- 327 -

Арзамас

(1815—1818 гг.)

В истории русской литературы и общественной мысли пушкинской поры Арзамас занимает особое место. Этот литературный кружок, в составе которого находились такие виднейшие писатели, как К. Н. Батюшков, В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, получил в историографии и критике самую различную оценку. Если П. В. Анненков считал, что Арзамас сыграл огромную роль в формировании мировоззрения Пушкина, то Писарев видел в деятельности Арзамаса лишь «игрушечные интересы». Противоречивыми оставались мнения и позднейших исследователей. Виднейший представитель историко-культурной школы А. Н. Пыпин называл Арзамас знаменитым «не совсем по заслугам», в то время как В. Е. Якушкин рассматривал это общество как «важное по своему могучему влиянию на литературу».

Столь противоречивые оценки объясняются, главным образом, скудостью материалов, находившихся в распоряжении исследователей. Основой для суждений об Арзамасе служили немногочисленные мемуарные данные. Но мемуаристы — члены Арзамаса — сами же давали материал для самых противоречивых оценок. С. Уваров утверждал, что в Арзамасе «занимались строгим разбором литературных произведений, применением к языку и словесности отечественной всех [!] источников древней и иностранных литератур, изысканием начал, служащих основанием твердой самостоятельной теории языка, и пр. В то же время под влиянием Арзамаса писались стихи Жуковского, Батюшкова, Пушкина». Иного мнения придерживался другой арзамасец — Вигель, писавший в своих воспоминаниях: «С какой целью составилось это общество, теперь бы этого не поняли. Оно составилось невзначай, с тем, чтобы проводить время приятным образом и про себя смеяться глупостям человеческим».

Дополнениями к воспоминаниям современников служили протоколы Арзамаса, которые были до недавней поры опубликованы лишь частично. Поэтому как самые предметы занятий Арзамаса, так и роль в нем отдельных участников (в частности, впоследствии вошедших в него будущих декабристов — Н. Тургенева, Н. Муравьева) устанавливались в значительной степени гипотетически.

В настоящее время все дошедшие до нас протоколы полностью опубликованы,1 и суждение о деятельности Арзамаса благодаря этому получает более прочную фактическую основу. Состав членов Арзамаса и круг их деятельности — все это может быть теперь охарактеризовано точнее и полнее.

- 328 -

В. А. Жуковский.
Гравюра А. Флорова с рис. П. Соколова
(1817).

Специфический характер деятельности Арзамаса может быть понят только при учете сугубой камерности, кружковой замкнутости его. В отличие от таких литературных организаций, как, например, Вольное общество любителей российской словесности, носивших характер широкой организации и включавших в себя членов различных литературных направлений, Арзамас объединил людей, связанных между собой не только литературными вкусами, но прежде всего дружескими отношениями.

Основную группу членов составили сторонники Карамзина, активно выступавшие в литературной полемике против А. С. Шишкова и Беседы любителей русского слова, — В. Пушкин, Дашков, Вяземский, Батюшков, Жуковский; к ним примкнуло несколько любителей, интересовавшихся литературой (Д. Н. Блудов, А. И. Тургенев, С. С. Уваров, Ф. Ф. Вигель, А. А. Плещеев и др.); наконец, встречались лица, совершенно чуждые литературе (Полетика). Если соединение участников полемики «о старом и новом слоге» мотивируется их литературными интересами, то появление лиц, чуждых профессиональным литературным интересам, обусловлено причинами иного характера. П. П. Полетика, Д. П. Северин являлись сослуживцами Блудова и Дашкова по Министерству иностранных дел; близким к этой группе чиновников-сослуживцев являлся и Уваров — деятельный сотрудник руководившейся этим же министерством газеты «Conservateur impartial».1 Д. А. Кавелин — приятель Тургеневых и Жуковского — был введен в Арзамас Жуковским. Товарищескими отношениями были связаны между собой также А. И. Тургенев, С. П. Жихарев и А. Ф. Воейков. Таким образом полностью подтверждается позднейшее воспоминание П. А. Вяземского об Арзамасе: «Это было новое скрепление дружеских и литературных связей, уже существовавших прежде между приятелями». Но такой принцип организации литературных объединений, весьма характерный для этой эры литературных салонов, быстро обнаружил свою порочность. Соединение в одну группу таких различных

- 329 -

по своим идейным воззрениям людей, как заведомые консерваторы Северин, Кавелин, Блудов, Уваров, с одной стороны, и левый (в эти годы) «либералист» Вяземский — с другой, не могло принести положительных результатов. Последующий приход в Арзамас будущих декабристов М. Ф. Орлова, Н. И. Тургенева, Н. М. Муравьева, предъявлявших к деятельности арзамасцев требования идейной принципиальности, окончательно показал, насколько непрочным было данное объединение.

А. С. Пушкин.
Автопортрет начала 1820-х гг.

Протоколы Арзамаса, великолепно отражающие пародийно-шутливый тон заседаний, запечатлевшие царившее на них неподдельное веселье и передающие всякого рода глумления над Шишковым и «беседчиками», дают, однако, немного материала для выяснения положительной программы этого кружка. Основные литературно-полемические произведения арзамасцев, имеющие программный характер, написаны именно до 1816 г., в разгар полемики с Шишковым и Беседой. Поэтому необходимо остановиться на предистории Арзамаса, в свете которой проясняются и некоторые черты последующей деятельности кружка. Недаром Вяземский в одном из писем к П. И. Бартеневу указывал: «Мы были уже арзамасцами между собою, когда Арзамаса еще не было».

Если в период существования Арзамаса трудно назвать произведения его членов, оказавшие решительное влияние на развитие литературной борьбы 1815—1818 гг., то в годы, предшествующие Арзамасу, этих произведений насчитывается значительное количество. Среди них прежде всего следует назвать появившуюся в 1810 г. критическую статью Д. В. Дашкова, направленную против общественных и литературных «теорий» Шишкова, а также его же брошюру «О легчайшем способе возражать на критики» (СПб., 1811). Эти статьи блестяще вскрывали идеологическую основу реакционных попыток Шишкова противодействовать обновлению языка и пропагандировать феодально-церковное реставраторство в литературе. Выступлениям Дашкова сопутствовал целый ряд стихотворных посланий, посвященных этим же темам. Своеобразным литературным манифестом явилось послание В. Л. Пушкина «К В. А. Жуковскому» (1810).1 Посланию предшествовал эпиграф декларативного характера: «Всегда и было и будет позволено употреблять слова,

- 330 -

означенные обычаем. Как леса на склоне года меняют листья, и ранее появившиеся листья опадают, так проходит пора старых слов и в употреблении цветут и крепнут вновь появившиеся». Удачно отпарировав этим высказыванием Горация основной тезис Шишкова о неизменяемости языка, В. Л. Пушкин далее развивает тему различия между подлинным патриотизмом «просвещенных людей» и реакционным национализмом «собора безграмотных славян».

Отечество люблю, язык я русский знаю,
Но Тредьяковского с Расином не равняю
............
В славянском языке и сам я пользу вижу,
Но вкус я варварский гоню и ненавижу.

С. С. Уваров.
Литография П. Гельмерсена с рис. Редера.

Самодовольной ограниченности любителей «древнего слога» В. Л. Пушкин противопоставляет общеевропейскую культуру, упоминая среди русских просвещенных писателей Ломоносова и Державина, а из иностранных авторитетов — Кондильяка и Дюмарсе, Горация и Буало, Паскаля и Боссюэта. Кончается послание афористическим утверждением:

Нам нужны не слова, нам нужно просвещенье.

В дальнейшем ходе полемики В. Пушкин выступил со вторым посланием «К Д. В. Дашкову» (1811), несравненно более резким, чем первое. Кратко сформулировав тезис «раскольников-славян»

Кто пишет правильно, и не варяжским слогом, —
Не любит русских тот и виноват пред богом.1

В. Л. Пушкин далее развивает мысль о невозможности совместить истинный патриотизм с ненавистью к просвещению:

Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить.
Невежда может ли отечество любить?
Не тот к стране родной усердие питает,
Кто хвалит все свое, чужое презирает,
Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,
И, бедный мыслями, печется о словах.

- 331 -

А. И. Тургенев.
Литография Энгельмана с рис. Виньерона.

Аналогичные мотивы нашли свое развитие в цикле посланий П. А. Вяземского 1813—1816 гг. («К Батюшкову», «К друзьям», «К Жуковскому», «Ответ на послание В. Л. Пушкину» и др.) и в послании Жуковского «К Вяземскому и В. Л. Пушкину» (1814), а также в обильной переписке будущих арзамасцев. В активе противников Беседы имелись также написанные Батюшковым еще в 1809 г. сатира «Видение на брегах Леты», его же (в сотрудничестве с А. Е. Измайловым) «Певец в Беседе славянороссов» (1813) и сатирическая поэма А. С. Пушкина «Тень Фонвизина» (1815). Осмеяние тупости и невежества Шишкова и его сподвижников, пародирование бездарных виршеписцев, обличение реакционного национализма — основное содержание этих произведений. Использовалась в полемике также сатира Воейкова «Дом сумасшедших» (осмеивавшая, впрочем, сторонников как одного, так и другого лагеря).

Таким образом уже из этого краткого перечисления авторов полемических произведений можно сделать вывод о сплоченности основного ядра будущих арзамасцев, начавших свои выступления под общими лозунгами почти за пять лет до организационного оформления своего кружка. Сплоченность этой группы ярко проявилась в защите Жуковского от нападок Шаховского. Пьеса Шаховского «Липецкие воды», поставленная на сцене в сентябре 1815 г. и в лице одного из героев — балладника Фиалкина — осмеявшая Жуковского, вызвала быструю и решительную контратаку. В «Сыне отечества» появляется написанное Дашковым резкое «Письмо новейшему Аристофану», где Шаховской обличался не только в зависти к талантам, но и в протаскивании своих пьес наперекор вкусам публики (Шаховской заведывал репертуаром). Тот же Дашков пишет «Кантату», сатирически изображающую «подвиги» «Шутовского». Вяземский печатает в «Российском музеуме» «Письмо с Липецких вод», едко описывающее автора и героев комедии, а также целую серию эпиграмм в различных изданиях. Наконец, Блудов пишет памфлет «Видение в какой-то ограде, изданное обществом ученых людей».1 Содержание «Видения» связано с именем города Арзамаса, где автор проездом останавливается и где у него возникает замысел этого произведения.

- 332 -

Сюжет его несложен. В одном из арзамасских трактиров в определенные дни собиралось «общество друзей литературы, забытых Фортуною и живущих вдали от столицы». Однажды поздно вечером беседа этих друзей была прервана бормотанием, исходившим из соседней комнаты, в которой остановился какой-то «тучный проезжий». Через широкую щель в перегородке друзья увидели проезжего, а затем услышали его «реляцию о каком-то своем видении». Эта «реляция» — рассказ проезжего о видении, случившемся ему при возвращении с заседания «Беседы», — и является содержанием памфлета. В речи явившегося проезжему призрака и содержалось обличение Шаховского («...омочи перо твое в желчь твою и возненавидь кроткого юношу, дерзнувшего оскорбить тебя талантами и успехами ... и твоею грязию природной обрызгай его и друзей его» и т. д.).

Н. И. Тургенев.
Литография А. Зенефельдера с рис. Антонена.

«Видение» было восторженно принято друзьями Блудова, а мысль об арзамасском кружке литераторов была использована для организации «Арзамаса». Однако необходимо учитывать, что «Видение» Блудова явилось здесь лишь случайным, чисто внешним поводом. Необходимость организационного оформления противников «варягороссов» была давно осознанной. Так, Вяземский еще в 1813 г. писал А. Тургеневу: «Зачем нашей братии скитаться?.. Посмотри на членов Беседы: как лошади, всегда все в одной конюшне и если оставят конюшню, так цугом или четвертнею заложены вместе. По чести, мне завидно, на них глядя... Когда заживем и мы по-братски: и душа в душу и рука в руку?»

14 октября 1815 г. в доме Уварова состоялось первое (организационное) собрание Арзамаса, на котором присутствовали: Жуковский, А. Тургенев, Дашков, Жихарев, Блудов, Уваров. Уже на этом заседании был выработан как ставший традиционным шутливый тон Арзамаса, так и ритуал его заседаний. Как рассказывает протокол, присутствовавшие «торжественно отреклись от имен своих, дабы означить тем преобразование свое из ветхих арзамасцев, оскверненных сообществом с халдеями Беседы и Академии, в новых, очистившихся через потоп Липецкий. И все приняли на себя имена мученических баллад, означая тем свою готовность: 1-е, потерпеть всякое страдание за честь Арзамаса, и 2-е, быть пугалами для всех противников его по образу и подобию тех бесов и мертвецов, которые так ужасны в балладах».1 На этом же

- 333 -

заседании была принята «формула торжественного обещания», а также постановлено, чтобы каждый из вновь вступающих читал ироническую «похвальную речь своему покойному предшественнику». Но за неимением собственных готовых покойников, «новоарзамасцы... положили брать на прокат покойников между халдеями Беседы и Академии, дабы им воздавать по делам их, не дожидаясь потомства».

М. Ф. Орлов.
Портрет (масло) работы неизвестного художника (1814 г.).

Пародирование обычаев чиновно-бюрократических учреждений типа Беседы или Российской Академии и отталкивание от этих обычаев проводились на заседаниях Арзамаса даже в мелочах. В отличие от сановных «беседчиков», установивших целую серию подразделений в Беседе (попечители, почетные члены, сотрудники), арзамасцы установили только один титул «его превосходительство гений Арзамаса», а друг друга именовали «гражданин» и «согражданин». Местом собраний Арзамаса постановлено было признавать всякое место, на коем будет находиться несколько членов налицо, какое бы оно ни было, — чертог, хижина, колесница, салазки. Торжественности заседаний Беседы противопоставлялся интимный, домашний характер собраний друзей за куском жареного гуся. Идеологическое размежевание с «халдеями» было отмечено также введением в церемонию Арзамаса красного колпака, который надевался на голову очередного председателя собрания.

Все эти «правила» неукоснительно выполнялись арзамасцами. Вступавшие в Арзамас произносили речи, в которых, пародируя слог «духовных книг», подвергали осмеянию членов Беседы и Академии. Таким образом специальных речей арзамасцев удостоились А. А. Шаховской, Д. И. Хвостов, А. С. Хвостов, А. П. Бунина, И. С. Захаров, П. И. Голенищев-Кутузов, С. А. Шихматов, С. С. Филатов, П. И. Соколов. Однако все эти речи мало отличаются одна от другой, ибо авторы их старались подделываться под принятую в Арзамасе манеру. И если бы мы не знали, что все эти забавы имели под собой серьезное основание — действительную ненависть к литературным реакционерам, защиту просвещения, отталкивание от национализма шишковского типа, то вся деятельность Арзамаса в самом деле казалась бы «навязыванием

- 334 -

бумажки на Зюзюшкин хвост» (Писарев). Безотрадному впечатлению от арзамасских заседаний (до прихода в Арзамас декабристов, о чем речь будет ниже) способствует также стиль писанных секретарем Арзамаса Жуковским протоколов, в которых даже серьезным вопросам придана шуточная окраска.1

Свою роль, как разрушителя авторитета Беседы и Академии, арзамасцы выполнили еще до организации Арзамаса. Деятельность их в Арзамасе широкого общественного резонанса не имела, поскольку кружок носил весьма замкнутый характер.2 Недаром Вяземский позднее признавался:

Не редко нам — кто ж не слыхал? — пеняли,
Что мы кружком, средь арзамасских стен,
Олигархически себя держали.

Те немногочисленные полемические произведения (главным образом, эпиграммы и пародии), которые появились из среды Арзамаса, решающего значения в литературной борьбе не имели. Положительная работа, его, повидимому, была весьма ограниченной. На одном из заседаний вносится предложение «читать друг другу стишки, царапать друг друга критическими колкостями». На другом — «его превосходительство Кассандра [Блудов] предложил было заниматься критическим разбором лучших, вновь выходящих книг русских и иностранных». «Но, — читаем мы далее, — кажется, что сие предложение не разлакомило членов и не произвело в умах никакой приветственной похоти». Правда, в протоколах встречаются ссылки на чтение и обсуждение произведений арзамасцев. Читаны были эпиграммы Вяземского, некоторые переводы Дашкова, стихотворения Жуковского («Певец в Кремле», «Овсяный кисель», «Вадим», «Красный карбункул»), «Вечер у Кантемира» Батюшкова. Есть указание, что читались главы из «Истории государства Российского» Карамзина. Насколько деловой была критика, по протоколам, опять-таки, судить трудно (например, по поводу чтения эпиграмм Вяземского в протоколе второго заседания отмечено: «члены, восхищенные ими, восклицали: «экой чорт!»). Правильнее кажется предположение, что и чтение произведений происходило в атмосфере арзамасских шуточек. Вот как описывается в протоколе «критика» на одном из заседаний «Арзамаса» неудачных «яжел-бицких эпиграмм» В. Л. Пушкина: «После сообщения секретаря о том, что „Арзамас дожил до поносных стихов своего старосты“, по собранию пробежал шумный ропот изумления и негодования». После прочтения стихов собрание «приступило к изобретению наказаний. Все члены подавали проекты». Из этих проектов был составлен один из восьми пунктов, где, между прочим, автору предлагалось «ездить верхом на палочке или на моське».

Все это вызвало вскоре неудовлетворенность ряда арзамасцев направлением кружка. Уже в середине 1816 г. В. Л. Пушкин в послании «К Арзамасцам» (написанном как раз в связи с критикой его стихов) пишет:

- 335 -

Прямая наша цель есть польза, просвещенье,
Богатство языка и вкуса очищенье,
Но должно ли шутя о пользе рассуждать?
Глупцы не престают возиться и писать,
Дурачить Талию, ругаться Мельпомене;
Смеемся мы тайком, — они кричат на сцене.
Нет, явною войной искореним врагов.

Насколько назрела необходимость изменения характера деятельности Арзамаса, свидетельствует уже тот факт, что призыв к выходу на арену общественной борьбы («явною войной искореним врагов») исходит даже от такого политически умеренного арзамасца, как В. Л. Пушкин. Такие же требования проскальзывают и в речах других членов кружка — Блудова, Уварова. Раздаются голоса о необходимости издавать журнал (письмо Батюшкова Вяземскому конца 1815 — начала 1816 г. и Вяземского А. Тургеневу 27 сентября 1816 г.). Однако нужны были новые люди для того, чтобы с достаточной резкостью поставить вопрос о реорганизации Арзамаса, о повороте его интересов к активной общественной деятельности. Такие люди нашлись. Именами Н. И. Тургенева, М. Ф. Орлова и Никиты Муравьева, вступивших в Арзамас в 1817 г., история этого кружка оказалась связанной с историей полулегальной агитационной работы деятелей ранних революционных организаций декабристов.

Н. Тургенев, вернувшийся в Петербург из-за границы в октябре 1816 г., естественно заинтересовался Арзамасом, членом которого состоял его брат и в составе которого находились видные писатели. Начиная с первого же дня прихода в Арзамас (11 ноября 1816 г.), он начинает подготовлять почву для выяснения возможности использовать Арзамас в пропагандистских целях. Он вступает в политический разговор с Блудовым, Карамзиным и др. В дневнике под 11 ноября Тургенев отмечает, что они «любят то же, что и я люблю. Но я этой любви не верю. Что любишь, того и желать надобно. Они же желают цели, но не желают средств».1 Направление, избранное Арзамасом, решительно не удовлетворяет Тургенева. В его письмах к С. И. Тургеневу, 30 ноября того же года арзамасцы осуждаются за то, что «критика их, равно как и похвалы относятся все к тем же вещам, как и прежде: вечный Шишков, над коим один только ум Блудова может смеяться новым образом; вечный Шаховской, над которым бы и смеяться не стоит труда; и, наконец, с противной стороны вечный Карамзин!»

24 февраля 1817 г. Тургенев выступил в Арзамасе с речью, в которой пытался подражать традиционному шуточному стилю кружка и, в то же время, провести в ней ряд политических идей. Первое плохо удалось и остроты его явно вынуждены. Содержанием же речи является критика отчетного заседания Публичной библиотеки. Наиболее острым местом речи является осмеяние утверждений Греча о цензуре как следствии существования благоразумной свободы. По этому поводу Тургенев замечает: «Я невольно вспомнил о том, как не только у нас, но и во всей Европе, приятными наименованиями стараются покрывать наготу деспотизма и порока». Эта речь своей политической злободневностью резко нарушила обычный тон арзамасских речей. В протоколе (как обычно шуточном) выступление Тургенева было отмечено особым образом: «Лицо его пылало огнем геройства и голова, казалось нам, дымилась, как Везувий. Извержение черепа воспоследовало, пролилась река лавы...»

- 336 -

К выступлению Н. Тургенева арзамасцы отнеслись одобрительно. Еще большим событием явилась речь М. Ф. Орлова, выступившего в Арзамасе 22 апреля. Отметив, что его руке, «обыкшей носить тяжкий булатный меч брани», трудно «владеть легким оружием Аполлона», Орлов направил острие своей речи против журналов и в особенности против правительственной «Северной почты», способной «отвратить и от самого свободомыслия, ежели что-нибудь могло бы уклонить честного человека от полезных занятий». Заканчивается речь призывом к арзамасцам определить обществу «цель, достойнейшую ваших дарований и теплой любви к стране Русской. Тогда то Рейн1 прямо обновленный потечет в свободных берегах Арзамаса, гордясь нести из края в край, из рода в род, не легкие увеселительные лодки, но суда, наполненные обильными плодами мудрости вашей и изделиями нравственной искусственности». Только после изменения направления Арзамаса для этого кружка начнется, по мнению Орлова, «тот славный век, где истинное свободомыслие могущественной рукой закинет туманный кризис предрассудков за пределы Европы».

Следствием этой речи Орлова явилось решение об осуществлении и ранее высказывавшегося в Арзамасе предложения издавать журнал. Однако сама речь была встречена весьма сдержанно. Если Н. Тургенев с восторгом отозвался о ней в своем дневнике, то Д. Северин в ответе Орлову ограничился обычной арзамасской болтовней, в которой содержалось двусмысленное предостережение: «Умерьте пространство вашего плавания: постарайтесь в месте сидения вашего не разливаться и не топить нас...» Сохранившееся в бумагах Арзамаса «Мнение» А. Тургенева о журнале (под этим мнением имеются подписи других арзамасцев) явно корректирует политические установки Орлова в сторону более умеренную. Журнал согласно этой декларации должен быть «посредником между Европою и Россией... повествуя о новых успехах гражданственности». Но здесь же провозглашается задачей доказать, «что в руках благоразумия никогда факел света не превратится в факел зажигателя. Мы будем помнить, что наша святая обязанность не волновать умы, а возвышать их: действие Арзамаса да будет медленно, но мирно и благотворно». Таким образом перед нами программа самого умеренного, осторожного либерализма.

Руководство Арзамасом после принятия этого решения переходит к М. Орлову и Н. Тургеневу. Кружок собирается в квартире М. Орлова, где подписываются законы Арзамаса, целью которых определяется «польза отечества, состоящая в образовании общего мнения, т. е. в распространении изящной словесности и вообще мнений ясных и правильных». Тургенев и Орлов читают программы журнала. Внимание членов кружка все более и более останавливается на вопросах политических. 29 сентября 1817 г. Н. Тургенев записал в дневнике: «Третьего дня был у нас Арзамас. Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство».

Однако поворот, который пытались придать Арзамасу будущие декабристы, оказался слишком крутым. В 1818 г. Арзамас распался. Внешней причиной этого распада явился отъезд из Петербурга Дашкова, Блудова, Полетики, Вяземского, Вигеля и других. Внутренняя же причина была значительно более серьезной. Арзамас, не представлявший собой, с точки зрения политической, прочного объединения, мог существовать как камерный кружок с узкими задачами, но не как общество с сложными

- 337 -

литературно-общественными задачами. Именно поэтому и не состоялся арзамасский журнал, для организации которого было вполне достаточно и оставшихся в Петербурге арзамасцев.1 Н. Тургенев с присущей ему проницательностью писал брату (С. И. Тургеневу) по поводу одного из арзамасцев — «дипломатического щенка» — Северина: «Но чего ожидать от таких и вообще от всех почти людей? Наш образ мыслей, основанный на любви, к отечеству, на любви к справедливости и чистоте совести, не может, конечно, нравиться хамам и хаменкам... Все эти хамы, пресмыкаясь в подлости и потворстве, переменив тысячу раз свой образ мысли, погрязнут наконец в пыли...» (письмо 25 апреля 1818 г.).2 Не менее скептически был настроен и С. И. Тургенев — также арзамасец, писавший Жуковскому в декабре 1817 г. в связи с проектом арзамасского журнала: «...брат Николай будет едва ли не в пустыне проповедывать, или по крайней мере можно опасаться, как бы такие проповеди тем не кончились...»3

Время блестяще подтвердило оценку Н. Тургеневым Северина и ему подобных арзамасцев. Женившись на сестре Стурдзы, Северин уже в 1818 г. всячески демонстрировал сочувствие его реакционной политике. Д. А. Кавелин, будучи директором петербургского университета, в 1821 г. сыграл активную роль в позорной истории изгнания профессоров, обвиненных в «вольнодумстве». Уваров в царствование Николая I стал одним из наиболее крайних выразителей и проводников реакционной политики. Наконец, Блудов оказался в 1826 г. автором «Донесения следственной комиссии по делу о тайных обществах» и, следовательно, обвинителем реформатора Арзамаса Н. И. Тургенева.

Законно было бы предположить, что позиция А. С. Пушкина в Арзамасе была близка к позиции Н. Тургенева и М. Орлова. Однако, в виду скудости сохранившихся материалов, роль его в деятельности Арзамаса остается до сих пор непроясненной. Имя его («Сверчок») упоминается в бумагах Арзамаса только однажды в выборных листках заседания, состоявшегося в августе 1817 г. на квартире у М. Орлова.4

Одним из наиболее левых по своим убеждениям арзамасцев был Вяземский, который горячо откликнулся на предложение издавать журнал и даже написал программу его.5 Вероятно, именно поэтому М. Орлов обратился к нему из Киева 22 марта 1820 г. с проектом возрождения «арзамасского братства», опять-таки на базе организации журнала. Письмо М. Орлова, представляющее собой последнюю попытку возродить Арзамас, публикуется здесь впервые:

«Самое настоящее место для издания журнала, — это Варшава. Там отголосок европейского просвещения более отдается. Там хотя не существует еще вольное книгопечатание, но по крайней мере оное торжественно обещано. Там ты имеешь свое пребывание постоянно. Сколько предлогов

- 338 -

для издания журнала рождаются так сказать иэ самой сущности вещей? Не стыдно ли, что посюда польская конституция еще не переведена на российский язык? Не стыдно ли, что в России неизвестно, — о чем поляки рассуждали на последнем сейме? Не стыдно ли, что не проницательная завеса неизвестности покрывает от нас все обрушения поляков на Россию? Ты определен, кажется, судьбою, чтоб сорвать сию завесу, чтоб покончить с одной стороны то, что делается для возвращения свободного правления в Польше, а с другой то, что предпринимается для уничтожения российской славы. Я знаю как трудно сие исполнить, но у тебя голова и перо, у тебя родилось, судя по письму твоему, то священное пламя, которое давно согревало мое сердце и освещало мой рассудок. Тебе предстоит честь и слава.

«Показавши цель, покажу и средства.

«Проект журнала должен быть составлен в самом умеренном духе. Во-первых: в оном должно показать намерение сплесть новый узел к соединению двух народов. Во-вторых: предварить, что будут помещены статьи о польской словесности, дабы познакомить с оною россиян. В-третьих: то же можно сказать и о постановлениях, опираясь на истину, что короткое знакомство есть основание дружбы между людьми, как и между народами. В-четвертых: начать журнал переводом конституции, потом изложением последнего заседания, наконец переводом речей. К сему политическому изложению можно прибавить перевод каких-нибудь стишков, басенок и проч. В-пятых: — известия о происшествиях в Европе гораздо скорее доходят до Варшавы, нежели до России, почему и можно будет помещать оные в подробности, опираясь в проекте на истину, что Россия перестанет платить значительную дань чужим землям за их журналы. Сие весьма нужно хотя единственно для соревнования с гимнами Инвалида.

«Форма журнала должна быть та же, что и французских ежедневных газет. Имя журнала предлагаю: Российский наблюдатель в Варшаве. На предприятие я сам внесу значительную вкладку. Остальной капитал можно набрать акциями.

«Тебе надобно собрать сотрудников, из коих решиться один может на сие дело. Он наш арзамасец, а именно Никита Муравьев. Он оставил службу и, сколько я знаю, горит желанием быть полезным. Я, Николай Тургенев, Дашков и Сергей Тургенев в Царьграде, Блудов в Англии и прочие арзамасцы будут твоими сотрудниками. Таким образом самое рассеяние наше послужит к успеху.

«Я с моей стороны один помещу до двух сот экземпляров. По крайней мере надеюсь исполнить сие обещание. Каков тебе кажется мой план? Чтоб не перебивать твоих мыслей, ни одного слова более не прибавлю. Поверяю сие на твое размышление и с нетерпением ожидать буду твоего ответа. Рейн».1

Этому проекту Орлова также не суждено было осуществиться. Распад Арзамаса совершился бесповоротно. Роль вожаков литературного движения переходила к людям иного типа, к людям, связавшим свою судьбу с революционным движением, с деятельностью декабристских организаций.

Сноски

Сноски к стр. 327

¹ «Арзамас и арзамасские протоколы». Под ред. М. С. Боровковой-Майковой, Издательство писателей в Ленинграде, 1933.

Сноски к стр. 328

¹ Не случайно поэтому министр иностранных дел гр. Каподистрия был избран в Арзамас почетным членом («природным арзамасцем»).

Сноски к стр. 329

¹ Это послание арзамасцы называли «манифестом о войне с противниками», а автора его бойцом, который «первый водрузил хоругвь независимости на башнях халдейских». В Арзамасе В. Л. Пушкин был избран старостой.

Сноски к стр. 330

¹ Ср. в послании А. С. Пушкина 1816 г. «К Жуковскому» (в рукописи подписанном «Арзамасец»):

Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой!
........................
Кто выражается правдивым языком
И русской глупости не хочет бить челом!
Он враг отечества, он сеятель разврата!

Сноски к стр. 331

¹ Литературным источником его является сочинение Морле «Предисловие к комедии „Философы”, или видение Шарля Палиссо» (1760).

Сноски к стр. 332

¹ Вот прозвиша основных участников «Арзамаса»: Асмодей — Вяземский, Ахилл — Батюшков, Ивиков-Журавль — Вигель, Кассандра — Блудов, Светлана — Жуковский, Старушка — Уваров, Эолова Арфа — А. Тургенев, Варвик — Н. Тургенев, Рейн — М. Орлов, Сверчок — А. Пушкин, Армянин — Д. Давыдов и др. Прозвища брались не только из заглавий, но и из деталей баллад Жуковского («Сверчок» — из «Светланы», «Чу» — прозвище Дашкова — восклицание из «Людмилы», подвергавшееся особым насмешкам враждебной партии, и др.).

Сноски к стр. 334

¹ Жуковский был наиболее последовательным сторонником принятого в Арзамасе шутливого направления, утверждая, что «арзамасская критика должна ехать верхом на галиматье». Жуковскому была свойственна отчужденность от литературной борьбы. В разгар полемики в 1815 г. он писал в письме А. П. Елагиной-Киреевской: «Теперь страшная война на Парнасе. Около меня дерутся, а я молчу, да и лучше, когда бы и все молчали» (Уткинский сборник, 1904, стр. 18—19).

² Даже в уставе Арзамаса, принятом в августе 1817 г., после вступления в него Н. Тургенева и М. Орлова, пункт о членстве гласит: «избранных должно быть не более двадцати пяти». При избрании же «один черный шар уничтожает выбор и предложение».

Сноски к стр. 335

¹ «Средства», разумеется, Тургенев предлагал не революционные. Он был сторонником постепенного освобождения крестьян сверху, путем реформ.

Сноски к стр. 336

¹ Арзамасское прозвище М. Орлова.

Сноски к стр. 337

¹ По воспоминаниям Вигеля, М. Орлов предлагал даже учреждать в месте пребывания каждого члена, живущего вне Петербурга, как бы филиалы Арзамаса, руководимые центральным петербургским кружком.

² Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М. — Л., 1936, стр. 257.

³ Там же, стр. 485.

⁴ Арзамасские симпатии А. С. Пушкина проявились еще в Лицее. В лицейском дневнике Пушкина записана «Кантата» Дашкова а в письме Вяземскому в 1816 г. Пушкин жалуется на заточение в Лицее, мешающее ему участвовать в Арзамасе. В Лицее же Пушкиным написано несколько стихотворений, близких Арзамасу по духу. Вероятно, Пушкин был избран в Арзамас до окончания Лицея. Официальное же вступление его в общество состоялось осенью 1817 г., когда на заседании он произнес речь в стихах (до нас дошло лишь несколько строк этой речи).

⁵ См.: «Арзамас и арзамасские протоколы», стр. 239—242.

Сноски к стр. 338

¹ Архив П. А. Вяземского в Государственном Архиве феодально-крепостнической эпохи (Москва).