35

I. Аграфена Матвеевна Крюкова, замужняя женщина 45-ти лет, родилась в 1854 г. в с. Чаваньге, на Терском берегу. Ее дед по матери Стрелков из села Тетрины переселился в с. Стрельну, когда еще она состояла только из 3 дворов.1 Здесь он в течение 14-ти лет даром служил при церкви сторожем и старостой. Будучи сам грамотным, он научил читать и писать своих детей — двух сыновей и трех дочерей; грамотность передавалась из рода в род: по словам Крюковой, один из ее двоюродных братьев так любил читать, что даже песни и старины пел по какой-то рукописной книжке. Но ее матери некогда было хорошо научиться грамоте, потому что ей, как старшей из дочерей, пришлось с 14—15 лет принять на себя все домашнее хозяйство. Замуж она была взята за Кожина в село Чаваньгу, куда переехал также ее брат Ефим. Здесь-то родилась и выросла Аграфена; здесь же еще в детстве она выучила большую часть своих старин, главным образом, от матери и дяди, а также от соседей и подруг. Когда она была девочкой (лет 9-ти), ей стоило один раз прослушать старину, — и она уже запоминала ее на всю жизнь; до сих пор она поет старины, которые переняла от стариков и старух, умерших лет 30 тому назад. Ее замечательная память не была ослаблена грамотностью, потому что ей негде было научиться читать и писать: мать ее — сама еле-еле разбирала церковное письмо, а отец вовсе был неграмотный. Теперь она очень жалеет о том, что не знает грамоты. На Зимний берег она попала таким образом: когда ей было 18 лет, буря занесла в Чаваньгу партию золотицких крестьян, выехавших на весенний промысел за морскими зверями (в феврале и марте); там промышленники провели всю весну. Один из них, Семен Васильевич Крюков, посватался за Аграфену Матвеевну, которая в то время, как говорят, была очень красива. Ей не хотелось идти за него замуж, и она просила родителей не выдавать ее на чужую сторону, со слезами валяясь у них в ногах. Но они выдали ее насильно, так как слышали о женихе похвальные отзывы. По словам А. И. Васильевой (сказательница, см. IV), товарищи стали перед ними нахваливать Семена, «что он — мужик хороший, что он — мужик прово́рый, а из него ничто не оказалось». Тяжело было положение молодой женщины в большой семье ее свекра Василия Леонтьевича, который тогда жил в одном доме со своим братом Гаврилой (сказатель, см. III); особенно много она терпела от двух своих золовок, старых девиц, и не раз со слезами она мне жаловалась, что от них ей приходилось даже получать побои. После выхода замуж она только один раз была на родине, а теперь ее и не тянет туда, потому что ее родители, любимый дядя Ефим и большая часть других родственников уже умерли. В Золотице она обогатила и без того обширный репертуар своих старин, перенявши много старин у своего свекра, теперь уже покойного, а также несколько — у других лиц. Феноменальная ее память обнаруживалась, между прочим, в том, что она поправляла мелкие ошибки в своих старинах, пропетых днем раньше: она помнила, как спела название какого-нибудь города или реки; когда встречалось что-нибудь оригинальное, например, эпитет: кипарисовое седло, отчество Алеши: Леонтьевич, — она обыкновенно упоминала, в каких старинах встречаются эти особенности.

К содержанию старин она относится с большим доверием, и только некоторые невероятные частности позволяет себе называть «врако́й»; вместе с тем пение старин (как и стихов) она считает весьма похвальным делом и чаще всего поет их в Рождественский пост; перед тем как «сказывать» старину, она заранее ее обдумывает, боясь, как бы не соврать, потому что, по ее словам, «убавишь или прибавишь (в содержании, а не в складе старин), — таковые прокляты; а стихи-ти (т. е. если неверно споешь духовный стих) — паче». Большею частью она поет старины своим детям, которых у

36

нее было 9 человек; но четверо умерло, и теперь осталось две девушки, девочка 9-ти лет и 2 мальчика; обе взрослые дочери переняли у нее некоторые старины (одна из них пела мне, см. II). При народе же она не любит петь и потому не пользуется славою хорошей сказательницы; в селе многие удивлялись, когда узнали, что она пропела мне 60 старин; благодаря ее кроткому нраву, сосредоточенному характеру и некоторой замкнутости ее считали «простоватою».

Она отличается особенною религиозностью, которая перешла к ней от матери, простаивавшей, как она говорила, целые ночи на молитве, и еще более развилась после замужества под влиянием тяжелой жизни. Эта сторона ее характера отчасти отражается и в ее старинах: действующие в них лица часто молятся, служат молебны и панихиды. Направление религиозности у нее, как и вообще у северного крестьянства, отличается приверженностью к старине и отвращением ко всяким переменам и нововведениям, так что по духу она — совершенная староверка. В ее исторических песнях и рассказах нетрудно уловить ненависть к патриарху Никону, Алексею Михайловичу и отчасти к Петру I. Когда на ее вопрос, признает ли русская церковь Никона святым, я отвечал отрицательно, она с радостью стала говорить об этом всем домашним. Она убеждена, что в последний раз на земле священник отслужит обедню по-старому, и тогда уже будет конец мира. С особенным удовольствием рассказывала она благочестивую сказку о том, как один богач не хотел помочь своему бедному брату и как св. Николай, явившись к ним, одного наставил на путь истины, а другого наградил. Великим постом и вечером накануне праздников она любит петь духовные стихи; я у нее записал 11 стихов, которые она выучила у матери, дяди Ефима, тетки Матрены Киприановны, свекра и соседки Марфы Ларионовны. Кроме старин и стихов, она знает несколько сказок, например, об Иване Гостинове (мотив Василисы Премудрой, дочери морского царя), о Лазоре Лазоревиче, о том, как солдат спас Петра I от разбойников; знает также причитания невесты на свадьбе и множество песен, как свадебных, так и необрядовых. Нужно заметить, что она строго отличает от старин исторические песни XVIII и XIX вв., которых она знает несколько: «Откатилась веточка»,2 «Не полынь-травка в поле закачалася»,3 «Зазвонили в большой колокол»4 (все три песни с именем Петра I), о Захаре Григорьевиче Чернышове,5 о взятии Варшавы в 1831 г.6 После выхода замуж Аграфена Матвеевна почти перестала петь песни, кроме величальных, которые она поет на свадьбах. Старины она поет довольно слабым, но приятным голосом, не детонирует и хорошо выдерживает размер стиха. Она говорила, что каждая старина поется на свой голос; но мне она большинство старин пела одним и тем же протяжным напевом, чтобы удобнее было записывать, и только для немногих старин, например, о Кострюке, о вдове, ее дочери и сыновьях корабельщиках, она употребляла особенный голос. Из былинных героев она никогда не слыхала имен Ставра, Вольги и Микулы; не знает она также старин о битве Добрыни с Дунаем, о Камском побоище.

Хотя она уже 27 лет живет в Золотице, но в говоре ее заметно довольно много особенностей: она не так ясно выговаривает безударное о, как золотицкие уроженцы; в некоторых случаях не заменяет я посредством е; большею частью произносит Владимир вместо Владимер; нередко в родительном падеже прилагательных вместо -оѓо и -еѓо выговаривает ово и ево; в суффиксах прилагательных удваивает н, например, соболинной; иногда чвакает; ц произносит не совсем мягко, щ (шш) — не совсем широко, и пр.

<См. фотографию>