- 250 -

„Хожение за три моря“ Афанасия Никитина

К тверской литературе относятся замечательные путевые записки, принадлежащие перу купца Афанасия Никитина. Наиболее близкий к оригиналу текст сохранился в выписках из Троицкой летописи и в Воскресенской. В последней изложение предваряет заметка, к сожалению, не полная, проливающая некоторый свет на личность автора: «Того же года (т. е. 1475, под которым вписаны записки) нашел я сочинение купца Афанасия Никитина, бывшего четыре года в Индии. Говорят, ходил он с Василием Папиным... Не знаю точно, когда он отправился, когда вернулся, но сообщают, что умер, не дойдя до Смоленска. Его собственноручные тетради гости привезли в Москву к дьяку великого князя, Василию Мамыреву».

В 1466 г. к Ивану Васильевичу III приезжал посол от владетеля Шемахи. Его отъезд сопровождало ответное посольство, возглавлявшееся Василием Папиным, с кречетами — даром великого князя шемаханскому владетелю. К походу присоединились тверские купцы на двух судах. Под Астраханью караван был ограблен, но Никитин с товарищами продолжали путь «голыми головами». Выехав в 1466 г., он с весны 1469 до февраля 1472 г. провел в Индии; лето и осень того же года ушли на обратный путь. Записки свои автор назвал «Хожение за три моря». Действительно, он проехал через Каспийское море в Персию, через Персидский залив — в Индию, по Персидскому заливу и Черному морю — домой.

В XV в. европейцы и русские стремились наладить торговую связь с отдаленным Востоком. В 1404 г. русских купцов видали уже в Самарканде. Сношения велись через татарскую Орду. Однако посещение столь далекой страны, как Индия, было делом нелегким. До Никитина ее видел только венецианец Николо ди Конти (1444), после Никитина — португалец Васко да-Гама (1497—1499). Записки дельного и наблюдательного купца предваряют, следовательно, «открытие» Индии португальцами и входят тем самым в состав мировой литературы путешествий.

«Индийское царство» было знакомо древней русской письменности с самого начала последней. Через славянский Юг с Запада к нам попало, не позднее XIII в., Сказание об Индийском царстве, на котором лежит след сильного влияния Александрии. Другие сведения черпались из имевшихся тоже в русских переводах Топографии Космы Индикоплова и аскетического романа — Повести о Варлааме и Иоасафе индийских. Однако сведения эти отличались большим своеобразием. Фантастические описания богатой чудесами страны, люди которой живут счастливо, в свое время сыграли роль утопии, обещавшей помощь всесильного восточного царя-попа Иоанна. Идеализированная Индия этих описаний, страна несметных

- 251 -

богатств и роскоши, в Хожении за три моря Афанасия Никитина была заменена подлинной Индией, деловито и с несомненным талантом рассказчика изображенной в путевых записках энергичного и предприимчивого русского путешественника. В Индии он изучал условия торговли, намечал возможности вывоза местных товаров на русские рынки и в то же время внимательно наблюдал быт и нравы новой для него страны.

Сочинение Никитина можно разделить на 15 глав: 1) выезд, 2) путь до переезда через Каспийское море, 3) по Каспию в Персию, 4) переезд через Индийское море, 5) путь по Индии из Чювили в Чюнейр, 6) из Чюнейра в Бедер, 7) жизнь в Парвате, 8) описание Бедара, 9) об индийских пристанях, 10) заметки о быте Бедара, 11) из Бедара в Дабыль, 12) через Индийское море к Гурмызу, 13) путь по Персии и Турции, 14) путь по Черному морю, 15) заключение.

С первых шагов своего посещения Индии Никитин уже начинает записывать впечатления. Поражает его вид нагих черных туземцев, с особыми прическами, в свою очередь дивившихся белому человеку; жара, самум. Он описывает одежду всех сословий, пищу, нравы, обычаи, положение женщин, торговых людей, общественное, военное устройство; перечисляет товары, пригодные для вывоза; излагает способы торговли. Бедар, потерявший впоследствии свое значение, в средние века был одним из наиболее замечательных городов Индии. Никитин много говорит о его великолепии. Описывая выезд «на потеху» бедарского царя, Никитин необыкновенно пластично передает роскошную обстановку процессии: одежда царя осыпана яхонтами, на голове сияет великий алмаз, золотом блестят конские сбруи, вооружение. Исчисляется огромная военная свита царя, описываются сопровождающие шествие музыканты, танцовщицы, раскрашенные верблюды, боевые слоны. Внимание путешественника остановил бархатный, шитый золотом, усеянный драгоценными камнями паланкин брата султана, кони которого одеты в шелк, украшены золотом, драгоценными камнями; впереди выступали певцы, плясуны. «В султанов же двор семеры ворота, а в воротех седят по сту сторожев да по сту писцев коферов: кто поидеть, ини записывают, а кто выйдет, ини записывают; а гарипов [чужестранцев] не пускают в град. А двор же его чюден вельми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чюдно».

Создается впечатление, что русский путешественник воскрешает чудеса дворца пресвитера Иоанна. Однако сопоставление описаний Никитина со свидетельствами иноземных путешественников убеждает, что все подробности вполне достоверны. Несомненно, Афанасию Никитину было знакомо Сказание об Индийском царстве. Поэтому он как бы поправляет своим реальным повествованием прежние фантастические картины, оставшиеся у него в памяти.

Никитин сговорился с туземцами посетить Парвати, индийский Иерусалим, где находился дом Будды, Буд-хана, знаменитая почитаемая пагода. «А Бутхана же велми велика, есть с пол Твери, камена, да резаны по ней деяния бутовыя, около ее всея 12 резано венцев, как Бут чюдеса творил...» Рассказывается о большом скоплении паломников, их обрядах, плате за посещение святилища. «В Бутхане же Бут вырезан из камени, велми велик, да хвост у него через него, да руку правую поднял высоко, да простер, акы Устьян царь Цареградскы, а в левой руце у него копие... А перед Бутом же стоит вол велми велик, а вырезан из камени из чернаго, а весь позолочен, а целують его в копыто, а сыплють на него цветы и на Бута сыплють цветы». Никитину знакома статуя Юстиниана в Царьграде,

- 252 -

не раз описанная русскими паломниками. «А внутрь к Бутхану, — продолжает он ниже, — ездять на волах; да у вола рога окованы медью, да на шие колоколцов 300, да копыта подкованы, а те волы ачьче зовуть. Индеяне же вола зовут отцем, а корову матерью...»

Описывая ряд городов и местностей, Никитин везде отмечает родину драгоценных камней, высчитывает их вес, стоимость, делает замечания о природе страны, климате, погоде, верованиях жителей, об управлении, количестве войска. Ему пришлось видеть торжественное посещение султаном магометанских праздников. «На султане ковтан весь сажен яхонты, да на шапке чичак олмаз великы, да сагадак золот со яхонты, да три сабли на нем золотом окованы, да седло золото, да перед ним скачет Кофар пешь, да играеть теремьцем, да за ним пеших много, да за ним благой слон идеть, а весь в камке наряжен, да обиваеть люди, да чепь у него велика железна во рте, да обиваеть люди и кони, чтобы кто на султана не наступил близко...»

Чрезвычайно интересное повествование Никитина весьма любопытно со стороны стиля: русский язык пересыпан у него восточными словами. Их считали персидскими или персидско-арабскими; возможно, что они взяты из каких-то индусских диалектов и нуждаются в новом переводе и комментарии. Во всяком случае, обходить молчанием эту особенность изложения у Никитина нельзя. К этим словам или фразам путешественник прибегает всякий раз, когда этого требует общественное или частное приличие. Впрочем, он пользуется ими и просто, ради красоты, например: «а в Курыли же алмазников триста сулях микунет» — в городе Курыли триста гранильщиков алмазов украшают оружие. Такой способ изложения обличает в авторе писателя оригинального, старавшегося придать экзотичность своему изложению. В более позднем тексте Хожения (по списку Ундольского) переделка выразилась в пропуске всех этих восточных словесных украшений, от чего произведение сильно проиграло.

Афанасий Никитин не раз жалуется, что, живя в Индии четыре года, совершенно спутался в счете родных праздников, постов: книги у него украли, восстановить христианский календарь было не по чему. Случалось, что он постился с индийцами по их обряду. Религиозный и преданный своей вере, Афанасий Никитин не раз говорит о трудности сохранить христианство среди «бусурман». Но при этом он лишен вероисповедной нетерпимости: «а правую веру бог ведаеть, а праваа вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту», — размышляет он вслух. Вспоминая на чужбине родину, Никитин говорит о ней с истинным патриотизмом: «А Русская земля! — да сохранит ее бог! Боже, сохрани ее. В этом мире нет такой прекрасной страны. Да устроится Русская земля». Такой патриотизм характерен в конце XV в. для представителя городских слоев, сочувствовавших объединению Русского национального государства. Будучи жителем Твери, он помнит и тоскует о Русской земле и свое сочинение завещает московскому князю.