161

Михайлов

1

Среди деятелей 60-х годов почетное место занимает Михаил Ларионович Михайлов. Выдающийся русский революционер, талантливый поэт, блестящий переводчик, популярный беллетрист и публицист, М. Михайлов все силы своего дарования и свою жизнь отдал борьбе за интересы народа. Он был ближайшим соратником и другом Н. Г. Чернышевского, единомышленником Н. А. Добролюбова. Герцен писал о России Чернышевского и Михайлова. В глазах революционеров ряда поколений эти два имени стояли рядом.

Имя Михайлова окружено ореолом бесстрашного борца русского революционного движения.

Говоря о многочисленных арестах и драконовских наказаниях революционеров 60-х годов, В. И. Ленин называет Михайлова среди «сознательных и непреклонных врагов тирании и эксплуатации».1

М. Л. Михайлов родился 3 января 1829 года в городе Оренбурге. Шестнадцати лет Михайлов остался круглым сиротой, с юношеских лет вынужден был одновременно работать и учиться. Печататься начал рано: в 1845 году опубликовал ряд стихотворений в петербургской газете «Иллюстрация»: «Ее он безмолвно, но страстно любил...», «Дорога» и «Сосна и пальма» (из Гейне), а в следующем году в той же газете опубликовал очерки «Вогул» и «Казак Трофим». С 1847 года Михайлов печатает стихотворения, оригинальные и переводные, в большом количестве.

Летом 1846 года Михайлов приехал в Петербург и стал готовиться к поступлению в университет. Михайлов учился в университете в одно время с Чернышевским. Он был связан с ним узами дружбы. Вот как (в передаче Н. В. Шелгунова) рассказывал Михайлов о своей первой встрече с Чернышевским на лекции в университете: студент с первого же взгляда привлек к себе внимание Михайлова, который, желая начать с ним разговор, спросил:

«— Вы, верно, на второй год остались?..

— Нет; а это вы насчет сюртука? — ответил студент.

— Да.

— Так я старенький купил».2

Студент этот был Чернышевский. Михайлов с ним очень скоро сблизился.

162

В дневниках и письмах студента Чернышевского не раз упоминается имя Михайлова, доброго знакомого, которого он характеризует как человека очень умного и дельного, всецело погруженного в литературную работу.

В письме Чернышевского к родителям в Саратов от 7 февраля 1847 года читаем:

«Мне приятно было, милый папенька, прочитать то, что Вы пишете о Михайлове. Отец его был не вельможа, а просто занимал значительное довольно место, которое дали ему за статью, как говорил на-днях сын его, об Илецких соляных копях (часть ее напечатана в „Горном журнале“).

«Я не знаю, как Вам хорошенько написать о моих отношениях с ним. Мы очень часто бываем друг у друга. Когда бываем, то очень не церемонимся или, как это сказать, когда говорится, говорим, когда нет, и не стараемся говорить, он со мною откровенен, очень откровенен, но у него уже такой характер, не то, что у меня. Впрочем, и я с ним более откровенен, нежели с другими. Не любить его нельзя, потому что у него слишком доброе сердце..., я его более всех других люблю».1

Тяжелые материальные условия не позволили Михайлову получить университетское образование, и он в 1848 году уехал в Нижний Новгород, поступил «на службу в число писцов 1-го разряда» Соляного правления, где и пробыл четыре года. В эти годы Михайлов собрал материал для романа «Перелетные птицы», из наблюдений над жизнью провинциальных актеров. В Нижнем Новгороде он написал повесть «Адам Адамыч». В повести изображается жизнь помещиков, чиновников, учителей. Образы разночинцев даны ярко и убедительно — учителя Закурдаев и Адам Адамыч. Их жизнь протекает в трудных условиях, не имеет «ничего достопримечательного». Михайлов в своей повести обличал крепостническую действительность. Эта повесть была типичным произведением гоголевской школы критического реализма 40—50-х годов.

В 1852 году Михайлов бросает службу в Нижнем Новгороде, возвращается в Петербург и всецело отдается литературной работе. С того же года он стал постоянным сотрудником «Современника», помещая в журнале свои стихи, романы, литературно-критические статьи и статьи по женскому вопросу.

Познакомившийся с ним в 1855 году Н. В. Шелгунов отмечает его глубокие знания в области зарубежной литературы: «А другого подобного знатока тогда не было. Михайлов был ходячей библиографией иностранной литературы, и не было в английской, немецкой и французской литературах такого беллетриста или поэта, которых бы он не знал. Как переводчик, Михайлов, можно сказать, оставил вечное наследие, и любимым его поэтом был Гейне, конечно, потому, что у Михайлова был тот же душевный склад, те же переходы от серьезного настроения к внезапной иронии или шутке и тот же острый, тонкий ум, умевший схватывать оттенки мыслей и чувств... Можно сказать, что без Михайлова Россия не знала бы многих произведений европейских поэтов».2

М. Л. Михайлов был обаятельным человеком. Беззаветно преданный делу народного освобождения, обладавший художественным вкусом, он производил на окружающих неотразимое впечатление. Его «некрасивое лицо, — по словам Н. В. Шелгунова, — светилось внутренней красотой, лучило успокаивающей кротостью и мягкостью, чем-то таким симпатичным и женственно-привлекающим,

163

что Михайлова нельзя было не любить. И его все любили».1

Полного своего расцвета творческая и общественно-политическая деятельность Михайлова достигает в период 1855—1861 годов, т. е. в канун и годы революционной ситуации в России.

В эту пору главным и массовым деятелем освободительного движения становится разночинец, вытеснивший дворянина, игравшего преобладающую роль на первом этапе освободительного движения. Громадное значение в обществе приобретает передовой литератор — выразитель интересов народа и борец за его счастье. Н. В. Шелгунов вспоминал: «Никогда, ни раньше, ни после, писатель не занимал у нас в России такого почетного места. Когда на литературных чтениях (они начались тогда впервые) являлся на эстраде писатель, пользующийся симпатиями публики, стон стоял от криков восторга, аплодисментов и стучанья стульями и каблуками. Это был не энтузиазм, а какое-то беснование, но совершенно верно выражавшее то воодушевление, которое вызывал писатель в публике».2

В стихотворениях, публицистических статьях, повестях и романах Михайлов в этот период еще резче показывает антинародный характер привилегированных кругов общества, противопоставляя им крестьянские массы, лишенные основных благ человеческого существования.

В рассказе «Скрипач» это противопоставление достигает большой силы и убедительности. Талантливый самородок, молодой скрипач погибает в крепостническом обществе. В рассказе «Голубые глазки» — некрасовская тема безысходной участи бедняков, обитателей «подвальных этажей», населяющих «самые отдаленные кварталы» столицы. Писатель всюду отмечает раздирающие душу картины жизни бедноты Петербурга.

В романе «Перелетные птицы» показано, как в дворянско-капиталистическом обществе на одном полюсе сосредоточены богатство, довольство, почет, на другом — бедность, нужда, бесправие. В пьесе «Тетушка» писатель словами одного героя рекомендует способ освобождения от бедствия, в котором находятся труженики: «я утверждаю одно, что каждого тунеядца следует повесить».3

В романе «Благодетели» (1859), в пьесе «Обязательный человек» (1859) рисуется разложение тунеядцев, изображается развращающее влияние реакционных элементов на трудящихся.

Особенно широкую популярность Михайлов приобрел в связи с опубликованием в «Современнике» в 1859—1861 годах серии статей по женскому вопросу. Проблема эмансипации женщины рассматривалась им в связи со свободой народа. Он верил в лучшее будущее русских женщин. Михайлов говорил о необходимости уравнения женщин с мужчинами в гражданских правах, об открытии женщинам доступа к высшему образованию и т. д. Статьи Михайлова в «Современнике» имели огромное значение: они создали, по словам Н. В. Шелгунова, «в русских умах землетрясение», а автор их был «провозглашен творцом женского вопроса».4

В 1858—1859 годах Михайлов побывал за границей, сначала во Франции, потом в Англии, навестил в Лондоне Герцена. Как вспоминала Н. А. Огарева-Тучкова, «Шелгунов и особенно Михайлов очень понравились

164

Герцену».1 И наблюдения над жизнью трудящихся в капиталистических странах Европы, и встреча и беседы с Герценом произвели большое впечатление на Михайлова.

В «Современнике» он поместил «Парижские письма» и «Лондонские заметки», в которых описал те контрасты, которые он увидел в буржуазной Европе.

Со всей прямотой публицист-демократ обличает реакционную сущность монархической Франции; он противопоставляет «лучшие имена Франции, ее честь и славу» тому «тупому фанатизму»,2 который получил тогда распространение в Париже; высоко оценивая демократическую поэзию Беранже, П. Дюпона и Эжена Потье (впоследствии автор «Интернационала»), Михайлов беспощадно критиковал певцов буржуазии с их пошлыми мотивами, отражавшими падение нравов антинародных элементов общества.

Михайлов определяет Лондон, с одной стороны, как мировой рынок, где стекаются богатства со всех концов земли, с другой — отмечает нищету, «лохмотные» кварталы. Он пишет: «невольно приходят на память горькие стихи „поэтов бедности“, которых ни одна литература не насчитает столько, как английская, и мысль невольно останавливается на дорогой цене, которою покупается так называемое „промышленное величие“ народов».3

В годы революционной ситуации Михайлов находится в среде тех немногочисленных борцов, которые были истинными выразителями и защитниками народных интересов. Он пламенно верил в победу народной революции. П. В. Быков вспоминает: «Несмотря на свой слабый организм, он был бодр, словоохотлив и мало думал о том роковом ударе, который зорко сторожил поэта, еще полного впечатлений, вынесенных им из недавнего пребывания в Лондоне. Рассказывал он красиво, очень образно, не без лиризма, могу смело сказать, мастерски, умея передавать до тонкости виденное и испытанное, в особенности политические воззрения свои и русских эмигрантов. Голос его слегка дрожал, когда он говорил, что народ просыпается, прозревает, и скоро нужно ждать дня, когда он поднимется и „растопчет многоглавую гидру“ (подлинные слова его). Вместе с тем меня приводили в восторг необыкновенная добросердечность Михаила Ларионовича, прямота, глубокая искренность и большой ум в соединении с огромной начитанностью, разнообразием знаний и любовь ко всему угнетенному, подавленному, его надежды на возрождение лучшего мира, лучших времен, на исчезновение тлетворной гнили».4

Он резко отрицательно отнесся к царскому манифесту 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян от крепостной зависимости. По свидетельству писателя П. Д. Боборыкина, наблюдавшего обсуждение опубликованного манифеста группой студенческого кружка с участием Михайлова, манифест никого не удовлетворил.

«Сильнее и ядовитее всех говорил Михайлов, — пишет Боборыкин. — Он прямо называл всё это ловушкой и обманом и не предвидел для крестьян ничего, кроме новой формы закрепощения.

«Тут — в первый раз — тон и содержание его протестов показывали, что этот человек уже „сжег свои корабли“; но и раньше я догадывался, что

165

его считают прикосновенным к революционной организации, после его поездки за границу, в Лондон».1

М. Л. Михайлова заковывают в кандалы. С картины неизвестного
художника.

Михайлов принял основное участие в организации печатания и распространения прокламации «К молодому поколению», призывавшей народ к свержению самодержавия, к установлению республиканской власти, к уничтожению неравенства в землевладении.

Эта прокламация была грозным предостережением господствующим классам:

«Если для осуществления наших стремлений — для раздела земли между народом пришлось бы вырезать сто тысяч помещиков, мы не испугались бы и этого. И это вовсе не так ужасно..., — говорит прокламация. — Вспомните, что крымская война стоила нам 300 000 народу... Всё же

166

враждебное народу, всё эксплуатирующее его есть правительство; а всё поддерживающее правительство и стремящееся не к общему равенству прав, а к привилегиям, к исключительному положению, есть дворянство и партия дворянская. Это враг народа, враг России. Жалеть его нечего, как не жалеют вредные растения при расчистке огорода».1

По доносу Всеволода Костомарова, того самого провокатора Костомарова, который потом выдал и Чернышевского, Михайлов был арестован в сентябре 1861 года, заключен в Петропавловскую крепость, судим и сослан на шесть лет в каторжные работы в Сибирь.

Михайлов понимал величие революционной борьбы за свободу народа. В письмах из тюрьмы он говорил, что весть о назначенном наказании огорчила его, но не столько, сколько огорчило бы помилование, если бы оно последовало. Он писал, что тут же, около него, сидят под сводами сотни юношей, составляющие все лучшие надежды и целое поколение.

Передовые деятели России были возмущены арестом М. Л. Михайлова.

В петиции, подписанной тридцатью литераторами, среди которых значились имена Н. А. Добролюбова и Н. А. Некрасова, говорилось, что «вся литературная деятельность этого писателя направлена была к самым благородным и высоким целям...».2

В России, конечно, не могло появиться откликов в печати на арест Михайлова, но «Колокол» поместил статью А. И. Герцена. В первом номере за 1862 год А. И. Герцен писал:

«Шесть лет каторжной работы за то, что из груди, переполненной любви и негодования, вырвалась страстная речь...». Герцен был уверен, что в ближайшие годы в России изменится социально-политическая обстановка и Михайлов роднее станет народу: «Иди же с упованием, молодой страдалец, в могилу рудников; в подземной ночи их, между ударами молота и скрипом тачки, ты еще ближе услышишь стон народа русского, а иной раз долетят до тебя и голоса твоих друзей — их благословенье, их слезы, их любовь, их гордость тобою».3

2

Во всей полноте революционно-демократические идеи 60-х годов нашли свое отражение в поэзии М. Л. Михайлова.

Если в общественно-политической деятельности Михайлов шел нога в ногу с Чернышевским, то в поэтической он ближе всего к Некрасову. Разумеется, Михайлов не был лишь учеником Некрасова — он совершенно оригинальный поэт, и его творчество является самостоятельным, с присущим ему одному своеобразием. Но Михайлов не мог не ощущать могучего воздействия со стороны гениального поэта Некрасова, тем более, что мировоззрение их обоих сформировалось под влиянием революционно-демократических идей, и в своей творческой практике они руководились общими эстетическими принципами, впервые определенными Белинским и развитыми, конкретизированными Чернышевским и Добролюбовым.

В своих литературно-критических статьях Михайлов проводил эстетические взгляды великих демократов. Печатая критические статьи в «Современнике» и «Русском слове», Михайлов отстаивал революционно-патриотические

167

М. Л. Михайлов в тюрьме. С рисунка М. О. Микешина (?).

идеи, призывал художников слова быть «гражданами своей страны и своего времени, а не какими-то идеальными космополитами, без роду и племени...».1 Выступая против «крайних эстетиков», против их положения об искусстве как «украшенном воспроизведении природы»,2 Михайлов писал, что действительность составляет основу искусства. Он приходил к мысли, что в условиях современной ему жизни «литература не может не быть разделена на враждебные партии, как и самое общество, не может не участвовать точно так же в борьбе...».3 Он убедительно доказывал, что

168

прогрессивная литература всегда связана с современностью, приводя конкретный материал из творчества русских и зарубежных писателей.

Как проникновенно писал Белинский, «...влияние великого поэта заметно на других поэтов не в том, что его поэзия отражается в них, а в том, что она возбуждает в них собственные их силы: так солнечный луч, озарив землю, не сообщает ей своей силы, а только возбуждает заключенную в ней силу... У кого есть талант, и кто способен понять поэзию Пушкина, принять в себя ее содержание, — тот, конечно, будет писать несравненно лучше, нежели как бы он писал, не зная Пушкина».1 Понимая проблему влияния в духе Белинского, можно сказать, что Михайлов, как и другие поэты революционно-демократического лагеря, испытывал благотворное воздействие со стороны поэзии Некрасова.

Подобно стихам юного Некрасова, первые стихи Михайлова были подражательными и по своему характеру эпигонско-романтическими. Так, в стихотворениях Михайлова 1845—1847 годов встречались навеянные романтиками образы: «чудная дева», «соловушек пугливый»; язык изобиловал соответствующими штампами: «гимн любви», «взор задумчивый», «трепет руки твоей» и т. п. Как и у Некрасова, период увлечения Михайлова обветшалой романтикой продолжался всего два-три года. Вскоре Михайлов напишет реалистические произведения, показывающие, насколько прочно поэт перешел на новые позиции.

В 1847 году в «Литературной газете» Михайлов опубликовал переводное стихотворение «У дверей», где так непосредственно выражено искреннее сочувствие бедным, страдающим людям. Бедняку не пройти в двери богатства, славы и счастья; ему открыты пути лишь под кровлей труда, где «слышались стоны», и в могилу.

Михайлов развивается как социальный и политический поэт, резко отрицательно относится к самодержавно-крепостнической действительности и все свои симпатии отдает трудящимся, угнетенным массам.

В 1847 году Михайлов опубликовал в «Литературной газете» очень значительное стихотворение «Охотник».2 Здесь сатирическими чертами зарисована жизнь помещика, которому противопоставлены разорившиеся, бедствующие крестьяне.

По теме это стихотворение близко стихотворению Некрасова «Псовая охота». Однако было бы неправильным утверждать, что Михайлов «Охотника» написал под влиянием Некрасова. Во-первых, оба стихотворения опубликованы почти одновременно («Охотник» в «Литературной газете», 1847, № 19, а «Псовая охота» в «Современнике», 1847, № 2), а, во-вторых, стихотворение Михайлова значительно шире по своему содержанию.

В «Псовой охоте», как и в «Охотнике», в центре внимания помещик-крепостник и его праздная жизнь, «раздолье помещичьей воли»; о крестьянах в обоих стихотворениях говорится лаконично: в первом — «с толокна животы подвело», во втором — «все разорились»; в обоих стихотворениях выражено издевательское отношение помещиков-крепостников к крестьянам.

У Михайлова не дано реакции крестьян на грубые окрики помещика:

Мерзавцы! Уж сколько я вам говорю!..
Постойте! Ужо я вам спину вспорю.

169

У Некрасова же крестьяне (едва ли не впервые в его творчестве) угрожают расправиться с помещиком:

Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:

— Мы-ста тебя взбутетеним дубьём,
Вместе с горластым твоим халуём!

В «Псовой охоте» показан в сатирическом освещении деспот-барин со всеми присущими ему отрицательными чертами. Под прикрытием восхвалений охоты Некрасов резко обличает крепостнический быт: эта барская потеха — издевательство над запуганными и голодными крепостными крестьянами.

Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.

Вздрогнули сонные Ваньки да Гришки,
Вздрогнули все — до грудного мальчишки.

Не лучше, чем крестьянским Ванькам и Гришкам, живется и барским слугам:

Слуги толпой подъезжают к крыльцу,
Любо глядеть — молодец к молодцу!

Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сюртуках зато желтые прошвы,

Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло...

В стихотворении Михайлова тем не менее поднят ряд вопросов, которых Некрасов ни в «Псовой охоте», ни в других произведениях этого года не ставит.

Затронутых Михайловым тем Некрасов касался или ранее, когда, например, с разоблачением реакционного патриотизма он выступал в статьях (на тему «Русский патриот») и стихотворениях («Привет русскому патриоту») в 1842 году, или позднее; мотив разоблачения помещичьего либерализма нашел свое отражение в ряде замечательных произведений Некрасова: «Прекрасная партия» (1852), «Отрывки из путевых записок графа Гаранского» (1853) и др.

«Охотник» отличается обширностью тематики: здесь и беспощадное разоблачение помещичьего произвола, и далеко идущая сатира на помещичий либерализм, «патриотизм» крепостников, патриархальный быт помещиков, славянофилов.

Помещик-«охотник» рассказывает о своем былом либерализме:

Стихи мои очень хвалили в журналах:
Я в них и свободу и истину пел,
Но многих представить в цензуру не смел...
Политикой также заняться любил, —
В кондитерских все я журналы следил...
Читал и философов... Сам рассужденье
Писал о народном у нас просвещеньи...
Потом за границей я долго блуждал,
Палаты, Жорж Занда, Гизо посещал.

Расхваставшийся своей «просвещенностью» помещик далее заявляет о своем «патриотизме»:

170

В чужбине о родине я сожалел, —
Скорей воротиться домой всё хотел —
И начал трактат (не окончил его я)
О том, как нам дорого вчуже родное.
Два года я рыскал по странам чужим:
Всё видел — Париж, Вену, Лондон и Рим.

«Охотник» восхищается патриархальной жизнью, он с консервативных позиций оценивает явления национального духа, прославляет застойный быт помещиков.

В 1847 году в «Литературной газете» было опубликовано Михайловым прекрасное стихотворение «Кольцов», в немногих строках дающее образ гениального русского поэта, с проникновенным пониманием и его печальной жизненной судьбы, и великого значения его «песни огневой».

В этот же период творчества Михайлов пишет стихотворения, выражающие революционные идеи. Разумеется, эти произведения не могли быть напечатаны и, вероятно, многие погибли, но некоторые из них сохранились.

Вот, например, стихотворение 1853 года, начинающееся словами: «Когда пройдут искуса годы?...», впервые напечатанное лишь в 1910 году, т. е. спустя почти полвека после кончины его автора.

Михайлов в народе видит решающую силу, которая может привести к свободе. В то же время, реалистически оценивая обстановку в глухую пору крепостничества, поэт говорит о безгласности народа и призывает его к борьбе:

Когда пройдут искуса годы?
Когда из лона черных туч
Тебя, колосс, осветит луч —
Животворящий луч свободы?

С особым вдохновением писал стихотворения Михайлов в канун и в самые годы революционной ситуации. Выделяются такие его произведения, как «Вадим», «Пятеро», «Памяти Добролюбова», «Крепко, дружно вас в объятья...», «Смело, друзья! Не теряйте...», «О, сердце скорбное народа!..».

Михайлов в своей поэзии продолжил в новых условиях 60-х годов замечательную традицию русской политической лирики, созданную Радищевым, декабристами, Пушкиным, Лермонтовым. Михайлов является ярким представителем политической поэзии в русской литературе. Своеобразие его основных революционных произведений — в полном слиянии поэтического слова с практическим делом.

Тема личного подвига проходит у Михайлова через оригинальную лирику и переводную, она выражена в его поэзии с исключительной силой.

Главное в политической лирике Михайлова — пробуждение активности в передовых кругах общества к борьбе с самодержавием, к освобождению народа от порабощения и угнетения.

К 1856 году относится стихотворение, носящее весьма характерное для этого года название «Перепутье», в котором поэт радостно приветствует «огонек», блеснувший призывно страннику:

Вдруг мне в сторонке блеснул огонек...

Дрогнула радостно грудь...

Боже, каким перепутьем меня,

Странника, ты наградил!

Боже, какого дождался я дня!

Сколько прибавилось сил!

171

В этом же году было опубликовано знаменитое стихотворение Некрасова «Поэт и гражданин», открывавшее его сборник стихотворений 1856 года и полностью перепечатанное в «Современнике». Можно отметить общность мотивов стихотворения «Перепутье» Михайлова с «Поэтом и гражданином» Некрасова. В параллель с приведенными стихами Михайлова читаем у Некрасова:

...Ты знаешь сам,

Какое время наступило;
В ком чувство долга не остыло,
Кто сердцем неподкупно прям,
В ком дарованье, сила, меткость,
Тому теперь не должно спать...

Оба поэта-демократа приветствуют наступившее в обществе оживление и возлагают надежду на успех предстоящей борьбы по коренному обновлению России.

Стихотворения Михайлова этих лет преисполнены революционных мотивов. В них виден пламенный революционер, агитатор и пропагандист. Обращаясь к прошлому России, Михайлов там видит борьбу угнетенного народа за свое освобождение: выступления крестьянских масс, возглавляемых Степаном Разиным, Емельяном Пугачевым. Используя исторические сюжеты, Михайлов звал народ, в первую очередь молодежь, к восстанию против самодержавия. В поэме «Вадим» поэт-революционер акцентирует внимание на подготовке восстания:

Темной ночью в двор Вадима
Вече тайное сходилось.
Тут голов не много было,
Да зато голов всё вольных.

Да, голов не много было,
Но за каждой головою
Рать сомкнулась и пошла бы
Всё равно в огонь и воду.

Поэт указывает на трудность победы и не исключает возможности поражения. Но он понимает исторический смысл борьбы за свободу и эту мысль старается внушить своим читателям:

А не сломим эту силу,
Сами ляжем головами,
Но на воле, — не рабами.

Пусть погибнем, — наше дело
Не умрет и рано ль, поздно
Отзовется; восстановим
Новгородскую свободу!

Михайлов в поэме говорит теми же словами, что говорилось и в прокламации «К молодому поколению», призывавшей народ к вооруженному восстанию — «на великое дело, а если нужно, то и на славную смерть за спасение отчизны...».1

Поэтическое творчество Михайлова продолжалось и в Петропавловской крепости, куда он был переведен из III Отделения в октябре 1861 года.

Здесь Михайлов написал многие свои боевые стихотворения, как и Чернышевский, который свое великое произведение «Что делать?» создал в Петропавловской крепости.

172

Поэт-революционер, находясь в заключении, прежде всего вспомнил декабристов, повешенных 13 июля 1826 года на валу Петропавловской крепости. «Пятеро» — прекрасное, едва ли не самое задушевное его творение.

С каким пониманием судьбы революционеров, смысла их героической деятельности, а одновременно и преемственности революционных поколений пишет Михайлов! С какой взволнованностью поэт говорит о гнусных ухищрениях властей стереть память для потомства о лучших, самых дорогих людях русской земли:

Над вашими телами наругавшись,

В безвестную могилу их зарыли,
И над могилой вы равняли землю,
Чтоб не было ни знака, ни отметы,
Где тлеют ваши кости без гробов, —
Чтоб самый след прекрасной жизни вашей
Изгладился, чтоб ваши имена
На смену вам идущим поколеньям
С могильного креста не говорили,
Как вы любили правду и свободу,
Как из-за них боролись и страдали,
Как шли на смерть с лицом спокойно-ясным
И с упованьем, что пора придет —
И вами смело начатое дело
Великою победой завершится.

Михайлов говорит о бессилии попыток царского правительства уничтожить память о революционном подвиге декабристов:

В глуби живых сердец она живет!
И с каждым днем таких сердец всё больше.
Самоотверженных, могучих, смелых
И любящих.

Описывая «роскошные гробницы» царей в соборе Петропавловской крепости, имена которых «угодливой рукою Глубоко в камень врезаны», поэт предсказывает, как

От одного дыхания свободы
Потухнет ладан и елей в лампадах,
Наемный клир навеки онемеет,
И прахом распадется твердый мрамор,
Последняя их память на земле.

С каким энтузиазмом, с какой несокрушимой верой Михайлов пишет о победе революционного народа, о торжестве «Грядущих просветленных поколений»:

Пора близка. Уже на головах,

Обремененных ложью и коварством
И преступленьем, шевелится волос
Под первым дуновеньем близкой бури, —
И слышатся, как дальний рокот грома,
Врагам народа ваши имена,
Рылеев, Пестель, Муравьев-Апостол,
Бестужев и Каховский! Буря грянет.
Под этой бурей дело ваших внуков
Вам памятник создаст несокрушимый.
Не золото стирающихся букв
Предаст святые ваши имена
Далекому потомству, — песнь народа
Свободного; а песнь не умирает!

173

С таким глубоким пониманием исторического смысла восстания декабристов, этих первенцев русской свободы, писали только Герцен, Огарев и Некрасов.

В стихотворении «Памяти Добролюбова» Михайлов воспевает революционную ненависть к рабству, покорности, народную злобу к врагу. Смерть Добролюбова, говорит поэт, обязывает к усилению революционной борьбы:

Ты умолк; но нам из гроба
Скорбный лик твой говорит:
«Что ж молчит в вас, братья, злоба,

Что ж любовь молчит?

Иль в любви одни лишь слезы
Есть у вас для кровных бед?
Или силы для угрозы

В вашей злобе нет?

Братья! Пусть любовь вас тесно
Сдвинет в дружный ратный строй,
Пусть ведет вас злоба в честный

И открытый бой!»

В представлении Михайлова кончина Добролюбова — уход борца из строя. Поэт встревожен — кто заменит его? Этот мотив развивал не раз и Некрасов, например, в стихотворении 1863 года «Благодарение господу богу...», в котором говорится о политическом ссыльном:

В тряской телеге два путника пыльные
Скачут... едва разглядел...

Подле лица — молодого, прекрасного
С саблей усач...
Брат, удаляемый с по́ста опасного,
Есть ли там смена? Прощай!

Мотив продолжения борьбы с самодержавием, растаптывающим, губящим тех, чья «жизнь светлей и чище», у Михайлова перекликается со словами Добролюбова, обращенными к Н. Г. Чернышевскому («Милый друг, я умираю...»).

Находясь в неимоверно трудных условиях каземата Петропавловской крепости, — в холодной, сырой камере, в духоте, «так, что на утро тяжело было поднять с подушки голову, и копоть была не только в носу, но и в горле»,1 — Михайлов думает прежде всего о народе и о предстоящей революции в России. Он пишет:

Крепко, дружно вас в объятья

Всех бы, братья, заключил
И надежды и проклятья
С вами, братья, разделил...

Будь борьба успешней ваша,

Встреть в бою победа вас,
И минуй вас эта чаша,
Отравляющая нас.

К этому стихотворению примыкает знаменитое «Смело, друзья! Не теряйте...», ставшее одной из самых популярных песен в кругах передовой молодежи России ряда поколений. Революционный патриотизм, твердая

174

вера в победу народа, несмотря на обилие жертв, сквозит в каждой строке этого гимна русского революционного подполья:

Смело друзья! Не теряйте

Бодрость в неравном бою,
Родину-мать защищайте,
Честь и свободу свою!
Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в рудники посылают,
Пусть мы все казни пройдем!..
Час обновленья настанет —
Воли добьется народ,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.

В стихотворении «О, сердце скорбное народа!..» Михайлов призывает к беспощадной борьбе, к революционной стойкости. Поэт предупреждает народ, что «счастье и свобода» не могут сойти из царских рук, так как «дара жизни Не ждут от палача». Михайлов говорит, что тогда народ будет «свободен и велик», когда он «восстанет из рабства векового» и не будет верить царям и угнетателям. Поэт зовет народ к мести своим поработителям:

И всё, что прожито страданий,
Что в настоящем горя есть,
Весь трепет будущих желаний
Соедини в святую месть.

Это стихотворение показывает, насколько устремлена была мысль Михайлова на пробуждение русского народа, на развитие политического сознания многомиллионного крестьянства. Он утверждает, что

...чистый дар свободы
Назначен смелым лишь сердцам.
Ее берут себе народы;
И царь не даст ее рабам.

«О, сердце скорбное народа!..» воспринимается как стихотворное воззвание к революции.

3

Н. В. Шелгунов писал: «Сибирь и каторжная работа, предстоявшие Михайлову, леденили кровь даже при одном упоминании о них». Ссылка в Нерчинск за восемь тысяч километров от Петербурга Михайлова, который «был очень слабого сложения и страдал болезнью сердца»,1 явилась для него отправкой на верную гибель. Этого хотело царское правительство и этого оно добилось. Не прошло и четырех лет после отъезда Михайлова в Сибирь, как его не стало. Он умер 2 августа 1865 года в Кадае.

П. В. Быков пишет: «Брат Михаила Ларионовича рассказывал мне вскоре после его смерти о последних минутах покойного, глубоко захваченный скорбью утраты.

— Мне пришлось закрыть глаза брату, — говорил он, — человеку, который был велик душой в самом широком смысле этого понятия. На руках моих ушел он в вечность со своей обычной улыбкой всепрощения на устах.

175

О, лучше я сам бы ослеп, чтобы только не видеть этой улыбки, до сих пор еще терзающей мне душу...

И в самом деле, смерть поэта-каторжанина и вся скорбная участь его при жизни были только горькой улыбкой и в то же время беспощадным упреком современной ему действительности».1

А. И. Герцен в «Колоколе» напечатал некролог под заглавием «Убили».2

В стихотворениях, написанных на каторге и в ссылке, Михайлов призывает все чуткие сердца к решительной и непреклонной борьбе с самодержавием за освобождение народа. Михайлов рисует обстановку в России как весьма тревожную, беспокойную, примерно так же, как ее изображали Некрасов во многих стихотворениях 60-х годов или Слепцов в повести «Трудное время». У Михайлова одно из стихотворений так и называется «Беспокойство».

Что за странным беспокойством
Обуяло вдруг всю Русь?..
Беспокойство и в столице,
Беспокойство и в глуши;
Беспокойны царь с царицей,
Беспокойны голыши.
Беспокоен губернатор,
Частный пристав, откупщик.
Поп, фотограф, регистратор,
Мещанин, купец, мужик...
Разве тот один спокоен,
Кто уж в крепости сидит!

В некоторых произведениях Михайлов отражает тоску по революционности. Как писал В. И. Ленин, имея в виду Чернышевского, революционности тогда недоставало народным массам. Михайлов говорил в «Послании узника»:

Под гнетом каменного свода

Твердишь и думаешь одно:
«Свобода... скоро ли свобода?..»
А впереди — темно́, темно́!..

Порой в стихотворениях Михайлова встречаются сетования на те ужасающие условия, в которых ему приходится жить в Сибири. У него есть очень грустные произведения, передающие необычайно мрачные настроения, трагизм положения крайне немногочисленных тогда революционеров.

Поэт признает, что в этих условиях он не в состоянии творить. Михайлов досадует на бесплодно проходящее время, на напрасно растрачиваемые силы:

Глухая ночь идет... Придет и похоронит
Еще один пустой, бесплодный день.

Ты просишь радости, любви, борьбы, свободы?
Угомонись, засни и не гляди вперед!
Что день? так провожать тебе придется годы
И говорить: еще бесплодный год!

(«Вечерний ветер встал...»).

Непреклонный борец, жаждущий дела, творчества во имя народа, угасал в снеговых пустынях Сибири. Положение Михайлова было типичным

176

для революционеров царской России. Несколькими годами позже этих стихотворений Михайлова Некрасов написал поэму «Дедушка» о декабристе, причем нарисовал образ и обстоятельства жизни, общие для революционеров ряда поколений. Эта поэма созвучна многим стихотворениям Михайлова последнего периода его творчества. «Дедушка» рассказывал о жизни в Сибири:

Глухо, пустынно, безлюдно,
Степь полумертвая сплошь.
Трудно, голубчик мой, трудно!
По году весточки ждешь,
Видишь, как тратятся силы...

Михайлов чутко улавливает снижение волны крестьянского движения в середине 60-х годов. Революционная ситуация 60-х годов не переросла в революцию. «Вследствие распыленности крестьянского движения, забитости и политической отсталости крестьянства, вследствие отсутствия на политической арене рабочего класса недовольство народных масс не привело к организованному массовому революционному движению, ставящему себе сознательной целью уничтожение царизма и всех остатков крепостничества. Ожидание крестьянского восстания в 1863 году не оправдалось. Кривая крестьянских волнений после 1863 года стремительно упала (после почти 2 тысяч волнений за трехлетие 1861—1863 годов, в 1864 году было всего 75, в 1865 году — 93, в 1866 году — 70 и т. д.)».1

Михайлов пишет:

И за стеной тюрьмы — тюремное молчанье,
И за стеной тюрьмы — тюремный звон цепей;
Ни мысли движущей, ни смелого воззванья.
Ни дела бодрого в родной стране моей!

То же настроение отражает Некрасов в поэме «Мороз, Красный нос» (1863).

Намечающийся спад революционного движения в России, безнаказанно проводящиеся царским правительством репрессии против лучших людей страны пробуждают грустное чувство у Некрасова. В пессимистических тонах поэт начинает знаменитую поэму. Обращаясь к сестре, Некрасов пишет:

   Присмиревшую музу мою
Я и сам неохотно ласкаю...
Я последнюю песню пою
Для тебя — и тебе посвящаю.
Но не будет она веселей,
Будет много печальнее прежней,
Потому что на сердце темней
И в грядущем она безнадежней...

Говоря о бедственном положении крестьянства пореформенной деревни, Некрасов замечает:

Здесь одни только камни не плачут...

Однако у Михайлова никогда не было безнадежной грусти, никогда он не доходил до раскаяния в избранном им тернистом пути. Была лишь скорбь, тоска по революционности в массах. Поэт всегда надеялся на победу

177

народного дела. Он осуждает те минутные настроения пессимизма, которые овладевали им:

Минуты горького сомненья,
Когда слабел средь битвы я,
Минуты скорби и паденья
Не помяните мне, друзья.

В стихах последних лет жизни Михайлова, несмотря на тяжелую болезнь, осложнившую и без того ужасающие условия пребывания на каторге и в ссылке, всюду прорывается вера в «праздник воскресенья, праздник обновленья», который «всем принесет иная весна». Даже в «Послании узника», этом пессимистическом стихотворении, выражается надежда на победу революции:

Но верю я, что я вас встречу,

Как выйду вновь на вольный свет.
И вольной песнью вам отвечу
На добрый ласковый привет.

В ряде стихотворений развивается мысль о кровавой, беспощадной борьбе с царизмом, о торжестве правого дела:

Настает пора уплат кровавых,
Настает день страшного суда,
Кара злым и торжество для правых
Лейся кровь, пылайте города!

(«Dies irae»).1

В далекой глуши, в рудниках, оторванный от друзей, изолированный от народа, Михайлов лелеял сокровенную мечту вновь участвовать в схватке с врагом:

Только помыслишь о воле порой —
Словно повеет откуда весной.

Сердце охватит могучая дрожь;
Полною жизнью опять заживешь.

Поэт-революционер предпочитает пасть в сраженьи, лишь бы вновь быть полезным народу и не изнывать в бесплодном томленьи:

Пусть будут гибель, страданья, беда —
Только б не эта глухая чреда.

Несколько стихотворений Михайлова обращено к ссыльным полякам, томившимся в Сибири. Поэт выражает свое братское сочувствие полякам в стихотворениях: «Грусть ко мне в сердце назойливей просится...», «К польке-матери», «И за стеной тюрьмы...». Говоря о тяжелой обстановке рудника, видя истомленные лица поляков, слыша бряцанье цепей, поэт замечает:

Песни доносятся в мрачное здание,
Где за решеткой за строем штыков
Собрано нации целой страдание.
Братья поляки! ваш праздник каков!..

(«Грусть ко мне в сердце...»).

Обращаясь к польке-матери, Михайлов советует ей воспитывать своего сына как будущего стойкого революционера, бесстрашного борца за интересы нации и родного народа:

178

Чтоб не бледнел пред пыткою темничной,
Пред петлей, топором и палачами.

(«К польке-матери»).

Подразумевая события 1863 года в Польше, поэт говорит о «жертвах и крови геройского народа», о его «святой борьбе». Известно, что Михайлов последние годы жизни провел в Кадае в тесной дружбе с польскими революционерами. Он похоронен на обрывистом утесе; его могила находится рядом с могилами польских повстанцев.

Насколько решительным борцом, идущим до конца в отстаивании своих убеждений, оставался Михайлов, видно из отношения его к либералам, а также к тем «демократам», которые после расправы с революционерами стали отступать от своих убеждений, подло виляя перед власть имущими. Поэт написал ряд талантливых эпиграмм на разные «реформы» правительства Александра II, которые так превозносились либералами.

Когда в 1862 году возникли разговоры о совещательной земской думе, Михайлов откликнулся на них эпиграммой «Бороды»:

Долго на бороды длилось гоненье, но сняли опалу.

Всем теперь ясно, куда либерализм этот вел.

Слышатся толки везде о земских соборах и думах.

Как же, «уставя брады», в них без бород заседать?

По поводу «Положения о губернских и уездных земских учреждениях» 1864 года Михайлов написал эпиграмму «Христианское законодательство», зло высмеяв видимость уступки русскому обществу со стороны самодержавия:

«Меньше пекись о земном — и в царствии будешь небесном!»

Новый земский устав прямо нас в рай приведет!

Болтовня либералов о конституции и о свободе при сохранении самодержавия вызвала эпиграмму Михайлова «Конституционист»:

Тошно из уст его слышать и самое слово свобода.

Точно как будто кастрат стал о любви рассуждать.

Разоблачая шум о свободе печати, поднятый в связи с законом об освобождении газет и журналов от предварительной цензуры, но по существу не изменявшей положения дела, Михайлов написал эпиграмму «Недоразумение»:

Много у нас толковали в журналах о прессе свободной.

Публика так поняла: гни нас свободно под пресс!

Беспощадно бичует Михайлов либералов, идущих на сговор с царизмом и тем самым, по мнению поэта, предающих интересы народа. Эту эпиграмму поэт назвал «Преданность»:

Преданность вечно была в характере русского люда.

Кто ли не предан теперь? Ни одного не найдешь.

Каждый, кто глуп или подл, наверное, предан престолу;

Каждый, кто честен, умен, предан, наверно, суду.

С какой непосредственностью выражает Михайлов свой гнев по адресу бывших демократов, ставших ренегатами к середине 60-х годов и отошедших от борьбы за освобождение народа. Он пишет:

179

Иль длинный ряд веков не прояснил вам зренье?
Иль можете, слепцы, надежду вы питать,
Чтоб то, что было век орудьем угнетенья,
Могло орудием любви и блага стать?

Иль на одни слова у вас хватило силы?
Иль крик ваш криком был бессильного раба?
Не плюйте на отцов бесславные могилы!

(«И за стеной тюрьмы...»).

4

В. И. Ленин писал о вожде шестидесятников: «Но Чернышевский был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей».1 Подобно Чернышевскому, Михайлов был социалистом и демократом. Как и Чернышевский, он всей своей деятельностью влиял на политические события эпохи в революционном духе.

Этому же была подчинена и переводческая деятельность Михайлова. Обращаясь к зарубежной поэзии, поэт-демократ думал о России и стремился поднять вопросы, важные для политической жизни русского общества.

Н. Г. Чернышевский писал: «Масса народа и в Западной Европе еще погрязает в невежестве и нищете», там гораздо более дурного, нежели хорошего.2 Переводы стихов зарубежных поэтов, говоривших часто о язвах общественной жизни, характерных и для России, неизмеримо легче проходили «через препоны и рогатки цензуры», чем стихотворения оригинальные. Этим в первую очередь объясняется обилие переводных стихотворений у революционных поэтов 60-х годов, в том числе и у Михайлова.

Количество переводных стихотворений и подражаний Михайлова превышает почти в четыре раза количество оригинальных его стихотворений. Для перевода Михайлов отбирал произведения, идейно близкие, созвучные своему настроению и взглядам передовых людей России. Большую роль он сыграл в ознакомлении наших читателей с поэзией Гейне, причем его переводы из Гейне долгое время считались непревзойденными. Добролюбов писал, что у Михайлова есть «способность чувствовать поэзию Гейне, и потому он до сих пор лучше всех других передавал силу впечатления, оставляемого в читателе стихами Гейне».3

Подобно Белинскому, Чернышевскому, Добролюбову, с большой любовью Михайлов относился к Беранже и называл его первым французским поэтом XIX века. Русский поэт умел со всей тонкостью воспроизвести характер иронии и сатиры французского поэта над буржуазным обществом, над монархической Францией. С исключительным мастерством Михайлов переводил произведения Гартмана, Шиллера, Гёте, Бернса, Лонгфелло и др.

Так как очень многие, и среди них самые выдающиеся, оригинальные произведения Михайлова не могли быть опубликованы в царской России ни при жизни автора, ни даже после его смерти, то сложилось неверное мнение, что Михайлов был по преимуществу поэтом-переводчиком. Ряд

180

стихотворений Михайлова печатался или анонимно или под разными псевдонимами, поскольку славное имя поэта-революционера как «государственного преступника» было запретным. Напечатаны впервые лишь в 1934 году стихотворения: «Вадим», «Пятеро», «О сердце скорбное поэта...», «Бороды», «Христианское законодательство», «Полицейская гуманность», «Конституционист», «Преданность», «Беспокойство», «Новые голоса», «И за стеной тюрьмы — тюремное молчанье...» и др.1

Михайлов — талантливый поэт некрасовской школы. Революционно-демократические убеждения определили и художественные особенности его стихов. На первом месте у Михайлова стихотворения с политическими мотивами, революционно-пафосные, звучащие призывно и гневно клеймящие врагов народа. В этом потоке произведений Михайлова особенно отчетливо виден автор — пламенный революционер, трибун, стремящийся в простой и доходчивой форме донести свое слово до народа, до передовой интеллигенции. Революционно-пафосные стихотворения, подобно прокламации, действовали на сознание демократических читателей, воодушевляли на борьбу с самодержавием. Это та струя русской революционной поэзии, которая особенно была ценима в революционных кругах всех поколений. Рассказывая о последних месяцах жизни Ленина, Н. К. Крупская сообщает, что больше всего Владимиру Ильичу нравились пафосные стихи: «...он любил слушать стихи, особенно Демьяна Бедного. Но нравились ему больше не сатирические стихи Демьяна, а пафосные».2

Некоторые стихи Михайлова стали популярными песнями в среде революционной молодежи.

Поэзия Михайлова в основном характеризуется теми же чертами, которые определяют творческий метод Некрасова и многих поэтов его школы. Михайлов строит сюжет в ряде стихотворений на основе тех или иных жизненных впечатлений. Вокруг конкретного факта поэт развивает общие выводы, создает типические обобщения. Михайлов значительно раньше других поэтов революционно-демократического направления выдвигал те же темы, которые освещал и Некрасов. Так, у Некрасова образы «падшей» женщины выведены в стихотворениях середины 40-х годов: «Когда из мрака заблужденья...», «Еду ли ночью по улице темной...» и др. Если поэты Добролюбов, Гольц-Миллер эту тему освещают через десять-пятнадцать лет после Некрасова, то Михайлов выступает почти одновременно с Некрасовым. Например, стихотворение «Надя» им было опубликовано в 1847 году (в «Литературной газете»), т. е. тогда же, когда было написано некрасовское стихотворение «Еду ли ночью по улице темной...».

Воспринятая Некрасовым лермонтовская манера ораторской речи, риторических обращений, гневной, бичующей сатиры присуща и Михайлову. Поэт из далекой сибирской ссылки обращается к современникам с упреком и одновременно призывом к борьбе:

О горе! о позор! Где ж, гордые любовью,
Свидетельства любви вы показали нам?

  («И за стеной тюрьмы...»).

Лексика, язык стихотворений Михайлова отличаются общедоступностью, полной ясностью, свойственной поэтам и писателям демократического

181

направления. В стихотворениях Михайлова встречаются в изобилии слова и выражения, характерные для публицистики шестидесятников. Поэту приходилось о многом писать «намеками, тем эзоповским — проклятым эзоповским — языком, к которому царизм заставлял прибегать всех революционеров, когда они брали в руки перо для „легального“ произведения».1 Вместо конкретных слов, говорящих о революционной борьбе, о самодержавном строе, о революционных идеалах, Михайлов поневоле должен был говорить общими словами: «дело», «произвол», «добро», «злоба» и т. п.

Иллюстрация:

«Стихотворения» М. Л. Михайлова. Титульный
лист запрещенного цензурой издания. 1866.

В любовной лирике Михайлова, как и Некрасова, Гольц-Миллера, Добролюбова легко установить тесную связь интимных мотивов личного счастья с социальными мотивами:

Ждет тебя дело великое вновь,
Счастье, тревога, борьба и любовь.

(«Только помыслишь о воле порой...»).

У Михайлова немало сатирических произведений. В таких произведениях, как «Охотник», «Беспокойство», «Преданность» и многих других, он выступает как одаренный сатирик. Он писал фельетоны в стихах, многочисленные эпиграммы, занимающие видное место в его поэтическом творчестве.

Михайлов нередко обращался к устному поэтическому творчеству народа, записывал сказки, легенды, песни. Всестороннее изображение тяжелой жизни народа, глубоко реалистический показ его судьбы составляет неотъемлемую черту революционно-демократического творчества Михайлова.