- 340 -
Повесть о Басарге
Повесть о купце Дмитрии Басарге сохранилась в списках не старше XVII в., но ее содержание и идейный смысл, особенности сюжета и стиль свидетельствуют о возникновении ее в более раннюю эпоху.
Некий купец, «зело богат, именем Дмитрей», плыл на кораблях «ис Царьграда»; с ним было много рабов и единственный сын его, «млад возрастом». Однажды в бурю корабль пристал «во пристанища кораблиное» большого города. Выйдя на берег, Дмитрий встречается с гражданами города Антиохии, которые задают ему вопрос: «Откуды, господине, коея веры еси? И рече купец Дмитрией: Аз еси християнин, греческия веры от преслоутаго града купець един!». Со слов граждан он узнает, что они также греческой веры, но сейчас ими после смерти царя Аркадия правит царь законопреступник латинской веры, который «томит» их, «хотя привлещи во свою латыньску веру». Приходящие в город со всех стран купцы обязаны или отгадать его три мудрые загадки или принять его веру, в противном случае он сажает их в темницы. В заточение он сослал и патриарха этой страны, Анфилофия. Напуганный Дмитрий возвратился на свой корабль, чтобы отплыть, «а уж на корабле его стоят сторожи царевы..., чтобы не ушел купец прочь». Взяв «дары великия», Дмитрий пришел к царю, — «имя же царю — Несмеян Гордый» — и сказал ему: «Государь царь, Несмеян Гордый! Купчишка есми, пришел из греческия земли от преслаутаго Царяграда, чтобы господин дары принел, а мне, купчишку, во своем царьстве велел торговать всякими товары!» Царь пригласил к себе Дмитрия обедать; за обедом, узнав, что купец греческой веры, поставил перед ним свое требование: или отгадать три загадки или принять латинскую веру. «Аще ли, — сказал царь, — не хощешь со мною быть в моей вере, и то тебе велю главу твою отсечи мечем своим, а товар твой взять в козну!» Купец попросил сроку «на три дни», а затем отправился на свой корабль; «а сын его играет на корабли на древце: единою рукою древца держит, а другою рукою по древцу бияше и седя, яко на кони, и скакаше по кораблю, яко ж детем подобает тако игры творити». Узнав о горе Дмитрия, семилетний сын
- 341 -
обещает помочь ему: «Ведомо ж ти буди, отче, сказал он: конь на рати познавается, а милый друг у беды», и советует отцу взять с собою его и раба и в назначенное время итти к царю. Когда в четвертый день все они стали перед царем, сын купцов объявляет, что он будет отгадывать загадки вместо отца, и просит у царя напиться. «Царь же, нальяв чашу злату меду, и дасть детищу, детище ж дасть отцу своему; отец же, испив, хотя чашу отдати царю. И рече детище отцу своему: Не отдавай, отче, чаши, но скрый ю в недра своя, занеж царево даяние не отходит вспять. Отец же скры чашу в недра своя». Так же поступают и мальчик и раб. Царь предлагает решить его первую загадку: «много ли тово или мало от востоку и до западу?» На это «детище» отвечает: «Тово, царю, ни мало, ни много — день с нощию: сонце проидет круг небесный от востоку и до западу единым днем, а нощию единою сонце проидет от севера до юга; то тебе, царю, моя отгадка». Подивился царь мудрому ответу «детища», оказал почести отцу его, ему и рабу и отпустил их до следующего дня. Заутра царь предлагает решить его вторую загадку: «что днем десятая часть в миру убывает, а нощию десятая часть в мир прибывает?». На это «детище» отвечает: «Государь царь! младых отрок загадка твоя: то, царю, днем десятая часть солнцем воды усыхает из моря, из рек, из озер, а нощию десятая часть в мир прибывает; ино та часть воды исполняется, занеже солнцу зашедшу и не сияющу». Подивился царь такому разумному ответу и сказал «детищу»: «Отгадай ми сего дни и третьюю загадку, чтобы ся аз, поганой, не смеялся вам, християном». Но сын купцов отказывается, так как при царе мало людей, некому слушать отгадок. Он просит дать ему сроку пять дней, а в это время оповестить «по всем торгом, дабы шли на царев двор: ипати, и тироны, и князи, и бояре, и всякие люди — мужи, и жены, и девицы. А вам, гражаном, добро будет!» На шестой день сошелся весь город на царев двор; «царь же, седя на престоле своем среди двора своего, держа в руке свой жезл, а в другой мечь, хотя главу отсещи купцу, и сыну его, и рабу»; приходят Дмитрий с сыном и рабом, «и сташа у престола царскаго, и поклонистася царю все три равно до земли». Царь спешит задать свою третью загадку. Но «детище» заявляет: «Ты, царю, велик еси, седиши на престоле своем высоце, а аз есми отрок млад, стою у престола твоего, и аз тебе скажю, и ты молвиш: „не дослышал“», и обещает отгадать загадку, если царь обменяется с ним местом, даст ему свое царское одеяние, венец, скипетр и меч. Царь соглашается, «и бысть голка [шум] велика на дворе том». Когда же установилась тишина, отрок громким голосом воскликнул: «Ипаты, и тироны, и князи, и бояре, и вси гражане, мужие, и жены, и девицы! в которого бога хощете веровати?» И все ответили: «Хотим веровати во святую тройцу... помози нам! Детище жь, извлек меч свой, и отсече главу царю, и рече ему: Се ти моя третьяя отгадка, не смейся, поганой, нам, християном». Затем его провозглашают царем, он велит разыскать патриарха, чтобы он возвратился в Антиохию и занял свой престол. Патриарх возвращается в город и благословляет отрока на царство. На этом заканчивается рассказ повести, общий для всех ее редакций. Он в сказочной форме передает какой-то эпизод борьбы греческого православия с латинским западом. Местом борьбы изображается Антиохия, надежды на защиту возлагаются на Царьград. Никаких черт русской жизни и быта в этом рассказе, представляющем начальную редакцию повести, нет.
Бурное историческое прошлое Антиохии представляет немало случаев утеснения ее греческого населения и Персией, и Египтом, и Турцией,
- 342 -
и Римом; при этом Царьград, действительно, являлся то убежищем для антиохийских эмигрантов, то местом организации помощи Антиохии, пока сам не оказался под властью турок. Таким образом, географическая и историческая обстановка в самом общем их виде не противоречит той картине борьбы между Антиохией и Римом, какая дана в повести о Басарге. Но вряд ли следует ограничивать действие повести о Басарге какими-либо хронологическими или географическими рамками. Имена исторических лиц, упоминаемых в ней, — «царя» Аркадия (в действительности — императора Восточной империи с 395 г. по 408 г.) и «антиохийского патриарха» Амфилохия (в действительности — епископа иконийского, умершего между 394 г. и 403 г.), — ничего не разъясняют. Они попали в повесть, очевидно, уже на русской почве из Хронографа для придания ей большего правдоподобия. Но ядро повести, самый факт спора между римским царем и греками является, вероятно, художественным обобщением той многовековой борьбы, которая в средние века, и особенно в эпоху крестовых походов, была типичной для малоазийских городов со смешанным населением. Только в этом смысле и можно допускать какую-то долю «историчности» повести о Басарге.
Все остальное в фабуле повести о Басарге представляет собою соединение бродячих сказочных мотивов мирового фольклора. Самые значительные из них: буря на море, прибивающая корабли купцов к незнакомому городу; жестокий царь, утесняющий население города и приезжих купцов; состязание в мудрости между царем и одним из приезжих, в форме загадывания и отгадывания загадок. Сказание о купеческих кораблях, пригнанных бурей в страну, царь которой под разными предлогами грабит корабли, а купцов сажает в тюрьму, известно эпосу многих народов, ведших морскую торговлю. Находим мы его и в русской народной поэзии. Так, сюжет одной из песен терских казаков (родственной былине о Глебе Володьевиче) имеет ряд сходных черт с повестью о Басарге. Песня начинается описанием плавания купеческих кораблей по морю:
Как ни по морю была морюшку, морю синему,
На синиму морюшку была на Хвалынскаму,
Тут бижали ани возбижали ровна тридцать кораблей.
Как адин из них Чирвен караб напиред резва бижит,
Напиред резва бижит, как сокол ясен литит...Но вот, как об этом рассказывается и в повести о Басарге: наступает буря —
И са синива моря погодушка ана чуть патягивала,
Ана машенки ломала да тонки парусы рвала,
Да занасила ефтат Чирвен караб ва иную землю.Марина Кайдарова, которая в этой земле «царюит-каралюит», берет с корабля большие пошлины:
И да караб к яру да он подвигался, ана другую с ниво брала.
И да караб по морю бижит, она пошлину с ниво брала,
И да караб на аир да он выгружался, ана третию брала...Еще большее сходство с повестью о Басарге обнаруживает былина о князе Глебе Володьевиче, записанная в Архангельском крае А. Марковым. Она начинается с рассказа о том, как новгородский князь Глеб Володьевич приказывает нагрузить три корабля дорогими товарами и отправляет их за море. Поднявшаяся на море буря заносит корабли
- 343 -
«во землю — татарскую, арапскую к еретице разбойнице Маринке Кайдаловке». Маринка Кайдаловка «забрала корабли», взяла с них пошлину при спуске якоря и при кладке мостков, а затем —
Ставила своих да крепких сторожов
......................
Засадила всех у них младых матросичков
......................
Заморить она ведь хочет все смертью голодною
Еще тех она наших младых все матросичков.По вызову трех корабельщиков, отпущенных Маринкой на волю, ко двору Маринки прискакал князь Глеб Володьевич. Он требует, чтобы она отдала его корабли, товары, матросов и корабельщиков. Маринка соглашается выполнить требование князя, если он отгадает ее «хитромудрые» загадки. Глеб разгадал загадки, и Марина возвратила ему его корабли и матросов.
Сходство повести о Басарге с былиной о Глебе Володьевиче проще всего можно было бы объяснить, предположив влияние повести на былину. Но некоторые черты былины свидетельствуют о более раннем происхождении ее, чем повесть о Басарге.
Былина помнит топографию Киевской Руси: корабли Глеба Володьевича заходят в Корсунь (как в одном варианте былины называется царство Маринки), а сам князь совершает сухопутный поход под стены этого города. Былина сохранила и ряд историко-бытовых черт древней Руси: в ней ясно выражено негодование на торговые пошлины; рассказывается о княжеской морской торговле и т. д. Вернее всего и повесть о Басарге и былина о Глебе Володьевиче разрабатывают сюжет одного и того же странствующего сказания.
Центральный эпизод повести о Басарге — загадывание царем Несмеяном Гордым загадок и отгадывание их семилетним сыном купца — по своей сюжетной основе восходит к широко известному в средневековой литературе Запада циклу анекдотических повестей о мудром советнике. В ряде повестей, входящих в этот цикл, рассказывается о том, как царь испытывает мудрость своего министра через загадывание трудных загадок, решение которых министру кто-либо подсказывает — ребенок, крестьянин. В повести о Басарге то же, обычное для анекдота, количество загадок — три; такая же беспомощность главного отгадчика и неожиданная помощь ему от внешне невидного, но мудрого пособника. Но сходство между повестью о Басарге и анекдотом о мудром советнике не ограничивается только совпадениями в композиции; оно касается и формулировок загадок и ответов на них. Так, например, очень сходна с первой загадкой и отгадкой повести о Басарге одна из загадок (и ее отгадка) рассказа, вошедшего в «Романскую всемирную хронику» (XIII в.) об императоре Нероне, философе Сенеке и трех римских рыцарях. Нерон задает рыцарям вопрос: «Сколько дневных путей солнце проходит в один день?». Рыцари, по совету Сенеки, отвечают: «Солнце проходит от утра до вечера все расстояние от востока до запада, и это составляет для него только один дневной путь, потому что оно проходит его в течение одного только дня». Наиболее древний литературный вариант анекдота о мудром советнике, обнаруживающий черты большого сходства с повестью о Басарге, относится к IX в. Это рассказ арабского историка Ибн-Абдулхакана (ум. 871) о фараоне. Этот вариант любопытен особенно тем, что он, как
- 344 -
и эпизод повести о Басарге с разгадыванием загадок, оканчивается низложением царя. Сходство повести о Басарге с рассказом о фараоне вызывает особый интерес потому, что этот рассказ принадлежал к области народного творчества (Ибн-Абдулхакан, передавая его, ссылается на свидетельство одного туземного шейха) и пользовался широким распространением среди коптского населения Египта. Его наличие в Египте делает вероятной и известность его в соседней Сирии, крупнейший город которой, Антиохия, является местом действия повести о Басарге. Таким образом, и историко-литературные данные не противоречат бытованию сюжета повести о Басарге в малоазийских владениях Византии.
Мотив обмена местом простого человека с царем, играющий в повести о Басарге роль эффектной развязки действия, широко распространен в «степном» фольклоре: в монгольских, татарских, киргизских и других восточных повестях и сказаниях.
Так, например, в одной татарской сказке рассказывается о чудном отроке, в десять лет сделавшемся уже превосходным муллой. Одно событие во дворце царя этой страны вскоре всенародно обнаружило мудрость мальчика. «У царя была заперта щука в ящике с водой; однажды царь тронул ее тростью; она плеснула хвостом на царя. Царица объяснила значение этого происшествия: «щука смеется над тобой», — сказала царица. Сведущие люди, призванные царем, не могли объяснить, почему щука насмеялась над ним. Тогда позвали муллу-мальчика. Мулла приехал и требует, чтобы царь уступил ему трон; только тогда он скажет, что знает. Царь сошел, мулла сел на престол и сказал: «Твои сорок жен имеют сорок служанок. Разденьте их!» Их раздели, и они все оказались юношами. Мулла-мальчик велел казнить их. Царь передал свою власть этому мулле, а сам захотел вести жизнь нищего (пересказ Г. Потанина).
В этой сказке, как и в повести о Басарге, отгадчик — малолетний отрок; он обещает дать ответ только при условии обмена местом с царем, власть которого он и наследует. Мотив этот восходит к древнему индо-иранскому эпосу.
Эти странствующие мотивы на территории Малой Азии сложились в сказание о царе «латинской веры», притесняющем греков. Сказание это — художественное обобщение многовековой борьбы между Византией и Римом, особо острые формы принимавшей в таких городах со смешанным населением, каким, например, была Антиохия. На Русь это сказание перешло после падения Константинополя (1453), когда московские великие князья в своих собственных глазах становятся защитниками и покровителями православного Востока. Они покровительствуют населению ряда греческих центров. Но влиять на покоренные турками народы в смысле высшей культурной силы или оказывать им какую-то действительную помощь в политическом отношении русские в XV—XVI вв. не могли. Их покровительство на первых порах не шло дальше более или менее щедрой материальной поддержки, — «милостыни», — или же предложения убежища греческим эмигрантам. На протяжении XV—XVI вв. русские послы с княжеской, а затем и царской «милостыней» неоднократно посещают Константинополь, Афон, Иерусалим, Антиохию. Православные страны и народности Востока, в свою очередь, посылают в Москву своих представителей — просителей «милостыни», начиная от простых монахов до патриархов включительно. Просители подолгу живут в Путивле, Москве и в различных монастырях. Это оживленное общение не проходит бесследно и для развития русской литературы XV—XVII вв.
- 345 -
Вполне возможно, что этому общению обязан своим проникновением на Русь и сюжет, легший в основу повести о Басарге.
Русский книжник придал этому сюжету форму книжной повести во вкусе времени. Мудрость семилетнего сына купца удачно подчеркнута цитатой из Пчелы («Конь на рати познавается, а верен друг — у беды») и эпизодом с чашами, заимствованным из Александрии с соответствующим изречением («Царево даяние не отходит вспять»). Основное же содержание сказания и его географическая обстановка оставлены без изменений: местом действия в повести осталась Антиохия, надежды греков на помощь возлагаются на Царьград, о русских в этой первоначальной редакции повести совсем не говорится.
Но такая редакция не могла долго удержаться в эпоху, когда Царьград находился под властью турок, и Москва была наводнена греческими просителями «милостыни». В ближайшие же годы, еще в XVI в., повесть о Басарге была отредактирована умелой рукой. По новой редакции, получившей широкое распространение, греков от притеснений «еллинского» или римского царя спасает Борзосмысл, сын русского купца Дмитрия Басарги. Патриарх венчает его на царство с соблюдением древнего ритуала — вознесением над головой Борзосмысла рога с маслом, который вскипает над ним, как над избранником божиим: «И вниде патриарх в церковь, и сотвори молитву, яко же подобает патриархом, и постави на нем рог масла древянного, и возкипе на нем рог, и благослови его патриарх на царство». Рог с маслом, известный русским читателям по Александрии, хорошо перекликается в данном случае с рогом и кубком Вавилонского сказания. По-новому, в унисон со сказаниями о Москве — третьем Риме, зазвучала теперь передача регалий римского царя (жезла, венца и царской одежды) русскому царственному отроку. Тщательно обрабатывается и распространяется в новой редакции повести речь Борзосмысла о том, что власть ему передана от бога. Таким образом, на повесть со сказочно-анекдотической основой неожиданно падает отблеск важнейших идей эпохи, волновавших русское общество в XVI в. Поэтическая фантазия щедро восполняет то, чего в действительности не могло достигнуть Московское государство: установления преемственности власти от Византии и Рима и какого-либо влияния на политические судьбы православного Востока.
В соответствии с изменением идейного смысла и национальным приурочением содержания повести о Басарге, в нее в более поздних редакциях начинают проникать черты русского народного быта и понятий. Среди ее действующих лиц появляются «бояре» и «земстии людие»; Борзосмысл идет к царю, «нарядяся во светлую одежду златую узорчатую, яко же искони рустии людие честнии носяху»; отец Борзосмысла был у сына своего «в боярех в больших»; умирая, Борзосмысл «приказа царство свое правити брату своему Кирьяку Димитриевичю, а старейшинство приказа дяде своему Василию Кудрявому». Еще позже — в XVIII в., когда в русском обществе заглох интерес к важным раньше политическим проблемам, в орбиту которых попала и повесть о Басарге, она сильно сокращается. Но ее анекдотическое ядро — загадывание и отгадывание мудрых загадок — не только не сжимается, а наоборот расширяется и обновляется. Ее занимательные элементы в сознании читателей выдвигаются на первый план, она входит в круг повествовательных произведений петровской и послепетровской эпох.