1032

А. В. Марков

ОТЧЕТ О ПОЕЗДКЕ В ГУБЕРНИИ ПЕРМСКУЮ
И АРХАНГЕЛЬСКУЮ ЛЕТОМ 1909 г.

Представляя Отделению русского языка и словесности Императорской Академии Наук отчет о своей поездке летом 1909 года, я прежде всего считаю своим долгом выразить Отделению глубокую благодарность за оказанное мне материальное пособие для поездки.

Главною целью моей поездки летом 1909 г. были розыски былин в тех местах Камско-Уральского края, где в XVIII в. был составлен сборник Кирши Данилова. В XIX ст. в этом крае было записано всего несколько былин, никто из исследователей не заглядывал сюда с специальною целью собрать остатки былинной традиции, и потому у меня явилась мысль обследовать именно этот край. Я выехал из Москвы 24 мая на Нижний Новгород. Местом первой остановки я выбрал с. Пьяный Бор, на Каме, на границе между Елабужским уездом Вятской губернии и Мензелинским Уфимской губернии. Я надеялся найти здесь былины потому, что в 80-х годах XIX столетия несколько былин было записано Пальчиковым в селе Николаевке, Мензелинского уезда, отстоящем от Пьяного Бора на 40 верст. Но, очевидно, Пальчиков записал последние остатки былевой поэзии. В записях его встречается между прочим былина об Алеше Поповиче; в Пьяном Бору я уже не мог записать этой былины, но одна старуха лет 70 слыхала в молодости, как пели про Олёшу Поповича в д. Чегонде, близ Пьяного Бора. От этой же старухи я записал песню о взятии Казани. Из опросов, произведенных мною в Пьяном Бору, я убедился в том, что розыски остатков былинной традиции будут здесь бесполезны, и потому направился далее вверх по Каме. По дороге к Перми я расспрашивал о былинах пароходных пассажиров III класса и крестьян, толпившихся на пристанях. Эти расспросы мало-помалу приводили

1033

меня к убеждению, что на берегах Камы былины совершенно вымерли. Так, в с. Часты́х Оханского уезда Пермской губернии я узнал от 70-летнего крестьянина, что не только в настоящее время, но и во времена его молодости про богатырей не пели, а только рассказывали сказки.

Вечером 29 мая я приехал в Пермь и тотчас же обратился за сведениями по интересующему меня вопросу к А. Д. Городцову, наблюдателю и руководителю по устройству народных хоров, работающему в Пермском комитете попечительства о народной трезвости. Как раз в это время начали функционировать летние хоровые курсы под руководством г. Городцова. Благодаря его любезному содействию, я имел возможность опросить около 100 человек, съехавшихся на курсы в Пермь из всех уездов Пермской губернии. Это были большею частью крестьяне, местные уроженцы, преимущественно сельские учителя; было несколько человек и из сельского духовенства. Из опроса этих лиц я узнал следующее: 1) В Пермской губернии неизвестен термин «старина». 2) О былинах знают только из книг. 3) О богатырях существуют лишь местные предания, например, рассказ об одном кунгурском силаче. 4) Во многих местностях сохранилось пение духовных стихов; слепые певцы духовных стихов называются в Кунгурском и Оханском уездах «зырянами», так как они большею частью являются из Вологодской губернии, с реки Вычегды. 5) Средоточиями слепцов являются: в Осинском уезде — Белогорский монастырь (здесь они собираются в неделю Всех Святых), в Екатеринбургском уезде — Тихвинский женский монастырь (храмовой праздник — 26 июня) и Невьянский завод (здесь храмовой праздник — 29 июня), в Кунгурском уезде — г. Кунгур, где при соборе живут два старика, знающие стихи, и с. Березовка, где можно встретить калик на ярмарке, в Пермском уезде — с. Кольцове Больше-Буртымской волости, в 28 верстах от Перми (храмовой праздник — 10 июля).

Кроме лиц, приехавших на хоровые курсы, я расспрашивал в Перми еще многих лиц. Наиболее подробные сведения я получил от г. П. В. Вилесова, пермяка, уроженца с. Юсьвы, Соликамского уезда, на р. Юсьве, притоке Иньвы; от мастерового С. Г. Балахонова, работавшего в молодости на Богословском заводе, Верхотурского уезда (Балахонов сообщил несколько песен И. С. Тезавровскому, напечатавшему их в I томе «Трудов Музыкально-Этнографической Комиссии»), и от г. Л. Е. Воеводина, служившего в Билимбаевском заводе Екатеринбургского уезда, на Сылвинском заводе Красноуфимского уезда и на Александровском заводе Соликамского уезда. Г. Воеводин — человек весьма почтенных лет и большой любитель народной музыки. 45 песен, записанных им, были изданы Пермским комитетом попечительства о народной трезвости; поэтому сведения, полученные от Л. Е. Воеводина, особенно важны. В своей молодости он слышал на Билимбаевском заводе песни о взятии Казани, о Стеньке Разине, но былин нигде не слыхал. На том же заводе когда-то рассказывали о богатырях сказки, например: 1) Алеша Попович и Чудище-богатырь, 2) Царь Харькович Данило Игнатьевич. Духовные стихи ему приходилось слышать неоднократно от слепцов, которые приходят в Верхний Тагил 24 июня, когда там бывает ярмарка и вместе с тем перенесение чтимой иконы в Невьянский завод; отсюда они направляются в скиты, находящиеся в 12 верстах от Тагила: здесь 29 июня празднуется память старообрядческого попа Павла.

Из множества полученных мною ответов выяснилось, что в Пермской губернии можно записать много духовных стихов, а также собрать песни, сказки и заговоры; но найти произведения того вида народной поэзии, который меня в особенности привлекал, предвиделось мало надежды, и потому я решил круто изменить предположенный мною маршрут и отправиться в Поморье. В Перми я записал посредством фонографа лишь 8 духовных стихов и песню об осаде Соловецкого монастыря от В. К. Еловикова, псаломщика единоверческой церкви из Осинского уезда, приехавшего в Пермь на курсы хорового пения. Впоследствии, благодаря любезности А. Д. Городцова, я получил для снятия копии сборник духовных стихов, пожертвованный

1034

г. Еловиковым в Пермский комитет попечительства о народной трезвости. Здесь не нашлись все стихи, мелодии которых мною записаны; но зато оказались стихи очень любопытные, не встречавшиеся доселе в литературе, например, «Стих о пьянице» (начало: «Стоят бочки дубовыя, на них обручья березовыя»), разговор Хмеля с Табаком и другие.

Пока у меня определилось решение поехать в Поморье, прошло в расспросах несколько дней, и я не мог уже поспеть в Архангельск к четвергу 5 июня, когда выезжал в Поморье ближайший пароход. Пришлось ждать следующего четверга (так как пароход в Поморье ходит один раз в неделю), т. е. 11 июня. Из былинных местностей я выбрал Поморский берег потому, что из лежащих на нем селений записи былин были ранее произведены лишь в немногих. Из северной части Поморья были известны единичные записи, сделанные мною в г. Кеми и в д. Гридине и Максимовым в с. Ка́лгалакше. Что касается южной части Поморья, то она была обследована весьма детально А. Д. Григорьевым, который сделал записи в г. Онеге, в д. Каменихе и в селах Нюхче и Колежме; но все побережье от Сумского посада до Кеми в былинном отношении совсем не было изведано.

Из Архангельска я выехал 11 июня и был в Сумском посаде 13 числа. 16 и 17 я провел в Пертозере, в 12 верстах от Сумы, где существовал старообрядческий скит, уничтоженный в 1849 г. Впоследствии берега Пертозера и лежащего рядом Тёгозера вновь были застроены кельями старообрядцев. 19 июня я выехал из Сумы и по вновь открытой почтовой дороге приехал в с. Вирьму — первое поселение на побережье по направлению к Кеми. В следующий день я переехал на лодке в д. Сухой Наволо́к, откуда также на лодке 24 июня переправился в с. Соро́ку. 26 числа я ходил пешком в с. Шижню, лежащее в 4 верстах от Сороки. На следующий день на пароходе я выехал из Сороки. Минуя Кемь, где мною была записана одна былина в 1905 г., напечатанная в «Былинах новой и недавней записи» (№ 62), я проехал в д. Гридино, лежащую севернее Кеми, на так называемом Корельском берегу, составляющем продолжение Поморья. В Гридине я провел 8 1/2 дней, с 29 июня до 7 июля, а затем выехал через Архангельск в Москву.

Довольно свежую былинную традицию я нашел лишь в Гридине. Что касается южной части Поморья, то здесь приходится констатировать присутствие лишь слабых следов былевой поэтической старины. Из сравнения моих записей с материалом, собранным А. Д. Григорьевым в местностях, лежащих к югу от Сумского посада, видно, что в последних уцелело гораздо больше былин, нежели в селениях, лежащих к северу. Из 15 сюжетов, записанных Григорьевым, мне попались лишь 5 сюжетов: «Илья Муромец и разбойники», «Мать продает сына Ивана», «Туры и турица», «Князь, княгиня и старицы» и «Князь Дмитрий и его невеста Домна». Если даже к этим старинам прибавить записанную мною ранее в Кеми былину о Дунае и слышанные на Пертозере две старины: 1) «Василий и Снафидушка», 2) «Царь Соломон», все же количество сюжетов, бытующих между Сумой и Кемью, дойдет лишь до 8. А. Д. Григорьев имел возможность записать 3 варианта старины об Иване Грозном и его сыне; я же мог услышать от пожилой крестьянки из Сороки лишь воспоминание о том, что когда-то ее покойный отец пел эту старину.

Итак, в области Поморья между Сумским посадом и Кемью приходится констатировать лишь слабые следы былинной традиции. Что касается д. Гридина, лежащей верст на 150 к северу от Кеми, то там былины сохранились в сравнительной свежести. В Гридине я не нашел выдающихся певцов былин, но последние известны там многим крестьянам. Я записывал старины от 10 крестьян и крестьянок; в действительности сказителей в Гридине вдвое больше, но многих я не застал в деревне.

В Гридине мною записаны следующие 23 сюжета: «Исцеление Ильи Муромца», «Первая поездка Ильи Муромца», «Бой Ильи Муромца с двоюродным братом», «Бой с Идолищем», «Бой с царем Каином», «Бой с разбойниками»,

1035

«Добрыня и змея», «Савул и его сын», «Князь Роман и Марья Юрьевна», «Потык», «Дунай», «Козарин», «Иван Касьянович (= Годинович)», «Мать продает своего сына», «Василий Буславьевич», «Сотко», «Щелкан Задудентьевич», «Соломан и Василий Охулович», «Князь Дмитрий и его невеста Домна», «Князь, княгиня и старицы», «Мать князя Михайлы губит его жену», «Василий и Софьюшка», «Иван Грозный и его сын». Кроме этих 23 сюжетов, в Гридине же мною были записаны ранее следующие былины: «Михайло Данилович», «Котянко (иначе Хотенко) Блудович», «Оксёнко» («Былины новой и недавней записи», №№ 44, 89, 98), а затем известны еще две былины, которые мне не удалось записать: «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», «Соловей Бутылович (= Будимирович) и Завада Путятична».

Иллюстрация:

Деревня Гридино.

Таким образом, число былинных сюжетов, известных в Гридине, доходит до 28. Но гридинские былины любопытны не только по своему числу, но и по оригинальности как текстов, так и напевов. Напевы здешних былин не похожи ни на какие напевы других былинных местностей; способ исполнения их, с особенными ударениями на неударяемых слогах, также весьма оригинален. Что касается текстов, то они также отличаются от большинства известных в Олонецкой и Архангельской губерниях былин как по именам, так и по подробностям повествования. Особенное внимание обращает на себя вторая половина былины о Щелкане Задудентьевиче, не находящая себе вовсе соответствия в вариантах олонецких и Кирши Данилова, а также былина о Савуле и его сыне, совершенно неожиданно оказавшаяся на северо-западе, между тем как до сих пор лишь были известны два восточных пересказа: Симбирской губернии и в сборнике Кирши Данилова; в новой записи есть черты и того, и другого пересказа, но с ее помощью легко выделить в сибирском пересказе позднейшие прибавки и искажения.

В общем обследованная мною местность стоит ближе в былинном отношении к Олонецкой губернии, нежели к другим местностям Архангельской губернии, за исключением разве Терского берега.

1036

Было бы важно проследить, с какого времени былинная традиция идет на западном берегу Белого моря. Первые русские поселения здесь, по-видимому, относятся к XV в. По крайней мере, Сумский посад, с. Вирьма, устье р. Выга (т. е. теперешнее с. Сорока) и Кемь принадлежали новгородской фамилии Борецких.1 В XVI в. Сумский посад и с. Вирьма принадлежали Соловецкому монастырю, что видно из грамот 1564 г. и 1548 г.2 Что касается местностей к северу от Кеми, то они, по-видимому, еще не были колонизованы до конца XV в.: так можно думать потому, что с. Варзуга, лежащее на Терском берегу, в известии 1419 г. названо «Корельским погостом в Арзуге», а в грамоте 1471 г. — «Корелой Варзугской».3 Но в первой половине XVI в. русское население проникло уже за северный полярный круг: в известии 1526 г. упомянуты поморцы (вместе с лопянами), жившие при устье р. Нивы у Кандалакшской губы;4 именно в этом году была построена церковь в селе Кандалакше.

Относительно деревни Гридина, кажется, нет никаких старых известий. Но по многим признакам она — весьма древняя. Прежде всего нужно указать на то, что некогда здесь находились соляные варницы и велось крупное хозяйство: это видно из того, что часть поселения ближе к морю и теперь еще носит название Варницы, и из того, что между этой Варницей и устьем реки Гридинки до сих пор сохранились следы проезжей дороги, для сооружения которой некогда приходилось удалить валуны весьма солидных размеров. С другой стороны, о древности Гридина свидетельствует само его название. Оно происходит, несомненно, от личного имени Гридя. Мне известно пятеро лиц с этим именем — и все они упоминаются или во второй половине XV в., или в начале XVI в. (1507 г.5). Гридя, попов сын, Антоманов в семидесятых годах XV в. писал две грамоты, касающиеся местностей в устье Северной Двины,6 следовательно, недалеко от Поморья.

В конце XV в., в 1496 г., близ Сумы, на р. Суме, упоминается деревня Гридинская Шильникова;7 быть может, этот самый шильник Гридя и был основателем Гридина.

В источниках XVII в. в Поморье упоминаются следующие русские поселения: волость Кандалакша, погостишко Княжая Губа, волость Ковда, волость Кереть, погост Чюпа, погост Черная Река, деревни Новоприбылая на Елетьозере и Новоприбылая на Керетьозере, волостка Кушрека, волость Малая Шуйка, волостка Варзогоры и волость Усть реки Онеги.8

Отсюда видно, что Поморье, начавшее заселяться русскими с первой половины XV в., когда был основан Соловецкий монастырь (1429 г.), в XVII в. имело не менее русских поселений, нежели в настоящее время; следовательно, процесс колонизации Поморья в XVII в. был закончен. Но из этого нельзя делать заключение, что былинный репертуар поморов не пополнялся впоследствии новыми произведениями. Хотя нет оснований думать, что таких произведений появилось в Поморье много, но у меня есть одно указание на весьма позднее появление одной былины.

В Сумском посаде, представляющем собою довольно видный культурный центр Поморья, я напал на следы любопытного факта, отмеченного

1037

Иллюстрация:

Село Сорока. Семужный забор.

Иллюстрация:

Крестьянский дом в деревне Сухой Наволо́к.

1038

Гильфердингом,9 — что одна из сказительниц на Кенозере (Каргопольского уезда) распевала в качестве «старинки» сербскую былину «Иово и Мара» в переводе Щербины. В Сумском посаде лет 35—40 тому назад дети распевали эту былину по книге «Пчела»; что же касается напева, то он кем-то был придуман и передавался от одних детей к другим. В 1903 г. я слышал эту же «старинку» на Терском берегу, в с. Поное.

Гильфердинг, слышавший сербскую былину на Кенозере, думал, что щербиновская «Пчела» была завезена туда. Теперь скорее можно думать, что «Иово и Мара» попали как на Кенозеро, так и на Терский берег, из культурного центра, каким является Сумский посад, имеющий даже Мореходное училище.

Кроме былин, я записал значительное число духовных стихов (50 №№). Духовные стихи хорошо сохранились по всему Поморью. Поморы не имеют нужды ходить по разным странам каликами, так как они слишком для того зажиточны, но тем не менее они хранят в своей памяти немало стихов. Так как термин «старина» в Поморье мало распространен, то обыкновенно былины не отличаются певцами от стихов. В селах Вирьме и Шижне мною записано 9 стихов от прохожих калик, так называемых «каргополов», из Каргопольского уезда, с р. Онеги. Эти стихи значительно отличаются и по мелодии, и по тексту от местных поморских стихов.

Что касается последних, то их можно разделить на два разряда: 1) одни стихи поются на память и не отличаются певцами, как я упомянул, от былин, — стихи более народного характера; 2) другие поются по так называемым «стиховникам», т. е. рукописным сборникам, грамотными старообрядцами. Стиховники я находил преимущественно у скитниц, которые с некоторым пренебрежением отзывались о «старинах»; впрочем, на Пертозере я встретил одну девушку, обладательницу стиховника, которая, умея вычурно, архаически (выговаривая е за э) петь стихи из стиховника, в то же время знала три старины: «Князь Дмитрий и его невеста Домна», «Василий и Снафидушка», «Князь, княгиня и старицы». В тех же пертоозерских кельях живет старушка А. Г. Ротмистрова (при мне ее не было дома), которая, по рассказам, знает былины об Илье Муромце и о царе Соломоне. Кроме того, надо заметить, что в одном стиховнике, принесенном на Пертозеро из Выг-Островского скита (близ с. Сороки), я нашел, наряду со стихами книжного характера, довольно старую запись чисто народного стиха об Алексее Божьем Человеке.

Всего в течение летней поездки 1909 года мною записано 100 народных произведений: 50 духовных стихов, 40 старин (из них 4 исторических песни) и 10 обрядовых песен. Мелодии записаны посредством фонографа.

Кроме того, собраны материалы по диалектологии и лексике в селениях: Суме, Вирьме, Сухом Наволоке, Сороке и Гридине.10