485
Капнист
1
Василий Васильевич Капнист происходил из богатого дворянского рода, поселившегося при Петре I на Украине; здесь в селе Обуховке, воспетом им впоследствии в стихах, он и родился в 1757 г.
Годы учения Капниста прошли в Петербурге сперва в пансионе, затем в школе Измайловского полка. Ко времени пребывания Капниста в полку относится его знакомство с Н. А. Львовым. Перейдя в Преображенский полк, он познакомился с Державиным. С 70-х годов Капнист вошел в литературный кружок Державина, с которым был дружен до самой его смерти. Служебная деятельность занимала незначительное место в жизни Капниста. До конца своих дней он остался поэтом, независимым человеком, помещиком, чуждым стремления к «славе мира сего». Большую часть жизни он провел в своей Обуховке, где и похоронен (умер он в 1823 г.).
Первым его литературным произведением была написанная в 1774 г. на французском языке ода по случаю заключения мира России с Турцией. В 1780 г. в журнале «Санктпетербургский вестник» была напечатана «Сатира первая» Капниста, центральным местом которой было довольно резкое обличение ряда писателей, фамилии которых были указаны в очень прозрачной переделке. Так, например, продажный поэт Рубан был назван Рубовым, Аблесимов — Обвесимовым, Яков Канторовский — Компаровским. Современники усматривали в этой «Сатире» и выступление против придворного поэта В. Петрова. Критика Капниста была направлена не столько против низкого качества стихов, сколько против сервильности поэзии. Следует отметить, что в ряд «глупых» писателей Капнист включает и себя с своей французской одой.
В следующем томе «Санктпетербургского вестника» была напечатана «Ода на Надежду» Капниста. В этой оде жалобы на гонение жестокого рока были намеком на неприятности, пережитые поэтом вследствие эффекта его сатиры. В оде содержались следующие строки:
«С юнейших лет жестокой власти
Уже я иго ощущал...»
Перепечатывая оду в 1788 г., Капнист изменил «иго» на «бремя», вероятно потому, что иго жестокой власти звучало слишком резко в политическом смысле. В том же «Санктпетербургском вестнике» за 1780 г., вслед за одой «На Надежду», была напечатана французская ода Капниста.
486
В примечании автор указывал, что именно эту оду он подразумевал в своей сатире. Перепечатка оды, за два месяца до этого осужденной им самим, была, несомненно, вызвана нападками на Капниста и являлась своеобразным извинением, приносимым Екатерине. Видимо, особенное возмущение в высших сферах вызвала та часть сатиры, в которой он иронически говорил об одических восхвалениях императрицы.
Обличение Капнистом в сатире конкретных лиц должно было также вызвать возмущение правительственных кругов и, вероятно, самой Екатерины, допускавшей лишь обличение пороков вообще. На это намекнул сам Капнист в 1783 г., перепечатав свою сатиру в официальном журнале «Собеседник любителей российской словесности» под заглавием «Сатира первая и последняя».
Сатира была напечатана здесь в измененном виде, причем смягчение было проведено прежде всего по линии переделки фамилий. Так, Рубов был заменен Мевием. В примечании Капнист писал: «Как сочинитель приметил, что злословие относило к лицам, изображаемым в ней, пороки вообще, то перестал писать сатиры».
Хемницер, друг Капниста, в басне «Черви» описал негодование писателей, вызванное сатирой Капниста.
О той же силе возмущения сатирой сказано в анонимном «Письме к г. К. сочинителю сатиры первой», напечатанном в сентябрьском номере «Санктпетербургского Вестника» и принадлежащем, повидимому, самому Капнисту. В этом письме говорится о «ропоте и толках», которые вызвала сатира «в многих домах». Письмо было напечатано, как и французская ода, в целях самозащиты. Капнист применяет в нем остроумный метод оправдания, пытаясь доказать, что его сатира повторяет сказанное прежде, до него, Буало, Сумароковым, Фонвизиным. Но тем самым Капнист объявил себя продолжателем сатирических традиций русской литературы. Интересно, что он связывает свою сатиру с радикальным «Посланием к слугам» Фонвизина. Глупость, мотовство, лихоимство судей, воровство знати — все эти общественные пороки, против которых выступает Ванька в послании Фонвизина, действительно, изобличаются и Капнистом в его сатире. Очевидно, Капнист рассматривал свою сатиру не как случайное явление в своем творчестве. Называя ее «первой», он указывал, что собирается писать сатиры и в дальнейшем. В том же 1783 г. Капнист написал радикальную антикрепостническую «Оду на рабство», не напечатанную в XVIII в., но распространявшуюся в списках. Еще через три года Державин понимал, что нельзя давать эту оду в руки Дашковой для опубликования в «Новых ежемесячных сочинениях» и так писал об этом Капнисту в марте 1786 г.: «При сем препровождаю тебе, мой друг, твои сочинения, с которых копии княгине Дашковой я отдал. Она требовала оды и о рабстве; но я сказал, что ты оной не оставил, по причине, что не нашел в своих бумагах; а притом изъяснил ей, что ни для ее, ни для твоей пользы напечатать и показать напечатанную императрице тоё оду не годится и с здравым рассудком несходно...»
Написание Капнистом «Оды на рабство» показывало, что он не отказался от намеченной им в своей сатире роли писателя-борца за передовые идеи, писателя — общественного деятеля и просветителя. «Ода на рабство» была написана по поводу указа, изданного Екатериной 3 мая 1783 г. По этому указу крестьяне Киевского, Черниговского и Новгород-Северского наместничеств объявлялись крепостными людьми тех помещиков, на чьих землях застал их новый закон.
487
«Ода на рабство» приобретала обобщенное антикрепостническое звучание тем более, что в ней не содержалось конкретных указаний на то, что автор имеет в виду именно Украину. Слова «порабощение отчизны» могли быть отнесены ко всей Российской империи.
«Ода на рабство» стоит в одном ряду с такими произведениями, созданными в период подъема вольнолюбивых настроений начала 1780-х годов, как тираноборческие трагедии Княжнина и даже ода «Вольность» Радищева.
Капнист обращается к царям с гневным осуждением:
«...А вы, цари! на то ль зиждитель
Своей подобну власть вам дал,
Чтобы во областях подвластных,
Из счастливых людей несчастных
И зло из общих благ творить?
На то ль даны вам скиптр, порфира,
Чтоб были вы бичами мира
И ваших чад могли губить?
Однакоже из своего протеста против тирании и крепостничества Капнист не решился сделать революционного вывода. Он обращается к самой Екатерине с просьбой вернуть свободу отчизне и обещает после этого воспеть монархиню.
Капнист, служивший в 1782 г. в должности контролера Главного почтового управления под начальством Безбородко, в мае 1783 г. бросил службу и уехал на родину. Это был тоже своего рода протест против закрепощения Украины. В Обуховке Капнист прожил до 1797 г., т. е. до смерти Екатерины.
15 февраля 1786 г. Екатерина издала указ, согласно которому на прошениях, подаваемых на «высочайшее имя», предписано было подписываться не «раб», а «верноподданный». Ответом на этот указ явилась «Ода на истребление звания раба» Капниста, и этой одой началось его сотрудничество в «Новых ежемесячных сочинениях», которые стали издаваться при Российской Академии в 1786 г.
«Ода на истребление звания раба» должна была послужить свидетельством «благонадежности» Капниста. Он решился на такое публичное покаяние для того, вероятно, чтобы получить возможность печататься. «Ода на истребление» составлена в значительной мере из мотивов и образов «Оды на рабство», но здесь, во второй оде, Капнист объявил осуществленным все, о чем он только мечтал в оде «На рабство».
Сатирическая комедия «Ябеда», главное произведение Капниста, была закончена им не позднее 1796 г., еще при Екатерине II, но тогда она не была ни поставлена, ни напечатана. Воцарение Павла подало некоторые надежды Капнисту. Его чаяния нашли свое отражение в посвящении, предпосланном комедии:
Монарх! приняв венец, ты правду на престоле
С собою воцарил...
Я кистью Талии порок изобразил;
Мздоимства, ябеды, всю гнусность обнажил,
И отдаю теперь на посмеянье света.
Не мстительна от них страшуся я навета:
Под Павловым щитом почию невредим...
В 1798 г. «Ябеда» была напечатана. 22 августа того же года она впервые появилась на сцене. Комедия имела блистательный успех, но надежды Капниста на покровительство Павла не оправдались. После четырех
488
представлений пьесы, 23 октября неожиданно последовало высочайшее повеление о ее запрещении и изъятии из продажи напечатанных экземпляров.
В. Капнист. «Ябеда». Фронтиспис и титульный лист, изд. 1798 г.
Капнист использовал при написании своей комедии материал процесса, который ему самому пришлось вести с помещицей Тарновской, присвоившей незаконно часть имения его брата. Таким образом, непосредственное знакомство Капниста с хищнической практикой русского судебного аппарата легло в основу сюжета комедии, и материалом для сатиры послужила русская действительность. Тема «Ябеды», т. е. произвола бюрократического аппарата, издавна привлекала к себе внимание передовой русской мысли и служила объектом сатиры (Сумароков, Новиков, Фонвизин, Хемницер и др.). Успеху комедии могло способствовать и то, что в комедии можно было усмотреть намеки на обстоятельства судебного дела самого Капниста. Со стороны Капниста это было как бы обращением к передовому общественному мнению, настроенному отрицательно к бюрократическому аппарату.
Мотив судебного заседания на сцене встречается еще раньше в комедии Расина «Сутяги», у Сумарокова в комедии «Чудовищи», в пьесе Веревкина «Так и должно», в «Женитьбе Фигаро» Бомарше.
В комедии Бомарше раскрывается, что злоупотребления суда основаны на тесной связи его со всей системой государственного управления. Осознанием того, что судебный произвол не случаен, а неизбежен, так как опирается на практику власти, проникнута и комедия Капниста.
489
В конце комедии Сенат отдает провинившихся членов Судебной палаты под суд Уголовной палаты. Но все правительственные учреждения связаны круговой порукой. Повытчик Добров утешает виновных:
Впрям: моет, говорит, ведь руку де рука;
А с уголовною гражданская палата
Ей-ей частехонько живет за панибрата;
Не то при торжестве уже каком ни есть
Под милостивый вас подвинут манифест.
«Наказание порока» и «торжество добродетели» приобретало здесь иронический оттенок.
Оригинальность и сила комедии Капниста заключались в изображении злоупотреблений судебного аппарата как типических явлений российской государственности его времени. В этом было ее отличие и от комедии Судовщикова «Неслыханное дело, или честный секретарь», во многом похожей на «Ябеду» и написанной под ее влиянием. Сатирический элемент комедии Судовщикова сводится к обличению корыстолюбия одного лица — Кривосудова, а не целой группы людей, не системы, как у Капниста.
«Ябеда» — «высокая» комедия; написана она, как и полагалось в этом жанре, стихами. Однако от классического образца комедий подобного рода — мольеровских «Мизантропа», «Тартюфа» или княжнинского «Хвастуна» — «Ябеда» существенно отличается тем, что в ней нет «героя», нет центрального отрицательного характера: ее герой — «ябеда», суд, судебные порядки, вся система государственного аппарата Российской империи.
Условная форма высокой комедии с соблюдением единств, с шестистопным александрийским стихом не могла помешать тому, что внутренне, в существе содержания, в «Ябеде» больше от буржуазной драмы, чем от комедии характеров классицизма.
Традиционный комедийный мотив, любовь, преодолевающая препятствия, отступает в пьесе Капниста на задний план, уступая место резкой картине сутяжничества, мошенничества и грабительства. Все обстоятельства дела, мошеннические проделки судейских, подкупы, подчистки в делах, наконец, безобразное заседание суда — все это происходит на сцене, а не прячется за кулисами. Капнист хотел показать и показал воочию государственную машину деспотии в действии.
В «Ябеде» нет индивидуальных характеров, так как каждый из судейских чиновников похож у Капниста на других в своей социальной практике, в своем отношении к делу, и разница между ними сводится только к тем или иным личным привычкам, не меняющим сути дела. В «Ябеде» нет личных комических характеров, потому что Капнист создал не столько комедию, сколько социальную сатиру, показав на сцене единую групповую картину среды взяточников и законопреступников, мир бюрократии, ябеды в целом.
В «Ябеде» больше ужасного и страшного, чем комического. Сцена попойки чиновников в III действии из внешнефарсовой буффонады превращается в гротескно-символическое изображение разгула шайки грабителей и взяточников. А песенка пирующих:
Бери, большой тут нет науки;
Бери, что только можно взять.
На что ж привешены нам руки.
Как не на то, чтоб брать?
(Все повторяют):
Брать, брать, брать.
придает сборищу пьяных чиновников характер кощунственного обряда,
490
А. Писарев, прочитавший в 1828 г. в Обществе Любителей российской словесности «Похвальное слово» Капнисту, поставил «Ябеду» даже выше «Недоросля» и сблизил комедию Капниста с комедиями Аристофана. Этим сближением он, несомненно, хотел подчеркнуть политический характер «Ябеды».
В своей речи он останавливается на обвинениях, предъявлявшихся Капнисту современниками. Главным обвинением было то, что это не комедия, а «сатира в действии». «Ябеда» не отвечала основному требованию, предъявлявшемуся к классической комедии: в ней не преобладало смешное. Особенно это отмечалось современниками по отношению к смелой сцене попойки. А. Писарев дал такую характеристику этой сцены: «После попойки... шайка лихоимцев является без личины, и самый смех, ими возбуждаемый, наводит какой-то ужас на зрителя. Думаешь присутствовать на пирушке разбойников...»
В «Ябеде» на сцене проходит жизнь Кривосудова и его семьи: играют в карты, принимают гостей, пьянствуют, вершат дела. Но изображение бытовой обстановки не превращается в самоцель; бытовому внешнему плану всегда сопутствует другой, внутренний, остро-сатирический, развитием которого и определяется необходимость введения тех или иных моментов быта. Так, в III действии во время игры в карты на фоне реплик игроков особенно иронически звучит обсуждение возможности подобрать нужный закон для того, чтобы отобрать имение у хозяина и передать его сутяге Праволову.
В 1812 г., когда еще не окончилась война на территории России, Капнист написал небольшую поэму «Видение плачущего над Москвою Россиянина». Эта поэма не была напечатана в XIX в., так как цензура усмотрела в ней кощунство. Автор оплакивает «древнюю русскую столицу» Москву, гибнущую в пламени. Он считает, что пожар Москвы — справедливое наказание богачам, вельможам, погрязшим в пышности, и всем «развратным сердцам».
В своем стихотворении он возвращается к мотивам «Ябеды», смотря на развалины здания суда.
Там челы зрелися бессовестных судей,
Там истина вопи, невинность слезы лей;
Не слышат и не зрят: заткнуты златом уши;
Взор ослеплен сребром — растленны лихвой души
Не могут истины вещанию внимать.
Там злу судья — злодей, возмездник татю — тать.
Крепило приговор ехидно ябед жало:
И пламя мстительно вертеп неправд пожрало.
Таким образом, сатирическая тема «Ябеды» осталась близка Капнисту навсегда.
2
Конец 70-х — начало 80-х годов — это эпоха решительного перелома в истории русской поэзии, произведенного Державиным. Проблема свободной, теорчески независимой личности — важная и прогрессивная проблема, выдвинутая передовой идеологией XVIII в., — была поставлена в творчестве Державина и превратилась в одну из основных проблем русской поэзии.
Эта же проблема стоит в центре лирического творчества Капниста, но разрешение ее идет по пути, отличному от державинского.
491
Стихи Державина строят в сознании читателя совершенно конкретный бытовой образ поэта, неповторимо индивидуальный образ самого Гаврилы Романовича Державина.
Капнист не пошел по пути изображения конкретного человека в практике его жизни и деятельности. Для него характерна устремленность к изображению личности, но личности только чувствующей и переживающей, только размышляющей по поводу событий собственной жизни или действительности в целом.
Отказ от изображения человека в действии, в его общественно-исторической практике был следствием признания безнадежности попыток изменения действительности. Капнист после 1783 г. пришел к мысли, что порядок, существующий в России, незыблем. Правда, «Ода на истребление звания раба» была лишь внешним выражением его примирения с порядками Российской империи. Все последующее его творчество было выражением его подлинного отношения к русской действительности, его неприятия ее, — но и одновременного отказа от попыток активного на нее воздействия. Пессимистические мотивы, элегическая грусть и мысли о том, что все земное преходяще и тленно, оформили настроение того лирического «я», которое стало героем лирики Капниста.
Капнист создает в своем творчестве лирический образ печального, гонимого роком человека, неудачника в жизни, с грустным философским мужеством переносящего все удары судьбы.
Капнист начинает свое лирическое творчество с од, которые он в своем сборнике 1796 г. включает в раздел «Оды на разные случаи», а в издании своих произведений 1806 г. называет «элегическими». Последнее название, указывающее на преодоление Капнистом уже в первые годы XIX в. жанровых перегородок, вполне соответствует содержанию его од.
Политическая ода Капниста «На рабство» по существу тоже может быть включена в число его элегических од. В ней сочетается мотив социального негодования с мотивом скорби, носящей несколько элегический оттенок. Поэт скорбит о порабощении отчизны, и не случайны черты оссианического пейзажа в оде: в ней появляется мрачный, мшистый дуб, ревущий ручей, летящие с деревьев листья. Изображение природы в элегических одах Капниста подчиняется основной задаче описания скорби человека; природа выступает как аккомпанемент настроения человека, участвует в скорби лирического героя. Обращение к лесам обрамляет оду «На надежду». Изображая окружающую лирического героя природу, Капнист утверждает свое право на индивидуальное восприятие мира. Он изображает действительность сквозь лирическое восприятие героя; скорбь, охватывающая его, меняет вид окружающих его предметов.
Усилению элегического настроения служил и подбор эмоционально окрашенных эпитетов. Характерны такие словосочетания в оде «На смерть сына»: влажные крыла тумана, печальная риза, трава поблекшая, вопль унылый, хладный прах, хладная гробница, увядший стебель, бледная луна, томна лира, томна грудь, скорбный плач и др.
Смерть друзей, смерть сына — заставляют поэта размышлять о смысле жизни, о бессмертии. Несомненна связь од «На смерть сына», «На смерть Плениры» с «Ночными размышлениями о жизни, смерти и бессмертии» Эдуарда Юнга.
Основные мотивы «Ночей» Юнга звучат в элегических одах Капниста: жизнь есть цепь страданий, лишь преддверие истинного бытия, и потому не следует скорбеть о ее утрате.
492
Ночью, при свете луны, сидя у гробницы, человек познает истинный смысл жизни. Тихие тени умерших приходят к нему с утешением. Эти картины, возникшие у Юнга, найдут свое развитие впоследствии в поэзии Жуковского.
От Юнга также идет условный образ отца, роющего своими «слабыми» руками могилу сыну. Перерабатывая элегические оды для издания 1806 г., Капнист отбрасывал некоторые детали, слишком связанные с английской «кладбищенской» поэзией. Так, «кипарис», посаженный им у могилы сына, он заменяет «трилетним дубом».
В ранних одах Капниста борются две тенденции. В основу этих од были положены конкретные факты жизни автора. В оде «На надежду» нашли отражение нападки на него в связи с написанием сатиры, в «Оде на смерть сына» — смерть сына Гани, умершего в начале 80-х годов. Также упоминается в оде и разлука с братом Петром Васильевичем Капнистом и смерть друга Хемницера.
«Ода на дружество» написана по поводу отъезда за границу брата поэта Петра Васильевича, и в ней нашли отражение их споры по поводу веры (Петр Васильевич пытался привить Василию Васильевичу атеистические взгляды). «Ода на смерть Плениры» оплакивает жену Г. Р. Державина Екатерину Яковлевну.
Но вместе с тем Капнист не ставил своей главной задачей описание самих фактов. События являются для него по преимуществу поводом для описания чувств, возникающих в связи с ними.
Подготовляя сборник 1806 г., Капнист произвел значительную переработку своих элегических од. В первой редакции в них содержались значительные элементы биографической и даже бытовой конкретизации образа лирического героя. В оде «На смерть сына» Капнист говорит о своей борьбе с общественной неправдой и о гневе, вызванном его деятельностью.
Возможно ль зря коварство злое,
Ведуще правость в смертну сеть,
Порок, достоинство прямое
Хулою ищущий сотреть,
Зря стыд поправшую кичливость,
Гнетущу суд несправедливость,
У ног вельмож ползущу лесть,
Возможно ль ими не гнушаясь
От вида их не содрогаясь,
Их мерзости и злобу снесть.
В оде «На смерть Плениры» он идет дальше в конкретизации образов. Он характеризует служебную деятельность Державина, описывает его скорбь у постели умирающей жены, его обморок в минуту ее смерти.
Вспоминает Капнист дом, в котором умерла Пленира, называя его чертогом, «испещренным хитрою ее рукой» (подразумевая ее вышивки). В издании 1806 г. строфы, в которых даются указания на конкретные биографические или бытовые факты, вычеркнуты.
Изображение чувства не нуждается для него теперь в бытовой конкретизации. Кроме того, Капнист не ставит своей задачей создание единичного неповторимого образа человека, он пытается создать некий обобщенный образ и потому отбрасывает те черты, которые могут быть отнесены лишь к одному конкретному человеку.
В середине 90-х годов Капнист обращается к анакреонтической и горацианской оде. Это обращение включается в общую тенденцию развитии литературы конца XVIII в.
493
В 80—90-е годы проблема изображения и утверждения личности стоит в центре внимания литературы, выступающей против классицизма. Новое искусство (сентиментализм, предромантизм) создается на основе разрушения и преодоления правил классицизма, но вместе с тем авторитет классицизма еще не поколеблен. Для того чтобы противопоставить себя классицизму и победить в борьбе с ним, новому литературному течению нужно было сильное оружие. Пример и образец изображения чувства русские поэты нашли у античных писателей, истолкованных в духе сентиментальной эстетики, и опора на их авторитет явилась значительной поддержкой новых веяний в русской литературе.
Наибольшей популярностью в конце XVIII в. пользовался сборник греческих стихотворений, написанных разными авторами и в разное время в духе Анакреона. Сборник этот приписывался целиком Анакреону. С 1790-х годов начинает писать свои «Анакреонтические песни» Державин. В журналах печатаются в большом количестве анакреонтические стихотворения второстепенных авторов. В 1795 г. Николай Эмин издает «Подражания древним», куда входят подражания Анакреону, Горацию и др. В 1794 г. Н. А. Львов, друг Капниста и Державина, издает перевод «Анакреона», т. е. всего сборника анакреонтических стихотворений. Львов сопровождает свой перевод предисловием, носящим программный характер.
В период господства классицизма в поэзии не допускалась свобода в трактовке личного чувства, — отсюда отрицательное отношение к Анакреону, проявившееся прежде всего в отрицательной трактовке его личного облика.
В 1755 г. в «Ежемесячных сочинениях» помещена была статья «О качествах стихотворца», в которой автор характеризовал Анакреона следующим образом: «Анакреонт был, как древность говорит, крайне к сластолюбию и пьянству по конец жизни своей склонен, почему и писал одни бахические и любовные песни».
Львов вступает в полемику с отрицательной трактовкой личного облика Анакреона. Он говорит, что нельзя судить на основе мотивов творчества писателя о его жизни. Пример тому — Гораций, который воспевал прелести пиров, а сам не пил вина.
Интересно здесь стремление представить незапятнанным и личный облик писателя, поскольку поэзия его объявляется образцом для подражания. Львов представляет Анакреона человеком мягким, нежным, глубоко и истинно чувствующим. В стихах Анакреона Львов видит «пленительную истину и простоту мыслей, такой чистый и волшебный язык, который навсегда останется предметом отчаяния для всех подражателей его». Анакреон создавал свои картины лишь руководствуясь «действительным убеждением сердца». Истинность переживания, верность чувства, лежащая в основе стихотворений Анакреона, делает его стихотворения близкими читателю: «...такова сила истины, что между писателем и мною, читавшим оного, остается какая-то взаимная доверенность, знакомство хотя не личное, но такое, по которому можешь себе иногда сказать: он этого бы не подумал, или он бы в сем случае так не поступил». Выдвигая Анакреона в качестве образца для современных писателей, Львов представляет дело так, что он и в древности пользовался чрезвычайным авторитетом. Эсхил, отец трагедии, наиболее важного жанра в системе классицизма, и Пиндар, автор высоких торжественных од, объявляются последователями Анакреона. Предлагая писателям взять за образец Анакреона, Львов противопоставляет простоту и истинность его творчества вредному влиянию французской поэзии, «пухлостям какого-нибудь Томаса или пряного Дората». Это было
494
выступлением против лирики салонно-жеманного толка. Отличие творческих принципов членов державинского кружка (Капниста, Львова) от направления модных увлечений салонной поэзии шло по линии отрицания слащавости и изысканности в поэзии и требования простоты слога и искренности в изображении чувств.
Интерес Львова к античной поэзии, к Анакреону, не противоречит его интересу к фольклору, так как и в анакреонтических одах, и в русских народных песнях он видит одну и ту же основу — истину чувств. Львов, душа державинского кружка, оказал как теоретик несомненное влияние и на Капниста. Основные положения, высказанные Львовым в предисловии к Анакреону, нашли свое отражение в творческой практике Капниста.
В анакреонтических одах Капниста мы не находим прямых подражаний сюжетам од Анакреона. У него даже мало стихотворений, построенных на типичных для анакреонтики мотивах любви, вина, веселья. Капнисту чужда, прежде всего, жизнерадостная философия Анакреона. Порою трудно провести границу между анакреонтической одой Капниста и горацианской его одой. Вместе с тем Капнист включает в раздел, озаглавленный им «Анакреонтические и горацианские оды», такие стихотворения, как «Чижик», «Мотылек» и даже стихотворения, подобные грустному романсу «На смерть Юлии». Трудно предположить, чтобы Капнисту просто не хотелось создавать для этих стихотворений особого раздела в своем сборнике. Очевидно, что это включение имело приниципиальное значение. Капнист, подобно Львову, понимал анакреонтическую поэзию не как поэзию, основанную непременно на мотивах «наслаждения жизнью», а как поэзию, передающую простые, безыскусственные переживания души. Условно-жанровое определение «анакреонтической оды» было знаком того, что данное произведение посвящено анализу простого человеческого чувства.
Мелодический момент, характерный для большинства стихотворений Капниста, особенно для тех, которые походили на песни, способствовал усилению эмоционального колорита, гармонирующего с лирическим содержанием стихотворения. Державин в статье «Рассуждение о лирической поэзии» приводит строфу из стихотворения Капниста «Неверность Лизеты» (подражание Лагарпу) как образец «сладкогласия». Для усиления «сладкогласия» Державин меняет одно слово — «предел» на «удел», так как буква «р» нарушала, по его мнению, мелодичность и сладкость стиха.
Поля, леса густые.
Спокойствия предел.
Где дни мои златые.
Где я Лизету пел.,
Жанр небольшого лирического стихотворения, близкого к песне, получил большое развитие в конце XVIII в. в творчестве Дмитриева, Нелединского-Мелецкого. Но собственные стихотворения Капниста отличаются от песен этих типичных представителей русского сентиментализма. У Капниста нет стихотворений, подобных песне «Стонет сизый голубочек» Дмитриева. Стихия сентиментальной умиленности не нашла отражения в его творчестве. Пессимистическая философия Капниста сложилась на основе отрицания действительности, а не на осноае примирения с нею. Поэтому и мотивы умиления перед добродетелью и стремления найти утешение в ней, характерные для творчества Муравьева и Карамзина, также не нашли отражения в творчестве Капниста. Глубокое ощущение трагизма бытия составляет своеобразие всего его лирического творчества.
495
Стихотворение «Чижик», казалось бы, могло быть включено в ряд карамзинско-дмитриевских «пичужечек»; однако и оно отлично от стихотворений подобного рода.
В анакреонтических песнях, переведенных Львовым, значительное место занимают стихотворения, описывающие природу: «На кузнечика», «К голубке» и др. Переводы Львова лишены сентиментальности; он критикует своих предшественников (Дасье, Мутоне де Клеофон), переводчиков Анакреона, за приукрашивание Анакреона. Простота и безыскусственность изображения Анакреоном природы восхищают его.
Утка плещется водою,
Журавли летят...
По поводу этих строк Львов пишет: «Какие ребяческие, кажется, черты! но спроси всякой у своего сердца, к принятию весенних впечатлений еще удобного, не производит ли действительно вид сих мелочных предметов то ребяческое ощущение природы, по милости которой и в важнейших начертаниях находим мы красоты, и без чего и Хариты, усыпающие розами луг, и злачные нивы, трудом земледельческим процветающие, были бы изображения мертвые для ушей, а не для мысленных наших глаз, не для сердца нашего картины». Львов — против условного изображения природы, за передачу ее через частные, конкретные детали. Такие детали находим мы у Капниста: «чижик желтобокой» и др.
Но не в этом только отличие стихотворения Капниста от Дмитриевских, а в том, что в своем «Чижике» Капнист не описывает эмоции трогательного умиления, возникающего в душе чувствительного человека при виде «птички». Содержанием стихотворения является изображение печальной судьбы человека, раскрытие пессимистического мировосприятия, известного уже читателям по «элегическим одам».
В 1790-е годы Капнист печатался в изданиях Карамзина. Однако влияние Карамзина на Капниста сказалось по преимуществу и почти исключительно в области языка.
В 90-х годах Капнист пишет свои стихотворения «средним» слогом, свободным от славянизмов, используя достижения реформы Карамзина. Проблематика стихов, посвященных анализу чувства, этого требовала. Державин в предисловии к своим «Анакреонтическим песням» писал: «По любви к отечественному слову желал я показать его изобилие, гибкость, легкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований, каковые в других языках едва ли находятся».
Проезжая в 1802 г. через Москву на Украину, Капнист посетил Хераскова и Карамзина и читал им свой перевод поэмы Оссиана «Картон», написанный сложными и постоянно меняющимися метрическими формами, в том числе — размером русских «простонародных» песен. Поэма «Картон» была написана Капнистом в промежуток между 1796 и 1800 гг. К последним годам XVIII в. относятся также и переводы Капниста 7-й и 16-й песен «Илиады» Гомера; переводит он их александрийским стихом. Таким образом обнаруживается одновременный интерес Капниста к двум культурам — гомеровской и оссиановской, по-новому истолкованным в конце XVIII в. предромантизмом и, в частности, Гердером, теоретически осмыслившим проблему народности искусства и отражения народного духа в фольклоре. Вопреки теоретикам классицизма, утверждавшим незыблемый авторитет античного искусства, предромантизм провозгласил равноценность северной и южной культур, поэзии
496
Оссиана и Гомера. Установление самостоятельной ценности оссиановского народно-эстетического идеала означало обретение всеми северными народами собственной истории, собственного национального идеала, которым они могли гордиться с тем же основанием, что и народы юга Европы. Во всех странах началось увлечение историей собственного народа, поиски его особого характера и духа, проявившегося в произведениях искусства.
Капнист, подобно Львову, воспринимает идеи предромантизма. Капнист понимает поэмы Оссиана как продукт народного творчества. Отсюда появление в его «Картоне» размера «простонародных» песен, употребление устойчивых фольклорных эпитетов, как: море синее, терема высокие, стены белокаменные, древние «русизмы» — супостаты и др. Он стремится приблизить поэму Оссиана к былине.
Картон говорит:
Но в сражениях многочисленных отличился я;
И в далекие царства слух о мне простирается,
Не грози ты мне; и не здесь ищи робких слабых душ,
Чтоб совет им дать пред царем твоим покоритися.
Предлагаемая древность и далекие события, описываемые в ней, требуют высокого славянизированного слога.
Да сильное копье всяк воин вознесет;
Да препояшутся булатными мечами,
И предков шлемами приосенив главы,
Железною броней покроют рамена;
Се буря брани к нам летит; и вскоре, вскоре
Глас смерти лютыя услышим над главой.
Поэма не была издана, так как Капнист «все не отваживался передавать плод оной [т. е. попытки писать народным размером] книгопечатному тиснению, опасясь, дабы лютые критики не взяли и самого меня в их мучительные тиски».
В 1810-х годах Капнист начинает переводить «Слово о полку Игореве»; в предисловии к нему он пишет, что первый перевод «Слова», изданный в 1800 г., доказал, что «вскоре после введения к нам христианства, имели мы уже собственного Орфея и Оссиана в лице Бояна. И наши древние герои имели своих бардов, воспевавших им хвалу».
С начала XIX в. Капнист примыкает к литературному кружку А. Н. Оленина, в доме которого он познакомился с Батюшковым. В это же время Капнист находится в дружеских отношениях с Гнедичем и первый подает ему мысль продолжать перевод «Илиады», начатый Костровым.
Первоначально переводя «Илиаду» александрийским стихом, Капнист впоследствии пришел к убеждению, что ее надо переводить народным размером, «коренным русским стихосложением». Рассуждение свое о невозможности существования гекзаметра в русском языке Капнист в 1813 г. посылал на просмотр Державину, Уварову и др. По вопросу о том, каким размером следует переводить Гомера, разгорелась полемика между Капнистом и Уваровым, отстаивавшим гекзаметр. В 1815 г. в 17-й книге «Чтений в беседе любителей российского слова» было помещено письмо Капниста к С. С. Уварову. Здесь Капнист утверждает, что дактило-спондеические стихи не свойственны русскому языку. «Что же воспрещает и любителям отечественной словесности, вместо слепого во всем подражания древним, искать для усовершенствования русских
497
стихов, свойственного им приятнейшего размера...» Капнист вспоминает свой опыт перевода народным стихом Оссиана, который он, в свое время, сделал из любви к «природному слову». Но победа осталась за Уваровым. Гнедич стал переводить «Илиаду» гекзаметром.
Предполагая издавать полное собрание своих сочинений, Капнист в VI—VII тома его собирался включить свои «Ученые и любопытные рассуждения и исследования о различных предметах, особенно относящихся к истории российской и вообще всего Севера. Рассуждения и изъяснения баснословия разных народов: индейцев, египтян и, особенно, греков, получивших свое начало от Севера. Также ясные доказательства, что ход просвещения распространился на всю землю от Севера. Сия книга особенно должна привлечь внимание всякого русского. Ему приятно будет видеть, как Россия, дающая ныне законы всему свету, и в древнейшие времена давала оные чужим и отдаленнейшим народам. Тут же полезно будет рассуждение о путешествии Улисса, в котором доказывается, что он странствовал в Черное море, и что Россия была уже известна Гомеру. К сему присовокупится опыт о восстановлении в первобытном порядке первых шести песен Одиссеи». Капнист на основе изучения теорий ранних романтиков пытается построить стройную картину мирового исторического процесса; но романтики типа Гердера или еще де Сталь признавали равноправие за двумя центрами мировой культуры — за Севером и Югом — в лице их ярчайших представителей Оссиана и Гомера; Капнист же признает первенство За Севером. Доказательства своему положению Капнист пытается дать в своей работа, напечатанной в 1814 г.: «Краткое изыскание о гипербореянах и коренном российском стихосложении».
В этой статье он доказывает, что славяне предками своими имеют гипербореян — знаменитый народ, от которого сами древние греки заимствовали искусства и науки. Эта идея, в основе которой лежало патриотическое стремление возвеличить русский народ и которая стала Капнисту еще более дорогой после событий 1812 г., вызвавших общий патриотический подъем, заслужила все же у друзей Капниста название «бреда». Капнист, которому свойственно было писать на самого себя эпиграммы, написал и по этому поводу две эпиграммы, напр.:
Сей опыт самомыслия
Подает нам повод
Сказать, что он бессмыслия
Есть бесспорный довод.
Но в глубине души Капнист был убежден в своей правоте. Общий предок (гипербореяне) у греков и у славян объяснял, по его мнению, сходство духа двух народов. На этом-то основании Капнист убеждает Гнедича переводить «Илиаду» народным русским размером. Русифицируя Горация, Капнист в свои горацианские оды вводит русскую мифологию. Попытку установить связь между греческой и русской культурой сделал еще Львов, когда он, сравнивая русские песни с одой Пиндара, приходил к выводу, что «мы в народном пении наследовали от греков». Капнист приводит в своей статье этот же пример, но для него это сходство служит доказательством того, что русские песни были образцом для греков.
С 1797 г. Капнист начинает писать «горацианские оды». Приблизительно с 1810 г. он начинает переводить Горация. Не зная латинского языка, Капнист знакомился с Горацием через переводы Дасье, Фосса и
498
др. и с помощью своих друзей, главным образом знатока латыни И. М. Муравьева-Апостола. Почти все его переводы остались неизданными.
Интерес Капниста к одам Горация не противоречит влиянию на него идей раннего романтизма. Выступая против теоретиков классицизма, видевших единственный авторитет в классическом искусстве, защищая народное творчество и представителя культуры, противоположной греческой, Оссиана, романтики сохранили вместе с тем глубокое уважение перед античными писателями.
Понимание Капнистом Горация близко к гердеровскому. Для Гердера Гораций — нежный лирик, стихи его преисполнены прелести и грации. Из каждой оды его можно извлечь нравственную мысль. В своих любовных одах он дает картину развращенного римского общества, сам же он далек от него; даже его любовные оды высоконравственны. Люди с бурными страстями не найдут в его творчестве мотивов созвучия их настроению. Придворные тоже не поймут его. Высокие оды Горацию не удавались; он учит познанию жизни, и прав сам Гораций, сравнивая себя с пчелкой, — говорит Гердер.
Этот отказ Горация от высокого одического парения становится поэтическим credo и Капниста.
В оде «Ломоносов» Капнист противопоставляет себя Ломоносову, подобно тому как Гораций противопоставляет себя Пиндару.
С такою дерзостью чудесной,
Изведав неусталость крыл,
Верх облак в синеве небесной
Российской сей орел парил.
Но я, как пчелка над землею,
С трудом с цветов сосуща мед,
Я тиху песнь жужжать лишь смею:
Высокий страшен мне полет.
Капнист ищет в творчестве Горация мотивы, созвучные его собственной душе. Он подражает только тем одам Горация, настроения которых не противоречат создаваемому им образу лирического героя. Так, совершенно в стороне остаются любовные оды Горация, в которых сильны настроения наслаждения жизнью. Те же оды, которым Капнист подражает, в его интерпретации получают некий добавочный фон, отсутствующий у Горация. Для Капниста не существует факта без субъективного отношения к нему лирического героя. А в основе этого субъективного отношения лежит глубокий исторический пессимизм Капниста, возникший на основе его столкновения с российской действительностью, на основе осознания невозможности борьбы, на основе неприятия и тех великих исторических событий, которые потрясли мир в конце XVIII в. Капнист отрицательно отнесся к французской революции; он воспринял ее трагически.
Мотивы творчества Горация, творившего в совершенно иную и далекую историческую эпоху, в интерпретации Капниста приобретают ярко выраженный пессимистический оттенок. Гораций в восприятии Капниста прежде всего лирик-моралист. В творчестве Горация ему более всего близка проповедь «умеренности», оправдывающая его собственный отказ от социальной активности, и мотивы бренности и превратностей человеческой жизни.
Лирический герой горацианских од Капниста находит утешение не в любви, а в общении с друзьями, в тихих радостях семейной жизни.
499
Во многом правильную характеристику отличия поэзии Капниста от Горация дал в своем «Похвальном слове» А. Писарев. Он считает, что уподобление Капниста Горацию не совсем справедливо. Основной мыслью Горация является следующая: «Наслаждайся днем текущим, забывай день минувший и не гляди на день будущий». Гораций — воспитанник язычества, и потому его блаженство ограничено пределами чувственными. Капнист же «поет чистейшие духовные наслаждения; как слабый смертный, он иногда взглядывает на радости земные с чувством уныния, но скоро, вспомнив их ничтожестве, возвращается к высокому внутреннему бытию своему. Он говорит: «помни о минувшем, не дорожи настоящим и готовься к будущему...» Этот дух заметен даже и в одах, заимствованных им из Горация и принявших более отвлеченный характер, нежели у певца Тибурнского».
В сущности, Писарев определяет Капниста как романтического поэта. Противопоставление античного искусства, основанного на «чувственном» восприятии мира, новому искусству, т. е. романтическому, обращающему все свое внимание на познание внутреннего мира человека, легло в основу работ теоретиков романтизма начала XIX в.
В предисловии к неосуществленному сборнику своих подражаний Горацию и переводов из него Капнист сам сознается в том, что в некоторых местах он отступает от Горация. Правда, он не считает, чтобы этим он искажал Горация, но, по его мнению он лишь делает его мысли более современными. Он пишет: «Я старался мысли и картины Горация, всем временам и народам свойственные, сохранить в точности; те же, которые, относились особенно к римским или греческим эпохам, басням, обычаям и протчая, заменял я приличными нашему времени соотношениями. Такими и подобными сим заменениями перенося Горация в наш век и круг, старался я заставить его изъясняться так, как предполагал, что мог бы он изъясняться, будучи современником и соотечественником нашим».
Затем он пишет: «Мне показалось, что при переводе описаний или картин, для оживления, усиления или объяснения оных, можно позволить себе некоторое распространение».
В оде 6, II книги Горация Капнист одно место, как он сам говорит, «расплодил подробностями». У Горация: «Те места и счастливые холмы тебя и меня приглашают; там теплящийся пепел друга певца оросишь ты должною слезою».
У Капниста (ода «Другу сердца»):
Вот там-то, в рощице тенистой,
Устланной мягкой муравой,
Близ тока, из скалы кремнистой
Жемчужной льющегось струей,
Мы сядем отдохнуть с тобою
И дружны съединим сердца.
Там теплой оросишь слезою
Прах милого тебе певца.
Эмоциональные эпитеты, определяющие не столько объективные качества предметов, сколько отношение к ним автора, и создающие элегический тон, заменяют словесную скупость и четкость Горация. Для Горация существуют прежде всего факты, а для Капниста — отношение к ним автора,
С той же целью «осовременивания» Горация Капнист все детали быта, мысли и картины, которые характеризуют эпоху Горация, заменил «приличными своему времени». Так, античный ад с тенями у Капниста
500
заменяется русским кладбищем («Суетность жизни»), названия римских местностей заменяются русскими, вместо Гадеса, Тибура — Сибирь, Псел. В оде «Желание стихотворца» (подражание горациевской оде 31, кн. I) цикорий, листья мальвы, оливки заменяются:
Но я, я сыт укругом хлеба,
Доволен кружкой кислых щей.
Таким же образом упоминания политических событий римской и греческой истории заменяются упоминаниями политических событий, современных Капнисту. Так, например, у него появляются намеки на Наполеона и др.
Образ лирического героя, создаваемого Капнистом в поэзии, — это идеализированный, несколько условный образ самого Капниста. В поздних стихотворениях он прямо назван именем поэта. Так, в «Обуховке»:
Капнист сей глыбою покрылся;
Друг Муз, друг родины он был;
Отраду в том лишь находил,
Что ей, как мог, служа, трудился,
И только здесь он опочил.
В соответствии с этим и в горацианских одах Капнист дает не столько образ Горация, сколько образ современного ему человека, характеризуемого при этом не бытовыми чертами, а строем его чувств и мыслей.
Но Капнист включил в свои стихи и мысль о Горации — поэте всего человечества, авторитет которого придавал и переживаниям самого Капниста значение более чем личное, значение общечеловеческое.
Соединение мотивов Горация с самораскрытием души его переводчика было возможно только потому, что Капнист стремился к созданию образа человека как идеала, как высшей нормы. Так и в своей горацианской поэзии Капнист стремился выразить свойственный ему на протяжении всего его творческого пути культ независимой и благородной человеческой личности, культ, которому он остался верен, несмотря на пессимизм, на разочарование в реальной общественной борьбе.