- 342 -
Симеон Полоцкий
Уже с начала XVII в., параллельно с опытами применения в книжной литературе различных систем устно-поэтического стихосложения, появляются первые русские «вирши», связанные с украинско-белорусской литературой и представляющие пока еще не достаточно искусные образцы силлабических стихов (вирши Хворостинина, Шаховского, Катырева-Ростовского и других авторов первых десятилетий XVII в.). Эти вирши еще не создали в русской литературе традиции силлабической поэзии: история ее начинается литературной деятельностью Симеона Полоцкого.
Белорусс по национальности, Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович, будущий иеромонах Симеон Полоцкий, родился в 1629 г., повидимому, в Полоцке. Высшее образование он получил в Киево-Могилянской коллегии, крупнейшем тогда православном центре высшего гуманитарного и богословского образования. В 1656 г. он принял монашество в Полоцком Богоявленском монастыре, а затем стал учителем в Полоцкой «братской» школе. В 1661 г. Полоцк был занят поляками, и Симеон в 1663 или 1664 г. переехал в Москву. Поселившись здесь в Спасском монастыре, Симеон вскоре стал, по царскому указу, обучать латинскому языку подьячих приказа тайных дел. В 1665 г. для этой школы было построено особое «хоромное строение», где и жил со своими учениками Симеон. Покровительство влиятельного тогда в правительственных кругах газского митрополита Паисия Лигарида открыло Симеону доступ ко двору. В начале 1665 г. он поднес царю Алексею Михайловичу «о новодарованном сыне государе царевиче и великом князе Симеоне Алексеевиче благоприветствование». Составленное стихами, это «благоприветствование» было благосклонно принято царем и послужило началом деятельности Симеона в роли первого русского придворного поэта. Человек образованный и начитанный в богословской литературе, Симеон вскоре был привлечен и к участию в правительственных мероприятиях, направленных против старообрядчества. По поручению правительства, Симеон составил обширный богословско-полемический трактат, который в конце 1667 или в начале 1668 г. был напечатан под заглавием «Жезл правления» с посвящением царю Алексею Михайловичу. Книга имела
- 343 -
успех и снискала Симеону славу первоклассного полемиста. Широкая образованность Симеона, его литературные таланты побудили царя Алексея Михайловича пригласить его в 1667 г. в наставники к наследнику престола царевичу Алексею, а после смерти Алексея — к царевичу Федору. Ему же был поручен надзор над обучением царевны Софьи и малолетнего Петра. Приглашение ко двору в качестве домашнего учителя царских детей окончательно упрочило положение Симеона в придворных кругах. Он становится одним из влиятельнейших людей при дворе Алексея Михайловича, а после его смерти и при дворе своего ученика царя Федора Алексеевича.
Своей карьере при московском дворе Симеон в значительной степени был обязан не только своему положению наставника царских детей и литературным талантам, но и свойствам своего характера. Скромный, обходительный и осторожный, он обладал даром со всеми ладить, быстро приспособляться к обстановке, не ссориться с врагами, чутко прислушиваться ко всем колебаниям неустойчивой подчас придворной погоды. Имея возможность при своих обширных связях добиться любого положения в современной ему церковной иерархии, он никогда не стремился, однако, занять какой-либо высокий церковно-административный пост. Тревогам церковно-административной деятельности он предпочитал, по удачному выражению одного из его многочисленных корреспондентов, — «спокойное житие близ солнца». Вполне довольный своим положением рядового иеромонаха, он в жизни, как кажется, более всего ценил неизменное к себе расположение своих высоких покровителей, мирный уют своей комфортабельно обставленной кельи в Спасском монастыре и свою библиотеку.
Судя по дошедшей до нас описи и сохранившимся экземплярам книг, библиотека Симеона действительно принадлежала к числу наиболее замечательных частных библиотек в Москве XVII в. В нее входили книги, преимущественно на латинском и польском языках, частью приобретенные самим Симеоном, частью полученные в подарок от разных лиц, между прочим, от его друга и учителя, полоцкого архимандрита Игнатия Иевлевича. Библиотека Симеона — прекрасное отражение его научных и литературных интересов. Книги богословские; исторического содержания — «Speculum Historyale» Викентия из Бовэ, «Annales Mundi, sive chronicon universale» Бриеция, «Annales ecclesiastici» Барония и др.; издания римских классиков, Саллюстия, Тита Ливия; «Polytyka» Аристотеля в переводе на польский язык; сборники латинских проповедников — Меффрета «Hortulus Reginae», Маршанция «Hortus pastorum» и т. п.; разного рода популярные на Западе в его время энциклопедические сборники, каковы: «Polyanthea», «Locì communes, sive florilegium rerum et materiarum», «Apophtegmata», — таков далеко не полный список изданий, которыми располагал Симеон. Многие из сохранившихся до нашего времени книг библиотеки Симеона носят следы внимательного чтения: испещрены разного рода заметками и отметками, сделанными его рукой. Живя в Москве, Симеон не только много читал, но и еще больше писал. «На всякий же день име залог писати в полдесть по полу тетради, а писание его бе зело мелко и уписисто», — свидетельствует современник. Писал Симеон Полоцкий во всех тех областях литературы, для которых дала ему подготовку Киевская коллегия; он сочинял стихи, проповеди, учебники, даже богословские трактаты.
- 344 -
В лице Симеона Полоцкого мы впервые в истории русской культуры сталкиваемся с типом писателя-профессионала, систематически, из года в год, осуществляющего свой творческий план. Литература для Симеона Полоцкого была не только любимым занятием, но и средством если не существования, то, во всяком случае, того материального благополучия, которым он так дорожил. Зная цену своему научно-литературному труду, Симеон, не стесняясь, требовал за него вознаграждения и, если оно по каким-либо причинам запаздывало, писал соответствующие челобитные. Одна из таких челобитных Симеона сохранилась. Она представляет известный интерес, характеризуя литературный быт Московской Руси второй половины XVII в. «В прошлом, государь, году, — писал Симеон царю Алексею Михайловичу, — егда изволил господь бог блаженныя памяти государыню царицу и великую княгиню Марию Ильиничну от временныя жизни переселити во вечную, написал я, твой государев холоп во похвалу святого ея государыни жития и во воспоминание вечное добродетелей ея, вечныя памяти достойных, книжицу хитростию пиитического учения и вручил тебе, великому государю, ради утоления печали сердца твоего, и за тот мой прилежный труд от тебе, великого государя, ничем я не пожалован...» Заканчивается эта челобитная настоятельной просьбой к царю вспомнить о его, Симеона, «большой скудости» и пожаловать нечто «во воспоможение». Документы свидетельствуют, что царь Алексей Михайлович такого рода просьбы своего придворного поэта обычно удовлетворял щедрою рукою и деньгами и натурой. Требуя вознаграждения за свой литературный труд, Симеон ссылался на свою «скудость» не столько потому, что действительно нуждался материально, сколько по литературной формуле; того содержания, которое он получал как наставник царских детей, вполне хватало на жизнь, соответствовавшую всем требованиям его избалованного вкуса: известно, что он имел несколько человек прислуги и даже держал лошадей. Произведения свои Симеон очень ценил; придавая им большое просветительное значение, он тщательно берег каждую написанную им строчку. В 1670 г. Симеону удалось завести типографию при дворе, в которой он мог печатать книги по своему усмотрению. Он деятельно принялся готовить к печати собрание своих сочинений. Довести это дело до конца ему не удалось: 25 августа 1680 г. в расцвете творческих сил, на 51 году жизни, он умер.
Талантливый проповедник, ученый полемист и богослов, переводчик и педагог, Симеон Полоцкий в историю русской литературы вошел, однако, прежде всего как основоположник русской силлабической поэзии.
Стихотворство было одним из любимых занятий Симеона Полоцкого. Стихи писал он быстро и, видимо, всегда с большим увлечением. Репутацию способного и опытного стихотворца он завоевал себе уже в Полоцке. В 1656 г. царю Алексею Михайловичу, в один из его приездов в Полоцк, братия местного Богоявленского монастыря поднесла стихотворные приветственные «метры»; в составлении этих «метров» принимал участие и Симеон. В Москву Симеон Полоцкий приехал уже зрелым мастером, с установившимися литературными вкусами и выработанными приемами стихотворной техники. Как поэт Симеон Полоцкий с первых же дней своей стихотворной деятельности примкнул к направлению, которое в его время было господствующим в украинской и белорусской виршевой поэзии, — к так называемому «барокко». С системой этого литературного стиля, своими корнями восходящего к литературным традициям западноевропейского позднего Ренессанса, Симеон Полоцкий детально познакомился
- 345 -
уже в годы своего пребывания в Киевской коллегии, когда изучал там версификацию, риторику и поэтику. Уроки киево-могилянских законодателей литературного вкуса, дружеские советы и указания полоцких собратьев Симеона по искусству, Игнатия Иевлевича и Филофея Утчицкого, бывших воспитанников киево-могилянского «Атенея», а теперь монахов Богоявленского монастыря, — были той школой поэтического мастерства, которую Симеон Полоцкий прошел и традиции которой оберегал в течение всей своей многолетней литературной деятельности. Стихи Симеона Полоцкого — наиболее яркое и полноценное выражение школьного «барокко» в русской литературе XVII в. В его стихах налицо все характерные признаки этого стиля: аллегоризм, интерес к греко-римской мифологии, большое развитие разных стилистических «украшений», имеющих чисто орнаментальное назначение, нарочито-затрудненная речь в результате необычной расстановки слов и т. п. Строгий ревнитель чистоты усвоенного им литературного стиля, Симеон Полоцкий тщательно следил, в особенности в первые годы своей литературной деятельности, за тем, чтобы стихи его соответствовали всем нормам этого стиля. Не менее строгий пурист в вопросах стиха, он вошел в историю русской силлабической поэзии как классик силлабического стиха, канонизатор строгой точности в счете слогов, обязательной цезуры в одиннадцати и тринадцатисложном стихе, преимущественно женской рифмы и «переноса».
Рифмологион Симеона Полоцкого. Автограф (рукоп. Гос. исторического
музея; собр. б. Синодальной библиотеки, № 287)Поэтическое наследство Симеона Полоцкого огромно. Общее количество стихотворных строк, написанных им за все годы его литературной деятельности, достигает пятидесяти тысяч. Нет, кажется, жанра, в котором Симеон Полоцкий не пытался бы написать стихотворение. Огромное поэтическое наследство Симеона Полоцкого невольно внушает убеждение,
- 346 -
что он, приехав в Москву, поставил себе задачу ознакомить москвичей с образцами всех «пиитических» жанров из числа тех, которые были ему известны и рекомендовались в его время школьными поэтиками.
Незадолго до своей смерти, в 1678 г., Симеон все свои стихи, «в различная лета и времена сложенныя», объединил в два обширных сборника — «Рифмологион» и «Вертоград Многоцветный». Оба сборника представляют первостепенный интерес для характеристики Симеона Полоцкого как поэта (ненапечатанные при жизни автора, они так и не изданы полностью до сих пор).
В состав первого сборника вошли стихотворения, написанные Симеоном Полоцким «на случай», по поводу различных событий из жизни преимущественно царской семьи и приближенных ко двору лиц — «Приветство» царю Алексею Михайловичу «о вселении его благополучном в дом, велиим иждивением, предивною хитростию, пречудною красотою, в селе Коломенском новосозданный», «Ко государю царю приветство по новом браце» и т. п. Все эти стихотворения Симеона Полоцкого, приветственные, поздравительные, хвалебные, относятся к разряду поэзии панегирической. Центральное место в составе «Рифмологиона» Симеона занимают его так называемые «книжицы приветственные» — циклы стихотворений, объединенных единством темы и композиционного замысла. Их пять (три «приветственные» в прямом смысле этого слова и две траурные): «Благоприветствование» царю Алексею Михайловичу «о ново богом дарованном сыне государе нашем царевиче и великом князе Симеоне Алексиевиче» (1665), «Орел Российский» (1667), «Френы, или Плачи всех сынов и чинов православного Российского царства» о смерти царицы Марии Ильиничны (1669), «Глас последний ко господу богу...» царя Алексея Михайловича (1676) и «Гусль Доброгласная» (1676).
«Книжицы» эти принадлежат к числу наиболее замечательных творческих достижений Симеона Полоцкого как поэта.
В особенности эффектна вторая по времени «книжица приветственная» Симеона Полоцкого — «Орел Российский». «Книжица» эта была поднесена Симеоном царю Алексею Михайловичу и сыну его великому князю Алексею Алексеевичу в день нового года 1 сентября 1667 г., когда царевич был объявлен наследником престола. Подносный экземпляр «Орла» сохранился; он представляет собой книгу in quarto в переплете, оклеенном шелковой материей малинового цвета, писанную четким полууставом со многими раскрашенными рисунками.
«Орел Российский» — сложное литературное сооружение, построенное по всем правилам «барочной» литературной архитектоники. Начинается «Орел» двумя посвящениями царю и царевичу, составленными в форме стихотворной криптограммы («афиеросис»). За ними следует прозаический «Енкомион», похвальное слово, в котором автор уподобляет царя Алексея Михайловича, освободителя «от рук иноверных» Малой и Белой России, — солнцу, лучами своими освещающему весь мир и изливающему на всех милости. За ним — «Елогион», второе похвальное слово, составленное одиннадцатисложными силлабическими стихами, — одно из наиболее эффектных мест «Орла Российского». Весь он состоит из равномерно чередующихся риторических обращений и вопрошаний, украшенных пышным ассортиментом разного рода сравнений, уподоблений, метафор, характерных своим типично «барочным» гиперболизмом. Начинается он таким обращением к «Орлу Российскому»:
- 347 -
Пресветлый Орле Российския страны,
честнокаменным венцем увенчаны,
Орле преславный, высоко парящий
славою Орлы вся превосходящий.
Вскую превыше облак водородных
париши крилы перий словоплодных?
Что в пространстве воздуха велика
суть стремления тобою толика?
Яко исполнь есть весь Орызонт славы
всемирных концев от твоея главы.
Глава та небес самых достизает,
простертость крилу вес мир окривает.
Ногама скиптри царьския держиши
в море, на земли властелно стоиши...Подобно солнцу, «во Российском небе» сияет царь Алексей Михайлович и «пресветло» освещает весь мир лучами своих «доброт». Пресветлое имя его «чудне» славится в самых отдаленных странах, где златовласый Титан пускает своих коней и где останавливает их, где престол Нептуна, где Эол повелительствует. Слава его достигает столпов Геркулеса и «стран Америцких». Своим правдолюбием и «изгнанием лести» он превосходит Александра Великого, Тита, римского императора, Соломона. Блаженны те, которые служат ему, потому что милость его безмерна: ни Ганг, ни Пактол не приносят столько золотого песку, ни обильная роса столько влаги, сколько оказывает «доброт» царь Алексей. Свет его в семь раз светлее лучей Феба. Второе солнце, которым может гордиться Орел Российский, — царевич Алексей, который вместе с отцом составляет одно.
Далее следует изображение солнца, в котором нарисован Орел Российский; солнце испускает сорок восемь лучей, в каждый луч вписана одна из присущих царю Алексею Михайловичу добродетелей: «правдолюбие», «правосудство», «щедродаяние», «словопостоянство», «добронравие», «уветливость» и т. п. Поэт обращается к Аполлону и его музам с просьбой «стиховещати», что означает орел, изображенный в солнце (в отличие от «Елогиона», обращение это составлено сапфическими строфами — 11+11 +11+5).
Выступают музы, «честныя девы, умныя камены», и поочередно «стиховещают»; чередованию муз соответствует и чередование стихотворных размеров — 8-, 10-, 11-, 12-, 13-сложных. Каждая из муз прославляет Орла Российского, объясняя его аллегорическое значение: «Терпомени» (Мельпомена) сравнивает российского орла с римским Янусом; «Полимниа» говорит, что скипетр в деснице Орла Российского знаменует благодать, меч же царский — «казнь злым»; «Калиопиа» советует белому орлу (герб Польского государства), всаднику «мечедержному» (герб Великого княжества Литовского) и луне (герб Турции) покориться Орлу Российскому, который возьмет их под свою защиту; Терпсихора выражает уверенность, что Орел Российский не лишит убежища и их, муз, под благодатной сенью своих крыльев, и т. п. «Стиховещающих» камен сменяет Апполон, который говорит, что ни сам «Омир преславный», ни Виргилий, ни Овидий, ни риторы и философы древности — Демосфен, Кикерон, Аристотель не в силах достойно прославить Российского Орла, — тут нужны певцы «от небесна лика». Он взывает к Орфею и просит его воспеть славу России — царевичу Алексею, которому, как и всякому новоявленному светилу, предстоит пройти «многозверный» путь «круга животных».
Далее следует рисунок зодиака и стихотворное объяснение каждого из его знаков: овна, тельца, близнецов, рака, льва и пр. В аллегорическом
- 348 -
толковании поэта каждый знак зодиака знаменует собою одно из тех качеств, приобрести которые должен царевич по примеру своего отца: смирение, труд «учения», правосудие, любовь к ближним и своему народу. Рисуя царевичу образ идеального монарха, поэт намекал в отдельных случаях, осторожно, не выходя за рамки панегирика, на необходимость разрешения таких политических задач, которые ему казались неотложными; так, например, он выражает уверенность, что царевич, когда вступит в знак Рака и Льва, — расширит «свою власть морем и землею, что рак зодийный клещею своею» победит «Льва желтополска, венцем увязенна, твоим пределом при мори сближенна» (герб польской Лифляндии).
Затем следуют стихи, написанные в форме сердца, в которых автор выражает лучшие пожелания всему царскому семейству. Причины, побудившие его придать этим стихам форму сердца, излагаются в стихотворении, составленном сапфическими строфами. Далее — стихотворный диалог «Фаетон и Ихо» в рамках тринадцатисложного стихотворения. Феб задает вопросы; эхо или «ихо», как по-новогречески произносит это слово автор, — отвечает. Тема диалога: добродетели царя Алексея Михайловича. Ответы на вопросы в форме «эха» — одна из тех трудных в техническом отношении версификационных задач, которые любили ставить себе поэты эпохи «барокко»:
...В благочестии есть ли добль веры? Без меры.
Заповедей господних любитель? Хранитель...
...О смиренных како он умствует? Чествует.
Премудрости есть ли он искатель? Стяжатель...Далее следует акростих и пять посвященных царю Алексею Михайловичу анаграмм. В заключение снова выступают музы и говорят, что скорее перо остановится, чем они перестанут хвалить царя. Заканчивается «Орел Российский» еще одним прославляющим царя стихотворным «Прилогом» и криптограммой, которой автор искусно зашифровал свое имя.
Историко-литературное значение и этого панегирика Симеона Полоцкого и других его панегирических стихотворений, вошедших в «Рифмологион», не подлежит сомнению. В истории русской поэзии они положили начало традиции, следы которой отчетливо заметны даже у поэтов-одописцев второй половины XVIII в. Не избежал воздействия этой традиции даже такой мастер, как М. В. Ломоносов. Многие из его поэтических гипербол — сравнение России с небом, царя с орлом или солнцем и т. п. — восходят именно к той поэтической фразеологии, основоположником которой в русской «хвалебной», панегирической поэзии был Симеон Полоцкий.
В лице Симеона Полоцкого русская культура XVII в. приобрела не только первого поэта-придворного панегириста, но и первого поэта-просветителя. Поселившись в начале 60-х годов XVII в. в Москве, Симеон Полоцкий, по собственному признанию, приложил немало труда и тщания, чтобы пересадить «богодухновенноцветородныя» семена и корни из иностранных «вертоградов» в «домашний», ознакомить москвичей со всеми теми сведениями из области науки и литературы, античной и западноевропейской, какие он, библиофил и начетчик, систематически извлекал из доступных ему книг.
Плодом этой просветительской деятельности Симеона Полоцкого и явился до известной степени второй монументальный сборник его стихотворений — «Вертоград многоцветный». В состав этого сборника вошло
- 349 -
около 1240 стихотворений самых разнообразных жанров: «подобия, образы, присловия, толкования, эпитафии, образов подписания, повести, молитвы, увещания, обличения», — по определению самого автора в предисловии к сборнику.
Не менее разнообразен «Вертоград многоцветный» и в тематическом отношении. Имея в виду прежде всего познакомить читателя с сокровищами разных иностранных «идиомат» и «пребогатоцветных вертоградов», Симеон Полоцкий невольно сообщил и своему «Вертограду» характер стихотворной энциклопедии, стихотворного справочника по тем или иным вопросам. Самый материал распределен у него по тематическим рубрикам и в алфавитном порядке. Большое место в «Вертограде многоцветном» занимают стихотворения, которые он сам относит к жанру «подобий, образов, повестей». Это стихотворные обработки разных повествовательных сюжетов из сборников повестей (exemplorum) или, как их называли у нас в XVII в., «прикладов» типа «Великого зерцала», «Римских деяний», «Speculum Historyale» Викентия из Бовэ, «Legenda aurea» Якова де Ворагине, а также разных «Апофтегмат» и «Фацеций», известных и русской литературе второй половины XVII в. в переводе с польского языка. Таковы стихотворения Симеона Полоцкого на псевдоисторические сюжеты: «Месть или отмщение» (об убийстве лонгобардского короля Альбоина женой его Розамундой), «Жена блудная» (о коварном убийстве шотландского короля Кемефа его женой Фенеллой посредством яблока, таившего в себе смертоносные стрелы), «Казнь за сожжение нищих» (о гибели епископа Гаттона, съеденного мышами) и др.; стихотворные обработки исторических анекдотов и изречений знаменитых в истории лиц — царей, королей, философов и поэтов, — Александра Македонского, Юлия Цезаря, Юстиниана, Гомера, Софокла и др.; стихотворные обработки разного рода легендарно-агиографических повестей. Сюда же относятся изредка встречающиеся в «Вертограде многоцветном» стихотворные переложения повестей светского содержания, дидактических и «смехотворных». Читаются в «Вертограде многоцветном» и стихотворения на темы из всемирной истории, географии, из области зоологии со сведениями о слоне, хамелеоне, фениксе, аспиде и пр., минералогии и даже эмбриологии («Объятие», «Плод безмужный»), стихотворения, посвященные определению философских понятий, юридических терминов. Немало стихотворений дидактических, содержащих в себе то или иное нравоучение. Встречаются изредка и стихотворения шуточные, все содержание которых сводится к какому-нибудь анекдоту или забавному каламбуру. В тех редких случаях, когда автор пытался выйти за пределы своей ученой, сугубо-литературной тематики, находим в «Вертограде многоцветном» стихотворения, которые условно можно отнести к социальной сатире, — условно потому, что сатира эта еще очень абстрактна и отражает современную автору действительность преимущественно сквозь призму известных ему литературных образцов этого рода поэзии. Сюда относятся стихотворения, направленные против невежд, пьянства, ростовщичества, стихотворные размышления автора о невыгодах женитьбы для человека, желающего посвятить себя научной деятельности, о трудностях для вдовы сохранить верность покойному мужу и т. п. Из серии этих стихотворений, относящихся по терминологии автора к разряду «обличений», заметнее остальных первое стихотворение направлено против пьянства и чревоугодия монахов, второе — представляет собою не лишенный колоритности очерк старинных
- 350 -
русских торговых обычаев и купеческих нравов с подробным перечислением всех тех мошеннических способов, к которым прибегают купцы, когда хотят обмануть своих покупателей. «Вертоград многоцветный» — сборник, преследующий преимущественно научно-популяризаторские и дидактические цели; стихотворения в стиле «Орла Российского» сюда не вошли. Но специфические «барочные» черты свойственны и этому сборнику: аллегоризм и его спутники — вычурные сравнения и уподобления, нередко исчерпывающие все содержание поэтической темы, и здесь нашли свое место.
«Рифмологионом» и «Вертоградом многоцветным» поэтическое наследие Симеона Полоцкого не исчерпывается. В 1678 г. Симеон Полоцкий, следуя примеру польского поэта Яна Кохановского, перевел стихами всю Псалтырь. Перевод, под заглавием «Псалтырь рифмотворная», в 1680 г. был напечатан в Москве. В предпосланном изданию предисловии Симеон Полоцкий в следующих словах объяснял причины, побудившие его переложить Псалтырь стихами: «Мнози во всех странах Малыя, Белыя, Черныя и Червонныя России, пачеже во Велицей России, в самом царствующем и богоспасаемом граде Москве, возлюбиша сладкое и согласное пение польские псалтири, стиховно преложенныя; обыкоша тыя псалмы пети, речей убо мало или ничто же знающие и точию о сладости пения увеселяющеся духовне». Вот эту польскую псалтырь, «стиховно преложенную», Симеон Полоцкий и поставил своей задачей заменить, «явив» ее «на нашем языце славенстем». «Псалтырь рифмотворная» Симеона Полоцкого пользовалась широкой популярностью не только в XVII в., но и в первой половине XVIII в.; это была одна из первых книг, прочитанных Ломоносовым. В конце XVII в. она была положена на музыку государевым дьяком Василием Титовым, известным русским композитором конца XVII — начала XVIII в.; обширная композиция В. Титова, заключающая в себе 165 музыкальных номеров на текст псалмов Симеона Полоцкого, положила начало домашней, светской вокальной музыке в России.
В истории русской литературы XVII в. Симеон Полоцкий оставил известный след и как драматург. Первые опыты Симеона в этом жанре относятся еще к тому времени, когда он был учителем «братской» школы в Полоцке. Для учащихся этой школы он около 1658 г. написал небольшую рождественскую пастораль под заглавием «Беседы пастушеские», которая, по всей вероятности, под его руководством и была исполнена учащимися. Это — диалог двух пастухов, первый из которых — юноша, второй — более зрелый человек. Юноша предлагает вопросы, касающиеся рождества Христова, на которые второй пастух и отвечает. Завершается он традиционным рождественским «кантом»: «Ныне нам радость явися, Христос сын божий родися...» Занимался Симеон Полоцкий составлением и так называемых «декламаций» — стихотворений, объединенных единством темы и предназначенных для исполнения в присутствии каких-либо знатных лиц специально обученными тому «отроками» — обычно учащимися школ, иногда с «прологом» и «эпилогом». В 1660 г., когда Симеон Полоцкий впервые приехал в Москву, при дворе, 19 января, в присутствии царя Алексея Михайловича, двенадцать «отроков» (они прибыли в Москву из Полоцка вместе с Симеоном) поочередно выступили с приветственными «стихами краесогласными» сочинения своего наставника; это — первый пока известный нам случай публичного исполнения в Москве «декламации», составленной по всем правилам школьной теории этого жанра. Когда Симеон Полоцкий навсегда поселился в Москве,
- 351 -
«декламации» при дворе царя Алексея Михайловича, а после его смерти и при дворе Федора Алексеевича прочно вошли в придворный обиход. В Москве Симеон Полоцкий написал свыше двадцати новых «декламаций»; большинство из них в 1678 г. вошло в состав его «Рифмологиона». Здесь читается около десяти «декламаций», относительно которых нам достоверно известно, со слов самого Симеона, что они были «говорены» в присутствии царя «отроками», которых сам Симеон, конечно, и обучил этому искусству, — в Москве, в селе Коломенском, в селе Измайловском: «Стиси краесогласнии в похвалу святыя преподобномученицы Евдокии», «Метры краесогласнии в славу Христа господа нас ради умершаго и погребеннаго» и др.
В 1670-х годах Симеон Полоцкий от простейших форм школьной драматургии — «диалогов» и «декламаций» — перешел к форме более сложной — к драме. От этого времени дошли до нас две его пьесы в стихах: «Комедия о Навходоносоре царе, о теле злате и о триех отроцех в пещи не сожженных» и «Комедия притчи о блудном сыне». Обе пьесы — первые в русской литературе образцы так называемой «школьной драмы». Составлены они по типу тех небольших пьес, сочинением которых уже занимались во времена Симеона Полоцкого преподаватели пиитики и учащиеся украинских и белорусских школ и Киево-Могилянской коллегии в целях преимущественно учебно-педагогических. С пьесами этого типа обе «комедии» Симеона Полоцкого сближаются примитивизмом своей драматургической фактуры: простотой композиционного построения, объемом, отсутствием аллегорических фигур (personae fictae), обязательных для парадных школьных «трагедий» и «трагедокомедий».
В литературном отношении наиболее интересна вторая пьеса Симеона Полоцкого, написанная на популярный в школьной драматургии евангельский сюжет притчи о блудном сыне, который ушел из родительского дома, растратил все свое состояние, а затем, раскаявшись, вернулся домой и был радостно принят отцом. Пьеса состоит из пролога, эпилога и шести действий или «частей». В прологе говорится о содержании комедии и о пользе театральных представлений. В первой части выходит отец с двумя сыновьями и слугами. Он благодарит бога за все милости к нему, затем дает сыновьям советы и делит между ними имущество. Старший сын в длинном монологе благодарит отца и выражает желание попрежнему оставаться при нем. Младший просит позволения посетить чужие страны:
...Бог волю дал есть: се птицы летают,
Зверие в лесах вольно пребывают.
И ты мне, отче, изволь волю дати,
Разумну сущу, весь мир посещати...Отец советует сыну сперва «вящше приучитися в доме», а потом уже пускаться в далекое «странствие», но тот настаивает на своем:
...Что стяжу в дому? Чему изучуся?
Лучше в странствии умом обогачуся.
Юньших от мене отци посылают
В чюждыя страны, потом ся не кают..Отец снабжает его всем необходимым и отпускает. Вторая часть посвящена изображению роскошной жизни блудного сына. Он нанимает себе великое множество слуг, пирует с ними, пьет, и, наконец, совершенно пьяный ложится спать. В третьей части блудный сын выходит на сцену с ощущением тяжелого похмелья.
- 352 -
Чуждуся зело, вскую болит глава.
Постель бе мягка, не твердая лава.
К тому не помню, како положихся.
Негли та вина, яко утрудихся
Вчера играя? А крепко стужает
Болезнь, даже мир весь ся обращает...Слуги утешают его и советуют опять пить вино. Вскоре оказывается, что деньги все истрачены. Слуги отказываются служить блудному сыну и с криком: «Емлим!» расхищают все имущество и разбегаются. В четвертой части блудный сын, продав свою последнюю одежду и надев рубище, томимый голодом, ищет работы. Встречный «купчин» рекомендует его одному господину в слуги; тот посылает его пасти свиней; блудный сын съедает предназначенную для свиней пищу и за это подвергается побоям; наказание происходит «за завесой», откуда слышны только крики блудного: «Государь, пощади!» Пятая часть изображает его встречу с отцом и пир по случаю его возвращения, а в шестой части блудный сын, в длинном монологе, выражает свое раскаяние. В эпилоге пьесы высказывается следующая мораль:
Юным се образ старейших слушати,
На младый разум свой не уповати;
Старим — да юных добре наставляют,
Ничто на волю младых не спущают...Из ремарок следует, что каждая часть пьесы при ее исполнении на сцене должна была заканчиваться пением хора и, по традиционному обычаю школьных драм, — интермедией.
Предполагают, что ближайшей причиной, побудившей Симеона Полоцкого избрать именно этот сюжет для своей «Комедии о блудном сыне», был исторический факт — бегство за границу в 1660 г. сына царского любимца А. Л. Ордина-Нащекина, вызвавшее немало толков в Москве и упреков по адресу огорченного отца.
Не подлежит сомнению, что в обобщенных образах евангельской притчи о блудном сыне Симеон Полоцкий схематично, но в основном правильно, отметил одно из характерных явлений своего богатого противоречиями времени: отсутствие в ряде случаев среди молодежи достаточно четкой ориентации в вопросах культурного общения с Западной Европой. На практике это нередко вело к тому, что молодежь, вскружив себе голову рассказами о Западной Европе, серьезное изучение западной культуры, западной науки, техники, искусства подменяла поверхностным подражанием всему «иностранному» и не менее поверхностной критикой всего того, что она привыкла видеть у себя дома. Московские «блудные сыновья» не могли не волновать Симеона Полоцкого, одного из вождей московского «западничества» XVII в.; своим «соблазнительным» поведением они компрометировали дело, которому он ревностно служил, давали лишний повод охранителям московских старозаветных обычаев позлорадствовать над «немецкими» новшествами и в жизни и в литературе. Симеон Полоцкий сделал все, чтобы его «Комедия о блудном сыне» прозвучала уроком, — уроком не только для «блудных» сыновей, но до известной степени и для отцов. Первых он сурово осудил, вторых упрекнул за то, что они, отпуская своих сыновей в далекое «странствие», не проявляют, однако, должного внимания к ним, не разъясняют им задач их просветительного «странствия», не принимают никаких мер, чтобы оградить их от
- 353 -
искушений, подобных тем, жертвой которых стал изображенный им блудный сын. Проникнутая пафосом борьбы за подлинное просвещение в том смысле, в каком понимали его передовые люди XVII в., «Комедия притчи о блудном сыне» Симеона Полоцкого живо интересовала читателей и в XVIII в. Сохранилось три издания ее, сделанные с одних и тех же досок. Предполагают, что первое издание было сделано в 1685 г. с досок, гравированных русскими мастерами Леонтием Буниным и Григорием Тепчегорским по рисункам голландского гравера Петра Пикара отца. Однако сын Пикара вспоминал, что он работал с отцом в России с 1687 г. Третье издание оттиснуто уже в конце XVIII в.
Много внимания уделяя поэзии, Симеон Полоцкий надеялся, что искусство «пиитического учения» привьется в русской литературе. И действительно, уже в 1680-х годах оно успело прочно войти в литературный обиход, с каждым годом расширяя круг своих поклонников. Когда Симеон Полоцкий умер, на смену ему пришли другие «пииты». Правда, среди них, до XVIII в., не было ни одного, равного по значению Симеону Полоцкому; но роль свою они все же сыграли: продолжая дело, начатое учителем, они своими скромными опытами подготовили расцвет русской силлабической поэзии в первой половине XVIII в., проложили путь ее крупнейшему представителю А. Д. Кантемиру.