- 243 -

ПУШКИН
В ДНЕВНИКЕ К. С. СЕРБИНОВИЧА

Публикация В. Нечаевой

Если представить себе Молчалина, прошедшего школу у иезуитов и снискавшего себе покровительство не у Фамусова, а среди приближенных Николая I и высшей политической полиции в годы после разгрома декабрьского восстания, то облик такого Молчалина будет вполне соответствовать образу Константина Степановича Сербиновича¹.

Он был сыном мелкого чиновника, вырос и учился в Полоцке. Биограф Мицкевича (Мицкевич был на два года моложе Сербиновича) так охарактеризовал этот центр иезуитской пропаганды: «В Литве очагом либерализма служил Виленский университет, тогда как клерикальная реакция свила себе крепкое гнездо в Полоцкой иезуитской академии»². К. С. Сербинович был православным, но учился в иезуитской коллегии, у «отцов-пиаров», которых много раз вспоминал в своем дневнике. Прекрасное знание латинского, греческого, польского языков, а также духовной католической литературы и литературы по истории Литвы и Польши, приобретенное Сербиновичем в Полоцке, сыграло большую роль в его дальнейшей карьере. Но еще больше содействовали ей те основы поведения, которые он твердо усвоил от своих наставников. В его дневнике, среди записей ханжеского морально-религиозного содержания неоднократно встречаются наставления самому себе, вроде следующего: «Разговор. Ни о ком худо не говорить — избегать философских и богословских споров, равно и политических — оные могут навлечь великую неприязнь от людей, разнящихся с нами мнением; сверх того неблагонамеренные могут каждый политический разговор перетолковать худо. Лучше стараться говорить о вещах обыкновенных — о происшествиях, кои никого не задевают, о учености вообще и о словесности — только и в последней лучше наперед спрашивать, как что кому нравится, словом: выведать мысли и мнения и потом уже объяснять свое»³.

Сербинович неуклонно следовал этому правилу поведения, судя по следующей характеристике М. П. Погодина: «Наружность Сербиновича и вообще обращение носило следы Полоцкого иезуитского воспитания, которое и помогало ему держаться при всех начальниках, самых противоположных. Умеренность и осторожность, исправность и благоразумие — его достоинства <...> Резких суждений, порицаний ни лиц, ни вещей от него нельзя было услышать»⁴.

К тому же выводу приводит изучение его дневника за десятилетие с 1820 по 1830 г.: и бумаге не поверял он «резких суждений» и тут был сугубо осторожен. В самодельные тетради, сшитые из осьмушек толстой, грубой бумаги, мельчайшим почерком, он каждый вечер записывал события дня, записывал лаконично, ставя вместо имен одни инициалы, не позволяя себе никаких распространенных повествований. Но во всем сообщенном он был чрезвычайно точен и часто отвратительно педантичен в записях, касавшихся его ежедневного быта. Не ограничиваясь дневником, он вел

- 244 -

еще записи в разграфленных таблицах, в которых по многим графам разносил сведения о погоде, встречах, здоровье, настроении, событиях личных и общественных, о занятиях и развлечениях и т. п.

Несмотря на чрезвычайно лаконичный и осторожный характер записей Сербиновича, на их однообразие и загроможденность мельчайшими бытовыми и хозяйственными подробностями, всё же многие сообщаемые им сведения представляют большую ценность и для историков и для историков литературы. Случай ввел этого маленького иезуита-Молчалина в круг людей, имена которых связаны с политической и культурной историей России. Будучи первоначально совершенно ничтожным винтиком в бюрократической машине николаевской империи, он по роду своей службы все время находился вблизи от ее главных двигателей. Вечером, скупыми словами он регистрировал в дневнике свои встречи, темы слышанных разговоров, события, привлекавшие общее внимание и интерес. Но свое отношение и к событиям и к людям, о которых он писал, он проявлял лишь в исключительных случаях.

С деятелями русской литературы Сербиновича связал его первый «благодетель» — Карамзин. Карамзину он был обязан началом своего преуспевания. Приехав из Полоцка в Петербург, он в 1818 г. поступил без жалованья на службу в Иностранную коллегию. В том же году он был привлечен к переводу на французский язык «Истории государства Российского», стал известен Карамзину и скоро сделался для него незаменимым человеком. Вяземский назвал его «чиновником, так сказать, по особым поручениям историческим» при Карамзине⁵. Но Сербинович не только раздобывал для Карамзина нужные исторические источники, выписывал, сравнивал и т. д. Он оказывал ему десятки других услуг: отыскивал учителей и дворников, сам занимался с детьми, развлекал барышень-дочерей, исполнял десятки денежных и бытовых поручений. Ухаживать за «благодетелем» входило в программу его поведения. В дневнике он записал следующее наставление себе: «Благодетели. К благодетелям быть благодарну даже и в малейших вещах. Усердствуй им — трудись для них, еще больше нежели для себя»⁶.

Труд Сербиновича окупался сторицей. У Карамзиных, сидя за обеденным столом, где-нибудь рядом с гувернерами и детьми, он слышал беседы Сперанского, Жуковского, Вяземского, братьев Тургеневых и многих других лиц, имена которых вошли в историю этого десятилетия.

Литература особенно интересовала Сербиновича: он сам в эти годы кропал стишки, что-то начинал прозой и очень внимательно следил за журналами и литературными новинками. Он начал бывать у известных писателей — Жуковского, Козлова и других, сперва по поручениям, а потом и как приглашенный гость.

Карамзин свел Сербиновича с его вторым «благодетелем» А. И. Тургеневым. Последний был правой рукой министра просвещения и духовных дел кн. А. Н. Голицына в его борьбе с иезуитами. Весной 1820 г. иезуиты были изгнаны из России и их полоцкое гнездо было уничтожено. В этот момент А. И. Тургеневу был чрезвычайно нужен такой чиновник, как Сербинович, который прекрасно знал и прошлое и современное положение иезуитов, легко мог разобраться в их архивах и библиотеках. Сербинович перешел в министерство Голицына и под руководством Тургенева помогал разоблачению деятельности своих бывших учителей. Уже в это время наметилась его двойственная предательская позиция. Помогая на службе обличению иезуитов, он встречался дома с приезжавшими в Петербург «отцами-пиарами», посещал костелы и т. д.

Когда весной 1824 г. министерство Голицына пало и А. И. Тургенев должен был уйти в отставку, Сербинович (после нескольких недель волнений) оказался в выигрыше от происшедшей перемены. Он чрезвычайно

- 245 -

быстро стал совершенно незаменим для нового министра, А. С. Шишкова, при котором занял пост чиновника особых поручений. Он ежедневно обедал, почти жил у него и сблизился с его семейством. В 1824—1826 гг. он делил свое усердие между обоими «благодетелями» своими, когда-то возглавлявшими два враждебных литературных лагеря, — Карамзиным и Шишковым. 16 февраля 1827 г., одетый в шубу, подаренную ему покойным Карамзиным, он ехал домой в карете Шишкова и записал по этому случаю в дневнике: «возвращаюсь домой, лелеемый, так сказать, благорасположением и памятью моих благодетелей».

ПУШКИН
Миниатюра неизвестного художника (по портрету Кипренского)
1830—1840-е гг.
Собрание И. С. Зильберштейна, Москва

Однако служебные успехи Сербиновича в 1818—1825 гг. были лишь прологом к расцвету его деятельности, который был связан с разгромом декабрьского восстания.

Но сперва остановимся на дневниках первого пятилетия, времени, когда Сербинович еще интересовался литературой и даже не был чужд некоторых связей с дворянскими революционерами — декабристами.

Для правильного понимания характера записей, сделанных Сербиновичем о Пушкине, его произведениях и окружении, необходимо более широкое знакомство с дневником Сербиновича.

- 246 -

В первых же дошедших до нас записях (март 1820 г.) мы встречаем имя кн. Александра Ивановича Одоевского. Сербинович и его друг Д. Н. Васьков⁷ в 1820 г. почти ежедневно бывали у Одоевских. А. И. Одоевский еще брал уроки у учителей, держал экзамены. Записи Сербиновича о темах бесед за обедом с учителями, с отцом, сообщения о смерти матери Одоевского и его переживаниях, несомненно, представят интерес для биографа декабриста.

Отъезд Одоевского из Петербурга, военная служба не охладили дружбу, завязавшуюся между молодыми людьми. С необычной для стиля его дневников эмоциональностью, Сербинович описал 11 июля 1822 г. их случайную радостную встречу: «Идучи по Садовой, встретил едущего на дрожках князя А. И. Одоевского. Более полутора года мы не видались и тем свидание было восхитительнее. Мы смотрели друг на друга, перебивая взаимно речи вопросами и видя, что от радости друг друга не понимаем, условились увидеться завтра, чтобы наговориться вдоволь. Я спешил между тем к Дмитрию Николаевичу <Васькову> известить его о сей нечаянной встрече». 12 июля Сербинович отметил в дневнике, что «не мог наговориться» с Одоевским, а 13 июля записал следующее: «Будучи у кн. Одоевского, имел с ним славный спор о монахах. Я утверждал, что это сословие принесло государству великую пользу сохранением в России света наук и словесности, не говоря о религии; что нынешние монахи не все и не везде добродетельны, но чрез то учреждение монашества не теряет цены своей и пользы, что они небесполезные члены общества. Князь не соглашался со мною, при прощании желал мне всех благ — и перемены в образе мыслей — я ему тоже. — Прекрасно! — возразил он, — так после этого каждый из нас будет утверждать противное тому, чего теперь держится».

Как видим из этой записи, на теме о монахах вскрылся разный образ мыслей двух друзей — будущего декабриста и будущего чиновника Следственной комиссии по делу о декабристах. Дружеские отношения Сербиновича с Одоевским продолжались до конца 1825 г., хотя встречи становились все реже. Обычно Сербинович отправлялся обедать к Одоевским, но иногда и Одоевский посещал его и его приятеля Васькова. Темы бесед были по преимуществу литературные — «о поэзии скандинавской», о прочитанных книгах и журналах, о современных писателях.

5 января 1823 г. Сербинович записал: «...поспел я на обед к кн. А. И. Одоевскому. Говорили с ним о „Полярной звезде“, беседовали подле камина о поэзии, о правиле qui miscuit utile dulce*, о Байроне; князь читал мне стихи свои „К товарищам“, мы заговорили о службе, о молодых людях, о поведении...».

2 февраля 1824 г. Сербинович лаконично записал: «Зашел к Дмитрию Николаевичу и кн. Одоевскому. Стихи его „К юности“».

Ни стихотворение «К юности», ни упомянутое выше «К товарищам» до нас не дошли.

Последняя запись о встрече Сербиновича с Одоевским относится ко времени, когда Одоевский был уже принят в члены тайного общества: «Был у князя Одоевского; он хвалил мне „Горе от ума“», — записал Сербинович 28 сентября 1825 г.

Можно предположить, что частое общение с А. И. Одоевским способствовало повышенному интересу Сербиновича к творчеству Рылеева и издававшейся им «Полярной звезде». О встрече с Рылеевым имеется лишь одна запись. Сербинович видел Рылеева 20 октября 1823 г. в «Обществе соревнователей просвещения и благотворения» (Вольное общество любителей словесности), где были «Измайлов, Остолопов, Рылеев, Сомов, Булгарин» и др. Упоминаний же о чтении произведений Рылеева и «Полярной

- 247 -

звезды» в дневнике очень много: они показывают, как популярна была литература декабристов в среде мелких чиновников, к которым принадлежал тогда Сербинович, и именно с этой стороны нас интересуют названные упоминания. Приведем некоторые из них.

15 января 1821 г. Сербинович записал, что В. Еф. <Веселовский> читал «Сатиру Рылеева» (то есть «К временщику»)⁸. В записи 14 октября 1822 г. отметил, что сам он читал «прекрасную думу: „Волынский“ — соч. Рылеева»⁹, а в записи 28 ноября того же года: «Восхищаюсь прекрасной думою „Державин“»¹⁰. (Наименованием «прекрасное» Сербинович, как мы увидим далее, не удостоил ни одного произведения Пушкина.)

ПОДПИСНОЙ ЛИСТ НА СООРУЖЕНИЕ ПАМЯТНИКА
Н. М. КАРАМЗИНУ С АВТОГРАФИЧЕСКИМИ ЗАПИСЯМИ
ПУШКИНА, ГОГОЛЯ И ДР., 1833 г.
Заголовок рукою Д. Н. Блудова
Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

В 1823 г., как видно из записи в дневнике, Сербинович прочел думу «Иван Сусанин»¹¹, а 22 марта 1824 г. записал: «У меня были П. А. Сварик и Шепелевич. Читали „Бахчисарайский фонтан“, оду Рылеева „Гражданское мужество“¹², стихи Жуковского „В альбом“ и после главу XI тома

- 248 -

Российской истории о властвовании и смерти Отрепьева». Ода Рылеева, не разрешенная цензурой, читалась, следовательно, в списке. 9 марта 1825 г. Сербинович внес следующую запись: «Дома нашел А. П. читающего „Думы“ и „Войнаровского“ Рылеева»¹³. В дневнике «Думы» фигурируют как частая тема бесед и в кругу товарищей по службе, и с А. И. Одоевским. Еще чаще встречается упоминание альманаха Рылеева и Бестужева. Чиновничья молодежь стремилась достать его еще в декабре до официального выхода в свет, выписывала отдельные произведения и горячо обсуждала их. Упоминания о «Полярной звезде» многочисленны: Сербинович говорил о ней с Одоевским, с Жандром, видел ее в руках «купецкого сына» в трактире, читал из нее что-то министру Шишкову (в конце 1825 г.) и т. д.

Интерес чиновничьей молодежи к литературе, связанной с передовыми гражданскими идеями, нашел выражение и в других записях Сербиновича.

1 октября 1820 г. он отмечает, что Федоров¹⁴ читает «Послание Фонвизина к Шумилову»¹⁵; 1 апреля 1821 г. записывает о чтении «писанной» книги «Вопль невинности, соч. Пнина о „незаконнорожденных“»¹⁶, а в записи 22 сентября 1821 г. читаем: «Пришел Лавров, говорит о языках, университетском учении, Сибирякове¹⁷; просит достать ему для чтения Историю революции Французской».

Беседы молодежи о литературе переплетались с обсуждением событий, которые волновали все слои населения Петербурга.

О восстании в Семеновском полку и расправе с восставшими Сербинович записал 17 октября 1820 г.: «Идучи, встречаю на Средне-Мещанской целый полк конной гвардии в полном вооружении, едущей на Кокушкии мост — у Мих<айловского> замка летит шибко карета — у Симион<овского> мосту встречаю весь Семеновский полк в шинелях — пришед в Д<епартамент> узнаю, что их за бунт вели в крепость».

19 октября — «Говорено о бунте семен<овцев>, о конституциях, о сейме польском».

20 октября — «Дома застаю Ивана, принесшего шубу, говорит о семеновском бунте».

21, 22-го и далее весь октябрь и ноябрь в дневниках почти ежедневные записи о семеновцах, которые были темой постоянных разговоров у Карамзиных, Франка, Б. Аша и в департаменте.

Записи о чтении Пушкина, которыми испещрен дневник Сербиновича с 1820 по 1826 гг., становятся особенно значительны, если учесть общую направленность интересов той группы молодежи, с которой был в это время связан Сербинович. Хотя приятели Сербиновича не один раз имели возможность убедиться в его неискренности и называли его «иезуитом» (как он сам записал об этом в дневнике в 1822 г.), однако, не задумываясь, делились с ним и своими мыслями и попадавшими в их руки произведениями, не подлежавшими цензуре. Внимание Сербиновича к Пушкину, нашедшее отражение в его дневниках, важно для нас не как его личный интерес к творчеству поэта, а как выявление массового увлечения поэзией Пушкина среди молодежи, принадлежавшей к мелкому чиновничеству этого времени.

Приводим записи Сербиновича за четыре месяца 1820 г.:

22 августа — «Кн. Одоевский появился — идем к нему — обед — говорено о Пушкине».

24 августа — «Читаю „Руслана и Людмилу“, соч. Пушкина».

29 августа — «Пришел кн. А. Одоевский, с ним читаем Капниста, Федорова, Пушкина и пр.».

30 августа — «Кн. Ал. Одоевский показывает стихи „Графу Толстому“»¹⁸.

31 августа — «Говорю с Федоровым о Пушкине»

- 249 -

Л. С. ПУШКИН
Рисунок Пушкина, 1835 г.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград

13 сентября — «Выписываю из Руслана».

18 сентября — «Читаю стихи Пушкина о Мих<айловском> замке и из Кавказа»¹⁹.

14 октября — «Иду к кн. Одоевскому <...> говорили о переводах, Гомере, о стихотворцах, Державине, Ломоносове, Пушкине, Ламартине, о Шопене²⁰, о версификации».

21 октября — «<В департаменте> говорю с В. Е. Веселовским и П. И. Закревским о семеновцах — великих князьях — <нрзб.> и Пушкине — стихах — песнь младенца и пр.».

21 октября — «Читаю Пушкина и Lamartine à Byron».

30 октября — «С Д. Н. <Васьковым> к кн. Одоевскому — приносим ему Lamartine, „Сын отечества“. — Обед, за коим П. И. Соколов и Н. Н. Телегин (вольнодум<ец> Лагарп — повесть об обратившемся — о попах). Читаем из „Сына отечества“ критику о „Руслане“ и эпитафию Батюшкова на смерть малютки»²¹.

15 ноября — «Б. М. <Федоров> приносит „Сын отечества“ <...> Элегия Пушкина „Волнуйся море“»²².

18 ноября — «Переписываю стихи Пушкина <...> читаю Пушкина, „Dzien“ и др.».

19 ноября — «Захожу к Б. Ашу — чай — говорено о коллежских — о семеновцах — о математике — о Пушкине — Смоленске — Monsiorovski. Захожу к кн. Одоевскому — Monsiorovski, кн. Иван Сергеевич — чай — о кресте на Казанской церкви — об оде „Свобода“ — о крестьянах — о Сен-Тома — с кн. Александром о душе».

- 250 -

Из приведенных записей особенное внимание обращает на себя запись о чтении стихов Пушкина «о Михайловском замке», то есть очевидно о «Вольности». Запись 21 октября о семеновцах, великих князьях и «Пушкине — стихах — песнь младенца» не должна ли быть раскрыта как запись о «Сказках» (Noël, 1818) Пушкина? Сербинович явно старался замаскировать и «Вольность» названием «о Михайловском замке».

Запись 19 ноября о разговоре с отцом А. И. Одоевского об «оде „Свобода“ — о крестьянах» скорее может обозначать радищевскую оду; в пользу этого предположения говорит упоминание о крестьянах и возраст И. С. Одоевского, современника Радищева.

В 1821—1824 гг. записи о чтении и обсуждении произведений Пушкина постоянно встречаются в дневнике Сербиновича. «Говорено о Пушкине» — обычная запись автора дневника.

В 1822 г. отметим запись 4 января: «„К Жуковскому“ соч. Пушкина: „и хладный пот воображенья власы подъемлет на челе“»²³.

С 23 сентября 1822 г. в дневнике появляются записи о чтении «Кавказского пленника» и о критике на него П. А. Плетнева. 14 декабря 1824 г. запись о критике Вяземского на «Кавказского пленника» в «Сыне отечества»²⁴ и далее: «К кн. Одоевскому — первые восторги после долгого несвидания. Заговорили о Пушкине. — Пишу „Слезу“ под диктант князя»²⁵.

С конца 1824 г. на страницах дневника появляются упоминания о «Евгении Онегине»:

25 декабря — «Ал. Сем. <Шишков> спросил меня: читал ли я „Онегина“?»

28 декабря — «Был В. А. Жуковский и читал А. С. <Шишкову> „Онегина“».

Наконец, в записях 1825 г. отметим следующие заметки о чтении Пушкина:

4 января — «Застал А. Н-ча, переписывающего „Прозерпину“ Пушкина».

9 января — «Я читал Ал. Сем. <Шишкову> „Песнь о вещем Олеге“».

20 января — «Читали „Онегина“. За обедом зашла речь о хандре — спор между Ал. Гр. и Ф. И. Заезжаю домой отдать „Онегина“ Комовскому»²⁶.

26 января — «Пишу письмо к Васькову длинное — о литературе, „Онегине“, журналах».

9 марта — «Вечер провел у Геннади — читали „Онегина“ — послание Пушкина к... Messéniennes, Byron»²⁷.

23 марта — «Купил „Полярную звезду“ и „Онегина“ у Смирдина».

Выше мы отметили записи о чтении произведений Пушкина и о разговорах о нем в среде, для которой Пушкин был только писателем. Между тем Сербинович в это пятилетие постоянно общался с людьми, лично знавшими Пушкина, состоявшими с ним в постоянной переписке. Они могли много рассказать о Пушкине-человеке, о его убеждениях, взглядах, поступках.

Прежде всего частые посещения Карамзиных, где постоянно бывали братья Тургеневы, Вяземский, Жуковский, давали Сербиновичу возможность много раз слышать их разговоры о Пушкине и, вероятно, очень откровенные. Вряд ли кого-нибудь могло стеснять присутствие малозаметного, незначительного чиновника, ставшего своим человеком у Карамзиных. В своих дневниковых записях Сербинович, перечисляя темы, которые были предметом разговора у Карамзиных, неоднократно называет Пушкина, однако без раскрытия содержания разговора. Только однажды, уже в 1826 г., Сербинович записал приведенные кем-то слова Пушкина:

- 251 -

9 апреля 1826 г. — «<у Карамзиных были А. И. Тургенев, П. И. Полетика> Читано письмо государя к Н. М. <Карамзину>. Говорено об истории, о мнении молодых людей насчет самодержавия — о суждении о книгах<...> Толстой, удалившийся в Америку, сказал об Истории Российской Н. М. (Карамзина): „Прочитав ее, узнаю достоинство моего отечества“, а А. Пушкин в письме к одному из приятелей: „C’est la gazette d’hier“*»²⁸.

Другой дом, где лично знали Пушкина и имели о нем последние сведения, был дом гр. Екатерины Марковны Ивелич, родственницы Пушкиных. Сербинович бывал в этом доме, хотя и редко, уже с 1820 г. Почти каждое посещение дома Ивелич отмечено в дневнике разговором о Пушкине.

Две такие записи имеются в дневнике 1822 г.:

14 апреля — «Сижу у Ивелич, чай, речь о Пушкине, Катенине, Панаеве».

24 сентября — «Был у Ивеличевых <...> отдал для прочтения „Кавказского пленника“».

Среди записей 1824 г. имеются следующие:

27 июля — «Воскресенье. Обед у гр. Ивеличевой — известие о безвестности судьбы Пушкина».

5 октября — «Иду обедать к Ивеличев<ым>. Гр. Катерина Марковна в переписке с Пушкиным».

15 ноября — «Иду к гр. Ивеличам. Говорили <...> об авторах — думах — журналах — „Пленнике“, „Узнике“ и пр.»²⁹.

Еще более сведений, чем в домах Карамзина и Ивелич, Сербинович мог получить о Пушкине из частых бесед с его братом, Львом Пушкиным, с которым познакомился в феврале 1823 г. в доме Карамзиных. В конце 1824 г. Л. С. Пушкин был определен на службу в департамент, где служил Сербинович, и поручен ему для обучения. Множество записей Сербиновича о Л. С. Пушкине как чиновнике свидетельствуют, что последний относился очень небрежно к своим обязанностям: опаздывал, не всегда являлся на дежурства, при переписке бумаг пропускал целые листы и т. д. Всё это с неудовольствием отмечал Сербинович в дневниках, так как ему приходилось исправлять ошибки Л. С. Пушкина, дежурить за него и пр.

Очень возможно, что именно Сербинович и был причиной тех неприятностей Льва Пушкина по службе, которые вызвали его намерение подать в отставку³⁰. Пушкин писал брату из Михайловского 14 марта 1825 г.: «Ради бога, погоди в рассуждении отставки. М. б. тебя притесняют без ведома царя. Просьбу твою могут почесть следствием моего внушения etc, etc, etc. — Погоди хоть Дельвига» (XIII, 153).

К началу 1825 г. относятся две записи в дневнике Сербиновича о том, что он говорил по поводу Льва Пушкина с начальником канцелярии Г. И. Карташевским и с самим министром, А. С. Шишковым.

Недовольство Львом Пушкиным как чиновником не мешало Сербиновичу поддерживать с ним приятельские отношения, выспрашивать его о брате, узнавать через него о новых произведениях Пушкина.

Сведения о том, что Лев Пушкин читал направо и налево неизданные стихотворения брата, вполне подтверждаются дневником Сербиновича. Приведем несколько его записей, связанных с именем Льва Пушкина.

Вот записи 1824 г.:

17 ноября — «Достальное время провожу у Н. М. <Карамзина> <...> у него Северин. После чая Л. С. Пушкин читает наизусть новое стихотворение брата „Цыгане“».

22 декабря — «Говорил с Пушкиным о цензорах».

- 252 -

Вот записи 1825 г.:

28 января — «Докладывал Гр. Ив. <Карташевскому> о Пушкине, чтобы его назначить в дежурные <...> разговариваю с Шепелевичем и Пушкиным о критиках Булгарина и Греча».

4 февраля — «Зашел ко мне Пушкин, с ним иду в департамент».

12 февраля — «Пушкин объявляет надобность свою ехать домой по случаю смерти тетки <...> говорю Ал. С. <Шишкову> о Пушкине».

17 февраля — «Вечером у Карамзина — Жуковский, Л. Пушкин, Плещеев³¹ читал французскую комедию».

18 февраля — «<у А. С. Шишкова> Воейков, Аладьин с альманахом³² и Пушкин с „Онегиным“».

27 февраля — «Пушкин дает мне пересмотреть стихотворения брата».

7 апреля — «Заезжаю к Пушкину и познакомился с его отцом и матерью — наконец, отправился с Львом Сергеевичем к Карамзиным».

20 апреля — «Пушкин показывает мне письма брата».

2 мая — «Пушкин показывает мне „Подражание Корану“ своего брата».

13 мая — «К Пушкину зашел Б. Дельвиг»³³.

5 августа — «Пушкин присылает ко мне записку, что не может дежурить за болезнию».

11 сентября — «Говорят о вчерашней дуэли Новосильцова с Черновым <...> Поручаю Л. С. Пушкину отвезти Н. М. <Карамзину> 667 руб.» и т. д.

Приведенные записи показывают, как сблизился Сербинович со Львом Пушкиным, ежедневно встречаясь в департаменте, вместе посещая Карамзиных. Именно в 1824—1825 гг. Пушкин довольно часто писал брату, посылал ему рукописи стихотворений, поручая их издание. И письма, и стихотворения, и, — очень вероятно, — многие подробности о жизни брата сообщал Лев Пушкин Сербиновичу, вводя его в тот интимный мир, который мог быть известен лишь родственникам и ближайшим друзьям поэта. Последняя запись разговора с Львом Пушкиным об А. С. Пушкине внесена Сербиновичем в дневник 2 марта 1826 г.: «Пушкин сказывает о расстроенном здоровье брата».

В дошедших до нас письмах Пушкина этого времени нет никаких сведений о его болезни. Не надо ли здесь видеть какое-то свидетельство о расстроенном состоянии духа, в котором находился Пушкин после получения известия о восстании на Сенатской площади и его разгроме?

Приятельские отношения с Львом Пушкиным кончились, когда весной 1826 г. прекратилась служба Сербиновича в департаменте.

14 декабря 1825 года Сербинович отметил в дневнике довольно длинной записью, вполне согласовавшейся с правительственной оценкой событий. 16 декабря он был у Карамзиных и здесь услышал в разговоре «о поступке князя Одоевского», то есть о его выступлении на Сенатской площади и аресте. Запись «о поступке Одоевского» — последнее упоминание в дневнике Сербиновича имени прежнего друга.

Записи конца декабря 1825 г. и начала 1826 г. содержат неоднократные упоминания о разговорах по поводу происшедших событий, но не раскрывают содержания этих разговоров. Лишь 2 января Сербинович записал о привозе из Херсона арестованного Александра Ардалионовича Шишкова, а 16 января о его освобождении из крепости и встрече с ним у дяди А. А. Шишкова — министра. Неоднократные записи о встречах с А. А. Шишковым, соучеником Пушкина по лицею и его приятелем, надо также учесть как один из источников заочного знакомства Сербиновича с Пушкиным³⁴.

Обычные ежедневные записи Сербиновича оборвались 24 апреля 1826 г., когда ему было приказано явиться в «Секретную комиссию» (в Следственную

- 253 -

«ВИД ПЛОЩАДИ МЕЖДУ БИБЛИОТЕКОЙ И ПАВИЛЬОНОМ АНИЧКОВСКОГО ДВОРЦА ПЕРЕД НОВЫМ КАМЕННЫМ ТЕАТРОМ ПО ПРОЕКТУ К. И. РОССИ 1828 г.»
Акварель неизвестного художника
Эрмитаж, Ленинград

- 254 -

комиссию по делу о декабристах) для принятия на себя обязанностей переводчика. Судя по дневникам Сербиновича, это назначение произошло по выбору Д. Н. Блудова. В литературе есть указания, что доклад комиссии был составлен Сербиновичем и лишь редактировался Блудовым³⁵

Осторожный Сербинович перестал писать дневник и только в таблицах помечал место своей работы и кратко фиксировал, что работал «уединенно», «делал выписки», «переводил» и «приводил сведения в систематический порядок». Через руки Сербиновича прошли дела и бумаги ряда обвиняемых, которых он знал лично. Знакомясь с показаниями декабристов, с найденными у них бумагами, он вполне мог оценить, какое значение имела поэзия Пушкина для деятелей восстания.

С конца 1826 г. началась работа Сербиновича в качестве цензора. Он давно был знаком с Булгариным, который начал заискивать перед ним со времени его приближения к Шишкову. Когда Сербинович был назначен цензором «Северной пчелы» и других изданий, он стал почти ежедневно встречаться с Булгариным, Гречем, Свиньиным, Воейковым, познакомился с управляющим III Отделением Фон-Фоком и оказался в кругу лиц, тесно связанных с деятельностью политической полиции. Усердие, проявленное Сербиновичем в Следственной комиссии, было замечено, и он неоднократно экстренно откомандировывался в распоряжение гр. А. Ф. Орлова, В. Ф. Адлерберга, Д. Н. Блудова. Нельзя не отметить его длительного участия летом 1827 г. в следствии по делу польских революционеров, заточенных в Петропавловскую крепость; для участия в следствии Сербинович был вызван по личному распоряжению Николая I. Записи об этом в дневнике Сербиновича с упоминанием многочисленных имен (хоть и записанных в сокращенном виде), несомненно, дадут немало сведений для истории революционного движения в Польше этого периода.

Можно с уверенностью сказать, что в этом следствии Сербинович играл роль не только переводчика. Вся его молодость прошла в окружении польской молодежи, связи с которой завязались еще в Полоцке. В дневнике Сербиновича встречаются многочисленные упоминания о Польше, польской литературе, Мицкевиче. В кругу своих друзей — Витковского, Шепелевича, Руско, Мельхиора, Сварицкого-Сварика, Ваньковича, Гаевского — Сербинович любил вспоминать полоцкую старину, поговорить о характере польского народа. Вот, например, одна из записей — 14 марта 1826 г.: «После обода захожу к Ваньковичу и посидели у него — видел работу его: портреты государя и портреты Витковского и Мицкевича — напился чаю — выслушал нечто из Мицкевича и взял с собой 2 тома его сочинений — вспоминали старое». Отметим кстати, что Ванькович был автором портрета не только Мицкевича, но и Пушкина. Имя Мицкевича в 1826—1829 гг. многократно встречается на страницах дневника Сербиновича»³⁶.

Участие Сербиновича в следствии по делу польских революционеров вызвало нелестные для него слухи. 28 июля 1827 г. он записал в дневнике, что жена Шишкова³⁷ отозвала его в сторону и сказала, что на него «поляки жалуются». Нельзя сомневаться в том, что Сербинович был полезен следователям не только как превосходный знаток польского языка, но и как осведомитель о настроениях польской молодежи и о некоторых лицах польского происхождения, о которых он многое мог знать от своих друзей.

Первые встречи Сербиновича с Пушкиным относятся к тому времени, когда Сербинович уже был известен как цензор булгаринских изданий, как участник следствия по польскому делу. Записи Сербиновича, касающиеся Пушкина, не только не содержат восхищения или хотя бы интереса к крупнейшему поэту современности, произведениями которого Сербинович недавно зачитывался, но отражают скорее холодное любопытство автора

- 255 -

записей. Он точно старался поймать в поэте отрицательные черты, которые бы отвечали тому представлению о Пушкине, которое у Сербиновича сложилось уже ранее. Эта настороженность Сербиновича кажется нам теснейшим образом связанной с его участием в следствии по делу декабристов и с теми сведениями о политическом облике Пушкина, которые были получены Сербиновичем в III Отделении.

К 6—19 июня 1827 г. относится несколько записей Сербиновича о его встречах с Пушкиным у Карамзиных. О первой из них Сербинович говорил в дневнике довольно подробно; далее он лишь упоминает о присутствии Пушкина, причем ясно, что он не только не искал общества поэта, но, может быть, сознательно избегал его. Приводим записи Сербиновича за июнь 1827 г.

ЭКЗЕМПЛЯР «СЕВЕРНЫХ ЦВЕТОВ» НА 1829 г. С ДАРСТВЕННОЙ НАДПИСЬЮ А. А. ДЕЛЬВИГА П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

6 июня — «у Карамзиных нашел Кочубея и пр., но, не оставаясь в гостиной, занялся перебиранием книг трех достальных ящиков. За чаем были Б. Шиллинг и — как я после узнал — поэт Пушкин. Он говорил о Ламартине: qu’il n’a pas beaucoup d’esprit*, что он хотел только отличиться противоположностью Бейрону, что вторые медитации его лучше первых. Говоря о подражателях, сказал он по-латыни pecus imitator...**, но не кончил слова, за незнанием языка — расспрашивал о Батюшкове (которого нет надежды вылечить) — рассказывал о морском купанье, об Одессе, о Воронцове, Инзове и как высидел у последнего под арестом — вообще я нашел его не таким, как воображал. Одет он был опрятно, может быть из приличия в обществе дам. Волосы темно-русые и бакенбарды — взор не пылкий — жесты умеренные — была маленькая небрежность

- 256 -

в них — часто облокачивался на стол и длинными ногтями стучал по красному дереву — смех, взгляды точно как у брата его, Льва — говоря о чем-то либеральном, весь краснел — обманчивая наружность!»

7 июня — «Ненароком зашел к Карамзиным, у коих были Плещеевы, Кривцов и А. Пушкин. Последний без меня читал свою Трагедию. За чаем Екатерина Андреевна указала ему на меня, как на цензора. Он отозвался, что не может жаловаться на цензуру. Скоро ушел».

8 июня — «Худо цензору — избегает Скиллы, впадает в Харивду. Едва не опоздал к обеду к Карамзиным. После играли в волан. Ждали Пушкина, но напрасно».

9 июня — «у Греча <...> долго говорили о языке, грамматике, глаголах, потом о поляках, о Пушкине, о Булгарине».

14 июня «<у Карамзиных.> К чаю приехали Плещеевы — был и Телешев, Н. Д. Боборыкина — наконец прибыли Пушкин и Кривцов, а я с Телешевым ушел»³⁸.

18 июня — «<Вечером у Карамзиных.> За чаем Пушкин. Б. М. <Федоров> благодарит за стихи. Я ушел с Телешевым».

19 июня — «Застаю Карамзиных на отъезде, у них М. Дм. Боборыкину, Ал. Пушкина и Телешева. Прощаюсь, спешу в крепость».

Судя по записи 30 июня, Б. М. Федоров предполагал устроить обед в честь Пушкина и пригласил на него Сербиновича. Сербинович, очевидно не желая присутствовать, отвечал дипломатически неопределенно: «Оттуда я к Б. М. Федорову <...> сказал неопределительно, могу ли быть у него за обедом с Пушкиным»³⁹.

В октябре Пушкин вернулся из Михайловского в Петербург. 21 ноября Сербинович встретился с ним на обеде у Булгарина и записал:

21 ноября — «Обед у Булгарина — были Ф. Фок⁴⁰, Бутков, Греч, Пушкин, Сенковский, Сомов, Перс. Този».

Об обеде Пушкина у Булгарина было известно, но дата его неверно приурочивалась к более раннему времени. Очевидно, что обещание обедать у Булгарина Пушкин дал много раньше и об этом знал Вяземский в Москве, который 22 ноября писал Пушкину: «Не стыдно ли тебе, пакостнику, обедать у Булгарина».

О ранее данном обещании свидетельствует письмо самого Пушкина к Булгарину в день обеда: «Напрасно думали Вы, любезнейший Фаддей Венедиктович, чтоб я мог забыть свое обещание — Дельвиг и я непременно явимся к Вам с повинным желудком сегодня в 3¹/₂ часа» (XIII, 346). В перечне гостей Булгарина Сербинович не назвал Дельвига. Но вряд ли возможно допустить, что Пушкин был дважды в ноябре на обеде у Булгарина; следовательно, и обед и письмо Пушкина Булгарину, написанное в день обеда, надо датировать 21 ноября 1827 г.

Дневник 1828 г. не сохранился полностью. Отсутствуют записи за первые два месяца. Между тем 8 января 1828 г. Сербинович вновь встретился с Пушкиным у Булгарина, о чем мы узнаем из записи в дневнике Николая Малиновского⁴¹.

8 марта 1828 г. Сербинович записал о встрече с Пушкиным у Карамзиных: «Спешу на урок к Карамзиным — кн. Вяземский зашел на урок. За чаем представляю Катерине Андреевне альманах Ивановского. Зашел Пушкин — в сертуке, был весел — прыгал — твердил и свои стихи: приезжай ко мне зимой пострелять из пистолета; там же: все мертвецки пьяны и смертельно влюблены. Я иду к Смирдину»⁴².

Упоминания о Пушкине в 1829—1830 гг. в дневнике Сербиновича тесно связаны с его цензорской деятельностью. С ноября 1829 г. в дневнике появляются записи о замысле Сомова и Дельвига издавать «Литературную

- 257 -

газету». В записи 18 ноября читаем: «Поутру были у меня Олин и б. Розен; последний читал разные пьесы Пушкина и свою для „Царского Села“⁴³ <...> Еду к Сомову, он сообщает мне мысль свою и Дельвига об издании журнала, в коем участвовали бы Пушкин, Баратынский, Языков etc. Говорил, что ждут Вяземского из Москвы».

РИСУНКИ ПУШКИНА НА ПОЛЯХ РУКОПИСИ «ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК» 1829 г.
Институт русской литературы АН СССР Ленинград

Записи 2—3 декабря отражают роль Сербиновича как цензора Пушкина. Интересно отметить, что он считал нужным советоваться о цензуре пушкинских статей с Д. Н. Блудовым.

- 258 -

2 декабря — «Отправился к Д. Н. Блудову; показал ему статью Пушкина о распре между двумя журналистами и рассказал о прожекте Дельвига издавать журнал. — Был у б. Дельвига, который показывал мне свой прожект».

3 декабря — «Еду в Цензурный комитет; в заседании представлено Гаевским о записках Нащокина <...> — а мною — о статье Пушкина „Отрывок из летописей литературных“»⁴⁴.

В декабре Сербинович провел через Цензурный комитет программу будущей «Литературной газеты». С начала декабря в дневнике появляются записи, связанные с предстоящим изданием газеты:

5 декабря — «<…> ввечеру был у меня Сомов: спрашивал наставления, как подать просьбу о журнале».

9 декабря — «Поутру у меня был Олин. Немного погодя барон Дельвиг и Розен. Первый принес просьбу о дозволении издавать журнал или газету<...> спешу к Бороздину. Он обещает внести сие в Комитет вместе с просьбой Дельвига о журнале».

13 декабря — «<…> проехал к К. М. Бороздину и в Цензурный комитет, подписал объявления о „Польском журнале“ и о „Литературной газете“ Дельвига. Забежал к сему последнему, но не застал».

14 декабря — «<…> Человек от Сомова, возвращаю ему одобренную программу журнала или „Литературной газеты“».

К декабрю 1829 г. относится еще одна встреча Сербиновича с Пушкиным.

9 декабря — «Я зашел домой за Машенькою и вместе с нею пошел к Карамзиной. У ней мы застали фрейлину Розетти. За обедом были Жуковский, Пушкин, В. Н. Карамзин — говорено между прочим о толковании А. С. Шишковым некоторых слов греческих, о эпиграмме на гр. Хвостова, о трудности переводить буквально с одного языка на другой etc. После обеда приехал Вигель и мы отправились к Гаевскому».

К началу 1830 г. относятся еще четыре записи о встречах Сербиновича с Пушкиным, из которых третья (от 16 января) дает очень подробный перечень присутствовавших лиц и тем разговора. Это прощальный вечер у Жуковского перед отъездом И. В. Киреевского за границу.

9 января — «Был у Е. А. Карамзиной <...> Там Пушкин говорил отрывки из „Послания к Цензору“».

14 января — «<…> После был у В. А. Жуковского; показал ему его стихи, кои хотел было напечатать у себя Воейков. Туда же пришли Пушкин и Киреевский. Пушкин бранил Полевого и Выжигина. Василий Андреевич показывал нам в своем альбоме надпись Гете, Жан-Поля, Тика и других, стихи Батюшкова; рассказывал любопытные сюжеты для поэзии — рассказ о старухе, узнавшей своего любезного, отрытого в рудокопне, где он пробыл 50 лет и сохранился как юноша; читал отрывки детского журнала Киреевских и пр. — Приглашал меня к себе послезавтра».

16 января — «В 8 часу поехал к В. А. Жуковскому <...> хвалит Милославского <...> пришел Киреевский, потом Кошелев. — Жуковский опровергает мысль Полевого о том, будто бы государства не было до единодержавия, и доказывает нелепость намерения писать в подробности о каждой провинции. Потом прибыли кн. Одоевский, Титов, Пушкин, В. А. и А. А. Перовские, Крылов, Плетнев. — Жуковский восхищается музыкою Россини и хвалит „Семирамиду“ — в ней что-то дикое <...> А. А. <Перовский> с Титовым разбирают Полевого. — А. А. объяснял своего „Магнетизера“ — стали подавать чай. Мы перешли в гостиную. Там начался жаркий разговор о Милославском — порицают в нем недостатки, но вообще хвалят роман. Все экземпляры первого издания разошлись. А. А. <Перовский> с Жуковским говорят потом о Выжигине, о Маковнице, о Черной Курице. — Крылов перезвал всех в диванную. — Там Жуковский прочел нечто из журнала маленьких Елагиных; сказано наизусть несколько

- 259 -

басней Сумарокова и стали говорить о старине, о толковании Костенецким разных слов иностранных: кабинет, domestique, Париж, Сена, Дрезден, Юпитер, о ссоре Сумарокова с Ломоносовым, о упрямстве Державина против цензуры за стихи: жезл железный etc., о митрополите Платоне, когда Жуковский написал ему стихи, вышедши из пансиона: пойте русские, хочу плакать; его пророческий вид при выходе из царских дверей в верхней вифанской церкви. — Об обеде Кострова у Потемкина, о сатире Державина на Сумарокова, приписанной сим последним кому-то в Ц. Селе. — О фон Визине, как его перестал Потемкин пускать к себе. — О духовенстве нашем, слишком отделенном от прочих классов»⁴⁵.

Последняя запись о встрече с Пушкиным помечена 5 февраля 1830 г.: «<…> вспомнив, что меня требовали в Духовный департамент, заезжаю туда. Ал. Ст. <Иванов>, а потом и Вигель занимают меня рассказами о библиотеке Полоцкой — к Вигелю пришел и Пушкин: бранит цензора»⁴⁶.

Вряд ли случайно, что в присутствии Сербиновича в январе Пушкин читал отрывки из своего послания цензору, а в феврале просто ругал цензора. Как раз в это время пушкинские статьи проходили через руки Сербиновича, бывшего цензором «Литературной газеты». Выше мы назвали «Отрывок из летописей литературных», о котором Сербинович в декабре советовался с Блудовым; в январе Сербинович, очевидно, переживал большие затруднения с отрывком из «Путешествия в Арзрум»⁴⁷.

17 января Сербинович записал: «Читаю цензурные бумаги: „Путешествие в Арзрум“, статьи для „Славянина“, „Литературной газеты“».

18 января — «С трудом собираюсь к Д. Н. Блудову: спрашиваю совета о некоторых местах „Путешествия Пушкина в Арзрум“. Наконец, говорю, что хочу душевно оставить ценсорскую должность».

Этот разговор Сербиновича с Блудовым очень скоро привел к желанным результатам. Через несколько дней он уже сообщил Олину, что более не цензурует и, хотя еще продолжал бывать на заседаниях Цензурного комитета, очевидно, новых рукописей для цензуры не принимал. Под руководством Блудова Сербинович занимался делом, которое, может быть, до некоторой степени было связано с будущей работой Пушкина — Сербиновичу было поручено заняться разбором и описанием бумаг Петра Великого⁴⁸.

Дневник Сербиновича обрывается 19 июня 1830 г. сведениями о его работе над планом донесения, которое Блудов предполагал представить Николаю об организации «Кабинета» для работы над архивными документами.

Что же нового в итоге дает дневник Сербиновича о Пушкине?

Записи Сербиновича — ценное свидетельство широкой популярности поэзии Пушкина и дают, начиная с 1820 г., много точных указаний о том, когда то или иное произведение его начинало становиться в Петербурге предметом всеобщего внимания и обсуждения.

Дневник сообщает двенадцать новых дат для летописи жизни Пушкина. Каждое из сообщений повествует, в каком кругу вращался Пушкин, какие темы обсуждались при нем и, очевидно, при его участии. В нескольких сообщениях приводятся суждения Пушкина о литературе, темы его рассказов о себе, сведения о чтении им своих произведений, а в некоторых случаях даже точно его выражения. Дано описание его наружности, его манеры держать себя в обществе. Ряд сведений относится к его работе как журналиста (история создания «Литературной газеты»), к цензуре его статей.

Однако этими конкретными сведениями значение дневника Сербиновича для изучающих жизнь Пушкина, по нашему мнению, не ограничивается. Ближайшее знакомство с личностью автора дневников, с его

- 260 -

двурушническим поведением на протяжении всего десятилетия наводит на мысль — не играл ли этот иезуит-Молчалин провокаторской роли и по отношению к Пушкину?

Известно, что грозные тучи неоднократно собирались над головой Пушкина во второй половине двадцатых годов, известен и тот интерес, который проявляло в это время по отношению к поэту III Отделение. Сербинович, накопивший о Пушкине еще до декабрьского восстания много самых интимных сведений от его друзей и родственников, продолжавший и после 14 декабря бывать в среде людей, близко знавших Пушкина, наконец, разбиравший показания и бумаги декабристов, — не был ли он осведомителем о поэте в своих постоянных сношениях с Булгариным, Фон-Фоком, Блудовым, гр. Орловым и Адлербергом?⁴⁹

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Дневник К. С. Сербиновича за 1820—1830 гг. находится в ЦГЛА, ф. Вяземских, № 195, ед. хр. 5581—5587. — В части, относящейся к знакомству Сербиновича с Карамзиным, дневник был подготовлен к печати самим автором и опубликован в год его смерти в «Русской старине», 1874, сентябрь («Воспоминания К. С. Сербиновича»). Отдельные упоминания о Пушкине были опубликованы в «Огоньке», 1949, № 23, стр. 22. Архив Сербиновича был приобретен у его вдовы П. П. Вяземским и хранился в составе Остафьевского архива. В настоящее время архив Сербиновича, кроме его дневников, хранится в ЦГИА, ф. 1066. Дневник сохранился не полностью: некоторые тетради представляют собой разрозненные листы, имеются пропуски в записях.

² А. Погодин. Адам Мицкевич, его жизнь и творчество. М., 1912, т. I, стр. 144.

³ ЦГЛА, ф. 195, ед. хр. 5584, л. 53.

⁴ Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. IV. М., 1891, стр. 149.

⁵ Письмо П. А. Вяземского к И. И. Дмитриеву от 10 мая 1833 г. — «Русский архив», 1868, стр. 629.

⁶ ЦГЛА, ф. 195, ед. хр. 5584, л. 19.

⁷ Дмитрий Николаевич Васьков — сын ярославского помещика, сослуживец Сербиновича по Иностранной коллегии. Судя по дневникам, был очень близок с А. И. Одоевским.

⁸ Стихотворение К. Рылеева «К временщику» было напечатано в «Невском зрителе», 1820, т. IV, кн. X, стр. 26—28.

⁹ Дума К. Рылеева «Волынский» была напечатана в «Новостях литературы», 1822, ч. II, № 16, стр. 42—46.

¹⁰ Дума К. Рылеева «Державин» была напечатана в «Сыне отечества», 1822, ч. 82, № 47, стр. 31—33.

¹¹ Дума К. Рылеева «Иван Сусанин» была напечатана в «Полярной звезде» на 1823 г., стр. 370—374.

¹² Ода К. Рылеева «Гражданское мужество», запрещенная к печати цензурой, датируется 1823 г. или началом 1824 г.

¹³ Кого обозначил Сербинович инициалами А. П. — не установлено. Вероятно, имеются в виду отдельные издания «Дум» и «Войнаровского», печатавшиеся в Москве, в типографии Селивановского и вышедшие в свет в начале 1825 г.

¹⁴ Борис Михайлович Федоров — посредственный писатель. Совместная служба и интерес к литературе сблизили его с Сербиновичем. Они вместе посещали Карамзиных. С конца 1820 г. Федоров, как и Сербинович, стал близок с Булгариным и причастен к деятельности III Отделения.

¹⁵ «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке» было написано Фонвизиным в начале шестидесятых годов XVIII в., напечатано в 1770 г. и несколько раз перепечатывалось еще в XVIII в.

¹⁶ «Вопль невинности, отвергаемой законами» (1803) И. П. Пнина был напечатан лишь в 1889 г.

¹⁷ Иван Семенович Сибиряков — крепостной поэт, дворовый рязанского помещика Маслова, выкупленный из крепостной неволи на средства, собранные Жуковским, Вяземским и др. После освобождения служил в театре (актер-комик и суфлер).

¹⁸ Или «Стансы Толстому» (1819) Пушкина, или «Графу Ф. Н. Толстому» (1818) Вяземского.

¹⁹ «Читаю стихи <...> из Кавказа» — повидимому, эпилог к «Руслану и Людмиле» (см. М. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. М., 1951, стр. 244). Эпилог был напечатан в «Сыне отечества», 1820, № 38, сентябрь,

- 261 -

²⁰ Шопен (J. M. Chopin) — секретарь кн. Куракина. Вернувшись в Париж, писал о России, переводил Пушкина («Бахчисарайский фонтан», 1826), помещал статьи о русской литературе в «Revue encyclopédique».

²¹ В «Сыне отечества» (1820, № 34—35, август — сентябрь) был напечатан «Разбор поэмы: „Руслан и Людмила, сочинение А. Пушкина“». Автор — А. Ф. Воейков. В №№ 38 и 41 опубликована полемика по поводу этого разбора. Эпитафия Батюшкова на смерть малютки — «Надгробие русскому младенцу, умершему в Неаполе» (Малышевой), папечатана в «Сыне отечества», 1820, № 35; в № 36 и № 37 — полемика по поводу неточной публикации стихотворения.

²² Стихотворение Пушкина «Погасло дневное светило» было напечатано в «Сыне отечества», 1820, ч. LXX, октябрь.

²³ В стихотворении Пушкина «Жуковскому» (1818) строки, которые в искаженном виде приводит Сербинович, читаются так:

И быстрый холод вдохновенья
Власы подъемлет на челе.

²⁴ Критика П. А. Плетнева на «Кавказского пленника» была помещена в «Соревнователе просвещения и благотворения», 1822, № 10, стр. 24—44, а П. А. Вяземского — в «Сыне отечества», 1822, № 10—11, стр. 115—126.

²⁵ Стихотворение Пушкина «Слеза» (1815).

²⁶ Сергей Дмитриевич Комовский — сослуживец Сербиновича по департаменту. Учился с Пушкиным в лицее. А. Н-ч, Ал. Гр., Ф. И. — лица неустановленные.

²⁷ Николай Александрович Геннади служил переводчиком в канцелярии Министерства иностранных дел. «Les Messéniennes» — сборники стихотворений Казимира Делавиня, выходившие в 1818—1827 гг.; наполнены откликами на политические события этих лет.

²⁸ Федор Иванович Толстой, прозванный Американцем. Эта характеристика «Истории» Карамзина находилась в письме Пушкина к Н. Н. Раевскому; о ней Пушкин писал Жуковскому 17 августа 1825 г.: «Что за чудо эти 2 последние тома Карамзина! Какая жизнь! C’est palpitant comme la gazette d’hier, писал я Раевскому» (XIII, 211). Восторженная оценка Пушкина у Сербиновича звучит как ироническая.

²⁹ У Е. М. Ивелич Пушкин часто бывал до ссылки на юг. Из Михайловского он посылал письма брату и сестре на адрес Ивелич. 20 ноября 1824 г. Пушкин писал Л. Пушкину: «Скажи сестре, что я получил письмо к ней от милой кузины гр. Ивл. и распечатал, полагая, что оно столько же ответ мне, как и ей» (ХШ, 123). Запись 27 июля 1824 г. — «о безвестности судьбы Пушкина» — связана, конечно, с полученными в Петербурге сведениями об отставке Пушкина. Переписка Пушкина с Е. М. Ивелич до нас не дошла.

³⁰ В воспоминаниях о Сербиновиче есть указания, что он был особенно неприятен и тяжел в роли начальника: «Хитрый, придирчивый, раздражительный и до крайности мелочной, а как начальник — невыносимый» (Н. Т<ерпигорев>. Рассказы из прошлого. — «Ист. вестник», 1890, № 8, стр. 340).

³¹ Александр Алексеевич Плещеев — родственник Карамзина по его первой жене, член общества «Арзамас», автор стихов и пьес на французском яз., заведывал французской труппой в Петербурге.

³² Егор Васильевич Аладьин издавал «Невский альманах» (1825—1833).

³³ Ср. письмо Рылеева Пушкину от конца апреля 1825 г. о чтении Л. С. Пушкиным отрывков из «Подражаний Корану» и «Цыган» и письмо Пушкина брату 28 июля 1825 г. о посланных ему рукописях. На письме Пушкина приписка Дельвига: «В феврале месяце твой брат прислал свои сочинения для переписки» (XIII, 168, 195).

³⁴ А. А. Шишкову посвящено стихотворение Пушкина 1816 г. «Шалун, увенчанный Эратой и Венерой». Судя по тону записей Сербиновича о А. А. Шишкове, ему был неприятен этот поэт-романтик, заподозренный в сношениях с декабристами.

³⁵ См. примечание от редакции «Русской старины» к «Воспоминаниям Сербиновича» (1874, сентябрь, стр. 269—270): «Утверждают, что весь известный доклад Следственной комиссии по делу декабристов, в первой его редакции, принадлежит К. С. Сербиновичу и что Д. Н. Блудов исправил только местами изложение и придал ему окончательную форму. Когда пишущий эти строки спросил покойного г. Сербиновича об этом обстоятельстве в 1872 г., г. Сербинович промолчал и перевел разговор на другой предмет».

³⁶ До 1809 г. семья Сербиновича жила в Вильне, где старший брат его учился в университете вместе с Лелевелем. Очевидно и позднее Сербинович бывал в Вильне и имел сведения об университетской молодежи. В одной из записей есть его неодобрительное замечание «о фанфаронстве виленских». К 1828 г. относятся записи о встречах с Мицкевичем: 20 января, 7 июня (за обедом у А. С. Шишкова, разговор о Крылове), 13—15 декабря (13 декабря Мицкевич был у Сербиновича и не застал его, 14 — Сербинович был у Мицкевича, 15 — Мицкевич у Сербиновича) (ЦГЛА, ф. 195, ед. хр. 5586).

³⁷ Вторая жена Шишкова — Юлия Осиповна. С. Т. Аксаков писал в воспоминаниях, что видел в 1829 г. Шишкова, окруженного поляками, которыми его «новая супруга наводнила его дом» («Русский архив», 1882, кн. III, стр. 85).

- 262 -

³⁸ Иван Телешев — чиновник Министерства внутренних дел.

³⁹ В опубликованных отрывках из дневника Б. М. Федорова есть запись очевидно о том же посещении Карамзиных с сыном: «Был у Карамзиных, виделся там с Пушкиным. Коля сидел на коленях его и читал ему его стихи» («Русский библиофил», 1911, № 5, стр. 33). Записей о том, что Пушкин обедал у Федорова, в дневнике нет.

⁴⁰ Вероятно, Петр Фон-Фок, племянник управляющего III Отделением М. Я. Фон-Фока.

⁴¹ См. И. Зильберштейн. Неизвестный портрет Мицкевича. — «Огонек», 1948, № 51, стр. 16.

⁴² Сербинович приводит в искаженном виде цитату из стихотворения Пушкина, посланного А. Н. Вульфу из Михайловского 20 сентября 1824 г. («Здравствуй, Вульф, приятель мой!»).

⁴³ Валериан Николаевич Олин — сотрудник многих периодических изданий и издатель нескольких журналов; Егор Федорович Розен издал вместе с Н. М. Коншиным в 1830 г. альманах «Царское село».

⁴⁴ Статья Пушкина «Отрывок из литературных летописей» 1829 г. была напечатана в «Северных цветах» на 1830 г. Написана в связи с жалобой Каченовского на цензора С. Н. Глинку за разрешение опубликовать статью Полевого, направленную против Каченовского. Главное управление цензуры Глинку оправдало. Однако статья Пушкина, которая осуждала метод борьбы Каченовского с Полевым, была пропущена цензурой с большими сокращениями.

⁴⁵ О вечерах 14 и 16 января 1830 г. у Жуковского, на которых присутствовал Пушкин, подробно писал родителям И. В. Киреевский. Однако он не упоминал о темах разговора, перечисленных Сербиновичем («Русский архив», 1909, № 12, стр. 586—588; см. также: В. Лясковский. Братья Киреевские, жизнь и труды их. СПб., 1899, стр. 26—27).

⁴⁶ А. С. Иванов и Ф. Ф. Вигель — чиновники департамента духовных дел.

⁴⁷ Отрывок из «Путешествия в Арзрум» был помещен в «Лит. газете», 1830, № 8.

⁴⁸ Отметим, что К. С. Сербинович был привлечен к цензурованию работы Пушкина о Петре I, когда в 1840 г. встал вопрос о ее издании. В архиве Сербиновича имеются относящиеся к этому вопросу бумаги, озаглавленные: «О рукописи Пушкина: Материалы для истории Петра Великого» (ЦГИА, ф. 1066).

⁴⁹ В дневниковых записях К. С. Сербиновича, а также в составленных им таблицах имеются сведения о встречах со многими выдающимися историческими лицами и писателями двадцатых годов, которые не могли быть внесены в данную публикацию, ограниченную определенной темой. Выше упоминались частые записи о Мицкевиче. Под датой 7 июня 1828 г. — большая запись о беседе Сербиновича с И. А. Крыловым по поводу работы Крылова в Публичной библиотеке и о новом цензурном уставе. В таблицах под датами 5, 6 и 11 мая 1829 г. имеются указания, что Сербиновича посетил Гогель-Яновский».

Сноски

Сноски к стр. 246

^* кто смешивает полезное с приятным (итал.).

Сноски к стр. 251

^* Это — вчерашняя газета (франц.).

Сноски к стр. 255

^* что он не очень умен (франц.).

^** грех подражания (лат.).