225

КОММЕНТАРИИ
К СТИХОТВОРЕНИЯМ
(К ТОМУ I)

226

227

СБОРНИК 1827 г.

ЭЛЕГИИ, КН. 1

Финляндия (стр. 5). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1820, ч. X, № V, стр. 168 (см. эту редакцию на стр. 105). В 1821 г. — в «Сыне Отеч.», ч. 70, № XXII, стр. 81, с поправками к тексту «Соревнователя», в ст. 21, 39, 51, 60, 62.

Написано в 1820 г. в Финляндии. 10 марта того же года прочитано на заседании «Вольного Об-ва Любителей Росс. Словесности».

С этого стихотворения началась литературная популярность и известность Баратынского. Оно укрепило за ним славу «Певца Финляндии».

В оценке современниками сборника 1827 г. на первом месте стоит «Финляндия». Возрастающий интерес к только что присоединенной стране (см. биографию) способствовал успеху стихотворения.

В стихотворении мы находим почти точное изображение природы финляндского побережья.

Называя Финляндию «отечеством Одиновых детей», Баратынский вслед за Батюшковым («Мечта» и др.) подменяет финскую историю и мифологию — скандинавской. Это смешение скандинавского и финского эпоса, имевшее до того место еще у Державина и Жуковского, имело под собой историческую почву. Финляндия до 1809 г. была шведской провинцией, государственным языком был шведский, и шведская культура усваивалась финской интеллигенцией.

Водопад (стр. 7). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XV, стр. 90 (см. эту редакцию на стр. 107).

Стихотворение написано под живым впечатлением финляндской природы, повидимому речь идет о водопаде Хэгфорс, от которого крепость Кюмень, где служил Баратынский, была в двух километрах. Водопад этот замечателен высотой своего падения (8 метров) и мрачной быстриной, которую можно было наблюдать с высящегося над нею мостика.

Истина (стр. 8). Печатается по копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733). Впервые в «Полярн. Звезде», 1824, стр. 19, под заглавием «Истина. Ода», с разночтениями в ст. 3—4, 7, 10, 18, 35, 38. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Жанр «Истины» происходит от оды конца XVIII в. (философской оды Томаса, 1732—1785), однако здесь уже исчезли характерные строфические признаки оды. Недаром Баратынский, назвав

228

«Истину» одой в первой редакции, затем снял этот подзаголовок. По теме «Истина» близка к статье Баратынского 1821 г. «О заблуждениях и истине».

Череп (стр. 10). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1825 г., стр. 282, под тем же заглавием, с пропуском ст. 25—28 и с разночтениями к ст. 21—24, 29—30 (см. стр. 107) и с поправкой к ст. 10. В сб. 1827 г. — с заглавием «Могила» и с разночтениями к ст. 20—22, 30.

Датируется концом 1824 г., так как в письме начала 1825 г. к Н. В. Путяте Баратынский цитирует пропущенное в «Сев. Цветах» четверостишие (изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 520).

Тема «Черепа» встречается у Байрона. Указывая на это, П. А. Плетнев («Соревн. Просв. и Благотв.», 1825, ч. XXIX, стр. 107) имел в виду, очевидно, стихотворение Байрона «Надпись на кубке из Черепа». Однако высокая философическая трактовка темы в «Черепе» ближе к посвященным той же самой теме V—VII строфам из II песни «Чайльд-Гарольда».

Рим (стр. 12). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1824 г., стр. 63, под тем же заглавием и с разночтениями в ст. 4, 9, 13.

Тема древнего Рима стала особенно значительна со времени республики, консульства и империи во Франции, когда в политических формах и в быту воскрешались исторические воспоминания о Риме. В кругу декабристов с представлением о Риме связывались воспоминания о республике и гражданских доблестях. Судьба Рима как прообраз исторической неустойчивости государственных форм воспета Байроном («Чайльд-Гарольд», песнь IV, строфа 46). Ср. у Баратынского «Воспоминания» 1819 г.

Датируется не позднее 1821 г. В этом году было представлено в «Вольное Об-во Любителей Росс. Словесности».

Родина (стр. 13). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, № VI, стр. 274, под заглавием «Сельская Элегия» и с разночтениями в ст. 6—7, 20—22, 24, 28, 39, 45, 49, 59—60.

В изд. 1835 г. — без заглавия. В изд. 1884 г. — «Деревня».

Традиционная тема идиллического сельского уединения имеет источником сатирический эпод Горация «Beatus ille». Лишенный сатирического осмысления, этот эпод послужил предметом многочисленных переложений и вариаций у поэтов XVIII и XIX вв. (Лафонтен, Буало, Жильбер и др.). В русской поэзии эта же тема представлена в переводных и подражательных стихотворениях Батюшкова, Дельвига и др.

Две доли (стр. 15). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. IV, № 22, стр. 141, под заглавием «Стансы» и с разночтениями в ст. 6, 28. В изд. 1827 г. разночтение в ст. 6. В изд. 1835 г. — без заглавия. В изд. 1900 г. ст. 23 читается:

Христа словами пробужденные

229

Буря (стр. 16). Печатается по сб. 1827 г. с исправлением цензурного искажения в ст. 21 по автографу (тетрадь Баратынского 1824—1825 г., стр. 7—8, Пушк. Дом Акад. Наук). Впервые в «Мнемозине», 1825, ч. 4, стр. 214; под тем же заглавием и с разночтениями в ст. 3, 6, 19—20, 26, 30, 32, 38.

В изд. 1835 г. — заглавия не имеет. Ст. 11—20 заменены точками.

По свидетельству Н. В. Путяты (изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 518), написано в Гельсингфорсе осенью 1824 г. Очевидно, в стихотворении отразились впечатления от морских бурь во время знаменитого ноябрьского наводнения 1824 г., которое Баратынский видел в Финском заливе. В начале февраля 1825 г. вместе с другими стихотворениями было послано через Путяту Кюхельбекеру («Русск. Архив», 1864, стр. 675).

В марте 1825 г. Путята сообщал из Москвы Муханову, что «Буря» не пропущена в «Мнемозине» цензурой за стихи «Не тот ли злобный дух геены властелина... и проч.». В последний момент, очевидно ценою ряда уступок цензуре и переделок, Кюхельбекеру всё же удалось опубликовать стихотворение. Вторично стихотворение обратило на себя внимание цензуры в издании 1835 г. В журнале заседаний цензурного комитета от 14 марта 1833 г. о ст. 11—20 сказано: «Комитет признал стихи сии подлежащими запрещению» («Литер. Музеум», в. 1, под ред. А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана, стр. 15).

Придирчивость цензуры к стихотворению заставляет нас быть особенно внимательными к его теме, несомненно созвучной бунтарским настроениям декабристской молодежи 20-х гг.

Стихи:

Но знай: красой далеких стран
Не очаровано мое воображенье

могут быть восприняты как реплика на слова Пушкина:

Лети, корабль, неси меня к пределам дальним и след.

в стихотворении 1820 г. «Погасло дневное светило».

ЭЛЕГИИ, КН. 2

Разлука (стр. 18). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1820, ч. IX, стр. 196, под заглавием «Элегия» (см. эту редакцию на стр. 108).

В 1821 г. — в «Сыне Отеч.», ч. 70, № XXI, стр. 32, с разночтениями в ст. 8 и 14. В изд. 1835 г. — без заглавия.

«Разлука» близка известной элегии Парни «Que le bonheur arrive lentement». Ср. довольно точный перевод Батюшкова («Элегия», перевод из Парни).

На экземпляре сб. 1827 г., подаренного Баратынским сестре1 (Татевский Архив), А. С. Рачинским помечено: «à M-elle Кучин» Варвара Кучина — дальняя родственница Баратынского и, по семейным

230

преданиям, его первая любовь. К ней, согласно пометам Рачинского, обращены также стихотв. «Ропот». «Разуверение» и «Оправдание».

В альбом. «Земляк в стране чужой, суровой...» (стр. 19). Печатается по изд. 1884 г..

Впервые — в «Сыне Отеч.», 1819, ч. 58, № XLIX, стр. 126, под заглавием «Т — му (в альбом)» (см. эту редакцию на стр. 108). В 1821 г. перепечатано в «Соревн. Просв. и Благотв.», ч. XV, стр. 338, под заглавием «Прощание» и с разночтением1 в ст. 17. В сб. 1827 и в изд. 1835 г. — разночтения к ст. 1—4 (см. их на стр. 109) и в ст. 9, 18.

Одно из самых ранних стихотворений Баратынского. Написано в конце 1818, в начале 1819 г., когда поэт приехал в Петербург для определения на службу и, ожидая назначения рядовым в Егерский лейб-гвардейский полк, не надеялся остаться в столице.

На экземпляре сб. 1827 г., принадлежавшем сестре Баратынского, против стихотворения пометка С. А. Рачинского: «Ш. Шляхтинскому».

Лета (стр. 20). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. IV, № 19, стр. 95, под заглавием «К лете». В сб. 1827 подзаголовок — «Подражание Мильвуа».

Близкий перевод восьмистишия Мильвуа «Река забвенья» («Le fleuve d’oubli»).

Ропот (стр. 21). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, ч. I, январь, стр. 99, под заглавием «Элегия» (см. эту редакцию на стр. 110). В 1821 г. — без изменений в «Сыне Отеч.», ч. 67, № VII, стр. 320. В копиях Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом. Акад. Наук) озаглавлено «Грусть». Возможно, что это заглавие было дано Баратынским после написания эпиграммы «Ропот» — «Красного лета отрава...» («Сумерки»).

Последняя строка стихотворения имеет прозаическую параллель в письме Баратынского 1824 г. к Н. В. Путяте: «Во мне веселость — усилие гордого ума, а не дитя сердца» (изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 523).

Уныние (стр. 27). Печатается по изд. 1884 г., но с заглавием сб. 1827 г., так как из двух копий только одна носит заглавие «Лагерь», повторенное в изд. 1884 г.

Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, ч. 67, № III, стр. 128, под заглавием «Уныние», с разночтениями в ст. 3—4, 14 и 16.

В сб. 1827 г. — разночтения к ст. 1, 3, 4, 14. В изд. 1835 г. — то же, но без заглавия.

Размолвка (стр. 23). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. V, № 38, стр. 190 (см. эту редакцию на стр. 110). В изд. 1835 г. не вошло.

231

Бдение (стр. 24). Печатается по изд. 1884 г. Впервые в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XIV, стр. 61, с подписью «Е. Б.» и с разночтениями в ст. 1—2, 7, 13, 19, 23, 27. В том же 1821 г. — в «Рецензенте», № 23, под заглавием «Тоска», с подписью «Баратынский», с новой строфой между ст. 16—17 (см. ее на стр. 111) и с разночтением в ст. 28, под тем же заглавием и с подписью «Б — ий» — в «Русск. Инвалиде». 1822, № 18. В сб. 1827 г. и в изд. 1835 г. — разночтения в ст. 7.

В своем стихотворении «Союз поэтов» Б. Федоров пародирует «Бдение»:

Твердите и твердите
Увядши для утех,
В окно не зря глядите.

Выражение «не зря» — славянизм в значении «не видя» (ср. у Жуковского в «Громобое»: «Глаза, не зря, смотрели») и разговорное: «не напрасно» — цитируется как образец бессмыслицы в статье «Новая школа словесности» Цертелева — «Жителя Васильевского Острова» («Благонамеренный», 1823, ч. 21).

Разуверение (стр. 25). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XVI, стр. 204, вместе со стихотв. «Нет, не бывать тому...» под общим заглавием «Элегии», с подписью «**» и с разночтениями в ст. 10—11. В 1822 г. — в «Нов. Литер.», кн. I, № 3, стр. 47, с подзаголовком «Элегия». В сб. 1827 г. разночтение в ст. 11.

Широкую популярность эта элегия получила в качестве романса Глинки (1825 г.). Она много раз перепечатывалась в разных альманахах и песенниках. В «Моск. Телеграфе» 1830 г. была напечатана пародия на «Разуверение» за подписью «И. Пустоцветов» (вероятно, Н. Полевой).

Падение листьев (стр. 26). Впервые в «Нов. Литер.», 1823, кн. III, № 12, стр. 186 (см. эту редакцию на стр. 111). В автографе из альбома «Tendresse» (Центрархив) к этому тексту разночтения в ст. 17—19, 26—31, 36—37, 41—43.

«Падение листьев» — вольный перевод известного стихотворения Мильвуа «La chute de feuilles». Это популярнейшая из элегий, много раз переводившаяся на разные языки (на русский язык — 7 раз, в том числе Батюшковым и Милоновым).

Отъезд (стр. 28). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XV, стр. 236, вместе со стихотв. «Пора покинуть, милый друг...» (Коншину) под общим заглавием «Элегии» и с подписью «Е. Б.». Здесь имеем выброшенное впоследствии четверостишие между ст. 16—17 (см. его на стр. 112) и разночтения в ст. 2—3, 5, 13, 15 и 25—28.

Плетнев считал «Отъезд» «эпилогом» финляндской жизни Баратынского (П. А. Плетнев, Соч. и переписка, т. I, стр. 453). Однако после «Отъезда» мы имеем еще несколько стихотворений, связанных

232

с местом «ссылки» поэта. Возможно, что Баратынский, уехав из Финляндии в 1820 г. (с 11 декабря этого года по март 1821 г.), уже не надеялся вернуться назад.

ЭЛЕГИИ, КН. 3

Утешение (стр. 29). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, ч. I, март, стр. 54, вместе с элегией В. Л. Пушкина под общим заглавием «Элегии» и с датой «Фридрихсгам, 15 марта 1820» (см. эту редакцию на стр. 112). В 1821 г. — в «Сыне Отеч.», ч. 71, № XXVII, стр. 39, под заглавием «Элегия», с подписью «Б — ий» и с разночтениями к тексту «Невск. Зрителя» в ст. 1 и 7. В сб. 1827 г. в оглавлении подзаголовок: «Подражание Лафару».

Подражание лафаровскому мадригалу «A madame la comptesse de Caylus», но в то время как стихотворение Лафара имеет прямое мадригальное адресование «Je te promets un regard de Caylus», в «Утешении» — «прекрасная» носит отвлеченное, классическое имя Хлои.

Поцелуй (стр. 30). Впервые — в «Благонамеренном», 1822, ч. 17, № XI, стр. 444, под заглавием «Поцелуй» (Дориде), с подписью «Б» и с разночтениями к ст. 5—7 (см. его на стр. 113). В изд. 1835 г. — без заглавия.

Элизейские поля (стр. 31). Печатается по изд. 1884 г.

Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1825 г., стр. 103, под заглавием «Елисейские Поля», с подписью «Б» и с разночтениями к ст. 12, 15—16, 18, 23—24, 26—27, 47, 49. В сб. 1827 г. разночтения в ст. 40.

Делии (стр. 33). Впервые — в «Нов. Литер.», 1822, кн. I, № 8, стр. 126, под заглавием «Дориде» (см. эту редакцию на стр. 113). В сб. 1827 г. — с разночтениями в ст. 11—12, 25. В изд. 1835 г. — без заглавия.

В копии Н. Л. Баратынской озаглавлено «С. Д. П.», т. е. Софии Дмитриевне Пономаревой (о ней см. примечание к стихотв. «О своенравная София»).

П. О. Морозов указал на зависимость «Делии» от стихотворения Пушкина 1818 г. «Прелестнице» (Пушкин, изд. «Просвещение»). Однако если Баратынский и мог фразеологически подражать Пушкину, то в самой теме не было заимствования. Тема эта традиционна для французской эротической поэзии конца XVIII в.

Оправдание (стр. 34). Впервые — в «Сев. Цветах», на 1825 г., стр. 263 (цензурное разрешение 9 августа 1824 г.), с подписью «Е. Б. — ий» (см. эту редакцию на стр. 114). В сб. 1827 г. — с разночтением в ст. 3, 30—31. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Признание (стр. 36). О включении нами этого стихотворения в состав сб. 1827 г. см. общий комментарий к сб. 1827 г. в т. I.

Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1824 г., стр. 312 (см. эту редакцию на стр. 116). В изд. 1835 г. — без заглавия.

233

В сб. 1827 г. «Признание» включено не было. Подготовляя это стихотворение к изд. 1835 г., Баратынский долго и упорно работал над ним. В конечном счете переработка свелась к большой отвлеченности содержания стихотворения, к сжатию его. «Признание» и «Оправдание» являются заключением цикла любовных элегий (см. 1826 г., стр. 101, с разночтениями в ст. 3 и 8. В оглавлении сб. впадает с Парни, у которого таким заключением его романа с Eléonore является элегия, кончающаяся стихами:

L’amour n’est plus, l’amour est éteint pour la vie,
Il laisse un vide affreux dans mon âme affaiblie
               Et la place qu’il occupait
               Ne peut être jamais remplie.1

Догадка (стр. 38). Впервые — в «Благонамеренном», 1822, ч. 17, № XI, стр. 443, с подписью «Б» и с разночтением в ст. 11—14.

В изд. 1835 г. — без заглавия.

Ожидание (стр. 39). Впервые — в альманахе «Урания», на 1826 г., стр. 101, с разночтениями в ст. 3 и 8. В оглавлении сб. 1827 г. — подзаголовок «Подражание Парни».

В изд. 1835 г. — без заглавия.

Близкий перевод элегии Парни «Reflexion amoureuse».2

Возвращение (стр. 40). Печатается по изд. 1835 г. с поправкой ст. 6 по копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук). Впервые — в «Благонамеренном», 1822, ч. 17, № XI, стр. 444, с подписью «Б» и с разночтениями в ст. 6. То же разночтение в сб. 1827 г. и в изд. 1835 г. В сб. 1827 г. подзаголовок «Подражание Мильвуа». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Стихотворение является довольно близким переводом элегии Мильвуа «Le Retour» (Elégies, livre I). «Амур» французского оригинала у Баратынского заменен отечественным «Лелем».

Коншину. «Пора покинуть, милый друг...» (стр. 41). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XV, стр. 237, под заглавием «Н. М. К.», с подписью «Е. Б.» вместе с стихотв. «Отъезд» под общим заглавием «Элегии». Здесь разночтения к ст. 5—6, 11 и 32. В 1827 г. — в «Славянине», ч. IV, стр. 511, под заглавием «К...ну», с разночтением в ст. 13 и 17. В сб. 1827 г. то же заглавие — К...ну». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Адресовано Николаю Михайловичу Коншину (1794—1865), командиру Нейшлотского полка и поэту. Под его начальством Баратынский служил с 4 января 1820 г. Н. М. Коншин, поэт-эпигон военно-вакхической поэзии Батюшкова и Д. Давыдова, находился в то же время под большим влиянием Баратынского. Из трех посланий

234

Коншина к Баратынскому было напечатано только одно в «Благонамеренном» 1820 г. Остальные послания сохранились в тетради Коншина (Пушк. Дом Акад. Наук). Основная тема их: пресыщение жизнью, усталость, разочарование в людях и т. п. Те же темы в письмах поэтов друг к другу.

Послание Баратынского — как бы ответ на послание к нему Коншина.

«Коншину» — в 20-х гг. одно из популярнейших стихотворений Баратынского. Весьма одобрительно о нем отзывается Плетнев. Пушкин цитирует его в своем послании к Алексееву (1821):

Как мой задумчивый проказник,
Как Баратынский я твержу:
«Нельзя ль найти подруги нежной!
Нельзя ль найти любви надежной».

Л. Пушкину (стр. 43). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1826 г., стр. 40 (цензурное разрешение 25 февраля 1826 г.), под заглавием «Л. С. П. — ну», с разночтениями в ст. 4, 13—15, 17—18. То же в сб. 1827 г. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Лев Сергеевич Пушкин (1805—1852) — брат поэта. Баратынский, вероятно, познакомился с ним еще в 1820—1821 г., когда тот учился в Благородном пансионе Петербургского университета. Как ученик Кюхельбекера и брат поэта, Лев Пушкин бывал в той же литературной среде, к которой принадлежал Баратынский.

Во время своих отлучек из Финляндии Баратынский постоянно встречается с Л. Пушкиным, завсегдатаем дамских салонов и дружеских пирушек. В своей статье «Языков и Баратынский» (Литературно-библиографический сборник, 1918) А. С. Поляков цитирует письмо Языкова к брату (март 1825): «Она (т. е. Воейкова) чрезвычайно любит Баратынского и Льва Пушкина. Это мне непонятно и не нравится, я их обоих знаю лично». На этом основании Поляков делает вывод: «Возможно, что ревность Л. С. Пушкина принудила Баратынского написать к нему послание «Поверь, мой милый, твой поэт». О том, что Лев Пушкин увлекался Воейковой, мы знаем из письма поэта Пушкина к брату в ноябре 1824 г.: «Отвыкни со временем от Нащекина, от Сабурова, от вина и от Воейковой — а то будешь fréluquet, что гораздо хуже, чем Mirtil и gedelureau dissolu».1 Предположение Полякова подтверждается тем, что к этому же приблизительно времени (1825 г.) относится стихотворение Баратынского, посвященное Воейковой (см. о ней в примечаниях к стихотв. «А. А. Воейковой»).

Эпилог (стр. 44). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. IV, № 18, стр. 78, под заглавием «К***» (см. эту редакцию на стр. 117).

Стихотворение это — ответ на упреки друзей, ожидающих от Баратынского стихотв. Скорей всего его можно датировать 1822 г., наиболее

235

бесплодным для поэта. За этот год Баратынский напечатал только четыре стихотворения.

СМЕСЬ

Послание к барону Дельвигу. «Где ты, беспечный друг? Где ты, о Дельвиг мой...» (стр. 45). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, март, стр. 56, под заглавием «Послание Б... Дельвигу» и с разночтениями в ст. 23—25, 27, 29, 31—34, 37, 40, 43—45, 49, 53—56.

В сб. 1827 г. имеется заглавие «Делию» и соответственное изменение в ст. 1 и 9. В изд. 1835 г. заглавие снято.

Стихи 45—48: «И Лила спит еще! Любовию горят» и т. д. были в 1833 г. представлены цензором издания 1835 г. в Комитет по цензурным делам как «непозволительные». Комитет, однако, «признал сие место позволительным и допустил к напечатанию» («Литер. Музеум», в. 1, под ред. А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана, стр. 16).

Послание Баратынского соединяет в себе черты автобиографические с темами горацианских посланий, характерных для легкой французской поэзии XVIII в. Послание Баратынского близко стихотворению Парни «A mes amis», связанному в свою очередь с одой Горация «Делию».

Ближайшее влияние на этого рода послания Баратынского несомненно оказывал Дельвиг — лицейский «Гораций».

Данное послание Баратынского очевидно является ответом на послание Дельвига «Евгению» (1820):

Помнишь, Евгений, ту шумную ночь (и она улетела),
        Когда мы с Амуром и Вакхом
Тихо, но смело прокралися в терем Лилеты? И что же?
        Бессмертные нам изменили!

В послании Баратынский укоряет Дельвига, который забыл его, бродящего одиноко «на финских берегах».

В 1828 г. Дельвиг пишет Баратынскому: «Теперь только понимаю, какую цену имели для тебя мои письма в Финляндии. Понимаю и каюсь, что редко писал к тебе» (изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 501). Подробно об отношениях Баратынского с Дельвигом см. биографическую статью.

А. А. Воейковой. «Очарованье красоты...» (стр. 47). Впервые — в том же виде в «Сев. Цветах» на 1827 г., стр. 226. В сб. 1827 г. озаглавлено «А. В — ой». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Обращено к Александре Андреевне Воейковой (1797—1829), жене журналиста и поэта А. Ф. Воейкова, известной «Светлане» — вдохновительнице Жуковского.

Знакомство Баратынского с Воейковой, вероятно, состоялось еще в 1820 г., когда, переехав в Петербург, Воейкова начала принимать у себя литераторов круга Жуковского и Вяземского. В 1824 г. Баратынский пишет о ней Козлову: «Скажите нашей небесной Пери, что я настолько тронут ее воспоминаниями обо мне, насколько может быть тронут земной смертный, что я целую полу ее платья, переливающегося

236

тысячами цветов, и умею ценить ее сердце, одаренное тысячью добродетелей» (7 января 1824 г., «Русск. Архив», 1886, кн. I, стр. 186—187). См. еще о ней в примечаниях к посланию «Л. Пушкину».

Лиде (стр. 48). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, ч. 68, № 10, стр. 133 (см. эту редакцию на стр. 117). Автограф в альбоме «Tendress» (Центрархив) дает разночтения к первопечатному тексту в ст. 16 и 32. В сб. 1827 г. отличие от позднейшей редакции в ст. 13. В изд. 1835 г. — без заглавия.

На автографе возле заглавия «Лиде» рукой С. А. Рачинского сделана карандашом помета: «Лизавете Куприяновой». На экземпляре сб. 1827 г., принадлежащем сестре Баратынского, той же рукой Рачинского на стр. 74 написано: «Куприяновой», зачеркнуто и написано: «Финляндке». Пометка «Е. Куприяновой» имеется и около стихотв. «Перелетай к веселью от веселья» (см. «Из Татевского Архива» Ю. Верховского, стр. 6). Е. Куприянова — лицо, для нас неизвестное. «Лида» — традиционное имя в классической поэзии XVIII и начала XIX вв.

К... «Как много ты, в немного дней...» (стр. 49). Печатаем по изд. 1884 г. Впервые — в сб. 1827 г. с двумя последними стихами:

Как покаянье плачешь ты
И как безумье ты хохочешь!

В изд. 1835 г. 8-й стих заменен точками, а 9-й читается:

И как русалка ты хохочешь.

Текст, принятый посмертным изданием, является первоначальным, о чем свидетельствует письмо Баратынского к В. В. Измайлову, где Баратынский пишет: «Что же касается до имени Магдалина, которое пугает цензуру, я решил заменить его словом богомолка, хотя эта перемена портит всю пьесу» (Лушк. Дом Акад. Наук, письмо не опубликовано. На бумаге письма — водяной знак 1826 г.).

Очевидно, стихотворение «К...» предназначалось для «Литер. Музеума», альманаха, изданного В. В. Измайловым в 1827 г. Вариант 8-го стиха «Как богомолка плачешь ты», вероятно, тоже не был пропущен цензурой, и это могло заставить Баратынского отложить стихотворение, не печатая его в альманахе. В протоколе заседания цензурного комитета от 14 марта 1833 г. читаем: «7. Окончание XII стихотворения:

Чего еще душою хочешь?
Как Магдалина плачешь ты
И как Русалка ты хохочешь...

Комитет, признав «сравнение развратной женщины с святою Магдалиной вовсе неприличным, запретил стихи сии к напечатанию» («Литер. Музеум», в. 1, под ред. А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана, стр. 17). Стихотворение датируется концом 1824 — началом

237

1825 г.1 и адресовано Аграфене Федоровне Закревской (1799—1879) — жене финляндского генерал-губернатора, знаменитой «Клеопатре Невы», воспетой Пушкиным (см. о ней еще в примечании к поэме «Бал»). Упоминаниями о ней и ее характеристиками полны письма Баратынского к Н. В. Путяте 1824—1826 гг. «Веселость природная или судорожная нигде ее не оставляет, — пишет он. — Друг мой, она сама несчастна: это роза, это царица цветов, но поврежденная бурею, — листья ее чуть держатся и беспрерывно опадают» (автограф в Мурановском Архиве — письмо 1825 г., февраль — март; в изд. 1884 г. это место пропущено). Из всех имен, которыми поэт наделяет Закревскую: Альсина, Фея, Царица — самое характерное очевидно «Магдалина». Имя это мы встречаем в письмах Баратынского с начала 1825 г.

Весна (стр. 50). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1823 г. (цензурное разрешение 30 ноября 1822 г.), стр. 85, с разночтениями в ст. 14, 18, 22, 26 и 28. В изд. 1835 г. — без заглавия. Стихотворение было представлено поэтом в «Вольное Об-во Любителей Росс. Словесности» в 1820 г.

Веселье в горе (стр. 52). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1825, № 4, стр. 310, с подписью «Бар-ский» и с разночтениями к ст. 4—5 и 7. В изд. 1935 г. — без заглавия.

К — о. «Приманкой ласковых речей...» (стр. 53). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. VI, № 40, стр. 14, с разночтениями в ст. 3, 7 и 10, с заглавием «Хлоя». В 1826 г. в альманахе «Урания», стр. 134, под заглавием «Климене» и с соответствующей этому переделкой в ст. 3. В изд. 1835 г. — без заглавия. В изданиях 1869 и 1884 гг. озаглавлено: «С. Д. П.», т. е. «Софии Дмитриевне Пономаревой».

Девушке, имя которой было Аврора (стр. 54). Впервые — в том же виде в «Полярн. Звезде», 1825, стр. 116, с подписью «Б». В сб. 1827 г. — с разночтением к первым четырем стихам (см. их на стр. 118) В изд. 1835 г. озаглавлено «Авроре Ш...». По свидетельству редактора изд. 1834 г., «это стихотворение было первоначально написано по-французски; впоследствии переведено автором на русский язык» (Соч. Е. А. Баратынского, 1884, стр. 94). Вот французский текст:

A. Aurore C...

Oh, qu’il te sied ce nom d’Aurore,
Adolescente au teint vermeil!
Verse lumière, et plus encore
Aux, cœurs dont tu romps le sommeil,
Entends la voix déjà souffrante

238

De la jeunesse prévoyante;
«Pour qui se lève ce beau jour?
Pour qui cette Aurore charmante
Sera-t-elle soleil d’amour?»

Буквальный перевод: «Авроре Ш... О румяная девушка, как тебе подходит имя Авроры! Лей сиянье, и не только сиянье пробужденным тобою сердцам. Услышь заранее страдающий голос предусмотрительной юности: для кого начинается этот прекрасный день? для кого эта чарующая Аврора будет солнцем любви?»

Адресовано Авроре Карловне Шернваль (1808—1902),1 дочери выборгского ландсгевдинга (губернатора). Баратынский познакомился с ней в начале 1825 г. в Финляндии. Красота Авроры Шернваль неизменно связывалась с аллегорическим именем ее. В 1825 г. Путята писал о ней Муханову: «Она похудела и потеряла несколько своей прежней свежести; теперь она заря осенняя». Я. Булгаков в письме к дочери о свадьбе Авроры и богача Демидова пишет: «Эта Аврора и есть заря его счастья» («Русск. Архив», 1906, кн. III, стр. 444, письмо 1836 г.). Свой «Запрос Муханову» об Авроре Шернваль Баратынский заканчивает строками:

Была ль прямой зарей она,
Иль только северным сияньем?

Эпиграмма. «Как сладить с глупостью глупца...» (стр. 55). В сб. 1827 г. — впервые. В изд. 1835 г. — без заглавия. Возможно, что эпиграмма эта, подобно особому типу французской сентенциозной и повествовательной эпиграммы (Жан Батист Руссо), не имеет в виду определенного лица.

Своеобразие эпиграмм Баратынского было отмечено Пушкиным в его набросках статей о Баратынском.

В альбом. «Когда б избрать возможно было мне...» (стр. 56). Впервые — в сб. 1827 г. с разночтениями в ст. 2, 6—8. В изд. 1835 г. — без заглавия.

В альбом «Перелетай к веселью от веселья...» (стр. 57). Впервые — в «Моск. Вестн.», 1827, ч. 2, № V, стр. 9, под заглавием «Эпиграмма», с подписью «Б» и с разночтениями в ст. 2.

В альманахе «Листки Граций», 1829, напечатано с ошибочной подписью «А. Галахов» и изменением ст. 7—8.

В изд. 1835 г. — без заглавия.

На экзепляре сб. 1827 г., подаренном Баратынским сестре, против

239

данного стихотворения помета С. А. Рачинского: «Куприяновой» («Из Татевского архива» Ю. Верховского, 1916, стр. VI).

К жестокой (стр. 58). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1825 г., стр. 191 (цензурное разрешение 20 марта 1825 г.). В сб. 1827 г. разночтение в ст. 17. В изд. 1835 г. — без заглавия. В изд. Соч. Баратынского 1869 и 1884 гг. заглавие «С. Д. П.» (Софии Дмитриевне Пономаревой) — см. о ней примечания к стихотв. «О своенравная София».

В альбом «Вы слишком многими любимы...» (стр. 59). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XIV, стр. 65, с разночтениями в ст. 2—3, 6—9. В изд. 1835 г. не вошло. Вероятнее всего адресовано Софии Дмитриевне Пономаревой, салон которой часто посещал Баратынский в 1821—1823 гг. (см. о ней примечания к стихотв. «О своенравная София»).

Русская песня (стр. 60). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, № X, стр. 134, с разночтениями в ст. 3—5, 7, 9, 11, 22 и 26. В изд. 1835 г. озаглавлено «Песня».

Песня эта в 20—30-х годах пользовалась большой популярностью и постоянно перепечатывалась в песенниках.

Эпиграмма. «Идиллик новый на искус...» (стр. 62). В сб. 1827 г. — впервые. В автографе из альбома ««Souvenir» (Пушк. Дом Акад. Наук) разночтения в ст. 1.

Эпиграмма направлена вероятнее всего против В. И. Панаева (1792—1859), автора идиллий в духе Геснера, карамзиниста «шаликовского» направления. Для Пушкина и его группы — Панаев враждебная фигура. Пушкин пишет: «Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде» наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым (письмо к Л. С. и О. С. Пушкиным декабря 1824 г.). Батюшкову Панаев напоминает: «мед, патоку, молоко и Шаликова». Не очень лестно упомянут Панаев в послании Баратынского «Гнедичу, советовавшему писать сатиры» (см. 1-ю редакцию, в т. II, стр. 112).

Сюжет эпиграммы, с поэтом, представшим на беспристрастный суд Феба — Аполлона, традиционен. Известен перевод В. Л. Пушкина эпиграммы Понса де Вердена. Использован этот сюжет и у А. Пушкина — «Мальчишка Фебу гимн поднес». Тот же сюжет в эпиграмме Баратынского на Полевого — «Писачка в Фебов двор явился».

Эпиграмма. «Свои стихи Тощев пиит...» (стр. 63). Впервые — в сб. 1827 г. В изд. 1835 г. не вошло. В изд. 1884 г. в ст. 1 место «Тощев» — «Дренцев». Направлено вероятнее всего против А. А. Шишкова (1799—1832), поэта-романтика, прозванного «младшим» в отличие от своего дяди, «старшего» А. Шишкова — знаменитого председателя «Беседы». Кюхельбекер в «Обозрении российской словесности 1824 года» («Литературные Портфели», I, стр. 72 — 75) отмечает: «Ноябрь. «Восточная Лютня» младшего Шишкова — подражателя Пушкина». Полевой отмечал в «Восточной Лютне»

240

«неслыханные подражания Пушкину» («Обозрение русской литературы в 1824 г.» — «Моск. Телеграф», 1825 г., ч. I, стр. 86). «Восточная Лютня», сборник стихотворений и поэм Шишкова, вышел в конце 1824 г. Поэма «Дагестанская узница» являлась откровенным подражанием «Кавказскому Пленнику», а отрывки из «Ратмира и Светланы» очень близки к «Руслану и Людмиле».

То обстоятельство, что эпиграмма исключена из издания 1835 г., может быть объяснено трагической смертью Шишкова в 1832 г. (он был зарезан в Твери А. П. Черновым).

Женщине пожилой, но всё еще прекрасной (стр. 64). Впервые — в «Благонамеренном», 1819, февраль, № 4, стр. 210, под заглавием: «Мадригал пожилой женщине и всё еще прекрасной», с подписью «Е. Б.» и с разночтениями к ст. 1 — 4 (см. стр. 119). В изд. 1835 г. — без заглавия.

В посмертных изданиях стихотворение носит название «М. А. Панчулидзевой». В экземпляре сб. 1827 г., подаренном Баратынским сестре, против стихотворения помета Рачинского: «Марье Андреевне». Марья Андреевна Панчулидзева (рожденная Баратынская) — любимая тетка поэта, у которой он постоянно бывал во время своего пребывания в Пажеском корпусе и гостил в 1818 г. Говоря, что он приехал в Петербург с «мадригалом в кармане», Баратынский очевидно имел в виду именно это стихотворение. Мадригал является одним из первых известных стихотворений Баратынского. Он написан в духе французских мадригалов XVIII в. Характерно поэтическое выражение «и в осень дней твоих» — см. у Вольтера: «l’automne de vos jours» («A madame de Fontaine Martel», 1732). То же у Батюшкова в стихотв. «К престарелой красавице» (1817—1818): «И в осень дней твоих не погасает пламень, текущий с жизнию в крови».

Случай (стр. 65). В сб. 1827 г. — впервые. В изд. 1835 г. — без заглавия. Автограф в альбоме П. Л. Яковлева дает разночтения в ст. 12.

Судя по различным наслоениям в этом альбоме, стихотворение относится к 1819—1820 г. Вероятнее всего, что оно записано в альбом одновременно с пушкинским «Я люблю вечерний пир» и другими эпикурейскими стихотворениями периода послелицейских пирушек у М. Л. Яковлева (товарища Пушкина и Дельвига). Там Баратынский встречался с владельцем альбома, братом лицейского Яковлева — Павлом Лукьяновичем. В конце 1821 г. отношения с Яковлевым у Баратынского испортились (см. примечания к «Посланию Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры», и биографическую статью), и, следовательно, последней датой автографов Баратынского в альбоме является 1821 г.

Цветок (стр. 66). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XV, стр. 244, с разночтениями в ст. 1—2, 5—8, 20—21, 25—26.

241

Эпиграмма. «Не трогайте парнасского пера...» (стр. 67). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1826, ч. VII, № 3, стр. 124. с разночтениями в ст. 2. Автограф (Мурановский Архив) в письме Баратынского к Путяте 1826 г., январь. Здесь, жалуясь, что стихи у него «что-то не пишутся», Баратынский говорит: «Вот тебе покуда эпиграмма на поэтов прекрасного пола...»

К*** «Не бойся едких осуждений...» (стр. 68). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1827, ч. XIII, № 3, стр. 96. В изд. 1835 г. — без заглавия. Разночтение к ст. 3—4 дает автограф (Публ. Библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, бумаги Помяловского). В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом. Акад. Наук) разночтение в ст. 16.

На экземпляре сб. 1827 г., принадлежавшем сестре Баратынского, против стихотворения пометка С. А. Рачинского: «Андрею Муравьеву». В посмертных изд. Соч. Баратынского 1869 и 1884 гг. озаглавлено «А. Н. М.». Однако в изд. 1884 г. в отделе опечаток сказано: «По более достоверным источникам следовало бы озаглавить А. С. П.». Против предположения, что стихи обращены к Андрею Николаевичу Муравьеву, свидетельствует незначительность его как поэта и, следовательно, неуместность обращения к нему как к «наставнику и пророку». Первая книга его стихов «Таврида» вышла в том же 1827 г. и подверглась со стороны Баратынского суровому разбору. Баратынский называл «Тавриду» «произведением совершенно ученическим». Самого Муравьева Баратынский в эпиграмме примерно того же времени «Убог умом, но не убог задором» именует «щенком» и «мальчишкой». Таким образом, предположение о Муравьеве отпадает.

Версия Брюсова («Русск. Архив», 1900, № 8, стр. 541), что стихотворение адресовано к А. Пушкину, основана на цитированной выше заметке в изд. 1884 г. Полная неизвестность «достоверных источников» заставляет нас осторожно относиться к этому предположению.

Наиболее вероятно предположение П. Филипповича («Жизнь и творчество Баратынского», Киев, 1917, стр. 127), читающего в инициалах А. Н. М. имя Адама Николаевича Мицкевича (см. о нем в примечании к стихотв. «Не подражай: своеобразен гений»). Тон стихотворения и характер обращения вполне совпадают с адресованным Мицкевичу: «Не подражай: своеобразен гений» (1828), где Мицкевич — «гений», «бог», «Мицкевич вдохновенный»; со всеми этими наименованиями легко согласуются «наставник» и «пророк». Под «едкими осуждениями», вероятно, разумеются недоброжелательные рецензии польской печати, сопровождавшие появление стихотворений Мицкевича в московско-петербургский период. Отзывы польской печати раздражали Мицкевича. После выхода в свет «Крымских сонетов» он резко выступал против своих хулителей. Русскими литераторами и «светом» стихи Мицкевича встречались восторженно. Баратынский видался с Мицкевичем в Москве (в 1826 г.) у Вяземского, Елагиной, Зинаиды Волконской и Н. Полевого.

242

Надпись (стр. 69). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1826 г., стр. 67. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Стихотворение датируется не позднее начала 1825 г., судя по копии Н. В. Путяты, сделанной им с этого и нескольких других стихотворений перед отъездом из Финляндии в феврале 1825 г. В копии стихотворение не имеет заглавия. В позднейшей копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21783) над стихотворением проставлены инициалы — А. С. Г., что дало повод в посмертных изданиях озаглавить стихотворение «Надпись на портрет Грибоедова».

В классической литературе XVIII в. — «надписи» составляли своеобразный жанр. «Надпись к портрету» почти никогда не имела в виду реального портрета, а являлась афористической характеристикой определенного лица, обыкновенно известного и с известными всем отличительными признаками. Характеристика писателей, в большинстве случаев, давалась через их произведения. Жанр этот сохранился в литературе 1-й четверти XIX в. Много «надписей» мы находим у Пушкина, причем почти всегда за надписью-характеристикой скрывается известное лицо. Распространенным видом были надписи к собственному портрету. Подходя с этой точки зрения к «Надписи» Баратынского, мы легче всего угадываем в ней лицо элегика, скорее всего — самого автора. Нарисованный в «Надписи» облик ближе всего к культивируемому Баратынским в поэзии облику поэта, охлажденного опытом, разочарованного и печального. Внешность его вполне соответствовала поэтическому облику.

Нет никаких свидетельств об интересе Баратынского к Грибоедову, кроме просьбы прислать «Горе от ума» в письме к Путяте, вскоре после его отъезда (начало 1825 г.). Сведений о личном знакомстве Баратынского с Грибоедовым также нет. Возможно, что они и были знакомы через Бестужева и Кюхельбекера, но вряд ли для Баратынского Грибоедов был больше, чем автор комедии «Горе от ума», с которой надпись никак не связана. Инициалы, поставленные Н. Л. Баратынской, могли быть ошибочными.

Эпиграмма. «Ты ропщешь, важный журналист...» (стр. 70). Впервые — в альманахе «Литер. Музеум» на 1827 г., стр. 259, с разночтениями в ст. 1—2. В изд. 1835 г. — без заглавия.

«Важный журналист» — вероятнее всего М. Т. Каченовский (см. о нем примечание к «Исторической эпиграмме»), издатель «Вестн. Европы». Противник «модных элегий в новом вкусе», Каченовский на протяжении 20-х гг. постоянно помещал в своем журнале эпиграммы и пародии на молодых поэтов пушкинской группы.

Песня (стр. 71). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1827 г., стр. 265. В изд. 1835 г. — без заглавия. Автограф в тетради Баратынского 1824—1825 гг. (Пушк. Дом Акад. Наук), стр. 17—18.

«Песня» пародирована Кузьмой Прутковым в стихотворении «К моему портрету» (изд. «Academia», стр. 116).

Девушке, которая на вопрос: как ее зовут? отвечала: не знаю (стр. 73). Впервые — в «Невск. Зрителе»,

243

1820, февраль, стр. 93, с меняющими смысл разночтениями в ст. 1—2 (см. стр. 119). В изд. 1835 г. — без заглавия.

Товарищам (стр. 74). В сб. 1827 г. — впервые. В изд. 1835 г. — без заглавия. В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук) мы находим часть этого стихотворения переделанным, с измененным размером (см. стр. 119).

К амуру (стр. 75). Впервые — в «Сев. Лире» на 1827 г., стр. 429. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Наяда (стр. 76). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1827 г., стр. 330, с разночтением в ст. 4. То же в «Сев. Лире» на 1827 г., стр. 26.

В оглавлении сб. 1827 г. подзаголовок: «Подражание Шенье», снятый в изд. 1835 г. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Довольно близкий перевод VI fragment d’idylles А. Шенье: «Je sais quand le midi leur fait désirer l’ombre».

Дельвигу. «Напрасно мы, Дельвиг, мечтаем найти...» (стр. 77). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XVI, стр. 78, под заглавием «К Делию. Ода (с латинского)» и с разночтениями к ст. 1, 10, 22. В изд. 1835 г. — без заглавия.

В альбоме П. Л. Яковлева (Пушк. Дом Акад. Наук), л. 54, находится 3-е четверостишие (ст. 9—12), с разночтением в ст. 9, записанное рукой Баратынского. Автограф этот может быть датирован не позднее 1821 г. (см. примечание к стихотв. «Случай»).

Л—ой. «Когда неопытен я был...» (стр. 79). Первоначальная редакция (см. ее на стр. 120) опубликована Н. В. Дризеном в «Вестн. Европы», 1894, № 3, стр. 437, с автографа (ныне утраченного) в альбоме С. Д. Пономаревой.

Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1825 г. (цензурное разрешение 20 марта 1825 г.), стр. 276, с иным чтением ст. 1—4 (см. стр. 120). В изд. 1835 г. — без заглавия.

В альбоме (Театральный музей им. Бахрушина в Москве) — на место вырванного № 14 — вкладка с указанием, что здесь было стихотворение «Слепой поклонник красоты» (т. е. первоначальная редакция «Л — ой»). Так как все датированные записи в этом альбоме относятся к концу 1820 и, главным образом, к 1821 г., у нас нет оснований считать автограф более поздним. В конце 1821 г. Баратынский — завсегдатай салона Пономаревой.

Несомненно, что стихотворение было адресовано Пономаревой, а заглавие «Л — ой» есть скрытие истинного адресата. Оно могло быть позднее записано в альбом А. Лутковской (см. о ней стр. 317), которой Баратынский часто вписывал старые произведения, и на основании этого пошло в печать с ее именем. Ни одно стихотворение, адресованное Пономаревой, не было помещено в сборнике с ее именем (см. «Аглае», «Делии» и пр.).

Эпиграмма. «Окогченная летунья» (стр. 80). Впервые

244

— в «Моск. Вестн.», 1827, ч. I, № IV, стр. 254. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Безнадежность (стр. 81). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. V, № 38, стр. 190, с разночтениями в ст. 4—5 и 7. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Эпиграмма «Везде бранит поэт Клеон...» (стр. 82). В сб. 1827 г. — впервые. В изд. 1835 г. не вошла. В примечаниях к посмертным изданиям отмечено, что «в рукописной тетрадке» ст. 1 читается:

Везде бранит поэт Глупон

Вероятнее всего, что эпиграмма относится к А. Е. Измайлову (1779—1831), баснописцу, издателю журнала «Благонамеренный». С конца 1821 г. отношение Измайлова и его группы (С. Сомов, Б. Федоров, В. Панаев и др.) к Баратынскому становится резко недоброжелательным (см. об этом биографическую статью). В «Благонамеренном» появляются пародии, эпиграммы, шуточки и статьи против «баловней поэтов», «друзей литераторов» и «союза поэтов», т. е. главным образом против Дельвига и Баратынского. Фраза Кюхельбекера в его стихотв. «Поэты» — «Союз любимцев вечных Муз» (см. примечания к посланию Кюхельбекеру) была подхвачена эпиграмматистами «Благонамеренного». В 1822 г., почти одновременно в «Благонамеренном», а затем в «Вестн. Европы» (в обоих журналах — часть 19) появилась пародия Б. Федорова (подписана «Д. Врс—в») «Союз поэтов». Это довольно злое стихотворение, пародирующее послания друзей поэтов друг к другу, могло быть поводом к эпиграмме Баратынского.

Звезда. «Взгляни на звезды, много звезд...» (стр. 83). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1825 г., стр. 313, под заглавием «Звездочка», с подписью «Е. Б — ий. 24 сентября 1824 г.» и с разночтениями в ст. 13—15 и 17. В сб. 1827 г. в ст. 17 — новое «Е. Б.». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Дата, выставленная автором в «Сев. Цветах», не является точной датой написания стихотворения. 5 августа 1824 г. А. Тургенев упоминает и цитирует стихотворение в письме к Вяземскому (Остафьевский Архив, т. III, стр. 69).

Эпиграмма. «Поэт Писцов в стихах тяжеловат...» (стр. 85). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, ч. I, январь, стр. 103, в другой редакции (см. ее на стр. 120) и с подписью «Е. Б.». В изд. 1835 г. — без заглавия.

В сб. 1827 г. первый стих читается:

Поэт Графов в стихах тяжеловат.

Эпиграмма направлена против Д. И. Хвостова (1757—1835). В имени «Графов» — намек на графское достоинство Хвостова и его известную всем графоманию. Кроме того в стихотв. Хвостова «Наука

245

стихотворная» (песнь IV) под именем Графова выведен бездарный стихотворец.

В неопубликованном письме Хвостова (Пушк. Дом Акад. Наук, тетрадь № 74) находим его ответ Баратынскому:1 «Я не отопрусь, что мне весьма полюбилась эпиграмма очень замысловатая:

Поэт Графов в стихах тяжеловат,
Но я люблю не злобного собрата и т. д.

Стихи Ваши на моего Графова, коего я поместил и в науке стихотворной, столько хороши, что я сделал к ним прибавление, которое относится к тем писателям, кои чужды изящного, потому что не ищут его, и мою шуточку прилагаю у сего к Вам первому:

Ты, Баратынский, прав, пусть слог тяжеловат.
Коль мал, посредствен дар, Графов не виноват.
Виновен тот певец, неугомонный хват,
Кто с Фебом, музами живет за панибрата,
Рассудку объявя в стихах своих разлад,
В один сливает ключ и небеса и ад.
Кто мыслит, чувствует без цели наугад,
И благонравия устав отринуть рад,
Коль кто восторга чужд и чужд любви собрата,
Не может тот сказать: природа виновата.

Эпиграмма. «В своих стихах он скукой дышет...» (стр. 86). Впервые — в «Благонамеренном», 1821, август, ч. XV, № 15, стр. 160, с подписью «Б» и с разночтениями в ст. 1—2. В сб. 1827 г. — разночтения в ст. 1, 2. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Вероятно, как и предыдущая: «Поэт Писцов», направлена против Хвостова, отличавшегося не только графоманией, но и страстью всем читать свои стихи.

Дельвигу. «Я безрассуден — и не диво...» (стр. 87). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1825 г. (цензурное разрешение 20 марта 1825 г.), стр. 148, с подписью «Б» и с разночтениями в ст. 30 и 47. В сб. 1827 г. с разночтением в ст. 55 и с заглавием «Д — гу». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Об отношениях Баратынского и Дельвига см. биографическую статью. Вероятнее всего под именем Делии имеется в виду С. Д. Пономарева — предмет увлечения обоих поэтов (см. о Пономаревой примечания к «О своенравная София» и биографическую статью). Стихи, поставленные в кавычки, являются как бы ответом на увещевания Дельвига. Стихотворение написано не позднее 1823 г.

Добрый совет. К Коншину (стр. 89). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, ч. 71, № XXIX, стр. 131, под заглавием «К — ну», с подписью «Б — ий» и с разночтениями к ст. 10—11, 14—17 (см. стр. 121) и в ст. 4 и 22. В сб. 1827 г. подзаголовок «К... ну». В изд. 1835 г. — без заглавия.

246

О Н. М. Коншине см. примечание к стихотв. «Пора покинуть милый друг». Возможно, что «Добрый совет» является косвенным ответом на меланхолическое послание Коншина к Баратынскому, в печати не появлявшееся (Тетрадь Коншина в Пушк. Доме Акад. Наук): «Напрасно я, друг милый мой...» В послании этом Коншин говорит о своем разочаровании в людях, представших ему «в наготе».

Любовь (стр. 90). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1825 г. (цензурное разрешение 9 августа 1824 г.), стр. 265, под заглавием «Сонет» и с тем же, что и в сб. 1827 г., разночтением в ст. 14. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Эпиграмма. «И ты поэт, и он поэт!..» (стр. 91). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1827 г. (цензурное разрешение 18 января, 1827 г.), стр. 332. Первоначальную редакцию (см. стр. 121) дает автограф в альбоме «Souvenir», 1824—1825 гг. (Пушк. Дом. Акад. Наук). В изд. 1835 г. не вошло.

Стансы. «В глуши лесов счастлив один...» (стр. 92). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1825 г. (цензурное разрешение 20 марта 1825 г.), стр. 316, с подписью «Б». Здесь имеем в начале стихотворения отброшенные впоследствии 24 стиха (см. стр. 121). В изд. 1835 г. — без заглавия.

В статье «Об академическом издании стихотворений Е. А. Баратынского» П. Филиппович (Журнал Мин. Нар. Просв., 1915, март) сообщает, что среди автографов частного собрания Э. А. Юргенсона находится листок, на одной стороне которого автограф стихотворения «Эпилог» — «Чувствительны мне дружеские пени», на другой — написанное Баратынским же стихотворение «Ода».

Ни горы злата и сребра,
Ни неги сласть, ни сила власти;
Душой желанного добра
Нам не дадут — покуда страсти,
Волнуя чувства каждый час,
Ненасытимы будут в нас.

Блаженство полное ни в чем
Нам не даровано богами,
Чтоб, руководствуясь умом,
Его создать могли мы сами,
Всегда тая в себе самих
Прямой источник благ своих.

Весьма вероятно предположение П. Филипповича, что «Ода» является переработкой отброшенных 24 стихов, которой Баратынский тоже не воспользовался, помещая «Стансы» в сб. 1827 г. Может быть поэт предполагал использовать отброшенные стихи, перестроив их в самостоятельное произведение, названное им «Одой», но не законченное.

247

ПОСЛАНИЯ

Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры (стр. 93). Печатаем по изд. 1884 г. В сб. 1827 г. — впервые. В изд. 1835 г. озаглавлено «Г — чу».

Самую раннюю редакцию (см. ее на стр. 122) дает найденная В. Брюсовым (напечатано в «Весах», 1908, № 5, стр. 53) запись (судя по почерку, 20-х гг. XIX в.) в старинной тетради стихов.

В Пушк. Доме Акад. Наук имеется тождественная копия этого послания, не полная (листы не все, а сохранившиеся — имеют обгорелые края). Дата этой редакции послания устанавливается письмом Пушкина к Дельвигу от 16 ноября 1823 г. Пушкин пишет: «Сатира к Гнедичу мне не нравится, даром, что стихи прекрасные; в них мало перца, Сомов безмундирный — непростительно. Просвещенному ли человеку, русскому ли сатирику пристало смеяться над независимостью писателя? Это шутка, достойная коллежского советника Измайлова». Здесь имеется в виду несомненно приведенная нами на стр. 122 редакция этого послания — насквозь злободневная и открывающая политические и литературные взгляды и симпатии автора. Характерно, что Пушкин прямо называет послание — сатирой.

Ст. 52: Речь идет очевидно о «наместнике» Александра I — Аракчееве. Об отношении Баратынского к его «сумасбродствам» свидетельствует эпиграмма «Отчизны враг, слуга царя».

Ст. 77: Вельможа-гражданин — Мордвинов. Николай Семенович (1754—1845), в 1823 г. — председатель гражданских и духовных дел Государственного совета и член финансового комитета и Комитета министров. Мордвинов воспет Пушкиным в его послании «Под хладом старости» и Рылеевым в стихотв. «Гражданское мужество». Екатерининский вельможа, воспитанный в Англии и стремившийся соединить для России либерализм английских законов с крепостничеством, Мордвинов пользовался большим влиянием на Александра I в первые годы его царствования. Позднее не скрывал своей оппозиции реакционной политике Александра. Декабристы выдвигали кандидатуру Мордвинова в члены предполагаемого временного правительства.

Ст. 104: «Инвалид» — «Русский Инвалид», с 1822 г. издававшийся А. Ф. Воейковым, вел непрерывную войну с «Сев. Архивом» Булгарина (издавался в 1822 г.). Война эта, названная Гречем «перепалкой, по большей частью холостыми зарядами», продолжалась несколько лет и была построена главным образом на сплетнях и доносах друг на друга этих двух издателей.

Ст. 105: О Панаеве см. примечание к эпиграмме «Идиллик новый на искус».

Ст. 107, 110, 115 и 116: См. об Измайлове примечания к эпиграмме «Везде бранит поэт Клеон». Журнал Измайлова «Благонамеренный» издавался с 1822 по 1825 г. еженедельно, но часто с большими опозданиями, причем издатель по-домашнему винился перед читателем, что он:

248

Как русский человек, на праздниках гулял:
Забыл жену, детей — не только что журнал.

Журнал отличался полной беспринципностью, «провинциальностью» и жалкими дарованиями большинства своих сотрудников.

Ст. 111: Кн. Цертелев, Николай Андреевич (1790—1869), поэт и собиратель народной поэзии. Принадлежа по своему направлению к «противоарзамасской» антиромантической группе литераторов, он сотрудничал главным образом в «Вестн. Европы» Каченовского и «Благонамеренном», где выступил под псевдонимом «Жителя Васильевского острова». В «Благонамеренном», 1823 (ч. XXI, № 6, стр. 430—442) была напечатана его статья «Новая школа словесности», резко нападавшая на романтиков. Обвиняя новых поэтов в «противоестественности изображений», Цертелев приводит 8 стихов «Бдения» Баратынского с пресловутым: «В окно, не зря, глядел». — Яковлев, Павел Лукьянович (1798—1835), брат лицейского товарища Пушкина, племянник Измайлова, фельетонист и очеркист «в стиле Жуи». Одно время довольно близкий Баратынскому (см. примечание к стихотв. «Случай» и биографическую статью), с конца 1821 г., в качестве ближайшего сотрудника «Благонамеренного», он принимает участие в травле «баловней поэтов», т. е. Баратынского и Дельвига (см. примечания к эпиграмме «Везде бранит поэт Клеон»). «Трактирным» Яковлев назван очевидно за «низкий» стиль его фельетонов, с намеком на его очерк «В трактире Лондон», вошедший потом в «Путешествие по Невскому проспекту».

Ст. 112: Федоров, Борис Михайлович (1794—1875) (см. примечания к эпиграмме Баратынского «Везде бранит поэт Клеон»). Сомов, Орест Михайлович (1793—1833), постоянный сотрудник «Благонамеренного». Негодование Пушкина по поводу «Сомова безмундирного» окажется не совсем справедливым, если предположить, что Баратынский знал о двух эпиграммах, принадлежащих Сомову.

Завещание Баратынского

Стихотворенья — доброй Лете.
Мундир мой унтерский царю,1
Заимодавцам я дарю,
Долги на память о поэте

Надпись к портрету Баратынского

Он щедро награжден судьбой!
Рифмач безграмотный, но Дельвигом прославлен!
Он унтер-офицер, но от побой
Дворянской грамотой избавлен.

(См. примечание к стихотв. «Певцы 15 класса».)

249

Первым опытом переработки послания является повидимому копия, хранящаяся в Ленингр. Публ. Библиотеке. В этой копии все собственные имена заменены прозвищами и сделана кой-где стилистическая правка.

Аркадин и Арфин — прозвища — псевдонимы Панаева и Сомова в шуточном литературном обществе С. Д. Пономаревой «Союз друзей просвещения» (см. биографическую статью). Сапайлов — Измайлов, Фортелев — Церетелев, Фофанов — Яковлев, Пасквинель — Федоров.

В изд. 1827 г. напечатана значительно переработанная редакция. В этом тексте еще большее сокрытие литературных имен, чем в промежуточной редакции копии Ленингр. Публ. Библиотеки. Измайлов — прозрачно названный Сапайловым — теперь Шутилов и Паясин. Вовсе отброшены стихи с Цертелевым, Сомовым, Федоровым и Яковлевым. «Наместник» заменен более отвлеченным «архонтом». Однако и эта редакция не удовлетворяет поэта. С обычной системой безжалостного отбрасывания личного и злободневного Баратынский в редакции 1835 г. вычеркивает 40 стихов, содержащих конкретные намеки. Текст изд. 1835 г. отличается от принятого нами всего лишь двумя стихами (14 и 51).

В результате постепенной переработки стихотворение из сатиры превратилось в дидактическое послание.

Переработка для изд. 1835 г. диктовалась и устарелостью сатиры: «Благонамеренного» не существовало, умерли Измайлов, Сомов, Аракчеев, давно устраненный от государственных дел.

Гнедич, которому адресовано послание, высоко ставил общественную роль поэтов, не раз подчеркивал значение обличительной поэзии (на эту тему в 1821 г. он произнес речь в «Вольном Об-ве Любителей Росс. Словесности») (подробнее о нем см. примечание к посланию ему же: «Так! для отрадных чувств»).

К—ву ответ (стр. 96). Впервые — в «Русск. Инвалиде», 1822, № 28, стр. 112, под заглавием «К***» и с подписью «Б — ий» (см. эту редакцию на стр. 126). В изд. 1835 г. — без заглавия.

Тема послания развивает известный вольтеровский афоризм «Tous les genres sont bons, hors le genre ennuyeux», т. е. «Все жанры хороши, кроме скучного», постоянно цитируемый в спорах о жанрах. Спор о преимуществе того или иного жанра, начатый еще в начале века «Арзамасом» и «Беседой», разгорелся в 20-х годах вокруг пушкинских поэм и лирики поэтов пушкинской группы.

«О своенравная София...» (стр. 98). Печатается в виду цензурных искажений в первоначальной редакции, по автографу из Альбома С. Д. Пономаревой (Пушк. Дом Акад. Наук). Впервые в «Полярн. Звезде», 1824, стр. 27, под заглавием «Аглае» и с разночтениями в ст. 1, 3—4, 8—9, 10—13, 16, 19 и 32—33. То же заглавие в сб. 1827 г. Здесь разночтения в ст. 8, 12, 16, 32 и 34 к тексту «Полярн. Звезды».

Адресовано Софии Дмитриевне Пономаревой, рожд. Позняк (1794—1824), которая была предметом поклонения многих известных людей своего времени. Литературный салон Пономаревой отличался

250

простотой нравов и либерализмом. Рылеев и Кюхельбекер там бывали постоянно. В альбоме П. Л. Яковлева (Пушк. Дом Акад. Наук) две страницы представляют как бы игру в афоризмы Пономаревой и Баратынского. Так Пономарева записала: «Некто говорил о деспотизме русского правительства. Г. Баратынский заметил, что оно царит превыше всех законов».

Вряд ли можно говорить о серьезном увлечении Баратынского Пономаревой, хотя ей посвящен целый ряд стихотворений. В них сам поэт — один из многочисленных поклонников «своенравной» Софии — Делии, с которым она обращается жестоко и легкомысленно.

К ст. 13: Вероятно речь идет о зиме 1822—1823 г. Знакомство Баратынского с Пономаревой произошло в конце 1820 г., и он постоянно бывал у нее до своего отъезда в Финляндию 1 марта 1821 г.

Дельвигу. «Так, любезный мой Гораций...», стр. 100. Впервые — в «Сыне Отеч.» 1819, ч. 55. № XXXI, стр. 228, под заглавием «К Дельвигу» (см. эту редакцию на стр. 127).

В изд. 1835 г. не вошло по цензурному запрещению (см. «Литер. Музеум», в. 1, под ред. А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана, стр. 15—16). Публикуя это послание в «Современнике», 1854, № 10, И. С. Тургенев писал: «Послание это — одно из самых ранних произведений поэта, было неведомо от него помещено бароном Дельвигом в 1819 г. в «Благонамеренном». Баратынский, которого имя до тех пор не появлялось в печати, часто говорил о неприятном впечатлении, испытанном им при внезапном вступлении в нежеланную известность». Сообщение это малоправдоподобно. Известно, что еще до появления в «Благонамеренном» этого стихотворения Баратынский печатался, подписываясь полным своим именем.

Послание послужило темой для стихотворения Коншина «Поход» («Нов. Литер.», 1823, кн. IV, стр. 207). Прямым ответом на послание Баратынского было дельвиговское «К Евгению» (1819):

За то ль, Евгений, я — Гораций...
Что, пьяный, в миртовом венке
Пою вино, любовь и граций,
Как он, от шума вдалеке... и т. д.

Этот обмен посланиями, с традиционной (см. Батюшкова) рифмовкой «Граций» и «Гораций» стал позднее достоянием враждебного «Благонамеренного», высмеивающего «новую школу словесности». В пародии В. Федорова «Союз Поэтов» читаем:

Один напишет: «мой Гораций»,
Другой в ответ: любимец Граций...

Д. Давыдову (стр. 102). Печатаем по автографу (Библиотека им. В. И. Ленина в Москве) в виду несомненно цензурного характера последующих изменений. Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1826, ч. X, № 14, стр. 55, с разночтениями в ст. 1—3, 5, 7—8, 11—12 и 18—19. В сб. 1827 г. то же, за исключением ст. 5, 7, 8, повторяющих автограф.

251

О времени знакомства Баратынского с Денисом Васильевичем Давыдовым (1784—1839) мы не имеем точных сведений. Вероятнее всего, что «счастливый день», когда Баратынский познакомился с Давыдовым, относится еще к периоду совместной жизни с Дельвигом в Петербурге в 1819—1820 г. (см. о хлопотах Давыдова за Баратынского в биографической статье). Жена Баратынского — Настасия Львовна, рожд. Энгельгардт, приходилась родственницей Давыдову.

Фигура Давыдова как поэта неотделима от его репутации героя 1812 года, бесстрашного партизана, удалого гусара и «народного» героя, близкого оппозиционным кругам. Рассказы Давыдова о войне особенно привлекали слушателей. В последней строфе наброска стихотв. «Давыдову» («Певец гусар, ты пел биваки») Пушкин говорит:

Я слушаю тебя — и сердцем молодею,
Мне сладок жар твоих речей.
Поверь, я снова пламенею
Воспоминаньем прежних дней.

Баратынский вспоминает Давыдова в предисловии и в «Эпилоге» к «Эде».

Послание датируется ноябрем 1825 г. на основании письма И. Муханова к брату Николаю («Щукинский Сборник», в. X, 1912, стр. 347).

Кюхельбекеру (стр. 103). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1920, ч. 59, стр. 225, с датой 18 января 1820 г. В сб. 1827 г. не вошло по цензурным условиям.

Из декабристов Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1799—1846) был самым близким Баратынскому. Знакомство состоялось, вероятно, в конце 1818 — начале 1819 г. через Дельвига и Пушкина. Послание было написано вскоре после приезда Баратынского в Финляндию. В мае 1820 г. Кюхельбекер пишет стихотворение «Поэты», обращенное к Дельвигу и Баратынскому («Соревн. Просв. и Благотв». 1820, ч. IX, стр. 71), и отвечает в нем на послание Баратынского:

Так не умрет и наш союз,
Свободный, радостный и гордый,
И в счастъи и в несчастьи твердый,
Союз любимцев вечных Муз!
О вы, мой Дельвиг, мой Евгений!
С рассвета ваших тихих дней
Вас полюбил небесный гений!.. и т. д.

Действительно, союз поэтов пушкинской группы живет, после отъезда Пушкина, в лице Баратынского, Дельвига и Кюхельбекера. Это единый молодой фронт. Но уже с 1822 г. литературные пути Баратынского и Кюхельбекера расходятся. Кюхельбекер уходит в лагерь молодых «славян».

Однако личные дружественные отношения поддерживались

252

вплоть до 1825 г. К Кюхельбекеру направляет Баратынский Путяту, едущего из Финляндии в Петербург. Кюхельбекеру шлет он свои стихотворения «на его суд и выбор».

Несомненно, о Кюхельбекере говорит Баратынский в стихотв. «Стансы» (1827), в посвященных памяти «братьев» строках.

В альбоме жены Баратынского мы находим тюремное стихотворение Кюхельбекера «Луна» (1829). Запись эта свидетельствует о том, что Кюхельбекер не был забыт.

К... при отъезде в армию (стр. 104). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, ч. I, январь, стр. 98. Под заглавием «Брату при отъезде в армию». Перепечатано в «Благонамеренном», 1820, № 11, стр. 117, под заглавием «Б — му при отъезде его в армию» (см. эту редакцию на стр. 128). Перепечатка эта объясняется пропуском двух стихов (1 и 5) в «Невск. Зрителе». В 1823 г. — в «Нов. Литер.», кн. III, № 2, стр. 28, под заглавием «К. Б.» и с разночтениями к тексту «Благонамеренного» в ст. 14, 20, 22—23 и 32. В сб. 1827 г. — разночтения к принятому нами тексту в ст. 9, 18—19, 21—22 и 29—30. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Адресовано брату поэта Ираклию Абрамовичу Баратынскому (1802—1859), сделавшему впоследствии крупную военную карьеру.

К... «Приятель строгий, ты не прав...» (стр. 105). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, ч. 70, № XXII, стр. 175, с заглавием «Булгарину», с вставкой после ст. 30 (см. стр. 129) и с разночтениями в ст. 1, 6, 13—17, 23—26, 29. В сб. 1827 г. вошло под принятым нами заглавием, с разночтениями в ст. 1, 5 и с вариантами к вставке «Сына Отеч.». В изд. 1835 г. — без заглавия.

Послание было адресовано Булгарину, Фаддею Венедиктовичу (1799—1859), в то время еще начинающему литератору, вращающемуся в кругах декабристской молодежи. Тема, с которой Баратынский обращается к Булгарину в своем послании, в то время злободневна. В 1821 г. в «Благонамеренном» и «Вестн. Европы» появляются нападки на «модных» поэтов-элегиков. Проблемы «серьезной» тематики в поэзии, назревшие в 1824 г., в 1820—1821 гг. жили, главным образом, в литературных кругах неарзамасского направления. Послание, вероятно, является ответом на устное высказывание Булгарина, в духе порицания эпикурейства и легкомыслия поэзии молодых поэтов пушкинского круга. Отношение Баратынского к Булгарину изменяется к 1823 г., когда он в послании к Гнедичу порицает «непристойный шум, поднятый Булгариным и Воейковым в полемике «Северного Архива» с «Русским Инвалидом». В 1826 и 1827 гг. Баратынский пишет на Булгарина эпиграммы, издеваясь над его ханжеством, беспринципностью и низкопоклонством (см. «Что ни болтай, а я великий муж», «В своих листах душонкой ты кривишь», и «Он точно, он бесспорно»), и, вводя послание в сб. 1827 г., снимает с него имя Булгарина.

Богдановичу (стр. 107). Впервые — в «Сев. Цветах», 1827, стр. 335, с разночтениями в ст. 5—6, 19—21, 39—41, 49—51, 59—64,

253

72, 78, 88, 90—95, 98. В сб. 1827 г. разночтения к ст. 20, 36, 49—51, 97.

Послание написано в 1824 г. 17 июня этого года А. Тургенев пишет Вяземскому: «Баратынский читал прекрасное послание к Богдановичу» (Остафьевский Архив, т. III, стр. 55). К осени этого же года относится письмо Дельвига к Пушкину, где упоминается послание. Первая редакция этого послания до нас не дошла, мы знаем о ее существовании по цитате в письме Баратынского к Пушкину.

Послание обращено к Богдановичу Ипполиту Федоровичу (1743—1803), автору знаменитой поэмы «Душенька».

К ст. 44 и след.: Екатерина «читала Душеньку с удовольствием и сказала о том сочинителю: что могло быть для него лестнее? Знатные и придворные, всегда ревностные подражатели государей, старались изъявлять ему знаки своего уважения и твердили наизусть места, замеченные монархинею» (Карамзин, «О Богдановиче и его сочинениях»).

Ст. 71—73: «Богданович жил в совершенном уединении. У него были два товарища, достойные добродушного Лафонтена: кот и петух. Об них он говорил как о друзьях своих, рассказывал чудеса, беспокоился об их здоровьи и долго оплакивал их кончину» (Батюшков, «Нечто о поэте и поэзии»).

Ст. 84—85: Речь идет о послании Пушкина «К Овидию», напечатанном в «Полярн. Звезде» на 1823 г.

В обращении к умершему поэту Баратынский подражает Вольтеру (см. послание Вольтера к Буало, Шекспиру, Горацию, Лукрецию, Овидию, Попу, Вергилию, Петрарке и др.). Эту близость отметил Вяземский, говоря, что «Баратынский в сказке «Телема и Макар» счастливо перевел Вольтера; но в послании к Богдановичу едва ли не еще удачнее подделался под него» (Собр. соч., т. I, стр. 23, «Об альманахах 1827 г.»). Дельвиг это влияние считает отрицательным. Он пишет Пушкину: «Послание к Богдановичу исполнено красотами; но ты угадал: оно в несчастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробивается кой-где» (письмо от 10 сентября 1824 г.).

Послание вызвало разноречивую критику. Нападки на «унылых» поэтов-романтиков были одобрены «Сев. Пчелой» (№ 39 за 1827 г.), «Моск. Вестн.» (1827, № XII, стр. 374) возмущался односторонностью оценки немецкой поэзии. Вяземский («Моск. Телеграф», 1828, ч. XIII, № 1, стр. 236) писал: «Можно только попенять поэту, что он предал свою братию на оскорбления мнимо-классических книжников наших, которые готовы затянуть песню победы, видя или думая видеть в рядах своих могучего союзника. Они, пожалуй, по простоте или по лукавству станут теперь решительно ссылаться на слова Баратынского:

...Новейшие поэты
Всего усерднее поют свою тоску...

Дальше Вяземский цитирует послание, кончая словами:

254

Жуковский виноват: он первый между нами
Вошел в содружество с Германскими певцами

«Стихи хороши, очень хороши, насмешливы и остроумны; но должно понимать, что поэт шутит, хотя мимоходом и намекает на истину ... иной подумает, что поэт в самом деле признает хандру отличительным свойством музы Виланда, Шиллера и Гете, что он не шутя обвиняет Жуковского в сближении русской поэзии с германскою». Послание недаром обсуждалось литературными друзьями и врагами Баратынского, — в нем поэт первый раз высказывал свой взгляд на современную ему поэзию. Оценка «унылых» элегиков, в сущности самооценка, была вполне серьезной.

Любопытно, что почти то же самое относительно Жуковского высказывает Рылеев в письме к Пушкину. Он пишет о пагубности его влияния на русскую поэзию: «Мистицизм, которым проникнута большая часть его стихотворений, мечтательность, неопределенность и какая-то туманность, которые в нем иногда даже прелестны, растлили и много зла наделали» (12 февраля 1824 г.).

Лутковскому (стр. 110). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1824 г. (цензурное разрешение 20 декабря 1823 г.), стр. 259, под заглавием «К...», с подписью «Б», с вставками после ст. 27 и 44 (см. их на стр. 130) и с разночтениями к ст. 15—16, 25, 28—30. В сб. 1827 г. озаглавлено: «Л — му».

Лутковский Георгий Алексеевич (умер в 1831 г.) — командир Нейшлотского полка, под его начальством служил Баратынский в Финляндии. О нем и его семье Баратынский писал: «Я с ними провел 5 лет, и они всегда относились ко мне ласково, всегда считали в числе лучших друзей. Именно они облегчили мне тягость изгнания».

«Военные рассказы» Лутковского относятся к наполеоновской кампании, в которой он участвовал.

«Епендорфские трофеи» — трофеи русской армии в одном из боев в Саксонии, в селении Эппендорф, недалеко от Дрездена.

Дельвигу. «Дай руку мне, товарищ добрый мой...» (стр. 112). Впервые — в «Полярн. Звезде» на 1823 г. (цензурное разрешение 30 ноября 1822 г.), стр. 374, с вставкой после ст. 2 (см. ее на стр. 130), с разночтениями к ст. 20—21, 37 и под заглавием «К Дельвигу». В сб. 1827 г. разночтение к ст. 23.

О Дельвиге см. биографическую статью.

К... «Мне с упоением заметным...» (стр. 114). Печатается по изд. 1884 г. Впервые — в «Нов. Литер.», 1824, кн. IX, июль, стр. 40, с подписью «Б-ский» (см. эту редакцию на стр. 131). В сб. 1827 г. и изд. 1835 г. разночтения в ст. 33—34, 38—40, 44. В изд. 1835 г. — без заглавия.

В изд. Соч. Баратынского 1869 и 1884 гг. озаглавлено «Г. З.» — т. е. графине Закревской. Заглавие это явно ошибочно. Баратынский впервые встретился с Закревской осенью 1824 г.

255

Ст. 20—22: Имеется в виду известная формула, резюмирующая философию Декарта: «Я мыслю — следовательно я существую» (Je pense, donc je suis) («Discours de la methode», ч. IV, 1837); она получила большую популярность, имела хождение в качестве поговорки и служила предметом всевозможных пародий, в которых первый глагол замещался другим. Переделка Баратынского восходит к Вольтеру, который писал: «Декарт говорил: мыслю, следовательно существую. Я же скажу: я вас люблю, следовательно существую».

Коншину. «Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам...» (стр. 116). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1820, ч. 66, № XLIX (дата выхода — 4 декабря 1820), стр. 130, под заглавием «К Коншину», с подписью «Е. Баратынский. Фридрихсгам» и с разночтениями в ст. 16, 23—25 и 28—29. В изд. 1835 г. — без заглавия. В автографе из альбома «Tendresse» (Центрархив) разночтения к ст. 21—22, 27, 31.

О Коншине см. примечания к стихотворению «Коншину» («Пора покинуть, милый друг»).

Н. И. Гнедичу. «Так для отрадных чувств...» (стр. 118). Впервые — в «Нов. Литер.», 1823, кн. VI, № XLI стр. 29, с разночтениями к ст. 1—2, 6, 17, 35, 40, 53, 61, 89—92, 97—98. Первоначальную редакцию дает список стихотворения, хранящийся в Ленингр. Публ. Библиотеке. Здесь разночтения к ст. 1, 17—19, 30—37, 43—44, 51—53, 55, 60—61, 70—71, 75, 77, 90, 92, 97.

Николай Иванович Гнедич (1784—1833) — поэт, знаменитый своим переводом «Илиады». Баратынский познакомился с ним еще в 1820 г. 28 февраля 1821 г. Гнедич читал на заседании «Вольного Об-ва Любителей Росс. Словесности» поэму Баратынского «Пиры». Положение Гнедича, опытного литератора, друга Батюшкова, члена Оленинского кружка, обладавшего широкими литературными связями, создало особый литературный образ Гнедича-ментора. Послания к Гнедичу были почти литературной традицией (см. послания к нему Пушкина, Рылеева, Воейкова, Загоскина и др.).

СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ СОБРАНИЯ 1835 г.

Фея (стр. 125). Впервые — в альманахе «Царское Село» на 1830 г., стр. 157, с датой «1824 г.». Без изменений в «Розе Граций» на 1831 г., стр. 28.

Опровержение выдвинутого редактором академического издания сочинений Баратынского (1914 г.) предположения об обращенности стихотворения к А. Закревской см. в работе Л. Филипповича «Жизнь и творчество Баратынского», Киев, 1917, стр. 86—94.

«Наслаждайтесь, все проходит...» (стр. 126). В изд. 1835 г. — впервые.

«Лазурные очи» (стр. 127). Впервые — в «Сиротке» на 1831 г., стр. 21, с разночтением (опечаткой?) в ст. 27.

256

«К чему невольнику мечтания свободы...» (стр. 128). В изд. 1835 г. — впервые с цензурным искажением в ст. 16—17:

Дарует страсти нам?..
О, тягостна для нас...

В журнале заседаний СПБ цензурного комитета от 14 марта 1833 г. сказано: «Из XII стихотворения:

Безумец! Не она ль, не высшая ли воля
Дарует страсти нам? И не ее ли глас
В их гласе слышим мы?

Комитет положил исключить последнюю мысль, т. е.

И не ее ли глас в их гласе слышим мы»

(«Литер. Музеум», под ред. А. Николаева и Ю. Оксмана, в. 1, стр. 16).

«Что пользы вам от шумных ваших прений...» (стр. 129). Впервые — в альманахе «Царское Село» на 1830 г., стр. 140, под заглавием «Эпиграмма». Здесь в ст. 1 вместо «вам» — «нам».

Написано по поводу развернувшейся в 1829 г. полемики между издателем «Моск. Телеграфа» Н. Полевым и С. Раичем — издателем «Галатеи». Не затрагивая принципиальных вопросов, полемика эта с обеих сторон носила характер личных выпадов и придирок, часто принимавших форму прямой брани. Возможностью более широкого истолкования эпиграммы в плане принципиального отрицания «журнальной войны» вообще (ср. «Войной журнальною бесчестит без причины...»), очевидно, руководствовался Баратынский, включая ее в изд. 1835 г., в котором он, как правило, эпиграмм 1827—1833 гг. не перепечатывал.

«Сердечным нежным языком...» (стр. 130). В изд. 1835 г. — впервые, с цензурным искажением в ст. 3:

И сладострастных лобызаний

(см. «Литер. Музеум», под ред. А. Николаева и Ю. Оксмана, в. 1, стр. 16).

Языкову. «Бывало, свет позабывая...» (стр. 131). В изд. 1835 г. — впервые. Датируется концом 1831 г. на основании письма, в котором было послано Баратынским Языкову, и полученного последним 13 января 1832 г. («Литературно-библиологический сборник», П., 1918, стр. 69). В письме стихотворение имеет иное начало (ст. 1—7, см. их на стр. 132).

Очевидно послание является ответом на своего рода творческую декларацию Языкова в его стихотворении того же 1831 г. «И. В. Киреевскому» (в альбом):

... Не в том вся жизнь и честь моя,
Что проповедую науку

257

Свободно-шумного житья
И сильно-пьяного веселья —
Ученье младости былой.
Близка пора: мечты похмелья
Моей Камены удалой
Пройдут; на новую дорогу
Она свой глас перенесет
И гимн отеческому богу
Благоговейно запоет,
И древность русскую быть может
Начнет она благословлять... и т. д.

Посылая свое стихотворение Языкову, Баратынский писал: «Вот что внушило мне твое послание, исполненное свежести и красоты, и грусти, и восторга... Твои студенческие элегии дойдут до потомства, но ты прав, что хочешь избрать другую дорогу (курсив наш Ред.). С возмужалостью поэта должна мужать и его поэзия, без того не будет истины и настоящего вдохновения» («Литературно-библиологический сборник», П., 1918, стр. 70).

С конца 20-х гг. Баратынского и Языкова связывала принадлежность к единому литературному кругу, центром которого был дом Киреевских — Елагиных. Последним Языков приходился родственником. В 1829 г. Погодин предполагал передать издание «Московского Вестника» Баратынскому, Языкову и Киреевскому. Общую оценку Баратынским творчества Языкова находим в его письме 1832 г. к И. Киреевскому: «Как цветущая его муза превосходит все наши бледные и хилые. У наших истерика, а у ней настоящее вдохновение» («Татевский Сборник», стр. 39). За несколько месяцев до написания комментируемого послания Баратынский обратился к Языкову с другим посланием, но остался неудовлетворен им (см. «Языков буйства молодого...» и примечание к нему).

Высокоценимый в кругу близких Баратынскому литераторов, группировавшихся вокруг «Литературной Газеты» Дельвига, прозванный Пушкиным «Вдохновенным», — Языков с конца 20-х гг. постоянно подвергался нападкам враждебных группе «Литературной Газеты» журналистов, в особенности Н. Полевого, оценивавшего его «свободно-шумные» и «вакхические» стихи как «единообразное удальство», «старание изыскать новые обороты для старой мысли» («Моск. Телеграф», 1829, ч. I, стр. 108; 1829, ч. I, стр. 377). Позиция Баратынского, выступающего в послании против «хулителя» языковской поэзии, «Полевого», совпадает с позицией «Литературной Газеты». Так в № 131 последней от 17 марта 1831 г. читаем: «Прекрасное «Подражание псалму XVI» служит ответом Языкова брюзгливым его критикам, которые не видят в стихах его ничего, кроме какого-то удальства: выражения, показывающие удальство самих критиков, не хотящих отдать справедливости таланту светлому и разнообразному».

Послание предназначалось Баратынским для «Европейца» (см. примечание к стихотв. «Языков буйства молодого»), но не успело появиться в нем, так как журнал был запрещен.

258

Послание стилизовано в духе поэтической манеры Языкова.

В альбом Софии. «Мила как грация...» (стр. 132). Впервые — в «Славянине», 1827, № 3, стр. 35, с сноской к слову «Король»: «В опере «Сандрильона» король влюбляется и женится на Сандрильоне». Опера «Сандрильона» (музыка Штейбельта, либретто Лукницкого) шла в русских театрах с 1814 г.

Дорога жизни (стр. 133). Печатается по изд. 1884 г., где озаглавлено «Прогоны жизни». Впервые — в «Невском Альманахе» на 1826 г., стр. 71, под принятым нами заглавием и с разночтениями в ст. 7. Под тем же заглавием и с разночтениям в ст. 5—7 в «Альманахе «Зимцерла» на 1829 г., стр. 79. В изд. 1835 г. — разночтение в ст. 7.

«Глупцы не чужды вдохновенья...» (стр. 134). Печатается по изд. 1884 г. Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 171, вместе с другими стихотворениями Баратынского, под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтениями в ст. 2—3. В изд. 1835 г. — то же. В примечаниях к изд. Соч. Баратынского 1884 г. по недошедшей до нас рукописи — другие разночтения в ст. 2—3. На кого направлено это стихотворение — неизвестно.

При посылке тетради стихов (стр. 135). Печатается по изд. 1884 г., где озаглавлено «Г. З.». Впервые — в «Урании» на 1826 г., стр. 73 (цензурное разрешение 26 ноября 1825 г.), в другой редакции (см. ее на стр. 132). Под принятым нами заглавием — в «Зимцерле» на 1829 г., стр. 12.

Возможно, что за инициалами «Г. З.» скрывается графиня А. Ф. Закревская (см. примечание к стихотв. «Как много ты в немного дней...»).

Подражателям (стр. 136). Впервые — в «Моск. Вестн.», 1830, ч. I, № 1, стр. 7, с разночтениями в ст. 1—4, 8, 20, 22—25.

Направлено против эпигонов «романтического» направления (Баталин, Шишков младший, Алексеев, Бороздина, Межаков и др.), наводнивших русскую поэзию конца 20-х гг. многочисленными подражаниями Пушкину, Жуковскому, Языкову, Баратынскому.

Сочувственно отмечено Белинским в его отзыве на изд. 1835 г. и процитировано в «Литературных Мечтаниях».

О принципиальном значении этого стихотворения см. биографию.

Уверение. «Нет, обманула вас молва...» (стр. 137). Впервые — в «Сев. Звезде», 1829, стр. 121, с разночтением в ст. 7 и с датой «1824 г.».

П. Филиппович («Жизнь и творчество Баратынского», Киев, 1917, стр. 86—94) на основании биографических данных опровергает предположения редактора академического издания сочинений Баратынского (1914 г.), произвольно датирующего стихотворение

259

1828 г. и относящего его к А. Закревской. Близость «Уверения» к ранним элегиям любовного цикла подкрепляет соображения Филипповича о подлиннности восстановленной Баратынским даты.

Смерть (стр. 138). Печатается по изд. 1884 г. Впервые — в «Моск. Вестн.», 1829, ч. I, № 1, стр. 45, в существенно иной редакции (см. ее на стр. 133). В изд. 1835 г. — разночтения к ст. 1—6.

Стихотворение является одним из первых обращений Баратынского к «высокой», отвлеченно-философской тематике, требование которой составляло одно из центральных положений литературной программы любомудров (см. биографию).

«Храни свое неопасенье...» (стр. 140). В изд. 1835 г. — впервые. В изд. 1884 г. озаглавлено «Монастырке». Обращено к неизвестной нам воспитаннице Смольного института — привилегированного женского закрытого учебного заведения в Петербурге, преобразованного из женского монастыря.

В альбом. «Альбом походит на кладбище...» (стр. 141). Печатается по изд. 1884 г. Впервые — в «Галатее», 1829, ч. I, № 2, стр. 90, с разночтениями к ст. 1—2 (см. стр. 134) и 7—8. В изд. 1835 г. — с разночтениями к ст. 1—3 и без заглавия.

Обращено к поэтессе Каролине Карловне Яниш (1807—1893), дочери известного московского профессора, впоследствии жене писателя Н. Ф. Павлова.

Запустение (стр. 142). Печатается по изд. 1884 г. Впервые— в «Библиотеке для Чтения», 1835, т. VIII, стр. 19, под заглавием «Запустение. Элегия» и с разночтениями в ст. 11, 16, 50, 51, 53, 65, 67. В изд. 1835 г. вошло без заглавия и с теми же разночтениями, кроме ст. 11, 16. «Пленительная сень» — родовое имение Баратынских Мара, в котором Баратынский провел осень 1833 г.

«Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен» — имеется в виду отец Баратынского Абрам Андреевич (см. биографию).

Фактический комментарий к стихотворению дают «Воспоминания» В. И. Чечерина: «Абрам Андреевич поселился в той части Вяжли, которая носит название Мары, и здесь зажил на широкую ногу. Недалеко от дома лежит овраг, покрытый лесом, с бьющим на дне его ключом. Здесь были пруды, каскады, каменный грот с ведущим к нему из дому потаенным ходом, беседки, мостики, искусно проведенные дорожки. Поэт Баратынский в своем стихотворении «Запустение» в трогательных чертах описывает эту местность, где протекли первые дни его детства, но которая была более или менее заброшена после смерти его отца, случившейся в 1810 г.» («Русск. Архив», 1890, кн. I, стр. 108).

«Когда исчезнет омраченье...» (стр. 144). В изд. 1835 г. — впервые.

Деревня. «Люблю деревню я и лето...» (стр. 145). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 59. В изд. 1885 г. — без заглавия.

260

К З. А. Волконской (стр. 146). Впервые — в альманахе «Подснежник» на 1829 г., стр. 151, под заглавием «Княгине З. А. Волконской на отъезд ее в Италию» и с разночтениями в ст. 12, 22, 31.

Зинаида Александровна Волконская (1792—1862) — блестящая красавица московского света, поэтесса, композитор и певица, прозванная современниками за свои таланты «Северной Коринной», уехала в Италию в конце февраля 1829 г. Очевидно, стихотворение было написано около этого времени. Это подтверждается письмом Дельвига. Дельвиг сообщал Баратынскому: «Подснежник» выйдет на-днях. Я напечатал стихи твои к Зинаиде. Она согласна была» (изд. Соч. Баратынского, 1844, стр. 503). Письмо датируется началом 1829 г. по времени выхода «Подснежника», появившегося 4 апреля того же года.

А. А. Фуксовой. «Вы ль дочерь Евы, как другая...» (стр. 148). Печается по изд. 1884 г.

В изд. 1835 г. — впервые, под заглавием «А. А. Ф—ой», с разночтением в ст. 1, 2, 9 и вставкой между ст. 16—17 (см. ее на стр. 134).

Обращено к казанской знакомой Баратынского, бездарной поэтессе Александре Андреевне Фукс (ум. в 1852 г.).

Восторженное послание презрительно относившегося к ее талантам Баратынского продиктовано требованием литературно-светской вежливости. 16 мая 1832 г. Баратынский из Казани писал И. Киреевскому: «Прошу... пожалеть обо мне: одна из здешних дам, женщина степенных лет, не потерявшая еще претензии на красоту, написала мне послание в стихах без меры, на которое я должен отвечать» («Татевский Сборник», стр. 46). А. С. Пушкин, осенью 1833 г. посетивший Казань и познакомившийся там через Баратынского с А. Фукс, в письме от 12 сентября того же года к жене, называя Фукс «сорокалетней несносной бабой с вощеными зубами и с ногтями в грязи», сообщал, что «Баратынский написал ей стихи и с удивительным бесстыдством расхвалил ее красоту и гений».

Старик (стр. 149). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 64. Сочувственно отмечено Белинским в отзыве 1842 г.

Историческая эпиграмма. «Хвала, маститый наш Зоил...» (стр. 150). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1829, ч. XXVI, № 7, стр. 258, с разночтениями в ст. 3, 6. В автографе (Исторический Музей) разночтения в ст. 3, 5, 6. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Эпиграмма является ответом на помещенные в «Вестн. Европы» статьи Надеждина против романтизма, резко критикующие творчество Пушкина как главного представителя этого течения. Таковы «Литературные опасения за будущий год» (1828, № 21—22); «Сонмище нигилистов» (1829, № 1—2) и, наконец, уничтожающий разбор вышедших под одной обложкой «Графа Нулина» Пушкина и «Бала» Баратынского (1829, № 3). Однако эпиграмма направлена не против малоизвестного в то время Надеждина, а против издателя

261

«Вестн. Европы» (с 1805 г.), «маститого Зоила» романтиков, М. Т. Каченовского.

В «Моск. Телеграфе» Полевой напечатал эпиграмму с заменой всех «и» на «i» и «v», пародируя этим принятую в «Вестн. Европы» орфографию Каченовского, сохранявшего эти буквы в словах, заимствованных из греческого языка.

«Чудный град порой сольется...» (стр. 151). Впервые — в «Радуге» на 1830 г., стр. 160, под заглавием «Чудный град» и с разночтением в ст. 2. Другое разночтение к тому же стиху — в автографе из тетради Н. А. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 26322).

«Я не любил ее, я знал...» (стр. 152). В изд. 1835 г. — впервые. В публикации Н. А. Сушкова — «Воспоминания о Моск. Унив. Благородном Пансионе», 1848, стр. 59, разночтения к ст. 1—6, 16, 17, 21.

К кому стихотворение обращено — неизвестно.

Из А. Шенье. «Под бурею судеб унылый часто я...» (стр. 153). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 46, под заглавием «Смерть. Подражание А. Шенье», с разночтением в ст. 6.

Стихотворение является сокращенным переводом элегии А. Шенье «O nécessité dur! O pesant esclavage...» В переводе опущены первое и последнее четверостишия.

«Болящий дух врачует песнопенье...» (стр. 154). В изд. 1835 г. — впервые. Близкие стихотворению мысли находим в письме Баратынского 1831 г. к П. А. Плетневу: «Мне жаль, что ты оставил искусство, которое лучше всякой философии утешает нас в печалях жизни. Выразить чувство значит разрешить его, значит овладеть им. Вот почему самые мрачные поэты могут сохранять бодрость духа» (сб. «Помощь голодающим», 1892, стр. 260).

«Не подражай, своеобразен гений...» (стр. 155). Впервые в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 172. Вместе с другими стихотворениями Баратынского под общим заглавием «Антологические стихотворения».

«Мицкевич вдохновенный» (1798—1855) — глава польского романтизма, участник национально-освободительного движения. В 1824 г. был выслан в Россию за участие в студенческих национально-освободительных организациях. Годы 1825—1829 провел в Москве. Стихотворения Адама Мицкевича (вышли отдельной книгой «Сонеты» в 1826 г.), многократно появлявшиеся в русских переводах на страницах московских журналов, встречали «неумолчный гул восторженных похвал». Стихотворение вызвано вышедшей в феврале 1828 г. поэмой Мицкевича «Конрад Валленрод», написанной под сильным влиянием Байрона.

Муза (стр. 156). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1830 г., стр. 94, с разночтениями к ст. 10—12.

262

«О мысль, тебе удел цветка...» (стр. 157). Печатается по изд. 1884 г. В изд. 1835 г. — впервые с разночтениями в ст. 2, 6.

Стансы. «Судьбой наложенные цепи...» (стр. 158). Печатается по изд. 1884 г., где озаглавлено «Родина».

В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 26322) — «Мара». В другой копии Н. Л. (там же, 21733) — «Родные степи». Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1828, № 2, стр. 191, под принятым нами заглавием и с разночтениями в ст. 1, 17, 31, и с пропуском (очевидно цензурным) ст. 21—24. В изд. 1835 г. — без заглавия и с разночтением в ст. 23.

«Мара» («Родина», «Родные степи») — имение Баратынских (Тамбовской губ., Кирсановского уезда), в котором родился и провел свое детство поэт. В стихотворении имеется в виду приезд Баратынского в Мару, после долгого отсутствия, весной 1827 г., вместе с женой и новорожденной дочерью. «Судьбой наложенные цепи...» (в других редакциях — «обременительные», «самовластные») и след. — предшествовавшее женитьбе Баратынского освобождение от тяготившего его и связанного с положением рядового принудительного пребывания в Финляндии (см. биографию).

«Ко благу пылкое стремленье...» и след. выражает настроение Баратынского в связи с поражением декабрьского восстания. Под «братьями» Баратынский разумеет «бедствующего» в крепостном заключении Кюхельбекера и казненного Рылеева (об отношении к Кюхельбекеру см. «Послание Кюхельбекеру» в сб. 1827 г.). Указание на это имеем в приложенной к изд. 1884 г. (стр. 471) биографии Баратынского. Посвященные декабристам стихи:

Далече бедствуют иные,1
И в мире нет уже других...

перефразируют эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану»: «иных уж нет, другие странствуют далече».

Подобное использование этого эпиграфа, очевидно, было подсказано Баратынскому статьей Н. Полевого «Взгляд на русскую литературу 1825—1826 годов. Письмо в Нью-Иорк к С. Д. П.» («Моск. Телеграф», 1827, № 1), в котором читаем: «Смотрю на круг друзей наших, прежде оживленный, веселый, и часто с грустью повторяю слова Сади или Пушкина, который нам пересказал слова Сади: «одних уж нет, другие странствуют далеко». Об этой статье Булгарин доносил в III отделение: «Сожаление о погибших друзьях, на стр. 9, было всем понятно и доставило большой ход журналу. В статье всё жалуются на два последние года, т. е. 1825—1826 — время отлучки Тургенева (Н. И.) и ссылки бунтовщиков. Все так ясно изъяснено, что не требует пояснений» (М. Лемке, «Николаевские жандармы», П., 1909, стр. 258).

Мадона (стр. 160). Печатается по изд. 1884 г. В изд. 1835 г. — впервые с разночтениями в ст. 1, 9, 22, 47—48. В приложениях к изд. 1884 г. другие разночтения к ст. 47—48.

263

В письме к И. Киреевскому от 18 января 1831 г. Баратынский писал: «Я получил баллады Жуковского, в которых необыкновенное совершенство слога и простота, которую не имел Жуковский в прежних его произведениях. Он мне даже дает охоту рифмовать легенды» (курсив наш. Ред.) («Татевский Сборник», стр. 32). Одиноко стоящая в творчестве Баратынского «Мадона» и представляет собой такую «рифмованную легенду» в духе «повестей и баллад» Жуковского (1831 г., в 2 частях).

На основании цитированного письма стихотворение датируется началом 1831 г. Источник данной легенды не установлен.

«О верь, ты, нежная, дороже славы мне...» (стр. 162). В изд. 1835 г. — впервые. Обращено к жене поэта Настасье Львовне, рожденной Энгельгардт.

«Мой дар убог, и голос мой не громок...» (стр. 163). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 171, с другими стихотворениями Баратынского, под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтениями в ст. 4—5.

«Мой неискусный карандаш...» (стр. 164). В изд. 1835 г. — впервые. Автограф в тетради С. Л. Энгельгардт (Центр. Литер. Музей в Москве) — рядом с рисунком Баратынского, изображающим «Скалы Финляндии печальной» (см. его воспроизведение в т. I), дает вставку между ст. 6—7 из трех стихов:

София Львовна Энгельгардт (1811—1884 гг.), к которой обращено стихотворение, — сестра жены Баратынского, впоследствии (с 1837 г.) жена его близкого друга Н. В. Путяты. К ней обращены стихотв.: «При посылке «Бала», «Кольцо» и «Нежданное родство с тобой даруя».

Последняя смерть (стр. 165). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1828 г., стр. 89, с разночтениями в ст. 9, 33, 74, 77, 86, 93.

На основании печатных отзывов современников в стихотворении следует видеть отрывок из неосуществленной поэмы. Так, в «Моск. Вестн.» (1828, № 2, стр. 192) читаем: «Последняя смерть» не ясна; но надо знать, что это отрывок (курсив наш. Ред.). Неясная в нем мысль может объясниться в целом».

Полевой также называл «Последнюю смерть» «отрывком из поэмы Баратынского» («Моск. Телеграф», 1828, № 1, стр. 125).

«Последняя смерть», наряду с написанным в следующем 1828 г. стихотворением «Смерть», возникает в процессе отхода Баратынского от принципов «легкой поэзии» французского классицизма в сторону романтической эстетики любомудров, с присущей ей «высокой» философской тематикой. Белинский в своем отзыве 1842 г. называл «Последнюю смерть» «апофеозом всей поезии Баратынского».

К. А. Свербеевой (стр. 168). Первоначальную редакцию (см. ее на стр. 135) дает автограф (до 11-й строки — остальное рукой Н. Л. Баратынской. Пушк. Дом Акад. Наук, 26322).

264

Впервые — в альманахе «Царское Село» на 1830 г., стр. 133, под заглавием: «В альбом отъезжающей» и с разночтениями в ст. 9—12.

Свербеева, Екатерина Александровна (ум. в 1892 г.) — жена Д. Н. Свербеева, литератора близкого Баратынскому круга журнала «Моск. Набл.». В начале 1830-х гг. в доме Свербеевых был философско-литературный салон.

Бесенок (стр. 169). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 187, с разночтениями в ст. 5—8, 12. В изд. 1835 г. — без заглавия.

«Громобой» — герой баллады В. Жуковского — «Двенадцать спящих дев», продавший душу чорту — Асмодею. «Серый волк», «Сивка-бурка», «Жар-птица», «Царь-девица» — образы русских сказок.

«Есть милая страна...» (стр. 171). Первоначальную редакцию (см. ее на стр. 135), доведенную до ст. 25, дает автограф (Архив Акад. Наук, фонд 101, № 453). В изд. 1835 г. — впервые.

В изд. 1884 г. к стихотворению сделано примечание: «Описание сельца «Мураново» Московской губ., Дмитровского уезда, ныне влад. С. Л. Путята», а к ст. 32 «Наталья Львовна Энгельгардт сконч. чахоткой». Мураново — подмосковное имение Энгельгардтов. Наталья Львовна — сестра жены Баратынского.

Ст. 19—25: По свидетельству Н. И. Тютчева, недалеко от дома в Муранове был пруд с тремя островками, ныне заглохший. Описание мурановского пейзажа у Баратынского чрезвычайно точно.

При посылке «Бала» С. Энгельгардт (стр. 173). В изд. 1835 г. — впервые.

Обращено к Софье Львовне Энгельгардт (см. примечание к стихотв. «Мой неискусный карандаш»). Датируем стихотворение концом 1828 — началом 1829 г. по времени выхода поэмы «Бал».

На смерть Гёте (стр. 174). Впервые — в «Новосельи», 1833, ч. I. стр. 239. Гёте умер в 1832 г.

На творчестве Баратынского влияние Гёте непосредственно не отразилось. Данное стихотворение рисует канонизованный, общеобязательный для конца 20-х, начала 30-х гг. — времени наибольшей популярности Гёте в России — облик поэта.

К. А. Тимашевой (стр. 176). В изд. 1835 г. — впервые. Екатерина Александровна Тимашева, урожденная Загряжская (1798—1881), — светская красавица и поэтесса.

Мой Элизий (стр. 177). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1832 г., стр. 98. Посылая стихотворение вместе со стихотв. «В дни безграничных увлечений» Киреевскому, Баратынский писал: «Переписываю тебе две небольших пьесы, написанные мною недавно» («Татевский Сборник», стр. 18—19). В приложенном к письму тексте — разночтения в ст. 2, 4. По этому письму, а также по цензурному разрешению «Сев. Цветов» от 9 октября 1831 г. датируется осенью 1831 г.

Стихотворение навеяно смертью Дельвига (14 января 1831 г.). О

265

впечатлении, произведенном этим событием на Баратынского, читаем в его письме к П. Плетневу: «Потеря Дельвига для нас неизмерима. Ежели мы когда-нибудь и увидимся, ежели еще в одну субботу сядем вместе за стол — боже мой! как мы будем еще одиноки. Милый мой, потеря Дельвига нам показала, что такое невозвратное прошедшее (курсив наш. Ред.), которое мы угадывали печальным вдохновеньем, что такое опустелый мир, про который мы говорили, не зная точного значения наших выражений» (сб. «Помощи голодающим», 1892, стр. 259—260).

«Где сладкий шопот...» (стр. 178). В изд. 1835 г. — впервые. Автограф в тетради Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733) дает разночтения в ст. 33, 36.

«Как ревностно ты сам себя дурачишь...» (стр. 180). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 170, вместе с другими стихотворениями Баратынского под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтениями в ст. 5—7.

На кого стихотворение направлено — неизвестно.

«Старательно мы наблюдаем свет...» (стр. 181). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1829 г., стр. 170, с другими стихотворениями Баратынского под общим заглавием «Антологические стихотворения».

«Весна, весна! как воздух чист!..» (стр. 182). В изд. 1835 г. — впервые.

«Своенравное прозванье...» (стр. 184). Печатается по изд. 1884 г., где имеет заглавие «Н. Л. Баратынской». В изд. 1835 г. — впервые с разночтениями в ст. 1, 22, 23. Обращено к жене поэта, Н. Л. Баратынской.

«Хотя ты малый молодой...» (стр. 185). Впервые в «Литер. Газете», 1830, № 47, стр. 85, под заглавием «Эпиграмма», с разночтением в ст. 12. В изд. 1835 г. — без заглавия.

Кого имеет в виду в этом стихотворении Баратынский — нам неизвестно.

Кольцо. С. Энгельгардт (стр. 186). Впервые — в сб. «Новоселье», 1833, ч. I, стр. 464, под заглавием «Кольцо С. Э.», с разночтением в ст. 26. В «Русск. Старине» (1870, ч. II, стр. 316) указано, что стихотворение написано Баратынским «по поводу подарка кольца, сделанного супругою его, Н. Л. Баратынской, сестре ее, С. Л. Энгельгардт».

«В дни безграничных увлечений...» (стр. 188). Впервые — в «Европейце», 1832, № 1, стр. 52, под заглавием «Элегия», с разночтением в ст. 14. Письмом Баратынского к И. Киреевскому («Татевский Сборник», стр. 18—19) датируется 1831 г.

266

Сцена из поэмы «Вера и неверие» (стр. 189). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1832 г., стр. 70.

Стихотворение надо рассматривать как фрагмент неосуществленной поэмы. Очевидно, отбросив замысел поэмы в целом, Баратынский в изд. 1835 г. (стр. 233) отнес «Веру и неверие» к стихотворениям, обозначив фрагментарность заглавием «Отрывок».

«Бывало, отрок звонким кликом...» (стр. 193). В изд. 1835 г. — впервые.

Стихотворение датируется 1831 г. (осень) на основании письма Баратынского к Языкову того же года. Посылая Языкову стихотворение, Баратынский писал: «Кстати о стихах: я как-то от них отстал, и в уме у меня все прозаические планы. Это очень грустно... Вот единственная пьеса, которую я написал с тех пор, как с тобой расстался (июль 1834 г. Ред.), стараясь в ней выразить мое горе» (Историко-литературный сборник «Памяти Срезневского», 1924, стр. 12—13).

СУМЕРКИ

Князю Петру Андреевичу Вяземскому (стр. 199). Впервые — в «Современнике», 1836, т. IV, стр. 216. В «Сумерках», в виде посвящения Вяземскому всего сборника, напечатано курсивом, заглавие дано шмутцтитулом.

Датируется не позднее ноября 1834 г. на основании упоминания о нем в письме Баратынского к С. Л. Энгельгардт («Мурановский Сборник», т. I, стр. 30. Автограф письма в Мурановском Архиве имеет приписку Настасьи Львовны, сообщающую о предстоящей свадьбе Е. П. Киндяковой и А. Н. Раевского. Свадьба состоялась 11 ноября 1834).

Написано в сопровождение предназначавшегося Вяземскому экземпляра «Стихотворений Е. А. Баратынского, 1835 г.».

В момент обращения к нему послания Вяземский находился за границей вместе со своей тяжело больной дочерью (Парасковьей Петровной — умерла в 1835 г.). К болезни дочери относятся выражения Баратынского о «скорбном часе» и «ударах судьбы».

Вяземский, Петр Андреевич (1792—1878) — поэт и критик, блестящий эпиграмматист и полемист. В конце 10-х гг. — один из наиболее деятельных и принципиальных арзамасцев, в 20-х гг. — ярый защитник и теоретик «романтизма». С начала 30-х гг. по ходу активизации в литературе буржуазно-демократических сил (Надеждин, Белинский) Вяземский оттесняется на оборонительные позиции «литературного аристократа» и, разделяя участь всей пушкинской группировки, в том числе и Баратынского, постепенно утрачивает былую популярность и влияние. Эту печальную участь Вяземского и имеет в виду Баратынский, называя его «Звездой разрозненной плеяды» — плеяды поэтов арзамасского поколения.

Выделение в «Сумерках» послания в качестве посвящения Вяземскому всего сборника является со стороны Баратынского своего рода демонстрацией, утверждающей принадлежность поэта к отвергнутой

267

современностью и неразрывно связанной с именем Вяземского эстетической культуре 10—20-х гг.

Последний поэт (стр. 201). Печатается по «Сумеркам», с учетом собственноручных поправок Баратынского на экземпляре «Сумерек» (Собрание Н. И. Тютчева).

Впервые — в «Моск. Набл.», 1835, ч. I, № 1, стр. 30, с незначительными разночтениями в ст. 6, 14, 23, 52, 54, 66, 77, 78. В «Сумерках» ст. 14 и 78 читаются так же, как в «Моск. Набл.».

К ст. 1: «Железный век» — в 30-е гг. ходовое метафорическое выражение, означающее «денежный век», век господства утилитарно-корыстных интересов (ср. «Увы! миновал золотой век нашей литературы, наступил железный» и

...В сей век железный,
     Без денег слава — ничего!

Белинский, «Ничто о ничем», 1835 г.).

К ст. 9—18: Говоря об Элладе, Баратынский имеет в виду современную ему Грецию. На протяжении 20-х гг. находившаяся под турецким владычеством страна была охвачена национально-освободительной войной, закончившейся в 1830 г., когда Турция под давлением интервенции европейских держав признала независимость греческого государства. Стихи о расцвете греческой промышленности и торговли не соответствовали действительному состоянию изнуренной длительной борьбой с Турцией страны. Они объясняются оптимистическими надеждами, возлагавшимися на национальное освобождение Греции.

В стихотворении развертывается настойчиво выдвигавшаяся идеологами круга «Московского Наблюдателя» концепция губительности для искусства денежных капиталистических отношений. Сторонники этой концепции измеряли само понятие прогресса уровнем не материальной, а духовной культуры и прежде всего искусства. Констатируя резкий упадок искусства в XIX в., они выдвигали это положение в качестве аргумента против прогрессивности «промышленных» капиталистических тенденций современности. Этот тезис был сформулирован негласным участником «Московского Наблюдателя» И. В. Киреевским еще в 1832 г. В статье «Девятнадцатый век» Киреевский, перечисляя «отличительные качества» современного искусства, свидетельствующие об его глубоком упадке, писал: «Без сомнения качества сии предполагают холодность, прозаизм, положительность и вообще исключительное стремление к практической деятельности» («Европеец», 1832, № 1, стр. 15). В этой постановке вопроса уже заложена тема «Последнего Поэта». Говоря: «Век шествует путем своим железным» и т. д., Баратынский как бы перефразирует слова Киреевского.

На страницах «Московского Наблюдателя» «Последний Поэт» носил программный для журнала характер и по своей теме и ее трактовке примыкал к статье С. П. Шевырева «Словесность и торговля», напечатанной непосредственно перед ним, в той же 1-й книжке журнала. Сам Шевырев впоследствии целиком солидаризировался с «Последним

268

Поэтом» в своей статье о «Чаттертоне» А. де Виньи. Критикуя нарисованную в «Чаттертоне» картину гибели поэта от материальной нужды, Шевырев писал: «Не голодом материальным общество уморило поэта; нет, оно уморило его изобилием... и он умолк от упоения и сытости; он продал себя обществу, как Фауст Мефистофелю, и заградил себе путь в тот мир, для которого призван... Ответ на вопрос века о деле поэта в общем деле человечества гораздо глубже разрешен одним из наших отечественных поэтов в стихотворении «Последний Поэт»...». Цитируя последние строки стихотворения, Шевырев заключал: «Среди этого всеобщего позлащения скелета человечества, которым превосходно выражено промышленное стремление эпохи, и лучшая возвышенность на его черепе, где сияла обыкновенно звезда поэтического гения, покрылась самою твердою пластинкою благородного металла. К нам возвратился золотой век уже в настоящем смысле, без метафоры, и поэт, вместо рубища Омиров, облекся в злато» («Моск. Набл.», 1835, ч. IV, октябрь, кн. II, стр. 608—617).

Диаметрально противоположную Шевыреву оценку «Последнего Поэта» дал в 1842 г., с позиций защиты буржуазно-капиталистических устремлений современности, Белинский. Понимая программное значение стихотворения для всего творчества позднего Баратынского, Белинский писал: «В этой пьесе поэт высказался весь, со всей тайною своей поэзии, со всеми ее достоинствами и недостатками. ...Настоящий век служит исходным пунктом его мысли; по нем он делает заключение, что близится время, когда проза жизни вытеснит всякую поэзию, высохнут растленные корыстью и расчетом сердца людей, и их верованьем сделается «насущное» и «полезное»... Какая страшная картина! Какое безотрадное будущее!.. Бедный век наш — сколько на него нападок, каким чудовищным считают его! И все это за железные дороги, за пароходы — эти великие победы его уже не над материей только, но над пространством и временем!»

С той же резкостью и принципиальностью возражал Белинский против философской концепции «Последнего Поэта»: «Итак, поэзия и просвещение — враги между собою? Итак, только невежество благоприятно поэзии?.. Наука ослушна (т. е. непокорна) любви и красоте; наука пуста и суетна!.. Мы никак не понимаем отношения тех людей, которые думают видеть гибель человечества в науке. Ведь человеческое знание состоит не из одной математики и технологии, ведь оно прилагается не к одним железным дорогам и машинам... Кроме математики и технологии, есть еще философия и история» (изд. Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. VII, стр. 475—479).

«Предрассудок, он обломок...» (стр. 204). Впервые — в «Отеч. Зап.», 1841, т. XV, отд. III, стр. 258, под заглавием «Предрассудок», и с разночтениями в ст. 3, 4, 6, 10.

Новинское. А. С. Пушкину (стр. 205). В «Сумерках» — впервые. В цензурной копии «Сумерек» иначе читаются ст. 1—4.

269

Ранняя, не имеющая заглавия редакция стихотворения (см. ее на стр. 136) по списку в «Альбом кузины Натали» (Мурановский Архив) свидетельствует, что первоначально стихотворение было обращено к неизвестной нам женщине и лишь впоследствии переадресовано Пушкину. Однако следует думать, что в основе обеих редакций лежит определенный факт биографии Пушкина, намеком на который служит заглавие «Новинское». «Новинское» — во времена Баратынского — подмосковное село (ныне Новинский бульвар), место гуляний московского света.

В памяти современников запечатлелось эффектное появление осенью 1826 г. только что возвратившегося из ссылки Пушкина на одном из этих гуляний, где «толпы народа ходили за славным певцом Эльбруса и Бахчисарая, при восклицаниях с разных сторон: «укажите, укажите нам его» (свидетельство М. П. Розенберга, Н. О. Лернер, «Одесса в 1830 г.», «Одесские Новости», 1913, 26 февраля, № 8958). Тот же мотив находим в посвященном памяти Пушкина стихотворении Растопчиной 1838 г. «Две встречи» (Соч. Растопчиной, 1890, ч. I, стр. 50—51).

Очевидно, что, давая стихотворению заглавие «Новинское», ассоциировавшееся в восприятии современников с памятным для всех эпизодом биографии Пушкина, Баратынский имел в виду какую-то имевшую при этом место встречу Пушкина с неизвестной нам женщиной. На основании этого и находя список стихотворений в «Альбом кузины Натали» среди других стихотворений Баратынского, Пушкина, Языкова середины 20-х гг., предположительно датируем первую редакцию «Новинского» 1826 годом. Переработка ее очевидно относится к 1841—1842 гг. — времени подготовки к печати сб. «Сумерки».

Приметы (стр. 206). Впервые — в альманахе «Утренняя Заря», на 1840 г., стр. 117, с разночтениями в ст. 9, 11, 12, 18, 20.

Стихотворение является откликом Баратынского на философскую борьбу конца 30-х — начала 40-х гг. В конце 30-х гг. господствовавшему до того в России влиянию Шеллинга и Фихте было противопоставлено влияние Гегеля (см. биографию). Одним из центральных пунктов развернувшейся в связи с этим философской борьбы был вопрос о логической (Гегель) или интуитивной (Шеллинг) первоприроде познания и искусства. Противопоставляя в «Приметах» «чувство» — «уму» и «суете изысканий», Баратынский стоит на характерной для антигегелианского лагеря позиции. Тожественное «Приметам» решение того же вопроса находим в статье конца 30-х гг. шеллингианца В. Ф. Одоевского «Наука инстинкта». Различая в человеке силу «разума» и силу «инстинкта», Одоевский пишет: «Человек первобытный должен был более нашего знать природу чувством, бессознательно, как животные чуют грозу, пчелы понимают выгоду прямоугольника...» (Сакулин, «Из истории русского идеализма», т. I, ч. I, стр. 470). «Человек должен окончить тем, чем начал; он должен... ум возвысить до инстинкта» (там же, стр. 482).

«Всегда и в пурпуре и злате...», стр. 207. Впервые —

270

в «Отеч. Зап.», 1840, т. IX, отд. III, стр. 150, с разночтениями в ст. 1, 6. В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733) озаглавлено «С. Ф. Т.». Кого подразумевают эти инициалы — нам неизвестно.

«Увы, творец непервых сил...» (стр. 208). В «Сумерках» — впервые. В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733) во ст. 2 вместо «статейках» стоит «романах».

«Неаполь возмутил рыбарь» и след. — широко известный современникам Баратынского из популярной оперы Обера «La muette de Portici» (шла в Петербурге на сцене немецкого театра с января 1834 г.) эпизод неаполитанской революции 1647 г., ненадолго освободившей город из-под испанского владычества.

«Рыбарь» — возглавлявший движение рыбак Мазаниелло (1623—1647), захвативший управление Неаполем в свои руки. Вскоре добровольно капитулировал перед испанским вице-королем и, по преданию, разорвав одежды, удалился в свою хижину.

На кого направлена эта эпиграмма — нам неизвестно.

Недоносок (стр. 209). Печатается по изд. 1884 г. с исправлением опечатки в ст. 19 по «Моск. Набл.» и цензурного искажения в ст. 56 по цензурной копии «Сумерек». Впервые — в «Моск. Набл.», 1835, ч. 1, апрель, кн. I, стр. 626, с опущенными впоследствии восемью стихами, после ст. 8 (см. их на стр. 136) и с разночтениями в ст. 3—4, 9, 15. Ст. 34—37, а также 55—56 опущены здесь по цензурным соображениям и заменены пробелами. В «Сумерках» ст. 56 напечатана с цензурным искажением:

В тягость твой простор, о вечность!

В цензурной копии «Сумерек» принятое нами чтение ст. 56 снабжено пометкой цензора, слово — «бессмысленная» взято в скобки и зачеркнуто, над стихом рукой Баратынского внесено чтение, напечатанное в «Сумерках».

Обычное в русском языке значение слова недоносок (до срока рожденный) не оправдывается контекстом стихотворения. Вернее предположить, что Баратынский, как это было указано нам Б. В. Томашевским, употребляет слово недоносок в качестве перевода французского avorton, наряду с значением рожденный до срока, употребляемого также и в значении мертворожденный. Это соображение подкрепляется тем, что теме промежуточности, неполноценности бытия мертворожденного посвящены начальные строки несомненно известного Баратынскому «Sonnet sur l’avorton» французского поэта XVII в. Эно (Hesnault, ум. в 1682 г.):

Toi qui meurs avant que de naître,
Assemblage confus de l’être et du néant:
Triste avorton, informe enfant,
Rebut du néant et de l’être...1

271

Ср. у Баратынского:

....... на земле
Оживил я недоносок,
Отбыл он без бытия.

Сонет Эно вошел в историю литературы как классический образец французского сонета. Лагарп, насчитывая во французской поэзии всего только пять сонетов, достойных внимания, называет на втором месте «Sonnet sur l’avorton» («Cours de litterature»). Трудно предположить, чтобы Баратынскому, прекрасно знавшему французских поэтов XVII—XVIII вв., он был неизвестен. Однако вероятная зависимость Баратынского от Эно ограничивается только заимствованием самой темы «недоноска». Философская же трактовка этой темы у Баратынского не имеет ничего общего с сонетом Эно, построенным на чисто внешнем, словесном обыгрывании мотива «недоноска».

Алкивиад (стр. 211). Впервые — в «Моск. Набл.», 1835, ч. V, ноябрь, кн. I, стр. 27, с разночтениями в ст. 1—2, 6.

Своим обращением к грядущей славе, венчающей героя через головы современников, «Алкивиад» включается в основную тему «Сумерек».

Ропот. «Красного лета отрава, муха досадная, что ты...» (стр. 212). Впервые — «в Отеч. Зап.», 1841, т. XVII, отд. III, стр. 155, без заглавия и с разночтением в ст. 3. Направлено против литераторов круга «Москвитянина» (о взаимоотношениях Баратынского с этим кругом см. в биографии). Именуя себя «Нег европейских питомцем», Баратынский подчеркивает свою оппозиционность славянофильскому направлению «Москвитянина».

Мудрецу (стр. 213). Впервые — в «Современнике», 1840, т. XVIII, стр. 253, вместе со стихотв. «Все мысль да мысль» под общим заглавием «Антологические стихотворения». В «Сумерках» ст. 3. читается:

Нам, изволеньем Зевеса, брошенным в мир коловратный!

Это изменение вызвано пометкой цензора в копии «Сумерек» против «словом тревожным».

«Филида с каждою зимою...» (стр. 214). В «Сумерках» — впервые. Прототипом «Филиды» является Елизавета Михайловна Хитрово (1783—1838), светская женщина, известная своими широкими литературными знакомствами, в частности приятельница Пушкина. «У Елизаветы Михайловны, — пишет Сологуб в своих «Воспоминаниях», — были знаменитые своей красотой плечи; она по моде того времени часто их показывала и даже слишком их показывала» (СПБ, 1887, стр. 113). Эта слабость Хитрово, сохраненная

272

ею до самой смерти, служила предметом постоянных шуток ее друзей и знакомых. Например, в письме Вяземского к Смирновой 1837 г. ницы.

Глядя на нее, Василий Перовский сказал однажды: «Пора бы уж давно набросить покрывало на прошедшее» («Русск. Архив», 1888, кн. II, стр. 302). Всеобщей известностью пользовалась эпиграмма:

Лиза в городе жила
С дочкой Долинькой.
Лиза в городе слыла
Лизой голенькой.
У австрийского посла,
Лиза, нынче grand gala,
Не по-старому мила,
Но по-старому гола.

От этих распространенных шуток эпиграмму Баратынского резко отличает трагическое осмысление комической темы.

Бокал (стр. 215). Впервые — в «Моск. Набл.», 1835, ч. V, ноябрь, кн. I, стр. 24, с разночтениями в ст. 35, 39, 45.

«Были бури, непогоды...» (стр. 217). Впервые — в «Современнике», 1839, т. XV, стр. 158, вместе с другими стихотворениями Баратынского под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтением в ст. 9.

В «Сумерках» ст. 5 напечатан с цензурным искажением: вместо «вольной песнью» — «бойкой песнью». Восстанавливаем подлинное чтение по цензурной копии «Сумерек», где все стихотворение отчеркнуто карандашом цензора. Датируется 1839 г. на основании письма того же года Баратынского к Плетневу: «Посылаю тебе несколько небольших пьес («Были бури, непогоды», «Благословен святое возвестивший», «Еще как патриарх не древен я»), набросанных мною на прошлой неделе» («Русск. Старина», 1904, июнь, стр. 520).

«На что вы, дни! юдольный мир явленья...» (стр. 218). Впервые — в «Отеч. Зап.», 1840, т. IX, отд. III, стр. 1, с разночтениями в ст. 1, 3, 9. В цензурной копии «Сумерек» новое разночтение в ст. 3.

Ахилл (стр. 219). Впервые — в «Современнике», 1841, т. XXIII, стр. 180, без заглавия и с разночтениями в ст. 2, 4.

В соответствии с контекстом стихотворения, а также в сопоставлении его с мыслями Баратынского о русской и западной поэзии, высказанными в письме 1832 г. к Киреевскому (см. биографическую статью), несомненно, что под «живой верой» Баратынский разумел силу не религиозных, а общественных убеждений.

273

«Сначала мысль воплощена...» (стр. 200). Впервые — в «Современнике», 1838, т. IX, стр. 154, под заглавием «Мысль».

Эпиграмма не имеет в виду определенного лица и направлена против процесса вытеснения поэзии прозой и журналистикой в литературе 30—40-х гг. «Да, проза, проза и проза» — писал Белинский, констатируя, «что с 1829 г. все писатели набросились на «прозу» и «цена на стихи вдруг упала». — «Общество, которое только и читает, что стихи, для которого каждое стихотворение есть важный факт, великое событие, — такое общество еще молодо до ребячества. Оно еще только забавляется, а не мыслит. Переход к прозе — для него большой шаг вперед» («Русская литература на 1842 г.,» Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. VIII, стр. 11—13). В той же статье, цитируя данное стихотворение и как бы полемизируя с ним, Белинский писал: «Лучше совсем не писать поэту, чем писать такие, например, стихотворения... Что это такое? Стихи, поэзия, мысль» (там же, стр. 19—20).

Направленность стихотворения на защиту устарелой, несовременной литературной формы подчеркивает и отзыв Н. Полевого, очевидно принявшего эпиграмму отчасти на свой счет. «Не плодя журнальной полемики, как не сказать, что такие стихи, как искушенная жена, как темная дева, не подымают и не воплощают никакой мысли, кроме одной только: зачем писать стихи, если время их для нас прошло?» («Сын Отеч.», 1838, т. II, стр. 165).

«Еще как патриарх не древен я...» (стр. 221). Впервые — в «Современнике», 1839, т. XV, стр. 158. Вместе с другими стихотворениями Баратынского под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтением в ст. 6.

Датируется 1839 г. на основании письма Баратынского к Плетневу (см. примечание к стихотв. «Были бури, непогоды»).

В копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733) озаглавлено «К. Г.». Кто скрывается за этими инициалами — нам неизвестно.

«Толпе тревожный день приветен...» (стр. 282). Впервые — в «Отеч. Зап.», 1839, т. II, отд. III, стр. 1, с разночтениями в ст. 1, 3, 6, 7, 12, 15, 16, 18, 20.

«Здравствуй, отрок сладкогласной...» (стр. 223). В «Сумерках» — впервые. В цензурной копии «Сумерек» — разночтения в ст. 4, 8.

В изд. 1884 г. к стихотворению сделана сноска: «Сыну своему Льву Евгеньевичу по поводу первой его стихотворной сюиты».

Л. Е. Баратынский родился в 1829 г., ум. в 1906 г.

«Что за звуки мимоходом...» (стр. 234). Впервые — в «Отеч. Зап.», 1841, т. XVI, отд. III, стр. 71, под заглавием «Vanitas vanitatum», т. е. «Суета сует». На языке Баратынского 30-х гг. и его круга «художник» значит — ремесленник искусства.

274

«Всё мысль да мысль...» (стр. 225). Впервые — в «Современнике», 1840, т. XVIII, стр. 254, вместе с стихотв. «Мудрецу» под общим заглавием «Антологические стихотворения» и с разночтениями в ст. 4—5.

Противопоставление рациональной природе словесного искусства чувственной природы скульптуры, музыки и живописи опирается на широко пропагандируемое русскими шеллингианцами конца 30-х — начала 40-х гг. представление о конечном превосходстве чувственного знания перед логическим. В своем общем виде эта идея выражена Баратынским в стихотворении того же примерно времени «Приметы» (см. примечание к нему).

Скульптор (стр. 226). Впервые — в «Современнике», 1841, т. XXIII, стр. 182, с разночтениями в ст. 10, 14, 17—18.

Осень (стр. 229). Впервые — в «Современнике», 1837, т. V, № 1, стр. 279 (см. эту редакцию на стр. 136).

Написано в конце 1836 г. — начале 1837 г. под впечатлением трагических для круга Баратынского, круга «Московского Наблюдателя», общественных событий этого времени — катастрофы Чаадаева (см. биографию) и смерти Пушкина. Узнав о смерти Пушкина, редактор «Московского Наблюдателя» Андросов писал Краевскому в Петербург: «Что Вы с нами сделали? Россия Вам поверила Пушкина, единственное свое вдохновение, редкое и случайное, Вы и того не умели уберечь... Нет, у вас не место поэзии: у вас могут быть паровые повозки, книгопечатные станки, паровые канцелярии, толстые книжки библиотеки. Но дух не может витать у вас: у вас слишком мир господствует и вытесняет все, что не его (письмо от 3 февраля 1837 г. Рукописное отделение Ленингр. Публ. Библиотеки. Архив Краевского, л. 293—294). Не менее трагично смерть Пушкина была воспринята и Баратынским. В его письме от 5 февраля 1837 г. к Вяземскому читаем: «Пишу вам под громовым впечатлением, произведенным во мне, и не во мне одном, ужасною вестью о погибели Пушкина. Как русский, как товарищ и семьянин, скорблю и негодую; мы лишились таланта первостепенного... который совершил бы непредвиденное... Не могу выразить, что я чувствую; знаю только, что я потрясен глубоко и со слезами, ропотом, недоумением, беспрестанно себя спрашиваю: зачем это так, а не иначе?.. («Старина и Новизна», кн. 3, стр. 341—342).

Это трагическое восприятие смерти Пушкина в известной мере непосредственно отражено в «Осени». Свидетельством тому служит другое письмо Баратынского к Вяземскому. Посылая «Осень» Вяземскому, Баратынский писал: «Препровождаю дань мою «Современнику». Известие о смерти Пушкина застало меня на последних строфах этого стихотворения... Многим в нем я теперь недоволен, но решаюсь быть к самому себе снисходительным, тем более, что небрежности, мною оставленные, кажется, угодны судьбе» («Старина и Новизна», кн. 5, стр. 54). Исходя из этого, следует думать, что строки

275

Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечет и т. д.

подсказаны Баратынскому смертью Пушкина. Самый образ «утекающей звезды» несомненно заимствован Баратынским из стихотворения Кюхельбекера «На смерть Байрона», где он также символизирует гибель поэта:

... единая от звезд,
Отторгшись, мчится, льет сиянье
Чрез поле неизмерных мест,
Чрез сумрачных небес молчанье —
И око, зря ее полет,
За ней боязненно течет!
Упала дивная комета!

Таким образом, завершая как бы реализованную смертью Пушкина тему «Последнего Поэта» и выражая трагическое мироощущение самого Баратынского, «Осень» в то же время отражает состояние общего трагизма и крушения, охватившего весь круг Баратынского, круг «Московского Наблюдателя» в конце 1836 — начале 1837 г. Подтверждением тому служит отзыв об «Осени» С. П. Шевырева: «Поэт переводит пейзаж в мир внутренний и дает ему обширное современное значение: за осенью природы рисует поэт осень человечества, нам современную, время разочарований, жатву мечтаний. Осень природы есть, так сказать, одно число, когда написана пьеса» («Моск. Набл.», 1837, ч. XII, стр. 319—324).

«Благословен святое возвестивший...» (стр. 234). Черновой автограф в альбоме Юсуповых (Пушк. Дом Акад. Наук) написан на обороте вклеенного в альбом автографа «Еще как патриарх не древен я». Впервые — с этим стихотворением и стихотворением «Были бури, непогоды» — в «Современнике», 1839, т. XV, стр. 157, под общим заглавием «Антологические стихотворения».

Первые восемь строк автографа написаны набело и совпадают с печатной редакцией. На месте же строк 9—10 читаем:

        [гению порок разоблачает]
Так [в дикой смысл порока]

       нас иногда посвящает
(неразборч.)                         один его
[Нас только нам]          [значительный]
                                              [намек]
[Талант ему лишь явственный]

Так [трепету] в дикой смысл порока, посвящает

        [страх] казнь ему
Нас, в [смысл] его, один его намек.

276

Этот черновик проясняет запутанный синтаксис в ст. 2—3. Окончательно опровергается мнение Брюсова и Гофмана, считавших, что в этих стихах Баратынский говорит «о неправедном, т. е. о порочном человеке, сохранившем в глубине разврата живую душу, дар творчества, такой человек раскроет перед своими читателями новые тайны души, особый изгиб сердца» (акад. изд. Соч. Баратынского, т. I, стр. 297), и на этом основании искажавших стихотворение непринадлежавшей Баратынскому запятой после слова «неправедный». Очевидно, что речь идет именно о «неправедном изгибе», «намеке», по которому «гений» художника познает и разоблачает «в страх пороку» его «дикой смысл».

Защищая в данном стихотворении право художника на изображение не только «святого», но и «неправедных изгибов людских сердец», Баратынский отвечает на обсуждавшийся в эти годы в литературе вопрос о праве писателя на «низкие» изображения человеческих пороков, особенно остро ставившийся в связи с полемикой о французском реалистическом романе. В частности предметом подобных обсуждений были романы Бальзака, которыми в эти годы Баратынский увлекался. Так в 1842 г. он намеревался писать «роман в его жанре».

Рифма (стр. 235). Печатается по изд. 1884 г.

Впервые — в «Современнике», 1841, т. XXI, стр. 241, с цензурным (как и в «Сумерках») пропуском ст. 14—23 (указание на это имеется в копии Н. Л. Баратынской. Пушк. Дом Акад. Наук, 21733), с иным (как и в «Сумерках») чтением ст. 24—25 (см. стр. 141), с пропуском ст. 28 и с разночтениями ст. 12, 27, 30. В «Сумерках» сверх этих разночтений иначе читается ст. 25.

Образ витии и оратора, выступающих на Олимпийских играх перед «окованной вниманием» и «рукоплещущей толпой», восходит к известному в литературе начала века и почерпнутому из жизнеописания Фукидида эпизоду биографии Геродота. Так в «Эмилиевых письмах» М. Муравьева читаем: «Когда Геродот читал историю свою на Олимпийских играх, тогда все несчетное множество греческих народов в глубоком молчании упоевалось слушаньем, и гром плесканий увенчивал оное» (Соч. Муравьева, 1819, ч. I, стр. 171). Тот же образ встречаем в послании К. Н. Батюшкова «К Н. М. Карамзину» (1818), первый стих которого текстуально совпадает с «Рифмой»:

Когда на играх Олимпийских
В надежде радостных похвал
Отец истории читал,
Как грек разил вождей Азийских
И силы гордых сокрушал
Народ, любимец гордой славы,
Забыв ристанья и забавы,
Стоял и весь вниманье был...

Воспроизводя этот традиционный в литературе образ, Баратынский заменяет историка «витией» и «оратором», основываясь на античном

277

значении этих терминов. Ср. у Кошанского: «У древних были только поэты и ораторы, прозаиков не было. Философы и историки считались больше мудрецами, нежели писателями» («Общая риторика»).

По своей теме «Рифма» перекликается со стихотворением Лермонтова «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал...», 1837).

Оба стихотворения оставляют далеко позади господствовавшее в 30-х гг. среди сторонников «высокого» искусства пренебрежительное отношение поэта к своей аудитории, в свое время выраженное Пушкиным в его знаменитом стихотворении 1830 г. «Поэт, не дорожи любовию народной».

Эту формулу и советовал вспомнить Баратынскому Грот, резко осудивши «Рифму» в письме к Плетневу от 26 января 1841 г.: «Рифма» заключает в себе идею странную и неверную, так не говорит истинный поэт. В последних стихотворениях Баратынского, кажется, отражается досада на равнодушие публики; он забыл слова Пушкина: «Поэт, не дорожи любовию народной» (переписка Грота с Плетневым, т. I, стр. 218).

СТИХОТВОРЕНИЯ 1842—1844 гг.

В этом разделе собраны стихотворения, опубликованные Баратынским после выхода «Сумерек». К ним присоединены пять стихотворений, при жизни Баратынского в печати не появлявшихся. Эти стихотворения написаны в пределах 1839—1843 гг. По своему характеру они непосредственно примыкают к стихотворениям «Сумерек» и обладают первостепенным значением для понимания облика позднего Баратынского. Исходя из этого, мы сочли нужным поместить их в разделе основных стихотворений, непосредственно вслед за «Сумерками».

С книгою «Сумерки» С. Н. Карамзиной (стр. 239). Впервые — в «Современнике», 1842, т. XXVII, стр. 95, с подписью «Баратынский».

Карамзина, Софья Николаевна (1802—1856) — дочь историографа. В конце 30-х — начале 40-х гг. петербургский дом вдовы Карамзина представлял собой нечто вроде литературного салона, постоянными завсегдатаями которого были старые друзья Баратынского — Вяземский, Жуковский, Плетнев. Через них познакомился с Карамзиными и сам Баратынский, посетив Петербург зимой 1840 г.

По времени выхода «Сумерек» и по письму С. Н. Карамзиной от 26 июня 1842 г., написанному в ответ на получение экземпляра «Сумерек», датируется июнем 1842 г.

«Когда твой голос, о поэт...» (стр. 240). Впервые — в «Современнике», 1843, т. XXXII, № 10, стр. 354, под заглавием «Когда твой голос». Обычно в этом стихотворении видят отклик на смерть Лермонтова. В заметках М. Лонгинова о Баратынском читаем: «Стихотворение «Когда твой голос, о поэт» написано Баратынским в 1841 г. на смерть Лермонтова» («Русск. Архив», 1864,

278

стр. 115). Отсутствие стихотворения в «Сумерках» (сборник сдан в цензуру 14 января 1842 г., цензурное разрешение от 10 марта) и появление его в печати только в 1843 г., т. е. через два года спустя после смерти Лермонтова, вызывает сомнение в достоверности свидетельств Лонгинова. Кроме того предположение о Лермонтове опровергается упоминанием в стихотворении «намеднишнего Зоила». Это упоминание не имеет для себя основания в прижизненной Лермонтову критике, положительно оценивавшей поэта, за исключением отзывов Шевырева. Возможность намека на Шевырева, не изменившего своего мнения о Лермонтове и после смерти поэта, опровергается заключительными строками стихотворения:

Уже кадящих мертвецу,
Чтобы живых задеть кадилом.

Предположение о Лермонтове не находит достаточного основания и в отношении к нему самого Баратынского. Встретясь с Лермонтовым зимой 1840 г. в Петербурге, Баратынский писал жене: «Познакомился с Лермонтовым, который прочел новую прекрасную пьесу: человек без сомнения с большим талантом, но мне морально не понравился. Что-то нерадушное, московское» (изд. Собр. соч. Баратынского, 1884, стр. 510). По свидетельству Плетнева, Баратынский, посетив его 8 сентября 1843 г., следующим образом отозвался о Лермонтове: «О стихах его говорить нечего, потому что он воспринял лучшее у Пушкина и других современников» (переписка Грота, т. II, стр. 112). Между тем очевидно, что именно в это время уезжавший за границу Баратынский передал Плетневу стихотворение для «Современника». № 10 «Современника», как это видно из письма Плетнева к Гроту, был «совершенно готов» 17 сентября (там же, стр. 117).

В стихотворении следует видеть косвенный ответ Белинскому. В своем отзыве о «Сумерках» Белинский писал: «Давно ли г. Баратынский, вместе с г. Языковым, составлял блестящий триумвират, главой которого был Пушкин? А между тем, как уже давно одинокою стоит колоссальная тень Пушкина и, мимо своих современников и сподвижников, подает руку поэту нового поколения, которого талант застал и оценил Пушкин еще при жизни своей! (т. е. Гоголю Ред.). Давно ли каждое новое стихотворение г. Баратынского, явившееся в альманахе, возбуждало внимание публики, толки и споры рецензентов?.. А теперь тихо, скромно появилась книжка с последними стихотворениями того же поэта — и о ней уже не говорят и не спорят, о ней едва упомянули в каких-нибудь двух журналах, в отчете о выходе разных книг, стихотворных и прозаических» (Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. VII, стр. 477. № 12 «Отеч. Зап.», со статьей Белинского, вышел в декабре 1842 г.). В ответ на эти слова, называя Белинского «намеднишним зоилом», т. е. зоилом Пушкина,

Уже кадящим мертвецу,
Чтобы живых задеть кадилом,

Баратынский напоминает неодобрительные отзывы Белинского: о

279

«Повестях, изданных Александром Пушкиным» («Молва», 1835, № 7) и IV-й части «Стихотворения Александра Пушкина» («Молва», 1836, № 3).

Из этих конкретных фактов и вырастает отвлеченная тема стихотворения, тема «судьбы Поэта».

«Когда твой голос, о поэт» было последним стихотворением Баратынского, напечатанным при жизни поэта, и единственным после статьи Белинского о «Сумерках».

«На всё свой ход, на всё свои законы...» (стр. 241). При жизни поэта не печаталось.

Принадлежность стихотворения Баратынскому устанавливается копиями Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук, 21733). Предположительно датируем 1841 г. Очевидно, в свое время эпиграмма не могла быть напечатана по причинам как личного, так и общественного порядка, вытекавшим из взаимоотношений самого поэта с московским обществом (см. биографическую статью). На этом основании включаем эпиграмму в основной текст.

Коттерии (стр. 242). При жизни Баратынского в печати не появлялось. Впервые опубликовано в «Русск. Архиве», 1890, кн. I, стр. 326, под заглавием «Баратынский об одном литературном кружке».

В цензурной копии «Сумерек» в отличие от прочих стихотворений, переписанных набело писарской рукой, стихотворение вписано рукой Н. Л. Баратынской дважды. Первая запись на одном листе со стихотв. «На что вы дни...» представляет собой копию черновой редакции (см. ее на стр. 141). Эта запись зачеркнута. Ниже стихотворение вписано набело в принятой нами редакции.

Ст. 7—8 перефразируют с обратным смыслом известное евангельское изречение: «Истинно, истинно говорю вам, где двое или трое соберутся во имя мое, там я среди них».

В письме к С. Л. Путята Баратынский в мае 1842 г. писал: «Наши предположения оправдываются. Теперь уже не мы одни подозреваем существование организованной коттерии (курсив наш. Ред.). На нее вопят в Москве новые ее жертвы. Настенька, которая сегодня не успевает вам писать, все это раскажет подробно» (письмо не опубликовано, автограф принадлежит Н. И. Тютчеву).

Из письма Настасьи Львовны выясняется, что под организованной коттерией Баратынский разумел «свербеевщину», т. е. когда-то близкий ему круг прежних «московских наблюдателей» — Шевырева, Киреевских, Свербеева и др., с 1841 г. сгруппировавшихся вокруг журнала «Москвитянин». Рассказывая о впечатлении, произведенном в этом кругу статьей Белинского против Шевырева «Литературный Педант», Настасья Львовна пишет: «...в действительности общество существует и на основе в высшей степени гнусной ... все означенное общество с пеной у рта от ярости на Белинского ... постановило, что его следует погубить и вредить ему всеми средствами ...».

280

На основании этих данных очевидно, что эпиграмма направлена против круга «Москвитянина» и должна быть датирована началом 1842 г.

По свидетельству Бартенева, эпиграмма в свое время не была пропущена цензурой из-за двух последних стихов («Русск. Архив», 1911, № 8, стр. 512).

«Спасибо злобе хлопотливой...» (стр. 243). Опубликовано впервые в «Русск. Беседе», 1859, кн. II, стр. 2, с редакционной заметкой: «Стихи эти посланы нам П. И. Бартеневым из Дрездена, при следующем замечании: «Живя в Москве, Баратынский несколько месяцев сряду не мог ничего писать и все жаловался на скуку. Вдруг журнальные рецензии, в которых почти никогда не отдавалось должной цены его произведениям, или какие-то другие неприятности пробудили его из этого усыпления. Он снова и деятельно принялся за работу, и когда его раз спросили, отчего произошла в нем такая быстрая перемена, он отвечал прилагаемым осьмистишием, случайно уцелевшим в памяти одной дамы, которая была коротко знакома с Баратынским...»

Очевидно, что стихотворение вызвано именно «другими неприятностями», т. е. мучившими Баратынского на протяжении 1841 — 1842 гг. подозрениями о тайной травле его со стороны круга «Москвитянина» (см. примечание к « Коттериям»).

К ст. 10: По библейскому преданию во время битвы предводительствуемых Иисусом Навином иудеев с филистимлянами солнце остановилось и не заходило до тех пор, пока филистимляне не были уничтожены.

«Люблю я вас, богини пенья...» (стр. 244). Впервые — после смерти Баратынского в «Современнике», 1844, т. XXXVI, стр. 370. Первоначальную редакцию стихотворения (см. ее на стр. 142) дает автограф (Пушк. Дом Акад. Наук), представляющий собой глухо зачеркнутый черновик, написанный на обороте черновика «На посев леса».

Черновик написан по карандашным наброскам другого стихотворения, неосуществленного поэтом. Эти наброски представляют собой первоначальную стадию работы и состоят из несведенных, часто прозаических выражений, многократно варьирующих один и тот же мотив «Так в тесных долах Альп...», «Граниты мыслимы к паденью», «В ущельи тесном Альп...», «К паденью пробудясь»...», «Летят на путника...», «Грозою путнику...», «Над бледным путником ...», «Почуя путника проход...», «Грозя...» и т. д. Очевидно, что в этом неосуществленном замысле мы имеем прообраз настоящего стихотворения, в черновой редакции еще сохраняющего тот же мотив «ударов» «нависших туч». Тот же мотив, но уже в других образах проходит и в стихотворении «На посев леса» (ср. ст. 13—20). Несомненно, что все эти стихотворения так же как и две предыдущие эпиграммы (см. примечание к ним), возникают под давлением угнетавшей Баратынского мысли о преследующих его литературных интригах и «злоумышлениях». В окончательной

281

редакции стихотворения, где устранены намеки на конкретные обстоятельства, сугубо личная и навязчивая для Баратынского тема всеобщего недоброжелательства к нему перерастает в самодовлеющую философскую тему о сопряженности «любви Камеи с враждой фортуны». Сама по себе эта тема не оригинальна и связана с более широкой и общей темой о «судьбе поэта» в условии «промышленного века». Ср. подсказанное смертью Лермонтова стихотворение Растопчиной «Нашим будущим поэтам» (1841 г.).

На посев леса (стр. 245). Печатается по изд. 1884 г. с исправлением по черновому автографу ст. 20. Впервые — в сб. «Вчера и сегодня», 1846, кн. II, стр. 68. Текст этот совпадает с копией Н. Л. Баратынской (в Пушк. Доме Акад. Наук), имеющей заглавие «Лес. Элегия на посев леса». Черновик дает связный вариант к ст. 25—28 (см. его на стр. 142).

Несмотря на явную недоработанность стихотворения (в тексте «Вчера и сегодня» в ст. 29 вместо 5-стопного — 6-стопный ямб — в посмертном издании в этом стихе нарушена цезура). — «На посев леса» занимает одно из центральных мест в поздней поэзии Баратынского и связано единой темой с стихотворениями: «Коттерии», «Спасибо злобе хлопотливой» и «Люблю я вас, богини пенья». Эти соображения заставляют напечатать «На посев леса» в основном тексте.

Образы стихотворения имеют за собой конкретно-биографические факты. Баратынский действительно подсаживал лес в своей мурановской роще, только не весной, а осенью 1842 г.

В ответ на письмо Я. К. Грота, не понимавшего в стихотворении: «1) намека на сокрытый ров и рога, и 2) елей, дубов и сосен, равно как и детей поэзии таинственных скорбей» (переписка Грота с Плетневым, т. II, стр. 719), Плетнев писал: «У Баратынского сокрытый ров означает намек на разные пакости, которые в Москве делали ему юные литераторы, злобствуя, что он не делит их дурачеств... Свои рога есть живописное изображение глупца в виде рогатой скотины. Все последние четыре стиха оттого непонятны, что я не припечатал объяснения, бывшего в подлиннике: Баратынский это писал, насаждая в деревне рощу из дубов и елей, которую и называет здесь дитятей поэзии таинственных скорбей, выражая последними словами мрачное расположение души своей, в которой он занимался и до которого довели его враги литературные (там же, стр. 720—729).

Свидетельство Плетнева не совсем точно. В лице «юных литераторов» Плетнев несомненно разумел кружок Станкевича, явившийся в конце 30-х гг. очагом распространения «возобладавшей над умами» гегелианской философии. Однако, вопреки свидетельству Плетнева, речь идет не о кружке Станкевича, уже не существовавшем в 1842 г., а о круге «Москвитянина». Сам Плетнев по поводу смерти Баратынского писал Гроту: «В «Московитянине» не сказали ни слова о Баратынском. Такова злость литературных партий» (переписка Грота с Плетневым, т. II, стр. 323)

282

«Когда дитя и страсти и сомненья...» (стр. 247). Напечатано после смерти поэта в «Современнике», 1844, т. XXXVI, стр. 109, с подписью «Баратынский».

Обращено к жене поэта Н. Л. Баратынской. По свидетельству Н. В. Путяты (изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 480), написано в Париже зимой 1844 г.

Пироскаф (стр. 248). Впервые — в «Современнике», 1844, т. XXXV (вышел после смерти поэта), стр. 215, с подписью «Е. Баратынский, Средиземное море, 1844». Написано весной 1844 г. во время морского переезда из Франции в Италию (см. изд. 1884 г., стр. 548). Вместе с написанным уже в Италии посланием к «Дядьке Итальянцу» стихотворение было отправлено Баратынским к Путяте в письме, написанном за несколько дней до кончины: «Посылаю вам, — писал Баратынский, — два стихотворения, отдайте их Плетневу для его журнала». № 35 «Современника», где были напечатаны оба стихотворения, вышел из печати уже после смерти поэта (цензурное разрешение 1 июля 1844 г.).

К ст. 31—36: Посещение Италии, окруженной ореолом высочайшей духовной культуры древнего Рима, было давнишним желанием поэта (ср. стихотв. «Небо Италии, небо Торквато...»).

Дядьке Итальянцу (стр. 250). Впервые — в «Современнике», 1844, т. XXXV (вышел после смерти поэта), стр. 217, с опечаткой в ст. 7.

Послание было отправлено Баратынским из Неаполя Н. В. Путяте для «Современника» за несколько дней до смерти (см. примечание к предыдущему стихотворению). На этом основании считаем текст «Современника» позднейшим. Текст посмертных изданий очевидно представляет собой сводную редакцию из нескольких рукописей поэта и дает разночтения в ст. 16, 74, 88, 105 и опечатку в ст. 27.

Обращено к памяти давно умершего воспитателя поэта, итальянца Жьячинто Боргезе (см. биографическую статью).

К ст. 19: В 1808 г. семья Баратынского переселилась из имения Мара в Москву.

К ст. 23—24: Могила отца поэта — Абрама Андреевича скончавшегося в 1810 г., после чего Баратынские возвратились в Мару.

К ст. 48—52: Русско-австрийские войска под командованием Суворова вошли в Италию в сентябре 1799 г.

К ст. 53—62: Речь идет о втором итальянском походе Наполеона (тогда консула Бонапарта), ознаменованном битвой при Моренго (14 июня 1800 г.).

К ст. 63: В 1815 г. Наполеон был заточен англичанами на острове св. Елены, где и умер в 1821 г.

К ст. 64: По происхождению Наполеон был корсиканец.

К ст. 67: Во время итальянского похода Суворов совершил необычайно трудный переход через Альпы. По возвращении в Россию был встречен Павлом I враждебно и принужден был выйти в отставку.

283

К ст. 85—88: Речь идет о Виргилии. Поэма Виргилия «Энеида» считалась образцовым произведением классического эпоса. Эней — главный герой этой поэмы.

К ст. 113—120: «Сумрачный поэт» — Байрон.

Молитва (стр. 254). Впервые напечатано, после смерти Баратынского, в «Современнике», 1844, т. XXXVI, стр. 368, с подписью: «Евгений Баратынский».

Никаких сведений об обстоятельствах и времени написания этого стихотворения не сохранилось. В посмертных изданиях отнесено к 1842—1843 гг.

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В СБОРНИКИ

«Хор петый...» (стр. 257). Печатается по списку, ошибочно принятому М. Гофманом за автограф. При жизни поэта не печаталось. Опубликовано в «Татевском Сборнике», 1899, стр. 60, с замечанием С. А. Рачинского: «Вот самое раннее из сохранившихся его (Баратынского. Ред.) русских стихотворений...»

Богдан Андреевич Баратынский (1769—1820), вице-адмирал, родной дядя поэта (см. биографию).

Племянницы Панчулидзевы — Анна, Елизавета и Екатерина — дочери Марии Андреевны, рожд. Баратынской, тетки поэта.

Портрет В. (стр. 259). Печатается по автографу в альбоме А. В. Лутковской (Пушк. Дом Акад. Наук).

Впервые — в «Благонамеренном», 1819, ч. V, № 6, стр. 334, вместе со стихотворениями «К Алине» и «Любовь и дружба», и в другой редакции (см. ее на стр. 142). Принятая нами редакция, судя по датам других автографов в альбоме Лутковской, относится к 1823—1824 гг.

К Алине (стр. 260). Впервые — в «Благонамеренном», 1819, ч. 5, № 6, стр. 332, вместе с стихотворениями «Портрет В.» и дружба».

Любовь и дружба (стр. 226). Впервые — в «Благонамеренном», 1819, ч. V, № 6, стр. 334, вместе со стихотворениями «К Алине» и «Портрет В.».

Эпиграмма. «Дамон, ты начала...» (стр. 262). Впервые — в «Благонамеренном», 1819, ч. VI, № 9, стр. 143, с подписью «Е. Бар — ий».

По всей вероятности, направлено на П. И. Шаликова (1767—1852), поэта карамзинского направления, доведшего сентиментализм до карикатуры. В 1819 г. Шаликов издал две части собраний своих сочинений и «Повести». Выход одной из этих книг, вероятно, и имеет в виду Баратынский в словах: «ты начал — продолжай».

284

Прощание (стр. 263). Впервые — в «Благонамеренном», 1819, ч. VII, № 15, стр. 142, с подписью «Е — ъ Б — ский». Упомянуто в доносе В. И. Каразина министру внутренних дел гр. Кочубею (см. биографию).

К Креницину (стр. 264). Печатается по копии Кюхельбекера (Ленингр. Публ. Библиотека. Бумаги Жуковского).

Впервые — в «Сыне Отеч.», 1819, ч. 55, № XXX, стр. 181, с поправками Греча в ст. 16, 19 и 31. Поправки эти нанесены Гречем на копию Кюхельбекера.

Александр Николаевич Креницин (1801—1865) — поэт, товарищ Баратынского по корпусу. Вольнодумные сатиры Креницина ходили по корпусу в списках и вызывали негодование начальства. После исключения из корпуса в годы, проведенные в «деревенском заточении», Баратынский постоянно переписывался с Кренициным. В 1818—1820 гг., по возвращении в Петербург, постоянно встречался с ним. В 1820 г. Креницин за участие в корпусном бунте и за «вольнодумство» был исключен из корпуса и разжалован в рядовые.

Моя жизнь (стр. 266). Печатается впервые. Автограф в альбоме П. Л. Яковлева (стр. 17) (Пушк. Дом Акад. Наук). О П. Л. Яковлеве см. примечание к посланию «Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры». В «холостяцком» альбоме Яковлева отразились дружеские пирушки бывших лицеистов и их друзей, собиравшихся у брата Яковлева — «лицейского старосты». Так, в 1819 г. Пушкин вписал в альбом «Я люблю вечерний пир». На основании местоположения в альбоме среди записей Пушкина, Дельвига и др. стихотворение датируется 1818—1819 гг.

«Моя жизнь», как и стихотворения, написанные в этом же альбоме: «Случай», «Полуразрушенный, я сам себе не нужен», «В пустых расчетах», «Здесь погребен армейский капитан» и «Мы будем пить вино по гроб» — характеризуют первый этап творчества Баратынского, посвященный преимущественно «эпикурейским» темам и завершенный столь прославившими поэта «Пирами».

«Полуразрушенный, я сам себе не нужен...» (стр. 267). Печатается впервые. Автограф в альбоме П. Л. Яковлева (см. примечание к стихотв. «Моя жизнь»).

«Мы будем пить вино по гроб...» (стр. 268). Печатается впервые. Автограф с подписью «Евгений Абрамов сын Баратынский» в альбоме Яковлева (см. примечание к стихотв. «Моя жизнь»).

«Здесь погребен армейский капитан...» (стр. 269). Печатается впервые. Автограф в альбоме П. Л. Яковлева (см. примечание к стихотв. «Моя жизнь»). Под автографом рисунок, изображающий надгробный камень, увенчанный офицерской треуголкой, бокалами и бутылкой (см. его воспроизведение в т. I).

«В пустых расчетах...» (стр. 270). Печатается впервые.

285

Автограф с подписью «Е. Б — ский» в альбоме П. Л. Яковлева (см. примечание к стихотв. «Моя жизнь»).

Воспоминания (стр. 271). Впервые — в «Невск. Зрителе», 1820, ч. I, январь, стр. 85, под заглавием «Отрывки из поэмы «Воспоминания».

Вольный перевод из поэмы Легуве «Воспоминания» (указано Б. Томашевским. «Пушкинский сборник памяти Венгерова», стр. 225). Ст. 21—26, 63—72, 75—86, 143—153 — буквальный перевод. Остальное — вариации на темы Легуве. Упоминаемые Легуве герои императорского Рима и римской военщины заменены у Баратынского гражданскими героями демократического Рима.

В «Невск. Зрителе», в ст. 85, вместо «Рассказы дивные» напечатано «Кавказы дивные». В посмертных изданиях «Кавказы» заменено для большей осмысленности «Кавказа». Считаем это опечаткой и исправляем ее по соответствующему стиху оригинала: «O charmes de l’étude! o sublimes recits» («О прелесть познания! О возвышенные рассказы!»).

К—ву (стр. 277). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1820, ч. IX, стр. 327.

Вероятнее всего, что послание адресовано Крылову, Александру Абрамовичу (1795—1829), поэту-элегику близкого Баратынскому направления, члену «Вольного Об-ва Любителей Росс. Словесности».

Финским красавицам (стр. 278). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1820, ч. X, № V, стр. 186, с подзаголовком «Мадригал».

К ст. 7—8: Фрегея (Фрея) — скандинавская и Лада — славянская — богини любви (миф.). Имена эти употреблены Баратынским как синонимы Венеры. Отсюда «Сын Фрегеи» и «Сын Лады» — синонимы Амура (сына Венеры) означают любовь финляндки и русской.

Весна. Элегия (стр. 279). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1820, ч. X, стр. 88. Особенность этого стихотворения в том, что, сохраняя характер «унылой» элегии, она написана размером популярнейшей в то время элегической оды Жильбера.

Больной (стр. 280). Впервые — в «Сыне Отеч.», 1821, ч. 68, № 8, стр. 37.

Элегия. «Нет, не бывать тому...» (стр. 280). Впервые — в «Соревн. Просв. и Благотв.», 1821, ч. XVI, кн. II, стр. 204.

В альбом (стр. 282). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано в «Вестн. Европы», 1824, № 3, с ошибкой во 2-м стихе — вместо «молвы» — «Москвы». Исправляем ошибку по автографу в альбоме С. Д. Пономаревой (Театральный музей им. Бахрушина). Адресовано С. Д. Пономаревой.

286

«Так, он ленивец, он негодник...» (стр. 283). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано в акад. изд. Соч. Баратынского (1914 г.), под ред. М. Гофмана по копии Л. С. Пушкина (в бумагах Дашкова, принадлежавших П. Е. Щеголеву). В копии эпиграмма находится на одном листе с близкой к ней по теме эпиграммой Пушкина «Как брань тебе не надоела». Та же тема у Пушкина в эпиграмме «Хоть впрочем он поэт изрядный». Можно предполагать, что все эти эпиграммы направлены против князя Церетелева, под псевдонимом «Жителя с Васильевского острова» печатавшего в «Благонамеренном» статьи против пушкинского круга и самого Пушкина и нападавшего в них на «легкомыслие» молодых поэтов. Если это предположение справедливо, то эпиграмма (по эпиграммам Пушкина) датируется не позднее 1822 г.

«Я унтер, други! — точно так...» (стр. 284). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано в «Отеч. Зап.», 1863, август, стр. 285, М. И. Семевским по сообщению А. В. Креницина. Со слов Креницина Семевский пишет: «Однажды над Баратынским, когда он служил унтер-офицером, вздумал запальчиво величаться и глумиться какой-то знакомый. Баратынский отвечал: «Я унтер, други...» и т. д. Эта эпиграмма могла быть ответом на эпиграмму О. Сомова (подпись к портрету Баратынского», см. примечание к посланию «Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры» и «Певцы 15 класса»).

На смерть собаки (стр. 285). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано В. Гаевским в «Современнике», 1854, т. XLIII. По сообщению М. Д. Деларю, было доставлено Баратынским в «Сев. Цветы». По предположению Гаевского, написано, как и «На смерть собачки Амики» Дельвига, по случаю смерти собаки С. Д. Пономаревой. Стихотворение было вычеркнуто цензурой из гранок статьи Семевского «Библиографические записи», напечатанной в «Отеч. Зап.», 1863, август (Пушк. Дом Акад. Наук). Здесь стихотворение, по сообщению Креницына, отнесено на смерть собаки самого Баратынского и имеет иной текст (см. стр. 143). Судя по рифме, на месте точек в последнем стихе этой редакции можно предполагать «сенатором» или «прокурором».

«Когда придется как-нибудь...» (стр. 286). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано Б. Л. Модзалевским в «Известиях Акад. Наук», 1911, стр. 523. Автограф в Альбоме А. В. Лутковской (Пушк. Дом Акад. Наук), стр. 43, с подписью «Е. Баратынский. Роченсальм. Февраля 15-го 1824 г.». Анна Васильевна Лутковская — племянница командира Нейшлотского полка Г. Лутковского, у которого жил Баратынский.

Невесте А. Я. В. (стр. 287). Впервые — в альманахе Н. Коншина «Царское Село» на 1830 г., стр. 234, с подписью «Е. Б — ий. Роченсальм, 1824».

287

Обращено к Авдотье Яковлевне Васильевой, в то время невесте друга и однополчанина Баратынского Н. М. Коншина. В журнале «Гирланда» 1831 г. было напечатано ответное стихотворение Коншина «Спасибо за восемь стихов».

«Младые грации сплели тебе венок...» (стр. 288). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано Б. Л. Модзалевским в «Известиях Акад. Наук», 1911, стр. 522. Автограф в альбоме А. В. Лутковской (Пушк. Дом Акад. Наук), стр. 13, с подписью: «Фридрихсгам, Евгений Бара (тынский)». Датируется, как и остальные стихотворения в этом альбоме, 1823—1824 гг.

«Отчизны враг, слуга царя...» (стр. 289). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано К. В. Пигаревым в сб. «Звенья», 1935, № 5, изд. «Academia», стр. 188, по копии Н. В. Путяты (Мурановский Архив).

Принадлежность эпиграммы Баратынскому подтверждается местонахождением копии среди копий стихотворений «Буря», «Взгляни на лик холодный сей», «Как много ты в немного дней» и «Эпилога» к «Эде». По всей вероятности, копии эти сделаны Путятой перед отъездом в Петербург из Финляндии в начале 1825 г. Часть этих стихотворений была передана Путятой Кюхельбекеру для «Мнемозины». Трудно предположить, что Путята между стихотворениями Баратынского поместил не принадлежавшую ему столь «вольнодумную» эпиграмму. Непоявление эпиграммы в печати объясняется цензурными условиями.

Эпиграмма направлена на Аракчеева. В ст. 5, помимо общей характеристики «самовластия», содержится намек на мрачное уединение Аракчеева в селе Грузине. Туда в то время сходились все государственные нити, там «злодействовал» Аракчеев вместе со своей домоправительницей-любовницей Настасьей Минкиной. Об Аракчееве см. еще в послании «Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры».

Датой эпиграммы, судя по соседним с ней в копии стихотворениям, является 1824 г.

«Войной журнальною бесчестит без причины...» (стр. 290). При жизни поэта не печаталось. Напечатано М. Гофманом в акад. изд. Соч. Баратынского (1914). Извлечено из письма А. И. Тургенева к кн. Вяземскому от 2 мая 1825 г.: «Вот что пишет о тебе Баратынский в письме к —...: «Всего досаднее Вяземский. Он образовался в беспокойные времена междуусобий Карамзина с Шишковым, и военный дух не покидает ею и нынче...» Дальше следует стихотворение с заключением: «Это impromptu» (Остафьевский Архив, т. III, стр. 120). Сам Вяземский (см. о нем в примечании к посланию к П. А. Вяземскому), очевидно, имея в виду именно это четверостишие, писал: «Баратынский говаривал о мне, что в моих полемических стычках напоминаю я ему старых наших бар, например Алексея Орлова, который любил выходить с чернью на кулачные бои» (Собр. соч. Вяземского, т. I, стр. XLVI).

288

Леда (стр. 291). Впервые — в «Мнемозине», 1825, ч. IV, стр. 221, с подписью «****».

Написана не позднее конца 1824 г., так как в начале 1825 г. Путята увез из Финляндии «Леду» вместе с другими стихотворениями Баратынского в Москву к Кюхельбекеру (см. примечание к стихотв. «Буря»).

Сюжет «Леды» восходит к древнегреческому мифу о прекрасной дочери царя Фестия Леде и ее возлюбленном Зевсе, превратившемся в лебедя. Миф этот широко использовался во французской эротической поэзии XVIII в. «Леда» Баратынского является вольным переводом «Леды» (Léda) Парни со слов: «Dans la forét silencieuse». В переводе Баратынский, сохранив сюжетную схему, отбросил ряд повествовательных мотивов Парни и значительно усилил эротический элемент. В этом отношении его «Леда» ближе к «Леде» Бернара. Возможно, что он пользовался также и этим оригиналом.

В русской поэзии до Баратынского сюжет «Леды» был использован Пушкиным в его кантате «Леда» (1814 г.).

Запрос Муханову (стр. 293). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1825, № 9, без подписи.

Опубликовано в заметке П. Филипповича «Два неизвестные стихотворения Е. А. Баратынского» («Чтения в Истор. Об-ве Нестора летописца, Киев, 1914 г.).

Обращено к Александру Алексеевичу Муханову (1800—1834), финляндскому знакомцу Баратынского, адъютанту финляндского генерал-губернатора Закревского. Муханов долгое время был влюблен в Аврору Шернваль (см. о ней примечание к стихотв. «Девушка, имя которой было Аврора»).

Сестре (стр. 294). Впервые — в «Нов. Литер.», 1825, апрель, стр. 50, с подписью «Е. Б — ий». С тем же текстом в «Невск. Альманахе» на 1825 г., стр. 60. Обращено к Софье Абрамовне Баратынской (1801—1844), старшей из сестер поэта, постоянно жившей с матерью в Маре.

«Простите, спорю невпопад...» (стр. 295). При жизни поэта не печаталось. Вошло в акад. изд. Соч. Баратынского (1914), под ред. М. Гофмана. Извлечено из письма Баратынского к Вяземскому («Старина и Новизна», в. 5, стр. 44). Называя Вяземского своим «учителем», Баратынский подчеркивает русские поэтические традиции своего творчества, в которых Вяземскому как поэту старшего «арзамасского» поколения принадлежало почетное место.

Написано в конце 1825 г. в Москве, когда личные отношения поэтов еще только начинали складываться. О Вяземском см. примечание к посланию «П. А. Вяземскому».

«Я был любим, твердила ты...» (стр. 296). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано М. Гофманом в акад. изд. Соч.

289

Баратынского (1914), по списку в «альбоме кузины Натали» (Мурановский Архив). В альбоме под стихотворением подпись неизвестной рукой: «в Москве. Dim ou joua aujourdhui freischuzt. Справа — «31 ноября 1825 г. Composé par Eugène Boratinsky mon cousin Nathalie».

Эпиграмма. «Что ни болтай...» (стр. 297). Печатается по автографу в альбоме Баратынского «Souvenir» (Пушк. Дом Акад. Наук), стр. 32. Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1826, ч. VII, № 2, стр. 60, с разночтениями в ст. 1, 5, 9.

Направлена на Ф. В. Булгарина (см. примечание к стихотв. «Нет, нет, мой ментор...»).

К ст. 2: Булгарин участвовал в наполеоновской кампании, в походах 1805—1814 гг., начав свою службу в русской армии. В 1810 г. перешел к французам.

К ст. 3: Булгарин вел судебный процесс своего дяди П. Булгарина с родственниками последнего, графом Тышкевичем и Парчевским.

К Д(ельвигу) на другой день после его женитьбы (стр. 298). Впервые — в «Сириусе», 1826, стр. 76, с заглавием «В альбом NN на другой день его свадьбы». Перепечатано в «Славянине», 1827, ч. II, стр. 77, под принятым нами заглавием.

Свадьба Дельвига и Софьи Михайловны Салтыковой состоялась 30 октября 1825 г.

К Аннете (стр. 299). Впервые — в «Сев. Цветах» на 1826 г., стр. 15.

«В своих листах душою ты кривишь...» (стр. 300). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано М. Гофманом в акад. изд. Соч. Баратынского (1914). Извлечено из письма Баратынского к Н. В. Путяте, январь 1826 г. (автограф в Мурановском Архиве. Напечатано в изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 527).

Направлено против Ф. В. Булгарина, в то время издателя газеты «Северная Пчела» и ряда других изданий.

«Откуда взял Василий непотешной...» (стр. 301). При жизни поэта не печаталось. Вошло в акад. изд. Соч. Баратынского (1914), под ред. М. Гофмана. Извлечено из письма П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу и В. А. Жуковскому от 6 января 1827 г. (Архив бр. Тургеневых, вып. 6, т. I, стр. 56).

Здесь, вместе с стихотворениями «Наяда» и «Хотите ль знать все таинства любви», приводится в качестве последней литературной новинки.

«Василий непотешный» — Василий Львович Пушкин (1767—1830), карамзинист старшего поколения. Был объектом постоянных шуток своих молодых литературных единомышленников, ставивших его произведения не выше стихов Шаликова. Исключением

290

являлась его поэма «Опасный сосед» (1811), которая по фривольности своего сюжета не была напечатана, но получила широкое распространение в списках и высоко ценилась современниками.

«Хотите ль знать все таинства любви...» (стр. 302). При жизни поэта не печаталось. Вошло в акад. изд. Соч. Баратынского, под ред. М. Гофмана. Извлечено из письма Вяземского к Тургеневу и Жуковскому 1827 г. (см. примечание к предыдущему стихотворению).

«Убог умом, но не убог задором...» (стр. 303). При жизни поэта не печаталось. Публикуется впервые в изд. Соч. Баратынского, под ред. Ю. Верховского («Academia»).

Автограф (Истор. музей, собрание В. Г. Орлова) представляет собой тщательно зачеркнутый текст за № XVI на одном листе с автографами других стихотворений Баратынского. Некоторые зачеркнутые слова читаются не с полной уверенностью. Так в ст. 3, может быть, вместо «мерным» следует «скверным».

Направлено на А. Н. Муравьева (см. примечание к стихотв. «Не бойся едких осуждений») и имеет общую тему с эпиграммой Пушкина «Лук звенит, стрела трепещет». Обе эпиграммы написаны в 1827 г. по поводу неловкости Муравьева в доме З. А. Волконской, отбившего руку у гипсовой статуи Аполлона и тут же написавшего на статуе стихотворный экспромт.

Баратынский зимой 1826—1827 гг. посещал дом Волконской и мог быть, как и Пушкин, свидетелем этого происшествия.

Она (стр. 304) — впервые в «Славянине» 1827 г., ч. II, № XX, стр. 293. При жизни поэта не перепечатывалось, вошло в собрание сочинений Баратынского изд. 1869 г.

Возможно, что стихотворение относится к жене Баратынского, женщине, по замечанию Вяземского, «любезной, умной и доброй, но не элегической наружности». Ей адресованы стихотворения: «О, верь, ты, нежная, дороже славы мне», «Своенравное прозвание» и сказка «Переселение душ» (см. заключение — «Что я прибавлю, друг мой нежный»).

Из письма к Н. В. Путяте (стр. 305). При жизни поэта не печаталось. Вошло в акад. изд. Соч. Баратынского (1914), под ред. М. Гофмана. Известно из письма 1827 г. Баратынского к Н. В. Путяте (автограф в Мурановском Архиве, напечатано в изд. Соч. Баратынского, 1884, стр. 513). Николай Васильевич Путята (1802—1877), близкий друг Баратынского, впоследствии вошедший в его семью, жеенившись на сестре жены Баратынского (см. о знакомстве с Путятой в биографической статье).

На некрасивую виньетку, представляющую автора за письменным столом, а подле него истину (стр. 306). Печатается по копии Н. Л. Баратынской (Пушк. Дом Акад. Наук). Впервые — в «Моск. Телеграфе», 1827, ч. 15, стр. 5, под заглавием «Журналист Фиглярин и Истина». В

291

тексте вместо «Фиглярин» — «Зоилов».

Эпиграмма направлена на Ф. В. Булгарина. Речь идет о виньетке на титульном листе «Сочинений Фаддея Булгарина» 1827 г. (см. ее воспроизведение в т. I). Виньетка имеет свой комментарий в предисловии Булгарина «Истина и Сочинитель» (предисловие в лицах)»: «Цель трудов моих — польза и удовольствие моих сограждан. Достигнули сей цели — это решат они, а мое дело стремиться к ней. Я служу Истине; она наставит и защитит меня!.. Вдруг кабинет Сочинителя озарился приятным светом, наподобие утренней зари; он в изумлении оглянулся и видит женщину, прекрасную, как идеал Поэзии. Она была облечена в белую полупрозрачную одежду и сладостно улыбалась. «Ты назвал меня своим служителем, — сказала она, — и я пришла навестить тебя». — Сочинитель: «Неужели ты... Истина?» — Истина: «Точно так».

Датируется по времени выхода издания сочинений Булгарина, поступившего в продажу в мае 1827 г.

Эпиграмма. «Поверьте мне, Фиглярин моралист...» (стр. 307).

Впервые — в альманахе «Денница» на 1831 г., стр. 137, вместе с эпиграммой Вяземского «Не то беда, Авдей Флюгарин»...» под общим заглавием «Эпиграммы» и без подписи.

«Фиглярин» — Ф. В. Булгарин (см. эпиграмму на него 1827 г. «На некрасивую виньетку» и примечание к ней).

Принадлежность эпиграммы Баратынскому, а также и обстоятельства, которыми она была вызвана, устанавливаются письмом М. Погодина к С. Шевыреву от 28 апреля 1829 г. Погодин писал: «Полтава Пушкина вышла, но принята холоднее, чем заслуживает. У Пушкина публика вычитает теперь из должных похвал прежние лишние. Гораздо более шуму в Петербурге сделал «Выжигин» Булгарина. Булгарин почитает себя соперником теперь одного Пушкина и выступил против его «Полтавы» с ужасно нелепою статьею... Киреевский писал против него для Галатеи... Баратынский написал презлую эпиграмму на него: «Б. уверяет нас, что красть грешно, лгать стыдно» («Русск. Архив», 1822, т. III [кн. 5], стр. 72—80). (Статья, о которой говорит Погодин, «Разбор поэмы «Полтава», соч. Александра Сергеевича Пушкина», была напечатана в «Сыне Отеч.», 1829, ч. 15 и 16. Возражение на нее — «О разборе «Полтавы» Пушкина, в «Сыне Отечества», появилось в № 17 «Галатеи» за тот же год.)

Следует думать, что в свое время, т. е. в начале 1829 г., эпиграмма не была опубликована из тактических соображений, под давлением Пушкина, не желавшего еще в это время обострять отношения с Булгариным.

Наступление на Булгарина со стороны Пушкина и его литературных друзей развернулось только в следующем, 1830 г., в связи с изданием «Литературной Газеты». В это время в общем потоке полемических выпадов против Булгарина и эпиграмм на него появилась и эпиграмма Баратынского.

292

Эпиграмма. «В восторженном невежестве своем...» (стр. 308). Впервые — в «Сев. Цветах на 1830 г., стр. 7, с подписью «Баратынский».

Эпиграмма направлена против Н. А. Полевого в связи с разгоравшейся в конце 1829 — начале 1830 г. полемикой вокруг первого тома его «Истории русского народа». В этом труде, так же как и в предварившей его появление «Философической статье о русской истории» («Моск. Телеграф», 1829, ч. XXVII, № 12, стр. 467—500), Полевой с позиций новейшей западной буржуазной исторической школы (Гизо, Нибур), в противовес летописно-придворному характеру «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина, выдвигал программу научного изучения социальной истории «русского народа». С резкой критикой Полевого в защиту Карамзина выступила «Литературная Газета». Рассматривая полемику с Карамзиным как незаконное посягательство на авторитет «знаменитого историографа», «Литературная Газета» обвиняла Полевого в невежестве и довольно прозрачно намекала на его «низкое» купеческое происхождение. Об этом же говорит и Баратынский в словах: «На свой аршин он славу нашу мерит», имея при этом в виду оспариваемую Полевым литературную «славу» Карамзина.

Вскоре Баратынский выступил против Полевого еще с двумя эпиграммами (см. следующее примечание). С этого времени Полевой становится для Баратынского идеологическим врагом, представителем враждебного поэту «промышленного направления века». В свою очередь Полевой с этого же времени постоянно нападает на «аристократизм» Баратынского. В 1831 г. дает уничтожающий отзыв о поэме «Наложница» (см. примечание к ней). До полемики вокруг Карамзина, обнаружившей непримиримость общественно-литературной позиции Полевого и «литературных аристократов», Полевой сохранял к Баратынскому неизменно положительное отношение. «Стихотворения Баратынского» 1827 г. и вышедшая в конце 1828 г. поэма «Бал» были высоко оценены Полевым на страницах «Московского Телеграфа».

Эпиграмма. «Он вам знаком, скажите кстати...» (стр. 309). Впервые — в «Литер. Газете», 1830, № 32, стр. 258, с подписью «Е. Баратынский».

«Не дворянин» — купец по происхождению Н. А. Полевой.

Эпиграмма в целом, так же как и появившаяся в следующем номере «Литературной Газеты» другая эпиграмма Баратынского на Полевого — «Писачка в Фебов двор явился», написана в ответ на резкий антидворянский памфлет Полевого «Утро в кабинете знатного барина» («Новый живописец общества и литературы», 1830, № 10, май). В этом памфлете Полевой пародировал обращенное к кн. Юсупову послание Пушкина «К Вельможе» и упрекал поэта в низкопоклонстве. Памфлет был опубликован во второй половине мая. № 32 «Литературной Газеты» с эпиграммой Баратынского вышел 5 июня. В № 36 той же «Литературной Газеты» (от 25 июня) появилась приписываемая Пушкину заметка, известная под названием «О неблаговидности нападок на дворянство», намекавшая

293

на политическую неблагонадежность и опасную революционность выпадов Полевого. Заключительные слова заметки: «Все это напоминает эпиграмму, помещенную в номере 32 Литературной Газеты» — непосредственно отсылали читателя к данной эпиграмме Баратынского.

Эпиграмма. «Писачка в Фебов двор явился...» (стр. 310). Впервые — в «Литер. Газете», 1830, № 33, стр. 264.

Эпиграмма направлена против Н. А. Полевого в связи с его нападениями на Пушкина и русское дворянство в статье «Утро в кабинете знатного барина» (об этом см. предыдущее примечание).

«Но самоучкой он учился», как и вся эпиграмма в целом, намекает на принадлежность Полевого по происхождению к купеческому «необразованному» сословию.

«Недоумко» — псевдоним Н. И. Надеждина, резко нападавшего на Полевого в своих статьях 1828—1829 гг. против романтизма.

На обе эпиграммы Полевой ответил в № 13 «Нового Живописца» за 1830 г. ответной эпиграммой против Баратынского:

Пришел Поэт, и пущен на Парнас.
«А! Здравствуй! — Феб сказал: —да что за чудо:
Ты мне знаком, я помню, что подчас
Ты плакивал в стишонках, и не худо,
Что? Нет ли, брат, плаксивого опять?» —
— Нет, мудрый Феб. Я плакивал, бывало,
Позволь теперь смешное почитать. —
«Читай». — И вот, не думавши нимало,
Вдруг наш поэт с насмешливым лицом
Развеселить затеял эпиграммой.
Чуть выслушал Латоны сын упрямой,
И закричал: «Эй! Кто там?» — С медным лбом
Предстал школяр. «Вон вывести». — О милый,
О добрый Феб ! Осмелюсь ли спросить... —
«Ах, плакса! Что задумал ты? Острить?
Чуть усыпляешь ты в элегии унылой —
Пошел же вон — тебе ль смеяться, хилой!..»

                       Гамлетов

Этот обмен эпиграммами между Баратынским и Полевым имел в виду Пушкин в следующих словах своей черновой заметки «Сам съешь»: «Является колкое стихотворение, в коем сказано, что Феб, усадив было такого-то, велел его после вывести лакею за дурной тон и заносчивость, нестерпимую в хорошем обществе, — и тотчас в ответ явилась эпиграмма, где то же самое рассказано немного похуже с надписью: «Сам съешь» (Соч. Пушкина, изд. Акад. Наук, т. IX, стр. 104).

Самый сюжет эпиграммы с Фебом и представшим на его суд поэтом — традиционен, об этом см. примечание к эпиграмме «Идиллик новый на искус».

294

К С. Л. Энгельгардт. «Нежданное родство с тобой даруя...» (стр. 311). При жизни поэта не печаталось. В посмертных изданиях (1869 и 1884, стр. 311) отнесено к 1830 г.

К ст. «Ее рукой мне данная сестра». Речь идет о жене Баратынского Настасье Львовне — сестре С. Л. Энгельгардт.

Н. М. Языкову. «Языков — буйства молодого...» (стр. 312). Напечатано в «Европейце», 1832, № 2, стр. 204.

В сопровождение послания Баратынский писал Языкову: «Вот тебе, милый Языков, несколько нескладных рифм, которые однако показывают, что я о тебе думаю». Письмо хранит пометку Языкова: «Получено 1831 г. ноября 23-го» (копия письма среди бумаг Языковского архива, Пушк. Дом Акад. Наук, л. 1488, VII С. Опубликовано в «Историко-Литературном сборнике памяти Срезневского», 1924, стр. 13—14).

Послание появилось в печати вопреки воле автора. В конце того же 1831 г. Баратынский обратился к Языкову с другим посланием (см. «Бывало, свет позабывая») и по этому поводу 18 января 1832 г. писал И. Киреевскому: «Если не напечатано первое мое послание к Языкову, не печатай его: оно мне кажется довольно слабо. Напечатай лучше второе, которым я более доволен» («Татевский Сборник», стр. 31). Эти слова объясняют как самый факт вторичного обращения к Языкову, так и отсутствие данного послания в сборнике 1835 г.

Напечатано это послание в «Современнике», 1854, т. XLVII, И. С. Тургенев в следующем номере журнала оговорил принятое нами чтение 19-го стиха как опечатку, предложив читать:

Счастливец славишь ты в пирах.

Не считаем эту поправку авторитетной, так как во всех известных нам рукописных и печатных источниках этот стих читается, как у нас.

Эпиграмма. «Кто непременный мой ругатель...» (стр. 313). Напечатана в не поступавшем в продажу 3-м номере «Европейца», 1832, стр. 397, без подписи.

Посылая эпиграмму И. Киреевскому, Баратынский писал: «Вот тебе в заключение эпиграмма, которую должен напечатать без имени» («Татевский Сборник», стр. 35).

По всей вероятности эпиграмма направлена против Н. А. Полевого. В 1831 г. Полевой дал уничтожающий отзыв о поэме Баратынского «Наложница», задуманной поэтом как «ультраромантическое» произведение. В своих выводах отзыв Полевого совпал с подавляюще подействовашей на Баратынского статьей о «Наложнице» Н. И. Надеждина, заклятого врага «романтиков» (см. примечание к поэме). Это обстоятельство, очевидно, и подразумевает Баратынский, говоря о «родном», т. е. о Полевом, «предавшем» некогда объединявшие его с поэтом в борьбе против того же Надеждина романтические позиции.

295

«Не растравляй моей души»...» (стр. 314). Автограф в Пушк. Доме Акад. Наук. Написано на обороте 3-го листа черновиков «Признания». На бумаге водяной знак 1832 г. При жизни поэта не печаталось.

Находя автограф среди черновиков второй редакции «Признания», предположительно датируем его 1832 годом.

Н. Е. Б... «Двойною прелестью опасна...» (стр. 315). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано И. С. Тургеневым в «Современнике», 1854, т. XLVII, октябрь, стр. 155. К кому стихотворение обращено — неизвестно.

«Вот верный список впечатлений...» (стр. 316). При жизни поэта в печати не появлялось. Впервые опубликовано Ю. Н. Верховским в редактированном им Собр. соч. Баратынского, изд. «Academia».

Стихотворение было написано Баратынским как предисловие к изданию его сочинений 1835 г. и разъясняет самый принцип построения этого издания (см. вводное примечание в т. I к разделу стихотворений, из изд. 1835 г.). Рисуя представленное изданием творчество как уже пройденный и завершенный этап, стихотворение непосредственно перекликается с заключающим издание стихотвонием «Бывало, отрок звонким кликом...».

«Небо Италии, небо Торквата...» (стр. 317). При жизни поэта не печаталось. Впервые — в «Современнике», 1854, т. XLVII, октябрь, стр. 154.

«Италия, — писал Н. В. Путята в «Материалах для биографии Баратынского, — более прочих стран привлекала поэта. Живые рассказы о ней дядьки Итальянца... еще с детства глубоко запечатлелись в его воображении и навсегда сохранились в памяти его. Исторические воспоминания, роскошная природа и памятники искусств этой страны всегда манили его к себе. Однажды, еще в Москве, он воскликнул экспромтом:

Небо Италии, небо Торквата...» и т. д.

(изд. Собр. соч. Баратынского, 1884, стр. 484).

Распространенный в русской поэзии 1810—1820 гг. интерес к литературе и истории древнего Рима окружил Италию ореолом величественных исторических и художественных традиций (ср. у Баратынского стихотворение 1821 г. «Рим» и стихотворение 1829 г. «Княгине З. А. Волконской»). В 1830—1840 гг. в кругу московских литераторов, оппозиционно настроенных к овладевшему Россией и Европой «духу промышленности и утилитарной полезности», это традиционное восприятие итальянского прошлого получает новое содержание. «Италия и Англия, — писал С. Шевырев в статье «Взгляд русского на современное образование Европы», — образуют две крайние противоположности Европы... Первая взяла на долю свою все сокровища идеального мира фантазии; почти совершенно

296

чуждая всем приманкам роскошной промышленности современной, она в жалком рубище нищеты сверкает своими огненными глазами, очаровывает звуками, блещет исторической красотой, гордится своим минувшим. Вторая корыстно присвоила себе все блага существенного житейского мира; утопая сама в богатстве жизни, она хочет опутать мир узами своей торговли и промышленности... Италия с благородным самоотвержением переносит нас из мира корыстной существенности в мир наслаждений чистых» («Москвитянин», 1841, т. I, стр. 219—220).

В посмертных изд. 1869 и 1884 гг. стихотворение отнесено к 1831 г. Правильнее датировать его концом 30-х — началом 40-х гг., когда уже окончательно оформилось намерение поэта посетить Италию.

Обеды. «Я не люблю хвастливые обеды...» (стр. 318). Впервые — в альманахе «Утренняя Заря» на 1840 г., стр. 184, с подписью «Е. Баратынский». Первоначальную редакцию (см. ее на стр. 143) дает черновой автограф (Пушк. Дом Акад. Наук).

Стихотворение это любопытно возвратом Баратынского к его ранним французским источникам. «Обеды» написаны в духе Панара (1694—1763), его «Les lois de la table», переведенного Вяземским («Устав столовой»).

У Панара та же тема преимущества немноголюдного пиршества перед многолюдным:

Surtout qu’on espace assez grand
En liberté nous laisse...1

«Звезды» (стр. 319). Впервые в альманахе «Утренняя Звезда» на 1840 г., стр. 226, с подписью «Е. Баратынский».

На *** «В руках у этого педанта...» (стр. 320). При жизни поэта не печаталось. Опубликовано впервые И. С. Тургеневым в «Современнике», 1854, т. XLVII, октябрь, стр. 160. Эпиграмма направлена против В. Г. Белинского. В ней идет речь о состоявшемся в конце 1839 г. приглашении Белинского в сотрудники «Отечественных Записок» издателем журнала А. А. Краевским. Совершенно тождественную эпиграмме Баратынского оценку этого события находим в письме Н. Ф. Павлова. 20 января 1840 г. Павлов писал В. Ф. Одоевскому: «Скажи, ради бога, для чего вздумалось вам к концу года и к началу нового напрячь все силы, чтобы уничтожить плоды своего долготерпения, ума, души и трудов. Вы выписали Белинского. Ведь он известен. Этот мортус отправил похороны «Телескопа» и «Наблюдателя» (курсив наш. Ред.). Я думал, что для облегчения Краевского необходима такая пишущая машина, как Белинский, но мне в голову не приходило, что над ним не будет надзора, что он станет то же писать, что писал в «Наблюдателе», что даст цвет и свое направление «Отечественным

297

Запискам»... Блинского статьи отняли у вас много подписчиков, а если это продолжится, то на будущий год вы увидите справедливость моих нападений» (курсив наш. Ред.) («Русск. Старина», 1904, т. CXVIII, ст. 199).

В соответствии с этими словами очевидно, что под «журнальным негоциантом» подразумевается Краевский, под двумя похороненными журналами — «Телескоп» и «Московский Наблюдатель», 1838—1839 г.; «третий» журнал представляют собой «Отечественные Записки».

На основании сказанного эпиграмма датируется концом 1839 — началом 1840 г.

————

В Акад. собр. соч. Баратынского, под ред. М. Гофмана (1914), помещено следующее стихотворение.

Хоть граф и князь не все есть то же,
Однакож есть у нас и князь,
Который несколько моложе,
Но, посидевши, потрудясь,
На графа пишет он похоже.

Эпиграмма эта извлечена М. Гофманом из письма И. И. Дмитриева к М. Н. Загоскину от 28 мая 1824 г. Дмитриев пишет: «В Петербурге прозвали Вяземского неистовым Роландом, а Баратынский написал на него два куплета прекрасные! В первом говорит, что есть у нас граф, который пишет неудачно; а во втором — почти так:

Хоть граф и князь не все есть то же и т. д.

Не помню стихов и изломал их; но содержание или смысл тот, только как-то сказано живее...»

У нас нет оснований сомневаться, что эпиграмма действительно написана Баратынским, — но мы явно не имеем полного и точного текста, позволяющего нам ввести эпиграмму в состав стихотворений. Дмитриев едва ли не ошибается, считая, что эпиграмма направлена на Вяземского. «Неистовый Роланд», острослов Вяземский, которого Баратынский в 1825 г. называет своим учителем (см. «Простите, спорю невпопад»), вряд ли мог быть сопоставлен с графом Хвостовым, известным своей тяжеловесной графоманией (см. «Поэт Писцов в стихах тяжеловат»). Гораздо вероятнее, что князь — это П. И. Шаликов (см. «Дамон, ты начал, продолжай»).

СТИХОТВОРЕНИЯ, НАПИСАННЫЕ СОВМЕСТНО С ДРУГИМИ ПОЭТАМИ

«Там, где Семеновский полк...» (стр. 323). Впервые — в качестве стихотворения Пушкина — в «Истор. Вестн.», 1883, № 2, стр. 468.

По свидетельству К. А. Полевого («Записки», 1888, стр. 209) и А. П. Керн (письмо к П. В. Анненкову, «Пушкин и его современники», в. 5, стр. 146), написано Баратынским совместно с

298

Дельвигом. Датируется 1819 г., когда поэты жили вместе в Петербурге в 5-й Роте Семеновского полка (ныне Рузовская улица) в доме придворного кофишенка Ежевского.

Застольная песня (стр. 324). Впервые — в альманахе «Царское Село», 1830, стр. 138, с подзаголовком: «Посвящена Баратынскому и Коншину. Перевод песни Коцебу «Es kann schon nicht immer so bleiben!» По свидетельству В. Гаевского («Современник», 1854, т. III, стр. 50), написана летом 1822 г. совместно с Дельвигом, Эртелем и кн. Эристовым, когда Дельвиг, Эртель и Н. П. Павлищев посетили Баратынского в Роченсальме.

Певцы 15 класса (стр. 325). Печатаем впервые по старинному списку, хранящемуся в Пушк. Доме Акад. Наук (№ 126107, Як. 545).1 Куплеты сочинены Баратынским в сотрудничестве с его ближайшими друзьями, вероятно, Дельвигом, кн. Эристовым, Коншиным. Весьма возможно, что куплеты были сочинены в тех же условиях, что и «Застольная песня», т. е. во время одного из посещений Баратынского друзьями в Финляндии. Резкость куплетов была вызвана дружными нападками «Благонамеренного» на поэтов пушкинского круга. Измайлов с его друзьями (Панаевым, Сомовым и др.) поместили в 1822—1823 гг. ряд пародий и эпиграмм на «баловней-поэтов» (см. об этом биографию). Ответом на куплеты были «Куплеты, прибавленные посторонними» (записаны той же рукой на упомянутом выше списке):

Барон, я баловень Парнаса
В лицее не учился, спал
И с Кюхельбекером попал
В певцы 15 класса.

Я унтер, но я сын Пегаса;
В стихах моих: былое, даль,
Вино, иконы... очень жаль,
Что я 15 класса.

Остер как унтерний тесак;
Хоть мыслями я не обилен,
Но в эпитетах звучен, силен —
И Дельвиг сам не пишет так.

Речь идет о Дельвиге и Баратынском, но очевидно авторы догадывались, что главным сочинителем был Баратынский, так как в том же списке имеется «Надпись к портрету сочинителя куплетов»:

Он щедро награжден судьбой,
Поэт безграмотный, но Дельвигом прославлен и т. д.

299

(см. в примечании к «Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры»).

15 класс — в значении самого последнего, низшего. В табели о рангах самым последним был четырнадцатый (коллежский регистратор).

Куплет 1—2 — кн. А. А. Шаховской (1777—1846) в пьесе «Новости на Парнасе, или Торжество Муз» (поставлена один раз 10 июля 1822 г.) изобразил бездарных сочинителей в лице Водевиля, Журнала и Мелодрамы, которые собираются состязаться с Музами; их с позором изгоняют с Парнаса.

Куплет 3 — имеется в виду А. Е. Измайлов (1775—1831), пользовавшийся покровительством гр. Хвостова и выдвинутый им на должность председателя «Вольного Об-ва Любителей словесности, наук и художеств».

Куплет 4 — Измайлов жил в Петербурге на Песках, в доме Моденова на Лиговке. Он объединял определенный литературный круг не только в качестве председателя «Вольного Об-ва», но и как издатель «Благонамеренного».

Куплет 5 — Н. Н. Остолопов (1782—1833). В 1819 г. были переизданы его прозаические переводы Тасса — «Тассовы мечтания».

Куплет 6 — речь идет о В. А. Панаеве, авторе «Идиллий», изданных отдельной книжкой в 1820 г.

Куплет 7 — О. М. Сомов вместе с Августом де Сентомом переводил на французский язык «Историю государства Российского» Карамзина, т. IX (вышедший в 1821 г.). В 20-х гг. Сомов помещал в «Благонамеренном» корреспонденции из Парижа.

Куплет 8 — М. Е. Лобанов (1787—1846) переводил Расина. «Федра» («Федора») вышла в 1823 г. — в театре в первый раз 9 ноября этого года. О. Сомов написал дифирамбический отзыв на этот перевод, называя Лобанова «победителем непобедимого».

Куплет 9 — Д. М. Княжевич (1788—1842), мелкий литератор, издававший журнал «Библиотека для Чтения», был близко связан с кругом «Вольного Об-ва» и «Благонамеренного».

Куплет 10 — гр. Д. Хвостов (1757—1835), крупный чиновник-сенатор, бездарный рифмоплет, постоянно высмеиваемый литературной молодежью, член «Беседы». Хвостов во что бы то ни стало хотел видеть свои произведения напечатанными и издавал их на свои деньги.

Куплет 11 — А. С. Бируков (1772—1844), с 1821 г. цензор Петербургского цензурного комитета. Личный приятель Измайлова, был близок к его кругу, состоял членом «Вольного Об-ва».

Судя по литературным произведениям, упоминаемым в куплетах, они датируются 1823 или, самое позднее, началом 1824 г.

Цапли (стр. 327). Печатается по «Библ. Запискам», 1858, № 8, стр. 237, с поправками по сборнику «Потаенная литература», 1861.

300

Впервые — в «Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду», 1831, № 6, стр. 46, с заглавием «Быль» и с подписью Стравинский. Можно предполагать, что эта публикация была сделана без ведома авторов. Задолго до того стихотворение получило широкое распространение в списках и, судя по письму Пушкина к Соболевскому от 3 ноября 1826 г., распевалось как песня.

Стихотворение долгое время приписывалось Пушкину. Авторство Баратынского утверждается рукописным сборником Лонгинова, составленным в 1857 г. и известным в копии С. Полторацкого (Публ. Библиотека им. В. И. Ленина, № 2603). В сборнике против стихотворения пометка С. А. Соболевского: «Эти стихи написаны Е. А. Баратынским и мною в 1825 году до приезда Пушкина из деревни. С. Соболевский».

«Цапли» — шутка, имеющая в виду определенные лица:

Петух индейский — Сонцов, Матвей Михайлович (1779—1848), богатый помещик и с 20 марта 1825 г. камергер (отсюда «При дворе взял чин лакейский»).

Цапля — его жена, Елизавета Львовна (1776 — 1848), рожд. Пушкина, тетка А. Пушкина.

Цаплей пара — дочери Сонцевых — Ольга (ум. в 1880 г.) и Екатерина (ум. в 1864 г.).

«Наш приятель Пушкин Лёв...» (стр. 328). Впервые опубликовано в «Русск. Вестн.», 1842, январь, стр. 22, без подписи и с заменой в 1-м стихе «Пушкин Лев» на «Пустяков».

В «Библ. Записках», 1858, № 12 — вторично и приписано А. Пушкину. По этому поводу С. А. Соболевский писал М. Лонгинову: «Зачем печатают они глупости и приписывают их Пушкину? «Наш приятель Пушкин Лев» — точно так же написано Алекс. Пушкиным, как тобой. Этих куплетов целые сотни; они импровизировались у Плетнева по субботам Баратынским, Дельвигом, Эртелем и Львом Пушкиным, именно тогда, когда Алекс. не было в Питере.

В том же роде и той же фабрики:

Ну зачем тут на стене
Ты повесил Абелярда
.............
И стократ приятней мне
Потопленная в вине
Жирная пулярда».

(«Пушкин и его современники», в. 21—22, стр. 42).

И. А. Дельвиг в своих «Воспоминаниях» пишет о Льве Пушкине: «Он любил много есть и пить вина, вследствие чего Дельвиг одно из своих стихотворений, написанных им вместе с Баратынским, начал следующею строфою:

Наш приятель Пушкин Лев и т. д.

301

О Л. Пушкине см. примечание к посланию «Л. С. Пушкину».

«Князь Шаликов, газетчик наш печальный...» (стр. 329). Печатается по «Журналу» И. М. Снегирева («Пушкин и его современники», в. 16).

Впервые — в качестве пушкинской эпиграммы в берлинском издании «Стихотворений А. С. Пушкина, не вошедших в последнее собрание его сочинений» (1861, стр. 109). В «Журнале» Снегирева в записи от 15 мая 1827 г. читаем: «За столом на завтраке у Погодина Пушкин с Баратынским написали на Шаликова следующее по случаю рассказанного анекдота:

Князь Шаликов, газетчик наш печальный... и т. д.

Куплеты на день рождения княгини Зинаиды Волконской (стр. 330). Впервые — в Собр. соч. З. А. Волконской, 1865, стр. 155.

О Волконской см. примечание к стихотв. «Княгине З. А. Волконской».

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ БАРАТЫНСКОМУ

Экспромт (стр. 335). Помещено в статье Л. Е. Баратынского «Материалы для биографии Е. А. Баратынского» (изд. 1869, стр. 478—479), со следующим замечанием: «В Петербурге Евгений Абрамович познакомился с некоторыми из декабристов, с Кюхельбекером ближе, чем с прочими; но ни он, ни Дельвиг не были посвящены в тайны существовавшего уже тогда политического общества, хотя Баратынский, в молодых годах, не разделял их цели, со всем увлечением своих лет сочувствовал тому, что заключается великодушного в обширном, неопределенном и гибком значении слова «свобода». Вот несколько стихов, дошедших до нас по воспоминаю, на эту тему, внушенную ему на одном из ужинов этой молодежи:

С неба чистая, золотистая и т. д.

См. об этих куплетах т. I, стр. LXXVII.

К П. Брюллову. Экспромт (стр. 336). Приведено в статье Л. Е. Баратынского «Материалы для биографии Е. А. Баратынского» изд. 1869) со следующим замечанием: «Ему (Баратынскому) случалось импровизировать. Вот четверостишие из стихотворения, набросанного им у себя на вечере, в Москве, по случаю посещения его живописцем Брюлловым:

        Принес ты мирные трофеи и т. д.

Стихотворение это по всей вероятности датируется 1836 г, когда Брюллов, вернувшись в Россию из Италии, был встречен с триумфом

302

в Петербурге и Москве, главным образом как автор прославившейся картины «Последний день Помпеи». Баратынский, вероятно, познакомился с Брюлловым в Москве у А. Демидова, известного богача, заказавшего Брюллову его знаменитую картину. А. Демидов женился в 1836 г. на Авроре Шернваль (см. примечание к «Девушке, имя которой было Аврора»), и Баратынский несомненно у них бывал. Сам Баратынский увидел «Последний день Помпеи» только в 1840 г. (см. его письмо к жене, Соч., изд. 1884, стр. 512).