- 124 -
Ю. Тынянов
ЗАМЕТКИ О ГРИБОЕДОВЕ
1. АВТОГРАФ СТИХОТВОРЕНИЯ «ДАВИД» ПИСЬМО К СЕСТРЕ. ГРИБОЕДОВ И КЮХЕЛЬБЕКЕР в 1823 г.
Автограф стихотворения Грибоедова «Давид» был до сих пор неизвестен, равно как неизвестна дата его написания. Во всех собраниях сочинений Грибоедова стихотворение печаталось по первопечатному тексту («Мнемозина», часть 1, М., 1824, стр. 24—25). Найденный среди бумаг В. К. Кюхельбекера автограф стихотворения позволяет точно установить текст Грибоедова, очистив его от редакторских изменений, с которыми он до сих пор печатался, а находящееся на том же листке письмо Грибоедова к сестре позволяет уточнить дату его написания.
Автограф представляет собой четвертку белой бумаги (19×23 сантиметра) с водяными знаками А. Б. Ф. 1822 года. На первой и второй страницах тщательно, каллиграфически написанный Грибоедовым беловой текст стихотворения с размашистой концовкой. В автографе имеется ряд карандашных поправок Кюхельбекера. Его же рукой проставлена под стихотворением подпись А. Грибоедов. Листок был сложен вчетверо и на первой верхней доле 4-й страницы имеется сопроводительное письмо Грибоедова сестре Марии Сергеевне, с просьбой переслать стихотворение Кюхельбекеру. Там же — следы карандашной записи адреса рукой Кюхельбекера: «В доме Алексеева», в Садовой, возле...»
«Давид» Грибоедова был стихотворением, которым открывалась «Мнемозина». Но не только по своему положению это стихотворение было программным. Здесь было важно не обращение к «библеической» тематике, осуществившее требование «высоких» тем в лирике. В гораздо большей степени оно было программным по образу героя — лирического воинствующего «певца-пророка». Этот образ был связан с позицией группы поэтов, которую возглавлял Грибоедов и к которой с 21-го года ревностно примкнул его друг и последователь Кюхельбекер. Этим отменялся долго владычествовавший в поэзии образ беспечного и бездейственного поэта-ленивца, мудреца-эпикурейца. Как сразу был принят и конкретно понят грибоедовский образ, можно судить хотя бы по тому, как быстро его воспринял в систему своих образов Пушкин.
Первая часть «Мнемозины» с «Давидом» Грибоедова вышла в свет зимою 1824 года (цензурное разрешение —17 января), а уже к лету1 1824 года относится эпиграмма Пушкина, в которой, с обычной конкретностью, он свои отношения к графу Воронцову, отношения поэта и вельможи сравнивает с образами Давида и Голиафа:
Певец Давид был ростом мал,
Но повалил же Голиафа,
Который был и генерал,
И положеньем выше графа.
Следует заметить, что это чуть не единственный, у Пушкина «библеический» образ в эпиграммах, где он обычно
- 125 -
использует античный материал. Этим еще более подчеркивается связь эпиграммы со стихотворением Грибоедова.
Этот образ поэта-пророка, несомненно, повлиял на пушкинского «Пророка», который является самостоятельным углублением и дальнейшим развитием образа, причем черты грибоедовского пророка-бойца, поющего богу сил, сражающегося с иноплеменниками, сменены у Пушкина чертами пророка-проповедника. Позднее в «Пророке» Лермонтова главным стал конфликт поэта-пророка с толпой. Как бы то ни было, образ поэта-пророка введен был в лирику 20-х годов Грибоедовым.
Грибоедов дал Кюхельбекеру совет развить тему «Давида» в поэме. Эту тему Кюхельбекер кладет в основу своей работы в крепостном заключении. На эту тему Кюхельбекером создана монументальная поэма «Давид», оконченная 13 декабря 1829 года в Динабургской крепости. О том, что заглавие поэмы внушил ему Грибоедов, Кюхельбекер свидетельствует, посвятив поэму своему другу, а позднее — и его памяти, и неоднократно упоминает о нем в лирических отступлениях поэмы.
Приводим автограф стихотворения Грибоедова:
ДАВИД
Неславен в братии измлада,
Юнейший у отца я был,
Пастух родительского стада;
И се! внезапно богу сил
Орга́н мои созда́ли руки,
Псалтырь устроили персты.
О кто до горней высоты
Ко Господу воскрѝлит звуки?...
Услышал сам Господь — Творец,
Шлет Ангела; и светлозрачный
С высот летит на долы злачны,
Взял от родительских овец,
Елеем благости небесной
Меня помазал.
Что ж сии
Велики братия мои! . .
Кичливы крепостью телесной!
Но в них Дух божий, бога сил,
Господень Дух не препочил.
Иноплеменнику не с ними,
Далече страх я оженя,
Во сретенье исшел: меня
Он проклял идолми своими:
Но я мечем над ним взыграл,
Сразил его и обезглавил.
И стыд Отечества отъял,
Сынов Израиля избавил?
прославил?
В строке 21 слово «оженя» получилось при исправлении слова отгоня и является опиской (вместо: «отженя»), устраненной Кюхельбекером.
В строке 22 «исшел» — первоначально «пошел».
Наконец, в последнем стихе волнистой скобкой объединены слова: «прославил» и «избавил», причем «избавил» является вариантом, написанным над строкой. Вопросительные знаки к обоим словам — несомненно, апелляция к редакторской воле Кюхельбекера, который выбрал из двух предлагаемых вариантов первоначальное «прославил», зачеркнув карандашом надписанный над строкой вариант.
Эта деталь позволяет установить важный факт из литературных отношений друзей: Грибоедов настолько доверяет вкусу Кюхельбекера, что предоставляет ему выбор стиха из двух вариантов. Таким образом, в окончательном тексте и должен быть принят вариант, выбранный Кюхельбекером.
Редакторское изменение Кюхельбекера коснулось одного слова первой строки:
Неславен в братии измлада
изменено на
Неславен в братиях измлада.
как и печатается во всех собраниях сочинений Грибоедова.1
Нетрудно догадаться, что изменение вызвано зиянием: «в братии измлада», причем Кюхельбекер, исправляя безупречную форму «братии» на «братиях», очевидно руководствовался примером самого Грибоедова:
Велики братия мои!
- 126 -
Приводим автограф записки Грибоедова на 4-й странице, публикуемый впервые:
«Chère Marie, j'ai passé une nuit de souffrances. Veuillez envoyer cette production de mon insomnie à Kuchelbecker.
Pour le livre vous le renderez à qui il appartient. C'est une pauvreté».
«Милая Маша, я провел мучительную ночь. Пожалуйста, пошли этот плод моей бессонницы Кюхельбекеру.
Что касается книги, возврати ее тому, кому она принадлежит. Это убожество».
Какая книга вызвала резкий отзыв Грибоедова, установить трудно: по запискам к Одоевскому того же периода мы знаем, как много и жадно он читал в ту пору. В одной записке он просит Одоевского прислать ему «Памятники древн. Росс. словесности» Калайдовича, Арцыбашева («О первобытной России и ее жителях», 1808), «Теорию музыки» Гесса де-Кальве, «Русские древности из частной жизни россиян» Успенского.
Записка позволяет уточнить дату стихотворения, до сих пор колебавшуюся между 1821 и 1824 годами. 1
Стихотворение написано в сентябре — декабре 1823 года.
Кюхельбекер приехал в Москву 30 июля 1823 года.
5 августа он пишет матери:
«Il y a une semaine, que je suis à Moscou».
(«Уже неделя, как я в Москве».)
В письме от 3 августа он сообщает матери:
«Griboyedoff était partí de Moscou la veille de mon arriveé: j'ai du malheur».
(«Грибоедов уехал из Москвы накануне моего приезда: мне не везет».)
С 29 июля по конец сентября месяца 1823 года Грибоедов провел в деревне у Бегичева, где работал над 3 и 4 актами «Горя от ума».
19 сентября Кюхельбекер пишет матери:
«Griboyedow ist noch nicht hier: ich zweifle, ob er kommen wird».
(«Грибоедова еще нет: сомневаюсь, приедет ли он»).
В конце сентября Грибоедов вернулся в Москву и жил в доме у Бегичева. Кюхельбекер же жил в одном доме с родителями Пушкина (la famille de Pouchkin), как пишет он в письме к матери, — на Старой Басманной. 1
Записка и посылка стихов Кюхельбекеру через сестру Марию Сергеевну и относится к осени 1823 года, что и является временем написания «Давида». Кюхельбекер дружил с сестрой Грибоедова. Еще до приезда Грибоедова он побывал у нее. 13 августа он пишет своей сестре, Юлии Карловне Кюхельбекер:
«Вчера я обедал у Марии Сергеевны Грибоедовой: ее матери нет в Москве; она где-то в Костромской деревне. . .»
В то время, как Грибоедов кончал «Горе от ума», с Кюхельбекером разыгралась история, которая была не безразлична для окончания «Горе от ума» и отголоски которой слышатся в речах Чацкого.
Кюхельбекер, вернувшийся из чужих краев, лишенный каких-либо связей и средств существования, пытался в Москве обосноваться, занявшись педагогическими трудами. Он преподавал в частном женском пансионе Кистера и давал уроки. Упоминание об этой истории находим в жизнеописании гр. В. Г. Орлова, основанном на семейном архиве. 2
Биограф отмечает характер отношений графа Орлова (младшего из «Екатерининых орлов») к домашнему штату воспитателей и приходящим учителям: последних Орлов «приглашал к своему столу», чего воспитатели не удостаивались. И вот у Кюхельбекера возникают здесь столкновения с дочерью старого графа, матерью его ученика, «Кюхельбекер, дававший уроки русского языка внуку графа, не понравился с первого раза графине Софье Влад. Паниной: она его называла демократом, а он ее аристократкой» (стр. 282).
Столкновения «неугомонного рыцаря» (выражение Грибоедова), высланного из Парижа и изгнанного с Кавказа (по официальному акту — «из-за болезненных припадков»), с аристократкой были надо думать, любопытны для Грибоедова. Наконец с Кюхельбекером разыгралась история, о которой до сих пор можно было судить только по неясным фразам в письмах Кюхельбекера о «заступничестве» гр. В. Г. Орлова». «С Кюхельбекером, еще очень молодым человеком, случилось тогда неприятное
- 127 -
происшествие. На публичном экзамене женского пансиона, в котором он был учителем русского языка,1 экзаминатор, профессор Ив. Ив. Давыдов, обличал опасное направление в сочинении одной из девиц, где дар слова был указан единственной чертой, отличающею человека от остальных одушевленных тварей. Профессор положил в карман осужденное сочинение и Кюхельбекеру угрожало запрещение давать уроки в учебных заведениях и издавать только что начавшийся журнал «Мнемозину». Внук графа и его наставник, свидетели горячего спора в пансионе между профессором и Кюхельбекером, передали обо всем происшедшем графу, который вследствие их ходатайства обратился к попечителю Университета, кн. А. П. Оболенскому, с просьбою защитить Кюхельбекера в случае несправедливых на него нападок. Просьба графа была уважена, и Кюхельбекеру удалось на этот раз избавиться от неприятного следствия».
Из писем Кюхельбекера мы знаем, что гр. В. Г. Орлов публично несколько раз выдавал Кюхельбекера за своего близкого родственника, а его зять П. Л. Давыдов объявил себя его другом.
Преследования профессора, надо думать, не остались без следа для речей Чацкого о тех, кто преследует поэтов:
Они тотчас: разбой, пожар!
И прослывет у них мечтателем опасным!
Более того, в окончательной редакции «Горе от ума» — Чацкий в первом действии впервые говорит о Молчалине Софии:
А впрочем он дойдет до степеней известных
Ведь нынче любят бессловесных.
В словаре Даля слово Бессловесный объяснено как «лишенный способности слова, человеческой речи; животное». У Грибоедова, который употребляет это слово в переносном значении («угодливый») получается таким образом каламбур. Поводом к этому и мог быть случай с Кюхельбекером. Этот эпитет подчеркнут Грибоедовым, указавшим таким образом на то, что в нем содержится намек.
Жгучая памфлетная сторона «Горе от ума», делающая Грибоедова непосредственным предшественником Салтыкова, обычно ускользает при изучении комедии.
2. ГРИБОЕДОВ И ТЕПЛЯКОВ
Нам ничего неизвестно о каких-либо литературных встречах Грибоедова за последнее бурное полугодие его жизни.
22 августа 1828 года он венчается в Тифлисе с Ниной Александровной Чавчавадзе, 9 сентября выезжает из Тифлиса в Персию как полномочный министр (посол), 7 октября приезжает в Тавриз, откуда 9 декабря едет в Тегеран, а 30 января 1829 года Грибоедова убивают.
А между тем, в последние дни его пребывания в Тифлисе у него происходит очень интересная литературная встреча.
В «Одесском Альманахе» на 1831 год (издавался П. Морозовым и М. Розбергом в Одессе) на стр. 191 напечатано анонимное стихотворение (подпись — три звездочки) под названием «26 августа 1828 года». Эта дата имеет прямое отношение к личной жизни Грибоедова. Свадьба его с Ниной Александровной Чавчавадзе, дочерью грузинского поэта Александра Герсевановича Чавчавадзе, была справлена торжественно и пышно. 22 августа, перед венчанием, был дан торжественный обед в честь Грибоедова у тифлисского военного губернатора Н. М. Сипягина, вечером произошло венчание, а среди последовавших затем свадебных пиров 26 августа был дан у того же Сипягина воскресный бал.
Стихотворение, напечатанное под этим названием, и написано об этом дне:
26 АВГУСТА 1828 ГОДА
Вчера был пир в утробе скал,
В чертогах матери-природы;
Тряслись гранитные их своды,
Сверкал, шипел златой бокал.
Приличья света, вздор тяжелой
Бежали от семьи веселой.
Там, слившись пламенной душой,
В мгновеньи сладком исчезая,
Во сне беспечности златой,
Резвилась юность удалая.
Мечтая слаще и живей
Об играх младости своей,
Там старость искренно мирилась
С безумной, ветренной толпой,
И с нею радостно кружилась
По этой зале вековой.
Автор этого стихотворения — В. Г. Тепляков.
- 128 -
Стихотворение это без всяких изменений под эпиграфом:
Выпьем разом и до дна
Море светлого вина!
Батюшков
перепечатано в книге «Стихотворения Виктора Теплякова». Москва. В типографии Семена Селивановского, 1832, стр. 21—24. Об этой встрече Грибоедова с Тепляковым до сих пор было неизвестно.
Тепляков (1804—1842) — элегический поэт, творчество которого высоко ценили Пушкин, Жуковский. Его биография входит в ряд жизненных историй, прямо затронутых декабрем 1825 года. Не будучи декабристом, он учинил «проступок», который повлиял на всю остальную жизнь Теплякова, как «прикосновенного»:
«Весною 1826 года с В. Г. Тепляковым случилось обстоятельство, которое наложило на него подозрение как на участника в деле декабристов; однако прямых улик не было; обыск, произведенный в его квартире, лишь доказывал принадлежность его к масонской ложе; надо думать, что знакомство Виктора Григорьевича с некоторыми из людей, действительно причастных к этому делу, могло служить поводом к подозрению. Говорят, что на исповеди Тепляков признался священнику, что не присягнул государю; тут же он был взят под арест и посажен в Петропавловскую крепость». 1
Посаженный «для покаяния» в Александро-Невскую лавру, он обращается с письмом к Николаю, в котором изъявляет раскаяние. По освобождении он сослан в гор. Херсон под надзор полиции; там (в 1827 году) на него напали, тяжело ранили и ограбили. Дело было замято, так как шайка грабителей состояла из самих полицейских.
Будучи назначен в Таганрогскую таможню, он был переведен в штат к Воронцову. В конце 20-х годов совершил ряд путешествий, ставших источником его «южной» элегической лирики («Фракийские элегии» вызвали интерес и отклик Пушкина) и прозы («Письма из Болгарии 1829 года»).
В предисловии к «Стихотворениям» (1832), представляющем собой опыт философии поэзии, есть строки, указывающие на автобиографическое значение произведений поэта:
«Отдаленный с давних пор от сферы отечественной словесности, находящийся под влиянием совершенно чуждых ей впечатлений, он (автор) кажется нам — и по выбору предметов, и по рисунку, и по колориту своих произведений — весьма мало похожим на большую часть своих литературных соотчичей. Занятый теперь совсем иными предметами, он с некоторого времени только мимоходом жертвовал Фебу краткими досугами своего бродячего существования. Зачем пределы сего предисловия не дозволяют нам передать читателям ключа к некоторым из произведений нашего поэта — верным зерцалам жизни, недавно развившейся и уже богатой горькими опытами! . . Некоторые эпизоды оной были бы громкими поруками за неподдельность вдохновения, покупавшегося очень часто ценою того, чем человек наиболее дорожит в здешнем мире».
Этот автобиографический ключ к произведениям сказывается в элегиях первого тома (1832), таких, как «Затворник», «Изгнанник», «Странники».
«Одиночество» и «Любовь и ненависть» — элегии второго тома (1836) высоко ценились Пушкиным. Вместе с тем путешествия (на Ближний Восток, на Кавказ) дали главный характер поэзии Теплякова — в большинстве это поэзия путешествий, странствий в их историческом живописном значении. Пушкин ценил именно эту сторону элегий Теплякова. Указывая на сознательное подражание «Чайльд Гарольду» Байрона, Пушкин писал о «желании изучать свой образец и дать ему вторичную жизнь». Назвав элегию «Гебеджинские развалины» лучшей из всех, он писал: «В ней обнаруживается необыкновенное искусство в описаниях, яркость в выражениях и сила в мыслях».
Исторические места, о которых говорилось в элегиях, были полны нового, современного интереса (Греция, Болгария, Балканы, Дунай). «Фракийские элегии» помечены датой: «Писано в 1829 году». Все в стихах и обширных историко-археологических примечаниях имело непосредственное отношение к местам военных событий. «Фракийские элегии» были напечатаны во II томе стихотворений В. Теплякова в 1836 г. В предисловии говорилось о «пепелище народов», о «картинах патриархального быта» и о полях, «где орлы русские
- 129 -
парят над кипящими отвагою тысячами, когда с умилительным самопожертвованием в сердце они идут на смерть за славу, за честь, за необъятную будущность родины». О самых стихотворениях говорилось, что они «писаны с натуры, на бранном щите, при блеске огней бивачных, при мерцании звезд враждебного неба».
В 1828 году Тепляков путешествовал по Кавказу с семейством Римских-Корсаковых (родственники Кавериных). Отсюда — его присутствие на свадьбе Грибоедова.
Г. А. Римскому-Корсакову посвятил Тепляков стихотворение «Кавказ». Именно Римскому-Корсакову приписывается знакомство Теплякова с Чаадаевым. (Кстати, другой брат, С. А. Римский-Корсаков, по московскому преданию, являлся прототипом грибоедовского Скалозуба).
Римский-Корсаков, прототип Скалозуба, был женат на прототипе Софьи Павловны, кузине Грибоедова Софье Алексеевне.
Тепляков представлял на свадьбе Грибоедова характерную и интересную для Грибоедова московскую фигуру. Но, конечно, этим не исчерпывается значение этой встречи.
Тепляков был знаком с Чаадаевым, в близких приятельских отношениях со знаменитым приятелем Пушкина и Грибоедова — П. П. Кавериным, который был не только одним из воспетых Давыдовым «лихих гусаров», но и членом «Союза благоденствия». Встреча с Тепляковым — это была последняя встреча Грибоедова с русским писателем, поэтом.
СноскиСноски к стр. 124
1 Июнь? См. изд. ГИХЛ, 1934, т. 2, стр. 415.
Сноски к стр. 125
1 В печатном же тексте «Мнемозины» имеются еще следующие изменения: не соблюдены абзацы (между строками 8 и 9, в строке 14 и между строками 18 и 19, делящие стихотворения на части и вносящие драматизм в структуру стихотворения.
Далее, в строке 1 вместо написания «неславен» — «не славен»; в строке 24 вместо «Отечества»—«отечества»; в строке 25 вместо «Израиля» — «Израеля».
Кроме того, совершенно изменена грибоедовская пунктуация.
Сноски к стр. 126
1См. т. I академического издания, стр. 278.
1«Пушкин-москвич». Сборн. «Пушкин в Москве», стр. 50.
2 Биографический очерк гр. Владимира Григорьевича Орлова. Составлен внуком его гр. Вл. Орловым-Давыдовым, СПБ., 1873, т. II.
Сноски к стр. 127
1 До сих пор в биографических сведениях о Кюхельбекере делаются ошибки: его считают преподавателем Университетского пансиона. Между тем Кюхельбекер был учителем русского языка в женском пансионе Кистера.
Сноски к стр. 128
1 «Русск. Старина», 1896, т. 85, январь, примечание к стр. 181. А. Ф. Шидловский, «Из бумаг Виктора Григорьевича Теплякова».