Поэты-декабристы в тюрьме и на каторге.
А. И. Одоевский

Большинство декабристов было приговорено к каторге или к поселению в Сибирь. Революционные надежды потерпели крушение, но и в неволе, в «черные годины» заточения декабристы сохранили уверенность в правоте своего дела. Они были разбиты, но не уничтожены. Несмотря на поражение, они сознавали себя участниками движения, которое было необходимо для страны, для народа. В кандалах и за тюремными затворами декабристы оставались борцами за «вольность».

Осужденные на каторжные работы, декабристы должны были быть разосланы в одиночку по разным местностям Сибири. Однако, из-за боязни бунта и чтобы иметь лучший надзор за ними, Николай I приказал «всех соединить вместе». Вследствие этого группа бывших членов всех трех декабристских организаций (Северного и Южного обществ, а также Общества соединенных славян) была размещена в Читинском остроге. Отсюда в сентябре 1830 года декабристы двумя партиями были переведены в специально построенный для них Петровский завод, в 630 верстах к югу от Читы. В читинском и петровско-заводском казематах находились братья Михаил и Николай Бестужевы, А. И. Одоевский, Ф. Ф. Вадковский, Н. И. Лорер, А. П. Барятинский, П. С. и Н. С. Бобрищевы-Пушкины и многие другие. К этой основной группе декабристов не были присоединены В. К. Кюхельбекер, В. Ф. Раевский, Г. С. Батеньков, А. А. Бестужев.

В. Ф. Раевский после пятилетнего крепостного заключения был сослан в Сибирь и поселен в селе Олонках Индинской волости, около Иркутска. В своих стихах 30—40-х годов Раевский продолжал быть все тем же поэтом-воином, каким являлся и прежде. Он верил в правоту своего дела, он призывал к любви к людям, звал к «подвигам святым». Пафос общественного служения попрежнему оставался неизменным пафосом поэзии Раевского. Раевский до конца своих дней сохранил облик гражданина и бойца, отдавшего жизнь за «общественное благо».1

Товарищ Раевского по школе, Г. С. Батеньков, томившийся двадцать лет в одиночном заключении и затем сосланный в Томск, написал в Свартгольмской крепости в 1826—1827 годах большую лирическую поэму «Одичалый». В трагическом пафосе этой поэмы отразилась глубокая душевная драма заживо погребенного крепостного узника. Пессимистические мотивы, вообще свойственные поэзии декабристской тюрьмы и каторги, в «Одичалом» выразились с особой силой и резкостью.

104

Далеко от друзей и братьев находился и соратник Рылеева Александр Бестужев (Марлинский). Приговоренный к каторжным работам на двадцать лет (срок был сокращен до пятнадцати лет), после заключения в крепости «Форт слава» в Финляндии Бестужев был отправлен на поселение в Якутск. Через полтора года его перевели рядовым на Кавказ, где он провел около восьми лег и погиб в схватке с горцами. Прозаик и критик по основному направлению своих литературных интересов, Бестужев писал и стихи. Осталась незаконченной романтическая поэма Бестужева «Андрей Переяславский», которую он сам называл «разбросанным сочинением» и которая создавалась в пору его заключения в крепости. В лирике Бестужева 30-х годов, в таких его стихотворениях, как «Сон», «Часы» и др. отразилась его личная судьба — судьба декабриста.

По сравнению с Кюхельбекером, Раевским, Батеньковым и А. Бестужевым в особом положении находились узники Читинского острога. Несмотря на всю тяжесть каторжного режима, совместное пребывание декабристов в одной тюрьме объединило и идейно сплотило их. К некоторым из заключенных приехали их жены, бросившие ради мужей-декабристов свет и обеспеченную жизнь. Как в Чите, так и на Петровском заводе заключенные декабристы выписывали книги и периодические издания, русские и иностранные; узники не только занимались ремеслами, но и устраивали для себя концерты, музыкальные и литературные вечера, а также научные чтения. Так, например, Никита Муравьев и Н. П. Репин читали лекции по военным наукам, Е. П. Оболенский — по философии, А. И. Одоевский прочел цикл лекций по русской литературе, М. М. Спиридов — по истории средних веков, П. А. Муханов — по русской истории, Ф. Б. Вольф — по физике, химии и анатомии, Ф. Ф. Вадковский — по астрономии и т. д. Образовалась своеобразная «каторжная академия» декабристов, о которой они с большой теплотой вспоминали впоследствии в своих мемуарах. «Каземат нас соединил вместе, дал нам опору друг в друге..., — писал декабрист Михаил Бестужев, — <он> дал нам материальные средства к существованию и доставил моральную пищу для духовной нашей жизни. Каземат дал нам политическое существование за пределами политической смерти».1

О политических настроениях декабристов на каторге лучше всего свидетельствует то, как они встретили известие об июльской революции 1830 года во Франции. События в Париже, отречение короля — все это возбудило у декабристов радостные настроения. О революции они узнали на пути из Читинской тюрьмы в Петровский завод. Н. В. Басаргин в своих записках рассказывает, что «это сильно взволновало юные умы наши, и мы с восторгом перечитывали все то, что описывалось о баррикадах и трехдневном народном восстании. Вечером все мы собрались вместе, достали где-то бутылки две-три шипучего и выпили по бокалу за июльскую революцию и пропели хором марсельезу. Веселые, с надеждою на лучшую будущность Европы, входили мы в Петровское».2

День 14 декабря узники Петровского острога считали «торжественным, святым» днем и всегда отмечали его специальным обедом. За обедом пелись русские песни, читались стихи и все присутствующие были в приподнятом настроении. 14 декабря 1830 года Михаил Бестужев написал замечательную песню на голос русской песни «Уж как пал туман на сине море».

105

Песня эта была посвящена восстанию Черниговского полка во главе с С. И. Муравьевым-Апостолом:

А. И. Одоевский.
Рисунок неизвестного художника (1838—1839 гг.).

Что ни ветр шумит во сыром бору,
Муравьев идет на кровавый пир...
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию мать!

Песня заканчивалась обращением к коню, просьбой, чтобы он скакал в Киев к товарищам и брату:

Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я нести не мог...
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности!».

Михаил Бестужев вспоминал, что пребывание в Чите было «самой цветущей эпохой стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров». Из поэтов-декабристов в числе заключенных были П. С. Бобрищев-Пушкин, писавший басни нравоучительного и гражданского содержания, В. Л. Давыдов, автор шутливых стихов и эпиграмм, А. П. Барятинский и др. Но «главным поэтом» декабристской каторги, по выражению Н. И. Лорера, был Александр Иванович Одоевский (1802—1839).

Почти все поэтическое наследие Одоевского относится к периоду крепостного заключения, пребывания на каторге и в ссылке. Большая часть стихотворений (и притом лучших) была создана Одоевским в Чите и на Петровском заводе. Поэт сам редко записывал свои стихи; чаще всего он импровизировал их перед друзьями и товарищами по каторге. При жизни Одоевского анонимно было напечатано всего одиннадцать его стихотворений (в «Литературной газете» и «Северных цветах» за 1830—1831 годы),

106

вероятно, без его ведома.1 Лучшие стихотворения Одоевского дошли до нас только благодаря записям его «соузников» по Чите и Петровскому заводу.

А. И. Одоевский был представителем древнего княжеского рода, угасшего вместе с ним. Широко и разносторонне образованный молодой гвардейский офицер, стремившийся «всецело посвятить себя служению искусствам и наукам», — таким в воспоминаниях современников рисуется Одоевский накануне декабрьской катастрофы. Двоюродный брат В. Ф. Одоевского, одного из издателей «Мнемозины», А. И. Одоевский был другом Грибоедова, а затем, на почве литературных интересов, он сблизился также с Кюхельбекером, Бестужевым и Рылеевым. В начале 1825 года Одоевский был принят Бестужевым в Северное тайное общество, но еще до этого времени он поддерживал общение со многими членами организованной Пестелем кавалергардской ячейки Южного общества.

Политические взгляды Одоевского не отличались ясностью и определенностью, однако революционный энтузиазм рылеевской группы Северного общества захватил и его. На одном из совещаний членов Общества незадолго до восстания Одоевский радовался, что пришло время действовать, и говорил: «Ах! как славно мы умрем!». За участие в революционном заговоре Одоевский был осужден в каторжные работы на 12 лет (срок этот был сокращен до 8 лет). Арест и заключение в крепости привели Одоевского к такой моральной катастрофе, что он казался «поврежденным в уме»: покаянные настроения и нестойкость на следствии объясняются безысходным отчаянием, в котором он находился в то время. Из Петропавловской крепости Одоевского в кандалах отправили в Сибирь; пять лет он пробыл в Читинском остроге и на Петровском заводе, а в 1832 году был «обращен на поселение» под Иркутском. В 1836 году, по ходатайству отца, Одоевского перевели в Ишим Тобольской губернии, откуда через год он был определен рядовым в Кавказский отдельный корпус. На Кавказе Одоевский встретился и сблизился с Лермонтовым, сосланным за стихи на смерть Пушкина, а также и с Н. П. Огаревым. В 1839 году, находясь в военной экспедиции, Одоевский погиб от малярии в деревне Псезуапе на Черноморском побережье (близ Сочи).

Основной пафос политической лирики Одоевского — воспевание «вольности в неволе». В его стихах отразились чувства и мысли разгромленных декабристов, его друзей и товарищей по Читинскому острогу и Петровскому заводу.

Вершиной политической лирики Одоевского является его знаменитый ответ на послание Пушкина «В Сибирь» («Во глубине сибирских руд»). Ответ Одоевского, утверждавший непрерывность и преемственность революционного движения, замечателен ярко выраженной в нем непреклонной уверенностью декабристов в правоте их дела:

Наш скорбный труд не пропадет:
Из искры возгорится пламя, —
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И вновь зажжем огонь свободы,
Она нагрянет на царей, —
И радостно вздохнут народы.

(«Ответ на послание
Пушкина»).

107

Петровский завод. Рисунок декабриста Н. А. Бестужева.

108

Это замечательное стихотворение Одоевского вдохновляло несколько поколений русских революционеров. Строка из этого стихотворения — «Из искры возгорится пламя» — была взята эпиграфом для ленинской «Искры».

Подлинно революционная направленность выражена и в других стихотворениях Одоевского, созданных им за годы каторги:

Недвижимы, как мертвые в гробах,
Невольно мы в болезненных сердцах
Хороним чувств привычные порывы;
Но их объял еще не вечный сон,
Еще струна издаст бывалый звон,
Она дрожит... еще мы живы!

  («При известии о польской
                        революции»).

Строки эти были навеяны полученным известием о польском восстании 1831 года, которое декабристы-каторжане восторженно приветствовали. Особенно их растрогало то, что в Варшаве восставшими поляками была отслужена панихида по пяти «несчастным жертвам», «пролившим луч света в спасенье русскому народу».

Воспоминанию о повешенных декабристах посвящено стихотворение Одоевского «Тризна», где поэт вложил в уста скальду такие слова:

Утешьтесь! За павших ваш меч отомстит,
И где б ни потухнул наш пламенник жизни,
Пусть доблестный дух до могилы кипит,
Как чаша заздравная в память отчизны.

Призыв к отмщению «за павших», за повешенных вождей восстания сочетался у Одоевского с уверенностью в неизбежности торжества исторического дела декабристов. Эта уверенность проходит через ряд стихотворений, причем иногда, как, например, в «Неведомой страннице», она сочетается у поэта и с религиозными мотивами.

Тема героической самоотверженности революционного борца за счастье народа, характерная для поэзии Рылеева, ярко выступает и у Одоевского:

За святую Русь неволя и казни —
Радость и слава.

Весело ляжем живые
За святую Русь.

Таков боевой припев из «Стихов на переход наш из Читы в Петровский завод».

Вслед за другими поэтами-декабристами Одоевский часто и охотно обращался к национальной истории. «С очень давних пор история России служит источником моих обычных вдохновений», — писал он в одном из своих писем. Древнерусскую вольницу Новгорода и Пскова Одоевский воспевал в стихотворениях «Зосима», «Неведомая странница», «Отрывок. Из „Послов Пскова“», «Кутья», «Старица-пророчица». Времена княжеских усобиц воссоздает поэма Одоевского «Василько». Им была задумана поэма, героем которой должен был быть Василий Шуйский («Дева. 1610 г.», «Осада Смоленска»).

В древнерусской истории Одоевского вдохновляла борьба «за вольность». Этой борьбе он горячо сочувствовал всюду, где бы она ни проявлялась. В этом отношении характерен его перевод одной из «Ирландских элегий» Т. Мура, в которой поэт воспевал свою порабощенную родину («В цепях и в крови ты дороже сынам»).

109

Петровский завод. Часовые у ворот тюрьмы. Рисунок декабриста
А. Юшневского или Н. Репина (1830-е годы).

В период общения со своими осужденными друзьями из Южного общества и Общества соединенных славян Одоевский проникся идеей «славянской взаимности» и стал поэтическим выразителем декабристских чаяний культурно-политического объединения славян во главе с Россией. Известно, что наиболее демократическая и радикальная организация декабристов — Общество соединенных славян, по определению И. И. Горбачевского, «имело главной целью освобождение всех славянских племен от самовластия, уничтожение существующей между некоторыми из них национальной ненависти и соединение всех обитаемых ими земель федеративным союзом».1

Сочувствие освободительной борьбе славянских народов Одоевский высказал в стихотворении «Дева. 1610 г.», а также в своем поэтическом отклике «При известии о польской революции». Наиболее же ярко славянские симпатии Одоевского были выражены в его гимне «Славянским девам». Этот гимн, положенный на музыку Ф. Ф. Вадковским, часто и с большим воодушевлением распевался декабристами на Петровском заводе. Первые куплеты гимна содержали обращение к польским, сербским и чешским

110

девам, в последнем куплете речь шла о России; в музыке куплет заканчивался мотивом русской народной песни:

«В Сибирь» (1827 г.). Список стихотворения из архива декабриста
В. Ф. Раевского.

Старшая дочь в семействе славяна
Всех превзошла величием стана, —
Славой гремит, но грустно живет:
В тереме дни проводит, как ночи,
Бледно чело, заплаканы очи,
И заунывно песни поет.
Что же не выйдешь в чистое поле,
Не разгуляешь грусти своей?
Светло душе на солнышке-воле,
Сердцу тепло от ясных лучей...
В поле спеши, с меньшими сестрами,
И хоровод весь веди за собой;
Дружно сплетая руки с руками,
Радостно песнь свободы запой...

С 1832 года, после перевода Одоевского с Петровского завода на поселение, в связи с новыми условиями жизни, в его творчестве обостряются трагические мотивы. Однако исследования последнего времени опровергают идущее

111

еще от старого литературоведения мнение о том, что к концу жизни Одоевский стал на путь религиозного смирения и что он оказался во власти покаянных настроений. Так, установлено, что стихотворения «Глетчер», «Лавина», «Охлаждение» и монархические стихи, посвященные наследнику-цесаревичу, на самом деле Одоевскому не принадлежат.1

«Ответ на послание А. С. Пушкина» А. И. Одоевского (1827 г.).
Список из архива декабриста В. Ф. Раевского.

К поэтическим достижениям Одоевского, наряду с его революционной лирикой, относятся также и такие стихотворения, как «Умирающий художник» (на смерть Д. В. Веневитинова), «Последняя надежда», «Элегия на смерть Грибоедова». В этих стихах, написанных еще в Читинском остроге, Одоевский возрождал элегию, обогащая ее психологическим содержанием, присваивая ей эмоциональный тон «исповеди сердца». В элегиях Одоевского намечались уже некоторые характерные черты «лермонтовского» стиля.

112

Знакомство Лермонтова с Одоевским, состоявшееся на Кавказе и вскоре же перешедшее в дружбу, имело, конечно, одним из поводов общность поэтического направления их обоих. На смерть Одоевского Лермонтов откликнулся стихотворением, ему посвященным, в котором говорил о своей дружбе с поэтом-декабристом.

На Кавказе же встретился и познакомился с Одоевским и Н. П. Огарев, который впоследствии так вспоминал о нем: «Одоевский был, без сомнения, самый замечательный из декабристов, бывших в то время на Кавказе. Встреча с Одоевским и декабристами возбудила все мои симпатии до состояния какой-то восторженности. Я стал лицом к лицу с нашими мучениками. Я — идущий по их дороге, я — обрекающий себя на ту же участь...».1 Для Лермонтова и для Огарева Одоевский был живым воплощением декабризма, непреклонности революционных стремлений лучших людей России.