- 596 -

Григорович

Дмитрий Васильевич Григорович родился 19 марта (31 марта нов. ст.) 1822 года в городе Симбирске в семье помещика. Вспоминая свое детство, Григорович писал: «В кругу русских писателей вряд ли много найдется таких, которым в детстве привелось встретить столько неблагоприятных условий для литературного поприща, сколько было их у меня... Мать моя хотя и говорила по-русски, но была природная южная француженка; отец был малороссиянин; я лишился его, когда мне было пять лет» (XII, 209).1

Воспитанием мальчика ведала бабушка будущего писателя — француженка, плохо понимавшая по-русски. Ребенка учили французской грамоте, французской грамматике, арифметике на французском языке, ему давались только французские книги.

Однако уже в раннем детстве будущий писатель близко столкнулся с простыми русскими людьми — крестьянами. Крепостные крестьяне относились к мальчику с сочувствием, через них он впервые познакомился с русской народной речью и с русской народной поэзией, что столь благотворно сказалось впоследствии на его творчестве. В своих воспоминаниях Григорович писал: «...русскому языку выучился я от дворовых, крестьян и больше от старого отцовского камердинера Николая; он любил меня, как будто я десять раз был его родным сыном... По целым часам караулил он, когда меня пустят гулять, брал на руки, водил по полям и рощам, рассказывал разные приключения и сказки. Не помню, конечно, его рассказов, помню только его ласковое, сердечное обращение; за весь холод и одиночество моей детской жизни я отогревался только — когда был с Николаем. Когда решено было везти меня в Москву и наступила минута расставанья с Николаем, я, как исступленный, с криком бросился ему на шею, истерически рыдал, кричал и так крепко обхватил его руками, что пришлось силой меня оторвать» (XII, 214).

На всю жизнь Григорович запомнил слышанные им в детстве страшные рассказы о соседе-помещике, который «известен было во всем околотке своею неукротимою строгостью. Когда он выезжал на улицу деревни, в сопровождении крепостного Грызлова, своего экзекутора, или, вернее, домашнего палача, ребятишки стремглав ныряли в подворотни, бабы падали ничком, у мужиков озноб пробегал по телу» (XII, 211).

Все сочувствие мальчика, воспитанного крепостными слугами, было на стороне крестьян.

- 597 -

Восьми лет Григорович был отвезен в Москву и отдан сначала в гимназию, а затем во французский пансион Монигетти, по окончании которого его определили в Главное инженерное училище в Петербурге. Во время своего пребывания в Инженерном училище Григорович сошелся с наиболее развитыми «кондукторами» (так называли курсантов училища): Ф. Ф. Радецким, впоследствии героем русско-турецкой войны 1877—1878 годов, Э. И. Тотлебеном, впоследствии одним из руководителей обороны Севастополя, и Достоевским. В Инженерном училище Григорович увлекался литературой и живописью. Через одного из товарищей он познакомился с тогда еще начинавшим свою литературную деятельность Некрасовым. Знакомство это имело большое влияние на литературную судьбу Григоровича.

В 1840 году Григорович уволился из училища в связи с историей, возникшей из-за того, что «он не сделал фронта» великому князю Михаилу Павловичу на улице. Оставив Инженерное училище, он стал посещать занятия в Академии художеств. Здесь будущий писатель сблизился с учившимся в это время в Академии Т. Г. Шевченко.

Знакомство с директором императорских театров А. М. Гедеоновым дало возможность Григоровичу поступить на службу в театральную канцелярию. К этому времени и относятся первые литературные опыты Григоровича. Он делает переводы, пишет очерки для «Литературной газеты», театральные фельетоны для «Северной пчелы». В «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“» были напечатаны два рассказа Григоровича: «Театральная карета» и «Собачка», которые сам автор позднее считал произведениями крайне слабыми и незрелыми. Некрасов оказывал помощь молодому Григоровичу, давал ему переводную работу и привлекал к участию в первых своих литературных изданиях.

В юмористическом альманахе Некрасова «Первое апреля» (1846) был напечатан небольшой рассказ Григоровича «Штука полотна». Рассказ этот был выдержан уже в духе очерков последователей Гоголя и Белинского, стремившихся в своих произведениях давать характеристику, общества, раскрывать зависимость человека от социальной среды и его материального положения.

Григоровичу Некрасов поручил написать и предисловие к этому альманаху. Молодой писатель составил предисловие в духе юмористических тирад Гоголя, характеризующих отдельные типические черты современного быта.

Задумав издать сборник «Физиология Петербурга», Некрасов предложил Григоровичу написать один из очерков для этого сборника, который — по замыслу Белинского и Некрасова — должен был включать очерки, характеризующие отдельные слои петербургского общества, представителей определенных сословий и социальных групп, давать картины быта Петербурга.

Григорович решил написать очерк о петербургских шарманщиках и приступил к деятельному изучению их быта. «Писать наобум, дать волю своей фантазии, сказать себе: „и так сойдет!“ — казалось мне равносильным бесчестному поступку; у меня, кроме того, тогда уже пробуждалось влечение к реализму, желание изображать действительность так, как она в самом деле представляется, как описывает ее Гоголь в „Шинели“, — повести, которую я с жадностью перечитывал. Я, прежде всего, занялся собиранием материала. Около двух недель бродил я по целым дням в трех Подьяческих улицах, где преимущественно селились тогда шарманщики, вступал с ними в разговор, заходил в невозможные трущобы,

- 598 -

записывал потом до мелочи все, что видел и о чем слышал» (XII, 266—267).

Очерк Григоровича «Петербургские шарманщики» органически вошел в состав сборника «Физиология Петербурга», заняв в нем место рядом со статьями Белинского, очерком Даля и произведениями других писателей — учеников Гоголя.

Открывавшая сборник статья Белинского явилась фактом огромного общественно-литературного значения. Она была манифестом критического реализма 40-х годов и сыграла большую роль в художественном и идейном воспитании целого ряда молодых писателей, в том числе и Григоровича.

В своем предисловии к сборнику Белинский писал о том, что современная беллетристика чрезвычайно бедна книгами, изображающими жизнь России. Белинский утверждал, что содержанием литературы должна стать русская жизнь, задачей писателей — изучение жизни русского общества. Перед молодыми писателями Белинский ставил задачу, основываясь на достижениях Пушкина, Лермонтова и Гоголя, следуя по пути критического реализма, изучать и изображать окружающую их жизнь. Русские писатели должны обличать несправедливость современного социального порядка, показывать его воздействие на человеческую психологию и отношения между людьми. Белинский указывал молодым писателям направление, в котором они должны развивать русскую литературу.

Творческий путь Григоровича и начался с его участия в сборнике «Физиология Петербурга» в качестве беллетриста-реалиста, одного из плеяды беллетристов нового типа.

В очерке «Петербургские шарманщики» Григорович открывал перед читателями новую, почти не известную еще в литературе сферу жизни: он показывал быт беднейших петербургских тружеников — шарманщиков.

Героем очерка Григоровича является целая социальная группа. Григорович показывает, какое место на общественной лестнице занимает изображаемая им группа, на какие «разряды» делятся шарманщики в зависимости от «капитала», который они вкладывают в свое «дело», рисует картины их труда, их быта и взаимных отношений. Очерк Григоровича распадается на ряд глав, носящих названия в соответствии с «разрядами» шарманщиков. В главе «Уличный гаер» Григорович дает типичную биографию бродячего актера-гаера. Герой этого очерка занимает автора преимущественно как представитель социальной группы, к которой он принадлежит. Григорович не наделяет его ни индивидуальными чертами характера, ни даже именем.

В очерке Григоровича еще не содержалось осознанного и ярко выраженного протеста против социальной несправедливости. Автор ставил своей целью только правдивое изображение одной из сторон жизни современного общества и ознакомление с нею читателей: «Я не хочу здесь представлять шарманщика идеалом добродетели; еще менее расположен я доказывать, что добродетель составляет в наше время исключительный удел шарманщиков... далек я также от мысли рассчитывать на ваше сострадание, представляя шарманщика злополучнейшим из людей. Нет, я хочу только сказать, что в шарманщике, в его частной и общественной, уличной жизни многое достойно внимания» (I, 7), — писал Григорович во вступлении к очерку. Однако правдивое и яркое изображение бедственного положения и нищеты целой социальной группы придавало очерку несомненное общественное значение, делало его одним из типичных образцов реалистической литературы 40-х годов.

- 599 -

Белинский положительно оценил очерк «Петербургские шарманщики»; по его мнению этот очерк — «прелестная и грациозная картинка, нарисованная карандашом талантливого художника» (IX, 369).1

В следующих за «Петербургскими шарманщиками» произведениях — «Лотерейный бал» и «Соседка» — Григорович идет по пути, уже намеченному в «Петербургских шарманщиках». В рассказе «Лотерейный бал» Григорович изображает среднее и мелкое петербургское чиновничество. Героем рассказа становится типичный представитель этой среды — коллежский секретарь Фома Фомич Крутобрюшков. Краткая характеристика героя выделяет не столько индивидуальные черты его личности, сколько особенности, типичные для многих представителей его среды: «Он чрезвычайно богомолен, исправен к службе, в которой состоит уже тринадцать лет, хороший отец семейства, плохо знает грамоте и необыкновенно склонен к спекуляции» (I, 58).

Рассказ лишен ярко выраженного сюжета и приближается к типу «физиологического очерка». Григорович рисует бытовую картину — лотерейный бал, устроенный чиновником с целью наживы. Групповой портрет чиновников и их семей составляет центральный интерес рассказа. Если, изображая дикость и темноту быта низших сословий и резко осуждая их образ жизни, писатели обличительного направления высказывали сочувствие угнетенным и забитым людям, то быт высших сословий и среднего чиновничества, жадно стремившегося к материальным благам, во всем покорного сильным мира сего и участвовавшего в угнетении народа, изображался в реалистической обличительной литературе начала 40-х годов чаще всего сатирически.

Григорович уделяет много внимания изображению обычаев, характерных для мира мелкого чиновничества. Он показывает, что даже такие общечеловеческие чувства, как дружба, товарищество, родственные чувства, любовь, — приобретают в этой среде особый специфически «чиновничий» искаженный характер.

Повесть «Соседка», как и «Лотерейный бал», посвящена изображению чиновничьей среды.

Героем повести является молодой чиновник Ласточкин, вынужденный «перейти в другой департамент» вследствие случайной неожиданной встречи у одинокой молодой соседки с «его превосходительством».

Григорович показывает убожество духовного мира своего героя, украшающего квартиру портретом своего «начальника» в богатой раме. Высшим наслаждением его является прогулка в щегольских ботинках по Невскому проспекту.

В период своего сотрудничества в альманахах Некрасова Григорович находился под сильным и непосредственным воздействием Белинского. Разъясняя историческое значение деятельности Белинского, Чернышевский в «Очерках гоголевского периода» писал и о влиянии Белинского на Григоровича.

Рост сопротивления крестьян помещикам, оживление революционных настроений в русском обществе и активизация революционного движения в Европе во второй половине 40-х годов ставили перед литературой новые задачи. Белинского и его друзей уже не удовлетворяли в полной мере достижения обличительной литературы первой половины 40-х годов. Великий критик-демократ стремился сделать литературу активным проводником

- 600 -

социалистических идей. Литература, по мысли Белинского, должна обращаться к низшим сословиям, будить в них сознание и социальный протест. Поиски новых путей развития русской прогрессивной литературы, стремление приблизить литературу к народу — все это сказалось и на настроениях Григоровича. Он испытывал неудовлетворенность своим творчеством, остро чувствовал свою теоретическую и политическую отсталость. Осознанию им своей отсталости много способствовало сближение его в это время с социалистическим кружком Бекетовых, многие члены которого вскоре вошли в кружок Петрашевского. Григорович вспоминает, что общественные вопросы стали занимать его только в начале второй половины 40-х годов: «Многое, о чем не приходило мне в голову, стало теперь занимать меня... Успех моего умственного развития выразился уже тем, что моему самолюбию было больно за мою отсталость... литературными моими попытками и тем, что они печатались, нечем было гордиться; я вполне уже сознавал их незначительность и незрелость. Последнюю мою повесть „Соседка“, написанную в промежуток этого времени, я почти стыдился признать за свою. Я чувствовал, что дальше так идти нельзя...» (XII, 277).

Интересом к проблеме крестьянства и крепостного права, господствовавшим в кружках передовой революционно настроенной молодежи, следует объяснить решение Григоровича поехать в деревню.

Реальные факты жизни и быта крепостной деревни привели Григоровича к замыслу большой повести из жизни крестьян. В основу своей повести Григорович положил действительное событие, имевшее место в имении его матери. Григорович ставил перед собой нелегкую и новую в литературе 40-х годов задачу: создать реалистическую повесть, правдиво изображающую жизнь крепостной деревни, дать широкую картину крестьянского быта и показать психологию крестьянина, на которого падают все тяготы крепостничества.

Для того чтобы проникнуть в быт и в психологию крестьянина, Григорович стал «практически изучать» язык народа, беседовать с крестьянами, записывать особенности их речи. Народная речь и народная поэзия широко использовались им затем как средство правдивого показа жизни крестьянства. В повести «Деревня» рассказывалась простая, но полная драматизма история сироты Акулины, воспитанной в чужой семье на барском дворе и выданной по воле «доброго барина» замуж за парня из богатой семьи, не хотевшего жениться на сироте-бесприданнице. Акулина умирает, сломленная побоями мужа, непосильным трудом на барщине и жестоким обращением с нею родни мужа. Повесть заканчивается глубоко трагической сценой похорон Акулины и одинокого горя ее дочери — сиротки Дуни.

История, рассказанная Григоровичем, была не только вполне достоверна, но и крайне типична для крепостной деревни. Григорович метко вскрывал эгоизм помещиков, жестоко эксплуатирующих крестьян. Суровость семейных отношений в среде крестьянства писатель показал как типическое явление, теснейшим образом связанное с крепостным правом, произволом помещиков и управляющих. Нищета, бесправие, непосильный труд разрушают нормальные отношения в крестьянской семье, предопределяют жестокость нравов деревни, причем особенно страдают бедные крестьяне, зависящие не только от произвола помещиков, но и от воли богатеев-односельчан.

Григорович уделяет много места характеристике быта деревни в целом и изображению отдельных сторон крестьянского быта (неслучайно повесть носит обобщающее название «Деревня»). Писатель подробно останавливается

- 601 -

на условиях, в которых растут крестьянские дети, объясняет причину огромной детской смертности в деревнях. Специальное рассуждение, представляющее собой как бы отдельный очерк в повести, он посвящает характеристике ремесел — «промыслов» крестьян средней России. Автор показывает тяжелый труд крестьян, рисует картину крестьянской свадьбы, описывает деревенский трактир. Однако нельзя сказать, чтобы героиня повести и ее индивидуальная судьба играли в произведении Григоровича второстепенную служебную роль одного из фактов, характеризующих среду, как это бывало в ранних «физиологических очерках» Григоровича. История Акулины выражает главную мысль повести — мысль о том, что социальная несправедливость, неразумность общественных отношений трагически отражаются на судьбе отдельного человека. Общество калечит, терзает человека, делает его несчастным и преждевременно убивает его. Григорович подчеркивает типичность судьбы своей героини, намекая в конце повести на неизбежность такой же участи для дочери Акулины и предпосылая каждой главе эпиграфы — народные песни и поговорки, говорящие о тяжелой и бесправной доле женщины-крестьянки. Характерно, что в число этих эпиграфов Григорович включил народную поговорку о бесправности крепостных крестьян вообще: «Господин что плотник, — что захочет, то и вырубит» (I, 108).

Сделав крестьянку героиней повести, Григорович, однако, не смог показать в полной мере ее органические связи со средой. Акулина оказалась чуждой крестьянской среде, экзальтированной поэтической натурой, тонкой и недоступной пониманию окружающих. Эта нетипичность характера центральной героини была наиболее уязвимой чертой повести.

Большим достижением Григоровича в этом первом его крупном произведении явился язык повести, пронизанный элементами народной речи и обогащенный фольклорной образностью. Удачей писателя были и художественные описания русской природы.

Описания природы в этой повести были средством, при помощи которого автор раскрывал переживания героини и характеризовал условия быта и труда крестьян.

Повесть «Деревня» знаменовала собою начало нового этапа в творчестве Григоровича и была значительным явлением в литературе критического реализма 40-х годов.

Новым в повести Григоровича было прежде всего самое обращение к жизни крестьянства. Реалистическая литература начала 40-х годов изучала главным образом жизнь городской бедноты или быт высших сословий.

Свежесть и необычность «Деревни» была замечена сразу, как только она появилась в печати.1 Белинский особенно подчеркивал ее связь с реалистическими «физиологическими очерками». У Григоровича, писал Белинский, «есть замечательный талант для тех очерков общественного быта, которые теперь получили в литературе название физиологических... что касается собственно до очерков крестьянского быта, это блестящая сторона произведений г. Григоровича. Он обнаружил тут много наблюдательности и знания дела, и умел выказать то и другое в образах простых, истинных, верных, с замечательным талантом. Его „Деревня“ — одно из лучших беллетристических произведений прошлого года» (X, 421).

Белинский отметил также и слабые стороны повести Григоровича. Он указал, что писателя постигла неудача при попытке «заглянуть во внутренний мир героини его повести, и вообще, из его Акулины вышло лицо

- 602 -

довольно бесцветное и неопределенное, именно потому, что он старался сделать из нее особенно интересное лицо» (X, 421).

Основной недостаток повести Григоровича Белинский видел в том, что Акулина представлена не как рядовая крестьянка и оторвана от своей социальной среды. Однако при всех недостатках повести Белинский отмечал огромное значение предпринятой здесь Григоровичем попытки раскрыть переживания крестьянки и показать темные стороны деревенского быта. Белинский встал на защиту «Деревни» против нападений славянофильской критики.

В среде славянофилов, основывавших свои теории на идеализации патриархальных устоев крестьянской семьи, «Деревня» вызвала возмущение. Повесть Григоровича рассеивала «дым ладана»,1 которым окружили славянофилы крестьянство и который подчас мешал передовой интеллигенции разглядеть истинные черты народа, его жизни и характера.

В сентябрьской книжке «Москвитянина» за 1847 год один из виднейших идеологов славянофильства Ю. Самарин выступил под псевдонимом М...З...К. со статьей «О мнениях „Современника“ исторических и литературных». В этой статье Самарин обрушился на произведения писателей, группировавшихся вокруг «Современника», в том числе и на «Деревню» Григоровича, хотя эта повесть была напечатана в «Отечественных записках». Особенное неудовольствие Самарина вызывало то, что писатели-реалисты показывали общество, раздираемое острыми внутренними противоречиями, рисовали классовую борьбу в русском обществе.

Славянофилы считали, что классовой борьбы в России нет и быть не может. Исходя из такого убеждения, Самарин усматривал основной порок повести Григоровича в том, что «в ней собрано и ярко выставлено все, что можно было найти в нравах крестьян грубого, оскорбительного и жестокого. Но поражают не частности, а глубокая бесчувственность и совершенное отсутствие нравственного смысла в целом быту».2 Самарина волнуют не реальные условия существования крестьян («частности»), а «общий смысл быта» — метафизическая категория, которую славянофилы привносили в действительность, требуя, чтобы оценка действительности и изображение ее в литературе производились сквозь призму этой «чистой идеи». Белинский сразу же уловил эту тенденцию Самарина и отвечал ему: «Вы сами сказали, что в первой повести он <Григорович> выставил все грубое, оскорбительное и жестокое, что можно было найти в нравах крестьян. Если это можно было найти, значит, это не выдумано, а взято из действительности, значит это истина, а не клевета... Какое вы имеете право требовать от автора, чтобы он замечал и изображал не ту сторону действительности, которая сама мечется ему в глаза, которую он узнал, изучил, а ту, которая вас занимает?» (XI, 29).

Спор между Белинским и Самариным имел политическое значение. Самарин пытался опорочить самый метод типизации реалистической литературы 40-х годов. Он выступал против изображения типических характеров рядовых людей, отстаивая романтический принцип «резко отмеченных личностей», «личных характеров» (выражения Самарина), толкая тем самым литературу на путь идеализации действительности. Он обрушивался на писателей, которые подчеркивали сущность явлений яркими образами и сознательно заостренным изображением отрицательных сторон современной социальной действительности.

- 603 -

Белинский отстаивал реалистическое искусство, изображающее жизнь общества в ее типичных чертах, и выступал против попыток славянофилов идеализировать действительность. Доказывая правдивость картины деревенской жизни в повести Григоровича, Белинский ссылается на статистические данные о смертности деревенских жителей, подтверждающие правильность общей обличительной тенденции Григоровича.

Самарин обвинял Григоровича в отсутствии любви к народу. Он утверждал, что картины страшного деревенского быта могут оттолкнуть от филантропической деятельности «образованных людей» — разумеется помещиков, у которых могло бы явиться намерение сблизиться с народом. Он настойчиво проводил мысль о необходимости «нравственного сближения» дворянской интеллигенции с крестьянами. В результате такого «сближения», по мнению славянофилов, Россия должна была вернуться к исконным патриархальным формам жизни.

Белинский, напротив, видел проявление истинной любви к народу в участии писателя в борьбе за реальное освобождение крестьянства от крепостной зависимости. Повесть Григоровича, наглядно показывавшая, что никакое «нравственное сближение», филантропия и благотворительность помещиков не могут помочь крестьянам, объективно подводила к мысли о необходимости уничтожения крепостного права.

Гуманистическая защита крестьянства и беспощадное обличение крепостнических порядков, начатые Григоровичем в «Деревне», были продолжены им в повести «Антон-Горемыка», написанной в 1847 году и напечатанной в XI книжке «Современника» за 1847 год.

Сюжетом этого произведения явилась история крепостного крестьянина, разоренного и доведенного до гибели управляющим барина — Никитой Федоровичем. Повесть эта, так же как и «Деревня», дает яркую и широкую картину жизни крепостной деревни. В центре внимания автора снова крепостной крестьянин.

Однако духовный склад и нравственный облик главного героя в «Антоне-Горемыке» уже лишен тех черт идеализации и романтической экзальтации, какие были характерны для героини повести «Деревня». Антон — рядовой мужик. Он темен, забит и бесправен. Проходя мимо пустого господского дома, Антон снимает в холодный день шапку и не надевает ее, пока не минует все хозяйственные постройки помещика.

Вместе с тем писатель показывает, что насилия и нечеловеческая эксплуатация могут довести до протеста даже такого забитого крепостного крестьянина, как Антон. Когда эксплуатация управляющего становится совершенно непереносимой, он пишет по поручению крестьян жалобу помещику на управляющего. Убедившись, что помещик действует заодно с управляющим и что у него искать защиты бесполезно, доведенный до отчаяния безвыходностью своего положения, бедностью и новым горем — пропажей лошади, Антон ночью приходит к управляющему с не до конца ему самому ясным намерением потребовать от своего имени и от имени остальных крестьян отчет у Никиты Федоровича в беззаконных действиях. Патетическому образу замученного и затравленного крестьянина Григорович противопоставляет сатирически нарисованную фигуру управляющего. Подобно барину, разоряющему крестьян ради своей прихоти, спекулирующему хлебом во время неурожаев и голода, Никита Федорович основывает свое обогащение на самой хищнической эксплуатации крестьян, диком произволе и грабеже. Никиту Федоровича Белинский охарактеризовал как «подлого холопа, с детства привыкшего подобострастно служить чужим страстям и прихотям, женатого на отставной любовнице родителя своего барина. И ему-то, не

- 604 -

знакомому ни с каким человеческим чувством, поручена судьба и участь всех Антонов...» (XI, 93).

Никита Федорович не изображается Григоровичем как человек исключительный или выдающийся своей жестокостью. Григорович показывает, что поведение Никиты Федоровича типично и является прямым и естественным следствием крепостнических отношений, произвола помещиков и бесправия крестьян.

Проводя своего героя через ряд мытарств, Григорович наглядно показывает, что закон всегда на стороне помещика и управляющего. Крестьянин же фактически стоит вне закона. Его грабят и унижают помещики и управляющие, кулаки и кабатчики, барышники и чиновники.

Повесть Григоровича приводила к выводу, что единственным: средством спасения крестьянства от физического вымирания и полного обнищания является немедленное уничтожение крепостного права и всех институтов, связанных с ним. Повесть закономерно оканчивалась крестьянским восстанием.

Цензура запретила печатание «Антона-Горемыки», и только ходатайство Никитенки — официального редактора «Современника», на свой риск изменившего конец повести, спасло ее от цензурного запрета. Никитенко исключил эпизод крестьянского восстания и уничтожил сцену расправы с Никитой Федоровичем. После его «исправлений» повесть заканчивалась тем, что закованного в кандалы Антона отправляют в острог, впереди его ждет Сибирь.

Однако даже и такое искажение конца повести не могло изменить ее идейного смысла.

Поставленная в связь со всем повествованием сцена присоединения Антона к разбойникам наводила на мысль о закономерности появления разбойничьих шаек из среды разоренных и доведенных до отчаяния крестьян; трагическая судьба Антона, попадающего в острог, лишний раз подчеркивала мысль о полной бесправности крестьян в крепостническом государстве.

Повесть Григоровича произвела огромное впечатление на читателей в период резкого усиления крестьянского движения и роста общественного протеста против крепостного права. Она вызывала горячую ненависть к крепостничеству, будила революционную активность передовых сил общества.

Герцен следующим образом описывал свое впечатление от этой повести: «Когда я покидал Россию, я был мало знаком с произведениями Григоровича. Он был тогда одним из молодых авторов, только только начинавших писать. В Неаполе в 1848 году, я впервые прочел „Антона-Горемыку“, простую историю крестьянина, которого преследует бурмистр за то, что он под диктовку других крестьян написал помещику прошение, направленное против этого бурмистра. Это „memento patriam“1 было особенно тяжело в переживаемую Италией революционную пору, под сладким, ласкающим воздухом Средиземного моря. Я чувствовал угрызения совести; мне было стыдно находиться там, где я находился. Крепостной мужик, прежде времени изможденный, бедный, добрый, кроткий, невиновный и, все же, бредущий с цепями на ногах в Сибирь, неотступно преследовал меня...».2

В письмах к Боткину Белинский сообщал об огромном впечатлении, которое произвела на него повесть Григоровича: «Вероятно, ты уже получил

- 605 -

XI № „Современника“. Там повесть Григоровича, которая измучила меня; читая ее, я все думал, что присутствую при экзекуциях. Страшно!.. Цензура чуть ее не прихлопнула; конец переделан — выкинута сцена разбоя, в которой Антон участвует».1 В другом письме к Боткину Белинский добавлял: «Ни одна русская повесть не производила на меня такого страшного, гнетущего, мучительного, удушающего впечатления: читая ее, мне казалось, что я в конюшне, где благонамеренный помещик порет и истязует целую вотчину — законное наследие его благородных предков».2

Белинский высоко ценил художественные достоинства и реалистическую правдивость повести, яркие картины быта деревни, мастерски нарисованные Григоровичем: «...в „Антоне“ я не заметил длиннот, или, лучше сказать, упивался длиннотами, как амброзиею богов... Боже мой! какое изучение русского простонародья в подробных до мелочности описаниях ярмарки!».3

Белинский указывал, что в «Антоне-Горемыке» Григорович удачно применяет художественный метод и осуществляет замыслы, впервые возникшие в его «Деревне». «Г. Григорович, — писал Белинский, — посвятил свой талант исключительно изображению жизни низших классов народа... Он... постоянно держится на почве хорошо известной и изученной им действительности; но его два последние опыта „Деревня“... и в особенности „Антон-Горемыка“... идут гораздо дальше физиологических очерков. „Антон-Горемыка“ — больше, чем повесть: это роман, в котором все верно основной идее, все относится к ней, завязка и развязка свободно выходят из самой сущности дела. Несмотря на то, что внешняя сторона рассказа вся вертится на пропаже мужицкой лошаденки; несмотря на то, что Антон — мужик простой, вовсе не из бойких и хитрых, он лицо трагическое, в полном значении этого слова. Эта повесть трогательная, по прочтении которой в голову невольно теснятся мысли грустные и важные. Желаем от всей души, чтобы г. Григорович продолжал идти по этой дороге, на которой от его таланта можно ожидать так много» (XI, 138—139). В «Антоне-Горемыке» Белинский не находит недостатков, которые он видел в «Деревне». Центральный герой повести — действительно трагический герой, однако он типичный представитель крестьянства, в натуре его нет ничего необыкновенного и выделяющего его из среды. Григоровичу удалось проникнуть во внутренний мир крестьянина, и гуманизм его обретает огромную действенность потому, что он направлен на реального «нехитрого» крепостного мужика. Писатель вполне овладел новой формой реалистической повести из крестьянского быта. Сюжет его повести зиждется на реальных фактах и условиях существования крестьян, и в то же время повесть не сбивается на «физиологический» очерк.

Белинский подметил и совершенно новую черту в стиле «Антона-Горемыки». Повесть порой начинает по широте охвата действительности и по глубине поставленных в ней вопросов приближаться к роману. Великий критик предвидел, таким образом, дальнейшее развитие творчества Григоровича от повести к роману из народной жизни. В своей борьбе с эстетами Белинский опирался, наряду с другими лучшими произведениями реалистической литературы того времени (рассказы из «Записок охотника» Тургенева, произведения Герцена, Некрасова и др.), и на «Антона-Горемыку» Григоровича. Он указывал, что произведения писателей реалистического

- 606 -

направления защищают интересы угнетенного народа, поэтому они ненавистны эстетам, скрывающим под маской свободы от политической борьбы свою приверженность интересам и вкусам эксплуататоров. Эстетствующая критика смотрит на литературу глазами барина — «любителя чтения». Естественно, что такой «ценитель прекрасного» может отнестись к повести, вроде «Антона-Горемыки», только отрицательно. Острый показ социальных противоречий в повести Григоровича дал возможность Белинскому иносказательно выразить мысль о классовом характере литературной борьбы.

На повестях Григоровича, и прежде всего повести «Антон-Горемыка», воспитывались многие будущие защитники народа — революционные демократы и писатели, посвятившие свое творчество реалистическому изображению народа.

Салтыков-Щедрин вспоминал позже о том, как глубоко взволновали его повести Григоровича: «Я помню „Деревню“, помню „Антона-Горемыку“, помню так живо, как будто всё это совершилось вчера. Это был первый благотворный весенний дождь, первые хорошие, человеческие слезы, и с легкой руки Григоровича мысль о том, что существует мужик-человек, прочно залегла и в русской литературе, и в русском обществе».1

Лев Толстой, писавший Григоровичу по случаю пятидесятилетия, упоминал о том огромном влиянии, которое оказала повесть «Антон-Горемыка» на него, читавшего это произведение в свои юношеские годы.

Григорович становится постоянным сотрудником «Современника». Вслед за «Антоном-Горемыкой» он напечатал в «Современнике» рассказ «Бобыль».2 В нем он изобразил гибель больного старика-бобыля, разоренного крестьянина, которого в бурную ночь выгоняет в поле барыня-филантропка, боящаяся, что в случае смерти больного ей придется объясняться с полицией. Узнав поутру о том, что крестьянин умер и что труп его найден в поле, барыня убеждается, что «поступила правильно». Григорович с большой симпатией рисует образ старика-бобыля, добродушие, скромность и искренность которого особенно ярко выступают при столкновении с лицемерием и бессердечием «сердобольной» барыни.

В том же 1848 году Григорович поместил в «Современнике» повесть «Капельмейстер Сусликов». В этой повести писатель касается новой для него темы — судьбы талантливого человека из народа в условиях крепостного права. Григорович показывает, что наделенный дарованием крепостной только случайно может получить образование; он рисует историю мытарств талантливого крепостного крестьянина Сусликова, его рабскую зависимость от помещиков-меценатов и капельмейстеров, заставляющих талантливого музыканта всю жизнь скрывать свое авторство и присваивающих себе его произведения. Подневольная жизнь, ее бесперспективность, материальная зависимость и бесправность постепенно вырабатывают в Сусликове «смирение», «покорность». Окончательно забитый, он подпадает под власть своей квартирной хозяйки, польстившейся на его жалованье, женится на ней и, отчаявшись выбиться в люди, начинает пить. «Признание» Сусликова, приглашение его в столичный оркестр благодаря знатоку музыки, услышавшему случайно в провинции исполнение произведений Сусликова и поразившемуся его одаренности, оказывается бесполезным. Загнанный и измученный, Сусликов умирает в дороге.

- 607 -

К повести «Капельмейстер Сусликов» примыкает большая повесть Григоровича «Неудавшаяся жизнь» («Отечественные записки», 1850). Здесь писатель также ставит перед собой цель показать закономерность гибели талантов в современном ему обществе. Герой этой повести — молодой чрезвычайно одаренный художник Андреев — вследствие бедности вынужден бросить Академию художеств, вернуться в провинцию и поступить на службу мелким чиновником.

Используя свои впечатления и наблюдения, накопленные в пору пребывания в Академии художеств, Григорович включает в повесть ряд очерков повседневного быта художников. Он полемизирует с получившим широкое распространение в вульгарно-романтической беллетристике представлением о художнике как о вдохновенном безумце, совершенно чуждом окружающему его материальному миру. Художник так же зависит от материальных условий, как и любой другой человек. В повести показано, что цвет русского искусства, лучшие художники в огромном большинстве своем — выходцы из беднейших слоев общества. Устами одного из героев автор повести дает «легкий физиологический очерк» богатых «аматеров», которые бросились в искусство, привлеченные примером славы Брюллова, но не способны ни на какой труд и рассматривают занятие живописью лишь как средство убить время и порисоваться своим «талантом» и «тонким вкусом». Эти «незаконные дети муз» «заражены мыслию, что художник должен непременно отличаться чем-нибудь оригинальным» (II, 206), и все свои усилия они направляют на то, чтобы приобрести «художественную внешность». В то время, когда эти молодые богачи занимают места в Академии, молодежь с истинным призванием погибает, не находя путей в искусство. Герой повести Андреев заявляет: «И, право, бог знает как горько делается на душе... когда подумаешь, что̀ могло бы ожидать меня при других обстоятельствах... Как ни говори, судьба моя, судьба всей моей жизни разрешилась оттого, что не было каких-нибудь пятисот рублей или тысячи, одной тысячи? Но кто поверит, да и кому какая нужда до несчастий, в какие ввергает нашего брата недостаток. Несчастие, совершающееся в тиши, между четырьмя стенами, несчастие, прикрытое жиденьким, но чистым пальто, в шляпе без видимого разрушения, — никого не трогает...» (II, 258).

В конце этой повести, однако, прозвучала нотка новая и несколько неожиданная для автора «Антона-Горемыки» и «Бобыля», разоблачившего в прежних своих произведениях благотворительность и филантропию помещиков и аристократов. Устами героя повести, Борисова, Григорович выражал уверенность в том, что организация благотворительного Общества поощрения художников гарантирует в дальнейшем благополучие художников: «Да, Петровский, — восклицает Борисов, — теперь уже, вероятно, никого из нас не постигнет жалкая участь нашего бедного Андреева!..» (II, 259).

Эта неожиданная концовка, явно противоречившая всей концепции повести в целом и значительно снижавшая ее социально-общественное значение, несомненно отражала сдвиги, происходившие в сознании писателя, начавшуюся эволюцию его от демократических настроений в сторону либерализма.

Политическая ограниченность Григоровича, непоследовательность его демократических тенденций, либеральные иллюзии, которые были ему свойственны, привели к тому, что в сложной политической обстановке конца 40 — начала 50-х годов писатель не оказался в числе передовых представителей русской литературы, сознательно хранивших и мужественно отстаивавших великие заветы Белинского.

- 608 -

После революции 1848 года в Европе правительство Николая I, обеспокоенное ростом крестьянских восстаний и развитием революционных настроений в обществе, предприняло развернутое наступление на все передовые силы, боровшиеся за освобождение крепостного крестьянства. Одной из форм борьбы с революционными настроениями было создание особого комитета под председательством генерал-адъютанта Меншикова для рассмотрения вопроса о современном состоянии журналов и проверки действий цензуры.

Граф Строганов, делавший специально о «Современнике» доклад на заседании комитета 29 марта 1848 года, заявил, что вся деятельность «Современника» проникнута «опасными» тенденциями. Наиболее «опасными» произведениями из напечатанных в «Современнике» Строганову представлялись: «Взгляд на русскую литературу 1847 года» Белинского, статья Герцена «Об историческом развитии чести» и «Антон-Горемыка» и «Бобыль» Григоровича.

Политическая обстановка, складывавшаяся в стране, не замедлила сказаться и на позиции либеральных сотрудников «Современника». Либералы испугались не столько правительственного террора, сколько самого призрака крестьянской революции, который встал перед ними после революции 1848 года, в период роста крестьянских волнений в России. Идя на сделку с правительством, они подвергали «пересмотру» всю демократически настроенную литературу и критику 40-х годов, подвергли ревизии и наследие Белинского, самое имя которого становилось запретным.

В № 1 «Современника» за 1849 год вместо исполненных революционного пафоса годовых обзоров Белинского появилась статья П. В. Анненкова «Заметки о русской литературе прошлого года». Анненков делал попытку ревизовать основные критические оценки Белинского. Не называя цензурно-запретной фамилии покойного критика, он давал, однако, понять, что Белинский сильно преувеличивал значение некоторых произведений реалистического направления.

Анненков сознательно затушевывал политическое значение произведений Герцена, Тургенева, Григоровича и искажал их смысл. Так, например, в повести Григоровича «Бобыль» он усматривал образ доброй барыни.

Политическая и литературная обстановка конца 40 — начала 50-х годов сказалась и на творчестве Григоровича. Он не пошел на открытое и принципиальное ренегатство, как целый ряд либеральных писателей и критиков. Однако его произведения конца 40-х (с 1849 года) и начала 50-х годов в значительной мере утрачивают свою политическую остроту и глубину показа социальных противоречий. Появляются черты, свидетельствующие о начавшемся отходе его от обличительного реализма.

Это сказалось уже в повести «Четыре времени года», напечатанной в № 12 «Современника» за 1849 год.

Григорович рисовал и здесь нужду и бесправие крестьян. Повести предпослан выразительный эпиграф из народной песни:

Ох, весною да беспольице,
Летом тяжкие работушки,
Осенью да бездорожьице,
Зимой — зимушка студеная.

Эта краткая характеристика трудового года крестьянина, составленная самим народом, дает понять читателю уже в начале повести, что тяжелые материальные и социальные условия жизни держат крестьянина в постоянной

- 609 -

кабале. Григорович показывает, как тяжело работая целый год, крестьяне пребывают в беспрестанном страхе разорения, которое неминуемо наступит, если погода не будет благоприятствовать. Крестьянам отведена самая плохая земля: «...на нашу землицу не угодишь: песок да глина...» (I, 317), — говорит герой повести. Только при самой благоприятной погоде она дает урожай.

Изображая быт деревни середины века, Григорович заметил новое явление деревенской жизни — эксплуататора кулака-предпринимателя. В повести дан яркий образ такого кулака. «Никанор Иваныч играл сильную роль между мужиками того уезда; хотя он был такой же сермяжник, как и они, однако ж, он держал их всех в своих руках... Никанор Иваныч знал, следовательно, более или менее обстоятельства каждого мужика и, разумеется, кто себе враг, пользовался частенько этим знанием» (I, 334, 335).

Григорович показывает, что люди, подобные Никанору Ивановичу, не являются редкостью в деревне. Они объединяются в целое сословие: «...он во многом походил на купца... водился охотнее с уездною знатью, мельниками, купцами и дворовыми людьми; с мужиками же кумился не иначе, как с богатыми...» (I, 335).

Наряду со «счастливой, патриархальной» семьей, стоящей в центре повести, Григорович создает образ Дарьи — молодой женщины, сломленной побоями мужа и непосильным трудом, во многом повторяющей образ Акулины из «Деревни».

Однако от крестьянских повестей Григоровича 40-х годов «Четыре времени года» резко отличаются тем, что вопрос о крепостном праве и о взаимоотношениях крестьян и помещиков остается вне поля зрения автора. Намеченные в повести проблемы бедности крестьян, безземелья, зависимости крестьян от кулака не получают в ней достаточного развития. Повесть кончается тем, что благодаря на редкость благоприятной погоде крестьяне снимают обильный урожай. Любовная коллизия легко устраняется продажей коровы и уплатой выкупа отцу невесты. В обрисовке героев появляются черты сентиментальности, особенно это заметно в изображении любви крестьян. Появляется в повести Григоровича и новое лицо — испорченная фабричной жизнью солдатка, которая «мутит» народ и занимается «недобрыми» делами.

В 1853 году молодой Н. А. Добролюбов начал работать над критической статьей об этой повести Григоровича. Сохранился черновик разбора повести: «Редко случается мне испытывать при чтении книг такое удовольствие, — писал Добролюбов, — какое доставляют мне повести Григоровича из сельского быта. Особенная теплота души и уменье затронуть за живое любопытство читателя самыми, повидимому, ничтожными сиенами, составляют, по моему мнению, главные достоинства г. Григоровича».1 Как наиболее сильные стороны повести Григоровича Добролюбов выделяет «картины сельской природы во все времена года и описания крестьянских работ».2 Очень хорош, по мнению Добролюбова, в повести образ «бедной Дарьи». Критик отмечает далее надуманность образа Домны, которая в изображении Григоровича «ни старинная злая волшебница, ни новая сплетница».3 Добролюбов указывает на недостатки языка повести: «...разговоры Петруши с Парашей, равно как и причитанья Дарьи — сочинение

- 610 -

автора; несколько простонародных слов не изменяют целого склада речи, который совсем не походит в этих местах на простую мужицкую речь».1

Характерно, что Чернышевский в своей иронической пародии на крестьянские рассказы Григоровича высмеял то же место из повести «Четыре времени года», которое привел Добролюбов в качестве примера искажения народной речи в этой повести.

В рассказах и повестях начала 50-х годов либеральные стороны мировоззрения Григоровича выступают еще более резко. В рассказах «Мать и дочь» (1850) и «Смедовская долина» (1852) Григорович объявляет главным злом народной жизни растлевающее влияние фабрик на нравственность крестьян. В повести «Пахарь» Григорович противопоставляет особенности «характера» крестьянина «характеру» городского жителя. Крестьянин отличается от городского жителя, по мнению Григоровича, своим смирением, кротостью, верой в небесное провидение. Постоянное общение крестьянина с землею, его зависимость от стихийных сил природы внушают ему сознание своего ничтожества, бессилия перед волей божьей. Самые беды, которые приходится терпеть крестьянину, такого порядка, что крестьянину «не на кого роптать» и «некого обвинять»: «И, в самом деле, на кого здесь пенять? На дождик ли, который не вовремя упал на вашу ниву? на запоздалую ли весну и холодные утренники, которые задерживают рост травы и озимей... Никто в этом не виновен. Горе „не от человека“. „Так знать, богу угодно!“ „Его на то святая воля!..“ — скажет нам здесь простолюдин» (VII, 228).

Григорович не говорит о главном и основном горе крестьянства — крепостном праве, умалчивает и о бесправии крестьян, об эксплуатации со стороны помещиков и кулаков, о безземелье, обо всем том, что несравненно страшнее плохой погоды, и о чем он сам так ярко рассказывал в своих произведениях 40-х годов. Все эти беды — «от человека», и они вызывали в крестьянской среде не только «грешный ропот», но и сопротивление, доходившее до восстаний.

Редактор «Отечественных записок», Краевский, очевидно, учитывая идейную эволюцию Григоровича, делал неоднократные попытки «переманить» его в свой журнал. Краевский обращался с письмами к Григоровичу, уговаривая его отойти от деревенской тематики, «бросить Антонов-Горемык», перестать изображать «зипуны» и обратиться к жизни «общества».2

В 1852 году Григорович напечатал в «Отечественных записках» (№№ 1—7) большой роман «Проселочные дороги» о жизни поместного дворянства.

Однако, обратившись в этом романе к жизни «общества», Григорович не стал певцом дворянства. В «Проселочных дорогах» он оказался ближе к традициям критического реализма и к своему творчеству 40-х годов, чем в крестьянских рассказах начала 50-х годов.

Изображая поместное дворянство, Григорович показал его паразитизм, корыстолюбие, черствость, тунеядство. Центральный герой романа — одержимый мелким честолюбием помещик — Аристарх Федорович Балахнов. Он идет на мелкие подлости, интриги и подкупы ради того, чтобы быть выбранным в предводители дворянства. Рисуя целый ряд образов типичных представителей дворянского общества, Григорович показывает, что человеческие чувства искажены в этой среде, что благообразная внешность

- 611 -

прикрывает здесь низкие страсти: алчность, карьеризм, тщеславие, эгоизм и пр. Порфирий Павлович Васильков, галантный и сентиментальный кавалер, без конца надоедающий всем излияниями о своей любви к молодой жене, при первом удобном случае покидает жену, заводит роман с другой помещицей и не только не приезжает на зов умирающей жены, но даже не присутствует на ее похоронах. Григорович показывает моральное разложение и материальное оскудение старых дворянских родов и рисует неприглядное лицо «новых помещиков» из буржуазии. В романе выведен молодой помещик Бобохов — разбогатевший купчик, приобревший землю и крепостных. Бобохов груб и жесток со слугами и простыми людьми, но подхалимствует перед богатыми и родовитыми дворянами.

Положительными героями в «Проселочных дорогах» являются «беспоместный» дворянин Карачаев, его слуга Иван, жизнерадостная крепостная горничная Глафира, талантливый живописец — крестьянин Калина.

Оторванный своим материальным положением от непосредственной крепостнической «практики», постоянно нуждающийся в средствах и чуждый дворянского тщеславия, бедный дворянин Карачаев оказывается единственным из множества показанных Григоровичем помещиков, который сохранил человеческие чувства, ясный взгляд на жизнь, уважение к людям «низших сословий». Симпатия автора к представителям народа ярко выразилась в романе. Однако в отличие от героев крестьянских повестей Григоровича 40-х годов образы крестьян, слуг и дворовых являются в романе второстепенными и обрисованы в своем большинстве бледно.

Большое литературное значение романа Григоровича состояло в том, что он противостоял чрезвычайно оживившейся в годы «безвременья» дворянской беллетристике — произведениям Евгении Тур, Авдеева и др. Воскрешая реакционно-романтические художественные традиции, эти писатели посвящали свои произведения апологетике, воспеванию дворянства, «изящного» салонного быта и «идиллической» жизни в дворянских поместьях. Роман Григоровича разоблачал «сов», «коршунов» и «сорок»,1 изображенных голубками в романах Тур и в повестях Авдеева.

С первых же страниц романа Григорович не скрывает своей враждебности дворянской «аристократической» литературе. Говоря о жанре своего романа, Григорович неоднократно подчеркивает, что его произведение противостоит «светской» повести: «Есть... повести, — писал он, — в которых преобладает так называемый анализ, повести, имеющие целью знакомить большею частью с блестящим кругом, которые можно назвать... повестями пусто-прозрачно-психологического содержания. Их писать очень легко, особенно в последнее время... Действие происходит в будуаре, или на балконе каменноостровской дачи... Подле открытого окна сидит героиня — графиня или княгиня... Дверь отворяется: является молодой человек задумчивого вида. Он лев с головы до пяток (то-есть он посещает балет, итальянскую оперу, носит штиблеты и обедает у Дюссо). Горький опыт паркетной жизни поселил в нем разочарование: он холоден, спокоен; но много еще огня таится под его новомодным жилетом...» (III, 128—129).

Таким образом, в этом романе Григорович являлся союзником Чернышевского в деле разоблачения дворянской салонной литературы.

Печатание «Проселочных дорог» было приостановлено цензурой и только после долгих хлопот вновь разрешено с тем, однако, чтобы Григорович оговорился в романе, что изображаемые им лица являются неправдоподобными

- 612 -

карикатурами на действительных помещиков. Григорович вставил требуемую страницу. Он заявил, что роман его является вогнутым зеркалом, в котором собрано все уродливое, что еще встречается в тех слоях дворянского общества, которые «удаляются от просвещения». Григорович объяснял, почему помещиков он изобразил сатирически, а крестьян сочувственно: «Вот на этот счет наши убеждения: человек бедный, не имевший средств образовать себя и, следовательно, невиновный в том, что является иной раз карикатурным посреди своего же общества, возбуждает только глубокое сострадание; если такой человек, несмотря на свою грубую оболочку, добр и честен, чувство сострадания заменяется мгновенно уважением и сочувствием, и тогда вы уже, конечно, не станете над ним смеяться. Совсем другое, по-нашему, должен возбуждать человек, добровольно коснеющий в невежестве...» (III, 129—130).

Чернышевский считал подобные рассуждения типичными для Григоровича 50-х годов, как, впрочем, и для ряда других либеральных писателей. В своей позднейшей статье «Не начало ли перемены?» (1861) Чернышевский указывал, что дворянские писатели, в их числе и Григорович, говоря о народе, подчеркивают его кротость и забитость. Такое изображение народа, по мнению Чернышевского, вытекает из убеждения: «Сам для себя он ничего не может сделать, будем же склонять других в его пользу».1

Слабые стороны творчества Григоровича 50-х годов сказались в романе также и в том, что Григорович обошел вопрос о взаимоотношениях помещиков и крестьян. Показывая тунеядство, расточительность и бесхозяйственность помещиков, он не показал вместе с тем, как сказываются «затеи» помещика на положении крестьян. Это значительно снижало обличительную силу романа.

Следующим крупным произведением Григоровича, напечатанным вскоре после «Проселочных дорог», явился роман «Рыбаки» (1853). Писатель дал здесь широкую этнографическую и бытовую картину жизни крестьян. Он изобразил труд и домашний быт рыбаков, их семейные отношения, их обычаи, их деловые отношения с работниками и крестьянами «из села».

С теплотой и симпатией рисует Григорович патриархальную семью рыбаков Савиновых и в конце романа драматически изображает ее распадение. Огромную роль в разорении и распаде крестьянской семьи играет, по мнению Григоровича, влияние фабрик. Вред фабрик Григорович усматривает в «растлевающем влиянии» фабричного труда и быта, расшатывающих вековые устои патриархальной крестьянской семьи, казавшейся писателю основой всех основ в деревне:

«Первое впечатление при въезде в пахотную деревню... не совсем выгодно: тут не увидите вы ситцевых рубашек, самоваров, синих кафтанов, не увидите гармоний и смазных сапог; но все это, в сущности, одна только пустая внешность, которая может обмануть поверхностный, далеко не наблюдательный глаз... Тут только найдете вы ту простую, бесхитростную жизнь, тот истинно здравый житейский смысл, который заключается в безусловной покорности и полном примирении с скромной долей, определенной Провидением; тут видна домашняя, семейная жизнь, которая для всякого человека — и тем более для простолюдина — служит залогом истинного счастия. В фабричных деревнях почти нет семейной жизни...» (V, 293).

Представителем патриархальной семейственности в романе Григоровича является Глеб Савинов — глава семьи. Эпическая фигура рыбака,

- 613 -

любящего свой труд, хозяйственного, сильного и смелого, но упрямого и сурового с домашними и работниками, производила большое впечатление на многих читателей, в том числе и на Герцена. Григоровичу удалось сделать жизненным и запоминающимся этот образ, в котором он стремился воплотить типичные черты патриархального крестьянства. Глеб Савинов предан традициям своего трудового и небогатого быта и живет «по-старому».

Григорович показывает, что упорное нежелание Глеба отступать от порядка, заведенного отцом и дедом, его нежелание отделять сыновей, изменять места ловли рыбы неразумно на первый взгляд. Вместе с тем видно и то, что только этим консерватизмом, в сущности, и поддерживается единство семьи и ее относительное благосостояние. Григорович подробно останавливается на семейных отношениях Савиновых. Он показывает забитость тетки Анны, суровость и жестокость старших сыновей, Петра и Василия, их стремление выйти из-под опеки отца и жить отдельно, деспотизм Глеба и его эксплуататорское отношение к работникам и приемышу. Все это придает большую жизненность образам «Рыбаков».

Показывая разлагающее влияние фабрики на крестьян, Григорович снова коснулся вопроса, чрезвычайно важного для деревни того времени, вопроса о кулаке — новом эксплуататоре и разорителе крестьян. Типический образ кулака — трактирщика Герасима, «темного плута», держащего в безысходной кабале бедных крестьян, скупающего краденое и спаивающего народ, является одним из высших достижений реализма Григоровича в этом романе.

Вместе с тем в обрисовке ряда персонажей романа появляется новый для Григоровича принцип. Григорович делит своих героев на людей «хищного» и «кроткого» психологического типа. Развитие характера этих новых для Григоровича героев обусловливается не их социальной средой, не положением их в обществе, а самой их природой, врожденным психологическим складом их личности. Через весь роман проходят два центральных героя: это младший сын Глеба, Ваня, и приемыш Григорий. Григорий является разрушителем семьи, Ваня — ее хранителем. С первых страниц романа Григорович дает почувствовать, что характеру Вани свойственна «типичная» для патриархального крестьянства кротость, а Григорий — «хищник». Достойный преемник Глеба Савинова, воспитанный в традициях крепкой патриархальной семьи, Ваня является послушным сыном, трудолюбивым работником, почтительным другом старика-соседа и его дочери Дуни. Он отговаривает отца от намерения сдать в солдаты вместо него Григория, ссылаясь на то, что «воля божья», чтобы по очереди шел он, сын Савинова, а не сирота-воспитанник. Ваня уступает свою невесту Дуню Григорию, которого она любит. Возвратившись из солдатчины, Ваня содержит вдову Григория, ее ребенка и отца.

Григорий — «незаконный» сын «непутевого» горемыки Акима (крестьянин-горемыка представляется теперь Григоровичу почти обязательно «непутевым») и легкомысленной солдатки, попавший в семью Савинова уже озорным и злым мальчиком, с самого детства не обнаруживает ни к кому сердечной привязанности. Когда умирает Аким, Ваня плачет, жалея Акима, а Григорий, — огорчаясь, что Аким не успел ему дошить сапоги. Он не любит Глеба Савинова и не привязывается к его семье. Страсть Григория к Дуне, зверская и животная, доводит девушку до позора. Женившись на ней, Григорий делает ее несчастной и забитой женщиной. Эти «хищные» черты характера Григория автор постоянно подчеркивает, описывая и его наружность.

- 614 -

Сравнивая своих героев, Григорович писал: «Задумчивое, прекрасное лицо молодого рыбака сохраняло такое же спокойствие, когда он говорил с Гришкой, как когда оставался наедине. Черные быстрые взгляды приемыша говорили совсем другое, когда обращались на сына рыбака: они горели ненавистью, и чем спокойнее было лицо Вани, тем сильнее суживались губы Гришки, тем сильнее вздрагивали его тонкие, подвижные ноздри. Он сам не мог бы растолковать, за что так сильно ненавидел того, который, пользуясь всеми преимуществами любимого сына в семействе, был тем не менее всегда родным братом для приемыша и ни словом, ни делом, ни даже помыслом, не дал повода к злобному чувству» (V, 226).

Встретившись с фабричным парнем — Захаром, Григорий быстро сближается с ним. Захар в романе характеризуется как хищник с «ястребиными глазами», развратник, вор, пьяница и негодяй. Таким образом, Григорович как бы подводит читателя к мысли, что фабрика лишь способствует развитию хищных натур, разрушающих патриархальную семью.

Такая тенденция в обрисовке героев свидетельствовала об отходе писателя от реалистического изображения человека в его связях с социальной средой.

С 1855 года в «Современнике» основным критиком становится Чернышевский. Выступая против либерального ренегатства в литературе и отказа ряда писателей от обличительного реализма, Чернышевский берет на себя дело защиты великого наследия Белинского и традиций критического реализма 40-х годов. Критик-революционер стремился воздействовать и на крупнейших писателей-реалистов, группировавшихся вокруг «Современника», и на тех, кого он надеялся привлечь в этот журнал. Статьи Чернышевского должны были способствовать сближению лучших писателей с революционной демократией.

В этом плане и следует рассматривать пародию на крестьянские рассказы Григоровича в статье Чернышевского «Новые повести, рассказы для детей» («Современник», 1855, № 3). В повести, сочиненной якобы барчонком Боренькой, Чернышевский пародировал «Смедовскую долину» и главным образом повесть «Четыре времени года». Затронут был в этой пародии и П. В. Анненков, утверждавший в своей статье «По поводу романов и рассказов из простонародного быта», напечатанной в 1854 году в «Современнике», что крестьянский быт слишком прост и не может дать полноценного содержания для романа и повести.

«Взрослые господа» в пародии Чернышевского, прослушав боренькину повесть, целиком повторяют суждения Анненкова.

Пародия Чернышевского имела в виду произведения Григоровича, идеализировавшие деревенскую жизнь, и пыталась заставить писателя вернуться на позиции реализма, от которых он стал отходить после 1848 года.

Группа либеральных критиков, бывших сотрудниками «Современника», открыла поход против Чернышевского и начала систематическую его травлю, пытаясь втянуть в борьбу с Чернышевским возможно более широкий круг сотрудников журнала.

Летом 1855 года Дружинин, Тургенев и Григорович сочинили фарс, в котором в комическом свете представили самого Тургенева, Некрасова, Панаева и Чернышевского. Вскоре Григорович, очевидно вдохновленный Дружининым, переделал этот фарс в рассказ «Школа гостеприимства», в котором были даны пасквильные образы Чернышевского (Чернушкин), Некрасова (Бодасов) и Панаева (Таратаев). Дружинин напечатал «Школу гостеприимства» в «Библиотеке для чтения», надеясь таким образом вызвать обострение отношений между Григоровичем и редакцией «Современника»,

- 615 -

возможно даже разрыв писателя с этим журналом и переход его в «Библиотеку для чтения».

Расчет Дружинина, однако, не оправдался. Чернышевский разгадал его маневр и уговорил Некрасова дать о рассказе благоприятный отзыв. В «Заметках о журналах за сентябрь 1855 года» Некрасов мягко указал Григоровичу, что пасквиль не следует вводить в художественные произведения. Григорович был удивлен и обрадован таким оборотом дела. «Удивляюсь и радуюсь вместе с тем, что Вам не противна „Школа гостеприимства“, я даже просил Панаева не упоминать о ней, до того казалась мне она мерзкою, спросите у Дружинина, как я за нее пугался и как в ней сомневался», — писал он Некрасову.1

Григорович не порвал, а еще ближе сошелся с редакцией «Современника» и с 1856 года стал исключительно сотрудничать в этом журнале.

Влияние Чернышевского благотворно сказалось на творчестве писателя. В 1857 году Григорович помещает в «Современнике» (№ 3) «Очерки современных нравов» о жизни разных сословий Петербурга. Очерки эти продолжали и развивали традиции «физиологического очерка» 40-х годов.

После опубликования «Очерков гоголевского периода» Чернышевского проблема наследия 40-х годов оказывалась в центре внимания «Современника». В журнале печатаются художественные произведения, развивающие тему отношения к наследию 40-х годов («Рудин» Тургенева, «Саша» Некрасова), и другие произведения, в идейном, стилистическом и жанровом отношениях связанные с традициями обличительного реализма 40-х годов. Очерки Григоровича органически вошли в этот разряд публиковавшихся «Современником» произведений.

Влияние борьбы Чернышевского за сохранение принципов обличительного реализма сказалось и на новом рассказе Григоровича «В ожидании парома», в котором писатель иронически изображал презрение барина-крепостника к народу и пустую болтовню либеральных господ, на деле ни в чем не проявляющих своей симпатии к мужику («Современник», 1857, № 8).

В романе «Переселенцы», напечатанном в 1855—1856 году в «Отечественных записках»,2 Григорович снова обращается к изображению крепостных крестьян-хлебопашцев. В романе выведены два брата: разбойник и смиренный, однако смиренный на этот раз уже не утверждается в качестве идеала. Крестьяне дают ему прозвище Лапша и презирают за слабость и безволие. Жена его — Катерина, энергичная, волевая женщина, не смиряющаяся, а настойчиво борющаяся с невзгодами, несет на себе все тяготы существования и кормит своим трудом всю большую семью. Жизнь Лапши и его семьи особенно тяжела, так как брат Лапши — Филипп, беглый каторжник, тайно приходит к нему, запугивает бесправного и забитого крестьянина и все у него отбирает. До окончательного разорения и смерти Лапшу доводит переселение в другую губернию по прихоти прожектёра-помещика, который, не зная обстановки и ничего не понимая в хозяйстве, перегоняет семью Лапши на голое место, где нет ни жилья, ни средств к существованию. В романе снова остро ставится тема взаимных отношений крестьян и помещиков; решение ее, впрочем, снижается последними страницами романа, где Григорович рисует образ идеальных помещиков, вникающих в хозяйство и учитывающих интересы крестьян, — образ надуманный

- 616 -

и неубедительный. Роман широко охватывал жизнь русской деревни и провинции. В нем давались яркие и запоминающиеся образы представителей разных сословий, начиная от бездомных нищих и разоренных крестьян и кончая богатыми дворянами, помещиками и чиновниками.

В «Переселенцах» Григорович резко обличает помещиков. Ярко даны в романе и образы чиновников — взяточников и корыстолюбцев. Наряду с этим Григорович создает в романе ряд положительных образов — крестьян и бедняков: это прежде всего Катерина — жена Лапши, столяр Иван, мелочной торговец дядя Василий, слепой нищий Фуфаев и т. д.

Удачным эпизодом является путешествие мальчика Пети по степи с дядей Василием. Несколько сильных страниц посвящены изображению психологии и судьбы нищих детей. Большое художественное достоинство придают произведению и картины русской природы.

Чернышевский положительно оценил этот роман Григоровича, посвятив ему специальный разбор. Чернышевский отмечал, что в «Переселенцах» Григоровича «есть живая мысль, есть действительное знание народной жизни и любовь к народу; у него поселяне выводятся не затем, чтобы исполнять должность диковинных чудаков с неслыханным языком: нет! они являются, как живые люди, которые возбуждают к себе полное ваше участие. В этом и причина постоянного успеха его повестей и романов из сельского быта».1

Однако конец романа, где, узнав о смерти Тимофея Лапши, помещица Александра Константиновна Белицына говорит своему мужу о том, что «если уже существует наше положение — положение помещика, оно налагает на нас, помещиков, обязанности... строгие, святые обязанности...» (V, 450), не мог удовлетворить Чернышевского. Не имея возможности, по цензурным соображениям, выразить свою мысль прямо, Чернышевский иносказательно, но весьма ясно, указал на то, что единственный путь к облегчению положения крестьянства состоит не в подобных разглагольствованиях помещиков, отражающих либеральные иллюзии Григоровича, но в необходимости полного и немедленного уничтожения крепостного строя в целом.

В годы нарастания революционной ситуации в России, в конце 50 — начале 60-х годов, Чернышевский стремился сделать литературу орудием борьбы революционной демократии за освобождение народа. Эта мысль Чернышевского была блестяще выражена им в статье «Русский человек на rendez-vous».

В статье «Не начало ли перемены?» (1861) Чернышевский бросил Григоровичу и Тургеневу горький упрек в том, что, изображая страдания народа, они не требовали от крестьянства, чтобы оно боролось за свое освобождение, не призывали его к революции, которая была единственным путем к подлинному освобождению народа: «Налегается только на то, что он <народ> несчастен, несчастен, несчастен. Посмотрите, как он кроток и безответен, как безропотно переносит он обиды и страдания!»... «Прекрасно и благородно, — иронически замечает по этому поводу Чернышевский, — в особенности благородно до чрезвычайности. Только какая же польза из этого — народу?».2

Григорович, стоявший к этому времени уже прочно на либеральных позициях, не смог пойти по указанному ему Чернышевским пути последовательно демократической защиты интересов крестьян. И это крайне отрицательно сказалось на его дальнейшем творчестве.

- 617 -

В 60-е годы произведения Григоровича в своем огромном большинстве утрачивают прогрессивное общественное звучание. Одновременно и художественная ценность их резко снижается.

В первой половине 60-х годов Григорович задумывает роман о «двух поколениях помещиков», однако этот роман закончить он не смог и в 1864 году в «Русском вестнике» поместил повесть «Два генерала», в которой «слишком мягкому» и «распускающему» крестьян помещику-отцу противопоставляет «идеальный» образ молодого помещика, немилосердно дерущего с крестьян штрафы за потраву и рубку леса. В повести дается также «идеальный» образ молодого либерального генерал-губернатора, выдвинувшегося в эпоху реформ. Рисуя карикатурные фигуры «эмансипированной» гувернантки Ольги Ивановны и учителя «из поповичей» Иерусалимского, Григорович с барским пренебрежением говорит о демократической интеллигенции, тем самым превращая свою повесть в одно из произведений «антинигилистической» литературы.

Писатель и сам почувствовал, что оказался в стороне от передовой литературы. Он почти прекращает свою литературную деятельность и все силы отдает работе в Обществе поощрения художеств, секретарем которого он к этому времени становится. Возвращается к литературной деятельности Григорович только в середине 80-х годов. Наиболее удачным из поздних произведений писателя явилась повесть «Гуттаперчевый мальчик» (1883). Повесть о судьбе бедного мальчика — сироты Пети, отданного в учение к жестокому и беспощадному немцу-акробату, история его тяжелой жизни и трагической гибели была передана живо, в манере, напоминавшей реалистические произведения Григоровича 40-х и середины 50-х годов. Несмотря на свою филантропическую тенденцию, повесть явилась правдивым и реальным очерком жизни бедного ребенка в условиях капиталистического города.

Однако «Гуттаперчевый мальчик» резко отличался от остальных произведений Григоровича последнего периода его творчества. Большинство его произведений этого времени свидетельствует об упадке творчества писателя. Так, например, повесть «Город и деревня» (1892) рисует четыре времени года, но это уже не «труды и дни» крестьянина, а времяпрепровождение помещиков, изображенное идиллически. Мужики здесь появляются лишь «для оживления пейзажа», против чего в свое время боролся сам Григорович.

В первой половине 80-х годов Григорович прочел в газете рассказ, подписанный «А. Чехонте». Маститого писателя заинтересовал талантливый автор рассказа. По газетам и журналам он стал следить за рассказами, подписанными этим псевдонимом. Узнав, кто скрывается за псевдонимом, он написал Чехову прочувствованное письмо, в котором призывал молодого писателя отказаться от срочной работы, отнестись с уважением к своему большому таланту и начать работать над крупным произведением. Письмо Григоровича произвело огромное впечатление на молодого Чехова. Чехов начал вскоре писать «Степь» — повесть, в которой он по-новому разработал ситуацию, имевшую место в романе Григоровича «Переселенцы» (путешествие мальчика по степи и его впечатления). Чехов познакомился с Григоровичем, советовался с ним и поддерживал с ним дружеские отношения. В некоторых произведениях Григоровича конца 80 — начала 90-х годов сказалось влияние творчества Чехова.

Незадолго до смерти Григорович пишет свои «Литературные воспоминания» (1892—1893). Автор дает яркую бытовую характеристику лиц, с которыми ему пришлось встречаться, и в том числе ряда писателей и

- 618 -

литературных деятелей. Однако воспоминания эти не отличаются беспристрастием. Григорович с либеральных позиций стремится оправдать свой отход от демократизма и поэтому замалчивает значение Белинского и Чернышевского для своего творчества.

22 декабря 1899 года Григорович скончался.

Отмечая большое общественное значение лучших произведений Григоровича, являвшихся в свое время значительным и серьезным вкладом в дело борьбы за раскрепощение крестьянства, и характеризуя сочувственное отношение русского общества к этим произведениям Григоровича, Чернышевский писал, что русская публика «умеет ценить людей и награждает своим сочувствием только тех писателей, которые служат правде, служа поэзии, потому что без правды нет и поэзии».1

Сноски

Сноски к стр. 596

¹ Д. В. Григорович, Полн. собр. соч., тт. I—XII, СПб., 1896. В дальнейшем цитируется по этому изданию.

Сноски к стр. 599

¹ Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., тт. I—XI (1900—1917) под редакцией С. А. Венгерова, тт. XII—XIII (1926—1948) под редакцией В. С. Спиридонова.

Сноски к стр. 601

¹ «Отечественные записки», 1846, кн. XII.

Сноски к стр. 602

¹ А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, т. XIII, Пгр., 1919, стр. 121.

² Ю. Ф. Самарин, Сочинения, т. I, изд. Д. Самарина, М., 1900, стр. 77.

Сноски к стр. 604

¹ Помни о родине (лат.).

² А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, т. IX, 1919, стр. 99—100.

Сноски к стр. 605

¹ Белинский. Письма, т. III. СПб., 1914, стр. 287.

² Там же, стр. 324—325.

³ Там же, стр. 324.

Сноски к стр. 606

¹ Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полн. собр. соч., т. XIII, Гослитиздат, 1936, стр. 229.

² «Современник», 1848, т. VIII. кн. 3.

Сноски к стр. 609

¹ Н. А. Добролюбов, Полн. собр. соч., т. I, Гослитиздат, 1934, стр. 596.

² Там же.

³ Там же.

Сноски к стр. 610

¹ Н. А. Добролюбов, Полн. собр. соч., т. I, 1934, стр. 597.

² Письма А. А. Краевского к Д. В. Григоровичу. Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (собрание автографов).

Сноски к стр. 611

¹ Так определяет Чернышевский героев Авдеева в статье «Роман и повести М. Авдеева»: Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. II, М., 1949, стр. 218.

Сноски к стр. 612

¹ Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. VII, 1950, стр. 859.

Сноски к стр. 615

¹ Некрасовский сборник, Пгр., 1918, стр. 103.

² О случайных причинах, по которым роман Григоровича попал в «Отечественные записки», а не в «Современник», свидетельствуют письма Краевского к Григоровичу, хранящиеся в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (собрание автографов).

Сноски к стр. 616

¹ Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, 1947, стр. 694—695.

² Там же, т. VII, стр. 859.

Сноски к стр. 618

¹ Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, 1947, стр. 694.