- 182 -

„Тарас Бульба“
в русской критике

В истории отношения русской критики к «Тарасу Бульбе» можно видеть несколько периодов. О повести то почти забывали, то она вновь занимала заслуженно почетное место в критической литературе о Гоголе. Это объяснялось, конечно, не личными вкусами критиков и рецензентов, а идейными позициями авторов, отношением их к новой реалистической эстетике. Не удивительно, что «Вечера на хуторе близ Диканьки» были встречены положительно критиками различных лагерей: мягкий юмор, некоторая «экзотичность» природы и характеров — все это привлекало читателей и критиков, стоявших на разных идейных позициях. Но дальнейшее творчество Гоголя, настойчивое введение простого человека в герои литературы, а значит — демократизация литературы, отказ от известной идилличности «Вечеров...» и переход к сатире, к критическому изображению «гнусной действительности», в целом, прямой и ясный переход от романтизма к реализму, — все это на долгие годы разделило критиков и читателей великого писателя на два противоположных, враждующих лагеря. Реакционные круги увидели в «Миргороде», в «Ревизоре», в «Мертвых душах» покушение на основы «изящного» — первостепенный, по их мнению, критерий художественной литературы, и при всех частных разногласиях между собой сплоченным фронтом выступили против Гоголя.

Демократический лагерь принял критический реализм писателя как оружие в борьбе с реакцией, с продажной литературой, стоявшей на позиции «официальной народности» и защиты самодержавия, в борьбе за литературу реалистическую, идейную, служащую интересам народных масс. Именно эта разница в подходе к творчеству писателя стала краеугольным камнем и в оценке повести «Тарас Бульба».

- 183 -

***

Выход в свет «Миргорода» (1835), где была опубликована первая редакция «Тараса Бульбы», вызвал немало откликов и в целом оценка повести была положительной. Позже (18 апреля 1837 г.) в письме к Жуковскому Гоголь писал, что «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба» — «это те две счастливые повести, которые нравились совершенно всем вкусам и всем различным темпераментам» (XI, 98).

Не сразу поняв то новое, что появилось в творчестве Гоголя, многие критики вначале рассматривали миргородские повести как простое продолжение «Вечеров...», тем более, что и на титульном листе «Миргорода» значилось, что это — «Повести, служащие продолжением „Вечеров на хуторе близ Диканьки“». Так, С. П. Шевырев писал, что в «Тарасе Бульбе» Гоголю особенно удались картины привольных Украинских степей, глубоко и поэтично передано материнское горе, интересны воспоминания двух молодых казаков о Киевской бурсе и что даже в сценах казни Андрия и пыток Остапа слог писателя полон силы и красоты1. Однако знаменательно, что этой оценке «Тараса Бульбы» критик предпослал такое рассуждение о природе комического вообще и о специфике гоголевского юмора: «Безвредная бессмыслица — вот стихия комического, вот истинно смешное»; Гоголь же «имеет от природы чудный дар схватывать эту бессмыслицу в жизни человеческой и обращать ее в неизъясняемую поэзию смеха»2. Продолжая писать о смехе Гоголя, Шевырев, считавший себя одним из ближайших друзей писателя и претендовавший на понимание его творчества, не заметил, что действительно веселый, беззлобный смех «Вечеров...», безобидное обыгрывание комических нелепостей или несколько необычных для русской читающей публики Украинских бытовых привычек и поверий, заменился в «Миргороде» тем, что Белинский впоследствии назвал «комическим одушевлением, всегда побеждаемым глубоким чувством грусти и уныния»3.

- 184 -

В том же номере «Московского наблюдателя» было помещено «Письмо из Петербурга» М. П. Погодина, состоящее в основном из патетических восклицаний: «Какое разнообразие! Какая поэзия! Какая верность в изображении характеров! Сколько смешного и сколько высокого, трагического. О! на горизонте русской словесности восходит новое светило, и я рад поклониться ему в числе первых»4.

О «Тарасе Бульбе» писали в то время и другие газеты и журналы. Так, небольшая заметка О. И. Сенковского5 представляла собой несколько общих фраз, предваряющих пространную (на две с половиною страницы) цитату из повести; краткими репликами откликнулись на выход повести П. М-ский (Юркевич)6, некто А. в. м. л.7, анонимный автор в «Русском инвалиде»8 и некоторые другие. В этих отзывах также признавалось мастерство Гоголя, увлекательность рассказа, яркость красок, свежесть образов и характеров, в последнем из них писалось даже, что Гоголь — «один из гениальных наших прозаических писателей» — однако ни один из этих отзывов не содержал в себе анализа произведения, раскрытия характера его героев, истолкования идейного смысла повести и места ее в развитии русской литературы. Интересно, что издатель «Телескопа» Н. И. Надеждин заметил, например, что пьяный казак из «Тараса Бульбы» ознаменован какою-то неизъяснимою, очаровательною прелестью, и что «народность и в этом ограниченном, грязном смысле, пройдя чрез горнило вдохновения может иметь доступ в литературу»9.

«К числу самых необыкновенных явлений в нашей литературе»10 отнес Белинский в своей краткой рецензии («Молва», 1835, № 15) новые произведения Гоголя, вошедшие в сборник «Миргород», а Пушкин в информационной заметке о втором издании «Вечеров...» заметил, что начало «Тараса Бульбы» «достойно Вальтер Скотта»11.

Однако Белинский не ограничился краткой заметкой и в сентябре 1835 г. в журнале «Телескоп» (кн. 7 и 8) опубликовал статью «О русской повести и повестях г. Гоголя», содержащую и развернутую оценку «Тараса Бульбы». Критик восторженно отозвался здесь о повести как народной эпопее, очерке героической жизни Украинского народа, назвал «Тараса

- 185 -

Бульбу» картиной, достойной Гомера12. Как в «Илиаде», писал он, отражена вся жизнь греков в героический период их истории, так и «Тарас Бульба» по глубине идеи, по серьезности выбранного сюжета, по широте охвата событий представляет нам жизнь целого народа в грозную и бурную эпоху его становления как нации. Белинский раскрывает всю сложность образа главного героя повести — Тараса, в характере которого слились воедино и подлинный драматизм, и народная склонность к шутке, и высокая патетика любви к отчизне, и жгучая ненависть к врагам ее. Несколько позже, в рецензии на «Повести и рассказы» В. Владиславлева (1838), Белинский вновь возвращается к мысли о гомеровском характере повести: Тарас напоминает ему Аякса-Теламонида и железной мощью характера и яркостью своей индивидуальности; читатель и смеется над пьяным расходившимся казаком, и содрогается от ужаса, видя Тараса— палача своего сына13. Наконец, в рецензии на «Горе от ума» Грибоедова (1840) великий критик видит основную идею «Тараса Бульбы» в стремлении казаков наполнить деятельностью свою праздную жизнь, и, естественно, что в тот полудикий век эта деятельность проявлялась или в кровавых сечах и воинском удальстве, или в бешеной гульбе — там, где наиболее полно мог быть виден «широкий размет души». И Тарас Бульба был для Белинского представителем этой идеи: «У этого человека была идея, которою он жил и для которой он жил..., он не пережил ее, он умер вместе с нею... Для нее убил он собственною рукою милого сына, для нее он умер и сам». Белинский особо подчеркивает своеобразие трагической коллизии, сложившейся в повести и связанной с казнью Андрия отцом: дело здесь не в кровавой развязке, а в идее необходимости, неизбежности ее. Еще до того, как Тарас убил сына, Андрий был уже наказан тем, что из-за любви к полячке вынужден был предать родину, товарищей, отца, поднять на них руку. Поэтому встреча с отцом на поле боя и смерть — это даже не наказание для Андрия, а единственный выход, спасение от совершенного преступления: это был «акт нравственного закона, отмщающего за свое нарушение»14.

Это выступление Белинского способствовало более глубокому пониманию читающей публикой той подлинно патриотической идеи, которая лежала в основе «Тараса Бульбы». Как вспоминает Анненков, сам писатель «был доволен статьей, и более чем доволен: он был осчастливлен статьей»15.

Годы 1835—1842 — это годы роста Гоголя как художника, становления его реалистической эстетики. В это время создаются «Ревизор»,

- 186 -

«Петербургские повести» и вершина творчества писателя — «Мертвые души». В эти же годы Гоголь возвращается к повести «Тарас Бульба», вторая редакция которой выходит в свет в составе «Сочинений Николая Гоголя» (1842).

Белинский, пристально следивший все эти годы за развитием Гоголя-художника, восторженно приветствует новую редакцию повести. Еще до выхода издания в свет, он печатает заметку «Библиографическое известие»16, в которой «спешит известить русскую читающую публику» о скором выходе собрания сочинений Гоголя в четырех томах и, в частности, сообщает, что здесь будет опубликован «Тарас Бульба», «совершенно переделанный, чуть не вдвое обширнее прежнего». Сведения об этом еще не вышедшем издании Белинский имел самые точные: как писал Н. Я. Прокопович, редактор этого издания, Белинский помогал ему читать корректуры17.

Вслед за этим сообщением, Белинский посвящает изданию большую рецензию, в которой вновь возвращается к мысли о том, что «Тарас Бульба» есть блестяще развернутое историко-героическое полотно, охватывающее жизнь целого народа, всей старинной Малороссии. Во второй редакции повести, пишет критик, Гоголь, как «великий поэт и художник», остался верен своей «однажды избранной идее» и сумел «в дивном художественном создании» навсегда запечатлеть духовный образ своей родины. Называя «особенно замечательными» новые подробности в сценах битвы казаков с поляками под Дубно и в рассказе о любви Андрия к прекрасной полячке, Белинский подчеркивает, что вся повесть приобрела теперь «еще более возвышенный тон, проникнулась лиризмом», в результате чего ее смело можно назвать «великим созданием»18.

Но такая высокая оценка повести Белинским не разделялась теперь даже теми критиками и рецензентами, которые когда-то положительно оценивали первую редакцию «Тараса Бульбы». Против «нового» Гоголя — критика современного общества и певца свободолюбивых стремлений народа, против новой редакции его «Тараса Бульбы» резко выступили Сенковский19, Полевой20, Массальский21 и др. В ответ на эти выступления Белинский вновь и вновь возвращался к «Тарасу Бульбе» и подвергал

- 187 -

уничтожающей критике своих противников. Так, в «Литературных и журнальных заметках» («Отечественные записки», 1843, № 4)22 он высмеивает Полевого и Сенковского, в частности, мнение последнего, что переработкой повести Гоголь испортил ее; а в статье «Ответ „Москвитянину“» («Современник», 1847, № 11)23 критик ставит Гоголя в один ряд с величайшими писателями мира, утверждая, что только «Дон Кихот» Сервантеса дает нам пример такого же как в «Тарасе Бульбе» («и то не вполне») слияния трагичности характера главного героя и комичности сцен и ситуаций, в которых он действует, ничтожности и пошлости жизни и всего великого и прекрасного, что есть в ней.

***

В 1852 г. Гоголь умер. Но борьба вокруг его творчества не утихала. Если реакционные круги объявляли его «лакейским писателем», то демократическая критика, прежде всего в лице Н. Г. Чернышевского, поставила Гоголя даже выше Пушкина, назвав его именем целый период развития русской литературы. «Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России», — писал Чернышевский в своей замечательной работе «Очерки гоголевского периода русской литературы» («Современник», 1855, № 12; 1856, № 1, 2, 4, 7, 9, 10, 11, 12), выступая с решительными возражениями на выпады реакционеров против Гоголя, с разъяснением и утверждением взглядов Белинского. Рассматривая проблемы реализма и демократизации литературы и связанные с этим вопросы о роли и месте Гоголя в развитии русской литературы, Чернышевский писал, что идея патриотизма, беззаветной любви к родине была главной идеей творчества Гоголя. Она породила то обличительное направление, которое стало основным в русской литературе со времени Гоголя; она же лежала, в частности, и в основе «Тараса Бульбы» — героической эпопеи о борьбе Украинского народа за свою свободу и национальную независимость. Поэтому-то, замечает Чернышевский, так высоко была оценена Белинским эта повесть.

В те же годы не умолкали голоса реакционной критики24. В частности, в 1858—1861 гг. с резко отрицательной оценкой Украинских повестей Гоголя выступил П. А. Кулиш25, обвинявший писателя в плохом знании

- 188 -

Украины и в нарушении историко-этнографических деталей в его произведениях. Кулиш решительно отвергал статьи Белинского о Гоголе и полностью солидаризировался с выступлениями Сенковского, Полевого и подобных критиков. Кулишу возражал Максимович26, совершенно справедливо утверждавший, что судить по художественному произведению о знании писателем истории просто нельзя, так как он выступает здесь не как историк, а как художник. Его дело — не абсолютная точность исторических реалий, а образная передача духа эпохи.

Эстетическая безграмотность и националистическая ограниченность высказываний Кулиша были хорошо поняты в анонимной статье — отклике на дискуссию между Кулишом и Максимовичем, опубликованной во «Времени»27. Автор ее писал, что по произведениям Гоголя русский читатель полюбил Украину и сроднился душой с ее замечательным народом. В статьях же Кулиша, написанных якобы в защиту Украины от искажения ее Гоголем, чувствуется обратное: желание оторвать Украинскую жизнь от русской, противопоставить один народ другому. Почему же так получилось, спрашивает автор статьи и отвечает: это результат «бессилия критики, не озаренной ни талантом, ни даже критическим тактом! Таково действие прикосновения к художественному произведению грубой рукой простого собирателя этнографических материалов».

После этой полемики около 25 лет о «Тарасе Бульбе» почти ничего не писали, за исключением отдельных упоминаний в общих работах о Гоголе28.

Некоторое оживление интереса к «Тарасу Бульбе» в конце 80-х годов связано с опубликованием Н. С. Тихонравовым в 1887 г. неизвестных ранее глав черновой переработки первой редакции повести29 и с выходом в свет в 1889 г. первого и пятого томов так называемого десятого издания сочинений Гоголя под ред. Н. С. Тихонравова30. В этих томах были опубликованы первая и вторая редакции повести с подробным сводом рукописных (черновых) и печатных вариантов и обширным комментарием, содержащим результаты изучения источников, которыми пользовался Гоголь в работе над «Тарасом Бульбой», историю написания и публикации повести и другие сведения, необходимые при изучении творческой истории повести. Выход в свет этого издания был горячо встречен современниками и составил, как писали рецензенты, «эпоху», «новую эру» изучения

- 189 -

Гоголя31. Однако вскоре были обнаружены серьезные недостатки издания Тихонравова. Дополнительное изучение рукописей, бывших в его распоряжении, показало, что многие существенные варианты остались им неучтенными, неточным было чтение некоторых мест рукописей и т. п.32 Но самый главный недостаток издания Тихонравова заключался в том, что он, отвергая прижизненные издания Гоголя как испорченные редакторами — Прокоповичем, Шевыревым, Лихониным, — нередко, для большей логичности речи, вводил в последний авторский текст отдельные слова и даже фразы из черновых рукописей писателя, казавшиеся ему необходимыми. В результате в текст вошло многое из того, что было «самим Гоголем сознательно выброшено в интересах большей сжатости стиля, к которой он настойчиво стремился»33. В своем комментарии к «Тарасу Бульбе» Тихонравов, например, утверждал, что появившееся во второй редакции повести рассуждение Тараса о товариществе окрашено Гоголем в «религиозный оттенок» и совпадает с тем советом, который Гоголь дает «Русскому помещику» в «Выбранных местах из переписки с друзьями»34.

В статьях о Гоголе, опубликованных в те годы, критика не сумела пойти дальше повторения уже известных положений и не внесла нового в историю изучения творчества Гоголя35. Больше того, в эти же годы поднимает голову и махровая реакционная критика, пытающаяся изобразить Гоголя как «гениального безумца», ненавидевшего человечество; на первое место в творчестве писателя выводятся «Выбранные места из переписки с друзьями», а его художественное творчество отвергается36.

- 190 -

***

В 1902—1909 гг. — в период между пятидесятилетием со дня смерти и столетним юбилеем со дня рождения писателя, — выходит масса изданий произведений Гоголя, критических статей и исследований его творчества, написанных в основном представителями либерально-буржуазной критики37. В своих статьях они нередко ссылались на Белинского, — но Белинского, понятого ими с либерально-буржуазных позиций. Принижая сатирическое направление в творчестве Гоголя, они создавали легенду о поэте-мученике, запутавшемся в противоречиях.

Неверно, упрощенно, односторонне трактуется некоторыми критиками из буржуазно-либерального лагеря и идейное содержание «Тараса Бульбы». Даже в таких работах, в которых имелись и верные замечания и интересные наблюдения38, критики прежде всего подчеркивали романтичность, гиперболичность образов гоголевской повести, всячески затушевывали или даже просто отвергали реалистические тенденции ее и вовсе не рассматривали «Тараса Бульбу» как героико-эпическое полотно, отражающее борьбу украинского народа за свою свободу и независимость. Нельзя не согласиться с Н. Коробкой, который писал, что в подобных отзывах о писателе критики «развенчивают Гоголя гораздо суровее, чем Кулиш, не менее односторонне, чем последний, и гораздо более холодно и рассудочно»39.

Характерно, что в это же время Гоголя объявили «стилистическим» предтечей и идеологи символизма. Даже В. Брюсов40 отказался считать Гоголя реалистом, верно и точно отразившим в своих произведениях украинскую действительность, и видел в нем всего лишь мечтателя, романтика, написавшего «Тараса Бульбу» не на основе исторически достоверных материалов о борьбе казачества с польской шляхтой, а как некую параллель гомеровской «Илиаде».

Много внимания в это время уделялось анализу «Тараса Бульбы» как исторической повести. Безусловно отвергая этнографизм Кулиша, такие ученые как проф. Д. Багалей, А. Ефименко и др.41 показали, что Гоголь

- 191 -

умело использовал небогатый материал, которым располагала в то время наука. «Тарас Бульба» — историческая повесть, в которой чисто исторический элемент в общем незначителен, однако здесь много исторически верных черт в изображении Запорожья, а главное — «верно очерчен, или, точнее, угадан дух и колорит эпохи — ее нравы, обычаи и даже характеры», в результате чего герои «Тараса Бульбы» становятся национальными малорусскими героями.

С большой и интересной статьей «Писатель-гражданин» в 1902 г. выступил С. А. Венгеров42, утверждавший, что Гоголь был сознательным творцом, что сфера его интересов — всегда массовая, социальная, что коллективное всегда поглощает у него индивидуальное и даже в «Тарасе Бульбе», несмотря на яркость и колоритность образа главного героя, основное впечатление оставляет вся казачья масса, казачество в целом.

С очень эклектичными статьями о Гоголе выступает в эти годы Н. И. Коробка. Так, в работе «Н. В. Гоголь» он пишет, что в «Тарасе Бульбе» писатель «доходит до широкого художественного обобщения, доступного только очень крупным талантам, — до создания национального типа». Однако значение этого очень верного и важного наблюдения снижается оговорками об ошибках Гоголя в исторических фактах, об идеализации им в повести истории Украины, о том, что талант писателя в «Тарасе Бульбе» все еще остается в области, чуждой его истинному характеру и т. п.43 Полной противоречий оказывается и его вступительная статья ко второму тому подготовленного им издания сочинений Гоголя. Здесь Коробка, с одной стороны, признает, что оценки Кулиша «грешат эстетической близорукостью», а с другой — считает все же правильными его замечания об ошибках Гоголя44; он соглашается с Котляревским, что «Гоголь не создал новых путей в развитии исторического романа», но осуждает его мнение о том, что «Тарас Бульба» не открыл в русской литературе «новых горизонтов»; он признает, что психологическая правдивость повести важнее точности отдельных ее исторических деталей, но считает, что «Тарас Бульба», как и весь «Миргород» в целом, — «проникнут одним чувством

- 192 -

романтической идеализации старины, грусти о ней», представляет собой только восторженный гимн прошлому, и ничем не связан с современной Гоголю российской действительностью и т. д.45

Наконец, заканчивая обзор отзывов дореволюционной русской критики о «Тарасе Бульбе», следует указать, что незадолго до революции была сделана попытка рассмотреть творчество Гоголя с новых — историко-социологических позиций. В. Ф. Переверзев в книге «Творчество Гоголя» (1914) попытался установить связи между положением Гоголя в современной ему социальной иерархии и его творчеством, определить пути и характер влияния мировоззрения писателя на его творческий метод. Попытка эта не дала положительных результатов, так как правильное марксистское положение о классовой ограниченности мировоззрения писателя и влиянии его на художественное творчество было понято исследователем в упрощенной, огрубленной форме. В результате для В. Переверзева главным, решающим в оценке творчества Гоголя стало определение той социальной среды, в которой родился и вырос художник, и утверждение невозможности для него выйти из-под влияния идеологии этой среды, встать над нею и правдиво отразить современную ему социальную действительность: принадлежа к мелкопоместной среде, писатель не смог подняться до аристократии духа и вынужден был спуститься вниз, к примитивной казачьей среде; но и эта попытка ему не удалась, а коренные противоположности этих двух социальных слоев наложили печать на все творчество Гоголя и погубили «Тараса Бульбу» как художественное произведение.

***

Великая Октябрьская социалистическая революция начала новую эпоху в изучении творчества Гоголя. Отбрасывая старые, реакционные и буржуазно-либеральные измышления о творческом наследии великого художника, советские литературоведы стремились объективно оценить творчество писателя, понять его идейные позиции, вскрыть кричащие противоречия в его творчестве.

Однако советские ученые не сразу пришли к правильному объяснению творчества писателя; в течение некоторого времени еще чувствовалось влияние старой буржуазной науки. Так, например, одной из первых советских работ о Гоголе была книга В. В. Гиппиуса «Гоголь» (1924), отдельная глава которой посвящена анализу исторических взглядов художника. В. Гиппиус подчеркивает особое влияние народных украинских песен и предшествующей «вертепно-анекдотической традиции» (в сценах кулачного боя отца и сына, в образе Янкеля и т. п.), идейно-художественного же анализа повести в книге нет.

- 193 -

С другой стороны — влияла имеющая внешние признаки марксистской, но крайне вульгаризирующая марксизм методология Переверзева, привлекавшая классовостью анализа. Но вместо широкого и всестороннего понимания проблемы взаимоотношения мировоззрения и метода в творчестве художника, в первых советских исследованиях о Гоголе нередко искажался облик писателя, огрублялись и извращались противоречия в его творчестве. В ряде работ почти не видно Гоголя-реалиста, сатирика, сумевшего с величайшей художественной силой вскрыть пошлость и никчемность существования современного ему дворянского общества — и наряду с этим воспевшего мужество и героизм лучших сынов народа, беззаветно сражавшихся с врагами за независимость и свободу своей отчизны.

Такой упрощенно-социологический характер имела, например, работа Н. К. Пиксанова «Украинские повести Гоголя»46. Автор считает, что его предшественники оценивали Гоголя с неправильных позиций, замалчивали отрицательные черты в «Тарасе Бульбе». Для Пиксанова Гоголь — среднепоместный дворянин с тяготением к крупнопоместному панству; Тарас — не просто казак, а «казак-дворянин, аристократ, феодал» и только этим могут объясняться симпатии художника к своему герою. Вместе с тем следует отметить, что первые четыре главки работы, говорящие о состоянии украинской культуры в первой половине XIX в., содержат большой фактический материал и не потеряли своего значения и до наших дней.

В многочисленных и бурных дискуссиях начала 30-х годов вульгаризаторские извращения марксистско-ленинской науки о литературе потерпели поражение; была выяснена принципиальная ошибочность идейно-художественных концепций вульгарных социологов. И хотя рецидивы такого отношения к художественному наследию прошлого встречались иногда и в дальнейшем47, все же общее направление советской науки о литературе встало на марксистские рельсы. Так, вышедшая в 1936 г. книга М. Б. Храпченко о Гоголе48, при некоторых ошибках вульгарно-социологического толка, уже правильно показывала, что существо повести состоит в утверждении идеи непримиримой борьбы народных масс с захватчиками, за счастье своей родины. Именно это дало Гоголю возможность создать образы людей большой воли и больших стремлений, поэтизировать не только их личности, но и военные подвиги их, с волнением и пафосом писать об их отваге и победах.

- 194 -

В 1937 г. начало выходить (последний том вышел в 1952 г.) первое полное академическое собрание сочинений Гоголя в 14 томах — новый, серьезнейший вклад в изучение текстов писателя. Редакцией издания было проведено критическое изучение всех сохранившихся источников текста, тщательно собраны рукописные и печатные варианты, дающие широкую картину творческой жизни писателя, все произведения были научно прокомментированы49

Однако академическое издание вызвало и немало серьезных возражений, прежде всего, за то, что в борьбе за подлинно гоголевские тексты редакторы, с недоверием относясь к печатным текстам, провели через все издание принцип предпочтения рукописных текстов печатным. Это полностью касалось и «Тараса Бульбы», против чего совершенно справедливо и решительно возражали рецензенты50; не во всем точным, а подчас и искажающим историю создания повести был и комментарий к «Тарасу Бульбе»51.

В частности, идейной эволюцией Гоголя в сторону славянофильства объясняет комментатор появление во второй редакции повести речи Тараса о товариществе, в которой якобы усиленно подчеркиваются особые свойства «русской души», «русского чувства» (II, 725—726).

В последующие годы все чаще и чаще появляются новые статьи, посвященные разработке отдельных элементов формы и содержания «Тараса Бульбы». Большое внимание уделяется рассмотрению фольклорных элементов в повести, влиянию украинской народно-поэтической традиции на сюжет, типажи, ситуации, язык и стиль «Тараса Бульбы»52. Повесть рассматривается как величественная эпопея народной борьбы, «поэма о любви к родине и о ненависти к захватчикам»53. Наиболее яркой работой этого времени была статья Н. Замошкина «Неузнанный Гоголь». Автор резко выступает против неверных оценок повести в прошлом и подчеркивает значение для советского читателя «Тараса Бульбы» как одного из лучших высокопатриотичных произведений в русской литературе. «В том

- 195 -

и заключается величие классического наследства, — утверждает Н. Замошкин, — что полнота его содержания вскрывается только в наше освобожденное социалистическое время»54.

Такое толкование замысла «Тараса Бульбы» объяснялось не только тем, что советские литературоведы овладели методом марксистского анализа художественой литературы. Жизнь вмешивалась в литературоведение, требовала нового понимания классических произведений, рождала новые оценки и взгляды. За рубежами нашей страны уже гремели залпы второй мировой войны; фашизм открыто готовился к нападению на нашу родину; страна мобилизовала все свои силы для жестокой битвы. В этих условиях и произведения русской классической литературы, глубоко патриотичные по своей идее, приобретали новое звучание, вскрывался новый смысл книг, давно и хорошо известных. И героическая эпопея «Тарас Бульба», с ее глубоко патриотической идеей беспощадной борьбы за счастье народа и величие отчизны, воспевая подвиги наших предков, их героизм и мужество в борьбе с врагами, звучала как актуальнейшее произведение современности.

Итогом изучения «Тараса Бульбы» в советском литературоведении предвоенных лет была первая и пока единственная монография С. Машинского «Историческая повесть Гоголя» (1940). Автор работы рассматривает повесть на широком фоне русской исторической прозы 20—30-х годов XIX столетия, развитие которой, в свою очередь, понимается им как результат обострившегося внимания к судьбам России, характерного для настроения декабристской поры. Поэтому исследователь видит в бессмертной исторической повести своеобразную реакцию на современность: героическое прошлое украинского народа, его национально-освободительная борьба особенно контрастировала с душной, затхлой атмосферой самодержавно-полицейского государства.

С. Машинский подробно рассматривает исторические и фольклорные источники повести, приводит сопоставления, подчеркивая, что дело не в простом заимствовании Гоголем материалов из этих источников, а в самом характере использования им этого материала, в переосмыслении его.

***

Новый этап всестороннего изучения творчества Гоголя наступил после войны. В 1952 г. исполнилось сто лет со дня смерти писателя, и по решению Всемирного совета мира эта дата широко отмечалась не только в СССР, но и во всем мире. К юбилейным дням и вскоре после них вышел ряд новых книг о Гоголе, авторы которых рассматривали творчество великого писателя в самых разнообразных идейно-художественных и историко-культурных

- 196 -

аспектах, стремясь прежде всего определить роль и место гоголевского творчества в нашей современности55.

Характерной особенностью новейших работ о Гоголе является синтетичность анализа, монографичность исследования всего творчества Гоголя, в котором «Тарас Бульба» занимает значительное место.

Среди советских ученых уже давно нет споров о роли и месте повести в творчестве художника, в истории русской литературы, о значении ее для современного читателя, — это вопросы выясненные и бесспорные. Но все же каждый из исследователей находит свой поворот темы, свой угол зрения, свое решение важнейших проблем, встающих при анализе повести.

Так, особенно большое место уделено «Тарасу Бульбе» в монографии М. Б. Храпченко «Творчество Гоголя»56. Исследователь привлекает очень большой материал — не только художественное, публицистическое и эпистолярное наследие Гоголя, но и мемуары его современников, критическую литературу о Гоголе, источники, которыми пользовался писатель, и т. п. Многое впервые выявлено, по-новому прочтено, своеобразно раскрыто и объяснено. Исследователь подчеркивает, что в национально-освободительной борьбе, которую рисует в повести Гоголь, важное место занимают причины социального характера: народ вступает в борьбу, оскорбленный не только в национальных или религиозных чувствах, но и возмущенный социально-экономическим гнетом, принесенным захватчиками и усиленным теми из «своих», которые изменили народу и перешли на сторону врага. И величие образа Тараса состоит именно в том, что он звал на борьбу не только за веру и свободу, но и против экономического ига польских магнатов и их ставленников, против «притеснений арендаторов» и против «прибавки новых пошлин с дыма».

В юбилейном литературно-критическом очерке «Н. В. Гоголь» В. Ермилов развивал положение о глубоком оптимизме повести, основанном на вере народа в свою силу, в свою окончательную победу. Поэтому даже несмотря на трагическую гибель главных героев и других верных сыновей своей отчизны, «Тарас Бульба» — «одно из самых светлых произведений мировой литературы...»57.

Своеобразно расценивается повесть Г. Н. Поспеловым в книге «Творчество

- 197 -

Н. В. Гоголя»58. Автором выдвинут тезис о романтизме творчества Гоголя, а глава, посвященная «Тарасу Бульбе», так и названа: «Романтическая история». Исследователь утверждает, что в повести Гоголь по-своему продолжает традиции русского прогрессивного романтизма, приближаясь этим к идейным традициям декабристской поэзии. Думается, что автор здесь не совсем прав: несомненно, что романтическая струя в повести очень сильна, но это определяется романтикой самой жизни героев, полной борьбы и подвигов во имя высоких светлых идеалов. В основе же своей повесть реалистична, ее герои — живые, типические образы, ее идеи — народны, ее содержание — исторически достоверная борьба народа за свободу и национальную независимость. Поэтому правильнее было бы говорить не о романтизме повести, а о том, что в ней реалистические черты романтически заострены, а романтические описания насыщены массой реалистических деталей; и все это вместе дает то, что в реалистическом методе мы называем героической повестью, эпопеей.

Н. Л. Степанов в своей книге «Н. В. Гоголь. Творческий путь» уделяет большое внимание установлению и анализу непосредственнных связей между историческими взглядами Гоголя-преподавателя и его художественно-историческими произведениями. В связи с этим исследователь отмечает одно существенное различие между двумя редакциями повести: если в первой борьба казачества с польской шляхтой рассматривалась только как местная борьба украинского народа со своими угнетателями, то во второй редакции писатель смотрит на эту борьбу с гораздо более широких позиций: он видит в ней единство стремлений и интересов двух братских народов — украинского и русского, борющихся не ради добычи, а за единую для них «русскую землю». Поэтому писатель и не стремился в повести к изображению деятельности конкретных казачьих атаманов и реальных исторических героев: «Его привлекала история народа, героизм всей массы казачества», — пишет Степанов59.

Тщательно и широко проанализированы Н. Степановым художественные особенности повести; наиболее интересны его наблюдения о двух стилевых тенденциях, свойственных изображению двух враждующих сил — простого казачества и польской шляхты.

Одной из последних работ, глубоко и своеобразно рассматривающих повесть «Тарас Бульба», является книга Г. А. Гуковского «Реализм Гоголя»60. Исследователь считает, что образный и идейный стержень повести — идея товарищества, массовости, коллектива. Именно поэтому-то, по его

- 198 -

мнению, в повести такое значительное место занимает описание Сечи и ее обычаев: сборов на раду, выбора кошевого атамана, общего совета казаков о том, как поступить в том или ином случае, и т. п. Сечь как коллектив является у Гоголя главным героем повествования.

Как и другие исследователи, Г. Гуковский понимает, что демократизм Сечи Гоголем идеализирован. Однако в отличие от большинства своих предшественников, ученый считает, что это — не ошибка, не социальная слепота художника, а сознательное проведение им своей идеи. Прекрасно разбираясь в вопросах социальной структуры казацкого общества, Гоголь не уделил внимания его феодальной иерархии, так как рисовал свой идеал вольного народного сообщества, героизации которого мешали бы черты феодальной структуры.

Исходя из этого, Г. Гуковский выводит свое понимание идейного смысла повести: дело «не в историческом идеале прошлого, а в гражданском идеале настоящего» (стр. 141). Поэтому историческая по тематике повесть всем своим содержанием откликалась на современные Гоголю явления окружающей жизни, ставила не исторические, а «скорей этические и даже публицистические» задачи (стр. 165), при решении которых героический эпос повести «ясно повертывается укором современности, картина свободы— укором миру рабства» (стр. 162).

Анализ «Тараса Бульбы», сделанный Г. Гуковским, может быть, одно из наиболее интересных исследований повести.

***

Таким образом, судьба повести «Тарас Бульба» в русской критике сложна и противоречива.

Белинский первый увидел глубокую патриотичность всего гоголевского творчества и оценил повесть как героическую эпопею народной жизни и борьбы. Опираясь на его наследие, советские ученые в своих работах показали непреходящую ценность гениальных произведений писателя, дали исторически правильное истолкование реализма в творчестве Гоголя.

За сто с лишним лет, прошедших со дня написания «Тараса Бульбы», многое изменилось в нашей стране; былая окраина России — Малороссия — стала Украиной, самостоятельной республикой в великом Союзе республик. Украинский и русский народы вместе, плечом к плечу, отстаивали свою общую свободу и независимость в ожесточенной борьбе с иноземными захватчиками.

И для всех народов нашей Родины «Тарас Бульба» является произведением, великие патриотические идеи которого будут жить в веках.

Е. ПРОХОРОВ

——————

Сноски

Сноски к стр. 183

¹ «Московский наблюдатель», 1835, март, кн. 2, стр. 396—411.

² Называя эту рецензию Шевырева лучшей из его статей, напечатанных в «Московском наблюдателе», Белинский тем не менее считал неверными ни общее определение Шевыревым комического, ни его характеристику гоголевских повестей (см.: В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. II, 1953, стр. 138). Заметим, что в заброске заметки о Гоголе, явно возражая Шевыреву, В. Ф. Одоевский писал: «Когда вы в самом деле, так сказать на яву ее [бессмыслицу] услышите — она рассмешит вас и только; но в мире искусства другие законы — здесь бессмыслица остается просто бессмыслицею» (см.: «Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. 1. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1936, стр. 223).

³ В. Г. Белинский. Полн. собр соч., т. I, 1953, стр. 290. Чернышевский также писал позднее о том, что в повестях «Миргорода» «есть нечто, кроме смешного и веселого; кажется, что каждая из этих повестей, в своем целом, производит впечатление нимало не водевильное: „Тарас Бульба“ — чисто трагическое, остальные — глубоко грустное. Ученый критик нимало не заметил этого». (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. III. М., Гослитиздат, 1947, стр. 115).

Сноски к стр. 184

⁴ «Московский наблюдатель», 1835, март, кн. 2, стр. 445.

⁵ «Библиотека для чтения», 1835, т. 9, отд. VI, стр. 30—34.

⁶ «Северная пчела», 26 апреля 1835 г., «Новые книги».

⁷ «Литературные прибавления к „Русскому инвалиду“», 1835, № 33, стр. 262—263.

⁸ «Русский инвалид», 1836, № 58, «Новые книги».

⁹ «Телескоп», 1836, ч. XXXI, № 2, стр. 256.

¹⁰ В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I, стр. 174.

¹¹ «Современник», 1836, кн. 1; ср.: Пушкин. Полн. собр. соч., т. XII, 1949. стр. 27.

Сноски к стр. 185

¹² В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I, стр. 298, 304—305.

¹³ Там же, т. II, стр. 487.

¹⁴ Там же, т. III, 1953, стр. 439—441, 445—446.

¹⁵ П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., 1960, стр. 175.

Сноски к стр. 186

¹⁶ В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VI, 1955, стр. 349.

¹⁷ В. И. Шенрок. Материалы для биографии Гоголя, т. IV. М., 1898, стр. 54.

¹⁸ В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VI, стр. 661. Отметим, что почти одновременно в «Литературной газете» появилась небольшая рецензия на новое издание Гоголя, в отношении «Тараса Бульбы» не только по мысли, но и в отдельных фразах повторяющая слова Белинского (ср.: «Литературная газета», 1843, № 11, и В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VI, стр. 349, 661).

¹⁹ «Библиотека для чтения», 1843, т. LVII, отд. VI, стр. 23.

²⁰ «Русский вестник», 1842, № 5—6, стр. 36.

²¹ «Сын отечества», 1842, № 6, отд. VI, стр. 2.

Сноски к стр. 187

²² В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, 1955, стр. 41—42.

²³ Там же, т. X, 1956, стр. 244.

²⁴ См.: Н. Герсеванов. Гоголь пред судом обличительной литературы. Одесса, 1861; И. И. Давыдов. О значении Гоголя в русской словесности. — «Известия II отд. имп. Академии наук», 1852, лист 18; рецензий А. Р-ва (А. И. Рыжова) в «Библиотеке для чтения», 1855, т. 133, отд. III—IV, стр. 2 и др.

²⁵ См.: П. А. Кулиш. Черная рада. Хроника 1663 г. М., 1857, стр. 231—253; «Основа», 1861, № 4, 5. 9, 11—12.

Сноски к стр. 188

²⁶ «Русская беседа», т. 1, кн. 9, отд. III, стр. 13—27; «День», 1861, № 3, 5, 6, 9; 1862. № 13.

²⁷ «Время», 1862, январь, стр. 99—108.

²⁸ Специально посвященной повести, была, например, брошюра: К. Хоцянов. Опыт разбора повести Гоголя «Тарас Бульба». СПб., 1883.

²⁹ «Русская старина». 1887, март, стр. 711—731; апрель, стр. 95—128.

³⁰ Сочинения Гоголя, под ред. Н. С. Тихонравова. Изд. 10. М., т. 1—5, 1889; т. 6—7, 1893. В дальнейшем это издание обозначается: Гоголь, изд. 10, том, стр.

Сноски к стр. 189

³¹ См. рецензии: А. Пыпина — «Вестник Европы», 1888, ноябрь; 1889, июнь — сентябрь; 1890, февраль; К. Бестужева-Рюмина — «Журнал министерства народного просвещения», 1890, апрель, июль; Е. Петухова — «Киевская старина», 1896, июль и др. Так же: В. Шенрок. Гоголь в период «Арабесок» и «Миргорода». — «Вестник Европы», 1892, июль, август.

³² См.: Г. П. Георгиевский. Гоголевские тексты. — В сб.: «Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя», вып. II. СПб., 1908; вып. III. СПб., 1909.

³³ Н. И. Коробка. Судьба гоголевского текста и принципы настоящего издания. — В изд.: Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений. Под ред. Н. И. Коробки, т. 1. СПб., [1912], стр. 7.

³⁴ См.: Гоголь, изд. 10. т. 1, стр. 670—672.

³⁵ См.: А. Скабичевский. Очерки литературного движения после Белинского и Гоголя. — «Русская мысль», 1888, март, стр. 36—62; его же. Наш исторический роман в прошлом и настоящем. — Сочинения, т. 1. СПб., 1890, стлб. 653—794 и другие работы. В эти годы вышел также ряд работ, имеющих характер учебных пособий: С. Н. Браиловский. Н. В. Гоголь. Чтение и разбор его произведений. «Тарас Бульба». «Филологические записки», 1894, вып. 2, 3: С. З. Бураковский. «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя. Разбор повести для учащихся. Новгород, 1894.

³⁶ См.: В. Розанов. Легенда о великом инквизиторе. СПб., 1891; А. Волынский. Литературные заметки. — «Северный вестник», 1893, № 1; его же. Белинский. — Там же, № 10—12.

Сноски к стр. 190

³⁷ См.: Н. Коробка. Итоги гоголевской юбилейной литературы. — «Журнал министерства народного просвещения», 1904, апрель, май.

³⁸ См. например: Д. Н. Овсянико-Куликовский. Гоголь в его произведениях. М, 1905; Н. Котляревский. Н. В. Гоголь. СПб., 1902.

³⁹ Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, т. 2. СПб., [1912], стр. 7—8.

⁴⁰ В. Брюсов. Испепеленный. М., 1909.

⁴¹ Д. Багалей. Эволюция художественного творчества Н. В. Гоголя. — «Вестник Европы», 1909, июль; А. Ефименко. Малорусское казачество по Гоголю. — «Журнал для всех», 1902, № 2. Ср.: О. Мончаловский. Украинофильство Гоголя. — «Научно-литературный сборник», Львов, 1904; В. Н. Мочульский. Малороссийские и петербургские повести Н. В. Гоголя. Одесса, 1902; И. М. Каманин. Научные и литературные произведения Гоголя по истории Малороссии. — В сб.: «Памяти Гоголя». Научно-литературный сборник Общества Нестора-летописца. Киев, 1902; Б. Катранов. Гоголь и его украинские повести. Воронеж, 1910.

Сноски к стр. 191

⁴² С. А. Венгеров. Писатель-гражданин. — «Русское богатство», 1902, № 2, 3, 4; то же. Очерки по истории русской литературы. Изд. 2. СПб., 1907, стр. 165—244.

⁴³ «История русской литературы XIX века» под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского, т. 2. М., 1911, стр. 286—287.

⁴⁴ Интересно, что еще в 1902 г. Н. И. Коробка опубликовал статью «Кулиш о малорусских повестях Гоголя», в которой находил «очень интересными» замечания Кулиша и недостатком его статей считал только то, что историческим и фактическим промахам Гоголя Кулиш «придал слишком большое значение», объясняемое «несколько сентиментальным украинофильством» его в 60-е годы и «увлечением новыми тогда теориями о реализме в искусстве» («Вестник литературы», 1902, т. III, кн. I, стр. 85).

Сноски к стр. 192

⁴⁵ Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. [Под. ред. Н. И. Коробки], т. 2, стр. 2—10.

Сноски к стр. 193

⁴⁶ Н. Пиксанов. Украинские повести Гоголя. — В изд.: Н. В. Гоголь. Собрание сочинений, т. 1. Приложение к «Красной Ниве» за 1931 г.; то же в дополн. виде в сб.: Н. Пиксанов. О классиках. М., 1932, стр. 43—148.

⁴⁷ См.: В. А. Десницкий. Задачи изучения жизни и творчества Гоголя. — В сб.: «Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. 2, 1936; М. Храпченко. Гоголь и дворянское общество. — «Октябрь», 1934, № 5; Н. Пиксанов. Между двух миров. Писательская драма Гоголя. — «Смена», Л., 1934, № 75 и др.

⁴⁸ М. Храпченко. Н. В. Гоголь. М., 1936.

Сноски к стр. 194

⁴⁹ См.: Б. В. Томашевский, Г. М. Фридлендер. Академическое издание сочинений Н. В. Гоголя. — «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка», 1952, т. XI, вып. 1.

⁵⁰ А. Л. Слонимский. О редакторском произволе. — «Литературная газета», 10 января, 1952 г.; Е. Покусаев. Академическое издание сочинений Н. В. Гоголя.— «Советская книга», 1952, № 2, А. Л. Слонимский. Вопросы гоголевского текста.— «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка», 1953, т. XII, вып. 5, и др.

⁵¹ О фактических неточностях и ошибках комментария к повести см. далее, в текстологическом комментарии к настоящему изданию.

⁵² В. Чапленко. Фольклор в творчестве Гоголя. — «Литературная учеба», 1937, № 12; С. Машинский. Гоголь и народная историко-поэтическая традиция. — «Литературная учеба», 1938, № 3 и др. (ср. стр. 214).

⁵³ В. Жданов. Героическая эпопея «Тарас Бульба». — «Литературный критик», 1938, № 4, стр. 42.

Сноски к стр. 195

⁵⁴ Н. Замошкин. Неузнанный Гоголь. — «Знамя», 1938, № 4, стр. 257.

Сноски к стр. 196

⁵⁵ См.: Е. И. Покусаев. Юбилейная литература о Гоголе. — «Советская книга», 1952, № 8; ср.: С. Машинский. Гоголь. М., 1951; М. Храпченко. «Тарас Бульба». — «Октябрь», 1952, № 3; Н. Онуфриев. Н. В. Гоголь. М., 1952; В. Ермилов. «Тарас Бульба» и Петербургские повести Н. В. Гоголя. — «Знамя», 1952, № 3; В. А. Жданов. Н. В. Гоголь. Очерк творчества. М., 1953; И. И. Антонец. Повесть Н. В. Гоголя «Тарас Бульба». Диссертация. Киев. 1954; М. Я. Ермакова. «Тарас Бульба» Гоголя как исторический роман-эпопея. Диссертация. Горький, 1956.

⁵⁶ М. Б. Храпченко. Творчество Гоголя. М., 1954; изд. 3. М., 1959.

⁵⁷ В. Ермилов. Н. В. Гоголь. М.. 1952; 2-е дополн. изд. М., 1953, стр. 122.

Сноски к стр. 197

⁵⁸ Г. Н. Поспелов. Творчество Н. В. Гоголя. М., 1953.

⁵⁹ Н. Л. Степанов. Н. В. Гоголь. Творческий путь. М., 1955; изд. 2. М., 1959, стр. 175.

⁶⁰ Г. А. Гуковский. Реализм Гоголя. М. — Л., 1959. Книга писалась во второй половине 40-х годов и осталась незаконченной.