133

13. ДОБРЫНЯ И МАРИНКА

В стольном в городе во Киеве,
У славного сударь-князя у Владимира
Три года Добрынюшка стольничал,
А три года Никитич приворотничал,
5 Он стольничал, чашничал девять лет,
На десятой год погулять захотел
По стольному городу по Киеву.
Взявши Добрынюшка тугой лук,
А и колчан себе каленых стрел,
10 Идет он по широким по улицам,
По частым мелким переулочкам,
По горницам стреляет воробушков,
По повалушам стреляет он сизых голубей.
Зайдет в улицу Игнатьевску,
15 И во тот переулок Маринин,
Взглянет ко Марине на широкой двор,
На ее высокие терема,
А у молодой Марины Игнатьевны,
У ее на хорошем высоком терему,
20 Сидят тут два сизые голубя,
Над тем окошком косящатым,
Целуются они, милуются,
Желты носами обнимаются.
Тут Добрыне за беду стало,
25 Будто над ним насмехаются.
Стреляет в сизых голубей;
А спела, ведь, тетивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
По грехам над Добрынею учинилося:
30 Левая нога его поскользнула,
Права рука удрогнула,
Не попал он в сизых голубей,

134

Что попал он в окошечко косящатое,
Проломил он оконницу стекольчатую,
35 Отшиб все причалины серебряные,
Расшиб он зеркало стекольчатое,
Белодубовы столы пошаталися,
Что питья медвяные восплеснулися.
А в те поры Марине безвременье было,
40 Умывалася Марина, снаряжалася
И бросилася на свой широкой двор:
«А кто это невежа на двор заходил?
А кто это невежа в окошко стреляет?
Проломил оконницу мою стекольчатую,
45 Отшиб все причалины серебряные,
Расшиб зеркало стекольчатое?»
И в те поры Марине за беду стало.
Брала она следы горячие молодецкие.
Набирала Марина беремя дров,
50 А беремя дров белодубовых,
Клала дрова в печку муравленую
Со теми следы горячими,
Разжигает дрова палящатым огнем,
И сама она дровам приговаривает:
55 «Сколь жарко дрова разгораются
Со теми следы молодецкими,
Разгоралось бы сердце молодецкое,
Как у молода Добрынюшки Никитьевича!»
А и божье крепко, вражье-то лепко:
60 Взяло Добрыню пуще острого ножа
По его по сердцу богатырскому;
Он с вечера Добрыня хлеба не ест,
Со полуночи Никитичу не уснется,
Он белого свету дожидается.
65 По его-то счаски1 великие,
Рано зазвонили к заутреням.
Встает Добрыня ранешенько,
Подпоясал себе сабельку острую,
Пошел Добрыня к заутрени;
70 Прошел он церкву соборную,
Зайдет ко Марине на широкой двор,

135

У высокого терема послушает, —
А у молодой Марины вечеринка была:
А и собраны были душечки красны девицы,
75 Сидят и молоденьки молодушки,
Все были дочери отецкие,
Все тут были жены молодецкие.
Вшел он, Добрыня, во высок терем:
Которые девицы приговаривают,
80 Она молода Марина отказывает и прибранивает.
В те поры Добрыня ни во что положил,
И к ним бы Добрыня в терем не пошел:
А стала его Марина в окошко бранить, ему больно пенять.
Завидел Добрыня он змея Горынчата;
85 Тут ему за беду стало,
За великую досаду показалося, —
Сбежал на крылечко на красное,
А двери у терема железные,
Заперлася Марина Игнатьевна.
90 А и молодой Добрыня Никитич млад
Ухватил бревно он в охват толщины,
А ударил он во двери железные,
Не доладом из пяты он вышиб вон
И сбежал он на сени косящаты;
95 Бросилась Марина Игнатьевна
Бранить Добрыню Никитича:
«Деревенщина ты, детина, засельщина!
Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
Проломил мою оконницу стекольчатую,
100 Ты расшиб у меня зеркало стекольчатое».
А бросится змеища Горынчища,
Чуть его Добрыню огнем не спалил,
А и чуть молодца хоботом не ушиб,
А и сам тут змей почал бранити его,
105 Больно пеняти: «Не хочу я звати Добрынею,
Не хочу величать Никитичем,
Называю те детиною деревенщиною и засельщиною;
Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял?
Проломил ты оконницу стекольчатую,
110 Расшиб зеркало стекольчатое?»
Ему туто-тко Добрыне за беду стало

136

И за великую досаду показалося,
Вынимал саблю острую,
Воздымал выше буйны головы своей:
115 «А и хочешь ли тебя, змея, изрублю я
В мелкие части пирожные,
Разбросаю далече по чистому полю?»
А и тут змей Горынич, хвост поджав,
Да и вон побежал;
120 Взяла его страсть, так зачал с.....
Околышки метал, по три пуда с.....
Бегучи он, змей, заклинается:
«Не дай бог бывать ко Марине в дом.
Есть у нее не один я друг,
125 Есть лучше меня и повежливее».
А молода Марина Игнатьевна
Она высунулась по пояс в окно,
В одной рубашке без пояса;
А сама она змея уговаривает:
130 «Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хошь, — я Добрыню оберну клячею водовозною:
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить?
А еще, хошь, — я Добрыню оберну гнедым туром?»
Обернула его, Добрыню, гнедым туром,
135 Пустила его далече во чисто поле,
А где-то ходят девять туров,
А девять туров, девять братанников,
Что Добрыня им будет десятой тур,
Всем атаман — золотые рога.
140 Безвестно не стало богатыря,
Молода Добрыни Никитича,
Во стольнем в городе во Киеве.
А много-де прошло поры, много времени,
А и не было Добрыни шесть месяцо́в,
145 По нашему-то сибирскому словет полгода.
У великого князя вечеринка была,
А сидели на пиру честные вдовы,
И сидела тут Добрынина матушка,
Честна вдова Афимья Александровна.
150 А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,
Что Добрынина матушка крестовая.
Промежу собою разговоры говорят,

137

Все были речи прохладные.
Не отколь взялась тут Марина Игнатьевна,
155 Водилася с дитятами княженецкими,
Она больно Марина упивалася,
Голова на плечах не держится.
Она больно Марина похваляется:
«Гой еси вы, княгини, боярыни!
160 Во стольном во городе во Киеве
А и нет меня хитрее, мудрее,
А и я-де обернула девять молодцов,
Сильных могучих богатырей гнедыми турами;
А и ныне я-де отпустила десятого молодца,
165 Добрыню Никитьевича,
Он всем атаман — золотые рога».
За то-то слово изымается
Добрынина матушка родимая,
Честна вдова Афимья Александровна,
170 Наливала она чару зелена вина,
Подносила любимой своей кумушке,
А сама она за чарою заплакала:
«Гой еси ты, любимая кумушка,
Молода Анна Ивановна!
175 А и выпей чару зелена вина,
Поминай ты любимого крестника,
А и молода Добрыню Никитьевича.
Извела его Марина Игнатьевна,
А и ноне на пиру похваляется».
180 Проговорит Анна Ивановна:
«Я-де сама эти речи слышала,
А слышала речи ее похваленые».
А и молода Анна Ивановна
Выпила чару зелена вина,
185 А Марину она по щеке ударила,
Сшибла она с резвых ног,
А и топчет ее по белым грудям,
Сама она Марину больно бранит:
«А и сука ты, ..., еретница ...!
190 Я-де тебя хитрее и мудренее,
Сижу я на пиру, не хвастаю;
А и хошь ли, я тебя сукой оберну?
А станешь ты, сука, по городу ходить,

138

А станешь ты, Марина, много за собой псов водить!»
195 А и женское дело прелестивое,
Прелестивое, перепадчивое:
Обернулась Маринка касаточкой,
Полетела далече во чисто поле,
А где ходят девять туров,
200 Девять братеников,
Добрыня-то ходит десятый тур.
А села она на Добрыню, на правой рог,
Сама она Добрыню уговаривает:
«Нагулялся ты, Добрыня, во чистом поле,
205 Тебе чистое поле наскучило
И зыбучие болоты напрокучили:
А и хошь ли, Добрыня, женитися?
Возьмешь ли, Никитич, меня за себя?» —
«А право возьму, ей-богу, возьму!
210 А и дам те, Марина, поученьице,
Как мужья жен своих учат».
Тому она, Марина, поверила,
Обернула его добрым молодцом,
По-старому, по-прежнему,
215 Как бы сильным могучим богатырем,
Сама она обернулася девицею:
Они в чистом поле женилися,
Круг ракитова куста венчалися.
Пошел он ко городу ко Киеву,
220 А идет за ним Марина раскорякою.
Пришли они ко Марине на высок терем,
Говорил Добрынюшка Никитич млад:
«А и гой еси ты, моя молодая жена,
Молода Марина Игнатьевна!
225 У тебя в высоких хороших теремах
Нету спасова образа,
Некому у тя помолитися,
Не за что стенам поклонитися;
А и чай моя острая сабля заржавела?
230 А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну,
Еретницу, ..., безбожницу;
Он первое ученье — ей руку отсек,
Сам приговаривает:

139

235 «Эта мне рука не надобна, —
Трепала она, рука, змея Горынчища».
А второе ученье — ноги отсек:
«А эта-де нога мне не надобна, —
Оплеталася со змеем Горынчищем».
240 А третье ученье — губы ей отрезал и с носом прочь:
«А эти-де губы не надобны мне, —
Целовали они змея Горынчища».
Четвертое ученье — голову ей отсек и с языком прочь:
«А и эта голова не надобна мне,
245 И этот язык не надобен, —
Знал он дела еретические».

Сноски

Сноски к стр. 134

1 По счастью.