РУ́ССКИЙ ЯЗЫ́К — язык русского народа. На нем говорят не только в РСФСР, он является языком межнац. общения народов Советского Союза. При переписи 1970 родным языком Р. я. назвали 141,8 млн. чел. Кроме того, 41,9 млн. чел. указали на Р. я., как на второй язык, к-рым они свободно владеют. За рубежом на Р. я. говорят ок. 1,2 млн. чел. Вместе с укр. и белорус. языками Р. я. принадлежит к вост. группе слав. ветви индоевроп. семьи языков.

Русский литературный язык до сер. 19 в. Начало русского лит. языка связано с началом слав. книжности и с созданием слав. азбук. В 9 в. уже существовали осн. предпосылки для возникновения и распространения письменности и лит-ры у славян. Отвлекаясь от гипотез, допускающих у разных слав. народов существование письменных форм речи до Кирилла и Мефодия, целесообразно принять 863 год как дату начала слав. письменности. По мнению А. Мейе, Н. С. Трубецкого и Н. Н. Дурново, даже в 11 в. слав. языки или наречия были настолько близки друг другу, что сохраняли общее структурное состояние праслав. языка позднего периода. Поэтому старослав. язык, за диалектную основу к-рого был принят говор македонских (солунских) славян, был близок всем слав. народам. Вместе с тем очевидно, что в процессе своего письм. воплощения он подвергся филологич. обобщенной обработке и включил в себя элементы др. славянских и неславянских языков. Согласно выводам многих славистов, старослав. язык уже при своем образовании представлял тип интерслав. языка.

Интенсивное культурное влияние соседей, их лит-р и лит. языков (особенно греческого и старославянского) содействовало — вместе с проникновением вост.-слав. письма и письменности — образованию лит. Р. я. Язык богослужебных книг и связанная с ним лит-ра литургич.

514

характера принесли вост. славянам богатую традицию. Проникновение в письменность вост.-слав. бытовой речи повлекло за собой развитие рус. деловой письменности (летописей, договоров, гос. документов, грамот), возникновение книжных норм в памятниках обычного права. По мнению ряда ученых (В. М. Истрина, М. Н. Сперанского, В. И. Ламанского и др.), успешному оформлению и развитию др.-рус. лит. языка способствовали устные переводы с греч. яз. и знакомство с памятниками др.-слав. поэзии и письменности. Устная нар. поэзия в разных ее жанрах и элементах также проникла в книжно-письменные вост.-слав. произведения, будучи сама, по мнению В. Ф. Миллера, не свободна от влияния книжных элементов (особенно былины).

Др.-рус. книжники-переводчики свободно владели всем словарным составом старослав. языка, удачно пополняя др.-рус. лит. язык новообразованиями, очевидно, по старослав. образцам, вместе с тем они вводили в книжную речь нар. выражения из живых вост.-слав. говоров для обозначения бытовых и обыденных явлений. Процесс слияния и взаимодействия рус. и церк.-слав. стихии в структуре складывавшегося др.-рус. лит. языка был достаточно сложен. Поэтому гипотеза С. П. Обнорского о том, что рус. лит. язык старшего периода был чисто рус. языком во всех элементах своей структуры страдает односторонностью и антиисторичностью по своим выводам. Однако быстрое распространение кириллич. письма на Руси для практич. нужд, в бытовой переписке (грамоты на бересте), в надписях на сосудах и т. п. (с нач. 10 в.) говорит о том, что нар. язык деловой письменности играл заметную роль в 10—11 вв. в вост.-слав. общественно-бытовом обиходе. Но делать более или менее определенные заключения о степени литературности этой обиходно-бытовой письм. речи чрезвычайно трудно. Богатое содержание и многообразие памятников др.-рус. письменности и лит-ры, к-рая уже в начальный период своей истории культивировала, кроме религ.-философских, также повествовательные, историч. и нар.-поэтич. жанры, свидетельствуют о быстром развитии др.-рус. лит. языка на церк.-слав. основе, но с многообразным включением в его структуру элементов вост. словесно-худож. творчества и выражений живой бытовой речи. При этом в некоторых функциональных разновидностях деловой и бытовой речи отдаленность их от книжно-слав. письменно-лит. языка была долгое время очень значительна.

Церк.-слав. язык рус. редакции, сложный по своему составу, включивший в себя южнославянизмы, моравизмы и даже полонизмы, испытавший визант.-греч. и лат. воздействия, на вост.-слав. почве обогащался русизмами и восточнославянизмами. Так складывался и развивался особый вариант церк.-слав. лит. языка на Руси. Воздействие вост.-слав. нар. речи быстро сказалось на его звуковом строе. Оно усилилось в связи с процессом утраты редуцированных и последующими явлениями ассимиляции и диссимиляции согласных, а также чередования «о» и «е» с нулем звука. В 13 в. более или менее был русифицирован морфологич. строй церк.-слав. языка, и в сфере лексич. и семантич. новообразований начали устанавливаться закономерности сочетания и разграничения вост.-слав. и церк.-слав. морфем (напр., «вредити» — в отвлеченном моральном смысле в «Поучениях Владимира Мономаха» и «вередити» — о физич. членовредительстве и пр.). Старослав. язык сам по себе был очень богат синонимами («возвысити» и «вознести»). Эти синонимы, проникнув в др.-рус. лит. язык, чрезвычайно его обогатили, дополняя синонимич. ряды чисто рус. фонетич. оформлением. Весьма существенную роль в истории рус. лит. языка сыграли старослав. и церк.-славянские словообразоват. модели и фразеологизмы. Так возникало богатое стилистич. многообразие др.-рус. лит. языка.

515

Рус. церк.-слав. лит. язык уже при своем историч. становлении усваивает нек-рые из предшествовавших ему старославянских лит.-поэтич. структур. Так, вместе с церк.-богослужебным языком южнослав.-визант. типа он вбирал в себя организационные системы молитвословного стиха. Старейшим примером применения молитвословного стиха в оригинальном произв. древнерус. письменности является «похвала» князю Владимиру в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона.

С другой стороны, в др.-рус. лит-ре известен слав. сказовый стих, основывающийся на синтаксич. просодии, стих с архаической синтаксич. структурой. «Слово о погибели русской земли» всецело построено на синтактико-интонац. модели такого сказового стиха. Само произведение — не церковного, а светского типа, поэтому автор обратился к риторич. жанрам рус. фольклора и проникся их ритмикой и образностью. «Слово о погибели русской земли» свидетельствует, какой сложный процесс синтезирования нар. вост.-слав. и книжных церк.-слав. элементов протекал в лит. Р. я. с первых веков его развития. Не менее показательны в этом отношении «Моление Даниила Заточника» и др. памятники.

Приказно-деловой язык испытывал многообразную эволюцию, направленную и в сторону живой народной, иногда диалектной и народнопоэтич. речи, и в сторону языка разных церк.-книжных жанров др.-рус. лит-ры. Приемы и принципы взаимодействия и слияния вост.-слав. устной и письменно-бытовой речи с церк.-слав. языком обнаруживались или в разных жанрах памятников рус. церк.-слав. лит. языка, или в структуре разных частей его словаря. Так, летопись как памятник лит-ры различает в своем составе две жанровые части: летописные погодные записи и документальные рассказы, не претендующие на литературность и преследующие цели простой информации, и лит. повести, рассказы.

В погодных записях ярко отражена живая вост.-слав. речь, в лит. повестях много и традиционных церк.-слав. формул и лит. штампов. Здесь явственно проступают элементы агиографич. стилизации, осн. черты церк.-слав. языка. Очень показательны эпитеты, к-рыми окружено имя князя: «нищелюбец», «избранник божий». Цветистая риторич. фразеология, торжественные церк.-слав. и книжно-слав. формулы также типичны для стиля этих повестей («ризою мя честной защити», «призри на немощь мою»).

В развитии др.-рус. лит-ры и др.-рус. лит. языка велико было организующее значение фольклора и его стилистики. Связь др.-рус. лит. языка 11—14 вв. с живой устной вост.-слав. стихией коренилась и в самом характере ранней др.-рус. худож. лит-ры, в многообразии ее жанров. Бросается в глаза общность между «Девгениевым деянием» и другими др.-рус. памятниками 12—13 вв. не только в применении изобразит. средств, близких по стилю нар. поэзии, но и в выборе однородного материала для сравнения: это преим. область мира животных («сокол», «волк», «лев», «тур», «орел»), явлений природы («дождь», «снег»). Очевидно, что этот круг предметов и сравнений был общепринят в той среде, к-рая дала нам и переводы «Девгениева деяния», и «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, и южную летопись 12—13 вв. Однородный словарный и фразеологич. материал используется в стиле этих памятников. Эпитеты нар.-поэтич. стиля также роднят Галицко-Волынскую летопись, «Историю» Иосифа Флавия и «Девгениево деяние»: «зверь лютый», «злато сухое», «конь борзый» и др. Выражения и образы обычного права, юридич. формулы и термины, фразеологич. обороты гос. делопроизводства, тесно связанные с традициями живой вост.-слав. речи, проникают в церк.-слав. систему лит. языка и закрепляются в ней.

516

Термином «второе южнославянское влияние» устанавливается предел между двумя периодами в истории церк.-слав. рус. лит. языка: первый с 10 по конец 14 вв., второй — с конца 14 — нач. 15 вв. до середины или конца 16 в. В эпоху второго юж.-слав. влияния церк.-слав. язык подвергается сильным изменениям. В него проникают кальки с греческого и греч. слова, а иногда и построенные по типу греч. конструкции обороты. Приводились в движение и становились в новые соотношения и элементы старой системы церк.-слав. языка. В т. н. Тучковской редакции Жития Михаила Клопского (1537), связанной со стилистич. традициями второго юж.-слав. влияния, уже нет слов и словообразований рус. диалектного характера. Слова с экспрессией разговорности или с диалектной окраской заменяются книжными оборотами. «Сенцы» уступают место слову «преддверие». Вместо слова «своитин» у Тучкова читаем: «Сей старецъ сродъствия съузом нам приплетается». Фраза «пойде вода и ударится с упругом из земли» у Тучкова читается так: «изыде вода выспрь, яко трубою». Вместо «тоня», «налога» употреблены слова «мрежа», «нужа».

Возник новый витийственный стиль «плетения словес», основанный на резком обострении внимания к звуковой, морфологич., нар.-этимологич. и семантич. сторонам церк.-слав. слов и словосочетаний. Возрождаются обветшалые славянизмы и создаются новые слова производные и составные, нередко калькированные с греческого. Язык высокой лит-ры возводится в ранг священного, он становится абстрактно-риторич., экспрессивно-нормированным и описательно-перифрастическим. Конкретная лексика, спец. терминология изгоняются из лит. произв. (ср. вместо «посадник» — «вельможа некий», «старейшина» — «властелин граду тому»). Избегаются слова «худые» и «грубые», «зазорные», «неухищренные», «неустроенные», «неудобренные» и т. п. Вместе с тем внутри самого книжно-слав. типа речи разрабатывается тонкая и сложная синонимика слав. слов и оборотов, придающая стилю повыш. экспрессивность. Синонимы выстраиваются в цепи присоединений и перечислений. Парные сочетания синонимич. выражений демонстрируют богатство риторич. экспрессии. В том же плане развиваются повторы, усилит. сочетания однокоренных слов. Обостряется интерес к семантич. тонкостям речи, к афористичности и звуковой симметрии выражений. Подбираются высокие, составные эпитеты, тавтологичные или контрастные по отношению к определяемым словам. Эти эпитеты одновременно эмоциональны и религиозно или этически возвышенны («радостнотворный плач», «тленная слава» и т. п.). Это широкое лит.-общественное (культурно-общественное) движение способствует обогащению и стилистич. развитию церк.-слав. лит. языка.

В 14—15 вв. др.-рус. лит. язык и письменность испытали сильное архаизирующее воздействие серб., макед. и болг. книжности, известное под назв. «второго южнослав. влияния». В этот период возникает ряд теорий словесно-худож. творчества, направленных на повышение стилистич. культуры др.-рус. лит. языка. Претерпевает изменения масса прежних, унаследованных от старослав. языка слов и выражений, появляется много новых юж.-слав. слов. Под их влиянием укоренились новые методы книжного словообразования. А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, а за ними В. А. Богородицкий и Л. Л. Васильев указывали, что во время второго юж.-слав. влияния происходила искусственная славянизация привычных слов.

Но к сер. 17 в. др.-рус. лит. язык и письменность вобрали в традиционную книжную культуру сильную струю живой устной речи и нар.-поэтич. творчества, идущую из глубины стилей демократич. слоев общества. Обнаружилось резкое смешение и столкновение

517

стилей. Начинает коренным образом изменяться взгляд на лит. язык. Демократич. круги общества несут в лит-ру живую речь с ее диалектизмами, свою лексику, фразеологию, пословицы и поговорки. Сборники пословиц составляются в среде посадских, служилых людей, гор. ремесленников, мелкой буржуазии, близкой к крест. массам («казак донской, что карась озерской — икрян да сален»). Лишь незначит. часть пословиц, включенных в сб-ки 17 — нач. 18 вв., обнаруживает в языке следы церк.-книжного происхождения («Адам сотворен и ад обнажен», «жена злонравна мужу погибель» и др.). В значит. степени свободные от местной, областной исключительности стили нар. поэзии, выражая рост нац. самосознания в 16—17 вв., ускорили процесс формирования рус. нац. лит. языка. Язык нар. поэзии явился важным цементирующим элементом в системе развития лит. языка великорус. народности, а затем и нации.

Состав и функциональные разновидности рус. письменной речи в ходе истории подверглись значит. изменениям. Для эпохи, предшествовавшей образованию нац. языка (особенно для истории развития Р. я. 13—16 вв.), существенную роль играет проблема развития и взаимодействия диалектно-областных вариантов письменно-деловой речи. В силу традиционности многих жанров письменности, одни и те же закосневшие сочетания и формулы, фразеологич. обороты передаются из столетия в столетие. Так, моск. грамоты 14—15 вв. во многом продолжают традиции древнего Киева и Новгорода.

Роль письменно-деловой речи в развитии рус. лит. языка древнейшего периода весьма велика. Языком обычного права был живой нар. язык вост. славян. Он нашел свое выражение в древнейшем законодат. своде рус. права — «Русской правде» 11 в. (списки этого памятника дошли до нас с 13 в.). Т. о., распространение церк.-слав. языка в Др. Руси мало коснулось области законодательства и судопроизводства. Термины и формулы обычного права были перенесены на письмо в их прежнем виде и продолжали развиваться на этой основе и после крещения Руси.

Применение рус. языка не ограничилось областью права. На нем писались все документы, частные и общественные, имевшие к.-л. юридич. силу, т. е. все то, что вплоть до 17 в. носило название «грамот», — купчие, дарственные, меновые и т. п. Княжеская и гор. администрация пользовалась тем же языком для своих указов и распоряжений, а также для дипломатич. сношений. Такой язык права сделался гос.-адм. языком и остался им вплоть до 18 в. В 18 в., однако, этот язык, по мнению Б. Унбегауна, превратился из русского в русифицированный церк.-слав. язык. Все же он смог многое сохранить из своей допетровской терминологии («суд», «обвинить», «оправдать», «сыск», «сыщик», «тяжба», «допрос», «приговор», «истец», «ответчик», «очная ставка» и др.). Много юридич. терминов, включая слово «право», было заимствовано из иностр. языков: «юрист», «адвокат», «прокурор», «инстанция», «кодекс», «протокол» и т. д.

В результате своеобразного развития терминология рус. права состоит из трех пластов: 1) традиционной др.-рус. терминологии; 2) церк.-слав. терминологии, возникшей в 17—19 вв. (благодаря слиянию церк.-слав. лит. языка с рус. административным языком) и 3) иностр. терминов, заимствованных в 18—20 вв. Усиление лит. мастерства среди подьячих, «дьячков от письма книг» и земских писателей в 16 и особенно в 17 вв. было вызвано крупными культурно-общественными, социально-экономич. и гос. изменениями в истории рус. народа. Из среды профессионалов «дьячьей избы», вобравшей в себя представителей различных социальных слоев, выходили настоящие писатели 16 в. (историограф

518

«смутного времени», автор «Временника», дьяк Иван Тимофеев, Григорий Котошихин).

Происходят изменения в объеме функций и в стилистич. качествах деловой речи. В грамотах и др. деловых документах 17 в. обнаруживаются своеобразные приемы худож.-лит. обработки языка. В грамотах используется рифмованная речь как средство эмоционального воздействия. Синонимич. слова и выражения, подкрепляя мысль, способствуют более яркому словесному выражению ее. Черты деловой и нар.-разг. речи все шире выступают в рус. лит-ре 18 в., все определеннее складываются грамматич. нормы общенац. рус. языка. Расширению лит. функций деловой речи и ее стилистич. обработке способствовала деятельность рус. переводчиков. В 17 в. специализации в переводч. деле не было. И приказные и духовные лица переводят все, что им велят Но переводчики Посольского приказа пользуются преим. рус. письменно-деловым стилем, монахи — слав.-рус. языком. В зависимости от профессионально-речевых навыков переводчика соч., относящиеся к воен. искусству, анатомии, географии, истории или др. области науки, техники или даже к разным жанрам худож. лит-ры, оказываются переложенными то на слав.-рус., церк.-слав. языки, то на рус. письменно-деловой стиль. Сосредоточение переводч. деятельности в Москве содействовало унификации осн. стилей переводной лит-ры.

Особенного внимания заслуживает процесс формирования в 15—16 вв. норм моск. гос.-деловой речи, в состав к-рой мощной стихией вошла и разг. речь, и традиция славяно-книжного языка. Местные слова поглощаются «московизмами», т. е. будущими общерусизмами, а моск. канонизация областной лексики дает право на включение ее в общенац. словарную сокровищницу.

Лит. Р. я. донац. эпохи в двух своих видах — книжно-слав. форме и народной олитературенной, обработанной, был подчинен разным нормам. Степень обязательности этих норм была разлияна. Она была выше в славянизированном типе языка и его стилевых оттенках или разновидностях. Но изменения нормы здесь были более медленными, хотя иногда и более многообразными. Вызывались они не только внутр. тенденциями развития этих видов лит. речи, но и влиянием нар. языка, его диалектов и стилей. Нормализация же простой речи была гораздо более тесно связана с процессами формирования произносительных и грамматических, а отчасти и лексико-фразеологич. норм общенародного разг. Р. я. Здесь колебания норм до образования нац. языка были особенно широкими и вольными. Развитие и взаимодействие двух видов др.-рус. лит. языка привели к образованию трех стилей с единым структурно-грамматич. и словарным ядром, но с широко расходящимися кругами синонимических и иных соответствий между ними — звуковых, грамматических и лексико-фразеологических.

В рус. риториках нач. 17 в. уже намечаются функциональные разновидности лит. речи, «роды речей» (напр., «научающий», «судебный», «рассуждающий» и «показующий»). Описываются отличия риторически украшенной речи от речи простой, естественной, деловой. Глава «О тройных родах глаголания» в Риторике 1620 свидетельствует, что в лит. Р. я. 2-й пол. 16 — нач. 17 вв. уже обозначались общие контуры системы трех стилей, трех «родов глаголания». В 1706 Феофан Прокопович включил эту главу в расширенном виде в свою риторику. М. В. Ломоносов на основе этих материалов разработал свое известное учение о трех «штилях» («высоком», «посредственном», или «среднем», и «низком»).

Моск. гос-во, естественно, должно было насаждать в присоединенных областях свои нормы общегос. письменного языка, языка правительств. учреждений,

519

моск. администрации, бытового общения и офиц. отношений. Феодально-областные диалектизмы не могли быть сразу нейтрализованы моск. приказной речью. К исходу 16 — сер. 17 вв. общенар. разговорный и письменно-деловой язык, оформившийся на базе ср.-великорус. говоров с руководящей ролью говора Москвы, приобретает качества общерус. языковой нормы, общенац. разг. языка. Разг. речь глубоко проникает в книжно-слав. язык, к-рый оставляет себе сферы науки и просвещения. Параллельно развивается процесс европеизации лит. языка. Сложность лит.-языковых явлений с особой силой обнаруживается в петровскую эпоху, эпоху реформ, к-рые, естественно, не могли не коснуться и лит. языка. Происходит интенсивное заимствование иноязычных слов в связи с переустройством гос. аппарата, армии, структуры органов управления, техники, судопроизводства, заводского, фабричного дела, архитектуры и т. п. Старина и новизна в языке оригинально переплетались и, взаимодействуя, накладывали своеобразную печать на вновь формировавшиеся стили лит. языка.

Выход в нач. 18 в. первой рус. газеты «Ведомости» (1703) знаменует собой развитие общественно-публицистич. стиля. Введение в лит. язык множества речевых средств, требующих упорядочения, систематизации и изучения, вызвало к жизни соответствующие пособия и справочники (словари двуязычные, трехъязычные, рус. грамматики и др.). Все эти бурные процессы петровского времени способствовали кристаллизации норм нац. языка.

Процесс формирования нац. лит. Р. я. с его системой трех стилей совпадает с эпохой классицизма. В это время стихотворчество господствует над худож. прозой. Трагедия, ода и поэма составляют вершину поэзии. Они относятся к высокому слогу, в состав к-рого входят книжно-торжественные славянизмы. На основе простого слога, к-рый организуется разг. речью и отклоняющимся от норм нар. просторечием, формируются такие жанры, как басня, притча, элегия, комедия и дружеские письма. Рус. роман и повесть обогащаются переводами из зап.-европ. лит-ры.

Целесообразное соотношение церк.-слав. и собственно рус. «речений» и выражений, преобладание в одних жанрах («высоких») первых, а в других («средних») вторых имело определенные пропорции, позволяющие избегать стилистич. пестроты и резких контрастов в языке худож. произв.; творч. использование богатейших ресурсов, накопленных в течение многих веков лит. Р. я., — вот осн. идея, развиваемая М. В. Ломоносовым, автором теории трех стилей. Три стиля отличались один от другого признаками фонетич., грамматич., гл. обр. синтаксич., образно-фразеологическими, хотя и не всегда эти признаки отчетливо воспринимались, особенно в оде и лирике. Структура среднего стиля оставалась неясно очерченной. Теоретически считая социальной базой лит. речи язык Москвы, сам Ломоносов допускал в своей «Российской грамматике» (1755) и в своих произв. много северорус. диалектизмов, отклоняющихся от моск. нормы. Проблема европеизмов как необходимого элемента рус. языковой культуры за пределами науч. языка также еще не получила всестороннего освещения.

В 18 в. вопрос о месте лит. Р. я. в системе европ. языков, о его индивидуальном своеобразии в ряду нац. стилей зап.-европ. культуры и цивилизации занимает передовые русские умы. К этому вопросу постоянно возвращаются писатели того времени. Г. Р. Державин в своем «Рассуждении о лирической поэзии или об оде» заявляет, что Р. я. «...не уступает ни в мужестве латинскому, ни в плавности греческому, превосходя все европейские: итальянский, французский и испанский...» (Соч., т. 7, СПБ, 1878, с. 604). Опираясь на обиходную

520

устную и письм. речь столичной образованной среды, А. П. Сумароков объявил борьбу ломоносовскому высокому стилю во имя естественности и простоты выражения, т. е. среднего стиля. Но выступая противником крайностей, Сумароков отвергает смешение, слияние книжного языка с разговорным, подмену лит. речи просторечием.

После Ломоносова среди реформаторов лит. Р. я. значительна деятельность преобразователя стилистики рус. худож. прозы Н. М. Карамзина, новеллиста, критика и историка. Карамзин ввел в сферу стилистики рус. худож. речи новое лит. направление — сентиментализм.

В рус. прозе конца 18 в., отражавшей прогрес. тенденции, намечается новый синтез живой рус. речи с церк.-книжными патетич. элементами под воздействием зап.-европ. революц. идеологии и при использовании конструктивных форм зап.-европ. языков. Язык А. Н. Радищева является наиболее ярким выражением этих прогрес. тенденций. Следуя за Ломоносовым и Д. И. Фонвизиным, Радищев широко пользуется церк.-слав. лексикой и фразеологией, иногда очень архаичной, но придает ей граждански-патетич. оттенок и новое эмоц. обществ. содержание. Церк.-славянизмы в языке Радищева непринужденно, без всяких стилистич. мотивировок, помещаются рядом с разг. русизмами и смешиваются с формами живой устной речи образованного общества, с выражениями просторечия и фольклора. Характерно, что Радищев в своей прозе дифференцирует разг. речь персонажей. Купец, семинарист, поэт, помещик, крестьянин говорят у него по-разному. В этом существенное отличие прозы Радищева, напр., от прозы Карамзина. Общественно-бытовой лабораторией, в к-рой вырабатывались нормы и принципы нового европеизированного лит.-светского слога, был дворянский салон.

Со времени Карамзина у высшего дворянского круга обнаружилось стремление к сближению среднего стиля с зап.-европейской, чаще всего с французской, системой лексики, фразеологии и повествоват. синтаксиса, а также с семасиологией франц. языка.

Каждому из стилей строго соответствовали определенные виды лит. творчества. Простому стилю, ближе всего связанному с живой нар. речью и фольклором, отводилось сравнительно скромное место. В основном оно было ограничено кругом комедий, басен, эпиграмм, дружеских посланий, бытовой переписки. Со временем он занял более значит. место в худож. лит-ре. Наиболее значительные по своему идейному содержанию жанры были насыщены славянизмами, иногда «обветшалого» характера, чуждыми нар. речи. Правда, сам Ломоносов, ученый и поэт, защищавший теорию трех стилей, рассматривал ее именно как средство ограничения устарелой книжно-слав. стихии в рус. лит. языке, как средство демократизации лит. речи.

К концу 18 — нач. 19 вв. теория трех стилей превратилась в тормоз для широкого нац. развития единой системы общелит. Р. я. на нар. основе. Передовые писатели этой эпохи (Д. И. Фонвизин, Н. И. Новиков, А. Н. Радищев, Г. Р. Державин, И. А. Крылов) с разных сторон и в разных направлениях открывали лит-ре новые средства словесного выражения, новые способы стилистич. объединения прежде структурно удаленных и семантически разделенных выражений и конструкций, новые сокровища «природного» русского слова. Их творчество не умещается в формальные рамки теории трех стилей. Они производят сложную перегруппировку лит.-языковых элементов, гл. обр. в сторону живой разг. речи. К нач. 19 в. обнаруживается разрыв между господствующей стилистич. теорией языка и лит.-худож. практикой. Все это вело к тому, что поэтич. язык допушкинской поры, несмотря на свои высокие

521

эстетич. достижения, ждал коренной реформы. Совсем неразрешенным оставался до Пушкина и актуальный для того времени вопрос об иноязычных словах, о степени и необходимости их усвоения и употребления.

Радищев считал, что язык российский к нач. 19 в. нуждался в гениальном преобразователе широкого демократич. размаха и всеобъемлющего худож. диапазона. Эта важная нац.-историч. задача не могла быть разрешена Карамзиным, к-рый стремился образовать доступный широкому читательскому кругу один язык для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут. В основу лит.-языковой реформы Карамзин положил узкие, социально-ограниченные нормы эстетики. По словам В. Г. Белинского, «...он презрел идиомами русского языка, не прислушивался к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников» («Литературные мечтания», в кн.: Полн. собр. соч., т. 1, 1953, с. 57). Поэтому «...слог Карамзина далеко еще не русский...» (там же, т. 9, 1955, с. 676), он правилен без исключений и особенностей, лишен русизмов или чисто русских оборотов, которые дают выражению и определенность, и силу, и живописность. Творчество таких крупных поэтов, как К. Н. Батюшков и В. А. Жуковский, связанное с традициями карамзинской школы, хотя и богато отдельными открытиями и достижениями в области поэтич. речи, не было настолько широким и нар.-реалистическим, чтобы разрешить проблему создания новой системы нац. рус. лит. языка. Социально-речевая и лит.-стилистич. база их поэтич. языка оставалась ограниченной.

Общественно-политич. развитие рус. народа, гос-ва и рус. культуры создало к нач. 19 в. все необходимые социальные предпосылки для образования единых твердых норм нац. лит. Р. я. Нац. сознание рус. народа быстро росло, проникаясь стремлением преобразовать Россию и превратить ее в передовую страну. В борьбу за просвещение включились все передовые люди России. А. С. Пушкин глубоко ощущал необходимость сознательного и планомерного воздействия прогрес. общественности на лит. Р. я., необходимость языковой нормализации и лит. реформы.

В языке Пушкина вся предшествующая рус. речевая культура не только достигла высшего расцвета, но и получила качественное преобразование. На основе объединения всех живых социально-речевых стилей рус. языка Пушкин стремился создать «язык общепонятный». В этой новой системе нац. рус. лит. языка должны были на народной структурно-языковой основе объединиться и древние славянизмы, и «славяно-русизмы», и книжные, и разг. элементы лит. языка предшествующей поры, и необходимые европеизмы, и просторечия широких демократич. масс, живая устная речь простого народа. Смешивая старые стили речи, Пушкин кладет в основу этого смешения нар. речь. Поэтич. стержнем нар. речи для Пушкина была общерус. устная словесность, «кипящие источники» народной поэзии. Творчество Пушкина устанавливает грань между языком старой и новой России. Великий преобразователь рус. языка и рус. лит-ры, он осуществил в своем творчестве своеобразный синтез осн. стихий Р. я. В языке Пушкина ярко обозначилась общенац. норма нового рус. лит. языка. Его творчество разрешило спорные вопросы и противоречия, возникшие в истории рус. лит. языка и не устраненные лит. теорией и практикой к первому десятилетию 19 в. В языке Пушкина произошло слияние всех жизнеспособных элементов рус. лит. языка предшествующего периода с общенар. формами живой разг. речи и со стилями устной нар. словесности, фольклора; было достигнуто их творч. взаимопроникновение. Пушкин вывел лит. язык на широкий путь демократич. развития. Он стремился к тому, чтобы рус. лит-ра и лит. язык впитали в себя

522

осн. культурные интересы и словесно-эстетич. потребности рус. нации и отразили их с необходимой широтой и глубиной. Вместе с тем Пушкин не хотел разрыва с рус. культурно-языковой традицией. Он добивался качественного преобразования стилистич. основы и смыслового строя рус. лит. языка. «Письменный язык, — по его словам, — оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков» (Полн. собр. соч., т. 12, 1949, с. 96). Поэтич. язык нар. словесности (сказок, песен, поговорок, присказок, загадок), насыщенный чертами реальной жизни и характерными представлениями простого народа, приводит Пушкина в восхищение. Он кладется в основу стиля не только пушкинской баллады («Жених»), сказок в нар. духе, но и оказывает влияние на стили пушкинской лирики, драмы и повествоват. жанров, начиная с «Руслана и Людмилы», «Братьев-разбойников» и кончая «Русалкой».

В тот период, когда с особенной остротой возникает вопрос об общенар. нормах лит. языка, возрастает с необыкновенной силой интерес к обиходной разг. речи. Эта речь, уходящая своими корнями в глубину нар. творчества, разнообразнее книжного языка и ярче его по своим выразит. средствам и краскам. Пушкин многократно заявлял, что и «глубокие чувства» и «поэтические мысли» могут быть литературно выражены самой простой нар. речью, «языком честного простолюдина». И такое их выражение, энергичное, живое и драматическое, свежее и простосердечное, «драгоценно» и способно производить сильнейшее впечатление. Из безбрежной стихии устно-бытовой речи Пушкин отбирал в лит. язык только то, что, по его мнению, составляло коренные основы нац. Р. я., что не носило резкого отпечатка областного провинциализма и не принадлежало к манерному и нередко искусственному «языку дурных обществ», как выражался Пушкин, т. е. мещанских социальных диалектов города. Точно так же, исходя из представления об общенац. языковой норме, Пушкин сильно ограничил область лит. употребления провинц. слов и выражений, профессиональных и социально-групповых, иногда условных, жаргонных. Последующие великие мастера рус. худож. слова внесли необходимые поправки и дополнения в эту поистине гениальную работу Пушкина над созданием нового рус. лит. языка.

С сер. 20-х гг. церк.-слав. язык все глубже и глубже осознается Пушкиным как живой элемент истории рус. лит. языка и, следовательно, как источник нац.-языковых красок в стиле историч. повествования и изображения (ср. «Полтава», «Борис Годунов»). Церк.-слав. стихия служит поэту сокровищницей красок для воссоздания колорита эпохи, для придания повествованию тона «историч. народности». «Стиль эпохи» выражается в «Борисе Годунове» в том, что на основе церк.-слав. языка построены формулы общественно-бытового этикета, образы и приемы обиходных речевых взаимоотношений. Основной стихией, данной нам для сообщения наших мыслей, по Пушкину, является сочетание простонародного и книжного наречия. Языку избранному, языку великосветского общества Пушкин отводит очень скромную роль в широком общенациональном потоке лит. речи. Иноязычные слова, которым космополитизм дворянских верхов открыл было широкую дорогу в рус. лит-ру 2-й пол. 18 в., употребляются Пушкиным лишь в двух случаях: если они вполне обрусели и если их использование стилистически необходимо для изображения быта и мировоззрения воспроизводимой социальной среды. Углубляя синтез разностильных элементов в стихотв. речи, к нач. 30-х гг. Пушкин осуществляет поистине грандиозную работу над стилями рус. поэтич. речи. Он создает многочисл. образцы

523

и способы сочетания таких словарных и грамматич. категорий, к-рые в прежнее время противопоставлялись друг другу как категории поэтического и прозаического, высокого и низкого и т. п. Пушкинская стилистич. реформа открыла возможности интенсивного творч. развития индивидуальных стилей и тем самым — беспредельного семантич. роста рус. лит. языка. Употребление архаизмов и славянизмов, провинц. слов и оборотов, использование огромного запасного фонда рус. лит. речи придавало стилям языка яркие индивидуальные качества, тесно связанные с темой, с идейной задачей писателя, с воспроизводимым укладом социальной жизни и историч. действительности (напр., «Полтава» или «Борис Годунов»). При наличии общей языковой нормы все отклонения от нее выступали как средства стилистич. многообразия речи. Но даже и в «Борисе Годунове» Пушкин пользовался как основным организующим стилем лит. языком своей эпохи, создавая историч. колорит широким употреблением бытового просторечия, пословиц, народных фольклорных выражений, старинной песни и допуская славянизмы лишь как расцветку в торжественную речь своих сановных героев или в бытовые выступления церк. персонажей.

Проникновение живых произносит. вариантов в стихотв. речь происходит последовательно, но неравномерно. Эту неравномерность можно объяснить частично грамматич. структурой отд. категорий и их стилистич. качествами. Процесс коренной ломки и перегруппировки старых лит. стилей и параллельно с ним протекавший процесс творчества новой стилистич. системы нац. рус. лит. языка, богатого, свободного, лишенного узкой классовой ограниченности при всей стремительности развития, имели разные результаты и формы выражения в разные периоды лит. деятельности Пушкина. Начался этот процесс со стиховой речи, позднее он всколыхнул систему стилей прозаич. речи.

Пушкин придавал особенно важное значение развитию стилей прозаич. языка. Он выделяет два общих типа прозаич. языка: его повествовательную и отвлеченно-деловую разновидность. Промежуточное положение между ними у Пушкина занимает стиль истории. В области отвлеченно-делового, или «метафизического» (по терминологии той эпохи), типа речи Пушкин различает, кроме критико-публицистич. стиля, еще стили политики, философии и учености, т. е. разных областей знания. Права прозы расширяются, т. к. она уже в творчестве Пушкина глубоко вторгается в строй стихотв. языка. Этому сближению поэтич. языка с прозаическим, смещению границ прозы и поэзии удивлялись многие современники Пушкина. Вместе с тем Пушкин стоит за разграничение лит. стилей письменной и разг. речи, за их свободное взаимодействие.

В развитии лит. Р. я. 19 в. и его поэтич. возможностей большую роль сыграл М. Ю. Лермонтов. В его стихах и прозе Р. я., по мнению Белинского, далеко продвинулся вперед после Пушкина; он не перестанет продвигаться вперед до тех пор, пока не перестанут на Руси являться великие писатели. Страстная и сильная ораторская речь, новые принципы образно-метафорич. словоупотребления, стремление к афористичности, экспрессивной напряженности стиха — все это придает стилю Лермонтова яркую индивидуальную окраску. Лермонтов пытался приспособить лит. язык к выражению сложных психич. коллизий, к передаче внутр. исповеди личности, ее обществ. идеалов, сложных мотивов ее борьбы с совр. обществом. Он стремился вложить в систему форм экспрессивно-синтаксич. построения, особенно стихового, в арсенал риторич. приемов, в общенац. культуру худож. слова более глубокое психологич. содержание, усилить эмоциональную и идейную насыщенность. В прозе Лермонтова ярко обнаружилось стремление создать новые формы

524

сжатого и образного выражения мыслей. По словам Н. В. Гоголя, «никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой» (Полн. собр. соч., т. 8, 1952, с. 402). И. С. Тургеневу казалось, что «из Пушкина целиком выработался Лермонтов — та же сжатость, точность и простота» (см. «Сев. вестник», 1887, № 2, с. 54). В «Герое нашего времени» Лермонтов передавал с психологич. тонкостью разные речевые манеры персонажей. «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова», — говорил А. П. Чехов (см. «Рус. мысль», 1911, № 10, с. 46).

Афористичность речи — один из характерных признаков лермонтовской прозы, отличающейся лаконизмом и остротой образов. Лермонтов в своем стиле осуществил своеобразный синтез повествовательно-разговорной и отвлеченной, абстрактной лексики и фразеологии («сладкие заблуждения», «бессильное отчаяние», «притворная холодность» и т. п.).

Дальнейшее развитие лит. Р. я. ознаменовано переходом от стихотв. форм к прозаическим. Среди прозаиков уже в 1-й пол. 30-х гг. рядом с Пушкиным стал Гоголь, еще дальше, чем Пушкин, раздвинувший границы Р. я. Своеобразие и широта захвата словесных образов, ритмов, фразеологич. оборотов и синтаксич. приемов укр. нар. поэзии, укр. дум в повестях из истории и быта Украины; яркий колорит укр. нар. просторечия в сказе пасечника Рудого Панька и его приятелей, особенно дьяка Фомы Григорьевича; свобода и смелость худож. применения самых разнообразных по экспрессии, по стилевому качеству форм рус. нар.-разг. речи достигли предельной степени в языке «Мертвых душ». Вольное и широкое использование стилей книжной и письменно-деловой речи; новаторское отношение к жанровым разновидностям языка предшествующей лит-ры; тенденция к смещению границ между ними; неудержимое стремление совместить, синтезировать стилистически далекие формы и типы лит.-худож. речи, композиции («Старосветские помещики», «Невский проспект», «Портрет», «Тарас Бульба»); быстрые переходы от одного лит. жанра к другому (ср. «Записки сумасшедшего», «Портрет», «Нос», «Коляска») — все это примыкало к пушкинским достижениям по обновлению и демократизации рус. нац. худож. стилистики, но сильно расширяло задачи и объем пушкинской стилистич. реформы, вело к созданию новых языковых и стилистич. основ критич. реализма. Значение Гоголя определяется в первую очередь тем огромным лит.-худож. вкладом, к-рый он внес в развитие прозаич. стилей лит. Р. я. Перенесение сферы действия в Петербург («Петербургские повести») знаменовало разрыв Гоголя со стилями украинизированного просторечия. В стиле «Петербургских повестей» сфера просторечия впитывает в себя все больше элементов фамильярно-бытовой речи гор. интеллигенции, чиновничества, офицерства. Мастерское использование социально-речевых стилей провинц. дворянства обнаруживается в «Мертвых душах», где каждый из персонажей по складу и характеру своей речи резко отличается от другого. Неистощимая изобретательность Гоголя в создании речевых образно-характеристич. средств проявляется в комич. остроте и богатой индивидуальности языка. Неодобрительное отношение к заимствованиям из иностр. языков, особенно к французомании провинц. щеголих, отразилось в его острых издевательствах над их вычурным языком.

Гоголь стремится ввести в систему лит. изобразит. средств демократич. стили просторечия, свойственные широким массам городского и отчасти даже сел. населения. Стили просторечия в языке Гоголя соприкасались и смешивались с канцелярской, официально-деловой речью. Любопытно, что критико-публицистич. стиль Гоголя 1-й пол. 30-х гг., при значит. свободе от церк.-книжной фразеологии и семантики, при сильном

525

тяготении к романтич. системе образов, обнаруживает связь — ироническую, а иногда и непосредственную — с чиновничьим и канцелярским языком. В «Учебной книге словесности» Гоголь в ярких формулировках излагает свой идеал рус. науч. стиля, противопоставляя его традиц. стилям зап.-европ. науки и вместе с тем стилям «гостинных споров и разговоров». Отличит. чертами рус. науч. языка Гоголь признает объективизм, реализм и лаконизм. Рус. слову свойственна способность «не описывать, но отражать, как в зеркале предмет». Р. я. чужд «нарумяниваний» и «подслащиваний».

В «Мертвых душах» сатирически обнажены все формы выражения, присущие изображенной среде. Рус. действительность того времени как бы опутана тонкими сетями официально-канцелярской и чиновничье-деловой лексики, фразеологии и казуистики. «Служебный слог» выступает открыто, на него указывает сам автор. Гоголь разоблачает каноны буржуазно-дворянской официально-деловой и светско-бытовой речи. «...В губернию назначен был новый генерал-губернатор, — событие, как известно, приводившее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распекания, взбутетенивания и всякие должностные похлебки, которыми угощает начальник своих подчиненных» (Собр. соч., т. 5, 1953, с. 200). В лит. язык открывается широкий доступ разным социально-речевым стилям города, провинц. поместья и деревни. В языке Гоголя поражает широта захвата сословных, проф. и областных диалектов. Нац. язык для Гоголя — форма нац. самоопределения. В Р. я. его больше всего интересует внутреннее «существо и выражение», «меткость и разум слов», с одной стороны, и «гармония языка» — с другой. Лит.-лингвистич. позиция Гоголя отчасти сближается с культурно-просветит. ролью В. И. Даля. Поэтика и стилистика Гоголя оказали огромное влияние на дальнейшее развитие лит. Р. я., особенно языка худож. лит-ры.

 В. В. Виноградов.

Русский литературный язык сер. 19 — нач. 20 вв. В 1-й пол. 19 в. в худож. лит-ре сложилась новая норма повествования, к-рая ориентируется на живую разг. речь об-ва, образующую синтез с наиболее жизнеспособными и близкими общественной речевой практике элементами книжной лит. традиции. Это обстоятельство имело решающее значение не только для судеб языка худож. лит-ры, но и для Р. я. в целом.

Новая лит. норма, будучи ядром, центром любого повествования (если не считать явных стилизаций), делала его относительно независимым от жанра или предмета изображения, связывая его прежде всего с образом самого автора. Одновременно открывался простор для создания множества индивидуальных стилистич. контекстов как внутри этой нормы, отражая различные эмоциональные состояния повествователя, так и путем «накладывания» на это нормативное ядро речевых средств, идущих от изображаемой среды, описываемой историч. эпохи или сконструированного автором образа рассказчика, повествователя. Следовательно, худож. речь, отражая и организуя общелит. норму, имея общенормативное значение, в то же время впервые стала подчиняться критерию художественности и индивидуальности стиля, а не абстрактной нормативности, определяющей обязательность и заданность стиля для данного жанра или для данного содержания, как это было в старой лит-ре.

Т. о., в лит. языке 1-й пол. 19 в. произошли важные изменения. Закрепился как нормативно-литературный значительный слой лексич. и грамматич. фактов из разг. речи (многие из них сохраняли при этом разг. окраску). Таковы считавшиеся ранее не вполне литературными слова: «быт», «богач», «бедняк», «заведомо», «закадычный», «мастерить», «надо» (ср. надобно), «надоесть»

526

(ср. «наскучить») и т. д., переносно-экспрессивное употребление слов типа «вкопанный» («стоит как вкопанный») и т. п.; сочетания типа «ни дать, ни взять», «день-деньской», «то и дело», «сыт по горло» и т. д.; активизировались нек-рые типы словообразования (напр., с приставкой «на», «за» при наличии возвратной частицы «-ся», типа «нагуляться», «наглядеться», «заговориться» и др.). В области грамматики можно отметить закрепление в ряде слов формы на «-а» в именит. падеже ед. ч.; нек-рые разг. по происхождению способы глагольного управления, ряд эллиптич. синтаксич. конструкций, изменения в соотношении именит. и творит. падежей в составе связочного сказуемого. В то же время из письменного обихода выпадают принадлежавшие нелит. просторечию и встречавшиеся в 18 в. в простых стилях резко экспрессивные слова типа «шильничать», «вараксать», «тароватый», «ахреян», «оболахтывать» и др. Постепенно выходят из употребления и нек-рые лишенные экспрессии разг. слова, будучи вытесненными из письменности, а затем и из устного общения своими книжными эквивалентами, — таковы слова «потчевать», «вчерась», «вечор», «всякий» в знач. «каждый», «отменный», «изрядный» и др.

В этот период закрепляются и уточняются нормы книжного языка, определяется намеченный еще в «карамзинской школе» слой книжных слов общелит. языка — таких, как «восприятие», «воображение», «алчный» и др., к-рые оказались достаточно резко отграниченными от книжного архаич. фонда. Аналогичные процессы происходили и в грамматике, напр. закрепление уже ранее определившихся общелит. функций причастий, утверждение книжно-лит. синтаксич. конструкций. Все эти процессы находили выражение прежде всего в худож. речи, к-рая определила осн. стилистич. тенденции эпохи. Научная, деловая, публицистич. речь отставала в этом отношении, отражая более архаич. состояние языка — и в лексике, и в грамматике. Но в публицистич., критич., философ., социологич. лит-ре в то же время, нередко под влиянием зап.-европ. языков, происходил важный процесс обогащения лит. языка словами, обозначавшими отвлеченные понятия, общественно-политич. и философ. терминами. К подобной лексике, закрепляющейся в рассматриваемый период (хотя отчасти известной уже в 18 в.), относят такие слова, как «абстрактный», «субъект», «объект», «реализм», «мировоззрение», «бесконечность» (в философ. значении) и др. Эти процессы происходили вне активного воздействия со стороны худож. лит-ры, к-рая, однако, по мере осложнения и расширения затрагиваемых ею проблем все чаще обращалась к этому языковому материалу (проза М. Ю. Лермонтова, «Русские ночи» В. Ф. Одоевского).

В то же время определенный слой архаич. элементов «задержался» в худож. лит-ре в связи с нек-рыми особенностями лит. развития. Так, стихотв. речь сохраняла еще в традиц. высоких жанрах лит-ры слой высоких славянизмов типа «ветрило», «алчба», «выя», «днесь», «златой», «огнь», «рыбарь», «стогна» и др., а также и нек-рые морфологич. и синтаксич. архаизмы; этот языковой фонд оказался актуальным в гражд. поэзии декабристов и близких к ним литераторов (напр., гражд. поэзия К. Ф. Рылеева, А. И. Одоевского, П. А. Катенина, молодого Пушкина и др.). Одновременно существуют т. н. поэтич. слова, также имевшие своим источником высокую церковнослав. лексику, напр. «ланиты», «очи», «уста», «перси», «дева» и др., а также нек-рые синтаксич. конструкции. Относясь к стихотв. речи вообще, употребление этого языкового материала не было ограничено высоким стилем. Сюда же относится богатая поэтич. фразеология, поэтич. перифразы разного рода (напр., «сын Феба», «пить из чаши страдания»), употребление нек-рых слов в символич. смысле (напр., «лира» как символ «поэзии»,

527

«меч» как символ «войны» и т. д.). Т. о., стихотв. речь в отношении архаич. «словесного» элемента сохраняла еще определ. своеобразие. Лишь со 2-й пол. 19 в. в этом отношении обнаружились заметные изменения.

В целом же язык худож. лит-ры определял в этот период осн. тенденции в развитии нац. лит. языка. Эти процессы неотделимы от развития в лит-ре реалистич. метода. Здесь нашла выражение сформулированная В. В. Виноградовым важная закономерность, согласно к-рой существует взаимозависимость между оформлением реализма как метода худож. изображения и образованием нац. лит. языков. Т. о., к 30—40-м гг. 19 в., по словам В. В. Виноградова, «...основное ядро национального русского литературного языка вполне сложилось» и роль худож. лит-ры в этом процессе была исключительно важной («Вопр. языкознания», 1956, № 1, с. 25). В то же время определились и осн. характеристики языка худож. лит-ры в ее специфике. Развитие языка лит-ры во 2-й пол. 19 в. следует рассматривать в этих двух планах — как явление лит. языка эпохи и как категорию эстетическую. Для определения роли языка лит-ры в совершенствовании норм лит. языка в этот период важно отметить два явления — изменение разг. речи общества, ее демократизацию в связи с приходом разночинца к активной общественной и лит. жизни, и возросшую роль публицистики, науч. и деловой письменности в обогащении книжного языка новыми словами, выражениями, оборотами, что, впрочем, нашло отчетливое отражение также и в разг. речи.

Состав разг. элемента в лит. языке в этот период изменился не только количественно, но и качественно: он не ограничивается уже кругом дворянского просторечия, охватив также обширные слои лексики и фразеологии из устной речи др. социальных групп, из проф. речи и диалектов («бесшабашный», «дешевка», «завзятый», «лебезить», «оборванец», «охвостье», «самодур» и др.). Как отражение влияния на лит. язык проф. речи и жаргонов, исследователи приводят переносное употребление таких слов, как «разнокалиберный», «мелкотравчатый», «стушеваться» и др.

Количество новых слов из различных сфер обществ. жизни в этот период исключительно велико. Здесь и зап.-европ. заимствования («интеллигенция», «инициатива», «ретроград», «компетенция»), кальки разного типа («взаимодействие», «закономерный», «целесообразный»), новообразования, связанные с активизацией ряда словообразовательных моделей, напр. с суффиксами «-ость», «-ние», «-тель» и др., а также с заимствованными суффиксами «-изм» и «-ист». Яркой чертой развития лексики и фразеологии лит. языка этого времени является резкое усиление переносных употреблений слов и выражений, относящихся к науч. терминологии (напр., «несоизмеримый», «апогей», «точка опоры»). Все эти процессы подробно описаны в исследованиях В. В. Виноградова и Ю. С. Сорокина.

Худож. лит-ра не только отражала новые факты, но и активно способствовала их распространению и упрочению в лит. обиходе. Более того, часть новых для лит. языка слов и выражений вводилась в обиход непосредственно из худож. лит-ры. Это относится, в частности, к диалектным по своему происхождению элементам. Эти диалектные явления или обобщались всей лит-рой, или оставались индивидуальной особенностью писателя.

Значительно свободнее, чем это было в 1-й пол. 19 в., лит-ра рассматриваемого периода обращается к новообразованиям науч. и публицистич. стилей языка, вообще к отвлеченной, философской, газетно-публицистич. лексике, что связано с самим лит. процессом (напр., произв. А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина). Изменяя и развивая свой состав, норма лит. повествования тем самым сохраняет и укрепляет сложившиеся в пушкинское время принципы

528

своей стилистич. структуры, к-рые заключались в опоре на живую разг. речь образованного об-ва и на активные элементы книжного языка. Этот язык, однако, сохранял непосредственную преемственность с повествовательной речью предшествующей поры, т. к. он не растворялся в потоке просторечия и новообразований книжного языка, сохраняя свою специфику. Писатель оставался художником, даже широко привлекая в свое повествование речевые факты из газетно-публицистич. и др. стилей лит. языка.

Далеко не все новые слова, обороты и словоупотребления, встречавшиеся в худож. речи, вводились в авторское повествование как его органический элемент, не требующий специальных худож. мотивировок. Многие из них выполняли лишь характерологич. функцию, сохраняя или свою нелитературность (если имеется в виду просторечие), или стилистич. окраску того или иного функционального стиля лит. языка. Упомянутые случаи переносного употребления науч. терминов также не были однородны: характер функционирования их в лит-ре показывает, что одни из них приобретали новые устойчивые значения, другие долго сохраняли свой метафорич. характер, а на нек-рых лежит отчетливая печать индивидуального словоупотребления. Даже тот весьма значит. запас слов, выражений, афоризмов, к-рые входили в обиход из худож. лит-ры, не однороден с т. з. лит. языка: одни из них стали фактом общего языка, потеряв связь со своим лит. источником, другие сохраняют свой чисто «цитатный» характер. Ср., напр., среди явлений такого рода, отмеченных В. В. Виноградовым, с одной стороны, такие, как «эзоповский язык», «головотяп», «с изюминкой», «бывшие люди», «живые мощи» и др.; с другой стороны, такие, как «вот приедет барин», «суждены нам благие порывы», «униженные и оскорбленные» и т. п.

Худож. лит-ра включает в этот период огромный языковый материал из разных источников. Так, в языке Л. Н. Толстого В. В. Виноградов отмечает отражение стилей светско-разг. речи с ее своеобразным объединением «простонародности» с галлицизмами и прямым употреблением франц. языка, элементы офиц.-делового языка, научно-философ. и журнально-публицистич. речи, языка историч. документов, разного рода социальных диалектов, выражения из охотничьего жаргона, военной среды, поместно-областные выражения и т. д. В произв. Н. С. Лескова легко обнаружить не только широкий слой общенационального просторечия, но также и приметы языка разных сословных групп (напр., купечества, мещанства и т. п.), диалектизмы крест. речи, церковнославянские элементы разного типа, отражения различных лит. источников — историч. документов, фольклорных сказаний, церковной письменности. Сложен и богат по своему составу язык Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, А. И. Герцена, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина и других писателей этой поры. Обращение писателей к различным сферам обществ. жизни вызывало соответствующие языковые средства: напр., чиновничья речь у Салтыкова-Щедрина, А. П. Чехова, «семинаризмы» и бурсацкие «словечки» и выражения у Н. Г. Помяловского, крест. речь в романе Ф. М. Решетникова, в очерках Н. В. Успенского, специальная фразеология «новых людей» у Н. Г. Чернышевского, Тургенева, слова и выражения, связанные с развитием капиталистич. отношений в России, — у Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Достоевского и др.

При всем разнообразии этого языкового материала выделяются наиболее активные речевые слои, в обращении к к-рым обнаруживаются общие для разных писателей тенденции и закономерности. Так, наряду с резким усилением роли гор. просторечия сильно возрос интерес к диалектной речи, причем не только как

529

средству изображения крестьянства, но и как источнику обогащения литературного языка вообще.

Среди употребительных в худож. речи диалектизмов различаются т. н. этнографизмы, призванные обозначать специфич. явления и предметы крест. быта и не имеющие лит. параллелей (напр., у Тургенева — «чуйка», «панева», «загородка»; много этнографизмов у Д. В. Григоровича, Д. Н. Мамина-Сибиряка, позднее у И. А. Бунина).

С интересом к диалектной речи связано и пристальное внимание к средствам народно-поэтич. речи, к фольклору, напр. в творчестве Некрасова, Н. С. Лескова, не говоря уже о поэзии А. В. Кольцова, И. С. Никитина и др. Изменилось во многом отношение к церковнослав. элементу, резко усилилось сниженное, иронич. его употребление. В то же время архаич. славянизмы не вполне утратили свою способность придавать тексту высокую, риторич. окраску.

Худож. лит-ра этого времени демонстрирует и ряд общих тенденций в организации языкового материала, в принципах его худож. воплощения. Среди них — поиски такой структуры авторского повествования, где слышны были бы и «голоса» описываемой среды, героев, отражены их точки зрения на изображенные явления действительности и, соответственно, их речь, манера выражения. Такая многоплановость и «многоголосность» повествования свойственны почти всем крупным писателям 2-й пол. 19—20 вв. В связи с этими поисками происходит и широкое развитие сказа, т. е. такого типа повествования, который призван создавать иллюзию устного рассказывания, а также развитие своеобразной хроникально-летописной манеры изложения (напр., у Лескова, Достоевского, М. Горького — см. его «Окуровский цикл»). Именно в этот период находит широкое развитие прием несобственно-прямой речи.

Специфич. проблемы стояли перед языком поэзии. Постепенный и лишь частичный отказ от старых средств поэтич. речи с ее славянизмами, архаизмами, устойчивыми поэтич. фразеологизмами и перифразами, очевидное сближение языка поэзии с общелит. языковой нормой сопровождалось развитием форм поэтич. выразительности, поисками новых словесных сочетаний, усложнением поэтич. семантики слов, актуализацией чисто звуковых средств речи.

Проявление этих черт и тенденций развития языка лит-ры носило ярко индивидуальный характер, создавало множество индивидуальных худож. стилей, отличающихся своеобразием функций языкового материала, разным отношением писателя к слову. Горький различал писателей «лексикаторов», поднимающих редкие и порой экзотические лексич. пласты (к ним Горький относит Лескова, П. И. Мельникова-Печерского, А. И. Левитова), и «изящных формовщиков слова» — Тургенева, Чехова, В. Г. Короленко.

Одинаковые или сходные тенденции могут давать разные результаты. Стремление к отражению в повествовании голосов героев по-разному выражено у Толстого и Достоевского. М. М. Бахтин в кн. «Проблемы поэтики Достоевского» (2 изд. 1963) видит подлинное многоголосие («полифонию») только у последнего (несмотря на отсутствие у него такого обилия «языковых стилей», как у Толстого), поскольку разные голоса существуют здесь как самостоятельные, «неслиянные» и находящиеся между собой «в диалогических отношениях», в отличие от Толстого, у к-рого голоса героев поглощаются «монологическим» авторским повествованием. Различны и сами функции «многоголосия» — широкое изображение действительности в присущих ей речевых формах у Толстого и создание экспрессивного, напряженного повествования у Достоевского.

Разные писатели демонстрируют различные соотношения нормативно-литературных и характерологич.

530

языковых средств как в речи героев, так и в авторском повествовании. Напр., авторская речь Тургенева тяготеет к традиционной лит. норме, даже ввод рассказчиков, обращение к сказу редко приводит к резкому нарушению этой нормы. В то же время для писателя характерно обостренное внимание к речевым особенностям его героев, к разным речевым стилям, к-рые нередко специально подчеркиваются и даже сталкиваются (напр., столкновение речевой манеры Базарова и Павла Петровича, «реалистов» и «романтиков»).

Стиль Лескова отличается ярко выраженным тяготением к словесной игре, каламбуру, народной этимологии, стилизации, к «художественному филологизму», по выражению Б. М. Эйхенбаума. Горький, высоко ценивший язык Лескова, подчеркивал его страсть к «плетению нервного кружева разговорной речи».

В произведениях Салтыкова-Щедрина передача языка разных социальных групп подчинена сатирическим, разоблачит. задачам; это заострение, пародийное воспроизведение особенностей речи чиновной бюрократии, стилей реакц. публицистики, либеральной фразеологии и т. д. Острый сатирич. эффект создают образованные Щедриным окказиональные слова вроде «мыслебоязнь», «белибердоносец» и т. д., сложные образования типа «полицейски-либеральный», «самонадеянно-лихо». Ему принадлежит заслуга разработки приемов «эзопова языка» со вторым, скрытым смыслом слов, ходячими формулами, афоризмами.

Поиски синтеза художественности и публицистичности, стремление «довести ум до поэзии» (Белинский) составляют одну из особенностей глубоко своеобразного стиля Герцена, с его яркой афористичностью, лексич. и фразеологич. новаторством, эмоционально заостренными сочетаниями слов («моральная эпидемия», «святые лавочники», «многосторонняя пустота», «публичный мужчина всея Руси» — о реакционере М. Н. Каткове), остро характеристическими сложными словами («богословско-полицейская чушь», «русско-царская демократия» и др.).

Новаторский характер носит стиль Некрасова, в к-ром традиции поэтич. языка причудливо объединились с прозаизмами деловой речи, газетно-публицистич. штампами, гор. просторечием, языковыми приметами различных жанров фольклора. Обращение Некрасова к традициям нар. поэзии носило творч. характер. В творчестве ряда писателей отразились традиции романтич. стиля (напр., у молодого Герцена), которые, однако, заметно угасли к концу века. Новую жизнь на новой революц. основе они нашли в раннем творчестве Горького. Стиль этот отличается лексической «экзотичностью», яркой метафоричностью, повышенной эмоциональностью.

Т. о., в языке худож. лит-ры тесно переплелись проблемы общелит. и индивидуально-стилистические. Стилистич. многообразие лит-ры не лишило ее регулирующей роли в сфере общелит. языка и его норм; эта роль определялась не самим фактом наличия или отсутствия тех или иных слов или выражений в произведении, а способом их применения. В этом смысле произв. писателей, язык к-рых выдержан в пределах общелит. нормы, и тех, к-рые свободно обращаются к разного рода внелит. языковым средствам, не демонстрируют непременно различное понимание их авторами норм. лит. речи, хотя, естественно, различие в характере воспитания, принадлежность к разным социальным группам, речевые навыки — все это могло определить неодинаковые представления о нормах лит. выражения у разных писателей, напр. о границах просторечия, о книжных традициях и т. д. (см. синтаксич. галлицизмы у Толстого, Герцена).

Широкое внедрение в худож. лит-ру явлений нелитературных или стоящих на периферии лит. языка, а

531

также языковых средств из разных функциональных стилей, следовательно, не расшатывало самой лит. нормы, поскольку чисто характерологич. функции этого материала были очевидны, что создавало выразительный художеств. эффект. Сама эта лит-ра продолжала ориентироваться на общелит. норму. Более сложны отношения с лит. нормой, с лит. языком и его традициями в нек-рых лит. школах нач. 20 в., где возникает концепция особого худож. языка, не ориентирующегося на общелит. язык, а противопоставленного ему. В прозе это нашло наиболее яркое выражение у А. Белого, тяготевшего к резкой усложненности синтаксич. форм, своеобразному, напоминающему стихи, ритму, к лексич. новообразованиям. Эти тенденции нашли отражение и в ранней прозе писателей, создавших группу «Серапионовы братья» (Вс. В. Иванов, В. А. Каверин, К. А. Федин и др.), культивировавших «орнаментальную прозу». В стихотв. речи концепции особого поэтич. языка нашли отражение у символистов — З. Гиппиус, Вяч. Иванова, В. Брюсова, А. Блока; в их поэтич. речи обнаруживаются сложные поиски символич. преображения слов, своеобразное, семантически и грамматически осложненное употребление абстрактной лексики, особенно слов на «-ость» (напр., «белость», «светлость», «жгучесть», «беломраморность» и др.), повышенное внимание к звуковой организации стиха. У ряда символистов одной из форм отхода от совр. языковой формы было возрождение архаич. лексики (напр., «лествица», «крин», «зрак», «выя», «приидет» у Вс. Иванова; «возлюбить», «браздить», «чело», «чресла», «воскрылия» у В. Брюсова). В поэзии А. Белого заметное место занимают неологизмы. Сложное развитие пережила поэтич. речь В. В. Маяковского, противопоставившая эстетике символистов принцип опоры на стихию устного слова, на связь с живой звучащей речью.

В. Д. Левин.

Русский литературный язык после Октябрьской революции. Рус. язык 20 в. в сравнении с 18—19 вв. характеризуется замедлением темпов развития. Это объясняется объективными причинами: чем более развита система языка, чем детальнее дифференцированы его средства, наконец, чем значительнее его культурная роль, тем сильнее стремление говорящих к сохранению этой системы. Однако замедление темпов не означает отсутствия изменений. При общей стабильности языка на отд. участках происходят перемещения, отвечающие постоянно действующим в нем тенденциям развития. Значит. сдвиги как в стилистич. системе Р. я., так и в ряде его структурных свойств произошли после Октябрьской революции. Коренная перестройка социальных отношений породила многочисл. явления, к-рые не могли не повлиять на язык. Под воздействием социальных стимулов одни тенденции внутриязыкового развития усиливаются, другие, напротив, ослабляются, затухают. Один из ведущих процессов, характерных для развития Р. я. в 20 в., — усиление роли лит. языка, расширение области его применения. Происходит, с одной стороны, усложнение системы лит. языка, а с другой — уменьшение значения нелит. сфер — диалектов, арго и т. п. — под воздействием все более расширяющихся функций лит. языка, в связи с совершенствованием инструментов его влияния.

Так же, как и в прошлые периоды, худож. лит-ра играет существенную роль в развитии Р. я. и в 20 в. Однако, в отличие от предшествующих этапов эволюции языковой системы, теперь все большую лингвистич. значимость приобретают такие сферы письменного лит. языка, как газетно-журнальная публицистика, разнообразные жанры науч. и офиц.-деловой речи. В последние десятилетия огромную роль в формировании и распространении лит. произносительных

532

норм начинают играть кино, радио и телевидение. Усиливается влияние устно-разг. речи, элементы к-рой проникают в нейтральный и даже книжн. лит. стили. В нек-рые периоды социальная актуальность устных лит.-речевых форм особенно велика (ср. значение публич. выступлений в первые послереволюц. годы).

Все это способствует, с одной стороны, дальнейшему обособлению языка худож. лит-ры от стилей и жанров собственно лит. языка, формированию новых приемов и способов введения в худож. речь разнообразных языковых средств, включая нелит. (просторечные, диалектные, жаргонные). С др. стороны, стремительное развитие и разветвление системы коммуникативных потребностей об-ва обусловливают все большую социальную и языковую самостоятельность публицистич., науч.-делового и нек-рых др. стилей в их письменном и устном проявлении.

С особенной отчетливостью эти процессы осуществляются в Р. я. после Окт. революции. В эту эпоху собственно языковые закономерности развития испытывают интенсивное влияние социальных сил. Взаимодействие внутренних и внешних факторов своеобразно отражается на эволюции разных ярусов языковой структуры.

Так, в распространении нового произношения значит. роль сыграло изменение путей усвоения лит. норм, а также влияние орфографии. Обучение языку по письменным текстам способствует влиянию орфографии на формирование произносительных навыков. В 20-е гг. нормы произношения испытывают сильное воздействие диалектов, просторечия. В последующие десятилетия они стабилизируются, а на диалектно-просторечные произносительные черты налагается запрет. Однако в лит. произношении сохраняется ряд вариантов, свидетельствующих о борьбе традиционной и вновь формирующейся норм. Во всей произносительной системе происходят стилистич. изменения: утрачиваются признаки книжного, высокого стиля («эканье», т. е. различие «э» и «и» в первом предударном слоге; особое произношение нек-рых иностр. слов и др.). Напротив, признаки разг. стиля интенсивно проникают в нейтральное лит. произношение, а сам разг. стиль все больше обособляется, становится самостоятельной произносительной областью.

В морфологич. системе Р. я. 20 в. усиливается аналитизм, и это является определяющим моментом ее эволюции. Все чаще начинает реализоваться возможность аналитич. выражения рода у существительных типа «бухгалтер», «врач»: «бухгалтер подписала ведомость», «пришла молодая врач». Возникает новый грамматич. класс слов — аналитич. прилагательные: «авиа», «авто», «радио», «проф», «парт» и т. п. (напр., «радио и телевизионные передачи»). Растет продуктивность окончания «-а» («-я») при образовании именит. пад. мн. ч. существительных типа «трактор», «профессор» («трактора», «профессора»); формы на «-ы» («-и») вытесняются, особенно в деловой и профессиональной речи; уменьшается стилистич. контраст между этими формами.

В области словообразования одним из самых показательных процессов явился рост агглютинативности («отдельности») в семантике и структуре производного слова. В семантике — стремление к взаимнооднозначному соответствию между означаемым и означающим; с этим связана развивающаяся специализация аффиксов: напр., тенденция использовать только суффикс «-(ч)анин» для образования слов со значением «житель» — «иркутянин», «харьковчанин», только суффикс «-щик» для образования названий лиц по профессии и т. д. Для структуры производных слов, особенно новообразований, характерно свободное «склеивание» морфем, уменьшение роли морфонологич. фактора, т. е. фонетич. приспособления частей слова друг

533

к другу; напротив, часто сохраняется неизменным фонемный состав производящей основы и аффиксов (ср. формы «устюгцы», «нью-йоркцы», «пылесосю», где нет традиционно использующихся чередований г/ж, к/ч, с/ш). Повышается регулярность словообразовательных типов. Напр., растет продуктивность отглагольных существительных на «-ка», обозначающих процессы («прокатка», «склейка», «резка»), существительных с суффиксом «-ость» («эффективность», «посещаемость», «частотность») и др. В последние десятилетия активизируются приставки «анти-», «ультра-», «сверх-» и др. («антимиры», «ультрасовременный», «сверхмодный»), в этом на словообразование лит. языка значит. влияние оказывают проф.-терминологич. сферы речи. Появляются новые аффиксы, выделившиеся из иноязычных слов: «пано-рам-а», «астро-навт», «карто-тека», «капр-он». Многочисл. новообразования с этими суффиксами, употребляющиеся в совр. Р. я. («космонавт», «кругорама», «фильмотека» и т. п.), свидетельствуют об их продуктивности. Ряд аффиксов изменяет свое значение; так, суффикс «-тель», к-рый раньше активно действовал при производстве существительных со значением лица, теперь используется преим. для образования названий предметов: «выключатель», «разграничитель».

Одной из характерных черт совр. словообразования является тенденция к сокращенному выражению наименований. Это подтверждается возникновением в нач. 20 в. и необычайной активизацией в сов. время нового словообразовательного типа — аббревиации.

Другое примечательное явление, послужившее причиной формирования нового структурного разряда слов, — усечение слов и целых словосочетаний: «авто» из «автомобиль», «радио» из «радиотелеграф», «метро» из «метрополитен», «спец» из «специалист» и т. п. В пределах одного слова осуществляется широкое и свободное соединение разностильных морфологических элементов.

В области лексики изменения коснулись как чисто внешней стороны (появление новых слов, архаизация назнаний, связанных со старой жизнью), так и более глубоких процессов, напр. соотношения способов номинации, развития типов семантич. переносов, взаимодействия лит. лексики с терминологической, просторечно-диалектной и т. п. Появление после революции массы новых объектов, понятий, явлений требовало немедленного их наименования. Оно осуществлялось с помощью традиц. способов: 1) образования новых слов на базе имеющихся в языке корневых и служебных морфем; 2) заимствования; 3) переосмысления старых слов. Однако соотношение этих способов стало иным, чем в предшествующие периоды. Если в конце 19 — нач. 20 вв. происходит довольно интенсивное заимствование иноязычной лексики, к-рая необходима для формирования философской, политич., экономич. терминологии, то в первое десятилетие после революции новых заимствований почти нет. Зато неизмеримо большую роль, чем 10—20 лет назад, начинают играть различные способы словообразования.

В послереволюц. годы лит. язык, как уже говорилось, испытывает влияние диалектной и просторечной лексики. В дальнейшем, при стабилизации лексич. нормы в 30—40-е гг., многие из диалектно-просторечных слов выходят из употребления; в лит. языке остаются лишь нек-рые слова, обычно образующие синонимич. пары или ряды с уже существующими единицами: напр., «ученье» — «учеба», «косьба» — «косовица», «недостатки», «дефекты» — «неполадки» и др.

В 50—60-е гг. заметно усиливается влияние на лит. словарь, с одной стороны, терминологич., а с другой — разг.-просторечной лексики. Происходит переосмысление спец. терминов, особенно связанных с общественно актуальными отраслями знания, и широкое вовлечение

534

их в лит. оборот (напр., «выйти на орбиту», «идейный вакуум», «коррозия души» и т. п.). Использование просторечных слов принципиально отличается от сходного процесса 20-х гг.: для того времени характерно «безразличное», для последних десятилетий — стилистически оправданное употребление слов сниженной окраски (напр., «барахлить», «показуха», «разбазаривать» и др.). Активизируется процесс заимствования; если в 30-е гг. заимствовалась преим. технич. терминология, то с сер. 50-х гг. круг иноязычных слов расширяется: появляются не только спец. термины, но и слова, относящиеся к политич., экономико-социальной, культурной, бытовой сферам («апартеид», «эскалация», «мотороллер», «нейлон», «хобби», «шорты» и др.).

Среди процессов переосмысления слов в Р. я. сов. эпохи один из центральных — перемещение отд. слов и целых лексич. групп в сторону их отвлеченно-переносного употребления («идейный», «передовой», «политически грамотный» и др.), использование их для наименования новых понятий и отношений («прослойка», «перековаться», «смотр», «нагрузка» и др.). Слова, вытесненные на периферию языка, иногда вновь входят в активное употребление, приобретая новый смысл или не свойственную им раньше стилистич. окраску: ср. совр. осмысление слов «обряд», «заповедь», «священный», «(рабочая) династия», «знатный (шахтер)»; «вельможа», «барин», «сановник», «миллионер» и др. Стилистич. изменения, происходящие в лексике, идут по двум гл. направлениям: а) из стилистически окрашенных лексич. пластов слова перемещаются в пласт нейтральный: напр., «воин», «ныне», «нежели»; «нехватка», «зря», «ребята» и др.; б) нек-рые нейтральные слова приобретают книжную, высокую или, напротив, сниженную окраску: «чрезвычайно», «принудить», «озарить», «давеча», «отвертывать» и т. п. Такое взаимопроникновение разных стилей отражает общий процесс усложнения и дальнейшей дифференциации стилистич. системы лит. Р. я.

На протяжении 20 в. разг. стиль значительно автономизируется по своим синтаксич. характеристикам. Происходит распространение парцеллирующих (присоединительных) конструкций: то, что по смыслу является частью сложного предложения, выделяется в самостоятельную единицу: «Самое главное — не падать духом. Не ныть. Не просить пощады. Потому что жизнь не любит слабых». Активизируются конструкции с именит. падежом существительных («Полет. Сколько месяцев я готовился к нему»); «упрощенные» (эллиптированные) формы управления: «помочь с ремонтом», «пойти на телевизор», «с бумагой плохо» и т. п. Сильно влияют на лит. синтаксис профессиональные и деловые стили. Это выражается в появлении специфич. конструкций («испытать на медь», «заявки по кабелю»), в широком употреблении союзов типа «ввиду того, что»; «в силу того, что»; «постольку, поскольку» и др., к-рые раньше были принадлежностью сугубо книжной и письменно-деловой сферы языка, а теперь проникают даже в устную речь. В целом развитию синтаксиса, как и развитию морфологии, свойственно усиление аналитичности.

Изменения, происшедшие в системе языковых средств, получили отражение в языке сов. худож. лит-ры. Особенно это касается лексики и синтаксиса худож. речи и ее стилистики.

На развитие сов. прозы 20-х гг. оказала влияние идея об особом худож. языке, к-рая нашла свое отражение в «орнаментальной прозе», со сложной системой разнообразных тропов и лейтмотивностью построения худож. текста. Тяготение к орнаментальности отразилось в творчестве таких разных писателей, как Вс. Иванов, И. Э. Бабель, А. Серафимович, К. А. Федин, Б. А. Лавренев, А. Г. Малышкин, О. Д. Форш, Л. М.

535

Леонов. Другой тенденцией развития языка худож. лит-ры в это время было широкое обращение к характерным, нелит. элементам — диалектизмам (М. А. Шолохов, Ф. В. Гладков, Л. Н. Сейфуллина, Ф. И. Панферов), жаргонизмам (М. М. Зощенко, М. А. Булгаков В. А. Каверин — «Конец хазы», Н. Огнев — «Дневник Кости Рябцева»), формам «смешанной» речи — сочетанию просторечия и канцелярского стиля. В творчестве нек-рых писателей обе эти тенденции сочетаются (Бабель, Вс. Иванов).

Для лит-ры 20-х гг. характерно также использование нехудож. материала — документов, газетной хроники (Д. А. Фурманов, И. Г. Эренбург).

Воздействие просторечной диалектной стихии было столь сильным, что к нач. 30-х гг. создается угроза засорения лит. речи, угроза, на к-рую указывал М. Горький. Он вел борьбу с цветистостью, с нарочитым украшательством речи областными, просторечными и просто выдуманными словами, призывая писателей к ясности языка.

В 30—40-х гг. в стилистике худож. прозы происходят изменения. Отталкиваясь от чрезмерного увлечения нелит. средствами, с одной стороны, и от вычурности «орнаментальной прозы», с другой, писатели обращаются к традиционной повествовательной форме, в рамках к-рой развивается творчество таких писателей, как Федин, К. Г. Паустовский, М. М. Пришвин, А. А. Фадеев, Э. Г. Казакевич, В. Ф. Панова, Г. Е. Николаева, Д. Гранин. Однако тяготение к нормативности ведет в это время к нивелированности языка, в особенности в ряде произведений конца 40—50-х гг.

Худож. манере писателей, выступивших в конце 50-х гг., свойственно обостренное внимание к словесной организации художественного текста. В это время развивается творчество писателей, к-рые продолжают традиции И. А. Бунина, А. П. Чехова: Ю. П. Казаков, Ю. В. Бондарев, Ю. М. Нагибин, В. Ф. Тендряков. Одновременно усиливается внимание к нелит. языковым средствам — диалектным, просторечным, жаргонным (В. И. Белов, Ф. А. Абрамов, Б. А. Можаев, В. П. Аксенов, В. М. Шукшин).

Оригинальны и сложны пути развития поэтич. языка. Усиливающаяся ориентация на разг. речь по-разному выразилась в творчестве советских поэтов.

В. В. Маяковский усиливал ударную и смысловую выделенность слова, повышал ритмообразующую роль рифмы. В основе его ритма лежит разговорно-ораторская речитативная мелодика. Его поэзия свободно обращается к различ. лексич. пластам, для нее характерны стилистич. мотивированные неологизмы, обновление идиоматич. оборотов. Использование стилистически сниженной лексики, словесных и синтаксич. элементов просторечия служило разным худож.-эстетич. целям в поэзии В. В. Маяковского и Б. Л. Пастернака. В творчестве А. А. Блока («Двенадцать»), М. И. Цветаевой, О. Э. Мандельштама, М. А. Кузмина, А. А. Ахматовой органич. сплетение «поверхностного» и «глубинного» смысловых планов достигается чисто языковыми средствами, в том числе фонетич. и ритмомелодич. Для их поэзии, а также для деятельности др. советских поэтов (С. А. Есенина, Э. Багрицкого, Н. С. Тихонова, Н. Н. Асеева, С. И. Кирсанова, П. Г. Антокольского, Н. А. Заболоцкого, А. Т. Твардовского и нек-рых др.) характерна разработка новых приемов совмещения традиционно-книж., разг.-бытовых и индивидуально-поэтич. языковых единиц; эти приемы нашли свое продолжение и развитие у поэтов 50—60-х гг. (Л. Н. Мартынова, А. П. Межирова, Е. М. Винокурова, Б. А. Слуцкого, А. А. Вознесенского, Е. А. Евтушенко, Р. И. Рождественского и др.). Контрастное сочетание разл. в стилистич. отношении элементов (сниженных и высоких, нейтральных и экспрессивно окрашенных) — отличительная черта поэтич. речи 20 в.

Л. П. Крысин.

536

Русский язык в современном мире. Р. я. — один из наиболее распространенных и богатых «мировых» языков, т. е. языков, употребляемых далеко за пределами территории, населенной народом, для к-рого он изначально родной. Его функции не ограничиваются внутринац. общением и включают в себя использование его в разных сферах межнац. и интернац. (междунар., всемирного) общения; он является одним из 4—5 «иностранных» языков, изучаемых в средних школах и вузах многих стран мира. Как и другие «мировые» языки, Р. я. стал языком широкого мирового употребления в силу ряда факторов, к-рые группируются в два больших раздела: социальные и лингвистические. Первые непосредственно связываются с местом народа-носителя Р. я. в истории человечества и его ролью в современном мире. Народ, первым построивший социалистич. общество, добившийся величайших успехов в науке, экономике и культуре, приобретший громадный авторитет в глазах других народов, привлекает интерес и к своему языку, делает свой язык ценным и нужным в общечеловеческом развитии.

Эта ценность Р. я. раньше и четче всего была осмыслена в пределах нашей многонац. страны: еще до революции Р. я. служил не только орудием русификаторской политики царизма, но и средством революц. единства прогрессивных сил всех народов России в их общей борьбе за освобождение. Роль Р. я. как средства приобщения всех народов и народностей нашей великой Родины к достижениям мировой культуры особенно возросла в обстановке их дружбы и сотрудничества в Советском Союзе, в единстве совместной экономики, общей идеологии и задач строительства коммунизма. Превратившись в язык межнац. общения народов СССР, выступая сначала как «общесоюзный переводчик», а затем как «второй родной язык» нерусского населения страны, Р. я. увеличил свою объективную социальную ценность как явление общечеловеческого языкового развития: он открывает сейчас доступ не только к достижениям русского, но и всех сов. народов. Это обстоятельство углубило и лингвистич. факторы, определяющие мировую ценность Р. я., фиксирующего сейчас в своих формах, прежде всего, в своем словаре, достижения десятков и десятков языков СССР. Объективно ценность языка как такового определяется его «обработанностью» (термин М. Горького) — тем, насколько он отразил в своих формах достижения культуры и цивилизации (что, разумеется, не означает, что есть «хорошие» и «плохие» языки: любой язык может потенциально беспредельно развиваться). Р. я. с этой точки зрения является одним из наиболее развитых и обработанных языков, обладающим богатейшей книжно-письменной традицией: на нем творили поколения величайших писателей и поэтов мира, на нем думали и писали крупнейшие мировые ученые, на нем были впервые сформулированы мысли В. И. Ленина. Поэтому Р. я. обладает громадным и семантически дифференцированным словарем, прекрасно разработанной спец. (технич., политич. и т. д.) терминологией, богатейшей фразеологией.

Р. я. пронес через свою историю удивительную устойчивость словаря и морфологии, находящей аналогию в формах древних языков (греческого и латыни), и самобытность славянской языковой традиции. В то же время он вбирает в себя лексику тюркских, западноевропейских и иных языков. Это обстоятельство облегчает его изучение и, следовательно, превращение в язык широкого мирового употребления.

Важно заметить, что своим быстрым превращением в «мировой» язык Р. я. обязан претворению в жизнь

537

ленинского учения и политики КПСС. Программа КПСС формулирует эту политику в следующих словах: «Обеспечивать и в дальнейшем свободное развитие языков народов СССР, полную свободу для каждого гражданина СССР говорить, воспитывать и обучать своих детей на любом языке, не допуская никаких привилегий, ограничений или принуждений в употреблении тех или иных языков». При этом указывается, что «происходящий в жизни процесс добровольного изучения наряду с родным языком русского языка имеет положительное значение, так как это содействует взаимному обмену опытом и приобщению каждой нации и народности к культурным достижениям всех других народов СССР и к мировой культуре» (1969, с. 115).

Начиная с середины 20 в. изучение Р. я. во всем мире все больше расширяется; им в той или иной мере владеет и пользуется полмиллиарда человек (включая около 129 млн. русских по национальности). Потребности экономического оборота и торговли, научного, культурного и политического обмена, подкрепленные мировым значением русской литературы, способствуют тому, что владение Р. я. становится нужным населению многих стран мира.

Интенсивность изучения Р. я. во всем мире резко выросла после 2-й мировой войны и особенно после 1957 года — года запуска первого искусственного спутника Земли. Р. я. включен в учебные планы всех ун-тов Дании, Швеции, Норвегии, Финляндии, в учебные планы большинства ун-тов Англии, Франции, Италии, ФРГ, США. Р. я. изучается в Японии и во многих высших учебных заведениях других стран Азии, Африки, Латинской Америки и Австралии. В 1967 создана Междунар. ассоциация преподавателей Р. я. и лит-ры (президент — акад. В. В. Виноградов, с 1970 — акад. М. Б. Храпченко), объединяющая представителей более 30 стран мира. В СССР выпускается спец. журнал «Русский язык за рубежом». Т. о., сейчас можно с гордостью повторить слова Ф. Энгельса, сказанные им около 100 лет назад: «Знание русского языка, — языка, который всемерно заслуживает изучения и сам по себе, как один из самых сильных и самых богатых живых языков, и ради раскрываемой им литературы, — теперь уж не такая редкость...» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 18, с. 526).

В. Г. Костомаров.

Лит.: К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве, т. 1, М., 1957, с. 531—32; Ленин В. И., Либералы и демократы в вопросе о языках, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 23; его же, Нужен ли обязательный государственный язык?, там же, т. 24; его же, Об очистке русского языка, там же, т. 40; его же, А. В. Луначарскому, там же, т. 51, с. 121—22; его же, М. Н. Покровскому, там же, т. 51, с. 193; его же, Е. А. Литкенсу, там же, т. 52, с. 178, 198—99, 238; Программа КПСС, М., 1965, с. 115.

Шахматов А. А., Очерк совр. рус. лит. языка, 4 изд., М., 1941; Виноградов В. В., Великий рус. язык, М., 1945; его же, Очерки по истории рус. лит. языка XVII—XIX вв., 2 изд., М. — Л., 1938; Винокур Г. О., Избр. работы по рус. языку, М., 1959; Левин В. Д., Краткий очерк истории рус. лит. языка, 2 изд., М., 1964; Виноградов В. В., О задачах истории рус. лит. языка, преимущественно XVII—XIX вв., «Изв. АН СССР, ОЛЯ», 1946, т. 5, в. 3; Материалы и исследования по истории рус. лит. языка, под ред. В. В. Виноградова, т. 1—5, М. — Л., 1949—62; Гофман В. А., Язык литературы, Л., 1936; Русские писатели о языке (XVIII—XX вв.), под ред. Б. В. Томашевского и Ю. Д. Левина, Л., 1954; Виноградов В. В., О языке худож. лит-ры, М., 1959; Томашевский Б. В., Стих и язык. Филологич. очерки, М., 1959; Винокур Г. О., Культура языка, 2 изд., М., 1929.

Обнорский С. П., Очерки по истории русского лит. языка старшего периода, М. — Л., 1946; Виноградов В. В., Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского лит. языка, М., 1958; Якубинский Л. П., История древнерус. языка, М., 1953; Лихачев Д. С., Поэтика древнерусской лит-ры, Л., 1967; Адрианова-Перетц В. П., Очерки поэтич. стиля древней Руси, М. — Л., 1947; Черных П. Я., Очерк русской историч. лексикологии. Древнерусский период, М., 1956; Филин Ф. П., Лексика рус. лит. языка древнейшей эпохи, Л., 1949; Толстой

538

Н. И., К вопросу о древнеславян. языке как общем лит. языке южных и вост. славян, «ВЯ», 1961, № 1; Смирнов Н. А., Западное влияние на рус. язык Петровской эпохи, СПБ, 1910; Житецкий П., К истории лит. речи в XVIII в., «Изв. ОРЯС АН», 1903, т. 8, кн. 2;

Левин В. Д., Очерки стилистики рус. лит. языка конца XVIII — нач. XIX вв. (Лексика), М., 1964; Булаховский Л. А., Рус. лит. язык первой пол. XIX века. Лексика и общие замечания о слоге, 2 изд., К., 1957; Словарь языка Пушкина, т. 1—4, М., 1956—61; Виноградов В. В., Язык Пушкина, М. — Л., 1935; Тынянов Ю. Н., Архаисты и Пушкин, в его кн.: Пушкин и его современники, М., 1969; Поэтическая фразеология Пушкина, М., 1969; Бахтин М. М., Слово в романе, «ВЛ», 1965, № 8; Мандельштам И. Е., О характере гоголевского стиля, [СПБ], 1902; Виноградов В. В., Этюды о стиле Гоголя, Л., 1926; его же, Язык Гоголя, в кн.: Гоголь. Материалы и исследования, под ред. В. В. Гиппиуса, [в.] 2, М. — Л., 1936; Сорокин Ю. С., Развитие словарного состава рус. лит. языка. 30—90 годы XIX в., М., 1965; Веселитский В. В., Развитие отвлеченной лексики в рус. лит. языке первой трети XIX в., М., 1964; Очерки по историч. грамматике рус. лит. языка XIX в., под ред. В. В. Виноградова и Н. Ю. Шведовой, т. 1—5, М., 1964; Виноградов В. В., О языке Толстого, в кн.: Лит. наследство, т. 35—36, М., 1939; Ефимов А. И., Язык сатиры Салтыкова-Щедрина, М., 1953; Орлов А. С., Язык рус. писателей, М. — Л., 1948.

Винокур Г. О., Маяковский — новатор языка, М., 1943; Карцевский С. О., Язык, война, революция, Берлин, 1923; Ожегов С. И., Основные черты развития рус. языка в советскую эпоху, «Известия АН СССР», Серия лит-ры и языка, 1951, т. 10, в. 1; Панов М. В., О развитии рус. языка в советском обществе, «ВЯ», 1962, № 3; его же, Стилистика, в кн.: Рус. язык и сов. общество, Алма-Ата, 1962, с. 95—108; Поливанов Е. Д., Рус. язык сегодняшнего дня, «Литература и марксизм», 1928, кн. 4; Рус. язык и советское общество, под ред. М. В. Панова, т. 1—4, М., 1968 («Лексика», «Словообразование», «Морфология и синтаксис», «Фонетика», «Народные говоры»); Селищев А. М., Язык революц. эпохи, М., 1928; Шведова Н. Ю., Активные процессы в совр. рус. синтаксисе, М., 1966; Шмелев Д. Н., Очерки по семасиологии рус. языка, М., 1964; Развитие функциональных стилей совр. рус. языка. Сб. ст., под ред. Т. Г. Винокур и Д. Н. Шмелева, М., 1968; Jakobson R., Vliv revoluce na rusky jazyk, Praha, 1921; Mazon A., Lexique de la guerre et de la révolution en Russie (1914—1918), P., 1920. Костомаров В. Г., Программа КПСС о рус. языке, М., 1963; Белодед И., Рус. язык — язык межнационального общения народов СССР, К., 1962; Виноградов В. В., Рус. язык в современном мире, в сб.: Будущее науки, в. 3, М., 1970; Костомаров В. Г., Денисов П. Н., Веселов П. В., Рус. язык в современном мире. (Доклад на Международной конференции МАПРЯЛ. 22—27 августа 1969 г.), М., 1969.

Историография: Булич С. К., Очерк истории языкознания в России, т. 1, СПБ, 1904; Карский Е. Ф., Очерк науч. разработки рус. языка в пределах СССР, Л., 1926; Виноградов В. В., Рус. наука о рус. лит. языке, «Уч. зап. МГУ», 1946, в. 106; его же, Изучение рус. лит. языка за последнее десятилетие в СССР, М., 1955; его же, О новых исследованиях по истории рус. лит. языка, «ВЯ», 1969, № 2; Филин Ф. П., Бархударов С. Г., Рус. язык, в кн.: Сов. языкознание за 50 лет, М., 1967.

Словари: Срезневский И. И., Материалы для словаря древне-русского языка, т. 1—3, СПБ, 1893—1912; Vasmer M., Russisches etymologisches Wörterbuch, Bd 1—3, Hdlb, 1950—58; его же, Этимологический словарь рус. языка, пер. с нем., т. 1—2, М., 1964—67; Преображенский А., Этимологический словарь рус. языка, М., 1958; Даль В. И., Толковый словарь живого великорусского языка, 4 изд., т. 1—4, СПБ, 1912—14; то же, М., 1955; Ушаков Д. Н., Толковый словарь рус. языка, т. 1—4, М., 1935—1940; Ожегов С. И., Словарь рус. языка, М., 1949; Словарь современного рус. литературного языка, т. 1—17, М. — Л., 1950—65; Словарь рус. языка, т. 1—4, М., 1957—61.