249

25 Тамань

Тамань — самый скверный городишко из всех приморских
городов России. Я там чуть-чуть не умер с голоду, да еще вдобавок
меня хотели утопить. Я приехал на перекладной тележке
поздно ночью. Ямщик остановил усталую тройку у ворот единственного
30 каменного дома, что при въезде. Часовой, черноморский
казак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья
диким голосом: «кто идет?» Вышел урядник и десятник. Я им
объяснил, что я офицер, еду в действующий отряд по казенной

250

надобности, и стал требовать казенную квартиру. Десятник
нас повел по городу. К которой избе ни подъедем — занята.
Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начинал сердиться.
«Веди меня куда-нибудь, разбойник! хоть к чорту,
5 только к месту!» — закричал я. «Есть еще одна фатера, — отвечал
десятник, почесывая затылок: — только вашему благородию
не понравится, там нечисто». — Не поняв точного значения
последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого
странствования по грязным переулкам, где по сторонам
10 я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой
хате, на самом берегу моря.

Полный месяц светил на камышевую крышу и белые стены
моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника,
стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой.
15 Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и
внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны.
Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию,
и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля,
которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались
20 на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, —
подумал я: — завтра отправлюсь в Геленджик».

При мне исправлял должность деньщика линейский казак.
Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я стал
звать хозяина — молчат; стучу — молчат... что это? Наконец
25 из сеней выполз мальчик лет 14-ти.

«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим».
— «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто ж мне
отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама
отворилась, из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную
30 спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые
глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял
передо мной неподвижно, и я начал рассматривать черты его
лица.

Признаюсь, я имею сильное предубеждение противу всех
35 слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых
и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение

251

между наружностью человека и его душою: как будто,
с потерею члена, душа теряет какое-нибудь чувство.

Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете
прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел
5 на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная
улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она
произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове
моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно
кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать
10 невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я
часто склонен к предубеждениям...

«Ты хозяйский сын?» — спросил я его наконец. — «Ни». —
«Кто же ты?» — «Сирота, убогой». — «А у хозяйки есть
дети?» — «Ни, была дочь, да утикла за море с татарином». —
15 «С каким татарином?» — «А бис его знает! крымский татарин,
лодочник из Керчи».

Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук
возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа
— дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер.
20 Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его,
стал раскладывать вещи, поставил в угол шашку и ружье,
пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак
свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог
заснуть: передо мной во мраке всё вертелся мальчик с белыми
25 глазами.

Так прошло около часу. Месяц светил в окно, и луч его
играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей
пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно:
кто-то вторично пробежал мимо его и скрылся бог знает куда.
30 Я не мог полагать, чтоб это существо сбежало по отвесу берега,
однако иначе ему некуда было деваться. Я встал, накинул
бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты; навстречу
мне слепой мальчик. Я притаился у забора, и он верной, но
осторожной поступью прошел мимо меня. Под мышкой он нес
35 какой-то узел и, повернув к пристани, стал спускаться по узкой
и крутой тропинке. В тот день немые возопиют и слепые прозрят,

252

подумал я, следуя за ним в таком расстоянии, чтоб не
терять его из виду.

Между тем луна начала одеваться тучами, и на море поднялся
туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего
5 корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих
его потопить. Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне,
и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул
низом направо; он шел так близко от воды, что, казалось, сейчас
волна его схватит и унесет, но видно это была не первая
10 его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня
на камень и избегал рытвин. Наконец он остановился, будто
прислушиваясь к чему-то, присел на землю и положил возле
себя узел. Я наблюдал за его движениями, спрятавшись за выдавшеюся
скалою берега. Спустя несколько минут с противуположной
15 стороны показалась белая фигура; она подошла к слепому
и села возле него. Ветер по временам приносил мне их
разговор.

— Что, слепой, — сказал женский голос: — буря сильна. Янко
не будет». — «Янко не боится бури», — отвечал тот. — «Туман
20 густеет», — возразил опять женский голос, с выражением печали.
— «В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов»,
— был ответ. «А если он утонет?» — «Ну что ж? в воскресенье
ты пойдешь в церковь без новой ленты».

Последовало молчание; меня, однако, поразило одно: слепой
25 говорил со мною малороссийским наречием, а теперь изъяснялся
чисто по-русски.

— Видишь, я прав, — сказал опять слепой, ударив в ладоши:
— Янко не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых
сторожей: прислушайся-ка: это не вода плещет, меня
30 не обманешь, это его длинные весла.

Женщина вскочила и стала всматриваться в даль с видом
беспокойства.

— Ты бредишь, слепой, — сказала она: — я ничего не вижу.
Признаюсь, сколько я ни старался различить вдалеке
35 что-нибудь на подобие лодки, но безуспешно. Так прошло минут
десять, и вот показалась между горами волн черная точка:

253

она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно подымаясь
на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу
лодка. Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься
через пролив на расстояние 20 верст, и важная должна
5 быть причина, его к тому побудившая! Думая так, я с невольным
биением сердца глядел на бедную лодку, но она, как утка,
ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями,
выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал,
она ударится с розмаха об берег и разлетится вдребезги, но
10 она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту
невредима. Из нее вышел человек среднего росту, в татарской
бараньей шапке; он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать
что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор
не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по
15 узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из
виду. Надо было вернуться домой; но, признаюсь, все эти
странности меня тревожили, и я насилу дождался утра.

Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидал
меня совсем одетого; я ему однако ж не сказал причины. Полюбовавшись
20 несколько времени из окна на голубое небо, усеянное
разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который
тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине
коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию,
чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в
25 Геленджик.

Но увы, комендант ничего не мог сказать мне решительного.
Суда, стоящие в пристани, были все или сторожевые, или купеческие,
которые еще даже не начинали нагружаться. «Может
быть, дни через три, четыре, придет почтовое судно, — сказал
30 комендант: — и тогда мы увидим». Я вернулся домой угрюм и
сердит; меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.

— Плохо, ваше благородие, — сказал он мне.

— Да, брат, бог знает, когда мы отсюда уедем. — Тут он еще
больше встревожился и, наклонясь ко мне, сказал шопотом:

35 — Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника,
он мне знаком, был прошлого года в отряде; как я ему

254

сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто,
люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит
везде один, и на базар за хлебом, и за водой... уж видно здесь
к этому привыкли.

5 — Да что ж? по крайней мере показалась ли хозяйка?

— Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.

— Какая дочь? у ней нет дочери.

— А бог ее знает, кто она, коли не дочь; да вон старуха
сидит теперь в своей хате.

10 Я взошел в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней
варился обед довольно роскошный для бедняков. Старуха на
все мои вопросы отвечала, что она глуха, не слышит. Что было
с ней делать? Я обратился к слепому, который сидел перед
печью и подкладывал в огонь хворост. «Ну-ка, слепой чертенок,
15 — сказал я, взяв его за ухо: — говори, куда ты ночью
таскался с узлом, а?» Вдруг мой слепец заплакал, закричал,
заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив... с узлом? яким
узлом?» Старуха на этот раз услышала и стала ворчать: «вот
выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что он вам сделал?»
20 Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать
ключ этой загадки.

Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая
в даль; передо мной тянулось ночною бурею взволнованное
море, и однообразный шум его, подобный ропоту засыпающего
25 города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли на север,
в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся...
Так прошло около часу, может быть и более... Вдруг
что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, эта была
песня, и женский свежий голосок, — но откуда?.. Прислушиваюсь...
30 напев странный, то протяжный и печальный, то быстрый
и живой. Оглядываюсь — никого нет кругом; прислушиваюсь
снова — звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза:
на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными
косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью
35 от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась
и рассуждала сама с собой, то запевала снова песню.

255

Я запомнил эту песню от слова до слова:

Как по вольной волюшке —
По зелену морю,
Ходят всё кораблики
5         Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащеная,
        Двухвесельная.
10 Буря ль разыграется —
Старые кораблики
Приподымут крылушки.
        По морю размечутся.
Стану морю кланяться
15         Я низёхонько:
«Уж не тронь ты, злое море,
        Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные,
20 Правит ею в темну ночь
        Буйная головушка».

Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот же
голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на
крышу, девушки там не было. Вдруг она пробежала мимо меня,
25 напевая что-то другое, и, прищелкивая пальцами, вбежала к старухе,
и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, она
громко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя
ундина; поравнявшись со мной, она остановилась и пристально
посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием;
30 потом небрежно обернулась и тихо пошла к пристани.
Этим не кончилось: целый день она вертелась около моей квартиры:
пеньё и прыганье не прекращались ни на минуту. Странное
существо! На лице ее не было никаких признаков безумия;
напротив, глаза ее с бойкою проницательностью останавливались
35 на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою
властью, и всякий раз они как будто бы ждали
вопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно
улыбаясь.

256

Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она
была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также
и насчет красоты. В ней было много породы... порода в женщинах,
как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит
5 Юной Франции. Она, т. е. порода, а не Юная Франция,
большею частию изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно
нос очень много значит. Правильный нос в России реже
маленькой ножки. Моей певунье казалось не более 18 лет. Необыкновенная
гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное
10 наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то
золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах, и
особенно правильный нос, — всё это было для меня обворожительно.
Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и
подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное,
15 но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня
с ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое
создание его немецкого воображения; — и точно, между
ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего
беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные
20 речи, те же прыжки, странные песни...

По́д-вечер, остановив ее в дверях, я завел с нею следующий
разговор:

«Скажи-ка мне, красавица, — спросил я: — что ты делала
сегодня на кровле?» — «А смотрела, откуда ветер дует». —
25 «Зачем тебе?» — «Откуда ветер, оттуда и счастье». — «Что же,
разве ты песнью зазывала счастье?» — «Где поется, там и
счастливится». — «А как неравно напоешь себе горе?» —
«Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до
добра опять не далеко». — «Кто ж тебя выучил эту песню?» —
30 «Никто не выучил; вздумается — запою: кому услыхать,
тот услышит, а кому не должно слышать, тот не поймет».
— «А как тебя зовут, моя певунья?» — «Кто крестил,
тот знает». — «А кто крестил?» — «Почему я знаю?» — «Экая
скрытная! а вот я кое-что про тебя узнал». (Она не изменилась
35 в лице, не пошевельнула губами, как будто не об ней дело).
«Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег». И тут я очень

257

важно пересказал ей всё, что видел, думая смутить ее — нимало!
она захохотала во всё горло: «Много видели, да мало
знаете, а что знаете, так держите под замочком». — «А если б
я, например, вздумал донести коменданту?» — и тут я сделал
5 очень серьезную, даже строгую мину. Она вдруг прыгнула, запела
и скрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника. Последние
слова мои были вовсе не у места; я тогда не подозревал
их важности, но впоследствии имел случай в них раскаяться.

Только что смерклось, я велел казаку нагреть чайник попоходному,
10 засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной
трубки. Уж я доканчивал второй стакан чаю, как вдруг
дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался
за мной; я вздрогнул и обернулся, — то была она, моя ундина;
она села против меня тихо и безмолвно, и устремила на меня
15 глаза свои, и, не знаю почему, но этот взор показался мне чудно
нежен; он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые
годы так самовластно играли моей жизнью. Она, казалось,
ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения.
Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение
20 душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил
в ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то,
казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала мне
надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим
образом, то есть предложить ей стакан чаю, как вдруг
25 она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный
поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело,
голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою
юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими
руками, шепнув мне на ухо: «нынче ночью, как все уснут, выходи
30 на берег» — и стрелою выскочила из комнаты. В сенях она
опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. «Экой бес
девка!» — закричал казак, расположившийся на соломе и мечтавший
согреться остатками чая. Только тут я опомнился.

Часа через два, когда всё на пристани умолкло, я разбудил
35 своего казака: «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я
ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал:

258

«слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет
и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда
была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий
стан.

5 — Идите за мной, — сказала она, взяв меня за руку, и мы
стали спускаться. Не понимаю, как я не сломил себе шеи; внизу
мы повернули направо и пошли по той же дороге, где накануне
я следовал за слепым. Месяц еще не вставал, и только две
звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синем
10 своде. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за
другой, едва приподымая одинокую лодку, причаленную к берегу.
«Взойдем в лодку», — сказала моя спутница; я колебался,
я не охотник до сентиментальных прогулок по морю, но отступать
было не время. Она прыгнула в лодку, я за ней, и не успел
15 еще опомниться, как заметил, что мы плывем. «Что это значит?»
— сказал я сердито. — «Это значит, — отвечала она, сажая
меня на скамью и обвив мой стан руками: — это значит, что
я тебя люблю»... И щека ее прижалась к моей, и я почувствовал
на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно
20 упало в воду: я хвать за пояс — пистолета нет. О, тут ужасное
подозрение закралось мне в душу, кровь хлынула мне в голову.
Оглядываюсь — мы от берега около пятидесяти сажен, а я не
умею плавать! Хочу оттолкнуть ее от себя — она как кошка
вцепилась в мою одежду, и вдруг сильный толчок едва не сбросил
25 меня в море. Лодка закачалась, но я справился, и между
нами началась отчаянная борьба; бешенство придавало мне
силы, но я скоро заметил, что уступаю моему противнику в ловкости...
«Чего ты хочешь?» — закричал я, крепко сжав ее
маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула:
30 ее змеиная натура выдержала эту пытку.

— Ты видел, — отвечала она: — ты донесешь, — и сверхъестественным
усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс
свесились из лодки, ее волосы касались воды, минута была
решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой
35 за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно
бросил ее в волны.

259

Было уже довольно темно; голова ее мелькнула раза два
среди морской пены, и больше я ничего не видал.

На дне лодки я нашел половину старого весла, и кое-как,
после долгих усилий, причалил к пристани. Пробираясь берегом
5 к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где
накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась
по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу;
я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве
над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо
10 видеть с утеса всё, что внизу делалось, и не очень удивился,
а почти обрадовался, узнав мою русалку. Она выжимала морскую
пену из длинных волос своих, мокрая рубашка обрисовывала
гибкий стан ее и высокую грудь. Скоро показалась в дали
лодка, быстро приблизилась она; из нее, как накануне, вышел
15 человек в татарской шапке, но острижен он был по-казацки, и
за ременным поясом его торчал большой нож. «Янко, — сказала
она: — все пропало!» Потом разговор их продолжался, но
так тихо, что я ничего не мог расслушать. — «А где же слепой?»
— сказал наконец Янко, возвыся голос. «Я его послала»,
20 — был ответ. Через несколько минут явился слепой,
таща на спине мешок, который положили в лодку.

«Послушай, слепой, — сказал Янко: — ты береги то место...
знаешь? там богатые товары... скажи (имени я не расслышал),
что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше
25 не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте,
а ему уж такого удальца не найти. Да скажи, кабы он получше
платил за труды, так и Янко бы его не покинул, а мне везде
дорога, где только ветер дует и море шумит. — После некоторого
молчания Янко продолжал: — Она поедет со мною, ей
30 нельзя здесь оставаться, а старухе скажи, что, дескать, пора
умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас же больше не
увидит».

— А я? — сказал слепой жалобным голосом.

— На что мне тебя? — был ответ.

35 Между тем моя ундина вскочила в лодку и махнула товарищу
рукою; он что-то положил слепому в руку, примолвив:

260

«На, купи себе пряников». — «Только?» — сказал слепой. —
«Ну вот тебе еще», — и упавшая монета зазвенела, ударясь
о камень. Слепой ее не поднял. Янко сел в лодку, ветер дул
от берега, они подняли маленький парус и быстро понеслись.
5 Долго при свете месяца мелькал белый парус между темных
волн; слепой все сидел на берегу, и вот мне послышалось что-то
похожее на рыдание; слепой мальчик точно плакал, и долго,
долго... Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня
в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный
10 в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и
как камень едва сам не пошел ко дну!

Я возвратился домой. В сенях трещала догоревшая свеча
в деревянной тарелке, и казак мой, вопреки приказанию, спал
крепким сном, держа ружье обеими руками. Я его оставил
15 в покое, взял свечу и взошел в хату. Увы! моя шкатулка, шашка
с серебряной оправой, дагестанский кинжал, — подарок приятеля,
— всё исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил
проклятый слепой. Разбудив казака довольно невежливым
толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего!
20 И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой
мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушка чуть-чуть
не утопила?

Слава богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил
Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю.
25 Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне,
странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной
надобности!..

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ