- 317 -

Нил Сорский

Одновременно с осифлянами русское монашество конца XV — первой половины XVI в. выдвинуло противоположную им по своим церковно-общественным воззрениям группу, члены которой получили название «заволжских старцев» по местоположению монастырей, воспитавших их. Идеологические основы церковной и общественно-политической программы «заволжских старцев» или «нестяжателей» выросли из мистического учения «великого старца» Нила Сорского, устроителя скитского монашества на Руси. Сам почти оставшись в стороне от борьбы между осифлянами и своими последователями и даже не всегда, видимо, одобряя эту борьбу, Нил Сорский дал теоретические предпосылки, опираясь на которые заволжские старцы, в союзе с оппозиционным боярством, повели практическую борьбу, затронувшую вопросы не только церковной организации, но и связанные с окончательным формированием идеологии Московской монархии. Объединение с заволжскими старцами некоторых княжат представляет закономерное явление: политически разбитая группа феодалов временно скрылась в мистику.

Сведений о жизни Нила Сорского (в миру Нила или Николая Федоровича Майкова) сохранилось мало. «Писание о святом житии его сгоре», — записал позднее летописец. Небольшая «Повесть о преподобном отце нашем старце Ниле и о честней обители, иже есть во области Бела озера в Сорской пустыни, в ней же скитское жительство есть по уставу святых и древних отец», — автор которой сообщает лишь то, что он «от слышания прия», — рассказывает, что Нил родился в Москве (судя по другим известиям — в 1433 г.) и здесь был «судиям книгочий чином». Литературная деятельность Нила обнаруживает основательное церковное образование и даже знание греческого языка, хотя иноческое самоумаление заставило его называть себя «невеждой и поселянином».

Постриженик Кирилло-Белозерского монастыря, Нил имел возможность в богатой библиотеке монастыря изучать произведения восточной монашеской литературы. Отрицательное отношение Кирилла Белозерского к развитию монастырского землевладения, создавшее определенные тенденции в его монастыре, и сближение Нила, на почве одинаковых воззрений на иночество, с противником монастырских богатств, старцем Паисием Ярославовым, которого Нил считал своим учителем, — способствовали выработке мировоззрения Нила в этот мало известный период его жизни.

- 318 -

Из монастыря Нил пошел вместе со своим учеником Иннокентием Охлебениным в Константинополь и на Афон, где прожил несколько лет. Это было время, когда, под влиянием ряда исторических причин, в афонских монастырях возобладало созерцательное направление иночества. Библиотеки афонских монастырей, богатые собраниями святоотеческой литературы, дали возможность Нилу продолжить изучение аскетической литературы восточных мистиков и исихастов (см. стр. 173). Здесь, видимо, Нил изучил и греческий язык.

Возвратившись на Русь, Нил устроил себе келью «вне близ» Кирилло-Белозерского монастыря, а затем ушел от него на 15 верст туда, где «мирской чади маловходно», и основал здесь скитское житие, формы которого он принес с Афона. Избегая «общего жития» (обычного в русских монастырях) и располагая кельи вне единой связи, независимо одну от другой, Нил ввел скитское житие по-двое или по-трое в келье — «еже с единем или двеми безмолвие». Пустынь Нила была малонаселенной еще и через 15 лет после его смерти. Местность избрана была им суровая — «древеса некая, ели и мало берез и сосен и мхи великие непроходимые» на берегу речки Сорки.

Нил Сорский, как и его учитель Паисий Ярославов, пользовались у современников значительным авторитетом. С ними советовался архиепископ Геннадий, когда стали распространяться слухи о близкой кончине мира, их вызывал он и для обсуждения вопроса о новгородской ереси «жидовствующих». Нил Сорский был приглашен Иваном III и на собор против этих еретиков. На соборе 1503 г. Нил выступил с предложением отобрать у монастырей земли. Современник записал об этом выступлении в тоне, который не оставляет сомнений, что «великий старец» Нил был личностью общеизвестной и уважаемой: «И нача старец Нил глаголати: чтобы у монастырей сел не было, а жили бы черньцы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием. А с ним пустынники белозерские». Точка зрения Нила, поддержанная на первых порах Иваном III, была отвергнута под давлением Иосифа Волоцкого, так как великий князь не захотел порывать с церковной партией, поддерживавшей его политику, а материальная зависимость от него церкви давала ему возможность закрепить эту поддержку. Последние годы жизни Нил провел в своей пустыни (ум. 1508), не вмешиваясь в разгоревшуюся вокруг монастырского землевладения и вопроса о еретиках борьбу, когда его последователи, во главе с князем-иноком Вассианом Патрикеевым, отстаивали нестяжательство монастырей и терпимое отношение к еретикам.

Литературное наследие Нила Сорского невелико: малый Устав, или «Предание учеником своим, хотящим жити в пустыне его»; большой Устав, состоящий из 11 глав, с предисловием; ряд посланий к разным лицам; молитва и поминание; ряд мелких заметок и переводов, среди которых заметка Нила Синаита «о иноках кружающих стяжания ради» — обличение недостойной жизни монахов — принималась долгое время за оригинальное сочинение самого Нила Сорского.

Центральное место среди сочинений Нила занимают его «Предание учеником» и Устав, подробно излагающий учение о «мысленом делании». Здесь содержатся все основы учения «нестяжателей» и подробное изложение теории нравственного совершенствования, на которой Нил хотел заново построить жизнь русского монашества.

Хотя Устав и Предание Нила Сорского являются сочинениями компилятивными в том смысле, что каждую мысль свою Нил подкрепляет цитатами из многочисленных памятников святоотеческой литературы, но

- 319 -

стройная композиция принадлежит самому автору. Все изложение пронизывают гуманность, терпимость, мягкость, характеризующие личность «великого старца», как называли Нила его современники. В Уставе ярче, чем в других сочинениях Нила, сказалась и его литературная манера, незаурядное художественное дарование и наблюдательность, которые помогли ему дать глубокий и тонко разработанный анализ психической жизни человека с ее страстями, с описанием этих страстей и с указанием средств борьбы с ними.

Общее аскетическое направление мыслей Нила Сорского, его стремление к созерцательному экстазу находились в очевидном противоречии с практикой русских монастырей, которые в XV в. были уже крупными феодальными хозяйствами, были вовлечены в житейские заботы и жили эксплоатацией крестьянского труда. Нил, опираясь на авторитет апостолов и отцов церкви, учивших «не делаяй да не яст», не только требовал: «от праведных трудов своего рукоделия и работы дневную пищу и прочая нужныя потребы себе приобретаем», «излишних не подобает нам имети... ни желати то стяжати», — но он разъяснял и ту социальную неправду, какая скрывается за мирскими богатствами, жертвуемыми монастырям. Люди жертвуют «стяжаниа, иже по насилию от чюжих трудов собираема», и эта жертва «отнюдь несть нам на пользу», учил Нил. Монах должен отказаться от земного богатства и потому, что «сих ради в мирскаа сплетениа впадаем». Образ Нила Сорского — нестяжателя сохранился и в предании: через полстолетия после его смерти сложилась легенда о том, будто Ивану Грозному, затеявшему постройку каменной церкви в Ниловой пустыни на месте прежней деревянной, Нил Сорский явился во сне и запретил эту постройку.

Возражая Иосифу Волоцкому, который не представлял себе, чтобы «честный» (т. е. привилегированного класса) человек мог постричься в монастыре, не владеющем богатствами, и утверждал, что богатство дает возможность монастырю заниматься благотворительностью, — Нил Сорский доказывал, что монастыри должны быть для мира центрами духовного просвещения и утешения: «милостыня бо иноческая еже помощи брату словом во время нужи и утешити ему скорбь рассужением духовным».

Внешнеобрядовой религиозности господствующей церкви Нил противопоставил в своем Уставе идеал разумно сознательного подвига, причем не настаивал на предлагаемых им инокам правилах, как на чем-то непоколебимом, а наоборот, заключил свой Устав обращением: «аще ли кто о сих вящьшее и полезнеишее разумевает, и он тако да творит, и мы о сем радуемся». Предлагая в своем Уставе исполнять церковные обряды, Нил учил: «рассуждением по силе своей сотвори» (по уставу же Иосифа Волоцкого особые надзирающие иноки следили за монахами во время церковных служб и через час обходили весь монастырь).

Эта точка зрения Нила Сорского находилась в полном соответствии с его критическим отношением и к «писаниям». В то время как для средневекового книжника вся церковная литература — жития, патерики, привила апостолов, творения отцов церкви — и даже «градские законы» византийских императоров, касавшиеся церковных дел, расценивалась одинаково как «божественное писание», Нил Сорский предупреждал: «писания бо многа, но не вся божественная суть». Различая «писания», он учил: «кая заповедь божия, кое отеческое предание, а кое человеческий обычай». Критическое отношение Нила Сорского к «писаниям» подрывало слепое подчинение букве каждого церковно-литературного источника и

- 320 -

вызвало суровые нарекания на него со стороны Иосифа Волоцкого, который даже обвинил Нила в «хуле чудотворцев древних и новых».

Нилу Сорскому принадлежит мысль освободить от регламентации внешнюю жизнь монахов. Устав Иосифа Волоцкого, являясь типичным монастырским уставом того времени, предписывал строгую внешнюю дисциплину, подавляющую всякое проявление индивидуальной воли. Принцип — иноком «подобает своея воли не имети, но вся творити по благословению настоятелеву» — был господствующим в монастырской жизни и определял все поведение монаха. Нил Сорский в своем Уставе допускал индивидуальный подход к монастырской дисциплине: «вся же естества единем правилом объяти невозможно, понеже разньство велие имут телеса в крепости, яко медь и железо от воска». Нил предлагал монахам самим наблюдать, кто сколько может вынести «поста, трудов и молитвы», какая пища кому пригодна, в какое время дня кому необходимо подкрепляться едой, и т. д. Поститься для Нила значит избегать «окормления», «пресыщениа и сластолюбиа», а вовсе не употреблять в пищу только определенные предметы, в строго установленном количестве. Насколько необычно звучало в русской церковной жизни такое заявление, видно из того, что даже ученик Нила, Охлебенин, нашел мнение его «недоумительным».

Наставляя иноков, Нил больше всего внимания уделяет в Уставе разъяснению им «умного делания», используя для этого обширную восточную литературу аскетов и исихастов-мистиков. Он убеждает предпочитать внутреннее духовное молитвенное настроение внешней обрядности: «иже усты точию моляйся, о уме же небрежет, сей воздуху молится», «телесное делание — лист точию, умное же — плод есть...» Стремление к достижению созерцательного экстаза с помощью «умной» молитвы, принесенное Нилом с Афона, звучало диссонансом в русской церковной жизни, идеалом которой было строгое выполнение установленных правил внешней обрядности.

Широкая терпимость, характеризующая весь Устав Нила Сорского, подсказала ему и неприемлемое для осифлян наставление, как надо относиться к еретикам. После традиционного проклятия им и их писаниям, Нил замечает кротко: «еретики вси чюжи нам да будут», но ни словом не обмолвился он о казни вероотступников. Оттого и на соборе, где Иосиф Волоцкий потребовал казни «жидовствующих», из лагеря заволжских старцев раздался протест и призыв действовать на заблуждающихся убеждением и молитвой.

Сочинения Нила Сорского хотя и не получили всеобщего признания и не отозвались на практике господствующей осифлянской церкви, однако не прошли бесследно в истории русской церковной жизни и литературы. До XIX в. включительно они переписывались, и сохранилось до 200 списков Устава и посланий Нила.

Популярности у читателей писаний Нила Сорского немало способствовала и свойственная им художественная образность изложения, общая всем его сочинениям. Образами пользуется Нил постоянно в Уставе, поясняя отвлеченные понятия: борьба с «лукавыми помыслы» в его изображении уподобляется войне: «не дадим плещи врагом, аще и тысуща язв на всяк день приемлем от них и положим в себе, дондеже умрети, никакоже отступати живоноснаго сего деланиа»; слабый человек, следующий примеру великих подвижников, «восхищает стяг от рук вои сынов исполинских»; «умная» молитва — посев: «молитву же убо именова семя, сие же рукоятием взятие, идеже неизреченным зрением дивится жняй,

- 321 -

как от худых и голых зерен, яже сея, сице ядри класове от них внезапу прозябоша»; «сердце помыслом хранитель, ум чювством кормник, мысль — скоролетящая птица и безстудная...» Так и в молитве Нила развернут аллегорический образ смерти: «конец смертный приближися, секира при корени древа лежит, и посечение неплодныя душа моея готово есть, жатва не стоит, и серп изострен, и жатели тщатся плевел греховных исполнену душу мою восхитити и сожжению вечному предати».

В приподнятом стиле учительной литературы, резко отличающемся от манеры простой беседы в остальных частях Устава, написана глава «о памяти смертнеи и страшнем суде». Здесь риторические вопросы, восклицания, угрозы сменяются увещаниями, призывами к покаянию, вызванными искренним воодушевлением. Иноку следует помнить час смертный, потому что эта мысль помогает бороться с греховными побуждениями, — таков вывод Устава: «Путь бо сей краток есть, им же течем. Дым есть житие се, пара, персть и попел... Се бо зрим во гробы и видим созданную нашу красоту безобразну и безславну, не имущу видениа; и убо зряще кости обнаженны, речем в себе: кто есть царь или нищь, славныи или неславныи? Где красота и наслаждениа мира сего? Не все ли есть злообразие и смрад? И се всечастнаа и вожделеннаа мира сего отнудь в непотребство быша и яко цвет отпадоша увядше и яко сень мимо грядет, так раздрушися все человеческое...»

Психологические характеристики в Уставе рисуют человека, обуреваемого теми «страстями», борьбе с которыми учит Нил. Разгневанного человека, например, «гневный дух томит, злопомнение понуждаа держати и поощряа в ярости зло воздати оскорбившему»; «уныние», по наблюдению Нила, «в безмолвии сущем зелне належить»; он изображает живо, как постепенно уныние овладевает человеком: «Егда волны оны жестокыа встанут на душу, не мнит человек в тои час избавление от сих приати когда, но сице помыслы ему налагает враг, яко днесь тако зло, а потом в прочая дни горше будет, и подвлагает ему, яко оставлен есть от бога, и не имать попечение о немь». Наблюдательность сказывается и в советах иноку. Например, против уныния он советует: «чтению елико мощно прилежи и на рукоделие»; бороться с «блудной страстью» он рекомендует так: «аще кто борем страстию к коему лицу, подобает всяческы удалятися от него: и собеседованиа, и сопребываниа, и риз прикосновениа, и обоняниа... Во всех бо сих аще не хранится кто, сеи совершает страсть и любодействует помыслы в сердци, рекоша отцы, сам пещь страстем запаляет, яко зверя вводя лукавыа помыслы».

Нил Сорский сам не был политическим борцом. Увлеченный идеями исихастов, он последовательно проводил их в своей жизни, монастырской организации и сочинениях. Стремясь к созерцательному экстазу, он повторял: «Путь сей краток есть... дым есть житие сие...», и потому не принимал активного участия в борьбе и не защищал идеи монастырского нестяжательства, прозвучавшей на соборе 1503 г. как вызов не только монахам, но и всем церковным феодалам. Уклоняясь от полемики, от «мирских сплетений», он удалился в свою пустынь, оставаясь верным своему идеалу: «молчание любити и не выситися в беседах и не любопрепирателну быти в словесех... и не хотети слово свое составити, аще и добро быти мнится». Сам не борец, Нил и других призывал к миру: «брани же и тяжа и которы телесных ради лихоимств, яко яда смертнаго, отбегаем». Нил Сорский отказывается даже от словесной борьбы. Старцу Гурию Тушину он советовал и не спорить с защитниками землевладения: «не подобает же на таковых и речами наскакати, ни поношати, ни укорити, но богови

- 322 -

оставляти сия: силен бо есть бог исправити их». Бороться можно только личным примером.

Сыгравший положительную роль в оздоровлении монашеской жизни, хотя и в ограниченном кругу скитских монастырей, Нил Сорский своей проповедью полного отречения не только от мира, но и от борьбы с мирским злом, шел навстречу пассивным умонастроениям. Однако часть его последователей сделала и практические выводы из его учения, в конечном итоге очень далекие от мистического идеала «великого старца». Идеями Нила Сорского прикрывалась реакционная борьба крупно-вотчинного боярства за свои земли и за свою роль в государственном управлении, борьба против одержавшей победу сильной великокняжеской власти, которой должны были подчиниться и светские и церковные феодалы. Эту часть нестяжателей-политиков возглавил князь-инок Вассиан Патрикеев, ближайший ученик Нила Сорского.