949

АВТОГРАФЫ БАЙРОНА В СССР

Статья  М. Алексеева

Рукописное наследие Байрона рассеяно по всему миру, и его изучение не может считаться законченным еще и доныне. История разыскания и опубликования отдельных рукописей великого английского поэта, борца и трибуна, могучий голос которого отозвался во всех европейских странах, сама по себе могла бы составить весьма увлекательную книгу.

Находки рукописей Байрона продолжались в течение всего времени, протекшего со дня его смерти (19 апреля 1824 г.). Написанные его рукой поэтические произведения, письма, документы политического содержания, деловые бумаги и т. д. обнаруживались и в музеях, и в библиотеках, и в частных собраниях, и в семейных архивах, владельцы которых целыми десятилетиями тщательно скрывали их от посторонних взоров. Немало подлинных автографических документов (среди них переписка Байрона, а также фрагменты его поэтических произведений и деловые записи) найдено было в архивах правительственных и дипломатических канцелярий, полицейских управлений, тревожно следивших за его деятельностью, легальных общественных комитетов и тайных революционных организаций многих стран Западной Европы.

Поиски рукописей Байрона считаются, в основном, законченными и не обещающими дальнейших крупных открытий; тем не менее, публикации автографов Байрона все еще изредка появляются в зарубежной печати.

Произведения Байрона, а также его дневники и письма напечатаны полвека назад (1898—1904) под редакцией Эрнеста Кольриджа и Роуленда Протеро в известном тринадцатитомном издании, которое до настоящего времени считается наиболее полным и наиболее исправным¹. Однако от редакторов этого издания, — как ни стремились они к его полноте и завершенности, — ускользнул ряд автографических текстов Байрона. Иные из них оказались недоступными, так как находились в частных коллекциях, владельцы которых неохотно представляли их для опубликования; другие остались вовсе неразысканными; о существовании многих автографов Байрона (в особенности писем) к моменту выхода в свет издания Э. Кольриджа и Р. Протеро еще не было известно. Число новых рукописных находок, опубликованных в разных странах после указанного издания, довольно велико.

До последнего времени не было известно, имеются ли рукописи Байрона в музеях и архивах СССР. Об этом нет упоминаний в доступных нам исследованиях о Байроне, русских и иностранных². Между тем поиски рукописей великого английского поэта в различных советских архивохранилищах, предпринятые редакцией «Литературного наследства», дали неожиданные результаты. Среди найденных рукописей оказались фрагмент неоконченного и еще не известного лирического произведения, кроме того, первый черновой вариант одного из стихотворений, входящих в цикл

950

«Еврейских мелодий» («Hebrew Melodies»), отрывок из сатиры «Английские барды и шотландские критики» («English Bards and Scotch Reviewers»), новые письма Байрона разных лет, деловые бумаги. История далеко не каждой из этих рукописей может быть нами рассказана во всех деталях; они имеют разное происхождение и далеко не сходную судьбу. Между тем некоторые из этих рукописей интересны не только сами по себе, но и по своей истории. Значительная их часть очень рано попала в Россию. Так, например, публикуемое ниже письмо Байрона к Джульяни поступило в русское собрание автографов в 1823 г., следовательно еще при жизни поэта. Другие стихотворения и письма Байрона перекочевали в Россию в тридцатых годах прошлого века непосредственно от лиц, близко знавших поэта. Естественно, что эти автографы должны быть изучены не только с текстологической стороны как новые страницы поэтического творчества Байрона и его эпистолярного наследия, но и со стороны их истории, подчас весьма примечательной. К описанию этих автографов и рассказу о их происхождении мы присоединили здесь описание документов, связанных с Байроном или написанных его рукой, хранящихся в Советском Союзе.

1. АВТОГРАФЫ БАЙРОНА ИЗ СОБРАНИЯ Г. В. ОРЛОВА

В русском быту двадцатых-тридцатых годов XIX в. страсть к собиранию рукописей была широко распространена в дворянских семьях. Непосредственные поводы для коллекционерской горячки бывали различны, как различен был и самый размах собирательства, но именно этой «автографической страсти», по выражению П. А. Вяземского, мы обязаны теми обширными рукописными богатствами, которые сохранили до наших дней многие поистине замечательные семейные архивы тех лет.

Прежде всего, автографические записи зарубежных писателей встречаются нередко в русских семейных альбомах двадцатых-тридцатых годов. Документы эти представляют для нас двоякий интерес: как источники для изучения западноевропейских литератур и как данные для истории русского литературного быта. Не подлежит сомнению, что некоторые из подобного рода документов, попадая в собрания русских литераторов и ценителей, продолжали свою литературную жизнь и вызывали ряд откликов в современной русской печати. Напомним, например, о том интересе, который вызвала к себе в русском обществе переписка Вальтера Скотта с русскими писателями, в частности с Денисом Давыдовым. История собирания английских автографов П. А. Вяземским представляет известное значение для определения литературных симпатий и кругозора как его самого, так и его ближайших друзей; интересен и немаловажен, например, тот факт, что Вяземский заботливо собирал автографы Байрона, Т. Мура, В. Скотта, Бульвера и других английских поэтов и прозаиков. Чтение этих документов вызывало интерес к упоминавшимся в них именам, событиям, житейским и литературным отношениям, располагало к чтению, расспросам, справкам о книгах и людях. Интересно, что автографы всех этих писателей, в частности Байрона, оказались в руках Вяземского почти в те самые годы, когда Пушкин задумывал и даже начал писать биографию Байрона, когда аналогичный труд предпринимал и сам Вяземский, собирая о Байроне документальные данные, тщательно занося в свою памятную книжку подробности о Байроне, сообщенные ему непосредственными свидетелями жизни английского поэта. Как показывают неопубликованные страницы дневника А. И. Тургенева и черновые бумаги его архива, около 1830 г. существовал проект, правда, не получивший осуществления (повидимому, из-за цензурных опасений), издать

951

БАЙРОН
Акварель П. Ф. Соколова, 1824 г.
Музей А. С. Пушкина, Ленинград

952

труд Томаса Мура «Письма и дневники Байрона с замечаниями о его жизни» в русском переводе одновременно с английским оригиналом (по корректурным листам, которые должны были доставляться в Петербург издателем Мура) или даже ранее. Избранному кругу русских литераторов, Вяземскому, Жуковскому, вероятно и Пушкину, было известно, что А. И. Тургенев в бытность свою в Англии в 1829 г. серьезно обсуждал с Т. Муром вопрос о возможности издать письма и дневники Байрона в России до того, как они увидят свет на родине поэта, и что А. И. Тургенев даже вступил по этому поводу в деловые переговоры с издателем этого труда — Джоном Мёрреем³.

В те же годы существовали у нас и другие автографические собрания западноевропейских рукописей.

Из множества русских собирателей двадцатых-тридцатых годов лишь немногие коллекционировали автографы своих английских знаменитых современников из литературной, художественной и артистической среды. Русские профессионалы-коллекционеры предпочитали производить свои покупки во Франции или Италии. А. Я. Лобанов-Ростовский, знакомец Пушкина, раздобывал материал для своих коллекций, посвященных Марии Стюарт, по преимуществу в Париже; отсюда же он вел переписку с англичанами и шотландцами по поводу новых приобретений и здесь же издавал свои книги документов и иконографических источников о шотландской королеве. Д. П. Бутурлин собирал коллекции в Италии, живя в своей вилле близ Флоренции, и в числе многих редкостей своего собрания обладал редчайшими изданиями Данте и собственноручной рукописью Торквато Тассо. Все подобные коллекции, в конце концов, перевозились в Россию. К тому же типу русских собирателей этого времени принадлежал и граф Григорий Владимирович Орлов (1777—1826).

Г. В. Орлов был сыном графа В. Г. Орлова, некоторое время занимавшего должность директора Академии Наук. Вследствие болезни жены, нуждавшейся в длительном лечении, Г. В. Орлов уехал за границу, где и провел большую часть своей жизни (до смерти жены в 1824 г.), дилетантски знакомясь там с историей, искусством, археологией. Побывав в Италии и в Англии, но живя преимущественно во Франции, он повсюду любил окружать себя литераторами, учеными, художниками, артистами. В Париже Орлов издал на французском языке ряд своих сочинений, в том числе «Опыт истории живописи в Италии» (1823), а также выпустил в свет роскошное издание басен Крылова в переводах на французский и итальянский языки, иллюстрированное первоклассными европейскими рисовальщиками. В нем приняли участие в качестве переводчиков многие известные французские и итальянские литераторы. Это издание вызвало отклики в печати, в том числе известную статью Пушкина («О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825), в которой Г. В. Орлову, как издателю, выражалась благодарность за то, что он «избрал истинно-народного поэта, дабы познакомить Европу с литературой Севера».

Путешествуя по Европе, Г. В. Орлов был сильно увлечен собиранием автографов знаменитостей. Условия для такого собирательства были для него исключительно благоприятны. Богатство, широкие связи в литературно-артистических кругах, исторические интересы — все это содействовало превращению Г. В. Орлова в крупного коллекционера. Его собрание рукописей⁴, хранившееся в родовом подмосковном имении «Отрада» и перешедшее потом во владение гр. В. Г. Орлова-Давыдова, превратилось в замечательный семейный архив любопытнейших европейских автографов⁵. Оно было, несомненно, хорошо известно многим русским литераторам. В составе коллекции Г. В. Орлова числилось несколько тысяч автографов крупнейших исторических деятелей Западной Европы, преимущественно

953

XVIII и начала XIX столетий. Доступным для изучения весь «отрадинский» архив сделался лишь после того, как наиболее значительная его часть передана была на хранение в Московский государственный исторический музей.

АВТОГРАФ ПИСЬМА БАЙРОНА (НА ИТАЛЬЯНСКОМ ЯЗЫКЕ) К ДЖУЛЬЯНИ ОТ 23 СЕНТЯБРЯ 1822 г.
Исторический музей, Москва

Английские фонды собрания Г. В. Орлова представляют лишь незначительную часть его архива, но они очень любопытны. Эта часть собрания Орлова заслуживает специального описания и изучения; мы можем здесь упомянуть лишь о некоторых примечательных экземплярах данного раздела.

В собрании Орлова имеется много автографов крупных английских деятелей XVII и XVIII вв., в том числе автографы Исаака Ньютона,

954

Беркли, Вильяма Конгрива, Аддисона, Джона Локка; другая группа документов происходит из архива лондонского издательства Лонгмена (Longman and C^o); среди них, например, есть письмо Вордсворта и рукописи почти всех замечательных писателей первой четверти XIX в. и предшествующей поры. Так, здесь находятся автографы Кольриджа, Саути, Вордсворта, Т. Мура, Байрона, Шелли, В. Скотта, О. Роджерса, Т. Кемпбелла, из более ранних — Томаса Уортона, Макферсона, Дж. Крабба, В. Годвина и многих других.

В собрании Г. В. Орлова имеются и автографы Байрона, в их числе еще не бывшее в печати письмо Байрона к Джульяни 1822 г. История приобретения этого письма Г. В. Орловым раскрывается из сохранившихся в том же архиве писем к нему Д. П. Бутурлина. Граф Д. П. Бутурлин (1763—1829), известный русский библиофил, уехал за границу в 1817 г., когда расстроенное здоровье потребовало его переселения в теплые края. Последнее десятилетие своей жизни он прожил в приобретенной им вилле, невдалеке от Флоренции, занимаясь собиранием редких книг и рукописей, которыми пытался восполнить утрату замечательной библиотеки, погибшей при московском пожаре 1812 г.⁶ С Г. В. Орловым Бутурлин находился в приятельских отношениях и, вероятно, оказывал ему немалую помощь в собирании его автографической коллекции.

В письме от 9/21 июня 1823 г., посланном из Флоренции, Д. П. Бутурлин писал Г. В. Орлову: «Вот материалы для Вашего собрания автографов. Падайте ниц и говорите мне аллах! аллах! за автограф Байрона. Мне пришлось устроить настоящий заговор, чтобы зацепить этот автограф. Это письмо к Джульяни и единственное из всех, написанное поэтом по-итальянски»⁷. К этому письму приложен был и самый автограф, на обороте которого рукою Д. П. Бутурлина сделана следующая надпись: «Billet autographe de Lord Byron et la seule fois qu’il a écrit en Italien de son propre aveu. Je le tiens directement de celui qui l’a reçu. C. D. B. <Comte D. Boutourline>». (Автографическая записка Байрона, единственная, которую он, по собственному признанию, написал по-итальянски. Я получил ее непосредственно от самого адресата. Г<раф> Д. Б<утурлин>).

Таким образом, это письмо попало в собрание Г. В. Орлова еще при жизни Байрона и хранилось в составе его автографической коллекции в «отрадинском» семейном архиве, пролежав здесь сто тридцать лет неопубликованным и никем не обследованным.

Утверждая, что это письмо — единственное, написанное Байроном по-итальянски, Бутурлин ошибался: Байрон довольно много писал на этом языке, любил его и всячески в нем совершенствовался. Байрон начал изучать итальянский язык еще во время своего первого путешествия в 1809 г., а через два года он уже освоился с ним довольно хорошо. Когда в 1816 г. Байрон вновь очутился в Италии, он, по ряду свидетельств, мог уже в Милане довольно бегло беседовать с местными жителями на их родном языке. В венецианский период жизни Байрон близко познакомился с местным диалектом, следы которого имеются и в его собственных записях на английском языке. Во время же своего пребывания в Равенне, а затем в Пизе Байрон овладел итальянским языком настолько, что в период непосредственного участия в движении карбонариев и дружбы с Терезой Гвиччьоли он свободно пользовался разговорным итальянским языком⁸.

Сохранилось несколько писем Байрона 1820-х гг., собственноручно написанных им по-итальянски; факсимиле одного из них, адресованного Парукка (от 11 марта 1824 г.), приложено было к изданию воспоминаний о Байроне графа Гамбы⁹.

955

Таким образом, впервые публикуемое письмо Байрона к Джульяни может служить характерным образцом его итальянских писаний. Это письмо представляет также интерес и по своему содержанию.

БАЙРОН
Бюст (мрамор) работы Лоренцо Бартолини, 1822 г.
Национальная портретная галлерея, Лондон

Остановимся прежде всего на обстоятельствах, послуживших поводом к написанию этой записки. Весною 1822 г., когда Байрон жил в Пизе, он получил письмо от флорентийского скульптора Лоренцо Бартолини¹⁰. Этот известный в то время ваятель был не только хорошим мастером своего дела, но и весьма практичным человеком. Пользуясь наплывом во Флоренцию англичан-туристов, Бартолини извлекал немалые выгоды от продажи им мраморных бюстов их знаменитых соотечественников. Мэтьюз в своем «Дневнике» рассказывает, что Бартолини, получая

956

регулярно из Лондона гипсовые бюсты англичан, находившие сбыт в Англии, воспроизводил их в мраморе и затем вновь отправлял в Англию. Так, Бартолини исполнил бюсты Фокса, Питта, Нельсона и многих других¹¹. Мраморный бюст Байрона Бартолини решил сделать с натуры. В письме к Мёррею Байрон сообщал об этом в марте 1822 г.: «Бартолини, известный скульптор, написал мне о своем желании сделать бюст. Я согласился с условием, что он сделает также бюст графини Гвиччьоли. Он взялся за оба, и я надеюсь, что ее <изображение> будет прекрасно. Я вам подарю оба, чтобы показать, что я не помню зла и в качестве компенсации за все неприятности и ссоры из-за Торвальдсеновского; о своем бюсте мне почти нечего сказать, кроме того, что он, как говорят, похож на мой теперешний облик, который, конечно, отличается от того, каким он был в нашу последнюю встречу. Скульптор этот знаменит, и так как он стал работать по собственной просьбе, то он, вероятно, сделает хорошо»¹².

Из «Записок о лорде Байроне» капитана Медвина мы знаем, как медленно шла работа Бартолини: «Находясь при Байроне безотлучно в то время, когда флорентийский ваятель Бартолини делал его бюст, я имел случай рассмотреть его черты <...> Бюст работы Бартолини чрезвычайно похож или, по крайней мере, так было в алебастре. Я не видел мраморного бюста и не получал бронзовой копии с него, которую Бартолини должен был мне доставить по обещанию Байрона <...> Бартолини несколько раз принимался за работу с начала. Когда он кончил (4 января 1823 г.), Байрон сказал: В последний раз я имею дело с живописцами и ваятелями»¹³.

Действительно, как мы знаем и из других свидетельств, работа двигалась на этот раз очень медленно, и Байрон никак не мог получить обоих бюстов, которые были оплачены им вперед. Байрон ждал их в апреле 1822 г., но они еще не были окончены; он добивался их и в сентябре. В это время он писал Мёррею: «Бюст получается не слишком хорошо, хотя, насколько я знаю, он похож, так как он точно напоминает изображение престарелого иезуита. Поэтому я его не пошлю, как был намерен, но отправлю вам ее бюст <то есть графини Гвиччьоли>, который много лучше, а вы можете достать копию бюста работы Торвальдсена. Уверяю вас, что Бартолини ужасен, хотя разум подсказывает мне опасение, что я безобразно похож. Если это так, я недолго останусь в этом мире, так как бюст имеет вид старика, которому больше чем семьдесят лет»¹⁴. Лишь 25 октября 1822 г. Байрон известил Мёррея, что оба бюста, наконец, кончены¹⁵. Указанная Медвином дата окончания бюста Байрона является, таким образом, неточной.

Оба бюста работы Бартолини, изображающие и Байрона и Терезу Гвиччьоли, многие годы оставались неизвестными и, наконец, вернулись обратно в мастерскую Бартолини. Здесь находились они до тех пор, пока однажды мастерскую не посетила Тереза Гвиччьоли в сопровождении графа Мальмсбёри. Бюст Байрона был опознан, приобретен графом и долго хранился у него. Впоследствии бюст перешел в собственность Национальной портретной галлереи в Лондоне, где находится и поныне¹⁶.

Некоторые новые подробности в эту историю вносит и публикуемое письмо Байрона к Джульяни. Оно подтверждает прежде всего живой интерес Байрона к работе Бартолини. Любопытно, что сравнение с «престарелым иезуитом», употребленное Байроном в письме к Мёррею, повторяется и в публикуемом нами письме с легкой стилистической вариацией. Письмо, отправленное Байроном за полтора месяца до того как бюсты были окончены, написано с нескрываемым раздражением. Это было, по-видимому, одно из последних напоминаний Бартолини, сделанное поэтом через Джульяни.

957

Pisa. 7-bre 23. 1822

Caro Giuliani,

Vi prego pervenire quel perfido Judia, Bartolini, che essendo per partire dal’ indegno paese — voglio avere [il] i due busti — terminati o non terminati. — Avete veduto l’incisime del detto busto? — pare un vecchio Jesuita quasi rimbambito. — — Pregate il fr. Bartolini di compiere¹⁷ il gesso e credetemi

divot^mo ser^e

etc. etc. etc.

N<oel> B<yron>

БАЙРОН
Гравюра Генри Кольбёрна с бюста Байрона работы Лоренцо Бартолини
Из книги: «Записки о лорде Байроне» кап. Медвина. СПб. 1835 г.

Перевод:

Пиза. 23 сентября 1822 г.

Дорогой Джульяни,

Прошу Вас предупредить этого вероломного Иуду, Бартолини, что, так как я собираюсь уехать из этой недостойной страны, — я хочу иметь оба бюста, — законченные или незаконченные. Видели ли Вы резьбу этого бюста? Похоже на старого иезуита, как бы впавшего в детство. Попросите бр<ата?> Бартолини закончить гипс и примите уверения

Вашего преданного слуги

и пр. и пр.

Н<оэля> Б<айрона>

Письмо это подтверждает, что Байрон неплохо владел итальянским письменным языком. Транскрипция отдельных слов, впрочем, показывает, что письмо написано иностранцем, для которого итальянский язык

958

не был родным; так, например, Байрон пишет Jesuita, как подсказывает ему английская орфография, а не Gesuita, как пишется по-итальянски, Judia вместо Giuda.

КОНВЕРТ ПИСЬМА БАЙРОНА К ДЖОНУ МЁРРЕЮ, НАПИСАННЫЙ РУКОЮ ПОЭТА, 1821—1823 гг.
Исторический музей, Москва

Что же представлял собою адресат этого письма? В жизнеописаниях Байрона имя Джульяни не упоминается.

Не тот ли это Джульяни, о котором рассказывает в своих «Записках» М. Д. Бутурлин (сын Д. П. Бутурлина, переславшего подлинник письма Байрона Г. В. Орлову)? То был «дворецкий» (maestro di casa), служивший в различных знатных итальянских домах и имевший здесь весьма обширные знакомства. Одно время этот Джульяни занимал должность управляющего виллой Д. П. Бутурлина близ Флоренции. Он был человеком не без образования, «не без эрудиции», — как отзывается о нем М. Д. Бутурлин, — интересовался искусством, водил знакомство с артистами, музыкантами. Вероятно, именно этот Джульяни сообщил Россини мелодию русской песни, слышанную им в одном из русских аристократических домов, которую Россини и обработал в «Севильском цирюльнике»¹⁸. Предположение, что именно к нему обращался Байрон, как будто подтверждается также приведенным выше свидетельством Д. П. Бутурлина, что это письмо Байрона он приобрел непосредственно от его адресата; по его словам, ему пришлось даже устраивать целый «заговор», чтобы выудить подлинник у его законного владельца.

В том же собрании Г. В. Орлова сохранился также конверт письма к Джону Мёррею, адрес которого был написан Байроном. Об этом свидетельствует и надпись, сделанная Мёрреем в более поздние годы, уже после смерти Байрона:

Inghilterra     To John Murray Esqre^re
                           50 Albemarle Street
                                                         London
                               Angleterre

Почтовый штемпель на конверте (T. S. Pisa. Per consegna) удостоверяет, что это заказное письмо послано Байроном из Пизы. Известно, что в этом итальянском городе он жил с поздней осени 1821 г. до лета 1823 г.¹⁹ На этот период приходится как раз оживленная переписка его с Джоном Мёрреем, известным лондонским издателем, выпустившим в свет наибольшее

959

количество произведений Байрона. В собрании писем Байрона печатается обычно двадцать его пизанских писем к Мёррею, написанных в период с ноября 1821 г. по май 1822 г.²⁰ В конверт, сохранившийся в собрании Г. В. Орлова, вероятно, и вложено было одно из этих писем.

К Г. В. Орлову этот конверт попал, повидимому, либо через антикваров, либо же непосредственно от Мёррея, располагавшего наибольшим количеством рукописей и писем поэта.

Известно, что после смерти Байрона, в самой Англии, в кругах его почитателей коллекционирование автографов великого поэта было чрезвычайно распространено. В заметке русского журнала (написанной по иностранным источникам) об этом рассказано так: «Один раз издатели какой-то литературной газеты в Англии, года через три после смерти Байрона узнали, что у книгопродавца Мёррея, заведовавшего изданием всех его сочинений, а в отсутствие лорда и некоторыми домашними его делами, хранится, без малейшего употребления, куча писем и записок великого поэта <...> Мёррей отвязался от них, продав им несколько счетов, конвертов, надписанных рукою Байрона, и много листов корректур Корсара и Чайльд Гарольда»²¹. Этот рассказ объясняет происхождение упомянутого конверта в собрании Г. В. Орлова.

РАСПИСКА БАЙРОНА (НА ИТАЛЬЯНСКОМ ЯЗЫКЕ) ОТ 19 ОКТЯБРЯ 1821 г.
Написана неизвестной рукой, Байрону принадлежит только подпись
Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград

Отметим, что в одной из позднейших русских автографических коллекций, П. Л. Вакселя, находящейся ныне в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, сохранился еще один документ, относящийся к итальянскому периоду жизни Байрона, — денежная расписка, выданная поэтом в октябре 1821 г., незадолго до его отъезда из Равенны в Пизу. Пеллегрино Гиджи, которому была

960

вручена эта записка, повидимому, являлся доверенным лицом того лондонского банкирского дома «Рэнсом и Морбэнд», с которым Байрон имел постоянные деловые отношения. Как и откуда попал этот документ в руки П. Л. Вакселя, собравшего довольно значительную автографическую коллекцию в середине XIX в., сведений не сохранилось²².

Ravenna. 19. Ottobre 1821.

Dal sig. Pellegrino Ghigi mi sono state pagate Lire cinquanta sterline per altrettanta somma da esso ricevuta a quintanza del Biglietto del Banco di firma Ransom di Londra portante la data 12. Gennaro 1821. col. N 889. giratogli sotto questo giorno.

La presente si rilascia per dupplicato, e per garanzia del rev^do sig. Ghigi.

Byron

Перевод:

Равенна. 19 октября 1821 г.

Синьором Пеллегрино Гиджи мне уплачены пятьдесят фунтов стерлингов за таковую же сумму, полученную им под расписку по чеку банка фирмы Рэнсом в Лондоне, датированному 12-м января 1821 г. за № 889 и индоссированному ему по настоящий день.

Настоящее выдано в качестве дубликата и для гарантии достопочтенному синьору Гиджи²³.

Байрон

Только подпись сделана рукою Байрона; самая записка написана посторонним человеком опытным канцелярским почерком.

2. АВТОГРАФЫ БАЙРОНА ИЗ СОБРАНИЯ П. А. ВЯЗЕМСКОГО

Несколько автографов Байрона, как мы уже упоминали, находилось во владении кн. П. А. Вяземского. Он раздобыл их с немалым трудом в тридцатых годах. Все эти рукописи сохранились, но до сих пор они не были ни изучены, ни описаны. Характеристике этих документов должна быть предпослана история их собирания Вяземским: она дает возможность снабдить почти каждый из них весьма существенными пояснениями.

Одно из писем П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу свидетельствует, что мысль о собирании автографов знаменитых современников зародилась у него еще в двадцатых годах и что на эту мысль его натолкнул альбом пианистки Марии Шимановской, получивший довольно большую известность среди русских литераторов. Мария Шимановская (1790—1831) с 1822 г. концертировала по Европе, посетив Россию и большинство западноевропейских стран; в 1827 г. она возвратилась в Петербург, где и умерла. На ее дочери Селине в 1834 г. женился Мицкевич. Во время своих артистических странствований Шимановская встречалась со многими выдающимися людьми; среди них в качестве слушателей ее концертов и почитателей ее музыкального дарования были виднейшие писатели того времени. Некоторые из них оставили собственноручные записи в ее альбоме, который она возила с собой во время своих поездок. С альбомом Шимановской Вяземский впервые ознакомился еще в 1823 г., когда он был вручен ему пианисткой «для братии — русских поэтов» и лежал некоторое время у него, пока владелица альбома была в отсутствии²⁴. В 1827 г. Вяземский вновь увидел альбом Шимановской, пополнившийся интересными именами, и описал его в специальной статье, помещенной в «Московском телеграфе». «Альбом ее, хранилище собственноручных приписаний первых поэтов и литераторов нашего времени, есть точно драгоценность, — писал он в этой статье. — Счастливое начало было положено

961

БАЙРОН
Рисунок Зверева, сделанный с портрета Веста 1822 г. и литографированный Эльбахом
На обороте стихотворная надпись поэта Л. А. Якубовича
Литературный музей, Москва

962

ему в России именами Карамзина, Дмитриева, Жуковского, Крылова и некоторых других писателей русских». (Известно, что и Пушкин вписал сюда стихи, вошедшие в текст «Каменного гостя», — «Из наслаждений жизни Одной любви музыка уступает, Но и любовь — мелодия»). «Далее, — продолжал Вяземский, — довольно назвать представителя германской поэзии, Гёте, который, удостоив г-жу Шимановскую нежным и добродушным участием, выразил его в прекрасных стихах. В Париже знакомство ее с Александром Гумбольдтом, Шатобрианом, Казимиром Делавинем, Бенжаменом Констаном, Этьеном Арно, Жуи, Казимиром Бонжуром и другими литераторами <...> обогатило хранилище ее любопытными и замечательными воспоминаниями. Томас Мур и Кемпбелль были в нем представителями от лица английской музы»²⁵.

Вяземского настолько увлекла эта, по его словам, «живая энциклопедия дарований мертвых и живых известностей», что он привел некоторые страницы из альбома, — в том числе собственноручно вписанное в него Томасом Муром стихотворение Байрона; последнее, видимо, настолько заинтересовало Вяземского, что он даже приложил к своей статье его факсимиле. «Г-жа Шимановская позволила нам списать несколько воспоминаний из ее альбома. На листочке, приложенном к сей книжке „Телеграфа“, читатели найдут снимки (fac-simile) одного куплета стихов Байрона, вписанных в альбом, как мы выше упомянули, Томасом Муром, и подписи его». Интерес Вяземского к этому стихотворению Байрона понятен: в 1827 г. оно еще не было напечатано. Это — стихотворение, посланное Байроном в письме к Томасу Муру 10 июля 1817 г. из Ля Мира, близ Венеции:

My boat is on the shore
And my bark is on the sea,
But before I go, Tom Moore,
Here’s double health to thee и т. д.

(Моя лодка ждет меня у берега, мой корабль готов, но, не уезжая еще, Том Мур, пью двойное здоровье твое. — Перевод П. А. Вяземского). Стихотворение Байрона напечатано полностью.

В альбом Шимановской Томас Мур вписал стихотворение полностью под заглавием «Строки, адресованные мне лордом Байроном» («Lines addressed to me by Lord Byron») и сделал приписку в конце: «Записано по просьбе г-жи Шимановской Томасом Муром, 2-го июня 1826 года». Все это Вяземский тщательно скопировал и привел в своей статье, сопроводив текст стихотворения Байрона русским прозаическим переводом. Впервые в Англии это стихотворение напечатано было Муром в его биографии Байрона («Byron’s Life, Letters and Journals») вместе с текстом упомянутого письма 1817 г. Таким образом, благодаря Вяземскому, русские читатели узнали это стихотворение Байрона раньше, чем английские. Расхождений в первопечатных текстах русского (1827) и английского изданий (1830) — нет. В настоящее время это стихотворение входит во все собрания сочинений Байрона и неоднократно переводилось на русский язык.

Статья Вяземского об альбоме Шимановской показывает, что его отношение к «собственноручным приписаниям первых поэтов и литераторов нашего времени» определялось серьезным литературным интересом и к ним самим и к их авторам. Альбом настолько увлек его внимание, что он решил положить основание подобному же собственному автографическому собранию. «Вот еще доброе дело, — писал он А. И. Тургеневу 18 апреля 1828 г. из Петербурга, — собирай для меня автографы живых и мертвых авторов и политических знаменитостей. Меня соблазнил альбом Шимановской, исписанный всеми европейскими чинами»²⁶.

963

К автографам Вяземский хотел приложить также собрание портретов литературных и политических знаменитостей своей эпохи. В 1828 г. он писал А. И. Тургеневу, находившемуся тогда в Англии и завязавшему знакомство с Томасом Муром: «Сделай одолжение, узнай от Мура, который из портретов Байрона вернейший, и купи его для меня, даже несколько. Байрон говорит в письме своем к старику Даллесу о портрете, написанном американцем, кажется West, и почитает его лучшим своим портретом»²⁷.

1 января 1829 г., узнав о широком круге знакомств и интересных встреч А. И. Тургенева с примечательнейшими людьми Англии, Вяземский писал ему из Москвы: «Какою тоскою завидовал я тебе в гостях у В<ольтера> Скотта. Сделай милость, пришли мне образцы рукописания его, Мура, Байрона и кого можешь, Каннинга. Во мне развернулась автографическая страсть»²⁸.

ФАКСИМИЛЬНОЕ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ПЕРВОЙ СТРОФЫ СТИХОТВОРЕНИЯ БАЙРОНА, ЗАПИСАННОГО ТОМАСОМ МУРОМ В АЛЬБОМ МАРИИ ШИМАНОВСКОЙ 2 ИЮНЯ 1826 г.
«Московский телеграф» 1827, № 23

Трудно было, конечно, найти человека, более подходящего для этой цели, чем «рыскун» А. И. Тургенев, как прозвал его А. Я. Булгаков. Поручения Вяземского он выполнял с увлечением, всегда находя особое удовольствие в посредничествах такого рода. В одном из писем (24 мая 1830 г.) Тургенев сообщал о том, как шел процесс собирания этой заказанной ему автографической коллекции: «Сбирал для Вяземского записочки Вильменя, Арно, Дежерандо, Шатобриана, Жомара, Эйнара и пр. и пр. — и подарил Потоцкой», — очевидно, увлеченной той же коллекционерской страстью, — но прибавлял тут же: «Скоро будет другая коллекция, ибо эпистолярные мои сношения иногда не уступают прежним»²⁹. Действительно, для собрания автографов Вяземского Тургенев доставил многие образцы «рукописаний» парижских светил.

964

Вяземский пользовался всякой возможностью, чтобы раздобыть из Англии интересовавшие его автографы. В этом смысле особенно интересна переписка Вяземского с Бенкгаузеном, доставившим ему из Лондона наиболее интересные экземпляры для английского фонда его автографической коллекции — письма и различные отрывки рукописей многих английских писателей.

Егор Карлович Бенкгаузен (1797—1844), в Англии носивший имя Джорджа, в тридцатых-сороковых годах, вплоть до своей смерти, состоял русским генеральным консулом в Лондоне³⁰. Вяземского, занимавшего в это время должность вице-директора департамента внешней торговли, связывали с Бенкгаузеном прежде всего служебные отношения. Но в 1834 г. Вяземский несколько раз обращался к Бенкгаузену и с личными поручениями, сделав из него нечто вроде своего литературного агента. На первом месте среди этих поручений Вяземского стояли просьбы достать ему в Англии портреты некоторых английских писателей и, — если бы это оказалось возможным, — также и их автографы.

Переписка Вяземского с Бенкгаузеном завязалась непосредственно после отъезда Бенкгаузена из Петербурга, в 1834 г. Из первых же писем явствует, что Бенкгаузен с большой готовностью предлагал свои услуги для выполнения в Лондоне любых поручений и что Вяземский не замедлил этим воспользоваться. Так, 4 (16) мая 1834 г. Бенкгаузен писал Вяземскому: «Сегодня я имел удовольствие согласно просьбе, которую Вам угодно было мне сообщить, отправить Вам портрет Байрона, гравированный Lupton’ом, одним из лучших художников этой страны. Смею надеяться, что эта гравюра понравится Вашему просвещенному вкусу»³¹. Из письма Бенкгаузена от 22 июля того же года видно, что Вяземский этот портрет получил и что он тотчас же дал своему лондонскому корреспонденту новые поручения.

Августовское письмо Бенкгаузена к Вяземскому настолько интересно, что мы приводим его здесь почти полностью (подлинник на французском языке):

Лондон, 17/29 августа 1834

Мой дорогой князь,

Трудности, которые я испытал, раздобывая автографы Байрона, Скотта и Мура, помешали мне отправить Вам раньше портреты двух последних писателей, о которых Вы меня просили и которые я хотел Вам доставить лишь в сопровождении упомянутых автографов.

Теперь, когда мне, наконец, удалось получить их, я пользуюсь курьером, которого императорское посольство посылает сегодня вечером в Петербург, чтобы переслать их Вам вместе с двумя вышеназванными портретами; к ним я присоединил портрет доктора Саути, имя которого столь же знаменито и даже ставится нередко выше имени Мура. Получив портреты поэтического триумвирата, о котором Вы пишете, с помощью лиц, хорошо известных в нашем столетии, я полагал, дорогой князь, что Вам будет приятно получить и их автографы, которые я Вам и отправляю с тем большей охотой, что они могут служить свидетельством подлинности первых.

Таким образом Вы получите подпись и 9 строк, написанных рукой сэра Вальтера Скотта, полученные мною от его зятя, м-ра Локхарта, имя которого хорошо известно в литературном мире, как имя главного редактора «Quarterly Review».

Автограф Мура, который, по правде сказать, является лишь надписью на конверте, я получил от Генри Бульвера (брата Эдварда Литтона Бульвера), которого труд о Франции, имеющий вскоре выйти в свет, произведет, говорят, большую сенсацию. Он получил этот автограф от лэди Блессингтон,

965

чьи «Разговоры с Байроном» произвели недавно столь большой шум. Письмецо лэди Блессингтон, которое м-р Бульвер любезно мне переслал, сопровождает названный выше автограф.

Наконец, два автографа Байрона, получением которых я также обязан м-ру Бульверу, были доставлены г-же Эдвард Литтон Бульвер г-жой Ли, единственной сестрой благородного поэта, который с такой любовью (avec tant d’affection) говорит о ней в своем «Чайльд Гарольде». Я отправляю Вам также два письма этой дамы, адресованные г-же Бульвер; с первым из них она посылает ей подпись Байрона, с другим же — рукопись восьми стихов, которые Вы найдете в конце сатиры, озаглавленной «Английские барды и шотландские критики».

М-р Бульвер обещал мне достать автограф Саути, который я доставлю Вам немедленно по его получении. Я рассчитываю также иметь удовольствие раздобыть для Вас тем же самым путем автограф Перси Биши Шелли, поэта, умершего совсем молодым, произведения которого обещали опасного соперника славе Байрона...

Дж. Бенкгаузен

P. S. 5-го сентября. С большим удовольствием, дорогой князь, я запечатываю это письмо от 29 августа лишь после того, как мог присоединить к нему второй автограф Мура, который, по моему убеждению, представит для Вас гораздо бо̀льшую ценность, чем первый. Это корректурный лист «Английских бардов и шотландских критиков», с пометами, сделанными рукою Мура, и на самом деле составляющий достопримечательность своего рода. Сатира Байрона, исправленная в корректуре Муром, это — Рембрандт, подрисованный Гндом...

Весь Ваш Дж. Б<енкгаузен>

Все перечисленные здесь автографы английских писателей сохранились (вместе со всеми сопроводительными к ним письмами): они находятся ныне в первом томе альбома автографов, комплектовавшемся сыном П. А. Вяземского — Павлом Петровичем (б. Остафьевский архив; в настоящее время — Центральный государственный литературный архив).

Легко представить себе, какой интерес должны были в середине тридцатых годов представить для П. А. Вяземского эти автографы, добытые Бенкгаузеном с помощью Генри Бульвера, старшего брата писателя Эдварда Бульвера (автора известных в то время, в частности именно в кругу Пушкина и Вяземского, романов «Поль Клиффорд», «Пельхем» и др.). С Генри Бульвером Бенкгаузен сблизился прежде всего на общем для них дипломатическом поприще. Бульвер, в свою очередь, получал кое-какие автографы, просимые Бенкгаузеном, от леди Блессингтон. Графиня Маргарет Блессингтон (Blessington, 1789—1849) пользовалась известностью в английских литературных кругах первой трети XIX в.³² С Байроном Блессингтон познакомилась в апреле 1823 г. в Генуе; дружеские встречи их продолжались вплоть до июня того же года.

«Разговоры с Байроном», изданные Блессингтон, печатались первоначально в журнале «New Monthly Magazine» (т. 35—39, между июлем 1832 и декабрем 1833 гг.; редактором этого журнала был в это время Эдвард Бульвер-Литтон); отдельное же издание «Разговоров» вышло во второй половине 1833 г. и затем переиздавалось не раз. Следовательно, осенью 1834 г., когда Бенкгаузен писал об этой книге Вяземскому, она была еще новинкой, привлекавшей к себе всеобщее внимание.

Однако Блессингтон под благовидным предлогом сначала отказала Бульверу и переслала ему лишь конверт от письма к ней, надписанный Муром. Генри Бульвер отдал записку Блессингтон Бенкгаузену, а тот

966

переслал ее Вяземскому, в собрании которого она и сохранилась. В записке Блессингтон говорится, что она среди своих бумаг «не имела времени найти такое письмо Мура, которое не носило бы личного характера», что она посылает ему «конверт, который может служить автографом»; к записке приложен был конверт, также сохранившийся у Вяземского.

Последующие настойчивые попытки Бенкгаузена в поисках автографов были более удачны. Через посредства тех же лиц, то есть Бульвера и Блессингтон, Бенкгаузен получил и переслал Вяземскому и другой автограф Т. Мура, гораздо более интересный, чем первый, а именно — упомянутую в его письме к Вяземскому корректурную страницу сатиры Байрона «Английские барды и шотландские критики» с замечаниями на ней, сделанными рукою Мура. Бенкгаузен, посылая эту корректурную страницу Вяземскому, остроумно заметил, что «сатира Байрона, исправленная в корректуре Муром, это — Рембрандт, подрисованный Гидом». И действительно, ценность этого документа, заботливо сохраненного в Остафьевском архиве, не подлежит никакому сомнению.

История дружбы Байрона с Муром рассказывалась много раз³³; однако не всё в их отношениях нам известно до конца, в частности, эпизод сожжения Муром записок Байрона 1818—1820 гг. вскоре после его смерти и замена их через пять лет книгой «Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни Томаса Мура» (1830) — все еще не может считаться разъясненным в полной мере. Но как раз именно факт уничтожения записок, доверенных Байроном Муру, и затем публикация отрывков из них вместе с рядом писем Байрона, в высокой степени повысил интерес европейских читателей к истории личных отношений двух поэтов. Интересовались этим и в России.

Байрон передал свои записки Муру с правом располагать ими по его усмотрению после своей смерти. Однако вскоре после смерти Байрона особое совещание, созванное Т. Муром из лиц, близких к Байрону, и членов его семьи, несмотря на протесты некоторых из них, приняло решение уничтожить мемуары; это было исполнено в присутствии шести свидетелей; рукопись и копия с нее были разорваны в клочья и сожжены. Известие об этом сейчас же облетело всю Европу и достигло России.

В статье «Нью-Стедское аббатство», помещенной в «Московском телеграфе» и подписанной В. <Вяземский?>, упоминалось, что «своеручные записки Байрона, которые он подарил Т. Муру», «похищены от любопытства современников», причем автор статьи замечал по этому поводу: «Вспомня многие сильные выходки поэта против некоторых событий отечественных и некоторых соотечественников своих, мы, вероятно, разгадаем загадку этих насильственных и преступных утаек»³⁴.

Все эти толки европейской и русской печати отразились в известных строках письма Пушкина к Вяземскому из Михайловского (в ноябре 1825 г.). Полагая, что упомянутая статья «Московского телеграфа» за подписью В. принадлежит Вяземскому, Пушкин писал ему: «Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо, — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь за одно с гением. Поступок Мура лучше его Лалла-Рук (в поэтическом отношении)»³⁵. Однако, когда через десять лет, в 1835 г., Пушкин задумал написать биографическую статью о Байроне, он, возможно, пожалел об утрате этих записок. На полке его библиотеки стоял Пятитомный французский перевод книги Мура «Письма и дневники лорда Байрона», который он читал очень внимательно.

967

АВТОГРАФИЧЕСКАЯ ПОДПИСЬ БАЙРОНА, АФИНЫ 1810 г.
Наклеена на последнюю страницу письма Августы Ли — сестры поэта к г-же Бульвер, 1834 г.
Центральный литературный архив, Москва

968

Большинство исследователей считают в настоящее время, что ответственность за уничтожение «Записок» Байрона не лежит всецело на совести Т. Мура, что он меньше других заинтересован был в этом и что, наконец, обвинения, предъявленные ему по этому поводу современниками, далеко не во всем обоснованы и справедливы. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что выпуском книги «Письма и дневники Байрона» Мур не только желал содействовать устранению в английском обществе предрассудков о своем покойном друге, «который уже не мог больше защищать себя сам», но и хотел частично оправдать себя от этих обвинений. Первоначально (около 1827 г.) и сам Мур и Гобхауз предлагали Мёррею издать биографию Байрона, предпослав ее полному собранию его сочинений, заново проверенных по рукописям и снабженных комментариями на основании его писем и других сохранившихся бумаг³⁶. Очень возможно, что именно к этому замыслу и относится корректурная страница, которая, в конце концов, оказалась в руках Вяземского.

Не имея под рукой всех английских изданий сочинений Байрона второй половины двадцатых годов, достаточно многочисленных, мы не могли установить, из какого именно издания вырвана доставленная Вяземскому корректурная страница (стр. 257 пятого тома), заключающая в себе стихи 818—832 его сатиры «Английские барды и шотландские критики». Библиография этих изданий, помещенная в «Собрании сочинений Байрона», изданных Кольриджем, дает право высказать лишь догадку, что это — либо издание 1827 г., либо издание следующего года, — и в том и в другом «Английские барды...» помещены именно в пятом томе. Это косвенно подтверждает предположение, что перед нами страница из задуманного Муром собрания сочинений Байрона, для которого он должен был составить основанные на письмах Байрона примечания и которое не состоялось потому, что издатель Мёррой нашел для себя более удобным выпустить написанную Муром биографию Байрона отдельной книгой.

Как показывают рукописные замечания Мура, сделанные внизу этой страницы, его не удовлетворили краткие пояснения прежних издателей сатиры, печатающиеся обычно и доныне. К одной из строф Мур составил проект другого примечания, основанного на цитировании писем Байрона и носившего всецело биографический характер. Внимание Мура на 257-й странице привлекли стихи, посвященные Байроном Вильяму Гиффорду:

«Why slumbers Gifford?» once was ask’d in vain;
Why slumbers Gifford? let us ask again.
Are there no follies for his pen to purge?
Are there no fools whose backs demand the scourge?
Are there no sins for satire’s bard to greet?
Stalks not gigantic Vice in every street?

В русском стихотворном переводе эти строки читаются так:

Зачем Гиффорд не пишет ничего?
Мы слышали не раз. Теперь его
Хотим и мы спросить о том же самом.
Иль некого покрыть публичным срамом?
Иль больше нет на свете дураков,
Чьи спины ждут живительных рубцов
От твоего бича? Сатиры гений
Уж не найдет достойных преступлений
Для смеха своего? Или доро́г
Не наводнил ликующий порок?³⁷

В пояснение к этим стихам 1809 г. было сказано, что Гиффорд был автором двух популярных тогда сатирических поэм — «Бавиада» и

969

КОРРЕКТУРНАЯ СТРАНИЦА ИЗ САТИРЫ БАЙРОНА «АНГЛИЙСКИЕ БАРДЫ...» С ПРАВКОЙ И ПОМЕТАМИ ТОМАСА МУРА, 1827—1828 гг.
Центральной литературный архив, Москва

970

«Мэвиада» и что он обещал и другие произведения в том же роде, чего, однако, не выполнил. Т. Мур нашел возможным дополнить это примечание выдержками из двух писем Байрона, которые в тот момент, несомненно, лежали перед ним. Вот что написано Муром на принадлежавшем Вяземскому корректурном листке:

«The opinion of Mr. Gifford had always great [influence] weight <нрзб. with?> on Lord Byron. „Any suggestion of yours (he says in a letter written [to him] in 1813) even were it conveyed in the less tender shape of the text of the Baviad, or a Monk Mason note to Massinger, w^d be obeyed“. A few <нрзб.> weeks before his death on hearing from England of a report that he had written a satire on Mr. Gifford, he wrote <нрзб.> to Mr. Murray — „Who ever asserts that I am the author <зачеркнуто начало слова> or a teller of any thing of the kind lies in his throat. It is not true that I ever did, will, would, could or should write a satire against Gifford, or a hair of his head. I always considered him as my literary father and myself as his „prodigal“ son; and if I have allowed his’ fatted calf’ to grow to an ox before he kills it in my return it is only because I prefer beef to veal“» — —

Перевод:

«Мнение м-ра Гиффорда всегда имело большой [влияние] вес для <нрзб.> лорда Байрона. „Каждый ваш совет (говорит он в письме, написанном [ему] в 1813 г.), переданный в наименее мягкой форме текста Бавиады или замечания о Монк Мазоне в его Мэссинджере будет исполнен“. За несколько <нрзб.> недель до своей смерти, получив известие из Англии, что он сочинил сатиру на м-ра Гиффорда, он написал <нрзб.> Мёррею: „Тот, кто утверждает, что я являюсь автором или распространителем вещей подобного рода, грубо лжет. Неправда, что я когда либо написал, хотел написать, мог бы или должен был написать сатиру на Гиффорда или хотя бы на один волос на его голове. Я всегда рассматривал его как своего литературного отца, а себя как его „блудного“ сына, и если я разрешил его тучному тельцу вырасти в быка прежде, чем он зарежет его в честь моего возвращения, то только потому, что я предпочитаю говядину телятине“».

Эти замечания Мура требуют пояснений. Текст их читается с трудом вследствие многочисленных помарок, исправлений, зачеркнутых слов и, наконец, сильно выцветших чернил. Все же несомненно, что перед нами черновик одного из примечаний к «Английским бардам и шотландским критикам», в котором Т. Мур хотел дать характеристику взаимоотношений Байрона и Гиффорда. Вильям Гиффорд (1756—1826), английский сатирик, переводчик и журналист, уже умер, когда Мур набрасывал эти строки (около 1827 г.). В противном случае Мур едва ли бы так охотно цитировал отзывы о нем из тогда еще не изданных писем Байрона.

Самоучка Вильям Гиффорд был послан благотворителями в один из оксфордских колледжей, затем посвятил себя литературной деятельности и, в конце концов, занял довольно видное положение в литературном мире. В «Бавиаде» (1794), написанной в подражание первой сатире Персия, Гиффорд нападал на мелких писателей своего времени и, в частности, осмеивал один из литературных клубов Лондона, созданный по образцу итальянской академии (Delia Crusca). Вслед за первой поэмой Гиффордом была написана и другая — «Мэвиада» (1795), также имевшая успех. Эти поэмы, продолжавшие в английской поэзии традиции Попа с его «Дунсиадой» и подготовившие в Англии возрождение сатиры классического типа в начале XIX в., в какой-то мере являются непосредственными предшественницами байроновских «Английских бардов...» (возможно, впрочем, что Байрон мог считать Гиффорда своим «литературным отцом» в связи с той ролью, какую Гиффорд сыграл в публикации «Чайльд-Гарольда»).

971

Во многих других отношениях Байрон и Гиффорд стояли на противоположных позициях; достаточно сказать, что с 1809 г. Гиффорд (в свое время издававший реакционный журнал «Антиякобинец») стал во главе известного торийского журнала «Quarterly Review», где ближайшим из его помощников был Роберт Саути. Переводы римских сатириков, Персия и Ювенала, комментированные издания драматургов елизаветинской поры (в частности, Филиппа Массинджера, 1805 г., заменившее предшествующее издание Монк Мазона 1779 г., на что намекает и Байрон в приведенном Муром письме) и другие произведения Гиффорда ценились современниками гораздо меньше, чем его критические статьи; однако в последних он отличался запальчивостью и часто бывал непоследователен. Отношение его к Байрону также было двойственным; впрочем, он восторженно приветствовал «Чайльд Гарольда» и «Осаду Коринфа»; Байрон всегда считал его в числе своих доброжелателей и верил в его критический авторитет.

БАЙРОН
Рисунок Пушкина, 1835 г.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

Любопытно, что случай сделал Вяземского обладателем и другого отрывка из той же сатиры Байрона «Английские барды и шотландские критики», на этот раз автографического. История его такова. Для того, чтобы разыскать автографы Байрона для Бенкгаузена, настойчиво их добивавшегося, жена Генри Бульвера обратилась к сводной сестре Байрона, Августе Ли (1783—1851), от которой она получила два письма.

972

Августа Ли занимает исключительно важное место в биографии Байрона. О близости и сердечности их отношений свидетельствует надпись Байрона на поднесенном ей экземпляре «Чайльд Гарольда»: «Августе, моей дорогой сестре и моему лучшему другу, которая всегда любила меня больше, чем я того заслуживал, преподносится эта книга сыном ее отца и нежно любящим братом». К Августе обращены написанные Байроном в 1816—1817 гг. «Стансы» («Stanzas to Augusta») и «Послание к Августе» («Epistle to Augusta»). Все, что мы знаем об Августе Ли, показывает в ней преданного и участливого друга Байрона, всегда готового стать на его защиту.

Два письма Августы Ли к Бульвер, полученные Вяземским, представляют собою небезинтересный документ для истории ее взаимоотношении с Байроном. Они написаны через десять лет после смерти поэта, но полны нежности к его памяти и скрытых опасений, что его драгоценные рукописи попадут в чужие руки; она любит вспоминать о брате но, повидимому, не хотела бы слишком пристального внимания к интимной стороне его жизни. Легко догадаться, что на первую просьбу лэди Бульвер — прислать какой-либо автограф Байрона, Августа Ли ответила почти отказом, послав в ответ лишь автографическую подпись Байрона на одном из его афинских писем 1810 г.

Письма Августы написаны размашистым и трудночитаемым почерком; на обороте второго из них стоит помета: «Excuse haste a such pen and paper» <«Простите поспешность, такое перо и бумагу»>. Оба письма не имеют даты, но, несомненно, относятся к лету 1834 г.

Dearest Mrs. Bulwer,

What a brute I must appeare! but I will not bore you with an explanation of all the causes.

I take <нрзб.> your word in sending a scrap — a mere signature, which I hope will suit Mr. H. B’s purpose. — It was written at Athens in 1810, if that can enhance the value — after all I catch myself «doing the Honours» of him. Poor dear! I never could or did whilst he was alive. I must see you dearest Mrs. B. to-day and hope to be converged and leave or give this.

Ever most affectionately

Yours

A. L.

Friday

Внизу страницы приклеен обрывок письма Байрона с его собственноручной подписью:

Byron
Athens, 1810.

Перевод:

Дорогая миссис Бульвер,

Какой нелюбезной я должна Вам показаться! Но я не буду надоедать Вам объяснением всех причин, вызвавших это. Я принимаю <нрзб.> Ваше слово, посылая клочок, только подпись, которая, я надеюсь, устроит м-ра Генри Бульвера. Это было написано в Афинах в 1810 г., если это может повысить значение <этого документа>. В конце концов, я ловлю себя на том, что «воздаю ему почести». Бедный мой! Я никогда не была на это способна, никогда этого не делала, пока он был жив. Мне необходимо повидаться с Вами сегодня, дорогая миссис Б<ульвер>, и я надеюсь, что встречусь с Вами и оставлю или же передам Вам это.

Всегда Вам преданная

А. Л.

Пятница

973

Повидимому, ответное письмо Августы Ли со вложением подписи Байрона не удовлетворило Генри Бульвера, потому что сохранилось другое письмо, написанное, как следует предполагать, в ответ на новую просьбу, и на этот раз не только относительно автографов Байрона, но также и Томаса Мура:

I am in perfect despair! If you’d but see me dearest Mrs. Bulwer! I hate to send you again a bad specimen — as it always takes me a week to find among his <MS> what I can give without meditations. — I can only hope the enclosed like old Point Lace may be the more valuable for its colour and appearance. — If Mr. H. Bulver will give me more time I try to send something better. I have scarcely... and they are very scarce (genuine ones!!) I have not a scrap of Thomas Moore and often wish I had.

I must see you soon. I am always your grateful sufferer.

A. L.

АВТОГРАФ ОТРЫВКА ИЗ САТИРЫ БАЙРОНА «АНГЛИЙСКИЕ БАРДЫ...», 1809 г.
Стихи 973—980
Центральный литературный архив, Москва

Перевод:

Я в полном отчаянии! Если бы Вы только видели меня, миссис Бульвер! Мне очень не хочется посылать Вам вновь плохой образчик, а мне всегда требуется неделя, чтобы найти среди его бумаг то, что я могу отдать без колебаний. Я лишь надеюсь, что вложение, как старинное кружево, будет более ценным по своему цвету и внешнему виду.

Если мистер Бульвер предоставит мне больше времени, я постараюсь прислать что-нибудь получше. У меня очень мало... и все они редкие (подлинники!!). У меня нет ни клочка от Томаса Мура, и я часто жалею об этом.

Я должна скоро увидаться с Вами. Остаюсь всегда Вашей благодарной жертвой

А. Л.

974

К этому письму приложен листок, на котором рукою Байрона написано следующее:

There Clarke, still striving piteously to «please»,
Forgetting doggrel leads not to degrees,
[This] A would-be satirist, a hired buffoon,
A monthly scribbler of some low lampoon,
Condemned to drudge, the meanest of the mean.
And furbish falsehoods for a magazine,
Devotes to scandal his congenial mind;
Himself a living libel on mankind.

Это стихи 973—980 из окончательной редакции сатиры Байрона «Английские барды и шотландские критики». Отличия от известного печатного текста³⁸ незначительны. В стихе 974 написанное сначала «Forgetting» было зачеркнуто, как и стоявшее рядом «that», но затем восстановлено; в начале стиха 976: «This monthly scribbler» было переправлено на «A monthly scribber»; аналогичны две поправки в стихе 975: в печатном тексте стоит «A would-be satirist, a hired buffoon»; у Байрона первоначально стояло «A would-be», затем переправленное на «This» и вновь на «А»: те же колебания между «this» и «а» во второй половине этого стиха.

Указанные колебания в выборе местоимения и неопределенного члена и другие незначительные поправки позволяют предположить, что перед нами черновик одной строфы «Английских бардов...» или ее перебеленный, но в дальнейшем исправлявшийся автором текст, поддающийся, повидимому, довольно точной датировке. Дело в том, что эта сатира Байрона прошла несколько отличающихся одна от другой редакций, изученных в настоящее время довольно тщательно. Первую редакцию составляет текст «Британские барды» («British Bards») 1808 г., находившийся в печати, но не выпущенный в свет. Как известно, раздраженный статьей «Эдинбургского обозрения» по поводу первых сборников его стихотворений, Байрон переделал свою сатиру и озаглавил ее иначе: «Британские барды и шотландские критики» («British Bards and Scotch Reviewers») и снова напечатал ее в 1809 г.³⁹ Корректуры первого издания с автографическими поправками Байрона находятся в Британском музее. О значительности разночтений в первых двух изданиях можно судить хотя бы из того, что вместо 696 стихов первой редакции — во второй их 1070. Однако на этом переработка автором текста сатиры не остановилась. Уже давно было обращено внимание на «запутанный клубок» текстологических проблем, которые ставят перед исследователями многочисленные издания этой сатиры, вышедшие при жизни автора. Сохранившиеся рукописные материалы и найденные впоследствии экземпляры этих изданий с поправками Байрона (например, два экземпляра четвертого издания 1811 г.) позволили отличить издания авторизованные от контрафакций, проследить участие автора в каждом из них, вплоть до пятого издания 1816 г., и установить почти все этапы авторской правки и переработки текста⁴⁰. В этом смысле, при отсутствии достаточного числа рукописей этого произведения, всякий автографический отрывок из него представляет безусловный интерес. Приведенный отрывок приобретает особенно важное значение в связи с тем, что перед нами вставная строфа, вошедшая в текст сатиры со второго издания 1809 г. и поместившаяся там между стихами, оставшимися неизмененными, сравнительно с первым изданием. Это и дает нам право считать опубликованные выше стихи черновиком вставки, которая была написана Байроном при подготовке второго издания и, следовательно, датировать ее началом 1809 г. В русском стихотворном переводе С. Ильина указанные стихи сатиры Байрона читаются так:

975

Вот тратит Кларк свой бесполезный труд,
Чтоб нравиться, — забыв, что не ведут
Его стихи к ученому диплому!
В сатирика играя попустому,
Дает нам шут — что месяц, то памфлет.
Он поставщик скандалов для газет;
Там пасквиль тиснет, слух там пустит ложный.
На род людской сам пасквиль он ничтожный!⁴¹.

Хьюзон Кларк (р. 1787 — ум. ок. 1832), которому посвящены эти стихи, был третьеразрядным поэтом. Насмешки Байрона вызваны его поэмой «Искусство быть приятным», в которой современники видели потуги графомана. Байрон находил в этой поэме «мало приятного и еще меньше поэзии», а об авторе ее писал, что «он действует также в качестве ежемесячного стипендиата и собирателя клевет» журнала «Сатирик» («Satirist», 1808—1814). «Мы советуем молодому человеку бросить поэмы и заняться математикой, — писал Байрон, — и думаем, что приобретение ученой степени в Кембридже будет ему полезнее, и, в конце концов, выгоднее, нежели его нынешние недолговечные упражнения». Резкий выпад Байрона против Кларка, который сам автор «Английских бардов...» еще в 1816 г. признал «вполне правильным и вполне заслуженным», объясняется тем, что журнал «Сатирик», в котором сотрудничал Кларк, печатал пародии на Байрона и ядовитые рецензии на его поэтические опыты.

3. АВТОГРАФЫ СТИХОТВОРЕНИЙ И ПИСЕМ БАЙРОНА
В РУССКИХ АРХИВАХ

Автографы Байрона в собраниях Г. В. Орлова и П. А. Вяземского были, конечно, не единственными образцами его «рукописаний», хранившимися в русских семейных архивах первой половины XIX в. Несомненно, их было здесь значительно больше. Как попадали они в эти архивы, не всегда легко разгадать: они приобщались к русским бумагам различными способами. Достаточно вспомнить хотя бы о личных встречах Байрона с русскими современниками, с которыми он знакомился и в Англии и на всех путях своих странствований по Европе и Востоку. Правда, об этих встречах Байрона мы располагаем большею частью глухими или отрывочными сведениями, но, тем не менее, их следует принять во внимание и в данном случае, когда речь идет о его рукописях, сохраненных в России.

Иные из русских встреч Байрона были памятны и значительны и должны были оставить некоторые следы в его творческой деятельности. Байрон внимательно приглядывался к развертывавшимся в его время в Европе политическим событиям и часто обращал свои взоры на обширную северную империю. Международное значение и политический вес России возрастали на его глазах; к представителям русской культуры он не мог быть невнимательным или равнодушным. Со слов самого Байрона, мы знаем, например, о знакомстве его с кн. П. Б. Козловским (1753—1840), «вольнодумцем», состоявшим в свите Александра I в Лондоне (в 1814 г.), одним из блестящих представителей русской дипломатии и увлекательном собеседнике, которого и Пушкин в посвященном ему стихотворении, конечно, не без оснований, назвал «другом бардов Англии». Байрон не только был знаком с Козловским, но и дорожил его мнением в тот период своей жизни, когда его первые «восточные поэмы» уже вызывали нападки в английской печати и презрительные гримасы в великосветских кругах⁴². Из воспоминаний друга Байрона, Гобхауза, известны кое-какие подробности

976

о визите к Байрону русского адмирала Павла Васильевича Чичагова (1769—1849), состоявшемся в сентябре 1816 г., когда Байрон вместе с Гобхаузом жил в Швейцарии, в вилле Диодати, на берегу Женевского озера⁴³. В литературе о Гёте давно уже пользуется известностью запись его беседы о Байроне «с русским графом С.», то есть с Александром Григорьевичем Строгановым. Строганов, как видно из этого разговора, коротко знал Байрона в Венеции и, по его собственным словам, «неоднократно наслаждался дружественной с ним беседой». Больше того: Байрон оказывал ему «больше доверия, чем любому из тогдашних своих знакомых», и Строганов «познакомился благодаря этому со многими особенностями частной жизни Байрона, сообщение которых воспринято было Гёте с живейшим интересом». «Я сказал Гёте, — пишет Строганов, — что могу дать ему некоторые разъяснения по поводу мнений Байрона о нем, и я дал резюме моей беседы с Байроном об искусстве и литературе, в которых Гёте часто являлся главной темой»⁴⁴. Этот литературный документ не может не показаться примечательным во всех отношениях: Гёте едва ли был единственным собеседником Строганова, которого этот русский путешественник мог заинтересовать рассказами о своих венецианских похождениях совместно с автором «Беппо» и о своих спорах с ним об искусстве и политике.

В течение не одного десятилетия после смерти Байрона в России еще можно было встретить людей, лично знавших поэта или слышавших что-либо о нем от самых близких свидетелей его жизни. Где только не отыскивались эти «знакомцы»! Декабрист В. К. Кюхельбекер встретил, например, одного из них, живя на поселении в сибирской глуши, где, как нередко казалось ему самому, он был вовсе отрезан от всего культурного мира. Запись в баргузинском дневнике Кюхельбекера от 22 июня 1840 г. гласит: «Познакомился с очень милым человеком М. А. Дохтуровым. Это тот самый маленький русский доктор, the little Russian doctor, о котором говорит Байрон, знакомец милорда стихотворца, Трелавнея и теперь мой»⁴⁵.

Тех русских людей, которые приходили в соприкосновение с ближайшими друзьями Байрона в Англии, Швейцарии, Италии и Греции, было бы трудно перечислить. О Байроне в России любили расспрашивать приезжавших сюда англичан. Из записей этих рассказов можно было бы составить целую «Русскую книгу о Байроне», источник, не лишенный биографического и литературного значения. Некоторые из относящихся сюда фактов уже были приведены выше; пополним их, для примера, хотя бы несколькими новыми. В сочинениях и письмах П. А. Вяземского и А. И. Тургенева как изданных, так и неизданных, есть немало свидетельств о том интересе, с которым они собирали сведения, относящиеся к биографии Байрона. В «Старой записной книжке» Вяземский отметил, например, свое знакомство в Петербурге с одним из заезжих английских дипломатов, Стратфордом-Каннингом; беседа их коснулась прежде всего Байрона и жизни поэта в Италии и Греции; отзыв Каннинга об его соотечественнике был пристрастен и несправедлив, но он мог все же рассказать Вяземскому кое-что такое, о чем знали лишь ближайшие друзья поэта: «Каннинг сказывал, что читал письмо Байрона, в котором он писал издателю и книгопродавцу своему: чтобы наказать Англию, я учусь итальянскому языку и надеюсь быть через несколько лет в состоянии писать на нем, как на английском. На итальянском языке напишу лучшее свое произведение, и тогда Англия узнает, кого она во мне лишилась...»⁴⁶. Много лет спустя, от лица, также некогда причастного к английским дипломатическим кругам Петербурга, Вяземский вновь слышал рассказы о Байроне и вновь записал их в своем дрезденском дневнике (1853 г.). На этот раз собеседницей Вяземского была Аделаида Форбс,

977

ПОРТРЕТ БАЙРОНА, ПОДАРЕННЫЙ ПУШКИНЫМ А. Н. ВУЛЬФ
Гравюра
На обороте портрета надпись на французском языке: «Подарен Александром Пушкиным Аннетте Вульф, года 1828».
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

978

лицо, хорошо известное из биографии Байрона⁴⁷. Т. Муру сам поэт признавался, что был «серьезно влюблен в нее». Имя Аделаиды Форбс несколько раз встречается в письмах Байрона; поэт вспомнил о ней и в «Дон Жуане». «Сестра английского посланника Forbes Аделаида (одна из страстей Байрона), — пишет Вяземский, — говорила мне о каком-то английском романе „Три испанца“, который будто бы служил основанием „Гяура“ Байрона»⁴⁸.

Еще больше данных в письмах и записях неутомимого «странствователя» А. И. Тургенева, о котором даже в посвященном его памяти стихотворении Б. М. Федорова (в «Иллюстрации» 1846 г.) было сказано, что он «знавал друзей Байрона...». Действительно, он знал их немало. Однажды А. И. Тургенев сообщил в письме Вяземскому слышанный им в Париже от г-жи Рекамье анекдот о Шеридане, который пересказан был Байрону; рассказ Тургенева вносит ясность в то место биографии Байрона, написанной Т. Муром, где идет речь об этом случае⁴⁹. Тот же А. И. Тургенев, заехав в 1832 г. в Орлеан, случайно встретился здесь со знаменитой героиней одного из самых сложных жизненных романов Байрона — с графиней Терезой Гвиччьоли и с ее русскими друзьями — графом Ф. А. Толстым, коллекционером и библиофилом, и его дочерью, Аграфеной Федоровной Закревской, воспетой Пушкиным и Баратынским. Рассказывая в одном из своих писем об этой примечательной встрече двух светских красавиц из Равенны и Петербурга, имена которых связаны с английским и русским поэтами, А. И. Тургенев писал: «Возвратился из театра, где сидел в русско-итальянской беседе с Закр<евской> и гр. Guiccioly, урожденной гр. Gamba, которая была в Лондоне, собрала завещанные ей Байроном биографические заметки, стихи и пр. и обещает издать их по подписке»⁵⁰.

В числе рукописей, попавших в Ташкент, находится, между прочим, экспертиза почерка Байрона, произведенная братом Гвиччьоли, гр. Гамба, по случаю бракоразводного процесса его сестры⁵¹.

Напомним, что В. А. Жуковский, путешествуя по Швейцарии, занес в свой дневник рассказы о Байроне В. Бонстеттена и его приятельницы — г-жи Сталь⁵².

В биографии Байрона хорошо известна Клэр Клэрмонт, приемная дочь Годвина и сестра жены Шелли. С Клэр Клэрмонт Байрон сблизился в Швейцарии, и она стала матерью его дочери Аллегры (1817—1822), умершей в детстве. О Клэрмонт Байрон говорит в «Чайльд Гарольде», ей посвящены его «Стансы для музыки»; именно Клэрмонт, основываясь на ее собственных словах, долгое время пытались считать главной причиной развода Байрона с женой. Мало кто знает у нас, что Клэр Клэрмонт, эта «несчастная жертва счастливой страсти», как она называла себя сама, в течение почти четырех лет (1824—1828) жила в Москве в различных семьях в качестве гувернантки. В ее письмах, плохо комментированных их английскими издателями, встречается много русских имен даже после отъезда Клэрмонт из Москвы; очевидно, связи ее с русскими были довольно крепкими. Клэрмонт упоминает Кайсаровых, Урусовых, Щербатовых, Веркуровых, г-жу Циммерман, музыканта Геништу и других; но имя Байрона только однажды мелькнуло в ее московском дневнике вскоре после приезда в Россию: в газете она прочла о нем «с радостью и надеждой — между известиями о греческих делах — мой дорогой друг был жив и невредим...»⁵³.

После всего сказанного нетрудно понять, почему в русских семейных архивах могли отыскаться автографические рукописи Байрона. Очень возможно, что еще не все эти рукописи обнаружены, а потому и не могли быть упомянуты в настоящей статье, представляющей лишь первую попытку познакомить читателя с автографами Байрона, находящимися в СССР.

979

АВТОГРАФ НЕИЗДАННОГО СТИХОТВОРНОГО ОТРЫВКА БАЙРОНА
Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград

980

В начале XIX в. было много поводов для того, чтобы они попадали в эти архивы самым естественным путем; во второй половине века нам известны случаи приобретения подобных рукописей через антиквариаты.

Одной из наиболее интересных неопубликованных рукописей Байрона, отыскавшихся в русском альбоме тридцатых-сороковых годов, хранящемся ныне в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, является черновая рукопись с фрагментом наброска неизвестного лирического произведения. Как попал этот листок в альбом, принадлежавший некоему капитану Андрееву, остается неизвестным, но перед нами безусловно подлинная рукопись поэта с началом какого-то стихотворения; хотя она и не подписана (в правом углу листка, другим почерком, может быть владельца альбома, отмечено: Byron), характерный размашистый почерк Байрона распознается легко.

Отрывок остался незаконченным и неотделанным. Судя по строфической форме, составляющие его строфы (из которых последняя, четвертая, осталась не начатой) должны были составить отдельное лирическое стихотворение. Почерк, каким написан отрывок, позволяет отнести его ко времени около или после 1816 г.; возможно, что фрагмент относится к швейцарскому периоду жизни Байрона. На эту же мысль наводит и данный в нем пейзаж и его общая настроенность.

Приводим окончательный текст этого чернового стихотворения (зачеркнутые слова и разночтения приводятся под строкой).

1

When the Mantle is drawn for a moment apart —
And the days that are over come back on my heart —
Like the Mountains which skirs the horizon at Sea
Or as Ages to Empires, those years are to me.

2

Is it Cloud? Is it Land? Was it fancy or truth?
Oh! Where are the Eyes and the hopes of my Youth!
I should surely remember those beacons of years,
But confined is the prospect we gaze on through tears.

3

And* the blasts of the Autumn have wrung from the tree —
Fruit blossom and leaf** in the forest I see —
And the hills whose deep blue*** were relief to the glow****.
Of the Sun — though they glitter***** — but glitter with snow******.

Буквальный перевод:

1

Когда занавес раздвинут на мгновенье —
И прошедшие дни возвращаются в мое сердце —
Как горы, окаймляющие горизонт моря,
Или как века для царств — для меня эти годы.

981

ПОРТРЕТ БАЙРОНА, ПРИНАДЛЕЖАВШИЙ ПУШКИНУ
Автолитография Жюльена
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

НАДПИСЬ «12 МАЯ 1835 г.», СДЕЛАННАЯ РУКОЮ ПУШКИНА НА ОБОРОТЕ ПОРТРЕТА

982

2

Облако ли это? Земля ли? Было ли это вымыслом или правдой?
О где вы, очи и надежды моей юности!
Я, конечно, вспомнил бы эти маяки годов,
Но слезами ограничена перспектива для взора.

3

И порывы осеннего ветра совлекли с дерева
Румяные плоды, и листа не вижу я в лесу.
И холмы, темная синева которых оттеняет блеск
Солнца — хотя и они блестят —но это блеск снега.

Стоит внимательно вчитаться в этот черновик, чтобы проследить все этапы его творческого созидания. Первые две строфы дались Байрону сравнительно легко; затруднения поэта начались с третьей строфы и настолько усилились, что следующее четверостишие обозначалось только порядковой цифрой. Возможно, что Байрон не обращался более к переделкам и улучшениям лежащего перед нами черновика: замысел был брошен и забыт.

До нас дошел также автографический черновик одного из стихотворений Байрона, принадлежащего к циклу его «Еврейских мелодий»: «Мне призрак явился» («A spirit pass’d before me. From Job»). История этого автографа прослеживается несколько лучше, чем только что описанного, но на этот раз рукопись Байрона представляет, безусловно, меньший интерес, так как она относится к стихотворению, опубликованному самим поэтом и хорошо известному; кроме того, об этой рукописи уже были помещены краткие сведения в печати. Черновик стихотворения «Мне призрак явился» находится ныне в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР в Ленинграде (ИРЛИ); он поступил сюда в 1928 г. в составе парижского собрания А. Ф. Онегина (1845—1925).

Из переписки А. Ф. Онегина явствует, что этот автограф выписан им в 1911 г. в Париж от лондонского антиквариата «Братья Мэггс». Краткое описание этого автографа, с приложенным к нему фотоснимком, помещено в каталоге № 268 этой фирмы⁵⁴. Приобретая эту рукопись Байрона, А. Ф. Онегин не удовлетворился теми краткими сведениями о ней, которые помещены были в указанном каталоге, и запросил фирму о ее происхождении и прежних владельцах. В бухмагах А. Ф. Онегина сохранилось и ответное письмо к нему из антиквариата. Подтверждая безусловную автографическую подлинность стихотворения, представители фирмы писали, что они «к сожалению, не могут сообщить, в чьем владении эта рукопись Байрона находилась ранее»; «она куплена нами на аукционе, но имя ее прежнего владельца не было указано».

Рукопись представляет собою черновую, первоначальную редакцию стихотворения и не вполне совпадает с обычным печатным текстом; разночтения в литературе о Байроне еще отмечены не были и не введены в критическое издание «Еврейских мелодий».

Приводим текст стихотворения:

<1>

A Spirit passed before me — I beheld*
The face of Immortality unveiled —
Deep sleep came down on every save mine —
And there it stood, all formless but divine —

983

АВТОГРАФ ЧЕРНОВОЙ РУКОПИСИ СТИХОТВОРЕНИИ БАЙРОНА «МНЕ ПРИЗРАК ЯВИЛСЯ» ИЗ ЦИКЛА «ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ», 1814 г.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

984

              And stood in every hair*
my bones**
A voice wenth forth and cleaved the silent air. —

<2>

Is man more*** just than god - - is he more**** pure*****.
[Creature of clay and Dweller in the dust?]
While primitive Angels are not all secure? —
Creature of clay — vain dwellers in the dust
The moth survives you, and are eye more just?
Born with the dawn, and withered ere the night
Erring and blind to Wisdom’s wasted light!

Приводим для сличения обычную печатную редакцию:

I

A spirit pass’d before me: I beheld
The face of immortality unveil’d —
Deep sleep came down on every eye save mine —
And there it stood, — all formless — but divine;
Along my bones the creeping flesh did quake;
And as my damp hair stiffen’d, thus it spake:

II

«Is man more just than God? Is man more pure
Than he who deems even Seraphs insecure?
Creatures of clay — vain dwellers in the dust!
The moth survives you, and are ye more just?
Things of a day! you wither ere the night
Heedless and blind to Wisdom’s wasted light!»⁵⁵

Цикл стихотворений под общим заглавием «Еврейские мелодии» был создан Байроном в конце 1814 г., после знакомства с композитором Исааком Натаном (1791?—1864), который должен был написать к ним музыку. В январе 1815 г. весь сборник был напечатан. О происхождении интересующего нас стихотворения сохранилось свидетельство И. Натана⁵⁶. Он рассказывает об одной из своих бесед с Байроном, когда разговор коснулся вопроса о подлинности библейской книги Иова. Байрон уклонился от его решения, но высказал мнение, что эта книга содержит в себе «превосходный нравственный урок». Для подтверждения своей точки зрения он будто бы тотчас же написал стихотворение, озаглавленное в печатном издании: «A spirit pass’d before me».

Таким образом, если верить свидетельству Натана, это стихотворение написано в декабре 1814 г. Источником стихотворения является описанное в «Книге Иова» (IV, 13—21) видение Элифаса и связанные с ним мысли о человеческом ничтожестве. «Байрон, очевидно, пенял на назойливых болтунов, и это настроение заставило его обратить внимание на это мрачнейшее место книги Иова», — замечает один из исследователей этого лирического цикла Байрона⁵⁷.

Если взглянуть на описываемый черновик стихотворения, то ряд его особенностей заставит усумниться в достоверности рассказа Натана,

985

обычно цитируемого в комментариях к «Еврейским мелодиям». Характерно, что первый же стих черновой редакции, затем в рукописи зачеркнутый, читался так: «In thoughts from visions in the dead of night», что ближе к вдохновившему Байрона месту из «Книги Иова» (IV, 13: «Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей...»), чем начало общеизвестного текста стихотворения. Другие изменения, которым подвергнута была черновая рукопись (например, колебания в стихе четвертом: «And there it stood, all formless but divine», «and stood in every hair — stiffering hair stood» или густо зачеркнутые последние стихи первой строфы) также подтверждают, что едва ли, — как это утверждал Натан, — стихотворение написано было экспромптом, с большой быстротой, после спора о подлинности «Книги Иова».

Как видно из ленинградского автографа, Байрон, несомненно, трудился над отделкой этого стихотворения и, вероятно, имел перед собою текст «Книги Иова».

Упомянем, кстати, что в архиве Института русской литературы АН СССР (ИРЛИ) сохранилась английская рукопись неизвестного лица, озаглавленная «Неопубликованная Еврейская мелодия, соч. лорда Байрона», переписанная на бумаге 1823 г. Однако это один из типичных образцов многочисленной «псевдобайронианы»⁵⁸.

В советских архивохранилищах обнаружено также несколько еще не бывших в печати подлинных писем Байрона. Происхождение их весьма различно, история их прослеживается с недостаточной полнотой, но все же представляется несомненным, что к русским коллекциям автографов они были приобщены не позже, чем в середине или во второй половине XIX в. Только об одном из них, — неизданном письме Байрона к Джемсу Вебстеру 1813 г., — можно было бы высказать предположение, что оно попало в русский архив ранее. Это письмо находится ныне в архиве ИРЛИ; оно поступило сюда вместе с другими рукописями собрания кн. Александра Сергеевича Меншикова (1787—1869). Никакими данными о том, когда было приобретено это письмо его прежним владельцем, мы не располагаем.

Тем не менее, есть основания думать, что оно оказалось в руках Меншикова, известного деятеля трех царствований, вольнодумца и остряка, в сравнительно ранние годы его жизни⁵⁹.

Приводим самое письмо:

4 Bennet Street       
St. James’s. July 25, 1813

My dear Webster,

I have but just heard of your present residence. — — — Rushton tells me that you offered him a situation last spring on your Agricultural establishment for which he is well adapted having been educated for that purpose. — If you still wish to have him — though it is eventually my intention to provide for him — it would be a very good thing for him for a few years — as I am now going abroad almost immediately and having parted with Newstead — and not quite arranged my Rochdale concerns. I am rather at a loss for his present employment. On this of course you will act as you think proper. — His own statement led me to write to you on the subject. He is honest — good tempered and has had a very fair education — as far as a country school could give. Will you favour me with an answer when convenient. — — — —

I have been very little in town this year and quite ignorant of all your movements — I hope however that L<ady?> F<rancis?> has increased your happiness and family and have little doubt of your welfare which I wish very sincerely. If I prolonged this letter I should only talk to you

986

of myself a topic not very interesting and of which you have too much already — my Egotism therefore shall briefly end in my begging you to believe that I ever am

yours very truly           
and affect<ionately>

Byron

J. W. Webster Esq-re

etc. etc. etc.

Перевод:

Беннет-стрит, 4           
Сент-Джеймс. 25 июля 1813 г.

Дорогой Вебстер.

Я только сейчас услышал о Вашем теперешнем местожительстве. Раштон говорит мне, что прошлой весной Вы предлагали ему должность на Вашем сельскохозяйственном участке, для которой он вполне подходит, так как обучался этому делу. Если он Вам еще нужен, то это было бы для него прекрасно, хотя в дальнейшем я и имею в виду обеспечить его сам, — но сейчас, когда я продал Ньюстед и не вполне наладил дело в моем Рочдейльском имении, а сам в ближайшее время уезжаю за границу, я несколько затрудняюсь, как бы я мог им сейчас воспользоваться. В этом вопросе Вы, конечно, поступите так, как найдете нужным. Я пишу Вам по этому поводу только на основании того, что слышал от него. Он честен, добродушен и получил очень приличное образование, насколько его может дать сельская школа. Не откажите сообщить мне Ваш ответ, как только Вам это будет удобно.

Я мало бывал в городе в этом году и ничего не знаю о Вашей жизни. Надеюсь, однако, что л<еди?> Ф<ренсис?> увеличила Ваше счастье, семейство и почти не сомневаюсь в Вашем благополучии, которого желаю Вам от души. Если я продолжу это письмо, то буду говорить только о себе — тема не очень интересная и уже Вам наскучившая, поэтому мой эготизм будет пресечен тем, что я попрошу Вас принять мои уверения в том, что я остаюсь неизменно преданный и расположенный к Вам

Байрон

Дж. У. Вебстеру, Эск<вай>ру

и т. д. и т. д.

Письмо адресовано Джемсу Уеддербёрну Вебстеру (1789—1840), посредственному поэту, хорошо известному по биографии Байрона. Еще в 1810 г. Байрон был вместе с Вебстером в Афинах и затем изредка обменивался с ним письмами. Вебстер был женат на Френсис-Каролине Эннесли (Annesley), с которой Байрон был очень дружен; когда в 1823 г. она рассталась с мужем, Байрон пытался их примирить. Именно леди Френсис Байрон и имеет в виду, выражая надежду в публикуемом письме, что она принесла Вебстеру «и счастье, и увеличение семейства». В 1816 г. Вебстер выпустил в Париже книгу своих стихотворений: «Waterloo and other poems», на титульном листе которой стоит эпиграф из байроновского «Чайльд Гарольда». В предисловии к этой книге Вебстер также упоминает о «гигантских талантах и могущественном гении моего друга лорда Байрона», а в тексте одного из стихотворений того же сборника дает и большой стихотворный «портрет» Байрона, преисполненный высокопарных слов, преувеличений и риторических красот⁶⁰.

Однако Байрон невысоко ставил стихотворческие опыты своего приятеля. Перелистав его длиннейшую и бездарнейшую «героическую» поэму о Ватерлоо, Байрон мог только восклицанием выразить свое впечатление от поэмы (в письме к Т. Муру от 25 марта 1817 г.):

«Я пробежал страницы Вебстеровского „Ватерлоо“. О, о!»⁶¹.

Узнав о том, что Вебстер написал эпитафию ему, Байрон в письме к Дж. Мёррею (9 марта 1817 г.) признал, что он предпочел бы написать эпитафию самому Вебстеру, и забавлялся, что в упомянутом сборнике его стихотворений были напечатаны две эпитафии: одна Байрону, другая —

987

АВТОГРАФ ПИСЬМА БАЙРОНА К ДЖЕМСУ ВЕБСТЕРУ ОТ 25 ИЮЛЯ 1813
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

988

любимому бульдогу Вебстера. По этому случаю Байрон просил Т. Мура передать злополучному поэту, что он, подобно герою известной свифтовской мистификации, Партриджу, жив не только в настоящее время, но был жив и в момент написания этой эпитафии. В печати известен ряд писем Байрона к Вебстеру. В частности, в письме к Вебстеру от 8 сентября 1818 г. из Венеции Байрон сообщает о своих делах и о жизни в Венеции⁶²; в письме от 2 июля 1819 г. из Равенны Байрон выражает сожаление, что Вебстер не приехал в Италию и не повидался с ним⁶³. Публикуемое письмо займет свое место в переписке Байрона с Вебстером. Оно подтверждает в общем вполне дружеский тон их отношений, но написано по специальному поводу.

Роберт Раштон, которому посвящена бо̀льшая часть письма Байрона, был его слугой и любимцем. Сын фермера, жившего в окрестностях Ньюстедтского аббатства, Роберт, или просто «Боб», как его звали все, приглянулся Байрону однажды, когда поэт увидел его работающим в поле, и Байрон взял его к себе в услужение. Юный Раштон должен был сопровождать Байрона в первом путешествии на восток (1809), однако с ним Байрону пришлось расстаться уже в Гибралтаре⁶⁴. Раштон послужил прототипом для «маленького пажа», упоминаемого в «Чайльд Гарольде». Сохранились письма Байрона, посланные с Робертом, отправленным обратно в Англию.

Отцу Роберта Байрон писал, что он отсылает мальчика, так как дальнейшее путешествие небезопасно, и просит вычитать из арендной платы 25 фунтов ежегодно в течение трех лет на его воспитание: «Окружите его всяческой заботой и пошлите его в школу»⁶⁵. В последующих письмах из Турции Байрон не раз вспоминал о своем любимце. Нежную заботливость о Роберте Байрон выражал и позднее. Так, в завещании, написанном 12 августа 1811 г., Байрон предназначал Раштону «пятьдесят фунтов ежегодно» и тысячу фунтов единовременно по достижении им двадцатилетнего возраста. В письме к Раштону от 24 февраля 1813 г. Байрон сообщал ему, что хочет устроить его на какую-нибудь работу до своего отъезда из Англии. Так возник проект предложить Раштона на службу к Вебстеру, о чем рассказывает публикуемое нами письмо.

Из последующих известных в печати писем Байрона к Вебстеру видно, что соглашение между ними относительно Раштона состоялось. В письме от 12 августа 1813 г. Байрон сообщил Вебстеру, что Раштон готов к его услугам, но что он хотел бы удержать его у себя еще на несколько недель — и тут же дает ему следующую характеристику: «В том, что он честен, я уверен; думаю, что он мужественный и скромный человек. На образование его не щадили ни стараний, ни средств; ведение счетов, отчетности и проч. он должен знать и, полагаю, знает...»⁶⁶. Раштон сопровождал Байрона в Женеву, а затем поступил на службу к Вебстеру.

Другое неопубликованное письмо Байрона находится в рукописном отделении Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Это — письмо к Генри Триваньону из Милана от 15 октября 1816 г. Никаких данных о его прежнем местонахождении мы также не имеем. Байрон написал это письмо через три дня после приезда своего в Милан. Первое дошедшее до нас миланское письмо Байрона к Джону Мёррею датировано тем же 15 октября 1816 г.⁶⁷, что и публикуемое письмо к Триваньону; очевидно, только в этот день после своего приезда в Милан, Байрон принялся за письма к друзьям. Естественно, что оба эти письма, — известное ранее и впервые публикуемое, написанные почти одновременно, совпадают в некоторых подробностях; тем не менее, новое письмо Байрона сохраняет свое значение первоисточника, дающего живой рассказ как о самом переезде через Альпы и дальнейшем пути мимо

989

Лаго Маджьоре, с группой его небольших, скалистых борромейских островов, через Арону, Сесто, Ломбардию, в Милан, так и о самом этом городе.

Генри Триваньон — лицо известное в биографии Байрона. Триваньон находился в родстве с Байроном⁶⁸, жил с ним в Швейцарии и вскоре вслед за ним собирался ехать в Италию. Письмо Байрона написано для того, чтобы предупредить Триваньона, как лучше совершить путь через Симплон. Триваньон принял его советы к сведению и, как известно из последующих писем Байрона, вскоре присоединился к нему и к его друзьям в Милане.

БАЙРОН
Акварель Виккеля, 1824 г.
Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

Приводим письмо:

Milan. Oct^r 15^th 1816

Dear Trevannion.

We arrived here a few days ago after a tedious but undisturbed journey — and many others having passed before, and since — I believe the road may be accounted tolerably safe. Near the frontier or rather on passing Cesto —

990

it may be as well to take a couple of gens d’armes though perhaps even this is superfluous — nobody having been stopped since the affair of Hope’s courier — — — —

The Simplon is in very fair order and a most magnificent route it forms — you can also see the Borromean Islands — the road leading along the Lago Maggiore — they are worth the voyage — which is only a few hours. — Of the inns here I can only speak from report — none very good — our own indifferent — but it is not the best by any means — the vetturino brought us to it — and here we shall remain for the fortnight previous to our setting [off] out for Venice — —

I think you will like Milan — the town is fine and reminds one of Seville which however is the finer of the two.

If you arrive before our departure I hope to see you

Ever yours very truly

Byron

На обороте: A Monsieur Monsieur Trevannion. Poste restante. Génève

Перевод:

Милан. 15 октября 1816 г.

Дорогой Триваньон,

Мы прибыли сюда несколько дней тому назад после томительного, но вполне благополучного путешествия, совершенного многими и до и после нас, и отныне, полагаю что этот путь можно считать более или менее безопасным. Близ границы или, вернее, при проезде Сесто⁶⁹, может быть, желательно нанять двух-трех жандармов, хотя возможно, что это является излишним, поскольку со времени происшествия с курьером Хопа здесь никого не останавливали...

Симплон находится в полном порядке и представляет собою великолепнейший путь, — Вы можете также посмотреть Борромейские острова, так как дорога тянется вдоль Лаго Маджьоре — они вполне сто̀ят прогулки, которая занимает всего несколько часов. О местных гостиницах могу судить только с чужих слов — ни одной хорошей, — наша ни то ни сё, но она и не считается здесь одной из лучших. Нас доставил сюда веттурино <извозчик. — итал.> и здесь мы предполагаем пробыть две недели, пока не двинемся в Венецию...

Думаю, что Вам Милан понравится — город красив и напоминает Севилью, которая все же красивей.

Если Вы приедете до нашего отъезда, надеюсь с Вами повидаться.

Преданный Вам           

Байрон

В архиве Института русской литературы имеется еще одна записка Байрона, написанная на клочке бумаги без водяных знаков. Она поступила сюда из собрания К. К. Романова (поэта К. Р.), куда, в свою очередь, этот автограф попал от Ольги Алексеевны Новиковой (1840—1925), политической деятельницы и публицистки, с семидесятых годов постоянно жившей в Англии и там умершей. В той части архива О. А. Новиковой, которая хранится там же, имеется много автографов английских государственных деятелей, историков, писателей и т. д., адресованных ей лично; среди этой обширной коллекции автографов есть, однако, некоторое количество писем и других документов, относящихся к значительно более раннему времени: вероятно, все эти автографы были подарены О. А. Новиковой ее многочисленными английскими друзьями; среди этих приношений, сделанных не ранее 70-х годов, была несомненно и упомянутая записка Байрона. На автографе неизвестной рукой сделана карандашная помета на английском языке: «Byron to Shelley» (Байрон —

991

АВТОГРАФ ПИСЬМА БАЙРОНА К ГЕНРИ ТРИВАНЬОНУ ОТ 15 ОКТЯБРЯ 1816 г.
Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград

992

Шелли). Хотя Байрон подписался здесь не полным именем, но лишь инициалами, почерк настолько похож, что авторство Байрона не подлежит никакому сомнению.

I have been very unwell — these last three days — with a swelled face — painful as if it were in <нрзб.> — I do not know what to suggest at present on the subject of Sir T’s communication — but will think over the affair and let you know.

Yours N<oel> B. <yron>

Перевод:

Я был сильно нездоров — в течение этих последних трех дней — у меня был флюс; причем это было так болезненно, как будто это было <нрзб.>. Сейчас я не знаю, что посоветовать по поводу сообщения сэра Т., но я обдумаю это дело и дам вам знать.

Ваш Н<оэль> Б<айрон>

АВТОГРАФ ЗАПИСКИ БАЙРОНА К МЭРИ ШЕЛЛИ ОТ МАЯ — ИЮНЯ 1823 г.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

Записка, по всей вероятности, обращена к Мэри Шелли, вдове поэта, и относится к маю — июню 1823 г. Байрон, по просьбе Мэри Шелли, пытался воздействовать на ее свекра, отца П.-Б. Шелли, чтобы убедить его оказать ей материальную поддержку. «Сэр», о котором говорится в записке, и есть, очевидно, сэр Тимоти Шелли, отец поэта⁷⁰.

———

Собранные в настоящей статье данные об оставшихся до сих пор не известными автографах Байрона в музеях и архивохранилищах СССР являются предварительными и не претендуют на исчерпывающую полноту. Очень возможно, что дальнейшие поиски в других советских рукописных фондах и собраниях приведут к открытию новых автографов выдающегося английского поэта-трибуна. Однако уже и те автографы Байрона, которые удалось обнаружить, описать и подвергнуть первоначальной исследовательской обработке, несомненно, представят интерес для исследователей его жизни и творчества. Конечно, как впервые опубликованный здесь фрагмент незавершенного лирического произведения Байрона, так и, в особенности, варианты уже давно известных в печати поэтических его сочинений (стихотворения «Мне призрак явился» из цикла «Еврейских мелодий», нескольких строк из сатиры «Британские барды» и т. д.) займут свое место в литературном наследии поэта и должны быть учтены в общем перечне источников того поэтического текста, который входит в полные

993

собрания его сочинений. Безусловный интерес для биографии Байрона представляют также впервые печатающиеся здесь по автографам четыре новых письма Байрона 1813—1822 г.: каждое из них дает дополнительные факты для истории жизни поэта, его личных отношений с разными людьми, его дружеских и общественных связей. В публикуемых письмах биограф Байрона найдет новые для себя свидетельства: о переписке поэта с Вебстером и Триваньоном, дополняющей ранее известные данные; о впечатлениях его после первого приезда в Милан в 1816 г.; о сношениях его с Джульяни и скульптором Бартолини и т. д.

Происхождение и дальнейшая история почти всех приведенных в настоящей статье автографов Байрона могли быть прослежены довольно подробно на основании рукописных документов из тех же русских архивов; эти документы, в свою очередь, представляют известный интерес для характеристики ближайшего окружения Байрона и той обстановки, в которой начиналось собирание и изучение его рукописного наследия. Не забудем, что в нашей стране имя Байрона и его «огненное слово» высоко ценилось прогрессивными деятелями русской культуры в то самое время, когда он был жестоко ославлен и ненавидим на своей родине. Некоторые автографы Байрона попали в русские рукописные собрания еще при его жизни; они бережно хранились здесь в течение многих десятилетий и в настоящее время доступны всем исследователям его творчества, вызывающего все больший и больший интерес советских литературоведов.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ernst H. Coleridge and Rowland E. Prothero. The Works of Lord Byron. A new text collated with the original MSS. and revised proofs, with many hitherto unpublished additions. L., 1898—1904. 13 vols. (Poetry — 6 vols. Letters and Journals — 7 vols.) (переиздано в 1918 г. без дополнений).

См. в этом издании хронологический перечень писем Байрона с указанием на источники их текста (т. VI, стр. 459—492). Критика своевременно отмечала ряд недостатков этого издания, в том числе и его неполноту. Ср. в нашей статье «Байрон и английская литература». — «Ученые записки Ленинградского гос. педагогического института им. А. И. Герцена», т. XV. Л., 1938, стр. 57 и сл.; см. также: «The Ravenna Journal by G. G. Byron... Mainly compiled in 1821 and new for the first time issued in the book form». L., 1928 (The first edition Club); «Seventeenth Letters of G. N. G. Lord Byron to an Unknown Lady, 1811—1817». Ed. with Introduction and Notes by Walter Edwin Peck.» N. Y., 1930. — Это — переиздание писем, уже ранее опубликованных в чрезвычайно редком издании: «The Unpublished Letters of Lord Byron. Ed. with a Critical Essay of Poet’s Philosophy and Character. By N. S. Schultess-Young. L., 1872. Ср. ценный двухтомный библиографический труд: T. J. Wise. A. Bibliography of the Writings in Verse and Prose of G. N. G. Lord Byron, vol. II. L., 1933, p. 55—56. См. также «G. G. Byron. A selfportrait. Letters and Diaries with the letters hitherto unpublished. Ed. by Peter Quenell». L., 1950. 2 vols. См. также специальное руководство для определения и изучения автографов Байрона: «A Reference Catalogue of British and Foreign Autographs and Manuscripts», ed. by Thomas Nise, Part VII. G. G. N. Byron. L., 1898.

² Предварительное сообщение лишь о двух новонайденных рукописях Байрона (о фрагменте неизвестного стихотворного замысла и о черновике одного из стихотворений цикла «Еврейские мелодии») опубликовано нами в «Научном бюллетене Ленинградского гос. университета», 1945, № 3, стр. 40—42.

³ Извлекаем эти данные из неопубликованного чернового письма А. И. Тургенева к Томасу Муру (Лондон, 2 апреля 1829 г.), хранящегося в архиве братьев Тургеневых (ИРЛИ АН СССР), а также из находящегося здесь же неопубликованного письма А. И. Тургенева к В. А. Жуковскому из Лондона от 17 марта 1829 г. В этом письме Тургенев рассказывает о состоявшемся накануне свидании его с издателем Джоном Мёрреем: «Вчера виделся с издателем Муровой биографии Бейрона, книгопродавцем Мурраем, приятелем Бейрона. Хочет ли Вяз<емский> переводить или хотя в извлечении издать на русском биографию Мура и письма к нему и к прочим Бейрона? Автор и издатель готовы в листах доставлять мне книгу их, которой с нетерпением ожидает читающая Европа. Наш перевод не повредит расходу оригинала».

Таков был смелый план этого издательского предприятия А. И. Тургенева, о котором он уже ранее договорился с Т. Муром и теперь условился с Дж. Мёрреем.

994

В русской издательской практике тех лет появление в печати перевода одновременно с выходом в свет оригинала, ради скорейшего удовлетворения читательского любопытства, было еще новостью; Тургенев хотел попробовать ввести у нас такую практику и, вероятно, имел бы успех.

⁴ «Русский архив», 1876, № 2, стр. 471.

⁵ «Библиографический очерк гр. В. Г. Орлова, составленный внуком его, гр. В. Орловым-Давыдовым», т. I, СПб., 1878, стр. 253—256. — Архив Орлова хранится в Государственном историческом музее в Москве.

⁶ М. Бутурлин. Очерк жизни гр. Д. П. Бутурлина. — «Русский архив» 1867, № 3.

⁷ Во французском подлиннике письма несомненная описка: «C’est une lettre à Giuliani et la seule que le poète ait jamais écrit en français». Следовало, конечно, сказать: «en italien». Это письмо не издано и находится в том же собрании Г. В. Орлова (ГИМ).

⁸ Byron. Letters and Journals, vol. II, p. 436.

⁹ Ibid., vol. VI, p. 350—351. — Факсимиле письма Байрона на итальянском языке к синьору Парукка (Parucca) от 11 марта 1822 г. приложено к воспоминаниям о нем П. Гамбы: Gamba, Peter, count. A. Narrative of Lord Byron’s Last journey to Greece. L., 1825 (между страницами 209—210). — Гамба замечает при этом, что читатели, знающие итальянский язык, найдут в этом автографе Байрона лишь одну незначительную орфографическую ошибку.

¹⁰ Лоренцо Бартолини поселился во Флоренции в 1814 г. и состоял здесь профессором скульптуры в местной Академии. Известны изваянные им бюсты г-жи Сталь, Россини, Керубини и т. д. См. о нем: G. Scartabelli. Biografia di Lorenzo Bartolini. Firenze, 1852; H. Delaborde. Lorenzo Bartolini в его книге: «Etudes sur les Beaux Arts», vol. I. P., 1864, p. 233—486; P. Marmottan. Les arts en Toscane sous Napoléon. P., 1901, p. 33—43, 254—257.

¹¹ Matthews. Diary of an Invalid, p. 56; Цитата приведена в книге: Th. Moore. Byron’s Life. Letters and Journals. L., 1860, p. 555.

¹² Byron. Letters and Journals, vol. VI, p. 37 (письмо к Мёррею из Пизы от 6 марта 1822 г.).

¹³ Медвин. Записки о лорде Байроне, ч. I. СПб., 1835, стр. 5—6.

¹⁴ Byron. Letters and Journal, vol. VI, p. 117 (письмо от 23 сентября 1822 г.).

¹⁵ Op. cit., t. VI, p. 131 (письмо от 24 октября 1822 г.).

¹⁶ W. A. Shaw. The Authentic Portraits of Byron. — «The Conoisseur», 1911, august, p. 255—256. — При статье опубликованы снимок с оригинала бюста Байрона работы Бартолини в Национальной портретной галлерее в Лондоне (№ XX) и воспроизведение гравюры Генри Кольбёрна (Colburn) 1824 г., изображающей тот же бюст (№ XIX). Именно эта гравюра была воспроизведена и при издании русского перевода книги Медвина «Записки о лорде Байроне» (СПб., 1835).

¹⁷ Отметим также неясность в написании фразы: «Pregate <pregato?> il fr. <fratello? frate?> Bartolini di compiere...»; последнее слово может читаться и как compare.

¹⁸ М. Бутурлин. Записки. — «Русский архив», 1897, № 4, стр. 590—591.

¹⁹ Felice Tribolati. Lord Byron a Pisa. — «Nuova Antologia», 1874, p. 631—665.

²⁰ Byron. Letters and Journals, vol. V, №№ 954, 955, 957, 958, 962, 963, 965; vol. VI, №№ 970, 971—972, 984, 989, 992—995, 1000, 1003.

²¹ «Современник», 1849, т. XV, Смесь, стр. 221 (разрядка наша. — М. А.).

²² Эта расписка не воспроизводилась; она лишь упомянута в описании коллекции П. Л. Вакселя. — «Столица и усадьба», 1915, № 33, стр. 9—12.

²³ Титул синьора Гиджи (Ghigi), как, впрочем, и его имя (может быть Gligi — Льиджи?) написан неразборчиво: pad^re? reverendo? venerando?

²⁴ «Рукою Пушкина». М. — Л., 1935, стр. 647—648; «Летописи Гос. литературного музея», кн. I. Пушкин. М., 1936, стр. 327—352.

²⁵ П. Вяземский. Полн. собр. соч., т. II. СПб., 1884, стр. 62—66. — Первоначально напечатано в «Московском телеграфе», 1827, № 23, стр. 110—127.

²⁶ «Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским». Т. I. Пг., 1921, стр. 68.

²⁷ Там же, стр. 68. — Упоминаемый в письме Charles Dallas (1754—1824), которого Вяземский совершенно правильно называет «стариком», так как он был старше Байрона более чем на тридцать лет, — был с Байроном в приятельских отношениях и написал воспоминания о нем. О портрете Байрона 1822 г. работы американского художника Веста (W. E. West) см. «The Authentic portraits of Lord Byron», в журн. «The Conoisseur», 1911, august, p. 256—258.

²⁸ «Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским», стр. 76.

²⁹ «Остафьевский архив», т. III. СПб., 1899, стр. 199.

³⁰ Е. К. Бенкгаузен умер в Мариенбаде 28 августа 1844 г., 57 лет. — См. «Остафьевский архив», т. III (Примечания). СПб., 1908, стр. 695; ср. там же, т. IV, стр. 229. Интересно отметить, что к Е. К. Бенкгаузену был в это время близок будущий знаменитый поэт Роберт Браунинг. Ранней весной 1834 г. Браунинг, только что вступивший

995

на литературное поприще, приезжал в Петербург в должности секретаря Бенкгаузена (Mrs Sutherland Orr. Life and letters of Rob. Browning. L., 1891, p. 64—65; Francis M. Sim. Rob. Browning, the poet and the man, 1833—1846. L., 1923, p. 33—34).

³¹ Все письма Е. К. Бенкгаузена к П. А. Вяземскому написаны на французском языке и приводятся нами в переводе; они хранятся в архиве Вяземских (Центр. гос. литературный архив); изданы не были. Что же касается портретов Байрона, посланных Вяземскому из Лондона, то они встречались и в русских книжных магазинах и служили оригиналами для русских воспроизведений. Рисунок художника Зверева воспроизводит портрет Байрона, писанный Вестом. Пушкин также приобрел себе литографированный, раскрашенный акварелью портрет Байрона работы Жюльена. На обороте Пушкин написал карандашом: «12 may 1835» («Рукою Пушкина». М. — Л., 1935, стр. 345). Известен также портрет Байрона, исполненный в 1824 г. знаменитым русским акварелистом Петром Федоровичем Соколовым (1787—1848). В основу этого портрета Соколов положил зарисовку, сделанную Дж. Г. Харлоу в Италии. Однако Соколов во многом отошел от зарисовки Харлоу, внеся в свой рисунок черты, которые казались ему наиболее характерными для облика Байрона (см. И. Зильберштейн. Неизвестный портрет Байрона. — «Огонек», 1949, № 16, стр. 21). Всевозможные портреты Байрона были у нас широко распространены в двадцатые — шестидесятые годы («Русский архив», 1897, № 5, стр. 73—74; «Старина и новизна», кн. XXII. Пг., 1917, стр. 49); их дарили друзьям, нередко со стихотворными надписями. Одну из таких надписей мы находим, например, на обороте портрета Байрона, подаренного знакомцем Пушкина, второстепенным поэтом этой поры, Лукьяном Андреевичем Якубовичем (ум. 1839). Приводим эту надпись, так как она еще не воспроизводилась:

Сестре Марье Андреевне
при посылке к ней портрета Лорда Байрона

Чудесной силой песнопенья
Умеет Байрон чаровать, —
И вопль души и чувств волненья
Своим струнам передавать.
Внимай ему тоской убитый,
Кто в жизнь надежду погубил,
Кто на поблекшие ланиты
Кровавых слез поток пролил;
Внимай ему без сожаленья
Без слез, без скорби, без страстей,
Ищи в нем слов для выраженья
Ужасных мук души своей;
Но ты, как пери молодая,
Гляди на чудный лик певца,
Его судьбу воспоминая,
Жалей в нем мужа и отца.

Лукьян Якубович.

³² См. о ней в книге: Madden. The literary life and correspondence of the Countess of Blessington. L., 1855; Molloy Fitzgerald. The most gorgeous Lady Blessington. L., 1896, 2 vols.

³³ См., например, Edgar Dawson. Byron and Moore. Diss. Leipzig, 1902, p. 10—11, 13—24.

³⁴ «Московский телеграф», 1825, № 20, стр. 345.

³⁵ Пушкин. Полн. собр. соч., изд. АН СССР т. XIII. М. — Л., 1937, стр. 243.

³⁶ E. Dawson. Byron and Moore, p. 37.

³⁷ Байрон. Библиотека великих писателей. Под ред. С. А. Венгерова, т. III, СПб., 1904, стр. 524.

³⁸ Byron. Works, Poetry, vol. I, p. 373—375.

³⁹ Ibid., vol. VII, p. 225—230.

⁴⁰ Ibid., vol. VII, p. 305, 308—310. — Наиболее полное и точное описание всех изданий этой сатиры Байрона дает Th. J. Wise. A bibliography of the writings in verse and prose of G. G. N. Byron, vol. II, L., 1932, p. 19—49.

⁴¹ Байрон. Соч. Под ред. С. А. Венгерова, т. III, СПб., 1904, стр. 526.

⁴² Письмо Байрона к Дж. Мёррею от 4 февраля 1814 г. («Letters and Journals», vol. III, p. 23).

Маркиз де Кюстин в своей книге «La Russie en 1839» (Paris, 1843, t. I, p. 173—180. Козловский назван здесь К***), упоминая о совместной поездке морем с П. Б. Козловским в Петербург, приводит его рассказ о прежнем властителе одного из эстонских островов, бароне Унгерн-Штернберге, который, по словам Козловского, «мог послужить прототипом более чем для одного лишь героя лорда Байрона». «Когда кн. Козловский закончил свой рассказ, — сообщает Кюстин, —

996

все воскликнули, что барон Унгерн-Штернберг был из числа Манфредов и Лар. — „Это так и есть, — отвечал князь, не боявшийся парадоксов, — потому-то Байрон и кажется нам таким маловероятным, что он брал свои модели из действительности“» (ср. W. Dorow. Furst Kosloffsky. Leipzig, 1846, s. 132). Близость этого рассказа к сюжету «Лары» Байрона едва ли случайна.

⁴³ Broughton. Lord (John Gam Hobhouse). Recollections of a long life. L., 1909, vol. II, p. 13—14.

⁴⁴ С. Дурылин. Русские писатели у Гёте в Веймаре. — «Лит. наследство», т. 4—6, 1932, стр. 408—409. — Здесь же подробные данные об А. Г. Строганове (1795—1891). Он начал военную службу в гвардейской артиллерийской бригаде и принял участие в войнах 1812—1814 гг.; участвовал в сражениях под Дрезденом и Кульмом и вступил с русскими войсками в Париж. Время его пребывания в Венеции (между 1818—1820 гг.?) остается неизвестным. Об отце А. Г. Строганова, Г. А. Строганове, Байрон мог слышать еще в бытность свою в Испании (1809) и, вероятно, его упоминает он в «Дон Жуане» («Русский архив», 1908, № 10, стр. 294; 1899, № 8, стр. 475; «Дневник Пушкина». Под ред. Б. Л. Модзалевского. М. — Л., 1923, стр. 150—151).

⁴⁵ «Дневник В. К. Кюхельбекера». Под ред. В. Орлова и С. Хмельницкого. Л., 1929, стр. 256—258. Михаил Афанасьевич Дохтуров (сын Афанасия Афанасьевича Дохтурова и графини Варвары Федоровны Толстой) в 1837—1838 гг. Служил штаб-лекарем в Одессе и ординатором Одесской городской больницы (В. В. Руммель и В. В. Голубцов. Родословный сборник русских дворянских фамилий. СПб., 1886, т. I, стр. 243). Трелоуни (Edward-John Trelawney, 1792—1881), английский литератор, друг Байрона и Шелли.

⁴⁶ П. Вяземский. Полн. собр. соч., т. VIII. СПб., 1883, стр. 76. — Речь идет о лорде Стратфорде, будущем виконте Редклиффе (Stratford Canning, 1788—1880) и о беседе с ним в конце 1824 или начале 1825 г. в Петербурге, куда он ненадолго был назначен послом. Стратфорд цитирует письмо Байрона к Дж. Мёррею из Венеции от 6 апреля 1819 г., которое издано было лишь в 1830 г. Т. Муром.

⁴⁷ В 1838 г. П. А. Вяземский ездил в Англию и познакомился здесь с рядом писателей, в том числе с Джейн Портер; племянница ее, как это видно из записи дневника Вяземского от 28 сентября 1838 г., обещала ему «письмо к сестре лорда Байрона» (Полн. собр. соч., т. IX, стр. 178). В неизданном письме к жене от 4 октября 1838 г. Вяземский пишет: «Спасибо ей за то, что дала она мне письмо к сестре лорда Байрона, которую увижу в Лондоне, и постараюсь быть в New-Stead, любимом замке Байрона. Авось встречусь там с тенью его» (ЦГЛА, ф. № 195, ед. хр. 1551). Свидание Вяземского с Августой Ли, повидимому, не состоялось, но поездка его в Нью-Стедское аббатство была осуществлена в начале ноября того же 1838 г. Из неизданного письма Вяземского к жене от 11 ноября 1838 г. мы подробно знаем об обстоятельствах этого посещения: Вяземский хотел все видеть собственными глазами и поклониться праху поэта, который был властителем дум его юных лет. Приводим выдержки из этого любопытного документа:

«На другое утро, в 8 часов, т. е. 7-го числа, сидел я уже в паровой карете и на этот раз sans papa, ni maman, т. е. не взяв с собой ни учителя, ни нянюшки. Митрофанушка эмансипировался. Как по маслу докатился я до местечка, а там пересел в дилижанс до Ноттингама, около 130 миль от Лондона. В 9 часов вечера был в Ноттингаме, там взял chaise de poste и поскакал на свидание с тенью Байрона <...> Я знал, что писано полковнику... <В подлинном тексте письма пропуск; очевидно, Вяземский забыл имя Уайльдмена>, нынешнему владельцу New-Stead, и не боялся приехать слишком поздно. Напротив, ночной приезд, мысль, что может быть прямо попаду в комнату, где жил Байрон, все это было очень поэтически. Но подождем конца. Титулярный советник мой не дремал, и когда подъехал я к запертым воротам и кучер мой объявил сонному привратнику, что я приехал к полковнику, раздался страшный: „Not at home“ <нет дома>. Полагая, что тут какой-нибудь mistake <ошибка>, сказываю, что у меня есть письмо к полковнику, ничто не помогает, мои объяснения ничего в ясность не приводят, привратник, соскучась разговором, ругнул меня, прихлопнул окошко и пошел спать. Что тут прикажете делать? Деспотически и повелительно я еще кое-как умею управлять английским языком, скажу что мне нужно, и мне отвечают исполнением. Но конституционное управление языком вовсе не по мне: если встречу возражение, оппозицию, если нужно входить в переговоры, тут я сбиваюсь с толку и теряю голову, как Наполеон в свое стодневное царствование. Таким образом, раба божия повезли обратно в Ноттингам. По счастию, я нашел тут на другой день итальянского refugié <эмигранта>, который дает уроки на всех языках и вызвался быть и мне языком. Полковника, точно, не было, и он еще за несколько дней до извещения о моем приезде поехал куда-то с герцогом Суссекским. Хоть и жалею, что его не застал, ибо он, сказывают, очень милый человек, но, по крайней мере, я не даром съездил: видел New-Stead и в слуге полковника нашел довольно сведущего и начитанного чичероне. Он показывал мне спальню Байрона, комнату, в которой он написал две первые песни Дон-Жуана и читал их пастору-соседу. В комнатах, где жил Байрон, оставлено по возможности все, как было при нем. На стене портрет Фокса и портрет Жаксона, учителя байроновского в науке кулачной. Из окошка видны пригорки, о коих

997

Байрон говорит в своем «Сновидении» и где жила Mary Chawort, вышедшая после замуж за Musteres, который срубил деревья, воспетые Байроном. Во многих частях замок сохранил свой первобытный вид монастырский, и это смешение старины, новизны, монашеских и поэтических преданий придает ему особенную прелесть. Сад кругом мрачен и угрюм. Перед домом на лугу стоит дуб, посаженный Байроном в детстве: ему теперь сорок лет. Оттуда ездил я за четыре мили в Hucknall Torkard church; бедная деревенская церковь, в которой погребен Байрон и лежат тела его матери и девяти его предков. В книге для записывания имен посетителей — ибо в Англии везде записываются, во дворцах, в замках, в церквах, — писал я свое имя и прибавил: за себя и в память Пушкина <...> Нет сомнения, что я первый из русских поклонился праху Байрона. Бедный, думал ли он, что остатки <!> его сохранены будут в таком смиренном жилище. Mais l’Angleterre est implacable, и никогда — по крайней мере, доколе Англия то-есть, что она есть — не допустит она их занять приличное им место в Вестминстерских стенах».

⁴⁸ Речь, несомненно, идет о романе второстепенного писателя Джорджа Уокера (George Walker, 1772—1847): «Три испанца или тайны замка Монтильо» (L., 1800), переведенном также и на французский язык; в этом типичном «готическом» романе есть отдельные мотивы, напоминающие «Гяура» (1813), однако сходство это не дает никаких оснований для того вывода, к которому пришла А. Форбс.

⁴⁹ В юности Рекамье бывала в Лондоне и встречала там ряд людей, которых потом хорошо знал и Байрон. Однажды Рекамье представлен был Ричард Шеридан, создатель «Школы злословия». Один из рассказов Рекамье о Шеридане А. И. Тургенев вспомнил, читая только что вышедшую биографию Байрона, написанную Муром. Этот рассказ, комментирующий один из анекдотов, помещенных в книге Мура, Тургенев сообщил в письме к Вяземскому от 24 мая 1830 г.: «В записках Мура о Байроне найдете, что Шеридан что-то сказал Байрону о театре и Рекамье, но загадка не объяснена. Рекамье рассказала мне с прелестною простотою весь случай. В приезд ее в Лондон толпа обожателей окружила ее, но мать стерегла свое нетронутое сокровище и обороняла ее от неугомонных поклонников. Шеридан был тогда au pinacle <на вершине> парламентарной и театральной славы своей, и герцогиня Девонширская назначала ему место в своей ложе, чтобы представить его парижской красавице. Но вот беда: английский оратор не умел сказать двух слов по французски, объяснялся через переводчика с красавицей, но обвороженный ее милым лицом, схватил платок ее и спросил у переводчика как сказать For ever [навсегда]. Pour toujours, — отвечал он. Он поцеловал платок страстно и спрятал его, повторив ей слова Pour toujours. Этот анекдот пересказали, вероятно, Байрону» («Остафьевский архив», т. II, стр. 201). А. И. Тургенев имеет в виду то место в книге Т. Мура, где он приводит выдержку из дневника Байрона от 6 марта 1814 г.: «В последний четверг обедал вместе с Роджерсом, — присутствовали мадам де Сталь, Макинтош, Шеридан <...> Шеридан рассказал очень хорошую историю о себе самом и носовом платке мадам де Рекамье» (Th. Moore. Letters and Journals of Lord Byron, London, 1860, p. 229).

⁵⁰ Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским, т. I. Пг., 1921, стр. 357—358. — Тереза Гвиччьоли, действительно, вместе с братом, графом Пьетро Гамбой, провела зиму 1832/33 г. в Англии, весьма подозрительно и враждебно встреченная английским обществом; ее осудили даже за поездку на могилу Байрона близ Ньюстедтского аббатства. Книга ее воспоминаний о Байроне вышла много лет спустя на французском языке (1868), однако не оправдала возлагавшихся на нее надежд.

⁵¹ Документ хранится в Ташкентском музее. Экспертиза почерка Байрона произведена Dr. Leonardo Ovioli в 1822 г.; речь идет о том, записан ли адрес: «à Madame la Comtesse Guiccioli» рукою Байрона. См. «Известия Среднеазиатского комитета по делам музеев и охраны памятников старины, искусства и природы», вып. 1. Ташкент, 1926, стр. 265.

⁵² «Дневники В. А. Жуковского». СПб., 1903, стр. 137.

⁵³ План переселения Клэрмонт в Москву созрел уже в 1823 г., но осуществлен был не ранее конца этого или начала следующего года. Из писем, опубликованных Д. Маршаллом в биографии сводной сестры Клэрмонт, Мэри Шелли, можно составить себе довольно ясное представление об условиях, в которых Клэрмонт очутилась в Москве (J. Marshall. The Life and Letters of Mary Wollstonecraft Shelley. Vol. II, London, 1889, p. 64, 120—121, 131, 136, 142—148, 157—164, 236. О Клэрмонт см. также A. C. Gordon, Allegra. The Story of Byron and Miss Clairmont, N. Y. 1926). Клэрмонт тщательно скрывала свое прошлое и, вероятно, жила в Москве под чужим именем. В первые годы после приезда в Москву, куда она явилась не имея ни покровителей, ни друзей, ей, по-видимому, жилось тяжело; положение ее улучшилось, когда она поступила в дом просвещенной семьи Кайсаровых, где воспитывала их дочь Наталью. С 1830 г. Клэрмонт несколько раз ездила с Кайсаровыми за границу и подолгу жила там. Опасения Клэрмонт, что ее биография и родственные связи могут повредить ей, были основательны. Как только нескольким лицам в Москве стало известно, что она находится в родстве с опасным вольнодумцем В. Годвином, многие из оказывавших ей поддержку отвернулись от нее. Среди них был некий «московский профессор», преподававший в Московском университете английский язык. Повидимому, это был Томас Эванс (1785 — 1849),

998

состоявший ректором Московского университета с 1809 по 1826 г. До приезда в Россию Эванс лично знал многих выдающихся английских писателей, но, по словам его биографа, он «долго не мог примириться с Байроном, которого вместе с разными критиками обвинял в безнравственности направления» (Н. Ф. Павлов. Томас Эванс. — «Москвитянин», 1849, № 3, кн. 1, «моск. летопись», стр. 71—78). Естественно, что, придерживаясь весьма консервативного образа мыслей, Эванс ужаснулся, когда узнал о ее родстве с Годвином, тем более, если до него дошел также слух об ее отношениях к Байрону или дружбе с Шелли. Недавно опубликованные выдержки из дневника Клэрмонт, московского периода ее жизни (1824—1828), дают ряд любопытных бытовых деталей, но, к сожалению, они слишком лаконичны (R. G. Grylls. Claire Clairmont, Mother of Byron’s Allegra. London, 1939, p. 175—192). Здесь упоминается некий Захар Николаевич (Zachar Nicolaevitch); издатель принял отчество за фамилию и называет семью, в которой она жила в качестве гувернантки — «Николаевичи» (the Nicolaevitchs), с женой Марьей Ивановной и двумя детьми, Иваном и Дуней; они имели собственный дом в Москве. К этой семье был близок некий эмигрант и поэт Гамбс (Hambs), написавший поэму «Моисей», в судьбе которого Клэрмонт принимала некоторое участие; упоминается также какой-то «доктор немец» (Henkin), игравший роль домашнего врача в семье Захара Николаевича и т. д.

⁵⁴ Maggs Bros. Rare Books Prints & Autographs 109 Stand. L., W. C. Catalogue, № 268, 1911; см. здесь № 285 и приложенный снимок (plate IX).

⁵⁵ Русский перевод этого стихотворения см.: Байрон, т. I. Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1904, стр. 405.

⁵⁶ I. Nathan. Fugitive Pieces and Reminiscences of Lord Byron. L., 1829, p. 185.

⁵⁷ Karl Adolf Beutler. Über Lord Byron’s Hebrew Melodies. Leipzig, 1912, S. 150—154.

⁵⁸ «An Unpublished Hebrew Melody. By Lord Byron». — Это псевдо-байроновское стихотворение не является и подражанием «Еврейским мелодиям»: ему присущ ярко выраженный «турецко-магометанский колорит».

⁵⁹ Служба А. С. Меншикова началась в 1805 г. при русских посольствах в Берлине и Лондоне, затем он перешел в гвардейскую артиллерию, участвовал в войне с турками, в войне 1812 г., в заграничных походах. В 1817 г. Меншиков произведен был в генерал-адъютанты и сопровождал Александра I на конгрессы в Троппау, Лайбахе и Вероне. Не в эти ли годы, когда Байрон в своих сатирах клеймил «священный союз» как оплот европейской реакции, досталось Меншикову письмо английского поэта? В это время Меншиков уже хорошо знал произведения Байрона и, странствуя по Европе, вероятно немало слышал о нем из уст разнообразных свидетелей его жизни и деятельности. Стоит отметить, что и сам Меншиков прослыл не только злоязычным сатириком, но и опасным вольнодумцем. Известно, что составленный им в 1821 г. проект освобождения крестьян принят был при дворе крайне неблагосклонно, а затем столкновения его с Аракчеевым заставили его вовсе уйти в отставку. Еще Денис Давыдов говорил о Меншикове, что он «умел приспособить свой ум ко всему, но не мог сделать своего ума из разрушающего созидающим», последующие поколения отдавали должное его тонкому уму и равностороннему образованию и начитанности. Библиотека А. С. Меншикова считалась одной из лучших в Петербурге (А. Ивановский. Государственный канцлер Н. П. Румянцев. СПб., 1871, стр. 160—161).

⁶⁰ Byron. Letters and Journals, vol. IV, p. 60—61.

⁶¹ Ibid., vol. IV, p. 79; в приложении к этому тому ответ Вебстера на критику его поэмы, помещенную в «Quarterly Review» (L. J., vol. IV, p. 445).

⁶² Ibid., vol. IV, p. 60—61.

⁶³ Ibid., vol. IV, p. 99.

⁶⁴ Ibid., vol. IV, p. 254, 322.

⁶⁵ Ibid., vol. I, p. 283. — Письма Байрона к Раштону (от 21 и 25 января 1812 г. и от 24 февраля 1813 г.) напечатаны здесь же, vol. II, p. 93—94, 190—191.

⁶⁶ Ibid., vol. II, p. 177.

⁶⁷ Ibid., vol. III, p. 375—376.

⁶⁸ Дед Байрона, адмирал Джон Байрон, в 1748 г. женился на своей двоюродной сестре, Софии-Триваньон. Генри Триваньон был родным внуком ее брата. После смерти поэта Генри Триваньон сыграл роковую роль в судьбе дочери Байрона, Медоры. См.: E. C. Mayne. Byron, vol. II. L., 1912, p. 327—328.

⁶⁹ В подлиннике письма Байрон написал Cesto, т. е. Често, однако это ошибка: следует Sesto, т. е. Сесто. В одновременно написанном письме к Дж. Мёррею Байрон также упоминает это место: «Sesto или Cesto, я забыл [как оно пишется]» — L. J., vol. III, p. 375.

⁷⁰ «Lord Byron’s Correspondence chiefly with lady Melbourne, Mr. Hobhouse, the Hon. Douglas Kinnaird and P. B. Shelley». Ed. by John Murray. L., 1922, vol. II, p. 267. Ср. письмо Мэри Шелли к Байрону от июня 1823 г., где она сожалеет о его болезни и надеется, что болезнь пройдет с переменой погоды; см. «Correspondence», vol. II. Ed. by J. Murray, 1922, p. 267.