- 39 -
Рукописная книга и лубок во второй
половине XVIII века1
Полного и правильного представления о русской литературе XVIII в. нельзя получить, ограничиваясь изучением только печатной книги.
Многие литературные произведения, не попадавшие в печать по условиям цензуры, расходились в ту эпоху среди читателей в рукописных копиях. Таковы многочисленные и разнообразные сатирические произведения — от солдатских и крестьянских памфлетов («челобитных», «жалоб», «плачей») до «Придворной грамматики» Фонвизина.
Печатная книга не всегда была доступна как по своей относительно высокой цене, так и вследствие сравнительно небольших тиражей изданий, порой не доходивших до рядового, особенно провинциального, читателя. Материал занимательного и серьезного чтения широкие круги русских грамотных и образованных людей вплоть до конца XVIII в. находили часто попрежнему в различных рукописных сборниках и лубочных изданиях.
Социальный состав читателей этой литературы был чрезвычайно разнообразен. На это указывают владельческие и читательские записи, сохранившиеся в старинных рукописях и книгах; об этом говорят также непосредственные свидетельства, дошедшие до нас в переписке и мемуарах. Рукописная книга и лубок находили себе место даже в знатных дворянских семьях Москвы и Петербурга, ютились па полках библиотек в помещичьих усадьбах, ходили по рукам среди армейских чинов, подьячих и канцеляристов, нередко передавались из поколения в поколение в семьях купцов, мещан и даже крестьян.
Часто до самого конца столетия переписываются уже напечатанные произведения, от богослужебных книг и правительственных распоряжений до разнообразных повестей светского содержания.
Во второй половине XVIII в. переписывание рукописей перестает быть дестоянием немногих книжников-профессионалов. В связи с общим ростом культуры и грамотности круг писцов к концу XVIII в. становится разнообразным: среди них мы встречаем мужчин и женщин решительно всех сословий. Житийные и богослужебные книги, как этого и естественно было ожидать, в большинстве переписываются духовенством. Переписыванием светских книг в XVIII в. занимаются очень часто мелкие чиновники, особенно «канцеляристы» или «копеисты». Ряд произведений и сборников переписывался в деревнях грамотными крестьянами.
Среди писцов в XVIII в. имелись и женщины. Были среди них специальные «писцы». Переписывали книги также и женщины, не бывшие
- 40 -
профессионалками. Переписыванием книг занимались даже некоторые дворянки.
Рукописная книга была известна читателям конца XVIII в. либо в виде списков отдельных произведений, либо в виде более или менее обширных сборников. Нередко одно и то же произведение, широко распространенное в отдельных копиях, одновременно входило в состав многих сборников.
Принципы составления сборников были так же разнообразны, как в петровскую эпоху и еще ранее, в Московской Руси. Произведения часто объединялись по жанровому или тематическому признаку.
Так как рукописные сборники обслуживали самые различные круги читателей, состав их, естественно, должен был отличаться большим разнообразием. Произведения древней русской литературы и фольклора сочетались в рукописной книге с переводными авантюрно-галантными «гисториями» начала XVIII в., исторической и практической литературой петровского времени, произведениями писателей XVIII в.
Материалы, собранные исследователями, показывают, что нет ни одного литературного жанра древней Руси, который в том или другом виде не пользовался бы распространением до XIX в. При этом часто, наряду с редакциями допетровского времени, встречаются новые творческие обработки старинных повестей.
Агиографическая повесть в XVIII в. попрежнему в ряде сборников занимает значительное место. Еще в древней Руси начался процесс сближения ее со сказкой, с одной стороны, с семейно-бытовой повестью — с другой. Этот процесс продолжается и в XVIII в. Не случайно поэтому, что из оригинальных русских житий в XVIII в. большой популярностью пользуется «Житие Петра и Февронии Муромских», вобравшее в себя сказочные мотивы и бытовые картины еще в XVI в. Оно известно в XVIII в. в 41 списке двух различных редакций, возникших еще в XVI—XVII вв. Кроме того, в 1790 г. создается новая редакция этого произведения. В ней опущены предисловие и послесловие, сокращено само изложение событий в начале и конце произведения; кое-где произведены стилистические подновления текста (вместо «не вемы како именуются» — «не знаю... како их зовут»; вместо «кисляжти» — «квасу» и т. п.). В ряде мест вставлены мелкие детали для конкретизации и придания живописности рассказу (в старорусской редакции князь Петр, испытывая Февронию, посылает ей «едино повесмо льну»; в редакции XVIII в. добавлено: «самова доброва, белова»; детализировано и чудо с деревьями: в старой редакции — «обретеся те деревца зело велика древне имуще ветвие и листие», в новой — «обретесь те древа зело велика и ветве зеленое зыблются махаемы ветры» и т. п.). Кроме того, ряд элементов старой житийной повести осмыслен по-новому. Феврония изображена как крестьянка, «дочь бобыльская». Бояре недовольны, что она не отвыкает от своего «деревенскова обычая не по-боярски ходити бесчинно». В некоторых местах новый редактор проводит мысль о выборности властей — князя и бояр.
Эти новые осмысления свидетельствуют о демократических вкусах автора, переработавшего старорусское житие в 1790 г. Но не все жития сохраняются до конца XVIII в. как произведения повествовательной литературы. Некоторые из них переходят на страницы рукописных сборников виршей, попадают также в печатные песенники. Параллельно уже в конце XVIII в. они проникают в устное народное творчество в виде духовных стихов, созданных на основе древнерусского жития. Такова была, например, судьба жития Алексея человека божия.
- 41 -
Петруха-Фарнос
Лубочная картинка XVIII века
- 42 -
Уже Радищев в своем «Путешествии» описывал исполнение духовного стиха об Алексее человеке божьем нищим слепым певцом перед «ямским собранием» на станции Клин.
Нет почти ни одной исторической военной повести, переводной и оригинальной, которая не переписывалась бы в XVIII в. «Девгениево деяние», «Александрия», «Троянская история», разнообразные повести о татарском иге, «История о Казанском царстве», повести эпохи «Смуты», различные повести об Азове— все они известны в списках XVIII в., некоторые даже в лицевых. Отдельные повести под пером редакторов XVIII в. получают новую творческую переработку. Так, например, «Девгениево деяние» было переработано в XVIII в. В старинную византийскую повесть был сделан ряд вставок, являющихся отзвуками русского фольклора и письменной древнерусской повести, в частности повестей о Мамаевщине. Герой ее, непобедимый Девгений, приобрел черты сказочного русского царевича и былинного богатыря.
Творческая переработка «Девгениева деяния» связана с тем, что вообще богатырская «гистория» в рукописной традиции сохранила популярность во второй половине XVIII в. В качестве примера можно указать «Гисторию об Илье Муромце», известную в это время в ряде списков, «Повесть о князе Владимире и о богатырях Киевских» и др. Это — своеобразные обработки былинных сюжетов в форме сказок о богатырских подвигах, написанных порой ритмической речью. Традиция такой обработки сюжетов народных эпических песен идет еще из XVII в., когда аналогичным методом была создана, например, «Повесть о семи богатырях». Одновременно в середине XVIII в. образ Ильи Муромца становится известным в лубочных листах и печатных лубочных сказках.
Во второй половине XVIII в., наравне с русскими богатырскими «гисториями» предыдущих столетий, известны также рукописные переделки переводных рыцарских романов. К этому времени переводные романы претерпевают глубокую руссификацию, они сближаются с русским фольклором и в глазах читателей превращаются в народную сказку. Такова была, например, судьба рыцарского романа о Бове-королевиче.
В списках XVIII в. нередко встречается творческая самостоятельная разработка ряда эпизодов старорусской повести, причем особенное внимание уделяется раскрытию психологии и мотивировке поступков героев. Так, в списках повести о Бове XVII в. вражда Гвидона и Додона не мотивирована, любовь Милитрисы к Додону до ее замужества только указана. В списке 1764 г. оба эти эпизода получили тщательную разработку в соответствии со вкусами нового читателя.
Наряду с богатырской и рыцарской повестью древней Руси, в рукописях XVIII в. известны также старинные воинские повести. Во второй половине века многократно переписываются такие произведения, как «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», «История о Казанском царстве», «Повесть о взятии Царьграда турками», наконец, повести о Мамаевом побоище. Каждая из этих повестей известна в XVIII в. в нескольких редакциях, что, несомненно, указывает на их широкую популярность.
Наряду с повестями агиографическими, богатырскими, воинскими, в рукописях XVIII в. нередко встречаются семейно-бытовые повести допетровской Руси. Исключительно в рукописях XVIII в. дошли до нашего времени повести о Савве Грудцыне, Карпе Сутулове, Фроле Скобееве, и только анализ текста позволяет отнести их возникновение к концу XVII в. Во второй половине XVIII в. повесть о Флоре Скобееве была переделана Иваном Новиковым в печатном сборнике «Похождения Ивана Гостиного
- 43 -
сына» под заглавием «Новгородских девушек святочный вечер сыгранной в Москве свадьбой». Близость образцов повести о Флоре Скобееве к героям популярного в XVIII в. плутовского романа, острые положения, юмор, наконец, живой и яркий язык были причинами, которые обеспечили этому произведению широкую известность.
Из литературного наследия древней Руси в XVIII в. пользовалась также популярностью разнообразная сатирическая литература. Повести о Ерше Ершовиче, о Шемякином суде, о Куре и лисице, Калязинская челобитная широко известны в списках второй половины XVIII в. Каждое из этих произведений известно в это время в нескольких рукописных редакциях и попадает в лубочные листы. Некоторые рукописные редакции сохраняют характер социальной сатиры первоначальных текстов, другие постепенно утрачивают его, и произведение осмысляется как комическая сказка, прибаутка.
Причиной этому было следующее: сатира XVII в. была сатирой-пародией. Так, например, повесть о Ерше являлась пародией на определенные формы приказного судопроизводства. Когда судебные формулы и порядки, бывшие общеупотребительными в XVII в., стали исчезать из живого быта или заменяться другими, острота сатиры перестала ясно ощущаться читателями. Это и обусловило возможность перехода сатирической повести в комическую сказку о животных. С другой стороны, такая антиклерикальная пародия, как «Калязинская челобитная», нисколько не утратила своей злободневности и во второй половине XVIII в. Она полностью сохраняет поэтому свой первоначальный характер сатиры на быт монашества в форме пародийной челобитной. Из повествовательных жанров допетровской Руси в XVIII в. большою популярностью пользуются так называемые «смехотворные повести» (фацеции, жарты). Вплоть до конца XVIII в. они широко известны в рукописной традиции.
Еще А. Н. Пыпин указывал, что рукописные сборники фацеций оказали воздействие на печатную литературу XVIII в. Так, например, рассказы «О раздробившем по писанию куре», «О двух татях и о протопопе», «О невежливом госте» вошли в состав «Похождений Ивана Гостиного сына», рассказ «О двух девицах и о Балвере» — в печатный сборник «Старичок-весельчак», наконец, рассказ «О индерлянском тате» стал лубочной сказкой «О воре и бурой корове». Занимательный характер фацеций нередко подчеркивается их заглавием. Так, в одном сборнике они озаглавлены:
Книга глаголемая фацеци или жарты польския
Повестки и утешки московские,
От пяти разных трактов преложенны
И во единственен порядок сопряжены...Аналогичное заглавие имеет и сборник фацеций:
Польские забавные жарты,
Которые охотно и так как играть в карты,
Сочинены не для гисторического чтения,
Токмо для единого своего увеселения...В сборниках конца XVIII в. фацеции переписываются не только с рукописных оригиналов, но и из печатных сборников анекдотов, созданных на их основе: «Старичка-весельчака», «Товарища разумного и замысловатого» и др.
- 44 -
2
Наряду с разнообразной повествовательной литературой допетровского времени в составе сборников второй половины XVIII в. встречается также литература начала и первой половины этого столетия.
Продолжает бытовать старинный рыцарский роман, сохраняются переводы народных книг Западной Европы; потом переводятся популярные приключенческие романы XVIII в., сентиментальные повести, затем знаменитые произведения европейской литературы, как «Приключения Телемака» Фенелона, «Потерянный рай» Мильтона, «Локон волос» Попа, наконец, «Илиада» и «Энеида», рукописные тексты которых появляются значительно раньше печатных изданий.
Помимо переводных произведений, в сборниках второй половины XVIII в. порой встречаются оригинальные русские повести, созданные в первой половине столетия, как, например, «Повесть об Александре российском дворянине», «О российском матросе Василии Кориотском». Иногда записи показывают, в какой социальной среде переписывались и читались эти повести.
Авторы «гисторий», заимствуя мотивы из западноевропейских произведений, делали своих героев русскими и переносили действие в обстановку петровской эпохи. Порой встречались и такие произведения, авторы которых создавали своеобразную контаминацию мотивов переводного рыцарского романа, лишь кое-где привнося бытовые картины и черты мировоззрения русского XVIII в. Такова, например, история королевича Архилабона, «сочинена трудами Правительствующего Сената действительного коллегии юнкера Петра Орлова. В Москве 6-го марта 1750 года» — как гласит запись на рукописи.
Петровская эпоха принесла в рукописную книгу еще один новый элемент — «деловую» литературу. Копии указов и различных документов, биографии исторических деятелей, реляции о походах и торжествах — вот материал, который встречается на страницах рукописных сборников и во второй половине XVIII в.
Так, в одном из сборников, наряду со словом «Палладия мниха» «О втором пришествии Христове и о страшном суде и о будущей муце и о умилении души», а также повестями древней Руси о Мамаевом побоище или о Бове-королевиче, имеются переводные «Истории» и произведения исторического характера о восшествии на престол Елизаветы, о царствовании Петра I.
Эта, на первый взгляд «деловая», литература могла осмысливаться читателем XVIII в. как занимательное чтение.
Несколько реже, чем повести предшествующей эпохи и переводная беллетристика первой половины XVIII в., встречаются на страницах сборников списки повествовательных произведений второй половины XVIII в. Все же порою среди выписок из сатирических журналов, биографии Марка Аврелия, басен и т. п. встречаются выписки из таких произведений, как «Непостоянная фортуна» или «Похождения Мирамонда» Ф. Эмина.
Повидимому, проза дворянских писателей от Хераскова до Карамзина была сравнительно мало популярна среди читателей рукописных сборников, а такие писатели, как Эмин и Чулков, доходили до своих читателей главным образом в печатном виде.
Зато привлекает внимание своим разнообразием состав стихотворной части рукописных сборников: от виршей в традиции XVII в., сатир Кантемира, послания Ф. Прокоповича Кантемиру, от произведений
- 45 -
Тредиаковского и Ломоносова до стихотворений Державина, Капниста и Карамзина все основные явления и жанры русской поэзии XVIII в. были широко представлены в этих сборниках.
Порой попадаются целые сборники произведений одного писателя, например, сатир Кантемира или произведений Ломоносова. Но гораздо чаще произведения поэтов XVIII в. попадают в состав смешанных сборников самого пестрого содержания. Некоторые из составителей подчеркивают разнообразие материала в специальном обращении к читателю или дают своим рукописным книгам характерные названия, например «И то и сьо»...
Сборник «И то и сьо» оправдывает свое заглавие. Наряду с одами и эпиграммами Сумарокова, баснями и сатирами разных авторов, в состав его входят такие произведения, как «Размышления о тождестве и приватной жизни Христа Господа», «Размышление о блудном сыне» или «Слово в неделю мясопустную».
Попадая на страницы рукописных сборников, произведения поэтов XVIII в. нередко подвергались общей судьбе рукописной литературы — они теряли автора, становились анонимными.
В состав рукописных лирических сборников в XVIII в. почти всегда входила устная песня, при этом не только русская, но часто и украинская. Такие сборники в XVIII в. были распространены преимущественно в разночинской читательской среде.
На страницах рукописной книги второй половины XVIII в. довольно полно представлена также драматургия. Диапазон произведений достаточно широк — от пьес петровской эпохи, еще основанных на традициях школьной драмы XVII в., до трагедий и комедий классицизма. Иногда отдельные пьесы вплетаются в состав сборников смешанного содержания. Так. например, комедия Сумарокова «Приданое обманом» находится в составе сборника сатирических повестей; «Трессотиниус» Сумарокова вплетен среди копий с указов и разнообразных исторических материалов; «Тамира и Селим» Ломоносова вместе с «Действием о князе Петре златых ключах» и двумя вариантами «Эсфири» входит в сборник смешанного состава. За этими произведениями в сборнике следуют ода на заключение мира с Турцией в 1730 г., идиллия Ломоносова «Полидор», отрывок из «Диоптры», описание хождения в Иерусалим, две проповеди и ода Собакина на въезд Елизаветы Петровны в Петербург в 1742 г.
На страницах рукописной книги находят приют и расходятся в многочисленных списках произведения, преследуемые цензурой или совсем не пропущенные ею.
Из сатирических произведений, созданных в первой половине XVIII в., в рукописных сборниках второй половины столетия широко представлены сатиры Кантемира. При этом в выборе текстов сатирика авторы рукописной книги не идут вслед за печатным изданием 1762 г. Еще при жизни Кантемира его сатиры расходились в списках первой редакции, и эта традиция целиком продолжается в рукописных сборниках второй половины XVIII в.
Некоторые рукописные тексты Кантемира содержат эпиграммы и варианты, не только не вошедшие в издание 1762 года, но и в издание произведений Кантемира, вышедшее в 1867 г. под редакцией В. Я. Стоюнина. В ряде списков сатиры Кантемира сопровождались комментарием, в котором разъяснялись читателю не только непонятные имена и термины, но и намеки на современников, например, на Георгия Дашкова. Сатиры Кантемира были настолько популярны, что вызывали подражания в рукописной литературе.
- 46 -
Значительным распространением в списках пользовались полемические произведения Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова 50—60-х годов. Основные этапы этой полемики нашли отражение в рукописной книге второй половины XVIII в. Так, на страницах рукописных сборников находила себе место и басня Тредиаковского «Самохвал» (1752), вероятно (направленная против Ломоносова, и полемика вокруг «Сатиры на петиметров и кокеток» Елагина, и полемика вокруг «Гимна бороде» Ломоносова. Наконец, в рукописные сборники попали и стихотворные полемические выпады Сумарокова против Ломоносова из «Трудолюбивой пчелы» и ответная полемическая басня Ломоносова «Свинья в лисьей коже», которую автор не счел нужным опубликовать в печати.
Особой группой в рукописных сборниках являются произведения подпольной поэзии, направленные против императрицы Екатерины и ее фаворитов и, позднее, всесильных вельмож императора Павла I. Много стихов на смерть всесильного, всем ненавистного Потемкина «носилось в народе» и затем попало в различные рукописные сборники.
В сатирической рукописной поэзии, наряду с обличением всесильных вельмож, нередко встречается также обличение тяжести полицейско-бюрократического режима в лице низовых чиновников, грабеж, притеснения, самоуправство которых непосредственно чувствовало население. Таковы, например, «Сатирическая песня на исправников» и стихотворение «Секретарь». Поэтому же особенно часто вплоть до начала XIX в. переписываются из басен и эпиграмм Сумарокова именно те, которые направлены против «подьячих».
Антиклерикальная, порою даже антирелигиозная тематика также находит отражение в рукописной книге XVIII в. Облик церковника-невежды, врага просвещении, был знаком читателям рукописной литературы уже по первой сатире Кантемира и «Гимну бороде» Ломоносова. На страницах сборников второй половины XVIII в. встречается ряд произведений, посвященных той же теме. Во-первых, многократно переписываются уже упомянутые антиклерикальные сатирические повести древней Руси, и наряду с ними, создается новое произведение — «Притча о крестьянском сыне», в котором дается пародия на христианские молитвы и вероучения. Во-вторых, появляется новая сатира на высшее духовенство, представители которого «с удовольствием живут на земле, хотя заживо слывут святыми». Автор этой сатиры утверждает полную ненужность монашества. По его мнению, чернец лишь в тягость обществу. Наконец, на страницы рукописных сборников попадает также скептическое, почти атеистическое «Послание к слугам» молодого Фонвизина.
В рукописной литературе второй половины XVIII в. выделяются в особую группу произведения, созданные в среде крепостного крестьянства. Это сатирические, бытовые повести, которые встречаются в сборниках бок-о-бок с сатирическими произведениями посадско-крестьянской литературы XVII в.
В этом отношении чрезвычайно характерен сборник собрания Забелина (№ 536/82), где, наряду с повестями о Куре и лисице, о попе Савве, о Ерше, помещены новые произведения: «Повесть Пахринской деревни Камкино» и «Сказание о деревне Киселихе».
Крестьянской рукописной литературе XVIII в. были известны также «плачи». Классическим примером такого произведения является знаменитый «Плач холопов».
На страницах ряда сборников, особенно тех, которые складывались во второй половине XVIII в., в демократической среде, нередко можно встретить основные жанры фольклора.
- 47 -
3
Наряду с рукописной книгой во второй половине XVIII в, все большее распространение получает так называемая «лубочная литература».
Печатание иллюстрированных гравированных изданий начинается в России вместе с книгопечатанием в конце XVI в. Но вплоть до середины XVIII в. иллюстрация выполняется обычно отдельными мастерами в небольших мастерских, и изготовление ее стоит дорого. Она сосредоточена почти исключительно в книгах религиозного или учебного содержания.
Лишь во второй половине века впервые появляются фабрики лубочных изданий. Наиболее крупными были две московские фабрики купца Ахметьева, где печатали с медных досок, и другая, неизвестно кому принадлежавшая, где специально печатали гравюры на дереве. Кроме того, в конце XVIII в. открывается ряд мелких фабрик в Москве и в селах Владимирской губернии. На этих фабриках во второй половине века целая плеяда русских граверов (Нехорошевский, Пастухов, Скобелкин, Тихомиров, Чуваев) специально работала над изготовлением разнообразных лубочных изданий. Созданная по их рисункам гравюра раскрашивалась вручную или же пускалась в продажу без раскраски.
В XVIII в. (как и позднее, в XIX в.) известны две основные разновидности лубочных изданий: лист, состоящий из гравированной картинки с краткой подписью, и книжка, содержащая от 8 до 32 листов с картинками на каждом листе и связным текстом под ними. При этом (вследствие низкого качества бумаги) лубочная книжка всегда печаталась с одной стороны листа, вторая же оставалась белой.
Кто были читатели лубочных изданий в XVIII в.? Изящные раскрашенные гравюры, изображающие героев популярных романов в виде конных рыцарей, галантных кавалеров или героинь этих романов в виде роскошно одетых дам, едва ли имели распространение среди демократических читателей, но зато эти картинки были широко известны в дворянской среде. Так, например, Болотов в своих «Записках» рассказывает следующий эпизод из своего детства: приехав домой, в деревню, он хотел разъяснять своей неграмотной матери, чему он научился по истории; с этой целью мальчик нарисовал ей красками «на целом листе Бову-королевича или древнего рыцаря на коне в полном ето вооружении и в воинских доспехах».
С другой стороны, сатирические листы, изображающие дворянских щеголей и щеголих, сатирические повести и сказки, осмеивающие несправедливый суд, лживость церковников и осуждающие распущенность светского общества, вероятнее всего, распространялись и демократической среде.
Состав лубочной литературы, так же как и рукописной, отличался большой пестротой. И это вполне понятно, так как лубок служил для самых разнообразных целей.
Лубочные картинки с видами церквей и изображениями святых издавали монастыри и распространяли их среди богомольцев.
Правительство использовало лубочные картинки для широкой пропаганды. Так, например, ряд картинок, изданных в XVIII в., был посвящен семилетней войне, затем первой турецкой войне, причем текст заимствовался из «Московских Ведомостей». Последнее обстоятельство чрезвычайно характерно. Лубочная картинка в XVIII в. в среде малограмотного населения нередко играла роль газеты и плаката. Наряду с военными известиями сюда заносилась и хроника происшествий, реальных и фантастических: известия о чудовищах в Испании (1760 и 1776), о дивной
- 48 -
птице, прилетевшей в Париж (1776), изображения комет, описания стихийных бедствий: землетрясений, извержений вулканов, сведения о прибытии в Москву персидского слона (в 1796 г.) или труппы английских жонглеров.
Основная масса лубочных книжек служила материалом для занимательного чтения, а персонажи, изображенные на лубочных листах, были прекрасно знакомы читателям рукописной литературы. Недаром в некоторых рукописных сборниках XVIII в. вклеены лубочные печатные заставки и гравированные картинки, которые заменяют орнамент и миниатюру старинных рукописей.
В лубке представлена древнерусская повествовательная традиция: жития и легенды наравне со старинной воинской повестью, переводным рыцарским романом, фацециями и сатирой. Оригинальная русская воинская повесть почти неизвестна в лубочных изданиях. Исключением является сказание о Мамаевом побоище, которое попало в лубок через посредство «Синопсиса» Иннокентия Гизеля. В течение XVIII в. «Синопсис» имел свыше 10 печатных изданий. В середине XVIII в. он дал материал для лубочной картины «Мамаево побоище» и лубочной повести в 24 картинках. Кроме того, повесть о Куликовской битве, восходящая к редакции «Синопсиса», попала и в печать в конце XVIII в.
Древнерусская воинская повесть через посредство «Синопсиса» переходит в лубок и позднее, через него, в устное народное творчество (сказка «про Мамая безбожного»).
Популярными жанрами лубка в XVIII в. являются жития и легенды. Они сближаются в лубочных изданиях со сказкой. Христианско-назидательный элемент занимает в них второстепенное место, зато на первый план выступает фантастика: чудеса и демонология. Этим и объясняется своеобразный отбор житийного и легендарного материала в лубочной литературе. Из переводных произведений громадной популярностью пользуются повесть о мытарствах Феодоры (из жития Василия Нового), рассказы о борьбе с бесами Антония, житие Марии Египетской. Описание же жизни святого в лубочных изданиях и листах чрезвычайно кратко. Точно так же отбирается для луба и материал древнерусских сборников легенд: переводных патериков, «Великого зерцала» и др. Повесть о старце Герасиме и Льве, разнообразные демонологические и богородичные сказания из переводных сборников давали богатую пищу фантазии и многократно воспроизводились в лубке в XVIII в.
Такова же была судьба и переводной воинской повести в лубке. Сказочные элементы «Александрии» выступают ясно в лубочных изданиях. Из эпизодов «Александрии» только два попали в лубок: битва Александра с Пором, царем Индийским, и встреча с «дивьими людьми». Индия слыла в средневековой Европе страной сказочных чудес. Это представление в древней Руси было закреплено в «Повести об Индийском царстве» и в лицевых редакциях «Александрии» XVII в., подробно рассказывавших о встречах Александра с «дивьими людьми». Подпись на лубочном листе, изображающем этих «дивьих людей», заимствована из апокрифического откровения Мефодия Патарского. Сведения об этих «дивьих людях» имеются также в лубочных «Космографиях» XVIII в. наряду с краткими характеристиками основных европейских государств.
Аналогичный процесс совершается в лубочной литературе с переводным рыцарским романом. В этом отношении типичны лубочные переработки романа о Бове. Только иллюстрации сохраняют еще довольно ясно следы копирования западноевропейских образцов. Но в основу лубочного текста положена контаминация сильно русифицированных редакций XVII в., в
- 49 -
которых чужеземные герои и сама манера повествования сближаются с русским фольклором. Аналогичной переделке подверглась в лубке конца XVIII в. другая переводная западноевропейская рыцарская повесть о Петре златые ключи. Через такие лубочные обработки западноевропейских сюжетов переводная рыцарская повесть переходила в русский фольклор и уже с конца XVIII в. становилась известной, наравне с рукописью и лубочным изданием, также в устной традиции. Так, уже Радищев указывает, чего многие из его современников знают сказку о Бове «во рассказах мамы, няни (поэма «Бова»).
Во второй половине XVIII в. вера в гадания была почти так же сильна в широких кругах населения, как в древней Руси, и лубочные издания в виде разнообразных гадательных книг, сонников, календарей имели широкое хождение.
Заканчивая перечень древнерусских произведений, использованных в лубке второй половины XVIII в., необходимо указать на переводные фацеции. Именно оттуда перешла в лубок сказка «О индерлянском тате», названная в лубочных изданиях «Сказкой о воре и бурой корове». Из басен Эзопа через посредство виршевых фацеций в лубочные издания попали две притчи: «О лисице и журавле» и «Зачем мать сына худо учила».
Наряду с забавными фацециями попадает в лубок и социальная сатира XVII в.: «Калязинская челобитная», «Повесть об ерше».
Какие же произведения литературы XVIII в. являются достоянием лубочных изданий? Туда, естественно, проникает книжная сказка. Так, например, лубочная сказка начала XIX в. о Добрыне Никитиче возникла на основе сказки из сборника В. Левшина. Сказка об Адольфе, принце Лапландском, попадает в лубок из рукописного перевода французского печатного оригинала.
Наряду со сказками, заимствованными из печатных изданий (русских и чужеземных), в лубочных листах довольно широко представлены эпиграммы и басни писателей второй половины XVIII в. Сюда попали и «Снежный ребенок» Аблесимова, и басни Сумарокова («Лиса и виноград» и «Рассеянная Молочница»), и его эпиграммы на распущенность нравов.
Такой отбор произведений, конечно, не случаен. В сатирических лубочных картинках XVIII в. довольно большое внимание уделено теме падения нравов. Эта тема широко разрабатывалась в журналистике, ее затрагивал также Радищев в ряде глав «Путешествия из Петербурга в Москву». О ней писали не раз авторы рукописных сатир. Лубочные картинки в этом отношении входят в общий поток сатирической литературы XVIII в. Продажность, отсутствие твердых семейных устоев, волокитство и распущенность, увлечение щеголей и щеголих вычурными нарядами и прическами, — все это нашло отражение в сатирических лубочных листах. Мнение об их цинизме преувеличено. Так же как Сумароков в ряде своих эпиграмм, как Радищев в «Путешествии», авторы этих картинок просто называют вещи своими именами. Здесь нет нисколько любования пороком; наоборот, он осуждается и осмеивается.
Вообще следует отметить, что бытовые сюжеты довольно популярны в лубочных листах. В них представлены народные увеселения в Москве XVIII в. на семик и масляницу, — с пьянством, обжорством, пляской, катаньем и кулачными боями; в них изображается также старинная святочная потеха, — как «медведь с козою проклажаются». Пьянство и кабацкий
- 50 -
разгул нашли свое отражение в лубке, так же как раньше, в XVII в., в рукописной сатире. На лубочных листах нередко также встречается изображение пения и пляски (бычок, трепак) под звуки народных инструментов. Встречаются в лубках изображения разных шутов, карликов. Это характерная деталь дворянского и придворного быта XVIII в.
Так бытовые лубочные картинки сохранили для последующих поколений черты русского быта XVIII в. в его праздниках и буднях, удержав не только общие контуры, но даже ряд мелких деталей.
Следует учесть при этом, что в течение всего XVIII в. лубочные издания не подвергались цензуре (кроме изображений святых и царских портретов). Мысль писателя и художника могла находить здесь полное, никакими оковами не стесняемое выражение.