- 101 -

Исторические повести

Когда за Михаилом Ярославичем тверским остался великокняжеский ярлык, другим претендентом на него выступил московский князь Юрий Данилович. Начавшееся соперничество завершилось тем, что Юрий оклеветал Михаила в Орде, в ханской ставке, и Михаил был казнен. Драма эта послужила основанием произведению, носящему полужитийный, полусветский характер.

Первоначальный вид его носит заглавие: «Убиение великого князя Михаила Ярославича Тверьского от безбожного царя Азбяка». Текст лег в основание позднейших переделок, которым придана форма уже настоящих житий. Содержание, характер основного изложения не только близки к историческим фактам, но так четко отражают современность, что заставляют предполагать в авторе очевидца. С великим князем отправился к татарам игумен Александр с «двумя попами». Может быть, в одном из них следует искать автора, судя по выражениям: «и бе видети страшно в той час», «горесть бо и бе, братие, тогда в той час таковую видевши нужную смерть господина своего».

Автор отмечает реальные биографические черты в герое. Называя его риторически «блаженным, приснопамятным, боголюбивым», он тут же указывает на готовность князя жертвовать жизнью за благо родины, на ласковость в отношении к дружине, великодушие, миролюбие. «Брате! — пишет Михаилу князь Юрий. — Если тебе царь дал великое княжение, то я отступаюсь, только в мою опришнину не вступайся». Когда же московский князь с татарским послом Кавгадыем стали опустошать тверские пределы. Михаил заявил боярам: «Вижу, еще головы моея ловять!» Выступает он, только склонившись на уговоры бояр, «утвердившеся честным крестом». Сеча, с благоприятным для тверитян исходом, произошла при Бортеневе, где великий князь проявил большую храбрость. Мужественно ведет он себя в последние минуты жизни. Он — глубокий патриот. На увещания близких поберечь себя, не ходить в Орду, говорит: «Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полон будет и множество христиан избиени будут». Трогательная заботливость об окружающих не покидает его в моменты самой тяжелой печали: он наказывает, чтобы после смерти не забыли обо всех его спутниках от высших «и до меньших». Если здесь даже усматривать идеализацию со стороны автора, то во всяком случае умеренную.

Рассказ изложен живо, языком ясным, книжно-литературным, с удачным подбором библейских текстов, с умением тронуть читателя. Сжато переданы события от завязки вражды между князьями до ее возобновления, когда Юрий с Кавгадыем стали распускать слухи, что Михаил уклоняется от посещения хана, потому что много задолжал Орде, но деньги платить не хочет.

Политика московского князя коварна. Хан Узбек, фанатик мусульманства, придал стройность фискальной системе Орды, а денежный московский князь умело приспособился к этим порядкам, зная, как подействовать

- 102 -

на царя гораздо тоньше, чем рыцарственные тверские князья. «Благоверный великий князь» отправился в Орду с чистым сердцем, богатыми дарами, «якоже обычай есть взимати тамо великое княжение». Двадцать шесть дней мучили князя, надев ему на шею «соху от тяжка древа». Кавгадый всячески унижал мученика. «В таковой укоризне» — с сохою на шее, он приказал привести его на торг, созвал подставных заимодавцев «и повеле святаго поставити на колену перед собою».

Особенно ярко описана трагическая кончина. «Рано в среду», после заутрени, князь раскрыл Псалтырь, где сразу выпали ему печальные строки: «Скажите ми, — обратился он к попам, — что глаголет псалом сей?» Напрасно попы толковали его в благоприятном тоне. Князь предчувствовал кончину. В это время вбежал слуга, бледный, говоря, что к палате подходят Юрий и Кавгадый. «На мое убиение», — заметил Михаил. Словно лютые звери, «немилостивые кровопийцы» вломились в палатку, схватили за соху, ударили страдальца так, что проломилась стена вежи. Князь поднялся, его повалили снова, стали топтать ногами; некто Романец ударил «блаженного» ножом в сердце и вынул его. Долгое время тело лежало неприбранным, наконец Кавгадый «с яростью» заметил Юрию: «Не брат ли он тебе старший, вроде отца? что же тело его брошено?» Один из слуг покрыл убитого «котыгою», которую носил сам. В это время в другой веже князья, сидя за вином, хвастались, кто из них удачнее всего наклеветал хану на Михаила.

Повесть заключена рассказом о чудесах, случившихся при возвращении тела великого князя на Русь. Здесь произведение приближено к житийному жанру.

Написанное с горячей симпатией к убитому князю, повествование хранит на себе следы литературных воздействий. Автор сам указывает на источники: в заключении рассказа о трагической кончине он добавляет: «причтеся с ликы святых и с сродникома своима с Борисом и Глебом и с тезоименитым своим с Михаилом черниговским». Трагическая смерть в Орде описана под непосредственным влиянием сказания о князе Михаиле черниговском, погибшем при очень сходной обстановке. Воздействие замечается не только в общем плане, но и в отдельных моментах. Кавгадый во многом напоминает Елдегу, Романец — законопреступника Домана. В рассказе о мучениях обоих князей встречаются сходные фразы, повторяются одинаковые положения. С житийным сказанием о Борисе и Глебе, князьях тоже неповинно замученных, сходство усматривается в описании молитвенного настроения Михаила при ожидании смерти, в приходе слуги-отрока с побледневшим лицом, в эпитетах, прилагаемых к убийцам, в появлении светлых облаков. Наконец, эпизод прикрытия небрегомого тела одеждой, укор, что тело лежит брошенным, навеяны повестью об убиении князя Андрея Боголюбского, которую современники расценивали тоже как рассказ о мученической смерти.

Совпадения с литературными источниками не выходят, однако, из рамок стиля. Повествование близко к случившемуся, полно интересных частностей, картинно описывает последние минуты жизни Михаила, его дикое избиение; поучительные отступления немногочисленны, введены в меру. Повесть эту можно признать одним из лучших памятников древнерусской агиобиографической литературы.

В XV в. повесть была переделана и приближена к житийному жанру. Текст второй редакции почти дословно повторяет оригинал, опущены лишь кое-какие фактические черты. Переделка выразилась в прибавке витиеватого предисловия, в риторических распространениях, исторических

- 103 -

сравнениях, новых библейских текстах. Престранное предисловие выясняет превосходство христианского подвига перед земной суетной славой, описывает религиозное величие прежней домонгольской Руси, видит причину падения ее могущества в татарском иге. Редактор переделки, живший в иной момент отношений с Ордой, принужден был изменить фразу: «якож обычай есть взимати...» на «имаху обычай тамо взимати...». В таком виде переделка попала, между прочим, в Степенную книгу. Вторая редакция легла в основу последующей (XVII в.) переделки, имевшей в виду приладить повествование к форме обычного церковного жития.

*

Таково, может быть, первое крупное произведение тверской литературы. Обстоятельства не замедлили вызвать к жизни и ряд других произведений. Борьба с Москвой обострялась. Ярлык на великое княжение получил сын Михаила, Дмитрий, прозванием Грозные Очи (ум. 1325). Находясь в Орде, перед лицом хана, он убил Юрия московского, «мстя кровь отчу». За это сам был изрублен. Несмотря на то, что были убиты два тверских князя, хан отдал ярлык брату Дмитрия — Александру Михайловичу (умер 1339). Признал его князем и Новгород, заключивший договор на обыкновенных условиях. Но недолго оставалось первенство в руках Александра.

 

Приход Щелкана Дудентьевича в Тверь. Лицевой
летописный свод. Остермановский том I,
л. 314.

В 1327 г. случилось событие, которым воспользовался московский князь Иван Данилович Калита для дальнейшего разгрома Твери. В Тверское княжество приехал татарский посол Шевкал (Щелкан), которого Никоновская летопись называет двоюродным братом хана Узбека, сыном Дуденя, приходившего в 1293 г. на Русь с татарской ратью и опустошившего Суздальскую землю. Причина появления Шевкала точно неизвестна, но свита татарина сразу начала вести себя вызывающе. Шевкал выгнал князя из его дворца, вселился туда, грабил, чинил надругательства. Оскорбленный народ восстал и жестоко отомстил насильникам.

Событие легло в основу литературных повествований, передаваемых по-разному. Существуют две редакции рассказа о приходе Шевкала.

- 104 -

По одной, несомненно, книжно обработанной, украшенной риторическими оборотами, рассказывается, как появившийся Шевкал или, как он чаще называется, Щелкан Дюденевич, решил извести весь княжеский род, самому сесть в Твери, подручным раздать остальные города, народ привести в свою веру. За мало дней пребывания натворил он много зла. Срок переворота назначен был на праздник Успения, но великий князь Александр Михайлович «уведал мысль окаянного», призвал тверитян, вооружился и сказал: «Не аз почах избивати, но он; бог да будет отместник отца моего крове князя великого Михаила и брата моего князя Дмитрея, зане пролия кровь без правды, да егда и мне же се створит!» Щелкан с татарами выступил против, «соступишася обои восходящу солнцу и бишася весь день и едва к вечеру одоле Александр». Щелкан укрылся в сенях дворца, их подожгли. Весь двор «княже Михаилов» сгорел, погиб в огне Щелкан со свитой. Гостей ордынских старых и «хопыльских», пришедших с Щелканом, посекли, потопили, других сожгли.

Редакция эта находится под воздействием сказаний о Борисе и Глебе. Речь Александра тверитянам повторяет слова Ярослава, произнесенные им в момент выступления против Святополка: «Не я почах избивати братью, но он, да будеть отместьник Бог крове братья моея, зане без вины пролья кровь Борисову и Глебову праведною, еда и мне сице же створить» («Повесть временных лет», под 1015 г.). «Едва к вечеру одоле» и Ярослав своего брата Святополка.

Другая редакция, находящаяся в Тверском сборнике, полна живым настроением устного предания. Вскоре после того, как Александр получил ярлык на великое княжение, многие татары стали говорить хану: «Если не погубишь Александра и всех князей русских, то не будешь иметь над ними власти». Шевкал, «разоритель христианский», открыл «уста своя скверная», просил отправить его на Русь разорить, убить князей, а княгинь с детьми привезти к хану. Придя в Тверь «со множеством татар», он выгнал князя из дворца, «со многою гордостию» занял княжеский двор и воздвиг великое гонение. Народ принес жалобу Александру, но тот просил потерпеть, «пока пройдет гроза». Тверитяне стали поджидать удобного момента. 15 августа, когда по случаю праздника в городе набралось множество народа, утром, по окончании торга, некий дьякон, прозвищем Дюдко, повел молодую кобылу, «зело тучну», поить на Волгу. Татары стали ее отнимать. Дьякон завопил: «Тверитяне, не выдайте»! Началась драка, татары схватились за оружие, «надеясь на самовластие». Тогда ударили в набат, собрали вече, в городе началась «замятня». Татар перебили всех вместе с Щелканом, так что не осталось даже «вестоноши». Спаслись только пастухи, стерегшие татарских коней в поле; захватив лучших, они ускакали в Москву, затем в Орду, где и рассказали о гибели Щелкана.

Этот последний рассказ, занесенный в Тверской сборник, по справедливому предположению новейшего исследователя1, «носит характер вставного, записанного со слов повествования. Его начало вполне фольклорно... по смыслу сближается с началом Песни о Щелкане... Рассказ не носит черт книжной речи». Это — «запись народного живого рассказа, сохранившего непосредственную свежесть пережитых событий». Запись сделана в 1327 году, «до прихода карательной экспедиции Калиты». Рассказ о Шевкале внесен в летопись сразу после события, «видимо, не без ведома

- 105 -

князя Александра, а скорее по его инициативе. Политический смысл этого включения очевиден; согласно этому рассказу Александр не повинен в восстании, это — стихийное возмущение народа, не внявшего призывам князя к терпению. Это было очень существенно для тверского князя, только что облеченного, волею хана, великокняжеским достоинством. Эта версия... ограждала от возможных преследований со стороны хана». Книжная редакция, со следами влияния Сказания о Борисе и Глебе, — позднего происхождения. Высказано предположение, что она была создана для «Летописца княжения Тферского», составленного в 1455 г. по поручению тверского князя Бориса Александровича. Цель этой версии рассказа о народном восстании против Шевкала — изобразить князя Александра «защитником православия» и дискредитировать московского князя, пришедшего с татарами.

Народная песня о Щелкане известна в двух редакциях, при незначительном числе вариантов. Старшая, в записи XVIII в. (Кирши Данилова), представлена единственным вариантом. «На стуле золоте, на рытом бархате» сидит царь Азвяк Таврулович, костылем судит и рядит бояр своих. Дарит им города русские (Плес, Вологду, Кострому); не пожаловал лишь «младого Щелкана» — дома его не случилось. При возвращении Щелкан просит пожаловать его «Тверью старою, Тверью богатою» да двумя братьями родными, «удалыми Борисовичами». По приезде в Тверь Щелкан стал судить, вдов бесчестить, девиц позорить, над всеми творить надругательства. Мужики жалуются Борисовичам, сами идут к Щелкану Дудентьевичу, несут дары. Тот дары принял, но чести не воздал, «зачванился, загординился». Тогда один из мужиков схватил его за волосы, другой за ноги, его разорвали: «тут смерть ему случилася, ни на ком не сыскалося». Вторая редакция представлена двумя гильфердинговскими записями (сделанными на Кенозере). Начало схоже, различны только названия раздаваемых городов. Щелкан в отъезде «ради чертова правежу»: берет с города по курице, с мужика по пяти рублей, нет — жену берет, ее нет — самого. Чтобы получить Тверь, Щелкан, по приказу царя Возвяга Таврольевича, закалывает своего сына и пьет чашу его крови. Тверь досталась ему с князьями Борисом и Дмитрием Борисовичами. На пути Щелкан заехал проститься с сестрою Марьей Дудентьевной, которая называет его «окаянным», выражает желание, чтобы он не вернулся, а «остыл» на остром копье, булатном ножичке. Уехал Щелканушка, прибавляет второй вариант, «еще сам головой вершил», т. е. насильник погибает.

Версия песни, находящаяся в сборнике Кирши Данилова, особенно насыщена историческими припоминаниями. Как указывалось1, упоминаемые в песне «удалые Борисовичи» — это тверской тысяцкий с братом, из рода бояр Шетневых, который, после Михаила Шетнева — первого тверского тысяцкого из этой семьи, закрепил за собой должность тысяцкого. Родоначальником этой семьи был Борис Федорович Половой, по имени которого потомки называли себя «Борисовичи». Тверской тысяцкий с братом — «Борисовичи» — и возглавили народное восстание против Шевкала. По остроумной догадке Н. Н. Воронина, у них «ненависть к татарам подогревалась свежими воспоминаниями о предке их рода, черниговском боярине Федоре, казненном в 1246 г. в Орде вместе с князем Михаилом Всеволодовичем Черниговским». «Реализм и историческая конкретность

- 106 -

песни указывают, что она слагалась под свежим впечатлением события, сохранив многие бытовые и исторические его подробности, особенно яркие в варианте Кирши Данилова, стоящем, несомненно, ближе других к первоначальному содержанию и характеру произведения»1.

Расправа с Шевкалом дорого стоила тверскому великому князю. Иван Данилович Калита, опираясь на татар, повел на Тверь карательную экспедицию. Александр принужден был бежать в Псков, оттуда в Литву, и долго жил в изгнании. Однако московскому князю удалось выманить его из-за рубежа, принудить ехать в Орду, где он был убит вместе со своим сыном Федором. Землю разорили. Прибавились новые убийства. Убитые в Орде тверские князья изображались мучениками за веру. Михаил Ярославич был канонизован, Александр в Твери стал почитаться вскоре тоже как святой. Канонизации его не последовало в виду обостренных отношений Москвы с Тверью, но литературная почва для житийного прославления подготовлялась тверскими писателями. Правда, житие его не было составлено, но Александр сделался героем светской биографии-повести. В полном виде эта повесть не дошла. В Никоновской летописи под разными годами (1327, 1329, 1336—1339) помещены ее отрывки, намеренно перебитые другими летописными известиями. Однако связь устанавливается без труда, так что текст повести может быть выделен полностью.

Повесть захватывает события, начиная с убийства Щелкана и кончая смертью князя Александра Михайловича. Ее явная антимосковская тенденция очевидна: хитрый, жестокий московский князь, который наводит татар на Тверь и клевещет на Александра в Орде, противопоставляется кроткому и миролюбивому тверскому князю, который думает только о благе народа; он уходит из Твери в Псков, чтобы отвести от тверитян гнев хана, «велию тягость и томление и кровопролитие от татар», затем оставляет и Псков, когда митрополит Феогност грозит псковичам за вину их князя церковным отлучением. Забота о наследниках вынуждает его вернуться на родину, хотя ему угрожает поездка в Орду: «Аще приму смерть зде (в Литве), — размышляет Александр, — что убо ми будеть и детям моим? ведять бо вси языци, яко отбежа княжениа своего и смерть приа, а тогда дети мои лишени будуть княжениа своего». Даже хана Азбяка покорил Александр «сладостью словес и смирением». И, наконец, он последний раз едет в Орду, чтобы опровергнуть новую клевету московского князя и тем избежать ханского гнева на тверитян. Рассказ об убийстве Александра напоминает соответствующий эпизод из жития Михаила Черниговского, но здесь скорее играло роль сходное положение, чем сознательное литературное подражание. Даже в этом последнем рассказе, пронизанном религиозным настроением, автор сумел избежать шаблонного церковного прославления своего героя.

Повесть в целом полна драматического движения, свободна от риторики, умело, в меру, пользуется библейскими текстами. Прекрасно развита в ней форма диалога и монолога. Тверитянин-автор создал искусный, с интересом читаемый панегирик своему князю. Какой-то редактор предусмотрительно разбросал куски повести по разным годам, затушевав их рядом посторонних известий; благодаря этому повесть могла спастись от московской «цензуры».

Сноски

Сноски к стр. 104

¹ Н. Н. Воронин. Песня о Щелкане и Тверское восстание 1327 г. Исторический журнал 1944 г., № 9, стр. 78—79.

Сноски к стр. 105

¹ Лурье Я. Роль Твери в создании национального государства. Ученые Записки Лен. гос. университета, № 36, стр. 107.

Сноски к стр. 106

¹ Н. Н. Воронин, назв. статья, стр. 77, 80.