- 48 -

Н.  А.  Тархова

ГРИБОЕДОВСКАЯ УСАДЬБА ХМЕЛИТА

В статье «Грибоедов и старое барство» Н. К. Пиксанов впервые привлек внимание к Хмелите — родовому имению Грибоедовых на Смоленщине — и определил важнейшее место ее в биографии поэта. Материал для подобного отношения к Хмелите дали воспоминания Владимира Ивановича Лыкошина и его сестры Анастасии Ивановны (в замужестве Колечицкой) — родственников и друзей юности А. С. Грибоедова. Их использовал исследователь в своей статье, позднее мемуары были утрачены.1

- 49 -

Воспоминания содержат важные и неизвестные прежде сведения о ежегодном пребывании поэта в Хмелите в детские и юношеские годы с матерью и сестрой, об обитателях усадьбы, о помещичьем окружении и бытовом укладе.

Однако при всей огромной важности опубликованных Пиксановым материалов они все же недостаточно характеризуют жизнь Хмелиты. Работа над биографией поэта и цели музейные — создание историко-культурной экспозиции в бывшей усадьбе Грибоедовых — требуют более широких и конкретных знаний.

В настоящей статье делается попытка уточнить некоторые стороны жизни в Хмелите при последнем Грибоедове — Алексее Федоровиче, дяде поэта, потому что именно при нем, в 1790—1800-е гг., будущий автор бессмертной комедии был частым гостем в усадьбе. Опираясь на воспоминания Лыкошиных, мы привлекаем к работе материалы других документов: рукописной «Летописи о селе Хмелита», составленной местным священником в 1883 г. (Н. К. Пиксанов опубликовал из нее большой отрывок в своей статье), «Дела о взыскании с него (А. Ф. Грибоедова) кредиторами денег», писем хозяина Хмелиты Н. А. Миленбергу в 1799 г., воспоминаний сына последнего владельца усадьбы Н. В. Волкова-Муромцева и др.

Сведения о самой усадьбе Хмелита, извлекаемые из названных документов, складываются в довольно связную картину и позволяют уточнить многое в ее устройстве, и в жизни ее обитателей. Поэтому мы начнем с истории усадьбы и попробуем восстановить, чем она характерна во времена А. Ф. Грибоедова.

В. И. Лыкошин называл Хмелиту «любимым родственным домом», говорил о ней как о «великолепной каменной усадьбе в Вяземском уезде» — ничего о прошлом и ничего собственно об устройстве усадьбы мы больше не знаем из этих воспоминаний. Поэтому приходится по крупицам извлекать сведения отовсюду.

Первое письменное упоминание о Хмелите встречается в челобитной «Сеньки Федорова сына Грибоедова» митрополиту Сарайскому и Подольскому в 1683 г. о разрешении построить в селе новую церковь.2

«Летопись о селе Хмелита» традиционно начинается с описания местоположения и истории деревни: «Село Хмелита от губернского города Смоленска состоит в 150 верстах к востоку, от уездного города Вязьмы в 35 верстах и в 3-х верстах от восточной границы Белевского уезда. Расположено оно на возвышенности, принадлежащей к отрогам Валдайских гор, при малозначущем ручейке Скоробовке и отличается довольно красивым

- 50 -

местоположением. Свое название оно получило, надо полагать, от речки Хмелитки, протекающей в версте от него с юго-западной стороны, а эта, в свою очередь, от росшего по берегам ее в прошлое время хмеля.

Когда и по каким обстоятельствам образовалось село Хмелита, как самостоятельное церковно-приходское село, в точности неизвестно, но в 1735 году Хмелита имела уже свое существование и до 1764 года числилась состоящею в Московской митрополии».3

В «Экономических примечаниях» к Плану генерального межевания Вяземского уезда Смоленской губернии Хмелита названа в числе владений «лейб-гвардии капитан-поручика Федора Алексеевича сына Грибоедова» (деда поэта) и здесь находим первое ее описание: «...дом господский каменный о двух этажах с четырьмя флигелями», рядом с домом упоминается регулярный парк «с глухими и открытыми аллеями», в нем «два копаных пруда с саженой рыбою», а также «хорошие цветники с каменными статуями».4

В печати информация о Хмелите впервые появилась в 1868 г. В справочнике «Вся Россия» сообщалось: «Хмелита, село владельческое при ручье Хмелитке. Расстояние от Вязьмы — 37 верст, от станового пристава — 25 верст, число дворов — 20, число жителей: мужчин — 89, женщин — 108, церквей православных — 2, сельское училище». Это сведения за 1859 г.

«Летопись» вносит уточнения в это описание: сельское училище существовало в Хмелите в 1849—1861 гг., и каждую зиму в нем обучалось до 40—50 учеников, но после освобождения крестьян помещица (Хмелитой тогда владела Е. А. Паскевич, дочь А. Ф. Грибоедова) отказалась содержать училище, и оно прекратило свое существование.

Попутно стоит привести из «Летописи» сведения о владельцах усадьбы в XIX в., это тоже поможет кое-что уточнить. «По смерти последнего Грибоедова (Алексея Федоровича) в 1833 году оно (имение) наследственно перешло к дочери его, княгине Варшавской, от которой наследовал в 1859 году сын ее кн. Федор Иванович Варшавский граф Паскевич Эриванский. Князем Хмелита была передана по дарственной записи в 1860 году родным его сестрам княгиням Волконской и Лобановой-Ростовской, которые в сентябре 1869 года продали Хмелиту со всеми принадлежащими ей землями сычевскому I гильдии купцу Сипягину, а этот продал немцу Ланге».5 В 1894 г. Хмелиту купил граф Гейден в качестве свадебного подарка дочери Варваре Петровне, выходившей замуж за Владимира Александровича Волкова-Муромцева. Это были последние владельцы

- 51 -

Хмелиты. Из этого списка следует, что при Алексее Федоровиче сельского училища не было, его завела Елизавета Алексеевна, она же способствовала его закрытию.

«Летопись» позволяет уточнить еще одну, так сказать, ландшафтную особенность села: на рубеже XVIII и XIX столетий в нем было не два, а три храма.

Каменная Казанская трехпрестольная церковь при усадьбе (единственная сохранившаяся до наших дней) и двухъярусная колокольня при ней построена в 1759 г. Федором Алексеевичем Грибоедовым, по-видимому, на том же месте, где стояла прежняя Казанская церковь, сведений о которой не сохранилось. Косвенно об этом свидетельствует описание даров: «Серебряный, вызолоченный без рукоятки крест <...>, пожертвованный, как видно из надписи на нем, в 1715 году прокурором Иваном Игнатьевым Аргамонтовым».6 Таким образом, пожертвования из старого храма перешли в новый.

О том, что Казанский храм был не только центром прихода, объединявшим до 1795 г. 32 селения, а позднее 23, но и домовой церковью Грибоедовых, свидетельствуют и пожертвования членов всего семейства (кроме уже упоминавшегося дара И. И. Аргамакова «Летопись» называет дар и вклад на имя храма на 1000 рублей коллежской прокурорши Анны Алексеевны Волынской, сестры Алексея Федоровича и тетки А. С. Грибоедова,7 многие предметы церковной утвари также названы дарами Грибоедовых храму), и то обстоятельство, что в нем в приделе Иоанна Крестителя находились могилы владельцев усадьбы: Федора Алексеевича, Алексея Федоровича и сына Паскевичей — отрока Михаила.

Среди икон этого храма некоторые почитались за чудотворные: икона Казанской божьей матери (сохранилась от прежней церкви), лик ее «изображен крупными чертами на холсте, наклеенном на дерево, икона Смоленской Божией матери „письма древнего“ до 1833 года находилась в доме помещиков Грибоедовых, но в этом году, когда умер последний потомок фамилии Грибоедовых, она была перенесена в храм»;8 икона Божией матери «взыскания погибших», «кроме древности письма, замечательна еще тем, что младенец Иисус... представлен в обнаженном виде»; икона святителя Николая, «чтимая народом

- 52 -

за чудотворную, и в прежние года, как рассказывают, было к ней большое стечение богомольцев, но почему такое прекратилось, неизвестно».

«На расстоянии одной четверти версты от Казанского храма... за ручейком Скоробовкою» построен был в 1794 г. Алексеем Федоровичем Грибоедовым второй при Хмелите храм — однопрестольный, в честь преподобного Алексея, человека Божия. Это было круглое каменное строение, окруженное колоннадой, рядом с храмом двухъярусная колокольня и приходское кладбище внутри ограды. Церковь была приписная, кладбищенская, она не имела собственной утвари, а службы проходили в ней в дни престольных праздников и по необходимости. Здание церкви разрушено уже в XX столетии.

История не сохранила имен строителей хмелитских храмов. Но по поводу Алексеевской церкви напрашивается одно предположение. «Летопись» сообщает, что в 1795 г. в соседнем с Хмелитой Григорьевском помещик И. Б. Лыкошин (отец авторов воспоминаний) выстроил новый храм, полуразвалившаяся колокольня которого еще существует. А из воспоминаний А. И. Лыкошиной-Колечицкой известно, что в доме ее родителей около двадцати лет прожил архитектор Матвей Матвеевич Тархов, который учил всех детей рисованию, играл с отцом в пикет по вечерам и «был строителем многих соседних храмов».9

Строительство обеих церквей — в Григорьевском и Хмелите (расстояние между ними около шести верст) — велось одновременно, и, возможно, лыкошинский архитектор присматривал за работами на двух стройках сразу. При близком родстве и тесном общении Грибоедовых и Лыкошиных, как это следует из воспоминаний, такая ситуация была вполне возможной. А сам архитектор М. М. Тархов в таком случае может быть назван в числе людей, которых маленький А. С. Грибоедов знал в детские свои годы.

И наконец, третий хмелитский храм. Он был тоже кладбищенский: деревянная на каменном фундаменте церковь, обшитая тесом, без колокольни, с одним престолом в честь Успения Богородицы. Когда он был построен, как сообщает «Летопись», «...достоверно не известно (но намного раньше Алексеевской церкви. — Н. Т.), а существовал до 1836 г., в каковом <...> был разобран, а существовавшее при нем кладбище закрыто еще гораздо прежде, видимо, с постройкой Алексеевской церкви было открыто и новое приходское кладбище в селе». Где находилось старое кладбище и была Успенская церковь, установить не удалось.

Но важно отметить, что во времена, когда поэт гостил в Хмелите, т. е. на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий, она украшалась тремя церковными зданиями, которые

- 53 -

вместе со строениями усадьбы придавали ей величественный и живописный вид.

«Летопись» и воспоминания Волкова-Муромцева рассказывают о двух традиционных хмелитских храмовых праздниках: 23 апреля в Георгиевский день после торжественной службы благословляли весь деревенский скот, господский и крестьянский, а 9 мая был праздник Николы Вешнего, к нему всегда приурочивалась ярмарка, на которую съезжались в Хмелиту ремесленники со всех окружающих деревень со своими изделиями.

К сожалению, «Летопись» ничего не рассказывает о самой усадьбе, доме, приусадебных строениях, за этой информацией приходится обращаться к другим источникам. В статье М. И. Семевского, напечатанной в 1856 г., об усадьбе говорится только, что она находилась в очень запущенном состоянии.10 Описания дома и усадьбы находим в воспоминаниях сына последнего ее владельца Н. В. Волкова-Муромцева. Он описывает Хмелиту такой, какой застали ее его родители, приехавшие сюда в 1894 г. «Дом был в ужасном состоянии, никто не жил в нем уже много лет. Все было запущено, северный флигель снесен, верхний этаж южного разрушен. В зале на полу сушилось зерно, из скважин паркета росла рожь. Но дом был очень красивый, ампир, с четырьмя колоссальными колоннами,11 старинный парк, великолепный скотный и хлебный дворы и масса других построек. Кроме этого, было 5000 десятин полей и леса, два озера, пруд».12

Дом, как и сейчас, был соединен с южным флигелем галереей, и после того как восстановили второй этаж флигеля, в нем было «с восемью детскими и картинной галереей — пятьдесят три комнаты».13 Это не точно соответствует тому, что было при Алексее Федоровиче. При последнем Грибоедове во

- 54 -

втором этаже южного флигеля был театр, а галерея при нем была одноэтажной, что установили реставраторы и учли при реконструкции дома. В грибоедовские времена комнат в доме было на 10—12 меньше.

В мемуарах Волкова-Муромцева годом постройки главного дома был назван — 1753. Источник этой даты неизвестен, правда, в доме хранились старинные бумаги, в том числе, возможно, и грибоедовские, ведь читал же Семевский здесь в 1856 г. грамоты царя Михаила Федоровича 1614 г.14 На сегодня дата Волкова единственная, других свидетельств о времени постройки дома нет, и очень важно, что она не противоречит выводам реставраторов, которые основывали свои датировки на косвенных данных.

Описание Волковым Хмелиты начала XX в. все же помогает восстановить некоторые сведения о ней. В имении был огромный сад — 11 десятин, в нем много фруктовых деревьев, в том числе яблонь разных сортов. Выращивали ягоду — малину, ежевику, красную, черную, белую смородину, садовую землянику и клубнику. В парке и вокруг дома была масса сирени: лиловой, темно-лиловой, белой и розовой, кроме того, большие кусты жасмина и садовой калины.15

В другом описании находим сведения о конюшне: «В Хмелите от ворот до подъезда и дальше к конюшне, земля была покрыта песком».16 Следовательно, конюшня находилась в глубине двора, к северу от дома, возможно, на месте уже упоминавшегося «северного флигеля», которого, как станет ясно из дальнейшего, не было уже в начале девятнадцатого века. По сведениям «Экономических примечаний...», в XVIII в. в имении был конный завод с манежем при усадьбе, но Волков про манеж ничего не говорит, видимо, при нем его уже не было.

Самой ценной частью воспоминаний Волкова о Хмелите является изложение рассказов столетнего крестьянина Прокопа, бывшего крепостного А. Ф. Грибоедова (он родился в 1799, а умер в 1911 г.). О Хмелите времен Алексея Федоровича старик вспоминал с восторгом, и его рассказы подтверждают мнение Лыкошиных о «великолепной» усадьбе. Волковская Хмелита, по словам Прокопа, не могла сравниться с прежней: «Это был дворец, мы всей округой правили». Старик радовался, что Хмелита вновь ожила в конце XIX в., но до прошлого ей было далеко: «Ну, такого, как раньше, никогда не будет, тогда мы ходили,

- 55 -

как павы, никто с нами не равнялся: ни Нарышкины в Богородицком, ни Волконские в Сковородкине».17

Помимо общего впечатления воспоминания Прокопа содержат много конкретных деталей, позволяющих узнать нечто совсем новое о грибоедовской Хмелите. Вот что рассказывал старик о том, какой она была на его памяти: «У дома было два флигеля и два подъезда — со стороны двора и парка; со стороны парка серповидный пандус вел прямо к зале (к концу века остался только фундамент от этой постройки), во время балов кареты подъезжали через парк, дорога шла через один из прудов, там был мраморный мостик».18

Во время пребывания в Хмелите А. С. Грибоедова там был театр. Старик утверждал определенно: «В верхнем этаже южного флигеля был театр»,19 в нем играли актеры из крепостных и пел цыганский хор. Прокоп рассказывал, что жили актеры и певцы в длинном здании, тянувшемся вдоль южной ограды парка, от которого к концу века остались два строения — контора и почта. При Волковых никто не верил, что могло быть такое длинное здание, но когда рыли ямы под силос, обнаружили фундамент. Сейчас там здания гостиницы и молочного завода.

Когда Хмелиту продали, цыгане были выселены в деревню Гридино, в верстах семи от нее.20 Волков, комментируя слова Прокопа, утверждает, что в его время Гридино была цыганской деревней.

«Летопись о селе Хмелита» тоже содержит сведения о живших в усадьбе цыганах: автор ее указывает на колебания в годичных списках прихожан и объясняет их тем, что «владельцы Хмелиты имели крепостных не только оседлых крестьян, но и не оседлых дворовых и цыган. Дворовых, цыган было более 300 душ мужского пола. Они <...> бродили из одного поместья владельца в другое и наоборот».

Свидетельство о существовании в Хмелите театра чрезвычайно важно: будущий драматург, бывая здесь с самых ранних лет, с раннего же возраста приобщался к театру. Хмелитский театр был, скорее всего, первым в жизни поэта, а знакомство с разными сторонами театрального искусства, несомненно, помогло тому, что молодой Грибоедов почти сразу по приезде в Петербург после кампании 1812 г. начал профессионально писать для театра.

Отсюда и стойкая легенда о том, что прототипами героев «Горя от ума» послужили хозяева хмелитской усадьбы. (Волков, называя А. Ф. Грибоедова «Фамусовым», его дочь, имя которой он путает, — «Софьей», а Паскевича — «Скалозубом», опирается, скорее всего, на местное предание).

- 56 -

Касаясь хозяйственной жизни Хмелиты, Прокоп рассказывал, что в усадьбе были разные мастерские: «и мебель, и все, что нужно было, в них делали. Мой дед был столяром».21 В «Экономических примечаниях...», где среди мастеровых названы «кузнецы, слесари, столяры, ткачи, каменщики, ружейники, живописцы (возможно, их руками были расписаны по холсту стены хмелитского дома) и даже архитекторы».22 И «Летопись» подтверждает, что хмелитские крестьяне всегда владели ремеслами: во второй половине девятнадцатого века они занимались извозом, гончарным промыслом, делали деревянную посуду.

Лучших из мастеровых хозяева отпускали на оброк. Так, из письма А. Ф. Грибоедова Миленбергу в Петербург от 19 ноября 1799 г. мы узнаем, что в Петербурге в то время жили и платили барину оброк по двадцать пять рублей в год два каретника, кузнец и портной.23 Жили оброчные мастеровые из Хмелиты и в Москве, а возможно, и в других городах.

Все эти отрывочные и разрозненные свидетельства разных лиц и документов несколько конкретизируют картину жизни в Хмелите при Алексее Федоровиче Грибоедове. Понятие «великолепной» Хмелиты наполняется реальным смыслом, а отдельные детали складываются в картину, конечно, далеко не полную, но все же дающую некоторое представление о ней.

Родовая вотчина смоленской ветви рода Грибоедовых, унаследованная последним Грибоедовым в 1788 г., была (или, по крайней мере, продолжала казаться окружающим) прекрасным имением с хорошо развитым хозяйством — фруктовый сад, скотные дворы (Волков отмечает, что его родители продолжали использовать грибоедовские скотные дворы, поместительные и удобные), конный завод и манеж, рыбное хозяйство в прудах, мастерские разного рода (а мы еще ничего не знаем о полевых работах и угодьях в имении на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий) свидетельствуют об этом.

«Барские затеи», быть может, возникшие еще при деде — Федоре Алексеевиче, — продолжались и при дяде поэта: два парка, ожерелье искусственных прудов, мраморные статуи и мосты, цветники, театр, многолюдные съезды на балы и праздники, прогулки в окрестные имения, всякого рода увеселения — все это было жизнью юного Грибоедова в имении.

Круг обитателей и гостей Хмелиты при Алексее Федоровиче Грибоедове очерчен довольно подробно в воспоминаниях Лыкошина: «Но самый любимый родственный дом был Хмелита <...> это была великолепная каменная усадьба в Вяземском уезде, верстах в тридцати от Казулина: но у отца была усадьба

- 57 -

— Никольское, близ Хмелиты, и когда летом семейство Грибоедовых приезжало в Хмелиту, — и мы переезжали в Никольское, где помещались в старом флигеле и амбарах, то после обеда в прогулках наших сходились мы с молодежью Грибоедовых, а по воскресеньям целый день проводили в Хмелите. Алексей Федорович был беспечный весельчак... У него была от первого брака, с кн. Одоевской, дочь Елизавета Алексеевна, вышедшая впоследствии за кн. Варшавского, вторая жена его, рожденная Нарышкина, никогда не приезжала в Хмелиту. Для воспитания дочери был учитель l’abbé Baudet, арфист англичанин Адамс и рисовальный учитель немец Майер, чудак оригинальный.

Сестра Алексея Федоровича — Анастасия Федоровна, тоже по мужу Грибоедова, — мать поэта и дочери, известной в Москве своим музыкальным талантом, — с детьми и их учителем Петрозилиусом с женою, — также проводила лето в Хмелите <...> Кроме того, приезжали гостить и другие сестры Грибоедова, и племянницы его Полуэктовы,24 веселая компания, любившая поврать — как они сами о себе выражались, и придумывающие разные шутки над приезжающими соседками и живущими в доме иностранцами, которых вместе с нашими собиралась порядочная колония разноплеменных субъектов. Веселое это было время нашей юности».25

А. И. Колечицкая делает дополнения к воспоминаниям брата: «В Хмелите, прекрасном имении, мы всегда находили многочисленное общество; мы совершали прогулки, устраивали parties de plaisir — барышни Грибоедовы были превосходными музыкантшами» — и называет среди гостей Хмелиты еще двух сестер Алексея Федоровича — Александру Федоровну Тинькову и Елизавету Федоровну Акинфиеву, а также свою гувернантку мадемуазель Гез, сестру Петрозилиуса.26

Сегодня мы можем дополнить эти сведения из других источников.

Загадочной представляется фраза о том, что вторая жена Грибоедова никогда в Хмелиту не приезжала. Между тем из «Летописи» мы узнаем, что среди церковной утвари Казанского храма был сосуд, надпись на котором сообщала, что он подарен Грибоедовым «в память рождения Семиона Алексеевича Грибоедова в 1799 году марта 28 дня...». Первая жена А. Ф. Грибоедова Александра Сергеевна (урожденная кн. Одоевская) умерла в 1791 г.27 Когда дядя поэта женился во второй раз, неизвестно, но сосуд подарен «Грибоедовым» — видимо, супругам. И можно предположить, что в Хмелите родился двоюродный

- 58 -

брат Грибоедова, умерший, наверное, младенцем, поскольку больше никаких свидетельств о нем не встречается.

Колечицкая называет двух сестер Алексея Федоровича, гостивших в Хмелите; была еще сестра — Анна Федоровна, которую Семевский называет замужем за Разумовским, но ни один из шести братьев Разумовских не был на ней женат. Есть еще сведения, что одна из сестер Грибоедовых в 1776 г. вышла замуж за гвардии-поручика А. Ф. Хомякова (деда А. С. Хомякова) и принесла ему в приданое имение «Липицы» (прежнее грибоедовское название «Стенино»).28 В таком случае семейство Хомяковых и обитатели их усадьбы тоже должны быть введены в круг общения юного Грибоедова.

Дядю писателя, хозяина Хмелиты, В. И. Лыкошин называет «беспечным весельчаком, разорившимся в Москве на великолепные балы», который «и в деревне жил на широкую ногу, без расчета, хотя и не давал праздников».29 Но таким Алексей Федорович был не для всех. Старик Прокоп, для которого Хмелита времен Алексея Федоровича осталась самым прекрасным воспоминанием, видел своего барина совсем иначе, нежели сосед-помещик: «Строгий был барин, но справедливый, кого нужно было наказать, он наказывал, но кто хороший был, он тех вознаграждал и те любили его».30 Если к этому добавить приводившийся Пиксановым в его статье отрывок из «Летописи» о суровом управлении жизнью крестьян: — они были лишены почти всех прав и для них было что ни шаг, то воля владельца, — то дядя Грибоедова оказывается не таким уж беспечным добряком.

Письма его к Н. А. Миленбергу, управляющему домом И. И. Барышникова в Петербурге, осенью 1799 г. из Хмелиты полны забот об улаживании дел с кредиторами, о выкупе векселей, продаже закладной квитанции. Они рисуют человека достаточно жесткого, в делах предприимчивого и даже авантюрного, прижимистого, когда нужно снабдить деньгами отправляемого в Петербург человека, настойчивого в требовании «оброчных» денег с отпущенных в город крепостных.31 Эти письма отражают еще мало заметный постороннему взгляду процесс разлада в хозяйстве Алексея Федоровича, который через несколько лет привел к довольно хлопотному и трудному периоду в его жизни.

«Дело о взыскании с него кредиторами денег» рисует довольно неприглядную картину существования Алексея Федоровича и его семьи в 1814—1815 гг. Долги мучают его постоянно. В деле упоминаются семь кредиторов, которые обратились

- 59 -

к властям, чтобы получить деньги, одолженные Грибоедову в 1810, 1811, 1812 и в последующие годы. Это удается не сразу: должник скрывается от уплаты, о его местопребывании власти вынуждены наводить справки, с него берут подписку о невыезде из Москвы до уплаты долга и только так, принудительно расплатившись, он на время уезжает в Петербург.32

Денежные затруднения, переживаемые А. Ф. Грибоедовым в эти годы, отчасти можно объяснить военной кампанией 1812—1814 гг., но Хмелита, в отличие от множества других смоленских поместий, от нашествия французов не пострадала. Об этом есть два свидетельства. Первое — старика Прокопа, уверявшего Волкова, что в Хмелите в 1812 г. останавливался «сам Наполеон», и описывающего его в подробностях: «Он был высокий, с черными кудрявыми волосами и баками, и одет был в гусарский мундир».33 По словам Волкова, это единственная ошибка Прокопа во всех его рассказах, когда он Мюрата принял за Наполеона (отец мемуариста проверил все факты впоследствии). Наполеон не мог оказаться в Хмелите, он шел по Смоленской дороге и останавливался в Вязьме. А Мюрат с кавалеристским корпусом шел через Белый по Бельскому большаку, Днепр перешел в Каменце и, видимо, свернул в Хмелиту на ночлег.

Тринадцатилетний Прокоп все замечал и помнил, показывал Волкову, где были коновязи гусарских полков, где стояли уланы, причем это были не французы, а поляки. И было их очень много — несколько тысяч. «А офицеры все в дом набились, и Наполеон <Мюрат>. А наутро они все выступили <...> на Гжатск».34

Про отступление французов Прокоп рассказывал другую историю: «Появился отряд французской пехоты. В Хмелите в это время стояли партизаны Бегичева». Это был конный отряд. «Все в синем одеты и кивер черный, их Бегичев так одел, пики у них, да шашки и пистоли. Наскочил Бегичев на французов под Барсуками (деревня в двух километрах от Хмелиты) и перебил почти всех, а пленных и раненых в Хмелиту привезли. Вон Мишки Жамова дед был один из раненых, так и остался в Хмелите, супротив маленькой церкви (Успенская?) жил. А потом, когда барин вернулся, в дом взяли камердинером».35

В селе помнили об этом событии и уверяли, по словам Волкова, что курганы в Спасском лесу неподалеку от Хмелиты — это могилы тех, погибших французов. Но Прокоп это отрицал, уверял, что курганы стояли и раньше, «когда я еще за юбку матушки моей держался».36

- 60 -

В рассказе о разгроме французов невероятным кажется только одно утверждение — о партизанском отряде Бегичева, такой факт не известен в биографии ни одного из братьев Бегичевых, Степана и Дмитрия. Может быть, был еще какой-нибудь Бегичев?

«Летопись» повествует об этих же событиях менее подробно, без конкретных деталей, имен и лиц, чувствуется, что в основе ее — предания, и записан рассказ не очевидцем: «Однажды довольно значительный конный неприятельский отряд имел в Хмелите привал для отдыха <...> лишь только неприятель расположился отдохнуть <...>, как вдруг ударили в отряде тревогу, и все сейчас же на лошадей и марш по направлению к Москве. Вслед за ними помчался через Хмелиту отряд казаков для преследования. И благодаря этому неприятель не успел причинить жителям и их строениям никакого вреда».

Но вернемся, однако, к Хмелите времен довоенных, когда юный Грибоедов гостил там каждое лето. По воспоминаниям Лыкошиных, в Хмелите была «порядочная колония разноплеменных субъектов». В нее входили, кроме хозяина дома, его семьи, учителей дочери, Анастасия Федоровна Грибоедова с сыном и дочерью, сестры хозяина А. Ф. Тинькова и Е. Ф. Акинфиева, тоже, наверное, с детьми, кузины их Полуэктовы, семья четвертой сестры Грибоедовой — Анны Федоровны, Лыкошины, кроме того, при детях гувернеры, учителя (среди них стоит назвать лыкошинского архитектора М. М. Тархова), соседи, имена которых не названы.

К этому перечню лиц «Летопись» дает довольно большое дополнение — имена хмелитских священников и других членов церковного причта, служивших в конце XVIII и начале XIX столетия. Это священники: Алексей Захарович Соколов (служил в 1777—1806 гг.), Афанасий Егорович Афонский, зять Соколова (он поступил в Хмелиту из Григорьевского, деревни Лыкошиных, в 1806 г. и был священником Казанской церкви до 1841 г.; «Летопись» о нем сообщает: «Он прихожанами был любим за простоту характера и ласковое обхождение с ними»), Никита Авраамиевич Вишневский (1788—1817 гг.), дьяконы Семион Исакиев (1786—1810), Яков Степанов (1792—1811), Федор Ефимов (1795—1800), Захарий Соколов (1802—1820) и пономари Лаврентий Алексеевич Барсов (1781—1830) и Илларион Назариев (1784—1813).

Мы привели все эти имена, потому что, как правило, в усадьбах существовали довольно близкие отношения между помещиками и священниками и другими членами причта, тем более что «оба комплекта хмелитских священников и дьяконов были приписаны к домовой — Казанской церкви». Так что А. С. Грибоедов, бывая в Хмелите, не мог не встречаться и не общаться с этими людьми.

Об А. С. Грибоедове в Хмелите почти нет никаких конкретных воспоминаний. Тем ценнее записанный Волковым короткий

- 61 -

рассказ о нем старого Прокопа: «Часто к нам приезжал, чудак он был, все над всеми подтрунивал, говорили, писал он что-то, но он своих сестер сильно изводил».37 Скорее всего, эта характеристика — сплав личных впечатлений, воспоминаний и легенд об авторе «Горя от ума». Но важно, что она не противоречит воспоминаниям В. И. Лыкошина, близко знавшего Грибоедова в детские и юношеские годы: «В ребячестве он нисколько не показывал наклонности к авторству и учился посредственно, но и тогда отличался юмористическим складом ума и какою-то неопределенною сосредоточенностью характера».38

Крестьянину, точнее — крестьянскому мальчику, не случайно Грибоедов казался «чудаком» среди других обитателей усадьбы, очевидно, он чем-то сильно от них отличался уже в юные годы. Фраза Прокопа — «говорили, писал он что-то» — если она основана не на легендах вокруг Грибоедова, а на личных воспоминаниях, может служить поводом еще для одного предположения: о вероятном приезде писателя в Хмелиту уже в пору некоторой известности, а она началась для него с 1815 г., когда создавались и уже ставились в театре пьесы драматурга.

Подробности жизни Хмелиты, ее обитателей и гостей (на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий), извлеченные из разного рода документов, складываются в картину весьма приблизительную. Если характеризующие усадьбу знания оказываются более конкретными и более полными, то поиски материалов о жизни хозяев и гостей усадьбы, А. С. Грибоедова прежде всего, должны быть продолжены.

Сноски

Сноски к стр. 48

¹ Пиксанов Н. К. Грибоедов. Исследования и характеристики. Л., 1935. С. 53. Как свидетельствует реферат М. А. Рыбниковой о воспоминаниях В. И. Лыкошина, какая-то часть их текста хранилась в Хмелите: Рыбникова читала его у В. П. Волковой, последней владелицы усадьбы (ИРЛИ, кол. Пиксанова, п. 5).

Сноски к стр. 49

² Соловьев Н. А. Сарайская и Крутицкая епархия. М., 1902. С. 38.

Сноски к стр. 50

³ Летопись о селе Хмелита // ИРЛИ, кол. Н. К. Пиксанова (сноски даются без указания страниц, потому что нумерация их беспорядочна).

⁴ Экономические примечания к Вяземскому уезду Смоленской губернии // ЦГАДА, ф. 1355, ед. хр. 1454, л. 306—306 об.

⁵ Список населенных мест. Смоленская губерния. СПб., 1868. 40. С. 116.

Сноски к стр. 51

⁶ Так фамилия написана в «Летописи...». Надо читать: Аргамаков. Это отец родной бабки А. С. Грибоедова, жены Федора Алексеевича.

⁷ Лобанов-Ростовский А. Б. Русская родословная книга. СПб., 1895. Т. 1. С. 166.

⁸ Дата смерти Алексея Федоровича Грибоедова, названная в «Летописи», противоречит данным «Русской родословной книги» (см.: Т. 1. С. 166), но она представляется более точной, поскольку автор «Летописи» имел перед глазами не только надгробную плиту в церкви, но и пользовался метрическими книгами Казанской церкви, в архиве которой «до конца XIX века хранились копии метрических книг с 1735 года в отрывках до 1779 года, а с этого времени до настоящего (т. е. 1883 г. — времени составления «Летописи») безотрывочно».

Сноски к стр. 52

⁹ Пиксанов Н. К. Грибоедов. Исследования и характеристики. С. 71.

Сноски к стр. 53

¹⁰ Семевский М. И. Несколько слов о фамилии Грибоедовых // Москвитянин. 1856. № 12.

¹¹ Усилиями реставраторов хмелитский дом восстановлен сегодня в своем первоначальном виде, каким знал его А. С. Грибоедов. Дом был перестроен, по-видимому, после смерти А. С. Грибоедова Паскевичами (то обстоятельство, что в Казанской церкви похоронен их малолетний сын, свидетельствует, что какое-то время они в Хмелите жили), тогда ему и был придан ампирный вид. И эта перестройка долго вводила в заблуждение многих, не только последних владельцев усадьбы.

Исследователь архитектуры Смоленского края И. Белогорцев в статье «Архитектурные сокровища Смоленщины» (Смоленский альманах, 1950., кн. 7) определяет хмелитский дом как строение ампирное: он считает, что победно-триумфальный стиль главного дома придает всей усадьбе «парадно-торжественный образ».

На разнице о стилях усадебных строений он основывает целую концепцию. Он считает, что главный дом построен позже всех других более мелких зданий, явно барочного характера, и связывает его строительство с непосредственным участием драматурга в 1820 г.

¹² Волков-Муромцев Н. В. Юность. От Вязьмы до Феодосии (1902—1920). Париж, 1983. С. 13.

¹³ Там же. С. 13.

Сноски к стр. 54

¹⁴ Семевский М. И., говоря о «Справке о селе Хмелита...», составленной В. К. Гречишниковым, вывозившим в 1919 г. ценности и архив из усадьбы, указывает на имеющиеся в ней сведения о том, что в Хмелитском архиве, наряду с бумагами Гейденов и Волковых, хранились и документы еще крепостного времени, в том числе и относящиеся ко времени пребывания в Хмелите А. С. Грибоедова (ИРЛИ, кол. Н. К. Пиксанова. П. 5).

¹⁵ Волков-Муромцев Н. В. Юность. С. 50.

¹⁶ Там же. С. 20.

Сноски к стр. 55

¹⁷ Там же. С. 15.

¹⁸ Там же. С. 14.

¹⁹ Там же.

²⁰ Там же. С. 15.

Сноски к стр. 56

²¹ Там же.

²² ЦГАДА, ф. 1355, ед. хр. 1454, л. 306—306 об.

²³ Письмо А. Ф. Грибоедова Н. А. Миленбергу от 19 нояб. 1799 г. — Архив ЛОИИ АН СССР, кол. 238, оп. 2, ед. хр. 271 а/269 л. 7.

Сноски к стр. 57

²⁴ Имеются в виду Полуэктовы — Варвара, Вера и Екатерина. Как установил Г. Шторм, они были не племянницы, а кузины А. Ф. Грибоедова. // А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 348

²⁵ Пиксанов Н. К. Грибоедов. С. 60—61.

²⁶ Там же. С. 61, 67.

²⁷ Русская родословная книга. С. 166.

Сноски к стр. 58

²⁸ Пастухова З. И. По Смоленщине. М., 1985. С. 132.

²⁹ Там же.

³⁰ Волков-Муромцев Н. В. Юность. С. 14.

³¹ Семь писем А. Ф. Грибоедова к Н. А. Миленбергу из Хмелиты осенью 1799 г. (обнаружены В. Э. Вацуро) — Архив ЛОИИ АН СССР, колл. 238. оп. 2, ед. хр. 271а/269.

Сноски к стр. 59

³² Дело о взыскании с него <А. Ф. Грибоедова> кредиторами денег. Архив ИРЛИ, 10040/1.

³³ Волков-Муромцев Н. В. Юность. С. 15.

³⁴ Там же. С. 15.

³⁵ Там же. С. 16.

³⁶ Там же. С. 15.

Сноски к стр. 61

³⁷ Там же. С. 14.

³⁸ Пиксанов Н. К. Грибоедов. С. 66.