147
Поехал Дюк Степанович из Индии богатою, попросил он у матери благословленьица проехать в красный Киев-град, он ко ласкову князю ко Владимеру. Он приехал в красен Киев-град.
А у князя был почесен пир. Они вси на пиру напивалисе, они вси на пиру наедалисе. Посадил он Дюка Степановича повыше всех, наливал он чарочку зелена́ вина, зелена́-то вина да полтора ведра.
И он берет-то цяроцьку во праву́ руку́, и попробовал зелена́ вина, и поклялся он своей буйной головушкой, и говорит князю Владимеру: «У тебя, — говорит, — боченки сосновые, а обруцы вересо́вые, в подвалах у тя лежат на сырой земли, не могу я пить вашего зелена́ вина».
И спрашивает князь Владимер его: «А у вас как в Индии богатою?»
— «А у нас боченки-ти дубовые, а обручечьки-ти на бочечьках-то медные, а в подвалах висят на цепях».
Подали ему калациков, он верх-то объест, а испод за окно выкинет.
И спрашивает его да князь Владимер: «Поцему ты, — говорит, — насьмехаешьсе?»
— «Потому я, — говорит, — насьмехаюсь: у вас поме́лышки сосновые, а поме́лышки тиной пахнут. А у нас-то поме́лышка шелко́вые. Пашут в печах шелко́выми поме́лышками».
Отошел у его почесен пир, и князь Владимер-от советует: «Кого бы послать мне-ка в Индигу богатую списать-то Дюково именьицо?»
Посылает он Добрынюшку Никитича осмотрить и описать всё именьице. И поехал Добрынюшка Микитич млад. Приезжает он во Индигу богатую. Видит на восходе красна солнышка, что Индига горит огнём вся. А подъезжает он до Индиги богатою, а крыши дорогие красна золота (он думат, что горит).
И приезжает он да на широкой двор, и поставил коня он на широкой двор, и заходит он, значит, ко Дюку Степановицю в дом. И кланяется Добрынюшка — низкой поклон.
И отвечает ему, Добрынюшке: «Я ведь не Дюкова матушка, а Дюкова кухароцька».
469
Подошел он ко другой, поклонилсе, и отвечает другая: «Я не Дюкова матушка, а Дюкова нянюшка. Удалой добрый молодець, — говорит, — я вижу ты роду ты ученого. А всем кланяться прислугам тебе, а не устоит твоя буйная головушка на пле́чах. А приедет его родна матушка из церкви, тогда и кланяйся ей, тогда низко кланяйся.
Его тогда это родна матушка вот и приехала на шестерке. Поклонилсе он Дюковой матушке, и она пригласила его в свою комнату и наливает ему рюмоцьку зелена́ вина. Он ведь рюмоцьку-ту выпил, другой-то хочетсе, а другу́-ту выпил, третью-то душа бежит. Он ведь выпил третью рюмоцьку и заснул. И спал он трои сутоцьки.
И он проспалсе, Добрынюшка, во комнаты, и позвала его Дюка Степановиця родна матушка: «Поцему ты приехал к нам в Индигу богатую?»
Отвечает Добрынюшка Никитиць млад: «Я приехал описать Дюка Степановиця именьицо!»
А она и говорит Добрынюшке Никитицю: «Эко мое дитетко захвастливо! Похвастало вдовиным именьицом!» И повела его посмотрить Дюка Степановиця именьицо. И не мог-то Добрынюшка описать его именьица.
И она говорит таковы́ речи́, а он не мог обценить и описать всё некак. И запела тогда его родима мать: «Вы продайте Киёв со Черниговым и купите чернил да со бумагою, да тогды вы опишите Дюка Степановиця именьицо». (Вот сколько было! Два города продать велела!). И поехал Добрынюшка во красён Киев-град, ко ласкову князю ко Владимеру. Его стретил князь Владимир его ласково и спрашиват Добрынюшку Микитиця: «Мог ли обценить его именьице?»
— «Не мог я обценить, описать некак!» Тогды князь Владимер усумнилсе всё, что у людей-то [с]только именьица накоплено.
А Дюк Степановиць стал поезжать в Индию богатою, и князь Владимер его да унимать всё стал, а ему Дюк Степановиць говорит да таковы́ речи́:
«По приезди-то гостя не учостовал, а на отъезди будет гостя не начостовать! Уж я еду в Индигу богатою. Ежели будет на тебя да нападеньице, — говорит он князю Владимеру, — и посылай за мной, Дюком Степановицом (как ежели война бу́дёт), так я еду к тебе да на зашшиточку».
(А по описям никако́ мо́рё богатыря не держало. Он всё равно как аэроплан уле́тит. Они все были богатыри сильние — Ильи Муромец, Добрынюшка Микитиць, Дюк Степановиць и Алеша Поповиць. Тот хошь не сильнёй, зато напу́ском смел!).