387

Степняк-Кравчинский

Сергей Михайлович Кравчинский, выступавший в печати под псевдонимом Степняк, вошел в литературу главным образом как автор романа «Андрей Кожухов». Между тем его деятельность революционера и публициста, талантливого беллетриста и критика была кипучей и многосторонней, имевшей для своего времени несомненное общественное значение. Сама жизнь этого незаурядного человека имела большое воспитательное значение для передовой молодежи 70-х и последующих годов.

Сергей Михайлович Кравчинский родился в 1851 году в семье военного врача. Горячо восприняв учение революционных демократов, Степняк-Кравчинский рано связал свою жизнь с революционным движением России. После окончания в 1870 году Петербургского артиллерийского училища он скоро выходит в отставку и принимает активное участие в народническом движении начала 70-х годов. Существенную роль в радикализации политических воззрений русских революционеров этого периода сыграли международные события, связанные с Парижской Коммуной. «С Парижской коммуной, грозный взрыв которой потряс весь цивилизованный мир, — рассказывал впоследствии Степняк-Кравчинский в «Подпольной России», — русский социализм вступил в воинствующий фазис своего развития, перейдя из кабинетов и частных собраний в деревни и мастерские».1 Но с еще большей силой звала к этому и сама русская действительность, тяжелое положение широких масс крестьянства в результате реформы 1861 года. «...пресловутое освобождение крестьян, — писал Степняк-Кравчинский там же, — изменило их материальное положение только к худшему...» (II, 8). В 1872 году Степняк-Кравчинский вступает в организацию «чайковцев», а в следующем году одним из первых народников вместе с Дм. Рогачевым (впоследствии сосланным царским правительством в Сибирь) отправляется «в народ». Как и вся масса народнической интеллигенции того периода, они были преисполнены веры в революционные настроения крестьянства, в близкую революцию, в ближайшее социалистическое переустройство общества, первоосновой которого должна была стать русская крестьянская община. 1874 год, как известно, был годом наивысшего подъема «движения в народ». Результаты этого движения не оправдали ожиданий народников: крестьянин на практике оказался далеко не таким, каким представлялся в народнических романтических мечтаниях, а царское правительство арестовывало и подвергало жестоким карам революционную молодежь. Степняку-Кравчинскому, скрываясь от царской полиции,

388

вскоре пришлось уехать за границу и там, с той же энергией и неустрашимостью, с какой отдавал свои силы делу освобождения русского народа, он участвует в 1875 году в восстании сербов против феодального гнета и турецкого владычества, а в 1877 году принимает активное участие в итальянском революционном движении (заговор в провинции Беневенто). При первой же возможности он вновь включается в русскую освободительную борьбу. Для революционеров-народников к этому времени была очевидна истина, что их расчеты на непосредственное возмущение крестьянских масс были преувеличенными и утопическими. «Неумолимая действительность, — писал Степняк-Кравчинский, — нанесла удар этой восторженной вере...» (II, 15). Очевидной стала и картина неорганизованности самого народнического движения первой половины 70-х годов. Удары царской полиции заставили настоятельно продумать систему революционной организации в условиях полицейского террора и преследований. В новой организации революционеров, получившей название «Земля и воля», Степняк-Кравчинский принимает деятельное участие.

Возвратившись в Россию, Степняк-Кравчинский принял руководящее участие в создании печатного органа «Земли и воли». Он всё более вовлекается в террористическую деятельность землевольцев, которая первоначально была ответной реакцией на полицейский террор против революционеров, а затем получила всё более определяющее значение в тактике народников конца 70-х годов, являясь выражением их слабости, обусловленной оторванностью от широких масс. Сам Степняк-Кравчинский не был преувеличенного мнения о терроре, и продолжение пропагандистской работы среди трудящихся масс города и особенно деревни считал постоянной задачей революционеров. В программной статье первого номера «Земли и воли» он писал: «Террористы — не более, как охранительный отряд, назначение которого — оберегать этих работников пропагандистов-деревенщиков от предательских ударов врагов». Однако на практике Степняк-Кравчинский не удержался от характерного для некоторой части народников увлечения индивидуальным террором. 4 августа 1878 года он осуществляет убийство шефа жандармов Мезенцева и, счастливо избежав полицейской кары, в тот же день разъясняет смысл этого события в прокламации «Смерть за смерть». Вскоре опасность ареста и неминуемой казни заставила его эмигрировать. После раскола в 1879 году «Земли и воли» он примкнул к народовольцам. Лишь впоследствии, к 90-м годам, Степняк-Кравчинский пересматривает свои взгляды на индивидуальный террор. В «Послесловии» к «Подпольной России» в 1893 году он писал: «Терроризм, систематические попытки — оружие очень ограниченного действия по существу. Оно годится только в периоды безусловной безнадежности» (II, 147). Оказавшись в длительной эмиграции, Степняк-Кравчинский решает посвятить себя литературной деятельности и этим служить тому же делу революции. Он полон энергии, веры в грядущий подъем революционного движения в России и готовится сам принять в нем активное участие. С этой целью он пристально изучает социально-общественные отношения и историю России. Однажды на вопрос товарищей, чем он занят, Степняк-Кравчинский отвечал: «Россию прохожу. Прошел крестьян, потом войско, теперь сижу за сектантством. Нам ведь это всё нужно» (I, 17). Трагическая и нелепая смерть в 1895 году (он попал под поезд, переходя одну из дорог на окраине Лондона) оборвала его жизнь в полном расцвете сил.

Произведениями Степняка-Кравчинского, относящимися к периоду народнического «хождения в народ», являются его пропагандистские сказки: «Сказка о копейке», «Мудрица Наумовна» (другое ее название «Сказка-Говоруха»),

389

Из огня да в полымя», «О Правде и Кривде». Все они написаны в 1873—1875 годах, печатались и распространялись нелегально и широко использовались пропагандистами при работе в деревне.

С. М. Степняк-Кравчинский.
Фотография. 1880-е годы. Нью-Йорк.

В этих произведениях, используя формы народного творчества, приноравливаясь к уровню крестьянского миросозерцания, простонародным языком Степняк-Кравчинский с большой пылкостью и убежденностью излагает основные идеи, с которыми шли революционеры-народники в самую гущу

390

крестьянских масс. В «Сказке о копейке», «Из огня да в полымя» наглядно, со множеством образных сопоставлений изображается грабительский характер крестьянской реформы, новейшие формы эксплуатации разоряющегося крестьянства.

Показывая капиталистической порядок, который Степняк-Кравчинский называет нанимательским, писатель обращается к материалу не только русской, но и западноевропейской действительности. В сказке «Мудрица Наумовна» и «Из огня да в полымя» Степняк-Кравчинский рисует нищенское положение английского рабочего класса, раскрывает механику его эксплуатации, рассказывает о кризисах («торговые погромы»), когда бедствия народных масс принимают особенно вопиющий характер. Вместе с тем отмечается и рост самосознания рабочих масс, их борьба против эксплуатации и порабощения. Примечателен источник, которым пользуется Степняк-Кравчинский в показе западноевропейской действительности. Автор говорит, что правду ему раскрыли умные книги. «Но которая же из книжек была моею Мудрицей Наумовной?» — спрашивает он и отвечает: «Это книжка, написанная одним из главных распространителей того самого международного союза рабочих, про который я говорил тебе не раз. Имя этому человеку — Карл Маркс, а называется эта книжка: „Капитал“» (VII, 130—131). Попытки использования политико-экономического учения Маркса народниками было распространенным явлением, но главный смысл учения Маркса для народников был, конечно, не только не ясен, но и абсолютно не приемлем. Народники из трудов Маркса использовали лишь анализ и критику капиталистических порядков, понимая этот анализ и критику в высшей степени односторонне, а значит и неверно.

В проповеди революционеров-народников 70-х годов отчетливо слышен призыв к крестьянской революции, звучит он со всею силой и в пропагандистских произведениях Степняка-Кравчинского. «Только одно может спасти русский народ и все другие народы, — говорит он, — это — разрушение всего теперешнего нанимательского порядка и замена его новым, работницким, в котором большие артели рабочих будут владеть всем и править всем» (VII, 38). Призыв к революции звучит как бы рефреном в каждом из его произведений, обращенном к народу. «Бунт — вот одно спасение народа от нищеты, голода и холода, которые он терпит..., — пишет Степняк-Кравчинский, — бунт против помещиков, бунт против хозяев, бунт против царя и всякого начальства, которое за тем только и стоит, чтобы защищать грабителей народных!» (VII, 42).

Вместе с тем Степняк-Кравчинский настойчиво пропагандирует то социалистическое будущее, которое, однако, весьма неясно рисовалось народникам. Об этом будущем, основанном на общинном владении землей, говорится и в «Сказке о копейке», и в сказке «О Правде и Кривде», и в «Мудрице Наумовне».

Таково основное идейное содержание пропагандистских произведений Степняка-Кравчинского 1873—1875 годов. В отношении формы он стремится быть предельно понятным и близким народу, крестьянским массам. Отсюда столь частое обращение к пословице, поговорке, формам сказочного и песенно-былинного повествования. Степняк-Кравчинский прибегает и к характерному для народников-пропагандистов приему использования евангелия, к преувеличенной оценке сектантства (сказка «О Правде и Кривде»). Такой прием, без сомнения, — свидетельство слабости народнической пропаганды, ее приспособления даже к реакционным элементам крестьянского мировоззрения. Не всегда выдержаны сказки Степняка-Кравчинского и в своей ориентации на народного читателя: его стиль то предельно прост,

391

то романтически возвышен. На эту разностильность указывал И. С. Тургенев. «Автор, — писал он по поводу «Мудрицы Наумовны», — человек с талантом, владеет языком — и весь его труд согрет жаром молодости и убеждения. Но тон не выдержан. Автор не дал себе ясного отчета — для кого он пишет, для какого именно слоя читающей публики? .. То для народа писано, то для более — если не образованного, — так более литературного слоя».1

Последующий этап литературного творчества Степняка-Кравчинского связан с борьбой революционеров-народников в конце 70-х годов. Непосредственное участие в героическом поединке, развернувшемся между небольшой сравнительно группой революционеров и самодержавием, позволило Степняку-Кравчинскому ярко и убедительно нарисовать и общую картину борьбы, и типические фигуры ее отдельных участников.

Наиболее известным произведением, посвященным этому периоду, является роман «Андрей Кожухов», но существенное значение имеет и произведение, которое, не теряя своего большого самостоятельного значения, как бы подготовляло этот роман. Такими были его очерки революционного движения 70-х годов, объединенные под заглавием «Подпольная Россия».

Это произведение, написанное на итальянском языке, было завершено Степняком-Кравчинским в 1881 году. Оно имело целью познакомить зарубежного читателя с правдой русского революционного движения, о котором в те годы распространялась масса всевозможной лжи и небылиц. Но произведение переросло рамки первоначального замысла: оно стало важным правдивым документом для русского читателя, который по условиям царской цензуры мало что мог знать о революционной борьбе, а затем оно стало и орудием дальнейшей революционной пропаганды, средством воспитания мужества и героизма в новом революционном поколении.

Центральное место в произведении занимают портреты революционеров-семидесятников, среди которых главные: Я. Стефанович, Д. Клеменц, В. Осинский, П. Кропоткин, Д. Лизогуб, В. Засулич, С. Перовская. Этот раздел книги озаглавлен: «Революционные профили». Действительно, зарисовки Степняка-Кравчинского можно назвать лишь профилями, а не портретами. Сам он о своей задаче при создании отдельных портретов писал: «Постараюсь показать их такими, каковы они на самом деле, не преувеличивая, но и не умаляя их достоинств...». И далее: «...я имел в виду единственно возможно лучшее выяснение общего характера движения» (II, 23). Степняк-Кравчинский в очерках говорит о высокой моральной чистоте облика революционеров, их самоотверженности и героизме. В очерке «Софья Перовская» Степняк-Кравчинский говорит об отношениях революционеров в кружках, в которые они объединялись: «Эти идеальные отношения... как нельзя более способны влиять на нравственное развитие личностей. Они-то создали таких людей с сердцами из золота и стали...» (II, 63). Людей «с сердцами из золота и стали» и рисовал Степняк-Кравчинский. Однако отсутствие в очерках писателя идейной и социально-общественной обрисовки героев сильно обеднило познавательную ценность его произведения.

В статье о «Рудине» Степняк-Кравчинский писал об интеллигенции: «...это — мозг нации, то живое бродящее начало, которое одно только и в состоянии поднять огромные, бесформенные массы народа. От этой группы людей зависит вся будущая судьба России» (VI, 124—125). Такое представление о роли передовой интеллигенции пронизывает и очерки

392

«Подпольная Россия» и примыкающие к ним такие произведения, как «Степан Халтурин», «Ольга Любатович», «Домик на Волге» и другие. Это представление господствует и в центральном произведении Степняка-Кравчинского — в романе «Андрей Кожухов».

Роман «Андрей Кожухов» появился впервые на английском языке под заглавием «Карьера нигилиста» (The career of a nihilist. A novel, by Stepniak. London, 1889), на русский язык роман был полностью переведен лишь после смерти автора и напечатан в Женеве в 1898 году. С тех пор он переиздавался множество раз, доставив писателю широкую и заслуженную известность. В этой книге Степняк-Кравчинский изображал ту же эпоху и людей того же круга, что и в очерках «Подпольная Россия». Участники революционного движения 70-х годов легко угадывали за событиями романа «Андрей Кожухов» конкретную историческую основу. В. И. Засулич точно определяла период деятельности революционеров, изображенных в романе: «...это конец 1878 и первая половина 1879 года — последний год существования общества „Земля и воля“...».1 П. А. Кропоткин утверждал, что «„Андрей Кожухов“ — роман автобиографический».2 Несомненно, что личный опыт и личные переживания Кравчинского-революционера нашли отражение в романе, но вместе с тем несомненно также, что в романе писатель дал обобщенную картину революционной борьбы 70-х годов и обобщенные типы участников этой борьбы. «Моею единственною задачею было, — писал сам автор в предисловии ко второму английскому изданию романа, — верно изобразить известный тип современных людей...» (IV, 6).

Степняку-Кравчинскому в романе «Андрей Кожухов» удалось создать образы революционеров — бесстрашных борцов, не жалевших ни крови, ни жизни своей, в буквальном смысле этого слова, ради успеха революционного дела. Читатель позднейшей эпохи мог не разделять ни идейных установок, ни методов борьбы героев типа Андрея Кожухова и его друзей, но сам облик этих людей, чуждых всякого эгоизма, кристально чистых в своих побуждениях, убежденных в необходимости суровой и кровавой борьбы ради достижения человеческого счастья, никого не мог оставлять равнодушным. Герои типа Андрея Кожухова, Татьяны Репиной, Анны Вулич и других примечательны своим непрестанным стремлением к активной борьбе, своей органической неприязнью к безделию, хотя бы вынужденному, В поведении, в жизни этих людей нашло воплощение единство личных и общих интересов; интересы революционного дела — это и есть их личные интересы, смысл их личной жизни, счастья. Вот почему, несмотря на суровую, полную лишений и жертв судьбу, несмотря на трагический исход их героических схваток с врагом, во много раз превосходящим средствами и силами, и на ошибочность теории, на которую они опирались, в читателе возбуждается не чувство жалости к этим людям, а чувство глубокого уважения: он видит в них героев, обретших свое счастье в борьбе. Андрей Кожухов, решившийся на большое революционное дело, которое он считал безусловно необходимым для успеха общей борьбы, с негодованием отвергает малейшее предложение отступить от намеченной цели даже ради высокого чувства любви к дорогому для него человеку — жене, другу, товарищу по борьбе: «Отказаться от нападения из-за любви к тебе? Да я чувствовал бы себя трусом, лжецом, изменником нашему делу, нашей родине. Лучше утопиться в первой попавшейся грязной луже, чем жить с таким укором совести. Как мог бы я это вынести и что сталось бы с нашей любовью?» (IV, 255).

393

Степняк-Кравчинский в то же время не рисует своих героев аскетами, чуждыми обыкновенных человеческих радостей или жертвующими этими радостями ради сурового долга, а изображает их людьми, жаждущими этих радостей и умеющими находить их на том пути, по которому они идут. Уменье передать человечность облика революционеров в «Андрее Кожухове», как до этого в «Подпольной России», было сильной стороной мастерства писателя в создании образов.

Помимо привлекательных образов революционеров, роман Степняка-Кравчинского дает и общую картину революционной борьбы, которая характерна для конца 70-х годов. Будучи очевидцем ее, он сумел создать многие характерные черты быта революционеров, будней их конспиративной работы. Не лишен меткости портрет деятеля-либерала в лице адвоката Репина, по-своему неплохого человека. И тем ярче подчеркивается вся принципиальность подлинных революционеров, со всей беспощадностью отметающих либерализм как ненавистную им линию поведения по отношению к господствующему строю. Андрей Кожухов с гневом говорит Репину: «Но боритесь же, если вы люди!.. Но пока вы ползаете и хныкаете, вы не имеете права упрекать нас за то, что мы не лижем бьющей нас руки» (IV, 260).

Роман «Андрей Кожухов» со всеми картинами борьбы революционеров-семидесятников, с воспроизведением морального облика героев-борцов, с показом деталей, знание которых доступно только непосредственным участникам борьбы, имеет поэтому и литературно-художественное, и непосредственно историко-документальное значение.

Этот роман обладает и большими достоинствами, и существенными недостатками. Основной недостаток состоит в том, что главные герои, олицетворяющие положительную линию в романе, руководствуются в своих действиях, во всем поведении неправильной, исторически несостоятельной теорией. Тактика индивидуального террора, убежденными проводниками которой были герои романа Степняка-Кравчинского, была выражением идеалистических представлений революционных народников 70-х годов об историческом процессе, определяющей силой которого они считали не народ, не массы, а критически мыслящих личностей, героев, в более обобщающем виде — интеллигенцию.

В предисловии к роману Степняк-Кравчинский впоследствии писал: «...я настолько же был далек от превознесения терроризма, как от его порицания» (IV, 6). Действительно, Андрей Кожухов, наиболее полно выражавший в романе точку зрения автора, не покидает до самого конца пропагандистской работы среди рабочих и ведет ее с увлечением. Но сама логика тактики терроризма вела к практическому отрицанию работы в массах, к отрыву от масс. Ни Андрей Кожухов, ни автор романа этого отрыва не осуждают, подлинного значения рабочего класса в предстоящей революции они не понимают. Права была В. И. Засулич, заявив, что сам «автор стоит на точке зрения своих героев-террористов».1 Но следует отметить, что объективный смысл романа в силу его правдивости оказался сильнее субъективных намерений автора. Идейная опустошенность Андрея Кожухова, трагическое ощущение жертвенности и обреченности, с которыми идет он на свой последний подвиг, по сути являются выражением глубокой оторванности террористов от движения масс.

В предисловии к роману Степняк-Кравчинский писал, что он изображает «революционеров только как людей, а не как политических деятелей», что он

394

«желал представить в романическом освещении сердечную и душевную сущность этих восторженных друзей человечества» (IV, 6). Это абстрагирование душевного, морального, человеческого облика героев от убеждений, во имя которых они живут и действуют, привело к неизбежной односторонности в их обрисовке.

Известный отпечаток на роман наложило и то, что он был написан специально для английской публики, вкусы и уровень которой не мог не учитывать писатель. П. А. Кропоткин, близко знавший Степняка-Кравчинского и в период создания романа, сообщает: «...автор должен был вводить некоторые пояснительные мелочи, которые для русских читателей были бы не нужны, и наоборот, опускать такие мелочи, которые для русского читателя были бы дорогою, родною чертою» (IV, 18). Приноровлением к уровню подобного читателя можно, в частности, считать некоторую искусственную мелодраматизацию отношений Андрея к Анне Вулич, трафаретность и излишняя приподнятость некоторых выражений и т. п. Роман «Андрей Кожухов» был лучшим достижением творчества Степняка-Кравчинского. Произведения, которые он успел создать после этого романа (драма «Новообращенный», роман из раскольнической жизни «Штундист Павел Руденко» и некоторые другие), или не вносят ничего нового по сравнению с его программным романом, или не достигают его художественной убедительности.

О некоторых сдвигах в мировоззрении писателя, наметившихся уже после создания «Андрея Кожухова», свидетельствуют его публицистические статьи начала 90-х годов. Близость Степняка-Кравчинского в последнее десятилетие своей жизни к революционным кругам нового периода не могли пройти бесследно для его взглядов, хотя он в основах своего мировоззрения до конца оставался народником. Особенно показательна в этом отношении его статья 1891 года «Чего нам нужно?». «Мы все социал-демократы», — заявляет он в этой статье (VI, 26), но его точка зрения на существеннейшие проблемы современности убеждает, насколько он далек от подлинной социал-демократии. Так, историческая роль рабочего класса, к которому он относился всегда с вниманием, так и осталась всё-таки им не понятой. Народнические представления продолжают владеть Степняком-Кравчинским и в 90-е годы.

Но к особенностям его взглядов относится то, что он не перешел на позиции либерализма, как это сделало русское легальное народничество, и до конца дней остался революционером. «Мы думаем, — писал он в той же статье, — что ничтожная шайка людей, правящих в настоящее время, опираясь на неразумение крестьянской массы (здесь также отчетливо видна старая народническая точка зрения Степняка-Кравчинского, — Авт.), может быть опрокинута только насилием, и мы не видим к этому другого пути кроме насилия» (VI, 34). Как принципиальный революционер, он резко выступал против либеральных, эклектических и приспособленческих позиций вырождающихся народников. Недаром В. И. Ленин в своих трудах, посвященных изобличению политиканства буржуазных либералов, использует слова Степняка-Кравчинского. В статье «Политическая борьба и политиканство» (1902) В. И. Ленин писал: «Пора бы понять ту нехитрую истину, что действительная (а не словесная) совместность борьбы с общим врагом обеспечивается не политиканством, не тем, что покойный Степняк однажды назвал самоурезыванием и самозапрятываньем, не условной ложью дипломатического взаимопризнания, — а фактическим участием в борьбе, фактическим единством борьбы».1 Ф. Энгельс, знавший лично Степняка-Кравчинского, высоко

395

ценил его революционные организаторские способности. В связи с деятельностью неутомимого русского революционера в период эмигрантской жизни в Лондоне Энгельс писал в 1890 г.: «...возобновившееся среди английских либералов антицаристское движение представляется мне чрезвычайно важным для нашего дела; очень удачно, что Степняк здесь и имеет возможность его подогревать».1

Особенностью облика Степняка-Кравчинского, революционера и писателя, всегда являлось то, что он не отгораживался от жизни, от потребностей практической деятельности, которую и сам не прекращал до последнего часа своей жизни. Это обусловило большую широту его воззрений, которая сказалась, в частности, и в его эстетических взглядах.

Литературные воззрения автора «Андрея Кожухова» и «Подпольной России» оказали сильное влияние на творчество известной английской писательницы Э. Л. Войнич, создательницы «Овода». Будучи на чужбине, Степняк-Кравчинский внимательно следил за развитием родной литературы и выступал пламенным пропагандистом творчества Тургенева, Толстого. К романам «Рудин» и «Дворянское гнездо», переведенным на английский язык, он пишет предисловия, в которых высказывает многие глубокие и меткие, хотя и не всегда правильные, суждения об этих романах. Чуждый ригоризма и кружковой ограниченности, он сумел оценить в Тургеневе такие качества, которые, казалось, не могли привлечь сурового революционера. Он пишет, что Тургенев «был полон... любви к свету, к солнцу и живой поэзии», что ему свойственно «органическое отвращение ко всему безобразному, грубому и нестройному», что вместе с тем его романы «являются своего рода художественным изложением истории умственного развития современной России, а вместе с тем — и могучим рычагом ее умственного преуспеяния» (V, 123, 129). Эти суждения показывают, что в литературных взглядах писателя содержатся несомненные черты близости к воззрениям революционных демократов. Литературная же деятельность Степняка-Кравчинского в целом была связана с революционным народническим движением. Этим движением она была порождена, им обусловлены как ее сильные, так и слабые стороны.