ШО́ЛОХОВ, Михаил Александрович [р. 11(24).V.1905, хутор Кружилин станицы Вешенской Области войска Донского, ныне Вешенский р-н Ростовской обл.] — рус. сов. писатель. Акад. АН СССР (1939). Герой Социалистич. Труда (1967). Чл. Коммунистич. партии с 1932. Чл. ЦК КПСС с 1961. Мать Ш. — из крест. семьи. Отец — выходец из Рязанской губ., сеял хлеб на покупной казачьей земле, был приказчиком, управляющим паровой мельницей. Ш. учился в церковноприходской школе и гимназии (окончил четыре класса). Участвовал в Гражд. войне, служил в продотряде. В конце 1922 приезжает в Москву. Работает грузчиком,

759

чернорабочим, делопроизводителем. Принимает участие в работе лит. группы «Молодая гвардия». В газ. «Юношеская правда» в 1923—24 печатаются его фельетоны «Испытание», «Три», «Ревизор» («Истинное происшествие»), свидетельствующие о наблюдательности и одаренности автора. 12 и 14 дек. 1924 в той же газете опубл. рассказ Ш. «Родинка». Затем в газетах и журналах того времени — «Комсомолия», «Прожектор», «Смена», «Огонек» и др. — появляются его рассказы, объединенные впоследствии в сб-ки «Донские рассказы» и «Лазоревая степь» (оба — 1926).

Гражд. война на Дону, ожесточенная классовая борьба, место человека в великих социальных сдвигах, происходивших в деревне, — таковы темы ранних рассказов Ш. Писатель объясняет поведение своих героев обстоятельствами социальной действительности суровых революц. лет. Его любовь отдана тем, кто, подобно Фоме Акимовичу Коршунову (рассказ «Нахаленок», 1925), Григорию («Пастух», 1925), Ефиму («Смертный враг», 1926), вдохновлялся мечтой о новом мире социальной справедливости. Рассказы Ш. стали заметным явлением в сов. лит-ре 1-й пол. 20-х гг. Умение раскрыть правду действительности в острых социально-обществ. и лично-бытовых конфликтах, проникновенное воспроизведение душевных движений, стремление «сопрячь» мир чувств и социальную действительность в едином художественном целом выделяют рассказы «Нахаленок», «Председатель Реввоенсовета республики» (1925), «Чужая кровь» (1926), «Червоточина» (1926).

Рассказы ранних сб-ков Ш. неравноценны. Порой писателя больше привлекали трагичность и драматизм события, чем глубокое раскрытие характеров («Семейный человек», 1925, и др.). Наряду с красочными, точными по словоупотреблению и речевой интонации рассказами в сб-ках встречаются рассказы, не лишенные натуралистич. черт, перегруженные диалектизмами. Писатель испытал и нек-рое воздействие стилевых исканий лит-ры того времени (ритмич. проза, рубленая проза).

Вместе с Д. Фурмановым, А. Фадеевым Ш. полемизирует с романтически выспренными произв. о Гражд. войне. Во вступлении к рассказу «Лазоревая степь» (сб. «О Колчаке, крапиве и прочем», 1927) он стремился обосновать необходимость правдивого изображения обстоятельств и характеров в революц. борьбе. В предисл. к «Донским рассказам» А. Серафимович отметил существ. особенности таланта молодого писателя: «...образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды... Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие» («Донские рассказы», М., 1926).

В 1924 Ш. возвращается на Дон. Переезжает в станицу Вешенскую, где живет постоянно. Здесь он начинает писать «Тихий Дон» (кн. 1—4, 1928—40; Гос. пр. СССР, 1941) — роман, принесший писателю мировую известность. Идея историч. закономерности определяет сложность сюжетно-композиц. структуры произведения. Ш. создает грандиозную картину борьбы двух миров, ломки старых обществ. отношений, традиций, навыков, возникновения и упрочения новых. Сочетание массовых сцен, в к-рых дается коллективный портрет определ. социального слоя, группы в тот или иной конкретно-историч. период, с изображением судеб отд. людей, с социально-историч. экскурсами, величавыми картинами природы, насыщенными философ. содержанием, определяет своеобразие эпич. структуры «Тихого Дона». Массовые сцены, множество второстепенных и эпизодич. персонажей, историч. и военно-политич. отступления не заслоняют судеб главных действ. лиц. Тщательно выписанные образы Григория Мелехова, Аксиньи, Натальи, Пантелея Прокофьевича, Ильиничны, Кошевого выдвинуты

760

на первый план; ведущие характеры помогают осмыслению всей сложности и противоречивости историч. развития и поразительно емки по содержанию. В «Тихом Доне» плодотворно развиваются традиции эпич. повествования о «судьбах народных», представленные такими произв. рус. классич. лит-ры, как «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя и «Война и мир» Л. Н. Толстого.

Исторически значит. события, к-рые дают возможность писателю раскрыть закономерности обществ. развития, являются сюжетными и композиц. узлами произведения. Историч. процесс предстает в эпопее Ш. в живом движении масс, в накале жестокой борьбы. Драматич. картины революц. битв соседствуют с семейными, любовными, бытовыми сценами, рассказом о полевых работах, описаниями природы. Революция захватила все стороны народной жизни — от общественных до семейно-бытовых, личных. Ш. показывает народ и в борьбе, и в мирной жизни. Эти два плана повествования проникают друг в друга. Ш. свободно применяет «переносы» действия: из куреня Мелеховых на станичную площадь, с Дона на фронты империалистич. войны, в Петроград, Москву, снова на Дон, в хутор Татарский, в семейный круг Мелеховых. Героями романа стали простые крестьяне-труженики. Сила характеров, бурная жизнь чувств, неистощимое богатство человеч. духа проявляются в трудовой жизни, изображаемой Ш. Проблематика романа включает вопросы большой обществ. значимости: о характере связей личности с историч. судьбами народа, об историч. необходимости и свободе выбора, об историч. обстоятельствах, определяющих трагич. конфликты, драматич. исходы. История жизни Григория Мелехова входит составной частью не только в драматич. историю донского казачества: в ней отражены историч. процессы огромной социальной и пси-хологич. важности. Поэтич. мир Ш. — мир высокой трагедии, в к-рой действуют сильные и яркие характеры в переломные моменты истории.

Образ Григория Мелехова — открытие в мировом иск-ве. Характер его раскрывается во всей полноте чувств, в разнообразии обстоятельств. Драматич. борьба социальных симпатий и антипатий в душе Григория и душевная успокоенность, к-рую испытывает он в поле, за плугом; не поколебленное годами чувство к Аксинье и холодность к Наталье, а затем любовь к ней, матери его детей; отцовская привязанность к детям — все это открывает новые и новые черты в характере Мелехова, создает образ покоряющей правды. Эта объемность психологич. анализа — одна из характерных сторон худож. мастерства Ш.

Психологич. анализу Ш. присуще также важное качество оценочности. Борьба революц. народа становится объективным критерием оценок, к-рый позволяет отделить исторически оправданные заблуждения Мелехова от его вины. Григорий живет и действует в мире, социальная структура к-рого предстает во всей обнаженной реальности. Коршуновы, Листницкие, с оружием вставшие на защиту старого, Кошевой, Котляров, Штокман, утверждающие в битвах новую, революц. действительность, казачья масса, революц. народ изображены с реалистич. достоверностью и богатством жизненных наблюдений. На крутых историч. поворотах Григорий все время оказывается перед необходимостью выбора. Он мечется, ищет, ошибается. Переходы из одного стана в другой, тягостные сомнения в правильности выбранного пути отражают драматич. противоречия времени, обнажают борьбу разноречивых чувств в душе героя. Социальная трагедия переносится и в глубины сознания. Истоки ее — в социальной двойственности, противоречивости самого героя. Революц. события ставят перед Мелеховым сложнейшие вопросы бытия. Григорий стремится постигнуть смысл жизни, историч. правду времени. Общенародное и — «свое», казачье;

761

правда, существующая для всех, или — у каждого «своя правда, своя борозда» — вот вопросы, к-рые мучительно, неотступно встают перед героем романа. «Ошибки представителей советской власти на Дону», о к-рых повествует Ш. в 6-й части «Тихого Дона» (см. также его письмо к М. Горькому, «Лит. наследство», т. 70), осложняли судьбу Мелехова, донского казачества в революции, затрудняли выбор верного пути.

Ш. поднялся до обобщений, к-рые дали возможность увидеть мир в борьбе непримиримых идей и принципов, мир на переломе двух эпох. Григорий отринул старый мир, но правды новой действительности, утверждавшейся в борьбе, крови, страданиях, он не понял, не поверил ей и, в конце концов, оказался на историч. распутье. В умении видеть действительность во всей ее сложности, обусловленности, в ее суровых закономерностях и состоит подлинное величие художника. Образом Григория Мелехова, изображением его судьбы Ш. в значит. степени способствовал развитию метода социалистич. реализма.

Революц. массы, с такой мощью изображенные в «Тихом Доне», утверждают оптимистич. идею торжества жизни, победы нового — через муки, через страдания, создают ощущение грандиозности совершающихся перемен. Героич. пафос романа возникает на основе историч. оптимизма, утверждения величия жизни, величия подвига (смерть Лихачева, сцены матросских и красноармейских атак, лирич. отступления и т. д.).

Трагическая судьба Григория Мелехова стала предметом непрекращающихся споров в сов. и заруб. критике (статьи 1940—41 В. Ермилова, Б. Емельянова, В. Кирпотина, Ю. Лукина, книги В. Гоффеншефера, И. Лежнева и др.; дискуссия 50—60-х гг.: статьи и книги А. Бритикова, В. Петелина, Ф. Бирюкова, А. Хватова, Л. Якименко, В. Литвинова, П. Строкова, Ю. Андреева, В. Панкова и др.).

Интимное и социальное образуют в эпосе Ш. сложное единство, взаимопроникают, взаимодействуют. Бытовая реальность, повседневность в их разнообразных проявлениях, то привычное, что окружает его героев с первых шагов на земле, и трагич. коллизии, социальные битвы — во всем открываются неисчерпаемые глубины человеческого. Человек, общество, природа для писателя — проявления вечнотворящего движения жизни. Картина жизни неполна, если исключается хоть один из этих элементов. Тончайший поэт, улавливающий самое затаенное движение мысли, чувства, мгновенную смену их, Ш. всегда стремится к пониманию и объяснению судьбы человеческой. В эпосе Ш. всегда присутствует причинно-следственная связь. В этом он продолжатель традиций великих реалистов 19 в., традиций Горького. Поэт и исследователь слиты в Ш. нераздельно. Умение воссоздавать мир действительности в отчетливых, исторически характерных, классически ясных чертах составляет одну из определяющих черт его таланта.

«Тихий Дон» охватывал важнейшее десятилетие рус. жизни (1912—22); «Поднятая целина» (кн. 1—2, 1932—1960; Ленинская пр., 1960) повествует о 1930 годе, о великом революц. переломе в жизни деревни. Классич. роман 19 в. зачастую брал в основу сюжета историю личности или, более широко, историю взаимоотношений личности и общества. В «Поднятой целине» сюжетную основу составляет событие огромного историч. значения. 1-я книга романа в основном строилась как история «дела», история колхоза в Гремячем, как многогеройный роман. Цепь событий 1-й книги, глубоко выявляя содержание характеров, во многом основывалась на конкретно-историч. фактах того времени (собрания бедноты и актива, начало раскулачивания, обобществление труда и тягловой силы, засыпка семенных фондов и т. д.). Предельная историч. конкретность —

762

один из эстетич. принципов Ш. Эпич. основа сюжета «Поднятой целины» проявляется и в массовых сценах. Они становятся своеобразными сюжетными центрами 1-й книги романа. Осн. герои книги и казачья масса в целом действуют почти всегда в прямой и непосредств. связи. Взаимоотношения гл. персонажей (Давыдов — Нагульнов, Давыдов — Островнов, Разметнов — Нагульнов, Половцев — Островнов и т. д.) вплетаются в осн. линию развития событий, обусловленную характером и содержанием историч. действия. Композиционно-стилевое своеобразие 1-й книги романа во многом определяется контрастным сопоставлением дня и ночи, начинающегося в природе движения к весне и — движения гремяченцев в колхоз. Пейзаж в первой книге, несмотря на свою видимую выделенность из повествования, — не фон, не особняком стоящие пантеистич. картины, он неразрывно вплетен в события огромной социальной и нравств. значимости.

В 1-й кн. «Поднятой целины» во всю силу звучал пафос социальных преобразований, крушения старых форм собственности, трудного становления новых обществ. отношений; во 2-й книге с захватывающим лиризмом звучит «поэзия чувств», социальное здесь нередко проявляется в этическом, нравственном. Отсюда своеобразие сюжетных решений: внешняя замедленность действия, обилие рассказов «о себе» (исповедь Ивана Аржанова, его совет Давыдову подумать о «чудинке» в человеческой натуре), пространные беседы (Шалого с Давыдовым, Нестеренко и Давыдова и т. д.), повыш. внимание к отношениям, в к-рых раскрываются интимные чувства (Давыдов — Лушка — Варя Харламова, Нагульнов — Лушка и др.). Ш. часто прибегает к методу «завершающих характеристик»: создается ряд «кульминационных» сцен, в к-рых в событии, действии, переживании отражается ведущая черта, «доминанта» характера (убийство Тимофея Рваного Нагульновым и его прощание с Лушкой, решение Давыдова жениться на Варе, убийство Островновым своей матери, Разметнов и голуби и т. д.). Усиливается лирич. начало в авторской речи. «Поднятая целина» пронизана раздумьями об истинной человечности, о путях прогресса, об историч. необходимости.

Во время Великой Отечеств. войны Ш. — воен. корреспондент «Правды». Уже в первые месяцы войны были опубл. в периодич. печати и вышли отд. изданиями его очерки «На Дону», «На юге», «Казаки» и др. Широкую известность приобрел рассказ «Наука ненависти» (1942). В 1943—44 в «Правде», «Красной Звезде» начали печататься главы из романа «Они сражались за Родину» (новый вариант — 1969).

Стремление к эпич. постижению судеб народа — в самой природе таланта Ш. Подвиг народа в Отечеств. войне определил и сюжетно-композиц. и эмоционально-стилевой строй незаконч. романа «Они сражались за Родину». Контрастные чередования картин мирной, хотя уже и потревоженной, трудовой жизни с изображением коротких солдатских передышек и внезапно вспыхивающих боев позволяют писателю воссоздавать единый, цельный облик воюющего народа. Отчетливо определяются в романе и различные эмоционально-стилевые потоки: возвышенно-героический (батальные сцены) и комически-бытовой («быт» войны).

Рассказ «Судьба человека» (1956—57) стал заметным явлением социалистич. иск-ва. Трагич. история жизни взята в ее обусловленности, в ее связи с событиями войны — историч. испытаниями в жизни народа, гос-ва и отд. человека. Из жизни Андрея Соколова автор отбирает только то, что дает возможность осмыслить человеческую судьбу в связи с трагич. сущностью эпохи. Это позволяет писателю крупно, обобщенно, в широкой историч. перспективе, с непреходящей болью любящего, сострадающего сердца показать Человека и

763

Войну, показать несовместимость мира социализма и мира фашизма, обрушившего на человечество войну. Эта сложная, социально-философская и конкретно-историч. основа определила и поэтику рассказа. Отчетливо выделяются ведущие образы-лейтмотивы (дорога автора — дорога героя — тяжкий жизненный путь, судьба человека на дорогах войны и т. п.). Свободно чередуются голоса героя-рассказчика и автора-повествователя. Судьба Андрея Соколова воплощает не одно только страшное зло войны, сквозной жизнеутверждающий мотив рассказа — вера в доброе, человеческое, социально-прогрессивное, утверждение подвига.

После войны Ш. опубл. в «Правде» ряд публицистич. произв.: «Слово о Родине», «Борьба продолжается» (оба — 1948), «Свет и мрак» (1949), «Не уйти палачам от суда народов!» (1950) и др., в к-рых он выступает против идеологов «холодной войны», прославляет могучую и прекрасную мать-Родину.

Один из ведущих мастеров лит-ры социалистического реализма, Ш. во многих своих высказываниях защищает и развивает эстетич. принципы этого худож. метода. Связь лит-ры с жизнью, в его понимании, это — прежде всего связь писателя с жизнью. Писатель должен не только жить интересами народа, но и жить среди народа. Только так достигается доподлинное знание, без к-рого немыслимо иск-во. Книга — дело «выстраданное», — говорил Ш. на 2-м съезде писателей. Много раз в его высказываниях повторяется мысль о том, что писатель должен уметь говорить правду, «какой бы тяжелой она ни была», о том, что к оценке худож. произв. надо подходить прежде всего с т. з. его историч. правдивости. По мысли Ш., право на жизнь сохраняет только то иск-во, к-рое служит интересам народа. «Я принадлежу к числу тех писателей, которые видят для себя высшую честь и высшую свободу в ничем не стесняемой возможности служить своим пером трудовому народу» («Правда», 1965, 11 дек., с. 4), — сказал он в речи после вручения ему Нобелевской премии.

В своем творчестве Ш. продолжает и развивает традиции великих рус. классиков: Л. Н. Толстого, Н. В. Гоголя, А. П. Чехова. Расширение изобразит. возможностей реализма достигается им, в частности, в последовательно проводимом принципе эпического параллелизма. Духовное, жизнь чувства часто материализуются им в картинах природы. Ассоциативные связи в такого рода сопоставлениях ведут в глубины сознания, к истокам поэтич. мышления, трудовой практике народа. Свободное использование образов-символов, метафорич. переносов, сравнений позволяет Ш. переходить от конкретного, повседневного, бытового к философ.-эпич. обобщениям большого общечеловеческого содержания. Ш. обогатил рус. лит. язык. При всей эстетич. целостности и органич. единстве изобразительно-речевой системы Ш. в ней различается неск. лексико-синтаксич. и фразеологич. пластов. Один из них определяется существующей традицией в развитом лит. языке с заметным преобладанием гоголевско-толстовской традиции. Значительный образно-метафорич. и лексико-синтаксич. слой в я-зыке Ш. связан с творч. развитием народно-поэтич. принципов. Нередко первый языковый пласт как бы сливается с бурной волной просторечия, к-рое входит в прозу Ш. эстетически весомыми элементами донского говора. Одна из самых существ. черт таланта Ш. — его умение видеть в жизни и воспроизводить в иск-ве все богатство человеческих эмоций — от трагич. безнадежности до веселого смеха. Ш. обладает неистощимым даром юмора. Комич. образ деда Щукаря давно стал нарицательным.

Вклад Ш. в мировое иск-во определяется прежде всего тем, что в его романах впервые в истории мировой лит-ры трудовой народ предстает во всем богатстве типов и характеров, в такой полноте социальной, нравственной,

764

эмоциональной жизни, к-рая ставит их в ряд неумирающих образов мировой лит-ры. В его романах поэтич. наследие рус. народа соединилось с достижениями реалистич. романа 19 и 20 вв., им были открыты новые, неведомые ранее связи между духовным и материальным, между человеком и окружающим миром. Для Ш. характерно представление об универсальности жизни; триединство его поэтики: человек — общество — природа выражает одну из существ. особенностей социалистич. цивилизации, гуманистич. направленность всего его творчества.

В лит. критике неоднократно возникало понятие «шолоховской школы». А. Твардовский в речи на 3-м съезде писателей СССР сказал: «Шолохов не только нам дал свой „Тихий Дон“ и другие произведения. Он, между прочим, не гадая о том специально, создал целую плеяду видных советских прозаиков. Пусть они уступают ему в таланте, пусть зависят от него, идут в его кильватере, но они неизмеримо расширили площадь действительности, осваиваемой нашей советской литературой...» (Третий съезд писателей СССР. Стенографич. отчет, 1959, с. 202).

Об «учебе» у Ш. говорят многие сов. и заруб. писатели. Развитие и становление эпич. жанров не только в русской, но и во мн. нац. лит-рах СССР, в лит-рах стран социалистич. содружества происходят под прямым воздействием Ш. Традиции и худож. опыт Ш. стали предметом изучения сов. и заруб. лит-ведения.

Ш. — участник гос. и обществ. жизни страны. Деп. Верх. Совета СССР 1—9 созывов. С 1934 он чл. Правления СП СССР. Чл. Всемирного Совета Мира. Почетный доктор филологических наук Ростовского-на-Дону и Лейпцигского ун-тов, почетный доктор права Сент-Андрусского ун-та. Лауреат Нобелевской пр. (1965).

Произв. Ш. неоднократно инсценировались и экранизировались. Они переведены почти на все языки народов СССР и иностр. языки.

Илл. см. на вклейке к стр. 673—674.

Соч.: Собр. соч., т. 1—8, М., 1956—60; Собр. соч., т. 1—8, М., 1965—69; Они сражались за Родину. (Главы из романа), М., 1971; По велению души. Статьи, очерки, выступления, документы, М., 1970.

Лит.: Гоффеншефер В., Михаил Шолохов, М., 1940; Лежнев И., Михаил Шолохов. Критико-биографич. очерк, М., 1941; его же, Путь Шолохова. Творч. биография, М., 1958; Абрамов Ф., Гура В., М. А. Шолохов. Семинарий, Л., 1958; Гура В., Жизнь и творчество М. А. Шолохова, 2 изд., доп. и испр., М., 1960; Михаил Шолохов. Литературно-критич. сб., Ростов н/Д., 1960; Сойфер М., Мастерство Шолохова, Таш., 1961; Дайреджиев Б., О «Тихом Доне», М., 1962; Лукин Ю., Михаил Шолохов. Критико-биографич. очерк, 2 изд., М., 1962; его же, Слово гуманиста, «Новый мир», 1973, № 9; Шкерин М., Школа мужества. О «Поднятой целине» М. Шолохова, М., 1962; Калинин Анат., Вешенское лето. Очерки, М., 1964; Бритиков А., Мастерство Михаила Шолохова, М. — Л., 1964; Бирюков Ф., Снова о Мелехове, «Нов. мир», 1965, № 5; Петелин В., Гуманизм Шолохова, М., 1965; Литвинов В., Трагедия Григория Мелехова, М., 1963; Якименко Л., Михаил Шолохов. Лит. портрет, М., 1967; его же, Творчество М. А. Шолохова, 2 изд., испр. и доп., М., 1970; Хватов А., Худож. мир Шолохова, М., 1970; его же, Шолохов за рубежом, «Рус. лит-ра», 1973, № 1; Прийма К. И., «Тихий Дон» сражается, Ростов н/Д., 1972; Палиевский П., Мировое значение М. Шолохова, «Наш современник», 1973, № 12; Рус. сов. писатели-прозаики. Биобиблиографич. указатель, т. 6, ч. 2, М., 1969; Michail Scholochow. Werk und Wirkung. Materialien des Internationalen Symposiums «Scholochow und Wir», Lpz., 18—19 März 1965, Lpz., 1966.

Л. Г. Якименко.