470

ЕЩЕ О ЗАГРАНИЧНОЙ ПОЕЗДКЕ ТЮТЧЕВА
В 1853 Г.

Сообщение А. Л. Осповата

В насыщенном новыми фактическими материалами сообщении Р. Лэйна поставлен целый ряд вопросов, нуждающихся в дальнейшей разработке. Ниже мы остановимся на тех, которые непосредственно связаны с пребыванием Тютчева в Париже летом 1853 г.

Но сначала — краткий исторический экскурс. Как известно, еще в 1850 г. возник дипломатический спор о «святых местах» (Иерусалиме и Вифлееме), входивших в турецкие владения. Луи Наполеон добивался, чтобы султан гарантировал приоритет католического духовенства, а Николай I настаивал на восстановлении привилегий православного (греческого) клира. В конце 1852 г. спор вновь обострился, и с тех пор напряженность в отношениях между

471

двумя государствами возрастала с каждым месяцем. В январе — феврале 1853 г. Николай I провел несколько бесед с английским послом Дж. Сеймуром, выказав намерение заключить с Англией союз для окончательного раздела Османской империи (без участия Франции)1. Не встретив в Лондоне поддержки своей идеи, Николай I, однако, не допускал возможности присоединения Англии к франко-турецкой коалиции против России. В марте 1853 г. в Константинополь прибыл чрезвычайный посол Меншиков, который потребовал от султана подписания специального договора с Россией, предусматривавшего не только решение спора о «святых местах» в пользу православной церкви, но и признание права царя покровительствовать всем православным подданным султана; убедившись в том, что Англия и Франция готовы выступить на стороне Турции, султан отверг предъявленные условия2. 9/21 мая 1853 г. Меншиков покинул Константинополь; через десять дней, 19/31 мая, Нессельроде уведомил турецкого министра иностранных дел о предстоящей ответной акции — введении русских войск в Дунайские княжества (Молдавию и Валахию), 13/25 июня английская эскадра встала у входа в Дарданеллы, на следующий день сюда прибыла и французская эскадра.

Тютчев, живо интересовавшийся большой политикой, в данном случае имел все основания считать себя причастным к происходящим событиям. Сообщая Эрн. Ф. Тютчевой о проезде посольства Меншикова через старую столицу (в письме от 26 января 1853 г. из Москвы), он отмечал также, что в обществе начали открыто говорить о великом назначении России на Востоке3. Пророчество о том, что через четыреста лет после падения Византии (1453) Константинополь вновь станет одним из центров православия и одной из резиденций «всеславянского царя» (русского императора), Тютчев облек в поэтическую форму еще на рубеже 1840—1850-х годов (все эти стихотворения — «Русская география», «Рассвет», «Пророчество» — в 1853 г. оставались неопубликованными); теперь же он ожидал скорого наступления «великого события, с такой любовью» им «взлелеянного»4.

В письме от 16/28 ноября 1853 г. Тютчев напоминал жене, что он «был, кажется, одним из первых, предвидевших настоящий кризис»5. Резкое обострение восточного конфликта — и даже возникновение англо-французско-турецкой коалиции против России — предсказывал Нессельроде (как показывают его служебные бумаги, датированные концом 1852 г.6). И хотя вице-канцлер не рискнул высказать свою точку зрения императору, который самолично вел переговоры с Сеймуром, можно полагать, что в узком кругу доверенных лиц он был гораздо откровеннее.

В этой обстановке у Тютчева возникла мысль о поездке в Европу. В неопубликованном письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 18 февраля 1853 г. он сообщал о попытках друзей выхлопотать для него назначение за границу: «Сегодня утром я ходил объясняться по этому поводу с Севериным и вот что узнал. Канцлер сам заговорил с ним обо мне и сказал, что очень желал бы что-нибудь для меня сделать. Но что именно? Вот в чем вопрос. И тут-то милейший Северин подал ему блестящую мысль предложить мне пост генерального консула в Лейпциге, но в какой-нибудь более пристойной форме, придав этому назначению видимость некоей литературно-дипломатической миссии <...> А я чувствую себя сейчас таким пресыщенным, таким усталым, мне все так безразлично, что я даже не дал себе труда рассердиться на это дурацкое предложение и с полнейшим хладнокровием объяснил Северину, почему, в моем положении, я не соглашусь на иное место за границей, кроме поста посланника. Однако, поскольку с другой стороны, высказывать подобную просьбу было бы с моей стороны глупо, я попросил передать канцлеру просьбу, чтобы он сохранил свои добрые намерения в отношении меня на будущее, а сейчас разрешил бы мне поехать в мае с дипломатической почтой в Париж и дал бы мне возможность отсутствовать, сколько понадобится, сохранив мне жалованье»7. Как нам представляется, отнюдь не только желание развеяться гнало Тютчева за границу: наступали те самые «минуты роковые» истории, которые побуждали его к активному образу жизни.

Из переписки Эрн. Ф. Тютчевой мы знаем, что первоначальное намерение обоих супругов выехать из России в конце мая 1853 г. не осуществилось. — Тютчев задержался в Петербурге, дожидаясь дипломатической почты, которую он должен был везти в Берлин и Париж (по-видимому, манифест о предстоящем занятии Дунайских княжеств). По расчетам Эрн. Ф. Тютчевой, ее муж — «вестник войны или мира» — прибывал в Берлин 16/28 июня; далее его путь лежал в Париж8.

Согласно информации, собранной Кастельбажаком и Сеймуром9, другая задача Тютчева состояла в «обработке» немецкой и французской прессы (последняя занимала крайне воинственную позицию по отношению к России). Р. Лэйн полагает, что пролить свет на этот вопрос

472

могли бы только официальные документы о заграничной поездке Тютчева (которые доныне не обнаружены). Однако, на наш взгляд, о несостоятельности версии французского и английского послов в той части, которая относится к его пребыванию в Париже, убедительно свидетельствуют уже известные факты. Во-первых, начиная с 1837 г. подкуп парижских газет регулярно осуществлял по заданию III Отделения Я. Н. Толстой, давно обосновавшийся во Франции10, и очень маловероятно, чтобы Тютчев был послан дублировать его усилия (кроме того, в апреле — мае 1853 г. Н. Д. Киселев сообщал Нессельроде, что сам помещает — под чужим именем — прорусские статьи в парижской печати; Нессельроде одобрил действия своего посла). Во-вторых, — и это главное — еще до отъезда Тютчева из Петербурга было получено очередное донесение Толстого (от 6/18 июня), в котором говорилось: «Пресса вынуждена или воздерживаться или брать сторону турок. Это молчание обязательно не только для газет. Ни одна брошюра не смеет касаться турецкого вопроса, и вообще запрещено печатать что-либо противное политической линии, принятой правительством»11.

Иллюстрация:

КАРИКАТУРА НА НАПОЛЕОНА III
Литография В. Романова по рисунку Н. Степанова, 1855
Под рисунком подпись: «Французы!.. Империя есть мир, а подтверждение этой истины... позади вас... До свиданья! (Да здравствует Наполеон!)»
Литературный музей, Москва

Первая известная нам дата, связанная с пребыванием Тютчева в Париже, — 25 июня/7 июля 1853 г. В этот день Эрнестина Федоровна писала брату, что ее муж уже несколько дней находится в столице Франции12. 1/13 июля в Париж приехал из Брюсселя Н. И. Греч13, давний знакомец Тютчева. Путешествуя по Европе, Греч регулярно посылал корреспонденции в «Северную пчелу», изданием которой во время его отсутствия ведал П. С. Усов14, с которым Греч вел регулярную переписку, преимущественно делового характера. В письмах к нему из Парижа Греч трижды упоминает имя Тютчева. 14/26 июля он писал: «Вчера я виделся с Тютчевым и долго беседовал с ним о больших делах»15. В следующем письме (от 21 июля/2 августа) сообщалось: «Здесь был Тютчев и передал мне прилагаемые стихи для «Пчелы». Напечатайте, показав их Леонтию Васильевичу <Дубельту>. Напечатание их зависит от политических обстоятельств, о которых я отсюда судить не могу»16. И, наконец, в письме

473

от 1/13 сентября читаем: «Здесь многие предвкушают, что в случае войны у нас с турками вспыхнет общая война в Европе. Кто виноват? Уж, конечно, не Россия. Если бы лорд Редклиф не помешал визирю подписать ноту, требованную Меншиковым, не было бы ничего17. Теперь пусть поплачиваются. Скажу вам, что точное понятие о делах этих получил я, увидевшись с Тютчевым»18.

Прежде всего отметим, что письма Греча позволяют восстановить, хотя и приблизительно, маршрут Тютчева и его хронологию: из Берлина он прибыл в Париж, где находился с начала июля (н. ст.) и до конца месяца19 (ср. в письме Греча от 14/26 июля: «Вчера я виделся с Тютчевым...»; в письме от 21 июля/7 августа: «Здесь был Тютчев...»); затем он направился в Германию, откуда 19/31 августа уехал в Россию20.

Приведенные фрагменты из писем Греча примечательны еще и в другом отношении. Компетентность Тютчева в вопросах политики — вот что бросалось в глаза Гречу, который вовсе не испытывал недостатка в разнообразных собеседниках. Он, в частности, навещал в Париже «старинного своего друга» Я. Н. Толстого21, но даже этого профессионального знатока французской политической кухни — как и никого другого — Греч не мог поставить рядом с Тютчевым, единственным, кто дал ему «точное понятие» об истинном ходе вещей. Причем Тютчев отнюдь не был в близких отношениях с русским послом (Киселев встретил его настороженно и не стремился открыть перед ним двери своего дома22), а от контакта с многознающим Толстым он сам уклонился: «О Тютчеве я вам ничего сказать не могу, — писал Толстой П. А. Вяземскому 24 августа/5 сентября 1853 г., — я искал случая с ним видеться; по не мог успеть в своем желании, хотя я с ним знаком был 30 лет тому назад; но он, будучи в Париже, не посетил меня, следовательно, не пожелал возобновить знакомства, и я, пожав плечами сказал: «Да мимо идет чаша сия!»23. Нет также сведений о встречах Тютчева с французскими политическими деятелями или журналистами — об их отсутствии косвенным образом свидетельствуют его постоянные сетования на скуку, зафиксированные в переписке родственников24.

В этой связи можно сделать два предположения. Либо Тютчев обладал некоей конфиденциальной информацией (источник которой остается для нас загадочным), либо Греч был поражен его аналитической и прогностической способностью — той хорошо известной в петербургских салонах «провидческой» речью Тютчева, о которой лишь до некоторой степени дают представление его письма в канун и во время Крымской войны.

Как бы то ни было, находясь в Париже, Тютчев еще отчетливее ощутил приближение «общей войны в Европе». Нет сомнения, что встретившись на обратном пути из-за границы с Нессельроде (их свидание состоялось между 5 и 7 сентября ст. ст. в Ковно25), Тютчев подробно изложил ему свои впечатления, однако в это время ни вице-канцлер, ни сам император уже не владели политической инициативой. 9/23 сентября 1853 г. английский премьер-министр лорд Абердин распорядился — в нарушение Лондонской конвенции 1841 г. — ввести английские военные корабли в Босфор и Дарданеллы независимо от того, последует или нет объявление войны со стороны Турции, 8/22 октября англо-французская флотилия вошла в проливы; на следующий день Турция начала военные действия в придунайских областях и на Кавказе.

Судя по письму Греча от 1/13 сентября, в июле 1853 г. Тютчев сохранял веру в успешное для России разрешение восточного конфликта. И, несмотря на трезвую оценку действий тех, кто руководил страной, ввергнутой в Крымскую войну, он еще некоторое время сохранял эту иллюзию.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 «История дипломатии», т. I. М., 1941, с. 433—435 (раздел написан Е. В. Тарле); I. C. Hurewitz. Diplomacy in Near and Middle East. A Documentary Record. N. Y., 1972, p. 135—141.

2 «История дипломатии», т. I, с. 438; В. Н. Виноградов. Великобритания и Балканы: от Венского конгресса до Крымской войны. М., 1985, с. 258—259. Неуспех посольства Меншикова в значительной степени был предопределен тем обстоятельством, что «негласным, но неоспоримым руководителем турецкой внешней политики» являлся английский посол в Константинополе Ч. Стрэтфорд-Каннинг (с 1852 г. лорд Редклифф), известный своим враждебным отношением к России (там же, с. 254).

3 СН, кн. XVIII, с. 47.

4 Там же.

474

5 Соч. 1984, т. 2, с. 203.

6 А. М. Зайончковский. Восточная война 1853—1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой, т. I. Приложения. СПб., 1908, с. 355—356.

7 ГБЛ, ф. 308, 1.22; на франц. яз. — Сообщено К. В. Пигаревым; пер. Н. И. Филипович.

8 Современники о Тютчеве, № 115, 117.

9 Тютчев, не подозревавший о специфическом интересе французского посла к своей персоне, характеризовал его как «честного и славного Кастельбажака» (СН, кн. XVIII, с. 61); по всей вероятности, они были знакомы.

10 Е. В. Тарле. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение. — Е. В. Тарле. Соч. в 12 томах, т. VI. М., 1959, с. 563—644.

11 Там же, с. 639. О запрете на любые публикации в пользу России Толстой сообщал также Вяземскому в письме от 16/28 июля 1853 г. (ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2863, л. 30 об.).

12 Современники о Тютчеве, № 117.

13 Н. Греч. Письма с дороги П. С. Усову. — «Северная пчела», 1853, № 170, 3 августа, с. 678.

14 Павел Степанович Усов (1828—1888) — сотрудник «Северной пчелы» с 1849 г.; в 1860 г. он стал ее издателем. В мемуарах Усова есть характеристика Тютчева-цензора («Из моих воспоминаний». — ИВ, 1882, № 1, с. 126).

15 ИРЛИ, ф. 319, ед. хр. 21, л. 35 об.

16 Там же, л. 37. Речь идет о стихотворении П. А. Вяземского «Песнь русского ратника» (Современники о Тютчеве, № 119).

17 См. выше, прим. 2.

18 ИРЛИ, ф. 319, ед. хр. 21, л. 59.

19 Кратковременные выезды Тютчева во Франконвиль и Энгиен (Современники о Тютчеве, № 117, 118) здесь не учитываются.

20 Современники о Тютчеве, № 122.

21 ИРЛИ, ф. 319, ед. хр. 21, л. 40 (из письма к П. С. Усову от июля 1853 г.).

22 Современники о Тютчеве, № 118.

23 ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2863, л. 33 об. Ранее о знакомстве Тютчева с Я. Н. Толстым не было известно. Указание Толстого позволяет датировать это знакомство февралем — маем 1822 г., когда Тютчев некоторое время жил в Петербурге.

24 Современники о Тютчеве, № 118, 120.

25 СН, кн. XVIII, с. 52—53.