- 574 -

ПРОЗА

В течение многих столетий поэзия в Японии, как и в большинстве других стран мира, считалась более высоким видом литературы, чем проза, но с постепенной демократизацией жизни, с расширением сферы художественных интересов меняется и соотношение литературных жанров. Уже Мотоори Норинага говорит о превосходстве повествовательного жанра (моногатари) над поэзией. Как бы подтверждая этот новый взгляд, в японской литературе XVIII в. доминируют прозаические жанры, отражающие растущие культурные запросы горожан.

До середины 60-х годов XVIII в. проза развивалась преимущественно в русле эстетики Ихара Сайкаку, прославленного мастера городской литературы XVII столетия. Его повести и подражания им получили общее название «укиё-дзоси» («рассказы о суетной жизни»), перекликающееся с наименованием живописи «укиё-э». В обоих жанрах, отражающих жизнь горожан, которые потеряли страх перед загробным миром и жаждали земных радостей, буддистский термин «бренный мир» (укиё) приобретает иной смысл. По своему содержанию укиё-дзоси означает рассказы о современных нравах и обычаях горожан.

Зачинатель городской литературы Сайкаку утверждал ценность человеческих чувств, отразив тягу горожан к раскрепощению человеческой натуры, однако в условиях токугавской реакции его идеалы находили все меньше сторонников. Прозаики XVIII в. были вынуждены отвернуться от современных им жизненных коллизий и устремиться к внешней занимательности и к эротике. Герои этих произведений не нарушают общественных устоев, им чужды бурные человеческие страсти. «При всей своей чувственной экспансивности токугавские горожане, — как отмечал Н. И. Конрад в статье «Культура эпохи Эдо», — оставались вполне верными общей тенденции своей культуры: рационализму, рассудочности... Токугавцы отнюдь не были мечтателями, романтиками. Расчетливым

- 575 -

лавочникам, старательным ремесленникам, продувным торговцам, хищным ростовщикам Осака и Эдо было отнюдь не до идеалов, особенно в такой области, как любовь. Общий трезвый уклад их мышления не признавал никакой «прекрасной дамы», но очень хорошо мирился с куртизанкой Ёсивара. Для первой нужны были танка, которых горожане слагать не умели и не хотели; для второй требовались только деньги, которые у них были. Отсюда своеобразный рассудочный колорит всех их эротических романов».

Характерный пример в этом отношении дает произведение неизвестного автора «Мужчина времен суетной жизни» (1693). Некий эдосец, герой повести, жаждет наслаждений и идет в храм Нарихира, чтобы молиться о ниспослании ему любовных удач. Дух является ему во сне и подтверждает, что «нет большего наслаждения, чем видеть и слышать любовь». Он дарит ему волшебную шляпу-невидимку, дающую возможность вкусить это наслаждение, и эдосец пускается в странствование по всей Японии, чтобы «видеть и слышать» любовь. Именно видеть и слышать, а не переживать, ибо, когда у него возникает нечто вроде чувства к женщине, которая готова пойти ему навстречу, никакого романа или любовного приключения не получается. Персонаж анонимной повести лишен подлинных страстей и не способен жертвовать собой во имя любви. Чувства измельчали.

Развитие укиё-дзоси в XVIII в. тесно связано с меняющимся спросом книжного рынка. Горожане, составляющие основную массу читателей, требовали главным образом забавных книг с броскими иллюстрациями, посвященных обитателям «веселых кварталов». И авторы укиё-дзоси учитывают подобные непритязательные вкусы. Это характерно и для творчества Эдзима Кисэки (1667—1738), наиболее видного последователя Сайкаку в литературе укиё-дзоси.

Стремление быстро удовлетворять вкусы читателей приводит Эдзима Кисэки к непомерному заимствованию из произведений известных авторов, в частности Сайкаку. Рассказы Эдзима Кисэки о нашумевших происшествиях в «веселых кварталах», включенные в его сборник «Любовные напевы куртизанки» (1701), представляют собой слегка модифицированный пересказ популярных сюжетов из произведений Сайкаку. В сборнике рассказов «Нравы современных сыновей» (1715) автор лишь забавляет читателя, показывая легкомысленные проказы молодого повесы. Жизненные наблюдения писателя неглубоки. Трагические стороны жизни, которые сумел увидеть Сайкаку в «веселых кварталах», ускользают из поля зрения Кисэки.

Последний из популярных в то время авторов укиё-дзоси Тада Нанрэй (1698—1750) также не создал сколько-нибудь значительных произведений. Его книга «Нравы современных матерей» (1752) написана в духе шуточных сочинений того времени, рассчитанных на самые примитивные запросы читателей. Так подошел к концу почти столетний период существования укиё-дзоси — одного из основных жанров городской литературы Японии XVII—XVIII вв.

Иллюстрация: Китагава Утамаро.
Гравюра из серии «Большие головы».
XVIII в.

В 60-е годы широкой популярностью среди горожан пользовались книжки, получившие жанровые наименования не по содержанию и не по художественной форме, а по цвету своих обложек: «желтые книжки» (кибёси), «зеленые книжки» (аохон) и т. д. Эти книжки, писавшиеся на городском просторечии и повествующие все о тех же «веселых кварталах», мало чем отличались от укиё-дзоси позднего периода и носили чисто развлекательный характер.

Из этих книжек наиболее известна «Сон о богатстве господина Кинкин» (1775) Коикава Харумати (1744—1789), написанная под влиянием

- 576 -

знаменитой новеллы Шэнь Цзи-цзи (VIII в.) «Волшебное изголовье». Герой этой книги, вровинциал, отправляется в Эдо и обращается к бодхисаттве с молитвой о ниспослании ему хорошей жизни. Однажды во сне он видит, будто становится приемным сыном богача, в течение многих лет ведет жизнь, полную веселья и роскоши, но потом разоряется. Проснувшись, Кинкин восклицает: «Выходит, что все радости человеческой жизни подобны крупинке пшена в ступе!» Но читателя интересовала, скорее всего, не эта буддистско-даосская сентенция, а жизненные удачи и любовные приключения героя, хотя бы во сне. Заодно автор приобщает читателя к сложному этикету «веселого квартала» и учит, как разумно тратить деньги. Это, вероятно, и содействовало успеху произведения.

Юмористические рассказы Санто Кёдэн (1761—1816) получили особое название «шуточных книжек» (сярэбон). Сюжет одного из наиболее известных рассказов под названием «Ветреные нравы эдосцев» (1785) заимствован из народной сказки о глупом сыне богача, о его несбыточной мечте завоевать популярность среди обитательниц «веселого квартала». Чтобы выдать себя за сладострастника, он, изнемогая от боли, накалывает на теле татуировку с изображением красоток, платит большие деньги гейшам, чтобы те нарочно устраивали на глазах у публики сцены ревности, и т. п. Но все эти усилия тщетны: он некрасив, у него огромный нос, круглое лицо. После многочисленных приключений герой, однако, удачно женится. Сюжет таких сярэбон, как правило, банален, а финал благополучен. Несмотря на банальный сюжет, рассказ Кёдэна отличался определенными художественными достоинствами. Кёдэн впервые ввел в японскую повествовательную прозу сочетание авторской речи с живым диалогом персонажей.

Подобно авторам кибёси авторы сярэбон любили изображать комические ситуации, но главным образом веселую гульбу разбогатевших торговцев в «квартале любви». В их произведениях мы не обнаруживаем сочувственного взгляда автора на участь обездоленных женщин. Вспомним для сравнения образ бывшей куртизанки, которая рассказывает случайным прохожим о своей грустной и безотрадной судьбе в повести Ихара Сайкаку «История любовных похождений одинокой женщины» (1686). Ни Санто Кёдэн, ни Коикава Харумати не стремятся осмыслить явления жизни. Бездумное веселье — гульба в «квартале любви» — и было своеобразным бегством от реальной жизни не только для персонажей, но и для самих авторов. Недаром японская проза XVIII в. получила общее наименование «гэсаку» — «развлекательная литература».

Было бы, однако, неверно утверждать, что городская литература XVIII в. только и делала, что развлекала публику; в ней ощущаются и сатирические тенденции. Так, в рассказе «Попугай о гражданской и воинской морали» (1789) Коикава Харумати пытается сатирически изобразить сёгунское правительство — бакуфу, в особенности указы, которые оно время от времени выпускало в целях соблюдения воинской и гражданской нравственности (так называемое «бумбу»). Книга была запрещена и подлежала уничтожению. Печальна и судьба известного рассказчика Баба Бунко (ум. 1758), который брал сюжеты для своих устных выступлений (кодан) не из книг, а из современной жизни, используя злободневные события тех дней. Один из его рассказов, «Капли леса в причудливом сказании» (1758), содержал критику правительственных чиновников — взяточников и грабителей крестьян. Власти тут же арестовали сказителя и приговорили к смерти.

Сатирическая тенденция заметна и в творчестве известного писателя-«голландоведа» Хирага Гэннай (1728—1779). Он был и выдающимся ученым своего времени, ботаником, минералогом, одним из передовых людей в Японии, понявших действие электричества, зачинателем «голландской» живописи.

Примечательно, что в творчестве Хирага Гэннай «реальные знания» обогащают его художественное ви́дение, непосредственно входят в поэтическую ткань:

Родную сторону ищу
Компасом магнитным,
Туман вокруг.

В свете рационалистических идей новой науки традиционная система мышления и морали кажется Хирага Гэннай просто смешной. Его смех порой перерастает в неприкрытый гнев в отношении нелепостей сословной системы, регламентирующей всю жизнь и повседневные нормы поведения, сковывающей развитие личности.

В повести «Трава без корней» (1763) автор повествует о потустороннем мире. Утопленник, бывший артист театра кабуки, встречается здесь с властителем ада. По жанру повесть близка к книге дангибон (забавных проповедей), но назидательная концовка, обычная для дангибон, уже не играет существенной роли у Хирага Гэннай. В поле его зрения — социальное зло, неразумные жизненные установления. Ад и подводное царство в изображении писателя очень напоминают современную ему действительность

- 577 -

Сатирическое начало усиливается в фантастической повести «Жизнеописание весельчака Сидокэна» (1763), выдвинувшей Хирага Гэннай в ряд видных представителей японской литературы XVIII в. Сидокэн — это реальная личность, известный уличный рассказчик того времени, привлекший автора своим вольнолюбивым, веселым нравом. Но повесть Хирага Гэннай не биографическое произведение: в центре ее фантастические путешествия и приключения героя в вымышленных странах.

С помощью волшебного веера герой совершает путешествие в разные страны: великанов, карликов, длинноногих, в Корею, Китай, Голландию, Борнео, на остров женщин и т. д. В «стране людей с дырявой грудью» (образ из древнекитайской мифологии) он находит приют у короля, становится женихом королевской дочери, но вскоре король разочаровывается в нем, ибо в груди зятя не нашли дыры. Признав героя калекой, король изгоняет его за пределы страны. Автор высмеивает феодальные догмы, согласно которым все естественное превращается в свою противоположность.

В стране лекарей также творятся странные вещи: здесь учение нужно лишь для показа и карьеры, подлинная же наука приносит одну беду: любознательных жарят на костре. Автор не может скрыть своей горечи и иронии. В выдуманном рассказчике, от лица которого ведется повествование, оказывается немало черт его самого, негодующего против псевдоучености и косности токугавского чиновничьего аппарата.

Эпизоды «Жизнеописания весельчака Сидокэна» напоминают знаменитый роман Свифта «Путешествия Гулливера», увидевший свет за 38 лет до появления повести Хирага Гэннай. Известно, что Свифт имел некоторое представление о Японии (в эту страну даже заезжал его Гулливер проездом из королевства Лаггнегг), но свидетельствами непосредственного знакомства японского писателя с Англией, и тем более с романом Свифта, мы не располагаем. Повесть Хирага Гэннай скорее всего связана с традицией рассказов об удивительных странствиях, уже существовавшей в японской и китайской литературах. При этом книга японского писателя не свободна и от влияния дангибон с его нравоучительной сентенцией в конце повести, что до известной степени снижает сатирическую заостренность произведения. И все же едкий смех, обличение уродства и нелепости окружающей действительности позволяют японским исследователям сопоставлять произведения Хирага Гэннай и Свифта.

Особое место в японской литературе XVIII в. занимает социальная сатира Андо Сёэки, направленная против феодального общественного строя в целом. Его блестящее по глубине мысли и литературному стилю сатирическое произведение «Повесть о мире беззакония», включено в книгу «Подлинные законы природы». Переходя к сатире, Андо Сёэки резко меняет стиль. Философское раздумье вдруг прерывается едкой иронией. Автор как бы решил разом высмеять все пороки феодального общества сверху донизу: от императора и сёгуна до буддийских бонз и самураев.

«Повесть» состоит из четырех частей (обсуждение мира беззакония на собраниях всех птиц, всех зверей, всех насекомых и всех рыб). Мировая литература знает немало случаев, когда новая общественная мысль облекалась в сказочные аллегорические формы. Именно таким путем японский автор излагает свои взгляды на человеческое общество. Например, на собрании птиц выступает Попугай и говорит, что все буддийские бонзы лишь повторяют глупые наставления Будды, а Ворон заявляет, что люди еще со времен появления Конфуция разделились на бедных и богатых. Дикие Гуси рассказывают собравшимся, как среди людей вспыхивают страшные войны. В результате птицы начинают задумываться, кому лучше живется на свете: им или людям.

В мире пернатых существует жестокий закон: сильные господствуют над слабыми. Но таков закон и у людей. Земля дана всем, но одни работают, а другие присваивают чужой труд. Появляются правители, войска, а «мудрецы» создают угодные им законы. В результате птицы приходят к выводу, что они все же находятся в лучшем положении: они не знают ни налогов, ни денег, ни алчности, ни воровства. Далее автор приглашает читателя заглянуть в царство зверей. Действия и повадки хищников изображены так, что в Льве нетрудно угадать всемогущего сёгуна, в Волке — самурая, находящегося на службе у феодальных князей, в сторожевом Псе — конфуцианских и буддийских мудрецов. Но самая неслыханная дерзость состоит в том, что визгливая Обезьяна, присвоившая себе титул Властителя Царства, сравнивается с императором, с «Сыном Неба»!

Последний эпизод напоминает знаменитый китайский роман У Чэн-эня (XVI в.) «Путешествие на Запад», где царь обезьян объявил себя Великим святым всех небес, но у Андо Сёэки сатира еще более заострена и приближена к реальной жизни. По своей резкости и смелости «Повесть о мире беззакония» — редчайшее явление в истории японской литературы. Автор явно убежден в необходимости решительного переустройства враждебного простому человеку общественного строя. Корни всех социальных

- 578 -

зол, по мнению Андо Сёэки, заключаются в паразитизме власть имущих. Поэтому он утверждает: «Было бы ошибкой думать, что общество, управляемое законом, появится без уничтожения этих социальных корней».

Критика общественных установлений впервые стала затрагивать основы феодального строя как неразумного, противоречащего естественному порядку вещей. В творчестве Андо Сёэки ощутимо проступает просветительская тенденция. Однако при тех социальных условиях, которые существовали в Японии XVIII в., новая идеология пробивала себе путь с большим трудом. Произведения Андо Сёэки были известны лишь узкому кругу его учеников, а потом и вовсе затерялись. Только в 1899 г. известный историк, филолог и философ Кано Кокити случайно обнаружил в лавке букиниста рукопись книги «Подлинные законы природы» и был крайне изумлен ее радикальностью.

Выше уже говорилось, что, наряду с просветительской сатирой Андо Сёэки, в Японии XVIII в. в большом количестве писались развлекательные произведения с изрядной дозой официальных морализирований. Этому способствовали правительственные указы об упорядочении нравов и контроле над печатным словом, которые все чаще издавались во второй половине столетия. Последовал запрет даже на юмористические рассказы, как якобы нарушающие добрые нравы. В этих условиях наиболее осторожные писатели предпочитали вовсе не касаться социальных проблем. Литература забавляла публику, выставляя на посмешище крестьянина, якобы глупого и ленивого от рождения, неудачливого купца, жадного даймё и т. д.

Но в той же второй половине XVIII в. часть более образованных японских читателей стали требовать серьезной литературы. Произведения, отвечавшие этим требованиям, получили название «книг для чтения» (ёмихон) и постепенно вытеснили «желтые обложки» и «шуточные книжки», в которых картинки-гравюры и текст были равноценны. Сначала «книги для чтения» представляли собой сборники рассказов, затем была найдена форма большой повести, а из нее развился и своеобразный роман.

Переход от укиё-дзоси к ёмихон — важная веха в развитии повествовательной литературы Японии. Это произошло в 70-х годах XVIII в. К этому времени жанр укиё-дзоси исчерпал себя и окончательно сошел со сцены. Образованнее стали не только читатели, но и авторы произведений. Характерно, что создателями «книг для чтения» были обычно выходцы из среды просвещенных самураев.

В поисках эстетического образца зачинатели ёмихон обратились в первую очередь к роману «Гэндзи моногатари», а также к китайской литературе на разговорном языке, особенно к роману Ши Най-аня «Речные заводи» (XIV в.). Стремясь возродить достижения высокой японской прозы и вдохнуть свежую струю в затхлую атмосферу беллетристики своего времени, авторы ёмихон отказывались от плоскостного изображения жизненных явлений и использовали обширные художественные возможности фантастики.

Крупнейший писатель жанра ёмихон Уэда Акинари (1734—1809) начал литературную деятельность как автор книг укиё-дзоси «Нравы современных содержанок» (1767) и др. Но его богатое творческое воображение не вмещалось в узкие рамки укиё-дзоси, и он порывает с этим жанром.

Сборник Уэда Акинари «Рассказы о дожде и луне» (в рус. пер. «Луна в тумане»), 1776, утверждает в японской литературе жанр ёмихон. Сюжеты большинства новелл Акинари фантастичны, его фантастика связана с народными верованиями в оборотней, привидения, но в то же время она отражает реальную действительность. Так, в новелле «Круча Сирамине» разговор средневекового поэта Сайгё с призраком императора Сутоку отражает не только традиционные конфуцианские идеи, но и настроения японского общества XVIII в., крайне недовольного коррупцией и продажностью правящих кругов: «Если правитель сошел с пути справедливости, то его следует наказать, и это будет отвечать велению и желанию народа [...] Нельзя назвать преступником человека, который пытался свергнуть куриное правление». «Куриное» здесь означает «никчемное» и содержит достаточно прозрачный намек на живых властителей страны.

«Настоящее можно узреть в глубокой древности», — так утверждает Уэда Акинари в предисловии к своему сборнику. И действительно, прошлое и настоящее, реальное и нереальное переплетаются в его произведениях с удивительной естественностью. Например, в новелле «Дом в камышах» мужчина после многолетней вынужденной разлуки встречает свою жену, а она оказывается умершей. Повествуя о супружеской верности в конфуцианском духе автор вместе с тем изобразил цельный, глубоко поэтичный женский характер. Героиня новеллы — это реальная женщина, тоскующая по мужу, так и не дождавшаяся его возвращения в смутную пору междоусобных войн.

Были и другие авторы ёмихон, в частности такие, произведения которых имели откровенно дидактический характер. Но большинство этих книг не оставило заметного следа в литературе.