1018

А. В. Марков

ПРЕДИСЛОВИЕ

<ко второй части «Материалов,
собранных в Архангельской губернии летом 1901 года»>

В первую часть «Материалов, собранных в Архангельской губернии летом 1901 года», вошли записи, сделанные в волости Зимней Золотице, на Зимнем берегу. В настоящее время печатается остальной музыкально-этнографический материал, который был собран экспедициею в Архангельскую губернию, предпринятою членами Этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии А. В. Марковым и А. Л. Масловым, при участии Б. А. Богословского, на средства Императорской Академии наук и Этнографического отдела.

Эту вторую часть составляют духовные стихи, былины, песни и причитания, записанные на Терском берегу (южное побережье Кольского полуострова). Записи были сделаны в западной части Терского берега: в селе Кандалакше, в близлежащей деревне Федосееве и в двух селах, расположенных по реке Ва́рзуге, — Ку́зомени и Ва́рзуге. Кроме этих селений, мы посетили в Поморье деревню Княжую (Княжегуба, Кнессилахта), на Терском берегу с. Умбу, по среднему течению р. Онеги дер. Наволо́к и с. Федо́во (при устье Моши; на некоторых картах ошибочно — «Федорова») и на средней Северной Двине с. Верхнюю То́йму (Троицкий Верхотоимский); но ни в одном из этих селений нам не удалось ничего записать или вследствие нелюдимости крестьян, или благодаря страдной поре (в июле).

Терский берег живет почти такою же промышленною жизнью, что и Зимний. Звериный промысел зимою и ловля рыбы летом составляют основу крестьянского хозяйства. Как и по всему побережью Белого моря, здесь земледелие не играет почти никакой роли. В Кандалакше есть еще жалкие огороды, в которых едва вырастает репа и только в редкие годы — картофель, в Ку́зомени и Ва́рзуге нет и этих овощей. Хлебные растения совершенно неизвестны, благодаря чему в записанной нами песне (№ 64) слово «просо» искажено в «росу».

В предисловии к I части «Материалов» было указано на некоторый упадок былинной традиции на Терском берегу, в сравнении с тою свежестью и живучестью, которою отличаются былины Зимнего берега. Этот упадок проявляется в том, что на Терском берегу былины известны почти исключительно женщинам (нам не удалось найти мужчин, знающих былины, хотя нам указывали некоторых находившихся в отлучке); что подчас былины поются не до конца, и конец забывается; что термин «старина» смешивается с термином «стих», а некоторым певицам совсем неизвестен. Это обстоятельство, по-видимому, зависит от того, что население здесь стоит в тесной связи с промышленным центром, Мурманским берегом, откуда распространяются новые моды и новые песни. Несмотря на это, терские былины представляют большую ценность в том отношении, что и по содержанию, и по

1019

напевам они значительно отличаются как от былин Зимнего берега, так и от олонецких. По содержанию терские былины несколько ближе стоят к поморским (Поморье — западный берег Белого моря), но многие из них в Поморье до сих пор не были записаны. Насколько близки терские былины к поморским по напеву, ничего нельзя сказать, так как мелодии поморских былин совершенно неизвестны.

Иллюстрация:

Село Ка́ндалакша.

Если Терский берег значительно отличается от Зимнего в отношении сохранившихся былин, то подобное же отличие мы видим и в отношении других видов народного творчества. Духовные стихи, мало известные в Золотице сказателям былин (некоторые тамошние сказатели относятся даже с пренебрежением к этому виду поэзии, как составляющему специальность бедных калик и доставляющему им пропитание), на Терском берегу широко распространены и даже смешиваются, как выше упомянуто, с «старинами». Особенная популярность стихов в Кандалакше и Федосееве, по-видимому, объясняется тем, что в Кандалакше некогда существовал монастырь, после разорения которого остались старые книги, до сих пор читающиеся стариками. Что касается причитаний, то и в этом отношении Терский берег радикально отличается от Зимнего: терские причитания разнятся от золотицких не только по содержанию, но и по метрике.

Свои записи мы начали производить в с. Кандалакше, куда мы прибыли 19 июня. Это, несомненно, — самое красивое село на Беломорском побережье. Расположено оно при устье вечно шумящей, порожистой реки Нивы, по обеим ее сторонам. Узкая долина реки, как бы сдавленная с двух сторон лесистыми горами, около моря несколько расширяется и дает достаточно простора для лежащего по отлогим склонам селения. Прямо над селом, на левом берегу реки расположена гора Гляде́нь, а за нею, господствуя над всею окрестностью, возвышается Крестовая гора с голой каменистой вершиной, на которой стоит высокий крест. Село Кандалакша очень старое. Известно, что в XVI столетии здесь существовал Ко́ков монастырь; основан он был около 1526 года, но в 1590 был разорен шведами и с тех пор более не возобновлялся. На месте, где стояла церковь этого монастыря, на левом берегу Нивы, и теперь еще стоит деревянная церковь, в которую царские врата, по преданию, перенесли из монастырской церкви; действительно, они имеют очень архаический вид. Вокруг этой церкви видны кирпичи — следы

1020

монастырских стен. Вероятно, монастырь был основан тогда, когда на берегах Кандалакшской губы еще не было русского населения. Об этом свидетельствует следующее летописное известие.

«Крестилися лопляне. Того же лета (7034 = 1526) били челом великому князю Василью лопляне, пришед с моря Окиана, из Кандоложской губы, с усть-Невы реки великия, — просили крещения и церкви. И князь великий послал о том в Новград к архиепископу Макарию. Архиепископ же Макарие избра от собора святыя Софии священника и диякона, и посла их, и с ними антимис на освящение церкви в Лопи. Они ж шедше совершиша церковь и освятиша ея во имя Рожества Иоанна Предтечи, и многих лоплян крестиша во имя Отца, и Сына, и святаго Духа».1

Следы некогда бывшего в Кандалакше монастыря сохранились также в жизни крестьян. Среди них до сих пор еще несколько стариков, хранящих довольно большое количество старых книг религиозного содержания, из которых некоторые писаны еще в XVI в. Встречаются также и крюковые ноты с киноварными пометами (у крестьянина Якова Кяльмина). Более старых нот встретить не пришлось. Нужно сказать, что старые книги не лежат под спудом, а читаются грамотными стариками, которые выучились от своих же отцов и потому свободно разбирают полуустав и скоропись, плохо зная гражданскую печать. Только новое поколение, учащееся в сельской школе, не понимает старых письмен. Но насколько сильны традиции старой письменности, видно, например, из того, что в надписи на кресте, поставленном на Крестовой горе в 1891 г., сохранено очень древнее правописание: «аугуста 10 дня». В Кандалакше и ее окрестностях сохранилось много старых крестов. На обломках старого креста, стоявшего на Крестовой горе, можно еще прочитать еле видную надпись: «лета 7202-го... в 1» (т. е. 1694 г., такого-то месяца, в 1 день). Подобные кресты можно видеть во многих местах по побережью Белого моря и Ледовитого океана. Ставятся они большею частью по обету спасшимися от какой-либо опасности мореплавателями, а иногда воздвигаются вместо часовни в местностях, удаленных от церквей. Нередко такие кресты посвящаются какому-нибудь определенному святому, большею частью св. Зосиме и Савватию. На спуске с горы Глядня стоит старый крест, пользующийся славой исцеляющего от зубной боли; больные ставят перед ним свечи и грызут его ветхие доски. На некоторых из больших крестов указывается год их постановки. Так, в соседней с Кандалакшей деревне Федосееве сохранились обломки креста с надписью: «7242 лета» (1734 г.). Самый старый крест с надписью стоит до сих пор еще очень твердо в ограде одной из церквей (на правой стороне реки). На нем довольно ясно сохранились вырезанные изображения копия, трости, главы Адамовой, и еще можно прочесть часть надписи: «Царь славы Иисус Христос. Поставлен сий крест... лета 7191 месяца мая в 9. Ника». Таким образом, благодаря благоприятным атмосферическим условиям, этот деревянный крест существует в удивительной сохранности более 220 лет (с 1683 года).

Кандалакшские крестьяне живут тем же сельдяным промыслом, что и жители Княжой. За последние годы рыбы было мало, и крестьяне жаловались на плохой улов. По их рассказам, в прежние годы иногда в одну неделю ловили столько сельдей, что ими можно было прокормиться в течение целого года. Прежде ходили также на Мурман, иногда человек по 70—80; теперь же этот род заработка совершенно оставлен, так как находят более выгодным работать на лесопильных заводах.

Несмотря на плохие пастбища, здесь держат довольно много скота: коров, овец, оленей и даже несколько лошадей, вообще очень редких на северном берегу Белого моря. Нужно сказать, что на лето лошадей, так же как оленей и овец, отвозят на один остров, где они гуляют без всякого присмотра.

1021

Некоторым крестьянам доставляет доход ловля жемчуга, который находится в Ниве и в других речках, впадающих в Кандалакшскую губу. О приключениях с ловцами жемчуга ходят различные предания.

Когда еще царство было на Москве, кандалакшский мужик Андрон ходил туда и поднес жемчуг царю. Царь долго думал, чем бы наградить мужика, и наконец придумал: приказал открыть для него все московские кабаки и сказал: «Гуляй, Андрон, сколько хочешь; пей безденежно, бескопеечно». А у Андрона была шапка, худая, плохенькая. Много Андрон пил вина, да в хмелю и затерял свою шапку. Явился он к царю и просит отыскать ему шапку. Царь ему дает и ту, и другую: «Бери какую хочешь богатую шляпу». А Андрон и ухом не ведет: подавай ему непременно свою собственную рваную шапку. Нечего делать царю; велел отыскать его шапку. С того времени и пословица идет: «Андроновая шапка на Москвы не потерялась».

Иллюстрация:

Царские врата в церкви села Кандалакши.

Иллюстрация:

Крест в церковной ограде седа Кандалакши.

Существуют также предания о том, как к царю ходили на поклон с жемчугом жители села Керети, находящегося также на берегу Кандалакшской губы. Так, одного крестьянина, который ходил с жемчугом к царю и получил от него часы, прозвали «Часовым». Другой керечанин нашел необычайно крупную жемчужину и понес ее в подарок царю. Царь в награду обещал ему дать все, чего только он ни пожелает. Тогда мужик стал жаловаться, что его преследуют крестьяне, и просил царя дать ему волю над всеми керечанами. Царь обещал ему дать волю над всей Керетью. И вот мужик, вернувшись домой, выстроил большой амбар, засадил туда крестьян, насыпал кругом большие кучи хворосту, зажег его и спрашивает: «Керечане, вам не чадно ли?» С тех пор керечан стали звать «чадимыми».

24 июня в Кандалакше был храмовой праздник. В полдень женское население почти все

1022

собралось на каменистой, покрытой мохом лужайке около села, и молодые девушки начали сложную игру, под названием «поле». Эта игра представляет из себя не оживленный хоровод средней России, сущность которого заключается в возможности молодым людям познакомиться и весело провести время; нет, «поле» — целое священнодействие, сохраняющее все черты важного обряда, освященного древностью предания. «Поле» состоит из девяти хороводных игр, которые следуют одна за другою в определенном порядке и исполнение которых затягивается на несколько часов. Большинство игр называется по начальным словам соответствующим им песен. Вот их названия: 1) большой круг, 2) «Заплетися плетень», 3) «Уж мы просо сеяли», 4) «Кругом города царевич», 5) «По настечку ходили», 6) «Вышли две девицы на улицу гулять», 7) «Я качу, качу по блюдечку», 8) веревочка и 9) руковитье. Все эти игры исполняются в хороводах разных местностей России, но нигде, кроме Беломорского побережья, они не соединяются в одну цельную церемонию.

Иллюстрация:

Игра «поле» (хоровод) в Кандалакше.

Вот описание некоторых из этих игр. Шестая игра заключается в следующем: все играющие девушки становятся в два ряда; образуется коридор из нескольких пар. Одна пара выходит из ряда, несколько раз прохаживается между двумя стенками и, при словах песни: «взмахнули девицы по рукаву», поднимает правую руку к лицу. По окончании песни эта пара, раньше стоявшая на одном краю коридора, удаляется к другому краю. Затем выходит новая пара, и песня повторяется до тех пор, пока все участницы игры не перейдут на другой край коридора.

Игра «веревочка» состоит в том, что шесть девушек отделяются от остальных и становятся поодаль. Другие собираются в круг с лицами, обращенными внутрь круга. Одна из них, ходя около круга, ударяет рукою какую-нибудь девушку по спине; тогда они обе рядом идут к стоящим отдельно шести, ударивши двух из них платками, при конце песни возвращаются вчетвером в круг.

В то время, как играется «веревочка», приходят парни, и последняя игра, «рукобитье», происходит уже при их участии. Эта игра похожа несколько на наш «chaîne».

Все игры исполняются в строгом порядке, при стройном пении унисонного хора. Редко где встречаются одновременные созвучия двух различных звуков. Бесстрастно и методично выступают девушки; так же чинно ходят и парни, словно совершая религиозный обряд. Никто не засмеется и не заговорит;

1023

Иллюстрация:

Игра «поле» в Кандалакше. 6-я фигура.

Иллюстрация:

Игра «поле» в Кандалакше. Фигура «руковитье».

1024

обыкновенно ходят опустивши глаза к земле. Для «поля» девушки наряжаются известным образом, по-старинному: они играют в цветных шерстяных сарафанах, с шелковыми платками на плечах, темными перчатками на руках и длинными лентами в косах; головы их повязаны «косыньками», т. е. сложенными в полосу платками; поверх этих косынок, непременно шелковых, кладутся нитки белого бисера; из таких же ниток делаются длинные, спускающиеся до плеч серьги. Когда игра была окончена, начались танцы. Танцовали кадриль под пение песен. Обыкновенно танцуют под гармонику, но на этот раз гармониста не было в селе.

Кроме гармоники, в Кандалакше известен лишь один музыкальный инструмент — самый первобытный пастуший рожок, с деревянным пищиком и раструбом из бересты; этот инструмент издает очень ограниченное число звуков.

Из Кандалакши мы совершили небольшую экскурсию за 10 верст, в деревню Федосеево в самую глубь Кандалакшской губы. Федосеево расположено на острове, отделяющемся от материка проливом шириною в две сажени. По этому проливу постоянно течет вода то в одну сторону, то в другую. Эта речка, два раза в сутки текущая вниз и два раза вверх, представляет собою очень оригинальное явление природы.

Федосеево, окруженное почти всегда спокойным морем, которое, в свою очередь, со всех сторон закрыто высокими лесистыми горами, кажется мертвым. Но здесь теплее, чем в Кандалакше, и растительность богаче: со всех сторон были видны зеленые сосновые леса, уступами спускающиеся к самому морю; только вдали, в ущельях между голыми ва́раками (горами) блестел июньский снег.

В Федосееве мы впервые пустили в ход графофон. Бойкая старуха Борисова первая решилась петь «в машинку, в которой дьявол сидит»; ей было любопытно, как это он потом будет «дразниться». Как на местопребывание дьявола Борисова указывала на штифтик диафрагмы, и до некоторой степени угадала правду. После этого первого опыта записи голоса графофоном не представляли особого затруднения: слыша знакомые напевы, крестьянки с меньшим страхом относились к «машинке».

В Федосееве, кроме записей от местных жительниц, мы сделали одну запись от приезжей крестьянки: старину о братьях-разбойниках и их сестре мы записали от Елены Васильевны Гришановой, родом из Шуньги, Олонецкой губернии Петрозаводского уезда.

27 июня мы были уже в Ку́зомени. Это большое, в 140 дворов, промышленное село, широко раскинувшееся на низком, ровном морском берегу, при устье реки Ва́рзуги, представляет собою торговый и административный центр Терского берега. В селе — две церкви, училище, квартира станового пристава. Здесь же живут и главные капиталисты Терского берега, скупающие семгу, звериное сало и оленьи шкуры и ведущие торговлю, преимущественно в обмен на товары, привозимые из Архангельска на собственных судах. Для крестьян при училище устраивались чтения с туманными картинами. В качестве чтецов выступали учитель, один из крестьян, получивший образование в Архангельске, а также становой пристав П. А. Таракин, бывший раньше учителем в г. Коле. Очевидно, на крайнем севере нет того строгого разграничения общественных функций, которое господствует в других местах России, и нередко административная и образовательная деятельность объединяются в одном лице, чего, как известно, в средней России не бывает.

Крестьянское общество настолько богато, что могло построить на свой счет новую церковь и обширное здание для школы. Ловля семги дает возможность среднему крестьянину заработать в год от 500 до 1000 рублей. Продажа рыбы обыкновенно производится в течение октября, когда в Кузомень

1025

на ярмарку приходят суда из Архангельска, Кеми и различных сел по Поморью и Терскому берегу.

Иллюстрация:

Погост в селе Кузомени.

Иллюстрация:

Село Варзуга.

Ку́зомень — совсем молодое село. Лет 25—30 тому назад оно представляло из себя небольшие выселки, отделившиеся от села Ва́рзуги, лежащего в 18 верстах вверх по реке. В то время, как рассказывают старики, кругом стоял большой сосновый лес, но его так безжалостно жгли в холодные зимние дни, что теперь на три версты кругом нет ни одного куста. Ветер пересыпает громадные кучи песку, которые окружают теперь все постройки оставляя около них воронкообразные углубления. По улицам трудно ходить, нет ни одной травинки, и овцы жуют остатки рыбы, щепу и мочалу. Церковь кажется стоящей в котловине.

1026

Иллюстрация:

Иконостас в церкви села Варзуги.

Из Кузомени мы предприняли поездку на лодке в с. Ва́рзугу, лежащее на реке того же названия в 18 верстах от моря. Это — довольно обширное, в 100 дворов, село расположено по обоим берегам широкой, хотя мелкой Варзуги. Пороги, находящиеся за 5 верст от него вниз по течению реки, не дают возможности обычным беломорским судам, карбасам, доходить до него, а потому здесь употребляются маленькие лодочки, сшиваемые из очень тонких досок.

В селе находятся четыре церкви, но с одним священником. Две из них очень древние: одна построена в 1674 году, другая в 1705-м. Первая, во имя Успения Божией Матери, отличается замечательной архитектурой, так как, несмотря на ремонтировки, она сохраняет свой первоначальный вид. Внутри она представляет из себя коробку, очень широкую поперек и короткую вдоль. Особенно интересен иконостас, простирающийся во всю высоту церкви, до потолка. Иконостас этот — резной деревянный, очень искусно украшенный многочисленными колонками, имеющими вид переплетенных листиков и стеблей ползучего растения. Нет никакого сомнения, что он сделан по образцу иконостаса в Московском Успенском соборе. Между древними иконами этой церкви особенное внимание обращает на себя вырезанная в толстой доске в виде барельефа икона св. Парасковии. Лицо святой довольно хорошо воспроизводит тип северно-русской женщины, и что всего замечательнее, она изображена с русским кокошником на голове. В прежнее время икона пользовалась большим почитанием: в честь ее служили молебны, перед ней зажигали лампады; больные вешали на нее изображения или символы пораженной части тела. Теперь это произведение древнего искусства вынесено из церкви и спрятано в кладовой под храмом.

Мы познакомились с бывшим тогда в Варзуге настоятелем церквей, Михаилом Николаевичем Истоминым. Он оказал нам большую помощь в нашем деле: любезно показал нам церкви, разрешил сделать фотографические снимки с иконостаса и оригинальной иконы, которую пришлось достать из кладовой; свозил в своей лодочке вверх по реке к тому месту, где лежат

1027

осколки старых ручных жерновов, которыми, по преданию, в очень старое время мололи зерна монахи Соловецкого монастыря, имевшего здесь становище для ловли рыбы. Наконец, он же указал нам несколько былинных певиц. Пользуясь большим уважением среди крестьян, он уверил их, что в пении былин нет греха, и что им за это не грозит никакой неприятности, чего некоторые из певиц опасались. Одна из лучших варзугских певиц, Ульяна Егоровна Вопиящина, была ему хорошо знакома. Она несколько лет жила у него в няньках, и одна из ее былин была им незадолго до того времени записана.

Иллюстрация:

Изображение святой Параскевы в церкви села Варзуги.

По возвращении в Кузомень, мы записали еще несколько былин, песен и причитаний. Этим закончились наши исследования на Терском берегу. Бурная погода не дозволила нам безопасно и с надеждою на более или менее

1028

скорое возвращение двинуться на карбасе далее на восток по Терскому берегу, хотя, по полученным нами сведениям, былины можно было бы найти в селах Чаваньге, Тетрине, Стрельне, Чапоме, Пялице и Поное. Позднейшая поездка А. В. Маркова в с. Поной подтвердила эти указания, полученные в Кузомени.2 Мы боялись, что путешествие в лодке по морю может слишком затянуться и не даст нам времени побывать в Зимней Золотице, где мы должны были записать мелодии к «Беломорским былинам». Поэтому прямо из Кузомени мы отправились в Архангельск, а оттуда в Зимнюю Золотицу. Результаты этой поездки были уже напечатаны в первой части наших «Материалов».

Выше было упомянуто, что на Терском берегу и в Кандалакше пение былин распространено почти исключительно среди женщин. Нам не удалось записать былины ни от одного мужчины. Отчасти это объясняется тем, что многих мужчин мы не застали на месте; но нужно указать и на то, что здесь замечается значительный упадок былинной традиции, в сравнении с озерным краем Олонецкой губернии, Зимним берегом, Мезенью и Печорой, где былины распространены среди крестьян даже шире, нежели среди крестьянок. Этим объясняется и тот факт, что лишь очень немногие былины о богатырях пользуются популярностью на Терском берегу; чаще встречаются старины, носящие характер баллады или фаблио. Но это падение былинной традиции, по-видимому, лишь новое явление. Многие из наших певиц заучивали свой репертуар от мужчин. Нам указали значительное количество певцов былин, которые находились в отсутствии. Вот эти крестьяне: 1) в Кандалакше: Алексей Рагозеров, Михайло Романович Пушкарев; 2) в Федосееве: Николай Степанович Крылов; 3) в Кузомени: Николай Пирогов; 4) в Варзуге: Никифор и Николай Иванович Коворнины, Роман Кривоногов (знает об Илье Муромце на заставе); М. Ф. Приданникова, выучившая свои старины от отца, говорила, что в старину она знавала несколько певцов былин в Варзуге; 5) в Чаваньге — Иван Кожин; 6) в Тетрине — глухой старик Спиридон Павлович. Все это показывает, что упадок былинной традиции на Терском берегу произошел не так давно. Былины, занесенные сюда первыми колонистами, отличались большим достоинством. Об этом свидетельствует былина У. Е. Вопиящиной о Добрыне и Алеше (№ 24) — лучший из всех пересказов, а также то обстоятельство, что лишь на Терском берегу сохранились старины об Иване Дудоровиче, о шведской войне (Белом. был. № 41) и об Иване и Маринке Кайгаловке (эта старина еще не записана — см. сведение о Коневой, с. 549). Упадок былинной традиции отражается, между прочим, в забвении специальных терминов. В Кузомени еще довольно точно различают «старины» от «стихов», иногда первые называют «былью» («с этыма старинамы — с былью с этой»); но в других местностях эти термины смешиваются; в Кандалакше и Федосееве старины чаще называют стихами. Полежаева некоторые стихи называла «са́лмами» (т. е. пса́льмами). Пение здесь иногда заканчивается словами: «Аминь стишку!» или просто «Аминь». Память о том, что за пение стихов платили, сохранилось в поговорке: «стишок от голодных кишок». Термины «стихарь», «сказитель», «сказатель» — неизвестны, но о женщине, умеющей петь старины и стихи, говорят «сказа́тельня старуха». Припев называют «пригово́ром» (Федосеево) и «припевком» (Кузомень). Мелодии былин не разнообразны: почти все напевы сводятся к одной общей основе — к мотиву, имеющему тип трехдольного размера.

В состав этой части «Материалов» входят, кроме духовных стихов и былин, также лирические песни и причитания. Из лирических песен плясовые поются чаще всего во время путешествий на больших судах, иногда под гармонику; «круговые» или «короводные» поются летом на улице или на поле (см. выше описание игры «поле»), а зимою — в избах, на «су́прядках» или

1029

«бесёдах» (в Золотице — «вечере́ньки»), когда водят «кружки»; чаще всего это бывает на святках. Из рождественских обрядовых песен нами записаны две; одна (№ 67) представляет малорусские вирши, вероятно, примыкавшие к вертепной драме; другая (№ 68) принадлежит к типу северных колядок. Из свадебных величальных песен №№ 79 и 70 — варианты рождественской песни, помещенной в I ч. «Материалов» под № 43. №№ 70 и 71, записанные от девушки с Летнего берега, называются «виноградьями», — термином, прилагаемым в других местностях лишь к рождественским обрядовым песням; № 70 поют не только на свадьбах, но также на святках и вообще на вечеринках.

Свадебные обряды на Терском берегу весьма сходны с обрядами Зимнего берега, описанными в I части «Материалов». Но склад причитаний здесь — другой, отличающийся от метрики золотицких причитаний, между прочим, дактилическим окончанием. Каждый стих, как в тех, так и в других причитаниях, не договаривается или произносится шепотом. Эти скрадываемые слоги отмечены <косой чертой>. На Терском берегу, как и на Зимнем, термин для причитани — «плаць» (ж. р.); в Кандалакше употребляется и другой термин: «запла́цька». Для обозначения исполнения плачей употребляется термины: «плакать», «выплакивать», «приплакивать» и изредка «прицитывать» (Федосеево); отвечать плачью — «отплакивать». Женщины, помогающие невесте плакать, называются «плацея́ми»; обыкновенно плачей бывает 3—5. Плачи поются на один или на два напева; для похоронных плачей — напев особенный.

В этой части «Материалов», как и в первой, из записанных нами текстов печатаются те, которые имеют напевы, специально к ним относящиеся, а также некоторые из тех, которые поются напевами, имеющимися при других текстах. Записанный нами материал, не имеющий отношения к музыке, например, сказки, заговоры, диалектология, а также песенный материал, записанный без мелодий (последнее объясняется тем, что тексты записывались двумя лицами, а мелодия — одним), здесь не печатается. Из печатаемых текстов №№ 2, 6, 10, 14, 29, 31, 33, 35, 37, 39, 41, 52, 55, 57, 64—66 записаны Б. А. Богословским, а все остальные — А. В. Марковым.3