261

И. Я. ЗАСЛАВСКИЙ

ТРИ СЮЖЕТА ИЗ ОЗНОБИШИНСКОГО АРХИВА

Дмитрий Петрович Ознобишин (1804 — 1877) начал выступать в печати в 20-х гг. XIX в. («Вестник Европы», 1821; «Соревнователь», 1823 и другие издания), активно печатался в период со второй половины 1820-х до 1840-х гг.: отдельные издания (например, «Селам, или Язык цветов», 1830; «Гинекион», 1830 и др.), многочисленные публикации в журналах («Сын отечества», 1827; «Московский вестник», 1827, 1829; «Русский зритель», 1828; «Галатея», 1829 — 1830 и 1840; «Отечественные записки», 1839 — 1840; «Москвитянин», 1841 — 1846 и др.), альманахах («Северные цветы», 1826; «Урания», 1826; «Северная лира», 1827; «Альбом северных муз», 1828 и др.). Позднее (с конца 1850-х гг.) его имя лишь изредка появляется в печати.

«Мой поэт и полиглот», — обращался к Ознобишину Н. М. Языков. Ознобишин знал греческий и латинский, французский, немецкий, английский, итальянский, шведский языки; питая острый интерес к литературам Востока, овладел персидским и арабским языками. О серьезности его лингвистических занятий свидетельствует, в частности, составленный им персидско-русский словарь. Ознобишина настойчиво влекли к себе ориентальные темы и образы, в его переложениях впервые по-русски зазвучали произведения Хафиза, Низами, Саади. Восточные мотивы охотно разрабатывал он и в своих оригинальных стихотворениях.

Ознобишин переводил на русский Парни, Байрона, Ламартина, Шамиссо, Мура, Андре Шенье, Гейне и других. Ему принадлежат преимущественно любовные и пейзажные стихи, порой, однако, его лирика обращена и к общественной проблематике.

Высоко ценя фольклор, Ознобишин записывал русские песни, песни народов Поволжья,1 был зачинателем чувашской фольклористики, переводил сербский эпос, собирал образцы украинских шуточных и сатирических песен. Об устойчивости его интереса к украинскому народному творчеству свидетельствует комментарий

262

переводчика к повести шведского поэта И. Тегнера «Аксель», где Ознобишин указывает на «замечательное сходство» одного скандинавского предания с «таким же сохранившимся в малороссийской народной сказке о дивке-семилетке».2

В своей первой значительной статье «Литературные мечтания» (1834) Белинский, иронически говоря о «новых богах» (Кукольниках, Тимофеевых, Брамбеусах, Булгариных и т. п.), заступивших «вакантные места старых» и усиленно восхваляемых «ныне на наших литературных рынках», назвал Ознобишина среди литераторов, противостоявших «новым богам», рядом с Баратынским и Языковым.3 К «дружине молодых талантов», вышедшей на «литературную арену» «вслед за Пушкиным», Белинский относит Ознобишина и в обзоре 1840 г., вновь противопоставляя этому кругу «гг. Тимофеева и Кукольника, громко провозглашенных в одном журнале великими гениями».4

Поэтический талант Ознобишина был скромным, но в культурной жизни России 1830 — 1840-х гг. ему принадлежит определенное место.

Отмечаются точки соприкосновения с Лермонтовым в биографии Ознобишина (близкое знакомство с С. Е. Раичем, участие в одних и тех же журналах) и в его творчестве: картины Северного Кавказа (стихотворения «Кисловодск», «Пятигорск», «Кавказское утро», «Кавказская ночь», «Казбек», «Машук», «Нарзан» и т. п.), созвучные черты восточной образности и элементы таджикско-персидской лексики,5 французский перевод «Последнего новоселья», стихотворение 1841 г. «Две могилы», посвященное памяти Пушкина и Лермонтова и проникнутое высоким уважением к личности и поэзии Лермонтова.6

Судя по материалам ознобишинского архива, в семье Ознобишина царила атмосфера литературно-эстетических интересов: сестра поэта и его жена, Елизавета Александровна Ознобишина (урожд. Рогановская), занимались музыкой, переводами, вели дневники.

Сохранились беллетристические опыты Е. А. Ознобишиной — рукописи рассказов «Провинциал в Париже», «Любопытство», с обильной правкой Д. П. Ознобишина.7

В «путевом журнале» Е. А. Ознобишиной имеются записи, относящиеся к лету 1839 г. и представляющие несомненную ценность в качестве реального комментария к страницам о «водяном обществе» в «Княжне Мери». Приведем несколько отрывков.

«Июня 11, воскресенье, 8 часов утра. <...> Я надела ватное

263

платье, батистовую манишку и батистовый чепчик, зонтик и ридикюль, и отправились втроем по ближайшей дороге к источнику по полугорью Машуки и вышли прямо к Михайловскому источнику, оттуда прямо пошли к Елизаветинскому. Там уже мы нашли большое общество гуляющих, но еще очень мало знакомых. Возвратясь домой, немного отдохнули и поехали в ванну, но только приехали очень рано и потому посидели в галерее. Тут почти, никого не было, но потом также пришли ожидатели ванны, потом пришел наш час, и мы пошли в ванну; вошедши в ванну, я взяла Жаночку, и он все время почти плакал, потом немного утешился, для первого раза он просидел 7¹/₂ минуты, и я его вынула; мы пробыли с ¹/₂ часа в ванне и уступили ее другим. Приехавши из ванны, я легла отдохнуть, после сели обедать... В пять часов мы стали собираться к источнику, я сначала одела Вареньку, она была очень мило одета: на ней было лиловое кисейное платье, розовая кокетка и зеленая шляпа с розаном; на мне было черное гроденаплевое, мантилья голубая, пелеринка и маленький голубой шарфик. Костюм мой был очень недурен; в этот вечер мы очень приятно погуляли, но еще очень мало приобрели знакомых; однако же с нами долго гулял Орлай, но он более говорил с Д<митрием> П<етровичем>. Возвратясь домой, напились кофе, и мне был сюрприз. Я узнала, что mon cher mari взял билет на Собрание. Это было для меня очень приятно; в девятом часу мы послали узнать, есть ли кто в Собрании. Нам сказали, что уже есть, и я начала одеваться: я надела gros-gros платье, белый шарф, на голову надела фероньерку и серьги бирюзовые, и отправились. Варенька была в том же костюме, только синельку надела на голову. Вошедши в залу, Варенька несколько сконфузилась. Мы приехали, еще танцевали вальс, потом скоро начали française. Я танцевала с каким-то уланом в ермолке. Кто в первый раз в Собранье в Пятигорске, тому покажется странным, бо́льшая половина мужчин в ермолках и в сюртуках, но те, которые танцуют, все в мундирах. С Варенькой танцевал капитан гвардейской артиллерии. Фамилия его Комсин, на вторую кадриль я была приглашена танцевать с каким-то статским франтом Туровским; мы с ним довольно говорили, он мне рассказывал про Липецкие Воды, что он недавно был там, что и там очень приятно, но только говорил мне, что там бо́льшая изысканность в туалете, что совсем, по моему мнению, нейдет; бо́льшая часть приезжающих на воды совершенно для лечения, и потому приличнее быть просто одетой; впрочем, мне не понравился господин Ту.... Как мы кончили эту française, mon mari подвел ко мне рекомендовать полковника и флигель-адъютанта начальника штаба Александра Семеновича Траскина, дальнего нашего родственника, он меня спрашивал, нравится ли мне здешнее Собрание. Я ему отвечала, что очень нравится. Он немного поговорил со мной, и я начала танцевать третью française с гвардейцем Ульяновым, очень приятной молодой человек довольно красивой наружности. Он меня спрашивал про Симбирск, но я ничего

264

почти не могла ему передать об нем. Меня еще просили на четыре contredanse, но я отказала. Немного отдохнувши от третьей кадрили, мы поехали домой. Полковник проводил нас до кареты и очень пенял, что мы уехали рано, и сказал мне комплимент, что хорошенького понемногу.

Понедельник, 12 июня.

Я встала довольно рано и отправилась на ключ пешком по ближайшей дороге и довольно устала со всем тем, что три раза отдыхала; пришла к ключу и выпила свою порцию: ¹/₂ стакана — и отправилась ходить; с нами пошел гвардейской артиллерист Леонид Саввич Ивин, очень приятной человек, старый знакомый брату Николе. Мы с ним много и очень приятно говорили; я это утро провела чрезвычайно приятно, потом встретили Траскина, который также долго ходил с нами, но не скажу, чтобы наш разговор с ним был интересен для меня: беспрестанно слушать комплименты скучно. В восемь часов мы поехали домой. Жаночик ужасно был нам рад. В десятом часу мы поехали в ванну, и Ваня с удовольствием купался. После нее, как обыкновенно, отдыхаем. В пять часов опять к источнику, и опять уже там находишь пеструю толпу больных, опущающих свои стаканы, и некоторые говорят, что уже они пьют с удовольствием, но я до сих пор не могу еще привыкнуть к ней, сегодня я прибавила еще ¹/₂ стакана к моей порции, и вышло, что я пью 2¹/₂ стакана, но вот шесть часов, и призывный глас музыки зовет всех гуляющих на бульвар. Вместе с Ивиным мы отправились по извилистой дорожке сада прямо на бульвар, где уже очень довольно было гуляющих. Тут мы встретили Траскина, который также с нами гулял весь вечер, он был очень любезен, я с ним много говорила про Петербург. Для меня так приятен этот разговор. Он меня спрашивал, часто ли я бывала в театрах? видела ли я оперу «Жизнь за царя», восхищалась ли я ей? И точно он угадал мои мысли, я была очарована этой пьесой, особенно пением Петровой дуэтом Как мать убили у малого птенца. Я не могу равнодушно говорить о Петербурге; мне говорит Траскин, что если он болен, то никакие воды не могут излечить его, стоит только поехать в Петербург, и он здоров. Как он счастлив! Если бы все поездкой в Петербург могли излечиваться от болезни. Вечер этот проведен был очень в приятных разговорах. Пришедши домой, обыкновенное наше наслажденье — кофе маренковский или какао, и потом к Морфею до пятого часа утра...

Вторник. 13 числа, июнь.

Пятигорск.          

Mon mari пешком отправился на ключ. Я поехала в карете, но только сегодня я очень опоздала и много получила упреков в неточном исполнении предписаний доктора Рожера. По обыкновению, напившись воды, пошли ходить с нами Ивин и князь грузинский Эристов. Вот какое чудесное лицо! Какие глаза —

265

это чудо! Мы сегодня утром не совсем много гуляли, рано уехали домой, В три часа ожидали Раевских, но, однако ж, они не были. В пять часов мы поехали на воды, от нас Ивин не отставал, признаюсь, его компания очень приятна, ужасный говорун, всегда находит, о чем говорить.

Четверг, 29 июня.

Журнал мой был так давно забыт! И вот некоторые воспоминания прошедшего. В продолжение этого времени я много сделала знакомства и непременно хочу поместить имена и фамилии моего нового знакомства. Может быть, когда-нибудь и увидимся... Первое мое знакомство было с Елизаветой Дмитриевной Дырда...».8

На последующих листах того же дневника имеется запись о чтении «Демона». Как известно, текст не напечатанной к тому времени поэмы получил распространение в многочисленных списках. Е. А. Ознобишина слышала поэму в чтении Н. Т. Аксакова.

Николай Тимофеевич — один из братьев С. Т. Аксакова, дядя Константина9 и Ивана Сергеевичей Аксаковых. Н. Т. Аксаков в определенной степени был причастен к литературной жизни, о чем свидетельствует его переписка. Так, например, в одном из писем 1840 г. он просит М. П. Погодина: «...заставьте же меня работать для „Москвитянина“. Мне приятно будет на что-нибудь ему годиться» — и информирует своего адресата: «Валуева опять нет дома, когда возвратится, передам ему ваше требование. К Жуковскому писали уже; буду писать сегодня же». Здесь же автор письма задает вопрос, подтверждающий, что он был в курсе некоторых литературных дел и событий: «Написали вы к Ивану?».10

Близкое знакомство Н. Т. Аксакова с Ознобишиным подтверждается некрологической заметкой о Н. Т. Аксакове: «По окончании выборной службы он жил в имении своем Карсунского уезда, вблизи приятеля своего, незабвенного поэта нашего Д. П. Ознобишина».11 Н. Т. Аксаков в свое время передал Д. П. Ознобишину цикл русских песен, записанных под Оренбургом.

Жена Ознобишина любила беседы с Н. Т. Аксаковым. Интересующая нас запись в ее дневнике датирована 22 июля 1842 г.: «После обеда я сидела в кабинете у Ник<олая> Тим<офеевича>, и он мне прочел из „Демона“ Лермонтова некоторые места, где Демон соблазняет Тамару полюбить и предаться ему, он читал это с такой восторженностью, с какой еще я никогда его не видела читающего и даже не читающего!».12

266

Третий лермонтовский «сюжет» в бумагах Ознобишиной, по-видимому, непосредственно связан с этим чтением «Демона». Подобно многим любительницам поэзии своего времени, Е. А. Ознобишина имела альбом «Собрание стихотворений разных авторов». В этой тетради был записан и полный текст поэмы «Демон».13

Текст поэмы в альбоме Ознобишиной восходит к восьмой редакции: в нем отсутствует диалог о боге («Зачем мне знать твои печали ~ Он занят небом, не землей!» — ст. 743 — 749). Отдельные же фрагменты совпадают с шестой редакцией (например, в эпилогической части поэмы строка «Когда-то в очередь свою» в отличие от последней редакции: «Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою» — 4, 217). Текст ознобишинской тетради имеет ряд явных описок (например: «Ночь луны, по влаге зыбкой» вм. «Но луч луны, по влаге зыбкой» — 4, 187; «Бесплодный взор его очей» вм. «Бесплотный взор его очей» — 4, 193; «И чудно напрягая слух» вм. «И чуткий напрягая слух» — 4, 198). Однако встречаются здесь и разночтения иного рода: это отдельные смысловые сдвиги или иные эмоциональные акценты.

Ограничимся несколькими примерами.

Текст поэмы		Список
И звезды яркие как очи,		И звезды яркие, как очи
Как взор грузинки молодой!..		Грузинки жаркой, молодой!..
(4, 185)
Но молви, кто ты? отвечай...		Но кто ты, кто ты? Отвечай...
(4, 202)
Стараться всё возненавидеть		Всё против воли невавидеть,
И всё на свете презирать!..		Всё безотрадно презирать!..
(4, 204)
Ужели небу я дороже		Ужели я тебе дороже
Всех не замеченных тобой?		Всех не замеченных тобой?
(4, 206)
Но ты всё понял, ты всё знаешь —		Но ты всё понял, ты всё знаешь —
И сжалишься, конечно, ты!		И зло забудешь, верно, ты!
(4, 207)

Перед пассажем, открывающимся строкой «На склоне каменной горы», в тетради Ознобишиной обозначено «Эпилог».

Несомненно, список заслуживает тщательного текстологического анализа, что не входит сейчас в нашу задачу.

Цель настоящей публикации — включить в лермонтоведческий обиход некоторые материалы из необычайно интересного и еще совсем недостаточно освоенного архива Д. П. Ознобишина.