- 210 -
Лермонтовъ — художникъ.
„Я помню одинъ сонъ, когда я былъ еще 8 лѣтъ, онъ сильно подѣйствовалъ на мою душу. Въ тѣ же лѣта я одинъ ѣхалъ въ грозу куда-то; и помню облако, которое, небольшое, какъ бы оторванный клочекъ чернаго плаща, быстро неслось по небу; это такъ живо передо мною, какъ будто вижу“...
„Когда я еще былъ малъ, я любилъ смотрѣть на луну, на разновидныя облака, которыя въ видѣ рыцарей со шлемами тѣснились будто вокругъ нея, будто рыцари, сопровождающіе Армиду въ ея замокъ, полные ревности и безпокойства“... (IV, 350).
Это юношескія записи Лермонтова, записи случайныя, но знаменательныя для поэта-живописца. Въ образныхъ очеркахъ онъ сохранилъ впечатлѣнія видимости, которыя въ ярко живописныхъ чертахъ зарисовались въ его памяти: „облако, какъ клочекъ чернаго плаща“, „разновидныя облака, въ видѣ рыцарей со шлемами“... И эти мотивы „грозовой“ романтики постоянно встрѣчаются въ его разныхъ рисункахъ. Но былъ ли Лермонтовъ подлиннымъ художникомъ, сдѣлалъ ли онъ какой-либо вкладъ въ сокровищницу русской живописи?
Рѣдко кто изъ людей, одаренныхъ геніемъ, могъ въ разныхъ образахъ воплощать свои переживанія. Примѣръ Леонардо да Винчи почти единственный въ міровой исторіи и кромъ него, этого всесторонняго генія, мало кто можетъ быть названъ талантомъ всеобъемлющимъ. Одному суждено выразить свое міроощущеніе въ живописныхъ образахъ, другому это удается въ звукахъ, третьему въ краскахъ или формахъ. Лермонтовъ долженъ быть причисленъ къ геніямъ слова, и въ области изобразительныхъ искусствъ онъ не оставилъ слѣда. Но, какъ характеристика его мысли и ощущеній, какъ примѣръ разностороннихъ попытокъ его воплотить свою мечту, — всѣ многочисленные рисунки и рѣдкія картины Лермонтова должны быть разсматриваемы съ величайшимъ вниманіемъ и интересомъ. Ибо каждый штрихъ его, хотя и слабое, хотя порой и „косноязычное“, но все же — выраженіе его мысли.
Лермонтовскіе рисунки, разсѣянные по разнымъ альбомамъ и хранилищамъ, характерные образцы „культурнаго баловства“ его времени. Въ эту эпоху всякій, принадлежавшій къ извѣстной средѣ, писалъ въ альбомы стихи и набрасывалъ рисунки. И незначительныя, порой полныя огня и дарованія, но всегда диллетантскія попытки Лермонтова рисовать должны быть отнесены именно къ работамъ такого рода. Но тѣмъ не менѣе, при внимательномъ изученіи
- 211 -
ихъ, при пытливомъ ихъ разсматриваніи, видишь сквозь эти подчасъ неуклюжія линіи и неловкіе штрихи романтическую душу поэта. Часто въ неумѣлой композиціи, въ черствомъ очеркѣ вдругъ блеснетъ какая-нибудь яркая живая черта, одухотворяющая „дѣтскій лепетъ“ рисовальщика. Если сопоставлять творчество Лермонтова-живописца съ произведеніями его современниковъ, то ближе всего примыкаетъ оно къ созданіямъ двухъ талантливыхъ диллетантовъ: князя Гагарина и графа де Бальмена. Впрочемъ, первый изъ нихъ, другъ и ученикъ Карла Брюллова, несравненно опытнѣе, болѣе ученъ да и болѣе одаренъ отъ природы. Графъ де Бальменъ, оставившій намъ восхитительный альбомъ талантливыхъ набросковъ жизни помѣщиковъ, также болѣе умѣлъ, но и онъ диллетантъ, и Лермонтовъ къ нему близокъ. То же внимательное наблюденіе житейскихъ типовъ, тотъ же бойкій, часто неправильный, но всегда живой и правдивый штрихъ. Особенно занимательны набросанныя имъ сцены военнаго быта, столь хорошо знакомыя поэту, гдѣ каждый росчеркъ карандаша живо повѣствуетъ какой-нибудь эпизодъ. Менѣе удачны картины въ краскахъ, слишкомъ рѣзкія и пестрыя, или композиціи, гдѣ болѣе всего требуется строгая, послѣдовательная школьная выучка. Но тамъ, гдѣ художникъ предоставленъ самъ себѣ и не заботится о „компановкѣ“, тамъ его рука легко и непринужденно воспроизводитъ бѣгъ его мыслей. Какъ хороша и жизненна, напримѣръ, сцена-набросокъ перомъ, хранящійся въ рукописномъ отдѣленіи Публичной Библіотеки. Здѣсь изображенъ какой-то военный „скалозубовскаго типа“ и нѣжная тоненькая дѣвушка, сидящіе на широчайшемъ диванѣ, а въ отдаленіи, въ сторонѣ, — поникшая фигура молодого офицера, приближающагося къ сидящимъ. Мы не знаемъ ни темы этого наброска, ни лицъ, здѣсь представленныхъ, но общая схема рисунка, мѣтко схваченные типы и живо зачерченныя движенія — все это говоритъ о не заученномъ, а природномъ дарованіи рисовальщика. Столь же хорошъ, отлично распланированный, широко задуманный очеркъ перомъ: — офицеръ на конѣ и фигура женщины (см. воспроизведеніе). Размахъ, съ которымъ намѣчены деревья и лѣстница, общая спайка фигуръ съ ландшафтомъ — все это свидѣтельствуетъ о далеко не заурядномъ дарованіи. Въ этихъ наброскахъ рука послушна велѣнію мысли и тутъ не видна неумѣлость техники.
Хуже, когда вопросъ касается цѣлой композиціи картины. Здѣсь недостаточно намѣтить, указать главнѣйшее. Здѣсь нужно довести до конца, т. е. синтетически наиболѣе просто и сжато резюмировать всѣ составные элементы художественнаго произведенія, и въ картинахъ диллетантъ сказывается сейчасъ-же. Оттого и произведенія Лермонтова, претендующія на „картинность“, всегда очень наивны и почти по-дѣтски выполнены. Таковъ его такъ называемый „Предокъ“ (см. воспроизведеніе), таковы же и его батальныя композиціи.
Если теперь обратиться къ разсматриванію послѣдовательныхъ фазисовъ развитія таланта Лермонтова-живописца, то мы увидимъ съ юныхъ лѣтъ проявлявшееся у него влеченіе къ искусству. Живописность его образовъ уже сама по себѣ свидѣтельствуетъ, что всякое впечатлѣніе запоминалось имъ въ красочныхъ уподобленіяхъ. Первыя строки настоящаго очерка, взятыя изъ его записей, свидѣтельствуютъ объ этомъ.
Съ точки зрѣнія „школьной“, Лермонтовъ ближе всего примыкаетъ къ Брюллову, т. е. отражаетъ, какъ и всѣ диллетанты вообще, наиболѣе яркое
- 212 -
и господствующее теченіе въ искусствѣ. Учителями его были А. С. Солоницкій, мало-извѣстный художникъ, а позже, по выходѣ Лермонтова въ офицеры, давалъ ему уроки рисованія художникъ П. А. Заболотскій (1803—1866), оставившій намъ два портрета Лермонтова. Заболотскій былъ весьма умѣлымъ живописцемъ, отразившимъ въ своемъ творчествѣ романтическій духъ Кипренскаго и Жерико... Сохранившійся въ собраніи Е. Г. Швартцъ „Солдатъ“ Заболотскаго написанъ въ густыхъ, темныхъ, „затуманенныхъ“ тонахъ, смѣлой и широкой кистью. Этотъ героическій духъ былъ несомнѣнно близокъ міропониманію Лермонтова и естественно, что ученикъ слѣдовалъ за наставникомъ, какъ въ самомъ отношеніи къ природѣ, такъ и въ техникѣ мастерства.
Въ письмахъ и стихотвореніяхъ Лермонтова можно найти немало указаній на интересъ, который онъ съ раннихъ лѣтъ проявлялъ къ искусству рисованія. „Милая Тетенька — писалъ онъ въ 1827 г. М. А. Шанъ-Гирей — ...Заставьте, пожалуйства, Ефима рисовать контуры; мой учитель говоритъ, что я еще буду ихъ рисовать съ полгода; но я лучше сталъ рисовать, однако-жъ мнѣ запрещено рисовать свое“ (IV, 303).
Черезъ годъ, въ декабрѣ 1828 г., онъ пишетъ той же Шанъ-Гирей: „Папенька сюда пріѣхалъ, и вотъ уже двѣ картины извлечены изъ моего portefeuille, слава Богу, что такими любезными мнѣ руками!... Скоро я начну рисовать съ (buste) бюстовъ... Какое удовольствіе!... Къ тому же Александръ Степановичъ мнѣ показываетъ также, какъ должно рисовать пейзажи... Я прилагаю вамъ, милая тетенька, — пишетъ онъ дальше, — стихи, кои прошу помѣстить къ себѣ въ альбомъ, а картинку я еще не нарисовалъ. На вакацію надѣюсь исполнить свое обѣщаніе. Вотъ стихи:
Поэтъ.
Когда Рафаэль вдохновенный
Пречистой Дѣвы ликъ священный
Живою кистью окончалъ,
Своимъ искусствомъ восхищенный,
Онъ предъ картиною упалъ.
Но скоро сей порывъ чудесный
Слабѣлъ въ груди его младой,
И утомленный, и нѣмой,
Онъ забывалъ огонь небесный“.Въ этихъ стихахъ упоминаніе о Рафаэлѣ и Мадоннѣ въ живописномъ образѣ явно свидѣтельствуютъ, какъ занимало Лермонтова все, что касалось искусства. Въ позднѣйшихъ прозаическихъ и поэтическихъ произведеніяхъ его также не разъ встрѣчаются указанія на картины и имена Рафаэля, Гвидо Рени и Рембрандта. Первые два являются только данью времени, ибо въ эту эпоху это были имена, предъ которыми преклонялись всѣ. Но упоминаніе о Рембрандтѣ, котораго тогда еще знали и любили немногіе, уже гораздо болѣе индивидуально; здѣсь сказались симпатіи самого Лермонтова: любовь къ загадочному, таинственному — черты его „героическаго романтизма“. А это упоминаніе Рембрандта встрѣчается у него и въ отдѣльномъ стихотвореніи „На картину Рембрандта“ (1832 г.) и въ поэмѣ „Сашка“ (1836 г.). Наконецъ, находящійся въ Публичной Библіотекѣ рисунокъ сепіей, представляющій взлохмаченнаго
- 213 -
человѣка съ фонаремъ (см. воспроизведеніе), — несомнѣнно исполненъ подъ вліяніемъ Рембрандта. Въ другихъ стихотворныхъ произведеніяхъ Лермонтова также встрѣчаются тѣ или иныя описанія картинъ:
„Взгляни на этотъ ликъ: искусствомъ онъ
Небрежно на холстѣ изображенъ,
Какъ отголосокъ мысли неземной,
Не вовсе мертвый, не совсѣмъ живой,
Холодной взоръ не видитъ, но глядитъ,
И всякаго, не нравясь, удивитъ.
Въ устахъ нѣтъ словъ, но быть они должны —
Для словъ уста такія рождены.
Смотри: лицо какъ будто отошло
Отъ полотна, и блѣдное чело
Лишь потому не страшно для очей,
Что намъ извѣстно — не гроза страстей
Ему дала болѣзненный тотъ цвѣтъ,
И что въ груди сей чувствъ и сердца нѣтъ.
О, Боже, сколько я видалъ людей
Ничтожныхъ предъ картиною моей,
Душа которыхъ менѣе жила,
Чѣмъ обѣщаетъ видъ сего чела“. (I, 86).Въ этотъ 1830-й годъ еще не разъ встрѣчаются у Лермонтова и другіе образы, посвященные живописнымъ произведеніямъ, или упоминанія о великихъ мастерахъ: „Есть у меня твой силуэтъ, какъ милъ его печальный цвѣтъ“ (I, 90), или образное выраженіе „Какъ у Мадонны Рафаэля ея молчанье говоритъ“ (I, 105). Или, наконецъ, въ повѣсти „Вадимъ“ (1832) — описаніе дѣвушки: „Женская, розовая, фантастическая головка, достойная кисти Рафаэля, съ дѣтской, полусонной, полупечальной, полурадостной невыразимой улыбкой на устахъ (IV, 87)). Еще большаго вниманія заслуживаетъ стихотвореніе „На картину Рембрандта“.
Ты понималъ, о, мрачный геній,
Тотъ грустный, безотчетный сонъ,
Порывъ страстей и вдохновеній, —
Все то, чѣмъ удивилъ Байронъ.
Я вижу — ликъ полуоткрытый
Означенъ рѣзкою чертой...
То не бѣглецъ ли знаменитый
Въ одеждѣ инока святой?
Быть можетъ, тайнымъ преступленьемъ
Высокій умъ его убитъ;
Все темно вкругъ; тоской, сомнѣньемъ
Надменный взглядъ его горитъ.
Быть можетъ, ты писалъ съ природы,
И этотъ ликъ не идеалъ,
Или въ страдальческіе годы
Ты самъ себя изображалъ? —
- 214 -
Но никогда великой тайны
Холодный не проникнетъ взоръ,
И этотъ трудъ необычайный
Бездушнымъ будетъ злой укоръ (I, 172—3).На какую картину написано это стихотвореніе — намъ не извѣстно. Ни одно изъ многочисленныхъ произведеній Рембрандта въ Эрмитажѣ не подходитъ къ этому описанію, и портреты его, принадлежащіе частнымъ русскимъ владѣльцамъ, каталогизированные В. Боде, не могли послужить темой для этого стихотворенія. Вѣрнѣе, что оно относится либо къ картинѣ, нынѣ не существующей, либо, — что гораздо вѣроятнѣе, — написано на портретъ, который считался за Рембрандтовъ. А таковыхъ въ русскихъ богатыхъ домахъ было немало и много ложныхъ легендъ сложилось вокругъ картинъ съ этимъ ошибочнымъ наименованіемъ.
Въ прозаическихъ произведеніяхъ Лермонтова мы также можемъ указать нѣсколько примѣровъ. Такъ, въ повѣсти „Вадимъ“ (1832 г.) находимъ художественное описаніе комнаты XVIII вѣка съ картиной „Петръ I послѣ Полтавы“ (IV, 4), а далѣе и романтическую картину дѣйствительности съ постоянными сравненіями чисто-живописнаго порядка (IV, 45): „Вокругь яркаго огня, разведеннаго прямо противъ воротъ монастырскихъ, больше всѣхъ кричали и коверкались нищіе. Ихъ радость была изступленіе; озаренные трепетнымъ, багровымъ отблескомъ огня, они составляли первый планъ картины; за ними все было мрачнѣе и неопредѣлительнѣе; люди двигались, какъ рѣзкія, грубыя тѣни; казалось, неизвѣстный живописецъ назначилъ этимъ нищимъ, этимъ отвратительнымъ лохмотьямъ, приличное мѣсто; казалось, онъ выставилъ ихъ на свѣтъ, какъ главную мысль, главную черту характера своей картины“...
Столь же многочисленныя художественныя уподобленія встрѣчаются и въ другихъ произведеніяхъ Лермонтова. Такъ, въ романѣ „Княгиня Лиговская“ (1836 г.) мы находимъ подробное описапіе всѣхъ художественныхъ мелочей комнатнаго убранства (IV, 101) и среди нихъ особенно внимательный разборъ картины, висящей на стѣнѣ. „Одна единственная картина привлекала взоры, — она висѣла надъ дверьми, ведущими въ спальню; она изображала неизвѣстное мужское лицо, писанное неизвѣстнымъ русскимъ художникомъ, человѣкомъ, не знавшимъ своего генія, и которому никто объ немъ не позаботился намекнуть. Картина эта была фантазія глубокая, мрачная. Лицо это было написано прямо безо всякаго искусственнаго наклоненія или оборота; свѣтъ падалъ сверху, платье было набросано грубо, темно и безотчетливо; казалось, вся мысль художника сосредоточилась въ глазахъ и улыбкѣ. Голова была больше натуральной величины, волосы гладко упадали по обѣимъ сторонамъ лба, который кругло и сильно выдавался, и, казалось, имѣлъ въ устройствѣ своемъ что-то необыкновенное. Глаза, устремленные впередъ, блистали тѣмъ страшнымъ блескомъ, которымъ иногда блещутъ живые глаза сквозь прорѣзи черной маски. Испытующій и укоризненный лучъ ихъ, казалось, слѣдовалъ за вами во всѣ углы комнаты, и улыбка, растягивая узкія и старыя губы, была болѣе презрительная, чѣмъ насмѣшливая“ (IV, 101—102). Развѣ не характеренъ для Лермонтова этотъ „портретъ“ — таинственный, загадочный и страшный? (Ср. IV, 290).
- 215 -
Внимательно начертаны и другія художественныя описанія на страницахъ „Княгини Лиговской“ — столовая князя и украшающія ее картины, причемъ нѣкоторыя изъ нихъ разбираются съ особенной тщательностью (IV, 128—9, 132). Наконецъ, въ „Отрывкѣ изъ начатой повѣсти“ (1841 г.) Лермонтовъ говоритъ о художественномъ дарованіи и вкусахъ своего героя Лугина и останавливается на портретахъ, находящихся въ нанятой имъ квартирѣ. И здѣсь мы опять встрѣчаемъ тѣ же черты „невообразимой красоты“, „страшной жизни“ и „неизъяснимаго“ (IV, 286, 290—292), что такъ характерны для Лермонтова.
Указанія на увлеченіе Лермонтова рисованіемъ и живописью встрѣчаются не только въ его сочиненіяхъ, но и во многихъ письмахъ. Такъ 2-го сентября 1832 года онъ писалъ М. А. Лопухиной: „Dans ce moment mème je commence à dessiner quelque chose pour vous, et je vous l’enverrai peut être dans cette lettre“.... „Mademoiselle Annette m’a dit qu’on n’avait pas effacé la célèbre tête sur la muraille.....pauvre ambition! Cela m’a rejoui.......et encore comment! Cette drôle de passion de laisser partout des traces de son passage! (IV, 313)... Эта „célèbre tête sur la muraille“ и есть такъ называемая „Голова предка Лерма“, которая была вторично написана Лермонтовымъ на холстѣ и нынѣ находится въ Лермонтовскомъ музеѣ (IV, 393). Картина эта написана черно и плохо, но романтическій замыселъ портрета и таинственное освѣщеніе лица очень характерны для исканій Лермонтова. Въ 1836 г., въ „нравственной поэмѣ“ Сашка, у Лермонтова не разъ встрѣчаются образы изъ области живописи и герой поэта воспроизводитъ въ рисункахъ предметъ своей мечты:
„Разсѣянно въ тетрадкахъ надъ строками
Его рука чертила здѣсь и тамъ
Какой-то женскій профиль, и очами,
Горящими, подобно двумъ звѣздамъ,
Онъ долго на него взиралъ, и нѣжно
Вздыхалъ онъ, и хранилъ его прилежно
Между листовъ, какъ тайный, милый кладъ,
Залогъ надеждъ и будущихъ наградъ“... (II, 171).Потомъ въ этой же поэмѣ говорится про „силуэтъ рубчатый старухи, изъ картинъ Рембрандта взятой“ (II, 175), „И кто бы смѣлъ изобразить въ словахъ, что дышитъ жизнью въ краскахъ Гвидо-Рени? (II, 176). И въ концѣ „Сашки“ опять чисто-художественное отношеніе Лермонтова къ архитектурѣ стараго барскаго дома и портретамъ предковъ:
„И старый домъ, куда привелъ я васъ,
Его паденья былъ свидѣтель хладный,
На изразцахъ кой-гдѣ встрѣчаетъ глазъ
Черты карандаша, стихи и жадно
Въ нихъ ищетъ мысли, и безпощадный часъ
Проходитъ... Кто писалъ? Съ какою цѣлью?
Грустилъ ли онъ, иль преданъ былъ веселью?
Какъ надписи надгробныя, онѣ
Рисуются узоромъ на стѣнѣ —
- 216 -
Слѣды давно погибшихъ чувствъ и мнѣній,
Эпиграфы невѣдомыхъ твореній.
И образы языческихъ боговъ —
Безъ рукъ, безъ ногъ, съ отбитыми носами—
Лежать въ углахъ, низвергнуты съ столбовъ,
Раскрашенныхъ подъ мраморъ. Надъ дверями
Висятъ портреты дѣдовскихъ вѣковъ,
Въ померкшихъ рамахъ и глядятъ сурово“...Въ другомъ письмѣ Лермонтова — къ С. А. Раевскому (1837 г.) встрѣчается уже упоминаніе о рисованіи его съ натуры. „Я снялъ на скорую руку — пишетъ онъ — виды всѣхъ примѣчательныхъ мѣстъ, которыя посѣщалъ, и везу съ собой порядочную коллекцію“ (IV, 330)). По одному изъ рисунковъ перомъ, находящемуся въ альбомѣ Публичной Библіотеки, и по рисункамъ, имѣющимся въ собраніи П. П. Заболотскаго, слѣдуетъ заключить, что Лермонтовъ рисовалъ виды Кавказа съ натуры: такъ точно и мѣтко нарисованъ имъ пейзажъ, на которомъ каждый домикъ и каждое дерево кажутся „портретными“. Какъ часто Лермонтовъ пытался запечатлѣть имъ видѣнное, можно судить и по нѣкоторымъ его записямъ.
Кромѣ другихъ мелкихъ стихотвореній („Разстались мы, но твой портретъ я на груди своей храню“), особенно яркое и живописное уподобленіе встрѣчается въ „Сказкѣ для дѣтей“ (1839 г.):
„Влюбился я... И точно хороша
Была не въ шутку маленькая Нина.
Нѣтъ, никогда свинецъ карандаша
Рафаэля иль кисти Перуджина
Не начертали, пламенемъ дыша,
Подобный профиль“... (II, 274).
Вотъ тѣ „слова“, которыми Лермонтовъ, какъ видимъ, неоднократно пытался выражать свои красочныя и живописныя воспріятія жизни. Однако, и по сохранившимся сравнительно многочисленнымъ рисункамъ и картинамъ мы можемъ судить о Лермонтовѣ-художникѣ. Среди этихъ произведеній, конечно, самыми значительными должны быть признаны тѣ, которыя отражаютъ пребываніе поэта на Кавказѣ. Ибо все остальное является уже совершенно любительскимъ и случайнымъ, и подобнаго рода грифонажи и рисунки на клочкахъ бумажекъ еще не давали бы права причислять Лермонтова къ художникамъ. Но красоты и живописная жизнь Кавказа, которыя, по словамъ самого поэта, „были для него съ дѣтства священны“, оставили неизгладимый слѣдъ на его творчествѣ. Знакомство его съ кн. Г. Г. Гагаринымъ было также несомнѣнно, причиной того, что Лермонтовъ сталъ болѣе серьезно заниматься живописью. Впрочемъ, быть можетъ, еще у него въ Петербургѣ Лермонтовъ имѣлъ случай познакомиться съ другомъ и учителемъ Гагарина — знаменитымъ Карломъ Брюлловымъ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ одинъ изъ рисунковъ Лермонтова, хранящихся въ Публичной Библіотекѣ. Здѣсь на листкѣ бумаги, рядомъ съ головой какого-то неизвѣстнаго господина въ очкахъ, нарисованъ очень четко и мѣтко характерный профиль Брюллова. Къ этой же
- 217 -
группѣ можетъ быть отнесенъ акварельный автопортретъ (1837 г.) Лермонтова, исполненный, однако, довольно неумѣло и робко и важный для насъ скорѣе въ иконографическомъ отношеніи.
Изъ другихъ многочисленныхъ рисунковъ поэта, разбросанныхъ по разнымъ хранилищамъ и въ частныхъ собраніяхъ, особеннаго вниманія заслуживаютъ рисунки съ натуры. Лермонтовъ былъ внимательнымъ наблюдателемъ и мѣтко и жизненно схватывалъ движенія и характеризовалъ окружающую его дѣйствительность. Несомнѣнно „портретными“ могутъ быть названы его многочисленные рисунки изъ жизни кавказскихъ войскъ, пейзажи (особенно хороши четыре кавказскихъ вида, уцѣлѣвшихъ въ собраніи П. П. Заболотскаго), какая-то дуэль двухъ офицеровъ, мужичокъ, сидящій въ тѣни дерева, тройка, везущая возокъ, и множество другихъ набросковъ. Вторую категорію выдуманныхъ композицій надо признать гораздо менѣе удачной. Лермонтовъ, какъ диллетантъ, не могъ свободно распоряжаться своими подчасъ весьма живописными замыслами и не имѣлъ достаточныхъ знаній художественнаго ремесла. Поэтому, картины, подсказанныя ему его фантазіей, всегда неуклюжи по выполненію и нѣсколько наивны по компановкѣ. Таково подражаніе Рембрандту — бородатый мужчина съ фонаремъ и „портретъ“ предка. Таковы же его баталическія композиціи: „Валерикъ“ законченный Гагаринымъ*), „Гусары при штурмѣ Варшавы въ 1831 г.“ и „Перестрѣлка въ горахъ Кавказа“, хотя и заимствованныя изъ жизни, но не списанныя съ природы и потому являющіяся скорѣе картинами, а не „портретами жизни“.
Что же касается до рисунковъ Лермонтова, иллюстрирующихъ его же писательское творчество, то, къ сожалѣнію, о нихъ мы ничего сказать не можемъ, ибо серьезныхъ попытокъ Лермонтова конкретно выразить графическимъ путемъ какую-либо мысль или образъ, высказанный имъ, какъ поэтомъ слова, кажется, не существуетъ**). Къ такимъ попыткамъ позволительно лишь отнести его большой рисунокъ (см. воспроизведеніе въ началѣ IV-го тома), гдѣ на одномъ листѣ, тѣсно прижатые другъ къ другу, помѣщены образы какъ будто бы нѣкоторыхъ лермонтовскихъ произведеній; между прочимъ, среди этихъ набросковъ можно замѣтить иллюстрацію къ „Пѣснѣ о купцѣ Калашниковѣ“. Вообще же всѣ живописныя созданія Лермонтова являются скорѣе баловствомъ его досуговъ и, конечно, не играютъ существенной роли въ его біографіи.
Баронъ Н. Врангель.
СноскиСноски к стр. 217
*) Акварель, находящаяся въ Музеѣ Александра III.
**) „Валерикъ“, находящійся въ Музеѣ Александра III по компановкѣ далекъ отъ текста стихотворенія того же названія; еще менѣе подходитъ къ нему аналогичнаго названія акварель, находящаяся въ Публичной библіотекѣ (см. воспроизведеніе въ т. II, передъ стр. 305).