272

Н. Е. МЯСОЕДОВА

НЕИЗВЕСТНОЕ ПИСЬМО ГРИБОЕДОВА

Публикуемое письмо А. С. Грибоедова К. В. Нессельроде является его вторым рапортом на посту Полномочного министра в Персии. Оно восполняет тот пробел, который существовал в корпусе его писем между первым и третьим1 рапортом к Нессельроде и, по затронутым в нем вопросам, совпадает с содержанием писем к И. Ф. Паскевичу2, написанных им в тот же день — 23 сентября 1828 г. Это письмо вносит некоторые новые акценты в уже известные обстоятельства, сопутствующие в то время Грибоедову. В частности, в нем упоминаются имена Л. Е. Лазарева и М. З. Аргутинского-Долгорукого3. Соединение

273

этих имен было далеко не случайным и в историческом плане и в плане личных отношений с Грибоедовым.

Прежде всего совершим небольшой экскурс в официальную историю. В 80-е гг. XVIII в. „архиепископ Иосиф Аргутинский и Иван Лазаревич Лазарев принимали участие в подготовке проектов воссоздания Армянского государства под покровительством России”4, чем оказали важные „услуги отечеству, заселив южный край России Персидскими и Турецкими Армянами”, — так говорится в книге „Описание переселения армян в пределы России с кратким предварительным изложением исторических времен Армении. Почерпнутое из современных записок С. Глинкою” (М., 1831).

Следует обратить внимание на следующие обстоятельства. В фонде Лазаревых-Абамелек сохранился экземпляр этой книги с пометами старшего брата Л. Е. Лазарева, чиновника Коллегии иностранных дел Христофора Екимовича (1789—1871)5. Черновая рукопись Хр. Е. Лазарева (писарская копия с его правкой) под заглавием „Историческая записка о первоначальных и последующих сношениях Армян с Российским государством”6 и книга С. Глинки „Обозрение истории армянского народа от начала бытия его до возрождения области Армянской в Российской империи” (М., Тип. Лазар. Ин-та вост. яз., ч. 1, 1832; ч. 2, 1833) свидетельствуют о том, что исторические судьбы армянского и русского народов всегда находились в центре внимания семейства Лазаревых и что этот интерес разделял с ними С. Глинка. Иными словами, обе книги написаны С. Глинкой по материалам, предоставленным ему Лазаревыми и под их строгим надзором, следовательно при обращении к этим материалам следует учитывать их тенденциозное изложение.

Участие семьи Лазаревых в процессе переселения армян в 1828 г. в книге С. Глинки схематично можно изложить так. Во время второй русско-персидской войны, в период удачных военных действий И. Ф. Паскевичу потребовались посредники, имена которых служили бы поручительством в искреннем расположении к ним завоеванных народов. Выбор его пал на Л. Е. Лазарева. 11 мая 1827 г. Начальник Главного Штаба Генерал-Адъютант И. И. Дибич обратился с рапортом к Командиру Отдельного Корпуса Внутренней Стражи Генерал-Адъютанту Графу Комаровскому, в котором говорилось: „Командир Отдельного Кавказского Корпуса Генерал-Адъютант Паскевич, имея надобность в чиновниках, заслуживающих доверенность Правительства и вместе с тем уважаемых между Армянским

274

народом, просит, чтобы Полковник Лазарев, находящийся ныне при Вашем Сиятельстве, был назначен к нему по особым поручениям”7.

После подписания Туркманчайского мира в 1828 г., в XV статье которого говорилось, что Персидское правительство дозволяет в течение года переселяться в Российские пределы всем, кто по проявленной ими преданности России в прошедшую войну опасались бы оставаться в Иране8. С этой целью была образована специальная комиссия по переселению армян, которую возглавил полковник Л. Е. Лазарев. В помощь ему были приданы офицеры, в том числе и Аргутинский, выделены деньги (сумма, достаточно ограниченная для такого предприятия). По мнению С. Глинки, своим выбором начальника комиссии И. Ф. Паскевич „доказал, что знает, где и когда кого должно употреблять”, полковник Лазарев успешно продолжал дело своего дяди И. Л. Лазарева, а семейство Лазаревых „всегда поддерживало в России нравственные свойства и славу Армян и заслужило общую и непоколебимую их к себе доверенность”9.

Такое освещение событий прямо противоположно мнению А. С. Грибоедова, изложенному им в „Записке о переселении армян”, где он, в частности, противопоставил деятельность Лазарева и Аргутинского, отдав предпочтение последнему: „Вот истина по сему предмету, как она мне известна, — пишет Грибоедов И. Ф. Паскевичу, — полк.(овник) Л.(азарев) почитал себя главным побудителем этой эмиграции, о чем, как вам известно, он изъяснялся довольно гласно, но неосновательно, потому что Армяне никакого понятия не имели о нем, будучи единственно движимы доверенностью к России и желанием быть под ея законами. Трактат давал им на сие полное право. Деятельными орудиями переселения были: кн. Аргутинский, Гамазов, а другие подчиненные офицеры действовали уже под их влиянием. Полк.(овник) Л.(азарев) помышлял только о сочинении прокламаций, довольно неуместных, между прочим, о формировании регулярного Армянского ополчения (...) Кн. Аргутинский представлял ему несколько раз о его поведении, как это все хвастливо, ветрено и бесполезно. Все прочие дела полк.(вника) Л.(азарева) были такого же рода и не стоят того, чтобы о них распространяться. (...) Подполковник кн. Аргутинский (...)

275

заслуживает по своей распорядительности и честности полное доверие начальства”10.

К моменту написания этой записки Грибоедов знал Лазарева уже несколько лет. Возможно их знакомство произошло в 1814 г., хотя нет никаких документальных подтверждений этому, кроме одного факта: в 1814 г. они служили в штабе командира резервного кавалерийского корпуса генерала А. С. Кологривова в Брест-Литовске. Если не придавать значения этому факту, то тогда их знакомство следует отнести к 1827 г., т. е. ко времени появления Лазарева в Кавказском корпусе Паскевича (он был назначен комендантом главной квартиры в Дейкаргане и в Туркманчае, во время переговоров с Аббас-Мирзой, которые закончились подписанием Туркманчайского мира). Каков же был характер отношений Грибоедова и Лазарева? О. И. Михайлова, приводя в своей статье выдержку из письма Лазарева о Грибоедове, замечает: „Если Лазарев сумел так хорошо понять Грибоедова, узнать о его мечтах и намерениях; значит, Грибоедов был искренен и откровенен с ним, значит, Грибоедов находил в Лазареве достойного собеседника”11.

Что ж, попробуем в этом убедиться. Напомним, что свою деятельность по переселению армян Лазарев не закончил. Он перепоручил ее исполнение и завершение Аргутинскому-Долгорукому, а сам 18 июня 1828 г. был уже в действующей армии под крепостью Карс12. Ровно через два месяца, 18 августа Лазарев пишет брату Хр. Ек. Лазареву письмо из лагеря при Ахалцихе.

Если попытаться кратко изложить содержание этого письма, то оно сведется к следующему: удачный штурм Ахалциха Лазарев называет „совершенной резней”, Паскевича он дискредитирует, как полководца („Не токмо храбрость Турок, но и диспозиция их были удивительны, а о наших при свидании расскажу, только повторю, что храбрость и стойкость русского солдата взяла верх!!”) и как человека („Гр.(аф), хотя имеет доброе сердце, но против кого зол — мстителен”), об обстановке в штабе Паскевича пишет следующее: „Мерзостей и подлецов у нас довольно в штабе, и без лести и с правдою вперед не пойдешь — все, что я тебе писал по-армянски — есть истина, любезнейший брат и друг...”, начальник штаба (Лазареву „как будто друг”) не имеет достоинств для занятия таковой должности и „водим совершенно Бурцовым, человеком способным, но интриганом и души нечистой, под наружностью добродетельного

276

человека”, Сахно-Устимович „человек деятельный, но преданный Ермолову”; реляции, которые пишут Бурцов и Устимович („Иезуит и Епикур”) — плод фантазии авторов („Вот до какой степени обман!”). Всех в штабе, по мнению Лазарева, не исключая и Паскевича, объединяет ненависть к экзарху Армении Нерсесу и даже ему (Лазареву. — Н. М.) начальник штаба „советует быть против Нерсеса, дабы попасть в фавёр” Паскевича. Доброго слова от Лазарева удостоился лишь Корганов, наушник Паскевича, прозванный сослуживцами „Ванькой-Каином”: „Плутяга наш Корганов, о котором я тебе писал, был по необходимости употреблен в переговорах и все мастерски устроил”; „Что писал о Корганове, то, повторяю, будет очень тебе полезен”. Сожаление высказано Лазаревым в адрес покинувших корпус после конфликта с Паскевичем, графов Сухтелена и Бенкендорфа 2-го, „которых теперь здесь бранят и считают ничтожествами, а Начальник Штаба наш их подметки не стоит”.

О себе Лазарев сообщает, что находится в опале у Паскевича за явную поддержку Нерсеса, это тем более задевает его, что происходит „после явной и неожиданной услуги (...) Государю и вообще России”. „Вообрази, — пишет Лазарев брату, — что Граф (т. е. Паскевич. — Н. М.) в Тавризе, обнявши меня, восхваляя меня неоднократно, говорил мне: „Ежели ты исполнишь поручение успешно и переселишь три тысячи семейств, то поверь, что я буду уметь ценить твою заслугу и если бы ты был мой родной Брат, то я и тогда бы более не сделал, я тебе даю слово, что я поставлю на вид сие Государю и тебя отрекомендую и обзнакомлю с Императором и неожиданную получишь награду”. — (курсив Лазарева. — Н. М.) — Что же вышло за восемь тысяч семейств? Окромя неудовольствия и будущего Христиан несчастия теперь не предвижу. (...) Прошу тебя с получением сего постараться, чтобы Александ Христ.(офорович Бенкендорф. — Н. М.) немедленно написал письмо Графу (Паскевичу. — Н. М.), где бы напомнил обо мне и сказал бы, что слышал такой неожиданный успех переселения, равняющий(ся) до 4-х Куруров Персии и что сия заслуга Государю стоит, чтобы (он. — Н. М.) меня лично с подробным отчетом прислал к Государю (...) Р. S. (...) На счет же, что Переселение стоит Персии четыре Курура, то Грибоедов сам сказал Графу (...)”13.

Совершенно очевидно, что это письмо — политический донос на Паскевича и его штаб. В связи с этим следует отметить два обстоятельства. Первое: почему Лазарев адресует письмо не лично Бенкендорфу, а своему брату? В архиве Лазаревых есть документы, позволяющие ответить на этот вопрос. Дело № 16 озаглавлено — „Донесения Хр. Ек. Лазарева А. Х. Бенкендорфу о ходе военных действий в 1826 г.”, дело № 17 — „Донесения Хр. Ек. Лазарева А. Х. Бенкендорфу и проект учреждения

277

должности агента по азиатским сношениям” (1827—1832 гг.)14. Нет никаких сомнений о связи Хр. Лазарева с III-им отделением. Это обстоятельство до сих пор не учитывалось в литературе вопроса и в биографии Грибоедова. Второе: письмо Лазарева, по-видимости, не дошло до адресата, и так как оно находится в архиве Паскевича, то вполне очевидно, что о его содержании Паскевич знал. Следовательно, у него был явный повод для удаления Лазарева из Кавказского корпуса.

Уместно ли в данном контексте ставить вопрос о дружеских отношениях Грибоедова и Лазарева? Перечитаем еще раз отзыв о Грибоедове в письме Лазарева: „Советую вам познакомиться с ним (т. е. с Грибоедовым. — Н. М.) и завоевать его дружбу, и для того прошу вас завязать с ним отношения как можно проще, потому что он ненавидит церемонии. И не окружайте его великими сеньорами. Я не хочу, чтобы обычай курить при дамах когда-нибудь распространился у нас, но сделайте на этот раз исключение для него, и если он будет у вас, дайте ему трубку, не предлагая ее. Между прочим, это великий музыкант”15. Это достаточно точная характеристика внешнего поведения Грибоедова, это „отмычки” к душе человека, внутренне закрытого для Лазарева, говоря современным языком — это элементарное досье. В этом случае ставить вопрос о дружеских отношениях и откровенных разговорах Лазарева и Грибоедова, думается, не уместно. Приведенные выше оценки Грибоедова деятельности Лазарева свидетельствуют о том, что Грибоедов понимал, с кем имеет дело. За парадной шумихой, сопровождавшей переселение армян, Грибоедов видел истинные причины участия в этом процессе семейства Лазарева.

Одновременно с процессом переселения армян в Россию, из-за беспорядочного управления ими со стороны местного и высшего начальства, начался обратный процесс — возвращение армянских семей в Персию. С появлением в Армении статс-секретаря наследного принца Персии Аббас-Мирзы Мирзы-Джафара этот процесс ускорился. В „Журнале рапортов Паскевича Николаю I” об этом написано следующее: „2-го Октября. По полученным мною частным сведениям, присланный с ратификациею Трактата Персидский чиновник Мирза-Джафар, пользуясь отсутствием Управляющего Армянской областью Генерал-Майора Князя Чавчавадзе, объявил будто-бы я, согласно с трактатом, дозволил ему приглашать тамошних Магометан к переселению в Персию и пользуясь сим, успел происками своими произвести влияние на народ. Узнав о сем, я предписал немедленно выпроводить Мирзу-Джафара за границу, прибывший между прочим в Эривань Полномочный Министр при Персидском

278

дворе г. Грибоедов объяснил ему, что в Туркманчайском Трактате вовсе сего не поставлено, но что XV Статья оного относится только до Адзербиждана, для успокоения коего Его Величество Шах дозволяет в течение года переселяться в Российские пределы всем тем, которые по изъявленной ими преданности к нам в прошедшую войны, опасаются там оставаться — следственно весь этот пункт в нашу пользу и не дает Персиянам права вызвать к себе наших подданных”16.

Сложность того положения, в котором оказывался Грибоедов при проведении политики в отношении вновь переселенных армянских семей, как и вообще по отношению к „управлению недавно завоеванной страной” становится все более очевидной. Трагическую ноту в это вносит противоречие между высоким титулом, которым Грибоедов был пожалован, и теми ограниченными возможностями, которыми он располагал и которые, в основном, сводились к средствам убеждения. Трагедия 1829 г., происшедшая в Тегеране уже подспудно таилась в этом противоречии.

В настоящей публикации перевод текста осуществлен Н. М. Сперанской.

Monsieur le Comte,

Permettez-moi d’exprimer a Votre Excellence combien j’ai ete flatte de la maniere dont Vous avez bien voulu accueillir le premier rapport que j’ai eu l’honneur de Vous adresser du Camp d’Akhalkalak. Je suis pleinement persuade que si Sa Majeste, notre Auguste Souverain, a daigne honorer de son attention le contenu de ma Depeche, c’est a la maniere bienveillante dont Vous avez eu la bonte de la porter a Sa connaissance que j’en suis exclusivement redevable.

Je n’etais pas encore entierement remis de ma maladie, quand des nouvelles de la Perse me parvinrent, concernant une insurrection dans le Kharassan, dont les suites peuvent compromettre la surete de tout le Royaume. Les details de cet evenement, dans le temps ou je me trouvais a Tiflis, ne m’etaient pas encore tres connus; notre Consul en Perse ne m’en instruisit que vaguement, et, c’est pour m’assurer de tout ce qui a rapport a un objet aussi grave dans ses consequences, que je precipitai mon depart, le General Sipiagin ayant eu l’attention de me pourvoir d’un medecin, indispensable dans l’etat de convalescence ou je me trouvais.

J’ai eu depuis des donnees plus precises sur l’evenement en question. Riza Kouli Khan, de la tribu de Kotschan, a ouvertement arbore l’etendard de la revolte et, profitant de l’absense du Prince

279

Hassan Ali, Gouverneur en Chef du pays, il fit prisonnier som fils et s’empara de la ville et de la citadelle de Mesched, metropole de la Province. Des troubles aussi serieux n’avaient pas eclate en Perse depuis plus de 20 ans, aussi la Cour de Teheran en a-t-elle ete vivement effrayee; on dit meme que le Schah a quitte sa Capitale, pour aller appaiser en personne une sedition dont l’origine s’est manifestee par des faits aussi alarmants. Le cidevant Sardar d’Erivan aura le commandement en Chef, sous les ordres immediats du Schah, et tous les Schah-Zades sont invites a donner le contingent de ce qu’ils peuvent fournir, pour le renfort de l’armee destinee a reprimer la revolte. Abbas Mirza, depuis longtems en concurrence avec son frere, le Gouverneur du Khorassan, n’est nullement intentionne de la soutenir et, pretextant le paiement de la somme qui nous est due, il prolonge son sejour a Hamadan d’ou il m’a deja adresse plusieurs lettres tres flatteuses, il m’assure qu’a mon arrivee Tauris, il s’y rendra incessament. Un bruit circule et s’accredite de plus en plus en Perse, concernant le caractere de duplicite que l’heritier du trone est suppose avoir maintenu a l’egard de sa Nation, durant la campagne de l’annee passee. On l’accuse generalement de trahison envers sa Nation, et comme s’il eut voulu meriter par des concessions inouies la protection speciale de Sa Majeste l’Empereur. Ce que paraitra singulier a Votre Excellence, c’est la conduite d’Abbas-Mirza. Loin de s’affliger des soupcons aussi injurieux a son honneur, il semble s’y complaire, opposant a ses rivaux au trone l’assistance, en sa faveur, d’une grande puissance etrangere. Je tiens cela des fils et du neveu de Mehmed-Khan, ci-devant Gouverneur d’Erivan, depuis plusieurs annees attache a la Cour du Schah, ainsi que de quelques Mollahs qui sont en correspondance avec l’entourage du Prince Royal.

Cela n’empeche pas du reste Abbas Mirza de tenir a notre egard une conduite peu franche. J’ai trouve ici son Envoye. Mirza Djaffar, muni d’un Firman de Son Altesse, qui n’avait jamais ete exhibe au Commandant en Chef, et en vertu duquel il est autorise a seconder l’emigration des familles Musulmanes qui voudraient repasser d’ici en Perse. Mirza-Djaffar, tres exact a remplir la volonte de son Maitre, et profitant de l’absence du Gouverneur de la Province, a etabli ici sa residence, comme s’il en avait recu le droit de la part de notre Gouvernement. Ses propos et l’objet de sa mission hautement avoues, ont fait fermenter bien des tates, carles autorites locales ne s’etaient pas d’abord doute du mal que cela pouvait produire, l’employe Persan se referant toujours a la teneur du traite, dont la police de la ville n’avait a peu pres aucune connaissance. Cependant on finit par lui representer le desordre qui s’ensuivait parmi le peuple, je suis arrive sur ces entrefaites. Informe a temps de ce qui se passait, je fis chercher l’employe Persan, et je lui relevai son inconduite avec les plus grands menagements. Il essaya de me convaincre qu’il agissait

280

en vertu du Traite, me montra un Pleinpouvoir de son Maitre, qui l’autorisait a cela, et ne se fit pas le moindre scrupule de m’objecter, comme un antecedent, l’exemple de nos propres officiers les Colonels Lazaref, Argoutinsky et autres envoyes de la part de notre Gouvernement au mois d’Avril et de Mai, pour proclamer et proteger l’emigration de plusieurs villages, et meme de Districts entiers, qui depuis ont effectivement passe chez nous. On aurait pu d’un coup d’autorite le faire partir de la ville; mais une discussion paisible et amicale m’a paru preferable pour sauver les dehors, et ne pas leser le Gouvernement Persan dans la personne de son Envoye, J’employai l’argument qui me paraissait le plus approprie a la circonstance: c’est qu’il n’etait pas revetu d’aucun caractere officiel, ni reconnu par notre Cour pas meme par le Commandant en Chef du Caucase, a l’effet de resider a Erivan, et d’y vaguer aux affaires de son Maitre. La-dessus il a voulu qui je lui ecrivisse un papier pour sa justification a Tauris, quand il y serait revenu sans avoir termine les commissions d’Abbas-Mirza. Je n’ai eu garde de lui refuser une demande aussi simple, et je crois qu’il quittera la ville demain, ou dans les quarante-huit heures. Il y a ici encore deux autres Officiers d’Abbas-Mirza, qui sont venus, bien avant Mirza-Djaffar, dans le but de faire emigrer d’ici en Perse tous les habitans du Devalou; j’ai de meme engage la Regence de la Province d’Erivan de ne pas tolerer plus longtemps ni leur Mission, ni leur sejour ici, sous le pretexte tres plausible, qu’il n’y a ici aucune Autorite competente pour traiter de ces sortes d’affaires avec des Envoyes etrangers: on leur a deja delivre leurs passeports.

Je me suis mis a tache de rapporter tous ces details a Votre Excellence, pour mettre au jour la veritable maniere d’envisager toutes ces emigrations, ces faux-fuyants et toutes les deviations partielles au Traite, dont on a cru aussi s’avantager de notre cote, et qui ne peuvent tomber qu’a notre charge. Aux huit mille familles Armeniennes, recemment transplantees chez nous, on peut opposer, dans nos Provinces, une population Musulmane vingt fois plus forte, dont la fidelite a toujours ete vacillante, et si une insinuation etrangere etait un moment soufferte par nos Autorites, nul doute, que toute la masse des Mahometans, opposes a notre croyance et a nos lois, s’ebranlerait pour aller chercher fortune dans un pays limitrophe, avec lequel elle sympathise et par les dogmes de la religion et par ses usages.

C’est apres-demain que je me remets en route. Une commission de confiance, que le General Comte d’Erivan m’a donnee, pour que je lui mette au clair la maniere dont on gouverne le pays recemment conquis, ainsi que la facon dont on a use pour coloniser les nouveaux-venus, et d’autres interets du meme genre, m’ont retenu ici quelque deux jours de plus que je ne me l’etais d’abord propose. Je ne crois pas que, jusqu’а Tauris, J’aie encore l’occasion d’adresser un rapport a Votre Excellence.

281

Veuillez agreer les assurances de la respectueuse consideration avec laquelle j’ai l’honneur d’etre,

Monsieur le Comte, de Votre Excellence le tres humble et tres obeissant serviteur

A. Griboyedoff

№ 50
Erivan.
le 23 Septembre
1828.
Адрес: a. s. Ek. Mr. le Comite de Nesselrode.

Ваше Сиятельство!

Позвольте выразить, насколько я был польщен приемом, оказанным Вами первому рапорту, который я имел честь направить Вам из Ахалкалакского лагеря¹. Я совершенно убежден, что, если Его Величество наш Августейший Государь соизволил почтить своим вниманием содержание моей Депеши, я исключительно обязан этим Вам, столь благожелательно его с нею ознакомившему.

Я не вполне еще оправился от своей болезни², когда до меня дошли вести из Персии касательно восстания в Хорасане, последствия которого могут поставить под угрозу безопасность всего Царства³. Подробности этого происшествия были еще не совсем известны мне, когда я находился в Тифлисе; наш Персидский консул⁴ сообщал их мне весьма туманным образом, и, дабы достоверно узнать обо всем, что имеет отношение к предмету, столь важному своими последствиями, я ускорил свой отъезд, благодаря Генералу Сипягину⁵, который позаботился приставить ко мне врача⁶, необходимого мне во время выздоровления.

Впоследствии я получил более точные сведения об этом событии. Риза-Кули-хан Кочанский⁷ открыто поднял знамя бунта и, воспользовавшись отсутствием Принца Гассана Али⁸, Верховного Правителя края, арестовал его сына и овладел городом и крепостью Мешед, главным городом Провинции. Столь серьезных потрясений не происходило в Персии уже более двадцати лет, поэтому Тегеранский Двор и был столь сильно ими напуган; говорят даже, будто Шах⁹ покинул Столицу¹⁰, чтобы лично успокоить волнение, начало которого было ознаменовано столь тревожными событиями. Главнокомандующим, непосредственно подчиненным шаху, станет бывший Эриванский Сардарь¹¹, и всем Шахам-Заде¹² поручено внести свою долю в усиление армии, назначенной для подавления мятежа. Аббас-Мирза¹³, давно соперничающий со своим братом, Правителем Хорсана¹⁴, нисколько не намерен

282

поддерживать мятеж, и, под предлогом уплаты причитающейся нам суммы¹⁵, продлевает свое пребывание в Хомадане¹⁶, откуда уже прислал мне несколько очень лестных писем; он уверяет, что, по моем приезде в Тавриз, непременно явится туда. В Персии все больше распространяется слух о том, что во время прошлогодней кампании наследник престола будто бы проявил двуличие в отношении своего народа. Его обвиняют в предательстве своего народа, в том, что он, якобы, хотел ценой невиданных уступок заслужить особенное покровительство Его Величества Государя Императора. Что покажется странным Вашему Сиятельству, так это поведение Аббас-Мирзы. Он не только не огорчен подозрениями, столь оскорбительными для его чести, но, как кажется, доволен ими, противопоставляя своим соперникам в борьбе за престол помощь могущественной иностранной державы. Это известно мне от сыновей и племянника Мехмед-хана, бывшего Губернатора Эривани, много лет находившегося при Дворе Шаха, равно как и от нескольких мулл, состоящих в переписке с окружением Принца.

Впрочем, это не препятствует Аббас-Мирзе вести себя по отношению к нам не очень искренне. Я нашел здесь его Посланника Мирзу-Джафара¹⁷, снабженного фирманом¹⁸ Его Высочества, никогда не предъявлявшимся Главнокомандующему¹⁹, силой которого он уполномочен содействовать тем мусульманским семьям, которые хотели бы перейти отсюда в Персию. Мирза-Джафар, в точности выполняя волю своего Повелителя и пользуясь отсутствием Правителя провинции²⁰, устроил здесь свою резиденцию, как если бы получил на это право от нашего Правительства. Его речи и цель его миссии, во всеуслышание объявленные, вызвали сильное колебание умов, поскольку местные власти вначале не подозревали, какое зло это может причинить, ибо Персидский чиновник ссылается на содержание трактата²¹, с которым городская полиция вовсе не была знакома. Все же в конце концов ему описали весь беспорядок, происшедший в народе, — я прибыл тем временем. Вовремя осведомленный о происходящем, я послал за Персидским чиновником и с самыми большими предосторожностями высказал ему всю неуместность его поведения. Он попытался убедить меня, что действует в силу Трактата, показал мне Полномочия, полученные от своего Покровителя, который дал ему это право, и, нисколько не смущаясь, заметил мне, что подобным действиям имелись примеры в прошедшем, а именно — наши офицеры, Полковники Лазарев²¹, Аргутинский²² и др., посланные нашим Правительством в апреле и мае, чтобы объявить и взять под защиту переселение многих деревень и даже целых Округов, кои впоследствии действительно перешли к нам. Мы могли бы распорядиться о выдворении его из города; но мирная и дружеская беседа показалась мне предпочтительнее, дабы соблюсти приличия и не оскорблять Персидское Правительство в лице

283

его Посланника. Я употребил довод, который казался мне наиболее соответствующим ситуации, заметив, что для его пребывания в Эривани и выполнения поручений его Повелителя он не получил никакого официального статуса и не признан ни нашим Двором, ни даже Кавказским Главнокомандующим²³. Тогда он пожелал, чтобы я написал ему бумагу, которою он сможет оправдаться в Тавризе, когда вернется, не выполнив поручений Аббас-Мирзы. Я не стал ему отказывать в столь скромной просьбе и полагаю, что он покинет город завтра или через двое суток. Здесь находятся также два других Офицера Аббас-Мирзы, прибывшие задолго до Мирзы-Джафара, с целью переселить отсюда в Персию всех жителей Девалу²⁴; я убедил Управление Эриванской области также не позволять дальнейшего пребывания ни их Миссии, ни их самих, под весьма благовидным предлогом, что здесь нет ни одного представителя Властей, правомочного обсуждать дела такого рода с иностранными Посланниками: им уже выданы паспорта.

Я счел себя обязанным довести эти подробности до сведения Вашего Сиятельства, чтобы показать в истинном свете, что представляют собой все эти переселения, эти лже-беженцы, как и все частные отступления от Трактата, которые считали выгодными и для нашей стороны и которые только обременяют нас. Восьми тысячам армянских семей, недавно переселенных к нам, можно противопоставить в двадцать раз их превосходящее мусульманское население наших Провинций, верность которого никогда не была прочна, и, если какое-либо иностранное вмешательство было бы хоть на мгновение допущено нашими Властями, нет сомнения, что вся масса Магометан, противных нашей вере и законам, сдвинулась бы с места и отправилась искать счастья в соседнем государстве, с которым их сближают обычаи и религиозные догматы.

Я отправляюсь в путь послезавтра. Особое поручение, данное мне Генералом Графом Эриванским²⁵, — осведомить его о том, как следует управлять недавно завоеванной страной и каким образом были расселены вновь прибывшие в нее, и другие вопросы этого рода задержали меня здесь дня на два дольше, чем я предполагал вначале. Не думаю, что прежде Тавриза у меня будет возможность направить отчет Вашему Сиятельству.

Примите уверения в глубочайшем уважении,

с коим имею честь пребывать,

Господин Граф, Вашего Сиятельства нижайший и покорнейший слуга. А. Грибоедов

№ 50
Эривань.
23 Сентября
1828
Адрес: Его Превосходительству господину Графу Нессельроде.

284

Публикуется впервые. Хранится в АВПР (ф. 340, оп. 918, д. 17, л. 2—6 об.).

¹ Рапорт А. С. Грибоедова К. В. Нессельроде от 26 июля 1828 г. по поводу размена ратификационных грамот Туркменчайского трактата в лагере при Ахалкалаки. (Грибоедов А. С. Сочинения. С. 584; далее будут указаны только страницы).

²  О болезни см. в письме к И. Ф. Паскевичу от 23 августа 1828 г., а также в письме к К. К. Родофинкину от 17 августа 1828 г.: „По возвращении моем из лагеря под Ахалкалаками, я и секретарь миссии г. Мальцев сильнейшею лихорадкою заплатили дань здешнему мучительному климату во время жаров...” (С. 593; 595).

³  Провинция Хорассан, составлявшая некогда Хорассанское царство, в 20-е г. XIX в. была подвластна нескольким владельцам: города Мешед, Нишапур, Туркиш и Тарбед со своими округами принадлежали Персидскому Шаху; Герат и Южный Хорассан — Кабульскому Государю, а Северный Хорассан был населен кочевыми племенами узбеков и туркменов. Восстание в Хорассане было поднято феодалами против династии Каджаров в надежде на помощь Афганистану и хивинского хана Алла-Кули-хана.

⁴  Амбургер Андрей Карлович (? — 1830), с 25 апреля 1828 г. русский Генеральный консул в Тавризе.

⁵  Сипягин Николай Мартьянович (1785—1828), генерал, с 1827 г. тифлисский военный губернатор.

⁶  Врач — до Эривани Фома Иванович Умисса, врач в Тифлисе — Прибель Иван Антонович (1782—1866).

⁷  В письме Паскевичу Грибоедов дает этот эпизод более подробно: „Риза-Кули-хан Кочанский открыто поднял знамя мятежа против шаха и в отсутствие правителя Хорассана <....> Хассан-Али-Мирзы, на охоте в Шапуре предательски захватил в плен сына его. Шах без промедления послал войско для охранения города Мешеда под командою отца бывшего у нас в плену Мамед-Эминхана. Бывший Эриванский сардарь назначен правителем Хорассана, чему нельзя довольно радоваться, по отдалению от наших границ сего вредного человека”. (С. 609). Эриванский сардарь, бежавший в начале 1828 г. в Персию, был постоянным зачинщиком пограничных конфликтов. См. сноску 11.

⁸  Гассан-Али-Мирза — старший сын шаха, соперник Аббас-Мирзы.

⁹  Фет Али-шах Каджар, правил Персией с 1797 г.

¹⁰  Столица — Тегеран.

¹¹  Эриванский сардарь — Гассан-хан.

¹²  Шах-Заде — принц крови, у шаха было 60 сыновей, см.: Берже А. П. Фет-Али-Шах и его дети // Русская старина. 1886, Т. 50. С. 549—562.

¹³  Аббас-Мирза-Наеб-ос-Салтане (1782—1833), наследник престола, сын Фет-Али-шаха.

¹⁴  Соперничество шло из-за титула наследника: Гассан-Али-мирза был первым сыном шаха, но мать его была рабыней, мать Аббас-мирзы была знатного происхождения, поэтому шах избрал его.

¹⁵  Контрибуция, назначенная Персидскому правительству по Туркменчайскому договору; в это время выплачивался 8-ой курур.

¹⁶  Хамадан — город в центральной области Персии (Ирак-Аджели, или древняя Парфия), на востоке область граничит с Хорассаном. В то время Хамадан насчитывал 60000 жителей.

¹⁷  Мирза-Джафар-хан, статс-секретарь Аббас-Мирзы, в 1824 г. в Петербурге Грибоедов брал у него уроки персидского языка.

¹⁸  Фирман — указ.

¹⁹  Главнокомандующий — И. Ф. Паскевич.

²⁰  А. Г. Чавчавадзе (1786—1846), князь, генерал-майор, начальник Эриванской области, тесть Грибоедова.

²¹  Лазарев Лазарь Екимович (1797—1871), полковник; возглавил специальную комиссию по переселению армян из Персии.

²²  Аргутинский-Долгоруков Моисей Захарович (1797—1855), за отличие при взятии Эривани (5 июня 1827 г.) произведен в полковники.

285

²³   И. Ф. Паскевич.

²⁴   Девалу — „большое татарское селение в 8¼ агачах от Эривани” — упомянут в путевых заметках Грибоедова (С. 406).

²⁵  И. Ф. Паскевич.