- 411 -

ДВА РАСПОРЯЖЕНИЯ НИКОЛАЯ I

Статья С. Андреева-Кривича

I

30 июня 1841 г. командиру Отдельного кавказского корпуса Е. А. Головину было послано из Петербурга строгое предписание: «Его величество, заметив, что поручик Лермантов при своем полку не находился, но был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командою, повелеть соизволил сообщить вам, милостивый государь, о подтверждении, дабы поручик Лермантов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку»¹.

Лермонтов числился в это время в Тенгинском пехотном полку. Полк этот был избран для него Николаем I еще в 1840 г., когда поэт был сослан на Кавказ. Но приехав на Кавказ, Лермонтов просил прикомандировать его к «чеченскому отряду» генерала Галафеева; эту просьбу удовлетворили и, таким образом, в назначенный ему Николаем I полк Лермонтов не поехал².

О пребывании Лермонтова в 1840 г. в «чеченском отряде» было известно в Петербурге в начале 1841 г., когда было отклонено представление кавказского начальства о награждении Лермонтова орденом Станислава 3-й степени³.

В июне 1841 г. Николаю I было доложено о представлении Головина от 5 марта, в котором испрашивалась награда для Лермонтова⁴. Из этого представления также явствовало, что Лермонтов при своем полку в 1840 г. не находился. Николай I не только отклонил ходатайство о награждении. Было также отправлено, как мы видели, строгое предписание Головину, чтобы начальство «не осмеливалось» удалять Лермонтова от службы в Тенгинском полку. Это предписание имело еще более определенное значение, чем отказ в награде. Однако истинный смысл распоряжения Николая I оказался настолько загадочным, что до последнего времени его не удавалось раскрыть.

Обычно думали, что, приказывая кавказскому начальству не отпускать Лермонтова из назначенного ему полка и не удалять его от фронтовой службы, Николай I стремился к тому, чтобы поэт, не имея возможности добиться боевых отличий, не мог быть вновь представлен к награде⁵. Однако военные планы 1841 г. вовсе не предусматривали, что Тенгинский полк останется в стороне от военных действий. И именно потому, что Николай I великолепно знал, какая роль назначается этому полку в летних и осенних операциях 1841 г., он и сделал свое распоряжение.

**
*

Когда биографы Лермонтова упоминали о расположении Тенгинского полка в 1841 г., они обычно указывали, что полк этот находился в Темир-Хан-Шуре.

- 412 -

Висковатов, передавая рассказ А. А. Краевского о том, что Лермонтову предписано было выехать из Петербурга на Кавказ в сорок восемь часов, сообщал: «Клейнмихель приказывал покинуть столицу в дважды двадцать четыре часа и ехать в полк в Шуру»⁶. То же повторяют Дюшен, Д. И. Абрамович и современные исследователи — В. А. Мануйлов, Л. П. Семенов, Б. М. Эйхенбаум, М. Ф. Николева, И. К. Ениколопов и др.⁷

Это ошибочное утверждение явилось следствием неточности самого Лермонтова. В письме к бабушке, отправленном сейчас же по приезде в Ставрополь, он сообщал: «Не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды»⁸. Лермонтов действительно направлялся из Ставрополя в Шуру, но не в полк, а в экспедиционный отряд, куда он был назначен, когда приехал в Ставрополь. Там не было еще получено категорического предписания никуда из Тенгинского полка Лермонтова не отпускать (из Петербурга оно было, как указано выше, послано 30 июня 1841 г.).

Тенгинский полк в 1841 г. находился не в Шуре. Если бы его местопребывание было известно биографам Лермонтова, тайный смысл распоряжения Николая I был бы, вероятно, раскрыт.

II

11 июня 1841 г. на рапорте исполняющего должность начальника Черноморской береговой линии генерал-майора Анрепа военному министру Чернышеву Николай I наложил резолюцию: «На все это я согласен»⁹.

В своем рапорте Анреп писал об «убыхской экспедиции». Переписка об этой экспедиции велась уже давно, но только теперь Николай I разрешил предпринять ее и согласился на все предложения Анрепа.

Что же представляли собой убыхи и чем вызван был «поиск к убыхам?»¹⁰

Убыхи — одно из племен, живших на кавказских берегах Черного моря. «Убыхи <...> составляют самое враждебное и воинственное племя во всей этой части Кавказа», — характеризует убыхов Анреп¹¹. В другом документе он пишет: «...Совершенно убежден, что от прочного покорения убыхов зависит покорение и спокойствие не только вверенной мне Линии, но всего нагорного края Кавказа от Военно-Грузинской дороги до берегов Черного моря»¹².

Николай I вслед за словами: «На все это я согласен» — написал: «Нужно сейчас же приказать полковнику Траскину <начальнику штаба войск Кавказской линии и Черноморья> направить все части Тенгинского полка, в Черномории расположенные, к Тамани, где, по сношению с генерал-адъютантом Лазаревым, посадить на суда и отвесть на присоединение к своим батальонам, куда отправиться и полковому командиру...»¹³.

Таким образом, Николай I лично распорядился, чтобы весь Тенгинский полк (в числе всех четырех действующих батальонов) был включен в состав экспедиционных войск. В одном из батальонов полка (в батальоне подполковника К. К. Данзаса, секунданта Пушкина) числился Лермонтов.

Назначив Тенгинский полк в экспедицию против убыхов, Николай I вскоре отдал приказ, чтобы Лермонтов безотлучно находился при своем полку. Следовательно, он хотел, чтобы Лермонтов непременно участвовал в этой экспедиции.

Предполагалось, что экспедиционный отряд продвинется в глубь территории убыхов. В этом, собственно говоря, и должна была заключаться задача экспедиции. Анреп в рапорте военному министру от 29 мая 1841 г. писал о необходимости проникнуть «в самое сердце враждебного края»¹⁴. О том же писал Чернышев Анрепу. «Она <экспедиция> не должна ограничиться морским берегом, но простираться елико возможно далее во внутренность земли»¹⁵.

- 413 -

ОТПУСК ОТНОШЕНИЯ ДЕЖУРНОГО ГЕНЕРАЛА ГЛАВНОГО ШТАБА П. А. КЛЕЙНМИХЕЛЯ ОТ 30 ИЮНЯ 1841 г. К КОМАНДИРУ ОТДЕЛЬНОГО КАВКАЗСКОГО КОРПУСА Е. А. ГОЛОВИНУ С ПРЕДПИСАНИЕМ НИКОЛАЯ I НЕ РАЗРЕШАТЬ ЛЕРМОНТОВУ ОТЛУЧАТЬСЯ ИЗ ТЕНГИНСКОГО ПОЛКА
В этом же документе сообщается об отклонении Николаем I ходатайства о награждении Лермонтова орденом за боевое отличие
Центральный военно-исторический архив, Москва

- 414 -

Исходным пунктом экспедиции должно было явиться укрепление Навагинское (в районе нынешнего Сочи); экспедиционные войска должны были подойти к нему со стороны укрепления Святого духа (ныне Адлер)

Однако, когда войска пришли к Навагинскому укреплению, руководство экспедиции решило операции на этом закончить. От похода в глубь территории убыхов пришлось отказаться. Почему экспедиция фактически не состоялась — станет ясно, когда мы узнаем, чего стоило войскам только подойти к Навагинскому укреплению.

По прибытии всех батальонов на сборный пункт к укреплению Святого духа, 6 августа 1841 г., в строю насчитывалось 2807 рядовых Тенгинского полка; по возвращении полка в Тамань в строю осталось 1064 чел. Из 361 унтер-офицера уцелело 140 чел.; из 66 обер-офицеров — 35. Остальные были или убиты, или умерли от ран, или находились в госпиталях¹⁶.

«Из оставшихся людей, — доносил в рапорте командир полка Хлюпин, — трудно найти 200 человек совершенно здоровых, не бывших в госпиталях или в полковом лазарете <...> Болезни, преимущественно лихорадки, до того жестоки и упорны, что возвращались и возвращаются по несколько раз, не уступая самым сильным медицинским средствам <...> Люди в полку слабые и имеют болезненный вид»¹⁷.

Практика кавказских войн мало знала военных предприятий столь губительных для войск. Историк Тенгинского полка, Д. В. Ракович, называет эту экспедицию одной «из кровопролитнейших на Кавказе». Таким образом, от движения в глубь территории убыхов пришлось отказаться потому, что это было бы самоубийством.

Тенгинскому же полку, по определению самого Николая I, в этой экспедиции назначалась самая тяжкая роль. «Его величество полагать изволит, — сообщал Чернышев Анрепу (еще до решения Николая I отправить в убыхскую экспедицию все четыре действующие батальона), — что к батальонам сим <13-й пехотной дивизии> может быть присоединена значительная часть Тенгинского полка, который, приобыкши к действиям против горцев, будет служить примером для войск 5-го корпуса, еще неопытных в тамошней войне и в первый раз вступающих в дело с самым «ожесточенным неприятелем»¹⁸.

Николай I распорядился, чтобы Лермонтова не отпускали из назначенного в «убыхскую экспедицию» Тенгинского полка. Но это не все. Кроме того, Николай I запретил кавказскому начальству по своему усмотрению назначать Лермонтова на какие-либо должности, не связанные с фронтовой службой в полку. Николай требовал, чтобы начальство не осмеливалось этого делать ни под каким предлогом. Распоряжение было отдано Николаем I в такой резкой форме, что в официальной бумаге оказалось даже невозможным воспроизвести точно слова царя. Вычеркнув собственноручно имя Лермонтова в представлении к награде, Николай I написал в резолюции: «...Велеть непременно быть на лицо во фронте, и отнюдь не сметь под каким бы ни было предлогом удалять от фронтовой службы при своем полку»¹⁹. Таким образом, Лермонтов в своем полку должен был нести именно фронтовую, а не какую-либо иную службу (например, в штабе): приказание царя заставляло его быть в строю, т. е. в случае боя непосредственно участвовать в боевых операциях.

Распоряжение Николая I было хорошо рассчитано.

III

Таковы были намерения Николая I относительно Лермонтова в 1841 г. Не были ли они иными в 1840 г., когда царь вынес окончательное решение по делу о дуэли Лермонтова с Барантом?

- 415 -

РУССКИЙ ВОЕННЫЙ ЛАГЕРЬ В СОЧИ

РУССКИЙ ФОРТ В ТУАПСЕ
Литографии Тирпенна и Байо, 1841 г. по рисункам Дж. Ст. Белля 1837—1839 гг.
Рисунки взяты из французского издания «Дневника пребывания в Черкесии в 1837, 1838 и 1839 гг.» Дж. Ст. Белля («Journal d’une résidence en Circassie pendant led années 1837, 1838 et 1839». Par James Stanislas Bell. Paris, 1841)

Автор книги — английский агент и разведчик, ведший среди черкесов агитацию, побуждая их к борьбе против России. «Русский форт в Туапсе», изображенный на рисунке, — форт Вельяминовский, подвергшийся нападению в ночь с 28 на 29 февраля 1840 г. По этому рисунку можно судить о неблагоприятном стратегическом положении форта.

- 416 -

В поступившем к Николаю I на конфирмацию деле предлагалось «выдержать» Лермонтова под арестом три месяца, а затем перевести его в один из армейских полков тем же чином²⁰. Николай I отменил решение о трехмесячном аресте и приказал ограничиться переводом поэта из гвардии в пехотный полк²¹. Таким образом царь будто бы смягчил предложенное судом наказание. Иначе, казалось бы, его решение истолковать нельзя. А между тем, оно имело еще более определенный смысл, чем данное в 1841 г. приказание запретить Лермонтову отлучаться из назначенного ему полка.

Решение Николая I о немедленном переводе Лермонтова из гвардии в пехотный полк состоялось 13 апреля 1840 г. Николай I избрал Тенгинский пехотный полк.

9 же апреля, вечером, в Петербург пришло известие о падении Михайловского укрепления. Известие было такой важности, что военный министр Чернышев сейчас же доложил о нем царю²².

Что представляло собой Михайловское укрепление и почему известие о том, что оно пало, вызвало такую тревогу?²³

Михайловское укрепление — одно из укреплений Черноморской береговой линии, учрежденной по инициативе Николая I. Начало этой линии было положено в 1837 г. Это — одно из самых нелепых военных предприятий царя. Укрепления, возведенные между Анапой и Поти, должны были, как предполагал Николай, пресечь снабжение горцев морским путем. Но вместо того, чтобы угрожать горцам, укрепления скоро сами оказались блокированными²⁴. Контрабандные суда приставали к берегу у них на виду. «Укрепления береговой линии, — пишет историк Кавказской войны, — были отрезаны от всего мира, и сношения их даже между собою сухим путем были немыслимы, вследствие отсутствия дорог и постоянных нападений горцев. Даже из-за стен укреплений нельзя было показаться, не рискуя вызвать пулю: добывание дров, пастьба скота, кошение сена, возделывание огородов и рытье могил, все оплачивалось кровью»²⁵.

Реального военного значения эта линия не могла иметь еще и потому, что гарнизоны были почти лишены возможности нести службу. Солдат одолевали болезни — малярия и цынга. Так, за девять месяцев 1839 г. из 200 рядовых и унтер-офицеров роты тенгинцев, составлявшей гарнизон форта Лазаревского, в живых осталось только 108 человек, остальные погибли от болезней²⁶. Именно здесь и в том же году умер от малярии поэт-декабрист А. И. Одоевский.

Распоряжавшиеся на Кавказе военные начальники указывали неоднократно на всю нелепость создания такого рода укреплений. Много раз говорил и писал об этом командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории Граббе²⁷. Командир Отдельного кавказского корпуса Головин в частном письме к Граббе писал: «Пожертвования, сделанные на эти бесплодные усилия, так огромны, что с ними Кавказ мог бы заметно подвинуться вперед в целом своем устройстве»²⁸.

Прошло три года со времени учреждения Черноморской береговой линии, и произошло то, чего нельзя было не предвидеть. Нелепая затея Николая I привела к ужасным последствиям.

7 февраля 1840 г. был взят Лазаревский форт. В ночь с 28 на 29 февраля пал форт Вельяминовский. В ночь с 13 на 14 марта был приступ к Головинскому укреплению и, наконец, в ночь на 22 марта взято укрепление Михайловское. Гарнизоны укреплений оборонялись героически²⁹. Почти все защитники пали в бою.

Нападение на Лазаревский форт заставило думать, что этому подвергнутся и другие укрепления. Начальник Черноморской береговой линии Раевский (предшественник Анрепа), донося Граббе о падении Лазаревского

- 417 -

форта, писал: «Взятие сего форта будет сигналом общего нападения на все укрепления»³⁰.

А. С. ТРАСКИН
Шаржированный рисунок Н. В. Майера (?), 1839 г.
Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград

После падения Вельяминовского форта обреченность остальных укреплений стала ясна³¹. Положение окончательно определилось, когда пало Михайловское укрепление.

С этим должен был согласиться и сам Николай I. Получив известие о падении укрепления, он написал в резолюции: «Крайне опасаюсь, что это не последнее еще несчастье»³².

Почти никто из защитников этих укреплений не остался в живых.

Теперь нам остается только сообщить, что в числе защищавших береговую линию войск был Тенгинский полк.

IV

Но Тенгинский полк в 1840, как и в 1841 г., оказался в особом положении.

После падения Лазаревского форта на помощь была двинута из Крыма вся 13-я дивизия. Она могла поспеть на выручку не скоро, положение же было катастрофическое; поэтому на линию были срочно двинуты расположенные поблизости Тенгинский и Навагинский полки, чтобы подкрепить защищавшие береговую линию войска³³. Ясно, в каком положении оказались эти полки.

О том, что представляла собою служба в Тенгинском полку в то время, можно судить по следующему эпизоду.

А. П. Ермолов, разгневанный на своего младшего сына, решил отправить его на Кавказ рядовым. Крутой нравом, Ермолов не останавливался перед жестокостью. В личном письме к Граббе от 4 января 1840 г., сообщая о своем решении, он писал: «Опасностей я за него не страшусь, и самая смерть излишне не огорчит меня»³⁴. Посылая сына на Кавказ, Ермолов просит Граббе: «Определи его в Тенгинский полк»³⁵.

- 418 -

В примечании к письму, сопровождавшему автобиографию, написанную в 1858 г., Ермолов сообщал: «Младший из них <сыновей> умер унтер-офицером Тенгинского полка за Кубанью»³⁶.

Любопытную характеристику положения дел на Черноморской береговой линии в 1840—1841 гг. дает М. Я. Ольшевский: «Более нежели в печальном положении находилась Черноморская береговая линия <...> Гарнизоны укреплений, расположенных по берегу моря у впадения рек Пшады, Вулана, Джубы, Туабсе, Псесуапэ, Шахе и Соче, умирали от цынги и лихорадок и гибли от пуль и шашек. Укрепления Лазаревское, Вельяминовское, Михайловское и Николаевское подверглись штурму горцев и были ими взяты; причем гарнизон Михайловского укрепления, во избежание позорного плена, взорвал себя на воздух вместе с ворвавшимся в него неприятелем. Экспедиция между Сочей и Адлером <то есть убыхская экспедиция> была неудачна и стоила нам больших потерь. Крейсирование наших судов у неприязненных нам берегов не могло быть успешно, потому что суда, из опасения крушения, скорее должны были держаться открытого моря, нежели берегов. По этой причине сношения черкесов с турками, а равно торговля людьми и провоз контрабанды попрежнему продолжались»³⁷.

Итак, 9 апреля было получено в Петербурге известие о падении Михайловского укрепления. Мы теперь знаем, что значило это известие, знаем, в каком отчаянном положении оказался Тенгинский полк. 13 апреля Николай I конфирмовал решение суда по делу о дуэли Лермонтова с Барантом и именно этот полк избрал для поэта местом службы. Одновременно он отменил постановление суда о трехмесячном аресте и велел исполнить приказ немедленно. На обложке дела он написал добавочную резолюцию: «Исполнить сегодня же»³⁸.

«Счастливого пути, господин Лермонтов», — так писал жене Николай I 12/24 июня 1840 г. об уехавшем на Кавказ Лермонтове. Весь зловещий смысл этих слов теперь становится ясным³⁹.

Получив известие о смерти Лермонтова, Николай I произнес фразу: «Собаке — собачья смерть»⁴⁰.

V

Многое теперь становится понятным.

Уезжая на Кавказ в 1840 г., Лермонтов на прощальном вечере у Карамзиных говорил В. А. Соллогубу: «Убьют меня, Владимир»⁴¹.

В письме к Александру Дюма Е. П. Ростопчина, которая одной из последних простилась с поэтом в 1841 г., когда он уезжал на Кавказ, писала: «Во время всего ужина и на прощанье Лермонтов только и говорил об ожидавшей его скорой смерти»⁴².

Ю. Ф. Самарин вспоминал о встрече с Лермонтовым в 1841 г. в Москве: «Он говорил мне о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны»⁴³.

В Пятигорске в 1841 г., еще до ссоры с Мартыновым, Лермонтов, встретившись ночью на бульваре с одним из старых своих друзей (с П. А. Гвоздевым, товарищем по юнкерской школе), говорил ему: «Чувствую — мне очень мало осталось жить»⁴⁴.

Мыслью о близкой смерти проникнуты многие лермонтовские стихотворения последнего периода.

Лермонтову было ясно, что ему грозит смертельная опасность. Военная служба оказывалась ловушкой. Поэтому он всеми силами стремился получить отставку⁴⁵. Понятно, почему Николай I так настойчиво не хотел ее давать. Но даже Николай мог оказаться вынужденным освободить

- 419 -

Лермонтова от военной службы, во всяком случае строевой. На это обстоятельство указывает глухой намек, заключенный в письме Лермонтова к С. Н. Карамзиной от 10 мая 1841 г.

Лермонтов мог получить рану, которая вообще могла сделать для него службу невозможной. В упомянутом нами письме Лермонтов, сообщая о предстоящем отъезде в экспедицию, пишет: «Пожелайте мне счастья и легкой раны — это лучшее из того, что мне можно пожелать» (V, 410)⁴⁶.

VI

Вопрос о дуэли Лермонтова с Мартыновым следует рассматривать в свете раскрытых выше обстоятельств.

Дуэль была результатом провокации. Это видно уже из того, что мысль вызвать Лермонтова пытались внушить до Мартынова Лисаневичу. Лисаневич отказался.

Когда вызов уже состоялся, о предстоящей дуэли знали в Пятигорске многие, в том числе и власти, которые не сделали, однако, попытки воспрепятствовать дуэли; иначе говоря, они не выполнили своей прямой обязанности. Были ли среди них люди, которых можно заподозрить в злостных намерениях? Такие люди были.

Николай I начал в 1840 г. свою хитрую игру, цель которой понятна. Об его отношении к Лермонтову можно судить и по фразе, которую он, не сумев во-время сдержать себя, произнес при получении известия о смерти Лермонтова.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГЕНЕРАЛ-АУДИТОРИАТА ПО ДЕЛУ О ДУЭЛИ ЛЕРМОНТОВА С БАРАНТОМ
На полях копия резолюции Николая I от 13 апреля 1840 г. о переводе Лермонтова в Тенгинский полк
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

- 420 -

Возникла ли мысль о дуэли, как о средстве расправиться с Лермонтовым, в петербургских правящих кругах, или же она родилась у тех, кто на Кавказе выполнял волю Николая I? А о замыслах царя они могли судить уже по одному только распоряжению от 13 апреля 1840 г. Но были пути для передачи и других распоряжений, о чем мы скажем ниже. Дуэль, если бы она и не завершилась смертью Лермонтова, могла послужить основанием для дальнейших репрессий. Лермонтов, например, мог быть разжалован в рядовые. Стоит вспомнить о судьбе Полежаева, чтобы понять, что это значило.

Среди военных, распоряжавшихся на Кавказе, было одно лицо, роль которого в событиях, связанных с дуэлью, давно вызывала подозрения. Нам удалось обнаружить некоторые новые материалы, проливающие свет на ряд обстоятельств. Подозрения эти вполне обоснованы. Но прежде необходимо указать на одну ошибку.

Некоторые соображения, касающиеся интересующего нас вопроса, были высказаны в последнее время Э. Г. Герштейн⁴⁷. Но мы должны заметить, что главный довод, приведенный Э. Г. Герштейн, основывается на неправильно понятой фразе и поэтому ошибочен. Дело заключается в следующем.

Начальник штаба командующего войсками Кавказской линии и Черноморья А. С. Траскин, донося Граббе 17 июля 1841 г. о происшедшей 15 июля дуэли, писал: «В заключение имею честь донести, что я, на основании приказания г. военного министра, донес о сем происшествии его сиятельству <то есть военному министру Чернышеву>». Э. Г. Герштейн полагает, что слова эти доказывают, будто существовал особый приказ Чернышева — сообщить ему немедленно, когда совершится убийство, о подготовке которого он знал⁴⁸.

Слова эти объясняются иначе.

По установленному порядку, командующий войсками Кавказской линии и Черноморья не имел права сноситься с Петербургом. Он должен был писать командиру Отдельного кавказского корпуса, которому был непосредственно подчинен, командир же корпуса писал в Петербург военному министру. Штаб командующего Кавказской линией находился в Ставрополе; командир же Отдельного кавказского корпуса местопребыванием своим имел Тифлис. Это очень замедляло ход переписки, и поэтому командующему Кавказской линией Граббе было разрешено в особо важных случаях писать непосредственно в Петербург, лишь сообщая в Тифлис о том, что донесение послано. К 1841 г. это разрешение уже существовало. О нем упоминается в черновике письма Граббе к Чернышеву от 22 августа 1838 г.⁴⁹ Именно этот приказ военного министра — в важных случаях писать непосредственно в Петербург — и имеет в виду Траскин. После слов «его сиятельству» (в вышеприведенной фразе) он пишет: «...дабы князь Чернышев известился о сем происшествии в одно время с графом Бенкендорфом, которому донес о сем штаб-офицер корпуса жандармов здесь находящийся». Траскин имеет в виду, что если бы донесение было послано через Тифлис, Чернышев получил бы его позже, чем Бенкендорф, которому донесено прямо в Петербург. Поэтому он и пользуется упомянутым нами разрешением военного министра⁵⁰.

Утверждение Э. Г. Герштейн не подверглось своевременно проверке, при которой сравнительно легко была бы установлена его несостоятельность, и поэтому оно ввело в заблуждение других исследователей. Так, И. Л. Андроников во вступительной статье к собранию избранных произведений Лермонтова пишет: «Теперь окончательно установлено, что нити убийства тянулись в Петербург, ко двору. Флигель-адъютант Траскин доносил начальству, что он послал в Петербург уведомление военному министру о смерти Лермонтова на основании распоряжения самого военного

- 421 -

министра, который хотел получить об этом сообщение одновременно с шефом жандармов Бенкендорфом. Следовательно, и шеф жандармов, и военный министр нетерпеливо дожидались в Петербурге сообщения, что Лермонтов уже уничтожен»⁵¹. То же утверждение И. Л. Андроников повторяет и во вступительной статье к собранию сочинений Лермонтова, выпущенному в 1950 г.⁵²

Траскин — именно то лицо, о котором мы говорим выше. Однако фраза из донесения от 17 июля 1841 г. не изобличает его. Но есть некоторые другие данные, которые дают возможность судить о его роли в событиях; эти данные вообще позволяют выяснить ряд важных обстоятельств, касающихся организации дуэли.

ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ СУЛАК ПОД АХАТЛИ
Литография по рисунку Г. Г. Гагарина, 1840-е гг.
Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

Прежде всего следует указать на то, что исследователей мало интересовала биография Траскина. А биография эта примечательна.

Одно из первых служебных отличий Траскина — высочайшее благоволение, выраженное ему 15 декабря 1825 г. «за примерный порядок, усердие и точность в исполнении высочайших повелений во время мятежа 14 декабря»⁵³. Таким образом Траскин находился в числе тех, кто помогал Николаю I в подавлении восстания. Эти люди впоследствии были облечены особым царским доверием. Среди них был и Траскин. Укажем некоторые факты его служебной биографии. В 1831 г. он был назначен членом комиссии о беспокойствах, возникших 22 июня на Сенной площади; 3 февраля 1833 г. — членом секретной следственной комиссии, учрежденной под председательством генерал-адъютанта графа Орлова, любимца

- 422 -

Николая I, будущего начальника III Отделения и шефа жандармов. Траскин был также членом военно-цензурного комитета; с 1834 г. он — флигель-адъютант. Служа в Военном министерстве, он состоял при военном министре Чернышеве для особых поручений и, как указывает в своих «Воспоминаниях» Г. И. Филипсон, «обратил на себя особенное внимание министра Чернышева и сделался у него необходимым человеком»⁵⁴.

П. И. Бартенев дает Траскину такую характеристику: «Один из деятельных чиновников в тогдашнем Военном министерстве, при князе А. И. Чернышеве»⁵⁵.

По свидетельству Филипсона, Траскин «испортил свою карьеру тем, что стал в обществе слишком много говорить о своем участии в делах Военного министерства и что князь Чернышев воспользовался удобным случаем с почетом удалить его от себя на Кавказ»⁵⁶.

25 декабря 1837 г. Траскин был назначен исполняющим должность начальника штаба командующего войсками Кавказской линии и Черноморья. Впрочем, особого доверия военного министра он не лишился: за ним было сохранено звание чиновника, состоящего при Чернышеве для особых поручений⁵⁷.

Траскин находился в деятельной переписке со своим родственником Павлом Александровичем Вревским, также состоявшим при Чернышеве для особых поручений (одновременно Вревский был начальником I Отделения канцелярии Военного министерства). Переписка эта была очень важной: этим путем сообщались какие-то закулисные сведения. Она сыграла большую роль в том, что между Головиным и Граббе возникли напряженные отношения.

В письме от 3 октября 1840 г. Головин, говоря о переписке Траскина с Вревским, пишет Граббе: «Путь французской корреспонденции, отзывающийся в кабинете министра, мне известен и вот где всё зло. Оно-то затмевает взаимные наши отношения и причиняет существенный вред ходу служебному»⁵⁸. Эта фраза — прямое доказательство того, что о переписке Траскина с Вревским был осведомлен военный министр Чернышев. Их переписка могла явиться удобным путем и для передачи распоряжений из Петербурга на Кавказ.

Но Траскин имел возможность сноситься с Чернышевым не только через Вревского; он писал ему непосредственно.

Хранящиеся в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина письма Траскина к Чернышеву дают чрезвычайно интересную характеристику их взаимоотношений.

В датированном 26 марта 1838 г. письме к Чернышеву (из Ставрополя) Траскин пишет: «Вы не поверите, как я ценю новое свидетельство Вашей доброты по отношению ко мне. В удалении от всего того, что нам дорого, воспоминание о начальнике, которого любишь и чтишь, есть целительный бальзам и великое утешение»⁵⁹.

В письме от 10 июля 1838 г. (из Ставрополя) Траскин писал: «Граф! Новая награда, которой государь император меня удостоил (Траскин имеет в виду награждение его орденом Станислава 2-й степени со звездой), сделала меня совершенно счастливым, счастливым тем более, что именно Вам, граф, я обязан этим свидетельством благосклонности его величества; это доказывает, что Вы сохранили мне Ваше расположение, в котором Вы мне столько раз давали возможность убедиться. Заслужить Ваше одобрение всегда было самым драгоценным моим чаянием, и одна мысль о том, что я могу его лишиться, была для меня невыносимой и совершенно обескураживающей. Разрешите же выразить Вам мою признательность, граф, и заверить Вас, что Ваша благосклонность придаст мне новые силы, чтобы удостоиться одобрения своих начальников. Поль Вревский описал мне чудесный день, который он провел в Елизаветине, и сообщил, что Вы

- 423 -

и графиня, Вы были так добры, что вспомнили обо мне. Читая его письмо, я мысленно переносился к Вам, но что бы я ни дал, чтобы быть среди Вас в действительности и насладиться счастием и благополучием семейства, которое ко мне всегда относилось с родственным расположением и которое я чту и люблю всем сердцем...»⁶⁰.

НИКОЛАЙ I
Акварель К. П. Брюллова, конец 1840-х гг.

«Что велик-то он был, это правда; но за то, кажется, достаточно вознагражден он уже тем, что гроб для него сделали в три аршина с половиной длины <...> Мудрость его выразилась <...> в том, что он целый век позволял водить себя за нос иностранным дворам и потом за свои дипломатические неудачи отдувался боками русских солдат» (Н. А. Добролюбов)

Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

В письме от 14 сентября 1838 г. Траскин упоминает о «благосклонном письме», полученном им от Чернышева. Как видно из того же письма, Чернышев спрашивал Траскина о его отношениях с Граббе⁶¹. Отвечая, Траскин давал характеристику Граббе и рассказывал о его деятельности.

Письмо от 30 января 1839 г. заканчивается словами: «Да дарует мне небо силы, чтобы заслужить постоянным усердием благодеяния государя императора и Ваше расположение, ибо твердая решимость сделать всё, что могу, чтобы достигнуть этой цели, никогда меня не покинет»⁶².

- 424 -

Отношения Траскина с Чернышевым, о которых весьма убедительно говорят приведенные нами документы, не изменились и в дальнейшем.

В 1855 г., принося благодарность Чернышеву за содействие в получении чина тайного советника (Траскин перешел из военной службы в гражданскую), Траскин говорит об «ангельской доброте» к нему князя и княгини Чернышевых⁶³.

Итак, Траскин был доверенным лицом Чернышева и, получив назначение на Кавказ, продолжал пользоваться его неизменным покровительством. Судя по приведенным нами материалам, он был готов с усердием выполнять любые поручения министра. Чернышев же никоим образом не может быть отнесен к числу лиц, расположенных к Лермонтову. Наравне с Бенкендорфом он принадлежал к избранному кругу приближенных Николая I и был прекрасно осведомлен о том, как относился к Лермонтову царь. Он участвовал в хитрой игре Николая I, механизм которой показан нами выше.

При изучении архива Граббе выясняется, что Траскин систематически приезжал в Пятигорск из Ставрополя. В письме к Граббе от 18 июня 1841 г. он пишет, что 25 июня собирается быть в Пятигорске. 25 он приезжает в Пятигорск, 28 возвращается в Ставрополь⁶⁴. Он сообщает, что врачи ему предписали шестинедельное лечение щелочными водами, и пишет, что 5 июля, для сопровождения жены Граббе, отправится к Кавказским водам. 4 июля он подтверждает, что выедет 5. До настоящего времени было известно только, что Траскин находился в Пятигорске 16 июля, уже после дуэли (дуэль состоялась 15). Теперь же становится ясным, что Траскин бывал в Пятигорске и в то время, когда дуэль подготовлялась.

Прекрасно сообразив еще в предыдущем, 1840 г., что́ значило распоряжение определить Лермонтова в Тенгинский полк, Траскин имел полную возможность быть весьма деятельным в отыскании тех средств, которые отвечали бы намерениям царя относительно поэта. Напомним, что в дни, предшествовавшие дуэли, распоряжение 1841 г., вынуждавшее Лермонтова непременно участвовать в «убыхской» экспедиции, на Кавказе еще получено не было.

Нам удалось установить, что жандармский подполковник Кувшинников, посланный из Петербурга для секретного надзора, выехал оттуда задолго до того срока, когда состоялась дуэль. В письме к Граббе от 18 апреля 1841 г. А. П. Ермолов писал из Петербурга, что Кувшинников выезжает на Кавказ⁶⁵.

Траскин, доверенное лицо Чернышева, просил Кувшинникова, эмиссара Бенкендорфа, состоять при следствии. Сохранились соответствующие документы. Приведем их здесь.

«Копия с отношения начальника штаба, корпуса жандармов
подполковнику Кувшинникову, от 16 июля № 84.

За отсутствием г. Командующего войсками, вследствие рапорта к нему пятигорского коменданта полковника Ильяшенкова, от сего числа за № 1357^м, о дуэле отставного майора Мартынова и Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова, имею честь уведомить Ваше высокоблагородие, что по поручению, на Вас возложенному, я считал бы необходимым присутствие Ваше при следствии, производимом по сему произшествию пятигорским плац-маиором подполковником Унтиловым, — почему я ныне же и предписал пятигорскому коменданту полковнику Ильяшенкову не приступать ни к каким распоряжениям по означенному произшествию без Вашего содействия.

Верно. Ф. А. Траскин»⁶⁶.

- 425 -

«Копия с предписания начальника штаба войск Кавказской линии
пятигорскому коменданту
полковнику Ильяшенкову, от 16 июля за № 83.

Получив рапорт Вашего высокоблагородия к г. Командующему войсками, от сего числа за № 1357^м, о дуэле отставного маиора Мартынова и Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова, имею честь уведомить Вас, что я вместе с сим прошу присланного сюда для секретного надзора корпуса жандармов подполковника Кувшинникова находиться при следствии производимом по сему произшествию плац-маиором подполковником Унтиловым.

Верно. Ф. А. Траскин»⁶⁷.

П. А. Висковатов, имевший возможность пользоваться свидетельствами современников Лермонтова, писал, что слухи о предстоящей дуэли широко распространились и о ней знали местные власти: «Между тем все дело держалось не в особенном секрете. О нем узнали многие, знали и власти, если не все, то добрая часть их, и, конечно, меры могли бы быть приняты энергические. Можно было арестовать молодых людей, выслать их из города к месту службы, но всего этого сделано не было»⁶⁸.

Траскин принимал энергичное участие в организации следствия о дуэли, беседовал в частном порядке с подсудимыми, подсказывал им, как вести себя, оберегал Мартынова. Это видно хотя бы из следующего факта.

Военная молодежь, жившая в то время в Пятигорске, относилась к Мартынову с негодованием. «Были горячие головы, — пишет Висковатов, — которые выражали желание мстить за убийство и вызвать Мартынова»⁶⁹. Чтобы предотвратить возможные выпады против Мартынова, Траскин поспешил удалить из Пятигорска многих молодых военных. Висковатов пишет: «Возбуждение вызвало затем и усиленную высылку молодежи из Пятигорска, по распоряжению начальника штаба Траскина»⁷⁰.

В одном из писем Траскина заключена очень важная фраза, свидетельствующая о его уверенности, что Петербург сам решит вопрос о наказании Мартынова. Как известно, Николай I подверг Мартынова наказанию чрезвычайно легкому⁷¹. «Расследование по делу о дуэли закончено, — писал Траскин в письме от 3 августа из Кисловодска, — и, так как Мартынов в отставке, дело перешло в Окружной суд, и мне дадут только выписку из следствия, касающуюся Глебова⁷², которую надо будет послать великому князю Михаилу, потому что он <Глебов> гвардеец. Впрочем, я думаю, что прежде чем всё это примет юридический ход, из Петербурга прибудет распоряжение, которое решит участь этих господ» (разрядка наша. — А.-К.)⁷³.

Еще один любопытный факт. Письма Траскина нумерованы. Однако писем №№ 15, 16, 17 недостает. Они исчезли из переписки, вероятно, не случайно. Письмо 14-е датировано 4 июля, 18-е — 21 июля. Дуэль состоялась 15 июля.

Таким образом, недостает именно тех трех писем, которые должны были содержать известия о дуэли и о ее исходе.

Были ли они изъяты с целью публикации? Уничтожены они или только скрыты? Кто изымал их и какими соображениями руководствовался? Во всяком случае, эти письма представляли какой-то особый интерес, что и явилось причиной их исчезновения⁷⁴.

Привлеченные нами материалы дают возможность уяснить некоторые обстоятельства, относящиеся к организации этой явно провокационной дуэли.

- 426 -

«Нет никакого сомнения, — пишет Висковатов, — что г. Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей. Полагали, что „обуздание“ тем или другим способом „неудобного“ юноши-писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятелях характера графа Бенкендорфа»⁷⁵.

Лермонтова постигла та же судьба, что и Пушкина, Одоевского, Бестужева-Марлинского, Полежаева, которых царь травил с присущей ему маниакальной последовательностью. Осуществляя свои замыслы в отношении Лермонтова, он хорошо определил свою цель. Весть о смерти Лермонтова была именно тем известием, которого ждал с Кавказа Николай I.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Центральный Государственный Военно-Исторический Архив (ЦГВИА) в Москве, ф. 395, оп. 147/455, д. 223, ч. II, л. 12 об. См. также: П. Щеголев. Книга о Лермонтове. Вып. II. М., 1929, стр. 125—126.

² Лермонтов приехал в Ставрополь 10 июня 1840 г. Летом и осенью он принимал участие в экспедиции ген. Галафеева. По окончании боевых действий Лермонтов, в конце декабря, прибыл в Тенгинский полк. 6 января, судя по воспоминаниям А. И. Дельвига (см. П. Щеголев. Ук. соч., стр. 131), он был в Ставрополе, а 14 января получил отпускной билет. К тому времени, когда Лермонтов прибыл в Тенгинский полк, боевые операции полка были закончены.

³ См. П. Щеголев. Ук. соч. стр. 99—100 — выписка из доклада Инспекторского департамента от 4 февраля 1841 г.

⁴ Там же, стр. 125—126.

⁵ См. П. Висковатов. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1891, стр. 377; А. Скабичевский. М. Ю. Лермонтов. 1912, стр. 74; В. Мануйлов. Лермонтов. (Жизнь и творчество). Л., 1939, стр. 101; Е. Яковкина. По лермонтовским местам. Ворошиловск, 1938, стр. 54; И. Ениколопов. Лермонтов на Кавказе. Тбилиси, 1940, стр. 71.

⁶ П. Висковатов. Ук. соч., стр. 376.

⁷ Е. Duchesne. Michel Iourièvitch Lermontov, sa vie et ses oeuvres. P., 1910, p. 74; Д. Абрамович. М. Ю. Лермонтов. (Материалы для биографии и литературной характеристики). — Полн. собр. соч. Лермонтова, т. V, СПб., изд. Акад. Наук, 1913, стр. CXII; В. Мануйлов. Хронологическая канва. — Полн. собр. соч. Лермонтова. М. — Л., 1937, т. V, стр. 624; Л. Семенов. Лермонтов на Кавказе. Пятигорск, 1939, стр. 201; Б. Эйхенбаум. М. Ю. Лермонтов. — Полн. собр. соч. Лермонтова, т. I. Л., Гослитиздат, 1939, стр. XLVII; М. Николева. М. Лермонтов. Пятигорск, 1940, стр. 126; И. Ениколопов. Ук. соч., стр. 75.

⁸ М. Лермонтов. Полн. собр. соч. в пяти томах. Редакция текста и комментарии Б. М. Эйхенбаума. 1937, т. V, стр. 409.

⁹ ЦГВИА, фонд — Военно-ученый архив (в дальнейшем сокращенно: ВУА), д. 6433, л. 80 — собственноручная резолюция Николая I.

¹⁰ Там же, л. 101 об.

¹¹ Там же, л. 84 об.

¹² Там же, д. № 6470, л. 27. Приводится также в «Истор. сборнике», 1935, № 4, стр. 162.

¹³ ЦГВИА, ВУА, д. 6433, л. 80 — собственноручная резолюция Николая I. — Приказание военного министра о сборе действующих батальонов Тенгинского полка на Черноморской береговой линии было послано Траскину 14 июня (там же, л. 110).

¹⁴ Там же, л. 81.

¹⁵ Там же, л. 25 — отношение от 23 апреля 1841 г., № 375.

¹⁶ См. Д. Ракович. Тенгинский полк на Кавказе. Тифлис, 1900, стр. 277.

¹⁷ Там же, стр. 276. — Ракович пишет: «Конечно, рапорт Хлюпина произвел сильное впечатление; приведенные цифры красноречиво говорили о расстроенном положении полка, почему было велено в продолжение зимы не трогать с места ни одной роты тенгинцев» (стр. 277). Убыхская экспедиция подробно описана ее участником М. Ф. Федоровым (См. М. Федоров. Походные записки на Кавказе с 1835 по 1842 год. — «Кавказский сборник», т. III, Тифлис, 1879, стр. 205—216).

- 427 -

¹⁸ ЦГВИА, ВУА, д. 6433, лл. 21—22 — копия отношения военного министра Чернышева исправляющему должность начальника Черноморской береговой линии Анрепу, от 23 апреля 1841 г., № 375.

¹⁹ ЦГВИА, ф. 395, оп. 147/455, д. 223, ч. I, л. 74 — собственноручная резолюция Николая I.

²⁰ См. П. Щеголев. Ук. соч., стр. 58.

²¹ См. там же, стр. 58. — Распорядившись отправить Лермонтова в пехотный полк, Николай I наложил добавочную резолюцию: «Исполнить сегодня же». Хотя из этой резолюции было совершенно ясно, что арест (который должен был задержать Лермонтова в Петербурге на 3 месяца) отменяется, к Николаю все-таки обратились за разъяснением. Он ответил, что «переводом Лермонтова в Тенгинский полк желает ограничить наказание» (см. Полн. собр. соч. Лермонтова, т. V, 1937, стр. 614).

²² «Донесение Вашего превосходительства от 30 марта за № 527, отравленное из Ставрополя с нарочным курьером, получено мною 9 апреля вечером и в то же время доведено до сведения государя императора» (ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. II, л. 79 — копия с предписания Чернышева командующему на Кавказской линии и в Черномории Граббе от 11 апреля 1840 г.). Донесение Граббе от 30 марта 1840 г. за № 527, упоминаемое Чернышевым, находится в первой части этого же дела (лл. 286—293). Оно содержит сообщение о том, что Михайловское укрепление пало.

²³ «Ужасно!» — написал Николай I на рапорте Раевского, в котором сообщалось о взятии Михайловского укрепления (ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. II, л. 1, собственноручная резолюция Николая I). Рапорт Раевского был получен в Петербурге вслед за рапортом Граббе — 11 апреля 1840 г.

²⁴ См. Д. Ракович. Ук. соч., стр. 196.

²⁵ «Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II (1825—1864)». Составил генерал-лейтенант Н. Ф. Дубровин. СПб., 1896, стр. 132.

²⁶ См. Д. Ракович. Ук. соч., стр. 198. — Ракович пишет (имея в виду все укрепления): «Случалось, что девять десятых числа солдат лежали больными и некому было занимать крепостные караулы» (стр. 198).

²⁷ Донося о падении Михайловского укрепления, Граббе писал: «Если четыре роты пехоты, значительное число орудий артиллерии, примерная храбрость и распорядительность начальников и самая упорная и мужественная защита не могли спасти укрепления, то ясно, что слабость береговой линии находится в самых основных началах ее устройства и что прежде всего должно думать об изменении этих начал» (ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. I, л. 291). За «дерзкую» мысль Граббе получил от царя нагоняй. В своей резолюции Николай отметил, что Граббе следует «постоянной своей мысли о бесполезности прибрежной линии». «Всё это отходит вновь от предпринятой системы и клонится к уничтожению всего сделанного с толикою тратою людей, способов и времени, вовсе не приводя к положительной цели» (ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. I, л. 279). Немного раньше Николай I еще более резко отклонял попытки доказывать ему бесполезность и даже вредность существования Черноморской береговой линии (см. «Акты, собранные Кавказской археографической комиссией», т. IX, Тифлис, 1884, стр. 244—247. Ср. также: М. Федоров. Ук. соч., стр. 98—99, 129—130, 131, 184—185).

²⁸ ЦГВИА, ф. 62, д. 24, л. 95 — письмо Головина к Граббе от 18 февраля 1840 г. из Петербурга.

Обстоятельная характеристика положения на Черноморской береговой линии дается Раковичем (ук. соч., стр. 189—235).

²⁹ Оборона Михайловского укрепления — один из героических эпизодов в истории русской армии. Чтобы избежать плена, командованием было решено взорвать укрепление вместе с ворвавшимся в него врагом. Взорвал пороховой погреб заранее вызвавшийся на это рядовой Тенгинского полка Архип Осипов, имя которого впоследствии было внесено на вечные времена в списки Тенгинского полка. Возникшее в районе Михайловского укрепления поселение было названо Архипосиповским. Подвиг Осипова описан в романе советского писателя С. Н. Голубова «Солдатская слава».

³⁰ ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. I, л. 6 — рапорт Раевского Граббе от 16 февраля 1840 г.

³¹ «Теперь <после падения Вельяминовского укрепления> не было сомнения, что неприятель этим не ограничится и попытается овладеть также остальными нашими прибрежными пунктами» (Д. Ракович. Ук. соч., стр. 205).

³² ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. I, л. 281 — собственноручная резолюция Николая I.

³³ См. Д. Ракович. Ук. соч., стр. 205—206. — На Черноморской береговой линии сосредоточились в марте 1840 г. три батальона Тенгинского полка, четвертый же батальон, который было предположено тоже отправить на линию (предписание Грабе Раевскому от 20 марта 1840 г. — ЦГВИА, ВУА, д. 6408, ч. I, л. 265), был, по распоряжению Граббе, задержан в Черномории (там же, л. 303 — предписание Раевскому от 28 марта). Батальон оказался едва ли не в еще более тяжелом положении. Вот что пишет об этом Ракович: «Болезненность людей 4-го батальона главным образом проистекала от изнурения. По окончании экспедиции прошлого года, 4-й батальон сделал уже четыре похода за Кубань к Абинскому укреплению и один форсированным маршем

- 428 -

к Анапе. Все эти передвижения происходили в самое ненастное время года, по глубоким снегам, во время сильных ветров, вьюг и метелей, что, естественно, привело людей в изнурение и наполовину уложило в лазареты. Командир полка убедительно просил хотя теперь дать отдых 4-му батальону, но генерал Завадовский ответил, что „по нынешним обстоятельствам он никак не может сделать этого“ <...>. 4-й батальон изнемогал от беспрерывных передвижений, поспевая всюду к угрожающим пунктам» (стр. 210).

³⁴ ЦГВИА, ф. 62, д. 15, л. 13 — письмо от 4 января 1840 г.

³⁵ Там же, л. 23 — письмо от 17 февраля 1841 г.

³⁶ «Русский библиофил», 1911, № 4, прилож., стр. 7.

³⁷ М. Ольшевский. Кавказ с 1841 по 1866 год. — «Русская старина», 1893, № 6, стр. 579—580.

³⁸ П. Щеголев. Ук. соч., вып. II, стр. 54.

³⁹ На русском языке письмо впервые опубликовано Е. В. Тарле в журнале «Дела и дни», 1921, кн. 2, стр. 189. — Любопытна характеристика, которую дает в этом же письме Николай I «Герою нашего времени»: «Я прочел Героя до конца и нахожу вторую часть отвратительною, вполне достойною быть в моде. Это тоже преувеличенное изображение презренных характеров, которое находим в нынешних иностранных романах. Такие романы портят нравы и портят характер. Потому что, хотя подобную вещь читаешь с досадой, все же она оставляет тягостное впечатление, ибо в конце концов привыкаешь думать, что свет состоит только из таких индивидуумов, у которых кажущиеся наилучшие поступки проистекают из отвратительных и ложных побуждений. Что должно явиться последствием? Презрение или ненависть к человечеству. Но это ли цель нашего пребывания на земле? Ведь и без того есть наклонность стать ипохондриком или мизантропом, зачем же поощряют или развивают подобными изображениями эти наклонности! Итак, я повторяю, что, по моему убеждению, это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора».

⁴⁰ Некоторые авторы сомневались, произнес ли Николай I эту фразу. Что Николай выразился именно так, утверждали П. П. Вяземский («Русский архив», 1887, № 9, стр. 142) и П. И. Бартенев («Русский архив», 1911, № 9, стр. 160; Бартенев пишет со слов княгини М. В. Воронцовой). А. И. Васильчиков («Русский архив», 1872, № 1, стб. 209) и Н. И. Лорер («Записки декабриста Н. И. Лорера». М., 1931, стр. 264; при первой публикации «Записок» в «Русском архиве» 1874 г. это место было изъято из цензурных соображений) передают эту фразу несколько иначе: «Туда ему и дорога». Сомнение в подлинности этой фразы высказано П. Висковатовым (ук. соч., стр. 443) и П. Бартеневым (пример, к «Запискам» Лорера — см. изд. 1931 г., стр. 264). Бартенев же в 1891 г. опубликовал слышанный им от Н. Н. Вельяминова рассказ о том, что Николай I, получив известие о смерти Лермонтова, сказал: «Получено с Кавказа горестное известие. Лермонтов убит на дуэли. Жаль его! Это поэт, подававший великие надежды» («Русский архив», 1891, № 7, стр. 402).

Видимо, Бартенев был прав и тогда, когда сообщал, что Николай I сказал: «Собаке — собачья смерть», и тогда, когда говорил, что Николай I выразил сожаление по поводу смерти Лермонтова. Дело в том, что Николай произнес две фразы, о чем пишет сам же Бартенев в 1911 г.: «Государь, по окончании литургии, войдя во внутренние покои дворца кушать чай со своими, громко сказал: „Получено известие, что Лермонтов убит на поединке, — собаке — собачья смерть!“ Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна Веймарская, эта жемчужина семьи (la perle de la famille, как называл ее граф С. Р. Воронцов), вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором. Государь внял сестре своей (на десять лет его старше) и пошедши назад в комнату перед церковью, где еще оставались бывшие у богослужения лица, сказал: „Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит“» («Русский архив», 1911, № 9, стр. 160). Именно эту вторую фразу и слыхал Вельяминов (в его передаче она звучит несколько иначе, но смысл тот же), со слов которого делал свое сообщение Бартенев в 1891 г., тогда еще не знавший того, что Николаем были сказаны две фразы. Примечание же к «Запискам» Лорера Бартенев сделал еще задолго до своих публикаций (до 1874 г.; см. изд. «Записок» 1931 г., стр. 43), да и оно выражает не отрицание, а всего только сомнение («Кому это известно?» — замечает Бартенев по поводу приведенных Лорером слов: «Туда ему и дорога»).

Итак, самому же Бартеневу, в конце концов, стало ясно, что Николай I фразу: «Собаке — собачья смерть» произнес.

П. Висковатов, отрицая этот факт, ссылается на слова А. И. Философова, которые ему, Висковатову, были переданы А. П. Шан-Гиреем. Философов же говорит о том, как вел себя Николай I непосредственно в момент получения известия («Известие пришло в присутствии дежурного флигель-адъютанта Ал. Ил. Философова», — пишет Висковатов); свою же фразу Николай I, как мы теперь знаем, произнес несколько позже, войдя в комнату, где собрались к утреннему чаю члены семьи. Таким образом, Философов говорит о совсем другом моменте, когда Николай I интересующей нас фразы и в самом деле не произносил.

Итак, после критического рассмотрения свидетельств и сопоставления их между собою, становится ясным, что Николай I, получив известие о смерти Лермонтова, действительно сказал: «Собаке — собачья смерть» (или же: «Туда ему и дорога»).

- 429 -

⁴¹ В. Соллогуб. Воспоминания. М. — Л., 1931, стр. 402.

⁴² A. Dumas. Le Caucase. Nouvelles impressions de voyage, t. II. P., 1859, p. 260.

⁴³ В. Бильбасов. Самарин Гагарину о Лермонтове. — «Новое слово», 1894, № 2, стр. 47.

⁴⁴ А. Меринский. Воспоминание о Лермонтове. — «Атеней», 1858, ч. VI, стр. 304.

⁴⁵ Мысль об отставке не покидала Лермонтова во все время его пребывания на Кавказе в 1840 г. 28 июня 1840 г., вскоре по приезде на Кавказ, он писал бабушке: «То, что Вы мне пишете о словах г. Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует, а чего мне здесь еще ждать? Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам» (V, 405).

Приезд Лермонтова в Петербург в начале 1841 г. был вызван хлопотами об отставке. Отставки ему не дали, а дали отпуск (там же, стр. 407; также П. Висковатов. Ук. соч., стр. 373). Приехав в 1841 г. в Петербург, Лермонтов принял все меры для получения отставки, но успеха не добился. Готовясь в 1841 г. к отъезду на Кавказ, Лермонтов сообщал Д. С. Бибикову из Петербурга: «Отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку» (V, 408).

В мае 1841 г. Лермонтов писал бабушке из Ставрополя: «Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение, и я могу выйти в отставку» (V, 409).

⁴⁶ Любопытно сравнить то, что Лермонтов пишет в 1841 г. в очерке «Кавказец»: «...Ему <офицеру-кавказцу> хочется домой, и если он не ранен, то поступает иногда таким образом: во время перестрелки кладет голову за камень, а ноги выставляет на пенсион; это выражение там освящено обычаем. Благодетельная пуля попадает в ногу, и он счастлив. Отставка с пенсионом выходит...» (V, 324).

⁴⁷ См. статьи Э. Герштейн: «Подлая расправа» — в «Известиях», 1939, № 238, от 14 октября; «Отклики современников на смерть Лермонтова» — в сб. «М. Ю. Лермонтов», изд. Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина (М., 1939, стр. 64—69); «К вопросу о дуэли Лермонтова» — в альманахе «Год XXII» (альманах шестнадцатый). М., 1939, стр. 493—508.

⁴⁸ «Год XXII». М., 1939, стр. 495, 504.

⁴⁹ ЦГВИА, ф. 62, д. 76, л. 42; ср. П. Щеголев. Ук. соч., вып. II, стр. 130.

⁵⁰ Текст донесения Траскина см. в сб. «М. Ю. Лермонтов», М., 1939, стр. 31.

⁵¹ М. Лермонтов. Избр. произведения. М., 1949, стр. 20.

⁵² М. Лермонтов. Собр. соч. в шести томах, т. I. М., 1950, стр. 30.

⁵³ Н. Затворницкий. Указатель биографических сведений, архивных и литературных материалов, касающихся чинов общего состава по канцелярии Военного министерства с 1802 по 1902 г. включительно. СПб., 1909, стр. 906.

⁵⁴ Г. Филипсон. Воспоминания. — «Русский архив», 1883, № 6, стр. 258.

⁵⁵ «Русский архив», 1888, кн. II, прилож. «Из записной книжки гр. П. Х. Граббе», стр. 122.

⁵⁶ Г. Филипсон. Ук. соч., стр. 258. — Служивший под начальством Траскина М. Я. Ольшевский так характеризует Траскина в своих «Записках»: «Горько мне было, что мои мечты и фантазии, с которыми я ехал на Кавказ, на первом шагу не осуществились и что, вместо боевой жизни, пришлось попрежнему сидеть над бумагами. Но может быть грусть моя и не была бы столь велика, если бы ближайшие мои начальники, с которыми мне приходилось делить мои служебные занятия, были другие, более доступные и с теплой душой, лица. Старший из них, не оставивший по себе хорошей памяти впоследствии и по гражданской администрации, был надменен, горд, ленив, нетерпелив. Кроме природной гордости, флигель-адъютант Александр Семенович Траскин кичился родством, хотя отдаленным, с одним из владык мира сего. Леность его происходила от непомерной толстоты, которая в особенности для него была тяжела во время лета, когда нетерпеливость его в докладах доходила до отвращения. Любя вообще хорошо пожить, а в особенности поесть (но только не с своими подчиненными), на что собственные средства были недостаточны, несмотря на это, он умел проживать более, нежели получал» (М. Ольшевский. Ук. соч., стр. 577).

⁵⁷ См. «Архив Раевских», т. II. СПб., 1909, стр. 398. — В черновике письма Грабе к Чернышеву от 22 августа 1838 г. есть указание на то, что Чернышев особо аттестовал Траскина Граббе (Граббе был назначен командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории после Траскина, 10 апреля 1838 г. — см. «Русский архив», 1888, кн. II, прилож., стр. 101). В этом документе есть следующая фраза: «Отправляя меня, Вам угодно было поручить моему вниманию исправляющего должность начальника штаба вверенных мне войск Ф. А. <флигель-адъютанта> полковника Траскина» (ЦГВИА, ф. 62, архив П. Х. Граббе, д. 76, л. 42). О том, в какой мере Чернышев считался с мнениями Траскина, свидетельствует следующий факт. Головин в письме к Граббе от 3 октября 1840 г. (из Тифлиса), входя в подробности возникших между ним и Граббе недоразумений, пишет, что «предписание, полученное мною <…> от военного министра и где я подвергался упрекам незаслуженным, почти слово в слово повторяет те же самые фразы, которые помещены были в письмах Траскина к ген. Коцебу (начальник штаба Головина). В них не только искажен смысл бумаг моих, но

- 430 -

и самые события представляются в превратном виде, мне в пререкание» (там же, д. 24, л. 136).

⁵⁸ ЦГВИА, ф. 62, д. 24, л. 136.

⁵⁹ Отдел рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Архив Барятинского / III, папка 26/35. Подлин. на франц. яз.

⁶⁰ Там же. Подлин. на франц. яз.

⁶¹ Там же, папка 19/18. Подлин. на франц. яз.

⁶² Там же. Подлин. на франц. яз.

⁶³ Там же. Подлин. на франц. яз.

⁶⁴ ЦГВИА, ф. 62, д. 25, лл. 61, 63, 65.

⁶⁵ Там же, д. 15, л. 29.

⁶⁶ В. Нечаева. Суд над убийцами Лермонтова («Дело штаба Отдельного кавказского корпуса» и показания Н. С. Мартынова). — Сб. «М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы». М., 1939, стр. 32.

⁶⁷ Там же, стр. 32.

⁶⁸ П. Висковатов. Ук. соч., стр. 418.

⁶⁹ Там же, стр. 435.

⁷⁰ Там же.

⁷¹ Три месяца ареста на гауптвахте и церковное покаяние. В представленном в Петербург «мнении» Головин, уже знавший о том, что в столице к Мартынову относятся благосклонно, все же предлагал лишить его чина, ордена и определить в рядовые до отличной выслуги (сб. «М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы», стр. 45 и 49).

⁷² Ср. «Лермонтов. Временник государственного музея „Домик Лермонтова“», I, Пятигорск, 1947, стр. 7, 12, 19, 20.

⁷³ ЦГВИА, ф. 62, д. 25, л. 71. («L’enquête sur le duel est finie et comme Мартынов est hors de service l’affaire a passé в Окружной суд et on me donnera seulement une выписка из следствия concernant Gleboff, qu’il faudra envoyer au Grand Duc Michel puisqu’il est du Corps de la Garde. — Du reste je pense qu’avant que tout cela prendra une marche légale, il arrivera de Pétersbourg un ordre qui décidera du sort de ces messieurs»).

⁷⁴ Архив П. Х. Граббе передан в центральное архивохранилище 9 марта 1919 г. — ЦГВИА, ф. 62, инв. оп., л. 1.

⁷⁵ П. Висковатов. Ук. соч., стр. 418—419.