996

А. В. Марков

БЫЛИННАЯ ТРАДИЦИЯ НА ЗИМНЕМ БЕРЕГУ БЕЛОГО МОРЯ

В августе 1898 г. мне пришлось провести несколько дней в селе Зимней Золотице, на восточном берегу Белого моря. Счастливый случай свел меня здесь с хорошим «сказателем», крестьянином Крюковым, от которого в короткое время я записал 5 прекрасных былин.1 Из разговоров с крестьянами я узнал, что в Золотице можно найти несколько мастеров и мастериц «сказывать старины». Я тогда же решил еще раз посетить это село, чтобы записать все былины, какие там найдутся. В июне 1899 г., отправляясь на север, я думал начать свои разыскания в двух селах Зимней Золотицы (Нижняя и Верхняя), а затем съездить на Терский берег и в Мезень, так как я располагал достаточным временем — около 1 месяца. Но в Золотице оказалась такая богатая жатва по части собирания былин, что я принужден был ограничить район своей поездки одной Золотицкой волостью. Основываясь на своих личных наблюдениях, я постараюсь дать некоторое понятие о положении былевого эпоса на нашем крайнем севере; но предварительно я укажу на географическое распространение былин в Архангельской и отчасти Вологодской губерниях, пользуясь как тем, что известно по этому вопросу в литературе, так и сведениями, добытыми мною у крестьян во время двух поездок.

Начну с крайнего северо-запада. По словам золотицких стариков, на Мурмане не поют старин, потому что колонистов там немного, а приезжим молодым промышленникам, без отдыха работающим целое лето, совершенно нет времени распевать длинные и протяжные старины. Известный путешественник С. В. Максимов в своем «Годе на севере» — ч. 1, гл. VIII, по III изд. (СПб., 1871), с. 210 — приводит разговор в партии мурманских промышленников, представляющий прекрасную иллюстрацию к свидетельству золотицких крестьян.

«Вечор... Гришутка... нам насказал бывальщин... Так это тебе пел, да все по церковному, и ко всякому-то слову склад прибирал:... Князь Роман Митриевич млад простился со своей княгиней... и поехал... немчов донимать: „что́ мол вы теперича подать перестали платить? Мне, говорит, и то, и сё, — деньги надо, немча некрещеная. Поганый мол вы народ, и разговоров терять не хочу с вами!“. И как нет его дома год, нет другой. Схватили его что ли? — Гришутка-то, вишь, не знает. — Вот теперича сожительница его и выходит это на крылец и видит, — бежит из-за моря из-за синя три черныех три ка́рабля. Она, вишь, и заплакала, да так складно и жалостливо».

Итак, в 1856 г. один из мурманских покрученников пел среди промышленников былину о князе Романе и жене его Марье Юрьевне (в моих записях № 18); но товарищам его показалось очень удивительным, как он «ко

997

всякому-то слову склад прибирал»; они даже не знают, что такое он поет, и называют его старины «бывалыцинами». Очевидно, в 50-х годах редко можно было услышать былину на Мурмане.

Иллюстрация:

Село Нижняя Зимняя Золотица.

Относительно Терского берега я слышал от золотицких крестьян, что там поют старины везде, кроме села Поноя. Это мне показалось весьма загадочным;2 но потом дело случайно разъяснилось. На пароходе я встретился с несколькими понойскими жителями, которых по одежде нельзя было бы отличить от богатых подмосковных крестьян; прислушиваясь к их разговору, я заметил, что и говор их почти не отличается от московского. Тут же один крестьянин мне сообщил, что предки русского населения Поноя3 переселились из «Москвы», т. е. из центральной России. Перенявши у местного населения некоторые «бывальщины» (сказки реального, не фантастического содержания), названия ветров и кое-какие особенности языка,4 московские выходцы не изменили своей этнографической физиономии и даже не научились местным старинам. Начиная с Пялицы былины известны на всем протяжении Терского берега. 42 из записанных мною старин (№№ 1—41, 89) принесены в Золотицу из сел: Пя́лицы, Чапомû, Стрельны, Те́трины, Ча́ваньги, Ку́зомени; в Кузомени же большею частью проживает замечательная певица былин, слепая Маремьяна Ефимовна Немчинова; по временам она бывает и в других селах Терского берега: в Ва́рзуге, в Чаваньге.

Терский берег непосредственно примыкает к так называемому Поморью, простирающемуся от с. Кандалакши до г. Онеги.5 Здесь также, по словам

998

золотицких крестьян, поют старины. Действительно, две былины записаны г. Максимовым в Калгалакше;6 в Кемском же уезде выучил несколько былин один из олонецких сказителей Никитин (Гильфердинг. Онежские былины, биография XXXI); в одной былине из Олонецкой губернии (там же. № 103 = Рыбников. Т. I. С. 398 и след.) вместо новгородцев играют роль «мужики городо-кемские»; вероятно, эта былина зашла в Заонежье также из Поморья. В записях А. Д. Григорьева читатель найдет старины из сел: Колежмы, Нюхчи и из деревни Каменихи, близ г. Онеги. В Онеге и ее окрестностях в 50-х годах записывали былины Верещагин и священник Ивановский.7

На всем протяжении Летнего берега до сих пор не было записано ни одной былины; но на Зимнем берегу оказался весьма богатый и разнообразный эпический репертуар. Здесь, в с. Зимней Золотице еще раньше меня, в 60-х годах записывал былины священник Розанов.8 Окрестности города Мезени и все течение реки того же имени считаются в Золотице главным средоточием старин. Я могу указать и на прямые факты, подтверждающие такой взгляд: несколько старин, записанных мною, занесены в Золотицу из села Койды, на Мезенском берегу, и из местностей, лежащих вверх по течению Мезени; в с. Долгая Щель, по словам золотицких стариков, есть замечательный сказатель9 Федор Антонович Широкий; в городе Мезени 4 былины записаны г. Никольским.10 Таким образом, былины распространены почти по всему побережью Белого моря и Мезенского залива.

Есть у меня также некоторые сведения относительно существования былин по северным рекам. От золотицких крестьян я узнал о том, что старины поют по всему течению р. Мезени и по р. Пи́неге,11 а один крестьянин Сольвычегодского у. Вологодской губ. сообщил мне, что в селе Верхней Тойме (на р. Двине) и в окрестных селениях былины еще поются стариками. В соседнем уезде Архангельской губернии — Шенкурском,12 былины были известны в 40-х и 50-х годах: здесь было записано 16 №№ Борисовым, Харитоновым и Кузьмищевым. Правда, относительно семи былин Харитонова, помещенных в IV вып. «Песен» Киреевского (с. 1—49, 51—2), сказано, что они записаны в Архангельском уезде; но в виду того, что 1) одна из этих былин (с. 6) записана в другой раз Кузьмищевым и напечатана с пометкою «Архангельск. губ., Шенкурского уезда» (вып. I, с. 46), что 2) две другие записи (вып. II, с. 83; вып. VI, с. 132—143) обоих собирателей оказались тожественными и что 3) все песни Харитонова, кроме указанных 7 былин, помечены Шенкурском или Шенкурским уездом (вып. II, с. 45, 67; вып. III,

999

Иллюстрация:

Крестьянский дом в Нижней Зимней Золотице

Иллюстрация:

Крестьянский дом в Нижней Зимней Золотице

1000

с. 81; вып. V, с. 3; вып. VI, с. 98, 156), — нужно думать, пометка «Архангельский уезд» ошибочно поставлена, вместо — «Архангельская губерния». Нам неизвестно, как называли былины певцы Шенкурского уезда, сообщавшие их корреспондентам Киреевского; но один крестьянин, записывавший в Шенкурске народные сказания для Борисова, называл «побывалыцинками» не только сказки, но и былины об Илье Муромце и Соловье Разбойнике, о Калине,13 и притом не пел их, а «сказывал» словами. Вероятно, в Двинском бассейне былины не очень распространены. Экспедиции Географического общества удалось записать на всем протяжении Двины только одну былину.14 Один крестьянин из Тотемского уезда, которому приходилось не раз проехать всю Двину, до Архангельска, говорил мне, что только однажды он слышал, как кто-то пел об Илье Муромце из села Карачарова; но сказки о богатырях и песни об Ермаке ему приходилось слышать нередко. Былин не поют и в устье Двины, например, в деревне Исаковой Горе, через которую я проезжал; не знают их и на о. Му́дьюге, лежащем в Двинской губе, о чем мне сообщили в Золотице. Из этого очерка распространения былин в Архангельской губернии можно заключить, что в будущем должно рассчитывать на новые ценные находки лишь в некоторых местностях этой губернии: на Терском берегу, в Поморье, на Мезенском берегу и по рекам Мезени и Пинеге.15

Мои записи обнимают собою две местности, резко отличающиеся одна от другой по характеру своего населения: Зимний берег и Терский. И золотицкие крестьяне, и А. М. Крюкова, «терчанка», у которой я записывал старины (ее биография под цифрой I), согласно признаю́т эту разницу. Население Зимнего берега отличается отважностью, презрением к опасностям морского плавания и звероловных промыслов; на Белом море известно, что «нет старательнее золотицкого народа — промышленный народ»; вместе с тем он отличается открытым обращением, резкой, бойкой речью и чужд всякой застенчивости. Терчаны (сужу о них по отзывам золотицких крестьян и А. М. Крюковой), наоборот, не любят опасных и рискованных предприятий, например, не ездят на Мурман и на далекий зимний промысел морских зверей, а ловят их только у Терского берега; не занимаются торговлею с Норвегией; семгу предпочитают ловить больше на реках, чем на море. По характеру они отличаются терпеливостью, сосредоточенностью и мягкостью в обращении как в семье, так и в народе.16 Есть значительная разница и в говоре крестьян Терского и Зимнего берега. Все это указывает на то, что колонизация этих местностей шла в разных направлениях; всего естественнее думать, что население Терского берега явилось туда из Поморья, а Зимний берег был населен переселенцами с р. Двины. Такое предположение объясняло бы и разницу эпического достояния этих двух местностей, обнаруживающуюся как в сюжетах старин, так и в приемах творчества. Не имея возможности останавливаться на мелких приемах описаний, я рассмотрю только былинные репертуары Терского берега (№№ 1—41, 89) и Зимней Золотицы (остальные №№).

Репертуар первого района примыкает ближайшим образом к репертуару Поморья. И там, и здесь мы находим: 1) Три поездки Ильи Муромца; 2) Бой Ильи Муромца с сыном; 3) Неудавшуюся женитьбу Алеши; 4) Дуная; 5) Туров; 6) Козарина; 7) Князя Романа с Марьей Юрьевной; 8) Михайлу Даниловича; 9) Хотена; 10) Садка (см. у г. Григорьева биографию XIV); 11) Егория Храброго; 12) Онику-воина; 13) Братьев разбойников с их сестрой;

1001

14) Вдову с ее дочерью и сыновьями-корабельщиками; 15) Князя, княгиню и стариц; 16) Мать князя Михайлы; 17) Князя Дмитрия с его невестой Домной; 18) Смерть царицы (Настасьи Романовны); 19) Кострюка;17 20) Ивана Грозного с его сыном;18 особенно сильно связывает эти два района присутствие и в том, и в другом 5 редких старин (5—7, 14, 18), неизвестных в Олонецкой губернии.

От терско-поморского репертуара былин весьма отличается былинный репертуар местностей, лежащих на восток от Белого моря, — на Зимнем берегу, на побережье, прилегающем к Мезенскому заливу, и по течению Мезени. Все эти места объединяются в один былинный район благодаря постоянному сношению их жителей между собой. Нередко крестьяне Зимнего берега, промышляя морских зверей, встречаются с мезенскими промышленниками у о. Моржовца и на западном берегу полуострова Канина; в Золотицу приходят работники с р. Мезени, а золотицкая молодежь ходит в покруты на Мезенский берег. Отсюда является обмен былинами. Так, золотицкий сказатель Крюков (III) несколько былин выучил, когда нанимался покрученником в с. Койду, на Мезенском берегу, а некоторые былины перенял у крестьян, приходивших покрученниками в Золотицу с верхнего течения Мезени; от других «мезенцев» перенимали старины покойный брат Крюкова и его внучка (II). Репертуар этого района — назовем его Задвинским — представляет особенно много сюжетов, неизвестных в Олонецкой губ. — таковых оказывается 13 из 37 сюжетов,19 содержащихся в моих записях. По сравнению с олонецким и сибирским репертуарами, репертуар Задвинского района занимает промежуточное место в том отношении, что ему известны как былины, входящие в олонецкий репертуар, но неизвестные в Сибири,20 так и наоборот, входящие в сибирский репертуар, но неизвестные в Олонецкой губернии.21 С другой стороны, 10 былин, неизвестных ни одному из этих двух репертуаров,22 позволяют выделить Задвинский район в особую самостоятельную область.

Обращаюсь к состоянию былевого эпоса в обследованных мною двух селах Зимней Золотицы.23 Прежде всего я постараюсь уяснить причины, способствовавшие сохранению там весьма значительного количества былин.

Первым необходимым условием процветания былевой поэзии является досуг. Для того, чтобы пропеть только одну былину, требуется нередко час, два и более времени; но ведь запоминается она не сразу, нужно ее прослушать раза 3; между тем хорошие сказатели знают по несколько десятков

1002

старин. Сколько же надо потратить времени, чтобы овладеть таким обширным репертуаром? Действительно, у золотицких крестьян много свободного времени и притом такого, которое нечем заполнить. На лето многие крестьяне уезжают ловить семгу в промысловые избушки, рассеянные по берегу моря в нескольких верстах одна от другой, и живут совершенно изолированно по трое, иногда даже без женщин. Сидя по несколько часов сряду в ожидании улова, промышленники имеют возможность перенять друг у друга громадный запас старин, «оказывание» которых разнообразит их невольный скучный досуг. Лучшие три сказателя, прослушанные мною: Крюков, Пономарев и Чекалев, с детских лет занимаются ловлею семги на море; последний прямо говорил, что он перенял старины на тонях. На тонях же А. М. Крюкова слушала старины у своего двоюродного брата (см. №№ 26 и 38). Зимние промыслы также оставляют свободное время для пения старин. Крюков большую часть своего репертуара заучил в то время, когда он, сначала в качестве работника, а потом — самостоятельного члена артели, промышлял морских зверей. Сами крестьяне говорили мне, что старины чаще всего услышишь на промыслах, причем к указанным выше занятиям они прибавляли охоту на зверей, когда охотники, обыкновенно двое, отправляются на неделю или на две в лес и там живут в избушках. Дома же старины можно услышать только от женщин, и то большею частью постом. Как выше упомянуто, течение Мезени в Золотице считается главным центром былинного местонахождения. На мой вопрос, чем объяснить такое богатство старин в этой глухой стороне, один старик сказал, что там население редкое, а мест для рыбной ловли очень много, и промышленникам приходится проводить долгое время вдали от дома, в избах, разбросанных на большом расстоянии одна от другой по берегу моря и около озер.

Уже Гильфердинг24 указал, что занятия некоторыми ремеслами способствует распространению былин, так как дают время для их пения. Это мнение подтверждается и моими наблюдениями. Правда, из опрошенных мною сказателей только один, Чекалев, серьезно занимается сапожным ремеслом; но что касается сказательниц, то они все рукодельничают: большинство из них работает на ткацком станке (дочери Крюковой, Точилова и др.), а самая лучшая сказательница А. М. Крюкова25 постоянно занимается сучением бичевок и плетением из них сетей. Впрочем, она не пренебрегает и хозяйством, а также рыбной ловлей, которю вообще золотицкие женщины занимаются наряду с мужчинами.

Вторым условием сохранения былин в населении является малое развитие в нем грамотности, которая, расширяя умственный горизонт и возбуждая новые интересы, отвлекает внимание от несложных эпических памятников старины. Действительно, в Золотице до сих пор обучение в школах очень мало распространено, а в старину, когда не было еще школ, единственными проводниками грамотности были два скита: Игнатьевский и Онуфриевский, находящиеся в 60 и 100 верстах от Золотицы и разоренные в конце царствования Николая I. В этих скитах училось (конечно, самым примитивным образом; ср. рукопись старины под № 90) очень немного народа, так как учившиеся должны были жить там несколько лет подряд. Из 11 лиц, прослушанных мною, грамотными оказались плохие сказатель и сказательница — Седунов и Лыткина, и только одна порядочная певица Марфа Крюкова, внучка покойного знаменитого сказателя Василия Леонтьевича Крюкова, который также умел читать и писать, выучившись грамоте в Онуфриевском скиту.

Третьим важным условием сохранения былин должно быть присутствие интереса к этим памятникам старины, не заглушаемого животрепещущими событиями или распространением более интересных форм поэтического творчества. И в этом отношении посещенная мною местность соединяет в

1003

себе все элементы, благоприятные для сохранения традиционного эпоса. Занесенное судьбою на крайний север, население беломорского побережья всегда жило вдали от политических и культурных центров и, конечно, не могло принимать близко к сердцу их жизнь, отголоски которой доходили до него медленно и в слабой степени.26 Даже теперь, с улучшением путей сообщения, с устройством почты и телеграфа на значительной части пространства, отделяющего Зимний и Терский берег от Москвы и Петербурга, даже теперь всероссийские новости доносятся до Белого моря нескоро и не производят большого впечатления на крестьян; прежде северяне, очевидно, были отчуждены от центров еще в большей степени. В центральной России Москва, задавая тон поэтическому творчеству, выработала исторические песни, которые могли заменить собою старые былины; на Дону и на Урале казацкая жизнь, полная треволнений, также давала пищу для новых форм эпоса. Но на крайний север из этих новинок проникла самая незначительная часть,27 и население довольствовалось старым, вынесенным из Новгородской земли эпосом, только слегка применяя его к своей природе и своему быту.

Наконец, четвертым условием сохранения былевой поэзии должно быть сочувствие ее идеалам и понимание ее типов. В этом отношении северный крестьянин был поставлен в особенно благоприятные условия. Живя вдали от крепостного права, он, по прекрасному выражению Гильфердинга (Онежские былины, по II изд. с. 7), «не терял сочувствия к идеалам свободной силы, воспеваемым в старинных рапсодиях. Напротив того», продолжает тот же исследователь, «что могло бы остаться сродного в типе эпического богатыря человеку, чувствовавшему себя рабом?» Если приглядеться к крестьянину Зимнего берега, то окажется, что ему должен быть понятен тип независимого «эпического богатыря», так как он ни перед кем не «чувствует себя рабом». Отношение золотицких крестьян к заезжему горожанину совсем не то, что отношение нашего мужика к барину. Они относятся к человеку высшего сословия как к равному, — не унизятся перед ним, но не откажутся и охранить его интересы, в случае покушения на них со стороны других, хотя бы своих же односельчан. При встрече они слегка кивнут ему головою, не снимая шапки, и назовут его так же, как своего крестьянина — «молодцом» или «мужиком», но ни в каком случае не барином, потому что это слово им даже неизвестно.

Некоторые сведения, собранные мною, позволяют предполагать, что старинные скиты также играли роль в хранении и распространении нашего эпоса; но говорить об этом положительно я не решаюсь, так как сам я не был ни в одном из таких скитов. Документально мне известно, что в Онуфриевском скиту пели много духовных стихов, между прочим и Голубиную книгу (№ 53), которая считается за старину. Одна учившаяся там старуха, среди рукописей которой я нашел несколько стихов, а также старину об осаде Соловецкого монастыря, писанную около 1814 г. (№ 90), говорила мне, что в кельях пели и про князя Владимира. Покойный сказатель Василий Крюков (о нем см. в биографии II) и хорошая сказательница Точилова (X) выучили некоторые старины в том же скиту; к сожалению, мне неизвестно, какие именно старины и от кого они переняли. Может быть, серьезные и благочестивые сюжеты, действительно, пользовались популярностью в некоторых северных чисто национальных скитах, которые допускали в свои кельи народные стихи и старины, в противоположность официальной церковности,28

1004

бывшей большею частью суровой гонительницей как христианских легенд, признанных ею апокрифическими, так в особенности и народной поэзии.

Теперь я перехожу к современному состоянию былинной традиции в Зимней Золотице. Старины здесь поются как мужчинами, так и женщинами: насколько я мог узнать, в обоих селах можно найти 11 сказателей и 13 сказательниц,29 так что число женщин-певиц превышает число мужчин; мне пришлось записывать старины также более у крестьянок, чем у крестьян: первых оказывается 6, а последних — 5, причем первые знают не менее старин, чем вторые. Самый обширный репертуар оказался также у женщины, правда, родом с Терского берега, А. М. Крюковой. В распределении сюжетов трудно указать какую-нибудь разницу между полами: скорее, разница в этом отношении существует между лицами, обладающими более и менее обширным репертуаром, а именно: первые не любят коротких, а также общеизвестных старин. Старины поются большею частью пожилыми людьми от 40 до 60 лет, но заучивают их обыкновенно еще в детском возрасте. Так, обе Крюковы, мать и дочь, начали перенимать старины с 8—9 лет; А. М. Крюкова до 18 лет, когда она жила на Терском берегу, заучила 41 старину, а с 18 до 45 лет — только 19; Васильева заучивала старины девочкой лет 10; в молодости, именно, лет 17-ти, перенимал старины и замечательный сказатель Гаврило Крюков.

Такой способ передачи старин от одного поколения другому объясняет сравнительную сохранность, в какой донесли до нас золотицкие сказатели старые былины: он сокращал количество звеньев, связывающих современные тексты с более ранними, так как наиболее важные изменения в них совершались, очевидно, при передаче. Другой факт, объясняющий архаичность записанных мною старин, это — почтение, с которым относятся сказатели к содержанию их. А. М. Крюкова прямо говорила, что проклят будет тот, кто позволит себе прибавить или убавить что-нибудь в содержании старин. Уважение крестьян к старинам и сказателям настолько известно, что я не считаю нужным на нем останавливаться; отмечу только тот факт, что крестьяне считают знание былин признаком талантливости и как бы образованности. Один старик говорил о себе и нескольких других крестьянах не знавших былин: «вот, мы никуда не годимся, ничему не учились; никакого проку в нас нет».30

Отношение к содержанию рассказа сказателей и других крестьян, слушателей, — двоякого рода: с одной стороны, они хотят показать вам, как образованному человеку, что не верят всему, что поется в старине, и самый процесс пения называют враньем: «он много тебе наврет!»; но с другой стороны, во время сказывания старин у них срываются с языка замечания, показывающие, с каким доверием они относятся к их содержанию. Когда один сказатель пел о том, что Соловей разбойник глотает по целому богатырю с конем (№ 107), слушатели заметили: «кака пасть!», по поводу того, что Илья направил стрелу в правый глаз Соловья, послышалось замечание: «небольша меточка». Чудесные свойства богатырей обыкновенно объясняются тем, что они были не такой народ, как теперешние люди, — ели, пили, спали, дрались не по-нашему. Несколько критическое отношение к содержанию старин я заметил только у А. М. Крюковой; но и она не доверяет лишь некоторым частностям, в общем признавая достоверным содержание не только старин, но отчасти и сказок. Так, она недоверчиво отнеслась к рассказу старины, что из крови Дуная протекла река (№ 10). Иногда для нее является только сомнение в правде того, что она поет. Например, относительно того, что Егорью Храброму выпал конь из тучи (№ 24), она вопросительно заметила: «врака́ поется?»; но когда я передавал ей рассказ Пономарева, что конь выпал Илье Муромцу (№ 91), она стала утверждать, что,

1005

как всем известно, конь выпал Егорью. Иногда она весьма основательно критикует текст своих же старин. Пропевши о том, что крестового брата Василия Богуславьевича «во многих старинах скажут» (№ 52), она отвергнула эту подробность: «врака́, всё-таки в одной». Относительно старины о шведской войне при Екатерине II (№ 41) она заметила, что врака́, будто царица была в Москве; она царила в Петербурге.

По обилию сказателей и разнообразию былинных сюжетов обследованная мною местность принадлежит к выдающимся. Кажется, нигде не было найдено такого множества старин на сравнительно небольшом пространстве поселений. В двух селах Зимней Золотицы, заключающих в себе около 170 дворов, можно найти, как я указал выше, не менее 24 сказателей и сказательниц; таким образом, одно из таких лиц приходится дворов на 7. Некоторые былинные герои пользуются такой популярностью, что дети, как говорила А. М. Крюкова, называют себя в играх их именами: «я — Васильюшко Богуславьевич, я — Илья Муромец». Несмотря на это, есть признаки, указывающие на недолговечность былинной традиции. По словам 77-летнего сказателя Крюкова (III), в старину сказателей было больше; тогда только и забавы было, что слушать старины да биться кулачным боем. Теперь же они понемногу выводятся: младшее поколение более любит читать или слушать сказки и повести. Я могу указать только 3—4 сказательниц, которым менее 30 лет; большинство же певцов и певиц — люди пожилые.

Передача старин от одного поколения другому в Золотице, как везде, где сохранились былины, совершенно случайна. Не только нет людей, которые специально занимались бы сказываньем старин и этим снискивали себе пропитание, но и в записанных мною текстах нет следов, указывающих на профессиональных певцов. Если сказатель обращается к своим слушателям, то называет их «братцами»; про себя он говорит обыкновенно в единственном числе:

    Ай мне спеть, мне-ка старинушку старинную (№ 37);

или:

Старине скажу конец, — больше нечего мне спеть (№ 28).

К былине он приступает обыкновенно просто, без прелюдий; если же и вносится в некоторых пересказах прибаутка, то она не имеет никакого отношения к личности певца или певицы. Так, Бурая начинает старину о князе, княгине и старицах (№ 115) следующим началом «погудки», известной ей и в отдельном виде (№ 116):

Старину-то сказать да старика связать,
Старика, братцы, связать да со старухою.
Еще это ведь чудо, братцы, — не́ чудо;
Еще есть-то как чудышко чудней того.

Но Васильева (см. биографию IV), а также Крюкова (№ 30), с Терского берега, сказывают эту старину без прибаутки. Весьма распространенная прибаутка,31 в которой певцы, выражая почтение своим слушателям, говорят, что им не дорого угощение, а дорога беседа, состоящая из добрых и умных людей, — в северной переделке совершенно изменяет смысл комплимента слушателям и в былине о первой поездке Ильи Муромца (№ 107) является в таком виде:

Нам не дорого ни злато да чисто серебро,
Дорога наша любовь да молодецкая:

1006

Да как злато-то, серебро минуется —
Дорога наша любовь не позабудется.32

И эту прибаутку прибавляют к былине посредственный сказатель Ф. Седунов (VIII) и Н. А. Лыткина (см. список сказателей, 7); лучшие же сказатели: Крюков (№ 68) и Пономарев,33 непосредственно приступают к содержанию старины:

А как первая была поездка Ильи Муромца
А из Мурома до Киева, и проч.

Только одну прибаутку, прибавленную к старине А. М. Крюковой об убийстве Иваном Грозным своего сына (№ 37), можно считать унаследованной исстари на том основании, что она существует почти в тех же выражениях и в других вариантах этой старины. Вот эта прибаутка:

Ай мне спеть, мне-ка старинушку старинную,
Что старинную, старинушку бывалую,
Про того ли спеть царя, царя московского,
Про Ивана-та спеть все про Васильевича.

Начало этой прибаутки показывает, что старина поется сказателем для себя; между тем как из записи той же старины в Новгородской или Пермской губерниях34 видно, что там старина когда-то пелась несколькими лицами по приказанию хозяина:

Прикажи, господи,35 нам старину сказать.

Присутствие традиционных прибауток в былинах указывает на среду профессиональных певцов — скоморохов и калик, от которых они перешли к крестьянам некоторых губерний. Но население Зимнего и Терского берега не могло непосредственно перенять старины ни от скоморохов, которые, конечно, не заходили на крайний север России, ни от калик, которые хотя бывают зимою на Зимнем берегу, но поют только духовные стихи, да и тех, по словам крестьян, знают немного.

Как известно, в текстах былин весьма заметно личное влияние, вносимое певцом. Влияние это сказывается между прочим в складе стиха. Прослушанные мною сказатели настолько свыклись с обычным былинным размером, что вносят его и в такие старины, которые, как видно из других вариантов, были сложены совсем другим размером. Особенно это заметно в старинах А. М. Крюковой, которая пела былинным складом старины о Кострюке (№ 36), о Голубинной книге (53), о матери и дочери в татарском плену (57), о взятии Казани (58), похоронах Сеньки Разина (59) и рождении Петра I (начало № 60); таким же складом пел о Кострюке (№ 106, вторая половина) Чекалев, между тем как Крюков сохранял в этой старине (№ 85) ее оригинальный скомороший размер. Насколько легко сказатели переделывают всякий размер на обычный былинный лад, показывает следующий случай. После того как репертуар двух сказательниц, певших мне старины вместе, Бурой и Лыткиной (XI), уже истощился, они, желая получить еще гонорара, своим обычным былинным напевом запели следующее:

Из-за гор-то, да гор да крутых, высокѐх,
Из-за лесу-то, лесу тёмного,
Из-за тёмненького-то лесу дрёмуцёго
Выбегаёт-то конь, да лошадь добрая,
Лошадь добренькая была неезжа́лая,

1007

Неезжалая лошадоцька постухме́нная,36
Да слуга-та моя, братцы, праворучная...

И таким складом они провели всю эту песню, весьма известную в Золотице, но обладающую другим размером:

Из-за гор-то, гор высокиих,
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за темного, дремучего
Выбегает конь, добра лошадь, и пр.37

Подобным же образом, в качестве старины они хотели спеть мне песню: «У отца было три сына любимые»;38 но я отказался ее записать, зная, что это — рекрутская, лирическая песня и потому не может претендовать на название старины.

Личность певца проявляется также в том, что он, запомнивши в одной старине известный факт, например, личность, географическое название, оригинальный эпитет, эпический прием описания, переносит этот факт в другую старину, а иногда и в целый ряд старин, что, конечно, облегчает ему их запоминание. Перенесение является особенно удобным при сходстве положений, в которых оказывается переносимый факт. Таким образом вырабатываются известные типы человека, города, реки, утвари и т. п. Приведу несколько примеров таких перенесений, обусловливающих собою выработку типических былинных героев. Васька Торокашка Заморянин представляет тип помощника властителя, насильно добывающего себе жену. В репертуаре А. М. Крюковой он исполняет следующие поручения: 1) увозит жену Соломана для царя Василия Окульевича (№ 23), 2) похищает жену князя Романа для царища Грубиянища (№ 18), 3) в качестве посла приходит от Идолища и требует у князя Владимира его племянницу замуж за своего господина (49), 4) в качестве помощника деспота, ищущего себе жену, губит князя Бориса и старается достать Владимиру жену убитого (48). Торокашко является также в былине об Илье Муромце и Бадане (3), но уже в другой обстановке, и потому певица не называет его здесь ни Васькой, ни Заморянином. Подобным же образом царище Грубиянище (Диоклетиан) из Старины об Егорье Храбром (№ 24) перенесен в старину о князе Романе (18). Маринка Кайдаловка в былине о князе Глебе Володьевиче (50) является любовницей Ильи Муромца; отсюда она со всеми своими атрибутами перенесена в былину о бое Ильи с сыном (4); поэтому оказалось, что мать Подсокольника берет громадную пошлину с кораблей князя Владимира, а сам Подсокольник захватывает сотню русских судов с корабельщиками и матросами. В старинах Г. Л. Крюкова распространенным типом насильника является Идо́лище: он завладевает Царьградом (№ 69), подступает к Киеву с громадным войском (81), пытается насильно взять замуж племянницу Владимира (79) и, наконец, является соперником Дуная (75), претендуя на руку его невесты. Особенно оригинален тип князя, который женится девяноста лет отроду. Сказательница Васильева (см. ее биографию IV) знает старину о князе Михайле, который женился девяноста лет; в былине о Дунае, его соперник князь Данило Белый сватается на дочери Задонского короля, и Даниле оказывается тоже 90 лет.

Конечно, выработка подобных типов происходила в устах не одного только сказателя, от которого записаны старины, но и его предшественников. Некоторые типы распространены в целом былинном районе, а такие прочно установившиеся типы, как города Киев и Чернигов, реки Непра и Пучай, Леванидов крест, Алатырь-камень, князь Владимир, Опраксия, наконец,

1008

типы главных богатырей, пользуются известностью почти везде, где существуют былины.39

Мне остается сказать о том, насколько черты местной природы и быта отразились на записанных мною старинах. Прежде всего, в сказателях сейчас же видно приморских жителей, прекрасно знакомых с мореплаванием и интересующихся всем, что касается моря. Во многих старинах40 описывается плавание кораблей по морю. Корабли отошли от берега; потянула способная, уносная поветерь (попутный ветер); затем пали ветры со всех четырех сторон: восточной, западной, северной и летной (местные названия); корабли метало туда и сюда и наконец занесло в гавань. Подробно описывается причаливание к берегу: корабельщики (капитаны) смотрят в подзорные трубы; матросы распускают флаги, ронят и подвивают паруса, спускают якоря и белые модные шлюпки, в которые садятся мореплаватели; затем они направляются к лодейной пристани, пристают к плоту, идут по мосту в таможню, где их протаможивают, или, что то же, берут с них пошлину. При отчаливании корабля поднимают булатные якоря, выпускают вязки (канаты), бросают их на воду, развивают полотняные паруса; затем корабль начинает покачиваться, являются белые гребни волн, которые «будто белые лебеди взлетывают»; наконец, скрывается берег:

А как русская земля да потаилася,
Как поганая земля да заменилася.

Часто описывается внутренность корабля: каюты красного дерева, палуба; упоминается груз, состоящий из шелковых, атласных и бархатных материй и разных мехов. На кораблях являются, кроме матросов, над которыми начальствует корабельщик, также и водолазы. В двух старинах упоминается Окиян-море, — обычное в Золотице название Ледовитого океана: 1) Илья Муромец достал лебединое перо в середине славного синего моря, которое называют «Окиян-море» (№ 45); 2) в Голубиной книге (53) говорится, что когда всплеснется Магуй-птица, Окиян-море взволнуется, и начинает пружить (опрокидывать) гостинные (купеческие) корабли с заморскими товарами.

Северная природа не так ярко проглядывает в старинах. Но все-таки есть прямые указания на крайний север; так, упоминается Карское море (№ 79); два пересказа былины о Чуриле (87 и 103), начинающиеся словами:

Ай о вешнем было праздничке о Троице,
Нападала пороха снегу белого,

ясно указывают на широты, под которыми они были записаны: в конце мая, когда большею частью приходится празднование Троицына дня, в Золотице нередко идет снег. Природа севера оставила несколько следов в былинных описаниях, сравнениях и лирических отступлениях. Так, татарин, подъезжая к Киеву, не спрашивает ни мхов, ни лесов (№ 3); конь Ильи Муромца перескакивает через болота и озера (1); сестра Алеши Поповича (64), рассуждая, куда делось ее счастье, рисует довольно яркую картину побережья Ледовитого океана:

Ты в темно́м лесу ли, лесе заблудилося,
Во жидки́х ли мхах где, во болотах-то,
Во приглубистых тихих озёрах-то?

Вследствие того, что северный сказатель никак не может представить себе совершенно «чистое» поле, без деревьев, является сравнение:

1009

Не лесина в чисто́м поле шатается;

богатырь едет по «чистому полю», но оно наполнено валежником, как и всякий северный лес:

Сухо пеньице, кореньице поломалося (№ 14).

Так как сказатель не имеет ни малейшего представления о степи, то немудрено, если он поет о «степных лесах Саратовых» (2).

В некоторых старинах отразились особенности северного промыслового быта. Всю жизнь имея дело с морскими зверями, сказатель вводит обстановку звероловных промыслов даже в такие старины, где она вовсе не идет к делу. Князя Бориса (№ 48) послали на остров Буян убить кабана, который, подобно морским зверям, выходит из моря; Борис поставил у моря невод, изловил зверя и убил его так, как беломорские промышленники убивают тюленей или белух. Чтобы объяснить тяжесть шляпы, принадлежавшей сестре Кострюка (106) и весившей 30 пудов, сказатель говорит, что в нее было вделано кутило,41 тяжесть которого ему, конечно, хорошо известна. В старинах отразились также семужий и другие рыбные промыслы. Сейчас же видно рыболова в авторе таких сравнений:

Еще мастер был Добрыня нырком ходить,
Он нырком мастер ходить да по-сёмужьи (№ 5);

или:

Как налим-то вкруг ведь камешка все обвивается,
Как Василий Богуславьевич к матушке ведь все он ластится (52).

Обстановка охотничьих промыслов является в старине о князе Романе (18), жена которого, встретив в лесу полесника (охотника), прячется за угол, из чего видно, что в лесу была промысловая изба, вроде тех, какие разбросаны по всему побережью Белого моря. У полесника есть «подорожники», т. е. разное печенье, взятое им на время охоты; подобным образом Козарушка (102, 110), отправляясь на заводи стрелять птиц, запасается подорожниками, как и всякой золотицкий охотник.

Следов бытовых особенностей, отличающих жизнь крестьян Зимнего берега, немного. Упоминается о езде на санях летом, котрая, действительно, применяется в Золотице, когда к месту назначения нельзя проехать водным путем, Идо́лище (49), собираясь в дорогу, говорит: «я в сани сажусь» (дело происходит летом). Есть указания и на домашнюю обстановку; например, когда богатырь подъезжает к дому, находящееся там лицо всегда «отпирает окошечка немножечко» (71, 108 и др.); это объясняется тем, что в Золотице окна всегда привязывают шнурком, чтобы их не разбило сильным морским ветром, и настежь отворить их нельзя. Очень часто (№№ 14, 20, 52, 56, 78) встречается название кухарки в смысле вообще служанки,42 потому что в Золотице всякая домашняя работница называется кухаркой. В двух старинах находим указания и на свадебные обряды с терминологией, взятой из обыденной жизни золотицких крестьян. Говорится о «смотренье» невесты, происходящем накануне венчанья, причем она называется «зарученою»; упоминается также «девья плачь», или «девий стол» за день до смотренья (№№ 6, 49, 79).

Таким образом, на старых былинах, зашедших с юга на Белое море, видна печать довольно сильной северной переработки, совершавшейся путем применения традиционных рассказов к местной обстановке и местным интересам. Это указывает на свежесть и жизненность былинной традиции на Белом море. Былины не сошли еще здесь на степень мертвых обломков прошлого; население, по крайней мере, в лице пожилых крестьян, не утратило

1010

пока интереса к старинам и уважения к сказателям, которым принадлежит честь быть, пожалуй, последними хранителями русского национального эпоса.

При выборе старин для записывания я руководился такими соображениями: 1) мне хотелось представить по возможности полный репертуар золотицких сказателей; поэтому я не пренебрегал и такими старинами, которые известны в нескольких десятках пересказов, например, Братья-разбойники и их сестра, Кострюк; 2) я старался записывать в большем количестве вариантов редкие старины, каковы: Алеша и сестра Збродовичей, Михайло Данилович, Козарушка, Бой Добрыни с Ильей Муромцем, 40 калик со каликою, Садко, или старины, доселе не бывшие в печати. На этих основаниях я записал и несколько старин в прозаической передаче. Конечно, приходилось иногда сообразоваться с временем и наклонностями певцов, которые не всегда были готовы петь старины. Так, мне не удалось записать у М. С. Крюковой старин о Волхе Святославьевиче, о Борисе и Глебе (духовный стих); у Г. Л. Крюкова — о Козарушке; у Пономарева — о Потыке, о смерти жены Грозного; у Бурой — о Камском побоище; из чекалевского пересказа той же старины я успел записать только отрывок (№ 104). С некоторыми сказателями и сказательницами мне даже не пришлось познакомиться или вследствии их отлучки из Золотицы, или вследствие нежелания их сообщать мне старины.

Я привожу здесь список таких лиц со скудными сведениями о них, которые мне удалось получить.

Сказатели Нижней Золотицы

1) Александра Тита́нова (т. е. Татионовна) Голу́бина — женщина лет 30-ти, племянница Г. С. Прыгунова (8), знает Голубиную книгу.

2) Павла Семеновна Крюкова, дочь А. М. Крюковой, девушка 22 лет (см. биографию I), знает довольно много старин, перенявши их у своего деда, но совестится их петь. У нее переняла мать №№ 45 и 57.

3) Дарья Андреевна Попова, вдова лет 45, знает старины: а) про сына Цюрилушка Перемётковиця и Опраксеи Коромысловны, б) как Цюрило ходил к Пересьмякиной жене, в) как муж уехал на сторону, купил платье..,43 но петь их отказалась несмотря на двукратную мою просьбу.

4) Любава (Любовь) Павловна Попова, девушка 26 лет, дочь предыдущей сказательницы, выучила две старины у своей матери: а) и в); в 1899 г. нанималась на лето в работницы в другом селе.

5) Василий Федорович Онуфриев (прозвище Ору́жьев), хороший песельник, но знает и старины.

6) Филарет Ефимович Стрелков — летом 1899 г. уезжал в Норвегию закупать треску; у него переняла А. М. Крюкова № 56.

Сказатели Верхней Золотицы

7) Настасья Андреевна Лыткина, женщина лет 45 — знает старины: а) «нам не дорого не злато» (Первая поездка Ильи Муромца), б) «как старой женитце собиралсэ, наехал сер горюч камень» (Илья Муромец и разбойники); в) Бой Добрыни с Дунаем (ср. № 99), г) Дюк, д) Иван Годинович, е) Чюрилушка, ж) «Ондрей девеноста лет» (Князь, княгиня и старицы), з) Небылица. Ее брат помогал Седунову петь старину № 107. Она спела мне несколько свадебных «плачей», но старины ей петь не хотелось.

8) Дори́м Ивойлович (Доримендонт Иоилевич) Пономарев, старик 80 лет — отказался петь старины, сославшись на свою старость.

1011

9) Григорий Степанович Прыгунов (прозв. Па́возков), дядя Голу́биной (1), старик 72 лет — замечательный певец старинных песен; прежде он знал несколько старин, но теперь может спеть только одну: Чурило и жена Перемёты.

10) Иван Васильевич Спиров — уехал на тоню ловить семгу.

11) Федор Антипьевич Седунов, крестьянин лет 50, живет в работниках, при мне уехал ловить семгу; он помогал Чекалеву петь № 100.

12) Малафей (Малахия) Васильевич Точилов.

13) Марья Степановна — считается хорошей сказательницей, но петь мне старины отказалась.

14) Настасья Семеновна — знает Небылицу и другие старины, но в хлопотах по хозяйству не нашла времени спеть их мне.

Роспись дней, в которые записаны старины

Число

№№ старин

Нижняя Золотица

1898 г.	августа 22	76, 73, 71
—	—       23	78, 84, 72
—	—       24	90
1899 г.	июня 12	81
—	—      13	75
—	—      14	74, 79
—	—      15	80, 82, 70, 66, 68, 83
—	—      16	14, 4, 29, 17, 48, 35, 40
—	—      17	5, 22, 21, 31, 6
—	—      18	19, 3, 12, 18, 20
—	—      19	30, 2, 8

Верхняя Золотица

—	—       20	107
—	—       21	108, 94, 96, 93, 95, 91, 92, 100
—	—       22	103, 101, 99, 102, 97, 98, 104, 105, 106
—	—       23	110, 109, 111, 114, 115, 116, 113
—	—       24	112

Нижняя Золотица

—	—     26	36, 7, 46, 16
—	—     27	56, 11, 25, 53, 33, 10, 9, 24
—	—     28	87, 88, 85, 67, 69
—	—     29	52, 51, 61, 65, 15
—	—     30	77, 86, 47, 37, 27, 13, 1
—	июля 1	60, 34, 32, 43, 62
—	—      2	59, 41, 63, 64, 54, 55, 57, 23
—	—      3	42, 44, 26, 38
—	—      4	89, 45, 50, 28
—	—      5	39, 58, 49

Относительно передачи местного говора в моих записях следует отметить, что я избегал затруднять типографию и читателя пестротою транскрипции.44