96

Н. И. МИХАЙЛОВА

ГРИБОЕДОВСКАЯ МОСКВА
В ТВОРЧЕСТВЕ В. Л. ПУШКИНА

Что нового покажет мне Москва? Вчера был бал, а завтра будет два. Тот сватался — успел, а тот дал промах. Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах. (48)

 

Москву, о которой говорит Чацкий, пожалуй, как никто другой знал родовой москвич, московский стихотворец Василий Львович Пушкин. Он сам был частью Москвы грибоедовского времени, жил ее жизнью, веселился на московских балах, был вхож во многие московские дома, оставлял свои стихи в московских альбомах. И та Москва, которую описал Грибоедов в „Горе от ума”, нашла отражение в творческом наследии В. Л. Пушкина. Наблюдательный и остроумный рассказчик, он запечатлел своеобразную московскую жизнь, жителей Москвы с их „особым отпечатком”. Стихи, проза, письма В. Л. Пушкина дают, как нам кажется, небезынтересный материал, который может быть привлечен для историко-бытового комментария „Горя от ума”, а также для осмысления тех традиций, которые сказались в грибоедовской комедии.

Сначала о письмах. Уже современники В. Л. Пушкина справедливо считали их литературной драгоценностью. Вместе с тем, это — ценный исторический документ, свидетельствующий и о достоверности грибоедовского описания Москвы.

Попытаемся с помощью писем В. Л. Пушкина к П. А. Вяземскому, датированных 1817—1821 гг., представить некоторые черты московского быта, о которых пишет Грибоедов в „Горе от ума”.

Московские „обеды, ужины и танцы”, о которых сказано в комедии, как о характеристической особенности московской жизни, московские балы — сквозная тема писем В. Л. Пушкина.

„Богач Потемкин переходит в новый свой дом и в будущую пятницу, т. е. в день гуляния на Пречистенке дает огромный

97

бал, на котором, я думаю, только птичьего молока не будет (17 апреля 1818 г.)1.

„У Андрея Гагарина балы по средам, у Апраксина по четвергам. — У Белосельской вечеринки по понедельникам” (21 декабря 1819 г.)2.

„Здесь в Москве бал за балом, маскарад за маскарадом...” (13 февраля 1820 г.)3

„Здесь балы, маскарады и спектакли всем вскружили голову. Завтра бал у Пашковых, 30-го числа маскарад у Бобринских, третьего февраля спектакль у Полторацких”. (19 января 1821 г.) (271)

В. Л. Пушкин пишет о званых обедах и ужинах, где пьют шампанское, как воду, о заседаниях английского клуба, о карточной игре, которая занимает московское общество, о театральных спектаклях, на которые стремятся попасть москвичи, о модных лавках на Кузнецком мосту, куда накануне маскарада спешат московские красавицы, т. е. В. Л. Пушкин пишет обо всем том, о чем сказано в грибоедовской комедии. Но при этом Василий Львович сообщает о таких мелочах, о таких подробностях, которые дополняют и углубляют наше представление о той среде, в которой создавалось „Горе от ума” и которая в творчески преображенном виде в „Горе от ума” воссоздана.

Письма В. Л. Пушкина — хроника московской жизни грибоедовского времени. Василий Львович рассказывает о московских событиях, радостных и печальных, сообщает об отставках и назначениях в должности, о производствах в чины, о родинах, крестинах, свадьбах и похоронах. Эти события в письмах В. Л. Пушкина, как и в монологе Фамусова, соседствуют друг с другом, давая представление о главных жизненных интересах московского барства, о своеобразной жизненной философии, о круговороте московской жизни.

„Обер-полицмейстер Шульгин идет в отставку. Сказывают, что на его месте будет князь Хилков, генерал-майор, который женится на Елизавете Семеновне Обресковой. У Алексея Пушкина меньшой сын умирает. Елена Григорьевна в отчаянии; а Наталья Абрамовна при последнем конце. Весна у нас прекрасная и так тепло, как в июне”. (10 апреля 1819 г.) (251).

И еще одно письмо, в котором у В. Л. Пушкина, как у Фамусова, погребенье и обед следуют друг за другом:

„Фрейлина Корсакова идет за гусарского полковника Акинфьева. Молодой Апраксин женится на Фофке Толстой. Свадьба будет в Ольгове, нынешним летом в июне или июле месяце.

98

Архиерей Августин скончался и погребен. Сонцов выздоровел, играет в карты и проигрывает. Не все коту масляница, бывает и великий пост. Анна Николаевна в восхищении, ожидает варшавских башмаков и земно тебе кланяется. Соседки Пушкины здоровы, и сегодня я у них обедаю.” (16 марта 1819 г.) (246).

Итак — „Архиерей Августин скончался и погребен. <...> Соседки Пушкины здоровы, и сегодня я у них обедаю.” Поистине — „одно уж к одному”.

О свадьбах, о московских невестах В. Л. Пушкин пишет особенно часто — „в Москве ведь нет невестам перевода”. Это предмет московских разговоров, московского толка: „Тот сватался — успел, а тот дал промах”. Обсуждается и приданое невесты, и состояние и чин жениха. „Приятная и, верно, тебе известная новость есть та, что кн. Софья Федоровна идет замуж за Лодомирского. Он умен и богат...” (1 июля 1818 г.) (233).

„Денис Давыдов женится на Чирковой. Она мила — и у нее 1000 душ”. (14 февраля 1819 г.) (244).

„Сегодня — свадьба Корсаковой. Приданое сказывают, чрезвычайное: две кровати, нарядная и простая — нарядная голубая с серебром, простая из батиста д’Екос, шитая бумагою, двадцать семь шлафроков, шитых с кружевами, тридцать шляп разного рода, куча шалей, часов, чулок и пр. и пр. В прошедшее воскресенье все это было разложено, и гостей любопытных было множество, но я в том числе не был”. (21 апреля 1819 г.) (254).

Заметим, что в „Горе от ума” тема сватовства, свадьбы возникает в связи с многими персонажами — Чацким, Молчалиным, Скалозубом, Софьей, супругами Горичами, недавно вступившими в брак, княжной Ласовой, которая „для поддержки ищет мужа”, и другими.

Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну, разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он балы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы. (44).

Скалозуб — выгодный жених, потому как он „и золотой мешок, и метит в генералы”. Врочем генеральский чин делал жениха выгодным и без состояния.

„В Москве, говорят, две свадьбы. Молодая графиня Мамонова идет замуж за Анрепа, флигель-адъютанта Государя Императора. Старая Свиньина за графа Ланжерона. Ей нужен полный генерал, а Ланжерону нужен полный сундук”. (22 мая 1818 г.)4

Еще одна подробность, связанная с женихом-генералом, любопытная еще и в связи с тем, что Фамусов бранит „вечных

99

французов” („Дались нам эти языки”), а Скалозуб, как о редком достоинстве, говорит о том, что в армии „... офицеров вам начтем,/Что даже говорят иные по-французски” (67): „Толстая, дочь Толстой Степаниды, сговорена за генерал-адъютанта Закревского и на этих днях получила вензель. Батюшка ее назначил будущим новобрачным сто тысяч годового дохода. Закревский по-французски не говорит, и Федор Андреевич утверждает, что такой зять ему и надобен”. (8 июня 1818 г.) (229).

Реальность предположения Чацкого о женитьбе танцмейстера Гильоме на какой-нибудь княгине Пульхерии Андреевне может быть подтверждена таким свидетельством В. Л. Пушкина: „Дарья Николаевна Лопухина, племянница или внучка кн. Потемкина, вышла замуж за учителя детей своих Опермана и принесла ему в приданое 14000 душ. Доктора Лодер и Шминц принуждены были Оперману уступить место, которое они довольно времени занимали. Оперману лет за 50, а Лопухиной под 50. Теперь можно вспомнить о пословице: седина в бороду, а бес в ребро”. (23 сентября 1820 г.) (269).

В письмах В. Л. Пушкина — мастерски написанные портреты москвичей. Их знал Грибоедов. Они могли узнать себя в героях „Горя от ума”. „Тузы”, из тех, что „в Москве живут и умирают”, члены английского клуба, московские хлебосолы, владельцы домашних театров, офицеры и чиновники, дряхлые старики и вздорные старухи, неверные мужья и их жены, бойкие московские барыни и барышни. „Александр Львович Нарышкин в Москве. На сих днях я провел у него целый вечер; в доме его раздолье — чего хочешь, того просишь. Песельники, духовая музыка — Лобанова и Медведева пляшут по-русски, Новикова и Баркова по-цыгански. Шампанское льется рекою — стерлядей ешь, как пискарей. Апельсины вместо кедровых орехов, одним словом — разливанное море, и хозяин настоящий боярин русской”. (20 февраля 1818 г.) (220—221). Этот портрет А. Л. Нарышкина дополняет наше представление о Москве Фамусова.

„Кн. Николай Щербатов возвратился из чужих краев, но я его еще не видал. Сказывают, что жена его изрядненько говорит по-французски и довольно ловка. Вот каков Париж! Как же не любить его?” (19 сентября 1819 г.) (265).

При чтении этого отрывка вспоминается и ловкая Наталья Дмитриевна Горич, и восклицание сестриц-княжен „Ах! Франция! Нет в мире лучше края!” (107).

„На этих днях Александра Сергеевна Щукина, сестра оставленной Ивановой и племянница кн. Мосальского, бежала из дому дяди своего, Дмитрия Федоровича Щукина, с холопом генерала Лаптева и, сказывают, вышла за него замуж. По сие время беглецов не отыскали. Я думаю, что ты знаком был с нею. Она мне всегда казалась умною и любезною девушкою. Нынче на холопей честь, и им жить раздолье! Эта безумная оставила родным письмо, в котором просит, чтоб они почитали

100

ее мертвою, что она бежала с человеком низкой породы, но души благородной и высокой и пр. и пр.” (8 мая 1819 г.) (257).

Этот сюжет, взятый В. Л. Пушкиным из самой жизни, может быть соотнесен с сюжетной линией „Горя от ума”: умная и любезная девушка Софья видит в человеке низкой породы (Фамусов „безродного пригрел и ввел в свое семейство”) Молчалине душу высокую и благородную.

В письмах В. Л. Пушкина не раз встречаются и те, кого принято считать прототипами персонажей „Горя от ума”. Василий Львович кланяется Прасковье Юрьевне Кологривовой, которая стала в комедии Татьяной Юрьевной. Он упоминает московского оригинала Е. И. Сибилева, с которым связывают грибоедовского „черномазенького, на ножках журавлиных”: „Москва совсем опустела. <...> Сибилев мелькает изредка и несколько дворовых собак, живущих по соседству”. (21 июня 1818 г.) (231). В. Л. Пушкин пишет об А. А. Волкове — прототипе Горича, о Ф. И. Толстом — Американце, который был сатирически представлен Грибоедовым как „ночной разбойник, дуэлист”, нечистый на руку картежник. При этом следует отметить, что, привлекая для историко-бытового комментария „Горя от ума” письма В. Л. Пушкина, разумеется, нужно иметь в виду, что они не являются только исторической иллюстрацией „Горя от ума”, они выходят за пределы этого назначения — содержание их намного богаче, они представляют собой самостоятельную историко-литературную и культурную ценность.

Письма В. Л. Пушкина вносят коррективы в наше представление о прототипах грибоедовской комедии, не позволяя тем самым видеть в „Горе от ума” бесстрастные точные снимки с тех или иных лиц. Так, например, Ф. И. Толстой-Американец, близкий друг Василия Львовича, представлен в письмах не только как картежник (хотя о его карточной игре говорится довольно часто): мы видим этого разбойника и дуэлиста за чтением Гиббона и Геродота, видим его в роли радушного хозяина, принимающего гостей, и в положении несчастного отца, оплакивающего своих детей.

И еще один пример того, как письма В. Л. Пушкина не укладываются в комментарий „Горя от ума”, хотя и Грибоедов, и В. Л. Пушкин пишут об одном и том же.

В. А. Кошелеву принадлежит интересное предположение о том, что „секретнейший союз”, о котором говорит Репетилов — это московское общество, составившееся вокруг московского крыла „Арзамаса”, куда входил В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков, Ф. И. Толстой-Американец и другие москвичи5. В письмах В. Л. Пушкина есть свидетельства об этих

101

московских арзамасских встречах, но эти свидетельства не могут иллюстрировать посвященные им сатирические страницы „Горя от ума” — разве что В. Л. Пушкин сообщает о шумных литературных спорах (ср. репетиловское „Шумим, братец, шумим...”) и о шампанском, которое льется рекой (ср.: „Во-первых, напоят шампанским на убой”).

Теперь несколько слов о художественной прозе и поэзии В. Л. Пушкина, в которых нашла отражение грибоедовская Москва. Здесь речь идет уже не о историко-бытовом комментарии „Горя от ума”, а о той литературной традиции, которая отозвалась в грибоедовской комедии.

Конечно, по сравнению с эпистолярной прозой, художественная проза В. Л. Пушкина значительно слабее, но все же страницы повести „Любовь первого возраста” и „Замечаний о людях и обществе”, которые включают очерки московских характеров, также могут быть учтены при изучении „Горя от ума”. Что же касается поэзии В. Л. Пушкина, поэта, наделенного несомненным талантом сатирика-бытописателя, то здесь можно, как нам кажется, увидеть некоторые аналогии с комедией Грибоедова, своего рода предвосхищение грибоедовских типов и коллизий

Нет боле сил терпеть! Куда ни сунься: споры,
И сплетни, и обман, и глупость, и раздоры. (99).

Так начинает В. Л. Пушкин стихотворение „Вечер”, в котором описывает хозяев и гостей одного московского дома.

Да, мочи нет: мильон терзаний
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков. (106).

Так Чацкий говорит о своем недовольстве Москвой.

Эти слова Чацкого с приведенным признанием В. Л. Пушкина сопоставил П. Смирновский в „Истории русской литературы девятнадцатого века”, вышедшей в 1900 г.6. П. Смирновский обратил внимание и на то, что картина нравов московского общества, представленная в стихотворении „Вечер”, дана в грибоедовском ключе. В. Л. Пушкин сатирическим пером рисует портреты сплетников — несносных говорунов, врагов просвещения, искателей знатности и богатства, с сочувствием говорит о редких умниках, которым, по словам их противников, „не нужно золота — давай Жан Жака в руки”. Правда, в стихотворении В. Л. Пушкина нет еще грибоедовского пафоса обличений Чацкого, но в нем несомненно есть то, что этот пафос приуготовляло:

Сосед мой тут умолк — в отраду я ему
Сказал, что редкие последуют тому;
Что Миловых Князей у нас, конечно, мало;

102

Что золото копить желанье не пропало;
Что любим мы чины и ленты получать,
Не любим только их заслугой доставать;
Что также здесь не все охотники до чтенья;
Что редкие у нас желают просвещенья;
Не всякий знаниям честь должну воздает,
И часто враль, глупец разумником слывет.
Достоинств лаврами у нас не украшают;
Здесь любят плясунов — ученых презирают (103).

Москве в „Горе от ума” Грибоедова предшествовала Москва не только в стихотворении В. Л. Пушкина „Вечер”, но и в других его сатирических произведениях. Этих произведений не много, но они есть. Это и послание „К камину”, где в духе классической сатиры В. Л. Пушкин изобразил тех, кто живет в кругу светской суеты в погоне за богатством и чинами, а также декларировал свое желание „...лишь только честным быть,/Законы почитать, отечеству служить” (137). Это и те басни, в которых обличаются общественные пороки. Назовем такие басни, как „Японец”, „Сурок и Щегленок”.

От старика — и до ребенка

Все заняты умы в столичных городах:
Тот проживается, тот копит, богатится

И в страшных откупах;

Другой над картами трудится;
Заботы, происки о лентах, о чинах;
Никто не думает о ближних, о друзьях;

Жена пред мужем лицемерит,

А муж перед женой — и до того дошло,
Что брату брат не верит.

(„Сурок и Щегленок”, 54).

Конечно, не этими сатирическими произведениями определялась и определяется литературная репутация В. Л. Пушкина. Конечно, он и Грибоедов принадлежали к разным литературным лагерям. Но все же думается, что изложенное выше позволяет включить В. Л. Пушкина — сатирического бытописателя Москвы в ряд предшественников Грибоедова — автора комедии „Горя от ума”.