405

О НОТНЫХ ЗАПИСЯХ
В «СБОРНИКЕ КИРШИ ДАНИЛОВА»

Музыкальные записи в «Сборнике Кирши Данилова» неоднократно служили предметом суждений о том, действительно ли это воспроизведение народных напевов, насколько верно они нотированы, а также насколько они соответствуют помещенным под ними текстам.

В первом издании сборника 1804 года ноты отсутствовали. Они появились лишь во втором издании 1818 года (без подтекстовки), отредактированные Д. И. Шпревичем (Шпревицем). С этого времени вплоть до 1901 года в ряде статей высказывались разнообразные суждения, в которых брались под сомнение музыкальные записи, считавшиеся искаженными редактором или даже им самим сочиненными1. Однако у многих музыкантов напевы не вызывали сомнений в подлинности, и они неоднократно обрабатывали их. Первым обратился к напевам этого сборника Д. Н. Кашин, который получил нотные записи их, по-видимому, от Ф. П. Ключарева или А. Ф. Якубовича еще до издания 1818 года. В предисловии к «Журналу отечественной музыки на 1806 год»2 сообщалось: «Любовь и привязанность русских ко всему отечественному побуждает г-на Кашина издавать Журнал отечественной музыки. В нем будут помещаемы: 1-е — старинная музыка на древние русские повести, например, о Соловье Будимеровиче, о женитьбе князя Владимира, об Илье Муромце и пр. Музыка на сии повести составляет редкость драгоценную для всякого русского. Издатель имел счастье получить ее от одного из знаменитейших любителей отечественной древности, который издал их под именем: Древние русские стихотворения. Москва. В типографии С. Селивановского 1804». В имеющихся в нашем распоряжении шести выпусках этого журнала помещены две песни из сборника Кирши Данилова: «Соловей Будимерович» — в первом выпуске под № 1 и «Первая поездка в Киев Ильи Муромца» — в третьем выпуске под № 1, в обработках «для голоса и фортепиано или арфы». Оба напева

406

изложены очень близко к первоисточнику, с небольшим изменением мелодической линии в конце песни «Соловей Будимирович» и с изменениями и сокращениями в поэтическом тексте. В основном такие же правки мы находим и в редакции Д. И. Шпревича, сделанной для всех напевов издания К. Ф. Калайдовича.

В 1850-х годах записи песен по изданию 1818 г. обрабатывает для голоса и фортепиано М. А. Стахович3, поместив в 4-й тетради своего собрания русских народных песен под № 5 «Песню про Ермака» («Во славном в понизовом городе Астрахани»), под № 6 — «А и горе, горе, гореваньице», под № 8 — «Не жаль мне доброго молодца битого» и под № 9 — «Ах из Крыму ли, братцы, из Нагаю». Для Стаховича характерно весьма бережное отношение к источнику. Он помещает в неизменном виде нотную запись по изданию 1818 года (считая ее, видимо, точным воспроизведением рукописи), а под ней — свою транскрипцию напева с аккомпанементом фортепиано. Транскрипции Стаховича отличаются от редакций Шпревича смещением напева в №№ 6, 8 и 9 на октаву вниз и небольшими разночтениями в первом и втором тактах № 6 и первом такте № 9. Из предисловия Стаховича к 4-й тетради его собрания русских песен явствует, что напевами Кирши Данилова занималась также и О. Ф. Кошелева, которая, по его словам, изучала и «возобновляла в пении» их, а также помогала Стаховичу в расположении текста под нотами «Песни про Ермака». В предисловии ко 2-й тетради Стахович высказывал предположение о родственности напевов сборника Кирши Данилова величальным песням.

Вскоре после выхода в свет собрания русских песен Стаховича А. Ф. Тюрин в рецензии на его публикацию4 поставил под сомнение нотные записи издания «Сборника Кирши Данилова» 1818 года, говоря о необходимости проверить их по подлинной рукописи и по напевам, записанным непосредственно от народных певцов. Одним из аргументов сомнения в подлинности напевов А. Ф. Тюрин выдвигает наличие одинаковых напевов к различным текстам.

Спустя 20 с лишним лет Н. А. Римский-Корсаков сделал обработки песен «Сборника Кирши Данилова» для голоса и фортепиано и, вероятно, считая их достоверными, поместил в своем сборнике русских народных песен наряду с записями, сделанными в середине XIX века5. Позднее один из напевов «Сборника Кирши Данилова» был положен композитором в основу заключительного хора 1-го действия оперы «Садко». В конце 1870-х годов песни из Сборника звучали с эстрады в концертах Д. А. Агренева-Славянского6.

407

Тексты были сокращены, напевы вариантно развернуты на фоне «гусельного» сопровождения, исполняемого на фортепиано.

Как к подлинно народному источнику отнесся к напевам и Ф. Е. Корш, опиравшийся в исследовании о русском народном стихосложении на анализ их ритма7.

В 1896 году появилась заметка П. Н. Шеффера о «Сборнике Кирши Данилова»8 (впоследствии с дополнениями перепечатанная в издании 1901 года), сообщавшая о находке рукописи сборника. Однако в следующем, 1897 году было высказано мнение о том, что напевы Кирши Данилова в значительной части — «Малорусские песни и танцы и притом сравнительно позднего порядка. Предлагать эти мотивы народу — нелепость»9.

В 1899 году С. Г. Рыбаков, имея в виду заметку П. Н. Шеффера, предполагает, что издание, подготовляемое Публичной библиотекой, даст возможность «разобраться в вопросе о народности напевов Сборника»10. В 1901 году, после выхода в свет издания Публичной библиотеки, появилась возможность сличить публикацию с записями былин и песен, сделанными к этому времени музыкантами-этнографами на севере России. На основе такого сличения А. Л. Маслов в 1902 году смог высказать мнение о значительном сходстве ряда напевов Сборника с напевами былин и песен, записанных в Архангельской губернии, и о необходимости реконструкции напевов Сборника в соответствии с манерой народного исполнения11, а впоследствии обосновывать свои положения о ритме и мелодиях былин, ссылаясь на нотные записи «Сборника Кирши Данилова»12. Сделанное Е. Э. Линевой сравнение записи «Камаринской», произведенной ею на фонограф от владимирских рожечников, с напевом «Гость Терентьище» дает возможность предполагать, что и она, несмотря на свою веру в точность записи песен только с фонографа, считала записи напевов в Сборнике достаточно верными13. На этом высказывания о напевах Сборника, в сущности, прекратились.

408

Однако две работы более позднего времени показали, что спор еще не был окончен. В 1926 году Н. Ф. Финдейзен приходит к выводу, что напевы в «Сборнике Кирши Данилова» в большинстве случаев чрезвычайно искажены, что их ритмика ничего общего не имеет с ритмикой русских народных песен. Финдейзен утверждал, что иностранные плясовые и песенные ритмы XVIII в. из столицы долетали даже до далекой Сибири14. Так, имеющиеся в Сборнике напевы трехдольного размера Финдейзен считал напевами польского происхождения, песню «Перед нашими широкими воротами» — перелицованной в «темп менуэта из Камаринской», ряд напевов — изложенными в ритмах сицилианы и баркаролы. Лишь песню о взятии Казанского царства, родственную, по мнению Финдейзена, Преображенскому маршу, он считал песней «неиноземного» происхождения.

В 1943—1944 годах В. М. Беляев реставрирует напевы Сборника. Считая их музыкальным кодом для импровизации, он допускает перемещения попевок, согласуя новые конструкции с принципиально неизменяемыми начальными стихами15. Это отличает его работу от опыта подтекстовки напева песни «Про гостя Терентища», сделанного Е. Э. Линевой, которая, сохранив напев неизменным, реставрировала стихи.

В 1950-х годах А. Н. Александров обрабатывает для фортепьяно русские народные песни, используя, наряду с позднейшими записями, напевы, реконструированные В. М. Беляевым16.

В 1960—1970-х годах автор настоящей статьи и В. В. Коргузалов сделали для серии «Памятники русского фольклора» свои реставрации 15-ти напевов Сборника с изменением тактировок соответственно с подтекстованными словами17.

Попытаемся же дать снова оценку нотных записей в Сборнике, учитывая сделанные наблюдения и практические работы.

409

Ценность музыкальных записей народных песен XVIII века для нас несомненна, и в особенности ценна запись эпических напевов, тем более что «Сборник Кирши Данилова» является единственным сборником песен XVIII века, имеющим их.

Бесспорно, что нотная графика «Сборника Кирши Данилова» имеет много дефектов (допущенных или лицом, производившим запись, или переписчиками — неизвестно), но при внимательном рассмотрении нот почти все неполадки в записи можно определить и дать их истолкование с достаточной точностью.

Песни «Сборника Кирши Данилова» по интонационной структуре некоторых мелодических оборотов безусловно близки и к городским вариантам крестьянских песен, известных по сборникам Трутовского, Львова-Прача, Рупина и др. Это дает возможность высказать мнение, что напевы в «Сборнике Кирши Данилова» отражают тот круг интонаций, который свойствен большинству народных песен в записях XVIII века. Неверно было бы говорить здесь об изменениях напевов музыкантом, записавшим их; следует считать, что они в той среде, где были записаны, именно так и исполнялись. Этим можно объяснить тот факт, что композиторы первой половины XIX века Кашин, Шпревич, Стахович, в большинстве случаев работавшие на материале песен XVIII века, не сомневались в подлинности напевов «Сборника Кирши Данилова». С появлением в позднейших сборниках записей песен от крестьян разница между публикациями народных мелодий XVIII и XIX веков стала очевидной. И все-таки песни, записанные в XVIII веке в городской среде, вовсе не так далеки от песен, собранных позже среди крестьян. Хотя последние зачастую более сложны по ритмической и мелодической структуре, значительно разнятся по своему характеру, но много в них общего, что роднит и делает их, в сущности, памятниками двух смежных музыкальных культур, выросших на одной почве, во многих случаях взаимопроникающих, воздействующих друг на друга. «Сборник Кирши Данилова» в этом отношении как раз очень характерен. Здесь наряду с песнями, близкими к городской музыкальной культуре XVIII века, имеются такие мелодии, параллели к которым нетрудно найти в ряде фольклорных записей XIX и XX веков. Таковы, например, песня об Усах18, песни «Щелкан Дудентьевич», «Свиньи хрю, поросята хрю», «Сергей хорош», «Первая поездка Ильи Муромца» и другие. Следует также отметить ряд напевов, оканчивающихся в типичной народной манере на V ступени лада (как например: «Благословите, братцы, старину сказать», «Добрыня купался, змей унес», «Голубиная книга сорока пядень»); наличие в некоторых песнях несимметричного построения, в особенности трехтактового («Михайла Казаринов»,

410

«По край моря синего стоял Азов-город», «Про Бориса Шереметева» и др.). Не могут вызвать сомнения также и напевы, построенные на трехдольных попевках, что нередко встречается в мелодиях эпических песен русского Севера.

Таким образом, можно сказать, что основу музыкальных записей Сборника следует считать подлинно народной.

Однако нотное изложение мелодий сделано не для голоса, а для скрипки (гудка?). Все напевы написаны в двух тональностях, удобных для игры на этом инструменте (ре мажор и ре минор). В нотах к песне «Волх Всеславьевич» обозначен прием скрипичной игры штрихом мартеле. Теситура вызывает необходимость применения двух верхних струн (ля и ми), вероятно, две нижние струны (соль и ре) использовались в качестве бурдона. Можно также предположить, что падение мелодии на звук «ля», когда он стоит за пределами нижней части звукоряда напева (например в песне «Про атамана польскова»), является результатом использования открытой струны и, может быть, эти звуки в пении звучали выше — на кварту, квинту или сексту.

Значительное интонационное родство напевов Сборника, возможность объединения некоторых из них в группы вариантов (среди которых выделяется наиболее крупная — с напевом, использованным Н. А. Римским-Корсаковым в опере «Садко») позволяют думать, что нотные записи отражают репертуар одного музыканта. Такое явление нередко наблюдается у народных певцов (чаще всего на Севере), когда значительное количество песен, особенно эпических, исполняется на небольшое число традиционных напевов, видоизменяемых в зависимости от строения текста.

Но необходимо отметить одну важную особенность Сборника — значительную локализацию характера музыки по отношению к поэтическому содержанию. Так, например, острыми плясовыми напевами, не имеющими аналогий, снабжены шуточные и сатирические песни «Сергей хорош», «Про дурня», «Свиньи хрю, поросята хрю» и др. Очень близки между собой напевы песен, где осуждаются проступки власть имущих — «Гришка расстрига» и «Князь Роман жену терял». Общий напев ликующе молодецкого характера имеют былины «Про Соловья Будимеровича», «Иван, гостиной сын», «Иван Гаденович», «Чурила Пленкович», «Василей Буслаев молиться ездил»; его более узорчатый вариант дан с былинами «Гардей Блудович» и «Потук Михайла Иванович»; особая мелодическая трансформация того же напева у небылицы «Агафонушка», более далекий вариант — «Высота ли, высота поднебесная». Совершенно логично звучат мелодии типа «Камаринской», сопровождающие скоморошины «Про гостя Терентища», «Кто травника не слыхал» и «у Спаса к обедне звонят» (последние особенно близки друг другу)19. Характерно помещение рядом двух песен

411

военного содержания «Под Ригою стоял царь государь» и «Поход Селенгинским казакам» с одним маршевым напевом. Таких примеров много.

Особый интерес, на наш взгляд, представляют мажорные и минорные (редакции) одного напева. Они помещены с песнями на сюжеты XVII века: «Светел радошен царь Алексей Михайлович», «Во сибирской украине во Доурской стороне» (мажорные), «Когда было молодцу пора, время великая» и «Про атамана польскова» (минорные). Пятидольный вариант последних был найден в рукописном сборнике первой половины XVIII века с текстом песни о попе Емеле (сюжет XVII века)20. Все указанные «совпадения» убеждают нас, что нотные записи в «Сборнике Кирши Данилова» безусловно принадлежат помещенным под ними текстам.

При общем подсчете вариантов оказывается: Сборник содержит 51 оригинальный напев, 38 — без повторений, 12 — имеют по два текста каждый и 1 («основной») дан с 9-ю текстами.

Неоднократное появление «основного» напева представляется неслучайным. Он делит материал на шесть частей. I часть из семи мелодий в одной тональности (ре мажор), последняя — плясовой напев-формула. Содержание поэтических текстов как бы предопределяет тематику остальных частей — былины, исторические и шуточные песни. II часть — 8 записей. Из них 5 былин с напевами в той же тональности, перед последней, имеющей окончание плясового характера, помещены 3 трехдольных напева в ре миноре (исторические песни). III часть, как и первая, имеет 7 мелодий в ре мажоре. Первые 4 записи — варианты основного напева, поэтические тексты — былины. IV часть — 4 былины, напевы также в ре мажоре. Заключительная фраза последней записи близка напеву, который заканчивает III часть. V часть самая обширная — 31 напев. Здесь сосредоточено все ритмическое и мелодическое разнообразие музыкальных записей. Именно здесь мы находим основную массу трехдольных напевов, мелодий минорного наклонения. Начинается эта часть небылицей и былиной, далее песни даны группами: исторические (7), лирические (5), снова исторические (6), потом, после шуточной, эпическая группа — 4 былины и баллада, лирическая песня, две исторические, лиро-эпическая, пасторально-эротическая, антиклерикальная (плясового характера). VI часть — 11 мелодий, подобно первой и третьей частям в тональности ре мажор. Кроме первой записи — былины (на основной напев) и третьей — стиха о голубиной книге, плясовые напевы с шуточными, в значительной части «глумливыми», порой совершенно непристойными текстами.

412

Такая хотя и сложная, но достаточно определенная, композиция нарушается появлением после нее трех последних записей — былины и двух исторических песен, которые могли быть пропущены и добавлены после завершения переписки.

Можно полагать, что расположение песен в виде своего рода цепи маленьких сюит было достаточно характерно для музыкальной культуры XVIII века. Такая манера наблюдается в сборнике В. Ф. Трутовского, опубликованном в конце 1770-х годов, то есть за несколько лет до создания последней копии рукописи «Сборника Кирши Данилова». В упомянутой публикации легко обнаруживаются группы песен в одинаковых, одноименных или параллельных тональностях, внутри «тональных сообществ», весьма условных, соблюдается контрастное сопоставление темпов. Однако жанрового или тематического объединения песенных текстов здесь нет21.

Все записи напевов в «Сборнике Кирши Данилова» сделаны одним лицом (в пользу этого говорят наши наблюдения, приведенные выше), но переписывались ноты малограмотными писцами-графиками: музыкально грамотные писцы, так же как и совсем не знающие нот и потому просто срисовывающие их, неточностей, типичных для данной рукописи (ошибки в расположении знаков на нотоносце, пропуски тактовых черт), не допустили бы. Очевидно, нотописцев, судя по манере начертания скрипичного ключа, было три. Первым почерком написано большинство нот, ключ строгого, простого начертания. Вторым — 11 напевов, сначала чередуясь с первым, на листах 9, 30 об., 40, потом группой — листы 51, 53 об., 57 об., вновь — 66 об., 68 об., и снова чередуясь с первым — листы 70 об., 71 об., 72 об. Ключ наклонен вправо, имеет крупный средний виток, нижний — нередко заканчивается росчерком, нотный стан в ряде случаев обрамлен фестонами. Третьим почерком, несомненно принадлежащим профессионалу-музыканту, написаны три последних напева на листах 100—101 об. Ключ имеет форму, характерную для начала и середины XVIII века, но почти вышедшую из употребления в конце его. Следует также отметить выставленные при ключе два фа диеза, что встречается и в музыкальной грамматике Н. Дилецкого, позднейшая копия которой (львовская рукопись) была сделана в Петербурге 1720-х годов22.

Наличие нотной записи в рукописи «Никите Романовичу дано село Преображенское», присланной Ф. И. Миллеру, совпадающей с публикуемой рукописью Сборника, а также форма скрипичного ключа в последних песнях, дают основание предполагать существование оригинала середины или начала XVIII века. Переписка нот в 1780-х годах велась не каллиграфически, а скорописью, и, возможно, в ходе переписки шло редактирование записей, с которым писец (видимо первый) не справился, быть

413

может из-за спешки в работе, так как в некоторых случаях тактировка просто пропущена.

В заключение следует добавить, что недавно обнаруженная звукозапись былины из Амурской области интонационно и структурно оказалась весьма близкой многим напевам Сборника23. Эта близость и сходство с былинами «скоморошьего напева» (терминология А. Л. Маслова), которые довольно часто встречаются на Пинеге, может быть, говорит о существовавшей некогда особой манере исполнения былин, до сих пор еще не подтвержденной достаточным количеством образцов, а возможно уже и утраченной. Тем ценнее для нас нотные записи Сборника.