61

С.  В.  Свердлина

В ВОЕННЫЕ ГОДЫ

В работах о Грибоедове мы не обнаружили единых и, следовательно, точных сведений о том, где, когда и даже кем он служил в 1812—1814-х гг., в период войны Наполеона Бонапарта с Россией.

Данные, которыми оперируют исследователи и биографы, восходят, как правило, к книге историка Иркутского полка Евгения Альбовского1 и биографическому очерку Н. К. Пиксанова.2 Чтобы конкретизировать и уточнить некоторые сведения, мы обратились к архивным документам. Начнем с понятия «кавалерийские резервы», в которых служил корнет Грибоедов под командованием генерала-от-кавалерии А. С. Кологривова.

62

В период войны с Наполеоном, в феврале 1813 г., на западной границе России была создана резервная армия, т. е. армия запаса, в которой проходили переформирование и обучение все три главных по тому времени рода войск русской армии — пехота, кавалерия и артиллерия, для последующего участия в боевых операциях. Кавалерией в этой армии командовал генерал Кологривов.

Управляющий Военным министерством князь Горчаков 1-й в своем предписании Инспекторскому департаменту от 24 февраля 1813 г. по этому поводу разъяснял: «Для удобнейшего комплектования действующих за границею войск, соединения всех формируемых резервов и для поспешнейшего их образования с помощью выздоравливающих из гошпиталей и возвращающихся из командировок старых людей, по Именному Высочайшему Указу, последовавшему на имя Генерала от Инфантерии Князя Лобанова-Ростовского в 5 день сего февраля, учреждается под командою его на границе Империи резервная Армия. <...> В состав сей Армии входят все формируемые Резервы, как пехотные <...> так и кавалерийские, в ведении Генерала Кологривова состоящие и все находящиеся в границах Артиллерийские роты».3

Кавалерийские части резервной армии или, как их называли для краткости, кавалерийские резервы, состояли из двух корпусов. Одним из них командовал генерал-майор Бельский, другим — генерал-майор князь Горчаков — 4-й. Корнет Грибоедов, как известно, служил в Иркутском гусарском полку. В корпусе Бельского гусарских частей не было. Три гусарских дивизии подчинялись князю Горчакову — 4-му.4 Следовательно, Грибоедов служил в корпусе Горчакова.5

Теперь обратимся к вопросу о сроках и характере службы Грибоедова в Иркутском гусарском полку. Нам известно, что военная служба будущего драматурга началась 26 июля 1812 г. в Московском гусарском полку, который дислоцировался в Казани. Но после смерти графа П. И. Салтыкова (17 декабря 1812 г.), формировавшего полк, Московский гусарский был придан Иркутскому гусарскому, бывшему драгунскому, и введен в состав кавалерийских резервов генерала Кологривова. Так Грибоедов стал корнетом не Московского, а Иркутского гусарского полка, офицером резервной армии. Из книги истории Иркутского гусарского мы узнаем, что этот полк ранее «сильно пострадал в боях» и потому простоял в «страшном захолустье»

63

— местечке Греск Слуцкого уезда Минской губернии до апреля 1813 г. После этого «при общем передвижении резервов Кологривова был передвинут в г. Кобрин» (Гродненской губернии). Но только в мае 1813 г. стали прибывать в Иркутский полк люди из бывшего Московского гусарского: «Из Московского в Иркутский полк поступило всего 961 человек всех чинов, в числе их 20 обер и 3 штаб-офицера. Кроме нескольких юных корнетов, офицеры поступили из отставки, все они были из лучших дворянских фамилий (кн. Голицын, гр. Ефимовский, гр. Толстой и т. д.)».6

В рапортах о состоянии личного состава после 24 августа 1813 г. Грибоедов среди больных не значится. В приведенном выше рапорте от 1 ноября 1813 г., где имеются сводные данные о больных с указанием сроков болезни «от двух месяцев до года и более», мы уже встречаем его фамилию среди «командированных» «при генерале-от-кавалерии Кологривове». Из последующего текста нашей работы станет ясно, что к Кологривову Грибоедов был прикомандирован 21 июля 1813 г. и после этого проболел чуть более месяца, уже числясь, следовательно, не в полку, а при штабе.

С этого времени началось знакомство Грибоедова с С. Н. Бегичевым. В тогдашнем брест-литовском захолустье их сближение произошло быстро.7 Лишенный возможности удовлетворять свои духовные запросы, томясь жизнью в полку, Грибоедов искал встреч с добродушным, сердечным, достаточно образованным и к тому же вольнолюбиво настроенным Степаном Бегичевым. Притяжение оказалось взаимным.8

Теперь обратимся к давно, казалось, решенному вопросу о том, кем служил Грибоедов при генерале Кологривове, т. е. какую должность он занимал в штабе командующего кавалерийскими резервами.

Все биографы, начиная от авторов школьных учебников до авторов научных комментариев и монографий, безоговорочно сводятся на том, что Грибоедов был адъютантом генерала Кологривова. Только историк иркутского полка Е. Альбовский высказывается на этот счет менее категорично. Грибоедов находился, писал он, «почти что в должности адъютанта».9

64

Версия об адъютантской должности Грибоедова (без «почти что»), как это можно теперь судить по неопубликованным документам «Об увольнении от службы Иркутского гусарского полка корнета Грибоедова...», относящимся к декабрю 1815 — февралю 1816 гг., исходит от генерала Кологривова и самого Грибоедова. В этих документах, в прошении о награждении Грибоедова при выходе в отставку чином коллежского асессора генерал Кологривов называет Грибоедова своим адъютантом. Сам Грибоедов в прошении на имя Александра I о том же награждении сообщает, что он находится «в должности адьютанта при генерале-от-кавалерии Кологривове». То же повторяется в медицинском свидетельстве о состоянии здоровья Грибоедова при выходе его в отставку и в «формулярном списке о службе и достоинстве Иркутского гусарского полка корнета Грибоедова».10 Наконец, в ранее опубликованном «Паспорте», выданном Грибоедову по оставлении им военной службы, также указано, что он «находился при генерале-от-кавалерии Кологривове в должности адъютанта».11

Между тем, как оказалось, у Е. Альбовского все-таки были основания на неопределенность в обозначении должности будущего драматурга в годы военной службы. Действительно, во всяком случае de jure, он не был ни адъютантом, ни почти адъютантом генерала Кологривова.

В предписании командующего кавалерийскими резервами от 21 июля 1813 г. читаем следующее: «Иркутского гусарского полка корнет Грибоедов назначается ко мне для производства письменных дел».12 Копия того же приказа встретилась нам и в другом фонде.13 В копии имеется характерная приписка: «подлинный подписал Кологривов. С подлинным верно: адъютант Бегичев».14

Итак, Грибоедов был назначен не адъютантом, а, говоря современным языком, личным секретарем генерала Кологривова.

В чем же здесь дело, т. е. почему при выходе Грибоедова в отставку, через три с половиной года после приказа о назначении, и генерал, и корнет, несомненно сговорившись, без всяких комментариев, в официальных документах утверждали, что Грибоедов был адъютантом. У Грибоедова даже прямо сказано: «...назначен (курсив мой. — С. С.) я был в должность адъютанта».15 Как нам представляется, разгадку этого несоответствия в формулировках о назначении в должность необходимо

65

объяснить следующим образом. В деле «Об увольнении от службы Иркутского гусарского полка корнета Грибоедова...» речь идет, как мы уже упоминали выше, о награждении Грибоедова при выходе в отставке чином коллежского асессора, т. е. чиновника 8 класса. Без награждения, согласно существовавшей в то время табели о рангах, он должен был выйти в отставку как кандидат прав университета в чине 12 класса, а в следующий класс, согласно справке, приложенной к делу «Об увольнении...», чиновники переводились только «через три года».16 Не нуждается, конечно, в пояснении, что с классом были связаны размеры жалованья в статской службе.

В деле «Об увольнении...» ходатайствующий за Грибоедова Кологривов и сам Грибоедов в своем прошении особо подчеркивают факт исполнения Грибоедовым патриотического долга. Когда родине угрожала опасность, Грибоедов оставил свои ученые занятия, не посчитался с готовностью «к испытанию для поступления в чин Доктора права»17 и пошел, как мы бы теперь сказали, добровольцем в армию. Именно военная служба затормозила гражданскую карьеру Грибоедова, он «весьма много потерял против сверстников своих, оставшихся в ученом сословии <...> которые уже почти все получили сей чин», т. е. чин коллежского асессора.18

У Грибоедова читаем: «...как получено было известие о вторжении неприятеля в пределы отечества нашего, и вскоре за тем последовало высочайшее вашего императорского величества воззвание к дворянству ополчиться для защиты отечества, я решился тогда оставить все занятия мои и поступить в военную службу».19

Кологривов в своем ходатайстве, обозначая, кстати сказать, более широко круг обязанностей Грибоедова, пишет: Грибоедов, «находясь при мне в должности адъютанта, исполнял как сию должность, так и прочие делаемые ему поручения с особенным усердием, ревностию и деятельностию, за что и представлен от меня вместе с прочими чиновниками, оказавшими отличие при формировании Кавалерийских резервов, к всемилостивейшему награждению».20 Подчеркивалось и то, что Грибоедов выходил в отставку по болезни, «...будучи одержим он несколько раз простудною нервическою горячкою, от которой последовал в ногах жестокий ревматизм», — свидетельствует «бывший старший медик кавалерийских корпусов резервной армии, надворный советник и кавалер Петров», — «и сверх того от падения с лошади в 1814 году разбитием груди чувствует в оной стеснение и боль».21

66

В этих-то обстоятельствах, т. е. когда возникла необходимость особо подчеркнуть патриотическое служение Грибоедова отечеству, и потребовалось заменить первоначальную формулировку назначения в должность—«для производства письменных дел», заключавшую в себе некоторый тыловой и даже, мы бы сказали, гражданский (статский) оттенок, гораздо более воинской, фронтовой и, следовательно более почетной должностью адъютанта. Отметим, что формулировка «для производства письменных дел» вызывает сомнение: полагалась ли вообще такая должность при штабе, в военной части. У Кологривова был правитель канцелярии — Д. Н. Бегичев.22 Существовал и «управляющий экспедицией», т. е. делопроизводством. В исходящих из «главного дежурства генерала от кавалерии Кологривова» бумагах встречаем подпись: «Управляющий экспедицией корнет Гамбургер».23 Не встретили мы и документов, писанных почерком, похожим на грибоедовский, т. е. он не исполнял писарских обязанностей в буквальном смысле этого слова.

Видимо, должность «для производства письменных дел» была придумана А. С. Кологривовым. Н. К. Пиксанов полагал, что в назначении Грибоедова в штаб Кологривова сыграли роль какие-то московские связи.24 На наш взгляд, просителем мог быть скорее всего С. Н. Бегичев, который являлся не только адъютантом генерала, но и его близким родственником, родным племянником.25 Именно Бегичев, таким образом, способствовал освобождению Грибоедова от службы в строю, которая того не удовлетворяла, и при помощи неопределенно сформулированной должности — «для производства письменных дел» — предоставил ему возможность обратиться к литературной работе. Службу Грибоедова при генерале Кологривове только и можно рассматривать как такую предоставленную возможность более или менее свободно располагать своим временем.

Не случайно Ф. В. Булгарин в своем «Воспоминании о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове» писал, что в Брест-Литовске «для Грибоедова началась новая жизнь», и отводил в этой перемене первейшую роль С. Н. Бегичеву: «Пламенная душа Грибоедова требовала деятельности, ум — пищи, но ни место, ни обстоятельства не могли удовлетворить его желаниям. <...> В это время Грибоедов познакомился и подружился с Степаном Никитичем Бегичевым, бывшим тогда адъютантом при генерале Кологривове, и нашел в нем истинного друга и ментора». Бегичев, по мнению Булгарина, имел «первое право на дружбу Грибоедова», т. е. даже большее, чем он сам или А. А. Жандр. «Он узнал его прежде других, прежде постигнул

67

его и в юношеском пламени открыл нетленное сокровище, душу благородную. С. Н. Бегичев разбудил Грибоедова от очарованного сна и обратил к деятельности» (Восп. С. 334, 335).

Наконец, отметим, что в связи с официальной формулировкой должности Грибоедова — «для производства письменных дел» — возникает все-таки еще один вопрос, а именно — почему Грибоедов в действительности не был назначен на должность адъютанта. Конечно, быть может, просто потому, что у Кологривова не было адъютантской вакансии. У него уже был адъютант Бегичев. А может быть, только потому, что юридически определенная адъютантская должность обязывала к постоянному исполнению служебных функций, а неопределенно сформулированная — «для производства письменных дел» — давала возможность более или менее свободно распоряжаться своим временем, заниматься художественным творчеством.

В архивных документах мы не обнаружили никаких упоминаний относительно того, какие именно «исполнял... поручения» корнет Грибоедов, прикомандированный к генералу Кологривову «для производства письменных дел». Однако генерал Кологривов имел, конечно, и реальные основания называть Грибоедова своим адъютантом, а Грибоедов считать себя таковым. Не случайно и то, что более полутора столетий исследователи и биографы называли его адъютантом или «почти что» адъютантом Кологривова. Это, в первую очередь, означает, что Грибоедов действительно исполнял обязанности, близкие адъютантским, или такие же, какие исполняли адъютанты. Например, сопровождал генерала в разъездах по делам службы.

Сам Кологривов в рапорте командующему резервной армией князю Лобанову-Ростовскому от 6 апреля 1813 г. свои обязанности сформулировал так: «Его Императорское Величество высочайшим именным указом повелеть мне соизволил высылать к армии эскадроны по мере их готовности...»26 Сформированные эскадроны из Брест-Литовска и его окрестностей направлялись колоннами в действующую армию. Отметим, что среди мест ночлега колонн названы города Минск, Новогрудок (родина А. Мицкевича), Гродно, Варшава. Так, командир 2-го ингерманского драгунского полка майор Даненберг следовал со своей колонной к действующей армии в Варшаву.27

Управляющий военным министерством князь Горчаков 1-й в своем предписании об организации резервной армии указывал: «Пространство для расположения сей Армии назначается между Гродно, Лиды, Минска, Игумна, Слуцка, Пинска, Ковеля, Люблина, Ветрова, Остроленки и Щучина».28 Неслучайно воинские части, здесь расположенные, условно называли польской армией.

68

Таким образом, служба Грибоедова проходила на территории бывшего герцогства Варшавского. В столице герцогства Варшавского были расквартированы некоторые части кавалерийских резервов. Там же находился госпиталь для русских солдат.29 Частями, расположенными в Варшаве, командовал генерал-майор Ставицкий. Выходные бумаги свидетельствуют, что генерал Кологривов не только имел с ним постоянную письменную связь, но и выезжал в Варшаву лично. Так, обращаясь к генерал-майору Хитрову из Бреста-Литовского 18 октября 1813 г., Кологривов заметил, что долго не отвечал на рапорт Хитрова от 26 сентября 1813 г. «по случаю отъезда моего по делам службы из Бреста-Литовского в Варшаву».30

Приказы «по Резервной армии генваря 2 дня 1814 года № 1», от 28 января 1814 г. были подписаны генералом Кологривовым в г. Варшаве.31 Бывал Кологривов по делам службы и в Слониме, и в Могилеве Белорусском,32 но чаще всего оставался в Брест-Литовске. Скорее всего, Грибоедов сопровождал генерала в этих поездках. Косвенные свидетельства о пребывании Грибоедова в Варшаве в годы военной службы были известны и ранее.33 Приведенные архивные данные усиливают и подтверждают эти свидетельства.

К местам следования кавалерийских эскадронов, сформированных в резервной армии, генерал Кологривов посылал из своего штаба курьеров с секретными сведениями о составе этих эскадронов, о числе людей и лошадей, о количестве выбывших за период марша. Так, в рапорте командующему резервной армией князю Лобанову-Ростовскому после отправки очередной колонны эскадронов Кологривов сообщал: «... подробное же донесение о их эскадронов следовании и числе людей и лошадей, в оных находящихся, равно о времени выступления, я буду иметь честь в непродолжительном времени Вашему сиятельству представить чрез нарочного курьера, которого отправлю я со всеподданейшими донесениями моими по сему предмету к Его Императорскому Величеству».34

Посылались нарочные в резервные эскадроны, находящиеся в пути, и «для получения вернейших сведений о числе умерших и оставленных за болезнию людей во время следования их к армии, равно отчета о суммах, данных<...> как для путевого довольствия, так и на удовлетворение гг. штаб и обер-офицеров полугодовым жалованием».35 В качестве нарочных использовал

69

генерал Кологривов своих адъютантов.36 В этой роли мог выступать и Грибоедов. Следовательно, он, возможно, побывал и в Минске, Новогрудке, Гродно.37

Однако, несмотря на необходимость постоянно выполнять какие-то поручения генерала Кологривова, Грибоедов в этот период все же приобрел возможность обратиться к литературной работе, т. е. непосредственно к литературно-художественному творчеству. Надо полагать, что возможность эта все более увеличивалась по мере того, как дело шло к прекращению военных действий, к окончанию войны. Не случайно известные нам литературные опыты Грибоедова — «Письмо из Брест-Литовска к издателю», очерк «О кавалерийских резервах» и комедия «Молодые супруги» — относятся к 1814 г.

Развитию творческих настроений будущего автора «Горя от ума» способствовало появление литературной среды. Как известно, в Бресте Грибоедов познакомился не только с братьями Бегичевыми (одному из которых, Степану, до конца жизни были близки творческие интересы Грибоедова, а другой, Дмитрий, известен как писатель-беллетрист), но и с комедиографом князем А. А. Шаховским.

Биограф Шаховского конца прошлого века А. А. Ярцев писал: «С Грибоедовым Шаховской встретился в Польше, где автор „Горя от ума“ служил в гусарах. Это случилось в конце 1812 года, когда Шаховской <...> отвел в Варшаву новобранцев из Остзейского края. Близкое знакомство началось между ними после приезда Грибоедова в Петербург (1815), куда он привез свою первую драматическую работу, перевод французской комедии „Le secret du Ménage“, названную им „Молодые супруги“. Пьеса была переведена по совету или даже „по заказу“ Шаховского, обещавшего, вероятно, поставить ее на сцене, что и состоялось по приезде Грибоедова в Петербург. Шаховской, таким образом, дал первый осязательный толчок к литературной деятельности знаменитого писателя».38

Ярцев нередко ссылается на своего предшественника — биографа Шаховского Р. М. Зотова, который, по-видимому, пользовался «документальными данными».39 Действительно у Зотова находим те же сведения о встрече Грибоедова с Шаховским в Польше в конце 1812 г., куда Шаховской привел сформированную в Риге «запасную дивизию». «Тем кончились военные его труды. Ни в 1813-м, ни в 1814 году» Шаховской «не участвовал в военных действиях». Собственно, Ярцев почти буквально повторяет то, что имеется у Зотова.40

70

Иногда к числу приятелей Грибоедова периода военной службы относят и композитора А. А. Алябьева (Восп. С. 364). В действительности это не так. Алябьев только формально числился офицером Иркутского гусарского полка, а на самом деле в это время оставался в действующей армии, участвовал в заграничных походах, в боях под Дрезденом, «в партизанском отряде Д. Давыдова, в боевых действиях в Силезии, под Парижем. <...> И только в октябре 1814 г. возвратился в Россию». Встречи и приятельские отношения Грибоедова с Алябьевым относятся к 1823—24 гг.41

Итак, Алябьев вернулся в Россию уже после окончания военных действий. Извещение о том, что союзные армии вошли в Париж, было отправлено генералу Кологривову из Варшавы 14 апреля 1814 г.42 Алябьев вернулся, как уточняет другой, более поздний современный исследователь, в составе конно-егерского полка на зимние квартиры в Старую Руссу. Потом с 15 января 1815 г. находился четыре месяца в Москве, в отпуске. 20 января 1816 г., взяв бессрочный отпуск, он отправился лечиться на воды. В декабре 1816 г., вновь будучи в отпуске, Алябьев бывал в Петербурге.43 Таким образом, в годы военной службы, даже после возвращения Алябьева в Россию, Грибоедов с ним встретиться не мог, так как в Старой Руссе не был или, во всяком случае, об этом ничего неизвестно. Но в декабре 1816 г. в Петербурге, когда Грибоедов уже вышел в отставку, они могли с Алябьевым встречаться. К этому периоду и нужно отнести, с большой долей вероятности, начало их знакомства.

Следует предположить, что пребывание на территории бывшего герцогства Варшавского усилило приобщение Грибоедова к польской культуре. Нам уже приходилось писать о том, что польским языком Грибоедов, очевидно, владел и ранее.44 Конкретные свидетельства о чтении Грибоедовым польских книг в период военной службы пока не обнаружены. Однако если сопоставить грибоедовскую ситуацию с признаниями Рылеева и А. Бестужева, которые в аналогичных условиях радовались возможности постигать в подлинниках Нарушевича, Немцевича, Красицкого,45 то приобщение Грибоедова к польской культуре в период пребывания в польских местах станут вполне реальным фактом.

Биограф Рылеева, например, мотивируя обращение русского поэта-декабриста к «Историческим песням» Немцевича, по мотиваам

71

которых Рылеев, как мы знаем, написал свои «Думы», приходит к мысли, что основанием для этого явилось приобщение к польской культуре в годы молодости Рылеева, в период военной службы. В 1815 г. Рылеев служил в г. Несвиже. Здесь, в местах с преобладающим польским населением, не только знали, но и «высоко ценили гражданские заслуги Немцевича и зачитывались его патриотическими произведениями». Среди этих произведений названы драмы «Wladyslaw pod Warna», «Kazemierz Wielki» и комедия «Powrót posla» («Возвращение депутата»).46

Исследователь польско-русских литературных связей Е. М. Двойченко-Маркова по этому поводу писала: «...Грибоедов побывал во время походов 1812—1816 гг. в Могилеве, Слониме и Брест-Литовске, где офицеры его полка стояли на квартирах в польских домах. По письмам А. Бестужева и на примере Рылеева мы видим, что это помогло знакомству русских офицеров с польской литературой».47 Кроме того, при столь незначительной дворянской прослойке населения Бреста («36 дворян»),48 едва ли русскому офицерству, служившему здесь, она могла остаться незнакомой. Уместно вспомнить в данной связи и книгу Д. Н. Бегичева «Быт русского дворянина в разных эпохах и обстоятельствах его жизни», скорее всего мемуарного, автобиографического характера, хотя и подана она как запись рассказа соседа-помещика. Здесь приведены эпизоды, свидетельствовавшие о дружеских контактах русских офицеров с польским дворянством.49

Наконец, Брест-Литовск — родина Немцевича. Юлиан-Урсын Немцевич (1781—1841) — выдающийся польский политический деятель, участник восстания Костюшко, поэт и драматург, личность широко известная и популярная не только среди поляков, но и в русском прогрессивном обществе первой четверти XIX в., родился в Скоках, «в миле от Бреста Литовского», как сообщает его биограф,50 т. е. в семи с половиной километрах от города. В Скоках жили родители Немцевича, его многочисленные младшие сестры и братья. Естественно, что слава о Немцевиче поддерживалась в этих местах более, чем где бы то ни было. Польский исследователь даже высказал предположение, что Грибоедов здесь встречался с Мицкевичем, а не только читал его произведения.51 Приобщение к польской культуре,

72

контакты с поляками не прошли бесследно для жизненного и творческого пути великого русского драматурга.52

В 1813—14 гг. Грибоедов приобрел опыт особой секретарской работы при высоком должностном лице, впоследствии столь ему пригодившийся (в период службы и Отдельном Кавказском корпусе и персидском посольстве при генерале А. П. Ермолове и И. Ф. Паскевиче). В те же годы Грибоедов впервые опробовал свое перо в жанрах, к которым впоследствии будет не однажды обращаться. Имею в виду комедию о современных русских нравах на основе переделки чужого текста, публицистику—письмо-очерк, статью очеркового характера по непосредственным жизненным впечатлениям и документам («Молодые супруги», «Письмо из Бреста-Литовского к издателю...», «О кавалерийских резервах»), стихи.53

Наиболее значительное место в творческом наследии Грибоедова раннего периода (во всяком случае, из того, что дошло до нас) занимает публицистика. Посвящена она генералу Кологривову в годы его командования кавалерийскими частями резервной армии. Интересно сопоставить грибоедовские «Письмо из Бреста-Литовского к издателю» и статью «О кавалерийских резервах» с документальными источниками.

16 июня 1814 г. управляющий военным министерством князь А. Горчаков 1-й известил генерала Кологривова о награждении его «орденом Святого Равноапостольского Владимира 1-й степени».54 На 22 июня в Брест-Литовске, в кавалерийских резервах, был назначен по этому поводу праздник, а 26 июня Грибоедов отправил издателю «Вестника Европы» восторженно-лирическое «Письмо...».

Едва ли следует сомневаться в том, что Грибоедов, специально и не случайно «приставленный» к сочинительству, стихи для статьи писал сам, от имени «всего дежурства», т. е. офицеров штаба. Впрочем, вероятно и то, что в иных случаях он все же редактировал, перерабатывал сочиненное другими, так сказать, офицерский фольклор.55 В стихах из «Письма...» можно усмотреть не только традиции Державина и других поэтов XVIII в., но и — в связи с Державиным — невольную перекличку с молодым Пушкиным.

В статье «О кавалерийских резервах» Грибоедов выступил в качестве исторического публициста. Он, как известно, очень заботился о ее публикации, видя в этом, судя по всему, исполнение своего служебного долга. Ничего художественного статья

73

в себе не содержит. Возможно, она была написана по совету (или даже по заданию) А. С. Кологривова, в том ее аспекте, который содержит историю формирования, подготовки и оценку деятельности кавалерийских резервов в годы войны с Наполеоном.

Грибоедов совершенно точен при воспроизведении цифровых данных, заимствованных, как свидетельствуют факты, из официальных сводок. В статье, например, читаем: «В начале марта 813 года зачали поступать рекруты и лошади, в исходе того же месяца седла и ружья, а в начале апреля выступили в армию 14-ть и вслед за сими 32 эскадрона, готовые в строгом смысле. Потом вся резервная кавалерия двинулась к Слониму, и едва успела туда вступить, как уже выслано 10 гвардейских эскадронов» (Соч. С. 360), т. е. еще десять. Таким образом, по Грибоедову, всего 56 эскадронов, сформированных в кавалерийских резервах, были отправлены на фронт.

В архивных документах находим те же самые данные, а именно, что «из Могилева и Слонима генералом Кологривовым» было отправлено «56 кавалерийских резервных эскадронов к действующей армии».56

Грибоедов высоко оценивает самую идею создания резервной армии, пишет о скорости и в то же время качестве подготовки кавалерийских резервов, об экономии средств казны при их создании, о рачительности, хозяйственности, государственной мудрости командующего кавалерийскими резервами генерала Кологривова, чем он и снискал себе беспредельное уважение и любовь подчиненных. Вообще глубокое уважение, любовь и даже преклонение перед А. С. Кологривовым самого Грибоедова и других офицеров, его товарищей по службе, составляет главный мотив грибоедовской публицистики 1814 г.

Особенно убеждает в этом отношении историческая документалистика. Характер и стиль командной деятельности генерала Кологривова наглядно характеризуют некоторые строки его приказов или, как их называли, предписаний. Например, в одном из них, от 6 мая 1813 г., Кологривов с сочувствием приводит указание генерала Лобанова-Ростовского о необходимости соблюдения строжайшей дисциплины в войсках, равно обязательной как для офицеров, так и солдат: «Господин Главнокомандующий Генерал от Инфантерии князь Лобанов-Ростовский уведомил меня, что он находится в твердом уповании о соблюдении военными чинами должного порядка и повиновения, в противном же случае с прискорбием, но без пощады обратится он к власти, ему данной, против всякого своевольничания, озорничества, грабежа и неповиновения».57 Следует понимать, что точно также будет поступать и он, генерал Кологривов.

74

В другом характерном предписании от 14 июня 1813 г, читаем: «..я предоставляю г. корпусному командиру Генерал- майору князю Горчакову 4-му назначить дивизионных начальников из числа штаб-офицеров в вверенном ему корпусе не по старшинству, а по достоинству; и кто именно назначен будет, предлагаю ему, как наискорее меня уведомить».58 На этом приказе подписи Кологривова нет, но есть характерная приписка: «С подлинным верно: адъютант Бегичев».59 Таким образом, генерал Кологривов судил об офицерах не по чинам, а в первую очередь, по способности к службе. Кологривов в приведенных строках выступает строгим и принципиальным начальником, для которого главным было, как напишет впоследствии бывший корнет Грибоедов, служение «делу, а не лицам».

Деятельность генерала Кологривова по формированию резервов кавалерии для действующей армии проходила в трудных условиях. Так, из рапорта от 6 апреля 1813 г. следует, что «по неимению провиантской суммы», т. е. по неимению средств на довольствие войска (как людей, так и лошадей) от казны, генерал Кологривов вынужден был обратиться к гражданским губернаторам, чтобы те организовали снабжение путем поборов с населения.

В свою очередь, он, Кологривов, по получении провиантских сумм, обязывался «немедленно» возместить «обывателям», т. е. гражданскому населению, стоимость фуража и довольствия «по справочным ценам», т. е. по ценам, определенным казной.60

В рапорте Кологривова от 12 мая 1813 г. из г. Могилева Белорусского вновь читаем: «К продовольствию приняты мною надлежащие меры, по совершенному недостатку провиантской суммы, присылки коей требовал я неоднократно из провиантского Департамента, из комиссии, учрежденной при резервной армии, из Виленской и из Витебской», но надлежащие суммы не поступали. И генерал Кологривов вынужден был вновь обратиться к гражданским губернаторам, чтобы «обыватели» поставляли провиант в долг.61

Сопоставление архивных материалов со статьей Грибоедова подтверждает справедливость приведенных им фактов. Собственно, основной смысл статьи «О кавалерийских резервах» и заключается в рассказе о том, сколь разносторонние и прямо таки хитроумные меры применял Кологривов, сколько житейского опыта и таланта употребил он для того, чтобы уложиться в те скудные казенные средства, которые отпускало правительство на формирование кавалерийских резервов. Но даже при всей его опытности «провиантских сумм» не хватало. И генерал

75

Кологривов «завел на свой счет (курсив мой. — С. С.) конский лазарет» (Соч. С. 363).

Характерный смысл в свете архивных документов приобретает и такая грибоедовская фраза: «Везде, где только стояла резервная кавалерия, не только не допускали возвышаться справочным ценам, но и значительно понижали их, даже в местах, где после неприятеля сами жители во всем нуждались» (Соч. С. 363).

Это фактически означает, что сколько бы ни затрачивало средств гражданское население на содержание войска, долг возмещался по ценам, определенным казной, или даже — при расплате — «значительно понижали их», не считаясь с тем, что «сами жители» были разорены войной. Таким образом, последующая фраза: «Впрочем нельзя упомнить всех случаев, в коих генерал Кологривов отвращал по возможности ущерб, который могла претерпеть казна» (Соч. С. 363), — приобретает в сравнении с реальной действительностью двусмысленный, иронический характер. Чтобы содержать войско, формировать кавалерийские резервы, Кологривов вынужден был отбирать последнее у населения или выкладывать собственные средства.

Справедливости ради необходимо признать, что генерал прибегал и к той, и к другой мере по безвыходности положения, из патриотических целей, во имя победы над врагами отечества.

Возможно и то, что восхваление генерала Кологривова явилось у Грибоедова одновременно и поводом для обличения правительства, пустившего фактически содержание резервной армии в военную кампанию 1813—1814 гг. на самотек. Все это не могло быть не понято тогдашними читателями, в особенности широкими офицерскими кругами, так или иначе причастными к изложенным событиям. К этим кругам и апеллировал, в первую очередь, Грибоедов, восхваляя генерала Кологривова и, в сущности, отделяя от его деятельности правительственные круги. «...Касательно ж до читателей, — пишет он, — верно всякий благоразумный человек, который приложил внимание к сей статье, со мною вместе скажет: хвала чиновнику, точному исполнителю своих должностей, радеющему о благе общем, заслуживающему признательность соотечественников и милость государя!» (Соч. С. 363—364). Иначе говоря, нелегко было генералу Кологривову командовать кавалерийскими резервами при сложившемся положении вещей, но он преодолел все трудности.

Обо всем этом важно сказать во имя утверждения той мысли, что Грибоедов и в свои ранние годы не был «придворным» сочинителем, формально узаконенным льстецом при своем генерале. Честность и принципиальность личного секретаря А. С. Кологривова оставались безупречными. Он писал правду.