199

Исторические и фольклорные
источники
Тараса Бульбы

(К творческой истории повести)

Обращение к теме исторической повести из прошлого Украины не было для Гоголя чем-то неожиданным. Уже в одном из первых писем к матери из Петербурга от 30 апреля 1829 г. он просит присылать ему сведения о жизни и быте украинского народа, особенно подчеркивая: сведения «самые древние», описания одежды, носившейся к старину, «до времен гетманских» и т. п. (X, 141). В другом письме он просит записывать «нравы, обычаи, поверья», собирать древние монеты, «стародавние старопечатные книги», «антики», записки, «веденные предками какой-нибудь старинной фамилии, рукописи стародавние про времена гетманщины» и т. д. (X, 166—167).

Через два года в альманахе «Северные цветы на 1831 год» появляется глава из исторического романа «Гетьман» — первый опыт Гоголя на историческую тему. В феврале 1834 г. в «Библиотеку для чтения» Гоголь сдает отрывок «Кровавый бандурист. Глава из романа», но не пропущенный цензурой, он остается неопубликованным и только в 1835 г. начало этой главы, под названием «Пленник. Отрывок из исторического романа», появляется в «Арабесках».

Наконец, уже после смерти Гоголя в его бумагах обнаруживают «Несколько глав из неоконченной повести» о прошлом Украины и отрывок «Мне нужно видеть полковника...», написанные «в 1831—1832 гг., относимые современными исследователями к тому же роману «Гетьман» (III, 711—713).

Не удовлетворенный художественной разработкой темы из истории Украины (Гоголь писал, что первая часть романа «Гетьман» была

200

им сожжена, «потому что сам автор не был ею доволен»1), писатель одновременно с этим обращается к научной разработке истории Украины: в конце 1833 г. он задумывает историю Украины «в шести малых, или в четырех больших томах» (X, 297). В январе 1834 г. через газеты обращается с просьбой к читателям присылать ему материалы для «Истории малороссийских казаков» (в другом варианте объявления — «Истории Малороссии»)2, для которой им собрано уже много материалов, а многое даже написано. Следы этой работы над историей Украины прежде всего можно видеть в статьях «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях», опубликованных в «Журнале министерства народного просвещения» (1834 г., апрель).

Примерно к этому же времени относится начало работы Гоголя над «Тарасом Бульбой». Хронологическая близость первой редакции «Тараса Бульбы» и статей по истории Украины подтверждается также местом чернового автографа повести в записной тетради Гоголя: повести непосредственно предшествуют отрывки статьи «Взгляд на составление Малороссии» и набросок «Мне нужно видеть полковника» (II, 703).

В печати уже отмечалось3, что «Гетьман» был тем зерном, из которого вырос «Тарас Бульба»: атаман в «Нескольких главах...», полковник в отрывке «Мне нужно...», Глечик в «Главе из исторического романа» являются портретными прообразами Тараса Бульбы, из образа жены казака Пудько вырос образ матери Остапа и Андрия, жены Тараса, усач-гайдук в «Тарасе Бульбе» напоминает командира польского кавалерийского отряда из «Кровавого бандуриста» и т. д. (III, 716). Отдельные сцены, только набросанные в «Гетьмане», позже превратились в «Тарасе Бульбе» в яркие и точные по своей выразительности описания (например, картина, висящая в светлице Остраницы, на которой изображен запорожец с бочонком водки, и к ней подпись: «Козак, душа правдивая, сорочки не мае», сразу напоминает сцену встречи Тараса и его сыновей с загулявшим запорожцем при въезде на Сечь). Можно обнаружить и прямую перекличку между «Гетьманом» и «Тарасом Бульбой», особенно заметную, естественно, в первой редакции повести. Таково, например, описание светлицы Остраницы и светлицы Тараса.

201

«Гетьман»

 

«Тарас Бульба», I ред.

«Весь пол в комнате был тоже вымазан глиною, но так был чисто выметен, что на нем можно было лечь, не опасаясь запылить платья. В углу комнаты, у дверей, находилась огромная печь и занимала почти четверть комнаты; сторона ее, обращенная к окнам, была покрыта белыми изразцами...; другая сторона состояла из зеленых гладких изразцов. Окна были невелики, круглы; матовые стекла, пропуская свет, не давали видеть ничего происходящего на дворе... Подалее висело несколько турецких саблей, ружье и разной величины пистолеты...» (III, 293—294).

 

«Все было чисто, вымазано глиною. Вся стена была убрана саблями и ружьями. Окна в светлице были маленькие, с круглыми матовыми стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквах... Липовые скамьи вокруг всей комнаты и огромный стол посреди ее, печь, разъехавшаяся на полкомнаты, как толстая русская купчиха, с какими-то нарисованными петухами на изразцах» (наст. изд., стр. 99).

Характерно также, что некоторые описания, имевшиеся в «Гетьмане», нашли в какой-то мере отражение только во второй редакции «Тараса Бульбы». Как известно, это была характерная черта творческого метода Гоголя, который при переработке своих произведений нередко возвращался к образам, картинам и даже отдельным фразам, отброшенным на предшествующих этапах работы (ср. стр. 241).

***

Вместе с тем, приступив непосредственно к работе над «Тарасом Бульбой», Гоголь обращается и к тщательному изучению исторических источников. Так, в начале 1834 г. в письме к И. Срезневскому он сообщает, что у него есть почти все печатные работы по истории Украины, которыми пользовался Д. Н. Бантыш-Каменский в своей «Истории Малой России», что он знает уже, в частности, летописи Конисского, Шафонского, Ригельмана (X, 299—300). Однако в первой редакции, как показывают результаты изучения этих источников, оставило свои следы, пожалуй, только чтение «Истории Руссов» и «Описания Украины» Боплана.

Приписывавшаяся во времена Гоголя перу архиепископа Белоруссии Георгия Конисского «История Руссов или Малой России»4 была, как показали позднейшие исследования, составлена Г. А. Полетикой, одним из образованнейших деятелей екатерининского времени, депутатом малороссийского

202

шляхетства в комиссии по составлению нового Уложения5. Обнаруженная в 1828 г., «История» была издана в 1846 г., но еще ранее распространялась в списках и была хорошо известна образованным людям того времени. Пушкин, например, очень высоко оценивал «Историю» как документ и как произведение, написанное «кистию великого живописца», полное горячей и искренней любви к родине6.

Именно эти качества «Истории» — высокий патриотизм, эмоциональность изложения и яркий своеобразный характер самого автора — привлекли к «Истории Руссов» внимание Гоголя. В письме к М. П. Погодину он писал, что и его собственная «малороссийская история... чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней слишком уже горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна!» (X, 294). Этим дорог ему и автор «Истории Руссов» — не бесстрастный летописец, а убежденный человек, страстный патриот своей родины.

Для первой редакции Гоголь использовал отсюда в основном историко-политические факты, которыми прежде всего была богата «История». Таковы рассказы казаков о бесчинствах поляков на Украине в период введении Унии, об аренде евреями православных церквей, о казни казачьих полководцев и т. д.

«История Руссов»

 

«Тарас Бульба», I ред.

«Духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по Малой России для надсмотра и понуждения к униатству, вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки...» (стр. 40). Евреи помечали пасхи «угольными своими метами или значками» (стр. 52). Поляки «утварь церковную, как-то: потиры, дискосы, ризы, стихари и все другие вещи распродали и пропили тем же жидам, кои из серебра церковного поделали себе посуду и убранство, а ризы и стихари перешили на исподницы жидовкам» (стр. 56).

— «Так вы не слышали и про то, что уже христианину и пасхи не можно есть, покамест рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою?

— Ничего не слышали! — кричала толпа, подвигаясь ближе.

— И что ксендзы ездят из села в село в таратайках, в которых запряжены... просто православные христиане... Вы, может быть, не слышали и об том, что уже из поповских риз жидовки шьют себе юбки?» (наст. изд., стр. 116—117).

203

Из «Истории Руссов» почерпнуты, по-видимому, Гоголем и сведения о казни гетмана и полковников (в «Истории Руссов» — гетмана Наливайко и его сподвижников Лободы, Мазепы и Кизима) в медном быке (стр. 39), о том, что головы и руки казненных развозили по украинским городам и селам (стр. 56) и т. д. Именно к «Истории Руссов» близко и описание в «Тарасе Бульбе» пленения гетмана Потоцкого (в «Истории Руссов» — Лянцкоронского) в Полонном.

«История Руссов»

 

«Тарас Бульба», I ред.

После битвы казаки, «управившись с похоронами и корыстьми, погнались за гетманом Лянцкоронским и, настигнув его в местечке Полонзом, ожидающего помощи из Польши, тут атаковали его, запершегося в замке. Он, не допустив казаков штурмовать замка, выслал против их навстречу церковную процессию со крестами, хоругвами и духовенством русским, кои, предлагая мир от гетмана и от всея Польши, молили и заклинали богом гетмана Остряницу и его войско, чтобы они преклонились на мирные предложения. По долгом совещанию и учиненных с обеих сторон клятвах, собрались в церковь высланные от обеих гетманов чиновники и, написавши тут трактат вечного мира и полной амнистии, предающей забвению все прошедшее, подписали его с присягою на Евангелии о вечном хранении написанных артикулов и всех прав и привилегий казацких и общенародных» (стр. 54—55).

В летописях изображено, «как слаб был коронный гетман Николай Потоцкий с многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы... как облегли его в небольшом местечке Полонном грозные казацкие полки, и как приведенный в крайность польский гетман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем со стороны короля и государственных чинов...». Не поверили было ему казаки, но «спасло его находившееся в местечке русское духовенство. Торжественная процессия с образами и крестами и мольбы священника-старца тронули казаков... Гетман и полковники решились отпустить Потоцкого, не прежде, как заключивши трактат, обеспечивший бы во всем казаков» (наст. изд., стр. 146).

Другим историческим источником, давшим Гоголю сведения по военно-бытовым вопросам, было «Описание Украйны» Гильома ле Вассера де Боплана7. Автор этой книги, французский военный инженер, провел около 17 лет на службе польским королям в звании «старшего капитана артиллерии и королевского инженера». Он много ездил по Украине, был свидетелем столкновений казаков с татарами и поляками, слышал много рассказов о казацких походах, об их жизни и быте. Наблюдения Боплана — опытного военного и много видевшего и знавшего человека —

204

представляли для Гоголя значительный интерес. Не лишена основания догадка некоторых исследователей8, видящих в образе «французского артиллериста и инженера, служившего в польских войсках, большого знатока военного дела» («Тарас Бульба», I ред., гл. VI) — самого Боплана.

Это именно он писал, например, что «казаки наиболее показывают храбрость и проворство в таборе, огороженные телегами» (стр. 8; ср. в «Тарасе Бульбе», I ред., гл. VI), что среди запорожцев есть люди «с познаниями высшими, нежели каких можно было бы ожидать от простолюдинов» (стр. 6; ср. в «Тарасе Бульбе», I ред.: на Сечи «были и те, которые знали, что такое Гораций, Цицерон и римская республика») и т. д.

В издании 1832 г. текст Боплана сопровождался также комментариями переводчика Ф. Г. Устрялова, и Гоголь многое почерпнул из этих комментариев (см. стр. 137 о походах на Турцию; стр. 140 — о трезвости в походах; стр. 141—об аренде церквей евреями; стр. 153 — о выборе атаманов для похода и т. д.).

Безусловно, кроме этих двух источников, Гоголь был знаком и с рядом других. Так, в письме от 23 декабря 1833 г. он сообщал Пушкину: «Порадуйтесь находке: я достал летопись без конца, без начала об Украине, писанную, по всем признакам, в конце XVI 1-го века» (X, 291). Исследователи9 указывали также, что писателю были известны и «Летописец Малые России», напечатанный Ф. Туманским в «Российском магазине», 1793, кн. II, и «Историческое известие о возникшей в Польше Унии» Н. Н. Бантыш-Каменского (М., 1805), и «История Малой России» Д. Н. Бантыш-Каменского (1 изд., т. 1—4. М., 1822; 2 изд., т. 1—3. М., 1830).

Наконец, Гоголь хорошо знал два выпуска «Запорожской старины» И. Срезневского, о которой он в восторге писал составителю (X, 298) и из которой использовал все, что мог, в частности — возражения Срезневского на «Описание Украины» Боплана. Приводя, например, утверждение Боплана, что «в стране запорожской» «женщины прядут лен и волну, ткут для своего употребления полотна и сукна. Все казаки умеют пахать, сеять, жать, косить, печь хлебы, приготовлять яства» и т. д., Срезневский пишет: «Откуда могли появиться там женщины?... Запорожцы вели там жизнь холостую...» и если что-то умели — то никогда этим не занимались: «на это были у них особенные люди, приходившие в Запорожье из Украины»10. Об этом же говорит и напечатанное Срезневским «Сказания,

205

откуду козаки запорожане и чем славни»: казаки «бяху от сих воинского чина во бранных делех упражняхуся, а не работным промыслом живяще»11. Все это было учтено Гоголем, который писал, что предместье Сечи было полно «людьми всех наций» и оно «одевало и кормило Сечу, умевшую только гулять да палить из ружей».

***

Но в работе над народно-героической эпопеей Гоголь не мог, естественно, ограничиться только историческими источниками: «Я к нашим летописям охладел, — писал он в том же письме И. Срезневскому, — напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями... И потому-то каждый звук песни мне говорит живее о протекшем, нежели наши вялые и короткие летописи, если можно назвать летописями не современные записки, но поздние выписки, начавшиеся уже тогда, когда память уступила место забвению» (X, 298—299).

И Гоголь обращается к народной песне. Исследованием С. А. Красильникова «Источники собирания украинских песен Н. В. Гоголя»12 установлено, что Гоголь был знаком со всеми известными тогда печатными и рукописными сборниками народных украинских песен и дум: Максимовича, Срезневского, Цертелева, Вацлава, Доленги-Ходаковского и др. На этом материале он пишет свою статью «О малороссийских песнях», которая, пожалуй, лучше всего объясняет значение народно-песенных источников для творческой истории «Тараса Бульбы». Статья эта писалась Гоголем как рецензия на сборники песен Максимовича и Срезневского, однако она не содержала никаких конкретных сведений о самих сборниках: это тоже была своего рода лирическая песнь о песнях. И в ней, хотя и в зачаточной форме, можно проследить те мотивы народных песен, которые потом зазвучали в «Тарасе Бульбе». «Песни малороссийские, — пишет Гоголь, — могут вполне назваться историческими, потому что они не отрываются ни на миг от жизни и всегда верны тогдашней минуте и тогдашнему состоянию чувств... козак бросает тишину и беспечность жизни домовитой, чтобы вдаться во всю поэзию битв, опасностей и разгульного пиршества с товарищами... Сверкает Черное море; вся чудесная неизмеримая степь от Тамана до Дуная — дикий океан цветов колышется одним налетом ветра; в беспредельной глубине неба тонут лебеди и журавли; умирающий козак лежит среди этой

206

свежести девственной природы и собирает все силы, чтоб не умереть, не взглянув еще раз на своих товарищей... Выступает ли козацкое войско в поход с тишиною и повиновением; извергает ли из самопалов потоп дыма и пуль; кружает ли вольно мед, вино; описывается ли ужасная казнь гетмана, от которой дыбом подымается волос, мщение ли козаков, вид ли убитого козака, с широко раскинутыми руками на траве, с разметанным чубом, клекты ли орлов в небе, спорящих о том, кому из них выдирать козацкие очи: все это живет в песнях и окинуто смелыми красками» (VIII, 91—92). В этом лирико-патетическом высказывании Гоголя — не только пересказ тематики народных песен: здесь слышатся отчетливо звучащие мотивы и даже отдельные сочетания слов, которые появятся позже в первой и особенно во второй редакции «Тараса Бульбы» как наглядное свидетельство народно-песенной первоосновы повести. Использовав исторические источники, которые однако не давали ему яркого и непосредственного отражения жизни и героической борьбы украинского народа за свою свободу и независимость, Гоголь именно в песнях нашел то, что искал: «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа», и далее: «Кто не проникнул в них глубоко, тот ничего не узнает о протекшем быте этой цветущей части России» (VIII, 90—91).

Беря из летописных источников лишь исторические факты, сведения, характеризующие общую военно-политическую обстановку, реальные детали событий, Гоголь именно в народных песнях, сказаниях и думах находил черты, отражающие дух времени, дух народа, его мечты, стремления и надежды, народные, а не бесстрастно официальные оценки событий и поступков героев.

Основными печатными источниками украинских народных песен, которыми по всей вероятности пользовался Гоголь, являются опять-таки «Запорожская старина» И. Срезневского и сборник М. Максимовича «Малороссийские песни». Например, в первой из этих работ были опубликованы две думы о Тетеренке: «Отступник Тетеренко» и «Убиение Тетеренка» и дума «Подвиги Саввы Чалого», сюжетные линии которых могли сказаться в развитии темы предательства Андрия; эпизод с потерей люльки Тарасом мог быть навеян песней про поход Сагайдачного, опубликованной там же, или известной по еще более ранней публикации песней про казака Вакулу Чмыра, который «ишов з корчмы» и «згубыв люльку, чубук, губку и тютюн з гамана»:

«Був як козак
Тепер харпак
Сором до господы.
.........

207

Була люлька,
Чубук, губка
Нічым не журывся,
А тепера
Ся потеря
Збыла з пантелыку...»13

Однако следует заметить, что прямую связь между конкретными фольклорно-песенными источниками и первой редакцией повести установить достаточно трудно: Гоголь использовал здесь еще только отдельные слова и выражения, отдельные детали и черты, не вводя их глубоко в идейно-сюжетную ткань произведения.

***

Приступив в годы своего нового увлечения историей Украины (1838—1839) к работе над второй редакцией повести, Гоголь наряду с известными ему ранее источниками привлек новые. Прежде всего здесь должно быть названо сочинение кн. Мышецкого — «История о казаках запорожских...»14 Хотя «История» была опубликована впервые значительно позже (первая публикация — в «Чтениях Общества истории и древностей российских», 1847, № 6), она, как и «История Руссов», широко ходила по рукам в списках, была известна близким друзьям Гоголя — историкам Погодину, Бодянскому, Максимовичу и от них могла стать известной и ему. Кроме того, с «Историей» Мышецкого Гоголь мог быть знаком по вышедшей в Париже еще в 1788 г. и хорошо известной ему книге «Annales de la Petite-Russie...» Шерера, являющейся в первой своей части довольно подробным пересказом книги Мышецкого. Во всяком случае среди бумаг Гоголя, найденных после его смерти, обнаружено было несколько листков бумаги с выписками, правда, не имеющими прямого отношения к «Тарасу Бульбе», но сделанными, как установил Н. С. Тихонравов, из второй части книги Шерера15.

Книга Мышецкого была насыщена огромным количеством интереснейших историко-бытовых деталей, и Гоголь довольно широко использовал их в повести, например:

Мышецкий

 

«Тарас Бульба», II ред.

«Рада у них чинится... таким образом...

...А как пробьет [довбыш] дробь три раза, то кошевой с палицею, в которой кошевого

«... Литавры грянули... и после третьего боя показались, наконец, старшины: кошевой с палицей в руке, знаком своего достоинства,

208

вся честь состоит, а судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею, есаул с малою палочкою придут...

А ежели же хотят кошевого и прочую старшину переменять, то чинится у них тако:

Скажут кошевому, чтоб он положил свое кошевье, почему оный должен палицу свою принести ко знамю, положить на свою шапку, и потом, поклонясь всему войску, должен благодарить, и пойдет в свой курень; и по нем судья, писарь и асаул такожде чинят. И ежели из них не захотят кого скидывать, то все закричат, чтобы своего старшинства не скидывал, чего для оный принужден стоять на своем месте» (стр. 37—38).

 

судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли шапки и раскланялись на все стороны казакам...

— Что значит это собранье, чего хотите, панове? — сказал кошевой. Брань и крики не дали ему говорить.

— Клади палицу! клади, чертов сын, сей же час палицу! не хотим тебя больше...

Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся своевольная толпа может за это прибить его насмерть... поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в толпе.

— Прикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? — сказали судья, писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать и жезл.

— Нет, вы оставайтесь, — закричали из толпы...»

«... выбираются у них новая старшина таким образом:

... и как сговорятся и положат на том, кто им надобен кошевой, то и пойдут человек десять да и более самых грубых пьяниц в курень тот, где он живет, и будут просить ево, дабы он принял на себя такую честь. Ежели он добровольно не пойдет, то его по два человека ведут под руки, а двое или трое сзади пихают, и в шею толкают и ругательно бранят... Оному хотя не весьма охотно, однако принужден иттить, и как придет в раду, и всему войску будет угоден, то и палицу ему в руки давать будут, токмо тот новоизбранный их кошевой, по их древнему обыкновению, не принимает палицу в руки два раза, и как в третий раз ему подадут и будут ему говорить: чтобы он

«Человек десяток казаков отделилось тут же из толпы; некоторые из них едва держались на ногах — до такой степени успели нагрузиться, — и отправились прямо к Кирдяге объявить ему о его избрании...

— Иди, тебя выбрали в кошевые!

— Помилосердствуйте, панове! — сказал Кирдяга, — где мне быть достойну такой чести!...

— Ступай же, говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был, наконец, притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями: — Не пяться же, чертов сын! принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!

Таким образом введен был Кирдяга в казачий круг...

209

был им старшиною... то он принужден принять... Некоторые из оного народа, старые казаки, землею, ежели в ту пору случиться быть дождю или какому ненастью, то и грязью его голову мажут» (стр. 38—39).

 

...Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому. Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз; Кирдяга отказался и в другой раз и потом уже, за третьим разом, взял палицу... Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупрынных казаков... и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову» (наст. изд., стр. 24—26).

«Главная у них вина почитается, ежели казак казака убьет до смерти; то убийцу живого кладут во гроб убиенного и обеих землею засыплют...» (стр. 56—57).

«Но более всего произвела впечатление на Андрия страшная казнь, определенная за смертоубийство. Тут же, при нем, вырыли яму, опустили туда живого убийцу и сверх него поставили гроб, заключавший тело им убиенного, и потом обоих засыпали землею» (наст. изд., стр. 23).

У Мышецкого же заимствует Гоголь сведения о роли куренных (стр. 53), о выделении каждому куреню места для рыбной ловли (стр. 36), о внешнем виде предместья (форштадта — стр. 51, 53), о праздниках и гуляньях (стр. 54), о съестных припасах (стр. 52—53).

Вместе с тем Гоголь, видимо, заново перечитал и «Историю Руссов» и Боплана. Так, к «Истории Руссов» в какой-то мере восходит иное объяснение причин расхождения Тараса Бульбы с другими полковниками. В I редакции причиной был материальный расчет; теперь же причина имеет принципиальный характер.

«История Руссов»

 

«Тарас Бульба», II ред.

«Чиновное шляхетство малороссийское, бывшее в воинских и земских должностях, не стерпя гонений от поляков и не могши перенесть лишения мест своих, а паче потеряния ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными происками, посулами и дарами, закупило знатнейших урядников польских и духовных римских, сладило и задружило с ними и, мало по малу, согласилось первее на Унию потом обратилось совсем в католичество

«Тогда влияние Польши начинало уже оказываться на русском дворянстве. Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу. Он любил простую жизнь казаков и перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьими польских панов (наст. изд., стр. 9—10).

210

римское. В последствии сие шляхетство, соединяясь с польским шляхетством свойством, родством и другими обязанностями, отреклось и от самой породы своей русской, а всемерно старалось, изуродовав природные названия, приискивать и придумывать к ним польское произношение и называть себя природными поляками» (стр. 41).

 

— Знаю, подло завелось теперь в земле нашей: думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды, да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их; перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить... Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства» (наст. изд., стр. 68).

Точно так же появились во второй редакции новые реминисценции из Боплана:

Боплан

 

«Тарас Бульба», II ред.

«Я видел казаков, которые, чтобы избавиться от лихорадки, разводили в чарке пенного вина ползаряда пороха, выпивали смесь сию, ложились спать, и на утро вставали в добром здоровье... Часто видал я, как казаки, уязвленные стрелами, по недостатку хирургов, сами покрывали свои раны небольшим количеством земли, растертой на руке со слюною: сие простое средство вылечивало их не хуже драгоценного бальзама» (стр. 82).

— «Если цапнет пуля или царапнет саблей по голове или по чему-нибудь иному, не давайте большого уваженья такому делу: размешайте заряд пороху в чарке сивухи, духом выпейте, и все пройдет — не будет и лихорадки; а на рану, если она не слишком велика, приложите просто земли, замесивши ее прежде слюною на ладони, то и присохнет рана» (наст. изд., стр. 32).

Интересно, что среди бумаг Гоголя, найденных после его смерти, сохранился ряд заметок, сделанных при чтении «Описания Украины» Боплана и датируемых Тихонравовым 1839 г.16 Иногда это почти буквальные выписки из книги, а некоторые представляют собой художественные переработки. Например, Боплан описывает снаряжение польского воина:

Боплан

 

Заметка Гоголя

«... к поясу прицеплены были шило, нож, полдюжины серебряных ложек в красной сафьяновой сумке, огниво — для добывания

«Распоряжение полковника: Смотрите же, не так одевайтесь, как ляхи, которые как навешают около себя и веревок, и точил, и

211

огня, также для точения ножа и сабли; за поясом заткнут был пистолет. Сверх того парадный платок, гибкая кожаная баклага величиною в топин для черпания воды в походе, калита, или большая красная суконная сума с письмами, бумагами, гребенками, деньгами; ременная нагайка и две или три сажени шелкового шнура, толщиною в мизинец, для вязания пленников... К седлу, с правой стороны, привязана была деревянная баклага величиною в полведра для поения коня» (стр. 117).

 

ложек, и платков, еще и сумку с гребенками и с бельем, и чарок, да еще к седлу и баклагу привяжут в ведро величиною. Ничего не рубите17 кроме пик, веревок не нужно; нечего вязать пленного, только времени трата» (IX, 80).18

Эти примеры также убеждают в том, что у Боплана и Мышецкого Гоголь брал чисто фактические данные, дающие ему возможность реалистически достоверно и наглядно обрисовать эпоху и быт, нравы и обычаи людей того времени, а «История Руссов» являлась для него прежде всего идейно-политическим подспорьем.

Еще более широко использовал Гоголь во второй редакции фольклорные источники. Нельзя, конечно, сводить использование фольклорных материалов Гоголем в процессе создания «Тараса Бульбы» к текстовым параллелям, словесным совпадениям, перекличке мотивов, сюжетов и т. п. Однако следует обратить внимание на то, что в отличие от первой редакции, где очень трудно выделить примеры прямого заимствования Гоголем образов и тем из фольклора, вторая редакция оказывается густа насыщенной народно-песенным материалом. Приведем примеры:

Лукашевич19

 

«Тарас Бульба», II ред.

Ой на славный Украине кликне, покликне
Филоненко, корсунский полковник, —
На долину Черкень гуляти,

«...стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу:

212

Славы войску рыцарства достати,
За веру християнскую одностайно стати:
— «Которые козаки, то и мужики,
Не хотят по роле спотикати,
За плугом спины ломати,
Жовтого сафьяна каляти,
.................
То эсаулы у города ся засылали
По улицам пробегали,
На винники, на лазники словами промовляли:
— Вы грубники, вы лазники,
Вы броварники, вы винники:
Годе вам у винницах горелок курити,
По броварнях пив варити,
По лазнях лазень топити,
По грубам валятися, —
Товстым видом мух годовати.

(«Ивас Коновченко», стр. 36—37).

 

«Эй, вы, пивники, броварники! Полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух! Ступайте славы рыцарской и чести добиваться! Вы, плугари, гречкосеи, овцеводы, баболюбы, полно вам за плугом ходить да пачкать в земле свои желтые чеботы, да подбираться к жинкам и губить силу рыцарскую! пора доставать казацкой славы!» (наст. изд., стр. 9).

В другой редакции этой же думы есть строки, полностью взятые Гоголем в его замечательном лирическом отступлении.

«Дума про Коновченка»20

 

«Тарас Бульба», II ред.

  У городі у Глухові
Ревнулі гарматі —
  Не по одному козаченьку
Заплакала маті.
 ...............
  То вона од сна прочинала,
На базар вихожала,
  Старого козака и молодого
  Про свого сина питала.
  Перва сотня и друга наступае
Вдова сина не видае.

Не по одному казаку взрыдает старая мать, ударяя себя костистыми руками в дряхлые перси; не одна останется вдова в Глухове, Немирове, Чернигове и других городах. Будет, сердечная, выбегать всякий день на базар, хватаясь за всех проходящих, распознавая каждого из них в очи, нет ли между них одного, милейшего всех: но много пройдет через город всякого войска, и вечно не будет между ними одного, милейшего всех» (наст. изд., стр. 70).

К фольклорным же источникам восходят не только развернутые сцены и ситуации, но и отдельные выражения в тексте повести.

213

Максимович20a

 

«Тарас Бульба», II ред.

«Отцёва й матчина молитва...
на поле й на море на помочь помагае».

 («Черноморская буря», стр. 18).

«Молитва материнская и на воде и на земле спасает».

«Пропаде, мов порошина з дула, тая козацкая слава,
Що по всему свету дыбом стала».

    («Поход на поляков», стр. 28).

«Не погибнет ни одно великодушное дело и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, казацкая слава... И пойдет дыбом по всему свету о них слава».

«Тогди козаки шаблями суходол копали,
Шапками, приполами персть выймали».

(«О Федоре Безродном», стр. 7).

«Палашами, копьями копали могилы; шапками, полами выносили землю».

«Тогди орлы налетали, з лобу очи высмыкали».

(«Побег трех братьев из Азова», стр. 12).

«Пусть же, хотя и будет орел высмыкать из твоего лоба очи...»21

«Будем драти, паны-молодци, з китайки онучи».

(«Песня о Железняке», стр. 124).

«... пошли тот же час драть китайку и дорогие оксамиты себе на онучи».

Нет необходимости увеличивать количество таких примеров: в исследовательской литературе рассмотрены и эти и многие другие фольклорные источники, которыми пользовался Гоголь22. Кроме того, и другие авторы того времени использовали в своих произведениях фольклорный материал, даже прямо цитировали в тексте народные песни и думы. Например, в романе Булгарина «Мазепа» цитируются украинские песни: «Ой, кто в лісі, отзовися», «Чи не той-то хмель, що коло тичин вьется?», «Жалься, боже, Украины»; в романе П. Голоты «Иван Мазепа» — «Ой, выйду я за порожец», «Ой, внадився журавель», «Циганочка да волошечка» и др., но здесь все эти песни имели чисто служебно-этнографическое значение для создания couleur locale. Использование же Гоголем фольклорных источников не носит служебного характера. Поэтому ограничиваясь установлением формального сходства между народными песнями и текстом «Тараса Бульбы», дореволюционные исследователи

214

сами лишали себя возможности вскрыть характер и цель использования Гоголем фольклорного материала, упускали из виду идейно-творческое отношение писателя к народно-песенным источникам.

Лишь в советские годы исследователи23, не отрицая давно установленных фактов заимствования Гоголем из фольклора некоторых сюжетных деталей, мотивов, ситуаций, создания на фольклорной основе некоторых образов, использования им народно-поэтической формы в лирических отступлениях и т. д., обратились к выявлению не формального, а идейно-смыслового влияния фольклора на Гоголя. Это чрезвычайно обогатило наше представление об идейном содержании повести и позволило по-иному взглянуть на эти «заимствования». Оказалось, что очень часто фольклорный материал был для Гоголя только каким-то лейтмотивом сцены или ситуации, а идейно-смысловое наполнение их всецело принадлежало самому писателю. Иногда казалось бы небольшое изменение Гоголем какой-либо детали фольклорного рассказа меняло весь смысл ситуации. Так, уже отмечалась24, что вставная новелла о подвигах казака Мосия Шила имеет своей первоосновой думу о Самойле Кишке — запорожском гетмане, попавшем в плен к туркам и через 54 года сумевшем вернуться на Запорожье25. У Гоголя, попав в плен, Мосий Шило отказался от своей веры и, войдя в доверие к паше, стал ключником на галере. А когда турки начали пировать, он достал 64 ключа, отпер все кандалы и цепи и, перебив турок, с товарищами вернулся на Сечь. В думе о Самойле Кишке «потурчився, побусурманився» не Самойло Кишка, а «лях Бутурлак», ставший за это «ключником галерским»; Кишка же, в ответ на предложение: «веру христьянску под нозе подтопчи, хрест на собе поломни», заявил:

«Ой, ляше Бутурлаче, недоверку християнский!
Бодай же ты того не дождав,
Щоб я веру християнскую под нозе топтав!
Хоч буду до смерти беду да неволю пріймати».

215

Когда турки стали пировать, Бутурлак, «добрый и верный ключник», тоже «так напився, що с ног свалився». Тогда Кишка вынул у него из под подушки 84 ключа,

«...козаки один другого отмыкали,
Кайданы из рук и из ног не кидали,
Полуночной годины ожидали».

В полночь казаки перебили турок, и на их галере отправились к Днепру, но на острове Тендре сторожевые казаки приняли их галеру за турецкую и обстреляли. Чтобы спасти товарищей, Кишка —

«Червоныи, хрещатыи, давши корогвы
из кишени вынимав

Роспустив...
До воды похилив....
Сам низенько уклонив».

Сторожевые казаки, увидев православную хоругвь на галере, хранившуюся у Кишки все 54 года плена, поняли, что это свои казаки, а сам Самойло Кишка ушел после этого в монастырь, где и умер.

Таким образом Гоголем изменена не только ситуация, но и вся концепция эпизода: спасение приносит казакам не случай, а личная находчивость и смелость Шила, совершенно отброшена сцена с хоругвью, особо подчеркнутая в примечаниях издателя к думе: «предводитель их [казаков] успел однако спасти от поругания корогвы, или знамена... священные залоги славы и свободы...», спасти «от святотатных рук мусульман». Асам герой уже не уходит в монастырь: он остается бравым казаком, погибающим в борьбе с врагами.

Совершенно иначе разработал Гоголь в повести и тему предательства, которая составляла основную тенденцию песни «Подвиги Савы Чалого»26 дум о Тетеренке, давших писателю материал для создания образа Андрия. В песне поется:

«Ой, не схотив та пан Сава
Козакам служити:
Вин пійшов до ляшенькив
Славы залучити».

216

Когда казаки собрались, чтобы обсудить будущие походы, отец Савы Чалого на раду не пришел:

«Ой, чего ж та мини, панове,
У Раду ходити?
Що хочете мого сына Саву
На вики згубити.

Казак Игнат Голый дал раде обещание наказать Саву за измену, но когда казаки поймали Саву, он начал их уговаривать:

«Ой, панове запорожьци,
Хиба ж то вам слава,
Що в кайданы та залитый
Лежить у вас Сава?
Як бы вы его об волю
З кайданив пустили
Славу б соби найбильшую
От сим залучили».

Казаки простили предателя и даже благодарили его за подвиги:

«Ой, и дали волю Сави
В поход выступали,
Та богатырю Сави
Барзо дьяковали».

Гоголь же прежде всего гораздо глубже психологически обосновал причину измены Андрия: это не мелкое честолюбие, не просто погоня за славой, а настоящая, большая любовь. С обоснованием этой причины и связано, собственно, значительное, почти вдвое, расширение во второй редакции повести сцены встречи Андрия с красавицей-полячкой. Но Гоголь не оправдывает измену: если отец Савы Чалого не приходит на раду, так как ему жаль своего сына, то Тарас Бульба первым решает, что предатель должен погибнуть, и он гибнет от руки отца как враг казачества.

Таким образом, говоря о влиянии на Гоголя произведений народного устно-поэтического творчества, следует прежде всего анализировать причины и характер переосмысления Гоголем фольклорного материала в плане, который соответствовал гоголевскому творческому замыслу, его идейно-художественной концепции. Именно так, беря из фольклора все нужное ему и по-своему переосмысляя взятый материал, иногда даже отталкиваясь

217

от него, Гоголь сливает свой идейный замысел с духом народной поэзии и на этой основе строит подлинную народно-героическую эпопею.

Подводя итоги изучению источников, которыми пользовался Гоголь в работе над первой и второй редакциями повести «Тарас Бульба», мы можем сказать словами Белинского, что работа над новой редакцией, привлечение новых источников, в первую очередь, — фольклорных, привела к тому, что Гоголь развил в ней «многие подробности, о которых в первом издании только слегка было намекнуто»27 в результате чего еще богаче и ярче стало идейно-художественное содержание повести.

Е. ПРОХОРОВ

——————

Сноски

Сноски к стр. 200

1 Н. Гоголь. Арабески, ч. 1. СПб., 1835, стр. 43; см. также замечание Чернышевского о причинах отказа Гоголя от продолжения романа; Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. III. М., Гослитиздат, 1947, стр. 541.

2 См.: «Северная пчела» от 30 января 1834 г.; «Молва», 1834, № 8, стр. 118 (ср.: IX, 625).

3 См., например, замечание Чернышевского, называвшего «Гетьмана» «отрывком из неизвестной повести»: Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. III, стр. 538—541; В. Шенрок. Гоголь в период «Арабесок» и «Миргорода». — «Вестник Европы», 1892, июль, август.

Сноски к стр. 201

4 «История Руссов или Малой России». Сочинение Георгия Конисского, архиепископа Белорусского. М., 1846.

Сноски к стр. 202

5 Исследователями предполагается участие в составлении «Истории Руссов» также сына Г. А. Полетики — В. Г. Полетики. См.: Л. Н. Майков. Историко-литературные очерки. СПб., 1895, стр. 274—282; Ю. И. Масанов. В мире псевдонимов, анонимов и литературных подделок. М., 1963, стр. 94—98.

6 Пушкин. Полн. собр. соч., т. XII, 1949, стр. 18—19.

Сноски к стр. 203

7 Описание Украйны. Сочинение Боплана. СПб., 1832.

Сноски к стр. 204

8 См., например: И. М. Каманин. Научные и литературные произведения Гоголя по истории Малороссии. — В сб.: «Памяти Гоголя». Научно-литературный сборник Общества Нестора-летописца. Киев, 1902.

9 См.: Гоголь, II, 717—718; Гоголь, изд. 10, т. 1, стр. 570.

10 И. Срезневский. Запорожская старина, ч. 1, вып. II, Харьков, 1833, стр. 42—43.

Сноски к стр. 205

11 Там же, стр. 18.

12 См.: «Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. II. М., Изд-во АН СССР, 1936, стр. 377—406.

Сноски к стр. 207

13 А. Павловский. Грамматика малороссийского наречия. СПб., 1818, стр. 94, 101.

14 «История о казаках запорожских, как оные из древле зачалися, и откуда свое происхождение имеют, и в каком состоянии ныне находятца...». Одесса, 1852.

15 Гоголь, изд. 10, т. 1, стр. 629—630.

Сноски к стр. 210

16 См.: Гоголь, изд. 10, т. 1, стр. 625.

Сноски к стр. 211

17 Видимо описка: следует «берите».

18 Заметим, что в повести ни в одном из распоряжений кошевого этот текст не использован, но собранные здесь сведения рассыпаны по всей повести (ср.: описание польских шляхтичей в гл. VII, трофеи, снятые Бородатым с убитого шляхтича: «черенок с червонцами», «сумка с тонким бельем, дорогим серебром и девическою кудрею», «шелковый шнур для вязания пленных», взятый Остапом с седла сбитого им хорунжего, и т. п.). У Тихонравова приведен также ряд других выписок Гоголя из различных источников по истории Украины (см.: Гоголь, изд. 10, т. 1, стр. 626—633).

19 [П. Лукашевич]. Малороссийские и червонорусские народные думы и песни СПб., 1836.

Сноски к стр. 212

20 В. Чапленко. Фольклор в творчестве Гоголя. — «Литературная учеба», 1937. № 12, стр. 84.

Сноски к стр. 213

20a М. Максимович. Украинские народные песни. М., 1834.

21 Вариант автографа. В печатном тексте: «выклевывать» и «из твоего лба».

22 См.: И. М. Каманин. Научные и литературные произведения Гоголя по истории Малороссии. В сб.: «Памяти Гоголя». Научно-литературный сборник Общества Нестора-летописца. Киев, 1902; Н. И. Петров. Южно-русский народный элемент в ранних повестях Гоголя. — Там же; Г. И. Чудаков. Отражение мотивов народной словесности в произведениях Н. В. Гоголя. Киев, 1909; В. Н. Перетц. Гоголь и малорусская литературная традиция. СПб., 1902 и др.

Сноски к стр. 214

23 С. Машинский. Историческая повесть Гоголя. М., 1940; В. Жданов. Героическая эпопея «Тарас Бульба». — «Литературный критик» 1938, № 4; В. Чапленко. Указ. соч.; О. А. Державина. Мотивы народного творчества в украинских повестях и рассказах Н. В. Гоголя. — «Ученые записки Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина», 1954, т. XXXIV, кафедра русской литературы, вып. 3; В. С. Бобкова. Гоголь і народна поэтична творчість.— В сб.: «Гоголь і украіньска література XIX ст.». Киів, 1954; И. Антонец. Повесть Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» и устное народное творчество. — «Наукови записки» Запорізького державного педагогичного інстітуту, 1957, т. IV, філологічний збірник, и другие работы.

24 См.: С. Машинский. Указ. соч., стр. 196—197.

25 [П. Лукашевич]. Указ. соч., стр. 15—27.

Сноски к стр. 215

26 И. Срезневский. Запорожская старина, ч. 1, вып. I, стр. 60—73.

Сноски к стр. 217

27 В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VI, 1955, стр. 349.