- 257 -

КОММЕНТАРИИ

- 258 -

- 259 -

ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА

Рукописные:

Музейный автограф — автограф ранней редакции (1823). ГИМ. 40865 (арх. 2415)/А 819.

Жандровский список — авторизованный писарской список окончательной редакции (1824). ГИМ. Арх. 2566/А 819.

Булгаринский список — писарской список окончательной редакции, авторизованный надписью Грибоедова от 5 июня 1828 г. РНБ. Ф. 221. А. С. Грибоедов. № 2.

Печатный:

Альманах «Русская Талия на 1825 год», содержащий явления 7—10 действия I и целиком действие III (с большим количеством цензурных искажений; см. с. 266).

Автограф окончательной редакции неизвестен.

Впервые полностью (с цензурными купюрами) отдельным изданием: Горе от ума. Комедия в четырех действиях, в стихах. Сочинение Александра Сергеевича Грибоедова. М.: В типографии Августа Семена при Императорской медико-хирургической академии. 1833.

Печатается по тексту Булгаринского списка с исправлением явных описок и унификацией обозначения действующих лиц (типа Лиза — Лизанька и т. п.) в основном тексте.

Дефинитивный текст комедии «Горе от ума» (в дальнейшем — Г. о. у.), несмотря на отсутствие автографа окончательной редакции и прижизненной полной публикации, устанавливается предельно твердо на основании указанных выше источников.

Вполне вероятно, что существовали и другие источники, в частности, рукопись, которую автор мог иметь при себе в Тегеране или в Тавризе. Была ли такая рукопись и какова ее судьба: погибла ли она вместе с Грибоедовым в помещении русской миссии при ее разгроме или была

- 260 -

захвачена и хранится до сих пор в персидских архивах об этом не имелось и не имеется никаких сведений. Американская исследовательница жизни и творчества Грибоедова Э. Харден в 1973 г. посетила Иран и пыталась получить разрешение на просмотр в архиве бумаг, оставшихся после разгрома русской миссии. Она вернулась с ощущением того, что такие бумаги существовали и были доложены самому шаху в 1829 г., но с тех пор доступа к ним совершенно никому не было.

Неясные и не имеющие надежных оснований предположения о существовании где-то авторизованных списков Г. о. у. возникали неоднократно. По воспоминаниям Д. И. Завалишина, декабристы, собиравшиеся у Одоевского в 1825 г., под диктовку списывали комедию в присутствии самого автора, который тут же вносил в текст те или иные поправки1. Однако никаких следов этих поправок в известных источниках не обнаруживается, и совершенно ясно, что текст комедии до мелочей окончательно установился в июне 1824 г.

Тбилисский исследователь И. К. Ениколопов настойчиво добивался пересмотра текста Г. о. у., уверяя, что работа Грибоедова над комедией продолжалась и после 1824 г. и подлинная рукопись Грибоедова, отразившая эту работу, погибла вместе с автором в Тегеране в 1829 г. По этой причине И. К. Ениколопов склонен был ценить прежде всего якобы «авторизованные» рукописи, хранившиеся у кавказских друзей и родственников поэта, в частности список, принадлежавший его деду, М. А. Ениколопову (Эникалопашвили), знавшему Грибоедова лично2. Однако никакими свидетельствами авторизованности этот список не обладает, разночтения его с общепринятым текстом незначительны и сводятся главным образом к вариантам написания («седьмсот» — «семьсот») или произношения («ради» — «рады»)3.

- 261 -

О рукописи «с авторскими поправками», принадлежавшей А. П. Опочинину (1807—1885), которая была утеряна, но восстановлена будто бы владельцем «по памяти», сообщал в 1960 г. В. С. Шадури4. В 1964—1966 гг. поиски «подлинной» рукописи Г. о. у., якобы бывшей во владении Р. Эристави, приняли форму сенсационной и шумной кампании, в том числе с участием школьников, но, как и следовало ожидать, никаких результатов не дали5.

В печати сообщалось о Гомельском списке Г. о. у., принадлежавшем генералу И. Ф. Паскевичу, родственнику Грибоедова, и содержавшем будто бы собственноручные исправления автора6. Специальное обследование, произведенное по поручению Н. К. Пиксанова, этого, однако, не подтвердило7.

Авторитетнейшим источником текста комедии, несомненно восходящим к Жандровскому списку 1824 г., является Булгаринский список. О нем сам Ф. В. Булгарин писал М. А. Дондукову-Корсакову 1 марта 1832 г.: «Грибоедов, уезжая посланником в Персию, дал мне полное право распоряжаться сею комедиею и передал на нее право собственности собственноручною надписью на подлинной комедии и особою формальною бумагою»8. Эта «формальная бумага» никогда не была известна, но надпись Грибоедова действительно имеется на Булгаринской рукописи, которую Булгарин (на что, сколько известно, никто не обращал пристального внимания), между прочим, называет «подлинной комедии».

Н. К. Пиксанов из всего этого заключает: «Изучение Жандровской рукописи незыблемо установило тот важный

- 262 -

факт, что ее текст, правленный рукою самого Грибоедова в 1824 г., почти буквально совпадает с текстом Булгаринского списка, авторизованного в 1828 г. Этот последний так близок к Жандровской рукописи, что если бы не два-три характерных разночтения, можно было бы утверждать, что он с Жандровской рукописи и копирован. В текстуальном отношении Грибоедов не произвел почти ни одного изменения и не убавил ни одного стиха, не переменил ни одной рифмы, не переставил слов, т. е. оставил текст Жандровской рукописи в новом списке в полной неприкосновенности. В новом списке соблюдены все характерные особенности грибоедовского письма, его орфография и пунктуация; употребляются те же формы живого языка ( „рюматизм“, „три дни“, „другий“, „иный“, „седьмсот“ и т. п.). Очевидно, что окончательная редакция „Горя от ума“ создана Грибоедовым еще в 1824 и потом вновь подтверждена в 1828 г.»9.

Можно сказать, что Н. К. Пиксанов прочно выстроил всю текстологию Г. о. у. Подготовленное им Полное собрание сочинений Грибоедова (т. I—III, 1911—1917) в серии «Академическая библиотека русских писателей»), в частности, том II («Горе от ума») и до нашего времени остается образцом эдиционной техники и комментаторского мастерства (далее ссылки на него даются в тексте — том, страница, см. также список сокращений, с. 347). Скептический взгляд на возможность установления текста Г. о. у. его работой рассеивался, так как «сравнительное изучение трех главнейших рукописей Г. о. у. позволяет установить дефинитивный текст с не меньшей достоверностью, как если бы комедия вся, и без цензурных вторжений, была напечатана при жизни автора. Колебания теперь возможны только в двух-трех словах изо всего текста, да еще в нескольких случаях с пунктуацией и орфографией»10.

Музейный автограф — наиболее ранний из всех источников Г. о. у. Рукопись составлена из четырех тетрадей, соответственно числу действий (актов), формата писчей бумаги. Всего в ней 82 листа. III и IV акты написаны на

- 263 -

иной, более желтой бумаге, чем акты I и II, в которых эта желтая бумага использована только для некоторых более поздних вставок, одновременных, вероятно, работе над III и IV актами. Большая часть рукописи (около девяти десятых всего текста) писана собственноручно А. С. Грибоедовым. Переписчиком писаны сцены 2, 3 и часть 4-й I акта (ст. 91—153) и сцена 22 III акта; другой переписчик, подписавшийся внизу: «С подлинным верно. Внгрдв.» (Л. 14), — переписал несколько стихов 7-й сцены I акта (ст. 402—415 и 422—425). В первой тетради, на которой записан I акт, состоящей из 21 листа, листы 6, 15, 16 и 17 испорчены: вся правая половина их вдоль каждого листа отрезана, так что написанный на них рукой Грибоедова текст второй, третьей и отчасти четвертой сцен сохранился только в отрывках. Сохранившийся текст этих обрезанных листов воспроизводится в разделе «Варианты». Взамен обрезанных листов вставлены другие, написанные первым переписчиком, но они неправильно подшиты. На листе 67 — надпись, скрепленная сургучной печатью, близкого друга Грибоедова, А. А. Жандра: «Удостоверяю моею подписью, что рукопись сия, за исключением в 1-м акте сцен 2-й, 3-й и 4-й до слов (Фамусов садится) Софии: в саду была, цветы и т. д. в 7-й сцене приписок, означенных знаком *) # # и в 3-м акте последней сцены, — вся писана собственною рукою Александра Сергеевича Грибоедова. 28 февраля 1859 года. Сенатор тайный советник Жандр».

Уезжая в 1824 г. из Москвы в Петербург, драматург оставил рукопись у С. Н. Бегичева. Из Петербурга в недатированном письме (от июня или июля 1824 г.) Грибоедов писал Бегичеву: «На дороге пришло мне в голову приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою на лестнице, и перед тем, как ему обличить ее». Эта новая развязка (в 66 новых стихов!) сопровождалась множеством других исправлений в тексте комедии: «...я с лишком восемьдесят стихов, или, лучше сказать, рифм переменил» (там же).

В 1902 г. рукопись поступила от дочери Бегичева в московский Исторический музей, отчего и получила наименование «Музейного автографа». Она была известна и раньше, но воспользоваться ею в должной мере не умели, и большей частью варианты ее включали в состав компиляций

- 264 -

из разных других источников. В 1903 г. текст ее был напечатан под редакцией В. Е. Якушкина (см. ниже, с. 344). К этому времени (с 1901 г.) Исторический музей владел уже и Жандровской рукописью, с которой В. Е. Якушкин в примечаниях сделал несколько случайных сопоставлений.

Хотя рукопись представляет собой черновик (на основе перебеленной первоначальной редакции), значительная часть текста имеется здесь уже в окончательном виде или близка к нему, так что Музейный автограф решает ряд чтений, сомнительных по другим источникам.

Бехтеевский список — единственный известный список Г. о. у., сделанный с Музейного автографа и воспроизводящий его окончательный, верхний слой.

Рукопись дошла до нас не в полной сохранности. От акта IV осталось только два отдельных листа, содержащие две последние сцены. Текст переписан небрежно, с ошибками, искажениями и пропусками слов, фраз и целых реплик. За исключением разночтений, созданных этой небрежностью, текст Бехтеевского списка вполне совпадает с окончательным, верхним слоем Музейного автографа.

Список принадлежал двоюродному брату Бегичевых, Ивану Петровичу Бехтееву (1788—1853), жившему в селе Пружинки Задонского уезда Воронежской губернии. Летом 1823 г. вместе с С. Н. Бегичевым Бехтеев встречался с Грибоедовым и был близким наблюдателем его работы над Г. о. у. Список, однако, сделан не ранее 1824 г., так как на бумаге его — водяные знаки: «ЕЛМ» и «1824». Вероятнее всего, список скопирован летом 1824 г., когда Грибоедов уже уехал в Петербург, но до того момента, когда Бегичев получил от Грибоедова известие, что он переработал комедию и просит его «манускрипта» никому не читать.

Особенность и ценность Бехтеевского списка составляет начинающий пьесу перечень действующих лиц, которого лишен Музейный автограф. Этот перечень имеет существенные разночтения с соответствующими страницами Жандровского и Булгаринского списков. Достоверность этого перечня, впрочем, заподозрена Н. К. Пиксановым11.

- 265 -

И вообще, доступность Музейного автографа лишает Бехтеевский список того значения, которое он мог бы иметь в иных условиях, как единственный список ранней редакции Г. о. у.

Перечень действующих лиц из Бехтеевского списка воспроизводится в настоящем издании на правах варианта (см. с. 247).

Жандровский список явился результатом переработки Музейного текста в Москве зимой 1823—1824 гг. и на пути в Петербург летом 1824 г. Таким образом, это второй по времени источник текста Г. о. у. после Музейного автографа. Это рукопись, переплетенная в тетрадь из 127 листов (254 с.), на бумаге без водяных знаков с двойной пагинацией и карандашной надписью на форзаце: «В этой рукописи двести сорок четыре (244) писаных страницы, из коих страницы 20, 21, 240 и 241 писаны собственно рукою Александра Сергеевича Грибоедова, а — 4, 5, 6, 10, 11, 12, 14, 15, 18, 19, 22, 23, 24, 27, 28, 31, 35, 41, 42, 56, 64, 65, 66, 70, 84, 102, 105, 106, 108, 112, 113, 136, 147, 150, 154, 155, 161, 163, 190, 192, 201, 203, 206, 209, 212, 214, 215, 218, 219, 220, 221, 224, 232, 234, 235, 239, 242, 243 — содержат собственноручно сделанные им поправки и изменения списка. Страницы 20, 21, 240 и 241 вклеены взамен вырезанных. Н. Шаломытов. Москва. Сентября 20 дня 1904 года». Основной текст писан одним переписчиком, рукой Грибоедова сделаны поправки по всему тексту и заполнено несколько страниц.

Историю этой рукописи А. А. Жандр рассказал Д. А. Смирнову: «Когда Грибоедов приехал в Петербург и в уме своем переделал свою комедию, он написал такие ужасные брульоны (фр. brouillons — черновики. — Ред.), что разобрать было невозможно. Видя, что гениальнейшее создание чуть не гибнет, я у него выпросил его полулисты. Он их отдал с совершенной беспечностью. У меня была под руками целая канцелярия; она списала „Горе от ума“ и обогатилась, потому что требовали множество списков. Главный список, поправленный рукою самого Грибоедова, находится у меня»12.

- 266 -

Этот «главный список» получил наименование «Жандровского» и хранился у А. А. Жандра до его смерти в 1873 г., а затем в его семье; в 1901 г. поступил в московский Исторический музей, где он сейчас и хранится в Отделе письменных источников. «Ужасные брульоны», с которых делался список, не сохранились.

В 1912 г. рукопись была обследована и издана Н. К. Пиксановым13.

Некоторые современные исследователи и публикаторы «Горя от ума» отдают Жандровской рукописи предпочтение перед Булгаринской, кладя ее в основу текста комедии при его установлении, что, однако, в сущности ничего не меняет, за исключением двух-трех мелких разночтений.

Альманах «Русская Талия на 1825 год» — единственная при жизни Грибоедова публикация отрывков Г. о. у., третий по времени авторизованный источник текста комедии — после Музейного автографа и Жандровского списка14. Здесь напечатаны явления 7—10 действия I и все действие III, но — со множеством цензурных изъятий и переделок. В конце альманаха дан перечень «исправлений», очевидно, авторского происхождения, из которого можно заключить о небезразличии Грибоедова к этой частичной публикации своего текста. Однако они долгое время не учитывались последующими издателями. Если отвлечься от вынужденных изъятий и переделок, из сличения текста «Русской Талии» с Жандровской рукописью, становится очевидным, что Грибоедов дал в альманах законченный текст, совпадающий в основном с верхним слоем Жандровской рукописи.

Булгаринский список — последний в цепи известных авторизованных источников Г. о. у. Булгаринский список назван так по имени его владельца — Ф. В. Булгарина, которому этот список был поручен Грибоедовым накануне

- 267 -

отъезда из Петербурга в Персию. Рукопись заключена в кожаный переплет; на лицевой стороне, в овальной бронзовой рамке, под стеклом, портрет Грибоедова, выполненный М. Н. Теребеневым. Текст — на плотной бумаге без водяных знаков — выполнен одним тщательным канцелярским почерком, с сетью разнохарактерных поправок поверх первоначального текста. На титульном листе — надпись рукой Грибоедова: «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1828». Это последний по времени изготовления список окончательной редакции Г. о. у., возможно, просмотренный автором. В орфографии и пунктуации кое-где воспроизводятся индивидуальные признаки грибоедовского стиля (иногда даже исправляются ошибки Жандровского списка). В тексте несколько исправлений, принадлежность которых автору возможна, но не бесспорна. Остальная правка более позднего происхождения и состоит из нескольких слоев, нанесенных, по-видимому, при подготовке рукописи к изданию. В целом текст Булгаринского списка в первом слое (до исправлений) подтверждает редакцию Жандровского списка, иногда возвращается к ранней редакции Музейного автографа и лишь в нескольких местах дает новые чтения, за которыми можно предположить авторскую волю.

Время создания списка в точности нам неизвестно, но можно думать, что он был изготовлен специально к отъезду Грибоедова из Петербурга в Персию 6 июня 1828 г. Об этом писал Булгарин М. А. Дондукову-Корсакову 1 марта 1832 г. (см. выше, с. 261).

Сличение Булгаринского списка с Жандровским и с Музейным автографом обнаруживает, как писал Н. К. Пиксанов, что «Булгаринский список так буквально близок к Жандровской рукописи, что если бы не два-три характерных разночтения, можно было бы утверждать, что он копирован с нее. В текстуальном отношении Грибоедов не произвел почти ни одного изменения, не прибавил и не убавил ни одного стиха, не переменил ни одной рифмы, не переставил слов, словом, оставил текст Жандровской рукописи в новом списке в полной неприкосновенности»15. Однако делался

- 268 -

Булгаринский список все-таки не непосредственно с Жандровского: между ними был какой-то промежуточный текст, о чем свидетельствуют разночтения — например, в Булгаринском списке отсутствуют некоторые ремарки: в действии I к ст. 56 (Фамусов): «торопливо», к ст. 303: «уходит», к ст. 448: «ей вслед вполголоса». Эти и подобные разночтения могли возникнуть по небрежности переписчика. Но есть и более существенные, несомненно авторского происхождения. Так, к словам Загорецкого из действия III — о цензуре басен (ст. 544) в Булгаринском списке дана ремарка: «с кротостию», которой нет ни в Музейном автографе, ни в Жандровской рукописи (в тексте «Русской Талии» на этом месте — цензурный пропуск). Лиза говорит в Булгаринском списке про Фамусова (IV, 367): «А иногда и чином подарит», — тогда как в Жандровской рукописи вместо «подарит» — «наградит». В стихе 15-м действия III на вопрос Чацкого: «Кто более вам мил?» — Софья отвечает (в Булгаринском списке и в тексте «Русской Талии»): «Есть многие, родные», тогда как в окончательном тексте Жандровской рукописи вместо этого значится: «Родные» (а в первоначальном слое: «Вот спросы пречудные»).

Существует несколько разноречивых свидетельств мемуаристов о начале работы Грибоедова над комедией «Горе от ума».

Университетский товарищ Грибоедова В. В. Шнейдер вспоминал: «Литературные занятия будущего автора „Горя от ума“ начались еще в университете. Нередко читал он своим товарищам стихи своего сочинения, большею частью сатиры и эпиграммы. Однажды, в начале 1812 года, он прочел <...> отрывок из комедии, им задуманной; это были начатки „Горя от ума“»16.

Ближайший друг Грибоедова, С. Н. Бегичев, утверждал: «...известно мне, что план этой комедии был сделан у него еще в Петербурге 1816 года, и даже написаны были несколько сцен; но не знаю, в Персии или в Грузии, Грибоедов во многом изменил его и уничтожил некоторые

- 269 -

действующие лица, а между прочим, жену Фамусова, сентиментальную модницу и аристократку московскую (тогда еще поддельная чувствительность была несколько в ходу у московских дам), и вместе с этим выкинуты и написанные уже сцены»17. Это свидетельство дополняется воспоминаниями Д. О. Бебутова, относящимися к 1819 г. (написанными Бебутовым на склоне лет, в 1861 г.): «От Моздока до Тифлиса мы с Грибоедовым ехали вместе и коротко познакомились; он мне читал много своих стихов, в том числе, между прочим, и из „Горя от ума“, которое тогда еще у него было в проекте»18.

Но эти свидетельства противоречат собственному признанию Грибоедова:

«Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня портить мое создание, сколько можно было. Такова судьба всякого, кто пишет для сцены: Расин и Шекспир подвергались той же участи, так мне ли роптать? — В превосходном стихотворении многое должно угадывать; не вполне выраженные мысли и чувства тем более действуют на душу читателя, что в ней, в сокровенной глубине ее, скрываются те струны, которых автор едва коснулся, нередко одним намеком, — но его поняли, все уже внятно, и ясно, и сильно. Для того с обеих сторон требуется: с одной — дар, искусство; с другой — восприимчивость, внимание. Но как же требовать его от толпы народа, более занятого собственною личностью, нежели автором и его произведением? Притом сколько привычек и условий, нимало не связанных с эстетическою частью творения, — однако надобно с ними сообразоваться. Суетное желание рукоплескать не всегда кстати декламатору, а не стихотворцу; удары смычка после каждых трех-четырех сот стихов; необходимость побегать по коридорам, душу отвести в поучительных разговорах о дожде и снеге, — и все движутся, входят и выходят, и встают и садятся. Все

- 270 -

таковы, и я сам таков, и вот что называется публикой! Есть род познания (которым многие кичатся) — искусство угождать ей, то есть делать глупости» (III, 100—101).

По-видимому, это набросок предисловия к комедии, подготовленного для первого издания пьесы, о котором Грибоедов хлопотал осенью 1824 г. Замысел, приведший к «Горю от ума», вовсе не был сначала комедийным, что кажется само собой разумеющимся всем мемуаристам, которые вспоминали о «начатках комедии». По всей вероятности, повествуя о «делах давно минувших дней», приятели драматурга невольно ошибались.

В 1818 г. Грибоедов, поступивший на службу в коллегию иностранных дел, был назначен секретарем в персидскую миссию. Проездом он останавливается на несколько дней в Москве, впечатлениями от которой делится в письме к Бегичеву от 18 сентября 1818 г.: «В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему. Прежде там любили музыку, нынче она в пренебрежении; ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному, а притом „несть пророк без чести, токмо в отечестве своем, в сродстве и в дому своем“. Отечество, сродство и дом мой в Москве. Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию, и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят» (III, 133).

Так мог бы сказать Чацкий, явившийся в Москву после трехлетнего отсутствия. Может быть, здесь мы находим еще не осознанное драматургом зерно замысла его великой комедии.

Но прежде чем этот замысел созреет, пройдет два года.

«Будучи и Персии в 1821 году, — вспоминал Булгарин, со слов драматурга, Грибоедов мечтал о Петербурге, о Москве, о своих друзьях, родных, знакомых, о театре, который он любил страстно, и об артистах. — Он лег спать в киоске, в саду, и видел сон, представивший ему любезное отечество, со всем, что осталось в нем милого для сердца. Ему снилось, что он в кругу друзей рассказывает о плане комедии, будто им написанной, и даже читает некоторые места из оной. Пробудившись, Грибоедов берет

- 271 -

карандаш, бежит в сад и в ту же ночь начертывает план „Горя от ума“ и сочиняет несколько сцен первого акта»19.

Это свидетельство подтверждается и уточняется письмом Грибоедова, написанным им в Тавризе 17 ноября 1820 г.20

«Вхожу в дом, в нем праздничный вечер; я в этом доме не бывал прежде. Хозяин и хозяйка, Поль с женою, меня принимают в двери. Пробегаю первый зал и еще несколько других. Везде освещение; то тесно между людьми, то просторно. Попадаются многие лица, одно как будто моего дяди, другие тоже знакомые; дохожу до последней комнаты, толпа народу, кто за ужином, кто за разговором; вы там же сидели в углу, наклонившись к кому-то, шептали, и ваша возле вас. Необыкновенно приятное чувство и не новое, а по воспоминанию мелькнуло во мне, я повернулся и еще куда-то пошел, где-то был, воротился; вы из той же комнаты выходите ко мне навстречу. Первое ваше слово: вы ли это, А<лександр> С<ергеевич>? Как переменились! Узнать нельзя. Пойдемте со мною; увлекли далеко от посторонних в уединенную, длинную, боковую комнату, к широкому окошку, головой приклонились к моей щеке, щека у меня разгорелась, и подивитесь! вам труда стоило, нагибались, чтобы коснуться моего лица, а я, кажется, всегда был выше вас гораздо. Но во сне величины искажаются, а все это сон, не забудьте.

Тут вы долго ко мне приставали с вопросами, написал ли я что-нибудь для вас? — Вынудили у меня признание, что я давно отшатнулся, отложился от всякого письма, охоты нет, ума нет — вы досадовали. — Дайте мне обещание, что напишете. — Что же вам угодно? — Сами знаете. — Когда же должно быть готово? — Через год непременно. — Обязываюсь. — Через год, клятву дайте... И я дал ее с трепетом. В эту минуту малорослый человек, в

- 272 -

близком от нас расстоянии, но которого я, давно слепой, не довидел, внятно произнес эти слова: лень губит всякий талант... А вы, обернясь к человеку: посмотрите, кто здесь?.. Он поднял голову, ахнул, с визгом бросился ко мне на шею... дружески меня душит... Катенин!.. Я пробудился.

Хотелось опять позабыться тем же приятным сном. Не мог. Встав, вышел освежиться. Чудное небо! Нигде звезды не светят так ярко, как в этой скучной Персии! Муэдзин с высоты минара звонким голосом возвещал ранний час молитвы (ч. пополуночи), ему вторили со всех мечетей, наконец ветер подул сильнее, ночная стужа развеяла мое беспамятство, затеплил свечку в моей храмине, сажусь писать, и живо помню мое обещание; во сне дано, наяву исполнится» (III, 144—145).

На обороте черновика этого письма Грибоедов набрасывает просьбу об отставке или в крайнем случае о переводе в Россию. В конце 1821 г. он попадает в Тифлис, добившись назначения «по дипломатической части» при Главноначальствующем в Грузии генерале А. П. Ермолове; здесь, по-видимому, у Грибоедова складывается наконец план комедии (а не сценической поэмы!).

Итак, зерном «Горя от ума» были московские впечатления Грибоедова, относящиеся к 1818 г. «Сон» потом был, но он потому и имел место, что подспудно с сентября 1818 г. зрел замысел антимосковской, антисветской комедии. Без этого не было бы и «сна». И если справедлив рассказ Ф. Я. Эванса, переданный Новосильцевой, — о том, как сам Грибоедов, подобно Чацкому, пришел в столкновение со светским московским обществом, был там объявлен сумасшедшим и в гневе поклялся «пустить в них комедией»21, — то это было именно в начале сентября 1818 г. Недаром еще 5 сентября того же года писал он Бегичеву из Москвы: «Ты жалуешься на домашних своих казарменных Готентотов; это — участь умных людей, мой милый, большую часть жизни своей проводить с дураками, а какая их бездна у нас!» (III, 131).

Возможно, в Персии после «сна» Грибоедов и начал

- 273 -

какие-то работы по «Горю от ума», но наиболее интенсивно писание комедии продолжалось в Тифлисе, где Грибоедов с конца 1821 г. служил при генерале А. П. Ермолове. Там же служил В. К. Кюхельбекер, с которым в те годы драматург постоянно общался. В дневнике Кюхельбекера (правда, уже в феврале 1833 г.) записано, что «Грибоедов писал „Горе от ума“ почти при мне, по крайней мере мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано...»22. Это время может быть довольно точно установлено: Кюхельбекер прибыл в Тифлис в декабре 1821 г., а выехал из Тифлиса 5 мая 1822 г. О первом впечатлении (март 1823 г.) от комедии позже рассказал С. Н. Бегичев: «Из комедии его „Горе от ума“ написаны были только два действия. Он прочел мне их, на первый акт я сделал ему некоторые замечания, он спорил, и даже показалось мне, что принял их нехорошо. На другой день приехал я к нему рано и застал его только что вставшим с постели: он неодетый сидел против растопленной печи и бросал в нее свой первый акт по листу. Я закричал: „Послушай, что ты делаешь?!!“ — „Я обдумал, — отвечал он, — ты вчера говорил мне правду, но не беспокойся: все уже готово в моей голове“ и через неделю первый акт уже был написан»23.

Уточнить смысл этого свидетельства помогает автограф ранней редакции комедии. Из него действительно вырваны несколько листов, на которых был записан первоначальный вариант 2—4-й сцен первого акта. Текст этот до некоторой степени можно восстановить по оставшимся корешкам вырванных листов, сохранившим части стихотворных строк. Заигрывание Фамусова с Лизой и подозрения его насчет Софьи с Молчалиным были первоначально изображены более откровенно, что, вероятно, и смутило друга Грибоедова. Между прочим, даже в переработанном виде впоследствии эти сцены раздражали многих критиков своим «неприличием», служили предлогом для цензурных придирок к комедии.

- 274 -

Свежие московские впечатления позволили Грибоедову развернуть многие картины, лишь отдаленно намеченные в Тифлисе.

В то же время московская жизнь мешала сосредоточиться для творческой работы. В конце июля 1823 г. Грибоедов уезжает в тульское имение Бегичева и в селе Дмитриевском Ефремовского уезда заканчивает работу над двумя последними актами «Горя от ума».

В литературе о Грибоедове встречаются утверждения, будто вся комедия была написана Грибоедовым «в Тифлисе, до выезда в отпуск»24.

Однако невозможно не верить точному свидетельству С. Н. Бегичева: «Последние акты „Горя от ума“ написаны в моем саду, в беседке. Вставал он в это время почти с солнцем; являлся к нам к обеду и редко оставался с нами долго после обеда; но почти всегда скоро уходил и приходил к чаю, проводил с нами вечер и читал написанные им сцены»25.

Показания С. Н. Бегичева подтверждаются другими свидетельствами. Близкая знакомая Бегичева, Е. И. Раевская, в своих неопубликованных воспоминаниях также утверждает, что Грибоедов «в павильоне его сада, в Ефремовском уезде, написал бессмертную свою комедию „Горе от ума“»26. Гостившая у С. Н. Бегичева летом 1823 г. Е. П. Соковнина писала о том же, приводя некоторые подробности, в частности, о том, как драматургу пришла мысль изобразить пререкания супругов Горичей.

В 1868 г. Я. Ф. Березин-Ширяев издал «Материалы для библиографии, или Обозрение русских и иностранных книг...» (выпуск III), где сообщал, что комедия Грибоедова написана была в Тифлисе в 1822 г. С. А. Соболевский исправил эту ошибку, написав на полях: „Горе от ума“ вряд ли писалось в Тифлисе: Грибоедов в Москве читал мне кое-что из него по мере и в день написания»27.

- 275 -

Исследователи, полагавшие, что вся комедия создавалась в Тифлисе, ссылаются обычно на дневник В. К. Кюхельбекера, где сказано: «...Грибоедов писал „Горе от ума“ почти при мне...» Но Кюхельбекер общался с Грибоедовым не только в Тифлисе в 1821—1822 гг., но и в Москве в 1823—1824 гг. Примечательно свидетельство Ю. Н. Тынянова (владевшего архивом Кюхельбекера, погибшим во время Великой Отечественной войны), что осенью 1823 г. Кюхельбекер «побывал в деревне Бегичева»28.

В сентябре, вернувшись в Москву, драматург свою работу продолжил, тем более что новое пребывание в «отставной столице» давало ему много новых бытовых наблюдений. Созданное им произведение он уже читал здесь в литературных кругах. Первое чтение состоялось на масленице у директора московских театров Ф. Ф. Кокошкина, где, кроме хозяина дома, присутствовали В. Л. Пушкин, С. П. Жихарев, Ф. И. Толстой, М. С. Щепкин. «Грибоедов с небольшими перерывами, — вспоминал А. А. Стахович, — прочел всю комедию. Восторг был общий, после чтения сейчас же сели за блины. Понятно, за завтраком только и говорили, что о комедии; разбирались характеры, положения действующих лиц, восхищались верностью языка, мастерством стиха, который казался простою разговорною речью...»29. Второе чтение у Кокошкина было уже для более широкого круга, и тоже с большим успехом. По словам Пимена Арапова, Грибоедов познакомил со своей пьесой ведущих московских артистов и, в частности, со Щепкиным проработал роль Фамусова.

Именно к этому времени следует отнести рассказ П. А. Вяземского о том, как он дал драматургу совет разделить одну из реплик комедии между Чацким и Лизой, что и получило отражение в Музейном автографе (см. с. 310).

Однако некоторые москвичи, приняв грибоедовскую сатиру на свой счет, повели борьбу с новой комедией. Генерал-губернатор Москвы князь Д. В. Голицын заявил, что Грибоедов своим произведением «на всю Москву написал

- 276 -

пасквиль» и оскорбил русское дворянство. Сестра Грибоедова, Мария Сергеевна, говорила потом его биографу, Д. А. Смирнову: «Я предупреждала Александра <...> что он с комедией наживет кучу врагов себе, а еще более мне, потому что станут говорить, что злая Грибоедова указывает брату на оригиналы»30.

Директор московских театров Ф. Ф. Кокошкин, убежденный классицист, от которого зависела постановка комедии на театре, также занял по отношению к ней враждебную позицию. По свидетельству С. П. Жихарева, с его доноса губернатор Голицын и произнес свой приговор «пасквилю»31. Кокошкин же поощрял пасквилянтские эпиграммы на «Горе от ума» своего подчиненного А. И. Писарева, которые даже с ведома директора императорских театров произносились в театре со сцены.

При таких условиях рассчитывать на снисходительность московской цензуры относительно его «антимосковской» пьесы драматургу не приходилось, и в июне 1824 г. Грибоедов отправился в Петербург, уповая на покровительство высоких столичных сановников. Раннюю рукопись комедии, очевидно, уже перебеленную, он оставил в Москве у С. Н. Бегичева. На дороге, размышляя о пьесе, он наметил многие переработки, в частности, явилась счастливая мысль усложнить и развить последнюю сцену: когда не только Чацкий из-за колонны (как в ранней редакции), но и Софья со своего верха наблюдают низкое поведение Молчалина в сцене с Лизой; разоблачение Молчалина происходит таким образом и в глазах Софьи и становится сокрушительным, а переживания Софьи трагическими; тем самым значительно усложнился и углубился и ее образ. Сценическая интрига и развязка пьесы получили совершенно иной, драматургически усложненный вид. Вся комедия как бы преобразилась от удачно найденного нового сюжетного хода.

Из Петербурга специальным письмом, посланным с оказией, драматург извещал друга о новых поправках: «Кстати, прошу тебя моего манускрипта никому не читать и предать его огню, коли решишься: он так несовершенен, так нечист; представь себе, что я с лишком восемьдесят

- 277 -

стихов, или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, на дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою над лестницею, и перед тем, как ему обличить ее; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались, в самый день моего приезда, и в этом виде я читал ее Крылову, Жандру, Хмельницкому, Шаховскому, Гречу и Булгарину, Колосовой, Каратыгину, дай счесть — 8 чтений. Нет, обчелся, — двенадцать...»

О дальнейшей судьбе рукописи «Горя от ума» сохранился рассказ А. А. Жандра в передаче Д. А. Смирнова (см. выше, с. 265).

Если бы приведенный рассказ Жандра был точен, можно было ожидать, что при просмотре неавторизованных списков «Горя от ума» обнаружатся такие, в которых позднейших авторских исправлений не содержалось бы (ср.: «она („канцелярия“. — Ред.) списала „Горе от ума“ и обогатилась, потому что требовали множество списков»). Таких списков, однако, нет ни в одном из архивохранилищ страны.

Без помощи автора «брульоны» Грибоедова, очевидно, не могли быть скопированы. Автор же мог работать только с одним переписчиком. Следовательно, с «брульонов» первоначально был сделан только один список. Это и понятно. Приехав в Петербург 1 июня 1824 г., Грибоедов надеялся провести свою комедию в печать и не был поэтому заинтересован в распространении рукописных копий пьесы. Только в середине октября того же года писатель стал поощрять создание списков «Горя от ума». 17 октября 1824 г. он пишет Катенину: «Сам не отстаю от толпы пишущих собратий. А. А. (Жандр. — Ред.) везет к тебе мои рифмы, прочти, рассмейся, заметь, что не по тебе, орфографию от себя дополни, переписывал кто-то в Преображенском полку» (III, 162).

В северной столице драматург вращается в высочайших сферах, среди вельмож, от которых непосредственно зависит цензура; он представлен великому князю Николаю Павловичу, будущему императору Николаю I... Он читает свою пьесу во многих домах, о ней везде много толков.

- 278 -

Несмотря на все это, хлопоты о продвижении комедии в печать ни к чему не приводят. Автор готов идти на уступки: «Надеюсь, жду, урезываю, меняю дело на вздор, — пишет он Бегичеву, — так что во многих местах моей драматической картины яркие краски совсем пополовели, сержусь и восстанавливаю старое, так что, кажется, работе конца не будет...» (III, 155).

Эта разрушительная работа получила отражение только в изуродованной публикации «Русской Талии», другими источниками она не подтверждается.

Грибоедов впадает в отчаяние. В один из вечеров, вернувшись от М. Я. Фока (начальник Особой канцелярии министерства внутренних дел, ведавший политическим сыском и цензурой), в остервенении Грибоедов рвет всякий листок бумаги, подвернувшийся под руку.

И это понятно: иные друзья драматурга, ознакомившись с произведением, более трезво расценили его шансы пройти сквозь цензурные рогатки: П. А. Катенин, с 1822 г. пребывавший на правах ссыльного в своей костромской деревне, удивлялся даже наивному желанию Грибоедова видеть столь острую вещь напечатанной. «Грибоедов теперь хлопочет о пропуске своей прекрасной комедии „Горе от ума“, — писал в одном письме актер В. А. Каратыгин, — которой вряд ли быть пропущенной»32.

«Коли цензура наша не пропустит ничего порядочного из моей комедии, нельзя ли вовсе не печатать? — пишет драматург Н. И. Гречу в октябре 1824 г. — Или пусть укажет на сомнительные места, я бы как-нибудь подделался к общепринятой глупости, урезал бы; и тогда весь 3-й акт можно поместить в Альманахе» (III, 164).

Видимо, тогда уже намечалась такая возможность: Ф. В. Булгарин собирал в это время театральный альманах «Русская Талия на 1825 год», и ему удалось провести туда явления 7—10 акта I и весь акт III, но в чудовищно общипанном и искаженном виде. Это стало возможным потому, что в порядке исключения цензурование альманаха от Особой канцелярии министерства внутренних дел было передано министерству народного просвещения, попечителю учебного округа.

- 279 -

Эта частичная и ущербная, к тому же и весьма малотиражная (часть тиража еще и погибла в наводнение 1824 г.) публикация сыграла, однако, важную роль: она как бы легализовала комедию, дала основание и возможность обсуждать ее в печати; причем обсуждению подверглась вся пьеса, уже известная по многочисленным спискам, быстро распространившимся по стране.

Списков, снятых с рукописи комедии до первого ее издания и затем размножившихся, насчитывали до «сорока тысяч» (цифра, несомненно, преувеличенная); эти списки все же намного превышали своим числом самые многотиражные издания того времени.

Первые списки с рукописи Грибоедова стали возникать в Москве зимой 1823—1824 гг. Имеются сведения о списках И. П. Скобелева и кн. В. П. Волконской, до нас не дошедших. Список И. П. Бехтеева возник в 1824 г., но восходит он к ранней редакции комедии. Когда Грибоедов прибыл в Петербург (1 июня 1824 г.) и внес в Жандровскую рукопись свои окончательные доработки, списки стали распространяться и в Петербурге, оттуда — в провинции. Сам Грибоедов так писал об этом С. Н. Бегичеву 10 июня 1825 г.: «Все просят у меня манускрипта и надоедают». С копий снимались новые копии.

Между Музейным автографом и Жандровской рукописью была, по-видимому, еще одна рукопись, с которой Грибоедов приехал в Петербург, — перебеленная с Музейного автографа и обильной правкой превратившаяся в «брульоны», до нас не дошедшая. Потребовалось ее новое перебеление, что и было сделано «канцелярией» Жандра: около августа 1824 г. возникла Жандровская рукопись. Текст «брульонов» Н. К. Пиксанов назвал «посредствующей редакцией». Приметы этой редакции выявляются сличением окончательного текста Музейного автографа с первоначальным текстом Жандровской рукописи. Наиболее характерная особенность этой редакции — другой текст последнего монолога Чацкого. В Жандровской рукописи этот монолог имел сначала иной вид, отличный и от Музейного текста, а затем вырезан и заменен новым, окончательным; однако часть прежнего текста сохранилась. Кроме того, в ряде списков, в остальном совпадающих с Жандровской рукописью, последний монолог Чацкого

- 280 -

дан не в окончательной редакции, а в иной, средней между ней и Музейным автографом, и совпадает с фрагментами этого монолога, сохранившимися в Жандровской рукописи. Таковы, например, список С. А. Великанова из собрания Н. К. Пиксанова (ИРЛИ. Ф. 496. Оп. 2. № 28), список М. И. Семевского (ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. № 792); список, принадлежавший М. Налбандяну33. Эти списки, сохранившие нам «посредствующую» редакцию монолога, свидетельствуют о том, что Грибоедов все же разрешил копирование Жандровской рукописи до того момента, как в нее были вписаны все последующие изменения. Жандровская рукопись была уже переработана, казалось бы, окончательно; но после этого драматург создал новую редакцию монолога. Это была самая поздняя переработка текста комедии Грибоедовым.

Н. К. Пиксанов приводит текст этого монолога в «посредствующей» редакции34 — по одному из списков, в других списках имеются незначительные разночтения (см. наст. изд., с. 253).

Когда в 1833 г. появилось первое издание пьесы, списки делались и с него, поскольку тираж издания не удовлетворял спроса, а кроме того — не устраивали и цензурные изъятия текста, вследствие чего известно много экземпляров изданий 1833 и 1839 гг. с вписанными в них от руки изъятыми цензурой текстами.

Комедия Г. о. у. распространялась в списках до 1862 г., когда было разрешено печатать ее в относительно полном виде.

Списки комедии неравноценны по качеству и научному значению. Есть много списков, примечательных в том или ином отношении.

Один из списков, поступивший в 1928 г. в ГИМ от М. Бибиковой, имеет надпись: «Верно с подлинным манускриптом, полученным мною от самого Автора. Тайный советник Жандр»35.

Известен список, принадлежавший декабристу А. И. Черкасову (ГЛМ). Список декабриста Ф. П. Шаховского

- 281 -

(РГБ) содержит на полях копии помет Ф. И. Толстого («Американца»), узнавшего себя в образе «ночного разбойника, дуэлиста». Подлинные пометы Ф. И. Толстого — на полях другого списка, тоже хранящегося в РГБ. Декабрист А. С. Гангеблов снял свой список «еще в Петербурге, вскоре после того, как сам Грибоедов читал (как говорили, в первый раз) это свое творение у Федора Петровича Львова»36. Этот список не сохранился.

Студент Московского университета А. Г. Ротчев распространял Г. о. у. среди офицеров московского гарнизона.

Уваровский список (ГИМ) снабжен акварельными заставками и иллюстрацией неизвестного художника, изображающей сцену Молчалина с Лизой из действия IV. Эта иллюстрация была воспроизведена потом К. А. Полевым в первом петербургском издании комедии (1839).

Многие списки имеют на полях или специальных листах различные замечания владельцев, стихотворения, посвященные Грибоедову, вольнолюбивые стихи Рылеева, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, перекликающиеся своим содержанием с великой комедией Грибоедова37.

Списки комедии Грибоедова тщательно собираются и изучаются, устанавливается их филиация, особенно если эти списки — прижизненные, т. е. датируются 20-ми годами XIX в. Однако значение их при установлении текста Г. о. у. вполне вспомогательно. По сведениям П. С. Краснова, в основных архивах Москвы насчитывается около 300 списков «Горя от ума». В С.-Петербурге их не меньше (только в ПД — около 100). Немало списков и в других городах38.

- 282 -

Печатных изданий Г. о. у. насчитывается несколько сотен. Сам Грибоедов после частичной публикации пьесы в «Русской Талии» не добился ничего другого. В 1827 г. С. А. Соболевский предполагал издать альманах, куда хотел поместить и Г. о. у. Грибоедова. Издание этого альманаха не состоялось39. После смерти драматурга Ф. В. Булгарин, в 1831 г. — О. И. Сенковский безуспешно хлопотали об издании пьесы. Цензура ее упорно не пропускала в печать, хотя с 1830 г. она сначала отрывками, а затем полностью исполнялась на московском и петербургском театрах, а в 1831 г. была напечатана в Ревеле в стихотворном переводе на немецкий язык Карла Кнорринга с разрешения цензуры40.

Но уже тогда Кноринг не был единственным переводчиком «Горя от ума»41: одновременно с ним готовил свой

- 283 -

(прозаический) перевод берлинский актер Л. Шнайдер. В специальной статье, посвященной этому переводу, указывается, что в чисто хронологическом отношении Шнайдера можно даже считать предшественником Кнорринга. Однако судьба этих двух переводов была неодинаковой. Если перевод Кнорринга вызвал живое внимание тогдашней немецкой критики, отметившей как его достоинства, так и недостатки (например, не вполне удавшуюся передачу своеобразных свободных стихов и языковых особенностей комедии), то работа Шнайдера фактически осталась почти незамеченной. Это объясняется не столько тем, что она была напечатана в малоизвестном театральном издании, сколько ее недостаточно высоким литературно-художественным качеством. К тому же переводчик весьма вольно обошелся с текстом комедии: многие реплики в диалогах объединены, а «примерно 350 строк оригинала не находят в переводе никакого соответствия».

В 1831 г. ходатайство о публикации пьесы возбудили вдова драматурга, Н. А. Грибоедова, и сестра его, М. С. Дурново. Цензор Л. Цветаев отклонил их ходатайство, но представил свое заключение на усмотрение цензурного комитета42. Дело перешло в Главное управление цензуры. После специального обращения министра С. С. Уварова к царю — 21 августа 1833 г. — разрешение было дано. Результатом явилось первое издание Г. о. у. (М., 1833). Второе, петербургское, вышло в 1839 г. Оба эти издания имеют значительные изъятия и искажения цензурного характера. Действовало распоряжение Николая I — печатать текст «от слова до слова, как играется» на театре, для чего «взять манускрипт из здешнего театра».

Петербургские театральные копии, как показало их изучение, восходили к Булгаринскому списку, но текст в них сильно искажен цензурой и крайне небрежным переписыванием. К ним восходят и московские списки, хранящиеся в библиотеке Малого театра.

В 50-е гг. XIX в. театральным спискам придавалось большое значение при издании Г. о. у., поскольку действовало распоряжение Николая I о печатании комедии именно по театральному списку. Текст этих списков представлялся наиболее авторитетным, хотя на самом деле он

- 284 -

отличался искажениями и изъятиями, которые отсюда переходили и в печатные издания.

Любопытен практический совет, данный читателям первого издания О. И. Сенковским в рецензии на него: «В этом издании примечаются некоторые маловажные пропуски против рукописных экземпляров, которыми наводнена Россия: память нынешних читателей легко пополнит подобные места при чтении»43.

Известны два подпольных бесцензурных издания полного текста Г. о. у. (ныне хранятся в ИРЛИ и РНБ) без указания года и места выхода. С 1858 г. стали появляться бесцензурные издания комедии за рубежом по полным спискам ее, обращавшимся в России.

В 1854 г., когда кончился действовавший в то время 25-летний срок исключительного права наследников на издание, вышло сразу семь изданий комедии и первое собрание сочинений в издании А. Смирдина, но все они оставались по тексту искаженными и неполными.

В феврале 1860 г. «Торговый дом Похитонова, Струговщикова, Водова и К^о» возбудил ходатайство о печатании комедии Грибоедова в ее полном составе. На это ходатайство Главное управление цензуры ответило, что «за силою высочайшего повеления, объявленного министром императорского двора от 1 марта 1857 года за № 1204, вышеозначенная комедия не может быть дозволена к печати в том виде, как просят вышеозначенные торговые дома»44.

Только начиная со второго издания Н. Л. Тиблена (СПб., 1862) возникла возможность печатать полный текст, причем настойчивому издателю удалось этого добиться только после второго ходатайства и многих хлопот45. На составленных Цензурным комитетом выписках ранее не допускавшихся мест Александр II написал карандашом: «Полагаю возможным все напечатать»46. Только после этого цензор В. Бекетов дал разрешение на печатание. Текст Г. о. у. с этого времени освободился от цензурных увечий в печати.

- 285 -

Однако сценический текст оставался урезанным почти до 1917 г. Специальное разъяснение на этот счет содержалось в особой записке Цензурного комитета: «Места, подвергавшиеся до сего времени исключению, Цензурный комитет полагал бы возможным восстановить к печати, как подробно объяснено в прилагаемой ведомости, не дозволяя их, однако, к сценическому представлению, так как чтение комедии доступно только для лиц, по большей части уже несколько развитых и одаренных правильным тактом понимания, тогда как представление комедии на сцене доступно всем без исключения»47.

Однако, когда цензурные ограничения были сняты, не оказалось достаточно авторитетных источников текста или их значение не было осознано, как это случилось, например, с Булгаринским списком. Проблема осложнялась и затемнялась фальсификациями (И. Д. Гарусов — в издании 1875 г.) и дилетантской работой (Ю. Э. Озаровского в 1905 и 1911 гг.; П. П. Гнедича в 1919 г.).

Свое второе издание комедии, выпущенное вскоре после «первого полного», Н. Л. Тиблен подготовил по Жандровской рукописи, предоставленной ему самим А. А. Жандром.

Булгаринская рукопись, хранившаяся в семье Ф. В. Булгарина, в 1879 г. была принесена его сыновьями в дар Публичной библиотеке48. До этого в 1874 г. ее изучал и воспроизвел в своем издании И. Д. Гарусов, но совершенно не оценил ее значения, дав большую веру явно фальсифицированному Лопухинскому списку, вследствие чего текст комедии, напечатанный Гарусовым (СПб., 1875), во многом совершенно расходился с общепринятым грибоедовским текстом.

Редактировавший в 1875 и 1878 гг. отдельное издание комедии Алексей Н. Веселовский не имел доступа ни к Жандровской, ни к Булгаринской рукописям и дал компилятивный «свод наиболее достоверных редакций» (куда были включены и фальсификаты И. Д. Гарусова).

Компилятивным («сводным», по определению самого редактора) оказался текст Г. о. у. и в двухтомном издании сочинений Грибоедова под редакцией И. А. Шляпкина

- 286 -

(СПб.: издание И. П. Варгунина, 1889), хотя он уже имел под рукой Булгаринскую и Жандровскую рукописи.

В 1903 г. появилось издание Музейного автографа, поступившего к тому времени в московский Исторический музей, Высокая авторитетность этой рукописи, писанной по преимуществу самим Грибоедовым, побудила редакторов вводить в печатные тексты ее специфические варианты, отмененные последующей работой драматурга над текстом. Так же поступали театры (чему наиболее яркое свидетельство — постановка В. Э. Мейерхольда в 1928 г., в которой даже заглавие было заимствовано из ранней рукописи: «Горе уму»).

С 1902 г. началась исследовательская работа Н. К. Пиксанова. В томе II ПССП, а также в особом издании Жандровского списка (см. с. 346) исследователь доказал большое значение авторитетных источников текста Г. о. у. — Жандровского и Булгаринского списков, впервые в истории изданий комедии установил ее текст на основе научных принципов и опроверг распространенный скептический взгляд на возможность стабильного текста Г. о. у. (проф. Б. В. Варнеке, П. П. Гнедича и др.).

Подготовленная к 1920 г., но вышедшая из печати в 1928 г. книга Н. К. Пиксанова «Творческая история „Горя От ума“»49 стала обобщением и итогом многолетних работ исследователя о жизни и произведениях Грибоедова и представляет собой наиболее тщательное и полное изучение текста великой комедии. В системе работ Н. К. Пиксанова о Грибоедове она занимает центральное место и представляет собой принципиально новое слово в науке, классический литературный труд, составивший целое направление в литературоведении.

«...При наличии трех авторизованных рукописных текстов, плюс еще текст первопечатный, — справедливо утверждает Н. К. Пиксанов, — мы получаем богатые данные для творческой истории комедии и прежде всего — для установления ее окончательного текста. В отношении Грибоедова и его шедевра случилось то, что редко случается: творческая воля поэта осуществилась полностью в письменном тексте, и этот текст дошел до нас в желанной

- 287 -

полноте и точности»50. По выявленным четырем источникам текст комедии устанавливается так надежно и прочно, как если бы она была напечатана при жизни самим автором.

Первую развернутую критику своей комедии Грибоедов получил от Катенина, которому был послан ее список. Письмо Катенина к Грибоедову не дошло до нас, но суть его замечаний о пьесе восстанавливается по письмам Катенина к Н. И. Бахтину. «Теперь в гору лезет, — пишет он 17 февраля 1825 г., — на счету критиков Грибоедов за комедию „Горе от ума“ <...> в ней ума и соли тьма, но план далек от хорошего... Стихи вольные и разговорные, побочные лица, являющиеся на один миг, мастерски обрисованы; жаль только, что эта фантасмагория не театральна: хорошие актеры этих ролей не возьмут, а дурные их испортят. Смелых выходок много, и даже невероятно, что Грибоедов, сочиняя свою комедию, мог в самом деле надеяться, что ее русская цензура позволит играть и печатать». «Ума в ней (в комедии. — Ред.) точно палата, но план, по-моему, недостаточен, и характер главный сбивчив и сбит (manqué); слог часто прелестный, но сочинитель слишком доволен своими вольностями; так писать легче, но лучше ли, чем хорошими александринскими стихами? вряд»51.

Впрочем, можно представить катенинскую критику в более развернутом виде, обратившись к его «Размышлениям и разборам», появившимся в «Литературной газете» в 1830 г., но написанным значительно раньше. Все, что здесь говорится о «комедии нравов», впрямую относится к «Горю от ума». «Еще более (чем в комедии характеров. — Ред.), — считает Катенин, — прозы в комедии нравов, которой чуть ли не слишком благосклонно назначают обыкновенно второе место в списке родов. За сию честь всем вообще — каждая поодиночке дорого платится, ветшая чрезвычайно скоро, так что едва новое поколение сменит выведенное в ней на посмеяние, никому и смеяться охоты нет. Напирая преимущественно на странности, с

- 288 -

каждым днем исчезающие, имея при этом необходимость их усиливать сверх настоящего, без чего глазам современников, привыкшим к ним и дома, не покажутся странными, останавливаясь на одной наружной оболочке людской, почти всегда слабые по части завязки, коею нет ни места заняться драматическому сатирику, ни возможности существовать в быту ежедневном общества недеятельного, — сии комедии, вместе с платьем и прическою действующих лиц через несколько лет обращаются в карикатурные портреты, без красоты нестареющейся и без сходства с существующим, заслуживающие внимания в одном ученом, археологическом смысле. За то внове они нравятся чрезвычайно, особливо если злы, если сочинитель не боялся намеков личных и умел сговориться с насмешливым направлением ума на ту пору. Что ни говори, а немногие из авторов решаются предпочесть холодное уважение потомства, которого не услышат, готовому сейчас плеску и похвале».

В январе 1825 г. Грибоедов откликается на критику Катенина и формулирует собственные творческие принципы, реалистические по своей сути:

«Критика твоя, хотя и жестокая и вовсе не справедливая, принесла мне истинное удовольствие тоном чистосердечия, которого я напрасно буду требовать от других людей; не уважая искренность их, негодуя на притворство, черт ли мне в их мнении? Ты находишь главную погрешность в плане: мне кажется, что он прост и ясен по цели и исполнению; девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку (не потому, чтобы ум у нас грешных был обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека); и этот человек разумеется в противуречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих, сначала он весел, и это порок: „Шутить и век шутить, как вас на это станет!“ Слегка перебирает странности прежних знакомых, что же делать, коли нет в них благороднейшей заметной черты! Его насмешки неязвительны, покуда его не взбесить, но все-таки; „Не человек! змея!“, а после, когда вмешивается личность, „наших затронули“, предается анафеме: „Унизить рад, кольнуть, завистлив! горд и зол!“ Не терпит подлости: „ах! Боже мой, он карбонари“. Кто-то со злости выдумал об нем, что он сумасшедший, никто не поверил, и

- 289 -

все повторяют, голос общего недоброхотства и до него доходит, притом и нелюбовь к нему той девушки, для которой единственно он явился в Москву, ему совершенно объясняется, он ей и всем наплевал в глаза и был таков. Ферзь тоже разочарована насчет своего сахара медовича. Что же может быть полнее этого? „Сцены связаны произвольно“. Так же, как в натуре всяких событий, мелких и важных: чем внезапнее, тем более завлекает в любопытство. Пишу для подобных себе, а я, когда по первой сцене угадываю десятую: раззеваюсь и вон бегу из театра. „Характеры портретны“. Да! и я, коли не имею таланта Мольера, то по крайней мере чистосердечнее его; портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные — всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика; ты волен просветить меня, и коли лучше что выдумаешь, я позаймусь от тебя с благодарностью. Вообще я ни перед кем не таился и сколько раз повторяю (свидетельствуюсь Жандром, Шаховским, Гречем, Булгариным etc., etc.), что тебе обязан зрелостию, объемом и даже оригинальностью моего дарования, если оно есть во мне. Одно прибавлю о характерах Мольера: Мещанин во дворянстве, Мнимый больной — портреты, и превосходные; Скупец — антропос собственной фабрики, и несносен.

„Дарования более, нежели искусства“. Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать, не знаю, стою ли ее? Искусство в том только и состоит, чтоб подделываться под дарование, а в ком более вытвержденного, приобретенного потом и сидением, искусства угождать теоретикам, т. е. делать глупости, в ком, говорю я, более способности удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям, нежели собственной творческой силы, — тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли вовсе без хитростей? nugae difficilis (замысловатые пустяки (лат.) — Ред.). Я как живу, так и пишу свободно и свободно» (III, 167).

На публикацию в «Русской Талии» первым откликнулся Н. А. Полевой в журнале «Московский телеграф»

- 290 -

(1825. Ч. I. № 2. 20 января). Его рецензия имела в виду альманах в целом, «первою статьей» которого он объявлял отрывки из Г. о. у. «Еще ни в одной русской комедии, — писал критик, — не находили мы таких острых, новых мыслей и таких живых картин общества, какие находим в комедии „Горе от ума“. Загорецкий, Наталья Дмитриевна, князь Тугоухов, Хлёстова, Скалозуб списаны мастерскою кистью. Смеем надеяться, что читавшие и читавшия отрывок позволят нам от лица всех просить г. Грибоедова издать всю комедию: до того не можем сказать ни слова о завязке, развязке и роде комедии».

Н. Полевой сделал драматургу несколько замечаний, касающихся словоупотребления и «чистоты в стихах». Выражения вроде «черномазенький», «опротивит», «к прикмахеру», по мнению критика, «дерут уши».

Н. И. Греч в «Северной пчеле» (1825. № 15; подпись: Д. Р. К.) прямо указал на полный рукописный текст комедии: «Из рукописных произведений все истинные знатоки и любители отечественного слова восхищаются комедиею А. С. Грибоедова: „Горе от ума“. Ее читают даже в позлащенных гостиных. Из напечатанного отрывка в „Русской Талии“ никак нельзя судить о прелести целого. Прекрасные стихи, верное изображение характеров и странностей общества, высокие чувствования любви к отечеству, занимательность комических положений, все соединяется в этой пьесе. Безо всякого сомнения после „Недоросля“ у нас не было ничего подобного».

А. А. Бестужев в альманахе «Полярная звезда» на 1825 г. зачислил комедию «в число первых творений народных» и оценил как «феномен, какого не видали мы от времен „Недоросля“. Толпа характеров, обрисованных смело и резко; живая картина московских нравов, душа в чувствованиях, ум и остроумие в речах, невиданная доселе беглость и природа разговорного русского языка в стихах. Все это завлекает, поражает, приковывает внимание. Человек с сердцем не прочтет ее не смеявшись, не тронувшись до слез».

Нашлись, однако, два критика, встретившие комедию с резким и пристрастным недоброжелательством. Московский старожил М. А. Дмитриев, мемуарист, племянник баснописца, поместил статью «Замечания на суждения „Телеграфа“» (Вестник Европы. 1825. Ч. CXL. № 6). В его раздраженном

- 291 -

отзыве отразился отчасти московский дворянский «патриотизм», выразившийся также в отзыве генерал-губернатора Москвы кн. Д. В. Голицына, заявившего, что Грибоедов «на всю Москву написал пасквиль» и оскорбил русское дворянство; сыграло роль и соперничество «Вестника Европы» с журналом Н. Полевого. М. Дмитриев особенно неудавшимся нашел характер Чацкого, будто бы напыщенно и шумно противопоставленного другим персонажам.

«Литературное староверство» М. Дмитриева вызвало отповедь О. М. Сомова, литератора из круга декабристов и Пушкина. В статье «Мои мысли о замечаниях г. Дмитриева в „Вестнике Европы“» (Сын Отечества. 1825. Ч. CI. Май. № 10), не отрицая слабости Чацкого, нетерпеливо высказывающего свои сентенции никчемным людям, которые его понимать не могут, Сомов пытался объяснить их психологически пылкостью его натуры. «Таков вообще характер людей пылких, — замечал Сомов, — и сей характер схвачен г. Грибоедовым с удивительной верностью». «Что касается до стихосложения, — писал он далее, — то оно таково, какого должно было желать в русской комедии и какого мы доныне не имели»; Грибоедов, по словам Сомова, «соблюл в стихах всю живость языка разговорного...».

Другим раздраженным зоилом, единомышленником М. Дмитриева, был водевилист А. И. Писарев. Пародируя имя и фамилию Ореста Сомова, он выступил под псевдонимом «Пилад Белугин» с мелочными придирками к комедии. Статья его называлась «Несколько слов о мыслях одного критика о комедии „Горе от ума“» (Вестник Европы. 1825. Ч. CXLI, № 10).

В. Ф. Одоевский опубликовал свой одобрительный отзыв о комедии в журнале «Мнемозина» на 1825 г. (ч. IV), а затем в «Московском телеграфе» (1825. Ч. III, № 10) напечатал резкие «Замечания на суждения Мих. Дмитриева о комедии: „Горе от ума“». Эту вторую статью Одоевский подписал инициалами «У. У.». Опровергнув пункт за пунктом пристрастные замечания Дмитриева, особое внимание Одоевский обратил на язык комедии, практическим доказательством богатства которого служит то, что «почти все стихи комедии Грибоедова сделались пословицами».

А. И. Писарев в «Вестнике Европы» отвечал статьей «Против замечаний неизвестного У. У. на суждения о комедии

- 292 -

„Горе от ума“» (Вестник Европы. 1825. Ч. CXLIV, № 23—24).

Этой статьей закончилась полемика о Г. о. у. 1825 г., которой был недоволен и сам Грибоедов. Он отказался отправить в печать присланную ему горячую «антикритику» своего друга С. Н. Бегичева и писал ему 18 мая 1825 г.: «Ты с жаром вступился за меня, любезный мой Вовенарг. Благодарю тебя и за намерение и за исполнение. Я твою тетрадку читал многим приятелям, все ею были очень довольны, а я вдвое, потому что теперь коли отказался ее печатать, так, конечно, не от того, чтобы в ней чего-нибудь недоставало. Но слушай: я привык тебя уважать; это чувство к тебе вселяю в каждого нового моего знакомца; как же ты мог думать, что допущу тебя до личной подлой и публичной схватки<...>. Итак плюнь; <...> в одном только случае возьмись за перо в мою защиту, если я буду в отдалении, или умру прежде тебя, и кто-нибудь, мой ненавистник, вздумает чернить мою душу и поступки. Теперешний твой манускрипт оставлю себе на память» (III, 172).

В. Ф. Одоевскому он написал 10 июня 1825 г.: «...хотя ты за меня подвизаешься, а мне за тебя досадно. Охота же так ревностно препираться о нескольких стихах, о их гладкости, жесткости, плоскости; между тем тебе отвечать будут и самого вынудят за брань ответить бранью. Борьба ребяческая, школьная. Какое торжество для тех, которые от души желают, чтобы отечество наше оставалось в вечном младенчестве!!!» (III, 176).

Единственно достойным ответом «холопам „Вестника Европы“» Грибоедов полагал эпиграмму, которую он и пустил против М. Дмитриева и А. Писарева.

Из отзывов, не предназначавшихся для печати, наиболее существенным был отзыв А. С. Пушкина. С комедией Грибоедова он ознакомился по списку, привезенному ему в Михайловское И. И. Пущиным. Под свежим впечатлением от этого чтения, но не имея при себе текста комедии, Пушкин в письме к П. А. Вяземскому от 28 января 1825 г. отметил в ней «много ума и смешного в стихах», но «во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен» (Пушкин. Т. XIII. Л., 1937. С. 137). Через несколько дней Пушкин снова развернул свое суждение в письме к А. А. Бестужеву:

- 293 -

«Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин. Вот что мельком успел я заметить:

Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следст<венно,> не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начертана не ясно: не то ....., не то московская кузина. Молчалин не довольно резко подл; не нужно ли было сделать из него и труса? старая пружина, но штатский трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен. Les propos de bal (бальные пересуды. — Ред.), сплетни, рассказ Репетилова о клубе, Загорецкий, всеми отъявленный и везде принятый, вот черты истинно комического гения. — Теперь вопрос. В комедии „Горе от ума“ кто умное действ<ующее> лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, — очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловым и тому подоб<ным>» (Пушкин. Т. XIII. С. 138).

Необходимо напомнить обстоятельства, которые обусловили это мнение Пушкина о пьесе. 11 января 1825 г. «Горе от ума» привез в Михайловское Пущин. Пьеса была прочитана наскоро (Пущин остановился в Михайловском лишь на один день), среди разговоров о многом другом52.

Новизна драматургической формы, сама «мысль главная» грибоедовской комедии были засвечены и яркими

- 294 -

стихами, и злободневными намеками. К тому же Пушкину такой Грибоедов, каким тот предстал в «Горе от ума», был непривычен. Пушкин хорошо знал его как автора салонных комедий, а этот жанр поэт ценил весьма высоко и в какой-то мере отталкивался от него в первой главе своего «романа в стихах». Характерна в этом смысле пушкинская обмолвка в письме к А. Бестужеву. Не признавая правдоподобия поведения Чацкого (мечет бисер перед свиньями!), Пушкин ссылается на комедию Грессе «Злой» («Cléon Грессетов не умничает с Жеронтом, ни с Хлоей»), верно угадывая некоторое сюжетное сходство с ней грибоедовской пьесы, но не замечая того, что сюжетная схема здесь не просто повторена, а переосмыслена (Чацкий вовсе не эгоистичен в отличие от Клеона, «злого ума»).

Не меньшее значение при оценке Пушкиным образа Чацкого имело, конечно, и то обстоятельство, что в это время поэт работал над своим романом в стихах, в котором характер «умного светского человека» представлен в замкнутом Онегине. Чацкий же мыслил почти как Онегин, а вел себя подобно Ленскому. Но ведь это был совершенно иной характер!

В силу всех этих причин Пушкин не в полной мере оценил художественное новаторство Грибоедова, считая, что «цель его — характеры и резкая картина нравов». Между тем, несмотря на то что сатирическое задание комедии несомненно, «высшая цель» ее, конечно же, определяется духовными исканиями Чацкого. Пушкин почувствовал некоторую дистанцию, которая отделяла драматурга от его героя, но истолковал это обстоятельство как художественный просчет, в то время как Грибоедов, сочувствуя «мильону терзаний» Чацкого, вовсе не сливается в мироощущении со своим героем, видит больше его и потому сплошь и рядом оттеняет трагикомизм положений Чацкого, в которые он попадает, искренне веря, что стремление к личному счастью не противоречит (не должно противоречить!) служению истине.

История толкования комедии Грибоедова свидетельствует о том, что «Горе от ума» — одно из сложнейших произведений русской литературы. Сложность эта объясняется прежде всего сложностью самой русской жизни, отраженной в комедии не только со стороны явлений отстоявшихся,

- 295 -

но и в ее потенциальных возможностях. В сюжете и проблематике «Горя от ума» есть та незаконченность, которую позже объявят характернейшей приметой русского романа, что обусловит и особую форму освоения традиций в русской литературе — в виде возвращения новых поколений художников к одним и тем же «проклятым вопросам», решение которых исторически затянулось. Так, и в комедии Грибоедова каждая новая эпоха находила свое «горе от ума». Были времена и исторически обусловленного непонимания Грибоедова, даже неприятия.

Таким неприятием был вдохновлен, в частности, разбор комедии Белинским в период его так называемого «примирения с действительностью». В конце 1830-х годов великий критик вступает в спор с просветительской философией, которая ненавистна ему в ту пору как теоретическая доктрина буржуазного миропонимания. Последовательно разоблачает он и рассудочность этой философии (которая кажется ему лишь апологией «здравого смысла», поверхностного и неглубокого), и один из ее важных составных элементов — исторический волюнтаризм («мнения правят миром»). Отсюда в конечном счете резкая и несправедливая оценка Чацкого («Это новый Дон-Кихот, мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади»53), повлиявшая на критический разбор всей комедии.

Авторитет Белинского надолго определил оценку «Горя от ума», хотя живое воздействие комедии Грибоедова на последующую литературу этим, конечно, не уничтожалось.

Следует подчеркнуть, что, пережив период «примирения с действительностью» уже в конце 1840 г. (в начале которого была напечатана статья о «Горе от ума»), Белинский писал В. П. Боткину: «...всего тяжелей мне вспомнить о „Горе от ума“, которое я осудил с художественной точки зрения и о котором говорил свысока, с пренебрежением, не догадываясь, что это — благороднейшее, гуманистическое произведение, энергический (при этом еще первый) протест против гнусной расейской действительности...»54.

- 296 -

В эпоху 60-х годов в России, стоящей на пороге коренных политических перемен, комедия Грибоедова — с ее «единственным героическим типом русской литературы» (А. Григорьев) — обретает новую жизнь. Именно в это время передовой русской критикой акцентируется не просто стремление Чацкого к истине, а тот порыв к народу, который, несомненно, в нем ощущается. «Не велик промежуток между 1810 и 1820 годами, — писал А. И. Герцен, — но между ними находится 1812 год. Нравы те же, тени те же; помещики, возвращающиеся из своих деревень в сожженную столицу, те же. Но что-то изменилось. Пронеслась мысль, и то, чего она коснулась своим дыханием, стало уже не тем, что было. И прежде всего в фокусе, в котором мир этот отражается, есть что-то новое... У автора есть задняя мысль, и герой комедии представляет лишь воплощение этой задней мысли. Образ Чацкого, меланхолический, ушедший в свою иронию, трепещущий от негодования и полный мечтательных идеалов, появляется в последний момент царствования Александра I, накануне восстания на Исаакиевской площади; это — декабрист, это — человек, который завершает эпоху Петра I и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю <...> которую он не увидит)»55.

В 1872 году, откликаясь на постановку «Горя от ума» в Александринском театре, посвящает пьесе Грибоедова свой блестящий критический этюд «Мильон терзаний» И. А. Гончаров. В противовес широко бытовавшему мнению о пьесе как о сатирической картине нравов, для которой драматургическая форма будто бы была вполне условной, Гончаров убедительно проанализировал психологическую мотивированность сценического действия. «Давно привыкли говорить, — писал Гончаров, — что нет движения, то есть нет действия в пьесе. Как нет движения? Есть — живое, непрерывное, от первого появления Чацкого на сцене до последнего его слова: „Карету мне, карету!“ <...> Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какой-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Весь ум его и все силы уходят в эту борьбу: она и послужила мотивом, поводом

- 297 -

к раздражениям, к тому „мильону терзаний“, под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, словом, роль, для которой и родилась вся комедия... Чацкого роль — роль страдательная: оно иначе и быть не может. Такова роль всех Чацких, хотя она в то же время и победительная. Но они не знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие — и в этом их главное страдание, то есть в безнадежности успеха <...>. Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей... Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого — и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела — будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне — ни группировались люди, им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета „учиться, на старших глядя“, с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к „свободной жизни“ вперед и вперед — с другой»56.

Вместе с «Евгением Онегиным» Пушкина «Горе от ума» стоит у начала русской реалистической литературы и сыграло исключительно большую роль в развитии всей русской литературы.

Действующие. Казенное место — присутственное место, одно из государственных учреждений.

Свояченица — сестра жены.

Г. Н. и г. Д. — Во многих изданиях эти инициалы печатались французскими литерами, и создавалось впечатление, что в д. III (явл. 14 и 15) говорят два француза, тогда как они ведут себя как исконные москвичи. Между тем инициал N в старину часто употреблялся в русской графике взамен русского Н. Инициал Д пишется в русской и французской рукописной графике почти одинаково. Показательно, что в единственной прижизненной публикации «Русской Талии» эти инициалы печатались по-русски.

Действие в Москве в доме Фамусова. — Предание отождествило «дом Фамусова» с одним из московских особняков,

- 298 -

принадлежавшим знакомой Грибоедова М. И. Римской-Корсаковой, — на Тверском бульваре против Страстного монастыря (Пушкинская площадь, дом 3; разобран в конце 1960-х годов). В одном из ранних списков «Горя от ума» мы находим соответствующую уточняющую ремарку: «Действие в Москве в доме Фамусова на Тверской улице» (Центральный гос. театральный музей им. А. Бахрушина, № 136813). Просторный вестибюль этого здания с широкой лестницей часто воспроизводился на сцене в четвертом действии комедии Грибоедова. Строгая композиция здания, подчеркнутая выступающим вперед фронтоном с пилястрами, дает основание отнести его к выдающимся произведениям школы архитектора М. Ф. Казакова. Оно было построено в конце XVIII века, пережило пожар Москвы в 1812 году. Арка вела в обширный — по московским обычаям — двор, который представлял собой целую усадьбу с флигелем, конюшнями, каретными сараями, помещениями для дворни. Через парадный ход с бульвара посетитель попадал в сени, из которых в бельэтаж двумя маршами разбегалась лестница, вверху окруженная балюстрадой (см.: Гершензон. С. 60; Анциферов Н. Грибоедовская Москва // А. С. Грибоедов. М., 1946. С. 183).

ДЕЙСТВИЕ I

Явл. 1. 17. Амур — в древнеримской мифологии бог любви; здесь это слово употреблено в переносном значении: «любовь».

20. Переведу часы, хоть знаю, будет гонка. — Гонка — согласно «Словарю Академии Российской», «продолжение действия гонящего и гонящегося за кем»; слово же «гонение» здесь объясняется так: «1. Собственно: настигание кого; бежание за кем, чтобы изловить; 2. Нападки, обиды, утеснение, искание чьей погибели» (Акад. словарь. Ч. 1. С. 1181, 1179).

21. ...часы бьют и играют. — Комическая несуразица первых явлений пьесы (см. ниже реплику Фамусова: «То флейта слышится, то будто фортопьяно») объясняется особым качеством часовой музыки: «Стенные часы с флейтами в большой моде» (Московский телеграф, 1825, Прибавление. С. 87).

Явл. 2. 28. Ой! зелье, баловница. — Зелье — «1. Яд; 2. Порох; 3. В просторечном употреблении говорится о

- 299 -

резвых, блажных, неугомонных детях» (Акад. словарь. Ч. 2. С. 85).

Явл. 3. 73. Счастливые часов не наблюдают. — Возможно, реминисценция или калька из «Валленштейна» Ф. Шиллера: «Die Uhr schlägt nicht den Glücklichen». («Пикколомини», д. III, явл. 3).

Явл. 4. 90. А всё Кузнецкий мост, и вечные французы... — Кузнецкий Мост был одной из главных торговых улиц Москвы со многими французскими магазинами.

95. И книжных и бисквитных лавок! — На Кузнецком Мосту были книжные магазины, торговавшие иностранными, главным образом французскими книгами и принадлежавшие французам. Бисквитные лавки — кондитерские, куда заходили лакомиться молодые представительницы привилегированных сословий.

105. Тот пристает, другой, всем дело до меня! — В комедии «Студент», написанной Грибоедовым при участии П. А. Катенина (1817), был уже намечен образ подобного вельможи, Звездова. Ср.:

«1-й слуга (входит). Анна Васильевна Растабарова прислала напомнить вашему превосходительству о том, о чем она вас просила.

Звездов. Хорошо, хорошо. Скажи, что хорошо.

2-й слуга (входит). Княжна Дарья Савишна прислала спросить, изволили ли вы постараться об ее деле.

Звездов. Какое дело? Когда она мне говаривала?

2-й слуга. Вчерашний день.

Звездов. Все будет исполнено; вели ей доложить, что все будет исполнено.

3-й слуга (входит). Лев Иванович Недосугов прислал просить ваше превосходительство...

Звездов. Чего у меня просить! Убирайся к черту. Мне ни до кого нет дела, а до меня всем; вели отвечать, что все будет сделано, непременно все, все, все.

3-й слуга. Да он сам приказал вам сказать, что он все уже сделал по вашему делу, только просит вас к себе...»

В других персонажах «Студента» также предвосхищены отчасти Молчалин (Полюбин), Скалозуб (Саблин).

131. Берем же побродяг, и в дом, и по билетам. — В дворянских семьях, кроме домашних гувернеров и учителей, бывали еще учителя приходящие; после каждого урока

- 300 -

они получали «билеты» — квитанции, по которым потом начислялась плата.

133. И танцам! и пенью́!.. — Подсказываемое стихом ударение «пенью́» имеет прецедент в комедии Грибоедова «Молодые супруги», в реплике Эльмиры: «Я думала, к пенью́ прошла моя пора...»

134. Как будто в жены их готовим скоморохам. — В Древней Руси скоморохами назывались профессиональные, придворные и бродячие музыканты, певцы и плясуны; скоморохи бывали у богатых бар и в XVIII в. Потом слово «скоморох» употреблялось как синоним актера (с пренебрежительным оттенком).

137. Дал чин асессора... — Коллежский асессор — чин VIII класса в дореволюционной России, равный капитану в армии. Переход из IX класса в VIII, особенно для не дворян, считался наиболее трудным. До 1845 г. с этим чином было связано получение потомственного дворянства.

152. Сказать вам сон... и т. д. Софья не просто придумывает некий сюжет: она его складывает из отдельных «эпизодов», почерпнутых из сонника. См., например, «Новый, полный и подробный сонник, означающий пространное истолкование и объяснение каждого сна, и какого еще сонника, до сего времени, на российском языке не бывало; с приобщением старых баб забавной философии, выбранный из сочинений многих иностранных и в сногадательной науке искусных мужей, Варлаама и Иоанна Кенигсберга, расположенный азбучным порядком» (СПб., 1818):

Траву зеленую видеть во сне есть знак здоровья.

Траву увядшую видеть во сне значит болезнь.

Траву скошенную, но еще не собранную видеть во сне, по мнению некоторых, есть сон, предзнаменующий видящему его смерть, ибо она растет только из земли, а не от живых тел.

Темноту во сне видеть знак, предвещающий жалобу.

Тюрьма, виденная во сне, угрожает обманом, препятствием или же болезнью.

Предки наши, отец, дед, прадед, привидевшиеся нам во сне, значат заботу и печаль о старых и прошедших делах. Если они являются нам во сне веселы и дружелюбны, то значит, что сии дела желаемый нам конец получат. Но ежели они угрюмы и сердиты, то мы должны опасаться противного.

Чудовищ видеть во сне, таких, каких нет в природе, значит тщетную и пустую надежду.

Биться со свирепыми зверями есть сон для бедных щастливый и благополучный, обещает им богатство и зависимость от них многих людей. Богатым предзнаменуется чрез сей сон бесчестие и стыд от людей низкого звания. Часто сей сон значит болезнь, ибо как мы от диких зверей получаем раны, язвы и рубцы, так и болезни нас терзают...

- 301 -

Впрочем, существовал и литературный образчик истории, рассказанной Софьей. Мотив сна в русской литературе варьировала на разные лады поэзия Жуковского. Поэтому Грибоедов и предоставляет Фамусову, прослушавшему импровизацию дочери, повторить слегка перефразированные строки из баллады Жуковского «Светлана»: «Здесь большие чудеса, Очень мало складу».

Явл. 5. 277. Лечился, говорят, на кислых он водах... — То есть на лечебных минеральных водах, в районе теперешнего Кисловодска. На вопрос о том, где Чацкий провел три года, М. В. Нечкина в устном докладе «„Горе от ума“ и Союз Благоденствия» (1942) утверждала, что Чацкий был за границей, ссылаясь, в частности, на Пушкина, согласно которому Чацкий сошел «с корабля на бал». Н. К. Пиксанов и Н. Л. Бродский возражали Нечкиной: ни сам Грибоедов, ни Пушкин не бывали за границей (на Западе), и Чацкому это не обязательно: «заграничную» школу они получали в России. Связь и разрыв Чацкого «с министрами» тоже не согласуется с пребыванием заграницей; несомненно, что он был в Петербурге, где-то служил «в полку»...

На поставленный вопрос текст Грибоедова, впрочем, не дает определенного ответа; в Музейной редакции говорится еще, что Чацкий был в горах, наблюдал обвал; проезжал степью и т. д.

298. И через три дни поседела. — Форма «дни» характерна для современного Грибоедову живого разговорного словоупотребления — ср.: «Только что два дни начал выезжать» (из письма А. И. Татищева М. А. Волковой от 22 августа 1812 года // Отголоски 1812—1813 годов в письмах к М. А. Волковой. М., 1912. С. 36).

Явл. 7. 306. Ради — старинная форма слова «рады». Прилагательное «ради» употреблено Чацким дважды — это архаическая форма, сохранившаяся в московском просторечии начала XIX в. «Форма на -ы для всех трех родов (кратких прилагательных. — Ред.) в твердом различии: добры, больны, сыты и пр., типичная у нас для литературной речи, установилась не сразу. Долгое время с ней конкурировала форма на -и, по происхождению мужского рода. Она постепенно вытеснялась формой на -ы. Еще очень распространенная в московских памятниках первой половины XVI в., с середины XVII в. она встречается только в единичных случаях, например в Книге о

- 302 -

ратном строе 1647 года: „братия пьяни, государи ради, они прости“, а в Уложении 1649 года только один раз: „поймани... пьяни“. Изредка она встречается также у писателей первой половины XIX столетия. Например, у Пушкина: „Взять тебя мы все бы ради“ („Сказка о мертвой царевне“); у Лермонтова: „Когда мы ради все отдать“ („Моряк“), „И три дня были пьяни / Все на подбор...“ („Сашка“) и др.» (Черных П. Я. Историческая грамматика русского языка. М., 1952. С. 177). В данном случае Чацкий под влиянием нахлынувших воспоминаний употребляет слово «ради» в той форме, которая была для него обычна в юности. Сейчас же он, очевидно, привык говорить «рады» (ср.: «Он рад, но мы не рады»).

331—332. С вопросом я, хоть будь моряк: Не повстречал ли где в почтовой вас карете? — В неожиданном упоминании о моряке, возможно, содержится отсылка к популярной в те времена комедии Н. И. Хмельницкого «Воздушные замки» (1818), героем которой был отставной мичман Альнаскаров, мечтатель и прожектер. Известно также «продолжение» этой комедии, «Женитьба Альнаскарова» А. Маркова. Сообщение посредством дилижансов, или почтовых карет, в странах Западной Европы было введено еще в конце XVII в. В России первые дилижансы стали ходить по московско-петербургскому тракту с 1 декабря 1820 г. Один из первых пассажиров, Ф. Ф. Вигель, так описывал дилижанс: «Сидел я в экипаже, который казался тогда затейливым. Это была низкая кибитка, немного подлиннее обыкновенной, но она была прочно сделана, хорошо обтянута кожей и разгорожена надвое. Лежать было невозможно: четыре человека, разделенные перегородкой, сидели друг к другу спиной и смотрели двое вперед, двое назад по дороге. Как дотоле зимняя кибитка значила лежанье, то наши мужички, глядя на новое изобретение, дилижансы прозвали нележанцами. Спутников было у меня только двое, старый немец-ремесленник с женою. <...> Одна просвещенная часть влечет за собою другую: дилижансы ввели к нам понятия о равенстве; надобно надеяться, что езда по железной дороге еще боле разовьет их...» (Записки Ф. Ф. Вигеля. Ч. 6. М., 1892. С. 28).

341. Пикет (фр. piquet) — карточная игра, в которую играют вдвоем.

356. Всё тот же толк и те ж стихи в альбомах. — «Каждая наша дама, — сообщалось в журнале «Благонамеренный»,

- 303 -

— непременно желает иметь альбом. На улицах, в кабинетах, в спальнях — везде вы увидите альбомы. <...> Маленькие альбомы, заключенные в ридикюлях, странствуют везде с нашими госпожами, точно так, как у школьников азбуки в их сумках. <...> „Неужели вы не сделаете чего-нибудь для моего альбома? — Многим вы написали такие премиленькие стишки!“ Вот как приветствуют теперь каждого, кого чуть подозревают в умении читать или писать» (Благонамеренный. 1820. № 7. С. 27—28). Характеристика разных видов альбомов содержится в «Записках москвича» П. Л. Яковлева (М., 1828. Кн. 1. С. 126) — в частности, и «альбомов девиц»: «В 8-ку. Переплет обвернут веленевою бумажкой. На первом листе советы от матери, стихи французские, английские, итальянские, из Жуковского, много рисунков карандашом. Травки и сушеные цветы между листов». В романе «Евгений Онегин» дается описание типичного альбома уездной барышни:

Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes?
И подпись: t. á. v. Annette1.
А на последнем прочитаешь:
Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня.

(VI. С. 77.)

359—360. Ну что ваш батюшка? всё Английского клоба Старинный, верный член до гроба? — Английский клуб возник в конце XVIII в., но был закрыт в 1797 г. «за якобинство» и вновь открыт в 1802 г. В грибоедовское время он размещался на Большой Дмитровке, в доме Муравьева. Число его членов было строго ограничено уставом (около 600 человек), списки кандидатов (желающих поступить в клуб), как правило, были впятеро больше. Однако очередной кандидат не просто зачислялся на освободившееся место: он должен был представить рекомендацию члена клуба и после этого баллотироваться путем тайного голосования. Отметим один любопытный факт в истории московского Английского клуба. «1815. Марта 17-го дня, предложенный от члена г-на Сибилева из кандидатов в члены г-н Чатский, по баллотированию

- 304 -

не избран: положено баллов белых 67, черных 42. По сомнению предлагавшего вновь перебаллотирован и тоже не избран: положено баллов белых 48, черных 29» (Рус. архив. 1889. Ч. 2. С. 88). Упоминаемый здесь Сибилев — известный московский «оригинал», которого, между прочим, называли прототипом упоминаемого чуть ниже в комедии «черномазенького, на ножках журавлиных». Чатский не имеет, по-видимому, отношения к герою комедии, который состоял членом Английского клуба, как и Фамусов, как и Репетилов («Потом подумайте, член Английского клуба, Я там дни целые пожертвую молве Про ум Молчалина, про душу Скалозуба»). За особые заслуги тайным голосованием в Английский клуб избирались «почетные члены» с поднесением «пожизненного» билета. В 1830 г. этой чести был удостоен кн. Д. Е. Цицианов — «как восстановитель ныне существующего Английского клуба...» (Рус. архив. 1889. Кн. 2, № 5. С. 93). В «Записках» А. О. Смирновой (СПб., 1895. С. 95) утверждается, будто именно Цицианова имел в виду Грибоедов в этом месте Г. о. у.

362. А этот, как его, он турок или грек?.. — И. Д. Гарусов (см.: «Горе от ума» А. С. Грибоедова. СПб., 1875. С. 168), ссылаясь на П. А. Вяземского, усматривал здесь намек на Сибилева. У Вяземского читаем: «Был еще оригинал, повсеместный, всюду являющийся, везде встречаемый... Он был вхож в лучшие дома. Дамский угодник, он находился в свите то одной, то другой московской красавицы. Откуда был он? Какое было предыдущее его? Какие родственные связи? Никто не знал, да никто и не любопытствовал знать. Знали только, что он дворянин Сибилев, и довольно. Аристократическая, но преимущественно гостеприимная Москва не наводила генеалогических справок, когда дело шло о том, чтобы за обедом иметь готовый прибор для того или для другого. Сибилев имел в Москве, вероятно, двадцать или тридцать таких ежедневно готовых для него приборов <...> У него были кошачьи ухватки. Он часто лицо свое словно облизывал носовыми платками, которых носил в кармане по три и по четыре» (Рус. архив. 1872. № 2. С. 486—488). На иной прототип «черномазенького» указывал М. Гершензон. Это, по его мнению: «бессарабско-венецианский грек Метакса, который в 10-х и 20-х гг. бывал во всех домах <...> всюду завтракал и обедал, всюду делался нужным и порою за глаза

- 305 -

обзывался „надоедалой“. В 1816 г. Кристин пишет о нем княжне Туркестановой: „Как это вы не знаете Митаксы? Толстый, маленький, 35 лет, чернее цыгана, нос уже в гостиной, когда сам грек еще в передней, морской офицер (в отставке), имеет Георгия, живет у Варлаама, которому спас жизнь, когда слуги хотели его убить, — весь мир его знает и вы сто раз видели его у Ростопчина при мне в 1813 году. Софья (Римская-Корсакова. — Ред.) его знает, я часто встречался с ним у нее; он — завсегдатай Марьи Ивановны Корсаковой“» (Гершензон. С. 80—81). В ранней редакции «Горя от ума» «черномазенький» характеризовался несколько иначе:

А этот, как его, он турок или грек?
Известен всем, живет на рынках?
Князь? или граф? Кто он таков?
Опустошитель всех столов
На свадьбах и поминках?

Это позволяет вспомнить еще об одном московском оригинале, князе Александре Порюс-Визапурском. О нем, в частности, 12 февраля 1805 г. писал в своём дневнике соученик Грибоедова по Благородному пансиону С. П. Жихарев, отмечая скандальное происшествие в церкви Дмитрия Солунского, где, заслушавшись певчих, «черномазый Визапур — не знаю, граф или князь, — намедни пришел в такой восторг, что осмелился зааплодировать. Полицмейстер Алексеев приказал ему выйти». О вездесущем Визапуре («Куда ни сунься, тут как тут») свидетельствует его книга, изданная на французском языке: «Петербургские наброски» (1804) (см.: Гуров Н. В. «Тот черномазенький». «Индейский князь» Визапур в комедии «Горе от ума» // Материалы. С. 133—146).

367. ...трое из бульварных лиц... — Из постоянных посетителей бульваров. Во времена Грибоедова бульвары были в Москве излюбленным местом гулянья — не только для простонародья (как Новинский бульвар), но и для бар. Тверской и Пречистенский бульвары играли в Москве роль петербургского Невского проспекта.

371—378. А наше солнышко? наш клад? ~ Певец зимой погоды летней. (Ср. также действие II, стихи 365—372). — В грибоедовское время в Москве было несколько крепостных театров. В монологе Чацкого речь шла, по-видимому, об известном московском театрале Познякове, в театре

- 306 -

которого французы давали спектакли, когда заняли Москву в 1812 г. Об этом упоминает сам Грибоедов в плане драмы «1812 год» (см. т. 2 наст. изд.). П. А. Вяземский писал о Познякове: «Он приехал в первопрестольную столицу потешать ее своими рублями и крепостным театром. Он купил дом на Никитской (ныне принадлежавший князю Юсупову), устроил в нем зимний сад, театральную залу с ложами и зажил, что называется, домом и барином: пошли обеды, балы, спектакли, маскарады. Спектакли были очень недурны, потому что в доморощенной труппе находились актеры и певцы не без дарований.<...> Нечего и говорить, что на балах его, спектаклях и маскарадах не было недостатка в посетителях: вся Москва так и рвалась и называлась на приглашения его.

Да и кому в Москве не зажимали  рты
Обеды, ужины  и  танцы?

<...> Позняков самодовольно угощал Москву в своих покоях и важно на маскарадах своих расхаживал наряженный не то Персиянином, не то Китайцем. Нет сомнения, что о нем говорится в „Горе от ума“:

На лбу написано: театр  и  маскарад.

Не забыл Грибоедов и бородача, который во время бала, в тени померанцевых деревьев „щелкал соловьем“:

Певец  зимой  погоды  летней».

(Рус. архив. 1873. № 10. С. 1983—1984; перепеч.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч. Т. 8. СПб., 1883. С. 160—162). Другим прототипом грибоедовского театрала называли помещика Ржевского, продавшего свою балетную труппу дирекции императорских театров. «Он на эти фарсы пробухал 4000 душ», — писал о нем А. Я. Булгаков (Рус. архив. 1901. № 5. С. 27—28, 31).

373. Дом зеленью раскрашен в виде рощи... — В грибоедовское время был обычай расписывать стены комнат цветами, деревьями; такие комнаты назывались боскетными.

377. Был спрятан человек и щелкал соловьем... — Сохранилось воспоминание, что у одного московского барина крепостной человек мастерски подражал щелканью соловья. В афише крепостного театра Юрасовских в Сурьянине Болховского уезда 11 мая 1828 г. между прочим печаталось:

- 307 -

«Засим крепостной Петра Денисовича Юрасовского Тришка Барков на глазах у всех проделает следующие удивительные штуки: в дудку, пустым ртом соловьем засвищет, заиграет быстро на свирели, забрешет по-собачьи, кошкой замяучит» и т. д. (Факсимиле см. в брошюре «Именины». 1935).

379—380. ...книгам враг, В ученый комитет который поселился... — Ученый комитет был учрежден в 1817 г. при министерстве духовных дел и народного просвещения. Он рассматривал учебники и пособия для школ всякого рода, а также проекты по учебной части, и проводил в делах просвещения реакционную политику. Печать и литература сильно страдали от придирок Ученого комитета.

386. И дым Отечества нам сладок и приятен! — Не вполне точная цитата из стихотворения Г. Р. Державина «Арфа» (1798):

Мила  нам  добра  весть о нашей стороне:
Отечества и  дым  нам сладок  и  приятен, —

в свою очередь восходящего к «Письмам с Понта» Овидия (I, 3, 33):

Вне сомнений, Улисс был разумен, но даже Улисса
Стало с чужбины тянуть к дыму родных очагов.

(Перевод А. Парина. — Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. М.: Наука, 1978. С. 92). Выражения Овидия: «Fumus de patriis focis» и «dulcedo», явившиеся реминисценцией из «Одиссеи» Гомера (I, 57—58), породили пословицу: «Et fumus patriae dulcis» («И дым отечества сладок»). Известен ряд случаев использования этого выражения писателями и журналистами XVIII — нач. XIX в. еще до Грибоедова (см.: Лит. вестник. Т. III. Кн. 3. СПб., 1902. С. 327—328; Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. М.: Худож. литература, 1966. С. 264—266). Так, у П. А. Корсакова в стихотворении «К родине» (1815):

И отчизны сладкий дым
Не явит очам  моим
         Места, где родился.

(Поэты 1790—1810-х годов. Л.: Сов. писатель, 1971. Б-ка поэта. Большая серия. С. 503). Однако в широкое обращение этот образ вошел как цитата из Г. о. у. На заимствованный характер стиха указал сам Грибоедов, выделив его курсивом.

- 308 -

389—390. ...всё девушкой, Минервой? Всё фрейлиной Екатерины Первой? — Минерва (Афина) — римская (греческая) дева-богиня мудрости; фрейлина — придворная девица, состоявшая при императрице. Чацкий называет не Екатерину II, а Екатерину I, очень давно умершую, иронически указывая тем самым на древний возраст «фрейлины».

397. В России, под великим штрафом, Нам каждого признать велят Историком и географом! — Комментарии к этим строкам мы находим в официальном объявлении, напечатанном в газете в начале 1825 г. и напоминающем о существовании высочайшего указа о порядке найма учителей-иностранцев: «Министерство народного просвещения, опасаясь вредных для юношества последствий от допущения к воспитанию детей в частных домах наставников, не имеющих надлежащих свидетельств о своей способности, и в предупреждение обмана родителей, иногда слишком легковерно поручающих образование детей своих попечению людей, совершенно им неизвестных и по большей части пришельцев, долгом почло объявить во всеобщее сведение, что, по числу существующих в разных местах Российской империи учебных заведений, уже не может встретиться местных затруднений к получению установленных высочайшим указом 1757 года свидетельств о способности людей, предлагающих услуги свои для образования юношества. А потому представляющиеся на сей конец в частные домы учители без свидетельств должны быть почитаемыми или за людей неспособных к предполагаемому ими занятию, или же за таких, которые не могут предъявить достаточных удостоверений о качествах своих в нравственном отношении; к сему не излишним почитается присовокупить постановленное вышеозначенным указом правило, чтобы всякого, кто примет к себе учителя без аттестата, и за всякий таковой случай подвергать денежному штрафу 100 рублей» (С.-Петербургские ведомости. 1825. 16 января, № 5. С. 47). И строгий указ 1757 г., и разъяснение министерства в 1825 г. преследовали прежде всего цель не допустить к преподаванию лиц, «опасных в нравственном отношении» (это официальная формула для вольнодумцев).

400—401. Наш ментор, помните колпак его, халат... — Прообразом «ментора» (Ментор — в «Одиссее» наставник Телемаха, сына Одиссея) считают гувернера Грибоедова —

- 309 -

Иоганна Бернгарда Петрозилиуса, впоследствии помощника библиотекаря Московского университета (о нём см.: Дубшан Л. С. Из московских лет Грибоедова // В кн.: Материалы. С. 29). В ранней редакции комедии строки эти имели иной вариант:

Я  не могу забыть учительский  халат,
Перст указательный, сияние гуменца
Как  наши  робкие тревожили умы,
Как с ранних  лет  привыкли  верить мы,
Что ничего нет выше немца...

(II, 121.)

Перст (церковно-книжн.) — палец.

404. Что нам без немцев нет спасенья! — Слово «немец» (от «немой», то есть не знающий русского языка) первоначально обозначало вообще любого иностранца и в таком значении сохраняло употребление еще в начале XIX в., особенно в простонародье. Ср. сохранившуюся в «Черновой тетради» Грибоедова запись: «Не славяне, а словене, — в противоположность немцам» (III, 100).

413—414. Господствует еще смешенье языков: Французского с нижегородским? (Ср. ряд других выпадов Чацкого по поводу злоупотребления французским языком в гостиных Москвы и Петербурга). — Слепое увлечение французским языком в барском обществе того времени подтверждается множеством фактов и находит отражение в других произведениях литературы. В воспоминаниях С. А. Пелли (Рус. старина. 1870. Т. II. С. 131—132): «Когда вспыхнуло возмущение 14 декабря 1825 г., мне было пятнадцать лет: воспитывалась я тогда в С.-Петерб<ургском> Патриотическом Институте. При доходившем до нас громе орудий, мы, институтки, страшно перепугались. Пальба продолжалась, а между тем, начальница института г-жа Виссенгаузен стала говорить нам: „Это Господь Бог наказывает вас, девицы, за ваши грехи; самый главный и самый тяжкий грех ваш тот, что вы редко говорите по-французски и, точно кухарки, болтаете все по-русски“». Дворяне провинциальные, тянущиеся за столичной модой, наезжая в столицы по «приходским праздникам» и плохо владея языком, превращали свою речь в анекдотическое смешение. «Прототип» грибоедовской фразы находим в «Письмах из Москвы в Нижний Новгород» И. М. Муравьева-Апостола: «Я стал посреди залы; волны людей шумели около меня, но увы!.. Шумели

- 310 -

все по-французски. Редко, редко где выскакивало русское слово<...>. Из ста человек у нас (и это самая умеренная пропорция) один говорит изрядно по-французски, а девяносто девять по-гасконски; не менее того все лепечут каким-то варварским диалектом, который почитают французским потому только, что у нас это называется говорить по-французски.<...> Войди в любое общество: презабавное смешение языков! (Подчеркнуто Муравьевым-Апостолом. — Ред.) Тут услышишь нормандское, гасконское, русильонское, прованское, женевское наречия; иногда и русское пополам с вышесказанными. — Уши вянут!» (Сын Отечества. 1814. Ч. XII, № 7. С. 24). Возможно, в упоминании о «смеси французского с нижегородским» содержится и исторический штрих: в 1812 г. московские дворяне бежали из горящей Москвы на Волжские берега. Широкой известностью в то время пользовалось стихотворение В. Л. Пушкина «К жителям Нижнего Новгорода» с рефреном:

Примите нас под свой  покров,
Питомцы  Волжских  берегов!

417. Но мудрено из них один скроить, как ваш. — В Музейном автографе эта реплика принадлежит Софье, в Жандровском и Булгаринском списках передана Лизе. В некоторых современных изданиях Г. о. у. предполагается, что это может быть ошибкой копиистов, не замеченной автором, ибо служанка-де не могла столь бесцеремонно вмешиваться в разговор господ. Это соображение само по себе едва ли основательно: Лиза в комедии ведет себя смело и непринужденно (правда, до первого окрика госпожи). Очевидно, следует принять во внимание и следующее обстоятельство: «Скоро после приезда в Москву, — вспоминал П. А. Вяземский, — Грибоедов читал у меня и про одного меня комедию свою. После падения Молчалина с лошади, испуга и обморока Софьи Павловны (действие 2, явление 8) Чацкий говорил:

    Желал бы с ним  убиться для  компаньи.

Тут заметил я, что влюбленному Чацкому, особенно после слов:

        Смятенье, обморок...
        Так  можно только ощущать,
Когда  лишаешься  единственного друга... —

неловко употребить пошлое выражение „для компаньи“, а лучше передать его служанке Лизе. Так Грибоедов и

- 311 -

сделал: точка разделила стих на два; и эта точка моя неотъемлемая собственность в бессмертной и гениальной комедии Грибоедова. Следовательно, и на мою долю падает чуть заметная гомеопатическая крупинка, о чем имею честь заявить нашим маклерам по части бессмертных и гениальных дел». (Воспоминания 1980. С. 87—88). Эту «точку Вяземского» мы действительно обнаруживаем в Музейном автографе. По-видимому, ввод Лизы в беседу Софьи и Чацкого в одном случае (по подсказке Вяземского) вызвал аналогичную ситуацию в первом действии, по той же самой причине (М. С. Щепкин справедливо считал, что «слово „скроить“ принадлежит горничной с Кузнецкого моста»).

426. Ведь нынче любят бессловесных. В Музейном автографе и Жандровском списке слово «бессловесных» Грибоедов подчеркнул, обращая внимание на его переносный смысл: в то время оно часто употреблялось именно в таком значении. Ср.: «Езоп достиг того же (мудрости. — Ред.), наблюдая бессловесных» (Сев. архив. 1828. Ч. 34. С. 221.) В «Словаре Академии Российской»: «Бессловесный — 1. Неодаренный способностью говорить. Бессловесные животные. 2. Безответный, безмолвный» — Акад. словарь. Ч. 1. С. 162. Слово «бессловесный» соотнесено с животным, тварью. В своем «Дневнике» Кюхельбекер помечает: «Впрочем, явно, что автор и я под словом ум разумеем не одно и то же: у него ум — способность рассчитывать светские выгоды, обогащаться сведениями общеполезными; я называю умом — мыслящую силу — главное преимущество человека перед бессловесными» (Кюхельбекер В. К. Дневник... Л., 1929. С. 301). Для Софьи «безмолвие» — достойное в Молчалине качество; ср.: «Тот (Фамусов) часто без толку сердит, А он безмолвием его обезоружит».

Явл. 10. 485. Комиссия (фр.: commission — поручение) — здесь в смысле: хлопоты, беспокойство.

ДЕЙСТВИЕ II

Явл. 1. 2. Календарь — адрес-календарь, или месяцеслов, — ежегодно издававшаяся книга, содержащая разного рода сведения наряду с указанием учреждений и должностных лиц. «В московских календарях, — отмечал Осоргин, — исторических сведений сообщалось меньше (чем в петербургских. — Ред.), но зато при каждом месяце

- 312 -

печатались „рассуждения, наставления и увещания“, почерпнутые из текстов св. писания, стихами и прозою, причём оставлялись четыре порожние страницы для записей. На этих страницах подённо предлагалось записывать „о добрых и худых делах наших“ на каждый день, а за месяц составлять сводку дел „для рассмотрения и изыскания причин, по которым мы сделали доброе или худое дело“. Последние страницы предназначались для отметки дней рождения и именин родни, друзей и благодетелей, а также для краткой записи всяких семейных и местных событий». (Осоргин М. А. Записки старого книгоеда. М., 1989. С. 271).

3. Пономарь — низший церковнослужитель, во время богослужения быстро читавший по книгам установленные молитвы.

20—21. ...камергер, С ключом... — Камергер — придворное звание. Камергеры носили на парадных мундирах в качестве знака отличия золотой ключ.

Явл. 2. 61. Служить бы рад, прислуживаться тошно. — Отношение к «службе», характерное для многих представителей молодого поколения того времени. П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу 1 октября 1823 г., как раз в пору наибольшего сближения с Грибоедовым: «Неужели почитаешь меня больным от неудачи по службе? Клянусь тебе честью, что предложи мне теперь первое место в государстве или приятнейшее по вкусам моим, то при нынешнем положении дел, которого не одобряю, отказался бы я от всего без малейшего усилия. Верь мне или нет, а это убеждение... Служить мне у нас в нашу пору было бы по мне — торговаться с совестью, или обманывать себя и других» (Остафьевский архив. II. С. 353). Имеются сведения, будто Грибоедов использовал здесь любимую поговорку своего друга, композитора А. А. Алябьева: «Служить бы рад, прислуживаться тошно» (Веч. Москва. 1979. 20 января. № 17).

65—66. ...покойник дядя, Максим Петрович... — Прототипом Максима Петровича считали екатерининского вельможу Н. Н. Новосильцева, жившего на покое в Москве и поражавшего всех великолепием и роскошью своей жизни. Однако круг лиц из числа «тузов», живших тогда в Москве, к которым подходила бы эта характеристика, был широким.

68. Цуг (нем. Zug) — поезд, богатый способ езды, при котором лошади запряжены гуськом, в две или три пары,

- 313 -

разрешавшийся только высшей знати (см.: Воспоминания 1980. С. 37).

73. ...тупеем не кивнут. — Тупей (фр. toupet) — собранный над лбом пучок волос, чуб; старинная прическа.

74. Вельможа в случае... — Т. е. в милости, в «фаворе» у царя или царицы. Ср. у И. А. Крылова: «Слон в случае» (название басни). У А. С. Пушкина, в черновиках поэмы «Езерский» (1832):

 Матвей  Арсеньевич  Езерский,
 Случайный,  знатный  человек
 Был  [очень]  славен  в прош<лый>  век.

У самого Грибоедова, в статье «Характер моего дяди»: «Он как лев дрался с турками при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в Петербурге...» (т. II наст. изд.).

80. Куртаг — старинное слово (из фр. cour — двор и нем. Tag — день) — приемный день при дворе. Что же касается происшествия на куртаге, то рассказ Фамусова вызывал в памяти читателя начала XIX в. комедию Я. Б. Княжнина «Чудаки» (1790), в которой один из героев вспоминал:

У милостивца  мне Андроса то случилось:
В тот раз, чихнув, платок  изволил уронить.
Обрадовавшись, я  вдруг  низко поклонился;
И, чтоб в усердии  других опередить,
Как самый быстрый конь, платок  поднять пустился;
Пол  гладкий был, как лед; я  как-то зацепился
И  ногу повредил, ударившись виском.
Был  долго болен я; с тех пор и  глух  и  хром.

99. Век нынешний и век минувший... — С монологом Чацкого о «нынешнем» и «минувшем» веке в их отношении к верховной власти корреспондирует следующая выдержка из речи А. П. Куницына «Рассмотрение речи г. президента Академии наук...»: «Век лжи и лести кажется оканчивается. Дай Бог, чтобы он никогда не возвратился. Ныне и владыки мира говорят и любят правду; о царях судят с благоговением, но по чистоте сердца. Пусть одни наемники продолжают искусство лести. Круг людей, истинно образованных по уму и независимых духом от обыкновенных прельщений и страхов слабого сердца, отвергнет их с презрением, а общее мнение бросит лицемеров в касту юродивых, притворным беснованием вымаливающих деньги или улыбку у проходящих» (Сын Отечества. 1818. Ч. 46. № 23. С. 137—138).

- 314 -

121. Карбонари (карбонарий — итал. угольщик) — член революционной политической организации в Италии. Движение карбонариев, начавшееся в 1817 г., в 1820—1821 гг. приняло характер революции в Неаполе, Пьемонте и Папской области. В России декабристы горячо сочувствовали карбонариям и имели с ними некоторые связи (см.: Ковальская М. И. Итальянские карбонарии и передовая Россия // Вопросы истории. 1967. № 8. С. 78—90). Для читателей 1823—1824 гг. восклицание Фамусова о карбонарстве Чацкого имело всю остроту злобы дня.

Явл. 3. 156. Содом — согласно Библии (Бытие, гл. 20), город, разрушенный Богом за грехи его жителей. В переносном смысле — беспорядок.

Явл. 5. 222. За третье августа, засели мы в траншею... — По сообщению М. В. Нечкиной (см.: Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. М., 1951. С. 277—278), 3 августа 1813 г. никаких боевых действий не было, так как до 14 августа действовало Плесвицкое перемирие, русские войска стояли в Богемии и офицерство в основном веселилось в Праге, где в этот день состоялось свидание Александра I с австрийским императором Францем II. По этому случаю было роздано множество наград. Орден Скалозуба, таким образом, был получен не за реальное боевое дело; «подвиг» его в том и состоял, что они «засели в траншею». В. А. Солоухин (см.: Солоухин Владимир. Камешки на ладони. М.: Молодая гвардия, 1982. С. 166) оспаривает это суждение, полагая, что словосочетание «третье августа» попросту наилучшим образом укладывалось в стих, потому и было выбрано Грибоедовым. Так же думает С. А. Рейсер. В пользу этого мнения свидетельствует вариант Музейной редакции: «За 3-тье августа, мы брали батарею...» Более убедительной представляется догадка Н. В. Королевой, любезно нам сообщенная, согласно которой речь идет не о 1813-м, а о 1812 г. 3 августа — знаменательная дата в истории Отечественной войны 1812 г. В этот день корпус генерала Раевского и дивизия генерала Неверовского заняли Смоленск и укрепились в нем — для прикрытия соединения двух отступавших русских армий на левом берегу Днепра. После этого началась трудная осада Смоленска французами, длившаяся до 6 августа, а русские войска успешно осуществили отход.

- 315 -

223. Ему дан с бантом, мне на шею. — Царские ордена прикреплялись к ленте присвоенного данному ордену цвета. Низшие ордена (IV и III степени) носились в петлице, и лента могла завязываться бантом; высшие (I и II степени) — на шее. Согласно разъяснению В. М. Глинки (Гос. Эрмитаж), «с бантом» — несомненно, орден Владимира IV степени, а «на шею» — почти бесспорно, Анны II степени: Владимира IV степени Скалозуб уже, очевидно, имел — согласно старшинству орденов. Если бы ему дали Владимира III степени, это нарушило бы принятую последовательность награждений.

226—228. Но крепко набрался каких-то новых правил ~ книги стал читать. — В образе двоюродного брата Скалозуба видели декабриста П. Д. Черевина, который рано оставил военную службу и поселился в деревне, намереваясь заняться улучшением благосостояния крестьян. Черевин был автором исторических исследований и умер в возрасте 24 лет. Сочувственный некролог — в «Вестнике Европы» (1824. №14. С.150—152) посвятил ему декабрист С. Д. Нечаев. В комедии А. А. Шаховского «Пустодомы» (1818) выведен такой же герой:

Фома

У князя, видно, ум зашел за разум?

 Ванюша

                                                                               Видно,
Когда из-за моря он в свой явился полк,
То, году не служа, в отставку стал проситься;
Толкуя вещи все на свой ученый толк,
Его сиятельство нашел, что не годится
Ему, как всем, ходить и в караул, и в строй;
Что офицерский чин для мудреца ничтожен,
Что он фельдмаршалом или ничем быть должен...
А чтобы не могла мешать ему жена
Дремать над книгами, в которых он зарылся,
Ей воля полная сорить казной дана...

(Шаховской А. Комедии. Стихотворения.
Л., 1961. С. 357.)

Грибоедов подобную охранительно-благонамеренную оценку «умника» передает в своей комедии Скалозубу и Фамусову, отражая явление, характерное для 20-х гг., как о том свидетельствовал, в частности, декабрист Каховский: «У нас молодые люди при всех скудных средствах

- 316 -

занимаются более, чем где-нибудь; многие из них вышли в отставку и в укромных своих сельских домиках учатся и устраивают благоденствие и просвещение земледельцев, судьбой их попечению вверенных» (Избранные... произведения декабристов. Т. 1. С. 506). О таких же «молодых людях» вспоминал в своем предыдущем монологе Чацкий: «Кто путешествует, в деревне кто живет...» («Да он властей не признает», — в ужасе откликался на это Фамусов).

271. А в се́мью не включат. — Необычное ударение находит соответствие в «Ябеде» (1798) В. Капниста (д. II, явл. 5): «Но, милый, не вошли еще вы в се́мью нашу...» (Капнист В. В. Сочинения. М., 1959. С. 83).

280. ...есть особый отпечаток... — В «Рассуждении о старом и новом слоге» А. С. Шишкова слово «отпечаток» наряду с другими французскими кальками объявлялось «слишком странной новостью» (см.: Собр. соч. и переводов Шишкова. СПб., 1824. Ч. 2. С. 286).

282. ...и вну́чат... — Ср. в стихотворении П. А. Вяземского «Песнь на взятие Парижа» (до 1816 г.):

Москва!  Твоих  развалин  вид
Красноречивей  пирамид!
Они  и  отдаленных  вну́чат
Геройским  подвигам  научат.

294. Прямые канцлеры в отставке... — Канцлер — высший гражданский чин. В Москве на покое, не у дел жило много вельмож, которые бывали не прочь разыгрывать «оппозицию» на словах в Английском клубе.

302. Присутствовать пошлите их в Сенат! — В Москве тогда еще существовали «департаменты» высшего судебного учреждения — Сената, находившегося в Петербурге.

303. ...Лукерья Алексевна! — Возможно, это Лукерья Алексеевна Цеймерн, урожд. Сверчкова, попавшая в комедию со своим собственным именем. В дневнике И. М. Снегирева от 23 апреля 1823 г. она упоминается со слов М. Малова, который «превозносил ее мужество и благоразумие». К фамилии Цеймерн П. И. Бартеневым (?) сделано примечание: «Лукерья Алексеевна Цеймерн, урожд. Сверчкова, начальница женского учебного заведения (ныне Николаевского сиротского института). К ней можно отнести слова Фридриха Великого про ландграфиню Гессенскую

- 317 -

Каролину: femina sexu, anima Vir, т. е. по природе женщина, по душе мужчина; только она нравственно выше ландграфини» (Снегирев И. М. Дневник. М., 1904—1905. С. 111.)

306. ...король был прусский здесь... — Прусский король Фридрих Вильгельм III, отец великой княгини Александры Федоровны, приезжал в Москву 4 (16) июня 1818 г. и пробыл в столице 11 дней, бывал на балах, обедах и т. п. «Ввечеру, — сообщали газеты, — в Грановитой палате был великолепный бал, на коем изволили находиться императорская фамилия, прусский монарх, наследный принц и принцы Гессен-Гамбургский и Мекленбург-Стрелецкий. <...> Прусскому монарху весьма понравилось украшение Грановитой палаты, которая была прекрасно освещена. Многие дамы удостоились танцевать польский с сим монархом, которому они и были представлены». (Северная почта. 1818. № 47. 12 июня).

313. Французские романсы вам поют... — Материал для характеристики таких «романсов» дают воспоминания французской актрисы Луизы Фюзи, относящиеся, правда, к допожарной Москве 1809—1812 гг.: «С тех пор как голос мой утратил свою обширность, я преимущественно старалась совершенствовать средние ноты и выкупать недостаток материальных средств выражением пения. Выражение в музыке всего более действует на массу слушателей и не требует для оценки своей глубоких сведений в искусстве. От романса требуется только занимательных слов, простенькой и соответствующей содержанию мелодии, — главное, — выразительного исполнения. <...> Я привезла с собою из Парижа множество новых пьес, которые имели огромный успех в Петербурге и следовательно не могли не иметь успеха и в Москве. Я скоро стала модною певицею для вечеров; все романсы, которые я пела, производили фурор и писались и рисовались во всех альбомах. Романсы того времени, почти все без исключения, вертелись на средних веках, на влюбленных рыцарях, на девах сердца, на прекрасных затворницах...» (Пантеон и репертуар русской сцены. 1850. Январь. Кн. 1.)

320. Пожар способствовал ей много к украшенью. — Пожар 1812 г., при нашествии французов, когда Москва выгорела вся. После пожара она быстро отстраивалась наново.

- 318 -

На месте пепелищ возникала ампирная Москва дворянских особняков. «Произведена была, — свидетельствует историк, — большая нивелировка улиц со склоном к Москве-реке и Яузе; Неглинка была заключена в подземную трубу; приведены были в порядок стены Кремля и Китая-города. Красная площадь была очищена от лавок, ров возле Василия Блаженного засыпан, и на месте его появилась „обсадка деревьев“, или бульвар; „топь“, существовавшая на месте Театральной площади, была замощена и самая площадь расширена; уничтожен был вал Земляного города; набережные Москвы-реки, Яузы и канавы были (частично) обделаны камнем и решеткой; воздвигнуты Москворецкий и Чугунный мосты. Обстроились и частные дома <...> А за новыми фасадами потекла старая, беззаботная, привольная дворянская жизнь» (Бахрушин С. В. Москва в 1812 году. М., 1913. С. 38—39). Уже в 1813 г. А. Ф. Мерзляков писал: «С нами совершаются чудеса божественные <...> Москва, разрушенная, опустошенная, уже лучший город России. Уже все, что нужда, удобность, удовольствие, самая роскошь может требовать, находится в ней с изобилием <...> Топор стучит в тысячах рук, кровли наводятся; целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными; улицы заставлены обозом с лесом и материалами; народу тьма; нигде нет проезда, а особливо в теперешнее время — деятельность неизъяснимая! Наверно полагать, что к весне будет готово домов около тысячи отделанных <...> Возрожденный Английский клуб <...> свидетельствует свое почтение» (Рус. архив. 1865. Стлб. 1072—1073). Следы пожара, однако, долго еще сохранялись. Прибывший в Москву в 1821 г. современник пишет: «Едем по большой Немецкой улице — все дома новы, свежи, чисты, нигде и следов пожара, но стоило только свернуть с большой улицы в любой переулок, чтобы увидеть другое. Нескончаемые пустыри, усеянные развалившимися печами с торчащими над ними трубами между репейников и крапивы, представляли для глаз картину страшного истребления» (Селиванов В. В. Предания и воспоминания. СПб., 1881. С. 198).

342. Времен Очаковских и покоренья Крыма. — Т. е. очень давних времен. Крепость Очаков на Днестровском лимане взята у турок в 1783 г. и присоединена к России. В том же году состоялось присоединение к России Крыма.

- 319 -

353—354. И где не воскресят клиенты-иностранцы Прошедшего житья подлейшие черты. В Древнем Риме «клиентами» (cliens) называли неравноправных граждан, находившихся под покровительством патронов. В России времен Грибоедова жило много иностранцев, нашедших себе покровительство у русских богатых и знатных бар. Среди них было много французских эмигрантов, бежавших от революции 1789 г. В с. Хмелита, где проводил свои летние месяцы юный А. С. Грибоедов, собирались учителя и гувернеры дочерей Алексея Федоровича Грибоедова: l’abbé Baudet, англичанин арфист Адамс, рисовальный учитель немец Майер и даже какая-та французская герцогиня, которую судьба забросила в воспитательницы к русским помещикам (см.: Пиксанов Н. К. Грибоедов. Исследования и характеристики. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1934. С. 71.)

В ряде неавторизованных списков комедии (и в некоторых дореволюционных изданиях) на месте слова «воскресят» ставили «истребят» (отчего текст, конечно, не становился яснее). Для осмысленного восприятия этих строк следует иметь в виду, что пунктуация грибоедовского времени (особенно в рукописях) была элементарной, недетализированной. При устном чтении Грибоедов, как нам кажется, интонационно соответствующей паузой после строки 6 и особым ударением на слове «где» — в строке 7 выражал тот смысл, что «клиенты-иностранцы» воскрешали в Москве «прошедшего житья подлейшие черты».

360. ...Нестор негодяев знатных... — Нестор — герой «Илиады» Гомера, один из предводителей греков, осаждавших Трою, — глубокий старик, отличавшийся своими мудрыми советами. В нарицательном смысле — советчик, руководитель. «Мы до того привыкли видеть, — писал декабрист Н. Тургенев, — судьбы России в руках неспособных стариков, получивших места вроде премии от общества застрахования жизни за продолжительную крепость пищеварения, что нам кажется каким-нибудь чудаком, иностранцем, „чужим между своих“ лицо вроде Мордвинова; да разве он, а еще больше Сперанский не затерялись бесполезно между седыми детьми, играющими в звезды и ленты. Оставалось одно — в тиши соединять рассеянные силы, дать им организацию, единство, с

- 320 -

определенной целью обсуживания средств, чем помочь страшному злу, губящему Россию...» (Тургенев Н. Россия и русские. М., 1907. Ч. 1. С. 6). Однако — в соответствии с грибоедовской поэтикой — общая мысль конкретизируется в «портретах». Первый из них довольно традиционен. Обличение хозяев «великолепных палат» было общим местом сатирической русской литературы. Приведем несколько иллюстраций:

Там  роскошь, золотом блестя,
Зовет гостей в свои  палаты
И ставит им столы богаты,
Изнеженным  их  вкусам  льстя:
Но в хрусталях  своих  бесценных
Она не вина раздает:
В них пенится  кровавый  пот
Народов, ею разоренных.

(Крылов И. А.
Уединение, 1790-е годы.)

Другой, пограбя  миллионы,
Покрывши кровью целый мир,
Наруша все права, законы,
Хвалы вкушает льстивых лир,
Себя не чтит едва за Бога,
Главой,  владыкой смертных  всех
И внутрь блестящего чертога,
Пресытясь, дремлет средь утех!

(Попугаев В. В.
   Судьба, 1801.)

Но покровительство достав себе из платы,
Великолепные воздвигнули палаты,
Дают и праздники, и балы, и столы,
За коими льстецы вспевают им хвалы;
Искусством повара загладя преступленья,
Средь пиршеств жизнь ведут в приятном усыпленье

        (Горчаков Д. И.
Послание Долгорукову, 1807.)

Та же тема нередко возникала и в сатирической прозе, например в журнале «Смесь» (1769. Лист 25): «Но, обратя свой взор на благородных, видим, что шелк и злато составляют их одежды; они живут в великолепных домах; питаются хорошею пищею; и, проводя день в благородной праздности, ищут сна в мягких постелях <...> Но разумные люди знают, что надобно иметь хороший чин, защиту

- 321 -

и место, и тогда уже начинают грабить, ибо, приняв нужные предосторожности, не опасаются наказания». Не вызывает сомнения, что Грибоедов, читавший большинство этих произведений (и, вероятно, множество других подобного рода), видел источник этого прижившегося в русской литературе образа (неправедными трудами нажитых палат) в римской сатире. Ср. у Ювенала (сатира первая):

Лишь преступленьем себе наживают сады  и  палаты,
Яства и старый  прибор серебра...

(Римская сатира. М., 1957. С. 170.)

368. Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах... — Т. е. занят обучением крепостных актеров, изображающих в балете фантастические образы зефиров (ветерков) и амуров (божков любви). См. прим. к ст. 371—378 действия I.

370. Но должников не согласил к отсрочке... — Слово «должник» прежде означало и того, кто одолжает (кредитор), и того, кто одолжается. Так, в завещании П. Я. Чаадаева (1855): «Должникам моим сказать, что все долги мои без малейшего прекословия заплачены будут братом моим, так как он наследует после меня достаточным капиталом...» Этого не понял публикатор документа, А. И. Кирпичников, писавший: «Характерно в пункте 5-м ошибочно употребленное слово должник при сильном и точном слоге всего завещания. Вот отчего Чаадаев (как и многие другие русские баре) предпочитал писать по-французски, хотя владел прекрасно языком отечественным: он не знал деловых русских слов» (Русская мысль. 1896. № 4. С. 153, 154 2-й пагинации).

372. Распроданы поодиночке!!! — Продажа людей поодиночке была настолько вопиющим изуверством, что обратила внимание Государственного совета. В 1820 г. этот правительственный орган обсуждал вопрос о возможности пресечения продажи крестьян без земли. В ходе обсуждения выявились многие подобные факты: коллежский асессор Лупандин продал поодиночке из своей вотчины 20 женщин (3 вдовы и 17 девушек) и еще одну подарил; штабс-капитан Раздеришин, покупая поодиночке девушек, составил из них у себя гарем; статская советница Полонская продала своего дворового с женою и малолетней дочерью, а старшую дочь оставила у себя. В Петербурге на чугунный завод Берда было привезено 50 мужчин и 39 женщин, проданных его владельцу псковским помещиком Креницыным; крестьяне подали жалобу царю, который

- 322 -

был удивлен этим фактом, так как полагал, что «продажа людей без земли уже запрещена». Между тем в записке Н. И. Тургенева, поданной Александру I годом раньше, указывалось, что продажа людей поодиночке приняла еще в царствование Екатерины II такие размеры, что в Петербург приплывали целые барки с людьми, назначенными для розничной продажи. Узнав о неосведомленности царя, Тургенев писал: «Напротив самого Зимнего дворца в с.-петербургском губернском правлении от времени до времени продают на основании закона человеческое мясо. Имение несостоятельного должника, владеющего крепостными, продают с публичного торга, как и все его имущество. Почти в то же самое время, когда шли вышеизложенные прения в Государственном совете, одна старуха была продана таким образом за 2 р. 50 к., и это в двух шагах от жилища самодержца, который думал, что розничная продажа людей давно запрещена». Прения в Государственном совете не привели ни к какому результату: продажа крестьян поодиночке сохранилась вплоть до отмены крепостного права.

В «Законоположении» Союза благоденствия, в частности, говорилось, что каждый член Союза должен «в управлении подвластными быть добросердечным и человеколюбивым», члены Союза «истребляют продажу людей в рекруты, отклоняют вообще от продажи их поодиночке» (см.: Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в. СПб., 1888. Т. 1. С. 453, 467—468, 473, 493, 503).

395. ...в воздух чепчики бросали! — Старинная французская поговорка «jeter son bonnet par-dessus les moulins» (букв.: «бросать свой чепчик за мельницы») имела в виду женщин, пренебрегавших приличиями, общественным мнением, ходящих простоволосыми. Чацкий, таким образом, говорит не только о патриотическом ликовании московских женщин, но и о нарушении ими приличий, которое могло выражаться, например, в вешании офицерам на шею. Ср.: в повести Пушкина «Метель» (1830): «Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал нам навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive, Henri Quatre!, тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты

- 323 -

весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединили чувства народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута!

Женщины, русские женщины, были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура!

И  в  воздух  чепчики  бросали».

Явл. 6. 402. ...к гвардионцам... — к офицерам лейб-гвардейских полков, учрежденных в 1813 г. Гвардионцы получали преимущество одного чина перед армейскими офицерами.

Явл. 8. 452. ...Для компаньи? — см. с. 310 наст. тома.

Явл. 9. 459. ...Ирритация (военный термин, от лат. irritatio) — возбуждение, волнение, замешательство.

Опро́метью вбежали. — Д. А. Смирнов записал по поводу этих слов следующее высказывание М. С. Щепкина: «Знаете ли, что одно слово из комедии, именно слово „опрометью“, написанное Грибоедовым так, что по метру стихов надо читать его „опро́метью“, имело свою историю. На это слово нападали многие. <...> Раз дошло до того, что один господин говорит мне в театре:

— Михаил Семенович, как это вам не стыдно: Грибоедов наврал, а вы без стыда повторяете...

— Где это Грибоедов наврал?.. Любопытно узнать.

— Да что это такое за слово, которое у нас, вслух всем, повторяется на сцене — „опро́метью“? Откуда такое слово? По-русски говорится „о́прометью“.

— Послушайте, — отвечал я господину, — трудно предположить, чтобы человек, который так знает русский язык и так владеет русским стихом, как Грибоедов, мог наврать иначе, как умышленно. Таких слов, которые доведены метром стихов до необходимости неправильного их произношения, вы найдете в комедии не одно, а пять или шесть. Неужели вы думаете, что Грибоедов не умел бы с этими стихами справиться... А я так, напротив, думаю, что это сделано им не спроста, а для того, чтобы показать, что наше общество не умело говорить по-русски» (Воспоминания 1929. С. 293).

- 324 -

479. Жоке (жокей) — слуга, сопровождавший господ на прогулке верхом.

Явл. 10.491. Пораньше: съедутся домашние друзья Потанцевать под фортопияно. — «Частные вечера все вообще начинались в седмь часов. Кто приезжал на них часов в девять или в десять, хозяин тотчас спрашивал: „а что так поздно!“» (Макаров. О времени обедов, ужинов и съездов с 1792 по 1844. // Щукинский сборник. Вып. 2. М., 1903. С. 2).

Явл. 12.544. Есть у меня вещицы три... и т. д. — Перифраза соответствующей реплики из комедии А. Шаховского. «Не любо — не слушай, а лгать не мешай» (1818). Ср.:

— Для милой вестницы у нас гостинец есть.
        — А что сударь?
                                                            — Безделка:
Сережки с жемчугом. Жемчуг хоть не зернист,
С орешек небольшой, да уж зато как чист!
        И что за милая отделка!!

ДЕЙСТВИЕ III

Явл. 1. 6. Хрипун — щеголеватый армейский офицер, отличавшийся манерой говорить хриплым басом, что было модно в то время.

Удавленник — насмешка Чацкого над узким воротником армейского мундира.

Фагот — музыкальный духовой инструмент, труба с клапанами, низкого звучания. Называя так Скалозуба, Чацкий, видимо, имеет в виду резкий звук этого инструмента и его большие размеры. Возможны и другие ассоциации: в английском языке «fagot» может означать «скучный, нудный человек», а в итальянском «fagotto» — увалень, неуклюжий.

28. Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож... — Тема «странного человека» в русской литературе первой трети XIX века прослежена Б. Т. Удодовым (см.: Удодов Б. Т. М. Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. Воронеж, 1973. С. 510—543). В 1801 г. был издан роман в письмах покончившего самоубийством на 17-м году жизни М. В. Сушкова. В предисловии издателя говорилось: «При издании сих писем мое намерение состоит в том, чтобы представить глазам общества странного молодого человека,

- 325 -

описывающего с непонятным для меня хладнокровием собственный свой характер, почти все обстоятельства своей жизни и, наконец, смерти». Причину разлада с жизнью сам герой романа видит в следующем: «Мне скучно, мне чего-то недостает, а это что-то я едва постиг». «Испытаю, — пишет он, — перемена места не переменит ли моей скуки». В записной книжке К. Н. Батюшкова, относящейся к 1817 г., имеется такая автобиографическая заметка: «Недавно я имел случай познакомиться с странным человеком, каких много <...> Он служил в военной службе и в гражданской службе <...> Обе службы ему надоели, ибо поистине он не охотник до чинов и крестов. А плакал, когда его обошли чином и не дали креста? Как растолкуют это?.. В нем два человека <...> Он умеет говорить очень колко; пишет иногда очень остро насчет ближнего. Но тот человек, то есть добрый, любит людей и горестно плачет над эпиграммами черного человека <...> Каким странным образом здесь два составляют одно? зло так тесно связано с добром и отлично столь резкими чертами?..» «Странного человека» нарисовал и К. Ф. Рылеев в очерке «Чудак» (1821), в котором находят предвосхищение фабулы «Евгения Онегина». Герой очерка В. Ф. Одоевского «Странный человек» (1822) — в разладе с обществом, «он добивается чего-то мечтательного, едва ли существующего»; герой этот перейдет позднее в повесть Одоевского «Дни досад», которая обратила внимание Грибоедова и положила основание знакомству с Одоевским, перешедшему впоследствии в тесную дружбу. Как убедительно показывают приведенные Б. Т. Удодовым примеры, «странный человек» стал в русской литературе первым романтическим героем, чей разлад с жизнью объяснялся прежде всего противоречивостью его натуры, устремленной от обыденного к мечтательному. С точки зрения окружающих людей он ненормален и смешон, сам же герой трагически ощущает свою непохожесть на остальных. В творчестве Грибоедова тема «странного человека» была намечена в его ранней комедии «Притворная неверность».

36—40. Есть на земле такие превращенья Правлений, климатов, и нравов, и умов; Есть люди важные, слыли за дураков: Иный по армии, иный плохим поэтом, Иный... Боюсь назвать, но признано всем светом... и т. д. — Ироническая перифраза ретроградного рассуждения министра

- 326 -

народного просвещения А. С. Шишкова в 1824 г., где «превращение» истолковывается как «революция»: «французская осьмагонадесять века философия, мать французской революции, сделала везде немалые успехи, а потому думали, что она и в России довольно распространилась и что на нее, как на самую сильную чуму нравов, с надежностью можно положиться. Революция значит превращение, собственно же разумеется превращение умов, то есть представление вещей навыворот, или, как говорится в народе, вверх ногами. <...> Человек, путеводимый ими, привыкает видеть вещи навыворот: и в благонравии кажется ему буйство и в буйстве благонравие, в просвещении невежество и в невежестве просвещение, в свободе рабство и в рабстве свобода и т. д.» (Собр. соч. и переводов Шишкова. Ч. 2. С. 286).

44. Но есть ли в нем та страсть... и т. д. — Нетрудно заметить в этом лирическом фрагменте традиционный для грибоедовской эпохи элегический мотив. Ср.:

         Украсить жребий твой
Любви и дружества прочнейшими цветами,
Всем жертвовать тебе, гордиться лишь тобой,
Блаженством дней твоих и милыми очами;
Признательность твою и счастье находить
         В речах, в улыбке, в каждом взоре;
Мир, славу, суеты протекшие и горе —
Все, все у ног твоих, как тяжкий сон, забыть!
Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья,
Без дружбы, без любви — без идолов моих?..
         И муза, сетуя, без них
         Светильник гасит дарованья!

(Батюшков К. Н.
      Элегия, 1815.)

...Что, что дает любовь веселым шалунам?
Забаву легкую, минутное забвенье;
В ней благо лучшее дано богами нам
         И нужд живейших утоленье!
         Как будет сладко, милый мой,
Поверить нежности чувствительной подруги,
Скажу ль? все раны, все недуги.
Все расслабление души твоей больной;
         Забыв и свет и рок суровый,
         Желанья смутные в одно желанье слить
И на устах ее, в ее дыханье пить
Целебный воздух жизни новой!..

 (Баратынский Е. А.
       Коншину, 1820.)

- 327 -

...О, как бы я желал пустынных стран в тиши,
Безвестный, близ тебя к блаженству приучаться
И кроткою твоей мелодией души,
Во взорах дышащей, безмолвствуя, пленяться.
         О, как бы я желал всю жизнь тебе отдать,
У ног твоих порой для песни лиру строить,
Все тайные твои желанья упреждать
И на груди твоей главу мою покоить.
         Тебе лишь посвящать, разлуки не страшась,
Дыханье каждое и каждое мгновенье
И сердцем близ тебя, друг милый, обновясь,
В улыбке уст твоих печалей пить забвенье.

(Олин В. Н.
Стансы к Элизе, 1822.)

125. Шалит, она его не любит. — Откликаясь на комедию Грибоедова и не признавая правдоподобия поведения Чацкого, Пушкин относительно данного эпизода пьесы замечал: «Между мастерскими чертами этой прелестной комедии недоверчивость Чацкого в любви Софии к Молчалину прелестна! — и как натурально! Вот на чем должна вертеться вся комедия...» (Пушкин. Т. XIII. С. 138). Показательно, что в позднейшей оценке пьесы Белинским та же недогадливость Чацкого будет поставлена в упрек драматургу. Пушкин раньше знал Грибоедова как автора салонных комедий, и этот жанр он ценил весьма высоко. Салонная же комедия выработала особый вид сценического диалога, при котором не столь важен был прямой смысл произносимого, как всякого рода двусмысленности, приводящие к забавным нелепицам. Вот как, например, в комедии «Взаимные испытания» (1826) Н. И. Хмельницкого ведут беседу герои о только что вышедшей из комнаты Светлане, младшей сестре графини:

Графиня

Мне кажется, успех довольно ваш хорош?

Пламирский

  Мне тоже кажется.

Графиня

                    Помилуйте, чего же
Вам более? Вы так друг к другу оба страстны —
И женитесь?

Пламирский

Когда на это вы согласны.

- 328 -

Графиня

Я счастию сестры  не думаю мешать.

(Стихотворная комедия конца XVIII —
начала XIX века. М.; Л., 1964. С. 416).

На самом же деле ни в одном слове здесь нет правды. Графиня и Пламирский любят друг друга. Светлана же любит Эледина. И весь этот диалог — только взаимные испытания. Похвалы Софьи Молчалину, произносимые ею в легком, светском тоне, Чацкий тоже не принимает всерьез, видя в них «сатиру и мораль» (то есть обличение и нравоучение). Ко времени Белинского традиция салонной комедии в русской драматургии пресеклась, и потому этот эпизод пьесы ему кажется художественно неубедительным.

Явл. 3. 165. ...числюсь по Архивам... — В московские архивы зачислялись аристократические юноши, которые на службу не являлись, «числились» там, но чины получали.

177—194. Татьяна Юрьевна рассказывала что-то... — Образ «Татьяны Юрьевны», мелькающий в диалоге Чацкого и Молчалина, несомненно, привлекал значительное внимание Грибоедова. В первоначальной, Музейной редакции он охарактеризован еще более выразительно. Прототипом Татьяны Юрьевны считают Прасковью Юрьевну Кологривову (урожд. Трубецкая, в первом браке Гагарина; 1762—1848). Декабрист Д. И. Завалишин свидетельствовал: «Что касается Татьяны Юрьевны, то тут автор действительно разумел Прасковью Юрьевну К., прославившуюся особенно тем, что муж ее, однажды спрошенный на бале одним высоким лицом, кто он такой, до того растерялся, что сказал, что он муж Прасковьи Юрьевны, полагая, вероятно, что это звание важнее всех его титулов» (Древняя и новая Россия. 1879. № 4. С. 314; ср.: Гершензон. С. 106).

203. Начальник отделенья — высокая должность в царских министерствах, соединявшаяся обычно с чином действительного статского советника (штатского генерала).

Явл. 4. 222. Столы для карт, мел, щеток и свечей! — Мел — мелки для записей на карточных столах; щетки — для стирания записей на сукне карточных столов. Ср. в повести Пушкина «Выстрел»: «Сильвио взял мел и уравнял

- 329 -

счет по своему обыкновению. Офицер, думая, что он ошибся, пустился в объяснения. Сильвио молча продолжал метать. Офицер, потеряв терпение, взял щетку и стер то, что казалось ему напрасно записанным» (Пушкин. Т. VIII. С. 63).

Явл. 5. 248. Московский комендант — человек, в ведении которого находились Кремль и дворцы.

Явл. 6. 257—258. На флейте я твержу дуэт А-мольный... — A-moll — минорная тональность с тоникой ля, то же, что и ля минор. Комический оттенок упоминанию о музыкальных занятиях Платона Михайловича придает не только его пятилетняя приверженность к одной пьесе, но и то, что это дуэт, который он твердит в одиночестве. В этой детали, однако, имеется и другой ассоциативный смысл. Вспомним, что комедия начинается с музыкального дуэта (фортепьяно с флейтой) в исполнении Софьи и Молчалина. Таким образом, намечается параллель между этой любовной парой и Горичами. Смысл этого сопоставления в том, что отношения со своим избранником Софье рисуются в идеале как отношения между этими супругами («Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей — Высокий идеал московских всех мужей»). На таких же ролях и муж Татьяны Юрьевны.

267. Ты обер или штаб? — То есть обер-офицер или штаб-офицер? Обер-офицеры — младшая группа офицеров, до капитана; штаб-офицеры — от майора до полковника.

Явл. 7. 295. Бахрома — «род тесьмы, с одного края с мохрами» (Акад. словарь. Ч. 1. С. 115).

296. Тюрлюрлю — длинная женская накидка без рукавов из шелковой шуршащей ткани. Собственно тюрлюрлю — это звукоподражание, передающее шелест шелка (хлопок и шерсть не имеют таких акустических эффектов).

297. Эшарп — небольшой шарф из легкой ткани. Модные журналы рекламировали эшарпы вплоть до конца 30-х гг. XIX в. Их носили повязанными на шее, перекинутыми через локти, иногда в качестве пояса. Эшарпы отделывались оборками, кистями, вышивкой.

298. Барежевый — из особой шелковой ткани в газовой технике, т. е. при переплетении нитей утка и основы они лишь слегка соприкасаются между собой, а не плотно прибиваются друг к другу. В первой половине XIX в. бареж был одной из самых дорогих тканей. «Посмотрите, посмотрите, что издерживает теперь молодая щеголиха на

- 330 -

ветротленные бережи, марабу, блонды, и особливо на безобразные шали» — сообщалось в «Литературных листках» (1824. № 6. С. 1—2).

309. Камер-юнкер — младший придворный чин.

315. Двойной лорнет. — «Не успел и изобретательные англичане выдумать так называемый двойной лорнет, как все наши щеголи и щеголихи явились с двойными лорнетами на пальцах. Лорнет сей подобен только тем зрительной трубке, что и в нем есть два передвижных стеклышка. К металлическому основанию, на котором они движутся, прикреплено кольцо, надевающееся на палец, и я, признаюсь, считаю, что новомодные двойные лорнеты, а особливо в театре, гораздо удобнее зрительных трубок...» (Русский пустынник, или Наблюдатель отечественных нравов. 1817. С. 75—76; см. также: Баевский В. С. О театральных строфах «Евгения Онегина» // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 206. Л., 1986. С. 147—150).

323. За то, что смели предпочесть Оригиналы спискам? — Список — «то, что списано с какого подлинника; иначе называется противень или иностранным словом „копия“» (Акад. словарь. Ч. 6. С. 425—426). В ответ на едкое замечание графини-внучки Чацкий вспоминает шутку, неоднократно повторяющуюся русскими сатириками. Еще в 1770 г. Николев в «Сатире на развращенные нравы нынешнего столетия» негодовал на то, «что здесь (в Москве. — Ред.) их копии, а подлинники тамо» (т. е. в Париже). Герой комедии Ф. В. Растопчина «Вести, или Убитый живой» (1807) также сокрушался: «От безрассудного пристрастия и ослепления к иностранным мы обращаемся из людей в обезьяны, из господ в слуги, из русских в ничто. Этот разврат есть болезнь завозная, прилипчивая и иных у нас обезобразила так, что и узнать нельзя. А что я говорю, это правда и для ушей, и для глаз, и для души: в семье не без урода; да на что ж самому себя изуродовать и сделаться гадким списком мерзкого подлинника?» (Растопчин Ф. В. Ох, французы. М., 1992. С. 202).

Явл. 9. 351. ...переносить горазд... — Сплетничать, переносить слухи, доносить, совершать политические и иные доносы.

Явл. 10.359. Хлёстова. — «Старуху Хлёстову, — пишет Стахович, — я хорошо помню: это была Наталья Дмитриевна Офросимова. Еще в 1807 году под фамилией Набатовой ее вывел граф Ф. В. Растопчин в своей комедии

- 331 -

„Вести, или Живой покойник“, ее же, под именем Марьи Дмитриевны Ахросимовой, описал в „Войне и мире“ граф Л. Н. Толстой. Офросимова была одного с нами прихода Иоанна Предтечи в старой Конюшенной; она строго блюла порядок и благочиние в церкви, запрещала разговоры, громко бранила дьячков за нестройное пение или за нерасторопность в служении; дирала за уши (как Чацкого) мальчиков, выходивших со свечами при чтении Евангелия и ходивших с тарелочкою за церковным старостой, держала в ришпекте и просвирню, подносившую ей одной большую просвирку. К кресту Офросимова всегда подходила первою; раз послала она дьячка к незнакомой ей даме, которая крестилась в перчатке, громко, на всю церковь, дав ему приказание: „Скажи ей, чтоб сняла собачью шкуру“» (Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 154; см. также: Жихарев С. П. Записки современника. СПб., 1859. Т. 1. С. 210—211; Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. 1. С. 260—262; Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. М.; Л., 1989. С. 142). В сатирических куплетах начала XIX в. «Стихи на пруды» Офросимова характеризовалась так:

Вот и матушка родима
Афросимова бежит,
В ней ухваточка любима:
Кулаками всех дарит.

В романе «Война и мир» Л. Н. Толстой прорисовывает образ Ахросимовой в соответствии с иной художественной концепцией, в которой заявляется в сочувственных тонах национальная самобытность подобных натур. Ахросимовой Толстой любуется: «Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе terrible dragon (фр.: страшный драгун. — Ред.), даму, знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку подсмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее» (Толстой Л. Н. Собр. соч. М., 1951. Т. 4. С. 72).

В списке «действующих» Хлёстова обозначена как свояченица Фамусова, здесь же он рекомендует ее своей «невестушкой».

- 332 -

Строго говоря, Фамусов не прав: невестка — это жена брата, — следовательно, должна носить одинаковую фамилию с деверем (братом мужа). Свояченица же — это сестра жены, и потому имеет со свояком фамилии разные. Однако эти тонкости родства в обиходной речи сплошь и рядом размывались, так что ошибка Фамусова вполне обычна.

364. ...арапку-девку... (ср. стих 382 — двоих арапченков...) — При царском дворе и у петербургских и московских бар была манера держать среди челяди негров — «арапов».

Явл. 12.403. Вы прежде были здесь... в полку... в том... в гренадерском? — За гренадера Хлёстова принимает Скалозуба по его росту. Первоначально гренадерами (от фр. grenade — граната) назывались солдаты-гранатометчики, к концу XVIII в. гренадеры превращаются в отборные по составу войска, род ударной пехоты. В гренадерские были преобразованы некоторые мушкетерские полки.

404. Его высочество — титул великих князей. Следовательно, командиром-попечителем скалозубовского полка был один из братьев Александра I: Константин Павлович, Николай Павлович (будущий император) или Михаил Павлович.

405. Мушкетерский (от фр. mousquet) — пехотный полк, в котором солдаты были вооружены мушкетами, фитильными крупнокалиберными ружьями (стреляли из них с подставок).

409. Выпушка — кант, обшивка по шву.

Петличка — нашивка на воротнике форменной одежды.

417. Ваш шпиц, прелестный шпиц... — Шпиц — комнатная собачка. Следует обратить внимание на неслучайный в комедии параллелизм фраз: несколько выше точно так же рекомендовала Платона Михайловича Наталья Дмитриевна: «Мой муж, прелестный муж...»

Явл. 16. 458. Желтый дом — дом умалишенных.

Явл. 19. 482. К фармазонам в клоб? — Фармазоны — испорченное слово: франк-масоны (фр. franc-maçons — свободные каменщики), члены религиозно-филантропического общества, распространенного по всей Европе; в России в XVIII в., и особенно в первой четверти XIX в., было много масонских лож (организаций), которые вызывали подозрительное отношение и преследования со стороны

- 333 -

правительства. Упоминание их в Г. о. у. — злободневно: по распоряжению Александра I в 1822 г. все масонские ложи были объявлены закрытыми. Сам Грибоедов был членом масонской ложи.

Явл. 20. 489. Тесак ему да ранец... — То есть отдать его в солдаты. Тесак и ранец — принадлежности солдатской амуниции.

492. Волтерьянец — последователь французского мыслителя XVIII в. Вольтера; в тогдашнем смысле вольнодумец.

Явл. 21. 525—526. И впрямь с ума сойдешь от этих от одних От пансионов, школ, лицеев... — В этих словах Хлёстовой отразилось озлобление тогдашней реакции против просвещения. В. Ф. Раевский в Сибири вспоминал, как на следствии о декабристах брат царя, великий князь Михаил Павлович обрушился на «пансионы» и «университеты» — ненавистные властям рассадники «вольнодумства». Грибоедов сам был как раз воспитанником и пансиона, и университета.

527. Да от ланкартачных взаимных обучений. — Ланкартачный — искаженное слово «ланкастерский». Система английского педагога Й. Ланкастера (1771—1838) состояла в том, «чтоб одну часть учеников употреблять к наставлению прочих» (Сын Отечества. 1818. Ч. 46, № 20. С. 14). Для изучения его опыта в 1816 г. было отправлено за границу четыре петербургских студента, а в 1819 г. в Петербурге образовалось «Общество учреждения училищ по методе взаимного обучения». О ланкастерской системе много писали в журналах, ею увлекались поборники народного просвещения, передовые офицеры при обучении солдат в армии. В 1821 г. П. А. Вяземский устроил школу по системе Ланкастера в своем подмосковном Остафьеве. Ланкастерские школы особенно пропагандировались декабристами. Политический процесс «первого декабриста» В. Ф. Раевского в 1822 г. был связан с его деятельностью в ланкастерских школах. В. К. Кюхельбекер по выходе из Лицея был членом Комитета Вольного общества учреждения ланкастерских училищ. Обскурантистски настроенные невежественные и косные люди, естественно, могли «с ума сходить» от раздражения по поводу этого движения.

528—529. ...в Петербурге институт Пе-да-го-гический... — Педагогический институт в Петербурге, основанный

- 334 -

в 1804 г., в 1816 г. преобразован в Главный педагогический институт; в 1819 г. на его базе основан Петербургский университет; в 1828 г. институт возобновил свое существование и существовал до 1859 г. С 1817 по 1820 г. преподавателем благородного пансиона при петербургском Педагогическом институте был В. К. Кюхельбекер, общавшийся с Грибоедовым в Тифлисе в пору создания «Горя от ума».

530. Там упражняются в расколах и в безверьи, Профессоры!! — Реплика Тугоуховской находится в полном соответствии с проводившимся в начале 20-х гг. XIX в. курсом правительства в отношении учебных заведений. В 1821 г. попечитель петербургского учебного округа Д. П. Рунич обрушился на профессоров Петербургского университета Э. С. Раупаха, К. Ф. Германа, К. И. Арсеньева и А. И. Галича, учредив над ними суд; им ставилось в вину «открытое отвержение истин св. писания и христианства», соединяемое «с покушением ниспровергнуть и законные власти». Профессора были уволены из университета, и им запрещено было преподавание (см.: Давидович Я. «Дело» Санкт-Петербургского университета в 1821 году // Вестник Ленинградского университета. 1947. № 3. С. 145—155.) Такой же погром был учинен М. Л. Магницким в Казанском университете. «Преобразованиям» подвергся в 1822 г. и Лицей, в котором учился Пушкин (см.: Гессен С. Я. К истории разгрома пушкинского лицея // Литературный современник. 1937. № 1. С. 252—259).

531—535. ...у них учился наш родня ~ Князь Федор, мой племянник. — В воспоминаниях Т. П. Пассек рассказывается, что у А. А. Яковлева, дяди Герцена, «был совершеннолетний сын Алексей Александрович, умный, образованный, ученый, известный под названием „Химика“, о котором Грибоедов сказал в своей комедии „Горе от ума“:

Он химик, он ботаник,
Князь Федор, наш племянник».

(Пассек Т. П. Из дальних лет. Воспоминания. Т. 1. М., 1963. С. 94). Подробную характеристику А. А. Яковлева-Химика (1795—1868), тоже с указанием на «Горе от ума», дал А. И. Герцен в «Былом и думах» (ч. I, гл. VI // Герцен А. И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 8. М., 1956. С. 110—115).

- 335 -

540—541. Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы, да сжечь. — Возможно, в данном случае Грибоедов иронически переосмысляет одно из рассуждений Сократа в диалоге Платона «Федр»: «Сократ. Я слышал, что в египетском Навкратисе существовало некое тамошнее древнее божество, которому посвящена была и священная птица, называемая Ибисом; имя же самого демона Февф (Тот). Он первый изобрел число, счет, геометрию, астрономию, сверх того игры в шашки и кости, а также и письмена. Царствовал тогда в Египте Фамус <...> Многое, говорят, высказал он Февфу по поводу искусства и за и против; рассказывать обо всем этом было бы долго. Когда дело дошло до письмен, Февф сказал: „Изучение их, царь, сделает египтян более мудрыми и более памятливыми, ибо найдено вспомогательное средство для памяти и мудрости". Фамус сказал на это: „О великий искусник Февф <...> Ведь они породят в душе научившихся им забвение, вследствие недостатка упражнения в памяти, так как благодаря доверия к письму люди станут вспоминать извне, на основании посторонних знаков, а не изнутри, сами собою. Итак, ты изобрел вспомогательное средство не для памяти, а для припоминания. Ученикам своим ты доставляешь мудрость кажущуюся, а не истинную: став, с твоей точки зрения, многознающими без изучения, люди будут считать себя многоумными, будучи по большей части неумными, а сверх того тягостными в общежитии. Вместо мудрых они станут мнимомудрыми“» (Творения Платона. Т. V. Пг., 1922. С. 160—161).

Явл. 22. 562. Ты не в своей тарелке. — Выражение, укоренившееся в языке вследствие ошибочного перевода французского выражения. См. указание А. С. Пушкина: «Множество слов и выражений, насильственным образом введенных в употребление, остались и укоренились в нашем языке. Например <...> Dans son assiette ordinaire, assiette значит положение от слова asseoir, но мы перевели каламбуром — в своей тарелке: —

Любезнейший,  ты  не  в  своей  тарелке.

Горе  от  ума».

(Пушкин. Т. XII. С. 181.)

574—638. В той комнате незначащая встреча... и т. д. — Подобие монолога Чацкого — письмо 10-е «Писем из Москвы

- 336 -

в Нижний Новгород» И. М. Муравьева-Апостола (см. примеч. к действ. I, явл. 7, ст. 413—414), вероятно, влиявшее на «Горе от ума»: «Я был уже в дворянском собрании.<...> Мне пришло на мысль, что я волшебным жезлом вдруг переношу сюда человека, путешествовавшего по всей Европе, кроме России; ставлю его посреди собрания; даю ему несколько минут осмотреться и вслушаться и потом спрашиваю его: где ты? — Он мне отвечает: кажется, в Бордо или в Марсели. — Почему же так? — Вот почему: общий язык здесь, как я слышу, французский; следственно я во Франции. — Судя по богатству и вкусу нарядов, по великолепной зале, должно бы мне заключить, что я в Париже, но выговор французского языка здесь не чистой: какая-то смесь, похожая на то, что я слыхал в Провансе и на берегах Гаронны — следственно я не в столице Франции, а в каком-нибудь из главных ее городов; в котором же именно, отгадать не могу. — Милостивый государь мой, ваши умозаключения прекрасны и все основаны на самых острых догадках; но совсем тем вы ошибаетесь: здесь нет ни провансалов, ни гасконцев, а все русские: вы — в Москве!» Далее И. М. Муравьев-Апостол много места уделяет французским учителям: «К нам, на Любских судах, вместе с устерсами и Лимбургским сыром, приплывали целые грузы французов, — парикмахеров, поваров, модных торговок и учителей. <...> французики, не только в столицах, но и по всему пространству России рассыпались и находили средства овладеть умами во многих домах, как знатных, так и незнатных» (Сын Отечества. 1814. Ч. XII, № 7. С. 19—21, 25).

575. Французик из Бордо... — Образ «французика из Бордо», возможно, подсказан следующим сатирическим «известием» журнала Н. И. Новикова «Трутень»: «На сих днях в здешний порт прибыл из Бурдо корабль: на нем кроме самых модных товаров, привезены 24 француза, сказывающие о себе, что они все бароны, шевалье, маркизы и графы.<...> Многие из них в превеликой жили ссоре с парижской полициею <...> и ради того приехали они сюда, и намерены вступить в должности учителей и гофмейстеров молодых благородных людей.<...> Любезные сограждане, спешите нанимать сих чужестранцев для воспитания ваших детей! Поручайте немедленно будущую подпору государства сим побродягам и думайте, что вы исполнили долг родительский, когда наняли в учители французов, не узнав прежде ни знания их, ни поведения» (Трутень. 1769.

- 337 -

Л. XVI. 11 августа). Рассуждение Чацкого соотносится с монологом Ветромаха из комедии Я. Б. Княжнина «Чудаки»:

Считаю наш язык за подлинный  jargon,
И экспримировать на нем  всего не можно.
Чтоб мысль свою сыскать замучишься безбожно.
По нужде говорю я этим  языком.
С лакеем, с кучером, со всем простым  народом
Где думать нужды нет. А с нашим знатным  родом,
Не знав французского, я был бы дураком.
Скажите, как бы мне влюбиться было можно?
Je brûle, je languis мне как бы то сказать
Прелестной Улиньке? — неужто бы  мычать:
«Я млею, я горю!..» — Fé donc...

В 1819 г. в «Трудах Московского общества любителей российской словесности» было напечатано «Письмо неизвестной особы» (за подписью Ш-ий), где рассказывалось: «Недавно в одном из таких обществ, в котором все, кроме воздуха, выписано из Парижа и где, забывая на время все заботы, наши щеголи и щеголихи мечтают, что они точно в Париже, — вздумал было я разрушить очарование, сказавши несколько слов по-русски; признаюсь, это дерзость, но что же из того вышло? Вообразите себе шумную толпу народа, на которую вдруг обрушился громовой удар; точно такое же действие произвели мои слова... По естественному порядку разговора предметом его должен был сделаться русский язык. Нужно было присутствие духа, и я со всем жаром принялся защищать его. Два или три человека пожилых лет держали мою сторону; все прочие вооружились против меня. Я начал говорить о силе нашего языка, о его величии, богатстве — меня и слушать не хотели. „К чему там сила, — говорили одни, — где должна быть нежность?“ „Кто требует величия? — говорили другие. — Оно ничего не значит без приятности“. „Завидный язык, — повторяли молодые люди, — на котором сам Вольтер не нашел бы сказать ни одного острого слова“» (см.: Пиксанов Н. К. О языке «Горя от ума» // Уч. зап. Лен. гос. ун-та. Сер. филол. наук. 1955. Вып. 25. № 200. С. 20—21).

615. Чтоб умный, бодрый наш народ... — В декабристском словоупотреблении применительно к русскому народу чаще встречаем определение: «добрый»; так, в дневнике Н. И. Тургенева от июня 1819 г.: «Неужели славный, умный, добрый народ никогда не возвысится до истинного своего достоинства?» (Архив бр. Тургеневых. Вып. 5. II.

- 338 -

1921. С. 197). П. Г. Каховский писал из Петропавловской крепости: «Сердце цвело во мне, видя ум и простое, убедительное красноречие доброго народа русского» (Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, публицистика, литературная критика. М.; Л., 1951. С. 509). Н. М. Коншин в письме к Пушкину ( август 1831): «Как свиреп в своем ожесточении добрый народ русский» (Пушкин. Т. XIV. С. 216). У Грибоедова, возможно, реминисценция из оды Державина «Вельможа» (1794):

О  росский  бодрственный  народ,
Отечески  хранящий  нравы!

Для языка Грибоедова характерна ассоциация, закрепленная, например, в его примечаниях к «Необыкновенным похождениям и путешествиям Дементия Цикулина»: «Представляем ее (рукопись. — Ред.) нашим читателям как удивительный пример ума и решительности простого русского народа» (ср. толкование слова «бодрый» в словаре Даля: бойкий, живой, несонный, невялый; бдительный; смелый, мужественный; дюжий, здоровый; сильный; осанистый, видный, молодцеватый). Таким образом, написание: «Чтоб умный, бодрый наш народ», которое мы находим во всех трех основных источниках текста «Горя от ума», вполне соответствует норме грибоедовского языка и не требует корректировки по неавторизованным спискам, как бы ни распространен был в них иной вариант.

ДЕЙСТВИЕ IV

Жилье — этаж. Ср. в одном из вариантов поэмы А. С. Пушкина <«Езерский»>: «В конуре пятого жилья...» (Пушкин. Т. V. С. 388) и в «Путешествии в Арзрум»: «Он повел меня по узкой лестнице во второе жилье своего дома» (там же. Т. VIII. С. 464). Слово «жилье» («житье») в этом значении встречается также в древних актах (см.: Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. М.: Просвещение, 1974. С. 147, 148).

Явл. 4. 76. Зови меня вандалом... — Вандалы — древнегерманское племя, разграбившее Рим в 450 г. В нарицательном смысле вандал — грубый, невежественный человек.

102. Камеры — палаты народных депутатов в конституционных государствах. О них много говорили тогда в русском обществе, особенно в среде декабристов.

- 339 -

...присяжных... — Мнение о суде присяжных подавалось в Сенат в июне 1822 г., но было отвергнуто. Суд присяжных введен был в России только в 1864 г. в результате судебной реформы.

103. О Бейроне... — Имя Байрона около 1823—1824 гг. пользовалось в России большой популярностью как имя поэта вольнолюбивого и мятежного.

114. ...без прелюдий... — т. е. без предисловий, без рассуждений и лишних слов.

135. «А! нон лашьяр ми, но, но, но»... — Из популярной в то время оперы Б. Галуппи (1703—1785), приглашенного Екатериной II в Россию, «Didona abbandonata» (итал. «Покинутая Дидона»). Поставлена в Петербурге в 1766 г. Опера вся состояла из отдельных арий. В их числе наиболее популярной была та, которую Дидона поет во II действии: «Ah, non lasciar mi, no!» («Ах, не покидай меня, нет!» (Лернер Н. О. Пушкинологические этюды // «Звенья». Т. V. М.; Л.: Academia, 1935. С. 105)

137. Левон и Боринька... — В «Воспоминаниях» кн. Д. Д. Оболенского (Рус. архив. 1895. Т. III. С. 366) говорится, что слова Репетилова о «Левоне и Бориньке» относились к московским братьям Пашковым. Написание имени Левон (фр. lion — лев) соответствует московской норме произношения грибоедовского времени. Ср.: «Перееду через семь дней в Левонтьевский переулок» (Из письма Д. А. Валуевой к М. А. Волковой от 1 ноября 1812 г. // Отголоски 1812—1813 гг. в письмах М. А. Волковой. М., 1912. С. 50).

147. Его отрывок, взгляд и нечто. — Здесь использованы характерные заглавия тогдашних ученых сочинений. Так, Н. И. Греч напечатал в «Сыне Отечества» 1824 г. такие свои сочинения: «Нечто о нынешней русской словесности» (ч. 91), «Взгляд на открытия и замечательнейшие произведения по части наук, искусств и словесности в 1822 году во Франции» (ч. 91, 92), «Воспоминания о Германии. Отрывок» (ч. 98).

150—159. Но голова у нас, какой в России нету ~ Сам плачет, и мы все рыдаем. — В этом образе, несомненно, обрисован хорошо знакомый Грибоедову Федор Иванович Толстой (1782—1846), офицер лейб-гвардии Преображенского полка, проявивший себя храбрецом в Отечественной войне. Известный бретер, картежник, он убил на дуэлях 11 человек. В поисках приключений принял участие в

- 340 -

кругосветном путешествии И. Ф. Крузенштерна, за буйное поведение и интриги был высажен командиром на берег, но не во владениях Российско-американской кампании и не на Алеутских островах, как ошибочно утверждается в ряде печатных источников, а в Петропавловске-Камчатском, откуда сухим путем он вернулся в Петербург (см.: Петрицкий В. А., Суетов Л. А. К истории одного прозвища (Ф. И. Толстой-«Американец») // Рус. литература. 1987. № 2. С. 99—103). Был в дружеских отношениях со многими литераторами, в том числе с А. С. Пушкиным, с которым сначала чуть было не подрался на дуэли. Для Пушкина он стал прототипом Зарецкого в главе VI «Евгения Онегина». Толстой сам признавал свое тождество с грибоедовским «ночным разбойником, дуэлистом». Ознакомившись со списком комедии, принадлежавшим декабристу Ф. П. Шаховскому, он оставил на нем свои пометы: вместо «В Камчатку сослан был...» поставил: «В Камчатку черт носил... (ибо сослан никогда не был)»; вместо: «И крепко на руку нечист» — «В картишках на руку нечист. (Для верности портрета сия поправка необходима, чтоб не подумали, что ворует табакерки со стола...)» (РГБ).

Явл. 5. 193. Фельдфебеля в Волтеры дам... — Фельдфебель — старший унтер-офицер в роте. Каждой роте полагалось по одному фельдфебелю, вследствие чего власть его над нижними чинами была беспрекословной и жестокой. «Тупой баденский и швабский солдат ни поэтов, ни республики не знает, а дисциплину и своего фельдфебеля знает очень хорошо...» (Герцен А. И. Былое и думы. Собр. соч. Т. X. М., 1956. С. 247).

200. Барон фон Клоц... — Грибоедов прибегает к характерной фамилии: нем. Klotz — «чурбан».

204. Реверси — «название карточной игры, в которую играют четверо полною игрою карт, выключая десяток, и в которой выигрывает тот, кто не возьмет ни одной взятки, а проигрывает тот, кто сочтет во взятках своих больше пеоней (очков. — Ред.)... Сия игра изобретена одним гиспанцем и названа реверси (фр. revers — изнанка, неудача. — Ред.) для того, что она действительно противна всем прочим играм и в сем может служить эмблемою жизни многих вельмож, у коих целый день проходит в делании всего противного тому, что делает общество, которое трудится и имеет на все определенные часы» (Новый словотолкователь... Т. I—III. СПб., 1803—1804. Ч. 3. С. 514—515).

- 341 -

206. Он на Фонтанке жил... — Фонтанка — набережная реки Фонтанки в Петербурге.

215. Секретари его все хамы, все продажны... — Процветавшее на Руси взяточничество, лихоимство коренилось в самой ущербности всей государственной системы. «Тогда свода законов, — свидетельствует Н. Дубровин, — не существовало и его заменяло множество указов и постановлений, изданных на отдельные случаи, не приведенных ни в какую систему, часто противоречивших друг другу и разбросанных по разным присутственным местам. Мноие указы не распубликовывались и составляли руководство только того присутственного места, коему были даны...» «Приказным во всех правительственных местах, — говорил П. Каховский, — человеколюбие требует не воспрещать брать взятки, или без них они умрут с голоду. Может ли человек содержать себя тридцатью или сорока рублями в год жалования — а есть оклады и того менее — и можно ли на эту сумму иметь квартиру, пищу и пристойную одежду?..» (Рус. старина. 1899. № 4. С. 53—60).

218. Адрес-календарь — см. с. 311.

220. Лахмотьев — «значимая» фамилия: Грибоедов воспринимает поверхностную дворянскую фронду как недовольство «облохмотившихся».

Явл. 6. 231. Турусы — «в просторечии значит враки, пустые рассказы. Насказал турусов» (Акад. словарь. Ч. 6. С. 813).

234. Мы с ним... у нас... одни и те же вкусы. — В образе Репетилова пародийно отражены судьба и характер Чацкого, вплоть до отдельных деталей. Чацкий «славно пишет, переводит», — Репетилов «лепит» вшестером водевильчик. Чацкий был «с министрами в связи», «потом разрыв», — Репетилов «зять министра» и также в ссоре со своим тестем. Между прочим, и появление («при самом входе падает со всех ног»), и исчезновение Репетилова со сцены («Поди, сажай меня в карету, Вези куда-нибудь») пародийно соответствуют тому, как врывается на сцену и покидает ее Чацкий («Чуть свет уж на ногах! и я у ваших ног», «Карету мне, карету!»). Трагикомическое противостояние героя-идеолога и его шутовской копии, «личности и личины, индивидуальности и подражательности, свободной мысли и следования трафаретам» (Дурылин Н. С.

- 342 -

«Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. М., 1940. С. 199—120) будет дано вслед за Грибоедовым и другими русскими писателями (ср.: Печорин и Грушницкий, Базаров и Аркадий Кирсанов, Ставрогин и Петр Верховенский).

Явл. 6. 238. Химеры — в древнегреческой мифологии — звероподобные чудовища; в переносном смысле — вздор, пустая игра воображения.

Явл. 7. 245. Дрянские... — В юности Грибоедов написал пародийное сочинение «Дмитрий Дрянской», до нас не дошедшее (см.: Фомичев С. А. Реконструктивный анализ литературного произведения (Комедия А. С. Грибоедова «Дмитрий Дрянской») // Анализ литературного произведения. Л.: Наука, 1976. С. 212—225).

256. Якобинец — член Якобинского клуба, революционной организации времен Великой французской революции конца XVIII в.; в нарицательном смысле — политический вольнодумец. Этим наименованием часто пользовались реакционеры и авторы доносов. В трех анонимных доносах шефу жандармов Бенкендорфу в августе 1827 г. (вероятнее всего — Булгарина) отмечались в «Московском телеграфе» места, содержащие в себе «самый явный карбонаризм», а проф. И. И. Давыдов назван: «самый отважный якобинец» (Лемке М. Николаевские жандармы и литература... СПб., 1909. С. 258). Ср. в «Ревизоре» Н. В. Гоголя (д. IV, явл. VI): попечитель богоугодных заведений доносит «ревизору» Хлестакову: «Вот и смотритель здешнего училища... Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец...»

Явл. 12.356—362. Мне завещал отец ~ чтоб ласкова была. — Ср. у А. Н. Радищева в «Житии Федора Васильевича Ушакова» (1789): «Большая часть просителей думают, и нередко справедливо, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто, хотя мизинцем, до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угощения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение просьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как-то к секретарю его, к секретарю его секретаря, если у него оный есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят» (Собрание оставшихся сочинений покойного А. Н. Радищева.

- 343 -

Ч. V. М., 1811. С. 15). Образ этот встречается и в современной Грибоедову журналистике:

«Князь

Послушай, любезный Нулиев: мне хочется сделать тебе один вопрос. Здесь церемонии не нужны; скажи мне откровенно, каким способом тебе удалось на том свете из ничего сделаться чем-нибудь?

Нулиев

Весьма легким. — Я не имел никакой природной гордости. При первом появлении моем на свет я принялся ласкать, подличать и таким образом полз да полз и наконец дополз не до чина знатного человека, но до позволения бывать в хороших обществах, оказывать всякого рода услуги своим покровительницам, переносить вести и составлять иногда партию в бостон. Мужья, для коих я казался нимало не опасным, ласкали меня из угождения своим супругам, жены любили меня по привычке. Я сделался для них так же необходим, как спальные собачки, попугаи и прочие домашние звери» (З<агоскин> М. Разговор о царстве мертвых // Сев. наблюдатель. 1817. Ч. I. № 4. С. 119). Уже в ранней комедии «Студент», написанной в соавторстве с П. А. Катениным, Грибоедов намечал некоторые молчалинские черты в Полюбине: на протяжении всей пьесы в молодом человеке настойчиво подчеркивалось «умение подслужиться», что даже вызывает раздражение его друга, Саблина: «Ступай и подличай!» Выражения «я только придерживался вашего мнения»; «ваши слова могут служить наставлением» типичны для Полюбина; от этого уже недалеко до молчалинского: «В мои лета не должно сметь Свое суждение иметь».

Явл. 14. 441. В работу вас, на поселенье вас. — Указом 1765—1767 гг. Екатерина II подтвердила право помещиков ссылать непокорных крестьян на каторгу в Сибирь, по своему произволу. В 1802 г. Александр I отменил это право, но в 1822 г. оно было восстановлено.

452. В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов... — В Саратовской губернии было имение Прасковьи Юрьевны Кологривовой, властной помещицы, послужившей Грибоедову прототипом образа упоминаемой в действии III «Татьяны

- 344 -

Юрьевны» (см.: Храбровицкий А. В. Русские писатели в Пензенской области. М., 1946. С. 43).

454. Святцы — церковная книга, содержащая список имен святых и перечень праздников православной церкви, расположенных в календарном порядке.

491. Паж — юный придворный, выполнявший различные поручения членов царской фамилии.

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ

В разделе «Другие редакции и варианты» кроме текста Музейного автографа печатаются: перечень действующих лиц Бехтеевского списка, дополняющий Музейную редакцию, в которой такой перечень отсутствует, а также варианты Жандровского списка и первопечатного текста альманаха «Русская Талия на 1825 год». Варианты как правило публикуются целым стихом. Если выписывается только часть стиха, то слева от нее, перед знаком /, приводится для сравнения отрывок основного текста, точно соответствующий по объему данному варианту. Знак◊ поставленный после варианта, означает, что в том же рукописном источнике последующим исправлением автор выработал вариант, совпадающий с чтением публикуемого в книге основного текста Г. о. у.

МУЗЕЙНЫЙ АВТОГРАФ
(Ранняя редакция)

Автограф: ГИМ. 40865 (арх. 2415) / А819.

Впервые полностью: Рукопись комедии «Горе от ума»/Редакция, вступительная статья и примечания В. Е. Якушкина. Палеографическое описание А. С. Станкевича // Императорский Российский Исторический музей: Описание памятников. Вып. 3. М., 1903.

Впоследствии Музейный автограф печатался в следующих изданиях: ПССП Т. II.; Грибоедов А. С. Соч. в стихах / Подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой. Л.: Сов. писатель, 1967 (Б-ка поэта, Большая серия. Изд. 2); Грибоедов А. С. Горе от ума / Изд. подготовил Н. К. Пиксанов при участии А. Л. Гришунина. М.: Наука, 1969 (Лит. памятники); Грибоедов А. С. Соч. в

- 345 -

стихах / Подготовка текста и примечания Д. М. Климовой. Л.: Сов. писатель, 1987 (Б-ка поэта, Большая серия. Изд. 3).

Печатается по автографу ГИМ. Текст настоящего издания воспроизводит окончательный (верхний) слой Музейного автографа, в подстрочных примечаниях приводятся отмененные варианты, последовательные слои которых обозначаются литерами а, б, в и т. д.

Описание и историю создания рукописи см. выше, с. 262.

АКТ I

Сц. 7. 402. С ней доктор Фациус? — Фациус Иван и Фациус Иван же (его сын) служили в России в конце XVIII — начале XIX в. по министерству иностранных дел (см.: Русский биографический словарь. Т. 21. СПБ., 1901. С. 25—26). Известны несколько книг по медицине д-ра Фациуса, 1830-х годов. В оркестре гр. Н. П. Шереметева с 1780 по 1805 г. играл виолончелист Иоганн Готлиб Фациус. После 1805 г. он жил еще в Москве: (см. Елизарова Н. А. Театры Шереметевых. М., 1944. С. 345—346).

412. Гуменце — обнаженная маковка головы, темя; лысина.

АКТ II

Сц. 1. 15. А вынос у Николы в сапожках. — Церковь Николы в сапожках была близ Кутафьи башни, на нынешней Манежной улице в Москве; снесена в 1838 г.

Сц. 9. 482. Эндимион — по древнегреческой мифологии, юный любовник Селены (Луны), навечно усыпленный богами и спящий у ее ног. Здесь этим именем Чацкий наделяет Молчалина.

АКТ IV

Сц. 5. 195. Я школы Фридриха... — Имеется в виду король Фридрих II (1712—1786), создавший в Пруссии сильное военно-абсолютистское государство.

БЕХТЕЕВСКИЙ СПИСОК

Рукописная копия Г. о. у., восходящая к тексту Музейного автографа. ИРЛИ. Ф. 496. Собр. Н. К. Пиксанова.

- 346 -

Впервые описан: ПССП. Т. II. С. 231.

В настоящем издании воспроизводится перечень действующих лиц (см. об этом выше, с. 264).

ЖАНДРОВСКИЙ СПИСОК

Список с авторской правкой. ГИМ. Арх. 2566 / А 819.

Впервые подробно описана и напечатана полностью (способом «двойного печатания», позволившим воспроизвести все слои правки с некоторыми, правда несущественными, ошибками): «Горе от ума». Комедия А. С. Грибоедова. Текст Жандровской рукописи, хранящейся в Императорском Российском Историческом музее им. имп. Александра III в Москве / Редакция, введение и примечания Н. К. Пиксанова. М.: Л. Э. Бухгейм, 1912.

Описание и историю создания рукописи см. выше, с. 265.

«РУССКАЯ ТАЛИЯ НА 1825 ГОД»

Напечатано в альманахе: Русская Талия. Подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год / Издал Фаддей Булгарин. СПб.: В типографии Н. Греча (цензурное разрешение 15 ноября 1824 г. Цензор А. Бирюков).

Грибоедовский текст (явления 7—10 действия I и все действие III) занимает в этой книге с. 257—316 и озаглавлен: «Из комедии „Горе от ума“». В конце текста — подпись: А. Грибоедов. Списка действующих лиц в публикации нет, а при первом упоминании главных действующих лиц подстрочно делаются пояснения: Софья Павловна — «Дочь богатого московского жителя»; Лиза — «Служанка»; Чацкий — «Молодой человек, возвратившийся из путешествия, воспитанный вместе с Софиею»; Фамусов — «Отец Софии Павловны».

Большая часть вариантов «Русской Талии» цензурного происхождения, творческими вариантами Грибоедова они не являются (см. также с. 266).

Сноски

Сноски к стр. 260

¹ Воспоминания 1980. С. 132.

² См.: Ениколопов И. К истории создания «Горя от ума» // Грибоедов А. С. Горе от ума. Тбилиси: Заря Востока, 1946. С. 117—157; он же. Еще о кавказском списке «Горя от ума» // Рус. литература. 1962. № 1. С. 236—237; он же. Кто за Лизу, кто за Софью? // Сов. культура. 1967. 17 октября, № 123; он же. К проблеме канонического списка «Горя от ума» // Вопросы литературы. 1977. № 4. С. 218—225.

³ См.: Гришунин А. Не считаясь с научными аргументами. (По поводу статьи И. Ениколопова) // Вопросы литературы. 1977. № 4. С. 225—232.

Сноски к стр. 261

⁴ Шадури Вано. Неизвестные варианты комедии «Горе от ума» // Лит. Грузия. 1960. № 10. С. 76—86; Находки ученых: Неизвестный автограф Горя от ума» // Вечерняя Москва. 1960. 16 июля, № 167.

⁵ См.: Шадури Вано. Неизвестное письмо Раф. Эристави. О судьбе автографа «Горя от ума» Грибоедова // Вечерний Тбилиси. 1964. 29 апреля, № 102; Где автограф «Горя от ума»? // Литературная газета. 1964. 4 июня, № 66; Гвелесиани С. По следам бесценной рукописи // Комсомольская правда. 1965. 31 июля, № 178 (см. также в ее кн.: Мы ищем рукопись: Очерки. Тбилиси, 1966).

⁶ См.: Охрименко П. П. Уникальный список комедии «Горе от ума». Сов. культура. 1954. 11 февраля, № 18.

⁷ См.: Могилянский А. П. По поводу Гомельского списка «Горя от ума» // Рус. литература. 1963. № 3. С. 163—164.

⁸ Библиографические записки. 1859. № 20. Стлб. 621.

Сноски к стр. 262

⁹ Грибоедов А. С. Горе от ума / Издание подготовил Н. К. Пиксанов при участии А. Л. Гришунина. М.: Наука. 1969. С. 330.

¹⁰ Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М.: Наука, 1971. С. 57—58.

Сноски к стр. 264

¹¹ Творческая история «Горя от ума». С. 105.

Сноски к стр. 265

¹² Из неизданных материалов Д. А. Смирнова к биографии А. С. Грибоедова // Исторический вестник. 1909. № 4. С. 153.

Сноски к стр. 266

¹³ «Горе от ума», комедия А. С. Грибоедова. Текст Жандровской рукописи, хранящейся в Императорском Российском Историческом музее... / Редакция, введение и примечания Н. К. Пиксанова. М.: изд. Л. Э. Бухгейм, 1912.

¹⁴ Русская Талия. Подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год / Издал Фаддей Булгарин. СПБ.: В типографии Н. Греча. С. 257—316 (цензурное разрешение 15 ноября 1824 г. Цензор А. Бирюков).

Сноски к стр. 267

¹⁵ Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». С. 151.

Сноски к стр. 268

¹⁶ Воспоминания 1929. С. 329.

Сноски к стр. 269

¹⁷ Воспоминания 1980. С. 26.

¹⁸ Кавказский сборник. Тифлис, 1902. Т. XXIII. С. 51.

Сноски к стр. 271

¹⁹ Воспоминания 1980. С. 342.

²⁰ В собраниях сочинений Грибоедова это письмо обозначается как «письмо к неизвестному». В качестве возможных адресатов комментаторы указывают Катенина или Шаховского. Но первый из них упоминается в самом этом письме (см. ниже) как посторонний человек, а второй был вовсе не ниже Грибоедова ростом. Весь тон письма позволяет предположить, что оно адресовано женщине.

Сноски к стр. 272

²¹ Рус. старина. 1878. Т. 3. С. 546.

Сноски к стр. 273

²² Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л.: Наука, 1979. С. 227.

²³ Воспоминания 1980. С. 27—28.

Сноски к стр. 274

²⁴ Гачечиладзе А. Грибоедов в Грузии // Литературная Грузия. 1969. № 5—6. С. 164—167.

²⁵ Воспоминания 1929. С. 10, 12.

²⁶ ГЛМ. Ф. 2893. Л. 15.

²⁷ Березин-Ширяев Я. Мое знакомство и переписка с С. А. Соболевским // Рус. архив. 1878. Кн. 3. № 11. С. 386.

Сноски к стр. 275

²⁸ Кюхельбекер В. К. Лирика и поэмы. Т. 1. Л.: Сов. писатель, 1939. С. XXXIII (Библиотека поэта, Большая серия); Рус. литература. 1974. № 3. С. 200—201.

²⁹ Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 144—145.

Сноски к стр. 276

³⁰ Рус. архив. 1874. Кн. 1, № 6. Стлб. 1555.

³¹ См.: Рус. литература. 1974. № 3. С. 203.

Сноски к стр. 278

³² Рус. архив. 1871. Т. 6. С. 241.

Сноски к стр. 280

³³ См.: Рус. литература. 1972. № 4. С. 105—110.

³⁴ Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С. 133.

³⁵ ГИМ. Арх. № 86085/1431. Эту «парадную» рукопись, очевидно 1840-х гг., иногда принимают за «Жандровскую рукопись», что случилось даже с таким знатоком Грибоедова, как И. К. Ениколопов.

Сноски к стр. 281

³⁶ Воспоминания декабриста Александра Семеновича Гангеблова. М., 1888. С. 171—172.

³⁷ См.: Вопросы литературы. 1966. № 10. С. 253—257.

³⁸ Сведения об отдельных списках комедии см. в след. публикациях: Пустынник Горетубанский (Д. Е. Зубарев). Письмо к издателю // Тифлисские ведомости. 1832. № 3 (то же: Рус. старина. 1974. Т. X. № 7. С. 610—614); Ильков В. Новые варианты «Горя от ума» // Рус. старина. 1879. № 3. С. 567—575; Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 137—140; Протоколы заседаний Историко-филологического общества при имп. Новороссийском университете за 1904—1905 гг. С. 27—30; Кринский М. Рукопись «Горя от ума» // Рус. слово. 1910. 10 сентября. № 208 (ср.: О. В-н. Новый список «Горя от ума» // Речь. 1910. 14 сентября. № 252); А-ъ Ш-ъ. Рукопись Грибоедова // Новое время. 1910. 14 сентября. № 12395; Попова О. И. Список «Горя от ума» декабриста А. И. Черкасова // Лит. наследство. Т. 60. Кн. 1. С. 497—504 (ср.: Ломунова М. «Разлилась бурным потоком» // Лит. Россия. 1970. 16 января. № 3. С. 15); Богословский П. С. Уральский список «Горя от ума». Уч. зап. Пермского унта. 1929. № 1. Вып. 1; Игнатьева А. И. Новый список «Горя от ума» // Вопросы литературы. 1967. № 9 (ср.: Игнатьева А. И. История текста «Горя от ума» как выражение идейно-художественной эволюции Грибоедова. Автореф. канд. дисс. М., 1971); Калугин А. И. Старинный альбом. Вопросы литературы. 1968. № 8. С. 254; Мартынов П. Н. Полвека в мире книг. Л., 1969. С. 133, 137, 162; Бирюков В. П. Записки уральского краеведа. Челябинск, 1964. С. 61—64; Ласунский О. Власть книги. Рассказы о книгах и книжниках. Воронеж, 1966. С. 170—173 (ср.: В мире книг. 1963. № 10. С. 46); Аристов В. Подарок декабриста (по страницам неизвестных рукописей и забытых книг). Казань, 1970. С. 3—11 (ср.: Казань в истории русской литературы. Сб. 2. Казань, 1968. С. 93—105); Гладыш И. А., Динесман Т. Г. «Горе от ума». Страницы истории. М., 1971 (рец. П. С. Краснова: В мире книг. 1971. № 12. С. 45); Васильев А. «Горе от ума» издавалось в Осташкове // Калининская правда. 1970. 18 января. № 14; Фомичев С. А. К истории текста «Горя от ума» // Литературное наследие декабристов, Л., 1975; Вельяшев Вл. Неизвестный список «Горя от ума» // Огонек. 1976. № 38. С. 20.

Сноски к стр. 282

³⁹ См.: Лит. наследство. Т. 58. С. 65.

⁴⁰ Горе от ума, oder Leiden durch Bildung: Lustspiel in vier Aufzugen, aus dem Russischen des Gribojedow. Russische Bibliothek für Deutsche / Von Karl von Knorring. Drittes Heft. Reval, 1831 (цензурное разрешение Ф. Эрдмана. Дерпт, 18 сентября 1831). Перевод был сделан с полного, но, по-видимому, не вполне исправного списка. Например, в рукописи, очевидно, в перечне действующих лиц относительно Фамусова значилось: «управляющий казенным лесом» (вместо: местом), что и дало переводчику основание именовать Фамусова: «Oberforstmeister». Зато многие места, подвергшиеся в русских изданиях цензурным изъятиям или переделкам, переданы в переводе полностью.

⁴¹ Подробнее см. об этом: Шадрин Н. Л. Идиоматика «Горя от ума» в западноевропейских переводах // А. С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л.: Наука, 1977. С. 164—191.

Сноски к стр. 283

⁴² См.: Центральный архив г. Москвы. Ф. 31. Оп. 5. Д. 83. Л. 28 об.

Сноски к стр. 284

⁴³ Библиотека для чтения. 1834. Т. I, № 1. Отд. VI. С. 43—44. Без подписи.

⁴⁴ РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Д. 5845. Л. 4 об.

⁴⁵ См.: Баренбаум И. К истории первого полного издания «Горе от ума» // Вопросы литературы. 1969. № 8. С. 253.

⁴⁶ РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Д. 5845. Л. 10.

Сноски к стр. 285

⁴⁷ РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Д. 5845. Л. 7 об., 8 об.

⁴⁸ См.: Отчет имп. Публичной библиотеки за 1879 г. СПб., 1880. С. 65—66.

Сноски к стр. 286

⁴⁹ Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума», М.; Л.: Гос. изд-во, 1928; 2-е изд. М.: Наука, 1971.

Сноски к стр. 287

⁵⁰ Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С. 157.

⁵¹ Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину. СПб., 1911. С. 76—78, 74.

Сноски к стр. 293

⁵² «Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин...», «эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться» — данные оговорки Пушкина в письме к Бестужеву недвусмысленно свидетельствуют о том, что список «Горя от ума» был не оставлен Пущиным в Михайловском, а увезён им обратно в Петербург.

Сноски к стр. 295

⁵³ Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1953. С. 81.

⁵⁴ Там же. Т. 11. М., 1956. С. 576.

Сноски к стр. 296

⁵⁵ Герцен А. И. Соч.: В 9 т. М., 1958. Т. 8. С. 386.

Сноски к стр. 297

⁵⁶ Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1958. Т. 8. С. 13—32.

Сноски к стр. 303

¹ Что вы напишете на этих листках? Вся ваша Аннета (франц.).