Плачу с земли на общественные цели полный наем.

За обедом Федор Алексеевич прочел вслух ответ Горького на вопрос анкеты «Mercure de France» о религии, где Горький говорит, что бог — религиозная идея. Л. Н. сказал:

- 424 -

— Бог есть только объект религиозной идеи, а не религиозная идея.

О том месте, где Горький говорит, что религии различны, и они разъединяют людей, а соединяет их искусство, наука, которые одно, — Л. Н. сказал:

— Какое искусство и наука одно? Есть искусство японское, наука китайская, древняя, теперешняя.

Л. Н.: Пафос не есть чувство.

Когда Федор Алексеевич кончил чтение, Л. Н. сказал:

— Тут есть что-то такое, но необдуманно, неясно, многословно².

Михаил Сергеевич спросил Л. Н., получил ли он вопросный лист «Mercure de France» и ответил ли?

Л. Н.: Получил и ничего не ответил. Все отвечают. Это все в этом тоне, я думаю, болтовни, неопределенности*.

Л. Н.: «Нибелунги» — плохо. Я знаю (ценю) только Гомера и арабские сказки «1001 ночь», подробности художественны, и русские народные сказки, некоторые.

Кто-то напомнил «Калевалу».

Л. Н.: И «Калевала» тоже.

Софья Андреевна вспомнила, что Л. Н. давно начал писать о трагизме матерей, когда вырастают дети³.

Л. Н.: Уединение (в Ясной Поляне) тем хорошо, что не слышишь этих вопросов, которые волнуют.

Л. Н.: У русского народа удивительные приемы вежливости к старшим людям. Никогда не скажут старшему: «Павел», а «дядя Павел» или «дедушка». (Это теперь теряется.)

Л. Н. попросил Федора Алексеевича прочесть мальчикам в школе Гюго — о Вальжане у епископа:

— Я не могу. Меня (до того) трогает. Это такая история, — она меня за душу хватает, я ее не могу читать⁴.

30 апреля. Л. Н. писал много писем¹. Вчера Л. Н. решил поехать через несколько дней в Чифировку и Пирогово. Сегодня был очень доволен мальчиками. Сказал:

— У них несомненный интерес к нравственному миру.

Особенно нравятся ему Иван Прохоров и Коля Орехов. Мальчики спорили между собой, какое Евангелие лучше; одни хвалили Матфея, другие Иоанна. Когда Л. Н. говорил про свое «Соединение Евангелий», что выпустил в нем все непонятное, например, о Кане Галилейской, как из воды сделали вино, один из мальчиков сказал: «Ведь это выдумано».

Л. Н. вчера и сегодня хвалил книжку «Посредника»: «Как живут китайцы». Л. Н. сказал, что она была составлена лет 15—20 тому назад по его совету². Цитировал со страниц 59—60 (тут передаю своими словами). Чтобы жило человечество хорошо, надо жить хорошо отдельным народам, а чтобы они жили так, надо хорошо жить отдельным семьям, людям и каждому человеку, надо самому стараться хорошо жить.

Михаил Сергеевич: Как это ясно и просто!

Л. Н.: И несомненно.

Михаил Сергеевич говорил Л. Н. по поводу реферата Членова («Русские ведомости», 29 апреля) об анкете по половому вопросу среди студентов Московского университета, что относительно много неразвращенных (не падших) и что сами приписывают это влиянию «Крейцеровой сонаты»³.

- 425 -

А. Н. ДУНАЕВ

Москва, 1906—1908

Фотография фирмы Шерер и Набгольц

Собрание В. М. Дунаева, Москва

«Утром приехали Ф. А. Страхов и А. Н. Дунаев... Дунаев рассказывал про Германию, из которой он только что приехал». — Запись от 28 апреля 1907 г.

Л. Н. наскоро ответил, что это знает по множеству писем, которые получал⁴, и переменил разговор.

1 мая. Л. Н. желал такого бесстрашия смерти, какое у него сегодня, Михаилу Сергеевичу.

Михаил Сергеевич: Как это, ведь вы всегда боялись смерти?

Л. Н. ответил, что раньше у него был великий страх перед смертью, но победил его; тело и теперь иногда боится. Надо, чтобы так было: бояться смерти можно во времена, когда здоров, а когда близок смерти, слаб — не бояться. Паскаль сказал......* ¹.

За обедом Л. Н. говорил, что гулял круг, к большому мосту на шоссе. Встретил революционера, пострадавшего, подавшего ему письмо и просившего денежной помощи. Письмо неприятное, а он оказался приятным... Вспоминал, где купался с японцем и какой он был ловкий; вышел навстречу Л. Н-чу и дошел туда, куда следовал; как на все отвечал определенно.

— У него большой, <но> поверхностный ум².

Л. Н. сегодня читал «Новое время», между прочим «Письмо к ближним» Меньшикова о дурном, нигилистическом, безбожном, кощунственном воспитании в семинариях в прошлое 50-летие³.

Л. Н.: О чем я хотел писать, о том и Меньшиков там пишет.

Иван Иванович: Какой он смелый писатель!

Л. Н. подтвердил.

Сегодня приехали в деревню на лето Николаевы, на днях приехали в Овсянниково Горбуновы, и Иван Иванович сегодня перед обедом пришел в первый раз.

- 426 -

В школе Л. Н-ча сегодня было невнимание, шутки, должен был рано прекратить. Вечером Иван Иванович заговорил о предпринятой им книжке, в которой печатает собранное и написанное Л. Н. о китайцах: Мен-цзи, Конфуции, Лао-тзе, «Письмо к китайцу» и др.⁴

Л. Н. предложил ему просматривать корректуру, на это Иван Иванович с радостью согласился, он не посмел об этом попросить Л. Н.

Л. Н. читал вслух присланную Гусевым статью из «Миссионерского обозрения» о том, как миссионер текстами убедил новобранца-сектанта в том, что военная служба не противоречит Евангелию. Л. Н., читая, смеялся от души.

2 мая. Юлия Ивановна поехала в Пирогово. Андрей Львович отказался от службы. Л. Н. съездил в Овсянниково.

Л. Н. получил письмо от Суткового из Самары. Пишет, что губернатор ему сказал, что нет такого голода, как в 1891 г. Газеты, для борьбы с правительством, преувеличивают голод. У него (губернатора) 200 тысяч для кормления, столовых везде довольно, советовал ему (Сутковому) обратить деньги на покупку лошадей нуждающимся¹.

Л. Н.: Что это будет, когда начнут раздавать лошадей, корм! На второй день нахлынет 500. Ужасно трудно и ужасно страшно.

Поручил мне ответить Сутковому, что он согласен².

Разговор о том, говорить ли детям о половом вопросе (об этом теперь появляются статьи в газетах и журналах).

Л. Н., который прочел «посредниковскую» книжку, где рассказано все для детей³ (впрочем, эту книжку конфисковали), сказал, что он не мог бы ее читать детям, и вообще, ему тяжело об этом говорить с детьми.

Михаил Сергеевич: Чистым, может быть, можно, а нам тяжело, потому что это пробуждает стыдное воспоминание.

Л. Н.: Идеал — целомудрие, а уже тем, что говоришь об этом, когда стыдно об этом говорить <нарушаешь целомудрие>; есть что-то, что поднимается в тебе против этого. Кажется, не надо говорить.

Софья Андреевна уехала в Москву и Петербург, Михаил Сергеевич — в Кочеты.

3 мая. Как с начала весны бывает много прохожих — от 10 до 20 и больше в день. Сегодня был 20-летний армянин из Кисловодска-Бештау, у которого умер друг. Он задумался над жизнью, бросил Горный институт в Петербурге, где учился. «Там учение — чтобы после наживать деньги», не чтобы учиться для жизни, — а они ему не нужны; сколько нужно для прожития, оставит отец. И приехал к Л. Н., чтобы слышать о непреходящем, вечном в нашей жизни, о самосовершенствовании. Л. Н-ча еще мало читал. Он очень умный. Национализма ни армянского, ни русского в нем нет. Он из тех инородцев русских, которые полуобрусели, но не заразились ни патриотизмом русским, ни ренегатством (ненавистью к своему племени). Я вообще ренегата в России не видел. А патриоты русские есть среди обрусевших немцев.

Когда за обедом я сказал об этом Л. Н., он очень удивился, что у нас (в Венгрии, Австрии) есть ренегаты, ненавидящие свой народ. Он об этом в первый раз услышал.

Пополудни сильный дождь. Л. Н., ехав на Делире, подождал под Козловским железнодорожным мостом, слез с лошади, держал ее. В то время прошел поезд. Делир стал биться и ударил Л. Н., пробил ему рану. Какой Л. Н. любопытный: он, наверно, хотел испытать, как поведет себя лошадь и что он при этом переживет. Какой он смелый, доверяет своим силам удержать такую пугливую, сильную лошадь.

Школа.

За чаем: Татьяна Львовна, С. М. Сухотин, Александра Львовна, Наталья Степановна. Л. Н. с Сергеем Михайловичем о Лозанне.

- 427 -

Л. Н.: Был армянин. Первый из армян, посетивший меня; будто сочувствующий, очень красивое лицо у него. Огорчил меня, спросив о спиритизме.

Сергей Михайлович стал отстаивать спиритизм, что очевидцы утверждают...

Л. Н. рассказал, что он ходил на спиритические сеансы, но что никогда не видел ничего, что убедило бы его в том, что есть сношения с загробным миром через посредство медиума.

— Тургенев раз, будто бы, что-то такое в пятке почувствовал, — сказал Л. Н.

Сергей Михайлович спрашивал Л. Н. о Метерлинке. Л. Н. не хотел о нем и говорить. Потом сказал:

— Это очень замечательное явление: упадок вкуса. Все искусство и больше всего наука упали. Наука нынешняя — это такая дребедень! Были здесь два астронома¹... Раньше изобретения ньютоновские, теперь такое мелочное: содержание спектра. Я застал Диккенса; теперь Humphry Ward. Немцы никого и не выставляют. Поленца я открыл им.

Л. Н. заметил Татьяне Львовне, что если бы он еще раз народился, желал бы прийти на свет бедным. Жаловался на то, что «просительные» письма получает от «нашего брата» — привыкших к роскоши или хотящих роскошно жить людей.

Наталья Степановна начала говорить, что в Западном крае пытают арестантов. Л. Н. недоверчиво отнесся, а потом ей ответил, что это, как в кабаке пьющие и дерущиеся люди: не берешься рассудить, кто из них виноват, кто не виноват.

Л. Н. спросил Сергея Михайловича, был ли в Фернее, где Вольтер построил себе дом на границе, половину на швейцарской, половину на французской земле. Лучший его памятник, где сидит в кресле, — в России².

Л. Н. вспомнил, как какая-то русская барыня посетила больного Вольтера; он встал на колена в кресле, оперся руками на спинку и разговаривал с ней.

— Какая художественная подробность! — сказал Л. Н. — Когда я такую приведу мальчикам, они ее запомнят, а другое не заметят.

4 мая. Пятница. Много прохожих. Приехал Данилов к Сухотиным. Л. Н. за обедом говорил о юнкере, который приехал и вел себя очень развязно, и о крестьянине жаловавшемся.

— Произвели тяжелое впечатление, — сказал Л. Н.

Л. Н. сравнивал юнкеров и офицеров своего времени с нынешними; говорил, что те были выше. Произошла дифференциация: (самое) высокое, лучшее в нравственном отношении отошло в одну сторону, (самое) грубое — в другую сторону.

Л. Н. вчера взял с почты письмо-ответ на статью француза (чиновник повел себя грубо; ему не отдал, а мне отдал). Сегодня поправил его и послал. Француз в статье рекомендует установление мира не дипломатическим путем, как вчера показалось Л. Н., когда быстро просмотрели статью, а устройством такого общества, которое бы нравственно содействовало установлению мира¹.

Л. Н.: В школе первый раз и два мальчика Николаевы. Даровитые. Мать хороша; она с ними читала Евангелие. Сегодня Коля Орехов и Большонков смеялись, и так как не смели, переглядываясь, не могли удержаться от смеха, — знаю это состояние — должен был удалить одного из них.

— Наша поездка в Пирогово не состоится: и нездоровье (вялость) и дорога (дожди), — сказал Л. Н.

Приехал Андрей Львович из Пирогова, говорил, как ждут Л. Н.

- 428 -

Л. Н. с большой любовью отозвался о Марии Михайловне, Вере Сергеевне.

Л. Н.: В газетах выдумали новое выражение: «Страна хочет» (вместо народ), по-немецки «das Land», по-английски «country».

Уехали Андрей Львович и Данилов.

5 мая. Приехал и уехал Сергей Львович. Обедали у Татьяны Львовны. Говорили о воспитании детей. Николаевы решили своих детей не отдавать в школу. Татьяна Львовна так же желает поступить с Танечкой: она легко будет учиться, память у нее хорошая.

Л. Н.: Это не доказывает, что будет способная. У Миши тоже память хороша, а неспособен к учению.

6 мая. Много прохожих. Три крестьянина за советом к Л. Н., и еще один крестьянин. Любопытные юноши — увидеть Л. Н.

Л. Н. получил письмо от Суткового о добролюбовских братьях и ответил ему длинным сердечным письмом¹.

7 мая. У Л. Н. был редактор-издатель «New York Times» Stephen Bonsal из Нью-Йорка. Спрашивал Л. Н. о том, что̀ даст Дума России. Мне ответил, что его интересует художественная сторона деятельности Л. Н., американцев же — философическая. Л. Н. беседовал с ним около часу в свое рабочее время от 10 до 11 дня в кабинете и дал ему только что полученный английский перевод своего сочинения «The Russian Revolution». Когда вышли из кабинета в залу, на лице Л. Н. усталость, напряженность, грусть и выражение: «Напрасно говорил, а все-таки должен был».

Л. Н. побыл с ним еще несколько минут, как бы еще вспоминая, что̀ ему сказать, а потом сразу простился и ушел к себе. Бонсел остался минуту в нерешимости, как бы хотел что-нибудь спросить, и тоже простился с Александрой Львовной и другими; сошел к тройке, на которой сидел с ним приехавший московский англичанин, переводчик, который иногда приезжает с английскими, русского языка не знающими, посетителями Л. Н. Надо было ехать в Тулу, чтобы поспеть скорым поездом в Москву. Бонсел издали бросил свою верхнюю одежду старику-толмачу, тройка отъехала, а мы пошли напрямик садом и полем к мосту через Ясенку. За садом Бонсел вспомнил, что забыл книжку, которую ему подарил Л. Н. Вернуться ли? Я ему сказал, что в это время работы Л. Н. стараемся не входить к нему, и Бонсел, как ни желательно ему было иметь книжку именно теперь, не решился беспокоить Л. Н., просил дослать почтой. Умный и очень красивый и рослый, видно, деловой. Около 35-ти лет.

За обедом Л. Н. говорил об их беседе, что он (Л. Н.) ему сказал: «Парламент — старая форма, мы все растем; что нам в 20-летнем возрасте важно, то нам не важно, когда нам 40 лет. Так и народы растут, парламенты — пережиток». Генри Джорджа не знает (никто его в Америке не знает), хотя мямлил, что читал его¹.

Потом Л. Н. рассказал (вспоминал), как травили зайца; снег был глубокий, след был по тропинке. Л. Н. пошел с одного конца, а с другого послал Сергея, который и встретил зайца. Заяц же не мог в сторону убежать по глубокому снегу; теперь Л. Н-ча удивляет, как это он мог делать.

Школа. Л. Н. с Николаевым после школы гулял.

Татьяна Львовна с 8 до 9 читала вслух свои воспоминания о Тургеневе² и его письма к Л. Н-чу. Тургенев в 1857 г. писал, что готов отдать все крестьянам, только бы не быть барином³. Л. Н. был растроган и поощрял ее эти воспоминания напечатать.

Л. Н.: Эта душевная чистота, способность воспринять божеское есть у всего русского народа — и у босяков.

Почтой получил английскую статью о дурном влиянии мясной пищи

- 429 -

на выносливость. Вспоминали олимпийских атлетов, они воздерживались от мяса, вина и разжигания похоти.

Л. Н. (в школе детям): В молодости легче бороться с соблазнами, чем в старости.

8 мая. Утром приехала Е. В. Молоствова, перед обедом Н. Л. Оболенский и Андрей Львович.

За обедом разговор о голоде. Молоствова рассказала, что то, что в Думе называли продажей татарских девушек «с голода», это калым, т. е. выкуп, вносимый женихом тестю.

Л. Н.: Ужасно врут в Думе, <врут> газеты. Мы не верим газетам, но народ верит.

Молоствова говорила о крестьянине, выписывавшем газету; спросила его, почему перестал ее читать. — «Ни о ком хорошо не скажет».

Николай Леонидович: У нас тоже меньше читают и менее интересуются революцией.

Л. Н.: Они, как дети — <думают, что> если сейчас не будет, ничего не будет.

Молоствова привезла одну из рукописных книг капитана Ильина — иеговиста, который был заключен 20 лет в Соловках и там сошел с ума. Книга об Апокалипсисе мелким шрифтом написана и им же иллюстрирована. Иеговистов, в местах, где она живет, 10 тысяч; говорила об их учении*.

Л. Н.: И последствие всего: живут общиной, общий капитал, податей не платят, солдат не дают. (Стало быть, дошли до того, до чего духоборцы.)

Молоствова изучает их книги и хочет побыть среди них, чтоб узнать их. Говорила про татар, как они честны, доверчивы.

11 мая. Было 50 больных, два раза ездил в Воробьевку к старику-атлету, упавшему с качелей, сломавшему шею. У него отнялись руки, ноги, туловище, мочевой пузырь.

Л. Н-ча знобит.

Был Д. Д. Оболенский. Говорил, что в случае роспуска Думы ожидается резня из-за земли, захотят отнять у тех, у которых больше земли.

Л. Н.: Правительство по глупости не вводит систему Генри Джорджа. Дмитрий Дмитриевич Оболенский говорил, что Долгоруков все по программе Герценштейна говорит.

Л. Н.: Долгорукому я говорил про него (Генри Джорджа) — не знал (о нем) и дал ему книжку, но он, наверно, не прочел.

Л. Н. рассказал, как вчера в Воробьевке был у сломавшего себе шею крестьянина. Живут интересами хозяйскими, не все всколыхнуты политикой.

Сегодня были у Л. Н. две бабы из Нового села просить за мужей, двух братьев, которых ссылают, а третий брат на Дальнем Востоке.

Д. Д. Оболенский обрушился на нечестность русских.

Л. Н. сказал, что у русских честности, действительно, мало (есть духоборы, штундисты). Но у русских идеал — добродетель высшая; святость или противоположность: воровство, обман — середины нет, а у немцев есть середина — честность. Немец может быть жестокий, безнравственный, но честный.

Д. Д. Оболенский: Скобелев рассказывал: в Туркестане пришел к нему молодой чиновник интендантский проситься на родину. Скобелев его заставил признаться — почему. Он не хотел доносить на интендантов и не хотел с ними красть. Скобелев не отпустил его. Через три дня нашли

- 430 -

его с простреленным затылком. Узнали, что он был у Скобелева, и пристрелили.

12 мая. Суббота. Шкарван прислал в детский «Круг чтения» «Брата Палечека», рассказы о юродивом шуте чешского короля Юрия Подебрада в XV веке. Л. Н-чу понравился, кое-что выберет¹. У Л. Н. третий день ларингит, кашель; ходил гулять.

Л. Н. учил мальчиков, несмотря на то, что кашляет и что знобило его. Измерение не показало повышенной температуры. До 11 не выходил.

Л. Н.: Читаю Записки Болотова — дворянин, родился в царствование Анны Иоанновны, умер 95 лет в 1833 году; он помнил дедов. Драгоценнейшие Записки².

13 мая. Ночью приехал М. С. Сухотин. Л. Н. все кашляет; невзирая на это, учил мальчиков.

Л. Н. ездил в Козловку, встречал много молодых людей. Некоторые «по старой привычке» не кланялись.

Л. Н.: Шел молодой человек, обнявшись с девушкой, и, ничуть мною не конфузясь, продолжал так идти. Гимназист с картузом набекрень. Написано в выражении его лица, что он поднялся в своем понимании на высшее место: учи́ться! нравственно воздерживаться — не надо.

За чаем Николаев, Варвара Валерьяновна, Сухотины, Наталья Степановна.

Л. Н.: Читал Болотова. Как интересно! На зиму найти бы такое чтение. Есть еще три тома и еще «Тысячи и одной ночи» четыре тома.

Софья Андреевна говорила, что все поправели.

Л. Н. быстро перевел разговор с политики.

Михаил Сергеевич говорил, что Х. Н. Абрикосов не может себе найти подходящей газеты. Теперь остановился на «Русской земле».

Татьяна Львовна: Ему бы читать «Голос Москвы».

Л. Н.: Такой (подходящей) нет. Спокойной, не полемизирующей газеты нет. Сколько я видал начинающих издавать новую газету, новый журнал, особый, не задирающий, и на другой день он уже полемизировал. Не один руководит им, а все пишущие и читающие его. Некрасов говорил, что журнал — что-то живущее само собой...

Еще Л. Н. сказал:

— Странно, что Псалтыря (народу) нравятся, это декадентская поэзия.

14 мая. В «Новом времени» 12 мая — С. Смирновой «Наши законодатели»¹, а в иллюстрированном приложении «Переписка Флобера и Жорж Санд».

Л. Н. (к Михаилу Сергеевичу, читавшему их): Их не уважаю — и Флобера, и Жорж Санд, особенно когда она писала и переживала романы. Но в старости у нее появилось нравственное чувство. Ее письма лучше, чем Флобера.

Михаил Сергеевич сказал, что он рад, что он не в Думе; в мае было бы трудно...

Л. Н. принес новый № «Open Court», там про самаритян, портрет их первосвященника и самаритянский исторический документ о Христе, новонайденный и там переведен. Л. Н. прочел его вслух и сказал:

— И ничего нового не содержит, повторено то, что в Евангелии, очевидно, подделка².

Л. Н. про самый журнал «Open Court»:

— Это такое американское (предприятие) — о самаритянах, их первосвященнике, о спиритизме, — впрочем, опровержение спиритизма, разоблачение, как фотографируют медиумом вызванных покойников, — все такие темы, оригинальные, интересные для публики.

Л. Н. спрашивал меня про письмо Гридчина ко мне, об отнятии канадским правительством земель у духоборцев. Из 320 тысяч акров оставили им

- 431 -

10 тысяч, они прикупили 12 тысяч. Л. Н. рад, что они не переселяются в Британскую Колумбию.

15 мая. Холодно. Л. Н. ездил два с половиной часа. Школа. Приехал Н. Л. Оболенский, привез письмо, которое ему передал брат Михаил Леонидович от Кудрина¹. Л. Н. читал его за обедом вслух. В нем спокойствие, с каким Кудрин переносит заключение, как ему хорошо на душе. Николай Леонидович передал, со слов брата, что начальству с ним очень спокойно; если бы все арестанты такие были, то не надо было бы их караулить.

Л. Н.: Если бы все арестанты были Христы...

Л. Н. говорил вообще и про себя, как хорошо в болезни:

— Как это правда, что болезнь во благо человеку! Лучше, когда болен, чем когда хвост крюком.

Вечером, когда мы: Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Александра Львовна, Юлия Ивановна, Варвара Михайловна, Наталья Степановна, Варвара Валерьяновна, Михаил Сергеевич сидели за столом и чай пили, Л. Н. сидел один у окна задумавшись, потом подсел к нам.

Л. Н.: Как болезнь в благо человеку, так деньги во вред. Проживешь век и видишь, что это действительно так. У Дьяковых, у сыновей...

Л. Н. рассказал, как у Марии Александровны, ехавшей на Кавказ, осесть на землю, по дороге утащили сумку, где у нее были все деньги (4000 р.) и как она этому рада: «Господь-бог на меня оглянулся».

Варвара Валерьяновна: А с меня он глаз не спускает.

Л. Н. и все невольно рассмеялись.

Варвара Валерьяновна: Я для себя вижу, что так хорошо, а для детей...

Л. Н.: Самой яд вреден, а детям в пользу?!

Николай Леонидович привез известие, что Андрей Львович поехал в Англию поговорить с Ольгой Константиновной о заведовании Таптыковом, хочет там поселиться.

Л. Н. высказался, что он был бы рад, если бы Андрей Львович с Ольгой Константиновной сошлись.

Николай Леонидович сказал, что Андрей Львович не за этим поехал, что этого не будет.

Л. Н.: У него броня толстая и непроницаемая и скрывает доброе сердце.

Софья Андреевна: Кого я видела в Москве! Орлова-художника.

Л. Н.: Ах! — и спросил про него. — Орлов очень хороший человек.

Сегодня был у Л. Н. человек из Крапивны, жаловался, что ему ни с того ни с сего урядник руку порубил, и просил совета. Л. Н. советовал ему идти к губернатору Арцимовичу:

— Не знаю, впустят ли, — сказал Л. Н.

Письма не дал, только чтобы на словах сказал, что пришел по его совету.

16 мая. Вчерашнюю и сию ночь мороз. Листки на дубах свернулись. Вечером с 8 до 9 Л. Н. занимался школой, до 10 играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем.

За чаем Л. Н. говорил, что получил письмо от духоборца Макасеева¹. Канадское правительство отняло у них земли, которой у них было около 320000 гектаров, оставив им на время 15000. За то, что не хотели присягать «царю» (английскому): «У нас один царь — бог». Не унывают. Пашни довольно, но пастбищ у них нет. Решили не держать скотины для продажи «под нож».

— Как они правильно поступают! — сказал Л. Н. — Разбились на три партии: <1> раздетые — у них никакой земли нет (они совсем не нуждаются в земле); <2> которые приняли землю от правительства и <3> принявшие подданство, — этих 100 семей, эти дурно живут, по Макасееву².

- 432 -

Варвара Валерьяновна рассуждала про Думу, про Столыпина. Л. Н. ей сказал, что она распоряжается вполне только одним «Столыпиным» — собою.

Говорили о том, что газеты столько пишут о романе Арцыбашева «Санин», как бы нарочно пропагандируют его. «Русские ведомости» посвятили целый фельетон, «Русское слово» тоже.

О «Круге чтения» не заикнулись. Слышно было, что Буренин собирался писать о «Круге чтения», но так и не написал.

17 мая. Четверг. У Л. Н. остановились проездом из Петербурга в Крым два студента и одна курсистка.

— Мне они были очень интересны, — сказал Л. Н. — Это образчик петербургского невежества! Это ужасающе! Ах, как глупы!..

— Революционеры ли они? — спросила Юлия Ивановна.

Л. Н.: Революционеры, разумеется. Я вполне понял.

После Л. Н. говорил:

— Получил от Планидина очень безграмотное, но умное письмо¹. А из Мадраса получил письмо и журнал от брамина, от которого в «Круге чтения» мысли. Как его зовут?²

Никто не знал, только Николай Леонидович помнил, что у него короткая фамилия.

<Л. Н.>: Браминская секта отвергла все внешние обряды, поддержала только внутреннее, существенное.

Л. Н. посмотрел в Брокгаузе «Веданта»:

— Это браминская философия, бог на мир накинул паутину, мы в заблуждении, когда представляем себя отдельными существами³.

Потом Л. Н. говорил, что читал новую браминскую газету (журнал)⁴.

Приехали Мария Александровна и Листовский. Он рассказал про Афанасия, хромого портного, единомышленника Л. Н., что умер от тифа. Его два раза вызывали в окружной суд за то, что похоронил ребенка без обрядов. Не платил податей; забрали у него самовар и продали. Он опасался, что продадут швейную машину — средство кормления. Зарабатывал 40 коп. в день.

Был Николаев. Л. Н. очень много говорил оживленно, очень устал. Мария Александровна говорила о тяжелых денежных, запутанных делах Ивана Ивановича с книгопечатанием. Буланже, Печковский и компания. Буланже нет — уехал за границу, его векселя... Л. Н. прочел письма, которые получил.

Л. Н.: У меня в старости умственные способности не слабеют.

Сегодня Л. Н. написал 15 писем⁵; кроме того, писал Евангелие⁶.

— В 80 лет учусь от мальчиков писать краткие периоды, — говорил Л. Н. — Сегодня я учил мальчиков.

Разговор Л. Н., Николаева и Листовского о Метерлинке я застал в середине. Л. Н. говорил, отвечая (на замечание об успехе Метерлинка у читателей), что это аргумент, как на «Не верю в спиритизм» ответ: «Попробуйте». Чтение (хваление Метерлинка) — это подчинение репутации Метерлинка. Собственное же чувство говорит против него. Метерлинк — человек, увлекающийся любовью, но без разума. Одна любовь или один разум — недостаточны. Должны быть соединены у человека.

Л. Н. уже третью неделю как пишет «Почему христианские народы, и в особенности русский, находятся теперь в бедственном положении»⁷.

Л. Н. давал читать письмо Планидина о положении духоборов в Канаде, когда отняли у них землю; письмо рабочего о его возрождении после того, как прочел последние сочинения Л. Н. (в издании «Недели»)⁸, письмо брамина и других.

Л. Н. был очень усталый от многих разговоров: сначала с одним Листовским с 7 до 8, а с 9 со всеми. Просил Александру Львовну с Натальей

- 433 -

Степановной спеть — наверное, чтобы отдохнуть. Было очень шумно, оживленно. Александра Львовна отказалась, у нее сегодня бронхит.

СЛОВАЦКАЯ ЛЕГЕНДА «БРАТ ИВАН ПАЛЕЧЕК — ШУТ ЧЕШСКОГО КОРОЛЯ ЮРИЯ»

Перевод А. Шкарвана

Лист рукописи Шкарвана с исправлениями Толстого, май 1907 г.

«Шкарван прислал в детский «Круг чтения» «Брата Палечека»... Л. Н-чу понравился, кое-что выберет». — Запись от 12 мая 1907 г.

18 мая. Вечером Л. Н. играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем.

За чаем Л. Н. хвалил чрезвычайно интересные письма К. П. Победоносцева о первых неделях царствования Александра Александровича, с подробностями¹. Предложил прочесть их вслух, сказав: «Все интересно».

Прочел их Николай Леонидович. Слушали Михаил Сергеевич, Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Александра Львовна, Юлия Ивановна, Варвара Валерьяновна, Варвара Михайловна. После разговор о лицах, которые упоминаются. Их все присутствующие знали.

- 434 -

Л. Н.: Я был воспитан в уважении к высокопоставленным лицам; всю жизнь разрушал, и все-таки оно сохранялось. В последнее время разрушил. Я их всех знал. Ничтожные люди.

Михаил Сергеевич, Софья Андреевна, Николай Леонидович разговаривали об отдельных лицах.

Л. Н.: Лорис-Меликов — такой пустой генерал. Блудов — он мне покровительствовал, это могу сказать, — был глупый. Милютин (Дмитрий), который считался орлом, был отражение либеральных газет, соединение высокопоставленного с либералом. Раден была выше их.

19 мая. Суббота. Л. Н. кашляет, усталый. Вечером был Николаев. Разговор о дурачках-братьях — конюхе Филе и дворнике Алексее; говорили, что Филя глупее.

— Дай бог, чтобы я был таким глупым. Оба они очень умны, — сказал Л. Н., и этим разговор прекратился.

Потом речь о Жюле Верне. Л. Н. искал его романы «В 80 дней вокруг света» и «Путешествие вокруг луны»; не нашлись в библиотеке; все другие есть, но Л. Н. только эти два хотел; вероятно, чтобы мальчикам рассказывать. Л. Н. вспомнил, что говорил Тургенев о Жюле Верне, приглашенном m-me Виардо на вечер: «Самый глупый человек во Франции».

— Это, разумеется, неправда, — добавил Л. Н-ч. Л. Н. подражал голосу Тургенева, говоря немного в нос.

Разговор перешел на Зола. Л. Н. первым из его сочинений читал «La conquête de Plassans»:

— Читал, читал, скука такая, бросил...

Николай Леонидович сказал, что у него стоит чтения только один роман «Le germinal».

Потом Николай Леонидович говорил, что читал что-то Поля Адана, сына m-me Адан, и разговорился о нем.

— Я его тоже что-то читал, — сказал Л. Н. — Грязен — это его специальность¹.

Варвара Валерьяновна заметила, что она ничего не читала из него.

Л. Н. (ей): На том свете спрашивать не будут, читала ли Paul Adam.

Л. Н. с Николаевым о корректуре второго тома «Соединения и перевода четырех Евангелий», издаваемого «Посредником». Николаев предлагал что-то выпустить из Рейсса. Л. Н. советовал печатать по элпидинскому изданию, т. к. чертковского до сих пор есть только первый том. Мало отклонений в нем².

Разговор про письмо брамина мадрасского.

Л. Н.: Ему надо послать письмо к Баба Бхарати.

Потом Л. Н. говорил, что надо буддизм разработать:

— «Свет Азии»³. Я хотел взять из него для детей, но это стихи... Кто это выдумал стихи? Кощунство над разумом: мысли к рифме подгонять!

Татьяна Львовна говорила о девичьих годах. Кто-то сказал про Громеку, который, сделав ей предложение, застрелился. И рассуждали: был ли он раньше сумасшедший или тогда сошел с ума⁴.

Л. Н. молчал, слушал и только сказал:

— Громека (был) оригинален.

20 мая. Получена телеграмма, что убит В. А. Берс, брат Софьи Андреевны. Он заведовал работами Городской петербургской думы для без работных. Убили же его и его сотоварища-инженера рабочие¹. Известие это смутило Софью Андреевну и всех, кто знал покойного, но никакой злобы против убийц не вызвало. Ведь убийства левыми правых, т. е. на партийной почве, их последнее время в каждую неделю по одному до четырех, совершаются без протестов со стороны кадетов, даже с тихим согласием их, а сыновья и невестки Софьи Андреевны, кроме Андрея Львовича, кадеты. А это убийство совершено тоже левыми. Речь была только о том,

- 435 -

какой был человек Вячеслав Андреевич. Добрый, справедливый. А Л. Н. сказал:

— Я его уважал за его замечательную нравственность.

Софья Андреевна (Л. Д. Николаевой): Он был известен тем, что взяток не брал.

Пришли телятинские мужики снимать покос у Софьи Андреевны. Она не вышла к ним: «Мне физически невозможно. Брата убили. Пусть поговорит с ними приказчик».

Л. Н. слаб, у него жарок, зябнет. Илья Васильевич говорил, что прежде зябкости не знал. Как только теплее становилось, окна выставлял. Вечером шахматы с Михаилом Сергеевичем с 8 до 9 и с половины 11-го до 11.

Л. Д. Николаева говорила про воспитание, что надеется, что их дети не будут учиться в школе.

Л. Н.: Избави бог детей от ученья!

Л. Д. Николаева продолжала, что она, как училась, получила золотую медаль, а осталось ей в памяти только то, чем интересовалась, чему выучилась помимо школы.

— Самобытное осталось, — сказал Л. Н. — Я сегодня получил три письма, и не проходит дня, чтобы не получил одного такого письма: «Я учусь, средств у меня нет, помогите мне образоваться». — Такая уверенность в том, что то, что считается образованием, наукой, есть истинное благо.

Л. Н. спросил меня, что читаю в «Новом времени» — «Думу»? — И на мой ответ продолжал:

— Маклаков — больших умственных способностей, но нет у него разума, сердечного разума, который направляет на важные вопросы.

Л. Н. (Михаилу Сергеевичу): Как это молодые люди пишут, речи говорят, а старые — нет. В молодости кажется, что все так есть, как ты понимаешь, что ты с неба упал, а в старости видишь круговорот жизни, какие причины влияли на изменение тебя. Вам сколько лет? 57? Вы уже то же видите, что я. Вы жили при Александре II. Тогда были либералы, славянофилы. Я же знаю историю до Александра II и что с тех пор происходило. То, чему отдаются молодые люди (либеральничанью), ты никак не можешь делать. Теперь...

Михаил Сергеевич: Но это время должно иметь, ждет большого писателя. Он должен разобраться в сложных событиях. Как ему их схватить?

Л. Н.: Надо ключ.

21 мая. Л. Н. утром и еще раз днем спрашивал меня про Палечека, Юрия Подебрада, Хельчицкого.

— Я хочу Палечеком воспользоваться, придумать, как он попал в шуты. Я представляю себе, что он был юродивый: «У меня един царь — в небесах», — и шел к старцу посоветоваться — поступить ли в шуты и тот ему сказал, что можно, и тогда поступил. Детям очень нравятся такие рассказы. Он (Палечек) плакал, когда быка вели на бойню. Сюда можно вложить (прибавить) сказки, изречения восточной мудрости... Был шут Балакирев, у Петра — ничтожный, но на него много придумали¹. А тут шут — единомышленник (Л. Н. употребил не это слово) Хельчицкого, моравский брат².

Л. Н. жалел, что про жизнь Хельчицкого мало данных и что неизвестно, когда умер.

Л. Н. говорил, что взял «Русские ведомости» и не мог читать.

— Столько внутренних противоречий! Священник проповедует революцию. Сними рясу, тогда и проповедуй, — сказал Л. Н.

Михаил Сергеевич рассказал, что в Думе 18 мая М. А. Стахович в речи своей привел, что в годах 1905—06 и до мая 1907 г. левыми убито

- 436 -

6800 человек. Из них 270 значительных чиновников, прочие — разные должностные лица и кучера, городовые и т. д.

НАБРОСОК ПЛАНА РАССКАЗА ТОЛСТОГО «ШУТ ПАЛЕЧЕК», ИЮНЬ 1907 г.

Автограф

— Неужели так много? — спросил Л. Н., покачивая головой. Николай Леонидович рассказал, как в поезд великого князя Константина Константиновича был пущен паровоз.

— Он занимается искусством, — сказала Софья Андреевна.

Л. Н.: Он невиновный.

Л. Н.: Читал журнал Баба Бхарати; пишет о скончавшемся «великом» Олкотте, непременно «colonel Olcott»* ³.

Николай Леонидович: Кто он такой был?

- 437 -

РАССКАЗ ТОЛСТОГО «ШУТ ПАЛЕЧЕК». ИЮНЬ 1907 г.

Автограф. Лист первый

Л. Н. утром и еще раз днем спрашивал меня про Палечека... «Я хочу Палечеком воспользоваться, придумать, как он попал в шуты». — Запись от 21 мая 1907 г.

Л. Н.: Не знаешь? Продолжатель Блаватской. В другой статье — про спиритизм, Баба Бхарати⁴. И Люси Малори в своем журнале⁵ и в других журналах, которые мне присылают, — должно быть принимают меня за большого дурака, — пишут глупости; и в медицинском («The Good Health») тоже. И браминский (мадрасский) журнал⁶ очень ограничен.

Были И. И. Горбунов со стариком Лойцнером, учителем из Фастова, знающим малеванцев, баптистов; по взглядам он близок Л. Н.

Вечером спор Л. Н. с Николаевым и Николаем Леонидовичем по поводу Генри Джорджа о ренте, о национальной экономии. Л. Н. говорил, что политическая экономия выдумана Смитом, что вся политическая экономия построена на фиктивных понятиях («труд переходит в нетруд»),

- 438 -

как государственное право и все юридические науки. Ренты не может быть, т. к. нет двух равных участков земли и двух одинаковых приложений труда, а <есть> бесчисленное количество условий.

22 мая. Приехал П. Г. Дашкевич. Л. Н. не выходил, слаб, под грудной костью болит, кашель.

— Вчера три часа спорил о ренте — признак слабости, — сказал Л. Н.

За чаем пополудни Татьяна Львовна прочла вслух подробности убийства Вячеслава Андреевича (Л. Н.: «Он был кроткий человек») и из «Маленького письма» Суворина место «о пьяной Думе», как он о ней выражается, с каким презрением¹.

Л. Н. высказался о Суворине в том смысле, что он никогда у него ничему не поучался. Почему ему, старику, влиятельному через свое «Новое-время», так писать? Это задор, желание ругаться. Другое дело А. А. Столыпин (сотрудник «Нового времени»), который негодует против этой грязности, слабости в Думе и обществе, против этой струи, ведущей к развращенности и полной анархии. Он нравственно чистоплотен.

Л. Н.: Суворин, пустой — известен, а Сковорода — неизвестен. (Л. Н. вчера и сегодня занят его жизнеописанием.) Сковорода, разумный писатель, распространяется во времени, в продолжительном времени. У нас все больше станет известен, и будут переводить его на чужие языки — это будет, и я желаю, чтобы это было, — и будут его и там (за границей) все больше знать и ценить.

Вечером с 8 до 9 и с 10 до 11 Л. Н. играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем. В 11 ч., когда все ушли (Прасковья Николаевна утром уедет), я рассказал Л. Н., что̀ пишет художник Леготский (мне для Л. Н.²).

Л. Н.: Это общеизвестные места.

Потом я рассказал Л. Н. о том, что̀ пишет мне Велеминский: «Круг чтения» по-чешски, появляющийся выпусками, имеет много читателей в становится книгой, помогающей священникам всех вероучений в Чехии.

Л. Н.: Этому я рад.

Потом я сказал, что Масарик пишет большое сочинение о России, — главное о Достоевском. Но что вряд ли скоро окончит его, потому что теперь выбран депутатом рейхсрата³.

Л. Н.: От Масарика я ничего не ожидаю: он ученый. Он в усваивании всяких познаний весь истратился. У него ничего своего не осталось.

На то, что чешский поэт Махар издал в новых сборниках стихотворений «В лучах эллинского солнца» и «Яд из Иудеи», в которых проводит мысль, что античный мир был счастлив и христианство ослабило человечество, Л. Н. сказал:

— Меня это не поражает, что он нападает на христианство. Это теперь мода. У меня выписка из французского автора, который Христа называет «misérable»*. Он (Махар) не понимает Христа... Я Христа считаю таким же человеком, как Эпиктета.

23 мая. Среда. Л. Н. слаб, сонлив; кашель у него не так сух, как вчера. Утром уехали Татьяна Львовна, Александра Львовна, Наталья Михайловна и Прасковья Николаевна. Л. Н. дал нам читать (Дашкевичу и мне) письмо Суткового о его проекте из неизрасходованных денег, посланных духоборами для голодающих в Самаре, отдать часть на устройство братской земледельческой колонии: будет образцовое хозяйство для окрестных крестьян.

Л. Н. написал телеграмму Сутковому и письмо духоборам, меня просил писать Сутковому, чтобы продолжал действовать, как до сих пор, что

- 439 -

дальнейшее обдумает, что духоборцам пишет, и послать ему копию письма к духоборцам¹.

Пополудни Л. Н. читал по-французски сказки «Тысяча и одна ночь», сидел в кресле и так задремал. Просил (если будет случай на Козловку) послать телеграмму вслед за Татьяной Львовной: «Вспомни две книги Жюля Верна» (т. е. «Вокруг света», «Вокруг луны»).

В 6 часов вечера температура поднялась до 39,4. Болей в боках нет, Л. Н. сонлив, молчаливый.

24 мая. Утром приехала Александра Львовна из Москвы с Д. В. Никитиным. Мы утром вошли к нему. Л. Н. нам прочел из Записной книжки запись о медицине (вероятно, сию ночь писал), что она больше вредит, т. к. служит (только) телу¹. А что нам жить ли десять лет дольше или меньше — все равно. Никитин возражал, что медицина помогает: как приятно помочь дифтеритному, продолжить жизнь на десять лет отцу-старику...

Л. Н. ответил, что будет <ли> детям лучше без родителей <или> с родителями — нельзя нам знать. Медицина не только помогает выздоровлению, но на первое место ставит здоровье тела, полный материализм. А лучше освобождать дух, чем телу служить. Будда, Эпиктет учили, как побеждать тело, и они делали то, в чем больше всего чувствую нужду. В будущем будут удивляться медицине (какая она сегодня). На вопрос Никитина, верит ли Л. Н., что медицина помогает, Л. Н. ответил:

— Я медицине отчасти верю, отчасти не верю.

Днем приехал Беркенгейм из Берлина к Михаилу Сергеевичу, сообщить ему об операции сына. У Л. Н. утром 36,4, вечером — 37. Сидел в кабинете, играл в шахматы. В нижней доле левого легкого мелкие хрипы; застой крови.

25 мая. В доме суетливо, как всегда, когда много докторов. Л. Н. пополудни прогулялся по саду, лег на диван, читал «Тысяу и одну ночь» и уснул. Вечером жар 38,6. Вечером уехал Беркенгейм. Я с ним ни вчера, ни сегодня ни словом не обмолвился, некогда было.

Сегодня много безработных, прохожих, на погорелое место просящих около десяти человек. Слышали от одних, что четыре дня тому назад сожгли дом, в котором живут Стаховичи в Пальне. Ночью ограбили лавку на Косой Горе.

Белили дом.

— Кому это нужно? — говорил Л. Н. — Мы тут чай пьем, а они на припеке работают. Через 50 лет будут удивляться.

26 мая. Ночью Л. Н. охал, кашлял; я спал возле в гостиной. Сегодняшняя температура утром 36,6 и вечером 37,2. Приехали члены Крестьянского союза Тульской губ., — крестьяне и учителя; привела их жена земского статистика, Полнер. Л. Н. всех не принял, а попросил к себе не дам и интеллигентов, а двух крестьян. С ними беседовал около трех четвертей часа.

Л. Н. третьего дня писал биографию Сковороды.

Сегодня Л. Н. послал нью-йоркской газете следующую ответную телеграмму на ее запрос о Гаагской конференции мира: «New York. «New York World». Question of conference (of peace at Haague) was answered 1900 years ago, Matthew five, 43, 44. Excuse my rudeness, but I cannot help giving vent to my disgust of christian hypocrisy. Leo Tolstoy»* ¹.

В четверть 5-го вышла Софья Андреевна от Л. Н. с известием, что ей кажется, что у Л. Н. жар. С Дмитрием Васильевичем вошли к нему. Л. Н.

- 440 -

сидел в белой блузе, в кресле, в углу кабинета и ставил себе градусник. Обратился ко мне:

— Сегодня были у меня крестьяне (члены Крестьянского союза), прекрасные люди. С ними было приятно разговаривать. Потом, когда вошли молодые люди и дамы, было труднее. Они из местности Бобринского. Говорили о земле, что в Пришне (великокняжеском, охотничьем имении) полторы тысячи собак, а у крестьян земли нет; что Романовы много земли забрали. Я им сказал сегодняшнее из «Круга чтения», что не надо чужие грехи раскрывать. Они говорили, что вся беда в малоземелье. Я им сказал — они согласились, — что виноваты в дурном устройстве жизни все; что зло — и подати, и косвенные и прямые <налоги>, и пьянство... Говорили, как распределить землю. О Генри Джордже, разумеется, и не слыхали. Один из них — учитель, другой — пожилой крестьянин, хорошо грамотный. Те, которые хотят решать этот вопрос, хоть должны бы знать, что есть Генри Джордж, — ничего не знают.

Дмитрий Васильевич спросил, спрашивали ли о Думе?

Л. Н.: Мало. Я им сказал, что где Дума есть — в Америке — там от нее народу не легче, а выгода — нескольким миллиардерам. Сказал им: «Чтобы воду согреть в сосуде, нельзя ее перемешивать, чтобы капли нижние вышли наверх (от этого не будет теплее), — надо, чтобы все ее капли (частицы), каждая — согрелись. Так и в общественном устройстве. Времена, когда думали, что перемена государя, партии поможет, — прошли. Не внешнее перемещение, а поднятие нравственного уровня всех отдельных личностей нужно. Нравственное возрождение надобно. Но нигде нет такой слабой нравственности, как у христиан. Павел подтасовал фальшивые понятия. Что имело действие в революциях — были христианские принципы (например, Руссо), только не вполне понятые: равенство, свобода, братство. Только будь (желай быть) равен самому низшему, а не высшему. Ключ отворяет замо́к, только если на известном месте его повернешь, а если нет, так он не годится. Христианство, любовь с противлением злу — не годятся. Я об этом пишу: об искажении христианства Павлом и о причинах, почему христианские народы находятся в бедственном положении². Правда, писания эти не нужны, никто читать не будет.

Потом взял со стола книжку «Кришны», из которой только что продиктовал Софье Андреевне переводы некоторых мест, и дал Дмитрию Васильевичу прочесть их вслух³. Очевидно, хотел отдохнуть, не говорить. Хвалил книгу эту, особенно места о любви, желал бы браманизмом заняться. Прочел в словаре Брокгауза (о браманизме) — недостаточно, — но это и трудно, — та̀к, как брамину читать наши священные книги.

Температура оказалась 37,2. Мы вышли.

После обеда с 7 до 8 Л. Н. беседовал с Дмитрием Васильевичем. Прочел ему письмо из Америки, в котором спрашивают его (Л. Н.) о Чайковском и Аладьине, приехавших в Америку «отцах революции русской», имеют ли твердое место между людьми, которые добиваются свободы⁴.

Дмитрий Васильевич удивился, что Аладьина считают «отцом революции», Чайковского — скорее; с Чайковским хотел видеться в Англии и повидал вперед Кропоткина. Разговорились о Кропоткине.

— Наши основы — различные, — сказал Л. Н. и вспомнил, что, когда он пахал, посетили его Буткевич и Никифоров и взялись за то же (земледельческий труд), но основа у них (почему взялись) — <была> другая.

Дмитрий Васильевич рассказал содержание «La conquête du pain»⁵. Начинается с того, что революция свергла правительство; что делать для осуществления свободы-анархизма? Надо захватить в общее владение средства производства и продукты и распределять их по нужде.

- 441 -

JAN HERBEN. «BRATR JAN PALEČEK»

(ЯН ГЕРБЕН. «БРАТ ЯН ПАЛЕЧЕК»)
Прага, 1902

Обложка

Личная библиотека Толстого

Музей-усадьба Ясная Поляна

Л. Н.: Как с теми быть, которые будут хотеть захватить больше? Кто больше жен будет хотеть иметь?

Дмитрий Васильевич на это ответил, что Кропоткин предполагает подчинение силе общественного мнения. Л. Н. сказал, что страсти останутся те же — властолюбие, тщеславие, зависть, половая страсть:

— Выдумать можно всякие устройства. Кропоткин ограничен. (У него нет религиозной основы.) Он легкомыслен. Как отозвался о Генри Джордже — опровергает его, не зная его. По правде сказать, анархисты мне так же далеки, как министры, жандармы. Через 30—50 лет будут люди удивляться, как могли серьезно относиться к таким ребячествам.

Дальше Л. Н. говорил, что бывшие у него члены Тульского крестьянского союза про Генри Джорджа и не слыхали, и в Думе никто про Генри Джорджа не упомянул. Они в Думе высказывают не свое мнение, а мнение толпы. Говорить о земельном вопросе — нельзя ведь Генри Джорджа обойти. Как если бы собралось в обществе 500 зоологов и с Дарвином не считались бы, уже прав ли он или не прав.

— Старики, которые были у меня — с ними было приятно поговорить; когда же вошла молодежь, видно было стадное, — сказал Л. Н.

27 мая. Вечерняя температура у Л. Н. 37,6. Вечером приехал Илья Львович и уехал ночью с Дмитрием Васильевичем. Вечером Л. Н. вышел к чаю, говорил о Сковороде и дал прочесть вслух, что́ Сковорода писал о суеверии (Л. Н. несколько дней тому назад писал о Сковороде).

— Если бы это написал англичанин или голландец — читали бы. Надо пустить Сковороду в ход и в переводах за границей. О нем материал маленький. Гусев изречения поизменял¹, а я тоже поизменяю. Сковорода писал обыкновенно в стихах и малорусским языком.

- 442 -

Илья Львович рассказал о том, о чем теперь пишут в газетах: о «бунте» мужиков и как случилось, у Толмачева, что стражники убили бабу.

— «Русский бунт бессмысленный и...» еще какой-то, — сказал Л. Н.

Илья Львович: Дикий.

Л. Н.: ... и дикий².

Софья Андреевна жаловалась на потравы лугов мужицкой скотиной.

Л. Н.: Это всегда так было. Ты им должна быть благодарна (что больше убытков не делают).

Илья Львович рассказал про худые отношения крестьян к помещикам в Тамбовской губернии. Никитин же говорил об аграрной программе кадетов — паллиативной и социалистов — обобществление земли и передача ее бо́льшим (чем община) единицам — волости и т. п. Они против общины.

Л. Н. (к Илье Львовичу): В «Что же делать?» я писал, что мужику нельзя в таком положении остаться и что барину нельзя в таком положении остаться. Надо не мучиться, как устроить других, а стараться самому лучше жить. Жалею, что не дал членам Крестьянского союза «Что же делать?»

Л. Н. (к Никитину): Моя любовь к русскому народу, к его добродетелям, теперь в испытании. Эта зависть — самое худшее чувство, корыстолюбие, — но я надеюсь, что большинство не испортится.

Л. Н. сегодня читал в «Новом времени» о вооруженном нападении на почтового чиновника и как он мужественно защищался; и там же о совете вооружить почтовых чиновников, почтальонов. Л. Н. изумился этому глупому совету.

Л. Н. (к Никитину): Тоже читал в «Новом времени», как Меньшиков, ругая Григория Петрова, называет его «отцом»³, и про думских священников пишут — «отцы». Как же это можно?! Уже не говоря, что сказано: «Не называйте никого отцом»⁴... (Л. Н. попа даже батюшкой не мог назвать без задней мысли.)

Уехал Д. В. Никитин.

28 мая. Л. Н. продиктовал Софье Андреевне одно английское и одно русское длинное письмо¹. Днем были у него два молодых человека из Черниговской губернии.

Л. Н. (о них): Очень глупые. Они раньше писали.

Попросили денег на дорогу домой. Л. Н. дал им три рубля и книжек для продажи. Вечером Л. Н. спросил меня, поговорил ли я с ними, и пожалел, что нет; жалко было ему их. Вечером у Л. Н. опять жар — 37,5 и слабость. Лег и заснул в половине 10-го. Л. Н., после того как потушил свечу, позвал меня и сказал:

— Повестки внизу; на одной, на неоплаченное письмо, написал, что не желаю его получить. Зачеркните и скажите, чтобы заплатили 14 копеек. Мне совестно.

29 мая. Л. Н. плохо спал; уснул в два часа, а с трех воробей стучал в стекло окна, не дал спать; переставлял рамы, напрасно. В прошлом году то же. Пу́гало не помогло. Я входил раза три к Л. Н. Утром встал в поло вине 10-го вспотевший, температура 36,6.

Л. Н. утром, сидя на постели, задумчивый:

— Как инфлюэнца держится, все насморк. В прошлом году была эпидемия инфлюэнцы — люди умирали.

30 мая. Л. Н. похудел, пишет больше дневник. Вечером вышел в залу к приехавшей Марии Александровне.

Говорили б Белке, сибирской лайке, у которой завелись черви в ранах на голове и шее; и вчера и сегодня очищали ее от них. Л. Н. сказал по этому поводу:

— Был буддийский монах, по дороге нашел собаку в червях, очистил

- 443 -

ее. Потом вспомнил о червях, возвратился, вырезал кусок мяса с икры и дал им. Это то, что волк и ягненок. Волк голодает — страдает, овца ему пищей. Будет так, что волк и ягненок будут вместе жить. Наше сострадание настоящее — только к людям, а к животным — это только рефлекс сострадания к людям. Нам надо свое сострадание к животным растить, и оно, как это нельзя знать, но мне (Льву Николаевичу) это очевидно — будет действовать на взаимные отношения между <людьми>.

Днем читал, диктовал, писал письма, говорил с приехавшим Сергеем Львовичем, писал Записник и поправлял «Круг чтения». Говорилось о Вячеславе Андреевиче, что его отличительная черта была честность и мягкость.

Вечером Л. Н. говорил, что прочел Черткова прибавление «О революции» и поправил¹, и что дал прочесть Сергею Львовичу, ему понравилось. Чертковы отложили приезд на пять недель.

Софья Андреевна говорила, что ее больше тронула смерть брата, чем смерть Маши.

31 мая. Л. Н. плохо спал и утром чувствовал себя слабым. Просил не говорить Софье Андреевне, она вечером хочет уехать в Москву — «а то не уедет. А присутствие Софьи Андреевны — это другая болезнь». Весь день просидел в кабинете, в залу вышел только в половине 11-го. Писал детский «Круг чтения». Днем была температура 37,2. Вечером был Николаев, Л. Н. позвал его в кабинет, говорил с ним о браминском Кришне, очень его хвалил; говорил, что Кришна, как Иоанн, только с другой стороны смотрит. Когда Л. Н. вышел, Николаев разговорился о Библии, которую читает детям.

Л. Н.: В Библии один хороший рассказ — об Иакове и Иосифе.

Л. Н. о «Тысяче и одной ночи», которую читает в новом французском издании¹:

— Ах, какая гадость! Чувственно во всех отношениях — и красиво убранная комната, и вино, и ложе. Интересное то мировоззрение*.

Николаев сказал, что он читал «Одиссею» детям.

Л. Н.: «Одиссею» можно — разумеется, не в подлиннике, а переработанную.

С Гольденвейзером, приехавшим на лето в Телятинки, Л. Н. играл в шахматы и выиграл у него партию, а вчера — у Сергея Львовича.

Л. Н.: Мне болезнь очень много дала. Я ее очень люблю и ценю.

1 июня. Л. Н. хорошо спал; вышел в залу за почтой; заметил, что «Нового времени» нет. (Оно часто не получается, пропадает где-то.)

И. М. Трегубов прислал свое обращение в Государственную думу: «В защиту гонимых за веру Христову», отказывающихся от военной службы, чтобы вместо военной службы назначили им такие работы, которые не противоречат их совести, которые требуют особенного терпения, как уход за душевнобольными, прокаженными, требуют самопожертвования. Л. Н. прочел это обращение и просил написать Трегубову некоторые советы насчет перередактирования и ответить ему, что он вполне согласен с его обращением, оно прекрасно написано:

— Не подписываю его только потому, что не признаю никаких учреждений, в особенности таких нелепых, как Дума¹.

Приехал Андрей Львович. Л. Н. с 5 до 6 беседовал с ним в кабинете². Утром приезжал 18-летний фельдшер из Смоленской губернии, Сенкевич, спросить Л. Н. о значении места в Евангелии, где Христос проклинает

- 444 -

смоковницу³. (Мне сказал, что ему товарищ говорил: «Увидишь, что Толстой живет противно своему учению».) Очень даровитый (и понимающий, способный фельдшер). Л. Н. с ним поговорил полчаса в кабинете, читал ему из детского «Круга чтения» и послал его к Николаеву. Л. Н. тоже нашел, что он разумный.

О «Русских ведомостях», в которых Л. Н. раньше писал (по выражению Андрея Львовича, «их создал»⁴), Л. Н. сказал, что стали подлой газетой.

Александра Львовна говорила, что в Думе по две стенографистки записывают за каждым оратором.

Л. Н.: Драгоценность!

Варваре Михайловне, тоже говорившей про стенографисток в Думе, Л. Н. сказал:

— Я рад, что вы не попали в Государственную думу записывать эти гадости.

2 июня. Приезжал М. И. Пестряков из Сибири, хотящий выйти из подданства, не исполнять военной повинности и никаких государственных обязанностей; привез об этом просьбу к монарху; паспорт имеет. Живой, веселье наводящий человек, 24-х лет¹.

Л. Н. получил тяжелое, трогательное письмо от Арцимовича, которое его очень поразило, лица на нем не было².

Л. Н. сегодня много (часа четыре) беседовал с Андреем Львовичем. Говорил и с Александрой Львовной; она ужасно жалела отца, что ему братья такие раны причиняют.

В залу не выходил, писал «Круг чтения» для детей и много писем³.

3 июня. Сегодня заехала по пути из Петербурга в Пальну С. А. Стахович. Л. Н. сейчас же вышел к ней в залу, и она рассказывала про отца, переболевшего в Петербурге, про недавнее сожжение их жилого дома в Пальне, про вчерашний роспуск Государственной думы. Про сожжение дома говорила, что оно было внушено мужикам сделать, как бы приказано. Сгорело все; дом деревянный. Жаль, главное, картин Репина, картин, лошадей, гравюры¹.

Правительство себя мнит сильным, сильнее, чем было, — не ошибется ли? Как созрело в один год общество! Как восхищались политическими речами год тому назад на митингах, в Государственной думе; речами, за которые она, младшая, краснела; ее брат, Александр, восхищался. А теперь политические речи надоели.

Боится, что теперь сожгут конный завод и что могут убить главного управляющего.

Л. Н. говорил, что ужасно это настроение — злобы, зависти, что надо все силы употреблять, не участвовать ни в малейшей мере в увеличении озлобления. Это кризис, через который проходим. Надеется, что все-таки подвигаемся к лучшему:

— Равенство может быть, когда есть смирение <и> человек хочет быть ниже низшего, но не когда есть гордость и человек хочет сравняться с высшим, завидуя ему. Один из самых больших грехов современных — гордость, что мы, так называемые («подчеркиваю это слово», — сказал Л. Н.) образованные люди, можем помочь народу. Я каждый день получаю письма: гимназисты, курсистки спрашивают, идти ли сейчас в учителя, просвещать народ, или еще кончить курс и потом. В том, что это их призвание и что они могут приносить пользу народу, не сомневаются. Причина этому состоянию — безверие.

Л. Н. на днях спросил у меня:

— Читали ли вы в «Новом времени» (несколько дней тому назад) Меньшикова про прессу русскую?²

— Читал.

- 445 -

БАБА ПРЕМАНАНД БХАРАТИ

Фотография с дарственной надписью на английском языке (перевод): «Моему брату графу Толстому с любовью и благословением. Лос Анджелес, США, 24 марта 1907 г.»

Л. Н.: Особенно, что пишет, то это совершенно верно, что это грубое слово. (Л. Н. не произнес его — «сволочь», как написал Меньшиков.)

Л. Н.: Газеты — сумасшедший дом от начала до конца. 20 лет тому назад, когда говорил с Тургеневым, кто бы предсказал, что̀ будет (в России)? Может быть, это у меня пункт помешательства, но, по-моему, все оттого, что нет религиозного чувства. На моей памяти были старцы в монастырях — Соловецком, Оптиной, которые имели влияние на народ, богомольцев, — все это потеряно. Теперь богомольцы ходят по инерции.

Софья Александровна противоречила, доказывала, что вера в народе осталась та же, что была, и привела в пример богомольцев из Киева.

Л. Н.: Дай бог, чтобы это была правда. Я только этого и желаю, чтобы это была правда.

Л. Н. принес из своей комнаты фотографию с картины Орлова «Переселенцы собираются»³.

— Никто не умеет так рисовать мужика русского, — сказал Л. Н.

Кто-то заметил, что фотография лучше оригинала этой картины.

Л. Н.: Это многие картины так. Фотография «Выхода апостолов» Ге⁴ мне очень понравилась, а увидел оригинал — впечатление ослабело.

Л. Н.: Немцы сильны милитаризмом, Вильгельмом с усами, но так же слабы социализмом, пролетариатом, ненавистью окружающих народов. Когда рухнет их строй, будет у них то же, что у нас. Ведь у нас при Николае Павловиче, Александре Николаевиче тоже было спокойно; при Александре Александровиче началось потрясаться.

Л. Н.: Никакие министры, цари не могут создать то общественное благоустройство, которое дает соединяющая воедино вера. Теперь ее у нас нет (в русском народе). Неурядица (анархия), возможность все делать,

- 446 -

преступления — не перестанут, пока не настанет объединение в вере в одно. По-моему, православное христианство ложное, а во что я верю — истинное, но признаю, что оно так же далеко от бесконечного, истинного понятия бога (и смысла жизни), как и то: они одинаково велики⁵ с бесконечно далекого пункта.

Лариса Дмитриевна с тревогой говорила про нынешние расшатанные устои. Л. Н. ее успокаивал, что в такие торжественные минуты надо стараться как можно лучше вести свою жизнь.

Л. Н.: Сковорода учил почитать священников и слушать бар. Ему казалось, иначе и быть не может (господа и подданные). Сковорода в то время был вегетарианец.

Когда уехала Софья Александровна, в 11 часов ночи, и Александра Львовна поехала ее провожать в Ясенки, Л. Н. беспокоился:

— Напрасно поехала. Я всего боюсь. Разбои. Боюсь, чтобы разгон Думы не подействовал на усиление разбоев.

Л. Н. (в 11 часов за чаем): Получил письмо от писателя, пишущего, какое влияние имел венгерский поэт Petöfi на писателей, на меня. Правду сказать, я впервые слышу о нем⁶.

Я рассказал, что Петёфи был лирик и радикал, вроде теперешних Алексинских, в свое время передовой человек, и пересказал содержание его поэмы «Апостол». Л. Н. спросил, есть ли «Апостол» по-немецки, сказал, что прочтет.

4 июня. Л. Н. два раза выходил гулять. Белка с раной с ним.

За столом Софья Андреевна говорила, что ее хозяйство уморит, очень сердится.

Л. Н.: Чтобы заниматься хозяйством, первое дело — не сердиться.

Л. Н. спросил меня, читал ли я «Пьяный бюджет», вторую часть? Меньшикова хвалил; особенно понравилась ему мысль*, которую и привел, что в Самарской губернии мужики могли бы купить всю землю, на которую можно рассчитывать, за то, что пропивают в два года¹.

— Меньшиков умно находит темы. Пропивается миллиард, — говорил Л. Н. — Выходит то, что я говорю: что не стараться о том, как устроить других, а каждому с самого себя начинать, хоть мелочь — не одурманиваться. Какие последствия это имело бы!

Пополудни Л. Н. с Александрой Львовной ездили верхами на Козловку.

5 июня.** Л. Н. заговорил о просителях, прохожих, которых теперь очень много. И между ними частые с требованием большой денежной по мощи, или чтобы их устроить, место им дать, или найти, и о просителях пишущих, которых тоже много к нему обращается, что если бы у него были миллионы, то не мог бы удовлетворить их; что надо выработать себе обороты речи: «Я понимаю ваше положение и сочувствую... Вы войдите в мое». Разумный человек поймет.

Л. Н. любит давать. Нищим, прохожим подает по 10 коп. или хоть книги. Никого не пропустит, не дав ему что-нибудь.

Были Горбуновы. Был Иван Иванович. Л. Н. спросил, что в Москве, как приняли известие о роспуске Думы.

Иван Иванович: Его ждали, не были поражены.

Л. Н.: Ничего доброго нельзя ожидать; если удастся правительству подавить, как вы рассказывали, в Саратовской, и будет по-старому, это жалко; если противная сторона установит свое правительство, тоже будет жалко. Если успокоятся с компромиссом — будет того хуже. (Иван Иванович говорил о кадетском компромиссе.)

- 447 -

«ПРОВОДЫ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ»

Картина (масло) Н. В. Орлова

Воспроизводится по репродукции в книге: «Русские мужики. Картины художника Н. Орлова с предисловием Льва Николаевича Толстого» (СПб., 1909). «Л. Н. принес из своей комнаты фотографию с картины Орлова «Переселенцы собираются». «Никто не умеет так рисовать мужика русского», — сказал Л. Н.». — Запись от 3 июня 1907 г.

Л. Н. спрашивал о Бирюкове, от которого давно нет писем:

— Павла Ивановича люблю, уважаю. В нем нет привлекательного и не старается быть (привлекательным). Он пишет, когда нужно, а когда не нужно писать — молчит.

6 июня. Приехал Сергей Львович с Марией Николаевной. Л. Н. третий день выходит гулять. Лаун-теннис. Вечером Гольденвейзеры. Александр Борисович играл по просьбе Л. Н.¹

Говорили по поводу обращения И. М. Трегубова об отказывающихся от военной повинности. Говорили об И. М. Трегубове; Л. Н. вспомнил о нем:

— Он приходил в Москве, спрашивал об Евангелии, я ему разъяснял, и он остался в сомнении. (Он и теперь в сомнениях.) В Москве, когда приходил, у него был написан ряд вопросов, и только что ответишь ему на один, уже спрашивает второй. Теперь стал пропагандировать, и пропаганда уничтожила его сомнения. Когда человек одно и то же постоянно утверждает, он перестает сомневаться в истинности этого. Средство уничтожить сомнения — пропаганда, — сказал Л. Н. с удивлением, что это, может быть, и правда, новая мысль его.

Гольденвейзер заметил, что подобную мысль высказал Лихтенберг.

7 июня. Было очень много, от 30 до 40, прохожих, босяков, разных просителей и советовавшихся. Решено подавать по пятаку вместо гривенника, а то многие с шоссе сворачивают только ради него. Всем, особенно Сергею Львовичу и Софье Андреевне, садиться за обед под вязами, на глазах стольких просителей, было неприятно и неловко.

- 448 -

Л. Н. ездил к Марии Александровне (с 5-го ездит верхом) и говорил, что у нее слышал, что настроение, после роспуска Думы, грозовое. Много безработных и безместных людей шатается по дорогам, городам. Дальше Л. Н. говорил, что рожь цветет, необычайно высокая, выше самого высокого мужчины; виды на урожай ржи хорошие. Потом рассказал о тяжбе скуратовских мужиков, не хотевших продажи вина, с Управлением монополии, которое хочет вместо ограбленной казенки на шоссе под Косой Горой открыть новую в Скуратове и дало скуратовскому мужику 200 р. задатка для постройки помещения. Он и выстроил дом. Теперь скуратовские мужики противятся открытию, и Управление требует, чтобы внесли задаток обратно¹. Мария Александровна очень близко к сердцу берет это дело. Л. Н. говорил, что овсянниковские, скуратовские мужики начнут с того, что, если будет кабак, то сопьются. Борются с внешним — внешними средствами, а самое драгоценное — внутреннее (внутреннее освобождение). В Рудакове (в соседней деревне с Скуратовом) есть много людей непьющих, некурящих. Л. Н., отвечая на слова Марии Александровны, выражающей огорчение против правительства, сказал:

— Перечислять то зло, что правительство делает, нет конца.

Л. Н.: Получил письмо от Суткового — хорошее. Пишет про хлыстов-мормонов в Патровке².

Говорили о добролюбовцах. Л. Н. заметил:

— Вот добролюбовцы, их около ста человек, высоконравственной жизни, но не могли воздержаться от обособленности, выделились кучкой праведников.

Л. Н. хвалил фельетон Валишевского «Парламентская комедия и национальная драма»³.

8 июня. Л. Н. затерял сегодня свою записную книжку. Софья Андреевна удивилась, как он стал забывчив (я этого не замечаю).

Приехал Михайлов из Москвы и был с Николаевым пополудни и вечером у Л. Н.

Л. Н. (о Сутковом): Он не столько мыслитель, сколько поэт.

Вчера Л. Н. говорил, что христиане (в отличие от евреев) никакой религии не имеют; религия их — амальгама извращенного христианства с учением Павла.

Чудная июньская погода; дергачи.

Л. Н. сегодня в первый раз после четырехнедельного перерыва учил мальчиков — троих: Романа Николаева, Колю Ромашкина и Абашкина.

10 июня. Воскресенье, день Троицы. Утром Л. Н. взял «Новое время» читать. Против прежних дней было мало прохожих; все-таки было немало таких, которые ожидали бо́льшей помощи (сознательные революционеры из безработных) и которым Л. Н. должен был разъяснять, что не может большой суммой помочь, «чтобы вошли в его положение». Когда пополудни пошел гулять пешком, присоединились к нему два тульских еврея, 15-ти и 18-ти лет. Один — друг экспроприатора, который неделю тому назад грабил ясенковское почтовое отделение; про него говорил, что у него ничего святого нет, что он анархист. Л. Н. сказал ему в оправдание, что он, может быть, нарочно мимо стрелял? (мимо начальника почты, спрятавшегося под стол). «Нет, убивать ничуть не совестно».

Н. Б. Гольденвейзер рассказал про бесчеловечность экспроприаторов, как, ограбив лабораторию доктора, повесили лаборанта за то, что не отдал все три суммы денег: 75, 600 и 200 р., а только две первых, зная, что это попадет в газеты и заставит других слушаться экспроприаторов.

Л. Н.: Я стараюсь выработать в себе сострадание к этим безумным людям. Я не знаю, что лучше: быть повешенным или вешателем? Придет к ним старость...

Л. Н. рассказал это за обедом.

- 449 -

— Прошел десять верст и устал.

Вечер провел с братьями Гольденвейзерами, потом до четверти 10-го с Волковым — директором банка, и Звегинцевой; потом до четверти 12-го со всеми (Звегинцева, Волков, Гольденвейзеры, Михайлов). Со всеми старался поговорить и говорил много, хотя, видимо, был уставший и голос слабый и кашлял. С Н. Б. Гольденвейзером о Канте. Николай Борисович готовит книгу: изложение Канта¹ — и говорил про противоречия у него.

— Противоречий у Канта нет, — сказал Л. Н. — Доказывая иллюзорность внешнего мира, он подчеркивает нравственную основу жизни.

С Волковым Л. Н. говорил про философию, смысл жизни; с А. Е. Звегинцевой — о разном, между прочим о старости. Звегинцева жаловалась на старость, Л. Н. ей сказал, что старость лучше молодости, что ему 80 лет и только теперь начинает спокойно жить, и все лучше с каждым годом.

— Ведь только та приятная жизнь, которая вне спокойствия, — сказала Анна Евгеньевна. — Старость — скука.

Л. Н.: В молодости горячишься, осуждаешь; зависть, страсти. Все это в старости оставляет тебя.

Анна Евгеньевна: Скучно, никому не нужна, мужиков ненавижу.

Л. Н.: Старайтесь побороть злое чувство, ко всем людям относиться любовно, делаться лучше.

Анна Евгеньевна: Зачем мне лучше становиться для себя одной? Из этого никому никакой пользы.

Л. Н. показал на свечу на столе:

— Свеча невольно освещает; так и человек, делаясь лучше, невольно освещает вокруг себя. Это богом так устроено, что человек в той мере действует на других, в какой работает над собой.

Л. Н. про письмо, которое вчера получил от воронежского сектанта, и вечером прочел нам вслух.

— От какого толку сектанта оно?²

Л. Н. разговорился про малеванцев, иеговистов (они, кроме названия, ничего еврейского не имеют) и других (свободных) христиан.

— Все страдают сектантством, неясностью, преклонением перед руководителями, — сказал Л. Н.

День холодный. Хоровод баб и девок у дома.

11 июня. Л. Н. много думает, работает, беседует. Днем приходил Сережа Булыгин. Ходил сначала советоваться с Марией Александровной, а теперь с Л. Н. Говорил Л. Н-чу, что ему тяжело, что у отца-помещика 80 десятин, а у крестьян — от двух до шести, и хотя он живет у отца простым рабочим, совесть за это терзает его; желал бы уйти и работать у крестьян. Л. Н. ему говорил, чтобы он на эти внешние дела не обращал внимания, а главное, чтобы старался увеличить любовь в себе, а остальное будет придано. Земля теперь его отца; когда он будет распоряжаться ею, тогда может поступить так, как будет ему приказывать совесть*. (Сережа Булыгин требовал от отца, чтобы тот в земле сравнялся с крестьянами.)

Л. Н. говорил, что он только теперь ясно чувствует, что «ищите царства божия, остальное приложится», — это увеличение любви к другим (не осуждение, а понимание ближних), отчего переменяются и внешние отношения и условия (жизни).

Николаев говорил, что, кроме понимания (ума), еще что-то нужно для восприятия истины.

Л. Н. вечером говорил, как ему, когда было ему за 40 лет, Н. Н. Страхов дал Эпиктета во французском переводе и как это было ему не ново и неинтересно; а теперь читает его в десятый раз¹.

- 450 -

Л. Н. с Николаевым и Михайловым обстоятельно говорил у себя с 9 до 10 о Генри Джордже. Николаев жалел, что никто не стенографировал.

Николаев спросил, правда ли, что вечер благоприятнее для поэтической работы, чем утро.

Л. Н.: Нет. Поэтическая деятельность — самая напряженная умственная деятельность.

Потом говорил, что он утром совсем другой (свежее), чем вечером.

Л. Н. (он слышал от Софьи Андреевны, которой я вчера говорил про это), спросил меня, садясь к чаю:

— Поедете домой? Поезжайте! Что вам пишут об отце?

Я: Забывается.

Л. Н.: Это и у меня память ослабевает. Об этом совсем не жалею. В той мере, как обременение памяти знаниями, багажом, убывает, ход мыслей не ослабевает, — напротив, яснее становится.

Михайлов собирался уехать, Софья Андреевна удерживала его. Л. Н. ему нежно сказал:

— Когда хозяйка дома вас задерживает, оставайтесь. Нам, кроме приятного, ничего не доставляете.

Л. Н. хотел вычислить, за сколько лет могли бы крестьяне выкупить помещичью землю, если бы не пили. Пропивается миллиард в год, но притом убытка вдесятеро, а выкуп частных землевладельческих земель по кадетской умеренной оценке обошелся бы от 8 до 12 миллиардов.

Л. Н., когда сядет письма писать, старается на все, какие нужно, ответить. На которые не успеет — или поручит другим (дочерям, Юлии Ивановне, мне), или же их как отлежавшиеся устранит со стола. Не любит оставлять недоделанного.

12 июня. Вторник. Обедали на веранде, разразилась гроза. Л. Н. говорил, что раньше боялся грозы; что боязнь совсем прошла.

К. А. Михайлов: Пойдут дни на убыль. У меня до равноденствия все прибавляется энергии, а потом падает. А у вас?

Л. Н.: А у меня наоборот.

Вечером до половины 10-го Л. Н. не выходил из кабинета. Получил огромную почту из Тулы. Искал Вовенарга в библиотеке, чтобы сравнить и поправить корректуру русановского выбора и перевода¹. Потом разговаривал с Михайловым о сказках, легендах, какие бы годились в «Круг чтения» для детей. Михайлов рассказал несколько. Л. Н. все их знал, нравились ему, но не любит те, в которых «чудесное». Сказал, как мало хороших сказок для детей в литературе мира, да и те плохи, надо их все переделывать.

Софья Андреевна: Напиши сам, ты — Толстой.

13 июня. Л. Н. ездил к Николаевым, где гостят С. Л. Дмитриев, А. Г. Шеломов и англичанка-протестантка, старая, седая девица, которая хочет жить, работать с Дмитриевым. Они же пришли в 7 часов к Л. Н. Был и в Овсянникове.

Грумантские мужики принесли Софье Андреевне деньги за 20 дубов, которые срубили (по словам Софьи Андреевны, срубили 130). Поденные девушки по недоразумению ушли с работы. Софья Андреевна принимает это к сердцу, хочет строго поступить. Л. Н. советовал ей, что в хозяйстве тем лучше, чем благоразумнее и кротче поступать. Огорчение Л. Н. большое.

За обедом Л. Н. с Михайловым о корректуре Вовенарга (которого мысли выбрал и перевел Русанов). Л. Н. говорил, что плохо выбраны и переведены; что он снова переводит; что перевод может быстро диктовать под стенографию или ремингтон, а что он сам писать быстро не может.

Л. Н. говорил Михайлову:

— Вовенарг поверхностно религиозен, находился под влиянием

- 451 -

Вольтера, не имевшего религии. Вовенарг имел религию, но не дожил до ее развития.

Л. Н. спросил меня, какие лекции я хочу слушать на фериальных* курсах для врачей в Праге. Не будет ли там лекция о народной медицине и не преподают ли где?

— Нет.

Л. Н.: Каким образом большое количество больных удовлетворить малыми средствами? Ведь требования к врачу (по количеству) очень большие, нельзя ему входить в тонкости. Алмазов вместо клеенки на компрессы на груди ввел в употребление овчину.

Я ездил к двум больным. Вернувшись, писал у себя. Услышав голос Л. Н. с балкона, спрашивающего, где Саша, и подумав, что, может быть, хочет диктовать перевод Вовенарга, пошел к нему. Не было его ни в комнате, ни на балконе. Был чудный вечер, пошел около дому гулять и тут встретил Л. Н.

— Видели этих двух рабочих? — проговорил мне с удивлением. — Просили денег на револьвер, чтобы убивать тех, которые угнетают их братьев.

Л. Н. был поражен этим:

— Работали на патронном заводе, теперь работы нет (разочли множество). Как это правительство не заботится дать работу? Не замечает, не считается с духовным ростом раздражения. Нет работы. Правительству искать бы, дать им работу. Крестьянин мне пишет, что следовало бы пруды копать для предостережения от засух. Они просили книг, я им дал «Евангелие» и «О вере, разуме и молитве». Теперь не раздаю те свои книги, где писал против правительства, например: «Где выход?». Взял было, да отложил (не дал им). Они не поймут, а выберут одно осуждение. Выйдет раздражение. Это мне урок (т. е. какое действие производят мои прежние книги).

Я сказал:

— Я их понимаю, я лет 20 тому назад тоже готов был убивать. (Но я преувеличил. Я не был готов убивать.)

Л. Н.: Я — никогда.

Я пошел к этим рабочим, застал их в людской, где ужинали, и проводил их садом на дорогу в Козловку.

Вернулся в половине 11-го, чай в ремингтонной. Александра Львовна принесла известие, что сожгли Михаила Львовича (Чифировку): ригу и сарай с машинами (косилками). Известие это и Л. Н. и Софья Андреевна приняли спокойно. Л. Н. только переспросил, что сожгли, а Софья Андреевна сказала:

— Теперь и нас сожгут, придется выехать за границу.

Больше об этом ни слова не было сказано. Л. Н. рассказал о безработных рабочих, просивших на револьвер, чтобы отомстить угнетателям за их товарищей:

— Это я никогда не слыхал, они меня ошеломили, — сказал Л. Н. — Надо утишить это раздражение народное, дать работы. Одно средство, а они (правительство, Дума) там спорят.

Софья Андреевна спросила, поговорил ли он с ними, разъяснял ли им?

Л. Н.: Да, говорил. Им было ново (как если бы никогда не слыхали, что все люди — ближние). Меньшой, 18-летний, как будто понимал; старший, 22-х лет, был немного выпивший. Когда я их спросил, что́ работали, ответили мне: «Патроны, которыми расстреливали наших братьев, и пулеметы».

Л. Н. говорил радостно, восторженно о письме Кудрина¹. Неграмотный, высказывает глубокие философские мысли.

- 452 -

С 11 до 12.10 ночи урок стенографии. Александра Львовна и я учимся у Варвары Михайловны. Александра Львовна была грустная из-за беспокойств в яснополянской экономии и сожжения Михаила Львовича.

Александра Львовна: Что, сожгут нас? Очевидно, рухнет эта наша помещичья жизнь. Нам экспатриироваться, за границу ехать. Папа либо с горя умрет, либо его сожгут.

Варвара Михайловна утверждала, что это немыслимо.

14 июня. Утром в половине 9-го Л. Н. позвал меня, болит у него левая сторона крестца. Спросил, не повредил ли почки, и рассказал, что вчера Лихач (вороной, на котором он ехал верхом) споткнулся в колее, носом ткнулся в землю, и Л. Н. полетел кубарем через голову лошади, упал; лошадь тоже упала. Л. Н. удержал ее (не выпустил узды).

Л. Н.: Лихач — скверная лошадь, второй раз упала, скоро на ней ездить перестану.

Просил не говорить Софье Андреевне. (Я сказал Александре Львовне, и она уговорила мать отправить Лихача к Михаилу Львовичу.)

Потом Л. Н. дал мне прочесть телеграмму Безверхого, не помнит, кто он. Я припомнил, что Безверхий — отказавшийся от военной службы и что он ему третьего дня ответил на письмо. Л. Н. вспомнил.

Л. Н.: Тревожная телеграмма и его открытка. Должно быть, слабый человек; и письмо писал такое неопределенное. Времена не такие — он телеграфирует, что мучат его¹.

Вечером Л. Н. учил мальчиков; начал с ними третий раз читать Евангелие. Потом поговорил с учителем с Байкала, приехавшим второй раз (первый раз лет шесть тому назад); между прочим, о земельном вопросе. Учитель участвует в каком-то аграрном союзе. О Генри Джордже ничего не знал и даже не слыхал.

Вечером Александра Львовна, Варвара Михайловна и я ходили гулять. За деревней встретили А. Измайлова и Н. Брешко-Брешковского, едущих к Л. Н. Потом урок стенографии; к чаю пришли только в половине-11-го. Кроме Измайлова и Брешковского, был Николаев. Измайлов, окончивший духовную семинарию и академию, — верующий православный, но хотел бы, чтобы реформировалось православие: отвергнуть личное воскресение и учить, что Христос только казался мертвым.

Л. Н. сказал на это, что Христос после «восстания из мертвых» говорил одни глупости. Не нужно. Воскрес в людях. Измайлов сидел возле Л. Н. — беседовал, как мне, пришедшему поздно, показалось, тихо, спокойно, интимно. На другом конце стола Софья Андреевна вела с Брешковским другой, оживленный разговор.

Измайлов был приятен Л. Н. тем, что он искренно верующий, верит в бога.

— Мне всегда такие люди бывают приятны, — говорил Л. Н., когда гости уехали.

Брешко-Брешковский разговаривал больше с Софьей Андреевной; она попросила прислать ей корректуру интервью.

Софье Андреевне передавали слухи о яснополянских мужиках, что не пойдут работать — или только за повышенную плату: «Пусть нам графиня поклонится». Софья Андреевна не хочет этот раз простить за дубы:

— Пусть не надеются, что «граф нас отстоит».

15 июня.*

Л. Н.: Все китайские изречения не так точны, как европейские. Л. Н. интересовался стенографией.

— Вы будете хорошо писать стенографически, так как отчетливо пишете, — сказал мне.

- 453 -

16 июня. Я был в Туле подписать у губернатора паспорт. Вечером, в 9 часов Л. Н. пришел ко мне. Из соседней комнаты Александра Львов назвала меня учиться стенографии и колотила в дверь. Л. Н. стал тоже колотить. Александра Львовна открыла дверь и пораженная расхохоталась.

Николаев мне рассказал, что Л. Н. читал Валишевского «Письма с Запада» в «Новом времени» и там стоит: «Генри Джордж — это безумец; и его идеи в России распространяет Толстой»¹. По поводу этого Л. Н. сказал, что Генри Джорджа за границей так же не знают и то же отношение, как и в России. Удивляется, что не находится в России людей, которые заговорили бы о нем. Потолкуют в шуточку и сейчас же перестанут, как о предмете, недостойном разговора.

Потом насчет христианства Л. Н. рассказывал любопытные вещи. По поводу корректуры «Соединения и перевода четырех Евангелий» (изд. «Посредника»), которую делает Николаев, говорил о буквоедстве:

— Все эти списки Евангелия, в сущности, не имеют значения. У кого нет желания познать истину, того не убедят; кого захватила истина, тому эти списки внешние не нужны.

Мне Л. Н. говорил о событии в Тифлисе: бомбой убили пять человек из конвоя, 50 ранили и захватили 300000 и повозки — и без следа скрылись.

17 июня. Воскресенье. Обедали на террасе. Л. Н. ждало несколько интеллигентов. Л. Н. пошел к ним и ходил с ними по дорожке между двумя домами. Сперва с кавказцем в огромной белой папахе, оживленно говорил с ним, горячась, споря, и просил Юлию Ивановну дать ему «О значении русской революции» и т. п. Потом ходил со стариком и просил дать ему «Евангелие» и «О вере, разуме и молитве» и т. п. Потом ходил с офицером и всеми. Софья Андреевна звала его несколько раз обедать.

— Папа̀, как доктор: говорит, говорит, а потом рецепт — книжки, — заметила Александра Львовна.

Когда я отдавал старику, миловидному, восторженному, книги, он сказал мне: «С каких пор пытался увидеть Льва Николаевича, наконец довел бог», и, уходя, посмотрел на террасу (Л. Н. сидел спиной к нему) и сделал глубокий поклон.

Л. Н. сказал о кавказце, что он, разумеется, крайний революционер: «Мы с вами разговариваем на двух разных языках». Не убедил его ни в чем, но не жалеет, что разговаривал. Кавказец говорил, что идет резня между осетинами и ингушами и что правительство натравливает это дикое племя ингушей на осетин. Л. Н. ему сказал: «Ничему этому не верю. Знаю, что выдумывают и на правительство и на революционеров».

С Александрой Львовной из Телятинок приехала А. А. Гольденвейзер. Л. Н. ей сказал, что немецкая книга о философии, которую ему дал ее beau-frère*, — плоха¹:

— Научная размазня, дребедень, ничего не почерпнешь. Когда мни ученики требования предъявляют, эти требования серьезны. Я такие же предъявляю книге этой философской.

Вечером Л. Н. был слаб; сидел молча в кресле в комнате Юлии Ивановны, пока мы рядом, в библиотеке, пили чай; на короткое время перешел к нам, сел на стул, но скоро встал и вернулся на кресло, сказав:

— Не думал, что будет хотеться сидеть в кресле.

18 июня. Понедельник. Софья Андреевна с М. А. Маклаковой ездила в Тулу хлопотать, чтобы в Овсянникове не открывали кабака, и внесла 200 р., пожертвованные Листовским. Управление не только приняло 200 р., но потребовало еще 200 р. неустойки. Что тут было хождения мужиков,

- 454 -

Татьяны Львовны, Марии Алексеевны, хлопот губернатора, вице-губернатора, чтобы не открывать против желания мужиков, в их деревне винополии. Ужасно и стыдно!

Софья Андреевна рассказала за обедом свои хождения, и только благодаря ее энергии, ловкости и поддержке со стороны вице-губернатора Лопухина удалось добиться, что кабак не открыт. (Но управление оставило себе задние дверки: если один шинок будет, тогда ничто не может помешать открыть торговлю вином.)

Л. Н. пришел к обеду сгорбленный и как-то волоча ноги, чего я у него не замечал никогда.

Л. Н.: В «Новом времени» Меньшиков пробирает Михаила Александровича Стаховича, как остроумно и совершенно справедливо.

И Л. Н. рассказал, в чем дело (выступление Стаховича на Всероссийском земском съезде в Москве)¹.

Софья Андреевна: Михаил Александрович очень хороший оратор, остроумен, но у него никакого убеждения нет.

Л. Н. говорил еще о «Новом времени». М. А. Маклакова спросила его, читает ли «Русские ведомости»?

— Нет, они скучны. Я читаю «Новое время» не потому, чтобы склонялся к правым, а просто потому, что «Русские ведомости» скучны, всегда одни и те же рассуждения юридическим, научным тоном; фельетоны неинтересны.

После обеда остались на террасе Л. Н., Мария Алексеевна и я. Мария Алексеевна принесла из кабинета Л. Н. «Новое время» и стала читать.

Л. Н.: Там еще статья о том, как сильно вооружается Япония². До войны 70 миллионов, теперь больше ста миллионов на войско и столько же на флот. Построила какое-то громадное судно, какого «у нас, англичан», — статья взята из английской газеты, — нет. Англичанин думает, что война будет против Англии, объединение желтой расы, Индокитай.

Мария Алексеевна, с испуганным лицом следя за словами Л. Н., вздохнула:

— Только бы не против нас, чтобы опять не было той ужасной войны.

Л. Н. усмехнулся:

— Я смеюсь. Шопенгауэр говорит, что комично то, что противно ожидаемому и вероятному. У них были учителя, учившие о вреде войн и что нужно согласие, мир...

Тут Л. Н. недомолвил, задумался и встал. Идя позади меня, сказал мне:

— Когда доживете до моих лет, будет хотеться вам умереть, чтобы уйти от этого безумия.

Л. Н. прошел через террасу, сел на стул около стены к круглому столу и, помолчав, продолжал:

— И в вашем возрасте человеку вообще хочется любви, доброты, согласия, а в старости это становится единой основой жизни.

Л. Н.: О Гаагской конференции в «Новом времени» разговоры о том, чтобы войну хоть так вести, чтобы как можно меньше убивали³. Немец доказывает, что так нельзя, так как цель войны ведущих сторон — чем больше убить противников. Люди: дипломаты, журналисты, военные, которые все больше и больше вооружаются, толкуют о прекращении войн. Лицемерие.

Л. Н. это говорил с особенным сожалением, соболезнованием и удивлением над безумием этих людей; был в особенно чутком настроении. Потом к этому «безумию жизни» прибавил, о чем был разговор, о настоянии казны — открыть кабак в Скуратове.

— Разве правительству нельзя придумать иного источника доходов, кроме пьянства?

- 455 -

ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна 24—30 июня 1907 г.

Рисунок (тушь) М. В. Нестерова

«Matica slovenská», г. Мартин

Вечером за чаем Л. Н., необыкновенно усталый и вялый, мало беседовал. Мария Алексеевна говорила с ним об алгебре, геометрии, греческом языке. Л. Н. спросил, кто сумеет доказать Пифагорову теорему. На равнобедренном треугольнике доказала ее Мария Алексеевна. Л. Н. хотел вспомнить новое, простое (вероятно, Евгения Ивановича) доказательство, но не мог, только нарисовал фигуры⁴. С Варварой Михайловной, переписывающей воспоминания Софьи Андреевны, Л. Н. говорил о бывшем учителе Сергея, Татьяны и Ильи, Левы и Марии⁵.

Л. Н.: Василий Иванович — это был святой; таких людей земля мало родит. Он, как китайское изречение о воде: она в круглом сосуде кругла и т. д.⁶

Про алгебру Л. Н. сказал:

— Хорошее психологическое упражнение.

Софья Андреевна негодовала на погоду, какая дождливая. Л. Н. вспомнил про 300 детей из Тулы, которые должны приехать на днях в Ясную.

— Я тогда позову своих мальчиков, — сказал Л. Н.

Софья Андреевна: Интересно будет видеть будущее поколение, будущих анархистов.

Л. Н.: Нет, уже реакция⁷ будет.

Мария Алексеевна: Скорее противочерносотенная. — И рассказала, как сын Плевако ушел от отца, потому что не может жить у черносотенного отца.

- 456 -

Вчера и сегодня Л. Н. много думал и говорил про Чертковых: когда, куда приедут, как устроятся, не будет ли Анне Константиновне непогода неблагоприятна, а он виновник их приезда. Рад их приезду. В эти дни несколько раз говорил, что с Анной Константиновной потом уже больше де увидится.

Пили кефир. Л. Н. больше молчал. В 10.40 ушел к себе.

М. А. Маклакова рассказала, что по деревням ходят социалистические агитаторы, нанимаясь на работы, распространяют озлобление, забастовки в имениях, совершают разгромы.

Л. Н.: Это делается само собой безработными, которые из городов расходятся, и где станут на работу или ночуют, там......*

19 июня. Ночью Л. Н. получил телеграмму от Чертковых, а теперь, в 12 часов дня — другую. Распоряжался о высылке пролетки на резинах в Ясенки, посылал верхового в Тулу. За обедом Л. Н. взволнован в ожидании Чертковых и, когда Мария Алексеевна заметила ему это, прослезился, сказав, что Черткову давно не видал, что она добрая, умная, даровитая — наверно, постарела. Приехали и обедали Колесниченко и Рябов¹. Л. Н. послуживал им за обедом и разговаривал с ними: 1) о Безверхом и попросил сообщить ему о всех отказавшихся (Л. Н. дал им прочесть письмо Безверхого и его ответ)²; 2) о Меньшикове и его статье о возрастании преступности во Франции³.

— В последние 50 лет на 500%, — сказал Л. Н. — Это значит, что раз вращается народ самой передовой республики.

— А в России? — спросила Мария Алексеевна. Л. Н. ответил жестом отчаяния:

— Статья превосходна. Он сам не знает о значении своей статьи; он говорит другое, а она доказывает несостоятельность государственного насилия; нечаянно говорит это и, как всегда, очень сильно.

Софья Андреевна сказала что-то о том, что Колесниченко и Рябов не едят мяса. Л. Н. вспомнил про джайнов, современников Будды:

— Вчера выписывал в детский «Круг чтения» их пять заповедей. Если им следовали бы, хорошо было бы: 1) не убивать живого, 2) не лгать, 3) не прелюбодействовать, 4) чужого не брать, 5) одуряющего не употреблять.

Л. Н. поехал верхом встречать Чертковых, сделать приятность Гале и приехал с ней и фельдшерицей О. Н. Вербицкой в коляске. С Чертковыми приехали А. Г. Морозова и Перна. Анна Константиновна с приятным, восторженным, страдальческим, добрым лицом, чудными карими глазами, ласковой улыбкой любовалась Л. Н., не спуская с него глаз. Владимир Григорьевич, мягкий, очень внимательный к Анне Константиновне, любезный. Дима — натуральный, Перна — сдержанный, молчаливый. Анна Григорьевна радушная, веселая. Накрыто было обедать для всех шестерых, но Софья Андреевна один прибор велела убрать (Аннушкин). Л. Н. был одно внимание.

Анна Константиновна легла на террасе на кушетке, у нее невралгия щеки. Все мы домашние, а также А. Я. Колесниченко и Г. С. Рябов, были там же. Л. Н. с Колесниченко и Рябовым сел в конец террасы поговорить; к нему присели Владимир Григорьевич, Перна, а к нему Дима, но Дима не слушал Л. Н., а переговаривался больше со мною. Потом, в половине 10-го, Анну Константиновну снесли в Кузминский дом. Колесниченко и Рябов ушли к Николаевым и на Козловку, — едут в Самарскую помогать Сутковому.

За чаем Л. Н. опять говорил о статье Меньшикова «Культура зла».

Владимир Григорьевич: Я Меньшикова не люблю, — и сказал почему.

Л. Н.: Напротив. Это у него установилась такая странная репутация.

- 457 -

ЧЕРТЕЖ ТОЛСТОГО К ДОКАЗАТЕЛЬСТВУ ТЕОРЕМЫ ПИФАГОРА

Сверху на листе помета Маковицкого: «Рисовал Л. Н., 18/VI 07»

Владимир Григорьевич: Он за казни, за угнетение окраин, за все скверное.

Л. Н. заступился за него и прочел заключение его статьи и сказал, что Меньшиков видит, что государственности настал конец⁴...

20 июня. Пополудни на террасе Л. Н. с Чертковым о письме Наживина. Советует читать книгу о Кришне, не книгу Баба Бхарати, а другую, лучшую¹. На вопрос Владимира Григорьевича о Баба Бхарати и его журнале Л. Н. ответил, что он довольно слабый.

Владимир Григорьевич говорил Л. Н. про Бразилию. Там народ простой, анархический, подобный русскому. 50 лет проникает с побережья цивилизация, заводят много войска и т. д. Сочинения Л. Н. очень должны бы быть по душе этому народу, говорил ему португалец. Бразильский народ предубежден против цивилизации, военщины. Военные, когда проникают в глубь страны, снимают военное платье, надевают штатское.

Л. Н. спрашивал про наборщика Войцеховского. Чертковы с ним виделись в Варшаве. Он им говорил про социалистов в Польше, что заняты устройством кооперативных и потребительских лавок, чтобы покупать прямо у производящих и продавать прямо потребителю без посредничества перекупщиков, наживающих барыши; этот класс хотят сделать ненужным.

Чертковы хотели купить одну-две лошади; двух привели мужики. Л. Н. с Владимиром Григорьевичем осматривал их. После обеда привели цыгане семь лошадей. Было интересное зрелище перед террасой. Русские цыгане достойнее и порядочнее наших венгерских. Было очень оживленно. Илья Львович показывал, как садятся цыгане на лошадь: подпрыгнул, закинул пятку за спину лошади и очутился верхом. Одну лошадь Чертковы взяли на пробу.

Вечером на террасе очень шумно, много нас было. В 10 часов набат; в Кочаках тульские забастовщики убили Арсения — охотника Звегинцевой и другого служащего ее, хохла. Бабы в лесу Звегинцевой наткнулись на чужих людей, испугались, побежали домой. Звегинцева послала своих служащих спросить, кто они и чего хотят. Они догнали их на шоссе и стали паспорта спрашивать и обыскивать двоих из них. Их застрелили.

- 458 -

У Л. Н. голова болит; в половине 11-го ушел к себе. 18 июня Л. Н. просил убрать из кабинета в библиотеку следующие книги:

Renan. Vie de Jésus;

Strauss. Das Leben Jesu;

Renan. L’Eglise chrétienne;

E. Reuss. Histoire apostolique;

E. Reuss. Les Epîtres pauliciennes.

21 июня. Жаркий день. Л. Н. ездил с Чертковыми в Кочаки, где смотрели трупы убитых Арсения и хохла-кучера, и в Ясенки. Вернувшись, рассказал Анне Константиновне, что там пропасть народа:

— Это убийство вразумит народ. После Арсения четверо сирот оста лось. Убийцы — мальчишки 18—19 лет.

— Это самые дикие люди, — сказала Анна Константиновна.

Л. Н.: Когда не находятся под влиянием старших.

В половине 12-го пришла вся деревня в усадьбу просить землю в аренду. Софья Андреевна отдала. Л. Н. был очень рад.

Л. Н. не встал к обеду, голова у него болела; полежал; сошел только в 8 и не обедал. Хотя голова и вечером не переставала болеть, все-таки мальчиков обучал около получаса, потом играл в шахматы с Димой, разговаривал с Анной Константиновной и провел весь вечер до четверти 12-го на террасе. В 10 часов приехал вице-губернатор Лопухин, сопровождающий его офицер и Волков. Вице-губернатор рассказал, как случилось убийство в Кочаках.

— Жаль, что жертвами выкупается, но это убийство будет благодетельно действовать на народ. Издали убийства могли казаться фантастически полезными, а тут видят весь их ужас, — говорил Л. Н-ч Лопухину.

Дальше говорили про родню и, главное, про предков своих. Л. Н. попросил Волкова (директора банка) послать по чеку три тысячи рублей Сутковому, а Лопухина — сохранить граничный столб, как памятник екатерининских времен*.

22 июня. Утром приехал Р. Ю. Геровский, мой друг из Буковины. Л. Н. с Чертковым верхами ездили в Овсянниково. Вечером ходили (Мария Алексеевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Верочка, Перна, Дима, Геровский и я) к цыганам, которые расположились табором около «границы». Цыганские девушки пели, плясали. Александра Львовна, как все Толстые, любящая цыганское пение, восхищалась им.

Вечером Л. Н. говорил с Геровским о Буковине, с Перной о спиритизме. Перна говорил, почему не проверить спиритизм? Л. Н. говорил ему, что весь этот стол можно исписать вопросами, которые важнее спиритического вопроса («явлений»). Спиритизм — на миллиардном месте. Л. Н. сколько ни участвовал, никогда не видал вертящегося стола.

С Чертковым говорил о Кросби. Владимир Григорьевич хочет написать о нем и спрашивал Л. Н-ча. Л. Н. говорил о Кросби, что такой элегантный господин, и его спрашивал: «Что мне делать?»

— Так что я подумал — не на смех ли он меня подымает? А я ему сказал, что, кроме всеобщей христианской деятельности, я могу еще признавать такую специальную деятельность в смысле Генри Джорджа. И потом узнаю́, что он это принял к сердцу и так поступает¹. Он, конечно, я это узнал после, уже и раньше сочувствовал моим взглядам.

Из разговора Л. Н. с Владимиром Григорьевичем о сожалении к живым существам.

Л. Н.: Знаю — до тараканов включительно жалко убивать. Они в углу, их жалко. Комары малы, их не жалко. Когда помню — не убиваю.

- 459 -

МАКОВИЦКИЙ

Ясная Поляна, 29 июня 1907 г.

Этюд (масло) М. В. Нестерова

«После обеда я позировал в одеянии Л. Н. у пруда Нестерову». — Запись от 29 июня 1907 г.

 

НАДПИСЬ М. В. НЕСТЕРОВА НА ОБОРОТЕ ПОРТРЕТА МАКОВИЦКОГО

«Этюд писан мной с Душана Петровича Маковицкого в Ясной Поляне для портрета Льва Николаевича Толстого в 1907 г. Мих. Нестеров»

- 460 -

23 июня. Уехал Геровский (я провожал его ночью на станцию), приехали П. А. Сергеенко, Нестеров. Была М. А. Шмидт. Вечером Николаев читал вслух свою записку о Юшко. Л. Н. приписал к ней заключение: «Неужели же и в Москве не будет раскрыта несчастная ошибка балашовских властей в оценке поступков этого человека, так много служившего людям своим знанием и трудом, столь отзывчивого к чужим страданиям и столь чуждого революционной жестокости»¹.

Ветеринар Юшко, христианских взглядов, удерживал крестьян от насилий, что ему удавалось у некоторой части крестьян; другая часть там же по соседству вырубила лес. Было вызвано войско; Юшко обратился к войску, чтобы не проливало братскую кровь. Его арестовали, в тюрьме открылась у него чахотка. Заключен в Москве. Л. Н. попросил М. А. Маклакову хлопотать у московского градоначальника Рейнбота об его освобождении и отдал ей эту записку.

24 июня. Многолюдно. Л. Н. усталый и взволнованный. Нестеров начал писать портрет Л. Н., сидящего и играющего в шахматы «на крокете»¹. Л. Н. нарочно не позировал, а играл в шахматы «на крокете». Анна Константиновна с М. А. Маклаковой пели под аккомпанемент А. А. Гольденвейзер. Анна Константиновна пела между прочим малорусские, словацкие, мадьярские песни. Мария Алексеевна пела Грига. Очень приятно, хорошо, удачно. Л. Н. был с 6 до половины 12-го постоянно в обществе. За чаем с десяти часов на террасе разговор о Достоевском. Л. Н. вспомнил изречение Тэна, что это самый замечательный писатель (мира)². Л. Н. жалел, что Достоевский торопился, что не поправлял своих писаний. У него в романах в первой главе, лучшей, все сказано; дальше — размазня. Сергеенко заметил, что не во всех, например, в «Братьях Карамазовых», лучшем его романе, этого нет. Л. Н. ответил, что «Братья Карамазовы» из более слабых романов Достоевского. В «Преступлении и наказании» (лучший роман) первая глава — лучшая.

Л. Н. спрашивал Владимира Григорьевича, который чуть ли не так же высоко ценит Достоевского, как и Л. Н-ча, о том, какое влияние имел на него Достоевский. После Л. Н. сказал, что он ставит в вину Достоевскому, что с него пошло декадентство. Он был страстный и описывал страстное — он описывал искренно, а декаденты за ним — неискренно.

Сергеенко рассказал, как случилось, что Достоевский с Л. Н. не виделись. Достоевский два раза хотел повидать Л. Н.³

Л. Н. получил письмо от внука Герцена: просит написать что-нибудь о Герцене в составляемую им биографию. Л. Н. хочет написать. Чертков припомнил два старые письма Л. Н., в которых он писал о Герцене, и сказал, что их надо послать. Л. Н. рад, согласился⁴.

Чертков читал свою статью о Кросби, которая тронула Л. Н., хвалил ее. Чертков просил приписать несколько слов предисловия или послесловия, чтобы обратить на нее внимание; Л. Н. рад исполнить.

Л. Н. вспомнил, как он принял Кросби. У него <Л. Н.> особый ящик в мозгу для журналистов, и не может сказать, чтобы приятно было открывать его.

25 июня. Пополудни Л. Н. два раза прошел через мою комнату, «под своды», где Александра Львовна и Варвара Михайловна писали на ремингтонах, и извинялся, что беспокоит меня. Оттуда было слышно: «Папа̀, как мне нравится этот Палечек (Пальчик)!» Второй раз, возвращаясь, сказал мне, что «Саше «Пальчик» нравится». Мне это было очень приятно и сейчас же вошел к пишущим и сказал, как я рад этому.

Александра Львовна: Папа̀ говорит, что человек-христианин, в каком бы положении ни находился, всегда может вести свою линию. И этот Палечек, он шут придворный — звание, казалось бы, самое негодящееся, чтобы проявлять христианство, — а он проводит его.

- 461 -

ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна, 28 июня 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

«После обеда Л. Н. позировал, стоя, Нестерову. Одет был в светло-синюю фланелевую блузу.
Владимир Григорьевич его много раз снимал». — Запись от 28 июня 1907 г.

За обедом «на крокете» П. А. Сергеенко говорил о том, что во всем мире ни в одном народе, кроме русского, не обращаются друг к другу по-римски — Caius Flavius, по имени и отчеству. И говорил о простоте и удобстве этого обращения (устного и письменного).

Л. Н.: У нас, по-моему, ошибка, что (в письмах) пишем эпитеты: дорогой, уважаемый. «Сергей Дмитриевич» — достаточно.

Когда обедали, подъехал на телеге нищий, без одной ноги, с тремя мальчиками. Ему подала Александра Львовна, но он все ждал, никто ему больше не подавал, было неловко. Л. Н. встал из-за стола, пошел к нему, спросил его что-то и подал.

После обеда должны были уехать Чертковы. Перед тем Л. Н. хотел позировать Нестерову, играя в шахматы, но пришел молодой человек.

- 462 -

Л. Н. с ним говорил довольно долго, повел его в дом и дал ему много книжек. Потом сел позировать. После занимался с мальчиками, читал им вторую половину Палечека, вчера — первую. Л. Н. был огорчен молодым человеком, он учитель. На вопрос Л. Н.: «Вы революционер?» — ответил, что он беспартийный. Л. Н. позвал его присутствовать при учении в школе. После школы учитель стал говорить о полезности покушений, что надо Дубасова убить... Л. Н. ужасался его речам. Приписывает их влиянию газет.

— Тут первыми газеты виноваты, он повторяет слова газет, — сказал Л. Н.

— От Безверхого опять письмо¹, — сказал мне Л. Н. — Он психически больной.

Потом говорил, что̀ поместит в «Круг чтения» из Дидро. Богатый раздавал нищим; когда у него самого перестало хватать, ходил просить для своих бедных к богатым. Раз зашел к банкиру и просил его для такого-то и такого-то, банкира не тронул; просил для другого и изложил его положение — и это не тронуло его. Банкир просил его уйти и сказал, что тогда даст, когда сам захочет; когда же тот, не переставая, просил, банкир сказал: «Вот вам», и ударил его в лицо. А он: «Это мне дали, а теперь дайте для нищих»².

Потом Л. Н. говорил об А. Карре, что его на Ривьере посетила великая княгиня с Татьяной Александровной и что он их принял совсем просто, как других. Одевался в длинный белый халат, чтобы не менять платье по моде.

Вечером в 9-м часу уехали Чертковы. За чаем: Л. Н., Софья Андреевна, Нестеров, Сергеенко. Сергеенко читал из своей биографии Л. Н-ча о его дружбе с Тургеневым. Л. Н. очень многого не помнил, иное поправлял, слушал очень охотно, — интересовало его³. Чтение продолжалось с 10 до 11.40.

В письмах к Марии Николаевне Тургенев пишет о том, что́ печатается в журналах (какие рассказы).

— Я слушаю и думаю, как в то время относились серьезно к литературе, — сказал Л. Н. Потом вспомнил, что когда он был у Тургенева в. Спасском, Тургенев посоветовал ему прочитать Гаршина, позже Мопассана, просто так — «желая не подготавливать вперед моего суждения».

Л. Н. про школу, что вчера читал мальчикам трудные отрывочные философские поучения, вроде: оторванный лист оторван не только от ветки, но и от дерева; злящийся человек отрывается не только от того человека, на которого злится, но и от всего человечества. Листок оторван не по своей воле, он же (человек) отрывается по своей воле⁴. Хотел им их сегодня вторично прочесть, но они не допустили, помнили их и сами рассказали.

26 июня. В 10 часов утра пришли из Козловки дети рабочих из зареченских школ в Туле, с учителями — 850. Ожидали 350. Не было заготовлено ни воды для стольких, ни самоваров. Пили воду дождевую из кадушки. Вели себя очень воспитанно: не было ни споров, ни плача, ни жалоб, ни драк, ни зависти.

С мальчиками Л. Н. ходил на Воронку купаться и играл с ними, гимнастику делал, боролся. Потом пошли девочки с Софьей Андреевной и Александрой Львовной купаться, их захватил дождь. Пели, особенно девочки, хорошо. Бывшие с ними учителя весь день не ели и чаю не пили. Звали их — отклонили. «Не можем, когда и дети есть, которые с утра ничего во рту не имели». Л. Н. приготовил книжечек 200 для раздачи. Сами учителя просили не давать, всем не хватит, чтобы не возбуждать зависти. Некоторые мальчики все-таки просили. Л. Н. сказал им, что

- 463 -

нельзя: если одному дать, то все пожелают. Был с ними один милый ученик фельдшерской школы Е. К. Ремезов*.

ЯСНАЯ ПОЛЯНА. БОЛЬШОЙ ПРУД

Фотография В. Г. Черткова, 1905—1910

**— Я ставлю, — продолжал Л. Н., — из народных писателей Николая Успенского вообще много выше превознесенного другого Успенского — Глеба, у которого нет ни той правды, ни той художественности.

Л. Н. просил не посылать «отказов» в денежной помощи (есть готовые, литографированные Александрой Львовной), т. к. на них отвечают: «Почему даете тем, а не мне», или озлобленные письма, или рассуждения, на которые приходится опять отвечать.

Сегодня М. В. Нестеров был доволен писанием портрета Л. Н. (в профиль). Вчера был не совсем уверен, удастся ли, сегодня же подвинулось писание очень: «Он у меня схвачен», как выразился Нестеров, и показал сжатые кулаки. Михаил Васильевич живет в доме, но его как если бы и не было: тихий, нерассуждающий, не рассказчик, но если его расшевелить, рассуждает очень интересно. Он русский и православный. Рассказывал про голод в Уфимской губернии, откуда только что приехал; что̀ о голоде пишут в газетах — это преувеличенно; сделали его средством политической борьбы. Его сестра кормит голодных и встретила препятствие у местных батюшек-кадетов и учителей-кадетов. Там, где есть голод, его не признают, не подают помощи, чтобы озлоблять народ; там же, где нет голода, есть отряды людей, оплачиваемых по 60—80 р. в месяц, приехавших из Петербурга и продолжающих жить по-петербургскому: карты, курение, бесконечные разговоры и чтение тех же политических брошюр. С народом не сближаются, не стараются познать его. И им не совестно, ничего не делая, принимать плату и воображать себя правыми,

- 464 -

т. к., если у них дела нет, в этом виноват государственный строй, — те, которые их туда прислали...

Сегодня огромная почта. Л. Н. жаловался, сколько у него времени забирает чтение писем и ответы на них. Многие же пишут очень неразборчиво и длинно.

27 июня. Михаил Васильевич писал вид у большого пруда, около 50-тилетней елки, посаженной Л. Н. За ними через улицу избы и вид в поле. Характерный уголок при усадьбах в центральной России¹.

Л. Н. ездил первый раз к Чертковым в Ясенки. За обедом Софья Андреевна говорила Юлии Ивановне, что у нее, как у Тани, нет страсти к искусству; что она, вместо того, чтобы писать (сколько могла бы заработать!) — шьет себе платья.

Л. Н.: Машин портрет ее (Юлии Ивановны) мне лучше нравится, чем Н. Н. Ге², и, главное, так странно, что это написано лет десять тому назад, а он похож, очень похож на нее в последнее время (т. е., какой она была в последнее время).

Л. Н.: Крамского копия карандашом «Тайной вечери» Ге лучше мне нравится, чем оригинал красками.

Софья Андреевна заговорила о жизни Будды — «Свет Азии» Арнольда, — что это христианское.

Л. Н.: Ольденберг выбрал то, что проверено³. Я сравнивал с «Gospel of Buddha» (Поля Каруса). «Свет Азии» — Эдвин Арнольд легкомысленно собрал и составил — в стихах (тут Л. Н. голосом высказал недоверие).

На днях Л. Н. получил стихи и статью Кросби. Заговорил о них:

— Милого Кросби даже стихи — последние, в которых высказал приближение смерти, — пленяют меня, и статья хорошая — главное, очень трогательная⁴.

Л. Н. рассказывал о деде Исленьеве. Как Л. Н. говорит о родных правду! У Толстых вообще семейных тайн нет, и перед домашними и перед близкими знакомыми не имеют ничего скрытого. Недостатки, грехи свои не оправдывают, так объективно о них говорят и так к ним относятся, как если бы это были грехи других людей.

Александра Львовна и Варвара Михайловна пробовали стенографировать за столом, что говорил Л. Н. И Александра Львовна отчаивалась, что никогда не сумеет (выучиться).

Л. Н. (ей): Выйди замуж, наживи двух детей, овдовей, состояние потеряй, тогда выучишься.

Софья Андреевна получила сегодня корректуры интервью Измайлова и Брешко-Брешковского*. Читала вслух пополудни, многое поправила и говорила, что ей было очень неловко, неприятно читать про себя, льстят ей, а она этого не любит⁵.

Л. Н. вспомнил из «Круга чтения»: «Кто льстит, тот не уважает ни того, кому льстит, ни себя»⁶.

28 июня. Жаркий день. Вчера вечером Л. Н. чувствовал слабость. Сегодня «ничего не писал», — так сказал за обедом.

— Утро приятно провел за книгой (П. П. Николаева) «Понятие о боге как о совершенной основе сознания», замечательная книга¹, — говорил Л. Н-ч Черткову, как бы возражая на его прежде высказанное Л. Н-чу мнение. — Паульсену далеко до него. Очень уж новое (говорит в этой книге).

Далее за обедом Л. Н. говорил:

- 465 -

— Читал газету, читал об ужасах и невольно засмеялся. Там написано: «В Третьей думе, ввиду такой массы убийств, едва ли подымутся разговоры об отмене смертной казни». Это значит: много убийств и надо еще прибавить.

Л. Н. ходил сегодня купаться на Воронку и оттуда к мосту на шоссе. В лесу было грязно, устал. По шоссе свез его сапожник из Крестов на телеге. Хвастался лошадью, всех обгонял, и Л. Н., сидевший на задних колесах, платился за его хвастовство. Вез водку к престольному празднику на 15 р. Л. Н. поражался количеством водки и расходам.

После обеда Л. Н. позировал, стоя, Нестерову. Одет был в светло-синюю фланелевую блузу. Владимир Григорьевич его много раз снимал.

В 7 часов приехал бывший военный корреспондент «Руси», Демчинский — молодой человек лет 26-ти. Он прислал Л. Н. свою книжку — «Христос в революции»². Л. Н-ча, очевидно, не читал. В своей книжке пишет, как что-то новое, что христианство несовместимо с убийством. Л. Н. побеседовал с ним около часу, интересно было ему, что́ Демчинский рассказывал про свойства китайцев; между прочим, и про более хорошее отношение их к русским, чем к японцам. Вечером, когда Демчинский уехал, Л. Н. мучился и сказал мне:

— Боюсь, что обидел его: нехорошо принял (не довольно тепло).

И спрашивал меня, не обижался ли. Но Л. Н. никак не был холоден к нему.

Я заметил:

— Как все хвалят китайцев и подмечают хорошие стороны их!

Л. Н.: А китайца так и не было у меня ни одного, а японцев сколько было! — И, помолчав немного, Л. Н. прибавил:

— Это хороший признак.

Я: Их скромности.

Л. Н.: Их скромности и серьезности.

С 9 до 10 стенографический урок «под сводами». Варвара Михайловна, Александра Львовна и я сидели у стола близ открытого окна, вдруг крик: «Руки вверх!!» Варвара Михайловна и Александра Львовна вздрогнули и быстро поднялись. В открытом окне сразу выросла фигура Л. Н-ча. Л. Н. наступил на кол под окном и приподнялся в окно... Ужасный хохот... Л. Н. держался обеими руками за подоконник, полюбопытствовал, что пишем, и сказал нам, что сегодня только два мальчика пришли в школу, что прекратит занятия.

— Одна мелкота ходит. Всё одно (Евангелие), это, должно быть, им скучно. Такое занятие должно быть как исключение (а не постоянное).

Нестеров третьего дня, вчера и сегодня очень доволен писаньем портрета.

Сегодня в московских газетах о покушении на самоубийство А. А. Берса, племянника Софьи Андреевны, 28 лет.

Нестеров говорил мне про Л. Н., что он настоящий русский идеалист-мечтатель и что идут за ним одни мечтатели, реалисты — нет.

Когда Л. Н. уходил спать, я спросил его о здоровье.

— Слаб... Эта болезнь (инфлюэнца) меня подорвала. Ведь так и следует — лета.

На сегодняшней прогулке после полудня Л. Н. прошел пешком больше шести верст.

29 июня. Утром Л. Н. вынес «Круг чтения» для детей в парк и там занимался. Сожгли купальню, Л. Н-чу было жалко, что это сделали, жалко поджигателей.

С Нестеровым говорили о суждениях Л. Н. о его картине «Явление Христа народу»¹. Я говорил, что Христос изображен не так, как себе его представляют, видят те, русские богомольцы, дети, которые перед

- 466 -

ним стоят, а величавым, гордым итальянцем; и что эта картина — «панихида православия» (слова Л. Н.). Нестеров сам согласен, что не сладил с Христом, что он вышел у него властный, торжествующий. Он хотел его написать сильным не только духовно, но и телесно, никак не слабее тех людей, на которых влияет. С тем же, что православие уже отпето, Нестеров не согласен. «Православие — не духовенство, даже не каноны. Православие слагалось исканием правды, самоотвержением тысячи людей. Разве такие люди, как Аксаков, Самарин, Достоевский, без борьбы приняли бы православие? Оно просуществует еще тысячелетия. Народ, который дал Пушкина, Достоевского и Толстого, — не погибающий. Толстого крылатое слово, что это «панихида» — не принимаю; православие сильнее моей картины: не принимаю и как пророчество. Православие не отпето. Православие — поэзия народа, ведь отнять ее можно только так, если ее заменить другой, а какой? Православие живо лучшими своими людьми; разумеется, что вошло в него большинство худших, это балласт. Но то же уже теперь — и будет все в большей мере — с толстовством».

ТУЛЬСКИЕ ШКОЛЬНИКИ В ГОСТЯХ У ТОЛСТОГО

Ясная Поляна, 26 июня 1907 г.

Фотография С. А. Толстой

В 10 часов утра пришли из Козловки дети рабочих из зареченских школ в Туле, с учителями — 850... С мальчиками Л. Н. ходил на Воронку купаться и играл с ними, гимнастику делал, боролся». — Запись от 26 июня 1907 г.

Я пополудни ездил к Чертковым в Ясенки. Вечером ездили к ним Л. Н. с Софьей Андреевной.

За обедом разговор об А. А. Берсе; он умер в тот же день, в который сделал покушение на самоубийство.

Юлия Ивановна: Был мягкий...

Л. Н. сказал о нем, что он был того типа людей, которые действуют наступающе, не думая вперед, удастся или нет. Умел смешить. Л. Н. сказал, что желал бы знать, что его привело к самоубийству.

- 467 -

ТОЛСТОЙ С ТУЛЬСКИМИ ШКОЛЬНИКАМИ ИДЕТ К ВОРОНКЕ КУПАТЬСЯ

Ясная Поляна, 26 июня 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

— Наверное, ваша сестра, — сказал, обратившись к Александре Львовне и Варваре Михайловне.

После обеда я позировал в одеянии Л. Н. у пруда Нестерову². Нестеров был очень доволен приездом и тем, что удается картина. Помогла ему Софья Андреевна, сразу склонившая Л. Н. дать писать портрет.

За чаем на террасе Л. Н. с Нестеровым о лавре, о монахах. Нестеров живет теперь в Киеве. Л. Н. лавру хорошо знает. Ходил в 80-х гг. (паломником). Везде было полно (в монастырских гостиницах). Жил в башне у привратника, спал на его кровати. Были два привратника (послушники, исполнявшие эту должность); один — бессарабец, другой, лет 40, солдат, участвовал в турецкой войне. Пошел туда из монастыря, как на хорошее дело — с басурманами воевать, и возвратился опять в монастырь. Они оба и монах в пещерах, молодой вятский крестьянин, оставили самое доброе впечатление в Л. Н. (вятича больше всего мучила борьба с соблазном женщин, и рассказал, как он борется). Все трое были смирные, простые, добрые люди, а прочие монахи, и особенно высокопоставленные, — схимник, считавшийся умным, были противны (отталкивающее впечатление произвели).

— К схимнику я пришел в сереньком пальто, вид приказчика. «Мне некогда беседовать», — вскрикнул он. А если бы я представился ему графом Толстым, охотно поговорил бы³.

Потом Л. Н. говорил, что слышал про Серафима Саровского, про Тихона Задонского, что это были люди высокой нравственности.

30 июня. С прогулки Л. Н. взошел на террасу, взял «Новое время» и посмотрел письма и адреса писем к Софье Андреевне, нет ли от детей, Нестеров спросил его о здоровье.

— Слаб, мало спал.

- 468 -

Владимир Григорьевич привез неоконченный «Свод мыслей» Л. Н., ему в подарок (большой ящик с ремингтонными 18 томами). Л. Н. ему очень рад. Умилился и сказал, что это история его мыслей. Вечером за чаем Л. Н. с Нестеровым говорил о писании портретов. Л. Н. заступался за Крамского, Bonnat и высказался против того способа писать «яркими красками природу», каким Нестеров пишет. Нестеров объяснял этот способ тем, что молодое поколение художников (8—20 лет) имеет изощреннейшее зрение для красок природы, пишет акварели ярче, чем писали лет 8—20 тому назад. «Мои ученики меня уже опередили, еще ярче пишут», — сказал он.

Микеланджело Л. Н. нравится, Канова не нравится, Фра-Анджелико нравится, Веласкес — менее. Рембрандт — искусственный.

Л. Н. согласился с выражением Нестерова, что это «пересол» (Рембрандт) и что он есть и в новой музыке и в новой литературе.

— Гомер, Диккенс, Виктор Гюго в добрых сочинениях — одно и то же художество (искусство), — сказал Л. Н. — Был Гаршин, более сильный, потом Чехов — последний, потом никто.

Л. Н. был не в духе, горячился — наверное, от недомогания. Сегодня был слаб; рано, часов в 10, ушел спать.

Л. Н. читает Ольденберга «Будда», русская книга. Она у Л. Н. постоянно на полке в кабинете, среди двух десятков других выдающихся книг по религии. Александре Львовне дал переписывать «Евангелие».

Л. Н. (может быть, мне): Самоотречение — это не форма. А надо работать над собой (в себе), чтобы относиться к людям с любовью и уважением.

1 июля. Я уехал на родину из Ясной к отцу, родным, друзьям.

2 августа. Вчера вернулся из дому в Ясную. Этот раз было видно, что были мне рады и Л. Н., и Софья Андреевна, и Александра Львовна. Застал Черткова, приехавшего поработать. Л. Н-ча застал здоровым, бодрым, веселым. За обедом были: Звегинцева с племянником Черкасским, адъютантом варшавского генерал-губернатора Скалона. Он рассказывал про ряд покушений. Л. Н. просил перестать о том, больно было ему. После играли в шахматы. Приехал Дима Чертков, потом пришли Перна, Рябов и Досев, — болгарин двадцати одного года, очень симпатичный, детски искренний человек, А. Б. Гольденвейзер, С. Д. Николаев. Владимир Григорьевич работал днем в павильоне в саду. Л. Н. беседовал с ними в кабинете. Сегодня было очень много просителей и других посетителей у Л. Н.

Л. Н. (в 4.30 с балкона громко): Саша, а Саша! Что палец твой?

Александра Львовна: Что, папа̀?

Л. Н. (еще громче): Что палец твой?

Александра Львовна: Палец мой ничего.

Л. Н.: Ну и хорошо.

Александра Львовна: Папа́, ты узнаешь по стуку, кто пишет?

Л. Н.: Да. (Александра Львовна писала на машинке в комнате Варвары Михайловны «под сводами».)

3 августа. Сегодня Л. Н. встал в 7 и около 8 уже гулял. Поговорил с пришедшими. Одного молодого человека, по намеку Владимира Григорьевича, пригласил к чаю на веранду. Владимир Григорьевич приехал утром заниматься в павильоне. Л. Н. в девять часов, взяв газеты, ушел в кабинет. За чаем прочел ответное письмо редактора «Русских ведомостей», что они готовы напечатать его новую статью «Не убий никого». Л. Н. хочет напечатать ее разом в нескольких русских газетах¹, а Чертков предлагает и в заграничных, в «Times», только, чтобы Л. Н. согласился на месяц отсрочить печатание. Л. Н. согласился.

Вечером приехали Хирьяковы из Ясенок, где гостят у Чертковых,

- 469 -

с Димой, Гольденвейзер. Лаун-теннис. Л. Н. пришел к играющим, посмотрел немного и ушел гулять в сад. Потом Л. Н. играл с А. М. Хирьяковым в шахматы. Софья Андреевна просила Гольденвейзера сыграть Аренского. Л. Н. просил сыграть еще что-нибудь Аренского и после второй пьесы просил Гольденвейзера:

— Еще Аренского, еще Аренского. — Гольденвейзер сыграл третью. — Прекрасно!

Гольденвейзер спросил Л. Н. об офицере, который сегодня был. Л. Н. сказал, что дисциплина довольно сильна, пропаганда революционеров в гвардии безуспешна, в других частях войск малоуспешна. В Военном совете было предложено снова ввести в войсках телесное наказание. Были за него четверо, между ними великий князь Константин Константинович. Гольденвейзер доказывал, что войско революционизировано. Л. Н. не отвечал... Когда гости ели дыню, Л. Н. пригласил меня к себе присесть и спрашивал об отце, братьях. Рад был тому, что отец спокойно смотрит смерти навстречу: «Это главное». Когда гости уехали, Александра Львовна рассказывала, как Татьяна Львовна и все Сухотины увлечены опытами китайского полесадоводства Демчинского. На 90 саженях засадили рожь и будут ее пересаживать. Она хочет то же испробовать в Телятинках. Л. Н. поощрял ее и советовал на большем куске, чем 90 саженей: на 1/16 десятины — 150 саженях.

— Это разрешение земельного вопроса, когда зерно даст 300, 400 зерен, — сказала Александра Львовна.

Л. Н. сказал, что одна десятина даст урожай такой, как теперь 30 десятин.

Александра Львовна (с воодушевлением): Сухотины хотят заинтересовать народ, и я уверена, что некоторые крестьяне за ними будут так сажать.

Л. Н. вычислял, что и теперь иной корень дает 12 колосьев, на каждом по 10—30 зерен. Всходит только малая часть зерен, слабые гибнут от густоты. Если <опыт> удастся, — какое будущее!

4 августа. Суббота. Утром приехал Чертков с одним из молодых людей — друзей, живущих у них в усадьбе Гужона, в Ясенках. Л. Н. погулял с ним и дал ему читать, что̀ теперь пишет.

— Эти молодые люди, — говорил Владимир Григорьевич Л. Н-чу, — мечтают узнать ваши воззрения.

Я ходил с Владимиром Григорьевичем купаться. Владимир Григорьевич начал говорить, как его беспокоит, что у меня Записки только в одном экземпляре. Надо бы их списать. Как это сделать?! Рассказал мне о Л. Н., что в прошлом месяце Л. Н. стал писать «Не убий никого» и говорил, что больше нового писать не будет. Перестал составлять «Круг чтения», «Евангелие» для детей и обучать их. Они сами стали меньше ходить — сделал перерыв, им веселее в поле. Владимир Григорьевич ему сказал, что это временная слабость, что он перед сильным подъемом духа*.

В Петербурге арестовали Фельтена за «Не убий». Это было толчком к тому, что Л. Н. стал писать «Не убий никого».

Среди этой работы написал письмо к Столыпину о земельном вопросе. Очень трогательное письмо к сыну своего друга, не предназначенное для чтения. Владимир Григорьевич с Александрой Львовной его переписали¹.

Гольденвейзер в последнее время играл часто, и это в Л. Н. вызывает желание писать художественное, но художественного не писал². Л. Н. в последнее время сделал открытие в философии. Настоящее я не есть то, что сознает, а то лучшее, что́ сознаешь, любовь; оно сливается с богом, оно постепенно открывается.

- 470 -

У Л. Н. всегда, когда чувствует слабость, усталость, мысль работает, подъем, и выйдет сильное, новое.

Я полюбопытствовал, о чем Владимир Григорьевич спросил третьего дня утром у Л. Н.

Владимир Григорьевич: В «Крестнике» и в «Отце Сергии» есть, что келейник, к которому ходит народ за поучением, привыкает к роли, она составляет его тщеславие, и, когда не приходят, некому проповедовать, ему скучно. Я спросил Л. Н., испытал ли он когда такое чувство, т. к. именно в тот день не было у него посетителей с вопросами.

— Сколько раз, — ответил Л. Н., но потом замял, заговорил об ином.

Среди дня приехал Сергей Львович с Марией Николаевной, Сережей и его французской гувернанткой. Радушные.

Л. Н. попросил меня убрать из кабинета книги: Renan «St.-Paul», Reuss «Les Epîtres pauliciennes»; С. Соловьев «История России в царствование Екатерины II», т. V; «Сковороду» Гусева (изд. «Посредника» с отметками Л. Н. и поправками); Сочинения Сковороды. Харьков, 1894 г.

За обедом Л. Н. рассказал, куда ездил верхом — к провалам.

Л. Н.: Я нынче выехал 79-ти лет, приехал к Засеке — стало лет 70, потом чудная дорога, тишина, лес, солнце, Провалы — стало лет 40, я благодарил бога, потом (стало) 13. Чудная прогулка! Это удовольствие верхом, смирная лошадь, солнце, зелень, живой души не встретил, круг — верст 15.

Александра Львовна заговорила о том, что завтра собирается с Варварой Михайловной туда. Л. Н., поощряя Варвару Михайловну, сказал ей:

— Но вы будете в компании, хоть какой приятной; одному умилительна эта прогулка.

Все решили завтра туда пройтись: Софья Андреевна, семья Сергея Львовича, Юлия Ивановна.

— Представь себе землю и лес, и они провалятся и образуется озеро — глубокое, глубокое, — объяснял Л. Н. внуку Сереже. — На моей памяти случился один провал. — Л. Н. описывал дальше красоты провалов до того увлекательно, что Софья Андреевна его останавливала, потому что завтра, после описания, не будет интересно Сереже.

Потом Л. Н. рассказывал Марии Николаевне про гостей Чертковых; говорил с любовью про Досева:

— Он жил в Болгарии, издавал в болгарском переводе мои сочинения, потом в Швейцарии, на земле Тани³. Бедно совсем жил.

Чертков вспомнил, что Досев говорил, что Болгария обеднела с тех пор, как стала самостоятельной. Раньше не было бедных, теперь есть; раньше достаток был распределен равномернее, а теперь есть и бедные и богатые.

Недалеко от провалов деревня Свинки.

Л. Н.: В Свинки слепой человек* зовет меня в гости. Хотел к нему поехать; мне нравится, что зовет меня в гости.

Дальше Л. Н. говорил, что вчера спросил Диму, не тяжелы ли отцу, матери столько молодых людей — гости, живущие у них. — «Ничего. Эти люди нам, по крайней мере, известны, а в Англии дом набит разнородными, чужими».

Л. Н. очень радует общинная жизнь у Чертковых.

После обеда к Л. Н. пришли три ученика: Роман и Валек Николаевы и Алеша Сидорков. Л. Н. пригласил и внука Сережу учиться. Мария Николаевна пошла слушать.

Вечером Л. Н. на веранде играл в шахматы. После Гольденвейзер играл сонату Шопена⁴. Л. Н. нравилась, кроме последней части. Л. Н.,

- 471 -

сидя в кресле у дверей, разговаривал с Чертковым и обещал ему статью «Не убий никого» через дня два.

— Мне хочется эту статью кончить, чтобы скорее имела действие, хотя знаю, что никакого действия не будет. Я написал комедию («Зараженное семейство», ее рукопись в Историческом музее), в которой осмеял тогдашних революционеров, и отдал Островскому, я был с ним на ты. Он сказал: «Нужно переработать». Я торопил — время такое... «Что же ты нетерпелив, — заметил мне Островский, — ты боишься, что они поумнеют так скоро?» Очень остроумно!

Поздно, в 10 ч., приехал господин, приславший свою карточку, — Г. И. Клепацкий, журналист. Л. Н. попросил ввести его в гостиную.

Клепацкий рассказывал про Соловки и другие монастыри Севера и двух «прозорливых старцев», которых видел там. Оба простые, обращаются на ты, суеверные, один из них пьет. Л. Н. заинтересовало только (и то мало) сообщение, что есть Печенгский монастырь на севере Колы с 40 монахами.

Л. Н. спросил его, знает ли брошюрку Кропоткина «Что же делать?», и просил достать ему⁵ и хотел бы еще две-три наилучшие революционные брошюрки, такие, которые имеют влияние на студентов, на молодежь.

Клепацкий — сотрудник «Голоса Москвы», направления умеренного, партии «17 октября». Л. Н. спросил, кто издает эту газету.

— Рябушинский, Бахрушин, Гучков вложили 800000, подписчиков пока 10—12 тысяч.

Л. Н. спросил, убеждены ли они в своей программе и как относятся к убийствам. Клепацкий утверждал, что твердо стоят за «не убий».

Сергей Львович возразил, что Гучков допускал военно-полевые суды.

— Как временное средство, высказано условно, но они принципиально против всякого убийства, — сказал Клепацкий.

Чертков говорил про революционеров из Тулы, участвовавших на митингах у них, в Ясенках, что они были пьяные, и о необходимости устройства кружков непьющих молодых людей. Л. Н. сочувствовал этой идее.

Л. Н. говорил о статистике «Нового времени», о том, какие политические арестанты молодые люди, т. е. политические деятели, на которых влияют господа Милюковы. В Бутырском пересыльном замке 67% общего числа политических составляют юноши от 16 до 20 лет, 25% — молодые люди от 20 до 25 лет, 5% — в возрасте от 25 до 30 лет⁶.

5 августа. Воскресенье. Пополудни съездили на катках к провалам. Туда приехал верхом Л. Н. Не слезая с лошади, поговорил с нами и уехал в направлении на Козловку. За обедом М. А. Шмидт. Чудный теплый вечер. После обеда долго сидели под вязами. Л. Н. много рассказывал Марии Николаевне и Марии Александровне, между прочим, об упомянутой вчера статистике политических преступников. Делают революцию молодые люди. Они добрые, но не в состоянии видеть последствия убийств.

Мария Николаевна подтверждала: у ее брата к забастовке уговаривали крестьян юноши. Рассказала, что ее дядя Саша (Олсуфьев) любил императорский дом как семью, но говорил про Николая II, что он не любит русский народ.

— Хорошо было бы, — прибавила Мария Николаевна, — если бы он был заменен другим правительством.

Л. Н.: Милюков будет лучше? Не может быть лучше. Нам дано освободиться от насилия вообще, исходи оно от Николая II или Милюкова, республиканцев или капиталистов, миллиардеров. Мне ясно, что выход один — христианство, целое, оно à prendre ou à laisser*, а ключ к нему — непротивление.

- 472 -

(Невестки Л. Н. гораздо ближе ему, чем сыновья — их мужья. Все они в душе толстовки, исключая Дору Федоровну, которая шведского происхождения.)

Сергей Львович, приехавший со сходки у Чертковых, рассказал, что там говорили главное Чертков, Николаев, Кузьмин.

Л. Н. заметил о Кузьмине, что он такой скептик.

Кто-то рассказал о Накашидзе, что он убеждал революционеров, чтобы, не убивали; его не слушали; потом убеждал солдат, чтобы не убивали; его посадили в тюрьму.

Л. Н. в половине 10-го ушел к себе, вернулся в четверть 11-го и принес «Review of Reviews»; подал Сергею Львовичу, чтобы прочел одну статейку, где об упадке вкуса в Париже за последние 40 лет.

Л. Н.: Нынешний вкус: новое. Красота (которая была) не нравится, не удовлетворяет, а <требуют> новое. А новое — урод.

Еще Л. Н. сказал:

— Заграничных газет я не читаю; не знаю, что пишут о русской революции, но в «Review of Reviews» ни слова о ней. Для них перестал» существовать.

Л. Н. о молодом человеке, которого привел сегодня Чертков. Он, кажется, каждое утро приводит одного нового. «Как познакомился с Чертковым, — говорил молодой человек Л. Н-чу, — свет увидал. Мой отец, учился у вас, вы его выучили на учителя». (Теперь он крестьянином в Белевском уезде.)

Вечером с 9 до половины 11 Сергей Львович играл на фортепиано, между прочим словенские (словацкие) песни по нотам. Л. Н. похвалил их.

Л. Н. («на крокете»): Думать — лучше, чем говорить: говоря, несвободен, находишься под влиянием собеседника; писать лучше, чем говорить: пишешь, имеешь в виду всех, широко объясняешь.

6 августа. Понедельник. Утром в 8-м часу «под сводами» Александра Львовна с Варварой Михайловной писали на машинке «Не убий никого». Л. Н., идя мимо на прогулку, спросил:

— Саша, плохо пишется?! Я вчера плохо писал за нездоровьем. Я ходил купаться; ваша купальня — там надо такую гимнастику делать, чтобы слезать.

И Л. Н. раскашлялся. Пошел гулять.

Чертков приехал. Уехала Мария Александровна. Почта. Л. Н. хотел; мне, но отдал Черткову письма для ответов.

Вечером Варвара Михайловна рассказала, до чего непохожа статья; «Не убий никого» в нынешнем виде на ту, которую прочел Л. Н. недавно. Совсем другая. Две страницы остались непереработанными.

За обедом Л. Н. хвалил рожь Александры Львовны. Не помнит, чтобы такая рожь была — 20 копен на десятине — высокая, густая. Восхищался тем, как у Чертковых: там 50 человек народу! Поощрял Александру Львовну туда поехать, и она поехала с Сергеем Львовичем и Марией Николаевной. Гольденвейзер будет играть сонату Шопена.

Пришли ученики. Л. Н. встал и пошел с ними заниматься. Вечером Л. Н. не выходил к чаю, не совсем здоров.

7 августа. Утром приехал Кузьмин с Велеминским. С Велеминским Л. Н. начал по-немецки, перешел на русский.

Велеминский провел время с 9 до 2 в лечебнице со мной, потом смотрели сад, дом, библиотеку, пошли к Николаевым. Николаев говорил о том, что теперь не надо ни говорить, ни писать, надо распространять сочинения Л. Н.; их в России меньше знают, чем за границей. Он переводит Рейса в «Соединении и переводе четырех Евангелий»¹. Об издании Генри Джорджа говорил, что для большего распространения их нужно не даром посылать, а цены назначать низкие и объявлять о книгах. Вспоминал слова

- 473 -

Л. Н.: «Две Думы собирались, две Думы рассуждали о земельном вопросе, и хоть бы один человек заикнулся о Генри Джордже».

ТОЛСТОЙ НА ПРОГУЛКЕ ВЕРХОМ БЛИЗ ДАЧИ КОЗЛОВКА

Фотография В. Г. Черткова, июнь — сентябрь 1907 г.

«Л. Н.: Чудная прогулка! Это удовольствие верхом, смирная лошадь, солнце, зелень, живой души не встретил, круг — верст 15» «...Пополудни съездили на катках к провалам. Туда приехал верхом Л. Н. Не слезая с лошади, поговорил с нами и уехал в направлении на Козловку». — Записи от 4 и 5 августа 1907 г.

Л. Н. с Чертковым читали письмо Моода к Л. Н.² Моод теперь переводит сочинения Л. Н. для Черткова. Они, Чертков и Моод, через Томпсона имеют общее дело. Л. Н. о Мооде:

— У меня чувство, что знакомство со мной — сверх его сил (т. е. он сам не дорос до взглядов, которым служит, которые распространять хочет).

Вечером приехали Хирьяковы. Л. Н. с ним в шахматы. Его — Александра Модестовича — будут судить за стихотворение «Мирная марсельеза». Разговор сначала об этом предстоящем суде, потом о третьегодняшней сходке у Чертковых и о многом ином. Потом о духоборах; я прочел письмо Гридчина ко мне о том, что они не согласны, чтобы присланные ими 5000 р. были израсходованы на другое дело, чем на помощь голодающим. Л. Н. сказал, что он рад их решению (употребить их в пользу голодающим).

Разговор о голоде. Кто-то передал слова Суткового, что в Самарской губернии солнце выжгло все — ожидать голода. Говорили о фальшивой роли интеллигенции и правительства в помощи на голоде. Интеллигентам «помогать мужикам», на плечах которых сидят! Это только для успокаивания своей совести — так помогают одни господа.

На возражение, что и духоборы так поступают, Л. Н. сказал:

— Петр. Васильевич (Веригин) как бы тоже господин. Раньше в столовые приходили только самые бедные, потом стали приходить недостаточнее. Теперь по требованию крестьян выдавало правительство помощь всем, заискивало расположение крестьян и потому давало всем без разбора. Когда это все даром, готовое есть, зачем самим дома готовить, приходили

- 474 -

все. (Л. Н. говорил об этом со скорбью, жалостью, стыдом, так же говорил и о своей помощи.)

— Господам, с их уверенностью, что могут устраивать помощь народу, это — блохам устраивать здоровье человека, на котором живут.

Потом говорил, что и решение земельного вопроса подобное. С земельного фонда раздавать землю крестьянам — почему не дворовым, рабочим, чиновникам? К «единому налогу» они не подойдут, который — решительная мера. Витте читал французские книги, газеты и берется устраивать жизнь русского народа, которого не знает.

Хирьяков: А Витте — из них лучший.

Л. Н. дальше говорил, что бюджет теперь 2 500 миллионов, собираемых с народа.

Хирьяков заговорил о том, что в Петербурге ужасно много безработных, надо им доставлять общественные работы; только беда в том, как общественные работы назначаются; сейчас работ не хватит безработным, т. к. уже нахлынут новые рабочие на эти работы; не знают, как быть.

Л. Н. говорил, что нельзя безработным, приходящим, оказывать помощь, что, как только станут им оказывать помощь, то станут являться десятки, масса, между ними такие, которые лишены работы по собственной вине; что вопрос о безработных сводится, в сущности, к земельному вопросу. Дайте возможность работать на земле, и о безработных тогда не может быть и речи:

— Это (удовлетворить безработных) превышает силы каких бы то ни было общественных деятелей, — и сказал французскую пословицу. — Столыпин за это дело берется, я бы не брался. При свободном доступе к земле эта задача отпадет. Тогда пойдут на фабрику работать те, кто за хочет идти добровольно, за плату, от него зависящую; теперь же идут на фабрику с принуждением.

Потом — не помню связи — Л. Н. рассказал, что какая-то барыня в Москве приехала в гостиницу, вошла к нему в вуале, передала 2000: «Пожалуйста, употребите для помощи народу»³. Он в Ясной фонд устроил, из которого в трудных случаях можно было давать ссуды; давали на 10%, раньше одолжали на 50%.

— Потом, - говорил Л. Н., — сменили меня, мирового посредника, как левого — правым, и тут эти деньги куда-то делись.

Зашла речь о Н. Ф. Федорове. Л. Н. тепло, с любовью, добросердечным сочувствием и юмором рассказывал о нем. Он был библиотекарем Чертковской библиотеки в Москве на Мясницкой. У него была своя вера, и единственный его ученик был Петерсон, он жив. Вера их — в воскресение тел всех умерших. Все усилия науки <следует> направить на воскресение умерших. Он писал об этом, и трактат этот находится у Петерсона⁴. Был религиозный человек; на свое занятие библиотекаря смотрел, как на служение другим. 70-летний старик бегал по лестницам доставать книги. Спал на доске, покрытой бумагами и ничем другим.

— Раз я у него, — рассказывал Л. Н., — увидел зимнее пальто и сказал ему: «У вас новое пальто». Он: «Да, у меня два пальто, одно легкое, другое — это, надо бы отдать одно». Сейчас устыдился! Святой жизни был человек. Его знал и Сергей Дмитриевич Николаев.

Потом Л. Н. рассказал про революционера Маликова в 70-х годах. Он был по взглядам близок Л. Н.; потом, под влиянием женщин, сделался православным. О нем Л. Н. вспоминал как о человеке, удивительно добром, сердечном.

Петерсон женат на дочери Огарева, бывшего владельца Телятинок. Об Огареве этом Л. Н. рассказывал:

— Когда мы были мальчиками, он был хвастуном, у нас ему казалось все простым, малым. Мы ему показали на большой пруд. «А вот еще пруд —

- 475 -

нижний». — «Что это за пруд, это лужа, я ее перепрыгну». Разбежался — и бац в середину!

Говорили о Ювачеве.

Л. Н.: Ювачев, хотя я разрушаю его веру, относится ко мне очень хорошо.

Революционеры его книгой о Шлиссельбурге⁵ — недовольны, потому что с любовью пишет о притеснителях, палачах, тюремщиках. Говорили о Морозове, про 25 лет жизни одиночного его заключения. Л. Н. не ужасался ею. Жизнь в одиночном заключении и жизнь на свободе стоит одна другой — и рассказал пример. Сутковой спокойно переносит заключение.

Л. Н. спросил Хирьякова о Леониде Семенове, поэте — имеет ли в литературе имя?

— Он лично интересен мне, — сказал Л. Н. — Живет собственным трудом у крестьян в Рязанской губернии. Изверился в барстве своем. Писал мне и был у меня⁶. То, что и сейчас печатают его стихотворения, это, так сказать, его прежние грехи.

Разговор про религию.

Л. Н.: Мне свойственна моя, но никак не думаю, что она высшая.

8 августа. Среда. Л. Н. ездил к Горбуновым в Овсянниково. За обедом рассказал, что там видел Тодосиенко, который подбивал павловцев (Хилковских 1901 г.); когда они находились в возбуждении, он увлекся. Он был с ними на каторге в Сибири. Они теперь поселились в Иркутской губернии. На Л. Н-ча Тодосиенко произвел доброе впечатление. Когда Владимир Григорьевич припоминал, что Тодосиенко будто бы нарочно подстрекал павловцев, Л. Н. не верил. Л. Н. рассказал, что Тодосиенко говорил ему, что их исправника и других надо жалеть. «Когда один меня ударил в щеку, зубы выбил, я, кроме жалости к нему, ничего не питал»¹.

Утром приехал М. С. Сухотин.

Л. Н.: Я нынче кончил статью «Не убий никого». Это бывают у меня такие периоды. Письма написал. Люблю, когда освобождаюсь.

Софья Андреевна перевела речь на некрасивое лицо Евфросиньи Дмитриевны, как на ней мог Александр Модестович жениться. Л. Н. вспомнил, что у Тургенева была воспитанница Варя², которая ему сказала, что она никогда не видела более безобразного человека, чем Толстой.

— Так что я к красоте лица равнодушен, — прибавил Л. Н.

Разговор о П. А. Сергеенко. Л. Н. защищал его; говорил, что он делает усилия совершенствования (когда кто позади на тысячу миль, то если он проходит столько же в день, как я, то мы равны).

Владимир Григорьевич: Я ничего против него не имею, только он тяжел.

Л. Н.: В этом я с вами согласен.

Михаил Сергеевич прочел Л. Н. анонимное письмо Татьяны Львовны в «Голос Москвы» о том, как крестьяне у них тушили пожар. «Если не помогать друг дружке, так жить нельзя», — сказал ей один старик-крестьянин. Л. Н. письмо понравилось, хочет его поправить и приписать к нему несколько строк, под которыми подпишется³.

Л. Н., сидя на диванчике (все другие около стола), вздохнул:

— Как хорошо быть 80-летним! Не строишь планы: то и то сделать, а просто живешь.

Другой раз сказал: «Старость — радость».

— Какая-то эпидемия устраивать жизнь других, а своей не умеешь устроить, — сказал Л. Н.

Вечером пришел Колесниченко. Он весной бросил Военно-медицинскую академию. Потом работал с Сутковым в «Обновлении» и на голоде в Самарской губернии. Теперь чувствует обязанность помогать материально

- 476 -

матери (непривилегированным трудом). Пока хотелось бы ремеслом каким заняться, столярством. А потом в земледельческую колонию.

Он в Самарской сдал дело помощи голодным в руки доверенных молокан, которых ему указали «братья» (добролюбовцы); они сами перестали распределять помощь и сами отказались от того, чтобы им дали из духоборческих денег на общину, как Сутковой хотел.

Л. Н. советовал Колесниченко и Сутковому, чтобы все-таки кто-нибудь из них туда поехал, а то доверенные, хотя они, наверное, честные, могут быть соблазнены родственниками: кумовство, — только посторонние могут беспристрастно распределять:

— Подумайте, что дали бы здешним крестьянам суммы.

Сегодня Чертковы решили поселиться около Ясной Поляны и построиться в Телятинках. Купили 23 десятины у Александры Львовны, немножко больше половины ее именьица.

С 7 с половиной до 8 по просьбе Л. Н. играл Гольденвейзер. Нравились мазурка Скрябина и прелюд Рахманинова и ноктюрн Шопена. Л. Н. хвалил перо Swan, которое привез ему Чертков.

9 августа. Четверг. Л. Н. нездоров печенью. Все-таки не удержался съездить верхом. Был у Чертковых. Вечером был Велеминский, говорил с Софьей Андреевной.

Л. Н. говорил про «соколов», что они отдают чересчур много физическому. Говорил о сокольском слете в Праге. Объявления слета и картины на них нехороши: бьют на эффект.

По поводу неприличного романа, печатаемого в «Биржевых ведомостях», говорилось о том, как неприятно, противно действуют неприличные рассказы. Л. Н. сказал:

— Разум содействует доброй жизни, добрая жизнь содействует разуму.

К чаю Л. Н. не выходил.

10 августа. После жарких, сухих дней сегодня дождь. Л. Н. нездоровится, не выходил. Утром были среди прохожих два стихотворца, показывавших свои стихи Л. Н. За обедом был Чертков, и с ним Л. Н. побеседовал у себя в кабинете. Пополудни Л. Н. поговорил с Велеминским. Велеминский прочел Л. Н. следующие два вопроса из письма Яначека: 1) Что̀ надо делать, чтобы даже в мыслях не грешить, чтобы достичь мира и равновесия и не только тому человеку, который ничтожности света пережил, но и тому, который их даже не познал. Толстой читал Торо: какого он мнения о его взглядах на чистоту, чувственность, любовь. 2) Может ли человек совершенно возродиться, может ли он волей и трудом через границы своей физической личности витать (schwingen). Л. Н. прочел эти два вопроса в немецком переводе.

Л. Н. хворает; сидел в кресле в кабинете. На первый вопрос сказал:

— Неясно. Это sexuelle Frage*. Это, я думаю, вечная у нас борьба есть, должна быть. Это искушение.

На второй вопрос:

— Странно поставленный вопрос. Разумеется, никто не может знать, что̀ будет после смерти. Я об этом много раз говорил. Да, это какие-то странные вопросы.

Потом попросил достать в его тумбочке около кровати записную книжку; прочел в ответ на первый вопрос.

Мне Л. Н. (после беседы с Велеминским) сказал, что разница между его и Масарика взглядами та, что Масарик признает насилие: не христианин. Понравилось ему определение Халупным характера славян (чехов),

- 477 -

что могут проявить удивительное напряжение сил (Чешское братство), но скоро ослабнут. Велеминский, очевидно, понравился Л. Н.

ТОЛСТОЙ В ГОСТЯХ У В. Г. И А. К. ЧЕРТКОВЫХ

Ясенки, дача Кулешовых, 19 июня — 15 сентября 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

«Л. Н. нездоров... Все-таки не удержался съездить верхом. Был у Чертковых». — Запись от 9 августа 1907 г.

О Канте Л. Н. сказал, что значение его — в его религиозных сочинениях (христианских), а не в сочинении «Kritik der reinen Vernunft», которое превозносится.

Л. Н. говорил об упадке немецкой философии после Канта.

— При отсутствии религиозных воззрений неизбежно наступает упадок и в художестве и в философии, — сказал Л. Н.

Чертков говорил с Л. Н. о Штирнере и что Ницше — только повторение Штирнера.

Л. Н.: У Штирнера нет выработанного учения, а отрывочные мысли, бьет на оригинальность.

Вечером получены письма от двух музыкантов. Из «Посредника» получено десять пудов книг. Мария Николаевна просила из них в Никольское

- 478 -

для библиотеки. Л. Н. очень рад. Мария Николаевна хочет выдавать книги под залог 10 коп., чтобы приучать людей возвращать книги.

Л. Н. о письме и книге немецкого писателя Martin Schlesinger и присланной им книге (L’Houet «Zur Psychologie des Bauerntums»)¹. В письме пишет про русских людей, что он не видит разницы между чиновниками и интеллигентами (на которую напирает пресса); и те и другие ему кажутся людьми слабыми. Одна надежда на крестьян, между которыми есть сектанты, — они столько перенесли и доказали свою духовную силу. Сегодня говорил об этой же книге Колесниченко и мне:

— Книга хороша, где пишет про фабричную работу. Молодой человек, который имел общение с дедом, бабушкой, родителями, грудными детьми, скотиной, природой, лишается воздействия их, очутившись заключенным между четырех стен, между себе равными по возрасту, потому что в фабричной жизни не бывает влияния стариков. Не говоря о телесном, он должен духовно захиреть. Это рабство хуже крепостного; я помню крепостное. Если мне выбирать: быть крепостным у самого жестокого помещика или рабочим на фабрике, выбрал бы первое. Крепостной работает на свободе, у него свой дом, семья окружает его, и обеспеченное существование, а тут (на фабрике) как потеряешь работу...

Мария Николаевна: Как быть без фабрик? Они ведь необходимы при нынешнем строе жизни.

Л. Н. ответил, что при земледельчестве (можно) заниматься ремеслами, как до сих пор было и еще есть: печники, валяльщики, кузнецы, портные и другие.

Мария Николаевна: Можно сократить рабочее время на фабрике.

Л. Н.: Вечный вопрос либерализма: бросить вредное или продолжать его делать так, чтобы делать его менее вредным. Гораздо лучше все сначала начать, чем эти паллиативы. Он (L’Houet) так понимает, что культурные люди — это старые, а крестьяне — это молодые, и пишет, что 30-летняя война менее вредна, чем 30 лет культуры.

11 августа. Л. Н-чу лучше. Дожди.

Я с Велеминским съездил к Горбуновым. Иван Иванович списал Велеминскому названия лучших книг детской русской литературы и других произведений, годящихся для перевода на чешский язык, и биографические данные о лицах, из писаний которых Л. Н. черпал материал для «Круга чтения». Елена Евгеньевна ему помогала. С таким знанием и охотой это исполняли! Вернулся поздно вечером. Л. Н. сидел с Марией Николаевной и Колесниченко, и говорил про книгу L’Houet. Колесниченко, конфузливый и очарованный беседой с Л. Н. (сегодня вечером Л. Н. был особенно великолепен, премило собеседовал), спросил Л. Н-ча:

— Брат Александр (Добролюбов) говорит, что не нужно читать книг. Однако же означил мне, какие он считает лучшими книгами. У меня тут список. Могу прочесть его?

Л. Н. согласился:

— Очень рад.

Колесниченко читал список, и Л. Н. делал примечания*:

«Сочинения Лао-тзе. — Очень хорошо.

Сочинения Конфуция. — Неважно.

«Веды», «Упанишады», «Лотос Доброго Закона», «Джайнровские сутты». — Знаю.

Монгольский катехизис. — Не знаю.

- 479 -

Кабала.		Зогар. — «Еврейское».
Магометанство		Суфийское учение — Бабидское       » Бекташи		«Коран — книга, знаменитая своей пустотой. Арабы хвалят Коран за красноречие; говорят, что язык (изложение) цветной; что нет книги с лучшим языком. Мы в переводе этого не различаем, а остается только пошлость».

Зороастр. «Отрывки из Зендавесты», перевод на латинский язык Anquetil du Perron. — «Как будто слышал».

«Надписи друидов». — ......*

«Молитвы древних американцев». — «Читал, не сочувствую, худо».

Узнать о следах ессеев и гностиков.

«Сочинения мужей апостольских».		— Л. Н. Удивился: «Не нужно знать».
«Сочинения апологетов».

Сочинения Оригена**.

Гераклит и Плотин (эннаиды).

О Плотине (особенно о эннаидах): «Очень хорошо».

Порфирий и Прокл. — ......*

«Святая Тереза». — «Хорошая вещь».

«Цветочки Франциска Ассизского» (fiorotti). — «Ничего себе, а жизнь Франциска Ассизского поучительная».

Сочинения Бёме и Сведенборга. — Да, есть хорошее у них, но так, мистики».

«Рюнсброк Фламандский». — «Не слыхал».

Сочинения Фокса (учение квакеров). — «Очень слабое...».

Ливанов. «Раскольники и острожники». — ......*

Сочинения Паскаля. — «Да».

Сочинения Maine de Biran. — Л. Н. удивился: «Этого не понимает, к чему его Добролюбов приводит».

Сочинения Метерлинка (особенно «Сокровище смиренных»). — Л. Н. видимо удивился: «О боже мой!»

Руссо и Рёскин. — ......*

Посмертная книга Виктора Гюго «Бог». — «У него есть и другие хорошие вещи».

Библия — ......*

Л. Н. помолчал немного и сказал:

— А в общем список странный.

Потом Колесниченко прочел два стихотворения Добролюбова (песни братьев). Л. Н. слушал внимательно и сказал:

— В них ничего нового.

Потом Л. Н. спросил что-то про Кузьмина, а Колесниченко сказал, что Кузьмин писал Малеванному, чтобы приехал.

Л. Н.: Рад ему буду — человек пострадавший. Колесниченко еще раз спросил про книгу учения Конфуция.

— В ней мало почерпнете, читайте один выбор (избранные мысли Конфуция).

Л. Н. (к Колесниченко): Мудрость — знание того, до чего дошли Конфуций, Будда, Кант, Паскаль. Добролюбов советует не читать, молчать. Как же лишиться этого удовольствия? Я стар, а все-таки читаю. Надо отвечать, когда задают вопрос.

- 480 -

Л. Н. принес английскую книгу Каруса с китайским текстом и английским переводом: Лао-тзе. «Тао-те-Кинг (Книга о пути добродетели)»¹

Л. Н.: Вот книга! Тао есть сознание полного единства с богом.

Л. Н. открыл и прочитал: «Когда потеряно Тао, является добродушие; когда потеряно добродушие, является справедливость; когда же потеряна справедливость, является приличие»².

— Это удивительная книга. Я теперь настолько стар, что не конфужусь. Я просто ее буду переводить (с английского, французского, немецкого), хотя это будет далеко от (подлинного) текста. Я было хотел начать учиться по-китайски, потому что я так молод. По этой книге можно по-китайски выучиться.

Л. Н. стал показывать Колесниченко, какой знак какое слово означает. Потом опять читал (переводил) и сказал:

— Чувствуешь что-то великое.

12 августа. Утром уехал Колесниченко, приехал Тенишев. Пополудни приехали М. А. Шмидт, Горбунов, Наживин, И. К. Дитерихс, Велеминский, он же в половине 8-го вечера уехал совсем.

Л. Н. благодарил Ивана Ивановича за книги изд. «Посредника», которые прислал Л. Н-чу для раздачи 10 пудов. С Велеминским простился тепло, он оставил хорошее впечатление.

За обедом очень шумели. Тенишев все говорил, Л. Н. почти слова не мог промолвить. После обеда — шахматы с Гольденвейзером. Потом подсели другие, и Л. Н. беседовал. Спросил Наживина, знает ли про татарина, о котором писал Иконников. Он принадлежит к магометанской секте «полк божий», сидит за отказ от военной службы¹. Тенишев стал отстаивать правительство, что оно должно наказывать отказывающихся по религиозному убеждению, а то откажутся и другие не по религиозным причинам.

Л. Н.: И прекрасно. Они готовы страдать. Государство должно их преследовать.

Разговор о книге евангелического пастора A. L’Houet «Zur Psychologie des Bauerntums».

Л. Н. прочел вслух заключение, из которого видно направление всей книги.

Л. Н.: Мне кажется, что это славянская черта — при религиозном убеждении отсутствие всяких соображений: семейного... (?) У Лютера этого нет.

Разговор об эсперантском съезде в Кембридже. Л. Н. читал реферат в «Review of Reviews». Присутствовали представители 30 наций. Наживин сказал, что все это напрасно, эсперанто не имеет будущности, потому что это искусственный язык.

Л. Н.: Ведь это упрощено, сокращены грамматика, слова. Вавилонская башня наделала беды.

Наживин сказал, что, живя в Финляндии с прекрасным народом, патриархальным, около Пернео, лишен был возможности иметь с ним общение из-за незнания языка: «Да, Вавилонская башня!»

Л. Н.: Мне кажется, это кончится; через пять веков будет один язык. Есть еще бо́льшие нелепости: сделать крестьян собственниками. Единственное объяснение — это макиавеллизм, это ядовитый макиавеллизм: сделать из крестьян собственников. У кого будет 15 тысяч десятин, сможет указывать на другого, у которого 14 десятин, что он тоже собственник. Хуже Вавилонской башни. Безземельные же останутся. Я не верю в макиавеллизм (в смысле, что он будет иметь прочное действие).

Потом зашла речь о хуторском хозяйстве и о том, что новым циркуляром министра внутренних дел поощряется выделение хуторов.

- 481 -

Л. Н.: Это хуторское хозяйство... Я думаю, что на это крестьяне не пойдут.

Наживин: Упорно не идут.

Тенишев стал утверждать, что некоторым выгодно закрепить за собой те полосы, которые имели в 1906 г., не выходя в хутора.

Л. Н. возражал, что не может быть выгодно, т. к. крестьяне уравнивают полосы на мирских сходках; если на одном поле вышла кому получше полоса, то в другом дают ему похуже. Как кричат при этом — целый день. Сравняют какие-нибудь болотца да еще жребий бросают.

Наживин помнит хорошо эти крики с детства, когда отец его был старостой.

Иван Иванович рассказал с ужасом, о чем полны газеты; как в Пермской губернии у отшельника, бывшего каторжника, нашли в бане десятки трупов женщин-богомолок в гробах. «Русские ведомости» на днях писали, Л. Н. не поверил и сказал:

— Это дворник Алексей выдумал (намекая на его выдумку третьего дня об экспроприаторах в лесу).

Л. Н. вспомнил, что читал в «Новом времени», что конфисковано «Изложение Евангелия» с примечаниями. Недавно — «Не убий» (издание «Обновления»).

— Все более и более конфискуют мои писания, — сказал Л. Н. вдумчивым, серьезным тоном.

13 августа. Понедельник. Приехали Сергей Львович, Сулержицкий.

За обедом Сулержицкий рассказывал про своего 4-летнего сына, как тот страшится ужасного; когда ему рассказывают о волке, не дает договорить.

— А мы в газетах только это и пишем, — заметил Л. Н.

После обеда Сулержицкий представлял, как поет фонограф. Все хохотали до боли. Л. Н. должен был встать из-за стола, настолько смеялся. Потом Сулержицкий пел русские, цыганские песни и другие. Разговаривал с Л. Н. о режиссерстве, актерах.

Л. Н. вспомнил Мартынова, лучшего русского актера, какого знал, видел его в «Ревизоре» (Хлестаков).

Л. Н-ч Сулержицкому касательно его способностей актерских, художнических, умения петь, плясать и т. п.:

— У вас собрание талантов.

В 7 часов уехали Чертковы, Варвара Михайловна, Хирьякова (совсем).

Л. Н. не ушел к себе, а остался слушать Сергея Львовича, игравшего на фортепиано, и Сулержицкого. Сергей Львович сказал, что по пути читал что-то Макса Нордау.

Л. Н.: О нем можно сказать: «He has got more brains than is good for him»: «<У него> больше ума, чем ему нужно»¹, употребляет его, куда не надо.

Софья Андреевна сказала, что стала читать что-то Марселя Прево.

Л. Н.: Марсель Прево очень талантливый.

Л. Н. получил письмо от Макасеева-духоборца².

Это лето — хотя менее, чем прежние, — все-таки шумно, беспокойно Л. Н-чу. Сегодня с 6 до половивы 11-го пробыл в обществе и к 11 опять выходил.

Софья Андреевна жаловалась, что конокрады увели четырех лошадей.

14 августа. Вторник. Возивший меня к больному угрюмовский извозчик, ездивший в Туле 25 лет, ругал Софью Андреевну и Л. Н. Ужасно ненавидит помещиков. Готовятся к забастовке. А на днях яснополянский

- 482 -

крестьянин 60 лет, живший одно время в писарях и читавший газеты, говорил мне, что Л. Н. должен благодарить их (яснополянских крестьян), что его не жгут.

Вечером приехали Чертковы, Варвара Михайловна, Дорик, Дашкевич, Гинцбург, Гольденвейзер.

Л. Н-чу было вечером, наверно, слишком шумно, несколько разговоров разом, и потому просил Сулержицкого петь. Гинцбург изображал портного, ребенка, рассказывающего сказку, и другое. Сулержицкий — ученика-заику, отвечающего урок об Аврааме и трех странниках, «Рыбу в вазе» и другое. Сергей Львович и Гольденвейзер играли на фортепиано¹. Уехали Сергей Львович с Марией Николаевной и Сулержицкий.

15 августа. Среда. Утром приехали А. А. Берс с дочерью, П. А. Берс с сыном. Л. Н. был им очень рад. В разговоре вспомнил представления вчерашнего вечера, что лучшее было — «рыба». Л. Н. присел к П. Г. Дашкевичу и говорил с ним сначала о каком-то солдате-забайкальце, который был утром здесь и который удивлялся убийствам, погромам, грабежам в России и говорил, что их легко прекратить публичными казнями. Он видел в Маньчжурии китайскую смертную казнь. Палач говорил прочувствованную речь: зачем его довели до того, что он должен человека казнить; многих довел этой речью до слез. В Маньчжурии, в провинции, величиною с губернию, пять-шесть казней в год за воровство.

Л. Н.: Ваши революционеры должны этому, ведущему к практической цели, сочувствовать.

П. Г. Дашкевич ответил, что, во-первых, не признает себя революционером, а, во-вторых, революционеры — не за казни, насилия; они допускают их только временно, пока не заменят существующие власти. Л. Н. сказал, что надо сейчас никого не убивать, а не «Пока убивать». Л. Н. в 2 часа пришел к теннису, посоветоваться с Петром Андреевичем о приехавшем в трехнедельный отпуск солдате из Бабурина, у которого недавно единственный брат умер и которому, по просьбе его матери, Л. Н. вчера попросил Сергея Львовича написать прошение, чтобы его не потребовали в войско¹. Теперь пришли и мать и солдат. Оба требовательные; когда им Л. Н. отдал письма, мать попросила еще полтинник на путь в Крапивну. Л. Н. отказал. На вопрос Петра Андреевича, много ли таких обращается к нему, ответил, что много, и особенно письменно просящих денег, особенно теперь, когда в какой-то газете было напечатано, что он располагает какими-то фондами. Баба с сыном все не уходили, Л. Н. пошел к ним и, когда вернулся, сказал, что она надоедлива и солдат дерзок. Видит генеральский чин Петра Андреевича, которого Л. Н. привлек к разговору, и не снимает шапки.

Когда об этом говорил, пришел мужик 45 лет и поклонился Л. Н. в ноги. Л. Н. останавливал его, потом просил встать и, когда тот не вставал, Л. Н. сказал ему: «Тогда и я тебе поклонюсь» и тоже поклонился в ноги (и тоже становился на колени). Мужик сказал, что он погорелый из деревни... (далекой, я не знаю ее).

Л. Н.: Когда и сколько сгорело?

Мужик сказал, что сгорело три дома такого-то числа.

Л. Н.: Ступай, ничего не дам. — Мужик повернулся и без слов быстро ушел.

Л. Н.: Тоже нехороший. Услыхав, что здесь дают погорелым, достал документ и пришел один из трех, и так поздно. Приходят сейчас же после пожара.

Потом разговорился о революции, о земле с Петром Андреевичем, который во всем полемизировал, и Дашкевичем. Л. Н. был усталый и нервный, говорил вяло и как будто для того, чтобы поговорить с гостями и сказать полезное им, но говорил как бы по долгу и спеша, или мысли его

- 483 -

были инде, или был слишком усталый, или недоволен собою, что осуждал бабу с солдатом и не дал погорелому. Собирался к Чертковым на сходку, пошел к дому за хлыстиком и поехал на Делире.

Вечером разговор с Александром Андреевичем о его сыне Саше, покончившем самоубийством. Л. Н. говорил, что причина: нет религии. Что-то неладно, и это надо устранить. Когда Александр Андреевич говорил, что ему нужно было занятие, Л. Н. сказал, что человек не может быть без занятия, сам себе его находит, соответственно внутреннему миросозерцанию.

Софья Андреевна обвиняла женщин в его смерти. «Всех шлюх перевешать!»

Л. Н.: Я в новой статье своей («Не убий никого») пишу, что если позволим себе кого-нибудь убить, то перебьемся все: правительство — революционеров, революционеры — правительство, рабочие — фабрикантов.

Говорили о земле. Петр Андреевич отстаивал собственность, что только при собственности можно улучшать культуру поля и что поэтому проект Генри Джорджа никогда не осуществится.

Л. Н. говорил, что он видит два выхода. 1) Генри Джордж, и что Генри Джордж — единственное и теперь возможное решение, которое может осуществить Столыпин, хотя шансов на это из миллиона — один; 2) непризнание правительства, неподчинение ему, неприбегание к суду Дашкевича (Дашкевич стоял возле), когда Л. Н. с Петром Андреевичем имеют какое дело, сами могут его уладить.

Петр Андреевич сомневался, что это когда-либо будет.

Л. Н. повел глазом на играющую в теннис молодежь и сказал:

— Их внуки помрут, а будет. Сегодня первый осенний день.

16 августа. Утром, в 8.20 я постучался в спальню Л. Н., чтобы перевязать ему ногу. Л. Н. просил подождать минуту. Через секунд десять позвал; держал записную книжку в руке.

— Я сейчас записывал, вспомнился стих Шиллера, — и Л. Н. сказал его по-немецки приблизительно так: «Wende die grösste Kraft auf den kleinsten Punkt an»* ¹.

Л. Н. занимается, вероятно, «Кругом чтения» для детей².

У Л. Н. был молодой человек Краморев, которому я год тому назад Писал (отвечал за Л. Н.)³; он обедал, Чертков и А. Вере с сыном Георгием. Александра Львовна поехала верхом, долго не возвращалась. Л. Н. сказал, что сегодня первый раз побоялся за нее: одна ездит. На замечание Черткова, что тогда и его Диме одному опасно ездить, Л. Н. сказал, что нет, что мужчина внушает уважение, женщина — вызывает.

Л. Н. с Чертковым — про какого-то солдата из посетителей Черткова, который на вчерашней сходке (удалась, было около 30 человек) говорил, что солдаты не должны стрелять в рабочих, что можно поступать в солдаты, но только когда прикажут стрелять в рабочих, тогда не стрелять. И он уверен, что это так и будет уже с будущего года.

Л. Н.: Это революционный прием — иметь в виду цель.

Л. Н.: Я читал сегодня книгу Наживина: «Чего хотят сектанты»⁴. Книга прекрасная и название хорошее. Первый рассказ — «Не наш», анархист из народа в настоящем смысле и конец его трогательный — коробки клеил, дети кругом него, его любили. Иван Иванович мне говорил, что запретили рассказ Наживина. Помню из него, как человек-атеист в церкви вышиб у попа из рук чашу, поп заплакал. — Когда Л. Н. это рассказывал, тоже зарыдал.

- 484 -

— Это так повлияло на человека, что он смирился и переменился, — докончил Л. Н.

Софья Андреевна сказала, что она тоже читает что-то Наживина:

— Он умный и много предметов у него, о которых пишет.

Л. Н.: Наживин женат на еврейке — религиозная, умная, кроткая женщина. Прекрасная мать. И ему из-за нее нельзя жить везде в России.

Л. Н. позвал Краморева к себе в кабинет. Потом Краморев играл на фортепиано и в 8.40 уехал с Чертковым к нему.

17 августа. Утром перевязал Л. Н-чу рану на ноге. За завтраком Л. Н. читал «Иллюстрированное приложение к «Новому времени»». Пополудни я с Александрой Львовной поехал на стенографический урок к Варваре Михайловне в Ясенки к Чертковым. Там на веранде Л. Н. сидел у стола, пил чай и разговаривал с Кузьминым о Кропоткине и анархистах-революционерах. Кузьмин говорил, что Кропоткин допускает покушения.

Л. Н.: Ожидаемыми последствиями никак не можем руководиться в своих поступках.

Говорили про солдат, возвращающихся из Маньчжурии, у которых раскрылись глаза.

Л. Н.: Японская война — такой толчок в пробуждении русских! По-революционному можно войну желать, ради желанных последствий (по-христианскому — нельзя).

К обеду приехал Дима, потом Владимир Григорьевич, Перна, Гольденвейзер. Л. Н. играл в шахматы и разговаривал с ними. В четверть 10-го уехали. В это время привезли почту из Тулы, Л. Н. взял ее и пошел в кабинет, остановился и сказал:

— Буду читать письма: один просит 200, другой 1000 рублей. Ах, как это тяжело! Иногда жалостное письмо, но знаешь, что это невозможно.

18 августа. Утром пришел к Л. Н. перевязывать ногу. Л. Н. желал так оставить, без перевязки, хотя ранка довольно глубокая и не скоро заживет, но согласился на наложение сулемовой марли, ваты и прикрепление коллодием. С оживлением, радостью в голосе спросил:

— Видели вы рабочих, которые дожидаются? Они приехали из Тверской губернии поговорить (со мной). Слесари из Бологово.

Утром же приехал генерал В. Ф. Ильинский (из Харькова), 63-летний моложавый старик-патриот, видеть Л. Н. и поговорить с ним о патриотизме. Говорил про Линевича с уважением, как про решительного человека; про Куропаткина, что он завистлив и окружил себя бездарностями; некоторые из них ему вредили. Потом говорил, что войну надо было продолжать — и не была бы проиграна; японцы при Мукдене были разбиты, четыре месяца ни на шаг не подвинулись. Это Л. Н-чу верилось. Линевичу царь сказал, что он один был за продолжение войны. О себе Ильинский говорил, что хотел идти на войну, чтобы себя проверить и чтобы дать детям пример.

Л. Н.: Декабристы, мои отцы, при их христианстве искренно полагали воинское дело самым высшим; нам же этого нельзя при нашем христианстве.

Ильинский: А Фольмар на Штутгартском съезде социалистов нынешним летом говорил, что социалисты пойдут сражаться с внешним врагом государства¹.

Л. Н.: Они не христиане, они материалисты.

Приходила дёминская баба-попрошайка «Халявка», пожаловаться, что старшина присудил ее на пять дней в холодную за то, что не хотела кормить пастуха и выругала старосту. Л. Н. удивлялся, как от нее — нищей — требовать кормления пастуха. И сказал:

— У нас выбирают в старосты или самых умных или когда не годится

- 485 -

в подпаски, в пастухи: «В старостах походит». — И потом поехал в волостное правление заступиться за нее, чахоточную.

Вечером были Горбунов, Изюмченко, Шатов (учитель в школе на свободных началах для заброшенных детей), Абрикосов, К. Конашевич, Боровой (поляк).

Я вернулся с урока стенографии поздно вечером, у Л. Н. нахмуренные брови, страдальческое лицо, улыбки нет; вероятно, у него боли или другое страдание, нравственное, которого не показывает, а старается, как всегда, спокойно перенести, преодолеть в себе.

Л. Н. спросил Изюмченко:

— Что у вас в Сибири?

Изюмченко рассказал про кооперативы в Барнауле. С Досевым о македонской революции.

20 августа. Пришли от Чертковых М. С. Дудченко, Граубергер, пополудни Кондратий Малеванный с Кузьминым. Л. Н. разговаривал с Малеванным вдвоем на террасе около трех четвертей часа. Потом пришли туда Дудченко, Граубергер, Софья Андреевна, Мария Николаевна, я, Мария Александровна. Л. Н. представил Марию Александровну Малеванному так:

— Самый близкий нам человек.

21 августа.

Л. Н. (о Дудченко): Митрофан Семенович располагает к себе, хороший, добрый.

Приехала С. А. Стахович. Были: учительница, Боратынская, просители из Тулы, выпивший писатель.

Л. Н. признался С. А. Стахович, что он читает газеты. До сих пор читал под предлогом нездоровья, когда бывал умственно слаб. В «Новом времени» статья Меньшикова «Два пророка». Из-за нее Чертков поспорил с Л. Н. о Меньшикове. Л. Н. отстаивал его, отмечая две черты Меньшикова: твердость и мужественность*.

Пополудни Л. Н. поехал к Чертковым — к Малеванному. Там же и послушник из Почаевской лавры, 28 лет, сын полковника, который был утром у Л. Н., и Л. Н. посоветовал ему сходить к Чертковым; послушник этот тяготится праздностью монастырской жизни. Читал сочинения Л. Н., между прочим: «В чем моя вера?», «Разрушение ада и восстановление его». Л. Н. читал ему 21 августа в «Круге чтения» о молитве Канта². И спросил его, как после этого можно молиться о......** ³

— А как этот Кант, — заметил Л. Н., — считает себя философом, а он нравственный, религиозный учитель.

Уезжала Варвара Михайловна к Чертковым, где будет теперь жить. Я ее отвозил. На Муравке, в полдороге к Кочакам, встретили Л. Н., несся вихрем на Делире. Сидит крепко, не шелохнется, не как 80-летний. Самой быстрой рысью едет. Не узнал нас по близорукости своей. Варвара Михайловна ему крикнула прощальный привет, я ужаснулся ее неосторожности. Л. Н. удивительно быстро остановил лошадь, почти осадил ее, повернул и простился с Варварой Михайловной.

У Чертковых увиделся с А. П. Ивановым, Калачевым, малеванцами. Были две учительницы из Казани. Вернувшись в Ясную, за чаем застал приехавшего Абрикосова с одними дамами, рассказывавшего им, что конюх Филька, приводя лошадь Марии Александровне, видел монаха, уходящего от Л. Н., и сказал Абрикосову: «Вот как у нас, попы стали приходить, душу свою исповедать».

- 486 -

Пришел Николаев; с ним Л. Н. говорил, что на старости лет пришел к тому, что как о земле, так и об уважении к чужому труду и о боге, в своих взглядах с крестьянами сходится. Крестьяне говорят: «Бога в нем нет» — о человеке, в котором добра нет. Л. Н. сознает в себе созерцающего до бесконечности... и в собаке есть что-то подобное, и в природе. Везде бог. Но, как крестьянин непрочь признать богом и Иверскую, так он, хотя признает землю ничьей — божьей, — непрочь купить себе участок в собственность.

Л. Н. привез стихи Анны Максимовны, которые ему передал у Чертковых М. В. Булыгин.

Дал их прочесть Софье Александровне. Софья Александровна, прочитав их вслух, высказалась, что плохи.

Л. Н.: Я стихов вообще не люблю. В этих — самая правда. Сыну ее предстоит отбывать воинскую повинность, она сочувствует ему и выражает это в стихах.

Александра Львовна, только что вернувшаяся от Чертковых, рассказала, какие малеванские женщины веселые, особенно младшая, у нее восемь человек детей. И как пели их божественные песни, заунывные, похожие на малороссийские народные песни. Очень верно поют, хорошее вторенье.

Л. Н. (к Юлии Ивановне): Я так слаб, письма не хочется писать. — И спросил ее про какое-то письмо.

Александра Львовна говорила, что старушек и особенно Малеванного иногда не понимает на их языке малороссийском. Л. Н. подтвердил и сказал, что Малеванного трудно понять и потому, что зубы у него выбиты (полиция ему выбила) и что говорит без знаков препинания.

Л. Н.: Сегодня очень хорошо поговорил с Николаевым. При христианском взгляде понятия собственности нет. Оно явилось при признании насилия. <Человек> пользуется вещью, <созданной его трудом;> христианин ее и не возьмет. От людей же, употребляющих насилие, надо ее огородить.

Софья Александровна: Когда Таня приедет, она мне скажет: «Я тебя не пущу, пока не уяснишь себе Генри Джорджа». А я его не хочу и не могу понять, потому что знаю, что это фальшь.

Л. Н.: Я вам его объясню, пока Саша обойдет вокруг стола.

Александра Львовна как раз встала, чтобы проститься. И Л. Н. в одном предложении высказал суть учения Генри Джорджа.

Софья Андреевна: Ты про Генри Джорджа 22 года тому назад (я сегодня читала в своих Записках) точно то же высказал, что теперь говоришь. Однако же земельный вопрос ничуть не подвинулся.

Л. Н.: Это как крепостничество. Уже Радищев, декабристы сознавали грех крепостничества. Когда Тургенев писал «Записки охотника», прошло 30 лет со времени декабристов, и людям, которым рост сознания не виден, казалось, что ничего не изменилось, а какое изменение, уже тогда, в мои молодые годы было: помещики не пользовались всеми правами (как-то: переселением крестьян...) так, как теперь многие перестают пользоваться правами собственности земли. Малеванный говорил про торговца, который отдал 300 десятин крестьянам. Братья Шейерманы — один отдал землю крестьянам, другой устраивает на ней общину. Разница только, что тогда стыдились перед Европой, и это был стыд фальшивый, а теперь — перед богом, совестью.

Стали вспоминать, кто еще отдал землю и как часто помещики предпочитают продавать подешевле землю крестьянам, чем дороже — купцам.

Л. Н. сказал Абрикосову о его статье «Биография Архангельского», что не хочется ее бегло прочесть, а делает свои отметки. Хрисанф очень рад, просит Л. Н-ча, чтобы вычеркивал целые страницы.⁴

- 487 -

«ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ГРАФА Л. Н. ТОЛСТОГО, ВЫШЕДШИХ ЗА ГРАНИЦЕЙ»

СПб., 1907

Издание Е. В. Герцика. Том III

Титульный лист

В августе 1907 г. книга была изъята из продажи. «Все более и более конфискуют мои писания», — сказал Л. Н. вдумчивым, серьезным тоном». — Запись от 12 августа 1907 г.

Мария Александровна просила прочесть Евангелие для детей, Л. Н. дал. В 11 ушел к себе.

22 августа. Пополудни приехал Чертков с Перна и снимал Л. Н. на балконе у его кабинета. Перна имел с Л. Н. дело о новом «Круге чтения», месяц которого Л. Н. дал ему снова распределить по дням.

Сегодня день рождения Софьи Андреевны, ей 63 года. За обедом: М. А. Шмидт, Чертковы, М. Н. Ростовцева, Абрикосов, Гольденвейзеры.

За обедом Л. Н. говорил сперва о Досеве — болгарине, который сопровождал его сегодня, когда он уезжал верхом от Чертковых (бежал возле лошади). Л. Н. спросил его, чем кормятся в колонии: фасолью, арбузами, а еще чем? — «фасолью», — рассказывал с доброй улыбкой Л. Н. Хвалили его все.

Дима: Сегодня соскучился по своей Болгарии.

Л. Н. спросил Юлию Ивановну, какой это англичанин Лонг был у него? Читал в «Объединении» № 37 (петербургская правая газета), его посещение Ясной Поляны¹. Верно описано. Там же (и раньше в «Новом времени») дней десять тому назад читал про самосуд крестьян над поджигателями — «ужасно»! Там же перепечатано письмо Л. Н. (из «Голоса Москвы»)².

Чертков: Интерес к вам растет.

Софья Андреевна: Нет войны, революция проходит, остается один Лев Николаевич, которым можно интересоваться. Когда я просила в Историческом музее шкаф для писем Льва Николаевича, которые хотела перевезти, с какой охотой пошли навстречу. «Лев Николаевич — эпоха истории русской», — сказал мне директор музея³.

Л. Н. покраснел и остановил Софью Андреевну.

Софья Андреевна: Что, ты жалеешь, что ты Лев Николаевич?

- 488 -

Л. Н. (улыбнулся): Это другой, но я с ним знаком.

Смех. Анна Константиновна с конца стола к нам:

— Очень мило, когда Лев Николаевич конфузится. Удивительно сохранил детскую свежесть.

Шахматы с Гольденвейзером до 9. В десять опять вышел к чаю, посидел минут 10—15, простился с Х. Н. Абрикосовым, взял чашку чаю и пошел к себе.

23 августа. Пополудни Л. Н. ездил с С. А. Стахович к провалам. Перед обедом на веранде Софья Александровна с удивлением:

— Как Лев Николаевич ездит! Как горец, как черкес!

За обедом Л. Н. с Чертковым о студенте и крестьянине, которых тот к нему послал:

— Утром вышел, сидят двое на скамейке, подумал — просители, тяжелое чувство, а они с двух (разных) концов сошлись с вопросами. Мужик — славный¹.

Потом (с мужиком) Л. Н. разговорился о том, что у «Посредника» стало мало книжек против пьянства: разошлись. Чертков хочет постараться, чтобы Сытин снова печатал свои старые.

Софья Андреевна стала говорить про холеру, где она уже есть и что не миновать ей захватить и наши места и как ее беречься и лечиться от нее. Чертков спросил Л. Н., есть ли холера? Л. Н. говорил, что холеры не надо бояться. Вспомнил, как когда-то при отце, во время холеры, они обедали в липовой аллее и дед ее (показал головой на Софью Андреевну) — Исленьев, удивлялся: «Вы грибы едите?»

Чертков: Те заболевают чаще, кто боится.

Сегодня был теплый, ясный день. Л. Н. показал, какое белое небо.

За столом остались сидеть: Софья Андреевна, справа от нее Л. Н., слева — С. А. Стахович, Чертков писал что-то у другого стола. Софья Андреевна заговорила про Измайлова, что хорошо пробрал нынешнюю русскую литературу².

С. А. Стахович решительно сказала:

— Нет русской литературы, — и посмотрела на Л. Н., ожидая, как он отзовется.

Л. Н. в раздумье молчал.

Софья Андреевна стала рассказывать про памятник А. П. Чехову, который строят в Баденвейлере³, Софья Александровна — про похороны его тела в Москве.

Л. Н.: Ох, ох! Охаю на суеверие важности, которую приписывают телам. Когда брат Николай умер в Hyères⁴, Голицына хлопотала, чтобы отпеть, писала православному священнику в Тулон. Когда прошел день, другой, тело портилось, запах, я пошел к ней и сказал: «Если не приедет завтра, я положу тело на телегу и закопаю где-нибудь». Дело в том, чтобы с приличием убрать. Для этого и гроб, чтобы не таскать за ноги...

24 августа. Пятница. Прекрасный день. Софья Андреевна пополудни ходила за грибами, а потом пила с нами чай (Александра Львовна, Юлия Ивановна, Надежда Павловна). Вчера Л. Н. дал Софье Андреевне списывать что-то вроде малого катехизиса: о соблазнах и борьбе с ними¹. Во время обеда много просителей, особенно тульских. Л. Н. читал в газетах об убийствах городовых в Лодзи, Вильне и Одессе и ужасался. После обеда Владимир Григорьевич пригласил Л. Н. играть в шахматы. Л. Н. сна чала не решался, т. к. оба играют без задора, потом же согласился и даже настаивал. Александра Львовна сбегала в залу за шахматами, и Л. Н. стал играть на веранде. Во время игры Владимир Григорьевич сказал Л. Н-чу:

— Вы очень по-христиански играете, раскрываете свои планы, даете советы.

- 489 -

Я с Александрой Львовной и Надеждой Павловной пошли гулять на шоссе. Чудный вечер, золотой закат, яркое освещение старой дороги и жнивья на Кабацкой Горе; около березняка табор цыган, в березняке огни. Встретили кучера Адриана, едущего из Тулы с провизией на телеге и привязанным Гафизом, новой любимой лошадью Александры Львовны. Большая почта из Тулы Л. Н-чу 19 писем и 12 повесток на заказные. Утром привезли ему почту из Козловки, пополудни — из Ясенок.

У себя в комнате застал Картушина, Кузьмина, Досева, Перна, А. П. Сергеенко и Владимира Григорьевича. Последние говорили о какой-то статье Владимира Григорьевича, которую Л. Н. сейчас поправлял².

Чертков: У Льва Николаевича есть потребность и способность аккуратности, как он поправляет свои и чужие статьи!

Говорили о новом номере «Молодой воли», который должен вскоре появиться и в котором выйдет как первое приложение «Не убий никого» и как второе — «Тайная вечеря» Ге с текстом. В «Молодой воле» же Владимир Григорьевич хочет печатать письма к Л. Н. отказавшихся от военной службы. Говорил о последних письмах Безверхого, что они очень трогательны.

В 8 пришел Л. Н. и позвал всех к себе. — «Беседовали очень хорошо», — сказал мне Сергеенко. В 9 вышли к чаю.

Л. Н. спросил Кузьмина о девушках-революционерках. Кузьмин ответил, что деятельные были некрасивые.

— Но были и красивые, — заметил кто-то, — сестра Беневского, Волкенштейн...

Софья Андреевна: С ней муж развелся, когда ее присудили пожизненно, и женился на другой. А когда после 13 лет вышла из тюрьмы, у ее мужа оказалось две жены: он пожалел ее и вернулся к ней. А другая его жена, добрая, ему позволила это.

Кузьмин (очень застенчиво) и Картушин расспрашивали об этом. Разговор был очень хороший, приятный. Кузьмин упомянул про Стародворского — просидел 22 года в тюрьме — и у него ни тени злобы против судей и тюремщиков.

— У Ювачева, просидевшего долгий срок в Шлиссельбургской крепости, судя по его книге, тоже нет злобы, простил их, — сказал кто-то.

Л. Н.: Странно и приятно слушать.

Кузьмин говорил о перемене внешних условий, что надо куда-то съездить.

Л. Н.: Это мне так ясно, что никуда не ходи, все внутри тебя, все усилия употреблять на работу в себе, на углубление в себя. Искать в себе, а не вне себя; напрячь усилия на устранение того, что мешает проявлению божества в тебе; внешние условия — только последствия внутренних перемен.

Кузьмин опять настаивал на своем.

Л. Н.: Внутреннее изменение — главное, внешние изменения — это последствия, нельзя заботиться о последствиях, они всегда будут соответствующие. Мне последнее время так ясно, что я не Толстой, вы не Картушин, а я и вы — то божественное начало, которое чувствуешь в себе, которое во всех нас. В последнее время нехорошее чувство к человеку, который тебя ненавидит, часто пробовал побороть в мысли посредством любви. Это удавалось. И мысль о нем (о том человеке) прямо любовь вызывает.

Чертков уехал верхом, молодежь пошла пешком. Все высокие ростом.

25 августа. Суббота. Прекрасный жаркий день. Л. Н. пешком к Чертковым. За обедом Чертков, Изюмченко, с которым Л. Н. после обеда гулял. Потом Изюмченко сам обходил Ясную Поляну, хотел всю видеть; вырезал себе палку из орешника, взял детям по яблоку (обещал принести.

- 490 -

им из Ясной Поляны), зерна хочет посадить, просил выслать желудей. Л. Н. дал ему «Круг чтения», Изюмченко просил подписать.

Изюмченко — мягкий человек и застенчивый, но рассказывает с оживлением; умен, здоров, крепок и ловок.

Л. Н. (о нем): Он теперь обеспечен, и прощено ему все, только еще в паспорте обозначается, к чему был присужден. Состоит сторожем при школе, получает 15 рублей в месяц, а остальные — 5 рублей — сапожничеством зарабатывает. Жена его из привилегированного класса. Я его книжки («Дисциплинарный батальон»¹) не читал, а хвалят и Чертков и вы. Буду читать, и надо бы ее «Посреднику» снова издать, пока такое время. Теперь отказы от военной повинности часты, нужна будет.

26 августа. Воскресенье. Л. Н. ходил пешком в Овсянниково, куда в один конец семь верст, чтобы видеть Ивана Ивановича; слышал, что сегодня приедет, но не приехал. Поговорил с Марией Александровной, Федотом Мартыновичем, тот рассказал ему свою жизнь. Л. Н. говорил об этом за обедом, когда Софью Андреевну отозвали и она со старостой телятинским препиралась, волновалась. Телятинские не заплатили ни одну из двух аренд и свезли весь урожай. Новый приказчик не знал, что они должны уплатить, — и молчок. Софье Андреевне как-то пришло в ум позвать старосту и спросить его. Слышны были перекоры. У Л. Н. нынче из таких дней, когда он ужасно расстроен, тяготится барским положением.

— Зачем мы это делаем? — говорил он, намекая на неприятные раз говоры, которые вела Софья Андреевна со старостой телятинским, — за чем это?.. Ах, что мне рассказал Федот Мартынович, как мне было совестно... Утром, когда пошел гулять, встретил... (Л. Н. назвал одну худощавую, сгорбленную яснополянскую старушку-прабабушку*) несла свясла: спереди пуд, сзади пуд — вероятно, их утром сама свивала, и пополудни, когда возвращался с прогулки, плелась домой, а мы: прогулки, фортепиано...

Л. Н. почти ничего не ел за обедом; к концу обеда сказал Александре Львовне, чтобы не брала фортепиано. В доме есть два фортепиано, а Александра Львовна хотела взять новое, хорошее. Л. Н. был очень расстроен, чему способствовало и нездоровье.

После обеда я с Александрой Львовной пошли гулять к шоссе. Чудный вечер, ясное небо, над Воронкой стелилась густая мгла белой тучей; за Засекой золотистый закат. Александра Львовна, которая всегда перед матерью берет сторону крестьян, разговорилась о том, что «как баре живем, как совестно». Потом про сегодняшнее нападение на купчиху, живущую в Угрюмах. Когда она ехала домой, в версте от Ясной Поляны, вышли из леса и напали на нее двое с вымазанными лицами и ограбили ее, сняв с нее серьги. Этих двух видели уже многие, они, должно быть, скрываются в Засеке несколько недель. Это они напугали дворника Алексея две недели тому назад.

Л. Н. вечером занимался и читал Изюмченко «В дисциплинарном батальоне», а потом Е. И. Попова «Жизнь и смерть Дрожжина»¹. Вышел в 11 чай пить.

Видя у меня «Новое время», спросил, что читал?

— Буренина об Андрееве («Жизнь человека»)², — ответил я.

— А! — А потом, как бы для себя (Л. Н., наверное, читал этот отзыв Буренина), сказал: — Действительно. Бессмыслие, самоуверенность, что «бы удивить всех. — Потом сказал: — Подражает Метерлинку. Есть которые в нем находят что-то. Никакого таланта в нем (Андрееве) нет.

- 491 -

Софья Андреевна сказала Л. Н., что сегодня ей сказала Ольга Ершова, чтобы одна в лес не ходила — убьют. «Так ненавидят меня яснополянские, угрюмовские мужики», — прибавила Софья Андреевна. Л. Н. над этим посмеялся.

27 августа. Утром приехали Н. М. Сухотина, А. И. Толстая. Л. Н., возвратившись с прогулки, зашел на крыльцо за почтой. Сказал мне:

— Эти два стреляли в помещицу. Ведь это так и должно быть: правительство стреляет (своим правом пользуется), и они своим правом пользуются. Еще довольно мало.

За чаем Софья Андреевна говорила, что ей снилось все про Таню и Машу — невестку, которые хотят приехать к завтрашнему дню рождения Л. Н.

Л. Н.: Как ярко я вижу то, что говорил Паскаль, что различие между жизнью и сном только в том, что сон не повторяется (а жизнь со дня на день — да, на ночь засыпаем)¹

Вечером Л. Н. с Николаевым. Николаев мне передал, что говорил с Л. Н. про свой разговор с женой о жизни в деревне и в городе. «Мы решили на зиму в Москву переехать. Мы не привыкли с женой жить в деревне, к тому же жена беременна. Я думал, пусть выскажем свое мнение откровенно; и мы оба: я и жена пришли в раздраженное состояние».

Л. Н. на это сказал, что споры недопустимы. Когда споришь с человеком, не забывай чувства любви к человеку. Только тогда можно вести разговор, если сохраняешь чувство любви. Потом Л. Н. вспомнил чье-то изречение, приблизительно такое: «Если говоришь человеку, который не хочет слушать, наживешь только врага. Если не скажешь, кому нужно, это тоже упущение»².

— Недавно был человек, который мне очень тяжелый, враждебный. Я с ним все-таки с любовью поговорил. Своим объяснением нажил друга.

За чаем говорили о двух первых, в этих местах, автомобилях дачников, живущих в Засеке-Козловке и пугающих лошадей.

— Цивилизация, как она теперь идет, материальный прогресс без нравственного, не обещает ничего хорошего. Если бы благо человеческое имелось в виду, не было бы автомобилей. Выращивание лошади из жеребенка, выездка — ряд удовольствий. А когда эта нравственная культура подвинется вперед, тогда форма жизни — автомобили, лошади — изменится. Теперь самое главное, чтобы нравственный прогресс пришел в уровень с материальным, и тогда все материальные условия изменятся. Как? Нельзя предсказать, — говорил Л. Н.

Л. Н. о картинках, изображающих освящение новой церкви, хождение императора со свечой по церкви, говорил с недоумением.

Юлия Ивановна заговорила про фотографию Николая и Вильгельма вместе: какие жалкие оба.

Л. Н.: Наш Николай тих, смирен, кроток, а тот куражится.

28 августа. С сегодняшнего дня Л. Н-чу пошел 80-й год. Утром приехал В. А. Маклаков; пополудни Сергей Львович. Маклаков, высокого роста, простого поведения, просто одетый, очень живо и интересно рассказывающий, около 40 лет. Вел себя по-домашнему, со всеми, как близкий друг. Говорил про суды, про превышение власти Думбадзе, Гершельманом. Л. Н. пополудни с Анной Ильиничной, Александрой Львовной, Натальей Михайловной поехал к Чертковым. Там пели.

Перед обедом Л. Н. на вопрос Марии Александровны ответил:

— Очень хорошо чувствую себя.

За обедом: Софья Андреевна, Сергей Львович с Марией Николаевной, Александра Львовна, Анна Ильинична, Наталья Михайловна, Юлия Ивановна, Мария Александровна, Дима Чертков, Гольденвейзер, Маклаков. После обеда приехали: А. А. Гольденвейзер, Николаева, Чертков, за ним

- 492 -

Картушин, Н. М. Кузьмин, Досев, Перна (здоровается с дамами, не кланяясь). А. П. Сергеенко.

За обедом Л. Н. с Маклаковым о Думе. Л. Н. удивлялся, как люди, члены Думы, могут принадлежать к партиям: «Это отказ от своего достоинства, независимости». Маклаков возражал:

— Тогда не найдешь избирателей, которые тебя бы выбрали, они выбирают по партийному листу.

Л. Н. ответил, что не надо самому соваться к избирателям. Они должны найти, кого избрать.

Маклаков спорил, говорил, что борьба между списками партий происходит.

Л. Н. раздражался, как ни разу в продолжение последнего года, и говорил остро о политиканстве, о людях, которые ведут кампанию, чтобы их избрали. Дальше говорил, что в Думу бы выбирать людей, которые никогда не читали газет. Маклаков ответил, что там были и такие.

Л. Н.: Хороших мужиков.

Маклаков рассказал о процессе против Озола и 55 депутатов Думы; разницу между социал-демократами и социалистами-революционерами объяснил Л. Н-чу так, что социал-демократы — за массовое восстание, а социалисты-революционеры — за покушение. Потом рассказал длинно о последнем «умысле» покушения на царя; он защищал М. Федосьева, которого не присудили к смерти, и Синявского, 23-х лет (рисовался героем), Наумова (плакал, истеричный) и Никитенко — открытого, прямодушного, которых присудили к смерти. Их повесили. Мария Александровна удивилась, что находятся палачи. Сергей Львович сказал, что от Цурикова слышал, что в палачи предлагали себя четыре генерала и даже две женщины.

Маклаков: Синявский и Никитенко обрадовались, когда пришли их вешать, сказав, что от Николая и не приняли бы милости¹.

Мария Александровна была поражена тем, что женщины предлагали себя в палачи.

Маклаков: Женщины любят смотреть на вешание, на бои быков.

Л. Н.: Женщины не чувствительнее мужчин.

После обеда шахматы. «Темные» с Чертковым внизу у меня читали «Круг чтения» на 28 августа. Потом пошли наверх здороваться с Софьей Андреевной и другими, откуда Владимир Григорьевич увел их в кабинет Л. Н. Пришла Мария Александровна. Потом Владимир Григорьевич прочел письмо Люси Малори к Л. Н., полученное дней семь тому назад. В это время вошел в кабинет Л. Н.

Л. Н. (о ней): В высокой степени духовная женщина! Уважаю, люблю ее.

Картушин задал вопрос: нужно ли постоянное духовное напряжение, как это исповедуют добролюбовцы, чтобы не говорить ни о чем, кроме неизбежного, нужного, как о боге, духовных делах; в остальное время соблюдать молчание.

Л. Н.: Постоянное напряжение невозможно и не нужно. (И пояснил, как в физической жизни есть сон — отдых.) Мне хочется отвести душу, об ином думать, например, часы заводить и непременно 28 — которого числа я рожден — раз повернуть. Постоянно работать над собой невозможно.

Сегодняшний день рождения прошел при всем том, что было очень многолюдно, — спокойно, приятно, мягко, тихо, любовно. Ждали Звегинцеву, но только прислала письмо. Л. Н. ей ответил. Уехал Василий Маклаков.

- 493 -

ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна, 19 июня — 15 сентября 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

- 494 -

29 августа. Утром уехала М. А. Шмидт. Л. Н. пополудни — у Чертковых.

30 августа. Утром уехали Сергей Львович с Марией Николаевной и Иван Иванович. Пополудни приехали: И. К. Дитерихс, Страховы, потом Дима и Владимир Григорьевич. Лаун-теннис, песни цыганские и русские. Вечером — соседний помещик Джонс, профессор Томского технологического института.

Иосиф Константинович говорил о том, что в вагоне не слышно разговоров о политике. Всем надоела: и студентам, едущим в Петербург, — они хотят учиться, и крестьянам, рабочим, студентам Европейской России, Польши, Финляндии, Центральной Азии. Джонс подтверждал, по сведениям своим из Сибири, охлаждение к революции, что возрастает интерес к религиозным вопросам.

Иосиф Константинович рассказывал, как на Кавказе, откуда он приехал, разбой идет, своего бедного брата-рабочего грабят. Как казаки и русские войска озлоблены на постоянные нападения на них и что может случиться резня туземцев. Войска не выдержат обид. Там есть теперь анархисты-федералисты и анархисты-автономисты (армяне, грузины), панисламисты (татары).

Л. Н.: Знаем, как присоединились к России Польша, Финляндия, что это был грех. Но как разъединиться, восстановить автономию революцией? Им не идти служить русскому правительству.

Л. Н. спросил, интересуются ли на Кавказе земельным вопросом.

Иосиф Константинович: Нет. Удовлетворяются узкими национальными программами.

Джонс рассказывал невероятные истории о злодействах казаков и тому подобное, почерпнутое из газет.

И. К. Дитерихс о взрыве у банка в Тифлисе. Он в то время в 10 саженях от того места по улице шел.

Л. Н. спросил Джонса о химическом составе бомб. Джонс прекрасно рассказал. Л. Н. заметил, что изобретения материального прогресса идут во вред человечеству. Джонс возражал, что благо и прогресс идут вместе.

Л. Н.: Благо и прогресс не во взаимном отношении. Одно от другого не зависит.

И. К. Дитерихс говорил о смелости кавказских революционеров, совершающих покушения.

Л. Н.: Это молодечество. — И Л. Н. назвал одного кавказского офицера, который после стал генералом; он ездил в горы выслеживать самых смелых горцев, возвращающихся с добычей, и один раз «чуть не попался». Звал Л. Н-ча, и он едва не пошел с ним. Игра с опасностью манит.

— Меня бог спас, — сказал Л. Н.

И. К. Дитерихс говорил, что гурийцев подбили чужие революционеры на нападения на пластунов, и это было погибелью их восстания: из засады напали на 60 пластунов, 20 перебили. Потом говорил, что ехал с двумя студентами, едущими изучать «право». Спросил их: почему «право». — «Потому, — отвечали, — что ни к чему охоты нет».

Л. Н.: То же объяснение я получил сегодня от студента-юриста. Тому, что молодые люди идут на юридический факультет, будут через 30 лет так удивляться, как мы теперь удивляемся крепостничеству моей матери, которая была добрая, тонкая, глубокая, а давала себя обслуживать множеством слуг, как тогда было принято.

Софья Андреевна заговорила о раннем браке. Анна Ильинична спросила дедушку:

— Ведь чем позже выйти замуж, тем лучше?

— Самое лучшее никогда не выйти, если то, чем подготовляется материнство, обращать на служение другим, — ответил ей Л. Н.

- 495 -

31 августа. За обедом Страховы, Чертковы — Владимир Григорьевич и Дима; вечером Николаев. Л. Н. с Димой играл в шахматы. Николаев спросил Л. Н. о его зрении; с возрастом близорукость должна проходить.

Л. Н.: Не чувствую ни малейшего ослабления зрения, близорук все так же, улучшения близорукости не чувствую.

Софья Андреевна вечером о Щедрине. Он дружил с Л. Н. и до женитьбы Л. Н. приезжал в Ясную Поляну. Служил в Туле. Когда Л. Н. написал «Войну и мир», кто-то выразился перед Щедриным, что это величайшее событие в литературном мире. Щедрин сказал на это: «Повествование бабушек и нянюшек», — и перестал с Л. Н. видаться. — «Это Лев Николаевич пишет в своем дневнике», — добавила Софья Андреевна¹.

Софья Андреевна читала сегодня Страховым из «истории своей жизни» «перелом» Л. Н. и их трудную супружескую жизнь в то время. Кроме того, письмо Н. Н. Страхова о Достоевском — что перестал писать его биографию, потому что Достоевский был зол и развратен и об этом не может ни писать, ни скрывать этого². Федор Алексеевич ей советовал не печатать этого письма. Софья Андреевна настаивает, т. к. истина ей дорога.

1 сентября. Л. Н. получил две телеграммы: одну — от одесского гимназиста, просящего 300 р., чтобы мог учиться; другую — от литератора Тычинкина о 55-летнем юбилее писательства Л. Н. (будет 6 сентября). Об этом же самом Софья Андреевна получила открытку от Льва Львовича и заметила, что, должно быть, хотят праздновать и что ей надо готовить провизию¹.

Л. Н.: Тогда будут праздновать и 56-летие.

А Чертков добавил:

— Если их хорошо угостят, то и 57-летие.

Софья Андреевна показала и прочла свой ответ на открытку Льва Львовича. Упрекает русское общество, что оно не праздновало 50-летний юбилей. Когда читала о значении Л. Н., он сказал:

— Вот досталось мне!

Л. Н-чу странным кажется, что Софья Андреевна и Лев Львович переписываются на открытках о семейных делах. Вспомнил, что Н. Н. Страхов сказал ему: «Как же вы пишете ваши дорогие мне строки на открытке?»

Приехали Гольденвейзеры. Александр Борисович сказал Владимиру Григорьевичу, что ему (Черткову) досталось в «Русском слове». Владимир Григорьевич не хотел и говорить об этом. Потом сказал:

— Какое неуважение ко Льву Николаевичу!

Л. Н. рассказал содержание статьи: как Гоголь находился под влиянием отца Матвея, когда хотел сжечь свои писания, так Толстой находится под влиянием «узколобого»²...

Чертков: Религиозное отношение к жизни считают узким, а художественное — широким.

Л. Н.: Вся интеллигенция так. Это пошло от Белинского.

Чертков: Нет ничего глупее русской интеллигенции.

Л. Н. сказал что-то вроде того, что западная интеллигенция такая же.

Чертков: Но русский народ поумнее, так что глупость русской интеллигенции выделяется; у нее самомнение необыкновенное.

Л. Н.: Самомнение уменьшает умственность. Circulus vitiosus*.

А. Б. Гольденвейзер заговорил о Викторе Гюго, что он прожил 83 года. Л. Н. сказал, что старость его была хорошая, что помнит его стихи того времени: хорошие стихи, более или менее религиозные.

- 496 -

За чаем Николаева. Л. Н. дал ей прочесть часть письма Новикова, в котором он противопоставляет тяжелую жизнь крестьян богатой жизни господ и пишет, что раньше разделял христианские взгляды, а теперь пришел к убеждению, что христианство — одна фантазия, что всё — в экономических условиях, а наше дело — изменить их. Письмо сильное³.

Л. Н.: Когда читаешь письмо Новикова, думаешь, что все это правда, а оно неправда. Если хочешь быть христианином, то не пеняй, что нельзя воспитать в школах пятерых детей. А то поставишь так, что нельзя <не> быть христианином, а выставишь требования мирской жизни, первое <из которых> — семейная жизнь. Кто хочет жить по-христиански, не должен жениться.

Николаева: А танцоры могут быть христианами?

Л. Н.: В каждом положении можно приближаться к более христианской жизни. Письмо Новикова умное, <но> очень озлобленное.

Николаева: Как они работают! Например, теперь молотят и молотят без конца.

Л. Н.: Это весело. — И рассказал, как отдыхают при том: пока один сгребает, разговаривают, веселятся.

Николаева начала говорить, что при молотьбе на машине невесело. С этим Л. Н. согласился:

— На машине другое дело. Да. Николаева припоминала другие их занятия.

Л. Н.: Это все только радости. Их жизнь гораздо естественнее, нравственнее. И вам желаю в этом отношении такой жизни.

По поводу того, что крестьяне счастливее господ, Л. Н. сказал:

— Сегодня я встретил молочного брата Сережи.

Софья Андреевна: Он умер, ты его брата встретил. Помню, как я плакала, когда он умер.

Л. Н.: Он телятинский мужик, здоровый, свежий. Он, наверное, счастливее Сережи.

Л. Н.: Новиков пишет, что духовное развитие не может помочь этому делу (устранению экономического неустройства). Напротив, оно одно может помочь.

В письме, в котором Л. Н. отвечает Новикову, он пишет: «У вас есть отрицание предрассудков старой веры, а нет веры».

Отвечая Владимиру Григорьевичу, Л. Н. сказал о Новикове:

— Он мне всегда бывал тяжел. Он необыкновенно умен и всегда тяжел. С его точки зрения он не может......* Помню, как ко мне в Москве пришел в комнату высокий взволнованный солдат, он был военным писарем. Он прочел мое «В чем моя вера?» и проповедовал в войсках отказ от воинской повинности. Его сослали в Ташкент, потом в Варшаву⁴.

В «Слове» приводится число жертв освободительного движения. С февраля 1905 г. — с I Думы до июня 1907 г. — роспуска II Думы убито, ранено, казнено 44020 человек. Из них убито 19144, ранено 20074 и казнено по суду и самосуду — 2381 человек (Кавказ — 7389, Прибалтийский край с Финляндией — 4929); пострадал больше всего народ, но и представители власти и капитала дали внушительную цифру в 8203 человека. В этом числе на долю войск и полиции приходится 3158 жертв, на тюремные власти — 112. Из высших властей пострадало 148 человек, из них четыре министра и члена Государственного совета и 83 губернатора и генерала.

В сентябрьском номере австрийского анархистского журнальчика «Der gerade Michel», издаваемого каменщиком, появление «Круга чтения»

- 497 -

в немецком переводе оценено так: «Ein Aufklärungsbuch, das man nie genug lesen kann, nie man kein zweites in der Weltliteratur findet, enthaltend das beste von dem besten aller Zeiten und Völker»*.

ТОЛСТОЙ ЗА ЧТЕНИЕМ

Ясная Поляна, 26 сентября 1907 г.

Рисунок (итал. карандаш) И. Е. Репина

2 сентября. Воскресенье. Л. Н. пополудни был у Чертковых, где было собрание и говорили молодые люди. Чертков втянул Л. Н. в разговор и Л. Н. им отвечал. Но он не любит говорить перед многими — а сглазу на глаз, с одним, двумя, тремя. Л. Н. не был доволен, что̀ там говорил.

- 498 -

Под вечер приехал брат П. А. Буланже, искать его. Павел Александрович написал три письма, что покончит с собой, и исчез. Он думает, что брат уже лишил себя жизни, т. к. поехал из Москвы к Туле, а, по газетам, около Серпухова найден труп бросившегося под поезд рабочего — может быть, это он. Л. Н. думает, что он уехал из дому, раздумает и опомнится. Он не совершит самоубийства, потому что он слабый, хороший и религиозный. Надо быть ограниченным, чтобы совершить.

— Дал бы бог, чтоб он опомнился¹, — сказал Л. Н.

Софья Андреевна взволнована делами с мужиками, которые не платят ей аренды и овес не возят. Вышло 36 человек косить и вязать овес, пришли к ним шесть. Стали им говорить — все бросили работать.

Л. Н. занимался с 7 до 9.15 «Кругом чтения», потом вышел к Д. Д. Оболенскому к чаю. Говорили о П. А. Буланже.

— Я надеюсь, что он <жив>, он человек слабого характера, — говорил Л. Н.

Д. Д. Оболенский говорил, что время, которое переживаем, склоняет к самоубийству, и стал перечислять знакомых, которые совершили самоубийство за последнее время.

Л. Н.: И это (желание самоубийства Буланже) в связи с современным возбуждением.

Л. Н. говорил о вчерашнем письме Новикова, что у него, и вообще у крестьян, как Л. Н. видел на сходке сегодня у Черткова, сознание увеличивающейся нужды народа.

— И как ей не быть? — продолжал Л. Н. — У Ермилина, яснополянского крестьянина, было четыре взрослых женатых сына, бабы — красавицы. Когда которая провинилась, сажал ее в подполье. Было пять троек, потом сыновья поделились. Их бабы нарожали детей. Потом и эти поделились — и по́ля стало меньше, и всего один работник в доме. Старые устои семейной жизни расшатались, а новые не установились, кроме — ходить в города, где заражаются революцией. 30 лет тому назад кто бы думал, что будем разбиты Японией, что крестьянин (Новиков) будет писать письмо без ошибки грамматической, ссылаться на Маркса — кстати, а не чтобы показать начитанность, и писать так сильно, дай бог, чтобы Меньшиков так писал.

Дмитрий Дмитриевич говорил о пожарах вокруг него и у него. Его два раза жгли. Его сестру — баронессу Фредерике — семь раз. У него сгорали два раза хозяйственные постройки. Что поджигали домашние — видно из того, что пожарные кишки были прорезаны. Говорят, что они мстят его арендатору. Он живет по-старому: никаких сторожей, а кругом отношение крестьян — все по-новому.

И Дмитрий Дмитриевич стал говорить про бессмысленные ужасы, которые творятся с той и с другой стороны.

Наступило молчание.

Л. Н.: Все хорошо, все хорошо! Это — growing pains*. Как в жизни человека есть периоды болезненные, так и в жизни народов.

Дмитрий Дмитриевич: Но этого в Европе нигде нет.

Л. Н.: Разве у нас в двадцатом веке должно повторяться то, что там было в девятнадцатом?

Дмитрий Дмитриевич вспомнил, что в 1849 г. и в России что-то подобное было².

Разговор о социалистах, их Штутгартском съезде³.

Л. Н.: Они хотят из людей дурных сделать добродетельное общество.

Л. Н.: В каком восторге я! Какой восторг испытываю, особенно утром!

- 499 -

3 сентября. Утром уехал Д. Д. Оболенский и приехал Андрей Львович, пополудни приехал Н. Л. Оболенский. Приходили Эртель и Сытин с Чертковыми, Картушин, Досев, Гольденвейзер. Ночью вернулись Александра Львовна, Анна Ильинична, М. А. Маклакова и приехал Д. А. Кузминскяй.

Софья Андреевна волнуется, что парни деревенские, приехавшие с телегами к огороду воровать капусту, обстреливали ригу, куда спрятались сторожа, караулившие капусту. Сегодня то же*. Софья Андреевна желала бы бросить все и уехать куда-либо в Москву жить, но не хочет попустить, хочет выдержать. Имела переговоры со старшиной и старостой. Они ничего «не могут» (не хотят) сделать: «Народ бастует».

Николай Леонидович подбадривает Софью Андреевну, хотя говорит ей, что мужики все-таки возьмут свое.

Софья Андреевна жаловалась Сытину, а он ей рассказал:

— У нас в мастерских та же история. Свои дела с рабочими. Они требуют, чтобы мы им отдали все; отношения с мастеровыми враждебные. Они бессердечные. Старые умеренны, но их мало. Молодежь хочет отнять все: мастерские. — Рассказал, как его типография горела, а пожарные не тушили.

Софья Андреевна за тем же круглым столом разговорилась с Эртелем о хозяйских делах. Эртель сказал ей:

— Я бы сбежал. Вам другого не остается. Сожгут вас.

Софья Андреевна: Я застраховала, — и, продолжая преувеличенно-черно рисовать отношения крестьян к ней, сказала, что она им теперь ничего не даст в аренду. Рожь посеяна, а они отказываются от других повинностей. По закону земля принадлежит ей, не должна с ними делиться, и т. д., и т. д. Но что делать?

Л. Н.: Отдай им.

Софья Андреевна: В аренду?

Л. Н.: Без аренды. Не в аренду, так.

На это Софья Андреевна и не ответила, презирая такой совет.

Софья Андреевна боится, что ее убьют, но и Эртель, и Николай Леонидович, и Андрей Львович — а Л. Н., разумеется, спокойнее всех — уверяют ее, что этого не сделают.

Андрей Львович рассказал про Люцерн, про железную дорогу, ведущую на гору Риги. Л. Н. рассказал, как он пешком шел на Риги и сказал, что так было лучше¹. Николай Леонидович говорил, какой грохот в туннелях на Риги; если бы туннели были подлиннее, то уши не вынесли бы, но ездят так, потому что так удобнее.

Л. Н.: Это эмблема всего прогресса: что удобнее, но удовольствия меньше. Это как дупелей машиной стрелять.

Вчера Л. Н. говорил (не помню к чему):

— Раньше объясняли себе так, что земля плоска и солнце кружится: восходит и заходит. И это объяснение удовлетворяло их. Теперь наше объяснение удовлетворяет нас. Но это объяснение не последнее.

Л. Н. разговорился у другого стола с Сытиным. Присели Чертков и я. Сытин говорил о невоздержанности рабочих и что власти боятся их, не выступают против них. За границей, где меньше полиции, чем у нас, больше порядка.

Л. Н.: Там престиж власти есть, а у нас разрушен.

— Слава богу! — сказал Владимир Григорьевич.

- 500 -

Сытин быстро повернул голову и с удивлением посмотрел на Владимира Григорьевича.

Софья Андреевна читала, главное Эртелю и Сытину, историю своей жизни.

Слышно было пение из комнаты Александры Львовны. Л. Н. с Чертковым пошли слушать и звали Картушина. Он не пошел. (Это ему грешное, мирское.)

Во время завтрака Л. Н. разговаривал с приехавшим Николаем Леонидовичем, который противоречил Л. Н-чу во всем, и это раздражало Л. Н., но он не выражал раздражения, а только перестал говорить. В прошлом и позапрошлом году Николай Леонидович был одним из тех редких людей, которые хорошо понимали Л. Н., и разделял его взгляды на церковь, государство, общественные задачи.

4 сентября. Репин спрашивает Юлию Ивановну, может ли он приехать в Ясную Поляну и когда.

— Я слышу Репина: «Что, Лев Николаевич, у меня таланта никакого нет, а терпение и терпение», — с доброй улыбкой сказал Л. Н., обращаясь к Юлии Ивановне.

Л. Н. говорил Владимиру Григорьевичу о том, что молодежь яснополянская имеет револьверы и что Андрей Львович хлопочет, чтобы их отняли.

— Могут ведь убить кого-нибудь, — сказал Л. Н., — можно предупредить.

После обеда Чертков прочел вслух Л. Н-чу письмо Моода.

Л. Н. (к Владимиру Григорьевичу): Теперь я вам скажу секрет. — И сказал Черткову, чтобы не строились в Телятинках. Во-первых, потому, что может скоро умереть; во-вторых, что Софья Андреевна не сочувствует этому. Софья Андреевна теперь раздражена. Если захочет в другое место уехать жить, он поедет с ней. Чертков ответил, что у них уголка, «дома» нет, и они хотят его построить вблизи Ясной, которая им дорога милыми людьми, и им кажется, что им следует лучше всего продолжать поддерживать связи с ними и жить вблизи места деятельности Л. Н-ча.

Потом Л. Н. говорил о письме своем к П. А. Столыпину, которое перестало быть секретом¹. Андрей Львович рассказал, что обедал с А. А. Столыпиным и тот ему сказал, что его брату письмо Л. Н. было очень приятно, но что он ошибается, если думает, что на него великие князья имеют влияние.

Л. Н.: Если не нашел другого что ответить, это самое последнее.

Владимир Григорьевич: Вы даже пишете — царь и великие князья (влияют на Столыпина). И что он не отвечает, сделает ли что?

Л. Н. сказал, что видно — ничего из этого не будет (т. е. из того, чтобы Столыпин подал проект единого налога). И что он теперь это дело кончил. «Сказал и спас душу свою»² и что у него есть другие, более серьезные дела.

Л. Н.: Я смотрел книжечку моих мыслей «о любви». Это вы составили? — спросил он Владимира Григорьевича. — Часть мне понравилась; вижу, что есть мне что сказать и что это нужно, а другую часть теперь бы иначе выразил³.

Л. Н.: Я утром вместо сада хотел пройтись по деревне, поговорить со встречными, с Тарасом. Но сперва у дома встретился с одним, а на дворе встретил шесть мужиков, разговаривающих с приказчиком. У них ночью забрали лошадей в саду. Они ко мне обратились, я им сказал, что я не хозяин, но сказал приказчику, чтобы мягче с ними поступал.

Софья Андреевна говорила, что Л. Н., думая, что у одного Резунова поймали лошадь, дал ему деньги для выкупа.

- 501 -

Вечером Николаев, Гольденвейзер и другие сидели около Л. Н., и он рассказал, что писал П. А. Столыпину и что тот ему не ответил. Потом написал его брату Александру, который Л. Н-ча любит, и спросил его, почему Петр Аркадьевич не отвечает⁴.

Л. Н. говорил, что теперь благоприятное время в России для осуществления проекта Генри Джорджа; пока есть община, есть и понятие того, что земля общая. Когда же земля разобьется на мелкие собственности, когда взойдут на тот путь, на котором находятся западные народы, тогда отсрочится возможность введения проекта Генри Джорджа на 300 лет. Если бы ввелось обложение ценности земли, тогда владелец 500 десятин земли, упрекаемый Новиковым, мог бы прямо смотреть ему в глаза, потому что он платил бы за пользование землей на общественные устройства, стало быть, и ему, Новикову.

Я заметил, что обложение земли по Генри Джорджу неосуществимо теперь в России, если бы и хотел Столыпин, потому что неизбежность этого еще мало проникла в сознание общества. Капиталистам, которые через земельные банки больше всех пострадают, удалось бы воспрепятствовать осуществлению такого закона влиянием на правящие сферы (Думу) и прессой на публику.

Л. Н. сказал на это, что если бы крестьянские депутаты в Думе захотели ввести «единый налог», капиталистам нельзя было бы остановить его.

— Столыпин — ему должно было бы быть лестно сделать такой огромной важности дело, — сказал Л. Н. — Но ему кажется важнее флот, миллиард на новый флот, чтобы оборониться от японцев...

Кто-то заметил, что А. А. Столыпин Андрею Львовичу сказал, что его брат — военный министр — против казней революционеров, но за это стоит Николай.

— Пока будут правительства, неосуществимо обложение по Генри Джорджу, так как ворота, которыми можно попасть в правители, так устроены, что проходят одни честолюбивые государственные люди, — сказал Л. Н. И дальше говорил, что читал сегодня «Слово» (Петербург). — Либеральная газета. Если бы правительство остановило печатание моих статей, это распоряжение им — либеральным журналистам — было бы на руку. Они могли бы лишний раз ругнуть правительство. Их полемика с другими газетами какая: они не вникают в доводы противника, но по своей программе огульно отвергают, что̀ он предлагает, и внушают свою политику (программу), а этим образом большое зло разводится.

Л. Н.: Сегодня получил ремингтонное ругательное письмо за статью «Не убий», вероятно, от черносотенца⁵.

Какой милый, терпеливый, жертвующий временем и вниманием, бывает Л. Н. со всеми гостями, и самыми тяжелыми и чуждыми ему. И какой услужливый: прохожим, ребятишкам яснополянским и окрестным, просящим книг, выносит их. Ему, часто усталому, приходится за ними ходить иногда по нескольку раз на второй этаж. Каждого в каждой мелочи старается удовлетворить.

5 сентября. Яснополянские крестьяне несколько дней как забастовали; пять-шесть настраивают, другие подчиняются. Ушли с работы и с тех пор не приходили; не платят аренды, пускают в сад лошадей, ночью с телегами приезжают к огороду за овощами, две ночи обстреливали (правда ли?) сторожей, полная распущенность. В эту ночь сторожа загнали десять лошадей в конюшню: утром оказалось их только пять; думают, что кучера выпустили остальных родным. Софья Андреевна вызвала стражников, чтобы отнять револьверы и ружья и напугать. Л. Н. был против того, но

- 502 -

Софья Андреевна с Андреем Львовичем телеграммой к губернатору просили стражников. Губернатор же телеграммой к исправнику поручил ему послать шесть стражников в Ясную Поляну. И они сегодня приехали, делали обыски на деревне и арестовали нескольких — кажется, троих. Двух из них за кражу теленка и еще чего-то у соседей-крестьян*.

Л. Н. покоряется, Владимир Григорьевич возмущен.

Пополудни Л. Н. был у Анны Константиновны; говорил о Диме, что играть в лаун-теннис каждый день, когда люди работают, не должно, совестно. Можно по воскресеньям. Говорил про то, что происходит в Ясной, про распущенность молодежи. Шел садом, услышал в кустах мальчика, скверно ругающегося. Подошел к нему, это был 13-летний сын Ольги Матвеевой и двое меньших мальчиков, и уговаривал его, но он солгал, что он не ругался. И, когда Л. Н. сказал ему, не стыдно ли ему мальчишек, меньше его, он показал на младшего: «А этот меньше — и хуже меня ругается». — Л. Н-ча поразил наглый и спорящий тон.

Л. Н.: Этот тон ужасный, чувствуешь, что тут никакой восприимчивости нет; раньше этого не было: как стакан вверх дном поставленный, сколько ни льешь в него воды, в него не попадешь. Отношение к старикам изменилось, раньше их уважали. Православие, посты держались стариками, уважением к старикам. Теперь встретил старика; рассказал мне, что ехал верхом, мальчики выскочили и стали хлопать, чтобы испугать лошадь. Он упал, разбился, они хохочут.

Анна Константиновна со своей стороны рассказала, что̀ ее приводит в негодование. Л. Н. успокаивал: «Все к лучшему».

Л. Н. говорил о том, как мужики «нас» (господ) ненавидят. Бобринская (она была крестьянка) говорила мужу: «Если бы вы знали, как мы вас ненавидим!» И как лицемерят: «Век за вас молиться буду».

За обедом Л. Н. рассказал о молодом Малеванном, приехавшем сегодня ночью к Чертковым:

— Приятное впечатление произвел на меня: религиозный, скромный, серьезный и вполне свободный. — Дальше Л. Н. сказал, что Малеванный заговорил с ним о Христе, и он ему никакого особенного, исключительного места (значения) не придает, а как историческое лицо считает одним из лучших. Христос — только человек, приведший людей к сознанию, что они сыны божий. Малеванному не нужно никакой мистики для того, чтобы проникнуться этим и создать отношение к людям как к сынам божим, а другим еще нужна мистика.

Дима и Владимир Григорьевич с юмором рассказали, как приняли Малеванного за экспроприатора. Приехал с сестрой на извозчике ночью. Было очень темно, они взошли на веранду и топтались, шарили, ища дверей. Владимир Григорьевич вышел, как встал с постели, со свечой. Они (от неловкости) прятались за колонны. Владимир Григорьевич принял Малеванного за экспроприатора и стал его усовещать, что стыдно таким делом заниматься, и хотел принести ему книжек. Потом выяснилось. Попади они на людей других, пылких, у которых револьверы, ошибка могла трагически кончиться.

Вечером у Л. Н. школа. Пришли: Роман, Валек, Танечка Николаевы и один мальчик из деревни, и Л. Н. ими занялся. Они пришли и проститься — завтра уезжают. Л. Н. не отказал им в желании, минут 20 учил их в кабинете.

Потом приехал Клепацкий от «Голоса Москвы», сообщил, что стать» «Не убий никого» появится без пропусков¹.

- 503 -

ТОЛСТОЙ С ВНУЧКОЙ ВЕРОЧКОЙ

Ясная Поляна, 11—14 сентября 1907 г.

Фотография В. Г. Черткова

«Приехала С. Н. Толстая с Верочкой... Л. Н. был очень рад Верочке: «Умница, самостоятельная, сердечная». — Записи от 11 и 16 сентября 1907 г.

Сегодня «Русские ведомости» телеграммой спрашивали — могут ли статью сократить? (т. е. опустить им не годящиеся места). Чертков решительно отказал.

Л. Н. с Николаевым о Генри Джордже и о том, что в Англии откопали нового предшественника Генри Джорджа, сочинения которого напечатаны были около 1850 г. и посланы на его средства всем членам парламента. Последствия никакого, и его забыли совершенно.

— Вы американцам перевели их взгляд с политической точки зрения на нравственную точку зрения, — сказал Николаев Л. Н-чу.

— Это главное, — сказал Л. Н.

Разговор перешел на политические темы. Л. Н. заметил:

— Министры Боголепов, Плеве были низменного типа; Сипягин, Святополк-Мирский — добродушного типа.

- 504 -

Л. Н.: Побороть недоброе чувство в себе, <следовать правилу> fais ce que tu dois...*, никаких планов себе не представлять. Самое ужасное творится людьми ради воображаемых последствий. А к чему приведут планы — нельзя предвидеть. Убийство французского короля привело к Наполеону. Что будет (себя исключаю — мне все равно) — будет к лучшему. Я поехал к Марии Александровне, застать Картушина. У него земля, хочет ее отдать общине. Община не может быть христианской, а нужно только стараться, как самому жить. «Будьте совершенны...»² <Начни только> работать над собой, увидишь, какая это работа: не останется тебе времени на устраивание общины. Она поглотит тебя всего, покопайся только в себе**.

6 сентября. Был разговор о том, что под Ляояном победили, собственно, русские. Им бы сделать еще маленький напор, и японцы уступили бы, но русские стояли пассивно, как и японцы, и сами уступили, к изумлению японцев.

Л. Н.: Это всегда и при борьбе в обхват: напряжение до последних сил — и еще малое напряжение***.

— Отдать все свои силы на свою внутреннюю работу.

— Знаю, что лучше, чем писать «Круг чтения», кротко относиться к людям.

— Желание воздействовать на других граничит с желанием славы людской, тут надо усилить (борьбу с этими желаниями).

— Желание жить в душах других людей — законно.

К Л. Н-чу приезжал ксендз, о котором он после сказал:

— Типический ксендз — стена, не пропускающая ничего.

— Молодые священники не верят, — сказал кто-то.

Л. Н.: Нельзя сказать, что это общее правило.

Л. Н. вспомнил старых священников, бывшего кочаковского, который сам пахал, обряды исполнял, как ремесленник. Он был недалекий. Это ему ничуть не мешало, потому что у него сомнения никакого не было.

Л. Н. посетил больную Анну Константиновну. После обеда приехали Иосиф Константинович, Малеванный (сын). Л. Н. позвал Малеванного в кабинет и с час с ним разговаривал. Потом позвал Иосифа Константиновича, потом вышли к чаю. Малеванный — 27-летний женатый сапожник, живет с родителями; разумный, добрый, приятный; лицом очень похож на отца. От мистицизма освободился. Говорил, что еще двое из его единомышленников очень желают видеть Л. Н-ча. Л. Н. ответил, что будет рад, если приедут.

Л. Н. получил письмо от А. А. Столыпина с вложенным письмецом к нему Петра Аркадьевича. Петр Аркадьевич извиняется, что не отвечал Л. Н-чу. «Я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало», «я напишу ему, когда мне станет это физически возможно сделать» и что теперь коротко пишет — хочет обдумать Генри Джорджа, но считает невозможным осуществление.

Л. Н. отыскал статью Абрикосова об Архангельском, хочет поправить ее. Рассказал Марии Алексеевне, кто такой был Архангельский, написавший «Кому служить?»¹. Служил ветеринарным фельдшером в земстве

- 505 -

(где получал 100 р. месячного жалованья). Требовали от него, чтобы распоряжался скотом крестьян. Он отказался от места и стал приделывать к чайникам носики, этим кормился, потом часы чинил.

— Очень духовный человек был, — сказал Л. Н.

М. А. Маклакова заговорила об Ауэрбахе. Л. Н. рассказал коротко о свидании с ним:

— Толстяк, маленького роста, симпатичный. Мы шли мимо мальчика курящего. Ауэрбах вынул у него папиросу, отбросил и сказал: «Если ты увидишь, что мой сын курит, и ты с ним так поступи, и я буду тебе благодарен».

7 сентября. В 10 часов дня, проездом в Крапивну, заехал новый губернатор Кобеко к Толстым. Молчаливый толстяк, только раз по-детски улыбнулся. На него в Казани было два покушения. У деревни мужики встречали его хлебом-солью, с ними ласково разговаривал. Пополудни Л. Н. ездил к А. Е. Звегинцевой. У нее дочь Волконская. Они его обращали в патриотизм.

За обедом, пока Л. Н. не пришел, он всегда приходит на 10—15 минут позже — размолвка: Александра Львовна возмущена тем, что стражник под вязом спрашивал прохожих о паспортах и поймал одного беспаспортного. Спросила мать — будет ли это так продолжаться: «Разве папа̀ надо охранять стражниками? Как ему это тяжело! Если бы не папа̀, я бы сейчас уехала». Софья Андреевна возразила, что она держит стражников для своего спокойствия и для того, что могут обворовать дом — не крестьяне, а в Засеке живущие хулиганы. Андрей Львович поддержал мать и наговорил Александре Львовне, что «папа̀ легко отказаться от имущества и жить на готовом», — ставя ему это в упрек. Александра Львовна ушла от обеда.

Вечером были Владимир Григорьевич, Дима, Н. Д. Ростовцев, Гольденвейзеры. Шахматы. Гольденвейзер играл прелюдию (или этюд) Шопена: Л. Н-чу очень понравилось и спросил, много ли писал Шопен.

Гольденвейзер: Мало.

Л. Н.: Писать можно, когда мысли есть; Шопен, кажется, так писал, — а не садиться и на заказ писать.

Гольденвейзер, кажется, сказал, что Шопен был недоволен собой.

Л. Н.: Смирение — условие совершенства, пример — Пушкин.

Поправкам предел, когда начинаешь портить. У каждой мысли есть предел выразимости. Сперва мысль нова — интересно, потом, по мере того, как поправляешь ее, перестает быть новой, интересной, теряет первую свежесть (с какой она была выражена) — портишь ее.

Принесли телеграмму от Леонида Андреева: просит разрешения приехать. Л. Н. молчал. Софья Андреевна сказала:

— Пускай приедет, надо ответить ему.

Л. Н. раздумывал — как ответить: «Приезжайте»? — нет. «Буду вам рад» — это не будет правда.

— Напишите, — обратился ко мне: «Милости просим»¹.

Гольденвейзер стал говорить, что Андреев в последнее время собой не доволен.

— Какого вы мнения о нем? — спросил он Л. Н-ча. — Читали «Красный смех»? Говорят, ужасное.

Л. Н.: Он был у меня (в Крыму). На меня никакого впечатления не произвел. «Красный смех» мне не понравился. На днях читал Chamfort, что актеры иногда нарочно грубо играют, подчеркивая грубые места, смотря по публике. Публика требует чепуху — Андреев ее требованиям отвечает, удовлетворяет ее.

- 506 -

Гольденвейзер спросил Л. Н-ча что-то о Тургеневе, потом о раздоре, который был между ними. Л. Н. не отвечал, ему как бы не хотелось об этом — больное место — говорить. Потом сказал:

— Тургенева с любовью вспоминаю.

— Был прекрасный человек, он тебя любил как писателя, сердечно относился, — сказала Софья Андреевна.

— Сердечных отношений, кроме (я не расслышал к кому), ни к кому не было. — Л. Н. говорил это мягко (а не так, как написано в заметке — с осуждением)².

Гольденвейзер заговорил об Афонском монастыре, что там очень практично все устроено, и как они эксплуатируют народ. Их кухарка получает оттуда письма, вещи из кипариса, разные масла от болезней. Она им переслала на поминки по покойным — матери, отцу и другим родным — по частям, что-то около 60 р., и все с большой радостью.

Л. Н.: У нее есть потребность жертвования — прекрасна с ее стороны. С их же стороны — самая ужасная эксплуатация, и во имя чего? Святейшего.

Гольденвейзеры простились, утром уезжают из Телятинок.

8 сентября. Я ездил с Андреем Львовичем в Таптыково. Заснувшему пастушку бык прободал глотку и помял его. Вернулся после полуночи, заблудился. Утром был у Л. Н. старик-пчеловод из Засеки, тесть лесничего, бывший переписчик у Л. Н., когда он писал «Войну и мир». (Рассказывал, что Л. Н. по комнате ходил, что-нибудь из глины лепил или выстругивал и диктовал.) Его посещал гимназист Чернов из Тулы с друзьями. Их около Кудеярова колодца арестовали, считают их соучастниками — убийцами людей Звегинцевой. Старика, ничего не подозревавшего, становой за «укрывательство» напугал судом. Пришел просить у Л. Н. защиты¹.

Вечером без гостей. Л. Н. не выходил. Л. Н. получил просительное письмо — 25 р. на обучение фехтованию. Хочет написать и напечатать письмо в газетах, чтобы к нему не обращались за денежными пособиями, что у него средств нет².

9 сентября. «Не убий никого» должно было появиться 8 сентября. Но «Слово» (Петербург) напечатало 7-го, и не целиком¹. Какое неуважение к Л. Н.! 8-го напечатали другие газеты, но ни одна целиком. Юлия Ивановна сказала мне, что Л. Н. огорчился и сказал, что теперь корреспондентов принимать не будет.

Л. Н. пополудни был на сходке у Чертковых. Чертков прочел вслух неоконченный черновик «Прощания» с ходившими на сходку молодыми людьми. Л. Н. пишет в нем о соблазнах в жизни². Под вечер приехал доктор из Красноярска. Л. Н. спросил его:

— Вы революционер?

— Я сочувствую революции.

Приехал бывший священник тюремный, Троицкий, 60-летний из Тулы, который — Л. Н. не знает почему — приезжает к Л. Н., любит его, притом остается твердым православным³.

За обедом Л. Н. спросил у Софьи Андреевны пальто для нищего, который просит.

— Я понимаю этих нищих: кормиться могут, а как сапоги разобьются, платье износится, его завести не в силах, — сказал Л. Н.

Л. Н. спросил священника о его семье. Сын, окончивший семинарию, пошел на философский факультет, а дочь вышла замуж за окончившего семинарию, который мог бы идти в священники, но она желает, чтоб он был студентом — так и есть. Священнику чудно̀ иметь дочь за студентом (сирота без средств). «У самого сапоги протоптаны, а им (детям) не сапоги, а какие-то штиблеты, ботинки покупаешь», — сказал он.

- 507 -

Л. Н. спросил, не революционеры ли сын и зять? Священник перекрестился:

— Бог миловал, нет.

Когда встали от обеда, священник поискал икону перекреститься, но в углу ее не оказалось, и перекрестился на портрет монахини, заметив там крест. «Этот образ охраняет ваш дом», — сказал он. Л. Н. ответил, что это <изображение> считалось чудотворным и что его предок — показал на слепого Горчакова — похитил его в Никольском и привез сюда⁴. Со священником Л. Н. простился сердечно и сказал, что мило было ему его посещение.

Л. Н. сообщил мне о том, что «Не убий никого» не напечатали целиком; с неудовольствием и негодованием на газеты, и особенно на «Слово», сказал, что они, не сдержав условия напечатать целиком, поступили бесчестно, совсем так, как если бы не выполнили условия заплатить гонорар.

Л. Н. сегодня упал с лошади. Вороной задними ногами провалился на мостике. Кроме того, Л. Н. прозяб, в 7 часов ложился, в 11 пришел в халате и читал газеты.

10 сентября. Понедельник. Приехал 17-летний петербургский юноша, ученик Института путей сообщения, сотрудник «Руси» и «Товарища», с тем, чтобы видеть Л. Н., от которого он в восторге, и описать беседу с ним. Был председателем сходки 250 старост и выборных гимназистов. Был арестован по подозрению в соучастии в убийстве. (Он знал, что готовится, но не участвовал.) Он социалист, и теперь, когда надежда на осуществление социализма в России рухнула, ему не во что верить и ничего другого не остается, кроме пули в лоб. Отец-врач с женой не живет, и он живет отдельно от отца. В деревне никогда не был. Видя молотьбу, спросил: «Что это они колотят палками?»

— Вот кто пишет наши газеты! Он, как теперь не знает деревню, так 20 лет ее не будет знать, и все будет писать в газетах, — сказал Л. Н.

Л. Н-чу этот студент сказал комплимент: «Вы будете таким известным, как Маркс».

Он приехал, чтобы описать в газетах свое посещение Л. Н-ча. Л. Н. попросил его, чтобы не делал этого. Чертков спросил Л. Н., читал ли этот студент его последние сочинения?

Л. Н.: Кажется, не читал, а, может быть, читал. Впечатление от них получается смотря по настроению.

За обедом: Чертковы, Перна, И. К. Дитерихс, трое детей Е. К. Оболенской с учительницей. 19-летняя гимназистка очень умная, милая. Л. Н. спросил учительницу про ее занятия.

— Интересное. Мое любимое занятие — учить детей, — ответила она.

— А дисциплина у вас большая? Руки поднимают? Очень не люблю, когда руки поднимают.

За обедом и чаем Л. Н. о Марке Аврелии. Прочел вслух из него то, что помещено под 9 сентября в «Мыслях мудрых людей»¹.

— Это удивительная среда, — сказал Л. Н. — Подумаешь, что значит среда. Он думал, что говорит противоположное христианству, а говорил то же самое. Христиан преследовал, воевал. Сотоварищем взял Коммода и на него свалил управление. Как мы удивляемся Марку Аврелию, так в будущие века будут удивляться нашей жизни: как могли жить так и так писать и говорить.

Л. Н. просил Черткова достать ему в Англии хорошее исследование о Марке Аврелии².

Л. Н. говорил Черткову, что у него три работы, но сегодня совсем не писал — и ничего, доволен так.

- 508 -

С М. М. Клечковским Л. Н. говорил о воспитании:

— Воспитание — самому надо знать, как жить, чтоб учить других. А педагогика — это легкий способ преподавания знаний. Воспитывать может, кто сам знает, как жить. Каждый человек чувствует в себе божественное начало, не ограниченное ничем и, вместе с тем, ограниченное в себе. Дело воспитания (процесс жизни) — расширить божественное начало. А у нас учение — добиться медали, диплома, эгоистических целей добиваться.

Л. Н.: Я критически отношусь к просвещению, если просвещение в том, что мы преспокойно устраиваем университет, такую залу (показал на ту, в которой сидели) — консерваторию... это не просвещение... А в Америке еще хуже, чем в Европе.

Л. Н. сомневается: следует ли наслаждаться, забываться музыкой, романами (что он сам писал); он настолько испорчен, что может наслаждаться Шопеном, Бетховеном.

Просил Клечковского играть, и, когда тот сказал, что может только в четыре руки, сам Л. Н. сел и играл с ним Гайдна, потом Клечковский играл один. Л. Н-чу игра была, видимо, желанной потому, что он не должен был разговаривать, — устал.

Уезжала Софья Андреевна в Москву, просила меня смотреть, когда Л. Н. возвращается, и чтобы не простудился.

Л. Н. с Клечковским.

Клечковский: Смысл революции — принудить паразитов отречься от мнимых преимуществ.

Л. Н.: Праздная жизнь богатых полна соблазнов. Рабочие с детства работают, всегда чем-нибудь полезным заняты. Подпаски......*

Клечковский говорил о своих детях, что они привыкают работать: убирают в комнатах, занимаются ремеслами.

Досев говорил, что у болгар нет фамилий, а одни имена и отчества. Он Христо Досев, а его сын будет Досий (Феодосии) Христов. Клечковский и Досев завтра утром уедут. Вечером уехала Софья Андреевна в Москву.

11 сентября. Приехала С. Н. Толстая с Верочкой и грудным ребенком. Л. Н. говорил с ней и не мог вспомнить что-то и заметил:

— Месяц-полтора тому назад я потерял память. Не могу вспомнить имена, кто здесь был.

Софья Николаевна хотела утешить его, что это, может быть, усталость.

Л. Н.: Я не жалею. Это свойство старости.

За обедом: Софья Николаевна с маленькой Верочкой, Александра Львовна, Юлия Ивановна, Д. А. Кузминский. Говорили о трех знакомых, коим оперировали почки. Одному из них вынули мнимотуберкулезную почку, и, оказалось, она зарубцевалась, не нужно было вынимать. У другого были камни в почках, у третьей — гидронефроз. Л. Н. сказал, что ему лучше думать, что он соломой набит, чем думать о том, какие органы, чем они могут заболеть, и что лучше не лечиться.

Вечером, часу в 11-м, Л. Н. пришел к чаю. Говорил, что читал статью «История христианских церквей», которую, по поручению Черткова, пишут Miss Mayo и Хирьяков. (Хирьяков — о русской церкви и сектах, дошел до Ивана Грозного.)

Л. Н.: Mayo читать скучно, пишет культурно-учено, останавливается на документах исторических, что̀ говорит за правдивость их, что̀ против... Хирьяков пишет хорошо¹.

Потом говорил с Софьей Николаевной о ее знакомых и о семейных делах.

- 509 -

Сегодня Чертков был два раза. Вечером с 7 до 9 приехал с Е. П. Кутелевой, горбатенькой фельдшерицей, которая помогала во время голода Л. Н. и потом продолжала работать в голодных местах: Рязанской, Самарской, Бессарабской, Воронежской губерниях. Симпатичная, энергичная, добрая. Л. Н. говорил, что получил просительные письма: об усыновлении, о помощи для поступления в школу журналистов, какая есть в Одессе. Последнее чуждо Л. Н-чу. Потом письмо сочувствующее, из которого видно, что, должно быть, газеты переврали, будто в Л. Н. стреляли (те, которые обстреливали сарай), и еще телеграмму получил по этому же поводу. Л. Н. просит губернатора отпустить трех арестованных в Ясной Поляне и сегодня написал ему об этом² (приходят просить матери), и завтра Александра Львовна свезет письмо в канцелярию губернатора.

12 сентября. С пополудни до 9 вечера был Чертков. Говорил, что получил письмо от Файнермана, сотрудника петербургской газеты «Слово». Редактор извиняется, что преждевременно напечатал «Не убий никого». Надули не только Л. Н-ча, но и все русские газеты. Чертков ответил, что с такой газетой больше нельзя иметь дела.

Л. Н. мне говорил, что получил две книги; одна — русского доктора о разврате — очень хорошая¹. Вступление уже хорошее: приходит мальчик 14-ти лет, бледный, говорит, что у него заразная болезнь. Врач думает, что это ему внушено, но он действительно заражен. Когда Л. Н. рассказывал это, у него слезы выступили на глазах. Дальше о проституции. Другая книга <!> «Selling Magazine» — об искусстве продавать, делать объявления, чтобы заинтересовать публику². Поручил мне 12-го числа каждого месяца посылать заключенным за отказ (от военной службы) Куртышу и Иконникову по 5 р. Вечером за чаем вспомнил еще раз и сказал Александре Львовне: «Если бы я умер, посылай им ты».

За обедом Л. Н. вспомнил о разговоре с Жихаревым; это прозвище принял на время Кузьмин (живущий с таким паспортом), который хочет странствовать. Л. Н. говорил ему, что любить надо в настоящем, а люди забывают настоящее ради будущего. Жихарев ответил, что у Ницше это сформулировано так: «Люби будущее, и за благо будущих людей можешь не любить в настоящем, жертвуй настоящим ради будущего».

Л. Н.: Это самое безнравственное, я как раз наоборот утверждаю.

Во время обеда приехала Александра Львовна из Тулы. Рассказала, что губернатор обещал выпустить одного сейчас, а о двоих тотчас же начать следствие, чтобы их тоже можно было выпустить. Был резок, сказал: «Как же быть, почему отпускать? Ведь графиня хотела попугать мужиков, потому приняты эти меры». Сказала, что в конторе у Зверева нашла место саратовскому учителю, который утром приходил к Л. Н. и теперь здесь ждет. Л. Н., не дообедавши, встал из-за стола и пошел вниз сообщить об этом учителю.

После обеда шахматы с Владимиром Григорьевичем. «Как он хорошо играет!» — приговаривал Л. Н.

Привезли почту из Тулы. Л. Н. смотрел с ужасом на эту кучу книг, журналов, писем, брошюр. Брал в руки, взвешивая: «Каково положение? Это все письма — штук 20» (столько было одних заказных)

Чертков искал и не нашел, что Л. Н. диктовал о Кросби³. Он составляет очерк его биографии и просил у Л. Н. письма Кросби к нему.

Л. Н. поперхнулся, как это часто с ним случается. Тут ни переговариваться, ни вызывать его на ответ, но Софья Андреевна всегда что-нибудь скажет, а сегодня Софья Николаевна и даже Юлия Ивановна. Л. Н., силясь ответить, побагровел и поземлел и долго не мог откашляться. Софья Николаевна подала ему воды напиться, Л. Н. попил, может быть, чтобы ей не отказать.

После нескольких минут Л. Н. сказал:

- 510 -

— Умереть хорошо бы! Ни писем, ни просителей, ни стражников. — Л. Н. только что рассказал, как выходил утром к учителю, у которого стражник спрашивал паспорт. Л. Н. сказал ему и помощнику станового, чтобы этого не делать. Помощник станового грубовато ответил, что графиня желает быть огражденной от подозрительных людей, как же им не смотреть паспорта, они должны.

Дима хочет завтра в Тулу. Отец отговаривал его. Александра Львовна рассказывала, кого видели в Чернышёвской гостинице. Л. Н. вспомнил, что он в молодости ездил в Тулу раз в один — три месяца, а теперь (его сыновья, молодежь) ездят так часто.

— Удивляюсь, — сказал он, — почему ездят в Тулу. Просто от скуки. Средство развлечь свою скуку.

Вечером за чаем Л. Н. разговаривал с Софьей Николаевной. Она говорила про Илью Львовича, который стал служить в земельном банке в Саратове, как скромно живет: квартира и стол за 40 р. «Это ему к чести служит», — заметил Л. Н. И пишет, что чуть не прислал девушку, дочь саратовского священника, которая хочет учиться, за советом к Л. Н.

Л. Н., увидев в альбоме Митечки, что̀ ему написал давно, сказал:

— Удивительно, как долблю 20 лет все одно и то же — и успеха не видать. Приятно, что все точно то же. Можно было с тех пор и умереть, нечего больше сказать.

Л. Н. прочел кучу писем, из них было только одно приятное. По поводу его сказал, что приятно сознавать, что ты кому-нибудь нужен.

Горбунов прислал Розеггера: «Яков Последний» по-русски, а четыре тома (II—V) по-немецки⁴.

Л. Н. (мне): Какой вы хмурый! Мне кажется, что я виноват в чем-то перед вами.

Я: Сохрани бог!

Л. Н.: Вы никогда свою жизнь не высказываете. Приятно было бы общение.

13 сентября. Четверг. Днем Чертков. Вечером: Чертков, М. В. Булыгин, Кузьмин, Досев, Гусев, Перна, С. Н. Толстая, Н. П. Иванова, Юлия Ивановна. Cercle*. Л. Н. говорил о Конфуции, что он был оппортунист, прилаживался к правительству. Рассказывал о его встрече с Лао-тзе; Лао-тзе был глубже. Чертков спросил Л. Н-ча о том, что он раньше говорил, что у Конфуция нет бога. Л. Н. сказал, что он читал так, но что понятие бога у Конфуция есть: называется Небом, Разумом Неба.

14 сентября. Л. Н., Александра Львовна, Софья Николаевна и я ездили к Чертковым проститься¹. Когда Л. Н. верхом уезжал, провожавшие его стояли на балконе: Анна Константиновна, Н. Д. Ростовцев с дочерью Марией, И. К. Дитерихс, Кузьмин, Досев, Перна, Дима, Анна Григорьевна, Гусев, А. П. Иванов, Ваня (кучер Чертковых), смотрели, как Л. Н. сел на лошадь и шагом удалялся, еще с пути послав привет рукой. Стояли неподвижно; тишина была такая, как когда Мария Львовна умирала, и присутствовавшие на балконе деревенские не шевелились, и им передалось общее настроение. Все прощавшиеся думали — не в последний ли раз видим Л. Н-ча. Солнце западало против нас, было ясно, холодно, тишина кругом.

Потом Чертков прочел деревенской молодежи, сошедшейся последний раз у него, «Прощание» Л. Н.

16 сентября. Утром приехала Татьяна Львовна с Танечкой. Л. Н. очень рад им. Вчера говорил о том, как Таня дожидалась ребенка, наконец есть, а она в таком возрасте, что больше, вероятно, детей у нее не будет. Как она от природы нежна — его любит всей душой! Как он (Л. Н.) ее понимает!

- 511 -

И. Е. РЕПИН

Ясная Поляна, 23 сентября 1907 г.

Фотография С. А. Толстой с автографической подписью художника:

«23 сент. 1907 г. Илья Репин. Ясная Поляна».
Под вечер приехал и Е. Репин... Восторженным, радостным взглядом смотрел на Л. Н. Улыбка (смеется по-детски) не сходила с его лица». — Запись от 21 сентября 1907 г.

Софья Андреевна заметила, что Таня трясется за Танечку, готовится к тому, что может ее потерять.

Л. Н. дал мне статью А. Я. Колесниченко «Как же человек-то?» и поручил ответить ему, что сожалеет, что он ее писал¹. Пожалел, что у Колесниченко страсть к писательству: «Как нехорошо — эта страсть к писательству!»

Я думаю, что в этом случае Л. Н. ошибся. Вероятно, очень бегло просмотрел. Рассказ написан очень талантливо, и тема хороша. Во время приезда поезда на станцию, на первом пути маневрирует паровоз, жертва человеческая. Мне Л. Н. сказал:

— Вам бы надо написать об этих железных дорогах. Если это факты неопровержимые, по-моему, вам бы надо написать. (О казнокрадстве на

- 512 -

Привислинских железных дорогах, о чем я вчера рассказывал. См. мое письмо об этом².)

Софья Андреевна возмущена: поймали четырех яснополянских и четырех угрюмовских мужиков с дубами. Посадили их в тюрьму. Третьего дня приходили братья Макаровы к Л. Н., просят дубы на какую-то постройку. Л. Н. послал их к приказчику. Тот им сказал, что теперь никак нельзя дать. Л. Н. дал им 5 р. В ту же ночь пошли в лес. Староста увидел их, рубящих дубы. Софье Андреевне кажется, что она виновата в том, что творится. От Л. Н. слышит укоризны, надо прощать мужиков, и, когда она возразила, что тогда ни одного дуба не оставят, Л. Н. ответил, что лучше так, чем «не прощать». Софья Андреевна распускает слух, что отдала лес в казенную опеку, чтобы не воровали, говорит: «45 лет всё прощали, теперь хочу припугнуть, остановить. Мужики без стыда, без совести». Ваня (лакей) и его отец говорят, что это не ясенские воруют, а ворует полдеревни. Сегодня приходил Курносенков просить что-то: тот, который уговорил мужиков и баб бросить работу во время покоса. Объездчику грумантские погрозили, что его застрелят. Софья Андреевна встревожена, волнуется, говорит, что сделает, как Буланже: уедет куда-нибудь. Положение Л. Н. тяжелее — все приходят к нему просить его заступничества. Не верят, что он хозяйством не занимается и что оно — не его. Осуждают его.

Л. Н., возвратившись к обеду и застав разных просителей яснополянских, просил Ваню, чтобы не оставляли их ждать его в это время, когда он хочет отдохнуть, а чтобы приходили или утром, или в 2—3 часа. За обедом Л. Н. рассказал, что был у Марии Александровны, она больна. Избу ее разрушили, слишком холодна. Живет в новом доме, далеко от закута. По ночам не спит, боится — корову уведут.

Л. Н.: Какое тяжелое зрелище: едет урядник верхом, а перед ним двое скованных. Спрашиваю: «Кто это такие?» Баба ответила: «Это хорошие люди — украли двух лошадей, в Туле на базаре продавали». Какая тьма! Одни радовались, что их поймали. Одна баба их жалела: «Известно, нужда. Иначе воровали бы?» — Беда не в нужде, а в том, что не знают, что́ добро, что́ зло.

Татьяна Львовна рассказала, как у них ограбили князя Голицына, живущего в шести верстах от них, и собирались ограбить их самих и еще трех помещиков. Потом рассказала об охоте на волков у Сергея Львовича: убили пять молодых; четыре матерых убежали.

Л. Н.: Как это всегда бывает — и я этим грешил, — молодых волков убивают, старые от этого озлобляются и еще чаще режут скотину.

Потом Л. Н. вспомнил травлю молодых волков:

— Это гадко, ужасно: ведь это щенки.

Л. Н.: Я читал «The Open Court» (журнальчик, продолжение «The Crank»). Мне эта книжка не нравится. Какие-то шутки, намеки на то, чего никто не знает³.

Вечером Л. Н. не выходил, уснул в кресле.

Уехал Иосиф Константинович в Тифлис. Завтра уедут Софья Николаевна с Верочкой и Кириллушкой и А. П. Иванов. Л. Н. был очень рад Верочке: «Умница, самостоятельная, сердечная».

17 сентября. Именины Софьи Андреевны и Софьи Николаевны. Софья Андреевна какая-то помолодевшая. Приехали Мария Александровна, Андрей Львович, к обеду — А. Е. Звегинцева. За обедом Андрей Львович, Звегинцева рассказывали про борцов в цирке: женщины-немки борются. Как пыхтят, потеют, кровью из царапин пачкаются.

Л. Н. в удивлении, что это есть, сказал:

— Это вы во сне видели.

Говорили о грабежах. Софья Андреевна свое серебро и другие ценности отвезла в музей. Андрей Львович заказал внутренние ставни.

- 513 -

Л. Н. сказал, что читает в газете «происшествия»; его поразило, что об ограблении Голицына в газеты не попало.

Л. Н. говорил про вчерашних конокрадов — когда их скованных вели и он их пожалел, в толпе слышалось: «Как жалеть?!»

— Разумеется, как их жалеть, когда воруют единственную лошадь, — сказала Звегинцева.

Л. Н.: Мне в мои старые года видно ясно, что единственное спасение (от грабежей, убийств) — доброта.

Звегинцева отстаивала право вешать таких людей. Во Франции прекратили это таким образом, что перестреляли 30000 человек. Л. Н. усомнился, прекратили ли?

Андрей Львович говорил, что он ни к кому не имеет зла, но если на него кто нападет, невольно защитится, оттолкнет (рукой, револьвером) и только потом подставит щеку.

Л. Н. это понимал и говорил Андрею Львовичу, что ведь это стремление к непротивлению. Потом рассказал, что только что прочел сравнение: есть зверь, для которого единственное средство спасения — пускать смрад, а у человека — единственное средство — у того самого, на которого нападают, — любовь, доброта. Звегинцева возражала, что это не действует. Л. Н. не согласился. Но если иногда оно не действует — то иногда и смрад не действует.

Звегинцева стала доказывать свое тем, что и Иисус кнутом гнал людей. Л. Н. поправил, что «скотину»:

— Злом — искореняется зло на наших глазах, и оно только разрастается, а средство Иисуса не испробовано. То, что я говорю, никто не пробовал. Есть шансы, что поможет.

Андрей Львович заметил, что он не даст себя убить.

Л. Н.: Дорого добро, а жизнь не дорога.

Андрей Львович возразил, что убьют, что не остановишь убийц.

Л. Н.: Дорого то, чтобы жить хорошо. Убивать всегда будут.

В 12 часов ночи, когда Андрей Львович уже лежал, пришел к нему Л. Н. и извинялся за горячность в споре. А 18-го поехал к Звегинцевой за тем же. Это его больное место, когда ему доказывают, что полезно убивать, карать.

18 сентября. Утром приехал Л. Д. Семенов, 28-ми лет, поэт и писатель, внук сенатора, друг А. Добролюбова, бывший революционер, ездил от партии в Курскую губернию, где удерживал народ от погромов. Его арестовали, бежал, его поймали и сильно избили, просидел в тюрьме год, там читал Евангелие и впервые понял его. По поводу ареста его Л. Н. заметил, что правительство так ошибается часто.

Был Куликовский (поляк) из ташкентской общины. Был слепой крестьянин (из Крутого) — спросить Л. Н., подавать ли прошение о пособии на имя императрицы — покровительницы приютов слепых. Л. Н. попросил Леонида Семенова справиться в Петербурге о том, есть ли какой толк подавать прошение.

Леонид Семенов неразговорчивый, молчаливый, вдумчивый.

Из разговора о писателях.

Л. Н.: Есть дурная черта: <желание> удивить. Художник пишет то, что считает нужным, и не заботится об эффекте. Это соблазн. Мысль о возможности <такого> воздействия на людей надо как можно дальше от себя держать.

Татьяна Львовна разговорилась о том, что художники теперь иначе пишут, чем лет 20 тому назад. Такими, какие были, остались только Репин, Маковский.

Л. Н. выгородил из числа нынешних художников, из тех, которых он знает, Репина, Нестерова и особенно Орлова.

- 514 -

Л. Семенов, между прочим, рассказывал про рязанского мужика-старика, который написал большую книгу о нуждах народа и исцелении их, посылал и носил ее царю. Полиция в продолжение 20 лет много раз арестовывала, притесняла его, три раза отнимала у него книгу, но он снова писал ее и все верит, что если бы ему удалось представить ее государю, у того, наверное, раскрылись бы глаза и царь последовал бы его советам. Раз, на параде, удалось ему подать прошение царю, хотя не лично — его арестовали раньше, чем он добежал до кареты царя, — и получить ответ. Леонид Семенов рассказал это очень картинно. Л. Н. усмехался с сочувствием к наивностям старика, верующего в отцовскую любовь царя:

— Как я вижу его — старика... — проговорил Л. Н.

Л. Н. выработал, — вернее, явилась сама собой — ровность, одинаковость обращения: он один и тот же со всеми.

19 сентября. У Л. Н. утром невралгия левого затылочного нерва. К полудню прошло, и в три часа Л. Н. поехал верхом на Мальчике в Ясенки за почтой. За обедом говорил про старика-пчеловода, у которого укрывались Чернов и его друзья в пчельнике над Горелой Поляной. Л. Н. написал письмо к губернатору, чтобы старика не подозревали в революционерстве, и он сегодня поблагодарил Л. Н. Приходил к Л. Н. мальчик фабричный из Москвы, 18-летний, на вид 14-летний, в одной рубахе. Спрашивал про харьковскую общину (читал о ней), желал бы в нее вступить — безработный. Получал 40 копеек, бросил, а теперь другой работы не может найти. Еще были трое тульских безработных.

Л. Н.: Виноваты мы, но и они сами, что бросают работу там, где могут остаться работать. Этих людей на все можно навести (на экспроприаторство).

В «Русском слове» фельетон «Буланже» Дорошевича.

Л. Н.: Дорошевича не люблю, но этот фельетон хорош¹.

Татьяна Львовна рассказала нечаянно — не хотела перед Л. Н., чтобы его не огорчить, что̀ ей рассказал сегодня Михаил Сергеевич. Бобринский ему говорил о деятелях думских, какое лицемерие, ложь там царит Кадеты, Милюков, о принудительном отчуждении земель, — что является главным пунктом в их программе, сознались польским панам-депутатам, что это показное, «ради агитационных целей», чтобы не выпустить мужиков. В. Маклаков тоже сознался. Мужики остались в дураках.

За чаем: Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич, Юлия Ивановна. Михаил Сергеевич говорил о выборах, как происходят. Л. Н. негодовал, что заимствован парламентаризм, что не устроено по-своему, и говорил о том, как ему в уединении ясно, что казни только усиливают озлобление, революцию.

Татьяна Львовна говорила, что страх быть повешенной удержал бы ее, так же как и других.

Л. Н.: На время, пока этот страх есть; когда же прекратят казни, подымется «la fureur enterrée»*. — И говорил, что и тут мы, русские, делаем то, что на Западе, подражаем им. Там расстреляли 30000 коммунаров, почему же и нам не расстрелять тысячи?

Звегинцева тем, что во Франции так поступили, оправдывает поступки русских властей.

Л. Н.: Не надо казнить... Человечество не хочет и не в состоянии пока познать эти истины.

Михаил Сергеевич говорил, что один беспартийный член Думы — таких было много — говорил Бобринскому, что беспартийный — это «монархист под соломенной крышей» (т. е., если бы признался правым, его бы сожгли).

- 515 -

Михаил Сергеевич объясняет монархизм мужиков тем, что они ожидали от царя земли. Престиж царя падает.

Л. Н. о «Городовых» Л. Семенова², что нехорошо написано:

— Чехов, я — без ложной скромности — мы бы написали подробности верно, а Леонид Семенов — рассуждения. Он бежал, городовые, поймав его, избили, плевали ему в лицо. И тут с ним произошло то, что он сейчас, после <случившегося>, против них не чувствовал никакого озлобления. Чувствовал, что они только исполнители и что озлобляться приходится не на них, а на что-то другое.

20 сентября. Утром приехал из Саратова молодой человек, которого вызвал Чертков, чтобы сговорился с Гусевым о распространении книг. У меня много медицинских занятий. Я ездил к Кологривовой. Вечером приехал Сергей Львович.

Л. Н. говорил, что не радуется предстоящему приезду Леонида Андреева, — ожидает, что будет тяжел. Хотя Леонид Семенов говорил, что Андреев из пишущих и что обращается к религии, кротости.

Л. Н. говорил, что люди становятся религиозными без намерения, а у Андреева это может быть преднамеренно: «Теперь хочу быть религиозным», как у другого: «Теперь буду учиться медицине». А если и будет религиозным, то Л. Н. опасается, что поверхностно.

На Леониде Семенове стало Л. Н-чу видно, как декадентство влияет, захватывает. У декадентов подражание действительности — в речи вскрикнешь. Но этого в писании не нужно.

Л. Н. говорил, что читал речь Нелидова или Мартенса при заключении (закрытии) мирной Гаагской конференции, и она подействовала на Л. Н. комически¹.

Михаил Сергеевич с Сергеем Львовичем говорили о выборах. Софья Андреевна спросила Л. Н., интересно ли ему это? Л. Н. ответил, что ему неинтересны правительственные творения, и тем менее подготовления (выбор лиц) к этой деятельности.

Л. Н. читал в «Новом времени», что в 1902 г. употребление спирта в России поднялось на десять миллионов ведер. Сергей Львович приписывал это правительственной помощи — «продовольствие» — и тому, что крестьяне перестали платить выкупную подать.

Л. Н.: Не продовольствие. Тут психологическая причина. Чем дольше живу, тем больше вижу причины событий, чего вы не замечаете, — духовные, неосязаемые причины.

Сергей Львович рассказал, что слышал от военного М. Волкова: Коноплянниковой, которая убила генерала Мина, усмирителя восстания в Москве, строили виселицу у нее на глазах, она сидела в окне. Вешали ее пьяные — не чудо, что пьют палачи: два раза оборвалась...

Л. Н-чу было жутко слушать, и сказал, что смертные приговоры и казни — его больное место. Сказал, что на днях не вытерпел и высказал правду в глаза Звегинцевой, а лет 30 тому назад «тут, в этой комнате», — указав на гостиную, — Петру Самарину: «Зачем вы ко мне ездите, когда вы защищаете смертную казнь — право государства воевать?»² Потом Л. Н. сказал:

— Когда во время Тотлебена было много казней — а до того долго не было никаких — недоставало палачей. Одного (палача) возили из Москвы в Одессу. Сергей Соловьев мне говорил, что искали (палача) между каторжными и они отказывались.

21 сентября. Под вечер приехал И. Е. Репин со своим другом Н. Б. Нордман. Репин очень приятный, милый. Восторженным, радостным взглядом смотрел на Л. Н. Улыбка (смеется по-детски) не сходила с его лица. Голос грудной, вместе с тем певучий. Жестикулирует. Искренний человек.

- 516 -

Софья Андреевна ему сказала, что третьего дня Л. Н. про него говорил, что он единственный настоящий художник среди русских*. Завязался разговор о декадентстве. Татьяна Львовна о Малявине. Она назвала декадентство развратом. Репин подхватил это обозначение и согласился с ним.

— Это такой дом сумасшествия, — заметил он и рассказал, что вчера получил газету «Утро России» с приглашением сотрудничать. Но он написал им, чтобы ему и газеты этой не присылали.

Л. Н. заговорил о Л. Семенове:

— Он из декадента стал... Репин подсказал:

— ...разумным человеком.

Л. Н.: Больше, чем разумным человеком: христианином. Оттого, что я его узнал, заглянул в газету («Трудовой путь») и видел там его стихи¹...

Л. Н. продолжал разговор о декадентстве:

— Газеты можно не читать. Надо это игнорировать. Не говорить об этом (декадентстве).

Татьяна Львовна спросила Репина, много ли работает. Репин сказал, что у него никакого таланта нет, одно трудолюбие.

Л. Н. заговорил о Стасове. Репин рассказал о том, как он умирал, как он любил, уважал «Льва Великого»²; восхищался его писаниями:

— Вот он вас обожал, читал каждый день, хотя, кроме вас, еще Герцена высоко ставил. Революцией не интересовался; говорил, что жизнь будет такая, каковы мы все. Относительно Думы он полагал, что она долго не продержится.

Стасов умер от апоплексии. Он был долго (до смерти) в бессознательном состоянии.

Софья Андреевна о вегетарианстве. Репин говорил, что два с половиной года не ел мяса, а теперь иногда ест.

Л. Н.: Как можно иногда есть мясо?

Репин разъяснил, что Наталье Борисовне предписали доктора есть мясо, что ей угрожает чахотка.

Л. Н.: Если доктора сказали — простите меня, Душан Петрович, — то обратное надо делать. Сейчас читал в «Good Health» о 107-летнем старике-вегетарианце³...

22 сентября. Софья Андреевна в эти дни убирала и записывала новые книги в библиотеку. За завтраком Софья Андреевна говорила о намерении Репина написать Л. Н. с ней и что она недостойна быть вместе с таким великим человеком на портрете, написанном таким великим художником. Репин заметил вчера, что ему на том свете придется поплатиться, столько ему почестей достается. На вопрос Софьи Андреевны ответил, что ему очень тяжело, когда его хвалят, и что он никогда, ни на минуту, не чувствует «величия» (своего). Все это говорил, очевидно, правдиво (скромно).

Л. Н. спросил, имею ли ему что сказать. Я ответил, что о письме Русинова, который доказывает необходимость проповедовать¹. Все письмо — семь листов — о том.

Л. Н.: Это — проповедовать — соблазн. Это деятельность для последствий. Это такая же деятельность, как социалистическая, за конституцию. Надо все усилия направлять на то, чтобы самому жить хорошо, а плоды, если ему и в этой жизни они не будут видны, будут самые лучшие.

Мы стояли у фортепиано (Л. Н., Бирюков и я). Из гостиной пришли Репин с Натальей Борисовной, и Л. Н. рассказал им, о чем говорили.

- 517 -

Бирюков и Наталья Борисовна сказали, что на это можно возразить тем, что Христос посылал учеников проповедовать.

Л. Н.: Не на все слова, приписываемые Христу, надо смотреть, как на авторитет. Христос такой же авторитет, как Кант, Будда. Я сам возражаю себе <на то>, что я пишу. Но я пишу для себя, чувствуя серьезны......*

Сам не издаю. Кто хочет проповедовать, тот самоуверен. Вот Илья Ефимович берет скромностью. Скромный человек серьезно работает, углубляется.

Наталья Борисовна и Репин возражали, что есть люди, у которых дар речи. Л. Н. не признал, чтобы дар речи давал право проповедовать.

Л. Н-чу возражали: какую огромную пользу приносят его писания и как может он ставить выше труд для пропитания себя (косьбу)?! Л. Н. ответил, что он не для пользы, а для души на себя работать хотел бы. Л. Н. говорил про себя, что ему трудно бывает, когда просят у него. Если же косил бы, мог бы спокойно сказать просящему прохожему, что у самого только столько-то и столько-то есть, а так ему стыдно давать... От стыда хочется провалиться перед нищими.

— Я не могу говорить с человеком, который меня не понимает. У меня язык прилипает к гортани. Я получил письмо Меньшикова. Меньшиков думает, что писание его статей — на пользу людям, и спокойно пишет. Задача наша состоит в том, чтобы самому становиться лучше, а это дает радость.

Софья Андреевна: Это дает мученья. Я теперь не могу пройти мимо прохожих без стыда. Это мученье!..

Л. Н. сказал Софье Андреевне, что она теперь начинает новую жизнь и эти роды новой жизни, как всякие роды, — мученье. Л. Н. вошел к В. Маклакову, который спал. Не разбудил его.

— Ты знаешь, как я отношусь ко сну, — сказал он Софье Андреевне, спросившей его, почему не разбудил Маклакова и не позвал его гулять. За обедом Л. Н. спросил Бирюкова о его свояченице-эсперантистке, об эсперанто.

Л. Н. сказал:

— Теоретически очень хорошо исполнено (грамматика), а практически — не веришь в успех².

23 сентября. 45-летие супружества Л. Н. с Софьей Андреевной. Софья Андреевна в праздничной одежде с Репиным стояла в зале. Л. Н. не было. Я поздоровался.

— Что же вы меня не поздравляете, что 45 лет этому человеку служила? — и Софья Андреевна показала в направлении кабинета.

Репин, Бирюков, приняв выговор ошибочно себе, оправдывались, сказав, что они ее поздравили. Приехали Надежда Павловна, Андрей Львович, В. А. Языков (мировой судья из Петербурга). Под вечер приехали Мария Александровна, Горбуновы, муж и жена. За обедом были цветы, но никакого шампанского. В 8 часов вечера приехали И. А. Беневский с В. А. Репиным (красивый мужчина, бывший артиллерийский офицер, похожий на Н. Н. Ге-сына). Он с женой. Основатель колоний близ Ташкента. Их три семьи и 20 холостых. Вечером было очень шумно. Л. Н. позвал сначала одних Репиных ташкентских в кабинет. Потом, через 45 минут вошли и другие. Ташкентский Репин — уроженец Кавказа; впервые в России. Л. Н. спросил его: «Какая цель вашей поездки?» — «Познакомиться с людьми приблизительно такого же направления, как я», — ответил он. Едет в Петербург. Рассказал про их соседей-мусульман (сарты, киргизы, таджики), русских поселенцев; эти помещики-поселенцы получают 10—20 десятин заливной земли, и у них живут мусульмане — арендаторами или рабочими. Какие они честные: ни орудий, оставляемых в поле, ни скота

- 518 -

(овец) не воруют. Про свою общину Репин рассказал, что строят общий дом. Старшего управляющего работами у них нет; утром за чаем решают, кому на какую работу идти. Часть была вегетарианцами, а теперь — все¹. Беневский говорил про братьев Шейерманов. Старший отдал 800 десятин крестьянам, а младший на 200 десятинах устраивает колонию. Оба брата с семьями там живут и работают вместе с прочими. Л. Н. вспомнил, как год тому назад газеты не хотели напечатать письмо Шейермана об отдаче земли крестьянам. Пишут о кадетах, что вошли в блок с «вагетами», а о таком огромной важности событии не пишут.

— Ведь это так у каждого землевладельца должно быть. Кто этого не делает, поступает дурно, — сказал Л. Н.

25 сентября. Сегодня утром Л. Н. зашел за разрозненным «Кругом чтения» (не хочет портить новый экземпляр). Л. Н. пополудни пришел ко мне и сказал: «Не пугайтесь, я просто в гости» (намек на то, что в эти дни все давал мне письма отвечать, и Л. Н. казалось, что дает мне слишком много работы). Потом попросил меня взять у него письмо словацкое, полурусское, учителя из Моравии A. Grydil, который не достал 18 книжек, просит послать все сочинения Л. Н. и русско-чешский словарь и портрет с подписью (Л. Н.)¹. Репин пишет Л. Н. с Софьей Андреевной². Л. Н. ездил верхом. После обеда Л. Н. прочел вслух письмо Кудрина³. Раньше он его для себя не читал, а вынес его из кабинета, с тем чтобы прочесть его всем. Уже заранее предполагал, что будет хорошее.

Л. Н. подсел в зале ко мне и разговорился. Занят «Кругом чтения», осталось еще один месяц составить и один день новый. Я вчера говорил Л. Н., что Шкарван заметил, что нет дня о целомудрии⁴. Л. Н-чу кажется, что есть, — там, где о блуде. Я поискал при нем и не нашел. Л. Н. удивился и сказал, что это легко будет составить. Л. Н. вчера получил «Верьте себе», изданное «Посредником», и корректуру «Не убий никого»⁵.

26 сентября. Утром приехал Гусев. Пополудни было много посетителей. У Л. Н. между прочим и монашенка. Ехала из Ельца в Саров, изнасиловали ее в поезде (кондуктор взял ее вещи и понес в первый класс вместо третьего класса), напоили водкой; забеременела. Исключили из монастыря, в котором она прожила с восьмилетнего возраста до 32 лет. Л. Н. и Татьяна Львовна ей, кроме материальной помощи, чем-то помогли.

Вечером был 18-летний литограф Суворов — проститься с Л. Н. Пополудни был тульский старообрядец, старик-слесарь Иван Фомич. «Можем помереть, хотелось еще повидаться со Львом Николаевичем», — сказал он. Л. Н. представил его супруге и пригласил к чаю; дал книжек. Говорил с ним ласково и шутя (на ты) и повел его в кабинет показать, как Репин пишет портрет.

Л. Н.: Как я хорошо сегодня гулял, в лесу, около семи верст!

Вечером с 7 до 9 Л. Н. с Александрой Львовной и Софья Андреевна с Надеждой Павловной играли вчетвером на фортепианах очень живо, энергично. Репин нарисовал в это время карандашом Л. Н. с Александрой Львовной. Л. Н-чу понравился этот рисунок (особенно тем, что на нем Александра Львовна) и попросил его себе. Репин очень рад, согласился и хочет акварелью исполнить. Все играющие были очень веселы. Репин со мной смотрел Холарека «Réflexions sur le catéchisme»¹.

Репин вышел на днях из учителей Академии: года, тягости. В «Новом времени» 22 сентября статья о том, что ученики упрашивают его не уходить². Вечером, по вчерашней просьбе Репина, Л. Н. читал вслух Куприна «Ночную смену». Читал с трудом (изжога), но с большим удовольствием; много смеялся, а с ним другие и особенно Илья Ефимович.

Потом хотел прочесть «Allez», но хрипел, устал. Софья Андреевна просила его не читать, и сам не хотел, потому что это его очень взволнует. Юлия Ивановна отказалась читать, Л. Н. уговорил Татьяну Львовну:

- 519 -

«Ты хорошо читаешь». Но Татьяна Львовна была тоже охрипшая; дочла до половины, и должен был продолжать Л. Н. И продолжал, но, дойдя до места, где Менотти бросил Лору, был до того взволнован, что не мог продолжать... И дочла Наталья Борисовна. Л. Н. был глубоко тронут и восхищен. Как читал Л. Н.! Недаром Репин сказал ему третьего дня, что никто лучше его не читает. Это я чувствовал и говорил с первого раза, как услышал Л. Н. Все были восхищены и стали говорить о Куприне. Репин и Наталья Борисовна этих вещей не знали. Сравнивали с Андреевым, Горьким.

ТОЛСТОЙ И С. А. ТОЛСТАЯ В КАБИНЕТЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА

23 сентября 1907 г., в день 45-й годовщины их свадьбы

Фотография С. А. Толстой

Л. Н.: Никогда у Горького и Андреева <не было> ничего подобного. Как это верно, ничего лишнего, подробности верны. Кажется, что растянуто («Ночная смена»): как ходит по залам, у колодца, но и эти подробности верны. Из молодых писателей нет ни одного, приближающегося к Куприну. Между ними и им — далекое расстояние. У Андреева «Красный смех» — все старое, ничего нового не сказано. Я не мог прочесть, как ни старался, чтобы угодить, потому что привез его («Красный смех») его брат сюда. А фальши сколько! Вы (к Репину) это знаете лучше, чем я*, что в произведениях художества, живописи, музыки не должно быть фальшивых струн, черт. Если в композиции через десять тактов попадается один фальшивый звук, — все пропало. А у Куприна ничего фальшивого нет.

— Что в искусстве самое главное? Искренность, правда?.. Кто знает? — спросил Л. Н.

Начали говорить то и сё. Софья Андреевна из-за круглого стола, где шила, отозвалась: «Чувство меры».

- 520 -

Л. Н.: В искусстве самое главное — чувство меры, которое у Горького отсутствует вполне. Удивительно, как эти славы случайно делаются и твердо держатся, и старые, например, Некрасов. Он никогда к поэзии близко не стоял.

Репин заметил, что Некрасов теряет популярность. Л. Н. еще говорил о Фете, считает его талантливым поэтом. Репин и Наталья Борисовна знают кружок «Знание» (Скиталец, Андреев), писатели из него бывают у них. Говорили о Куприне, жалели, что сильно коньяк пьет и груб, и Горького спаивает, и общество их грубое. Потом говорили про рассказ Андреева «Губернатор» и советовали его прочесть Л. Н.³ Наталья Борисовна просила позволения прислать. Л. Н. спросил о содержании, Илья Ефимович рассказал (запинаясь, нескладно). Разошлись в 11 часов. Л. Н. сегодня много беседовал с Гусевым и Суворовым.

Была еще баба по судебному делу. Выслушав ее, Л. Н. продиктовал мне следующее письмо к тульскому адвокату, которое я переписал и отдал бабе: «Лев Николаевич просит вас сказать подательнице сего, следует ли ей подавать прошение на решение Окружного суда в судебную палату; есть ли или нет вероятие успеха. Если есть таковое, то не будете ли так добры помочь ей в этом».

27 сентября. Четверг. Чудный теплый день. Я купался. Репин с Натальей Борисовной ходили по лесу. За обедом он хвалил красоту здешней природы, особенно осенью. Лист пожелтел, но не опал, оттого золотая осень, как выразилась Софья Андреевна.

Илья Ефимович спросил Юлию Ивановну, почему не пишет пейзаж.

— Жалею, что я не пейзажист, — сказал Репин.

Л. Н. спросил:

— Кто теперь молодые пейзажисты?

Репин задумался, и довольно надолго, потом назвал одного — Фотина.

Л. Н.: Раньше бы не задумались ответить: Шишкин.

Наталья Борисовна: Левитан.

Репин: Некоторые с ума сошли, как Пурвит-эстонец. Стали писать такие каракули...

Л. Н. сказал Илье Ефимовичу, что нынче он может рисовать его (Л. Н.) и Александру Львовну, что они будут играть вдвоем.

— Очень мило вышло, главное — Саша, — заметил Л. Н. — Как картина Маковского: два старика за фортепиано¹. Очень милая. Только там оба старичка, а тут молодая.

Репин с Натальей Борисовной ушли.

Л. Н-чу привезли почту из Тулы. Юлия Ивановна, передавая ему ее, Сказала:

— Тут письмо от Новикова².

Л. Н. сказал, что ему неприятно, когда от него письма.

Было шесть повесток, семь из Ясенок и много писем.

Л. Н.: Я скоро перестану читать письма. Скучны. Утром четыре подряд просительных.

Софья Андреевна: Как? После того как в газеты написал (чтобы за денежной помощью к нему не обращались)³.

Л. Н.: Одна даже так начинает, что, несмотря на то письмо, она все-таки...

Смотрел с озабоченным видом рукопись, перелистывал... Получил и поздравительную телеграмму из Томска от землячества российских студентов с их первой академической сходки. Л. Н. читал ее рассеянно и не понял⁴.

Л. Н. спросил Юлию Ивановну, знает ли она скульптора Трубецкого, который вчера известил Л. Н. очень безграмотным французским письмом,

- 521 -

что хочет приехать⁵. Юлия Ивановна ответила, что знает. Л. Н. спросил о том же меня.

ТОЛСТОЙ, С. А. ТОЛСТАЯ, Н. Б. НОРДМАН-СЕВЕРОВА и И. Е. РЕПИН (НА ТЕРРАСЕ)

Ясная Поляна, 23 сентября 1907 г.
Фотография С. А. Толстой

Я: Не знаю.

Юлия Ивановна: Он вдвое больше вас ростом.

Л. Н.: Большой оригинал! Воспитан в Италии, по-русски почти не знает. Ничего не читал. Делает только то, что ему хочется, а не то, что считается нужным. Везде был, живет в Италии, а в Риме никогда не был. Талантливый.

Л. Н. (помолчав): А Гинцбург совсем бездарный. Как это Стасов Гинцбурга выдвинул (создал ему имя)? — говорил Л. Н., обращаясь вопросительно к Юлии Ивановне.

Юлия Ивановна подтверждала, что у него таланта никакого.

С Александрой Львовной я с 7.30 до 8 проверял «Не убий никого».

- 522 -

С 8 до 9.45 Л. Н. с Александрой Львовной, а Софья Андреевна с Татьяной Львовной играли вчетвером на фортепиано. Репин раскрасил акварелью вчерашний рисунок — Л. Н. с Александрой Львовной.

Л. Н. прочел вслух письмо Иконникова⁶.

Л. Н.: Это 22-летний молодой крестьянин. Удивительная духовная сила. Отказавшийся от службы, третий год находится в тюрьме.

Репину было очень интересно и спрашивал про него Л. Н-ча.

Л. Н.: Я его никогда не видел и не знаю, откуда он. Сегодня был молодой человек из Пензы от кружка людей, которые хотят в Америку, главное с той целью, чтобы избегнуть военной службы. Он потому поступил в университет. Единственное — можно не служить, как Иконников, а не бежать. Я забыл ему сказать, что на его место возьмут другого крестьянина от жены.

Л. Н. (о письме Иконникова): Хорошее описание одиночного заключения: в холоде, в темноте...

Потом Л. Н. дал Татьяне Львовне прочесть вслух ответ Новикова. Удивлялся его способности писать: «Дай бог Меньшикову так писать!».

Л. Н. рассказал про пожар (ездил смотреть) у Красноглазихи; подожгли у нее ригу.

Софья Андреевна: Разве подожгли?

Л. Н.: С удовольствием рассказывали.

Софья Андреевна: Теперь нас сожгут — озлоблены за суд, за дубы.

Л. Н.: Я удивляюсь, что не жгут.

Софья Андреевна: Я велела управляющему, чтобы во вторник отправил стражника. Он сказал, что нельзя, что работа станет и в лесах воровство пойдет.

Софья Андреевна говорила про рассчитанного угрюмовского лесного сторожа. Он сказал: что̀ ему: он получил от угрюмовских мужиков 30 целковых. Софье Андреевне трудно. Не знает что делать.

Л. Н. рассказал, что сегодня во время прогулки верхом услышал, как ему кричат: «Ваше сиятельство, здравия желаем!» и т. п. Он записывал в это время в книжку. Потом послышалось: «Издохни ты!» и мат... Л. Н. подошел к ним поговорить, показать им, что не сердится. Были два выпивших незнакомых. Один сейчас же стал говорить, что они дурного не кричали, и не припустил (не дал сказать) к слову Л. Н-ча. Потом закричал на него:

— Что же, стрелять в нас будешь?

Лошадь Л. Н. была неспокойна, уехал. Л. Н. рассказывал это нехотя; наверное, даже не хотел о том говорить, а как-то рассказал⁷.

28 сентября. Утром приехал С. М. Сухотин. Пополудни Татьяна Львовна, Александра Львовна, Наталья Борисовна, Илья Ефимович и С. М. Сухотин поехали к Марии Александровне. Встретились с Л. Н., ехавшим верхом. Илья Ефимович присоединился к нему, поехали на провалы.

Илья Ефимович поражен красотой этих мест.

Мне Л. Н. дал работу с «Кругом чтения». Пополудни пришел Гусев. Ему Л. Н. дал письма отвечать и кое-что сделать для «Круга чтения».

За обедом разговаривали о Марии Александровне. Доходы у нее 100 р., на которые живет и нанимает восемь девок ухаживать за яблочным садом Татьяны Львовны (окапывать яблони и т. д.), — тем оплачивает Татьяне Львовне жилой угол. Татьяна Львовна не хочет этого, но Мария Александровна грозит иначе уехать из Овсянникова. Говорили про ее бедную жизнь. Л. Н. вспомнил место из «Круга чтения», что бедные счастливее богатых¹, и объяснил это так: «Потому что бедные удовлетворяют свои потребности, а богатые — свои удовольствия; это маленькое благо, а то — большое».

- 523 -

Л. Н. сказал про Марию Александровну, что лет 40 тому назад ей говорили врачи, что у нее чахотка и что ей нельзя работать.

Л. Н.: Болезнь самая страшная — верить в врачей.

Л. Н. (Гусеву): Вчера получил письма от Иконникова и от Новикова. Одно безграмотное, спокойное, радостное; другое — мало того что умное, — складно написанное и раздраженное. Новиков хотя пишет, что у него религиозные основы, но в действительности нет никакой религиозности. Новиков пишет, что земля ему нужна как средство освобождения. Это освобождение — внешнее. Эпиктет — раб — был духовно свободен, а Нерон не был. Новикову отвечать не буду, а если придет сам поговорить, — поговорим. А письмо Иконникова списать и переслать Кудрину. Как описывает темноту в одиночном заключении в осенние короткие дни!

Глядя на Татьяну Львовну с ее двухлетней дочкой Танечкой, Л. Н. сказал:

— Давно ли Таня была такой, как Танечка? Помню, прибежала ко мне; кричат ей: «Не мешай ему, он занимается!» А она говорит: «Он смеется...» Лаконизм детский.

Софья Андреевна давала Репину (завтра утром уезжает) альбом, чтобы гуда написать. Л. Н. спросил:

— Илья Ефимович должен сочинение писать? Напиши́те: «Ну вас к богу!»

За чаем Татьяна Львовна попросила Илью Ефимовича позировать и писала углем его портрет. Илья Ефимович сидел и смотрел альбом С. М. Сухотина. Потом, подбодренный Татьяной Львовной и Юлией Ивановной, я дал ему свой. Татьяна Львовна попросила его что-нибудь написать мне. Илья Ефимович согласился, но под тем условием, что я сяду против него и он будет писать меня². Когда писал, вошел Л. Н., и сел на кресло у двери в гостиную. Встал, подошел к Илье Ефимовичу, посмотрел портрет, сказал:

— Глаза ему сердитые написали. Смягчите.

Л. Н. опять сел, но, обещав читать вслух Илье Ефимовичу (Илья Ефимович говорил, что, когда Л. Н. читает, он весь входит в читаемое, а когда другие читают, он думает об ином), пошел в свою комнату за «Кругом чтения» и прочел Достоевского: «Смерть в госпитале» и «Орел».

Л. Н. прочел об оценке искусства — что себе сегодня записал, но что не годится в «Круг чтения» (нет такой темы)³.

К чему-то Л. Н. сказал:

— Про Руссо знают, что он украл (что-то), про Шопенгауэра...

Татьяна Львовна: Что был врагом женщин.

Л. Н.: Про Канта, что он был отвлеченный. А он был великий моралист и глубоко религиозный.

Портреты и у Татьяны Львовны, и у Репина вышли так, что всем понравились. У Татьяны Львовны голова Ильи Ефимовича вышла, как у Христа.

Мой портрет Л. Н. взял к себе и сказал:

— Я хочу завтра Саше показать.

И сам от себя предложил мне написать в мою памятную книжку, но я на следующий день не отдал ему ее и не припомнил обещанного. Л. Н. так и не написал.

Прощались Илья Ефимович и Наталья Борисовна. Едут в Гаспру.

Я увидел у Татьяны Львовны старинный белый, вышитый красным фартук. Мне понравился, она тотчас же мне его подарила.

Л. Н.: Это старинный, на моей памяти такие носили. Вы его домой пошлете?

Я: Прямо в музей.

- 524 -

Л. Н.: Сегодня был здесь добродушнейший малый, его за политику с проходным свидетельством в Мезень, Архангельской губернии, выслали. Это, значит, нигде не может останавливаться работать. Легко сказать, а это — как Иконников (в одиночном заключении). Дрова рубят — щепки летят. Когда смирно, правительственного насилия не видать; теперь выходит наружу.

В полночь приехала Татьяна Андреевна на 14 дней.

Л. Н. о чувашине, который сегодня был у него. Приехал из Оренбургской губернии только для того, чтобы видеть и слышать Л. Н., и был очень рад. Желал получить «Критику догматического богословия»⁴.

30 сентября. Утром приехали Наталья Михайловна, Дорик, Михаил Сергеевич. Погода переменилась сегодня на пасмурную, осеннюю.

Софья Андреевна за обедом говорила об умершем Грингмуте. В сегодняшних газетах пишут о его смерти. Софья Андреевна говорила, что он был двуличный...

Л. Н.: Почему ты знаешь? — с болью и укоризной в голосе, что Софья Андреевна так о нем судит.

Андрей Львович возражал Софье Андреевне, что Грингмут был очень честный, хороший человек и убежденный монархист, и припоминал ей, как поступил с Михаилом Львовичем, когда тот учился в гимназии.

Татьяна Андреевна говорила о растрате Гурко и Лидвалем двух миллионов продовольственных денег. Ее муж расследует это дело. О Гурко говорила, что он очень умен. Михаил Сергеевич тоже говорил, что очень умен, но неприятен.

Л. Н. поражался и очень не одобрял, что израсходовал чужие деньги. Об уме же сказал, что надо различать ум, связанный с душевной чистотой, и ум — быстроту соображения. И что этот второй ум такой, про который говорят: «He has got more brains than it is good for him»¹. Такие люди — самые жалкие.

Вечером винт: Л. Н., Татьяна Андреевна, Андрей Львович и Михаил Сергеевич. Танечка больна инфлюэнцей и бронхитом.

2 октября. За завтраком Л. Н. читал вслух (приехавшей А. М. Булыгиной, Гусеву, Татьяне Андреевне) из «Нового времени» 30 сентября о Григории Петрове¹.

Л. Н.: Мне это очень интересно. Как из этого ясно, что вопросы религии, если они есть, ставятся гораздо ниже политических интересов, и, когда они ставятся ниже политических интересов, то видно, что их нет.

Л. Н. получил сегодня несколько ругательных писем по поводу его письма, в котором просил, чтобы к нему за денежной помощью не обращались.

Приехал М. В. Булыгин. Л. Н. сказал, что революция — роды, пробуждается духовное сознание. Как Герцен сказал, что раньше господам и подданным и в голову не приходило, что так не должно быть²; теперь резко говорят про царя, священника...

Л. Н. все получает письма: «Прочел ваше «Разрушение ада», хочу прочесть «Исследование Евангелия», чтобы выяснить себе религию».

— Прежде, лет 50 тому назад, не сомневались в истинности православия, — сказал Л. Н.

Л. Н. говорил, что одного он не посмеет: делать упреки русскому народу, который производит все, чем мы живем. Знает, что условия физического труда благоприятствуют нравственной жизни.

За обедом Татьяна Львовна заговорила про книгу Вентцеля «Дом свободного ребенка»³ и осмеяла ее, цитируя из нее, как предоставить детям в школе выбор чем заниматься: фортепиано, уроками языка, стряпаньем...

Л. Н.: Свобода в обучении совершенно хороша, но ошибка — выводить <детей> из семейной среды. Лучше семьи для ребенка ничего нельзя придумать.

- 525 -

Чем полнее свобода ребенка — <тем лучше>. Воздействовать на ребенка — не страхом. Кроме страха, есть любовь к родителям (во имя которой можно требовать от него <хороших> поступков).

Софья Андреевна сказала, что, когда просила купить Тане (в годы ее детства) куклу, Л. Н. запретил.

Л. Н.: Никогда не запрещал. Мог сказать, что это считаю лишним.

3 октября. Уехали Александра Львовна в Москву, Мария Александровна — домой.

Л. Н. поехал на Мальчике в Тулу. Собаки лесничего бросились на него, хватая его за ноги, кидаясь на лошадь. Л. Н. хлыстом замахнулся на собаку, Мальчик испугался, бросился в сторону в лес. Еле-еле удалось его удержать.

За обедом: Татьяна Андреевна, Сухотины, Андрей Львович. Разговор о Думе. Л. Н. ехал в Тулу вместе с Волковым (директор банка), председателем партии «Союза 17 октября» в Туле. Он говорил, что интереса к Думе нет, выборы надоели людям. Михаил Сергеевич подтвердил. Думу выберут правую, т. е. из таких, которые сами хотят уничтожить Думу и создать самодержавие. Л. Н. согласен с Татьяной Андреевной, которая думает, что Дума — дорогая игрушка — удержится, правые пойдут на уступки левым.

Л. Н.: Парламенты и Думы были придуманы в Европе и (там) никакой пользы не сделали. Мы переняли от них, как рукава (модные). Цели у Думы никакой. Успокоить народ? Народу она не нужна, она раздражила его. Если же продолжать сравнение Думы с модами, то <как> форма шляпы изменяется, <так> и формы государственной жизни изменяются, надо найти, разработать новые формы.

О религии. Л. Н. говорил, что если Александр Кузминский хватается за православие, то только подобие религии схватил, оно не успокоит его навсегда, во все минуты жизни. Православие годится такой бабе, какая была в Ясной Поляне — ее муж к хвосту лошади привязал за распутство, а Л. Н. раз, заметив у нее в окне свет, видел, как она молилась усердно и долго.

Л. Н. еще о Думе. Один мужик сказал Л. Н-чу, что̀ у Думы земли — что̀ у гуся овса просить.

— Правительство, — сказал Л. Н., — держится на обмане. Люди, обличающие этот обман, не идущие в солдаты, правительству несравненно опаснее, чем все Милюковы, Плехановы.

Винт. Во время винта Л. Н. ко мне:

— Я читал сегодня (Розеггера) «Mein Himmelreich»¹ — очень плохо. Татьяна Андреевна хвалила стихотворения Ратгауза.

Л. Н.: Был корреспондент, написавший потом обо мне, что я Ратгауза считаю лучшим русским поэтом, тогда <как> я сказал, что его стихи самые пошлые.

Татьяна Андреевна разговаривала с Л. Н. о том, что̀ он пишет, и оказалось, что она ни «Круга чтения» не знает, ни «Божеского и человеческого», ни других рассказов.

Л. Н.: Удивительно, как мало известен «Круг чтения». Это лучшее, что я когда-либо написал.

Софья Андреевна запротестовала против того, что это лучшее.

Л. Н.: У Розеггера читал изречение, которое в «Круг чтения» помещу: «Когда смотришь на бедных людей, думаешь: богатство — благословение. Когда смотришь на богатых, думаешь: богатство — проклятье».

4 октября. Четверг. День рождения Татьяны Львовны. У Танечки жар и пополудни. Тревожимся за нее все, но т. к. Татьяна Львовна ведет себя очень достойно, разумно, не волнуется, не растеряна, так все другие кажутся спокойными.

- 526 -

Завтра утром уезжают Наталья Михайловна и Дорик в Москву, оттуда в Лозанну. Как всегда перед отъездом, возня, беспокойно, тяжело.

Гусев весь день помогал Л. Н. вставлять изречения из «Мыслей мудрых людей» в «Круг чтения». Л. Н. с Гусевым каждый день разговаривает о «Круге чтения», о полученных письмах (дает их ему для ответа), о чем думает. Сегодня о смерти. Гусев стал записывать разговоры Л. Н.

Шкарван прислал мне номер «Американско-словенских новин», где просят Л. Н., чтобы он заступился за словаков по примеру Бьёрнсона.

За обедом Софья Андреевна сердилась на крестьян, которые не платят аренды, но принесли 200 р. в задаток. Накричала на них. Л. Н. ей сказал:

— Говори только тогда, когда имеешь передать какую-нибудь мысль, а когда хочешь выразить волнение, тогда лучше молчи.

Вечером Сергей Львович играл, Татьяна Андреевна пела. Л. Н. ей сказал, что рад слышать ее голос¹. А когда-то сказал, что он никогда не слыхал такого приятного голоса, как у Татьяны Андреевны.

Вечером в винт: Л. Н., Сергей Львович, Татьяна Львовна и Татьяна Андреевна.

5 октября. Утром уехали Наталья Михайловна с Дориком в Москву, оттуда с Сережей в Лозанну.

У Танечки воспаление легких.

Михаил Сергеевич уехал в Тулу на сходку выборщиков. Тяжелый день, беспокоятся о Танечке.

Вечером Гусев, Татьяна Андреевна. Л. Н. принес какую-то книжку и читал вслух показание парижского преступника перед судом, как он гордился виртуозностью своих преступлений. Л. Н. сказал об этой книге, что она написана, чтобы доказывать, что порочные останутся порочными¹. Л. Н. убежден в противоположном: порочные доступны хорошему влиянию. Потом Л. Н. говорил, что единственное разумное наказание — смертная казнь (устраняет вредного человека из общества) и что он об этом, кажется, писал². Назвал мужика, которого на днях присудили к трем месяцам тюрьмы. Дети, семья голодают. Он там только развратится.

— К Черткову ходило двое молодых людей, которые искренно решили переменить жизнь, — сказал Л. Н. — И теперь им без опоры в своей среде трудно; их же среда — крестьянская, семейная, общинная. Как же несравненно тяжелее попавшему в острог: он по целым дням слышит одно сквернословие, потакание разврату.

Татьяна Андреевна: Но как же быть? Не затворять их — тогда жить от них нельзя будет.

Л. Н.: Если бы тридцать лет тому назад выпустили из тюрем всех заключенных, было бы так же, как теперь. Что теперь они (преступление совершающие) есть — это последствие тюрем.

Говорили о том, как убили В. А. Берса. Л. Н. вспомнил, что читал где-то на днях, как женщина велела своему мужу закрыть глаза и разинуть рот, как если бы хотела дать сладкое, и выстрелила в него из револьвера.

Сегодня получена телеграмма из Подольска: «Ждите гостя. Гончаров». Софья Андреевна, Татьяна Андреевна, Татьяна Львовна уверены, что это предостережение, что хотят сжечь — или убить кого-нибудь в Ясной.

Разговор об «Отцах и детях». Л. Н. сказал, что там любовь Базарова к женщине излишня. Писано по шаблону, что в каждом романе должна быть любовь.

6 октября. Л. Н. случайно (записывая о чувствах, вызванных телеграммой-угрозой) нашел в своей записной книжке, что в июне 1906 г. получил от Гончарова же ругательное и угрожающее письмо. Попросил

- 527 -

Юлию Ивановну найти его. Не нашла¹. Татьяна Андреевна уверена, что грозит опасность, что угроза будет исполнена; и другие женщины встревожены. Л. Н. тоже полагает возможным...

КОНВЕРТ ПИСЬМА К. ВЕЛЕМИНСКОГО ТОЛСТОМУ ОТ 26 СЕНТЯБРЯ 1907 г.

На обороте надпись Толстого: «Душан<у>». Ниже рукой Маковицкого: «О «Кр<уге> чтения». К. Велеминский. Прага, Чехия. Отв. Д. П. М.» и его же записи на словацком языке

Л. Н. ходил пешком гулять. Много просителей-баб.

Татьяна Львовна говорила что-то о свояченице Никифорова — Вере Засулич.

Л. Н.: Как я недалек был от революционеров! В Вере Засулич я видел что-то...

Потом говорили о Фигнер, готовой на всякую помощь людям и участвовавшей в убийстве Александра II.

Татьяна Андреевна очень долго, очень художественно, интересно рассказывала про своего сына Васю, участвовавшего в Цусимском бою. Как Вася хотел спасти ручную обезьяну, когда их судно тонуло, но она убежала от него на мачту. Племяннику Татьяны Андреевны Фуксу орудийным выстрелом снесло голову. Вася очень хвалил японцев. Часть кораблей была никуда не годной. Татьяна Андреевна оправдывала Небогатова, сдавшегося, не хотевшего загубить две тысячи жизней и сказавшего на суде, что виноват тот, кто эскадру послал (царь). Рожественский очень хорошо вел эскадру. Ошибка только, что ни с кем из подчиненных не советовался.

Л. Н. долго с большим интересом слушал.

Л. Н.: Я понять не могу, как это может быть война.

Татьяна Андреевна: Не можешь понять, как быть войне?

Л. Н.: Надо быть долгим путем развращенным, чтобы желать войны.

- 528 -

Татьяна Андреевна: А если придут и завоюют нас?

Л. Н.: Тогда признаться, что мы не христиане, больше ничего, если под христианством разуметь закон божий.

Татьяна Андреевна: А японцы с какой уверенностью воюют! Только японцы наивно, откровенно, а мы — фарисейски.

Л. Н.: У них самая дикая религия.

Л. Н. встал и хотел уйти. Татьяна Андреевна еще что-то сказала в оправдание войны. Л. Н. постоял и сказал, что он боится говорить о нехристианстве войны, чтобы это не выходило пошло!

— Не нужно даже доказывать, что война — дурное дело. Это вроде того, как если бы рассуждать об изменениях в публичных домах. Просто не нужно об этом говорить. Раз мы говорим о том, что война — дурное дело, стало быть, мы в этом еще не убеждены.

Л. Н. продиктовал мне из Силезиуса несколько стихов по-русски в прозе². Я хотел было взять новый лист писчей бумаги, но Л. Н. сказал:

— Нет. У меня тут есть, — и, указав на письменном столе кучу оторванных чистых половинок листов, заметил: — Единственное употребление моих писем (писем, которые получает).

В другой раз Л. Н. сказал мне:

— Я всегда жалею бумагу.

Михаил Сергеевич читал письмо Белинского к Гоголю и разговорился с Л. Н. о Белинском.

Л. Н.: Это одно из наших разногласий с Тургеневым. Он ужасно любил Белинского, а я не мог его читать. Читал только ради того, чтобы с Тургеневым мог говорить про него.

Михаил Сергеевич: Белинский очень интересно нападает на Гоголя.

Л. Н. помнит это письмо:

— Очень неважное письмо. Разумеется, с точки зрения ума Белинский доказал, а с религиозной точки......*

Гусев сказал, что Белинский не ценил народную поэзию³.

— Этого я не знал, — сказал Л. Н.

Л. Н. обстоятельно рассказывал про В. И. Алексеева (с Чайковским и Малиновым).

— Я таких людей мало знал. Он такой искренний и истинно скромный. Отец его, кажется, подполковник, а мать, кажется, крестьянка. От этого-то он так хорош. Он меня стал обращать в свой дух революционный, а, к несчастью, — улыбаясь, сказал Л. Н., — я его обратил в христианство⁴.

7 октября. Воскресенье. Л. Н. очень следит за ходом болезни Танечки.

Утром приехал П. И. Бирюков с семилетним сыном Борей. Софья Андреевна ему, сестре Татьяне Андреевне, Михаилу Сергеевичу и Беркенгейму читала свои записки.

Л. Н. на Делире проехал просекой через Засеку в Елькино — шесть верст.

Был молодой человек (писатель). Л. Н. поговорил с ним минут двадцать; дал ему книг и посоветовал сходить к Гусеву.

Л. Н. (мне о нем): Жалко его, что ничего не знает (когда может знать).

Вечером Л. Н. о Черткове и Гусеве, что хотел заехать к Гусеву, у него сходка:

— Ему вряд ли сходки пройдут, как Черткову. Его полиция так не оставит.

Л. Н. мне это говорил, словно советуясь, как рекомендовать поступить Гусеву.

Я: Что же делать, пусть полиция разгонит.

- 529 -

Л. Н.: Я очень рад это (от вас) слышать. Но можно Гусеву сказать, чтобы был поосторожнее.

Л. Н. хвалил предисловие Наживина к его новой книге¹. Там и о том, что явилось слово «толстовство» (в смысле сектантство толстовское) и оно совсем заслоняет суть христианства. Когда говорится о христианском поступании (исполнении в жизни христианского учения): «Ах, это толстовство!» скажут. И конечно — не надо о том больше говорить.

За обедом Л. Н. с Бирюковым о Петербурге, откуда Бирюков возвратился. Бирюков там видел молодого доцента-санскритолога Ольденбурга (не Ольденберга, писавшего о буддизме). Потом был у Коростовца, молодого дипломата, который был с Витте в Портсмуте, а теперь уже директором департамента. Когда Павел Иванович, отвечая на чей-то вопрос, разговорился о Л. Н., Коростовец сказал: «А! Толстой, совершенствование!.. Какое это может иметь значение?!»

Л. Н.: Теперь, кажется, читающих нет. Все пишут. — И вспомнил про бывшего сегодня молодого писателя и студента-гимназиста из Петербурга, не видавшего молотьбы. (Бирюков заметил: «И пишет об аграрном вопросе!»)

Л. Н.: Уваров написал одну хорошую книгу. Там он говорит, что книгопечатание содействовало помрачению людей².

После обеда шахматы (Л. Н. с Михаилом Сергеевичем). Бирюков читал вслух записки Татьяны Львовны о Тургеневе, которые понравились особенно Татьяне Андреевне.

Михаил Сергеевич спросил Л. Н. при чтении записок Татьяны Львовны о Тургеневе, как это он здесь отзывается о «Maison Tellier» Гюи де Мопассана, а инде пишет иначе.

Л. Н.: «Maison Tellier» не понравилось. Меня оттолкнуло по сюжету³.

Л. Н.: Какой-то Давид Окоев мне пишет, что он не согласен со мной, и прислал мне свои изречения; некоторые из них употреблю, например: «Христианство советует богатым отдать имущество бедным, а социализм велит отнять (бедным) у богатых, и тогда будет все благополучно»⁴.

Бирюков на это заметил, что социалисты говорят, что христианское «раздать» — это просто слово (неосуществимое), а отнять — это можно (осуществимое).

Л. Н.: Как бесполезно полемизировать! Невозможно никого убедить. Это как насилие. И как полемика раздражает! А еще хуже — насмешка.

Л. Н. с Бирюковым о père Loyson, который ходил к папе советовать, чтобы тот ослабил формалистику; потом вышел из священства. Он написал и прислал Л. Н. драму о деспотизме брака⁵.

П. И. Бирюков у Л. Н. в кабинете до 11, потом уехал. Софья Андреевна забавляла Борю Бирюкова, она любит детей.

8 октября. Понедельник. Л. Н-чу четвертый день нездоровится, кашляет. Сегодня при открытой на балкон двери записа̀лся (засиделся) до 3.15, ноги окоченели. Потом пошел гулять пешком, вспотел; встретил Горбова, присел к нему и приехал с ним на извозчике. Вечером зяб, надел халат.

Пишет детский «Круг чтения».

Утром большая почта из Засеки, вечером еще больше из Тулы (с Александрой Львовной я ездил верхом — очень легонько ехалось рысью).

Л. Н., посмотрев на кучу писем из Тулы, сказал Горбову:

— Много писем, не успеваю читать, много времени забирает. (Из Засеки было семь, теперь двадцать, в Ясенках лежит семь заказных.)

Михаил Сергеевич посоветовал ему отдавать читать Гусеву и затем узнавать от него содержание. Л. Н. желал бы продолжать сам читать, чтобы не пропустить что-нибудь ему интересное.

- 530 -

— У меня есть своя публика, самая разнообразная, с которой я в общении.

Л. Н. ушел к себе читать письма (с 7 до 8 часов), потом вышел. Получил, между прочим, два про Аппоньи и две брошюры о нем же¹.

Татьяна Андреевна сегодня читала свои воспоминания Софье Андреевне, Сухотиным, Юлии Ивановне, Беркенгейму. Юлия Ивановна с восторгом рассказала мне, что очень интересно, без предвзятой цели (не как у Софьи Андреевны, которая берется доказывать то и то, а так. как Л. Н. воспоминания, рассказано, что̀ впечатлелось, как помнится). Михаил Сергеевич говорил о них Л. Н-чу, что отношение матери к Татьяне Андреевне точь-в-точь такое же, как графини Ростовой к Наташе.

Вечером Михаил Сергеевич читал сперва посланное им в «Голос Москвы» и полученное оттуда обратно художественное описание ограбления его соседа кн. Голицына экспроприаторами. Рукопись эту Л. Н. читал, очень одобрял и давал и иным читать. Редакция же возвратила, не напечатала по объяснению Беркенгейма потому, что «Голос Москвы» считает революцию конченной, а в этой статье указывается на продолжение экспроприации и на растерянность (неумелость, неготовность) «охраняющих властей»². Потом Михаил Сергеевич читал свои эскизы о I Думе. Правдивые, живые, с юмором, очень интересно написаны и еще лучше прочтены. Л. Н. вышел слушать, жалел, что не поспел к началу.

Л. П.: Когда же их можно будет печатать? Через тридцать лет? — И говорил, что где соображения политические — там скучновато, а где художественное описание лиц — очень хорошо и очень полезно, живо, великолепно. Будет драгоценнейший исторический документ. На возражение, что тогда эти подробности не будут так интересны, как теперь, когда мы всех героев знаем, Л. Н. не согласился.

Л. Н. остановился на характеристике П. А. Столыпина.

— Это была отличительная черта его отца: мужество, именно мужество, и прямота.

Татьяна Андреевна ужасалась происходящему во время революции. Она говорила о необеспеченности жизни и имущества в России и о безопасности за границей, о том, о чем Михаил Сергеевич пишет в своей статье: то, что происходит теперь в России, не менее тяжело и страшно, чем поражение русских в японской войне.

Когда Татьяна Андреевна замолчала, все ожидали, что скажет Л. Н.

Л. Н.: Это прекрасно. Оказалось — чего нам недостает и без чего жить нельзя — религия. Ее ни у кого нет: ни у нас (интеллигенции), ни у крестьян. У крестьян еще есть вера в Иверскую (чудотворная икона).

Л. Н. говорил в том смысле, что революционеры, конечно, стоят выше всяких консерваторов и людей, которые думают, что можно жить по-старому. Старое — Иверская — не может продолжаться, народы растут, как люди; прошлое нельзя возвратить: «Как хорошо было в куклы играть!». Они (революционеры) правы в том, что требуют перемены, — ошибка их только в том, что̀, ка́к и на что̀ переменять. Когда религии нет, всё можно делать. Всё—в духовном (самоусовершенствовании), а не в поправке виселицы (ответ Татьяне Андреевне, надеющейся на власти, что они могут исправить положение, — чтобы не происходило в России то, что происходит, а чтобы восстановилось преклонение перед законом, как оно есть за границей).

Татьяна Андреевна: Ведь бог есть; почему же он это допускает?

Л. Н. (ей): Ты доказываешь то, что я сказал (что нет религии). Ведь вера в такого бога — не вера, это то же, что вера в Иверскую.

Татьяна Андреевна еще что-то сказала о загранице, как там идет жизнь правильно. Л. Н. это не привлекло, — наоборот, наверное, показалось ему тупостью, самодовольством.

- 531 -

— А в Англии футбол, — возразил он (т. е. отвлечение мысли от решений неотложных вопросов души).

Татьяна Львовна о загранице. Она не понимает тех русских, которые, когда возвращаются в Россию, приходят в восторг и готовы целовать жандармов на границе (Андрей Львович, Александра Львовна). Татьяна Андреевна была два раза, но не желает больше, любит Россию. Софья Андреевна желала бы.

Л. Н. (ей): Поезжай (с Таней).

Говорили о галереях.

Л. Н.: Louvre не оставил во мне никакого особого впечатления, кроме старой скульптуры.

Другие согласились. Горбов хвалил галерею Питти во Флоренции и Дрезден.

Л. Н., Татьяна Андреевна, Татьяна Львовна, Беркенгейм играли в винт.

Л. Н. дал мне письма, между прочим, мадьярского журналиста о якобы письме Л. Н. об Аппоньи. Л. Н. не хочет вступать в этот спор.

9 октября. Софья Андреевна читала вслух свои воспоминания*.

Л. Н. утром еще не чувствовал себя хорошо. Получил вчера благодарное письмо Бьёрнсона «за поддержку». После обеда Л. Н. спрашивал меня, какой закон издает Аппоньи, о чем писал Бьёрнсон. Когда я ему изложил, что речь идет о насильственном «vnútení** мадьярского» языка, Л. Н. сказал:

— Перемена языка меня мало трогает.

Л. Н. продиктовал мне ответ Бьёрнсону по-немецки (как он хорошо владеет немецким языком!). Л. Н., видимо, не хочет огорчать мадьяр и не хочет быть судьей в распре народов, также как не хочет быть судьей между борющимися людьми; думает: обе стороны виноваты, и надо прощать и самим не грешить, а не жаловаться друг на друга¹.

Вечером Л. Н. и Татьяна Львовна читали вслух пьесу Поля Луазона «Le droit des vierges»².

Я попросил Л. Н. не продолжать чтения вслух из-за ларингита — послушался. Л. Н. говорил, что неталантлива и только интересно там, где описывается парижская среда.

Гусев написал по поручению Л. Н. шестнадцать писем³.

Сегодня был у Л. Н. двадцатилетний артиллерийский офицер из Новороссийска, чистый юноша, очень скромный, в совершенно простом костюме. Л. Н. направил его к Беневскому.

Михаил Сергеевич говорил Л. Н. про письмо кого-то, что у него «жажда просвещения».

Л. Н.: Это общий мотив (писания мне просительных писем). Это такая уверенность, против которой возражать нельзя.

Татьяна Андреевна пела. Была Мария Александровна; уехал Беркенгейм.

10 октября. Приехала Елизавета Валерьяновна.

Л. Н. написал другой ответ Бьёрнсону. Спросил, «нет ли там чего»...

Я: Вы пишете об Аппоньи, а Бьёрнсон этого имени не упомянул, пишет о мадьярах.

Л. Н. тогда сделал поправку в письме.

Я посоветовал Л. Н. дождаться брошюры «Die Madyaren als Unterdrücker», которую Бьёрнсон посылает¹. Не согласился.

Л. Н.: Хочется скорее покончить с этим делом.

- 532 -

Т. А. КУЗМИНСКАЯ

Фотография, 1900-е годы.

«В полночь приехала Татьяна Андреевна на 14 дней». — Запись от 28 сентября 1907 г.

Л. Н. видел, как я рад был бы, чтоб он заступился за словаков и другие народы против угнетения мадьярского. Л. Н. отстоял свое невмешательство.

За обедом Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Андреевна, Елизавета Валерьяновна, Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич, Александра Львовна, Юлия Ивановна.

Юлия Ивановна вспоминала рассказ Накрохина «Часы»; как Михаил Сергеевич плакал, когда читал его.

Л. Н.: Чудесный.

Татьяна Андреевна дочла Луазона «Le droit des vierges», ей понравилось.

Л. Н.: Ужасно видна сразу цель, на какую метит (поспешность действия), в жизни не бывает так.

Татьяна Андреевна спросила, новое ли это сочинение?

Л. Н. ответил, что нет (1894).

Л. Н.: Луазон прислал и новейшее (свою драму?). Он, монах, пишет: «Удивляюсь, как Толстой может верить в чудеса».

Татьяна Андреевна: Как же он может это писать? Читал он твои сочинения?

Л. Н.: Ему некогда.

После обеда Л. Н. с Михаилом Сергеевичем — в шахматы, Татьяна Андреевна с Александрой Львовной — в карты, Софья Андреевна, Елизавета Валерьяновна, Татьяна Львовна сидят около.

Вечером Л. Н. принес ответы свои Куртышу, Иконникову, Гончаренко и письма Иконникова: одно — Наживину, другое — Л. Н-чу, и читал вслух: первое — он, другое (о вшах) — Гусев. Очень искренние письма,

- 533 -

без рисовки и до того простые и трогательные, что Л. Н. после второго вслух зарыдал, встал, и ушел к себе². Вскоре вернулся.

Т. КУЗМИНСКАЯ. «В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ ОСЕНЬЮ 1907 ГОДА»,

СПб., 1908

Титульный лист.

Татьяна Андреевна: Я не понимаю это страдание, если не верить, что награда на том свете есть.

Гусев: Награда — в его сознании. Другой не нужно.

Л. Н.: Я ему очень благодарен. Он всех нас поддерживает. Сознаешь, что то, во что ты веришь, действительно есть истина. Не говоря уже о будущем. История узнает о них, они будут служить примерами. Они (Иконников, Куртыш) делают более важное дело, чем Столыпины, Аппоньи, не говоря уж о Николае, — сказал Л. Н., обращаясь к Татьяне Андреевне.

Татьяна Андреевна сказала, что не желала бы, чтобы ее сын был таким.

Л. Н.: Это понятно — материнское чувство.

Татьяна Львовна: Лучше, чтобы был гвардейским офицером?

Татьяна Андреевна: Лучше гвардейским офицером.

11 октября. Л. Н. в добром настроении. За обедом Звегинцева.

Л. Н.: Испанский, португальский язык — я их никогда не учил, а мне кажется, что я их знаю (могу понять письма).

Л. Н. (Звегинцевой к чему-то): Татьяна Андреевна рассказывала, что раньше старухи одевались по-старому, и было им гораздо спокойнее.

Звегинцева: Раньше жили семьями; тут жили дети, внуки, и старухи видели, что они и есть старухи. Теперь же этого, при одинокой жизни, не видят и одеваются по-модному, как все женщины.

Уезжала В. С. Ляпунова (с А. П. Сергеенко) к Чертковым. Л. Н. сошел вниз с ней проститься и поговорить, что должна передать Чертковым «живая бумага» («что я так доволен бываю жизнью») и написал письмо Чертковым¹.

- 534 -

Вечером винт. Михаил Сергеевич рассказывал интересно, живо про ограбление своего соседа Голицына. Л. Н. молчал.

12 октября. Л. Н. уведомил нас с грустью, что сегодня получил пятнадцать писем из Засеки и пятнадцать писем из Ясенков.

— Но было между ними одно хорошее, — сказал он.

Вечером читали вслух из «Русского слова» фельетон Дорошевича «Два Стаховича»¹. Играли на фортепиано в восемь рук. Л. Н. долго сидел у себя. Особенных разговоров, как мне передала Юлия Ивановна, не было. (Меня вечером дома не было, ездил на роды.)

На одном письме такой адрес: «Л. Н. Толстому, первому писателю в мире». На другом: «Л. Н. Толстому, брату любви боговой».

13 октября. Суббота. Пополудни приехала В. С. Толстая.

Л. Н. записался до 3.20. Когда вышел к чаю, Софья Андреевна сказала (читала «Русские ведомости»), что завтра пойдет в Москве впервые новая пьеса Льва Львовича¹. Татьяна Андреевна, которая очень любит Леву, стала рассказывать про его пьесы и спросила Л. Н., не интересуется ли ими, ведь их пишет сын.

Л. Н.: Сын-то сын.

Л. Н. сказал, что они ему неинтересны. Что ему интересны те дела, по поводу которых ему есть что сказать.

Л. Н. о женщинах очень невысокого мнения. Один раз — были И. И. Горбунов и Н. Н. Гусев в кабинете — Л. Н. сказал о женщинах:

— Они все почти полусумасшедшие. Л. Н. пишет «Круг чтения».

Л. Н. вспомнил, что получил что-то чешское об Аппоньи. Очевидно, не тешит его эта афера (с подложным письмом).

Вечером приехал Ugo Arlotta, корреспондент консервативной римской газеты «Italia». Его друзья просили его посетить Л. Н. и написать о нем. У него же самого было сильнейшее желание видеть Л. Н. Маленький, черноусый. Был очень взволнован. Задавал Л. Н-чу вопросы (по выражению Л. Н. «хорошие»). Был поражен личностью Л. Н., которая казалась ему больше, чем его дело (писания), и был очень счастлив, что увидал его. Он довольствовался бы и не говорить с Л. Н., только видеть его. Софья Андреевна оставила его ночевать, т. к. в Туле гостиницы, по случаю завтрашних выборов в Государственную думу, полны. Ночевал с нами: Гусевым и мной. Записывал себе впечатления, но был гораздо сильнее тронут в душе, чем мог выразить на бумаге. При разлуке мы с ним поцеловались. Утром он еще записал себе ряд вопросов, которые предложил Л. Н-чу. Потом с Елизаветой Валерьяновной ходил по парку и фотографировал.

14 октября. Утром Александра Львовна с сильнейшим ларингитом и повсеместным бронхитом уехала в Москву на урок фортепиано.

Пополудни Л. Н-чу пришла телеграмма: «Ждите. Гончаров» (угроза). Софья Андреевна испугана.

Л. Н. ездил верхом. Приехали Андрей Львович и Михаил Сергеевич с выборов; в Туле выбрали правых в Государственную думу.

Получил вчера два номера мюнхенского журнала «Marz», где появились статьи Biørnstjerne Bjørnson «Madyaren als Unterdrücker» (это, собственно, письмо Калала, Ледерера и......* к Бьёрнсону об угнетении словаков) и о Конгрессе мира. В этой статье Бьёрнсон пишет, что надо всем, ходящим на эти конгрессы, самим дома не угнетать других. Пруссакам — поляков, мадьярам — словаков, полякам — галицийских русских, и говорит о лицемерии угнетателя Аппоньи.

Вечером Михаил Сергеевич рассказывал про выборы.

- 535 -

Л. Н. прочел вслух последнее письмо И. П. Накашидзе и был им очень тронут.

— Превосходное. Какой он скромный, кроткий!

Л. Н. не ожидал от него такого разумного, глубокого письма¹.

Андрей Львович рассказал, что письмо Л. Н. о том, чтобы к нему не обращались за денежной помощью, принято было везде нехорошо (в Петербурге, в Москве, Туле — где Андрей Львович вращался). И, кажется, Андрею Львовичу не нравится. Л. Н-чу это было неприятно.

Л. Н. (проходя мимо меня): Какой вы элегантный!

За чаем: Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Андреевна, Елизавета Валерьяновна, Татьяна Львовна, Андрей Львович, Михаил Сергеевич, Юлия Ивановна.

Андрей Львович говорил, что в Туле идет новая пьеса Левы: «Моя родина». Михаил Сергеевич же прочел о ней из «Голоса Москвы»².

Татьяна Андреевна заговорила о Метерлинке: о его какой-то пьесе пишут, что нет ничего лучше, но, когда цитировала диалоги, было жалко, смешно (декадентское)³.

Андрей Львович говорил, какие оперетты идут в Петербурге («Тореадор» — голые женщины купаются). Татьяна Андреевна не верила. Андрей Львович уверял, что голые, — видел. Бесстыдство удивительное⁴.

Андрей Львович: Папа̀, ты мне еще не дал два тома «Круга чтения».

Л. Н.: На сегодняшний день в «Круге чтения» об искусстве. Неловко хвалить, потому что сам писал, но превосходно.

И Л. Н. прочел 14 октября вслух и объяснил. Все мы были поражены, как он это прочел. Стало нам ясным⁵.

Л. Н. говорил о какой-то книге (об интеллигенции), которую вчера читал⁶. Социалисты (Бебель) признают необходимость лучше оплачивать работу конторщиков, инженеров, врачей и т. д. Социалисты хотят уничтожить господство землевладельцев, капиталистов; но настанет — и оно уже настало — господство интеллигентов (которое во сто раз дороже обходится народу, чем бюрократов, землевладельцев)⁷.

15 октября. Утром Л. Н. с Татьяной Андреевной о дуэли Михаила Сергеевича; горячо осуждал.

Я Татьяне Андреевне диктовал по моим Запискам разговоры Л. Н. во время ее пребывания в Ясной Поляне, 4—6-го, 7—9-го; была очень благодарна. Видно, высоко ценит и любит Л. Н.

Л. Н.: Мало нас ругают. Заслуживаем, чтобы нас больше ругали. (Л. Н. о крестьянах.)

За обедом Л. Н. рассказал, что он был у Марии Александровны. У нее были два революционера; они с ней откровенны. У них легкое отношение к убийствам. Говорили, чего ждать, пока люди сами усовершенствуются. Пока они переменятся, пока мы устроим царство божие, в это время погибнет от правительственных насилий и бедственного положения больше людей, чем сколько мы лишим жизни (делая переворот). Был у нее сегодня и Клечковский.

Софья Андреевна: Почему не приехал к нам?

Л. Н.: Он был в семь часов утра с женой тут, у дома. Она желала видеть дом. Но не посмели войти.

Татьяна Львовна: Он у меня в Овсянникове хотел купить землю, чтоб построиться.

Л. Н.: Он в Туле покупает, но не решается, потому что не хочет быть собственником земли.

Л. Н. опять о книжке Лозинского об интеллигенции:

— Написана в научно-экономическом духе. Я отыскивал, с какой он точки критикует. Он против анархистов и социалистов. Спрашивает: кто же будет заведовать, когда будет равенство? Социалисты сохраняют интеллигенцию,

- 536 -

которая заменит привилегированные классы. Инженеры, адвокаты, врачи получают огромные доходы.

Гусев: Престиж интеллигенции (образования) у рабочих поднялся особенно в последние годы революции. Они были руководителями движения.

Л. Н.: Мне подтверждает это стремление к специальному образованию. Как раньше чин был целью, теперь — образование.

Л. Н. на замечание Татьяны Львовны о вегетарианстве вспомнил, что кто-то записал о Пифагоре: удивляться нужно не тому, что Пифагор не ел мяса, а тому, что люди позволяют себе убивать животных¹.

Псаломщик писал Л. Н-чу: «Пока существует духовная каста, она должна же жить. Как, по-вашему, она должна поступать, чтобы не ошибиться в движении <и быть> наравне с остальным мыслящим человечеством?»

Гусев ответил ему, что «духовная каста» совсем не должна существовать, и послал ему «К духовенству».

К ответу Гусева (по существу правдивому, но резкому) Л. Н. приписал:

«Посылаю вам эту книгу и письмо любя и прошу, надеюсь, что вы примете их так же. Лев Толстой»².

Л. Н. за обедом рассказал:

— Сегодня был молодой человек: «Я пришел посетить вас. Я читал Мережковского, вас и желал бы поговорить». Он, по-моему, ограниченный. Он еще придет завтра в девять часов.

Софья Андреевна решила, что это Гончаров, и сказала стражнику, чтобы был настороже. (По этому поводу был оживленный разговор в зале между Татьяной Львовной, Татьяной Андреевной, Софьей Андреевной и Л. Н.) Л. Н-чу это тяжело. Сказал Гусеву, от которого я все это услышал: «Я поговорю с ним, и он успокоится. А то мы сделаем из него врага».

Л. Н., прощаясь с Татьяной Андреевной, просил ее еще раз хлопотать об Иконникове через Кони. Она сказала, что больше здесь не увидятся, а там.

Л. Н.: Там друг друга не узнаем.

16 октября. Александры Львовны все нет, полюбила Москву. Пополудни приехал С. А. Заболотнюк, двадцатипятилетний столяр, бывший революционер-агитатор. Прочитав «Божеское и человеческое» и «Неужели так надо?», воспринял взгляды Л. Н-ча. Перестал делать иконостасы, а делал только столярную работу, которая нужна бедным людям. Услыхав о толстовской колонии в Геленджике, поехал туда и там, у Лебрена, работал полтора месяца. Теперь усердно распространяет книги Л. Н-ча. Толковый юноша. Хочет жить земледельческим и столярным трудом (понимает и другие ремесла).

Л. Н. говорил, что Наживин поехал в Казань исследовать секту среди магометан «Божий полк» (отказываются от военной службы).

Сутковой же приехал поговорить с Л. Н. о своей поездке в Самару к голодающим и за деньгами.

Л. Н. с ними и Гусевым от 3 до 4.15.

За обедом Михаил Сергеевич говорил о конфискованной книге А. М. Бодянского «Духоборцы», что там интересно про голышей, как шли проповедовать в Йорктон. Некоторые из них умерли от пыток в сумасшедшем доме¹.

Л. Н.: Это преувеличено.

Потом Михаил Сергеевич говорил, что Бодянский пишет, что там правительство самодурно поступало.

Л. Н.: Это мне кажется строго.

Л. Н. о «Письме к ближним» Меньшикова в «Новом времени» 14 октября, сказал, что на Меньшикова все газеты нападают и что напрасно они это делают, потому что он с новой стороны смотрит на вещи. У него есть смелость.

- 537 -

В старой библиотеке с 8.30 до 10 Л. Н., Сутковой, Заболотнюк, Гусев, Михаил Сергеевич.

Л. Н. о переведенной Наживиным книге Карпентера «Я есмъ»:

— Вся эта индийская мудрость очень сомнительна (такая странная?). Он говорит посредством переводчика. И, главное, тут есть что-то мертвенное, как у православия; у них самобытного совсем ничего нет.

Другие книги Карпентера Л. Н. читал с большим интересом². О социализме. Сутковой говорил, что социализм перешел от высокого, нравственного взгляда к узкому экономическому и даже свысока смотрит на прежний.

Л. Н.: Вы меня заинтересовали, так ли это?

И сказал, что желал бы прочесть хорошую книгу о социализме. Какую?*

<Л. Н.>: У Герцена сплошь и рядом проявляются эти бессознательные христианские взгляды.

Л. Н.: Я думаю, что патриотизм всегда будет сильнее анархизма. Даже я убежден в этом. Как человек может отказаться от преданий среды, в которой вырос?

Л. Н.: Аскетизм — было узкое понимание. Христианина никак удовлетворить не может: стоять на столбу, а кругом его страдание; нужно усилие чувств (нужно делать)... Какие способности есть, теми <и надо служить людям> — мускулами (помочь отнести тяжесть), открыть глаза (намек на выражение Суткового, что ему кажется важнее открывать глаза хорошими книжками, чем кормить хлебом), деньгами (намек на Черткова, о котором была речь)**.

Сутковой говорил, что его перестала удовлетворять издательская деятельность и что ему хочется самому совершенствоваться.

Л. Н. говорил приблизительно, что это и есть главное, единственно нужное, и что внутренняя работа над собой неизбежно проявится и во внешней жизни, и что он тоже на распространение своих книг, и особенно на желание (может, намек на А. Бодянского) издавать газету или журнал христианский смотрит как на неважное (и на чертковское издание книг).

Л. Н.: Работа над собой всегда принесет плоды. Что важного в том, будет ли известная мысль распространена в 1907 году или в 1987 году? Главное, чтобы она была.

Л. Н.: Верно: habent sua fata libeili***. Как угадать, что произведет впечатление, действие? Вот пример: «Русские ведомости». Чего же глупее, бездарнее «Русских ведомостей»? А на них интеллигенция смотрит с благоговением (орган профессорский, университетский). Чем объяснить их репутацию, действие?!

Л. Н.: Во мне есть один слабый человек, который сочувствует Черткову (его деятельности) и другой, который ему не сочувствует, а именно — этому желанию выказать себя. Я в этом отношении строг, чтобы <самому> не отдаваться (деятельности). Но мой плохенький Лев Николаевич этому (деятельности Черткова) радуется.

С. А. Заболотнюку, не знающему и не решившему, как отказаться при наборе (он едет в Каменец-Подольск с тем, чтобы, прежде чем его осмотрят

- 538 -

и признают годным или, скорее, негодным — его два раза признавали негодным, — заявить, что не может быть солдатом на основании своего христианского мировоззрения). Л. Н. посоветовал, хотя ему трудно в этом влиять на него, — сказать: «Увольте меня от этого, это мне оскорбительно». И говорить это, как к брату, а не как «я такой, высокого понимания, а вы — низкого». Не оскорблять его (председателя призывной комиссии).

Сутковой рассказал, что в вагоне был разговор о неповиновении присяге.

Л. Н.: Неужели? Я на днях слышал то же самое от кого-то.

Л. Н. дал Заболотнюку, едущему через Киев, письмо к Кудрину и 10 р. ему же⁴.

После отъезда Суткового (в Москву, оттуда в Самару раздать оставшиеся 2700 р. духоборческих) и Заболотнюка в 11 часов вечера, Л. Н. читал Бодянского «Духоборцы».

Л. Н. (Гусеву и мне): Теперь Дума будет правая, будет строже цензура. Как издавать, зависеть от стесняющих законов?! Человек хочет быть свободен (намек на прошлый разговор), а во внешней издательской деятельности человек несвободен; во внутренней работе над собой — да. Потому этой придавать важность.

Когда Сутковой говорил, что он представляет себе мечту, каким он хочет быть, и думает, что эта мечта поможет его нравственному совершенствованию, Л. Н. сказал:

— Не думаю. Я лучше так думаю: шажок — и вот подвинулся вперед. Это верный путь. Вот, например, я стараюсь не осуждать никого в мысли. Это мне кажется в мои восемьдесят лет...

17 октября. Пополудни за чаем Л. Н. удивлялся, что̀ печатает «Посредник»: 1) статью из Henry George «A Perplexed Philosopher», где доказывается, что выкупа за землю не должно быть. Данные все чужие из Америки и Англии и устарелые¹. 2) «Winstanley» 3)......*Кто это будет покупать, читать? Л. Н. высказал опасение, что Иван Иванович все больше запутается и приведен будет к банкротству:

— Сколько хламу печатается!

Л. Н.: Нынче посмотрел в «Новом времени»: «Дума будет правая». Мне это малоинтересно. Легкость печатания. Неоконченное, отрывки валяют. Надо бы годов пять, чтобы написать книгу, а посвящают дней пять, недель пять. Нынче немец прислал большое сочинение «Glaube und Wiβen». Я начал читать. Малоинтересно.

Л. Н. получил письмо преподавателя рисования в гимназии, описывающего, как он вечером приехал к Л. Н. и хотел с ним подольше поговорить, а что Л. Н. скоро ушел, и женщина, дававшая ему книги**, тоже ушла, а он был голоден и без денег... и просит снова книг (до своего посещения, уже тоже просил и получил).

Л. Н. ему ответил: «Благодарю за поучение. Книги посылаются вам...»²

За чаем Л. Н. сообщил об ужасном землетрясении в Бухаре. Городок Каратаг с 15000 жителей провалился в образовавшуюся щель. Все погибли. Мы (Л. Н. и я) искали это известие в «Голосе Москвы», там же нашли телеграмму из Будапешта о том, что в Черновой, родине суспендованного*** Глинки, в народ, не хотевший впустить соседнего священника в церковь, стреляли жандармы, сопровождавшие священника, и убили 11 и тяжело ранили 12 человек. Я рассказал Л. Н., в чем дело. Л. Н. сам вторично прочел и пересказал другим. Л. Н. удивлялся, что прихожане при свадьбах, рождениях не обходятся без мадьяронских священников³.

- 539 -

Н. Н. ГУСЕВ

Фотография, 1907—1908

«Получили известие, что вчера вечером арестован переодетым становым и тремя стражниками Гусев». — Запись от 23 октября 1907 г.

Вернулись Александра Львовна из Москвы, Елизавета Валерьяновна из Тулы.

Елизавета Валерьяновна говорила, что испортились отношения между Долинино-Иванскими и крестьянами. Они брали в аренду землю, отказались, и теперь, когда она уже обработана и засеяна хозяином, пожелали. Он отказал им. За это — угрожающие письма, что его убьют камнем. И бросили камень в коляску, когда он вечером возвращался. Долинино-Иванские завели стражников. У Долининых никакого оружия не было и нет.

Л. Н. (насчет оружия, взволнованно): Об этом не думать, тем паче не говорить! Кто носит оружие, готов убивать. Худшее, что злые чувства в нем. Стараться, чтобы во мне не было нехороших чувств.

Софья Андреевна уехала в Москву просвечивать рентгеном голень и по издательским и денежным делам.

18 октября. Л. Н-чу нездоровится. Не обедал. С 6 до 11 лежал на диване.

19 октября. Был у Л. Н-ча Г. А. Новичков, 57-летний пензенский крестьянин. Читал XII том сочинений Л. Н. и его «Ответ Синоду» и проникся

- 540 -

его духом. В 1902 г. пришел в Ясную Поляну, тут его И. П. Накашидзе познакомил с Л. Н. Потом прожил месяц в «Посреднике» — помогал разносить и т. д. Теперь попал в тюрьму («дрова рубят — щепки летят») и писал Л. Н-чу, а Л. Н. — Д. А. Олсуфьеву¹, который сказал о нем губернатору Татищеву, что он не революционер, а христианских убеждений. Его выпустили. Он желал видеть Л. Н., но ему не на что было поехать. Его тюремные товарищи собрали ему денег на путь. Тут попросил Л. Н-ча еще об одном товарище похлопотать. Л. Н. с ним говорил три-четыре раза и вечером призвал к чаю. Простой, прямой (как Дудченко) человек.

Шейерман, по совету Николаева, зовет его па землю (250 десятин) — он готов отдать ее общине, которую хочет устроить². Новичков живет с племянницей-учительницей и ее тремя детьми. Просил совета Л. Н-ча. Он ему сказал: «Почему не попробовать?»

Л. Н-чу лучше.

20 октября. Приехал С. П. Софронов.

Л. Н. прочел нам вслух «Круг чтения» на 20 октября¹. При чтении Генри Джорджа Софронов спросил:

— Что понимать под талантом? Дарование?

Л. Н.: Просто назначение, служение, я думаю. Дано нам духовное сознание, которое можем увеличивать или уменьшать.

Л. Н. читал изречения других на такие же темы и сказал:

— Со всех сторон подтверждение одного и того же. За обедом Софронов спросил Л. Н. о Гарнаке².

Л. Н.: С научной точки зрения, как исторические исследования, хороши. Но нравственного, религиозного у него нет.

Сергей Павлович спросил, давать ли читать крестьянам Штрауса³.

Л. Н. Нет.

Сергей Павлович продолжал, что он сначала дает Л. Н-ча, а после Штрауса.

Л. Н.: Я и такие свои статьи, как «К духовенству», не люблю давать. Серьезный человек, у кого есть положительное, религиозное, — он сразу примет, у него соскочит церковное. А другие освободятся от церковной религии, и у них ничего святого не останется.

По поводу попавшей ему в руки с почты корректуры, адресованной Сутковому, Л. Н. спросил:

— Что такое большевики? (Несколько раз это Л. Н. при мне спросил. Софронов объяснил ему.

Л. Н. перелистывал полученный журнальчик «The Open Road». За чаем читали (в «Современном мире») декадентские рассказы и стихи Татьяна Львовна опоздала и ничего не могла понять⁴.

— Для кого это пишут? Кто это читает?

Л. Н.: Никто не читает.

Татьяна Львовна: Но кто же покупатели, печатают же?

Л. Н. (мне): В газетах опять пишут про убийства в Чернове.

И рассказал Е. В. Оболенской, что словацкий народ не хочет принимать мадьярских священников.

Я поправил, что эти священники не всегда бывают мадьярами, а чаще мадьяроны, из своих же словаков, но презирающие свой народ, враждебные ему.

Л. Н. задумался:

— Теперь пишу про соблазн патриотизма, национальности.

Л. Н.: В «Русских ведомостях» — статистика смертных приговоров и казней за последние два года⁵.

Л. Н. (ко мне): Читали дело Гардена? (обвинение высших офицеров прусских в противоестественном).

- 541 -

— Нет, но вчера слышал о том.

Л. Н. (удивляясь): Как это в «Новом времени» напечатали, хуже всякой, порнографии⁶.

21 октября. Приехала Мария Александровна. Был А. А. Стахович, ночью уехал вместе с Софроновым.

Татьяна Львовна встретила Александра Александровича, сказав, что он единственный кадет, которому она прощает кадетство.

Л. Н.: А я никому не прощаю эту узость мысли.

Л. Н., приветствуя его, старался быть очень милым, обрадованным, но видно было, что мысли его инде.

У Л. Н. вчера просили мальчики, чтобы их опять учить. Сегодня приготовил урок и в 7 часов вечера их ждал.

22 октября. Я с 3-х часов дня до часу ночи ездил по больным.

Утром приехали Софья Андреевна из Москвы и Михаил Сергеевич. Сейчас гостят Михаил Сергеевич с Татьяной Львовной и Танечкой, Елизавета Валерьяновна, Варвара Михайловна, Мария Александровна. Был холодный день. Пополудни за чаем в зале было так приятно!

Я сообщил Л. Н., что Немрава, отказавшийся от военной повинности и все время сидевший в заключении, взял своей выдержкой: его отпустили.

Вечером от 6.45 до 7.20 школа, семнадцать мальчиков.

Л. Н. (о них): Какие хорошие мальчики! Как хорошо рассказывают!

Л. Н. им рассказал сказку Андерсена о четырех горошинках.

— Это очень мило, — сказал Л. Н. А потом о больной девочке: — Это уже избито.

Что в четырех горошинах было фальшивого — пропустил¹.

Л. Н. (Марии Александровне): Книг для детей нет совершенно. Я посмотрел «Малым ребятам» (горбуновское) — фальшивое. Тут надо бы составить кружок людей, которые занялись бы этим: выбрали бы из всей литературы путешествий, науки, философии, естествознания...

Мария Александровна выпишет Ивана Ивановича к Л. Н. поговорить об этом.

Разговор о том, как отзываются осудительно, непочтительно о Л. Н., главное по поводу его последнего письма (чтобы не обращались к нему за материальной помощью).

Мария Александровна: Что же этому удивляться? Христа презирали, гнали...

23 октября. Утром уехала Мария Александровна. Perks (англичанин) умный человек, уважающий Л. Н., привез новую пишущую машину. Получили известие, что вчера вечером арестован переодетым становым и тремя стражниками Гусев. Мне рассказала об этом Александра Львовна. Она сейчас же написала негодующее письмо становому. Л. Н-чу было тоже неприятно, тяжело и жалко Гусева; боится, чтобы он не пал духом или не озлобился.

Л. Н. (мне): Это важное событие. После этого окажется, может быть, что и Черткову нельзя будет здесь жить.

Перке спросил, что случилось.

Л. Н.: Это недоразумение. Прежние революционеры вследствие его влияния* перестали быть революционерами. Как он отнесется к своему заключению, соблюдет ли спокойствие? Я знаю по себе: меня озлобило в первый момент.

Утром Л. Н. просил меня достать ему книжку с данными о земле, ее населении (нужно ему для вечернего преподавания). Пополудни спросил Александру Львовну, нет ли у нее в школе глобуса.

— Нет.

- 542 -

Л. Н.: Можно бы купить.

Л. Н. с Михаилом Сергеевичем о том, что читал четвертый том своих сочинений (педагогические статьи)¹...

Л. Н. (Михаилу Сергеевичу): Слышали про Николая Николаевича? Ребята, которые ходили к Черткову и Гусеву, были революционеры, носили револьверы. После бесед с ними это бросили. Правительству надо бы их поощрять, а оно арестовывает.

Л. Н. об аресте Гусева заметил, что это влияние выборов (что в Думу выбрали правых).

24 октября. Пополудни сперва Александра Львовна и я, потом Л. Н., ездили к заключенному в канцелярии пристава Н. Н. Гусеву. У него произвели обыск, и его заключили по доносу телятинского мужика, что он ругал царя (чего он не мог делать). Л. Н-чу было приятно слушать эту причину (донос). Это не прецедент для запрещения Черткову жить здесь.

Л. Н. написал заявление — удостоверение личности Николая Николаевича¹. Л. Н. был у Звегинцевой. У нее дочь, кн. Волконская, и племянница Болдырева (урожденная кн. Черкасская). Все три прекрасно одеты. Звегинцеву Л. Н. жалел, что она озлоблена на Гусева. Но когда Татьяна Львовна стала говорить о ней, осуждая ее, Л. Н. остановил ее вопросом с доброй улыбкой:

— Хуже тебя?

Таким образом, он в эти дни несколько раз останавливал говоривших — хотя справедливо — нехорошо про других.

У Л. Н. школа. Достал карты полушарий и другие, чтобы показывать ученикам.

Мне дал списать письмо Куртыша к Наживину. Вечером за чаем Л. Н. прочел его вслух. Оно ужасно безграмотное. Куртыш — отказавшийся от военной службы, бессарабский румын, не знает по-русски, а хорошо пишет².

Сидели за чаем, и не о чем было говорить. Михаил Сергеевич спросил Л. Н. о сегодняшнем «Новом времени», что̀ там.

Л. Н. ответил, что ничего особенного.

— В «Новом времени», — продолжал он, — проект вооружения* поголовного. Будет, как на Кавказе.

Михаил Сергеевич что-то заметил.

Л. Н.: Не ужас, а затмение. В Бессарабии земство обложило по две копейки десятину и собрало таким способом 60—80 тысяч, чтобы бороться с экспроприаторами.

Михаил Сергеевич: В Англии — помните? — когда развелись душители, их стали публично вешать.

Л. Н.: Не думаю, чтобы это помогло.

Л. Н.: В «Новом времени» еще научный обзор Эльпе — прескучный³ — и музыкальный обзор⁴. Эти научные и музыкальные статьи — их авторы, наверное, получают по десять тысяч, — они всегда скучны.

Уехал агент пишущих машин «Smith Premier» В. А. Перке. Свое вознаграждение за продажу пишущей машины (16 р.) передал мне в распоряжение Л. Н. для яснополянских бедных. Не желает сам пользоваться. Неприятно ему приезжать за деньги.

25 октября. Я ездил в Бегичево за 20 верст и целый день не видал Л. Н.

Приехал Д. А. Олсуфьев. Ночью приехали В. В. Нагорнова и Н. Л. Абрикосова. Л. Н. от 9 до 11 не выходил.

26 октября. Приехали Иван Иванович и Мария Александровна.

Я ездил в Головеньки и по пути был у Гусева в канцелярии пристава

- 543 -

у Звегинцевой. Гусев сидит на столе или стоит, нет у него стула. Погрузился в изучение «Круга чтения». После меня был у него Л. Н. и рассказывал вечером, что он спросил станового, зачем его взяли. Становой ответил: «Как же, он ругал царя». Л. Н.: «Не может быть! Не в его духе». Тогда становой показал «Единое на потребу» (русское издание) и одно место о «глупой японской войне», где сделана выноска рукой Николая Николаевича: к слову «царь» прибавлено «малоумный». Л. Н. спросил Гусева, зачем он это туда вписал. Гусев ответил: «Это ваши слова. Они в полном тексте издания Черткова; я их — пропущенные в издании русском (в России) — туда внес»¹.

Л. Н.: Какое мое положение: его за меня взяли.

Л. Н. старался становому внушить, что Николай Николаевич тут не при чем (в оскорблении царя). На замечание станового, что Гусев говорил: «Не нужно военную повинность отбывать», Л. Н. ответил, что военная повинность с христианством несовместима.

На вопрос Михаила Сергеевича, читал ли Гусев это место молодым людям, Л. Н. ответил:

— Наверное он и не читал его. Его интересует смысл, общие мысли, а не ругательные слова.

На замечание Михаила Сергеевича, что к Гусеву придрались за Черткова, что он продолжает чертковскую пропаганду, Л. Н. сказал:

— Чертков ошибся, поселив его в Телятинках. Следовало ему попросить Софью Андреевну, чтобы он жил у нас. Он ведь, главное, жил здесь для помощи мне. Писал хорошо письма (ответы за меня.)

Софья Андреевна (горячо): Я не позволила бы никаких глупых митингов.

Олсуфьев рассмеялся, Л. Н. тоже.

Л. Н.: Вас поражает контраст? Неожиданность — условие комизма.

Олсуфьевы чутки к комическому.

Потом речь о предстоящем привлечении к суду Ивана Ивановича за напечатание первого тома «Соединения и перевода четырех Евангелий» — за «кощунство»² (Давыдов будет председательствовать) и Битнера за напечатание «Что такое религия?» — за «богохульство»³.

От 3.45 до 7.30 школа. Л. Н. с атласом Маркса пошел туда⁴.

С 7 до 9 Софья Андреевна читала гостям свои мемуары*. Потом Л. Н. играл в шахматы с Сергеем Львовичем и Д. А. Олсуфьевым.

Иван Иванович приехал поговорить с Л. Н. о серии изданий детских книжек. Л. Н-чу все эти детские рассказы («Малым ребятам») кажутся сентиментальными, фальшивыми. Перевел разговор на «Часы» Накрохина.

— Не детский, но хороший рассказ, трогательный. Дети этого не поймут (тут надо понять точку зрения актера, извращенность...)

Иван Иванович рассказал, с каким жаром и пониманием Сергей Дмитриевич готовит к печати второй том «Соединения и перевода четырех Евангелий».

Иван Иванович о том, с чем бы соединить «Не убий никого», чтобы вышло восемьдесят страниц: тогда книжку выдаст типография им на руки и — если пройдет в этом издании, — ее можно будет потом напечатать отдельно. Возмущен тем, что не может напечатать последнее сочинение Л. Н-ча: прощальное письмо (речь) к юношам, приходившим к Чертковым. Чертковы ему всё не посылают поправленного экземпляра и сами не издают. Коротенькая статья, и вот уже два месяца, как могла бы появиться⁵.

- 544 -

Около маленького круглого стола Л. Н. с Д. А. Олсуфьевым разговорились об Олсуфьевых. Подсели к ним Мария Александровна, Варвара Валерьяновна, Н. Л. Абрикосова, Сергей Львович, Михаил Сергеевич, Иван Иванович и я. Татьяна Львовна (у нее мигрень) лежала возле на кушетке и прислушивалась к разговору, который в этот раз был очень живой и интересный.

Говорили, главное, Л. Н. и Олсуфьев.

Л. Н. вспоминал об Олсуфьевых (Баден-Баден), о бале в Кишиневе. На этом бале Долгоруков, доктор (тогда было введено ограничение в приеме студентов на факультеты, кроме медицинского) — это был доктор из аристократии, Л. Н. не так выразился: из высшего общества, — он распоряжался танцами, а тут были великие князья, как он кричал на великих князей! Л. Н-чу не нравилось, что армия постоянно отступает, а в это время балы, и тогда решил попроситься перевестись в Севастопольскую армию. Л. Н. хочет это записать для Бирюкова⁶.

Олсуфьев говорил про то, как они (уполномоченные Красного Креста при госпиталях) остались в Мукдене и как подходили японцы ощупью, не уверенные в том, что русские войска ушли. Конница шла шагом, зигзагом, как при облаве на волка. Японский офицер, увидав прекрасную его лошадь, отнял ее (протесты не помогли). Мукденское сражение было чуть ли не самое кровавое в истории: из строя выбыло сто шестьдесят тысяч русских (в Бородинском — пятьдесят тысяч), тридцать тысяч убитыми и семьдесят пять тысяч ранеными; прочие разбежались, попали в плен. Он похоронил тысячу русских. В сражении почувствовал, что войны не должно быть. Противника не видно, только дым, шрапнели. Говорили что-то о порохе.

Л. Н.: Хорошее изобретение (порох).

Мария Александровна: Как?!

Л. Н.: Хорошее изобретение, видишь: ты стреляешь... и в тебя стреляют. Уроки (эти) продолжаются столетия.

Л. Н. желал прочесть его, Олсуфьева, описания (воспоминания о войне).

Олсуфьев: Тяжелые ранения были от артиллерийских орудий, а мелкокалиберные японские ружья простреливали навылет, и раненый солдат шел еще пятнадцать верст после этого. Из ста раненых бывало только четыре-пять тяжелораненых.

Потом что-то о стычках штыками.

Л. Н.: Стычки штыками никогда не бывает, Я спрашивал. Одни раньше бегут, другие догоняют их и добивают упавших.

Дмитрий Адамович согласился, он не вспомнил, чтобы видел раненного штыком.

Дмитрий Адамович: Японцы очень милые, вежливые; смотрели на нас, как на высших.

На вопрос Л. Н. о китайцах Олсуфьев ответил, что к ним чувство (у него былой осталось) пренебрежительное.

Л. Н.: Я жалею — не имел сношений с китайцами; с японцами много. У них у всех — и у одного, который профессировал* мои взгляды (Токутоми) — какой низкий духовный уровень.

Дмитрий Адамович: Поражало, как они жгли трупы (своих) совсем без всякого чувства сожаления. Я и не знал, что трупы горят, как полено. У японцев рыцарства нет; они, если выгодно, разбегаются, как мыши; если же нужно, погибают. Под Порт-Артуром наполняли рвы своими телами. Такого патриотизма ни у кого нет. Я думаю, они всех победят, и американцев.

- 545 -

Говорили о бывшем министре Милютине (Дмитрии Алексеевиче).

Л. Н.: Володя Милютин объявил нам, мальчикам (Толстым), что бога нет⁷.

Олсуфьев сказал, что теперь (Д. А. Милютин) — 92-летний старик; что он удивительно бодр, свеж.

Л. Н.: А он был скорее слабого телосложения.

Андрей Львович, вернувшийся из Маньчжурии и читавший «Войну и мир», говорил, что на войне в Маньчжурии было все так же, как в «Войне и мире» описано. Дмитрий Адамович стал говорить, что маньчжурская война — точь-в-точь севастопольская. Те же бездарные полководцы и т. д. — ничего не переменилось.

27 октября. Л. Н. утром высказал то, что вчера не сумел (Л. Н. о себе: «Утром похож на человека, вечером — совершенно дурак») Ивану Ивановичу — как излагать этнографию и географию в серии задуманных Л. Н. книжек. Народу (и детям), который знает только свою жизнь с полицейскими, подать ясно, живо, как живут другие народы и как они до своего положения дошли. Начать с России, описанием нынешнего строя жизни и потом ретроспективной истории (как дошло до нынешнего строя); потом соседей, Китай, Индию, Норвегию, Швейцарию. Живо, коротко, без внешней систематической скучной научной методы. Использовать путешествия. Материал огромный, его нельзя всего исчерпать.

Л. Н. уже полтора месяца как стал очень забывчив: не помнит людей, имен, когда о них говорят.

Он делает огромнейшего напряжения умственную работу — «Круг чтения». Может быть, от этого его мысль устает.

Л. Н. ездил с Д. А. Олсуфьевым на почту в Ясенки, главное — из-за писем к Гусеву, переслать их ему в Крапивну, и сам написал ему письмо¹. Очень огорчен и сожалеет, что Гусев сидит за него. Только не показывает, но очень страдает.

За обедом Л. Н. по какому-то поводу сказал, что в детстве звали его Левка-Пузырь.

Л. Н. говорил, что религии народов исходят из христианства и из браманизма. Конфуцианство покрывается браманизмом. Остается малая полоса «язычников», которые, собственно, потому язычники, что мы их не знаем.

Вечером было шумно. Сергей Дмитриевич два часа морил Л. Н-ча «Соединением и переводом Евангелий». Все сомнительные места, кроме двух, Л. Н. поправил. Сергей Дмитриевич увлечен, одушевлен этой работой. С 10.30 до 11 разговор о Генри Джордже, объясняли его члену Государственного совета Дмитрию Адамовичу. Сергей Львович играл на фортепьяно, Л. Н. с Дмитрием Адамовичем — в шахматы с 11 до 12.

Сегодня Л. Н. хотел меня попросить съездить в Тулу за почтой, писем накопилось около 40, между прочим, от П. А. Столыпина, но не хотел утруждать. Попросил стражника. Л. Н. принес Дмитрию Адамовичу книжечку «Часы» Накрохина и сказал:

— Душан Петрович, вы «Часов» Накрохина, кажется, не читали?

— Я: Не читал.

Л. Н.: Ах, это вам предстоит большое удовольствие!

Л. Н. получил сегодня письмо от Куртыша, которое писал ему другой, фальшивое. Сам Куртыш — бессарабский румын и думает, что сам плохо пишет. Действительно, плохо, но все-таки несравненно лучше, чем этот, не понимающий его, фразер².

Сегодня девочка из Тулы, ей собрали 10 р.

Уехали в Москву Александра Львовна (на урок фортепьяно), Сергей Львович, С. Д. Николаев, И. И. Горбунов.

- 546 -

28 октября. Утром уехала Мария Александровна. Л. Н. писал губернатору о беспричинном арестовании Гусева, чтобы его скорее отпустили¹. Почерку Л. Н. твердый, никакого старческого колебания, и гораздо тверже, четче, чем несколько лет тому назад. Л. Н. получил сегодня письмо Столыпина: ответ о Генри Джордже и по поводу А. М. Бодянского, которого арестовали за его книгу «Духоборцы», и Л. Н. просил освободить его².

Л. Н. в «Круге чтения» для детей избегает слова «который»: например, «Человек, который ищет бога», Л. Н. заменяет: «Если человек ищет бога».

Михаил Сергеевич сообщил Л. Н., что в «Голосе Москвы» 27 октября напечатано о публичном отказе от военной повинности в Москве перед комиссией. Имя отказавшегося не приведено³. Л. Н. был рад и сказал, что он бы этого — чтобы сотни отказались, — особенно желал. Но не ввиду факта — он раньше или позже совершится, — а ввиду облегчения участи страдающих.

Татьяна Львовна говорила Наталье Леонидовне, что Танечка много пьет, потому что у нее диабет.

Л. Н.: Перестаньте говорить глупости...

С 9 до 10 Л. Н. читал вслух и Михаил Сергеевич продолжал — из только что полученной и недавно вышедшей книги Ивана Наживина «В долине скорби» — рассказ «Золотая рота», и очень хвалил:

— Наши же братья ведь они! Превосходно! Чувство меры только раз нарушено.

Еще хвалил в той же книге «Мой учитель» и «Упрощение жизни». Разговор о других его рассказах в этой книге⁴. Юлия Ивановна говорила, что ей не нравится его самоуверенный тон, точно Льва Львовича. Л. Н. согласился, что он самоуверен и что он жестоко осуждает.

Потом читали письмо П. А. Столыпина к Л. Н. Пишет, что он — за собственность на землю и потому против Генри Джорджа, отрицающего собственность. Письмо скромное. Конец трогательный. У Л. Н. дрожал голос, когда его читал.

Л. Н.: Столыпин так, как Олсуфьев, не имеет понятия о Генри Джордже. Генри Джордж — сторонник собственности. Он за обложение рентой земельной и за освобождение от податей труда, улучшение земли, построек.

Об этом спор между Л. Н. и Михаилом Сергеевичем, который утверждал, что Генри Джордж не признает права завещания, продажи земли. Л. Н. утверждал, что право завещания останется за владельцем земли.

Столыпин охотно согласен поговорить о Генри Джордже с Николаевым, которого рекомендовал ему Л. Н-ч. Л. Н. поручил Олсуфьеву сказать Столыпину, что Николаев охотно приедет к нему, и послал Столыпину свою книжку «Единое возможное решение земельного вопроса», отметив некоторые места.

Л. Н. сделал это, поручив Дмитрию Адамовичу передать на словах свой ответ Столыпину, с видимой безнадежностью переубедить Столыпина или добиться чего-либо в пользу Генри Джорджа. Но Л. Н. делал это как свой долг, стойко. На слова Столыпина в его письме Л. Н. сказал, что отстранить себя от распределения земли по тем будущим результатам — нельзя; одни догадки могут быть. Л. Н. сказал, что он не станет опровергать Столыпина на том основании, что тот может указывать непрактические результаты в применении теории Генри Джорджа на деле, т. к. эта теория, в сущности, соответствует высшей справедливости.

Дмитрий Адамович уезжал. Побыл четыре дня, ласкаемый всеми. Очень приятный человек. Про его старшего брата Мишу говорили, что он еще милее, тоньше.

- 547 -

ПИСЬМО ТОЛСТОГО К Н. Н. ГУСЕВУ, НАХОДИВШЕМУСЯ ПОД АРЕСТОМ

Автограф. Лист первый

«Л. Н. ездил... на почту в Ясенки, главное — из-за писем к Гусеву, переслать их ему в Крапивну, и сам написал ему письмо. Очень огорчен и сожалеет, что Гусев сидит за него. Только не показывает, но очень страдает». — Запись от 27 октября 1907 г.

 

КОНВЕРТ ПИСЬМА К Н. Н. ГУСЕВУ

Адрес рукой Маковицкого с припиской Толстого: «В полицейское управление или»

Почтовые штемпели: «Ясенки Тул. 27. 10. 07»

- 548 -

С 11-го часа, когда уехал Олсуфьев, Л. Н. остался разговаривать с родными, с Варварой Валерьяновной, Натальей Леонидовной — они уезжают завтра утром — что-то о веке людском.

Л. Н. сказал, что в Псалтыре сказано: человеку век 70 лет, а если он сильного сложения — 80. Л. Н. так и живет с постоянным сознанием, что в эту ночь может уйти, и постоянно готовясь. Я себе отчасти этим объясняю его глубокую любовь к людям, что он не отказывает никому в помощи, каждый день делает неимоверные усилия в литературном труде, в отвечании на письма, в хлопотах об обращающихся к нему за помощью, в посылке книг, которые дает обильно и просящим из любопытства, и таким, которые могут себе купить их.

На днях Л. Н. кому-то говорил о разнице буддизма и христианства, что, по буддийскому учению, назначение свое могут исполнять одни старцы, по христианскому учению — все.

29 октября. Л. Н. искал меня, чтобы передать письма для ответа. В 2.20 я пошел к нему и застал его за чтением Наживина «В долине скорби». Передал девять писем.

Вечером в 7 приехал Андрей Львович. Когда в 9.30 я вернулся домой, застал Л. Н. читающим вслух Наживина «Белую опасность».

— Как верно описывает! — воскликнул Л. Н.

Плохо слушали, что̀ Л. Н-чу мешало, часто смотрел в сторону шушукающихся. Пришла Татьяна Львовна в трнавском* чепце, этому тоже удивлялись, тоже мешали и раздражали Л. Н., и он старался скорее докончить.

Потом, за чаем, разговор о Гусеве. Губернатор ответил Л. Н., что это дело еще не дошло до него¹. Михаил Сергеевич заметил, что губернатор хитер. Андрей Львович стал что-то скоро говорить, из-за чего, по недоразумению, дошло до спора между ним и отцом. Тут действовало на Л. Н. раздражение от того, что мешали ему читать.

Л. Н. нравилось то, что он читал сегодня, и нравилось ему из читанного вчера, как сектант пришел на баррикады, разговор его, но дальше, по словам Л. Н., идет путаница, и с художественной точки зрения фальшиво. Нет одного постоянного созерцателя-рассказчика; нравилось Л. Н. («это превосходно», — сказал он), особенно то место, которое осуждал Михаил Сергеевич, где рассказывается, как сектант образ разбивает. Потом мне продиктовал письмо Наживину — что он читает его книгу «В долине скорби» и многим восхищается и кое-что осуждает. Особенно нравится «Золотая рота»².

Михаил Сергеевич порицал Наживина за самоуверенность, дерзость. Л. Н. заметил на это, что те места, где самоуверенно и дерзко, выходят у него сильно.

Л. Н., хваля Наживина, упрекал его за то, что у него нет этого великого свойства истинного художника: чувства меры. Наживин переполняет, утрирует.

Михаил Сергеевич что-то о Куприне.

Л. Н.: Куприн никакой идеи (не имеет), просто офицер.

Л. Н. (все продолжая думать о читанном в «Белой опасности» Наживина): Я теперь думал, как университет накладывает печать консерватизма. Тут нечего возражать. — И Л. Н. продолжал говорить про дармоедов, в том числе с университетским образованием: — Было десять на плечах тысячи, потом еще десять, потом 500, и все еще прибавляется. В Англии, Америке, Австрии их больше, чем у нас. Потом их будет 700 на плечах 300. Этот процесс не может продолжаться.

- 549 -

Л. Н.: Таня, какое большое счастье, что ты в хороших отношениях с людьми, с мужиками. Это большое удовольствие, особенно, если, имея злое чувство, преодолеешь его в себе.

Михаил Сергеевич говорил про Танечку, что она так жалостно плачет.

Л. Н.: Это очень хороший признак — не зло плачет.

30 октября. Заболела Танечка. К обеду Л. Н. принес новый русский теософический журнал, похвалил девиз его¹. И прочел вслух.

Софья Андреевна (относительно прочтенного): Что истина? Православному — одно, магометанину — другое.

Л. Н.: Религия может быть различна, а истина — та одна у всех. Как то, что нельзя убивать.

Еще Л. Н. принес брошюру Успенского «Обществоведение для начальных школ»².

Л. Н. утром работал над «Кругом чтения». Учил мальчиков. За обедом спросил Михаила Сергеевича, читал ли он статью Меньшикова в «Новом времени» 28 октября, где нападает на правительство за то, что судят Лидваля³. Это Л. Н. сказал таким тоном, как если б он больше доверял Меньшикову, чем всем другим, нападающим на Лидваля. Юлия Ивановна сказала, что А. А. Стахович будет судиться за диффамацию. Это он поднял дело Гурко — Лидваль. Л. Н. заохал за А. А. Стаховича, что такое делает.

Л. Н. прочитал вслух Михаилу Сергеевичу, Юлии Ивановне и мне из рассказа «Мой учитель» (Рамакришна) в книге Наживина «В долине скорби» (страница 199): «Он никогда никого не искал. Его убеждение было: сперва сладь с собой, сперва достигни мира духовного, а результаты придут сами собой. Любимым пояснением его этой мысли было: «Когда цветок лотоса раскрывается, пчелы сами прилетают к нему за медом — пусть расцветет только лотос вашей души, а о результатах не беспокойтесь». Это великая истина. Немногие понимают силу мысли. Если человек замурует себя в подземелье и умрет там, исполненный действительно великой мысли, мысль эта пройдет сквозь гранитную толщу подземелья и в конце концов охватит все человечество».

Я спросил Л. Н., так ли это? Л. Н. ответил: «Да». — И сказал, что он об этом думал и что он поставил вопрос иначе:

— Если бы людей засыпало в шахте и осталось малое отверстие, при котором можно дышать воздухом, можно ли оттолкнуть другого или соблюсти нравственный закон? Непременно соблюсти его. Этические законы принято соблюдать ввиду того, что другие видят, или ввиду того, что это полезно. Тут же эти расчеты не имеют значения. Всем через пять минут погибать.

Л. Н.: Если могущество и вся сила в духовном, то материальное не может препятствовать их проявлению.

Михаил Сергеевич: Но это мистическое.

Л. Н.: Называйте, как хотите.

Михаил Сергеевич: Но все-таки материальное вы признаете как необходимое условие проявления духовного?

Л. Н.: Может быть, это парадоксально (утверждать), но, в сущности, нет необходимости, если признавать то, что я признаю: реально одно духовное, а материальное есть фикция.

Разошлись в половине 12-го.

31 октября. Пополудни Александра Львовна уехала в Калугу к брату Илье Львовичу.

За завтраком Л. Н. сказал:

— Прочел всю книгу (Наживина «В долине скорби». Рассказал содержание). Язык мужицкий у него хорош. И драма (Л. Н. рассказал содержание

- 550 -

драмы) интересна. И рассказал о «Карае», который Юлии Ивановне не нравился: милый, художественен. Михаил Сергеевич спросил:

— Есть ли что интересного в новом номере «Нового времени»?

Л. Н.: Нет.

Я заметил, что прочел вчерашний фельетон Меньшикова о Гурко и Лидвале. Михаил Сергеевич сказал, что Гурко виноват в одном том, что Лидваль нашел к нему путь через распутных женщин. Гурко хотел недорого купить хлеб для продовольствия, это и удалось ему через шведа Лидваля.

Л. Н. рассказал по ассоциации мыслей о том, как хорошо не знать о Лидвале, безвыездно жить в деревне, даже в Тулу не ездить. Выгодность деревенской жизни: дает спокойствие (душевное), облегчает суждение (о серьезных вопросах жизни), и Л. Н. уговаривал Михаила Сергеевича не ездить в Рим на зиму, а оставаться в Ясной. Михаил Сергеевич ответил, что едут из-за перемены климата для нездоровой Танечки (малярия). Второе, что у него четверо детей живет в Швейцарии, и они переедут в Рим.

В школе шесть мальчиков. Л. И., кроме «Круга чтения», читал им из «Золотой роты» Наживина и рассказал по английской, с иллюстрациями, книжке о сахалинских и иессовских айнах¹. Решил с завтрашнего дня давать им переписывать изречения и заучивать наизусть, чтобы занять их, т. к. приходят очень рано, им нечего делать. Мальчики от этого в восторге.

За чаем говорили об Александре Львовне, которая как раз приезжает к Илье Львовичу.

Л. Н. принес книгу об айнах и говорил:

— Странно, народ вымирающий... их сказки пустые. Впрочем, англичанин, который о них эту книгу писал, недалекий. Говорят, они похожи на русских мужиков, — и показывал их на картинке. — Они все на меня похожи, — констатировал Л. Н.

Л. Н. прочел страницу из драмы Наживина, как крестьяне-родители посетили дочь, горничную у богатого купца. Л. Н. хвалил его народный язык:

— У него есть талант, но поспешно пишет, издает; у него бурлит в... — и Л. Н. показал на голову.

Разговор о Танечке, ее болезни: как ее всю ночь носили, с ней возились, ее трясло в пароксизме припадка малярии. Л. Н. сказал:

— Я в хину не верю. В Севастополе за то, что я писатель, перевели меня в горную артиллерию в Бельбек, там солдаты страдали лихорадкой — я не заболел. Одних отвозили в больницу, другие оставались и выздоравливали без всякой хины.

Потом вспомнил лихорадки у братьев, умерших в чахотке, Николая и Митеньки:

— Митенька-брат был святой жизни человек. До 23—24 лет не знал женщин. Молился, в монастыри ходил; и потом Константин Александрович Иславин его развратил. С падшей женщиной, с которой пал (сошелся). Решил, что это брак, и жил с ней до 28 лет. Я его посетил в Орле и через два-три дня уехал назад в Петербург. Он через неделю умер². — Л. Н. об этом говорил с отвращением к себе, к своей тогдашней скверной жизни в обществе.

Л. Н. грустил о Гусеве:

— Надо что-нибудь сделать, чтоб его отпустили.

Я: Олсуфьева попросить похлопотать у Столыпина.

Л. Н.: Не хочу злоупотреблять. Недавно просил его о Бодянском.

- 551 -

1 ноября. Четверг. День открытия III Государственной думы. Л. Н. утром один на розвальнях ездил в Тулу к губернатору — хлопотать об освобождении Гусева — и возвратился в три часа. Кобеко не застал, был у вице-губернатора Лопухина. Им дело Гусева известно. Придают ему большое значение. Видно, им нечего делать. Представляют себе дело так, что какой-то ерник за 50 р. в месяц подбивает крестьян не присягать, не быть солдатами, не платить податей. Гусев в своем заявлении написал, что получал от Черткова ежемесячно жалованье, и не упомянул, за что, т. е. чтобы помогать Л. Н. Они совсем так поступают, как во времена Христа: любви не видят, а видят намерение разрушить государственный строй. Лопухин доказывал, что правительство не может терпеть таких людей, которые ругают царя. Л. Н. ему объяснил, что выноски на полях в русском издании «Единое на потребу» Гусев выписывал из чертковского издания, где произведение Л. Н. напечатано полностью. (В книжке Гусева даже заметки: здесь пропущена строка, здесь четыре строки, по причинам, от нас независящим.)

«Лопухин: Как же можно не присягать? — Л. Н. (ему): С христианской точки зрения нельзя. — Лопухин: Как же нет, присягаем ведь мы, христиане! — Л. Н.: Христа за это распяли. (За то, что не велел присягать.) Именоваться можно, как угодно, только не христианами, присягая. — Л. Н.: Почему же вы меня не заключаете? Я виноват».

Лопухин сообщил Л. Н., что будет совещание прокуроров по этому делу Гусева и что он сделает, что может, для смягчения. Л. Н. говорил о Лопухине, что он умный, быстро его понимал, и услужливый. Когда Л. Н. его благодарил и сказал, что он рад, что с ним имел дело, Лопухин его «поучил и осадил» — что́ Л. Н. принял смиренно. «Почему же? — сказал Лопухин, — если бы вы застали Дмитрия Дмитриевича (Кобеко), он так же понял бы и сделал».

Л. Н. сейчас же, как вернулся домой, послал Ваню верхом к Лопухину с книжками «Единое на потребу» — русским и заграничным изданиями, где эти места о царе, за которые преследуют Гусева.

Л. Н-чу Тула очень не понравилась:

— Это, — сказал Л. Н., — большой город — учреждение для околпачивания друг друга — пока, но, в конце концов, тянут из народа. Они все хотят получать побольше жалованья.

Пополудни приехали Александра Львовна с Ильей Львовичем и Марией Александровной.

Л. Н. с 5 до 7, с перерывом на обед с 6 до 6.30, занимался с десятью мальчиками. В первый раз им дал списывать и учить наизусть изречения из детского «Круга чтения». Занимались в бывшей библиотеке.

За обедом Л. Н. вспоминал про Каратаг, гору с селениями близ Самарканда, провалившуюся в землю во время недавнего (две-четыре недели тому назад) землетрясения. Погибло 2000—4000—15000, по разным известиям.

— Как об этом не говорится, не пишется! А что сказал Милюков, об этом полны газеты, — сказал Л. Н.

Вечером оживленно говорили Илья Львович и Татьяна Львовна о Симбирске*, о путешествии. Л. Н. не разговаривал, усталый задремал на кресле у самовара.

Завтра уезжают: М. С. Сухотин — совсем в Москву, оттуда, дождавшись Татьяны Львовны с Танечкой, — за границу; Александра Львовна с братом Ильей — за границу.

- 552 -

2 ноября. Софья Андреевна говорила, что Л. Н. не спал ночью. Нравственно страдает за Гусева. Мария Александровна находит, что он осунулся в эти две недели. Хочет ехать в Крапивну посетить Гусева.

Вечером отказал мальчикам в занятиях. Устал. Голова болит, слаб, вял. Все-таки мечтает о Крапивне. Вперед послать сани до Булыгиных, туда верхом, а оттуда с Булыгиным на санях.

— Одно удовольствие мне ехать, — сказал Л. Н.

В 10 часов Л. Н. стал бодрее, написал ответы на несколько писем¹. За чаем Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Мария Александровна. Л. Н. говорил о вчерашней поездке в Тулу. Тула представляется ему, как сон. Первое впечатление: великолепное здание винополии, новое здание банка, около него извозчики...

— В города люди смогут собираться только, чтобы друг друга обманывать, — сказал Л. Н. — Управление, банки, торговля, учебные заведения...

Софья Андреевна возражала:

— По-твоему, только в деревнях живут люди хорошо. А тут ежедневно в бане окна выбивают — сегодня просили, чтобы я позволила забить их досками, купальню жгут, ригу, урожаи жгут и так далее. В деревне скучно, в городах приятнее.

Л. Н.: Если из ста, тысячи, десяти тысяч найдется один, который это делает, это ничего не доказывает. Народ все производит, чем мы живем, пользуемся, чем в городах живут. — И дальше возражал Софье Андреевне: — Как же можно рассуждать по своим вкусам? «В городах очень приятно!» Один любит плясать, другой — симфонические концерты, третий — рассуждать... Там «равные». Мне Иконников близкий, а Лопухин, который, может быть, выше меня, мне не равный.

Л. Н., получив тульскую почту, разговорился о письмах, которые получает.

— У Диккенса в рассказах есть рассуждения о письмах — наверно он много писем получал — и разделение их на разряды. Я тоже могу разделить свои на несколько разрядов. Есть разные разряды. Между прочим, разряд хороших, увещевающих, например, православный искренно жалеет меня, что я отпал от истинного вероучения. Таких писем бывает три в неделю. Сегодня — такое. Есть разряд задирающих, чтобы получить ответы-автографы. Сегодня такое от немца о целомудрии, что последствия целомудрия: 1) лучшие люди не будут иметь потомства, 2) вымирание. Целомудренные, во-первых, не лучшие люди. Они иногда по природе такие, иногда по усилиям. Идеал не достигается.

Л. Н. получил хорошее письмо с подписью Русская женщина, чтобы написал статью против разврата в литературе, живописи и...²

Татьяна Львовна: И — главное — в жизни. Я знаю такие...

Л. Н.: Лучше и не говори.

Приехала к Л. Н. чета сибиряков, муж и жена с четырехмесячным ребенком. Поселились в деревне. Потеряли нить жизни. Муж был у Л. Н. — измученный, издерганный. Проигрались в Монте-Карло и не могли продолжать путь.

Л. Н. говорил третьего дня, что он только раз в жизни чувствовал опьянение чаем. Думает, что оно вреднее действует на нервы, чем алкоголь. Случилось это с ним, когда ехал в Оренбург с купцом³.

3 ноября. Утром приехал В. И. Антонов, 50 лет, на вид 35. Л. Н. представил его мне как одного из старинных друзей. Бывший актер, колонист в Геленджике, участвовал с Кожушко и еще двумя единомышленниками в революционной сходке в Геленджике во время закрытия I Думы, где говорил умиротворяюще. Революционеры убежали, а их взяли, сослали на год в Архангельскую губернию. Ему пришлось побыть

- 553 -

в центральной тюрьме в Бутырках между революционерами. Он рад, что побыл в ссылке. Говорил про свою жизнь, жену, приемыша, про пчел. Мария Александровна ему рассказала про свою жизнь, которую он отчасти знал по рассказам Абрикосова. Тут я впервые услышал, сколько нужды, холода и голода переиспытала Мария Александровна. Еще Абрикосов застал ее в таком состоянии — когда ей недоставало каши, жила на картошке и хлебе. Молоко все продавала, чтобы иметь на дрова. Потом пила по одному стакану снятого. Только года четыре, как у нее две коровы. Она пьет по три стакана молока.

ЛИСТОК С ЗАПИСЯМИ МАКОВИЦКОГО: ПЕРЕЧЕНЬ ПИСЕМ, НАПИСАННЫХ ИМ ПО ПОРУЧЕНИЮ ТОЛСТОГО 30 ОКТЯБРЯ 1907 г.

Вложен в машинописную копию «Яснополянских записок» в обработке Н. Н. Гусева

Антонов ни слова возмущения против властей не высказал. Думает, что Гусева выпустить нельзя. Они теперь всех одинаково хватают, кто против власти.

Л. Н. по телефону разговаривал с Лопухиным о том, что завтра поедет к Гусеву в Крапивну, чтобы его допустили. Лопухин телеграфирует туда. Лопухин сказал еще, что писал министру, чтобы прекратить дело против Гусева.

Я ездил в Ясенки за заказным письмом на имя Гусева, в нем дубликат накладной — на теплое пальто, которое свез бы ему Л. Н. Начальник почты не выдал, оправдываясь тем, что полиция может сегодня же потребовать корреспонденцию находящихся под следствием.

Л. Н. сделал распоряжение относительно завтрашней поездки. Вечером занимался с мальчиками и писал письма.

Татьяна Львовна готовится утром уехать в Швейцарию. За чаем Софья Андреевна, Юлия Ивановна, Татьяна Львовна и Мария Александровна. С 9 до 10 Татьяна Львовна читала вслух, по предложению Л. Н., статью «Новейшая свобода» Д. Х. (Д. А. Хомякова), напечатанную в консервативном журнале «Мирный труд», № 6 (июнь — июль), Харьков, 1907 («Повременное научно-литературное и общественное издание»). В одном месте Л. Н. переспросил, кто это пишет. Татьяна Львовна ответила: «Вера Павловна Голицына».

- 554 -

Л. Н.: Я спрашиваю потому, что скверными и глупыми словами сказано го, что можно сказать просто: христианство разрушает государство.

Л. Н.: Нынче я прочел в «Голосе Москвы» речь Антония при открытии Думы. Хороша. Но тоже с влиянием. Где же им? Под конец — «государство», «отечество»¹.

Л. Н. прочел из «Нового времени» вслух: «Американские письма. La mano nera» — о хищении детей итальянской шайкой. Вымогание откупного; в случае неполучения — душение их. Два столбца². Когда кончил, тишина.

Л. Н.: Славны бубны за горами. Ужасно! До чего доходят люди! Прав Хомяков, что у христиан никакой нравственности нет. Особенно у итальянцев. Папизм.

Татьяна Львовна едет завтра через Швейцарию в Рим. Л. Н. спросил ее насчет прочитанного — вероятно, нарочно, из опасения за Танечку.

Татьяна Львовна: Это в Америке, а не в Риме.

Молчание.

Л. Н. (ни с чего): Дай бог им в Думе успокоиться.

Потом Л. Н. прочел вслух несколько изречений «о свободе» из только что полученных листков корректуры нового издания «Круга чтения». Под одним прочел вслух и имя автора — Карлейлъ. С ударением и недоумением и одним духом прибавил:

— Как я его не люблю!³

Потом Л. Н. говорил, что получил длинное письмо Иконникова. Он на свободе, но не чувствует разницы между заключением и свободой. Его хотят определить в нестроевую службу, но он и там не хочет служить. «Не могу переносить звание солдата». Дальше пишет, что простые солдаты его понимают, интеллигенты же говорят, что милитаризм — научно обоснован, историческая необходимость⁴.

Я опасаюсь за Л. Н., за завтрашнюю его поездку. Мороз 10 градусов, в Крапивну 30 верст, хотя Л. Н. обещал Софье Андреевне не переутомиться; если устанет — переночует у Булыгиных. Но непременно устанет и, главное, растрогается в тюрьме. Очень ему близка судьба Гусева. Охотнее перенес бы сам заключение.

Л. Н. про свою забывчивость (не мог вспомнить, кто Перна, о котором заговорила Юлия Ивановна; недавно не мог вспомнить С. Д. Николаева), что ничуть не огорчен ею:

— Голова полна иными соображениями. Нет места помнить особи, имена. Сколько человек перевидает людей в своей жизни, больше бюджета России, — сказал Л. Н. (намек на вчерашний разговор о бюджете России).

4 ноября. Утром в 11 уехала Татьяна Львовна с Танечкой. После уехал верхом Л. Н. в Хатунку к Булыгиным. Оттуда намерен ехать на санях, которые отправлены вперед. Был очень рад, что едет к Гусеву. Повез ему фуфайку, чулки, яблоки, сам вспомнил, письма, повестки, деньги. День ясный, солнечный, безветренный. Должно быть, хорошо ехать Л. Н-чу. Не озябнет. Все мы мыслями с ним, говорим о нем, где сейчас находится, и не ждем его сегодня. Думаем, переночует у Булыгиных.

Софья Андреевна возилась с промыванием снимков. Мария Александровна, Юлия Ивановна и я были одни за чаем.

5 ноября. Л. Н. в 12-м часу дня вернулся, усталый, огорченный, но рад, что был. Ночевал у Булыгиных. Михаил Васильевич ездил с ним в Крапивну и был очень приятен. Оба были у Николая Николаевича. Он в одиночном, и, хотя говорил, что ему ничего, ему тяжело.

- 555 -

Л. Н. пополудни в половине третьего пошел гулять, сказал, что недалеко. В четвертом часу заболела Софья Андреевна жаром, невралгией: инфлюэнца. Беспокоились, что Л. Н. не возвращается. В 5 часов все не приходил. Мы с Сережей Булыгиным пошли его искать, но встретились с ним у самого дома.

— Так хорошо гулялось, исходил 10 верст, — сказал Л. Н. Сережа Булыгин привез записную книжечку, которую Л. Н. оставил у них. Книжка очень простая, неизящная (дал за нее 12 коп.). Л. Н. носит ее три года с собой и еще не исписал ее, и именно потому дорожит ею. Л. Н. просил купить ему опять такие же. Сережу Булыгина оставлял побыть и переночевать.

За обедом Л. Н. подробно рассказал о посещении Гусева.

— Ужасно трудно передать тяжесть этого впечатления, — сказал Л. Н. — Во-первых, ждали долго перед острогом, потом полчаса в остроге, пока привели Николая Николаевича в комнату для свидания. Там только что ранен смотритель, и на его месте другой — кажется, менее строгий, чем тот. Письма Николай Николаевич не желает получать, чтобы их там не читали. Он огорчен тем, что о нем предполагают, будто он был нанят за деньги для пропаганды.

Л. Н. к чаю не выходил.

6 ноября. Приехал С. Д. Николаев со вторым томом «Евангелия», Нашел неточности греческого текста.

Николаев подружился с врачом Введенским из психиатрической клиники, который лечит от запоя не внушением, а убеждением. Рассказывает, какие последствия бывают от алкоголизма, и удается многих отвратить. Все мы, врачи и не врачи, можем это делать, надо только хотеть. Л. Н. не ленится, и скольких яснополянских мужиков отучил от водки!

Вечером с 9 до 11 Л. Н. с Николаевым ушли в кабинет поправлять второй том «Соединения и изложения Евангелия». Когда вернулся, Л. Н. сказал, что сегодня очень много работал, физически устал.

За обедом Мария Александровна, С. Д. Николаев, Юлия Ивановна. После обеда приехала Александра Львовна из Москвы с Надеждой Павловной. В 11 вечера уехали в Москву Софья Андреевна и Николаев. Л. Н. о своем посещении Гусева в тюрьме.:

— Очень серьезное, тяжелое впечатление. Николай Николаевич на вопрос, ка̀к ему, признался, что бывают минуты уныния и возмущения, и тогда страшно ему.

Л. Н. говорил о молодых Булыгиных, что мать, Анна Максимовна, не противится намерению Сережи отказаться от военной службы, а только опасается, что разочаруется. Сережа, 18-летний, Ваня, 16-летний, вышедшие из сельскохозяйственного училища, говорил их отец, знают больше по хозяйству, чем старший, 23-летний, окончивший училище. Они ничуть не жалуются, что вышли из училища.

— Это счастливые люди, которые из этого выскочили, — сказал Л. Н. И Л. Н. говорил, что емкость ума ограничена: — Когда набьешь голову исключениями латинской грамматики. И чем понятливее, способнее, тем опаснее. Самые ученые — самые ограниченные. Они главное усилие мысли обращают на пустяки. Когда им говоришь о законах жизни — не вмещают или не придают такого значения, как тому, чему учились по программе в школе. У образованных постепенность важности вопросов потеряна. У необразованных — нет. Они (необразованные) разумнее образованных, потому что знают, что̀ важнее, что̀ менее важно.

Л. Н. не вспомнил, когда при нем заговорили о Коковцеве, кто он. Он не смущен тем, что становится забывчивым на людей, имена. Л. Н. забывает пустяки, разумная жизнь его стала так велика, что все это сходит на нет. Старость радостнее молодости.

- 556 -

С. Д. Николаев говорил, что Иван Иванович намерен издавать педагогический журнал, и Сергей Дмитриевич не радуется этому. Финансовые дела «Посредника» грозят банкротством. 300 изданий вышло из продажи, и не на что их снова издать. И это грозит отозваться на дальнейшей торговле.

Л. Н. сказал, что получил французское письмо от поляка Станислава Скарзинского со множеством вырезок из «Gil Blas» и «Петербургских ведомостей» об угнетении поляков¹. Л. Н. хочет все прочесть. Взял и вчерашнюю телеграмму из жижковской сходки по поводу черновских событий, чтобы выразить им сочувствие. «Может быть, даст мне идею»².

Я рассказал Л. Н-чу о мадьяризации словацких школ и о забастовке школьников в Вржешно (польский город в Познани), отказавшихся учить катехизис на немецком языке.

Л. Н.: Хорошо бы и очень желал бы написать об угнетении народов (правительствами, государствами). Вот это самое государство, что и Гусева <заключило в тюрьму>. Эти случаи (забастовка школьников в Пруссии, мадьяризация словацких школ) мне не хочется......*, а хочется сказать об основном: о государстве. Может быть, напишу. Пруссаки впереди духовного насилия (запрещение языков)? — спросил меня Л. Н.

Мария Александровна спросила:

— Зачем же угнетать им (правительствам)?

Л. Н.: Этим держатся.

Потом говорил, что угнетение напрасное. Как тюрьма не сделает заключенного добрым, так и угнетение народа не сделает его патриотическим.

На следующий день Л. Н. сказал мне, что поляк (Скарзинский) — политикан и его статьи, которые все прочел, пересмотрел, — политические; и говорил, что это его втянуло бы в политику и что не будет об этом писать.

— Очень много работал, устал, — сказал Л. Н., когда в 11 часов уехал С. Д. Николаев. — С «Евангелием» замучил меня. Даже физически устал. Это мне (поправлять эту старую работу) тяжело, как судебное дело. Кто-то нашел, что не так цитирую (греческий текст)³.

Л. Н. цитирует по Гризбаху (его книга есть в библиотеке Ясной Поляны)⁴, а не по Тишендорфу, а у Гризбаха варианты взяты иногда из цитат святых отцов, а не из списков Евангелия. Стало быть, по мнению Тишендорфа, а вслед за ним Бутурлина и Николаева, — цитаты неточны.

7 ноября. Утром уехала Мария Александровна. Утром же был господин из Петербурга, много читавший, умный, приехал поговорить с Л. Н. о житейских делах. Был неприятен, резок. Л. Н. ему тоже резко отвечал. Уехал, пополудни вернулся из Тулы, чтобы еще раз поговорить с Л. Н., и было обоим радостно¹.

Утром приезжала вдова из Тулы просить материальную помощь; приезжал студент; потом депутат I Думы Соломко, крестьянин Курской губернии из трудовиков. Едет в Петербург на суд. Читал Л. Н-ча и хотел с ним поговорить. Остался до ночи. Здесь читал «Нашу революцию» Черткова и находил в ней свои мысли. Мне был симпатичен. Л. Н. устал с посетителями.

Четвертого дня заболела 80-летняя няня, выходившая последних семерых детей Толстых и живущая в доме, в девичьей. У нее бронхит, температура 39,3. Очень спокойно смотрит навстречу смерти; говорит, как о естественной вещи. Александра Львовна плачет, лежит на диване и, уперев в подушку лицо, всхлипывает. У русских бар потеря матери чувствуется два раза: раз при смерти родной матери, второй раз — при смерти няни. Как княгиня Волконская, дочь Звегинцевой, любит свою няню,

- 557 -

или С. И. Танеев! Толстые-сыновья иногда возят ее к себе в гости. Александра Львовна пожаловалась Л. Н-чу, что няня помрет. Л. Н. ответил, что он чувствует, тоже скоро помрет. Александре Львовне двойное горе, вместо утехи.

Я ездил в Воздремы и Коледино. Вечером Л. Н. читал письма, не беседовал.

8 ноября. Был у Л. Н. «автор»-крестьянин, пожилой человек. Л. Н. подольше с ним говорил, указывал ему на пустяшность его писаний. Его самоуверенность вывела Л. Н-ча из терпения, погорячился.

Очень много занимался. Пополудни ходил по лесу гулять.

За обедом Юлия Ивановна вспоминала, что читает «Семейную хронику» Аксакова. Л. Н. о ней отозвался с большой похвалой.

Александра Львовна говорила, что читает Достоевского. Л. Н. выделил «Записки из Мертвого дома». Александра Львовна заговорила о «Бесах».

Л. Н.: Ну, этого («Бесов») не разберешь.

Л. Н. говорил, что сегодня читал «Русские ведомости» («Чтобы не огорчать Александра Александровича, читаю теперь через день «Новое время» и «Русские ведомости»»*) — о девице, бросившейся под поезд и уцелевшей. Ей поручено было кружком революционеров, к которому принадлежала, исполнить покушение, чего она не смогла сделать, и потому (чтобы ее за неисполнение не убили, у них дисциплина строгая, не простят) решила лишить себя жизни¹.

— Сколько уже было таких самоубийств из-за такой же причины в последние два-три года, — сказал я.

Л. Н. подтвердил.

Присутствующая Н. П. Иванова сейчас же рассказала про такой же случай, происшедший в Туле.

Л. Н. досказал, что девица переведена из больницы в тюремную больницу:

— Такое трагическое положение, и они не забывают, что она преступница.

Вечером Л. Н. дал Александре Львовне, Надежде Павловне и мне распределять шестое и седьмое числа месяца «Круга чтения». Он же писал много писем; между прочим, длинное Д. А. Олсуфьеву о Гусеве, чтобы через П. А. Столыпина содействовать его освобождению. И самому Гусеву писал, и меня вызвал написать ему; также Лебрену вчера писал, и меня вызвал приписать². Сегодня послал Л. Н-ч П. А. Столыпину «Общественные задачи» Генри Джорджа. А вчера просил сообщить Николаеву, что П. А. Столыпин готов поговорить с ним о «едином налоге».

К чаю не выходил.

9 ноября. Никого в гостях не было. Л. Н. много работал. Пополудни ездил один на санях на Лучшем в Ясенки на почту за заказным письмом с дубликатом накладной на пальто Гусева и с этим дубликатом на станцию Щекино за вещами (пальто) Гусева. Было ему холодно, и была небольшая метель, темнело (в 5 часов), и Лучший сбивался с дороги.

Л. Н. ездил один, чтобы не утруждать кучера, а я думаю, он охотнее погулял бы. Давно мне следовало эти вещи привезти.

Л. Н. почтой получил журнал «The Fellowship». Там нашел статью о вреде влияния покорности общественному мнению. Как раз о чем сам Л. Н. сейчас пишет. Все, чем мы гордимся, добыто только благодаря непокорности прежнему общественному мнению.

- 558 -

Получил новую газету петербургскую, еженедельник «Обновленный человек». Л. Н. был ею восхищен. Издательница — Бурдина, незнакомая. Л. Н. сейчас написал туда письмо. Мне советовал прочитать там о том, что злу нельзя противиться злом, о суде, о том, что есть тысячи прохожих безработных, что это важнее вопроса борьбы партий в Думе...

— Ах, это замечательно! — воскликнул Л. Н. — Обо мне ни слова. Только боюсь, что это издает кто-нибудь из наших друзей. А желал бы, чтобы это был посторонний, самобытный человек¹.

Л. Н. об этом же говорил и на следующий день. Я теперь после суток хотел по памяти записать, поправить, дополнить — и не могу. Как мало могу надеяться на свою память! Хорошо, что сейчас же записываю.

Еще получено почтой: книжка «The Sayings of Mohammed» by Abdullah-al-Mamun Suhrawardy, Calcutta, с письмом автора.

— Книжка хорошая, — сказал Л. Н.

Абдулла-аль-Мамун желает переводить сочинения Л. Н. на hindustani*. Л. Н. ему ответил².

— Нынче почта была интересна, — сказал Л. Н.

— Когда вам нечего будет читать, прочтите, — сказал Л. Н. и подал мне статью — оттиск из журнала — «Перфекционизм» Е. С. Федорова. — Он директор какого-то технического училища. Это образец извращения ума от науки. Я ничего не мог понять, — говорил Л. Н. с возмущением и недоумением. Потом сказал, чтобы по просмотрении возвратить ему: — Мне она будет нужна для цитирования научных терминов³.

Вечером Л. Н. приходил в комнату Александры Львовны, где она, Надежда Павловна и я заняты были «Кругом чтения». Прощаясь в 11.30, Л. Н. мне сказал:

— Вы все работаете, очень вам благодарен.

Впечатление от сегодняшнего дня очень хорошее. Л. Н. весь день делал, что хотел. Не было гостей, не было школы. Дома были только Александра Львовна, Юлия Ивановна, Надежда Павловна. Было тихо, деловито. Л. Н. простужен.

10 ноября. Суббота. Не было гостей. Л. Н. дал распределять Александре Львовне и мне детский «Круг чтения». Вечером беседовал обстоятельно о словаках, о том, кто такие мадьяроны-«князья» (князь на словацком языке означает священник). Л. Н-чу было это любопытно, — как народ различает их, «народных князей». Трудно мне было разъяснить, и Л. Н., казалось мне, не был удовлетворен разъяснением.

Л. Н. хочет написать о черновских событиях как об образце того, куда ведет правительственное насилие. Здесь оно против совсем невинных¹.

Не помню, в связи с чем Л. Н. говорил, что ему хотелось бы писать, и нет уже сил, энергии.

— Мне нынче ясно, как не надо жить. Умею это сказать — и нет сил написать. Но хорошо так. — И, как бы для себя, более глубоким и тихим голосом, пробормотал: — Тогда другим нечего было бы сказать.

11 ноября. Воскресенье. Александра Львовна встала в 5 часов утра, чтобы поехать встречать С. А. Стахович. Л. Н. пришел утром в 8.20 в залу, где Софья Александровна, Александра Львовна и я чай пили, и приветствовал Софью Александровну: приятно, что приехала. Софья Александровна после нескольких слов спросила Л. Н., читает ли «Думу»**.

Л. Н.: Нет, скучна.

Л. Н. ездил верхом с 2.30 до 4.30. Обедал один, поздно. Беседовал с Софьей Александровной о стихах, которых Л. Н. не любит, а Софья

- 559 -

Александровна, наоборот, обожает. Александра Львовна с Софьей Александровной ездили к Марии Александровне. Ей нездоровится.

ТУЛА

Фотография, 1900-е годы

«Л. Н. утром один на розвальнях ездил... в Тулу...». — Запись от 1 ноября 1907 г.

Л. Н. не выходил до 11, тогда к нему зашла Юлия Ивановна проведать его. Ему нездоровится, спросил боржома; зачитался интересной книгой «The Sayings of Mohammed». Принес ее и читал из нее вслух по-русски изречения. Некоторым удивлялся, что они — как его мысли, — например: «Кто губители веры? — Ученые, спорящие лицемеры, законодатели, короли».

— Магометанство не признает монополии, — сказал к чему-то Л. Н.

Софья Александровна: А вы Коран, магометан презирали.

Л. Н. ответил, что он в Коране не нашел таких хороших наречений, как в этой книжке, но что магометан всегда уважал:

— У них отсутствие священства, жречества, единобожие. И Л. Н. обстоятельно разговорился об их достоинствах. Разговор перешел на магометан в Думе и на Думу.

Софья Александровна: А в Думе как политизируют священники (православные), и сколько их там!

Л. Н.: Это недостойно их.

12 ноября. Кроме Софьи Александровны, которая третий день живет, не было новых гостей. Л. Н. занят «Кругом чтения». Александра Львовна и я складываем «Большой» с «Детским» вместе, отмечая «Детский».

Л. Н. гулял по «своему» лесу. После обеда разговаривал с С. А. Стахович о стихотворениях. Она что-то очень похожее на декадентское цитировала из Некрасова.

Л. Н.: Как после этого не прийти к декадентам, когда были люди, считавшие Некрасова поэтом?

Софья Александровна продолжала хвалить стихи Пушкина.

Л. Н.: Повести Пушкина лучше его стихов — можно выучить наизусть.

Л. Н. о том, что И. Е. Забелин, помощник председателя Исторического музея, празднует 70-летие своей литературно-исторической деятельности.

- 560 -

Посмотрели его портрет в газете¹. Софья Александровна нашла его похожим на былинников.

Л. Н.: Забелин и любит русскую старину, и вместе с тем русский человек по своей скромности и кротости.

Софья Александровна перевела речь на Н. Ф. Федорова, спросив о нем Л. Н-ча.

Л. Н. с любовью и восторгом рассказал про него, какой он был услужливый человек и знаток своего дела как библиотекарь; знал где, о чем можно дочитаться, — бегал по лестницам, чтобы достать посетителям библиотеки нужные книги. У него была своя религия человечества: человечество — божество; смысл жизни — служение человечеству. Потом вера в воскресение тел.

— Фет над ним пошутил: «Как собрать косточки моего отца, когда из них росли корни травы, которую съела корова, я же — корову».

Л. Н. видел у него список полковников. — «Кому же это нужно?» — спросил с насмешкой. Федоров: «Как же не нужно, — пригодится кому-нибудь».

— Он был святой жизни человек, — сказал Л. Н., — жил в маленькой комнате, спал на сундуке, две газеты на сундуке — его постель; аскетической жизни.

Когда Л. Н. собирал деньги для бедных Москвы, Федоров дал 10 р. Л. Н. предполагает, что это единственные деньги, какие у него были. У него было дрянное пальто; он говорил, что надо быть довольным, что у него есть теплое пальто, а ходят по Москве люди без всякого. У него был единственный ученик Петерсон (раньше один из учителей около Ясной Поляны, потом библиотекарь в Чертковской библиотеке на Мясницкой, и, когда эта закрылась, то там же, где Федоров).

— После Федорова осталась куча рукописей, которая не знаю куда делась, там, должно быть, много хорошего, — рассказывал Л. Н. — Сколько добрых людей на свете, только их не видно. Их свойство, что они скромны, не выставляют себя.

Федоров умер лет пять тому назад.

Софья Александровна спросила про Марию Николаевну (Л. Н. недавно получил от нее ответ на свое письмо²). Л. Н. ответил:

— По ее характеру — она всегда была неспокойная, тревожная, — самая спокойная жизнь для нее в монастыре.

— Тут я не согласен с Софроновым, — прибавил Л. Н., обращаясь ко мне³. — По-моему, та православная старушка, о которой он пишет, молилась не ввиду страха наказания, а ввиду доброго чувства. Она и ей подобные православные бессознательно следуют стремлению быть лучше.

Л. Н. заговорил о фельетоне «Русских ведомостей» 11 ноября о поездке на курсы. «Нехороший, грубый, шуточный тон», — сказал Л. Н. про описание того, как вели политических в ссылку, как при свалке откусили городовому пальцы, и т. д.⁴

13 ноября. Л. Н. ездил верхом за почтой в Ясенки. За обедом Л. Н., Александра Львовна, Юлия Ивановна, С. А. Стахович.

Л. Н. с Софьей Александровной опять о стихах. Л. Н. говорил по памяти какие-то длинные стихотворения. Александра Львовна вела разговор о концертах, о Гольденвейзере, его неудавшемся концерте с Колонном — плохо ему аккомпанировавшем оркестре — разошлись. Софья Александровна вспомнила о том, что у А. А. Гольденвейзер бабушка — еврейка. Л. Н. об Анне Алексеевне, что ему она нравится, что она самобытна, самостоятельна и что у нее есть поступки, которые ничем не вызваны, кроме нравственности.

Ночью Александра Львовна уезжает в Москву; едет на концерт Никиша.

- 561 -

У нее билет — третий ряд — 8 р. Брали нарасхват. Никиш будет дирижировать.

Я удивился, что она едет смотреть, как Никиш будет «махать палкой» (как выразился Л. Н.) — еще понял бы, если бы он сам играл. Александра Львовна поразилась моему непониманию. Сказала, что огромная разница в дирижировании. Лучше, когда весь оркестр играет, чем один. Л. Н. сказал, что он тоже думает, как я, что тут, в придавании значения известному дирижерству, много гипнотизации. Л. Н. о последних фельетонах Валишевского (кажется, 9 и 10 ноября «Нового времени»)¹.

— Валишевский неприятен. Я его уже не читаю.

Софья Александровна: Он очень офранцуженный.

Л. Н. согласился.

Л. Н. получил огромную почту. Между прочим, письмо от старообрядки-девушки, которое Л. Н. послал из кабинета в залу, и его прочла вслух Софья Александровна и была им умилена, так же как и Л. Н., восхищаясь его первой половиной².

Почтой получена французская статья m-me Жюльетт Адан о Черновой; книжки славянофилки Е. де Витте: «Действительность». Выпуск 1-й — «Мадьяры и словаки» (1906); 2-й — «Чему учат нас поляки» (1906); 3-й — «Хорватия» (1907); 4-й — «Угро-Руссы» (1907). (Типография Почаевско-Успенской лавры.)³ Получено писем пять по поводу приписываемого Л. Н-чу письма к Рокфеллеру, которое появилось в «Matin», a после в «Новом времени». Опять какое неуважение журналиста к Л. Н. — сочиняет сам, а выдает за письмо Л. Н.! «Новое время» перепечатывает, не означив источника, — значит, участвует в этом⁴.

Александра Львовна не хотела ехать в Москву; предлагала всем по очереди своей билет на концерт. По поводу этого разговор.

Л. Н.: Я ничего не желаю. Если бы вы знали, — обращаясь к Софье Александровне, — какая это прелесть — ничего не желать внешнего. Я все — еду ли верхом... желаю все одного: нравственного усовершенствования, которое отчасти от меня зависит.

Л. Н. рассказал обстоятельно свой сон. Желает записать когда-нибудь сейчас же после пробуждения, а то теперь, как рассказывает, потеряны подробности, тонкости художественные. Сны бывают в полупробуждении. Когда спите мертвым сном, всегда без сновидений. Мысли во сне — вне времени. Тут нет никаких промежутков, все — как одна мысль — даже не мысль, для мысли нужно время, — а как одно представление. Выстрел раздался, ты проснешься, и потом в временном порядке разложишь последовательно представления. А весь этот сон был вызван в тот момент, когда тебя разбудил выстрел.

Софья Александровна читает новый французский роман: Pierre de Coulevain. «Sur la branche» (P., 1903), который привозят с собой все русские, возвращающиеся из-за границы. Л. Н. смотрел его и говорил, между прочим, о героине: «Она prise* в области чувств нечистых. Очень умна и очень довольна собой...»

Софья Александровна: Вы читали Доде?

Л. Н.: Читал.

Софья Александровна: Вы не любите Доде?

Л. Н.: Нет.

Софья Александровна: Вы Зола выше ставите? Вы где-то сказали, что Зола выше Доде.

Л. Н.: Зола не выше Доде. Ни у того, ни у другого я не признавал таланта. Зола — Горький, Горький французский, с хорошим французским языком.

- 562 -

Софья Александровна: Как вы можете терпеть Виктора Гюго? Вас трогает Вальжан. Но ведь, кроме него, 40 томов фальшивого пафоса.

Л. Н.: Хорош «Dernier jour d’un condamné». У Виктора Гюго есть большая сила, настоящая — философская, религиозная.

Софья Александровна: Нельзя любить Виктора Гюго. Вы такое значение придаете чувству меры художника, а у Виктора Гюго его нет.

Л. Н.: Это правда.

Софья Александровна говорила что-то о père Didon.

Л. Н.: Père Didon — такой католик. В мое время он проповеди читал в Notre-Dame*.

Александра Львовна вчера, ехавши с Софьей Александровной, отморозила себе уши. Сама не заметила, а Софья Александровна. Л. Н. по этому поводу сказал, что отморожение ушей служит прекрасным сравнением нравственному окостенению, которого сначала не замечаешь, и только позже начнет мучить и долго мучит.

Софья Александровна не в присутствии Л. Н. бранила Черткова, что имеет влияние на Л. Н.: «Ненавижу Черткова», и говорила о нем, что он ограничен, что Л. Н-чу раз сказал: как смеет драму писать. Придет с карандашом, поправляет то, что пишет Л. Н. Влиянию Черткова приписывала то, что Л. Н. очень сократил «Божеское а человеческое», оно раньше было гораздо лучше. Но говорила это Софья Александровна в озлоблении; вероятно, несправедливо.

Л. Н. дал мне отвечать письма⁵ и извинялся, что затрудняет меня. Вчера продиктовал следующее:

«Его превосходительству господину тульскому губернатору
вдовы Натальи Жаровой

ПРОШЕНИЕ

Ясенецкое волостное правление требует с меня запущенные еще свекром моим подати, в сумме двадцати одного рубля. Из этих денег двенадцать рублей причитаются за свекра, а девять — с меня.

Находясь же в исключительно бедственном положении, будучи вдовой с шестью малолетними детьми и не имея никаких средств к жизни, кормясь подаянием, прибегаю к вашему превосходительству, прося освободить меня от этой непосильной мне платы»⁶.

14 ноября. Л. Н. гулял по лесу, где безветрено. Не устал, а обыкновенно всегда устает. Сказал мне, какую работу брать из «Круга чтения» — дни по 15 число месяца. Но я не брал, ни в этот, ни на следующий день, — не успеваю.

За обедом Л. Н., С. А. Стахович, Юлия Ивановна и я.

Л. Н. (вечером): Гостей, слава богу, не было — неожиданных.

Вчера ответил Л. Н. хотящему приехать знакомому ему нотариусу, что если нет определенного дела, то всякое посещение расстраивает его, утомляет¹.

Софья Александровна спорит с Л. Н. и спорами вызывает его на продолжительные разговоры. Она «терпеть не может», как сама выражается, что в Ясной Поляне все так преклоняются перед Л. Н., потому она спорит. Но везде всегда яростно заступается за Л. Н. Софья Александровна говорила о председателе Государственной думы Н. А. Хомякове, ее большом приятеле. Он очень добрый, остроумный, он был у Л. Н. здесь и в Москве. Л. Н. не мог припомнить его взрослым. Помнит его только мальчиком, как дружил с Николенькой, Елизаветой и Варварой Валерьяновнами (детьми Марии Николаевны). За обедом разговор об Андрее Львовиче,