- 262 -

М. А. ЯКУБОВА

ГРИБОЕДОВ И ЕГО АЗЕРБАЙДЖАНСКОЕ ОКРУЖЕНИЕ

Биография А. С. Грибоедова теснейшим образом связана с Кавказом. Изъездив по долгу службы Кавказ вдоль и поперек, он, естественно, неоднократно бывал и в Азербайджане. Документальных свидетельств тому немного: часть материалов, как известно, была сожжена самим Грибоедовым накануне его ареста по делу декабристов в январе 1826 г., другие — бесследно пропали во время тегеранской резни. Но и немногочисленные письма и дневниковые записи, которые дошли до наших дней, хранят бесценные свидетельства о его связях с Азербайджаном, интересе, проявляемом к нравам и обычаям, истории и культуре народов, проживающих здесь.

Эти же документы хранят свидетельства о знакомстве их автора с очень интересными людьми — выходцами из Азербайджана. Имена некоторых из них достаточно хорошо известны в грибоедоведении. Это, прежде всего, современники и друзья Грибоедова Аббас-Кули-ага Бакиханов, Мирза-Джан Мадатов,

- 263 -

Мирза-Джафар Топчибашев, Фазил-хан Шейда. Связи Грибоедова с этими деятелями азербайджанской культуры и литературы в некоторой степени изучены, но, несомненно, все еще требуют серьезного научного осмысления.

Что касается других лиц из азербайджанского окружения Грибоедова, установить их удалось лишь в последние годы. Это, прежде всего, такие известные в прошлом исторические деятели Азербайджана, как Мехти-Кули-хан Карабахский, Эксан-хан Нахичеванский, Угурлу-хан Гянджинский (Елисаветпольский), Ших-Али-бек Ордубадский и др. Имена их также часто встречаются в переписке Грибоедова.

Самые тесные дружеские узы связывали Грибоедова и Бакиханова, видного деятеля азербайджанской культуры. Дружба и сотрудничество этих двух незаурядных личностей начались еще в 1819 г. и продолжались до трагической гибели Грибоедова. Знакомство их относится к периоду службы обоих в канцелярии главнокомандующего русскими войсками на Кавказе, генерала А. П. Ермолова. Известно, что Грибоедов был назначен сюда дипломатическим секретарем по иностранным делам; что же касается А.-К. Бакиханова, то он работал здесь переводчиком восточных языков. Талантливый азербайджанский ученый быстро завоевал симпатии Грибоедова, и они стали большими друзьями. Во время частных бесед и совместных занятий Бакиханов мог знакомить своего нового друга с азербайджанским фольклором и литературой, помогал ему совершенствоваться в азербайджанском, турецком и персидском языках. Со своей стороны, Грибоедов рассказывал Бакиханову о лучших русских произведениях русской и западно-европейской литературы, помогал ему в дальнейшем освоении русского и французского языков.

А. Попов в статье „А. С. Грибоедов и А. К. Бакиханов”1 пишет, что в совместных занятиях Грибоедова и Бакиханова принимал участие и их сослуживец по канцелярии генерала Ермолова, будущий декабрист В. К. Кюхельбекер. На совместных научных занятиях Грибоедов, Кюхельбекер и Бакиханов осуществляли тот западно-восточный синтез, который сыграл важную роль в сближении литератур2. Результатом этого синтеза и явился сохранившийся в бумагах Кюхельбекера и впервые опубликованный известным советским литературоведом и писателем Ю. Н. Тыняновым черновой автограф неоконченной поэмы, начинающейся словами „Уже взыграл Зефир прохладный...” Эта поэма, по мнению Тынянова, „выясняет обстоятельства изучения Грибоедовым восточных литератур”. Главным

- 264 -

героем поэмы является Грибоедов. Рассказ о нем ведется от имени некоего Абаза, который

        ...раскрыл его глазам
Премудрость сладостных уроков
Восточных старцев и пророков,
И приковал к его стихам,
Лиющим тысячью потоков
И жизнь и счастие века3.

Нет сомнения, что герой этой поэмы Абаз (точнее Аббас), познакомивший Грибоедова с произведениями классиков восточных литератур, и есть Аббас-Кули-ага Бакиханов. К сожалению, поэма осталась незавершенной, а последующий рассказ — ненаписанным. Однако наличие в сохранившемся отрывке ряда исторических и литературных ориентальных моделей (Шираз, Тегеран, Зюлейка, Ширин и др.) позволяет сделать вывод о широте и глубине тех вопросов, которые затрагивались во взаимных научных беседах.

Здесь необходимо отметить, что в грибоедовскую эпоху деятели русской культуры и литературы, а также представители военных и торговых кругов придавали большое значение освоению азербайджанского языка, незаменимого в тогдашних межнациональных конфликтах. Не меньшее значение имел для этих контактов и персидский язык. В то время подготавливался проект об организации при управлении Главного командования в Закавказье специальной школы для изучения восточных языков. Есть свидетельство, что Ермолов намеревался руководство этой школой поручить Грибоедову4. Готовясь к этой должности, Грибоедов увлеченно изучал историю Кавказа. Не имея под рукой богатой литературы по интересовавшим его вопросам, он, несомненно, прибегал и к помощи Бакиханова, глубоко изучившего историю Кавказа и Востока по персидским и арабским источникам.

В 1822 г. совместные занятия и беседы о литературе трех друзей прекратились из-за отъезда из Тифлиса Кюхельбекера и Бакиханова. Оставшись в одиночестве, Грибоедов горько жалуется в письме Кюхельбекеру: „Теперь в поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-что читаю изредка свое или чужое, а людям ничего, некому” (485).

- 265 -

С марта 1823 г. по конец сентября 1825 г. Грибоедов не был на Кавказе. Находился ли он во время своего отсутствия в переписке с Бакихановым, установить не представляется возможным, ибо автор „Горя от ума”, как отмечалось выше, уничтожил всю корреспонденцию, находившуюся при нем ко времени ареста, последовавшего вслед за событиями на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.

В августе 1826 г. после освобождения из-под следствия, он вновь возвращается на Кавказ. Это был период разгара русско-персидской войны. Персидский принц Аббас-Мирза, внезапно перейдя в наступление, вторгся в Азербайджан и захватил Гянджинский вилайет и Карабахское ханство: Грибоедов-дипломат сразу включился в активную работу. В разрешении приграничных вопросов между Россией, Персией и Турцией его ближайшим помощником становится Бакиханов. С согласия кн. И. Ф. Паскевича, сменившего А. П. Ермолова на посту наместника и главнокомандующего на Кавказе, Бакиханов принимал участие в разрешении всех спорных дипломатических вопросов. В официальных донесениях Паскевичу Грибоедов пишет о Бакиханове, как о самом доверенном человеке, выполняющем наиболее тонкие, щекотливые поручения. „Я поручил нашему Аббас-Кули, — докладывает Грибоедов, — вступить в разговор с курдами (не эриванскими), которые на обратном пути были у меня в конвое. Они тайно просили его, чтобы русский главноначальствующий написал доброе слово их хану, и они тотчас перейдут все к нам” (561).

В 1827 г. бои между русскими и персидскими войсками шли в окрестностях Эривани и Нахичевани. Как об этом пишет в своих „Путевых записках” Грибоедов, в этой военной кампании принимал участие и Бакиханов.

На Кавказе Грибоедов большей частью вел походный образ жизни, кочуя вместе с русской армией по местам боевых действий — территории Азербайджана и Армении. В этот период происходит еще большее сближение его с Бакихановым. В грибоедовском дневнике „Эриванского похода” есть две записи, связанные с Бакихановым: от 3 июня — „Палатка Аббас-Кули над рекою” (435) и от 26 июня — „Рано поднимаемся; жар ужасный. Рассказ Аббас-Кули, что Елизаветпольское сражение дано на могиле поэта Низами” (440), ярко свидетельствующие о характере их взаимоотношений.

Тем временем война принимала все более ожесточенный характер, и 27 июня 1827 г. персидские войска были изгнаны из Нахичевани и Эривани. Паскевич, готовясь нанести решительное поражение Аббас-Мирзе, осадил крепость Аббас-Абад. Падению этой крепости способствовала дипломатическая деятельность Грибоедова и Бакиханова, выехавших в лагерь Аббас-Мирзы 19 июля 1827 г.

В донесении Грибоедова о ходе переговоров с Аббас-Мирзой,

- 266 -

отправленном им 30 июля 1827 г. содержится подробный отчет о дипломатических переговорах, совершенных им при посредничестве Бакиханова. Этот документ представляет собою объективное описание исторических событий с участием русского и азербайджанского дипломатов. Отметим, что Бакиханов принимал активное участие в наиболее секретных переговорах, которые вел Грибоедов наедине с Аббас-Мирзой. „...он (Аббас-Мирза. — М. Я.) всех выслал; остались: он, я и мой переводчик”, — пишет Грибоедов в вышеуказанном донесении (551).

Привлекает внимание оценка Грибоедовым заслуг Бакиханова в решении отдельных спорных моментов (переговоры с племенами курдов). Дипломат отмечает такт, компетентность, высокую эрудицию своего помощника: „Переводчик мой пространно объяснил ему (Аббас-Мирзе. — М. Я.), чего требует наше правительство; но по данным ему от меня наставлениям, ни разу не уклонялся от должной учтивости и уважения к тому, с кем говорил, всячески щадя его самолюбие” (551).

Успешные действия русской армии, завершившиеся взятием Тавриза, приблизили долгожданный мир. В состав делегации, представлявшей русское правительство на переговорах в Туркманчае, входили также Грибоедов и Бакиханов.

Переговоры были долгими и неоднократно прерывались: первое заседание конференции проходило 10 ноября 1827 г.5, последнее (седьмое по счету) — 10 февраля 1828 г. В тот же день мирный договор был подписан. Редактором текста договора был Грибоедов, членом редколлегии — Бакиханов.

Почетный мирный договор в Петербург 14 марта доставил сам Грибоедов. Выполняя эту почетную миссию, Грибоедов не забывает и о своих дипломатических обязанностях: по прибытии в Петербург он пишет ряд деловых писем Паскевичу. В одном из таких писем, оставленных без внимания азербайджанскими исследователями, читаем: „Радуюсь, что кое-что успел сделать для Аббас-Кули...” (569). Что именно здесь имеется в виду, выяснить сегодня не представляется возможным. Но можно предположить, что речь идет или об официальной оценке роли Бакиханова в успехе переговоров, о которой могло быть известно только со слов Грибоедова, или о его перемещении по службе, о чем мог также хлопотать только автор „Горя от ума”.

Таким образом, цитируемое письмо еще раз подтверждает факт дружеского отношения Грибоедова к Бакиханову.

К 1825 г. относится знакомство Грибоедова с еще одним деятелем азербайджанской культуры и литературы — Мирза-Джаном Мадатовым, выходцем из Карабаха. Знакомство это произошло в декабре. Известно, что прибытие Грибоедова на Кавказ (незадолго до ареста) совпало с выступлением армии

- 267 -

Ермолова против горцев, поднявших восстание на Северном Кавказе. Как отмечал исследователь творчества Грибоедова Н. К. Пиксанов, — „М.-Д. Мадатов был переводчиком Ермолова и сопровождал его во всех походах”6. Заметим, что Мадатов был не только переводчиком, но и замечательным поэтом, писавшим свои произведения на азербайджанском языке и оставившим заметный след в истории азербайджанской поэзии.

Мирза-Джан часто встречался с Грибоедовым и Бакихановым не только по служебным делам, но и во время совместных литературных бесед. В письме к А. А. Жандру и В. С. Миклашевич от 18 декабря 1825 г. отправленном из станицы Екатеринодарской, читаем: „Для развлечения бываю по вечерам в азиатской дружеской беседе Мирза-Джана, а у него певец, Алаиер, мурлычит татарские (азербайджанские. — М. Я.) эклоги...” (527). Под эклогами в данном случае подразумеваются баяты — жанр, широко популярный в азербайджанском народном творчестве, и по своей форме являющийся четверостишием типа частушки. Баяты были очень популярны в азербайджанской песенной поэзии и исполнялись повседневно.

В окружении Грибоедова был и известный поэт, выходец из Южного Азербайджана Фазил-хан Шейда7, знаменитый тем, что оказался одним из адресатов поэзии А. С. Пушкина. Фазил-хан Шейда ко времени знакомства с Грибоедовым был известен тем, что в своих стихотворениях резко критиковал беспомощность и невежество персидской придворной аристократии, которую хорошо знал, поскольку жил при дворце шаха. Вынужденный бежать из-за преследований реакционеров, он ищет спасения в российском государстве и находит его при ближайшем содействии Бакиханова. Можно предположить, что последнему помогал и Грибоедов, ибо маловероятно, что Паскевич без его рекомендации удостоил бы Фазил-хана благосклонного приема.

Сведениями о других азербайджанских знакомых Грибоедова современная филологическая наука почти не располагает, хотя имена их встречаются в переписке драматурга. Речь, прежде всего, идет о Мехти-Кули-хане Карабахском и Эксан-хане Нахичеванском.

Генерал-майор Мехти-Кули-хан — сын и наследник Ибрагим-хана Карабахского, заключившего в 1805 г. договор о присоединении своего ханства к России, и отец известной азербайджанской поэтессы Хуршид-Бану Натаван. Мехти-Кули-хан был последним правителем Карабаха (1807—1822 гг.). В 1822 г. он из-за притеснений, чинимых ему Ермоловым, вынужден был бежать в Персию. Подтверждение этому можно найти в строках

- 268 -

из письма Паскевича Николаю I: „Ермолов выгнал трех ханов, т. е. Ширванского, Карабахского и Нухинского — говорят, худым обхождением своим...”8. Мехти-Кули-хан был крупной фигурой в политической игре того времени. Грибоедов был знаком с ним и хорошо изучил личность и характер карабахского хана. Можно предположить, что им доводилось встречаться и даже беседовать друг с другом во время русско-персидской войны 1826—1828 гг., так как именно Грибоедов приложил немало усилий к возвращению Мехти-Кули-хана на родину: свидетельством тому являются соответствующие места из его письма Ермолову от 15 февраля 1823 г. (490), донесения Паскевичу от 30 июля 1827 г. (559), дневника „Эриванский поход” (438, 440) и др.

Дело в том, что царское правительство и командование русской армией придавали большое значение Мехти-Кули-хану и тому, на чьей стороне он будет воевать. При содействии Грибоедова велись долгие переговоры с карабахским ханом о его переходе на сторону русских9. И, наконец, в дневнике Грибоедова появляется запись от 8 июня 1827 г., где дипломат удовлетворенно замечает: „Мехти-Кули-хан перешел к нам с 3000 семействами” (438).

Паскевич, извещая начальника Главного Штаба И. И. Дибича об успешном завершении переговоров с карабахским ханом в рапорте от 12 июня 1827 г., сообщил о его прибытии в русский лагерь. Принимая во внимание то обстоятельство, что почти вся корреспонденция (в том числе и частные письма) Паскевича велась Грибоедовым, можно утверждать его авторство и в составлении указанного рапорта.

В нем объясняются объективные причины, вынудившие Мехти-Кули-хана уйти под покровительство шаха. Грибоедов характеризует хана как очень „кроткого” и „нечестолюбивого” человека, чей решительный поступок „дает ему право на полное к нему уважение”.

Несмотря на выход Мехти-Кули-хана из-под покровительства персидского правительства, шах и его приближенные не оставляли надежды на его возвращение. С этой целью ими неоднократно предпринимались попытки склонить его на свою сторону. Грибоедов, державший Мехти-Кули-хана в поле зрения, очевидно, был в курсе его переписки с шахом. В записи от 27—28 июня „Эриванского похода” читаем: „Известие о шахе от Мехти-Кули-хана” (440).

Можно предположить, что именно по инициативе Грибоедова Паскевич ходатайствовал перед Нессельроде о возвращении

- 269 -

карабахскому хану чина генерала-майора, а также о награждении его бриллиантовым пером и разрешении жить в своем доме в Шуше10.

Следует отметить, что Мехти-Кули-хан, перейдя на сторону русских, немало сделал для успешного завершения войны, сыграв определенную роль в разрешении проблем, связанных с послевоенным устройством карабахской земли. Заслуги его позже были отмечены Паскевичем, отмечавшим, что „он первый содействуя к примирению народа и вельмож персидских с Российским войском, споспешествовал тем к счастливому окончанию войны персидской”11.

Этого же мнения придерживался и другой современник карабахского хана, сын последнего визиря ханства Мирза Джамал Джаваншир, писавший в „Истории Карабаха”, что Мехти-Кули-хан „старался укрепить веру и преданность народа высокому государству...”12

Не менее интересна личность и другого знакомого Грибоедова — Эксан-хана, сына нахичеванского хана Келб-Али-хана, ослепленного по приказу персидского шаха. Эксан-хан был весьма образованным для того времени человеком. Барон Б. Ф. Корф, посетивший проездом Нахичевань в 1834 г., писал, что Эксан-хан, у которого он остановился, имея чин „Полковника Русской службы”, старался „приноровляться к европейскому просвещению”. Он неплохо владел русским языком, на котором изъяснялся со своим гостем13.

В июле 1827 г. Эксан-хан, жаждавший отомстить за ослепленного отца, вступил в сношения с Грибоедовым. Это было при осаде крепости Аббас-Абад, когда, как видно из письма последнего к П. Н. Ахвердовой от 3 июля 1827 г., драматург находился в „главной квартире под стенами Аббас-Абада” и был не только свидетелем, но и непосредственным участником решающих событий (544).

С помощью Грибоедова (и, как нам кажется, при тесном содействии Бакиханова) была достигнута договоренность с Эксан-ханом, командовавшим в крепости батальоном сарбазов. В результате этой договоренности, как отмечает И. Ениколопов, „6-го июля приверженцы Эксан-хана обезоружили сопротивляющуюся часть гарнизона, и 7-го утром ворота крепости были открыты”14.

Грибоедов высоко ценил заслуги Эксан-хана перед русской армией, постоянно напоминая о нем Паскевичу. Так, в малоизвестном даже широкому кругу исследователей творчества

- 270 -

Грибоедова письме Паскевичу от 1 октября 1828 г. читаем: „Не худо, если бы в(аше) с(иятельство) написали слова два Ших-Али-беку и Эксан-хану”15.

Заметим, что и азербайджанский офицер с глубоким уважением и признательностью относился к Грибоедову. Характерно, что когда 1 мая 1829 г. гроб с телом Грибоедова был привезен в Нахичевань, Эксан-хан был в числе встречавших печальную процессию на берегу Аракса. На следующий день он вместе с высшими чинами местного гарнизона встречал гроб с телом Грибоедова у Нахичеванчайского моста, где состоялась первая панихида по убитому дипломату, а затем следовал до церкви и вместе с другими офицерами внес гроб туда.

Эксан-хан присутствовал и на панихиде и на отпевании, состоявшихся в этой церкви в тот же день.

3 мая он вновь пришел в церковь, чтобы проводить гроб с телом Грибоедова до границ Нахичевани16.

Хорошо был знаком Грибоедову и курдский хан Гассан-хан (Гасан-хан), возглавлявший отряды персидских войск во время войны. Об этом свидетельствуют его отзывы в письмах и дневниках (438, 549, 557, 559 и т. д.). После заключения мирного договора, он обратился с письмом к генерал-майору А. Г. Чавчавадзе, бывшему в то время правителем Армянской и Нахичеванской областей с просьбой оказать содействие Гассан-хану в возвращении в Персию. „Бывший у нас в плену Гассан-хан, который ныне обратно отправляется в Персию, — писал Грибоедов в письме от 10 августа 1828 г., — просит меня на основании Тюркменчайского трактата, чтобы в проезд его через Эривань позволили ему взять с собою тех из его прежних служителей с их семействами, которые сами того пожелают. Я полагаю, что ваше сиятельство можете, если таковые найдутся, дать им на то позволение...” (588).

Имена Угурлу-хана Гянджинского (Елизаветпольского) и Ших-Али-бека Ордубадского также неоднократно встречаются в эпистолярном наследии Грибоедова и официальной переписке тех лет. Однако сведения о них очень скудны. Нам удалось установить, что оба они принимали активное участие в военнополитических событиях того времени.

Так, Угурлу-хан накануне персидской войны находился на службе у шаха. Как сообщает Паскевич в своем донесении Николаю I, Угурлу-хан еще в 1821 г. обращался к князю В. Г. Мадатову с просьбой разрешить ему вернуться на родину и

- 271 -

предполагал привести с собой 1000 семейств. Однако ему было отказано в этом17.

Гянджинский хан и позже не оставлял надежды перейти на сторону русских, но все его попытки были неудачными.

Осенью 1826 г. во время сражения под Елизаветполем он был взят в плен. Уже будучи в плену, Угурлу-хан оказывал большое содействие русской армии в войне с персами. Им был передан командованию русской армии целый ряд важных документов. О том, какое значение придавалось этой фигуре, свидетельствует письмо самого императора Николая I от 24 октября 1826 г., в котором генералу Ермолову давалось указание наладить хорошие отношения с гянджинским ханом. „Со взятым в плен Угурлу-ханом, — писал Николай I, — предоставляю вам поступить по ближайшему вашему убеждению. Если предложения его чистосердечны, и сведения, им сообщенные, достоверны, то можно принять его с благосклонностью. Он, конечно, по связям своим с Персиею может быть нам полезен”18.

Очевидно, Грибоедову, находившемуся в это время при штабе, не раз приходилось встречаться с Угурлу-ханом. В пользу этой версии свидетельствует и запись из дневника „Эриванского похода” (предположительно от конца мая 1827 г.): „Письмо Игурлехана. Лишение надежды есть тоже покой”. (436).

Что касается Ших-Али-бека Ордубадского, это он, возможно, познакомился с Грибоедовым во время или после взятия русской армией Нахичевани. Ших-Али-бек был младшим братом Мехти-Кули-хана Карабахского. Накануне войны он начальствовал в Ордубадской провинции. После занятия Аббас-Абада русскими войсками он сам сдал свой город.

Накануне отъезда в Персию осенью 1828 г. Грибоедов несколько раз встречался с Ших-Али-беком во время своего кратковременного пребывания в Нахичевани. Упоминание об этом можно найти в вышеприводимом письме Паскевичу от 1 октября 1828 г., где дипломат просит не только написать „слова два” ордубадскому правителю, но и описывает свою беседу с ним во время последнего пребывания в Нахичевани. „Я почел лучшим способом взять в сторону Назар-Али-хана и Ших-Али-бека (Курсив мой. — М. Я.), обошелся с ними как можно почетнее и доверчивее, вашим именем говорил им, что на них лежит обязанность распространять в народе доверие и привязанность к правительству <...> Нельзя себе представить, как они были довольны оказанным мною их особам незначащим отличием” (613).

Имя Назар-Али-хана Афшарского, отца Эксан-хана, впервые встречается в переписке Грибоедова за 1819 г.19. В то время

- 272 -

он правил Марандом, который Грибоедов посетил проездом из Тегерана в Тифлис. Однако, к сожалению, подробности об этой встрече Грибоедовым не сообщаются.

Более подробное описание другой встречи Грибоедова с Назар-Али-ханом содержится в письме Паскевичу от 1 октября 1828 г., неоднократно приводимом выше. Здесь же дипломат настоятельно просит главнокомандующего обеспечить старость больного хана: „О Назар-Али-хане, как старшем в семействе Кенгерлу, старее Эксан-хана и Ших-Али-бека, смею представить вашему сиятельству, что назначение ему на ежегодное содержание 800 туманов, или 1100 червонцев, из суммы, которая высочайше назначена в награду перешедших к нам и прочих ханов, сделало бы в здешнем краю и во всех наших мусульманских провинциях и пограничных персидских впечатление самое выгодное для нашего правительства, и это не так, как мы обыкновенно делаем, — даем не спросясь, чего хотят. Я наверно знаю, что это maximum его желаний; притом он старик, недолго проживет, но долго за нас томился в плену” (614).

Названными в настоящей статье именами ни в коей мере не ограничивается круг азербайджанских современников русского драматурга и дипломата. Поиски их необходимо продолжить, так как это не только восполнит наше представление об окружении Грибоедова, но и поможет созданию более полной его биографии.

Сноски

Сноски к стр. 263

¹ Бакинский рабочий. 1945. 14 января.

² Нольман М. Западно-восточный синтез в произведениях Пушкина и его реалистическая основа. // Народы Азии и Африки. 1967. № 4. С. 116—125; Брагинский И. С. Заметки о западно-восточном синтезе в лирике Пушкина // Народы Азии и Африки. 1965. № 4. С. 117—126; 1966. № 4. С. 139—146.

Сноски к стр. 264

³ Кюхельбекер В. К. Начало поэмы о Грибоедове // В. К. Кюхельбекер. Избранные произведения: В 2 Т. М.; Л., 1967. Т. 1. С. 349.

⁴ В Актах Кавказской Археографической комиссии (АКАК) опубликовано отношение генерала Ермолова к графу К. В. Нессельроде от 12 января 1822 г., в котором есть такие строки: „Он (Грибоедов. — М. Я.), при наклонности его к изучению восточных языков, начал уже заниматься арабским языком, как основанием всех прочих, имеет здесь все средства усовершенствовать свои познания; во-вторых, и что почитаю я главнейшим предметом, со временем в(аше) с(иятельство) можете препоручить ему заведение школы восточных языков”. (Т. 6. Ч. 2. С. 256).

Сноски к стр. 266

⁵ Официально переговоры начались еще раньше — 6 ноября, когда была разработана специальная комиссия по разграничению границ.

Сноски к стр. 267

⁶ Пиксанов Н. К. Примечания // Грибоедов А. С. Полн. собр. соч.: В 3 Т. Пг., 1917. Т. 3. С. 336.

⁷ Фазил-хан Шейда — псевдоним поэта Молла Фатулла Молла Мамед Гусейн оглы.

Сноски к стр. 268

⁸ Ермолов, Дибич и Паскевич на Кавказе в 1826—1827 гг. Донесения и письма // Русская старина. 1872. № 5. 716.

⁹ См. об этом: Рапорт Паскевича Дибичу от 12 июня 1827 г. (АКАК. Т. 7. С. 453—454); Отношение Паскевича Нессельроде от 12 июня 1827 г. (там же. С. 455—457).

Сноски к стр. 269

¹⁰ АКАК. Т. 7. С. 456, 459.

¹¹ Там же. Т. 8. С. 480.

¹² Карабаги М. Дж. Дж. История Карабаха. Баку, 1959. С. 95 (пер. Ад. Берже).

¹³ Корф Б. Ф. Воспоминания о Персии. 1834—1835. СПБ., 1838. С. 72—74.

¹⁴ Ениколопов И. Грибоедов и Восток. Ереван, 1954. С. 75—76.

Сноски к стр. 270

¹⁵ АКАК. Т. 7. С. 649 (В настоящее время это и ряд других ранее малоизвестных писем и документов Грибоедова включены в кн.: Грибоедов А. С. Сочинения. (Вступ. ст., коммент., состав и подготовка текста С. А. Фомичева).

¹⁶ См. об этом подробнее: Донесение А. К. Амбургера Паскевичу от 30 апреля 1829 г. из Нахичевани. АКАК. Т. VII. С. 697.

Сноски к стр. 271

¹⁷ Ермолов, Дибич и Паскевич на Кавказе в 1826—1827 гг.: донесения и письма. Сообщ. П. И. Вриони // Русская старина. 1872. № 5. С. 717.

¹⁸ АКАК. Т. 6. Ч. 2. С. 384.

¹⁹ Письмо С. И. Мазаровичу от 6 сентября 1819 г. (458).