292
ВОЛЬТЕР Мари-Франсуа [Marie-François Voltaire, 1694—1778] [настоящая фамилия Arouet; Voltaire — анаграмма «Arouet le j(eune)» — «Аруэ младший»] — один из крупнейших французских «просветителей» XVIII в., глава «философов», пионеров нового буржуазного общества, рождавшегося во Франции из недр «старого режима»; поэт, философ, историк. Сын судейского чиновника, В. учился в иезуитском колледже «латыни и всяким глупостям», был отцом предназначен к профессии юриста, однако предпочел праву лит-ру; начал свою лит-ую деятельность во дворцах аристократов в качестве поэта-нахлебника; за сатирические стишки по адресу регента и его дочери попал в Бастилию (куда потом был отправлен вторично, на этот раз за чужие стихи); был избит дворянином, которого осмеял, хотел вызвать его на дуэль, но вследствие интриги обидчика снова очутился в тюрьме, был освобожден с условием выезда
293
за границу; уехал в Англию, где прожил три года [1726—1729], изучая ее политический строй, науку, философию и лит-ру. Вернувшись во Францию, В. издал свои английские впечатления под заглавием «Философские письма»; книга была конфискована [1734], издатель поплатился Бастилией, а В. бежал в Лотарингию, где нашел приют у маркизы дю Шатлэ (с к-рой прожил 15 лет). Будучи обвинен в издевательстве над религией (в поэме «Светский человек»), В. снова бежал, на этот раз в Голландию. В 1746 г. В. был назначен придворным поэтом и историографом, но, возбудив недовольство г-жи Помпадур, порвал с двором. Вечно подозреваемый в политической неблагонадежности, чувствуя себя во Франции не в безопасности, В. последовал [1751] приглашению прусского короля Фридриха II, с которым давно [с 1736] находился в переписке, и поселился в Берлине (Потсдаме), но, вызвав недовольство короля неблаговидными денежными спекуляциями, а также ссорой с президентом Академии Мопертюи (карикатурно изображенным Вольтером в «Диатрибе доктора Акакия»), был вынужден покинуть Пруссию и поселился в Швейцарии [1753]. Здесь он купил имение около Женевы, переименовав его в «Отрадное» (Délices), приобрел затем еще два имения: Турнэ и — на границе с Францией — Ферней [1758], где жил почти до самой смерти. Человек теперь богатый и вполне независимый, капиталист, ссужавший деньгами аристократов, землевладелец и в то же время владелец ткацкой и часовой мастерских, В. — «фернейский патриарх» — мог теперь свободно и безбоязненно представлять в своем лице «общественное мнение», всемогущее opinion, против старого, доживавшего свой век социально-политического порядка. Ферней сделался местом паломничества для новой интеллигенции; дружбой с В. гордились «просвещенные» монархи, как Екатерина II, как Фридрих II, возобновивший с ним переписку, как Густав шведский. В 1778, когда Людовика XV успел сменить Людовик XVI, В. — восьмидесятичетырехлетний старик — вернулся в Париж, где ему устроена была — при враждебном безучастии короля — восторженная встреча. Постановка его последней пьесы «Irène» превратилась в его апофеоз. Назначенный директором Академии, В. приступил, несмотря на преклонный возраст, к переработке академического словаря. Силы его угасали, и он умер, работая над словами на первую букву. Боясь, что его не похоронят как врага церкви, В. за несколько месяцев до своей смерти помирился с церковью, сделав публичное заявление о своих прегрешениях, тем не менее хоронить его в Париже было запрещено. Останки В. были перевезены в аббатство Сельер в Шампани, настоятелем к-рого был его племянник, и здесь В. был предан земле, несмотря на запрещение, изданное местным епископом, к-рое запоздало. В 1791
294
Конвент постановил перевести останки В. в Париж и переименовать «Набережную Театинцев» в «Набережную имени В.». Перенос останков В. в Пантеон вырос в грандиозную революционную демонстрацию. В 1814 году банда реакционеров выкрала останки В. из Пантеона и разбросала их на месте свалки около Barrière de la gare.
Иллюстрация:
Иллюстрация к «Кандиду»
Возглавляя «просветительную интеллигенцию» XVIII века, Вольтер был выразителем идеологии определенной части поднимавшегося буржуазного общества, а именно его дворянско-капиталистической, буржуазной верхушки. Ориентируясь на наиболее передовую буржуазную страну Европы, на Англию, на ее политический строй, философию и лит-ру, В. по своим политическим, философским и социальным взглядам представлял умеренную, предреволюционную буржуазию. Убежденный и страстный противник самодержавия, он остался до конца жизни монархистом, сторонником идеи просвещенного абсолютизма, монархии, опирающейся на «образованную часть» общества, на буржуазную интеллигенцию, на «философов». Просвещенный монарх — его политический идеал, который В. воплотил в ряде образов: в лице Генриха IV (в поэме «Генриада»), «чувствительного» царя-философа Тевкра (в трагедии «Законы Миноса»), ставящего своей задачей «просветить людей, смягчить нравы своих подданных, цивилизовать дикую страну», и короля дон Педро (в одноименной трагедии), трагически погибающего в борьбе с анархическими феодалами во имя принципа, выраженного Тевкром в словах: «Королевство — великая семья с отцом во главе.
295
Кто имеет другое представление о монархе, тот виновен перед человечеством». Являясь сторонником сенсуализма философа английской буржуазии Локка, учение которого он пропагандировал в своих «философских письмах», В. был вместе с тем противником материалистической философии французской революционной буржуазии, в частности барона Гольбаха, против к-рого направлено его «Письмо Меммия к Цицерону»; в вопросе о духе В. колебался между отрицанием и утверждением бессмертия души, в вопросе о свободе воли — в нерешительности переходил от индетерминизма к детерминизму.
Иллюстрация:
Выходной лист из первого издания [1733] «Le temple du goût»
Главнейшие свои философские статьи В. печатал в 296
аргументами логики и стрелами сарказма, писатель, чей лозунг гласил «écrasez l’infâme» (уничтожьте подлую), В. обрушивался и на еврейство, и на христианство (например в «Обеде у гр. Булэнвилье»), изъявляя впрочем свое уважение к личности Христа (как в указанном сочинении, так и в трактате «Бог и люди»); с целью антицерковной пропаганды В. издал «Завещание Жана Мелье», священника-социалиста XVII века, не щадившего слов для развенчания поповщины. Борясь словом и делом (заступничество за жертв религиозного фанатизма — Каласа и Сирвена) против господства и гнета религиозных суеверий и предрассудков, против поповского изуверства, В. неустанно проповедывал идеи религиозной терпимости как в своих публицистических памфлетах (Трактат о веротерпимости, 1763), так и в своих художественных произведениях (образ Генриха IV, покончившего с вероисповедной распрей католиков и протестантов; образ императора в трагедии «Гебры»). Борясь против церкви, попов и религий «откровения», В. был вместе с тем врагом атеизма; походу на атеизм В. посвятил специальный памфлет («Homélie sur l’athéisme»). Деист в духе английских буржуазных вольнодумцев XVIII в., В. всевозможными аргументами старался доказать существование божества, сотворившего вселенную, в дела к-рой однако не вмешивается, оперируя доказательствами: «космологическими» («Против атеизма»), «телеологическими» («Le philosophe ignorant») и «моральными» (статья «Бог» в «Энциклопедии»). Из всех подобных аргументов наиболее близким В. был однако не приводимый им, но за всеми приведенными стыдливо скрываемый — «полицейский», ибо без понятия божества «не может существовать ни одно общество», эксплоатируемый низ восстанет против «образованного» верха — необходимо поэтому сохранить религию как «узду» для народа, и «если бы бога не было, его следовало бы изобрести». Отрицая средневековый церковно-монашеский аскетизм во имя права человека на счастье, к-рое коренится в разумном эгоизме («Discours sur l’homme»), долгое время разделяя оптимизм английской буржуазии XVIII в., преобразовавшей мир по своему образу и подобию и утверждавшей устами поэта Попа: «What ever is, is right» («наш мир есть лучший из возможных миров»), В. после землетрясения в Лиссабоне, разрушившего третью часть города, несколько снизил свой оптимизм, заявляя в поэме о лиссабонской катастрофе: «сейчас не все хорошо, но все будет хорошо». По своим социальным воззрениям В. был сторонником неравенства. Общество должно делиться на «образованных и богатых» и на тех, кто, «ничего не имея», «обязан на них работать» или их «забавлять». Трудящимся поэтому незачем давать образование: «если народ начнет рассуждать, все погибло» (из писем Вольтера). Печатая «Завещание»
297
Мелье, Вольтер выкинул всю его острую критику частной собственности, считая ее «возмутительной». Этим объясняется и отрицательное отношение В. к Руссо, хотя в их взаимоотношениях и имелся налицо личный элемент, сводить же к нему, как это делают некоторые (напр. Брандес), целиком их расхождение — глубоко неправильно. В. — монархист, Руссо — народоправец; В. — защитник крупной собственности, Руссо — защитник мелкой (крестьянской) собственности; В. — рационалист, Руссо — сентименталист. Непримиримо столкнулись идеологи двух разных общественных классов, а не две индивидуальные личности. В. правда иногда и сам склонялся к защите идеи «первобытного состояния» в таких пьесах, как «Скифы» или «Законы Миноса», но его «первобытное общество» (скифов и сидонцев) не имеет ничего общего с нарисованным Руссо раем мелких собственников-хуторян, а воплощает собою общество врагов политического деспотизма и религиозной нетерпимости. Из всех общественных классов В. ближе всего было дворянство. Правда в своей сатирической поэме «Орлеанская девственница» он высмеивает рыцарей и придворных, но в поэме «Битва при Фонтенуа» [1745] В. славит старое французское дворянство, в таких пьесах, как «Право сеньера» и особенно «Нанина», — рисует с увлечением помещиков либерального уклона, даже готовых жениться на крестьянке. В. долго не мог примириться с вторжением на сцену лиц не-дворянского положения, «обыкновенных людей» (hommes du commun), ибо это значило «унизить котурн» (avilir le cothurne). Связанный своими политическими, религиозно-философскими и социальными воззрениями еще довольно крепко с «старым порядком», В. в особенности своими лит-ыми симпатиями крепко врос в аристократический XVII в. Людовика XIV, которому он посвятил свое лучшее историческое сочинение — «Siècle de Louis XIV». Продолжая культивировать аристократические жанры поэзии — послания, галантную лирику, оду и т. д., Вольтер в области драматической поэзии был последним крупным представителем классической трагедии — написал 28; среди них главнейшие: «Эдип» [1718], «Брут» [1730], «Заира» [1732], «Цезарь» [1735], «Альзира» [1736], «Магомет» [1741], «Меропа» [1743], «Семирамида» [1748], «Спасенный Рим» [1752], «Китайская сирота» [1755], «Танкред» [1760]. Однако в обстановке угасания аристократической культуры трансформировалась неизбежно и классическая трагедия. В ее прежнюю рационалистическую холодность врывались все в большем изобилии нотки чувствительности («Заира»), ее прежняя скульптурная четкость сменялась романтической живописностью («Танкред»). В репертуар античных фигур вторгались все решительнее всякие экзотические персонажи — средневековые рыцари, китайцы,
298
скифы, гебры и тому подобное. Долгое время не желая мириться с восшествием новой буржуазной драмы — как формы «гибридной», В. кончил тем, что и сам стал защищать прием смешения трагического и комического (в предисловии к «Расточителю» и «Сократу»), считая это смешение впрочем законной чертой лишь «высокой комедии» и отвергая как «нехудожественный жанр» «слезливую драму», где только «слезы». Долгое время противодействуя вторжению на сцену плебеев-героев, В., под напором буржуазной драмы, сдал и эту свою позицию, широко открывая двери драмы «для всех сословий и всех званий» (предисловие к «Шотландке», с ссылками на английские примеры) и формулируя (в «Рассуждении о гебрах») по существу программу буржуазно-демократического театра; «чтобы легче внушить людям доблесть, необходимую для всякого общества, автор выбрал героев из низшего класса. Он не побоялся вывести на сцену садовника, молодую девушку, помогающую отцу в сельских работах, простого солдата. Такие герои, стоящие ближе других к природе, говорящие простым языком, произведут более сильное впечатление и скорее достигнут цели, чем влюбленные принцы и мучимые страстью принцессы. Достаточно театры гремели трагическими приключениями, возможными только среди монархов и совершенно бесполезными для остальных людей». К типу таких буржуазных пьес можно отнести «Право сеньера», «Нанина», «Расточитель» и др.
Если как драматург В. шел от ортодоксальной классической трагедии через ее сентиментализацию, романтизацию и экзотику к буржуазной драме под напором растущего движения «третьего сословия», то аналогична его эволюция как писателя эпического. Вольтер начал в стиле классической эпопеи («Генриада», 1728; первоначально «Лига или великий Генрих»), к-рая однако, как и классическая трагедия, под его рукой преображалась: вместо вымышленного героя взят реальный, вместо фантастических войн — на самом деле бывшая, вместо богов — аллегорические образы — понятия: любви, ревности, фанатизма (из «Essai sur la poésie épique»). Продолжая стиль героической эпопеи в «Поэме о битве при Фонтенуа», прославляющей победу Людовика XV, В. затем в «Орлеанской девственнице» (La Pucelle d’Orléans), едко и скабрезно высмеивающей весь средневековый мир феодально-поповской Франции, снижает героическую поэму до героического фарса и переходит постепенно, под влиянием Попа, от героической поэмы к поэме дидактической, к «рассуждению в стихах» (discours en vers), к изложению в форме поэмы своей моральной и общественной философии («Письмо о философии Ньютона», «Рассуждение в стихах о человеке», «Естественный закон», «Поэма о лиссабонской катастрофе»). Отсюда наметился естественный переход к прозе, к философскому роману
299
(«Видение Бабука», «Задиг или судьба», «Микромегас», «Кандид», «Сказка о вавилонской принцессе», «Scarmentado» и другие, 40—60-х гг.), где на стержне приключений, путешествий, экзотики В. развивает гл. обр. идею о «слепой судьбе», о случайности, господствующей в жизни, о нелепости оптимизма (фигура доктора Панглосса в «Кандиде») и о единственной мудрости, заключающейся в убеждении познавшего все превратности Кандида, что человек призван «возделывать свой огород» или, как эту мысль выражает другое лицо повести, что «необходимо работать не размышляя». Как для всех «просветителей» XVIII века, художественная литература была для В. не самоцелью, а лишь средством пропаганды своих идей, средством протестовать против самодержавия, против церковников, проповедывать веротерпимость, гражданскую свободу, и т. д. Соответственно этой боевой установке, его творчество в высокой степени рассудочно и публицистично. Все силы «старого порядка» яростно поднялись против этого, как его окрестил один из его врагов, — «Прометея», низвергающего власть земных и небесных богов; в особенности усердствовал Фрерон, которого В. заклеймил своим смехом в ряде памфлетов и в пьесе «Шотландка» под прозрачным именем доносчика Фрелона. Свои произведения В. был вынужден издавать часто анонимно, отрекаясь от них, когда молва объявляла его автором, печатать их за границей, провозить во Францию контрабандой. В борьбе против доживающего свой век старого порядка В. мог, с другой стороны, опираться на огромную влиятельную аудиторию как во Франции, так и за границей, начиная от «просвещенных монархов» и до широких кадров новой буржуазной интеллигенции, вплоть до России, которой он посвятил свою «Историю Петра» и отчасти «Карла XII», находясь в переписке с Екатериной II и с Сумароковым, и где его именем было окрещено, хотя и без достаточного основания, общественное течение, известное под названием вольтерианства. Культ Вольтера достиг своего апогея во Франции в эпоху Великой революции, и в 1792, во время представления его трагедии «Смерть Цезаря», якобинцы украсили
Иллюстрация:
Концовка к «Генриаде», изд. 1787
300
голову его бюста красным фригийским колпаком. Если в XIX в. в общем этот культ пошел на убыль, то имя и слава В. возрождались всегда в эпохи буржуазных революций: на рубеже XIX в. — в Италии, куда войска революционного генерала Бонапарта принесли принцип декларации прав человека и гражданина, отчасти в Англии, где борец против Священного союза, Байрон, прославил В. в октавах «Чайльд-Гарольда», потом — накануне мартовской революции в Германии, где Гейне воскрешал его образ. На рубеже XX в. вольтеровская традиция в своеобразном преломлении еще раз вспыхнула в «философских» романах Анатоля Франса.
Библиография: I. Более новое полное собр. сочин. В. в 50 тт., Р., 1877—1882; Переписка В., там же, тт. 33—50. В старое время вышло бесчисленное количество русск. переводов В. (перечислены в книге Языкова Д. «Вольтер в русской литературе», 1879; «Романы и повести» Вольтера в перев. Н. Дмитриева, СПБ., 1870; стихотв. В. переведены Курочкиным (Собр. стих., т. II, СПБ., 1869); В XX в. появились: «Кандид» (Пантеон, 1908, сокращ. переизд. — «Огонек», 1926); «Принцесса Вавилонская» («Всем. лит-ра», 1919) и полный стих. перев. «Орлеанской девственницы», в 2 тт., с примеч. и статьями, 1927.
II. Иванов И. И., Политическая роль французского театра в XVIII в., М., 1895; Засулич В., Вольтер, СПБ., 1909; Шахов А., Вольтер и его время, СПБ., 1912; Desnoiresterres G., Voltaire et la société du XVIII siècle, 8 vv., P., 1867—1877; Morley J., Voltaire, London, 1878 (русск. перев., M., 1889); Bengesco G., Voltaire, Bibliographie de ses œuvres, 4 vv., P., 1889—1891; Champion G., Voltaire, P., 1892; Strauss D. F., Voltaire, Lpz., 1895 (русск. перев., M., 1900); Crousle L., La vie et les œuvres de Voltaire, 2 vv., P., 1899; Lanson G., Voltaire, P., 1906; Brandes, Voltaire, 2 vv., P., 1923. О специальных вопросах: Maugras G., Querelles des philosophes Voltaire et Rousseau, P., 1886; Brunetière F., Les époques du théâtre français, P., 1892; Lion H., Les tragédies et les théories dramatiques de Voltaire, P., 1896; Griswald, Voltaire als Historiker, 1898; Ducros L., Les encyclopédistes, P., 1900 (есть русск. перев.); Robert L., Voltaire et l’intolérance réligieuse, P., 1904; Pellissier G., Voltaire philosophe, P., 1908.
В. Фриче