- 452 -

«ПРОЩАЙ, НЕМЫТАЯ РОССИЯ», стих. Л. (1841). Гневная инвектива, одно из самых острых политич. выступлений поэта, восьмистишие Л. является вместе с тем глубоким выражением его социально-филос. взглядов. Высокий накал мысли и чувства задается уже первой строкой. Оскорбительно-дерзкое и вместе с тем проникнутое душевной болью определение родной страны («немытая Россия») представляло собой исключит. по поэтич. выразительности и чрезвычайно емкую историч. характеристику, вместившую в себя всю отсталость, неразвитость, иначе говоря нецивилизованность, современной поэту России. То обстоятельство, что предметом поэтич. осмысления и отвержения стали здесь не столько отд. черты рус. действительности, сколько вся николаевская Россия как социально-историч. целое, само по себе было значит. и новым моментом для рус. гражд. поэзии.

В трех последующих стихах мысль автора обогащается и углубляется. Замечательна здесь и та ясность, твердость, с к-рой Л. ставит во главу угла действительно главную черту самодержавно-крепостнич. империи («Страна рабов, страна господ»), и глубина самого понимания рабства. Оно для Л. не только характеристика внешнего положения народа, меры его угнетения и бесправия, но и печальная реальность его внутр., духовно-нравств. состояния в царстве произвола: «И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный (в др. списках: „покорный“, „послушный“) народ». Ср. в «Думе» (1838): «...перед властию — презренные рабы», а также записанные Ю. Ф. Самариным (апр. 1841) слова Л.: «Хуже всего не то, что некоторые люди терпеливо страдают, а то, что огромное большинство страдает, не сознавая этого» (Воспоминания, с. 304). Впервые в отечеств. поэзии интерпретировав «преданность» («покорность», «послушание») деспотич. власти как рабство, Л. во многом предвосхитил то понимание проблемы духовного рабства, к-рое позднее по-разному преломилось в творчестве Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова, А. П. Чехова.

И все это, вместе взятое, — крепостное рабство, жандармский произвол и жалкая «преданность» ему — предстает в поэтич. формуле Л. как нечто единое, чему он говорит решительное «прощай». Биографически мотивированное последним отъездом поэта на Кавказ, это «прощай» (как ранее восклицание грибоедовского Чацкого: «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок...») ощутимо шире своего непосредств. смысла. С ним входит в стих. вторая из двух его осн. тем — образ личности, страдающей и непримиримой, страстно и бесповоротно порывающей с миром всеобщего рабства.

Предельный лаконизм, емкость, разящая афористич. отточенность каждого слова (поистине «железный стих, облитый горечью и злостью») сближают стих. с жанром эпиграммы. Композиц. структура стих. отличается одновременно простотой и сложностью. С одной стороны, оно четко разделено на две половины, каждая с собств. темой: в 1-й строфе это тема России, ее состояния, во 2-й — личности и ее «побега»; в 1-й строфе — объективированная констатация реальности, 2-я повернута в план «субъективный», здесь все окрашено присутствием лирич. «Я» («сокроюсь»). Но с др. стороны, вторая строфа служит прямым продолжением и развитием первой. Называя царских сатрапов «пашами», поэт закрепляет в сознании читателя мысль о «турецком», деспотическом характере «немытой» рус. действительности (ср. «Жалобы турка», 1829), а мотив «всевидящего глаза» и «всеслышаших ушей» конкретизирует, облекает в плоть тему «голубых мундиров». В свою очередь, «субъективная» линия, развернутая преим. во второй части стих., берет исток в самом его зачине — «прощай», дающем произв. Л. идейно-эмоциональный и интонац. настрой.

Представляя собой открытое и наиболее концентрированное (хотя, разумеется, далеко не полное и не исключающее совсем иных идейных акцентировок) выражение обществ. позиции «позднего» Л., стих. чрезвычайно существенно для понимания его зрелого творчества. От этого произв. тянутся скрытые нити не только к «Родине» (взаимно контрастируя и дополняя друг друга, оба стих. раскрывают «странную любовь» поэта к родине, новый для рус. лит-ры характер патриотизма), но и к «Пророку», и к «Завещанию», и к «Выхожу один я на дорогу», и к роману «Герой нашего времени». Впитав в себя традиции рус. гражд. поэзии 20—30-х гг. 19 в. (примечательно, что 1-я строка синтаксически и ритмически воспроизводит зачин пушкинского «К морю»: «Прощай, свободная стихия...»), стих. Л. глубиной историч. мысли поэта о единстве нецивилизованности и рабства, энергией отрицания самодержавно-крепостнич. действительности, полнотой внутр. разрыва с нею стало одним из «знамений» того духовного сдвига, к-рый совершался в рус. об-ве и иным выражением к-рого были «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, «Мертвые души» Н. В. Гоголя и письмо В. Г. Белинского к Гоголю, споры западников и славянофилов. Слова «немытая Россия» закрепились в сознании мн. поколений рус. людей как афористич. выражение бедственного состояния родины.

Текстология стих. привлекала внимание мн. исследователей. Разные т. з. высказывались по поводу интерпретации текста, особенно в связи с разночтением в разных его источниках: «послушный» — «покорный» — «преданный» народ; «за хребтом Кавказа» — «за стеной Кавказа», «царей» — «вождей» — «пашей».

Стих. иллюстрировали А. А. Гурьев, А. В. Кокорин. Автограф не сохранился. Источники текста: 1) публ. П. Висковатого (без указания на источник; в строке 6 — «вождей»), «РС», 1887, № 12, с. 738—39, и Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 339; 2) публ. П. И. Бартенева (с примеч.: «Записано со слов поэта современником»), «РА», 1890, № 11, с. 375; 3) копия Бартенева в письме к П. А. Ефремову от 9 марта 1873 (с припиской: «Вот еще стихи Лермонтова, списанные с подлинника»; в строке 4 — «послушный им», в 5 — «за хребтом», в 6 — «царей»; ИРЛИ, оп. 2, № 52. Публ.: Соч. под ред. Абрамовича, II, 336—37, 479); 4) копия Бартенева на отд. листе, посланная им Н. В. Путяте не позже 1877 (г. смерти адресата), с припиской: «С подлинника руки Лермонтова»; в отличие от предыдущей копии — в 4-й строке «покорный им» (ЦГАЛИ, ф. 394, оп. 1, № 63, л. 46; публ К. В. Пигарева, «Изв. ОЛЯ АН», 1955, т. 14, в. 4, с. 373). Первый источник не принят исследователями. Б. Эйхенбаум считал более достоверным 3-й источник. Лермонт. текстологич. комиссия ИРЛИ признала более достоверным 2-й источник (М. Ю. Л., Полн. собр. соч., М., 1953, т. 1, с. 402); во всех последующих изд. стих. печатается по этому источнику. Датировка стих. также вызывала полемику. П. Висковатый отнес его к концу апр. 1841 (VI, 379), Б. Эйхенбаум — к 1840 (Л., изд. «Academia» II; 223), редакция Собр. соч. 1957 (т. 1, с. 344) — к 1837. Д. Максимов (I, с. 91—92) убедительно подтвердил датировку Висковатого, принятую теперь исследователями.

Лит.: Кирпотин (1), с. 144—45; Шувалов (4), с. 272; Ашукина М., История — опора текстолога, «ВЛ», 1959, № 5, с. 159—66; Прохоров Е., Источники и анализ текста, «ВЛ», 1959, № 5, с. 166—71; Виноградов В. В., Проблема авторства и теория стилей, М., 1961, с. 104—19; Герштейн (8), с. 325—26; Архипов, с. 67—69; Андреев-Кривич (3), с. 199—200; Андроников И. Л., <Комментарии>, в кн.: М. Ю. Л., Собр. соч., т. 1, М., 1975, с. 547—49.

Т. Г. Динесман.