- 342 -
Богданович
Первым значительным произведением «легкой» поэзии конца XVIII в. была поэма Ипполита Федоровича Богдановича «Душенька». Она не была единственным произведением Богдановича, ибо он отдал литературе около сорока лет своей жизни, но именно «Душенька» доставила ему громкую известность, поставила его в числе значительных писателей своей эпохи. Богданович практически показал гибкость русского поэтического языка, возможности создания изящного русского произведения. Его поэма была своевременна, ответила на запросы общества, побудила многих современников к поэтическому соревнованию, вызвала дальнейшие поиски в области языка, подготовила во многих чертах язык Карамзина, заставила Хераскова пересмотреть свои позиции, создать «Пилигримов» и «Бахариану», произведения, в которых престарелый поэт пошел навстречу своим ученикам в буквальном смысле слова, ибо Богданович начинал свою литературную деятельность под руководством Хераскова.
Родился Богданович 22 декабря 1743 г. на Украине. Сын бедного провинциального дворянина, он был десяти лет привезен в Москву, определен юнкером в Юстиц-коллегию и отдан учиться в Математическое училище. Литературные интересы и склонность к театру привели его лет пятнадцати в дом тогдашнего директора Московского театра М. М. Хераскова, которому юноша сообщил о своем желании посвятить себя сцене. По словам Карамзина, Херасков доказал юноше «неприличность актерского звания для благородного человека», посоветовал записаться в число слушателей Московского университета и приютил у себя в доме. В течение 1760—1762 гг. Богданович сотрудничал в «Полезном увеселении». Его стихотворения этих лет не могут претендовать на особую оригинальность и составляют фон журнала, основной характер которого создавали Херасков и Ржевский.
К 1763 г. Херасков сближается с группой Панина — Дашковой; при помощи последней он начинает издавать журнал «Невинное упражнение», одновременно служа под начальством Панина в Иностранной коллегии. В 1766 г. Богданович был назначен секретарем посольства при саксонском дворе и в течение двух с половиной лет жил в Дрездене. Вернувшись в Россию, он продолжал служить под начальством Панина до 1779 г., а в 1780 г. перешел на службу в Санкт-Петербургский архив.
Политическая программа Хераскова была чужда Богдановичу; бедный шляхтич не мог разделять феодальных симпатий своего учителя, его консервативной, в конечном счете, оппозиционности; вольтерьянство молодого Богдановича было глубже, органичнее. Знание языков дало ему возможность выступать в течение 60-х годов в роли пропагандиста передовых идей французской просветительной философии.
- 343 -
И. Ф. Богданович
Гравюра по рисунку Анны Богдановичевой
- 344 -
Своеобразное место среди других журналов начала 60-х годов занимает журнал Богдановича «Невинное упражнение». Основной материал его составляют переводы таких писателей, как Вольтер и Гельвеций, отрывки из книги которого «De l’esprit», наряду с переводимыми Дашковой статьями Вольтера об эпическом стихотворстве, идут из номера в номер.
Все статьи и стихотворения, помещенные в «Невинном упражнении», анонимны, но можно думать, что в нем, помимо Дашковой и Богдановича, принимали участие и другие сотрудники. Открывается журнал «Речью о равенстве состояния»:
О! мудрый Аристон, взираешь ты бесстрастно
На гордость пышную, на варварство ужасно,
Твои глаза тебе отнюдь вотще не лгут;
Сей свет есть сборище, где дураки живут.
В нем светлостью себя и инак величают,
И мнят, что титлом тем род подлый прикрывают.
Тревожит тщетно нас в нем гнусна суета:
Все смертные равны, лишь в масках разнота...Рядом с этим стихотворением может быть поставлена переведенная из Вольтера статья «О коммерции», которая говорит о пользе торговли и об историческом значении ее и о преимуществах честного купца перед бездельным дворянином.
Этот перевод мог, конечно, принадлежать вельможе «английской» складки из окружения Дашковой, но нападки на «бонз», на знатных невежд, на «гордых подлецов» исходят от тех авторов, которые восклицали:
Напрасно мне писать пустые строки,
Достойнее меня ты во сто крат;
Я беден, ты богат:
В том все достоинство твое, мои пороки.Совсем в другом тоне звучит статья в апрельской книжке, говорящая о том, что нападки на чрезмерную надменность человека полезны, но не должны быть преувеличены, ибо «право благодарности... долженствует нас побуждать к некоторому почтению потомства тех, кои усугубили благополучие или честь своего отечества»; к тому же автор полагает, что врожденное благородство присуще скорее человеку, в жилах которого течет кровь прославленных предков, нежели потомку людей «простых» и «подлых».
Повидимому, нелады среди сотрудников, а не только отъезд двора из Москвы, и были причиной того, что журнал смог просуществовать всего полгода.
В «Невинном упражнении» Богданович напечатал свой перевод поэмы Вольтера «На разрушение Лиссабона», одного из наиболее сильных произведений великого мыслителя, произведения, исполненного любви к человечеству и резкого отрицания идеалистического оптимизма, благодушия и успокоенности. Это счет, предъявляемый «творцу мира» за зло, которым наполнен свет, за страдания людей, пламенный протест против теологии, обрекающей человека на слепое подчинение промыслу и смирению; и если здесь скептицизм Вольтера не переходит в атеизм, то, во всяком случае, открывает ему прямую дорогу. Хорошо переведенная поэма должна была производить на русского читателя сильное впечатление. Богданович сумел передать не только содержание, но самую интонацию произведения. Короткая фраза, вопросительная форма ее, частые переносы создавали иллюзию живой, напряженной полемики.
- 345 -
Мы можем ли себе представить благ творца
Творцом напастей всех? И дети от отца
Возмогут ли иметь мученья повсеместны?
Кому, о боже мой! свои судьбы известны?
Всесовершенный зло не может произвесть.
Другого нет творца, а зло на свете есть...В 1765 г. Богданович издал поэму в трех песнях «Сугубое блаженство», продолжающую традицию дидактической поэмы, первым русским образцом которой были «Плоды наук» Хераскова. Произведения сходны не только по Жанру, но и по кругу затрагиваемых проблем. В «Плодах наук» Херасков, полемизируя с Руссо, нарисовал в самых мрачных тонах картину жизни первобытного общества, исполненного, по словам автора, обмана, дикости, междоусобий, разбоя и насилия. Богданович пункт за пунктом отвечает на обвинения Хераскова и доказывает обратное, утверждая, что человек по-настоящему и был счастлив только в «век невинности».
Основой, на которой строилось всеобщее благополучие, Богданович считает материальное равенство, отсутствие собственности:
Богатства собирать никто тогда не мыслил
И ближнему никто не причинял обид,
Но каждый был богат, хотя никто не числил
Что дом, земля иль плод ему принадлежит.
Земля считалася в то счастливое время
Неразделимою питательницей всех,
И люди бедности не чувствовали бремя
Среди довольствия, покоя и утех.На обвинение Хераскова, заявлявшего, что первобытные люди не знали ни дружбы, ни любви, Богданович отвечает, что люди «золотого» века не имели нужды в «отличном» друге, ибо все были дружны между собой, и каждый «всех общий был слуга и родственник и друг». С большим сочувствием говорит Богданович и о том, что любовь была свободным союзом, не подчиненным никаким условностям, не связанным формальными обязательствами.
Хотя со временем любовь их погасала:
Из нежные любви бывал нежнейший друг.
И ненависти страсть минувша не рождала...
Ревнивость никогда любви не развращала
И подозрения не мучили сердец.Обращаясь к наукам, Богданович не связывает развитие их с возникновением власти, как это делает Херасков. Одновременно он полемизирует с Руссо, считая, что появление наук только усугубило «блаженство» людей. Причины рождения зла Богданович объяснить бессилен.
Гордость, ненависть, лесть — первые пороки, породившие остальные, вызвали раздор среди людей. Появились «сильные», они стали править миром, угнетать слабых, и тогда появилась нужда в правителе, который мог бы обуздать одних и поддержать других. Последняя, третья, песнь поэмы представляет собой славословие просвещенного монарха, противопоставленного «другим», которые
...Роскоши, тиранство, месть возлюбят
И пошлют на народ за скорбьми скорби вновь.
- 346 -
Эта последняя глава предназначалась главным образом для назидания Павлу I, в котором Н. И. Панин и люди его круга старательно воспитывали качества «достойного» монарха.
В 1773 г. Богданович вновь напечатал ту же поэму, но в сокращенном виде, под названием «Блаженство народов». В ней оставлено целиком только прославление свободной жизни первобытного человека; части же, рассказывающие о падении человечества и о роли просвещенного монарха, сокращены.
В первой половине 70-х годов Богданович переводит трехтомный труд аббата Верто «История о переменах, бывших в римской республике», и проект о вечном мире Сен Пьера в сокращении, сделанном Руссо.
Среди переводов и стихотворений Богдановича, напечатанных им в сборнике «Лира» (1773), обращает внимание перевод стихов Мармонтеля, в которых французский писатель, обращаясь к Екатерине II, говорит о необходимости для полного блаженства «счастливых» подданных дать им свободу, причем совершенно ясно, что речь идет об уничтожении крепостного права. Печатая эти строки, Богданович делает смягчающее их примечание.
Резкий поворот политики правительства вправо, усилившиеся после Пугачевского восстания реакционные настроения среди массы дворянства воочию показали Богдановичу, что голос его и ему подобных по взглядам людей был гласом вопиющего в пустыне. Не имея сил вступить в число подлинных бойцов с социальной несправедливостью, он замолкает как пропагандист просветительских взглядов и, не желая в то же время становиться на позиции придворного поэта, создает принципиально аполитичное, проникнутое скептически ироническим отношением к действительности произведение — поэму «Душенька», в которой декларирует свое служение искусству и только ему.
Удержаться на позициях «чистого искусства» Богдановичу не удается, тем более, что 80-е годы XVIII в. были годами больших политических и социальных сдвигов, вызвавших резкую реакцию со стороны правительства. В 1783 г. Богдановича, по его словам, оклеветали. «Клевета», очевидно, заключала обвинение в политической неблагонадежности. Собственные «грехи» поэта усугублялись его долговременной связью с Паниными, политическая группировка которых была разгромлена именно в это время. В этот же период неприятности постигают приятеля Богдановича по «Полезному увеселению» — литератора С. Г. Домашнева.
Неприятности заставили Богдановича искать поддержки при дворе. Екатерина, начавшая борьбу с крамолой в литературе, пытавшаяся в то же время приспособить Княжнина к роли придворного драматурга, заказывает Богдановичу составление сборника русских пословиц в обработке, соответствующей данному ею определению русского национального характера, основным качеством которого она считала образцовое послушание. Богдановичу были даны не только инструкции, но и образец — «Пословицы выборные Российские», — изданный в 1782 г. небольшой сборник, в котором Екатерина по-своему обработала народную мудрость.
Богданович подчинился. Его собрание русских пословиц, напечатанное в 1785 г., продолжало линию, начатую Екатериной, и фальсифицировало фольклор в духе сусального правительственного патриотизма. Пословицы разбиты по рубрикам, лицемерно ханжеским уже по своим заглавиям: «Благоверие», «Нужная терпеливость», «Почтение к высшим», «Служба к государю» и т. д. Искажая содержание, Богданович позаботился и о
- 347 -
форме. Он подогнал пословицы под правильные стихотворные размеры, а в затруднительных случаях вставлял псевдонародные «скать», «де» и т. п.
Век живя-скать, век трудись,
И трудяся, век учись.
Жить мужичком-скать — нескладно,
А жить господином — накладно:Так будь в середи,
И на край не ходи.Бывает грех и на старуху,
Впадает-скать и дед в проруху.На сюжеты пословиц Богданович пишет, опять-таки по заказу Екатерины, пьесы. «Безгрешные» и бесцветные, они не имели никакого успеха, как и лирическая комедия «Радость Душеньки» (1786), лишенная всей прелести поэмы, ее остроумия и «русского» колорита. «Добромысл, старинная повесть в стихах», перепевает содержание аллегорических сказок Екатерины, облеченное в форму «Душеньки».
Из поздних произведений Богдановича некоторый интерес представляет только драма «Славяне», написанная к двадцатипятилетнему юбилею царствования Екатерины II.
Исследователи XIX в. упрекали Богдановича за то, что он заставил Александра Македонского разговаривать с огородницей Потапьевной, но в этом как раз и состоит «изюминка» пьесы. Русский театр знал трагедию, в которой действовали «высокие» герои, комедию, куда допускались представители «низкой» действительности, и, наконец, драму, в серьезных тонах изображавшую обыкновенных людей. Богданович назвал произведение драмой и создал комедию, в которой Александр Македонский играет рель резонера, не больше, и высказывает свою доброту, уплачивая двадцать рублей за съеденную ослами капусту. Чтобы писать таким образом в XVIII в., когда законы жанрового деления были обязательны для русских писателей, надо было либо ничего не знать, либо решить посмеяться. Уменье смеяться Богданович доказал «Душенькой».
Несмотря на то, что Богданович в 80-х годах выполнял роль придворного поэта, Екатерина была очень сдержанна в оказании ему «милостей»; он вышел в отставку в 1796 г. почти таким же бедняком, каким приехал в Петербург. За отсутствием собственного имения он поселился у брата, но вскоре произошли какие-то семейные неприятности, и Богданович переехал в Курск. Умер он в 1803 г. Последним значительным делом его жизни была поддержка, оказанная им, безродным шляхтичем, когда-то мечтавшим о театральной карьере, крепостному юноше, будущему великому русскому актеру М. С. Щепкину.
Из всего творческого наследия Богдановича настоящую славу принесла ему только его поэма «Душенька». Первая песнь ее была издана в 1778 г. под названием «Душенькины похождения»; полностью поэма вышла в 1783 г. Содержание поэмы заимствовано из произведения Лафонтена «Les amours de Psyché et de Cupidon» (1669), в свою очередь повторяющего эпизоды романа Апулея «Золотой осел». В основе новеллы Апулея лежит античный миф о любви Амура и Психеи. Апулей соединил миф с неоплатоническими воззрениями: душа, погрязшая в чувственности, пройдя ряд суровых испытаний, посвящается в таинства, очищается и становится достойной любви. Основной мотив мифа — поиски утраченного возлюбленного — повторяется в фольклоре различных народов (ср., например, русскую сказку «Перушко Финиста ясна сокола»).
Лафонтен, желая, по собственному признанию, прежде всего нравиться публике, отбросил философскую идею мифа и заимствовал только
- 348 -
эротическую фабулу, несколько изменив ее. Он добавил эпизод встречи Психеи и Амура в гроте, историю пострадавшего от несправедливых гонений и нашедшего утешение в философии старика-рыболова и его двух внучек, томимых девичьим любопытством, рассказ о событиях, предшествовавших созданию храма Венеры; ввел описание ада, внес новые части в последние похождения Психеи, превратил ее в «прекрасную эфиопку», изменил описание очарованного дворца Амура, заставил служить Психее не невидимых слуг, а нимф, включил в число развлечений Психеи театральные представления, и т. д.
Ищет Лафонтен и новую форму. Он несколько раз говорит о преодолеваемых трудностях и видит их в несоответствии между галантностью персонажей и возвышенностью, героичностью их действий и приключений.
По признанию автора, повесть его являлась произведением нового характера, выпадающим из общей системы классических жанров; сохраняя возвышенное, сообразуясь со «вкусом века», он усиливает элемент эротики и выдерживает основную линию рассказа в форме салонной шутки, болтовни.
Богданович подхватывает это последнее свойство манеры Лафонтена и делает его характерной особенностью своей поэмы, отказавшись вовсе от «возвышенного» и «героического». Основные принципы, строящие «Душеньку», — простота, «вольность», «забавный стих». Они обязывают поэта тщательно избегать всего того, что может нарушить легкое течение рассказа.
Ускоряя ход действия, Богданович выпускает вставные эпизоды Лафонтена. Так, сохранив встречу героини со стариком-рыболовом, он оставляет только обращение к нему Душеньки, минуя длинную историю жизни самого рыболова; нет у него и рассказа о соперничестве двух красавиц Миртио и Мегано, трогательная история которых заставляет проливать слезы Психею Лафонтена. Сокращаются распространенные у Лафонтена приставания героини к мужу с просьбой открыть лицо, разговоры между завистливыми сестрами и между ними и Душенькой и т. д. В результате, произведение Богдановича сокращается, примерно, на одну треть по сравнению с романом Лафонтена.
Есть и распространения. У Апулея царь, отец Психеи, только упомянут, у Лафонтена ему посвящено несколько строк; Богданович уделяет этому персонажу значительное внимание, причем в его портрет включаются снижающие его черты. Вначале не совсем ясно отношение автора к изображаемому лицу:
Он свету был полезен
И был богам любезен,
Достойно награжден,
Достойно осужден,
И если находил в подсудных зверски души,
Таким ослиные привешивал он уши...а в конце концов выясняется, что этот правосудный царь
Любил себя казать,
Иных хвалить, иных тазать.
Поесть, попить и после спать.Ирои-комический принцип положен в основу всей поэмы. «Душенька» не пародия на определенное произведение или жанр, а попытка создания
- 349 -
И. Ф. Богданович. «Душенька». Иллюстрация из альбома к «Душеньке» с гравюрами Ф. П. Толстого (1820—1840 гг.)
- 350 -
шуточной поэмы особого характера, строящейся не только на количественном увеличении лафонтеновских «plaisenteries», но и на усугублении общего иронического отношения к рассказываемому. Поэтому даже прощание родителей с дочерью дано в полукомических тонах, а серьезно возвышенное у Апулея и трогательное у Лафонтена шествие Психеи к роковой горе превращается в шутку. Появляется несомая шестнадцатью человеками «хрустальная кровать, в которой Душенька любила почивать», тамбурины и коклюшки, дорожный туалет, гребенки и булавки. О народе, который, встречая шествие Психеи, должен слагать гимны, говорится: «Иные хлипали, иные громко выли».
Все это окружение совершенно соответствует облику героини поэмы, превращенной Богдановичем в хорошенькую, кокетливую барышню-щеголиху. У Лафонтена Психея в первый день пребывания во дворце Амура выбирает самое простое платье из скромности, а Душенька —
В сей день она себе назначила наряд,
Который был простее;
Затем что Душенька спешила поскорее
Увидеть редкости чудесных сих палат.В дальнейшем она «со вкусом щеголих обновы надевала». Амур покидает ее «за дурость и за грех». В таком тоне выдерживается «характер» героини, поэтому единственное серьезное место поэмы — сохранившаяся от античного оригинала мораль —
Закон времен творит прекрасный вид худым,
Наружный блеск в очах проходит так, как дым;
Но красоту души нигде не изменяет:
Она единая всегда и всех пленяет —кажется пародией по отношению к Душеньке.
Став на путь создания травестийной поэмы, Богданович избегает разрыва, намеченного Лафонтеном, между героями и приключениями их.
Похождения Душеньки вполне соответствуют ее образу. Она и в воде не тонет, и в огне не горит:
Лишь только бросилась во пламень на дрова,
Как вдруг невидимая сила
Под нею пламень погасила.Мгновенно дым исчез, огонь и жар потух,
Остался только лишь потребный теплый дух
Затем, чтоб ножки там царевна осушила,
Которые в воде недавно замочила.Рассказ о том, что в результате желания Душеньки повеситься вся природа увидела «другое чудо из чудес», выдуман самим Богдановичем и лишний раз раскрывает эротико-комедийный характер поэмы.
Те эпизоды, которые должны вызвать в читателях книги Лафонтена жалость, сострадание, Богданович либо вовсе опускает, либо превращает в шутку, избегая нарушения единого тона рассказа, подчиняясь в большей степени, чем Лафонтен, закону единства стиля. Так, он не позволяет Венере высечь провинившуюся героиню и облегчает этапы ее последнего путешествия. Опускает Богданович описание ада, распространенное Лафонтеном, который заставляет рассказчика даже помолчать несколько мгновений, чтобы потом, перестроив тон и стиль повествования, перейти
- 351 -
к описанию подземных ужасов. Душенька без особого труда попадает к Плутону, который
Возвысил вдруг бровей морщины,
Сверкнул блистаньем ярых глаз,
Взглянул... начавши речь, запнулся,
И сроду в первый раз
В то время улыбнулся.Тем более в шуточных тонах изображаются «мирные» мифологические персонажи. Сатурн предстает в роли старого селадона:
А там пред ней Сатурн, без зуб, плешив и сед,
С обновою моршин на старолетней роже,
Старается забыть, что он давнишний дед,
Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе,
Кудрит оставшие волос своих клочки
И видеть Душеньку вздевает он очки.Вообще манера изображения олимпийцев напоминает Майкова, но Богданович придает им черты не обывателей, а светских людей, либо царей. Зефиры похожи на придворных, обстановка очарованного дворца Амура — на современные автору дворцы. В данном случае Богданович самостоятелен только в легко-насмешливой манере изображения и во внесении в него некоторой замаскированности.
Поэма Богдановича не лишена намеков на современность, но преимущественно она затрагивает вопросы литературно-полемические, не идущие дальше обычных сатирических нападок на дурные переводы, скверные стихи, напыщенные трагедии. Насмешку над канцелярским языком представляет собой указ Венеры, написанный по всем приказным правилам:
Понеже Душенька прогневала Венеру,
И Душеньку Амур Венере в стыд хвалил;
Она же Душенька румяны унижает,
Мрачит перед собой достоинство белил,
И всяку красоту повсюду обижает;
Она же, Душенька, имея стройный стан...
Того или иного ради,
Венера каждому и всем
О гневе на нее своем
По должной форме извещает...В шуточной форме введены в античное предание мотивы русской народной поэзии. Могучие богатыри попадают в общество фей и мифологических божеств. Между ними живут Змей Горыныч, Кащей бессмертный, Царь-девица. Венера посылает Душеньку за мертвой и живой водой; ей же, богине красоты, принадлежат шелковы луга, сытовая вода, кисельны берега. Амуры с нимфами включаются в русские игры — «веселые хороводы и жмурки, и плетень». Душенька появляется в сарафане и т. д. Все это нужно автору, чтобы придать своей сказке «русский колорит«, отличающий ее от Лафонтена.
Написана поэма разностопным ямбом, причем Богданович подчеркивал сознательное допущение поэтической вольности:
...Я формой строк себя не беспокою
И мирных песней здесь порядочно не строю.Шуточному характеру произведения соответствовал его слог, простой, легкий, «Забавный», близкий к разговорному. В «Душеньке» впервые
- 352 -
появилась в большом произведении свободная поэтическая речь, благозвучная, изящная, ориентированная на беседу «запросто».
Именно поэтический стиль создал успех «Душеньки», ибс с мифом о Психее русский читатель мог познакомиться по романам Лафонтена и Апулея, из которых первый был переведен Ф. Дмитриевым-Мамоновым в 1769 г., а второй — Е. И. Костровым в 1780 г.
Отступления Богдановича от классицизма ощущались современниками и ближайшим поколением. Карамзин в 1803 г. писал: «Душенька есть легкая игра воображения, основанная на одних правилах нежного вкуса, а для них нет Аристотеля».
«Душенька» — оппозиция не только формам, но и идеям русского классицизма; политическую заостренность трагедий Сумарокова, мораль Хераскова Богданович заменил отказом от стоической проповеди, политической сатиры, написав аполитичную, развлекательную поэму. В 1775 г., после восстания Пугачева, потрясшего самодержавно-крепостническую Россию, произведение, заставлявшее забывать о пережитых волнениях, соответствовало интересам правительства и было поддержано им.
Но в поэме есть и другое, о чем не следует забывать: Богданович не включил ничего, что бы служило непосредственным прославлением русской монархии, хотя он имел перед собой блестящий и соблазнительный пример в той же книге Лафонтена, который посвятил целые страницы воспеванию Версаля и могущества короля-солнца.
Отказом от мотивов одической поэзии, посвящением «Душеньки» не высокопоставленному лицу, а добродетелям Хлои и интимностью задания —
Любя свободу я мою
Не для похвал себе пою,
Но чтоб в часы прохлад, веселья и покоя
Приятно рассмеялась Хлоя —Богданович подчеркивал не только уход от гражданской тематики, но и стремление к личной независимости. И эта черта, как и эпикуреизм, ироническое отношение к действительности, легкость и изящество стиха пройдут через всю русскую «легкую» поэзию, вплоть до Батюшкова и молодого Пушкина. Поэтому естественно, что пока сохранялся интерес к самой легкой поэзии, т. е. до 20-х годов XIX в., «Душенька» имела успех, перечитывалась, переиздавалась. До 1832 г. она выдержала 10 изданий.
Сохранили уважение к Богдановичу Батюшков и Баратынский, противопоставлявший юмор автора «Душеньки» унылости поэтов, к которым «пристала» «немецких муз хандра». Пушкин протестовал против преувеличенного восхваления Богдановича критиками, называвшими его великим поэтом, но использовал некоторые черты «Душеньки» в «Руслане и Людмиле» и увенчал имя поэта в «Евгении Онегине»:
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.