Сегодня музыковеды-фольклористы нашей многонациональной страны, хотя и рассредоточены по многим государственным учреждениям и общественным организациям, работают уже не в качестве отдельных энтузиастов-одиночек. Их деятельность становится все более организованной, планомерной и методологически выверенной. Так, Всесоюзная комиссия по народному музыкальному творчеству Союза композиторов СССР насчитывает более ста членов и объединяет в своих рядах ведущих специалистов, работающих в отделах фольклора многих институтов системы Академии наук СССР, преподавателей высших и средних музыкальных учебных заведений, служащих различных учреждений системы Министерства культуры и др. Созданная 18 лет назад, комиссия тесно сотрудничает с широким активом фольклористов, а также участвует во многих всесоюзных и международных мероприятиях научного, учебно-методического и пропагандистского плана. Почти во всех союзных республиках в рамках Союза композиторов действуют свои аналогичные объединения фольклористов — комиссии и секции.

Деятельность музыковедов-фольклористов концентрируется вокруг трех основных направлений — собирание, изучение и пропаганда музыкального фольклора народов Советского Союза. И в каждой из этих областей мы можем отметить сегодня определенные достижения. Судить об этом можно прежде всего по количеству и качеству музыкально-фольклорных публикаций.

Интенсивное собирание образцов музыкального фольклора, создание крупных архивных фондов получают практический выход благодаря постоянно издающимся фольклорным сборникам, отражающим эти фонды и делающим их широким общекультурным достоянием. Несколько типов такого рода публикаций получили наибольшее распространение. В их числе уже по самому количеству появившихся изданий следует выделить региональные сборники, представляющие устную музыкальную культуру отдельных областей и районов нашей страны во всем богатстве самобытных черт локальных этнических традиций. Отрадно, что подобные издания все чаще выходят не только в столичных и республиканских издательствах, но и в отдельных областных центрах.

Как определенный подтип такого рода изданий следует выделить сборники, составленные по жанровому принципу. Нередко подобные сборники перерастают в фундаментальные научные исследования [8]. Помимо чрезвычайно ценного нотно-песенного материала такие сборники, как правило, содержат развернутую исследовательскую статью и научный комментарий, включающий подробные паспортные данные каждой записи, отсылки к ранее опубликованным вариантам,

9

разного рода сведения о формах бытования, жанре, ареалах распространения и многом другом.

Сборники этого рода иногда группируются в серии. Так, очень представительную подборку фольклорных публикаций выпустило в 1960-е — начале 1970-х годов издательство «Советский композитор» (редактор Л. Н. Лебединский). В нее вошли несколько десятков единообразно оформленных и значительных по объему регионально-жанровых сборников, в целом представляющих музыкальный фольклор не только различных русских областей, но и целого ряда народов Российской Федерации — вплоть до сборника песен народов Севера и Сибири. Сейчас тем же издательством выпускаются две серии подобного рода — московская «Из коллекции фольклориста» (с приложением грампластинок) и ленинградская «Русские народные песни: новые публикации», — весьма гибко отражающие и архивные, и новые, недавно собранные материалы.

Другой тип изданий, получивший развитие в последнее время, — это крупные антологии, ставящие целью последовательно отразить музыкальное наследие целого народа. Таков прежде всего широко задуманный Свод русского музыкального фольклора, первый том которого вышел в 1981 г. [5]. Помимо начавших выходить еще раньше двух литовских и эстонского многотомных изданий, следует упомянуть здесь «Памятники» мордовского [12] и адыгского [11] музыкального фольклора, первые тома которых были опубликованы еще при жизни их редактора Е. В. Гиппиуса. Многотомные музыкально-фольклорные издания давно уже предпринимаются на Украине и в Белоруссии, отрадным фактом является выход серии памятников устной музыкальной культуры в наших среднеазиатских республиках и в Закавказье. Следует отметить, например, начало публикации в Казахстане классических уйгурских мукамов [4].

Уровень музыкально-фольклористической мысли и состояние изучения музыкального фольклора народов СССР отражаются в довольно многочисленных теоретических исследованиях, опубликованных в различных республиках. Назову среди наиболее основательных трудов последнего времени книги С. И. Грицы [7], З. Я. Можейко [10], П. Ф. Стоянова [13, 14] и др.

Успешно трудится довольно многочисленный отряд музыковедов-фольклористов Ленинграда. Ряд фундаментальных публикаций подготовили в последние годы И. И. Земцовский, много сделавший, в частности, для обобщения и пропаганды фольклорно-теоретического наследия Б. В. Асафьева и З. Я. Эвальд, а также В. А. Лапин, И. В. Мациевский, В. В. Коргузалов и др.

Определенным свидетельством роста музыкально-фольклористической науки являются все более многочисленные сборники исследовательских статей — среди них серийные, более или менее регулярно выходящие, такие, как «Музыкальная фольклористика» (3 вып.), сборники Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, Музыкально-педагогического института им. Гнесиных, Московской государственной консерватории, ряд сборников, опубликованных в республиках (Эстонии, Казахстане, Армении, Грузии).

10

Наконец, весьма важной областью деятельности музыковедов-фольклористов является все учащающийся выпуск фольклорных грампластинок, осуществляемый как в Москве, на Всесоюзной студии грамзаписи, так и в республиканских филиалах фирмы «Мелодия». Значительным событием стал выпуск звучащей Антологии музыкального фольклора народов СССР, включающий альбомы аутентичного фольклора всех союзных республик (работу над этой антологией завершает большой коллектив фольклористов, организованный Всесоюзной фольклорной комиссией). Все шире начинает практиковаться выпуск книжно-фольклорных изданий, сопровождающихся звучащими приложениями. Одна из самых масштабных работ этого плана — 60-томная серия «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», к подготовке которой уже приступил большой авторский коллектив, включая музыковедов-фольклористов, привлеченных к этой сложной работе по инициативе все той же Всесоюзной фольклорной комиссии Союза композиторов СССР.

На путь научного упорядочения в последнее время встали и многие музыкально-фольклорные архивы. В наиболее крупных из них разработаны системы классификации и каталогизации, значительно облегчающие оперативный поиск материалов. Больших успехов в систематизации музыкально-фольклорных фондов добились в Эстонии (Музей им. Крейцвальда), Литве, Армении, где, в частности, достигнуты и наиболее внушительные результаты в машинной каталогизации музыкального фольклора (работы В. Л. Гошовского, Э. Г. Гаспарян). Излишне было бы говорить, что научная организация архивов чрезвычайно способствует развитию музыкально-фольклористических исследований, стимулирует их, а порой приводит к появлению работ, выполненных на принципиально новом уровне, в частности в режиме совместной деятельности исследователя и ЭВМ [6].

В стране развернута большая экспедиционная работа. Практически каждый музыкальный вуз, а также многие институты искусств, институты культуры и, конечно же, научно-исследовательские институты системы АН СССР проводят ее более или менее регулярно и планомерно. Все чаще организуются комплексные экспедиции, в которых наряду с музыковедами участвуют специалисты смежных областей — этнографы, филологи, лингвисты. Нередко теперь к экспедиционной работе подключаются кинодокументалисты — операторы и режиссеры, что позволяет фиксировать материал со значительно большей полнотой. Сложились даже многолетние творческие содружества, работающие над музыкально-этнографическими фильмами в полевых условиях. Так, несколько замечательных фильмов создано в Белоруссии под руководством музыковеда-фольклориста З. Я. Можейко. Цикл учебных фильмов, посвященных русским календарным обрядам, снят по инициативе ленинградского этнографа Г. Г. Шаповаловой. Превосходные фильмы с участием фольклористов и этнографов снял молодой рижский оператор и режиссер Андрис Слапиньш (в том числе удостоенная специального приза лента «Времена сновидений», запечатлевшая обрядовый фольклор сибирских народов). Музыковеды-фольклористы, со своей стороны, все чаще привлекаются

11

к участию в этнографических экспедициях, а также в качестве консультантов при создании этнографических фильмов. Результаты такого сотрудничества положительно сказываются на качестве фильмов и их научной достоверности. В этом можно было не раз убедиться на ежегодных кинопоказах «Фольклор на экране», организуемых Всесоюзной фольклорной комиссией.

Результаты экспедиционных разысканий музыковедов-фольклористов находят отражение в программах музыкально-этнографических концертов, которые были введены в практику усилиями фольклорных комиссий Союза композиторов и которые теперь проводятся разными организациями на всей территории нашей страны. Найденные и отработанные принципы отбора и демонстрации аутентичного фольклорного материала продолжают совершенствоваться от показа к показу, и накопленный в этом отношении опыт оказывает положительное воздействие на пропаганду подлинных фольклорных ценностей, в том числе и в системе средств массовой коммуникации — на радио и по телевидению.

Разумеется, в развитии музыкально-фольклористической деятельности имеется ряд пока еще не преодоленных организационных, технических и иных трудностей. Достаточно сказать, что в стране до сих пор нет Института фольклора, который мог бы стать центром этой области науки. Не все учреждения располагают хорошей полевой аппаратурой, не везде есть условия для хранения архива. Наконец, очень остро стоит вопрос подготовки квалифицированных кадров музыковедов-фольклористов.

Несмотря на это, ускорение процесса развития музыкальной фольклористики как науки очевидно. Очевидны и ее успехи. Однако здесь хотелось бы заметить, что, чем глубже и основательнее исследует эта наука свой объект, тем больше выявляется внутренних проблем. И об этих внутренних, собственно научных проблемах стоит сказать особо, тем более что, как представляется, эти проблемы могут оказаться общими и для нас — музыковедов-фольклористов, и для наших коллег — фольклористов-филологов.

История отечественной музыкальной фольклористики насчитывает без малого два столетия. От первых слуховых записей, в которых музыканты пытались «остановить мгновение», т. е. зафиксировать в нотах и тем самым сохранить для памяти и довести до слуха просвещенной публики неуловимые и зачастую экзотически звучащие народные мелодии, нас отделяет большой промежуток времени, характеризующийся прежде всего интенсивным развитием и совершенствованием технических средств записи. И в этом плане поступательность развития нашей фольклористики очевидна и не нуждается в каком-либо специальном комментарии.

Однако если взглянуть на процесс развития нашей музыкальной фольклористики с другой точки зрения, то пройденный ею путь окажется не столь уже прямым и гладким, фольклористами давно стали ощущаться объективно существующие трудности, которые были вызваны в первую очередь тем, что музыкальная фольклористика и фольклор — т. е. субъект и объект изучения — оказались

12

разделены границей между письменным и устным типами культуры. Иными словами, с самого начала и собирание, и изучение, и пропаганда музыкального фольклора были подчинены стереотипам письменного музыкального мышления, естественными носителями которого были, а в подавляющем большинстве случаев и сегодня продолжают оставаться академически образованные музыканты.

Это главное — конституциональное — противоречие между музыкальной фольклористикой и музыкальным фольклором повлекло за собой чрезвычайно важные последствия. Одним из них является несовершенство нотных записей фольклорных образцов, на которое мы продолжаем сетовать и сегодня. Независимо от того, с какой степенью точности и подробности мы «выслушиваем» и выписываем на нотной строке фольклорный образец, какие бы мы ни вводили дополнительные знаки, все равно мы фиксируем всего лишь отдельный, единожды прозвучавший факт фольклорной музыки вне его многообразных контекстных и культурных связей, да к тому же еще и не во всей полноте его собственно музыкально-звуковых качеств: пятилинейной нотации оказывается не под силу охватить целый ряд характеристик — тембровых, исполнительских и т. д.

С течением времени создавалась своеобразная — возможно, парадоксальная — ситуация: несмотря на совершенствование технических средств звукозаписи, эти средства всегда оказывались для музыкальной фольклористики лишь промежуточным звеном, своего рода посредником между реальным объектом и нотной транскрипцией. Прежде всего это произошло потому, что научное осмысление явлений фольклора оказалось невозможным вне изучения письменного текста. Непосредственный анализ звучащего материала по-прежнему остается проблематичным. Сейчас, как известно, ведутся исследования в области машинного анализа звучащего текста, однако в полной мере удовлетворительные результаты пока не достигнуты ни у нас, ни за рубежом [9].

Итак, музыкальная фольклористика, зародившаяся и сформировавшаяся в недрах письменной музыкальной культуры, изучает фольклор, т. е. культуру принципиально устную, предварительно «переводя» ее на иной — письменный — язык. Мы миримся с этим как с неизбежностью, хотя и стараемся, по возможности, преодолевать искажающие моменты, вызванные названным обстоятельством.

То же самое противоречие определенным образом сказалось и на состоянии и путях развития музыкально-фольклористической теории. Как выясняется, способы фиксации фольклора и теоретические представления о нем — вещи, в значительной мере взаимосвязанные. Каким бы изощренным ни был слух расшифровщика — человека, переводящего магнитофонное звучание в нотную запись, он неизбежно подчиняется тем теоретическим стереотипам, которыми этот человек наделен. В результате нотировщик фиксирует не столько то, что звучит в реальности, сколько то, что слышит, что считает нужным фиксировать. Очень часто мы сталкиваемся с тем, что целый ряд моментов, которые один фольклорист считает закономерными, другой полагает случайными и соответственно опускает в нотной

13

записи. Со своей стороны, банк нотных записей становится материалом и объектом исследования, на его основе создаются и развиваются теоретические представления о фольклоре. Нетрудно заметить, что таким образом возникает как бы замкнутый круг, из которого не всегда удается вырваться.

Еще один круг нерешенных проблем связан с особенностями самого предмета музыкальной фольклористики — музыкального фольклора, каким мы его видим сегодня. Эпоха НТР, как мы знаем, весьма существенно сказалась и продолжает сказываться на судьбах и состоянии устной культуры, к которой относится и музыкальный фольклор. Сегодня мы сталкиваемся с чрезвычайно пестрой и сложно устроенной картиной фольклорной деятельности, зачастую причудливо переплетенной с профессиональным и самодеятельным творчеством. Особую и, как показал специально проведенный Всесоюзной фольклорной комиссией семинар, совершенно неразработанную проблему для отечественной науки представляет собой городской фольклор, во многом оставшийся вне сферы внимания традиционной музыкальной фольклористики. В наше время чрезвычайно интенсивно развиваются вторичные формы бытования традиционного фольклора, которые также нуждаются в специальном внимании и изучении. Особое значение при современной культурной ситуации приобретает проблема сохранения и изучения собственно традиционного фольклора, репертуар которого подвергается серьезным и «скоропостижным» трансформациям под влиянием современных средств массовой коммуникации.

Если еще недавно музыкальная фольклористика могла сосредоточиться на собирании и изучении «произведений» музыкального фольклора, учитывая только наиболее устойчивые формы их бытового функционирования (и прежде всего включенность в традиционный обряд или трудовой процесс), то сейчас мы должны срочно овладевать методами изучения текущих социокультурных процессов во всей их полноте и нередкой противоречивости. Это продиктовано в первую очередь тем, что рождение новых явлений в фольклоре зачастую принимается нами за иные формы художественного творчества. Тем самым мы рискуем упустить истоки новых фольклорных традиций — традиций будущего. Сегодня фольклористике, как никогда раньше, необходимо включать в себя прогностический аспект, а это невозможно без грамотного социокультурного анализа окружающей нас жизни (подробнее см. об этом [2]).

Следующая сложная проблема — это укрепление и развитие собственно фольклористической теории, выход ее на новый уровень. Эту проблему целесообразно рассматривать по крайней мере с двух сторон. Первое — это необходимость создания теории, полностью вытекающей из свойств самого предмета исследования, ибо еще и сегодня мы часто механически переносим на фольклор аналитические процедуры академической теории, предназначенной для анализа письменной музыки. Кое-что в этом направлении делается, многие предрассудки преодолеваются, но, конечно, говорить о полном соответствии фольклористической теории своему предмету все еще

14

преждевременно, особенно когда дело касается наиболее сложных и архаических пластов фольклора (об этом см., в частности, [1]).

Вторая сторона проблемы — необходимость введения в музыкальную фольклористику новых методов и методик, которые делали бы возможной формализацию аналитических процедур. Массив материалов и научных данных о них в отечественной фольклористике настолько велик и внутренне разнообразен, что работать с ним «вручную» становится практически невозможно, особенно когда речь заходит о сравнительных исследованиях. Определенные трудности возникаются и при создании машинных каталогов (в плане составления аналитических карт), и при разработке методов автоматического анализа фольклорных текстов (в плане составления программ для ЭВМ). Приближение фольклористической теории к значительно более высокому уровню формализации помогло бы, кроме того, фольклористам, занимающимся разными, иногда резко различающимися фольклорными культурами, находить тот «общий язык», выработка которого сегодня представляет собой актуальную проблему.

Иными словами, развитие теории музыкальной фольклористики представляется сегодня чрезвычайно насущной, актуальной задачей, решение которой, во-первых, позволило бы нашей специфической науке идти в ногу со временем, работать на уровне современного научного мышления, а во-вторых, стать более эффективной в достижении своих целей.

Следует сказать, что на современном этапе и сами эти цели нуждаются в корректировке и пересмотре, поскольку музыкально-фольклористическая мысль не стоит на месте, и каждый этап ее развития с неизбежностью вносит свои поправки, диктует новые задачи, ставит новые цели.

Хотелось бы обратить внимание на две тенденции, просматривающиеся в отечественной музыкальной фольклористике последнего времени. Так, отнюдь не случайным представляется сегодня переход многих фольклористов-музыковедов в исполнительскую деятельность, причем деятельность особого рода. Фольклористы начинают работать с аутентичными коллективами, организовывать свои ансамбли, основываясь не на разучивании нотных текстов, а на постижении и практическом освоении механизмов устной передачи традиции. Со своей стороны, профессиональные исполнители — те, кто был наиболее активным «репродуктором» всякого рода обработок народной музыки (иногда и откровенных подделок под нее), — чаще обращаются к подлинному фольклору, организуя свои, пусть не всегда вполне корректные с научной точки зрения фольклорные экспедиции и пытаясь также перенимать репертуар с «живого» голоса (к сожалению, часто такие исполнители все-таки не могут полностью отрешиться от прежних стереотипов, и в результате с эстрады звучат весьма причудливые гибриды подлинного и искаженного, художественно полноценного и второсортного, вторичного). Иными словами, исполнители становятся стихийными фольклористами (вопрос о качестве и результатах такого рода фольклористической деятельности лучше пока оставить в стороне). Интересно, что

15

тесное практическое соприкосновение с собственно фольклорной деятельностью начинает активно влиять на теоретические воззрения, психологию и даже быт самих деятелей такого рода, т. е. фольклор начинает по-новому и весьма своеобразно восстанавливать свои, казалось бы, уже утраченные позиции социального регулятора в культуре. Этот процесс является в какой-то мере и результатом естественной эволюции фольклористической мысли, и одновременно фактором ее развития в определенном направлении. Это направление можно было бы назвать экспериментальной фольклористикой, т. е. такой научно-практической деятельностью, которая не пассивно исследует лежащий вне ее объект, а активно включается в его функционирование. Излишне говорить, какая ответственность ложится в этом случае на нашу науку, сколь она должна быть разумна, тактична и компетентна в своем предмете, понимаемом уже не как просто сумма музыкальных произведений, а как живой, развивающийся процесс.

В то же время фольклористика продолжает оставаться наукой исторической. В ее задачи по-прежнему входит документирование культуры. И в этом направлении она развивается также весьма интенсивно. Об этом свидетельствует прежде всего стремление к совершенствованию фольклористических нотных текстов, тенденция к созданию так называемых аналитических нотаций, в которых пытаются слиться воедино моменты нотно-письменной фиксации звучащего факта с моментами его научного осмысления.

Представляется, однако, что аналитическая нотация — не предел совершенствования научно-практического инструментария музыкальной фольклористики. Нетрудно представить себе ряд параметров и характеристик, по которым подобные нотации являются избыточно-переусложненными и, по существу, никак не справляющимися с чрезвычайно важными для поддержания устной культуры функциями репродуцирования музыкально-фольклорной деятельности. В этом смысле на смену им должны придти нотации принципиально нового, постаналитического склада, в которых задачи документации и осмысления устной культуры органически сочетались бы с проективными, воспроизводящими эту культуру функциями. Необходимые новая простота и адекватная воспроизводимость нотно-фольклорных текстов в живой ситуации устного музыкального общения — вот своего рода сверхзадача наступающего экспериментального этапа нашей музыкально-фольклористической науки. (Специальным аспектом этой проблематики автором посвящена отдельная работа — см. [3].)

Вступление в этот этап немыслимо без разрешения по крайней мере нескольких все более отчетливо осознающихся теперь конкретных исследовательско-методологических задач, о которых хотелось бы сказать в заключение.

Прежде всего — это необходимость освоения и соединения на новом, принципиально более высоком концептуальном уровне наиболее выдающихся направлений отечественного музыкознания и музыкальной фольклористики. Я имею в виду необходимый синтез лучших достижений по меньшей мере трех исследовательских традиций.

16

Во-первых, идущая от Б. Л. Яворского и Б. В. Асафьева, а также последователей Б. В. Асафьева в собственно фольклористической области (З. В. Эвальд, Е. В. Гиппиус) линия углубленного изучения интонационной природы музыкального высказывания. Во-вторых, заложенной К. В. Квиткой и развиваемой его прямыми и косвенными учениками традиции объективно-текстологического, структурного анализа музыкально-языковых закономерностей фольклора. И в-третьих, ярко представленной в работах В. М. Беляева, столетие со дня рождения которого мы отмечали в 1988 г., практики широкого историко-фактологического документирования разнонациональных проявлений народного музыкального мышления. Суммирование сильных сторон сложившихся музыкально-фольклористических научных направлений, несомненно, будет способствовать подъему и консолидации исследовательских усилий, формированию надежной и прочной методологической базы нашей отрасли музыковедения.

В то же самое время это может помочь в преодолении некоторой все еще ощутимой цеховой замкнутости музыкальной фольклористики, злоупотребления формальными тонкостями сугубо музыковедческого, нотно-текстового анализа и недостаточного внимания к общим социокультурным проявлениям и сторонам звучащего музыкального целого. Не лишним будет заметить в данном контексте, что многим нашим музыковедам-фольклористам все еще недостает умения и мастерства говорить о специфически музыкальных сторонах исследуемого объекта на языке, доступном не одним лишь узким специалистам.

Нам предстоит осмысленно преодолеть соблазн и инерцию обособленного, автономно-музыкального рассмотрения нашего общего с филологами и лингвистами объекта — песенного языка, не просто комплексного, но и органически единого в своей звучащей природе. И в этом смысле нашей общей сверхзадачей становится выработка единой филолого-лингвистической и музыковедческой методологии. Без этого насущно необходимого шага, а вернее, принципиального, качественного скачка фольклористике трудно, попросту невозможно стать в полной мере полезной обществу и культуре будущего.

Литература

  1. Алексеев Э. Раннефольклорное интонирование: Звуковысотный аспект. М., 1986.

  2. Алексеев Э. Фольклор в контексте современной культуры: Рассуждения о судьбах народной песни. М., 1988.

  3. Алексеев Э. Нотная запись народной музыки. М., 1990.

  4. Алибакиева Т. Двенадцать уйгурских мукамов: Рак мукам. Чапбаят мукам. Алма-Ата, 1988. Вып. 1.

  5. Былины. Русский музыкальный эпос: Собрание русских народных песен / Сост. Б. М. Добровольский, В. В. Коргузалов; Ред. Л. Н. Лебединский. М., 1981.

17

  6. Гошовский В. Л. «Горани»: К типологии армянской песни / Опыт исследования с помощью ЭВМ. Препринт. Ереван, 1983.

  7. Грица С. И. Мелос української народної епіки. Київ, 1979; Она же. Украинская песенная эпика. М., 1990.

  8. Ефименкова Б. Б. Севернорусская причеть: Междуречье Сухоны и Юга и верховья Кокшенги (Вологодская область). М., 1980.

  9. Количественные методы в музыкальной фольклористике и музыкознании: Сб. ст. М., 1988.

10. Можейко З. Я. Календарно-песенная культура Белоруссии. Минск, 1985.

11. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов / Сост. В. Х. Барагунов, З. П. Кардангушев. Т. 1: Песни и наигрыши, приуроченные к определенным обстоятельствам. М., 1980.

12. Памятники мордовского музыкального искусства / Сост. Н. И. Бояркин. Т. 1: Мокшанские приуроченные песни и плачи междуречья Мокши и Инсара. Саранск, 1981.

13. Стоянов П. Ф. Ритмика молдавской дойны. Кишинев, 1980.

14. Стоянов П. Ф. Молдавский мелос и проблемы музыкального ритма. Кишинев, 1985.