Проблема комплексного изучения фольклорных явлений не раз уже обсуждалась на специальных конференциях, симпозиумах и в научных работах, благодаря чему постепенно проясняются как общие ее контуры, так и многоаспектность самого понятия. В настоящее время правомерно говорить о двух уровнях такого изучения: об уровне полевой фиксации фольклорного явления и уровне его научного анализа. Первый подразумевает разработку методики синхронного адекватного фиксирования факта народной культуры специалистами разных дисциплин, что должно способствовать системному описанию всесторонних характеристик объекта. Второй предполагает многоаспектное исследование взаимодействующих элементов того самого целого, которое так системно и комплексно будет зафиксировано и описано.

Попытки изучения фольклорных явлений на первом из этих уровней уже успешно предпринимались. Например, на Ленинградском симпозиуме «Комплексное изучение народного творчества» (1982) Э. Х. Петросян сообщила о методике синхронной полевой записи святочной песни армянской народной традиции «Идите, посмотрите», которая включала словесную, музыкальную, хореографическую, пластическую характеристики этой кумулятивной игровой песни; кроме того, фиксировалось все фразеологическое, терминологическое и лексическое окружение исполнения, выявлялся ареал распространения, типы рефренов, манера пения и другие сопутствующие данные.

Более сложным и менее разработанным остается второй, исследовательский уровень комплексных изучений фольклора. До недавнего времени подразумевалось, что поскольку фольклор — сложное образование, в основе которого лежит синтез искусств, то сам предмет исследования требует к себе комплексного подхода, т. е. изучения разных аспектов одного многосоставного целого. Однако ни для кого не секрет, что попытки такого анализа сводятся обычно к маловзаимосвязанным друг с другом суммарным наблюдениям разных дисциплин. Такие попытки, безусловно, приносят пользу, но уязвимость их заключается в том, что они лишены целенаправленного поиска. Комплексность исследований обеспечивается прежде всего четко сформулированной общей задачей для всего коллектива исследователей.

Именно в связи с многоаспектностью самого понятия комплексности, при котором можно предпочесть, скажем, комплексно-филологический, комплексно-искусствоведческий или комплексно-этнографический анализ, методика таких изучений будет каждый раз иной (оставаясь при этом комплексной) в зависимости от поставленной задачи. Например, для решения проблемы культурно-социологического характера — об особенности функционирования зрелищно-обрядовых форм и их восприятие носителями традиции и городскими

35

зрителями в современных условиях — понадобились бы одни методы комплексных изучений. Если же общая задача формулировалась бы как реконструкция прасостояния этих обрядовых форм, то пришлось бы ориентироваться на привлечение большого количества их локальных вариантов, проследить географию распространения и т. п.

С позиций более близкой для меня проблематики обрядового фольклора хотелось бы обратить внимание на один из существенных аспектов комплексного изучения — многосторонний анализ фольклорного факта в контексте духовной народной культуры. Каким образом этот аспект обеспечивает плодотворность комплексного анализа? Дело заключается в том, что за ритуальными действиями, изобразительными и музыкальными образами, фольклорным символом стоит определенный мировоззренческий комплекс идей и представлений о мире, на основе которых и возникли когда-то эти образы, символы и знаки. Это идеологическое ядро архаического миропонимания по-разному проявляется в разных видах творчества, но является общим базисом для него. Не случайно задачей первостепенной важности признается в настоящее время изучение и реконструкция самой системы представлений о мире, архаического мышления, без понимания которого невозможно рассчитывать на надежный уровень интерпретаций отдельных фактов традиционной культуры [1].

Внимание к изучению духовной народной культуры как целого и является основным требованием нашей экспедиционной практики при обследовании Полесья. Работая по программам разного профиля и разной тематической ориентации (обрядовые комплексы календарной, семейной, окказиональной и производственной практики; обычаи и ритуалы магической, знахарской и лечебно-профилактической направленности; идеологические комплексы поверий и представлений об устройстве мира и пр.), мы все более отчетливо видим, как один и тот же набор повторяющихся элементов, реалий и признаков функционирует в разных сферах традиционной культуры с одним и тем же символическим значением.

Очевидно, что для изучения соотношения вербальных текстов с архаическим народным мировоззрением необходим соответствующий жанровый отбор внутри фольклорного материала, при котором предпочтение отдается жанрам, сохраняющим большую степень архаики и характеризующимся ощутимыми внетекстовыми этнографическими связями. Наиболее информативными с этой точки зрения традиционно считаются космогонические и культурные мифы, волшебные сказки, былички, ранние формы эпоса, загадки, ряд пословиц, а также все многообразие обрядового фольклора. Однако, кроме традиционных фольклорных жанров, следует привлекать и «малые» вербальные клише — благопожелания, приговоры, магические диалоги, формулы угроз и проклятий; тексты, сопровождающие гадания, обряды и магические действия; формулы приветствий и заговоров; детские заклички, считалки и ряд других. Ценность этих приговорных клише определяется не только высоким уровнем их внетекстовых связей, но и большой устойчивостью языковой формы, позволяющей сохранить образные элементы архаических уровней культуры.

36

Особую группу составляют тексты, которые не имеют строго закрепленной языковой формы и поэтому не всегда осознаются как традиционный текст. Речь идет об области народных верований, куда включаются многообразные виды примет, поверий, мотивировки действий и обычаев, запреты и рекомендации, суеверные прогнозы и предсказания, снотолкования, представления о природе и сверхъестественных силах и т. п. Эта обширная область народных знаний и поверий является ценнейшим источником для изучения архаической народной культуры.

При этом важно отметить, что выделенные здесь разные пласты широко понимаемого фольклора содержат разноплановую культурную информацию, передаваемую в категориях художественных стереотипов (собственно фольклорные жанры), в формах устойчивых языковых клише (приговорные формулы) и в виде идеологических стереотипов (тексты поверий). Скажем, фольклорный образ «коня» описывается различающимся набором характеристик в рамках эпической традиции, в песенной лирике, в сказке, на материале загадок, быличек, поверий. Исследователь, поставивший себе задачу комплексного изучения явления духовной народной культуры и реконструкции ее первоначальных форм, должен пытаться охватить все уровни фольклорного творчества для емкого и более или менее точного понимания традиционных языковых и фольклорных культурно-значимых стереотипов. Следующим этапом такого комплексного охвата изучаемого объекта должно стать выявление внетекстовых связей вербальных форм. Известно, что акциональная сторона обряда характеризуется бо́льшей консервативностью по сравнению со словом и поддается при ее изучении более точному структурному анализу и систематизации. Не всегда обрядовый материал дает ключ к пониманию сопутствующего фольклорного текста, но существенным является то обстоятельство, что в основе обряда и связанного с ним вербального компонента, как правило, лежит единая мифо-поэтическая схема, общая парадигматика смысловых элементов, которая по-разному реализуется в этнографическом и фольклорном материале.

Например, при попытке осмысления структуры и семантики восточнославянского обряда «проводов русалки» оказалось необходимым и продуктивным привлечение данных мифологических поверий о русалках, материала быличек, оберегов и ритуальных запретов, обычаев и примет, характерных для Русальной недели, формул угроз и приговоров, обезвреживающих вредоносность русалок, а также некоторых данных народной терминологии и фразеологии, относящихся к троицко-русальному периоду народного календаря. Именно такой комплексный подход к оценке одного обрядового факта позволил обнаружить закономерные связи между образом мифологической русалки — повериями о ее сезонном весенне-летнем появлении — и обрядом «проводов», приуроченном к Русальной неделе, интерпретировать мотивы связи русалок с водой и деревом, с цветущим житом и др. [²].

Примером комплексного исследования другого, более сложного

37

уровня может служить монография Г. В. Тавлай «Белорусское Купалье: Обряд, песня», удачно сочетающая фольклорные, этнографические и этнолингвистические данные с профессиональным музыковедческим анализом. Давние наблюдения музыковедов о несомненных связях основного купальского напева с интонациями похоронных плачей исследовательница убедительно сопоставляет с материалом поверий, ритуальный действий, песенных мотивов, народной терминологии и приходит к выводу, что ядром купальского обрядового комплекса приходится признать мотив уничтожения (сжигания или потопления) купальского символа как имитации ритуальных похорон и что именно в этом следует искать ключ к разгадке смыслового назначения наиболее распространенного типового купальского напева, обнаруживающего явственные черты типичного белорусского голошения [3, 70—71].

В связи с существующей в настоящее время слабой разработанностью методики комплексного анализа многосоставного фольклорного явления каждый специалист ищет пути такого подхода к проблеме по-своему. Вместе с тем развитие общественных наук на современном этапе характеризуется все более заметной тенденцией к охвату широкого круга анализируемых объектов на основе междисциплинарных комплексных исследований. Становятся все более продуктивными такие проблемные разработки, которые осуществляются на стыке наук.

Именно эти тенденции способствовали успешному развитию особого направления в языкознании — этнолингвистики, которая «ориентирует исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [4, 182]. Все более очевидным становится значение данных народной обрядовой терминологии, отражающих ключевые моменты архаического миропонимания, или мотивировки отдельных ритуальных действий, или целевой установки всего обряда для этнографического анализа. С другой стороны, и чисто лингвистические проблемы (этимологические исследования, интерпретация устойчивых языковых культурно-значимых единиц и проч.) не могут быть успешно решены без подробного внеязыкового контекста. Точно таким же образом весьма плодотворным оказывается изучение фольклорного факта в его многосторонних связях с этнографическим, мифологическим, диалектно-языковым материалом, т. е. в контексте всей традиционной этнической духовной культуры.

Литература

1. См. об этом мнение специалистов (Сов. этнография. 1984. № 3—4).

2. См.: Мифологический аспект полесской «русальной» традиции // Славянский и балканский фольклор: Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. М., 1986. С. 88—133.

3. Тавлай В. Г. Белорусское Купалье: Обряд песня. Минск, 1989.

4. Толстой Н. И. О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и этноса // Ареальные исследования в языкознании и этнографии: Язык и этнос. Л., 1983.