8
Genève. Mardi, 15/27 Septembre 1864
Ma fille chérie. Dans quelques heures je vais à confesse et puis je communierai. Oh, prie pour moi. Demande à Dieu de me faire grâce, grâce, grâce! De m’ôter de l’âme cette terrible angoisse, de me sauver du désespoir, mais autrement que par l’oubli, — non, pas par l’oubli... — Ou bien que dans Sa miséricorde il daigne abréger une épreuve au-dessus de mes forces...
Oh, qu’elle-même intercède pour moi, elle, qui doit sentir mon trouble, mes angoisses, mon désespoir, — elle qui doit en souffrir, elle qui a tant prié — tant prié dans sa pauvre vie mortelle, que j’ai remplie d’amertumes et de douleurs et qui pourtant n’a jamais cessé d’être une prière pleine de larmes devant Dieu. —
Oh, que Dieu me fasse sa grâce, dans quelques heures d’ici, de me permettre de dire, avec le même accent qu’elle, ces mots que je lui ai entendu distinctement proférer la veille de sa mort: верую, Господи, и исповедую...
Aujourd’hui il y a eu six semaines qu’elle n’est plus, — et que j’ai commencé à reconnaître de moins en moins le monde que j’ai habité jusque-là... C’est cette horrible angoisse que je vais demander à Dieu de faire cesser — pour que je puisse me retrouver moi-même, et retrouver aussi tout ce qu’il m’a laissé encore, — d’affections sincères et dévouées et que je mérite si peu...
Ma fille chérie, un mot pour toi personnellement, dans ce moment de sincérité absolue... Je te jure, ma fille, que dans tout ce que je t’ai dit dans ma lettre, il n’y a, pour ce qui te concerne, non seulement la moindre intention de blâme, même le plus mitigé, mais que d’un bout à l’autre pas un mot qui ne soit un cri de sympathie — pas même le mot de déraison, que j’ai écrit avec amour, comme pour établir, pour constater un lien, un rapport de plus entre toi et ton pauvre père, — déraison soit, que Dieu, dans Sa miséricordieuse justice, peut seul apprécier, — mais que les hommes, dans leur partialité forcée et fatale, jugeront toujours sans équité, comme sans intelligence1.
Mais que Celui qui voit tout et qui peut tout, daigne aussi faire grâce à tous... Ma fille et vous tous qui m’aimez, pardonez-moi...
Перевод:
Женева. Вторник, 15/27 сентября 1864
Моя милая дочь. Через несколько часов иду на исповедь, а затем буду причащаться. Помолись за меня! Моли Господа ниспослать мне помилование, помилование, помилование. Освободить мою душу от этой ужасной тоски, спасти меня от отчаяния, но не путем забвения — нет, не забвения... Да сократит Он в своем милосердии срок испытания, превышающего мои силы...
О, да вступится за меня она, она, которая должна чувствовать мое смятение, мою тоску, мое отчаяние, — она, которая должна от этого страдать, — ведь она так много молилась, так много молилась в своей печальной земной жизни, которую я переполнил горестями и
454
страданиями, в жизни, которая вся заключалась в непрестанной скорбной мольбе, обращенной к Богу.
О, да дарует мне Господь милость, дозволив сказать через несколько часов те же слова и с тем же чувством, с каким — я слышал — она ясно произнесла их накануне своей смерти: верую, Господи, и исповедую...
Сегодня шесть недель, что ее нет, — и я все меньше и меньше понимаю мир, в котором жил до тех пор... Я буду просить Господа избавить меня от этой ужасной тоски, дабы я смог вновь обрести самого себя, смог почувствовать все то, что он мне еще оставил, — искренние и преданные привязанности, которых я так мало заслуживаю...
———
Моя милая дочь, одно слово лично тебе в эту минуту полной откровенности.... Клянусь тебе, дочь моя, — во всем, что я сказал тебе в моем письме, нет по отношению к тебе ни тени осуждения, даже самого мягкого, и более того, от начала до конца, нет в нем ни одного слова, которое не было бы воплем сочувствия, — даже слово безрассудство, написанное мною с любовью, как бы для того, чтобы установить, чтобы засвидетельствовать еще одну связь, еще одно сходство между тобой и твоим несчастным отцом, — пусть безрассудство, — лишь один Бог в своем милосердном правосудии может оценить его, — а люди в их вынужденном и роковом пристрастии всегда будут судить без справедливости и без понимания1.
Но пусть Тот, кто, видит всё и может всё, дарует всем прощение... Дочь моя и все, кто меня любит, простите меня...
1 Тютчев имеет в виду свое письмо от 8/20 сент. 1864 г., но цитирует его не совсем точно: в этом письме он говорил не о том, что Дарье свойственно «безрассудство» (déraison), а о том, что она «столь мало рассудительна» (si peu raisonnable) (Соч. 1980, т. 2, с. 198).