6 марта 1925 г. Москва
Вот я и в Москве. Как доехал — черт знает как. Купили билеты, Федя взял их в карман и остался. Вещи его я привез, сдал брату, а самого не вижу. Проехать в первый раз помогло имя.
Душа моя! Я буду здесь недолго. Переведу себе
204
деньги в банк, чтоб не заниматься разыскиваниями, и приеду на Кавказ.
О твоих делах вот что: всех поднял на ноги. Для библ<иотеки> у Кольцова не подойдет по коммерч<еским> соображ<ениям>, а в самом журнале пойдет. Как и что, выясню после. С «Прожектором» тоже говорил. Там устроит Казин.
Ну и вот... Всё как было. Перегорело, перебесилось и всё осталось на своем месте, только прибавляется одним редактором больше в лице пишущего эти строки.
Тебе от этого не хуже, а мне... Сделаю просто альманахом, ибо торчать здесь не намерен.
На днях покупаю сестрам квартиру.
Дела мои великолепны, но чувствую, что надо бежать, чтоб еще сделать что-нибудь.
Старик! Ведь годы бегут, а по заповеди так: 20 дней пиши, а 10 дней кахетинскому. Здесь же пойдут на это все 30.
Сегодня Галя не пускает меня ни на улицу, ни к телефону.
Вчера была домашняя пирушка. Пильняк, Воронский, Ионов, Флеровский, Берзина, Наседкин, я и сестра. Нарезались в доску. Больше всего, конечно, мы с Ионовым. Он куда-то убежал, а меня поймали. Я очень беспокоился, но сегодня он позвонил и сказал, что едет в Ленинград. Дня через три вернется. Он предлагает мне журнал издавать у него, но я решил здесь, все равно возиться буду не я, а Наседкин. Мне, старик, жалко время. Я ему верю и могу подписывать свое имя, не присутствуя.
Воронский в «Кр<асной> нови». Поэма моя идет там. Потом вот что: Наседкин ред<актор>
205
журн<ала> «Город и деревня». Присылай, что имеешь, на Галю. Он что-то прихлыстывает за Катькой и не прочь сделаться зятем, но сестру трудно уломать.
Галя милая по-прежнему большой друг и большая заботница.
Книги моей здесь нет. Скажи Вирапу, что он с распространением хреновину загибает. Потом пусть пришлет 150 руб., о которых мы с ним говорили. Это принцип.
Ну как «Заря»? Передай Мише большой привет и любовь. Очень он и очень хороший, умный и при уме добрый. Вардин должен уехать в Баку на место Чагина, но заболел дипломатической болезнью. Был у меня, и очень грустный.
Позвоночник ему таки сломали. «На посту» прогорело в пух и прах. Пильняк спокойный уезжает в Париж. Я думаю на 2 месяца съездить тоже, но не знаю, пустят или не пустят. Жорж не в Казани, а в Костроме. Всё бросил и печатает роман и повесть в «Нов<ом> мир<е>». Присылай туда. Я сказал. Ред<акторы> свои. Дядя и Гладков.
Ну вот и всё. Напишу обстоятельно с результатами после.
Обними Зосю и поцелуй ей руку. У меня самые светлые воспоминания о ней.
Жоржику скажи, что я ем хлеб «чорний, чорний», такой, какого в Тифлисе нет. Вчера приехала моя мать, я в семье, счастлив до дьявола. Одно плохо, никуда не пускают. Но по их соображениям... может быть, и лучше. Нужно держать марку остепенившегося.
Целую тебя, старик, а Жоржику скажи, пусть он мне напишет. Я сказал сестре и Гале, чтоб они телеграфом
206
выслали ему 5 руб. Потом я куплю и вышлю ему тот пистолет, о котором он мечтает.
Твой Сергей Есенин.
6. III. 25.
На конверте:
Заказное
Тифлис
Ходжорская 15. Н. Вержбицкому
Москва Брюсовский 2 кв. 27
С. Есенин